Погода продолжала радовать, было солнечно и времени хватало, поэтому Александр решил пройтись от клиники до кремля пешком. Зря он хвастался, утверждая, что без проблем сможет найти кремль. Сначала, правда, пошел правильно, затем свернул не туда и понял это не сразу. Но ничего, не опоздал, правда, пришлось пройти километра полтора быстрым шагом, но это только на пользу. Раз уж в эти выходные не суждено побывать в тренажерном зале и поплавать в бассейне, так хоть спортивной ходьбой частично компенсировать получилось.

Александру понравилось смотреть картины в обществе Ирины. Многие искусствоведы, экскурсоводы и знатоки грешат многословием, которое способно превратить любование живописью в крайне нудное занятие. Однажды, еще в студенческие годы, Александр просто-напросто сбежал с экскурсии в Русском музее, где экскурсовод говорил без умолку, вываливая на слушателей горы информации по поводу каждой из картин. Александр сломался на картине Журавлева «Перед венцом». Экскурсовод рассказал историю создания шедевра, биографию создателя, цитировал «Домострой», даже какую-то пьесу Бернарда Шоу приплел… У Александра разболелась голова и пропало желание идти дальше. Он вежливо отстал от группы и долго бродил вдоль канала Грибоедова, время от времени переходя по очередному мосту на другую сторону – «проветривал» мозги.

Ирина, как спутница и сотрудник музея, оказалась на высоте. Сама говорила крайне мало, но если видела, что Александру хочется обменяться впечатлениями, то охотно поддерживала разговор. И при этом совершенно не старалась подавить Александра своей эрудицией.

После музея Ирина устроила Александру экскурсию по вечернему городу. Было очень интересно – ходишь по уже знакомым в какой-то мере улицам и словно переносишься в прошлое. Александр прекрасно отдохнул, полностью отключившись от дел. Утренние волнения отошли куда-то на задний план, совсем далеко. Под конец прогулки, когда оба уже устали, вдруг пошел снег. Сказочно крупные хлопья, казалось, не падали, а парили в воздухе, и от созерцания этой картины внутри разливалось умиротворение.

В благодарность за доставленное удовольствие Александр пригласил Ирину поужинать. Она охотно приняла предложение, но с условием, что заведение выберет сама, и привела Александра в какой-то подвальчик, оформленный в стиле заводской столовой – нарочито простая мебель, крашенные краской стены с плакатами, призывающими мыть руки перед едой, тщательно пережевывать пищу, не болтать, не пить метилового спирта и требовать полного налива пива. Меню соответствовало духу заведения – два листочка мелким шрифтом на стене возле барной стойки. Полагалось подходить и рассматривать его. Народу в зале было много, пустовало лишь три столика из тридцати или сорока теснившихся в зале. Публика дружно выпадала из стиля – ни одного работяги в спецовке. А вот официантки в кокетливых белых чепчиках и не менее кокетливых белых передничках с обороками смотрелись вполне аутентично, то есть старомодно и просто.

– Здесь работает лучший повар нашей губернии, – сказала Ирина. – Советую взять фаршированного карпа или жаркое из баранины…

Поведение ее вдруг изменилось, приобрело какой-то интимный оттенок. В голосе появилась томная хрипотца, глаза игриво заблестели, на щеках появился легкий румянец. Разговаривая, она без особой на то необходимости наклонялась к Александру и несколько раз, словно невзначай, касалась рукой его руки.

Александра подобное поведение очень удивило. Во-первых, оно показалось ему совершенно беспочвенным, поскольку он не давал Ирине ни малейшего повода думать, что хочет от нее чего-то большего, чем простое общение. Во-вторых, удивила резкая перемена в поведении. В музее и на улице Ирина вела себя совершенно иначе, а здесь вдруг преобразилась. Ладно бы обстановка располагала к интимности, а то ведь столовка столовкой, точь-в-точь, как в старых фильмах показывают. Хорош интим под плакатом «Не пей метилового спирта». В-третьих, в происходящем ощущалась какая-то нелогичность. Знакомы они всего ничего – второй день. Если уж допустить, что Александр произвел на Ирину столь сильное впечатление, то почему она не делала ему авансов вчера? Ресторан при гостинице, в гостинице у Александра снят номер, можно сказать – все условия для секса. Ее вдохновило то, как Александр рассматривал картины? Ой ли… И, в-четвертых (впрочем, это четвертое соображение можно было поставить на первое место), чего-то недоставало для того, чтобы можно было поверить в искренность Ирины. Какой-то искорки, какой-то нотки, какого-то штриха, без которого вся картина казалась неполной, искусственной.

Немного поговорили о живописи, немного – о медицине, затем перешли на тему путешествий и долго обменивались впечатлениями о Таиланде, – Ирина побывала там в позапрошлом году, а Александр – в прошлом.

Карп с гречневой кашей был неплох, но присваивать приготовившему его почетное звание «лучшего повара губернии» Александр бы поостерегся. Во всяком случае, в ресторане при гостинице готовили намного лучше. Ирина тоже взяла карпа, поэтому запивали его белым шардоне. Чем дальше, тем щедрее становились авансы Ирины. Когда официантка принесла чашечки с кофе (Александр ожидал, что его подадут в граненых стаканах, что было бы весьма сообразно и концептуально, но ошибся), Ирина накрыла руку Александра обеими своими руками, выдержала короткую паузу, глядя ему в глаза, а затем предложила:

– Поехали ко мне?

Вот это «поехали ко мне», сказанное с вопросительной интонацией, окончательно прояснило ситуацию, убедило Александра в том, что Ирина притворяется. В самом деле, ну разве станет женщина столь буднично и лаконично приглашать мужчину к себе? Она непременно добавит что-нибудь, скажет, что мужчина ей нравится, или что у нее сегодня особенное настроение, или что ей хочется «продолжения банкета»… И взгляд у нее при этом просто обязан быть на несколько градусов теплее. «Поехали ко мне?» в сочетании с умеренной томностью взора – это как-то по-деловому, но Ирина вчера начала знакомство с того, что определила свой статус, сказав: «Я не профессионалка и даже не любительница».

«Играет», – констатировал Александр и сказал:

– Наверное, это будет лишним. Но я с удовольствием тебя провожу.

– Только проводишь? – Ирина игриво повела бровью, изображая недоверие. – Почему? Я тебе не нравлюсь?

– Нет, – ответил Александр. – Не нравишься. Совсем.

Ответ прозвучал резко, но иначе ответить было нельзя – попал бы в ловушку. Начал бы «нравишься, но…» и сам бы не заметил, как увяз. Вдобавок обескураживающая резкость ответа помогала сделать окончательные выводы. Если Александр ошибался, подозревая, что Ирина действует не по зову души, а по расчету, то сейчас знакомство должно закончиться. Ирина встанет и уйдет. Или же попросит проводить ее до дому, но домой уже не пригласит. Финиш. Если же ею руководит расчет, если она хочет очаровать Александра с какой-то целью, то последует продолжение.

Продолжение последовало.

– Не стесняйся, – попросила Ирина, добавив томности во взгляде и голосе, – все нормально. Просто я такая… импульсивная и не люблю притворяться.

Мотивы? Мотивов для подобного поведения могло быть только два.

Первый – желание заполучить в мужья столичного жителя. Довольно логично, но ни вчера, ни сегодня Ирина не предприняла ни малейшей попытки выведать у Александра хоть что-то о его материальном положении и сердечных делах. Разве можно строить матримониальные планы, не имея самой базовой информации? Не о любви же идет речь (любовью тут не пахло с самого начала, у любви особые флюиды), а о расчете. А что, если Александр живет в однокомнатной хрущобе с женой, тещей и тремя детьми? А что, если он зарабатывает столько, что еле хватает на жизнь и единственный приличный костюм для выхода в свет? А что, если он болен, скажем – гепатитом С? Нет, потенциального жениха надо «прокачивать» сразу, чтобы понять, стоит тратить на него время и силы или не стоит. Обручального кольца на руке нет? Так многие не носят колец, особенно врачи тех специальностей, которым по долгу службы положено часто мыть руки. Забудешь колечко несколько раз то в ординаторской, то в процедурном кабинете, то в «предбаннике» и перестанешь носить.

Ну и в постель обычно ложатся или в первый день знакомства, демонстрируя великий порыв страсти и невозможность устоять перед столь сильным соблазном, или же спустя несколько дней (это будет уже «серьезный подход с серьезными намерениями»), но не на второй день. И не столь обыденно. Разные, конечно, случаются варианты, может, Ирине вчера хотелось, да возможности не было, но в целом первый мотив отпадал и оставался второй – ей нужно что-то еще.

Для того чтобы прояснить второй мотив, не надо было быть Шерлоком Холмсом, тут бы и миссис Хадсон спокойно справилась. Мотив однозначно был связан с делом, которое привело Александра в Нижний Новгород. Больше нечего. Больше незачем. Вариант: «просто девушке сильно захотелось секса» – отпадал напрочь. Ирина красивая и коммуникабельная. Сама проявила инициативу, ведет себя свободно, не тушуется. Такие женщины не страдают от недостатка востребованности, скорее наоборот – от избытка.

Мотив был ясен, но только в общих чертах. Чего конкретно добивается Ирина, Александр понять не мог. Он решил пойти самым простым путем – спросить прямо, без обиняков и прочих экивоков. Но начинать серьезный разговор или хотя бы задавать серьезный вопрос здесь, в неуютном зале, не хотелось. Вдруг кто-то за соседним столиком что-то услышит. Мир так тесен, а дело громкое.

Александр предложил немного прогуляться. Ирина с готовностью приняла предложение. Они вышли на улицу, прошли немного молча, то и дело переглядываясь, а затем Александр сказал:

– Ирина, будет лучше, если ты объяснишь прямо, чего тебе от меня надо.

– Немного тепла, – ничуть не удивившись вопросу, будто ждала его, ответила Ирина. – У меня возникла случайная необходимость в мужчине, и я подумала, что мы с тобой могли бы хорошо провести время.

– Ты не похожа ни на профессионалку, ни на любительницу, – повторил Александр слова Ирины. – И на искательницу легких развлечений ты, на мой взгляд, тоже не похожа. Да и я не такой уж мачо, чтобы…

– Тут ты ошибаешься. – Ирина остановилась и окинула Александра оценивающим взглядом, словно увидела его впервые. – Вполне себе мачо. Смотрю, и аж пробирает.

– Спасибо за комплимент, но ты подтвердила мою правоту, пусть и неосознанно, – Александр улыбнулся, чтобы подсластить горькую пилюлю. – Ты сказала «тут ты ошибаешься». Тут. Стало быть, в отношении всего остального я не ошибся? Верно?

Ирина смущенно отвела взгляд в сторону.

– Я тебе помогу, – мягко, без напора сказал Александр. – Еще до знакомства со мной ты знала, кто я и зачем приехал в Нижний. Вчера ты ждала в ресторане не подругу, а меня. У тебя есть какая-то цель, ради которой ты готова…

Продолжая смотреть в сторону, Ирина дважды кивнула.

– Так объясни же мне, в чем дело, – попросил Александр и добавил: – Если, конечно, ты хочешь объяснить. Если не хочешь, то не объясняй, дело твое, я не настаиваю и не требую. Просто имей в виду, что твой план провалился. Можно сделать вид, что ничего не было, и продолжить наше знакомство, которое, несмотря ни на что, я считаю приятным. Только не будем переходить грань…

– Грань уже перейдена! – с ожесточением сказала Ирина, переводя взгляд на Александра. – Анечка умерла! Все, что случилось, – случилось!

По тону, которым были сказаны эти слова, и по тому, как изменилось с нейтрально-приветливого на мрачное выражение лица Ирины, Александр понял, что покойная Анна Викулайская приходилась ей родственницей. Скорее всего, сестрой. С учетом полного отсутствия внешнего сходства – двоюродной. Или, может, близкой подругой? Очень часто дружеские узы оказываются прочнее кровных.

Закрыв лицо руками, Ирина разрыдалась. Александр не знал, что ему делать. Стоять и смотреть, как она плачет, было неловко, отчасти даже бессердечно. Как утешать и что говорить, он не знал. Простое дежурное «все будет хорошо», эта универсальная палочка-выручалочка успокаивающих, в данном случае совершенно не годилось. Что будет «хорошо»? Что может быть «хорошо», если умер близкий человек? «Хорошо» здесь не к месту.

Если не знаешь, как поступить, то ничего не предпринимай. Поэтому Александр просто стоял рядом. Проходившие мимо люди неодобрительно косились на него. Их можно было понять, они, наверное, думали: «Вот ирод бесчувственный, довел женщину до слез и стоит как истукан». Одна дама даже высказалась вслух:

– Вот так и я каждый день рыдала, пока не развелась!

Александру стало совсем неловко. Он осторожно взял плачущую Ирину под руку и предложил:

– Холодно на улице, давай зайдем куда-нибудь, погреемся.

Ничего более умного в голову не пришло.

– Куда я пойду с таким лицом? – всхлипнула Ирина. – Только домой.

На счастье, мимо как раз проезжала старенькая «Примера» с желтым фонарем на крыше. Пожилой водитель, подобно прохожим, посмотрел на Александра неприязненно, а Ирине предложил бутылочку с водой из личных запасов. От воды Ирина отказалась, но понемногу начала успокаиваться и, концу недолгой поездки совсем успокоилась.

Двор Ирининого дома был заставлен автомобилями так плотно (субботний вечер), что подъехать к подъезду не было никакой возможности, поэтому такси остановилось на углу. Александр расплатился и попросил водителя подождать одну-две минуты, сказав, что проводит даму и вернется, но в этот момент Ирина легонько дернула его за полу куртки. Александр понял намек и отпустил водителя.

– Давайте поднимемся ко мне и поговорим, – сказала Ирина, когда такси отъехало. – Не подумайте чего… Просто мне кажется, что я должна рассказать вам правду.

– Хорошо. – Александр и сам не прочь был бы узнать правду. – Только почему мы опять на «вы»? Вам так удобнее?

– Да мне все равно, – пожала плечами Ирина. – Можно и на «ты». Это я, наверное, от смущения. Если бы вы знали, как мне сейчас стыдно…

Голос ее предательски задрожал.

– Все нормально, – поспешил заверить Александр. – Давай поднимемся и поговорим. Стыдиться тебе нечего, ты ничего такого не сделала. Ну, поплакала на улице, с кем не бывает? Все плачут, это совершенно естественно, я как доктор говорю.

– Ты же пластический хирург, а не психиатр, – Ирина сделала попытку улыбнуться, но улыбка не получилась – губы дрогнули. – Откуда тебе знать, естественно плакать или нет?

Александр так и не сказал Ирине, что работает именно пластическим хирургом. О медицине они разговаривали, если можно так выразиться, «абстрактно», касаясь самых общих тем. Догадки продолжали подтверждаться.

– Во-первых, студенты-медики, независимо от их будущей специальности, изучают все болезни – от кожных до глазных. Во-вторых, ты, кажется, пригласила меня в гости?

– Да, конечно, – спохватилась Ирина. – Пойдем.

Двор ее дома был заставлен не самыми дешевыми автомобилями, – Александр не заметил ни одного представителя отечественного автопрома, исходя из чего предположил, что в доме живут солидные, обеспеченные люди. Но подъезд при этом оказался грязным, с исписанными от пола до потолка стенами. На входе Александру бросилась в глаза ужасающая не столько смыслом, сколько своей безграмотностью надпись «Fook ju, bebi». Писавший явно был из тех грамотеев, которые делают четыре ошибки в слове «еще». Лифт оказался под стать подъезду – обшарпанный, разрисованный, половина кнопок выломана или сожжена. Ирина нажала на кнопку шестого этажа, – они поднялись и оттуда спустились на пятый, кнопка которого отсутствовала.

– Дом у нас не очень, – извиняющимся тоном сказала Ирина, вставляя ключ в замочную скважину.

«Да, у вас здесь брутально», – едва не вырвалось у пораженного подъездно-дворовым контрастом Александра, но он вовремя спохватился и сказал:

– Вполне нормальный дом.

– Был, – вздохнула Ирина, поворачивая ключ. – Когда-то здесь жили научные работники, он так и назывался в обиходе «дом науки», а сейчас живет разный народ. Я всегда поражаюсь людям, для которых мир и все правила бытия заканчиваются на пороге их квартиры. Что происходит дальше – их уже не интересует…

Ирина, казалось, окончательно пришла в себя. Усадила Александра на диван в обставленной в духе минимализма гостиной (кроме дивана здесь были два кресла, журнальный столик и большой телевизор на стене), ушла ненадолго на кухню, вернулась с чайником и чашками на подносе, затем принесла сахарницу с рафинадом, вазочки с конфетами и печеньем. Александр не хотел ничего, кроме как поговорить, но хлопотам не препятствовал. Обыденные, рутинные дела помогают восстановлению душевного равновесия – пусть Ирина хлопочет, если ей этого хочется. Пока ее не было, он разглядывал натяжной потолок, который благодаря хаотически разбросанным по нему точечным светильникам напоминал карту звездного неба. Александру даже удалось углядеть Млечный Путь.

Усевшись в кресло напротив Александра и разлив по чашкам чай, Ирина вдруг вскочила и унеслась на кухню. Вернулась с початой бутылкой «Мартеля» и двумя бокалами.

– Для восстановления душевного равновесия и налаживания взаимопонимания, – сказала она.

Пригубили коньяк, посмотрели друг на друга, помолчали.

Александр ждал, что Ирина начнет рассказывать, а она, видимо, все никак не могла собраться с духом.

– Хотела показать вам фотографии, но передумала, – наконец начала она. – Поняла, что снова разревусь и ничего не расскажу. Я – двоюродная сестра Ани, но она была мне ближе, чем родная. Обе мы – единственные дети в семьях, больше ни братьев, ни сестер… То, что я старше… была старше… нашим отношениям не мешало… Ну, может, мешало когда-то в детстве, когда эта разница выглядела огромной, а потом уже нет… Ты не представляешь, что со мной было, когда я узнала об Аниной смерти. О-о-о! Я чуть в петлю с горя не полезла. Без преувеличения, уже прикидывала, выдержит меня труба, которая над ванной проходит, или нет…

По тому, как Ирина говорила, Александр чувствовал, что она нисколько не преувеличивает, действительно все так и было.

– Это же я поддержала идею с операцией… Анины родители отнеслись к ней весьма скептически. Мать ее считала эту затею блажью, а отец даже, как я поняла, немного обиделся, потому что нос у Ани был его, фамильный, можно сказать. Викулайские, они все длинноносые, польская кровь…

Поляки, насколько было известно Александру, совсем не «длинноносая» нация. В отличие от французов или, скажем, итальянцев. Босс Геннадий Валерианович почти на полном серьезе утверждал, что размеры носов в популяции прямо пропорциональны степени развития виноделия. Носы, дескать, «растут и развиваются», потому что людям приходится часто нюхать вино.

– А я так загорелась, когда Аня сказала, что хочет укоротить нос! – Ирина сокрушенно покачала головой. – Поддержала ее, родителей уговаривать принялась… Я не столько из-за носа, сколько потому, что думала, что когда Аня станет красавицей, у нее уверенности в себе прибавится, будет она победительницей. Она робкая была, не бойкая, нерешительная, всегда в себе сомневалась… Ой, смогу ли я? Ой, получится ли? Подруга звала на пару Москву покорять – отказалась. Я ей хорошее место работы нашла здесь, у нас, – тоже отказалась. Сказала, что боится меня подвести, если вдруг не справится, я же ее рекомендовала… И личная жизнь у нее была никакая, потому что тихушница, да еще с комплексами по поводу внешности. И вдруг – пластическая операция! Причем как? Узнала все заранее, денег накопила, а потом рассказала. Я так за нее радовалась! Я так ее хвалила! Она же не нос изменить хотела, а всю свою жизнь! Извини…

Ирина поспешно удалилась в ванную и пробыла там долго, не менее десяти минут. Все это время Александр размышлял о том, что его «экспертство», кажется, закончилось. В самом деле – как он может выступать в роли эксперта, если Вадим Родионович распространяет про него столь порочащие слухи? Репутация эксперта должна быть кристально чистой, иначе ему не будут доверять. Слухи, конечно, клеветнические, но ведь люди подумают, что дыма без огня не бывает и все такое. Кстати, а не подать ли на Вадима Родионовича в суд? Чтобы неповадно ему было клеветать… Нет, не стоит связываться. Как говорится, чем меньше кое-что трогаешь, тем меньше оно воняет. Пусть клевещет, сколько ему влезет, тем более что иски по клевете обычно выигрываются в том случае, если клевета как-то зафиксирована – есть скрин, письмо, аудио– или видеозапись. Слухи придется «подшивать к делу» в виде свидетельских показаний, а кто захочет таскаться в суд по такому делу? Да еще ради какого-то чужака – столичного доктора? И придется несколько раз приезжать в Нижний, подавать заявление, потом на суд… Ну его, нехорошего человека. Максимум, что можно будет сделать, так это позвонить и сказать, что он – нехороший человек и что Александр не хочет более продолжать с ним знакомство.

Ирина – еще один довод против «экспертства». Вряд ли эксперту можно встречаться с родственницей потерпевшей, да еще и обсуждать с ней дело. Можно представить, какой скандал закатит Вадим Родионович, если вдруг узнает, что Александр познакомился с двоюродной сестрой Анны Викулайской, дважды с ней встречался и даже в гостях у нее был. А он, скорее всего, узнает, кто-нибудь наверняка видел Александра с Ириной. И кто поверит в то, что до самого недавнего времени он не знал о родстве его новой знакомой с Анной Викулайской. Это все равно, как если бы его сейчас увидела здесь Августа. Она бы, наверное, расстроилась и никаким объяснениям не поверила. Или бы поверила, но не до конца. Ситуация-то такая, скользкая. Поздний вечер, мужчина и женщина после прогулки и посещения ресторана пьют коньяк и ведут разговоры… Только вот разговоры совсем не те, но это же знают только Александр и Ирина.

«В понедельник прямо с утра расскажу все Званскому, – решил Александр, – и попрошу избавить меня от участия в этом деле. Заявлю самоотвод, кажется, это так называется. Напрасно я вообще согласился. Только время зря потерял. Никакой пользы, один ущерб – работа страдает, с Родионычем отношения испортил, с Августой не встретился… Что в плюсе? Разве что музей и познавательная экскурсия? И прикольные названия блюд в гостиничном ресторане? Хоть это…

Вернувшись, Ирина добавила в бокалы коньяку. Осушила свой залпом. Вздрогнула, закусила конфеткой и продолжила рассказ.

– Я ее поддержала, я убедила тетю Свету и дядю Юру… Впрочем, даже если бы и не убедила, то это ничего бы не изменило, потому что Аня была четко настроена на операцию. С совершенно не свойственной ей твердостью говорила: буду делать операцию, потому что хочу красивый нос, и все тут! Мне бы на этой стадии и остановиться, но я… я… Я добавила ей денег, чтобы она оперировалась в «Палуксэ»! Ты понимаешь? Это я во всем виновата! Если бы не я, то Аня была бы жива! Она хотела оперироваться в другой клинике, новой, недавно открывшейся, с никакой репутацией, но я хотела, чтобы у нее все было по высшему разряду! Я! Я дала Ане денег и отправила ее в эту проклятую клинику! Я! Я! Я!

– Прекрати немедленно! – громко и очень грубым тоном, максимально грубым, на который был способен, потребовал Александр.

Давать пощечину или тащить в ванну и обливать холодной водой – это крайние меры для купирования истерики. Порой достаточно окрика. Резкого, грубого, чтобы пробрало как следует и заставило остановиться.

Ирину пробрало. Она встрепенулась, выпрямилась и удивленно посмотрела на Александра.

– Ты ни в чем не виновата, – мягко сказал Александр. – Ты хотела помочь и действовала из лучших побуждений. Ты не должна себя винить, потому что логика твоего самообвинения в корне неверна…

– Но ведь это я…

– Так можно дойти до того, что во всем виновата мать Ани, ведь если бы ей не вздумалось родить Аню, то Аня бы не умерла. «Палуксэ» действительно солидная клиника с определенной репутацией, и твое желание отправить сестру именно туда мне понятно. Наверное, я бы и сам…

– Но ведь… – снова попыталась перебить Ирина, однако Александр снова не дал ей этого сделать.

– Я не вправе разглашать обстоятельства дела, – сказал он, стараясь говорить максимально убедительно и веско, – но, судя по всему, врачи не виноваты. Не думай, что я действую по принципу «ворон ворону глаз не выклюет» и стараюсь соблюсти корпоративный интерес…

– Как это «не виноваты»?! – воскликнула Ирина. – Зарезали здорового человека и не виноваты?! Я сейчас зарежу тебя и скажу, что я тоже не виновата?!

– Давай не будем заниматься демагогией, – попросил Александр. – Иначе я сейчас встану и уйду. Я, знаешь ли, не привык общаться в подобном ключе. Я понимаю, что ты испытываешь великую неприязнь к врачам, оперировавшим твою сестру, но так же нельзя. Зарезали! Всему есть какой-то предел.

– Ну а что они сделали? – уже более спокойно поинтересовалась Ирина. – Ладно, пусть не зарезали, так загубили. «Загубили» звучит лучше? Перерезали артерию, никак не могли остановить кровотечение, из-за кровопотери у Ани остановилось сердце… Я же все знаю.

– Что за бред! – искренне возмутился Александр.

– Это правда! – Глаза Ирины нехорошо сузились, и теперь она смотрела на Александра враждебно. – Ты же знаешь, что это правда. У меня верные сведения от человека, который видел все своими глазами.

Нетрудно было догадаться, кто этот человек. Конечно же, операционная сестра, больше некому. Никто из врачей, ни хирурги, ни анестезиолог, не станет обсуждать с посторонними ход операции, делиться «верными сведениями». Медсестры-анестезиста на этой операции не было, анестезиолог давал наркоз в одиночку. Операционная сестра отвечает за обеспечение инструментами и перевязочным материалом, за исход операции она никакой ответственности не несет. Умная операционная сестра не станет разглашать информацию, касающуюся работы, а вот не очень умная может и разгласить.

Около получаса, тщательно подбирая слова и стараясь, чтобы они, как говорят китайцы, «дошли не только до ума, но и до сердца», Александр читал Ирине импровизированную лекцию. Объяснял, что кровотечение во время операции ринопластики хоть и осложнит ее ход, но никогда не будет фатальным, потому что кровоточащий сосуд можно без труда перевязать или коагулировать, не аорту же, в конце концов, перерезали. Даже если кровь бьет фонтаном, от кровопотери пациент не умрет. Катетер в вене, анестезиолог на месте, кровезамещающие жидкости под рукой – не дадут пропасть человеку. Много чего объяснял Александр, под конец от вложенных в свою лекцию эмоций устал так, будто бочку в гору катил, но вроде как недаром старался. Взгляд Ирины оттаял, и сама она отмякла, успокоилась. Александр никого не защищал, не оправдывал и конкретные факты из дела не оглашал, он просто рассказывал, как оно бывает. Когда закончил, отпил из бокала коньяку и спросил:

– Скажи, пожалуйста, а у Анны были какие-то проблемы с сердцем? Аритмии, перебои, что-то еще?

Судмедэксперт, проводивший вскрытие, никакой кардиологической патологии у Викулайской не обнаружил, но патология проводящей системы может и не выявиться на вскрытии, потому что могут быть чисто функциональные нарушения при отсутствии каких-либо внешних признаков.

– Ничего у нее не было, – не раздумывая, ответила Ирина. – Говорю же, что она была совершенно здорова. Близорукость минус полтора – вот все ее проблемы со здоровьем.

– Совсем ничего? – для надежности переспросил Александр.

– Совсем, – подтвердила Ирина. – Уж я бы знала, Аня со мной всем делилась. Об чем и речь: была здоровая молодая девчонка – и нет ее. И никто не виноват, получается…

Помолчали немного. Александр укорил себя за то, что был недостаточно убедителен, но разве можно так вот сразу переубедить кого-нибудь, да еще и в столь сложном вопросе?

– Скажи, пожалуйста, а зачем ты познакомилась со мной? – спросил он. – Нужна была дополнительная информация?

– Нужна была, – кивнула Ирина. – Кроме того, я собиралась повлиять через тебя на ход дела…

Александр удивленно посмотрел на нее.

– Ну, сделать так, чтобы виновных точно наказали, – пояснила Ирина. – Ты же эксперт, да еще и из Москвы. Твое слово могло оказаться решающим… ну, в общем, заигралась я, извини. Придумала дурацкий план, начала осуществлять… Это, наверное, психическое, пока что-то делаешь, боль немного притупляется… После Аниной смерти я сама не своя. Мы все очень сильно боимся, что виновные отмажутся, отделаются легким испугом. Ты, конечно, грамотно объясняешь, что никто не виноват, но у нас другое мнение. Если никто не виноват, то пусть это докажут на суде…

– У нас вообще-то презумпция невиновности, – сказал Александр. – Надо доказывать вину, невиновность подразумевается априори.

– Одна моя знакомая врач считает, что сердце могло остановиться из-за раздражения особой зоны в носу. – Ирина сделала паузу и вопросительно посмотрела на Александра, но он ничего не сказал, и она продолжила: – Существуют же такие зоны, на них все иглоукалывание основано. Тронули скальпелем – сердце и остановилось.

– Я про такие зоны ничего не знаю, – ответил Александр, удивляясь тому, что врач мог сказать такую глупость. – А кем конкретно работает твоя знакомая врач.

– Она делает УЗИ в женской консультации. – Ирина явно уловила недоверие, прозвучавшее в голосе Александра. – Но она же врач!

«Дура она», – хотел сказать Александр, но вместо этого встал и сказал:

– Мне, пожалуй, пора. Спасибо за угощение.

– Не за что, – сказала Ирина, вставая.

Открыв перед Александром входную дверь, она спросила:

– Я могу тебе позвонить, если что?

– Конечно, можешь, – ответил Александр. – Только имей в виду, что я в понедельник откажусь от участия в этом деле и уеду.

– Почему? – обеспокоенно поинтересовалась Ирина. – Это связано со мной? С нашим знакомством?

– Только со мной, – ответил Александр, не желая вдаваться в подробности. – Всего доброго!

– И тебе всего, – сказала Ирина, вздыхая.

Дверь хлопнула, когда Александр успел спуститься на два пролета.

«Все-таки у меня какой-то дар влипать в истории», – раздраженно подумал Александр.

Раздражение не улеглось даже после контрастного душа, которым Александр ожесточенно истязал себя добрых полчаса, переключая воду с ледяной на кипяток и обратно. Были бы под рукой кисти, тушь и бумага – и они бы не помогли. Ничего бы не помогло, наверное. Раздражало все – и уютный номер, и улыбка дежурной горничной, и собственная опрометчивость, и поведение некоторых людей, и само пребывание здесь, в Нижнем, тоже раздражало. Хотелось одного – оказаться поскорее в Москве и как можно скорее забыть эту поездку в Нижний, словно ее никогда не было. Впору было завидовать волшебникам, умеющим телепортироваться из одного места в другое и стирать из памяти то, чего не хочется вспоминать.

Ни Августе, ни матери Александр звонить не стал, понимая, что его состояние немедленно будет диагностировано по голосу, и начнутся закономерные, но в то же время совершенно ненужные расспросы – что случилось, как да почему. Они ему тоже не звонили. Оставалось надеяться, что им хорошо друг с другом. Можно было бы позвонить Андрею и узнать, как там дела, но друг-журналист в плане расспросов опаснее, чем мать и любимая женщина, вместе взятые. Тоже почует и так пристанет, что не отвяжешься, пока не выложишь все подчистую. В принципе ничего тайного, что следовало скрывать, сегодня не произошло, но вот неприятного было много, и совершенно не хотелось переживать это неприятное заново в пересказе.