Да уж, есть разница: то я для себя одной покупки делала, а то на четырех человек запастись провизией надо. Еле живая приползаю домой, набиваю холодильник продуктами, ставлю цветы в вазу и падаю в высокое кресло. Еще рано, Хуго до полудня из гостиницы не выйдет. Если он пожелает у меня позавтракать поплотнее, готовить на всех остальных у меня сил больше не останется, а придется.

До чего же хорош букет. Антон, помню, дарил мне розы, запах их ему нравился. Хуго приносил все больше книги, я их до сих пор храню. Но роза ценна как раз тем, что быстро увядает. Я подношу бутон к носу. М-м-м, так, наверно, пахнет в раю. Белых как снег цветов не нашлось, но вот этот бледный алебастровый тон вполне соответствует моему настроению. По краям лепестки тянутся вверх и закручиваются в нежный бутон, а внутри смыкаются все плотнее. В сердце цветка заключена какая-то тайна, кажется, там должна покоиться жемчужина.

Ну ладно, вернемся к прозе жизни: надо принять душ и вымыть голову. Я дала Хуго ключ от моего дома, придется запереть дверь в ванную. Меньше всего мне хочется, чтобы он по ошибке забрел туда и вместо некогда прекрасной Шарлотты обнаружил там сморщенную старушонку.

Долго ли еще я буду сама справляться со всякими гигиеническими тонкостями? Вот Алиса на восемь лет младше меня, а ногти на ногах ей стрижет сиделка. Я-то пока сама справляюсь, кряхтя, с трудом, но сама. Так ведь совсем в детство впасть можно, если тебя еще и моет кто-то. Но что поделать, старость — не радость. А Хайдемари, интересно, своего папулю купает?

Волосы только-только постригли, а они уже не хотят укладываться как надо. Может, накрутить на бигуди? Но я их, конечно, сейчас не найду. Вот так всегда: гости у порога, а у меня все валится из рук. Мне кажется, я еще древнее, чем на самом деле, все не так, ничего не получается как надо.

Хуго заявляется слишком рано (у меня волосы даже не высохли) и останавливается у репродукции Пикассо.

— Красиво, а? Я еще вчера все любовался! Наверное, потому мне и сон такой безумный приснился…

— Мне больше нравится семья циркачей, — отвечаю я. — Помнишь, ты мне плакат подарил много лет назад? В кого тебя Ида в твоем сне превратила, в обезьяну или в улитку?

Ни то ни другое. Хуго видел во сне не Иду, а меня. Как романтично.

— Живем мы с тобой под Веймаром, прямо в садовом домике Гете, у нас две обезьяны, мальчик и девочка. То ли наши питомцы напоминают павиана Пикассо, то ли, может, это шимпанзе. Одеты они так элегантно: мальчонка — в желтеньких брючках в стиле Бидермайер и в голубенькой блузке, а женушка его — в розовой юбочке в складку, на голове — зеленая тирольская шляпка. Представляешь, мы однажды с тобой заходим к ним в комнату, а у них за одну ночь родилось двенадцать ребятишек. Как же мы с тобой перепугались! Младенцы, конечно, без одежды, и все носятся туда-сюда, ну не уймешь их никак. Скачут друг через дружку, как в чехарде, шумят, трещат! Представляешь, Шарлотта?..

— Приятный был сон?

— Да, пожалуй, — отвечает Хуго, — ты меня потом утешала. Самая наглая из этих тварей сжевала мое издание «Будденброков» тысяча девятьсот седьмого года! Я даже расплакался во сне, а ты меня обняла, и все снова стало хорошо.

Типичный сон Хуго, со счастливым концом в духе Бездельника, о котором писал Эйхендорф. И ведь никогда не угадаешь, правду Хуго говорит или все только что выдумал. Но меня он, тем не менее, развеселил. Хуго протягивает ко мне руки, и я бросаюсь в его объятия.

Это все чудесно, но меня ждут дела.

— Потом, Хуго, — я освобождаюсь от его объятий, при этом я не вполне уверена, что захочу обратно. — Надо накрыть на стол.

А Хуго и забыл, что я жду гостей.

— Да, придут мои внук и дочка, — напоминаю я.

— Вероника, твой Ленц пришел! — напевает Хуго.

— Да нет, Вероника специально из Америки не приедет. Это Регина.

— Ага, так, так… — Он задумывается. — Не помню я что-то, замужем она? А с мужем я знаком? Как его зовут?

— Его зовут Эрнст Элиас, ну да неважно, не запоминай, Регина с ним уже сто лет как развелась. Вообще-то его прозвали Тощим.

Хуго смеется. Старинный дармштадтский обычай — давать всем прозвища. Ему всегда это нравилось.

— Хоть алименты-то он ей платит, Тощий этот?

— Ей нет, он сыну деньги дает. Регина сама работает, получает неплохо.

Тут звонит Хайдемари, и выясняется, что мне предстоит скорбная миссия. С отцом она говорить не хочет, пусть лучше я осторожно сообщу ему, что была операция, прошла удачно.

Тут же вопрос Хуго:

— Что, рак?

Я киваю и выдаю ему его таблетки, а он замолкает, мрачнеет и замыкается в себе.

Я его понимаю: для любого родителя невыносима мысль о том, что его родное дитя может умереть.

Вдруг посреди комнаты возникает Феликс, у него тоже есть ключ от моего дома. Следом шлепает в открытых сандалиях Регина, в руках у нее плоский сырный пирог. Хуго (старая школа!) мгновенно встряхивается и вскакивает.

— Здравствуй, дядя Хуго, — размеренно, словно желая донести смысл, произносит Регина. Она по работе часто общается с немощными и убогими, так что и с остальной частью человечества разговаривает так же.

— Познакомься со своим отцом, Регина, — бросаюсь я в атаку.

Реакция, по моим представлениям, могла бы быть и посильней.

Хуго и Регина пожимают друг другу руку и, кажется, ничего не понимают.

— Феликс, это твой дедушка…

Парнишка, вообще-то, не дурак, но тут вдруг растерялся и скосил глаза на мать. Всем кажется, наверное, что у меня, старушки, совсем крыша поехала.

Приходится долго и суетливо объяснять, что к чему, и тут наконец до Хуго первого доходит:

— Потрясающе! — восклицает он, засияв. Регина рыдает, Феликс совсем сбит с толку. Может, не стоило выкладывать им сразу все, надо было кое-что оставить при себе?

Феликс бежит за водой, брызгает матери на голову, режет пирог, в общем, пытается заняться чем-нибудь полезным.

Я утешающим жестом обнимаю плачущую дочку.

— Мой отец же дядя Антон, — всхлипывает она, — и тетя Ида тогда еще была жива…

Тут уже Хуго становится как-то неловко, и он переключается на Феликса.

— Мне всегда хотелось, чтобы у меня был сын, — признается он.

— Ну тогда, значит, все в порядке, — осторожно откликается Феликс. — Я, значит, ваш внук.

— Да, внук, провалиться мне на этом месте, — соглашается Хуго.

Когда Регина наконец приходит в себя, мы открываем шампанское. Я больше пить не буду, а то с тех пор, как приехал Хуго, только этим и занимаюсь. Хуго, кажется, весьма рад, справляется, когда у его дочери день рождения, высчитывает что-то, губы его что-то шепчут, пальцы барабанят по столу.

— Ну, парень, а барышня у тебя есть? Феликс подмигивает мне, я улыбаюсь.

— Хм, какие проблемы? — отвечает он.

— Ее зовут Сузи, — с гордостью добавляю я.

Хуго вдохновлен и, как патриарх в своей семье, произносит патетическую речь, которая сводится к высказыванию: «В твои годы я уже был отцом семейства!» И многозначительно заканчивает: «Только не переусердствуй, здоровье береги».

Феликс, хитрец, знает, чем парировать, и в том же духе отвечает:

— Да уж кто бы говорил…

Регина между тем как-то неуклюже вызывает меня на откровенность. Довольно бестактно с ее стороны — я же только что все объяснила, во всем призналась, нет, ей надо удостовериться, что Хуго изменял со мной Иде, а я с Хуго — Антону. Да кто бы тут праведницу из себя строил, сама-то мужа бросила. Чтобы не расплакаться, ухожу на кухню.

И только я возвращаюсь к ним, как Регина и Хуго хором вопрошают:

— А чего ж ты молчала-то столько лет?

Сначала гордость не позволяла, а потом просто струсила. Феликс наконец надо мной сжалился:

— Давайте дадим нашей бабуле отдохнуть. Она совсем измучена.

И все сверлят меня взглядами.

Я трясу головой. Ну нет, этот день я уж как-нибудь переживу.

— Да-а, кстати, о бабушках. Регина, вот ты сейчас удивишься! — Я открываю альбом с семейными фотографиями. К сожалению, сохранился только один снимок родителей Хуго — на Идиной свадьбе.

Феликс, Хуго и Регина потрясены. Моя дочь как две капли воды похожа на свою свежеиспеченную бабушку, которая на карточке как раз в таком же возрасте.

Тут Хуго совсем размяк.

— Ой, дочка! — В порыве нежности он обнимает Регину за плечи.

А она трясущимися руками все протирает свои очки. Феликса ждет Сузи, поэтому он пытается поскорее отправить меня спать.

— Ох, да иди уж, — говорит его мать, — только машину мою оставь.

Феликс всех обнимает на прощание и исчезает. Представляю, как он сейчас будет расписывать Сузи во всех подробностях сцену воссоединения семейства.

Я убрала бы альбом подальше, но Хуго залюбовался свадебным снимком и не выпускает его из рук.

— А тебя почему нет, кстати? А, Шарлотта?

— Потому что я болела, чуть не умирала, — отвечаю я и вырываю у него фотографию.

Беременная Ида выглядит потрясающе, этого у нее не отнимешь.

Регина листает альбом и все шепчет:

— Толстый, тонкий, толстый, тонкий.

О чем это она? Оказывается, все члены нашего обширного семейства пошли либо в коренастого, упитанного, плотного отца, либо в худенькую, изящную маму.

Кажется, Регина демонстрирует свои профессиональные навыки, притом запросто, без церемоний. На Хуго это производит впечатление, но когда очередь доходит до его толстой законной дочери, его это задевает.

— Ты Хайдемари уже сообщила, что у меня еще одна дочка есть? — с опаской спрашивает он. — Она была так привязана к Иде. Мне кажется, сейчас не лучший момент…

Спокойствие, только спокойствие, ничего я ей не говорила. Побережем ее пока что.

— А Ульрих уже знает? — нервничает Регина.

Да нет, не знает он ничего. Сегодня я устроила премьеру своего шоу только для них.

У Регины лихорадочно блестят глаза. Она тоже, кажется, собирается нас покинуть. Побежит звонить брату в Гейдельберг и Веронике в Лос-Анджелес. Хотя я бы предпочла сама сообщить новость моим детям.

Регина замечает, что я уже в полном изнеможении.

— Ладно, отвезу дядю Хуго, вернее, теперь уже папу Хуго, в гостиницу, перекушу и утром приеду к тебе опять. Сегодня, слава Богу, только суббота.

Ну, наконец-то все убрала, навела порядок. Лежу в кровати и слушаю ночную тишину, а сердце колотится, просто из груди выскакивает. Поздно уже, но Хуго, наверное, в гостиничном номере тоже не спит. Регина обзванивает всех, а Феликс уже более-менее пришел в себя. Вряд ли он сильно переживает оттого, что его дедом оказался не какой-то дядя Антон, а совсем другой дядя Хуго. Развод своих родителей мальчик перенес гораздо тяжелее, даже и сравнивать нечего.

Все мои дети называли Антона «дядей», даже Регина, которая считала его своим отцом. Да уж, тяжелые настали для нас времена, когда Антона выписали из больницы. Стоя на протезе, делать массаж он уже не мог. А когда сидел, ему не хватало сил, чтобы массировать тугие мышцы. Так что скоро у него осталось лишь несколько верных пациентов, которые были довольны и теми слабыми потираниями, что у него теперь получались. Денег не хватало, мне пришлось работать и дальше.

Регине было восемь лет, когда Антон умер от воспаления легких. Его смерть дочку так потрясла, что с тех пор она стала часто болеть и сильно отстала в школе. Вот тогда, наверное, я была просто обязана познакомить эту болезненную девочку с ее родным отцом. Но я испугалась: а вдруг Хуго ее не признает, не захочет? И Ида, она больна, а я причиню ей такую боль, у нее и так жизнь не из легких.

Что меня злит больше всего, так это моя же собственная болтливость. Ну вот зачем, спрашивается, дернула меня нелегкая рассказывать Регине, что я после ее рождения встречалась с Хуго? Ну соврала бы, что была верна дяде Антону, она бы хоть не так переживала. Ну что я за дура!

«Да что уж теперь, ничего ведь не изменишь, — утешает меня Хульда, — ты спи лучше. А завтра будет новый день».

Она права, но во сне ко мне приходят мои дети. Вот она, вечная вина всех матерей перед своими отпрысками, никуда от нее не убежишь. Может, другая женщина была бы моим детям лучшей матерью? Не знаю. Вероника упорхнула из родительского дома слишком рано, Ульрих долгое время жил одиноким заумным холостяком, а Регине, моей младшенькой, мамочкиной ягодке, нужен был хороший отец.

Я засыпаю только к пяти утра. В десять меня будит телефон. «Пожилому господину в гостинице нездоровится, — сообщает встревоженный голос, — поэтому он еще некоторое время останется в отеле». Завтрак ему, разумеется, как всегда, подадут в номер, а меня просят не слишком волноваться.

Следующим звонит Ульрих. Давненько сынок меня не проведывал.

— Мам, мы скоро к тебе заедем.

Ого, ко мне целая компания собирается. Кто это «мы»?

— Только я и Эвелина. Фридриха с Корой сейчас нет в Германии.

Понятное дело, молодежь нынче крылатая, разлетелись все, разве их удержишь?

Мой сын с женой живут недалеко от меня, но они всегда так заняты! Должно быть, Регина их хорошенько встряхнула.

— Ульрих, — робко отзываюсь я, — Ульрих, это твоя невменяемая сестрица тебя так накрутила? Не надо специально приезжать, ничего же не случилось, я, как всегда, и сама справлюсь, если что.

Он моих возражений не слышит.

— Мы тебе «Кьянти» классическое привезем, пока, до скорого!

Ага, вспомнил, что я десертные вина люблю. Обычно ему до этого и дела нет.

Первой появляется Регина. Выглядит неважно, спала плохо. Видит таблетки Хуго и недовольно ворчит:

— Гипертонию надо лечить так, как врач прописал, а он, судя по всему, уже бог знает сколько раз лекарство не принимал, вчера вечером и сегодня утром уж точно.

Вина моя велика есть, но могла ли я помнить в такой волнующий момент о каких-то пилюлях?

Регина берется за уборку, хотя я вроде все прибрала. А, понимаю, кажется, она слегка ревнует к своей сестре Хайдемари. Уж не решила ли моя младшенькая взять меня под свою опеку, как дочка Хуго своего родителя?

— Ты перекусила в отеле? Вкусно было? — Я всеми силами перевожу разговор на вчерашние события.

— Да при чем тут еда? Не это важно! — сердится Регина. — Я все не пойму, зачем ты столько ждала? Надо было меня с моим замечательным папулей познакомить гораздо раньше.

У-у-у, вот оно что, так я и знала! Теперь вот он у нее замечательный, а я — черт знает что. Обидно, между прочим. Я снова пытаюсь объяснить дочери мое тогдашнее положение.

Мы ругаемся, обнимаемся, плачем, хохочем. И скоро обе в полном изнеможении.

Вероника звонит.

— Хеллоу, мамми!

Ульрих и Регина всю жизнь зовут меня просто «мама».

Спутниковая связь ужасно фонит, слышно плохо. Ну и слава Богу, не люблю я этот способ общения. Когда на том конце мой зять восклицает: «Хай, Лотти!», я кладу трубку.

— Давай я привезу папу? — предлагает Регина.

О, уже «папа», а вчера еще был «дядя Хуго», быстро же у вас все клеится!

Да, пусть привезет. Она уезжает, а я втайне надеюсь, что Хуго еще в постели и времени у меня предостаточно. После такой ночки так и тянет прилечь отдохнуть.

Зря я все это время возводила напраслину на бедную Хайдемари, теперь стыдно даже немного. Во-первых, она молодец, что так за отцом следит. Если б не она, Хуго бы вообще о своих таблетках забыл. Кроме того, она сейчас в такой ситуации, еще не дай бог умрет.

Надо послать ей открыточку. Вот хоть эту, со Свадебной башней. В конце концов, Хайдемари родилась и выросла в Дармштадте, пусть вспомнит родной город, порадуется. Пять зубцов на башне взмывают в небо, как пять пальцев, они напомнят племяннице о Царствии Небесном. Соберу вместе Регину, Ульриха и Хуго, и пошлем ей в Мюнхен наш привет.