Ничто так не обогащает опыт и не ожесточает сердце, как административная работа. Особенно в той части, которая касается открытия новых компаний или филиалов. Когда-то Александру казалось, что достаточно выбрать из множества «ремонтно-отделочных» фирм одну и заключить с ней договор. Оказалось, что этого совершенно недостаточно, и подписание договора, перечисление аванса никоим образом не освобождают от необходимости вникать в проблемы штукатуров, паркетчиков, электриков, сантехников и представителей прочих благоустраивающих специальностей. Почему? Да потому что между ними постоянно возникают поистине неразрешимые противоречия. Штукатурам надо штукатурить, а электрики еще не закончили свою работу, паркетчики не успели настелить линолеум, и из-за этого сантехники не могут развести трубы, или, наоборот, виноваты в задержке сантехники, из-за чего теперь страдают паркетчики… И все это удлиняет и удлиняет сроки. Прорабы разводят руками и уговаривают войти в положение. Их руководство рассыпается в извинениях и заверяет, что «это в самый последний раз»…

Александра спас босс. Именно что спас, потому что впору было сходить с ума или бросать все другие дела – отменить операции, забыть про набор персонала – и заниматься только ремонтом новой клиники.

– Есть три волшебных слова, – сказал он, усмехаясь, – «сроки», «неустойка» и то, которое из трех букв. Я про суд, если что.

– Но у людей обстоятельства… – попробовал возразить малоопытный Александр.

Босс продемонстрировал высший пилотаж, дал наглядный урок мастерства – позвонил заместителю директора фирмы, производящей ремонт, выслушал его доводы, три раза сказал слово «сроки», два раза слово «неустойка» и один раз слово «суд». В результате проблемы решились сами собой, и впредь по подобным проблемам Александра почти не беспокоили. Ну а если пробовали, то он начинал разговор с фразы: «Давайте вспомним, что у нас написано в договоре…» Эту же практику он начал применять и в общении с некоторыми поставщиками. Однако с поставщиками дело обстояло сложнее, потому что им было на кого переложить вину. То зарубежные партнеры подводили, то транспортная компания. Порой общение становилось довольно бурным. Поэтому звонок человека, представившегося адвокатом Семаховым из компании «Семахов и партнеры», Александр сначала связал с недавней дискуссией по поводу несвоевременной поставки медицинской мебели.

– Я уже все сказал вашему клиенту и больше мне добавить нечего, – заявил Александр. – Нам не разговоры нужны, а мебель. Наша мебель, уже оплаченная нами. Мы оплатили в срок? Так будьте же любезны исполнить в срок свои обязательства.

– Я не по поводу мебели, а по поводу Евгения Дмитриевича, – сказал Семахов. – Вы же знаете Евгения Дмитриевича? Качалова? Из Нижнего Новгорода?

«Началось, – подумал Александр. – Ах, неспроста Вадим Родионович вчера объявился. Что там у них еще случилось?»

Оказалось, что пока ничего не случилось, следствие почти закончено, скоро состоится суд, и адвокат обвиняемого в халатности хирурга Качалова хочет привлечь Александра к участию в судебном процессе в качестве специалиста-консультанта.

– Почему вдруг? – вырвалось у Александра. – Вы же знаете, что я уже привлекался в качестве эксперта, но отказался от участия в деле. Разве можно дважды входить в одну и ту же воду? У меня были причины для отказа, я не просто так…

– Я все знаю, Александр Михайлович. – Адвокат Семахов был энергичным и настойчивым человеком, это даже при телефонной беседе чувствовалось, по манере разговора. – И причины отказа знаю, но я веду речь не о вашем участии в деле в качестве эксперта, а об участии в судебном процессе в качестве специалиста-консультанта. Это разные вещи.

– Я не настолько силен в юриспруденции, чтобы понять эту разницу, – честно признался Александр. – Скажу больше – я никогда не слышал о существовании консультантов. Мне всегда казалось, что в деле участвуют только эксперты.

– Бывают ситуации, когда суд нуждается в специальных сведениях справочного характера, получение которых не требует проведения исследования, – пояснил адвокат. – Проще говоря, Александр Михайлович, на суде вам надо будет высказать свое мнение, ответить на вопросы, если таковые возникнут.

– Наверное, эти вопросы уже есть, – предположил Александр. – Иначе бы вы меня не приглашали.

– Если бы я мог заранее предсказывать ход процесса… – вздохнул адвокат. – Но думаю, что какие-то вопросы возникнут. При встрече мы побеседуем с вами более подробно. Обсудим детали, я ознакомлю вас с моей стратегией. Думаю, что наша встреча состоится в ближайший вторник.

– Подождите, Николай Павлович, но я еще не дал своего согласия, – напомнил Александр. – Мне надо подумать.

– Речь идет всего об одном-двух днях, не более того, – напористый тон адвоката смягчился, превратившись в увещевающий. – День или два – это же так мало, Александр Михайлович. Я куплю вам билеты в оба конца, оплачу гостиницу…

– Дело не в гостинице и не в билетах, а в том, что у меня мало времени, и я уже пробовал участвовать в этом деле, и… испытал некоторые сложности.

– Знаю, все знаю, Александр Михайлович. Но отказ от участия в качестве эксперта никак не влияет на возможность участия в судебном заседании в качестве консультанта. Вы не даете заключения, вы не определяете вину, вы ничего не решаете. Вы просто даете пояснения. Судья же не пластический хирург. У него могут возникнуть вопросы. И у меня могут возникнуть, и у других участников заседания. Вот вы на них и ответите, как специалист. Например, вас спросят: «Александр Михайлович, скажите, а сколько времени в среднем длится та или иная операция?» Или еще что-то в этом роде. Если вы опасаетесь, что вас снова начнут упрекать в предвзятости, то можете этого не опасаться. Консультант не может быть предвзятым, он отвечает на вопросы общего порядка. На справочные, так сказать.

– Но почему именно я? – продолжал упорствовать Александр.

– Потому что хочется, чтобы консультант был не из нашего города, потому что у вас довольно солидная репутация, потому что вы произвели хорошее впечатление…

– На кого это я успел его произвести? – изумился Александр.

– На Званского и Рыкалова. Они оба отзывались о вас очень хорошо. К тому же вы уже один раз вошли в положение, согласились помочь, приехали к нам…

– Но это совсем не означает, что я захочу приехать еще раз, – резонно заметил Александр. – И вообще, какая разница, кто будет выступать в роли консультанта, если консультант ничего не решает, а только дает справки? Пригласите кого-то из своих…

– Странно, – в голосе Семахова прозвучало недоумение, – Федор Васильевич говорил мне, что он описал вам обстановку вокруг этого дела…

– Я в общих чертах представляю, насколько у вас все сложно, – подтвердил Александр. – Но и что с того?

– А то, что предвзято настроенный консультант тоже способен в какой-то мере повлиять на решение суда. Мало ли что. В конце концов, ответы на вопросы тоже формируют впечатление. Хотелось бы видеть в этой роли компетентного, порядочного и незаинтересованного человека.

– Спасибо за комплимент, Николай Павлович, но я должен подумать, – твердо сказал Александр. – И, скорее всего, ответ мой будет отрицательным. Так что если у вас есть на примете другая кандидатура, то…

– Я во вторник буду в Москве и хотел бы с вами встретиться, – повторил адвокат. – Я приезжаю по другому делу и начиная с трех часов дня смогу подъехать туда, куда вам будет удобно в удобное для вас время. Мы познакомимся, поговорим…

– Как вы настойчивы, Николай Павлович, – с неодобрением констатировал Александр.

– Я же адвокат! – нисколько не смутившись, ответил Семахов. – Так мне можно рассчитывать на очное знакомство с вами?

– Можно, – согласился Александр. – Но пока только на знакомство.

Снова участвовать в этом деле Александру не хотелось. Нисколько. Пытался помочь, да не вышло, значит – не судьба. Но с другой стороны, было неловко. Доктора Берга приглашают выступить консультантом, речь идет всего лишь об одном дне (подобные судебные заседания надолго не растягиваются), предлагают оплатить проезд и проживание, объясняют причины, а доктор Берг отказывается. Хорошо ли это? А если другой консультант станет очернять хирурга Качалова, который ни в чем, собственно, не виноват? Один день – и судьба человека, даже двух человек, поскольку если уж признавать виновными, то обоих хирургов?

Промаявшись с полчаса, Александр позвонил доценту Рыкалову.

– Я только что вас вспоминал, Александр Михайлович! – сказал доцент. – Вам адвокат Качалова уже звонил?

– Только что разговаривали, Федор Васильевич, – ответил Александр. – Теперь меня приглашают выступить на суде консультантом. Адвокат был щедр на комплименты, но толком так ничего и не объяснил. Во вторник он собирается приехать в Москву, но до вторника еще далеко, сегодня только четверг, а мне любопытно – что там у вас происходит?

– Ничего хорошего, Александр Михайлович, – поскучнел Рыкалов. – Готовится нечто вроде «дела врачей» по-нижегородски. Сверху спущено такое указание. Я подозреваю, что не с самого-самого верха, а чуть пониже, но это существенной роли не играет. Какая разница, кто именно хочет заработать себе политический капитал на этом деле? Семахов пытается преломить ситуацию. Николай Павлович – весьма квалифицированный адвокат и очень умный человек. Он четко видит ситуацию и понимает, что на любого местного консультанта будет оказываться давление. В той или иной степени. А что это означает, мне, наверное, объяснять не надо. Ответы на все вопросы будут не в пользу окружающих.

– А можно ли узнать, к какому заключению пришли вы, Федор Васильевич? – Александр понимал, что задает не очень тактичный вопрос, но удержаться не смог.

– Я как считал, что хирурги все сделали правильно, так в итоге и написал. После вашего отказа другого эксперта по хирургии в дело не вводили, от идеи комиссионной экспертизы Званский отказался, счел, что будет достаточно одного эксперта. А там уж как суд решит.

– Вы молодец! – искренне похвалил Александр. – Представляю, как вам было трудно.

– Мне? – удивился Рыкалов. – Мне было совсем не трудно. Дело в том, что меня не на чем, как у нас тут выражаются, «уесть». Заведовать кафедрой я не стремлюсь, даже докторскую защищать не намерен. Взяток не беру ни с кого, ни с больных, ни со студентов, ни с ординаторов. Выпрут меня из родных пенат? Ничего страшного – махну рукой и уеду в Питер, благо есть куда приткнуться. Только где еще другого такого чокнутого возьмут на мое место, чтобы всю учебную нагрузку на себе волок и не рыпался? Так что мне-то как раз было легко. Только вот не я определяю наличие и степень вины, а суд.

– А что по анестезиологу? – спросил Александр.

Разглашать сведения экспертам нельзя, но Александр не чувствовал неловкости, интересуясь обстоятельствами дела. Во-первых, он был в числе посвященных, а во-вторых, все равно на суде все заключения зачитываются. А в том, что сам он примет предложение и приедет на суд, Александр уже не сомневался.

– То же самое, – коротко ответил Рыкалов, давая понять, что действия анестезиолога также признаны правильными. – Анестезиолог вообще остается в стороне, хватит и одного Качалова.

Рыкалов не договорил «в качестве жертвы», но и так все было понятно. Александр оценил, насколько изменилось поведение Рыкалова. То предпочитал изъясняться намеками, ходил вокруг да около, пока не рассказал про реальное положение вещей, а тут спокойно говорит обо всем по телефону. Не иначе как раньше колебался, вот и не желал говорить лишнего, а теперь определился, перешел свой личный Рубикон и выражается прямо. Или почти прямо, но и так все ясно. «Не с самого-самого верха, а чуть пониже» – это явно тот самый заместитель губернатора Бурчаков, про которого Александр уже слышал от Рыкалова.

Перезванивать адвокату Александр не стал. Известить о своем согласии можно и во вторник, успеется. Интересно, когда будет суд? Наверное, совсем скоро.

В тот день Александр оперировал с каким-то особенным чувством. Не с неуверенностью или сомнениями в правильности своих действий, а с повышенным вниманием к ним, что ли. Образно говоря, если обычно он отмерял семь раз, прежде чем отрезать, то сегодня отмерять приходилось десять. Уже вечером, дома, после ужина, Александр классифицировал это чувство как особую разновидность мнительности и подивился тому, какой глубокий след в его душе оставила нижегородская история. Сегодня он чаще обычного переглядывался с анестезиологом Троицкой, чуть дольше обычного медлил, прежде, чем сделать очередной разрез, а закончив операцию, зачем-то прощупал пульс на запястье у пациентки, несмотря на спокойствие анестезиолога и нормальные показатели на дисплее монитора.

Со стаканом апельсинового сока в руке Александр занялся самоанализом. Еще со студенческих времен он взял за правило тщательно анализировать все, что касалось профессиональной деятельности. Перфекционисту иначе и нельзя, ведь любая мелочь, если на нее вовремя не обратить внимания, может вызвать масштабные последствия. Совершенство заключено во внимании к мелочам.

Заново прокрутив в уме этапы сегодняшней операции, Александр окончательно пришел к выводу о том, что никаких предпосылок для чрезмерной осторожности у него сегодня не было. Маммопластика у тридцатидвухлетней пациентки с неотягощенным анамнезом. Сама операция была технически сложной, потому что имплантат пришлось ставить относительно глубоко – под большую грудную мышцу, а не сразу под молочную железу. Пришлось формировать имплантационный карман между мышцей и грудной стенкой, что удлиняет как саму операцию, так и восстановительный период, но пациентка была худенькой, даже слишком худенькой, на взгляд Александра (не только на вдохе, но и на выдохе все ребра пересчитать можно было), и, как выражаются врачи, с дефицитом мягких тканей груди. Иначе говоря, грудь у нее была «нулевая». Если бы Александр установил имплантат под молочную железу, то края его могли бы быть видны при осмотре. Врачи называют это осложнение контурированием имплантата. Если же имплантат виден целиком (случается и такое), то говорят о визуализации. Правильно поставленный имплантат не то чтобы видеть, но и прощупать невозможно.

Пообещав себе изживать мнительность, Александр запил обещание глотком сока и погрузился в воспоминания. Он редко возвращался к своим ошибкам. Не потому, что не любил о них вспоминать, а потому что все они были досконально «отработаны», иначе говоря – проанализированы с выводами, позволяющими избежать их впредь. К счастью, все они были не очень большими, не имевшими серьезных последствий, и было их всего четыре, из которых три носили сугубо эстетический характер и одна – медицинский.

С ошибками эстетического характера сталкиваются все пластические хирурги. Они могут советовать пациентам, предлагать различные варианты, но окончательное решение принимают пациенты. Иногда это решение идет вразрез с представлениями хирурга. В этом случае можно отказаться делать операцию, а можно и не отказываться. В тех случаях, когда противоречия были крупными, Александр предпочитал устраниться, потому что нельзя делать то, что сам считаешь ненужным, излишним, некрасивым. Работа должна приносить удовлетворение, иначе настоящим специалистом не станешь, а став, быстро деградируешь. Но при небольших противоречиях Александр трижды шел на уступки и все три раза жалел об этом. В двух случаях дело касалось ринопластики. Одну пациентку Александр уговаривал оставить кончик носа прямым, а ей непременно хотелось задорно вздернутый. Другой хотелось иметь тонкий изящный нос, а Александр не советовал сужать его чрезмерно, потому что черты лица у девушки были немного крупноваты и чрезмерно тонкий носик смотрелся бы не очень гармонично. Пытаясь убедить пациентку, Александр привел в пример известную английскую актрису Вивьен Ли, на которую та была очень похожа, но и это не помогло. Третий случай был связан с маммопластикой. Пациентка считала, что если уж увеличивать, так увеличивать, и хотела обрести, как она сама говорила, «выдающуюся» грудь. Последним доводом во всех трех случаях стало классическое: «Доктор, сделайте, как я хочу, и я буду счастлива». Поначалу Александру казалось, что при такой постановке вопроса отказывать нельзя. Лишь трижды наступив на эти грабли, он понял, что не только можно, но и нужно, потому что все трое желающих быть счастливыми после операции заявили, что зря они не послушались Александра. Так, мол, как им хотелось, хорошо, а так, как советовал Александр, еще лучше. Трех случаев Александру хватило для того, чтобы впредь никогда не идти на поводу у пациентов. Чтобы вникать в их пожелания, учитывать, воплощать, но не делать того, что считаешь ненужным. И речь здесь идет не о навязывании клиенту своего мнения, а о доверии клиента к профессионалу. Со стороны, в конце концов, лучше видно, да и опыт формирует если не вкус (вкус в понимании Александра мог быть только врожденным, развивать его можно, а сформировать нельзя), то хотя бы эстетически верное понимание красоты. Короче говоря, надо делать то, в необходимости чего ты уверен.

Медицинскую ошибку Александр совершил на втором году самостоятельной работы. Проводя маммопластику, он лишний раз взмахнул скальпелем, вместо того чтобы разъединить ткани тупым путем – закрытыми ножницами, пальцем или черенком того же скальпеля. В послеоперационном периоде пациентка стала жаловаться на онемение левого соска. Это осложнение возникает при маммопластике довольно часто, примерно в каждом десятом случае. Оно вызывается случайным пересечением мелких нервных волокон. Чтобы снизить риск появления онемения сосков, хирурги по возможности стараются разъединять ткани тупым путем, а не разрезать их скальпелем. Но риск все равно остается. Казалось бы, невелика беда – онемение соска, но оно доставляет определенные неудобства, вызывая ощущение дискомфорта и в какой-то мере обедняет сексуальную жизнь.

К счастью, нервные волокна восстанавливаются, хоть и медленно. Через год после операции чувство онемения исчезло, чему Александр радовался больше, чем сама пациентка. Не исключено, что в развитии онемения совсем не было его вины, ведь мелкие нервные волокна, которые обеспечивают чувствительность, практически не видны и проходят они не в каких-то строго определенных местах, а как придется. Но тем не менее осложнение имело место, и впредь Александр старался оперировать так, чтобы ему ни в чем невозможно было себя упрекнуть. На самом деле это не так уж и сложно, надо только с самого начала установить для себя максимально жесткие правила и ужесточать, ужесточать, ужесточать их до тех пор, пока дальше ужесточать будет некуда. А там пройдет немного времени, и правила станут повседневной привычкой, начнут соблюдаться автоматически. Главное – начать. «Wer nicht anfängt, wird nicht fertig», – говорят немцы – кто не начнёт, тот и не закончит. Русский аналог «доброе начало полдела откачало» Александру нравился меньше, потому что, к сожалению, очень часто выходит так, что после доброго начала бывает не самое лучшее завершение. И вообще процессы лучше оценивать по итоговому результату, а не по началу. Так правильнее и полезнее, поскольку меньше приходится обольщаться.

Под впечатлением от нижегородского дела мысли приняли иное направление. Могла бы пациентка с онемением соска устроить скандал и обвинить Александра в непрофессионализме? Недолго думая, Александр признал, что могла. Еще как могла и, наверное, была бы права, ведь осложнение имело место, и, как ни крути, оно было вызвано действиями хирурга. Расхожий постулат «не ошибается только тот, кто ничего не делает» вряд ли мог служить оправданием в данном случае. Во всяком случае, с точки зрения пострадавшей пациентки. И если кому-то понадобилось бы использовать эту историю для того, чтобы свести счеты с руководством клиники или поднять свою популярность, то…

Александр налил себе еще сока, взял планшет, нашел в библиотеке рассказы Акутагавы и погрузился в чтение. Перечитывание любимых авторов, тех, которых знаешь близко к тексту, – прекрасное средство от меланхолии, вызванной мыслями о несовершенстве мира.

Фразы: «Чтобы сделать жизнь счастливой, нужно любить повседневные мелочи» и «Чтобы сделать жизнь счастливой, нужно страдать от повседневных мелочей» традиционно увели размышления далеко в сторону. Александр все никак не мог понять смысл, вложенный Акутагавой в это противопоставление. Точнее говоря, в зависимости от настроения, понимал его по-разному. То ему казалось, что речь идет о неразрывной связи любви и страдания, то казалось, что вся суть заключена в необходимости уделять как можно больше внимания мелочам, а сегодня он подумал, что Акутагава, скорее всего, хотел сказать о невозможности счастья как такового. Не успеешь порадоваться, как уже пора огорчаться.