Для кризиса среднего возраста я устарела. Вероятно, меня изматывает какой-то общий кризис смысла. Я лежу в своем прекрасном гостиничном номере, гляжу на маяк через окно и задаю себе вопрос: как все это назвать? Отпуск на Зюльте? Что, собственно, я здесь делаю? Чего мне вообще хочется и хочется ли вообще в отпущенный остаток жизни?

Муж мне больше не понадобится, хорошая еда тоже не доставляет прежней радости. Хотела отдохнуть и немного развлечься, но разве раньше, когда была по уши в работе, я не ощущала большего удовлетворения от жизни? И зачем пенсионерам вообще отпуска?

Эвальду передали, что теперь он может похоронить жену. Как и ожидалось, токсикологическое обследование установило лекарственный абузус, который с высокой долей вероятности привел к смертельному исходу. Эвальд засобирался домой вместе с детьми организовывать траурное мероприятие. Сегодня последний вечер, когда мы все в сборе, поскольку Руди не хочет надолго оставлять магазин закрытым. Мы с Аннелизой могли бы задержаться на Северном море на пару дней, но у меня пропала охота. Вздыхая, встаю — надо перед ужином освежиться.

Меню заинтересовало только студентов, поскольку сами они не могли позволить себе ресторан.

— Когда завтра буду дома, пожарю картошечки — единственное, что у меня хорошо получается, — произнес Эвальд. — А к ней соленый огурчик, холодец или ливерную колбаску.

Я тут каждый день трачу огромные деньги на устройство княжеских пиров для моей свиты, но в глубине души все мы мечтаем поскорее вернуться к нормальной жизни, где нас ждут простые удовольствия. Я бы сегодня тоже с большей охотой съела картошечки в мундире с творогом, чем дурацкий гуляш из оленины под ореховым соусом.

— Не могу дождаться, когда снова сяду в самолет, — признается Эвальд, — это были самые прекрасные минуты во всей поездке!

Руди содрогнулся:

— А для меня самыми отвратительными! Я бы предпочел обратно ехать с вами в машине, но, наверное, у вас нет свободного места.

Мы могли бы потесниться, но с пятью пассажирами плюс багаж мой автомобиль будет забит под завязку.

— А знаете что? — вдруг восклицает Эвальд. — Лора могла бы полететь по билету Руди, а он поехать в машине с Аннелизой. И все будут довольны! В Гамбурге мы встретимся.

На мгновение меня, словно озарение, охватило всепронизывающее ощущение счастья: вот оно то, о чем я давно мечтала! Как Эвальд сумел прочесть мои самые сокровенные мысли? Смотрю на него, а сама сияю от счастья, и мы улыбаемся друг другу как заговорщики. Только Аннелизе наш план явно не по вкусу, ей хотелось остаться еще на неделю. Вдобавок она не позволит увильнуть с Эвальдом.

Руди предупредил ее возражения.

— Ах, Аннелиза, чудесная идея, не правда ли? Тебе ли не понять, как я ненавижу шумные болтающиеся самолеты и готов поменяться на место в автомобиле. И кроме того, я предвкушаю, что ты исполнишь мне по дороге парочку арий!

Лукас поднял голову от своей тарелки.

— Арий? — удивился он.

— Что, в самом деле? — спрашивает Рикарда.

— Кру-у-то! — восхищен Моритц.

Любопытство еще более разожгло Лукаса.

— Это было бы кульминацией нашего прощального ужина, — говорит он Аннелизе.

— Без фортепьянного аккомпанемента едва ли что выйдет, — оправдывается певица, которой не может не нравиться, когда ее просят.

Бросаю на нее предупреждающий взгляд. Но поздно, подруга уже весело напевает песню, какая мне приснилась на днях. Аннелиза представила Софи Лорен, сидящей в кабриолете:

Мы подхватываем хором:

— Bing bang bong! — и потерянное доброе расположение духа вернулось, как ни в чем не бывало.

К счастью, в это время в ресторане никого кроме нас не осталось. После еще трех песен две пары решают уйти. Эвальд тоже откланивается, целует нам руки и произносит:

— Доброй вам ночи, да приснится вам червонный валет!

Рано утром следующего дня все, кто предпочел автомобиль, отправляются в дорогу. Нам с Эвальдом предстояло освободить номера к одиннадцати, поскольку самолет вылетал в полдень. У нас оставалось время на последнюю прогулку.

Мне показалось, будто Эвальд хотел распросить меня об Аннелизе.

— Неужели между двумя живущими вместе женщинами никогда не случаются конфликты? — осторожно интересуется он.

Разумеется, я отрицаю, несмотря на то что это неправда.

— Мы же не весь день проводим вместе, — объясняю я, — у каждой своя личная зона. И кроме того, мы слишком стары, чтобы как дети провоцировать друг друга в борьбе за власть.

— Мне придется продать дом после похорон, — говорит Эвальд. — Для меня он слишком велик, к тому же наполовину принадлежит детям. Михаэла не хочет заводить семью и едва ли станет в нем жить. Для сына этот вопрос вообще не стоит, у него вилла, да и по профессиональным обстоятельствам он не переедет. Я отдам им их доли деньгами.

— Эх, был бы дом Аннелизы более вместительный! — размечтался он. — Я бы с радостью устроился жить рядом с Йолой, естественно, с вами тоже. Втроем мы создали бы отличное общежитие пожилых.

Неплохо задумал старый лис, размышляю я, как готовить или стирать, то тебя не дозовешься.

— Если ты собрался устроиться надолго, то домик тесноват, — замечаю я. — Ведь ты, наверное, захочешь перебраться со всем своим имуществом?

— Ни в коем случае, — возражает Эвальд. — И мне известно, сколько разных вещей у вас находится в доме. Не говоря о том… — Он наклонился и поднял с земли блестящий предмет, лежавший прямо перед нами в песке.

— Покажи-ка, — попросила я и с любопытством взяла у него из рук золотые наручные часы.

Перламутровый циферблат украшен мелкими бриллиантами. Черт возьми! Приблизительно три тысячи евро! Кто-то сильно расстроится! Чтобы искать бюро находок, у нас нет времени, но мы могли бы отдать часы в отель.

Эвальд взял часы и спрятал в брючный карман.

— Лора, — говорит он, — выброшенные морем предметы можно оставить себе.

— Это женские часы, — заметила я.

— Точно!

Не так давно я нашла красную кофту в шветцингенском замковом парке и сейчас ношу ее. Должна ли я сама бросить первый камень? Притворно рассмеявшись, выдаю свою историю в качестве оправдания. В качестве поощрения последнюю часть пути мы идем с Эвальдом рука об руку. Нам радостно от того, что мы скоро полетим. Любезная хозяйка отеля пообещала доставить нас к маленькому аэропорту. Эвальд уверен, что мы полетим на «Сессне».

Как только мы сели за спиной девушки-пилота и самолет с резким шумом стартовал по взлетному полю, моя душа переполнилась счастьем от восторга. Эвальд оказался прав: мы летели совсем низко, так что можно было чуть ли не заглянуть коровам в глаза, и вскоре северофризские соседние острова лежали под нами, словно на географической карте. Еще более захватывающим было зрелище игры света и облаков. Несмотря на то что в таком маленьком самолетике мы получили каждый по своему иллюминатору, происходящее в моем иллюминаторе, похоже, представляло собой более любопытную картину, иначе как объяснить, что Эвальд все теснее прижимался ко мне, чтобы обратить мое внимание то на какую-то корову, то на крестьянский дом. Я пыталась бороться с вызывающей тяжестью его тела, но в то же время по мне каждый раз прокатывалась волна блаженства. А когда его рука, всегда казавшаяся мне мужественной и красивой, легла на мое плечо, то кожу в этом месте начало жечь, будто на нее направили сконцентрированный в увеличительном стекле солнечный луч. Вдруг я перестала различать что-либо — под нами расстилалась бескрайняя степь. Глаза видели только переливавшиеся на солнце волнами рапсовые поля.

Мне хотелось остановить время, чтобы бесконечно наслаждаться каждым мгновением полета, но, увы, мы были у цели. Наверное, в этот восхитительный час я успела еще и влюбиться в Эвальда вопреки здравому смыслу.

В гамбургском аэропорту нас ждало расставание.

— Всего хорошего! — улыбается Эвальд. — Скоро появлюсь!

Мы машем руками ему вслед, пока не замечаем, что он остановился и говорит по телефону. Аннелиза внимательно смотрит на меня:

— Как прошел полет? Ты сияешь, как медовый пряник с глазурью!

— Н-да! — задорно отвечаю я. — Ты даже не догадываешься, что упустила!

Чем дальше мы продвигались на юг, тем угрюмее становилась погода. Аннелиза видит в этом подтверждение своей позиции, что надо было задержаться на море на пару деньков. При этом она становится все мрачнее. Оба водителя, кажется, о чем-то спорят, но говорят очень тихо, да и то лишь намеками.

— Что тебе сказал Эвальд на прощание? — шепотом спрашивает меня Аннелиза, поскольку она, видимо, ломала себе голову над тем же вопросом, что и я: что потом?

После долгого молчания она произносит:

— А если Эвальд на время переедет к нам?

Не знаю, злиться мне или радоваться.

— Ему, думаю, хотелось бы жить со мной — соответственно, с нами — более тесно, — замечает Аннелиза.

Что я могла сказать? Что Эвальд говорил мне совсем другое?

Он сожалел, что дом Аннелизы немного тесноват. Теперь же Аннелиза рассуждает о более тесном сожительстве. Если Эвальд собрался делить с ней постель — или она с ним, — то ему не потребуется отдельная спальня, а небольшой кабинет он смог бы оборудовать в одной из мансард.

Эти рассуждения осадили разбушевавшиеся во мне свежие чувства вернувшейся молодости. Осознавая свое бессилие перед судьбой, отвечаю подруге:

— Мы же решили не приглашать в дом никаких пожилых мужчин!

Со своими проблемами мы совсем забыли про студентов, но они, почувствовав неловкость, тактично включили радио.

— Эвальд тебе, случайно, не рассказывал, что у него вскоре появится еще один внук? — продолжила Аннелиза. — На свадьбе Йола была на третьем месяце.

— Интересно, кто у него в зятьях?

— Йола вышла замуж за коллегу, который открыл собственную практику в районе Хандшусхейм в Гейдельберге. Она рассчитывала до родов и потом работать у мужа на почасовой ставке.

— Почему бы дедушке Эвальду не перебраться сразу к своей красавице Йоле? — усмехаюсь я, поскольку передо мной всплывает фатальное видение. Когда ей в скором времени потребуется кто-то, кто стал бы присматривать за ребенком — а этой любящей задерживаться на работе рабочей пчелке такой человек, безусловно, понадобится, — она привлечет к делу отца, а он чего доброго навяжет орущего младенца нам. Я буду катать по замковому парку детскую коляску, а Эвальд с Аннелизой в это время будут танцевать на столе. Эта картина столь живо предстала перед моим взором, что на глаза навернулись слезы.

Естественно, Аннелиза заметила мое волнение, но ей, похоже, это доставляло удовольствие.

— Может, нам переделать гараж под жилую пристройку? — фантазирует она. — Ты все равно оставляешь машину на улице.

Да что же это такое? Сначала речь шла о том, что Эвальд найдет у нас временное пристанище, пока не подыщет себе подходящее жилье. А теперь мы обсуждаем переделку дома? А кто будет за все это платить? Или Аннелиза рассчитывает, что я удалюсь из ее дома, и тогда они с комфортом расположатся на освобожденной площади? Но куда я пойду в мои-то годы? Невестка меня не больно-то любит, да и я не нахожу с ней душевного контакта. И они с моим сыном никогда не заводили речь о том, чтобы взять меня к себе в Берлин. Мне нечего было возразить.

— Почему мы позволяем этому человеку безгранично властвовать над собой? — Аннелиза неожиданно идет на уступки. — Почему все наши мысли постоянно крутятся вокруг Эвальда, и между нами едва не доходит до ссоры? Что в нем, собственно, такого особенного?

Я с изумлением отмечаю, что прежде подруга никогда так четко и открыто не формулировала честное отношение к данному вопросу. Она ждет, что я тоже открою карты.

— Наверное, в нас накопилось слишком много нереализованной любви, и теперь она ищет отдушину, — объясняю я и слегка краснею. — В своих чувствах мы недалеко ушли от пятнадцатилетних девчонок. Когда припрет, они кидаются на первого встречного, кто в нужный момент окажется под дверью.

— В нем есть нечто бесстыдное, — вдруг заявляет Аннелиза, — и оно магическим образом притягивает женщин!