В этот вечер мы опять пировали в полном составе: мы с Аннелизой, Эвальд, Моритц с Рикардой и Руди с Лукасом.

Несмотря на изысканное меню, у меня возникло ощущение, что вечер закончится провалом. Наверное, из-за того, что нас слишком много. Аннелиза говорит о чем-то своем с Эвальдом, причем так тихо, что я не могу разобрать слова, и это меня злит. Моритц с Рикардой, поначалу оживленно рассказывавшие о велосипедной поездке по шести заповедным зонам, замолчали. Даже к советам Лукаса непременно совершить экскурсию в городишко Рантум они не прислушались. Выпитое вино не помогло создать веселое настроение, напротив, я то и дело замечаю, как то один, то другой подавляет зевоту, незаметно посматривает на часы или ослабляет ремень на штанах. В итоге встали из-за стола рано и, пожелав друг другу спокойной ночи — хотя до нее еще было далеко, — разбрелись по своим номерам. Руди с приятелем сели в машину — к счастью, Лукас воздерживался от рюмки. Думаю, нашу общую усталость можно объяснить переменой погоды.

И все-таки я не сразу погрузилась в сон. Аннелиза при любой возможности ворчит, что студенты — не наши внуки и что я их слишком балую. Вероятно, она права. Наверное, надо было дать им какие-нибудь дополнительные поручения, я плачу им посуточно за водительские услуги, плюс оплачиваю еду и проживание, но, когда мы делаем остановку, им нечем заняться. Не отпустить ли их? Домой нас мог бы довести Эвальд. Правда, они очень милые молодые люди, и у меня не хватило бы духу вот так запросто кинуть их и испортить им радость от отпуска.

Я встала очень рано, тем не менее застала Аннелизу с Эвальдом уже уплетающими завтрак за столом. Они даже не заметили моего появления, настолько были погружены в беседу. Нужно было подойти к ним вплотную, чтобы они обратили на меня внимание и забыли о своих проблемах. И следующие пять минут мы говорили о погоде.

— Я уже предвкушаю долгую прогулку, — говорит Эвальд и отодвигает от себя в направлении Аннелизы ненавистное ему масло. — Нет ничего прекраснее, чем бродить босиком по песку вдоль бесконечного пляжа. И для ног нет ничего полезнее!

Я киваю. Аннелиза, правда, замечает, что пока прохладно, но она уже решила идти с нами. Мы направляемся в свой номер, чтобы подобрать подходящие туфли и кофту. Через полчаса встречаемся у выхода из отеля.

На улице пасмурно, ветрено и прохладно, однако для прогулки в самый раз. Какой отпускник вылезет из-под теплого одеяла в такую рань, разве что мы — трое пенсионеров. Минут через десять скидываем обувь. Аннелиза переживает, что мы понесемся в быстром темпе. Ее внимание привлекают то блестящий камешек, то розовая ракушка, то неизвестная птица. Через час она утомилась и предлагает устроить привал. Эвальд расстилает свою кожаную куртку, и мы устраиваемся на ней, тесно прижавшись друг к другу. Свой безобразный молоткообразный палец незаметно прячу в песок. Если с утра воздух был еще свеж, то сейчас стало даже жарко. Пахнет солью и вереском.

— Кто бы мог предположить, что погода здесь меняется так быстро? Жаль, что мы не захватили купальных принадлежностей, — сетует Эвальд, с завистью наблюдая за парочкой отчаянных туристов, которые с радостными визгами бросались в набегающие волны.

Мы сбросили кофты и свитеры и закатали брюки по колено, при этом Аннелиза обнажила варикозно расширенные вены. Эвальд ограничился тем, что расстегнул на рубашке три верхних пуговицы, чтобы не показывать всем заметно обозначившийся живот. Ногти на его пальцах пожелтели, но ему, похоже, это безразлично. Слава богу, мы захватили солнечные очки, — сверкающее море слепило и засасывало, отчего становилось жутковато.

Первой не выдержала Аннелиза:

— Плевать я хотела на купальник, хочу прямо сейчас в воду! В конце концов, это нудистский пляж! — восклицает она, скидывает брюки, блузу и кричит нам:

— Трусы!

Эвальд не смог проглотить такую обиду и, слегка смущаясь, стал раздеваться. Я последней решилась сбросить одежду, поэтому делала это в большой спешке. Какое-то безумие заставило нас забыть про стыд. Мы не разглядывали друг друга, побросали вещи в кучу, взялись за руки — Эвальд в середине — и стремительно, насколько это слово вообще применительно к нам, бросились к воде. Вода обдала ледяным холодом, так что дух перехватило, а ведь мы забежали только по колено.

— Закрыли глаза, и вперед! Через пару секунд будет легче! — на последнем дыхании выкрикивает Эвальд и увлекает нас дальше, пока нас не накрывает с головой большая волна.

Мы кричим визгливыми голосами, скачем в волнах прибоя, словно дети. По правде сказать, со стороны это просто отвратительное зрелище, и мне стыдно. А скоро будет еще неприятнее, когда мы переохладимся, и придется вылезать на берег, демонстрируя сморщенные тела. В общем, пора выходить из воды, пока мы окончательно не потеряли достоинство, дойдя до жалкого во всех отношениях состояния. Робко посматриваю на товарищей по несчастью. У Аннелизы отчетливо загорели лицо, горло, шея и руки, а тело розовое, как у поросенка. У Эвальда бронзовая грудь — результат поездки в Италию, — однако ниже пупка кожа серовато-белая, покрытая пятнами, будто грязная салфетка. Я синяя от холода. Дрожа и покряхтывая, спешим к нашим шмоткам, а полотенца-то мы не прихватили. Аннелиза громко хихикает. С нас еще капала вода, и зубы стучали от холода, а мы уже договаривались бежать наперегонки в отель, как вдруг Эвальд падает на песок, как подрубленное дерево.

Аннелиза мгновенно оказывается рядом и кричит:

— Лора, где у тебя мобильный?

Мы склонились над Эвальдом, пытаясь нащупать пульс на запястье.

— Инфаркт? — спрашиваю я более опытную в таких вопросах Аннелизу.

— Думаю, сосудистый коллапс, лучше всего влить ему сейчас какой-нибудь горячий напиток…

Пока никто не подошел, мы молниеносно надеваем трусики и бюстгальтеры. Затем внимательно осматриваем распростертое перед нами мокрое, голое и белесое тело. Золотисто-коричневый цвет лица Эвальда стал мертвенно-белым. Голени напоминают тонкие, присыпанные песком жерди. Вдвоем мы попытались натянуть на лежавшего без сознания Эвальда теплый свитер.

В тот момент, когда мы продевали его голову в ворот свитера, Эвальд открыл глаза, моргнул, увидев над собой пышную грудь Аннелизы, и растерянно спросил:

— Воробушек, ты прибавила?

Более глубоко задеть Аннелизу было невозможно, поскольку он спутал ее с Бернадеттой. Я нервно рассмеялась. Эвальд снова открыл глаза. Дыхание стало слышимым, и он немного подвигал конечностями. Сообразив, что пролез в свитер только головой, он торопливо потянулся к ближайшему предмету одежды и частично прикрыл наготу. Затем любопытным взглядом смерил Аннелизу и тихо, как он это всегда умел, заметил:

— В каждой женщине сидит Венера.

— Здорово же ты нас напугал! — говорю Эвальду, а сама думаю воспользоваться тем, что он находился без сознания. — Целых полчаса мы делали искусственное дыхание «рот в рот» и массаж сердца. Если бы Аннелиза не постаралась сделать все возможное, ты бы умер у нас на руках.

— И нам было бы не очень-то жаль, — сердито ворчит она и втаптывает солнечные очки Эвальда в песок, хотя от этой расправы пострадала лишь одна дужка.

Эвальд пролежал еще десять минут в покое, потом оделся и объявил, что готов потихоньку с нашей помощью двинуться в сторону ближайшего выкрашенного в оранжевый цвет домика на сваях, где дежурный спасатель по радиосвязи позаботится о том, чтобы забрать его с пляжа.

В половине двенадцатого нам навстречу потянулись толпы отпускников с огромными сумками, бамбуковыми циновками, зонтиками, мячами и лопатками. Постепенно все плетеные кресла с тентом были заняты. Хорошо еще, что сейчас не время школьных каникул, поэтому с родителями отдыхают только маленькие дети. Хочется надеяться, что детки не станут относить в море найденных бедных червячков.

— Вернемся в отель, поедим теплый супчик и сразу в кровать, — произносит Аннелиза.

— Сначала надо бы узнать, как там Эвальд. Санитары для перестраховки отвели его к врачу. Ты не знаешь, раньше с ним такое случалось?

— Нет, меня это не касается, — отвечает Аннелиза.

В отеле нам сообщили, что Эвальд отдыхает в своем номере, он выпил грог и больше не производит впечатления больного. Ну, раз все так обернулось, мы не стали беспокоить его и тоже завалились спать.

В половине четвертого мы сидим в саду за чашкой кофе и размышляем, не пойти ли к Эвальду посмотреть, как он там. В этот момент больной в прекрасном настроении появляется в саду и подсаживается к нам за столик.

— Я только что прошелся вниз по улице и принес вам небольшую благодарность за массаж сердца! — При этих словах он выложил перед нами пакетик с искусно запакованными предметами. — Для спасительниц моей жизни! Один для Лоры, один для Аннелизы! — торжественно произнес Эвальд, уверенный в том, что подарки произведут впечатление.

Мы схватили их и развернули. Эвальд каждой из нас купил по сердечку — одно из розового кварца, другое из аметиста. Еще один пакетик лежал перед нами нераскрытым. Аннелиза тотчас попалась на удочку нашего мецената.

— Нет, ну как символично! И восхитительно! — воскликнула она. — А для кого третий?

— Для моей дочери, — говорит Эвальд и прячет лишнее сердечко в пакет.

— Для которой? — уточняю я.

— Для Йолы, естественно, — отвечает он. — Пожалуй, надо было купить сердечко и для Михаэлы. Тогда уж нужно еще одно для моей невестки.

— Не забудь потребовать в магазине скидку, — усмехнулась я.

Аннелиза поглаживает гладко полированную поверхность:

— Большое спасибо, Эвальд, мне всегда приятно, когда мужчины дарят сердце.

— Даже если сердце из камня? — замечаю я.

К сожалению, не могу разделить радость с подругой. Почему бы Эвальду не купить разные подарки? Резко встаю и оставляю их наедине.

Наверное, я пошла той же дорогой, что и Эвальд, поскольку скоро оказалась возле магазина, где он приобрел подарки. Эксклюзивные украшения для богатых и различные сувениры для туристов. Сердечки из топаза, лунного камня, огненного опала и агата, так называемые кольца из нефрита, авантюрина, гематита и тигрового глаза. Господи, уж кто-кто, а я-то разбираюсь в полудрагоценных камнях. Как же я могла не поинтересоваться ценами! Аметистовое сердечко, с удовлетворением выяснило я, стоило дороже остальных, и оно досталось мне, а не Аннелизе. Но это не сделало меня счастливее, ведь Эвальд предоставил дело случаю: мы взяли по пакетику не глядя.

Странно, что лежащий без сознания Эвальд не выходил у меня из головы, хотя в таком своем виде он определенно не возбуждал эротические фантазии. Не было бы рядом подруги, я прижала бы его к груди и согрела своим теплом.

Нет, это просто удивительно, что две поживших на свете женщины ведут себя как тинейджеры, когда заходит речь о мужчине. Вместо того чтобы соревноваться в ревности и зависти, нам бы лучше вспомнить про женскую солидарность и призвать в помощь нажитую годами мудрость.

Зависть относится к семи смертным грехам. С трудом пытаюсь припомнить остальные шесть. Наверняка в них входит чревоугодие и скупость. По мне, так пусть Аннелиза забирает себе Эвальда, я не скряга.

Они все еще сидели вдвоем, когда я вернулась; на тарелке подруги замечаю остатки торта.

— Вы можете назвать все семь грехов? Кроме обжорства?

Эвальд и Аннелиза настроены игриво и сразу засмеялись.

— Гнев, леность и гордыня, — тоном проповедника перечислил Эвальд.

— Похоть, — тяжело выдохнула Аннелиза.

Я хотела углубиться в тему, но тут зазвонил мобильный телефон Эвальда.

Мы знаем за ним привычку отходить подальше, когда он с кем-то говорит. Подслушать невозможно. И все-таки мы за ним бдительно наблюдали. Похоже, он получил хорошие известия.