Обычно сначала где-то что-то начинает происходить, а уже потом на место событий прибывают журналисты-корреспонденты-операторы.

Сегодня все было иначе. Сначала к зданию, в котором находилась клиника «La belle Helene», подъехал белый «Транзит» с логотипом 13-го новостного канала – тройкой, наискось перечеркнутой единицей. Из «Транзита» выпорхнула коротко стриженная блондинка в дутой розовой куртке, обтягивающих розовых джинсах и розовых сапогах, а следом за ней вылез бородатый толстяк в буро-зеленом «цифровом» камуфляже с камерой на плече. Оглядевшись по сторонам, он смачно сплюнул на тротуар и спросил у розовой блондинки:

– Где люди, Лен?

– Я не Лена, а Леся! – сварливо огрызнулась блондинка. – Откуда я знаю? Нам сказали к двенадцати – мы приехали!

Она достала из кармана мобильник (тоже розовый) и с яростным остервенением начала жать на кнопки.

– Идут, мурзилки! – оповестил оператор.

Блондинка сунула телефон в карман куртки и скомандовала:

– Работаем!

Минутой позже, вооружившись микрофоном с той же перечеркнутой тройкой, она уже вещала в камеру:

– Мы ведем наш репортаж от клиники «Ля бель Элен», возле которой сегодня собрались ее бывшие клиенты, пострадавшие от врачей клиники.

Пострадавших было трое – две женщины и один мужчина. Лица у них были замотаны шарфами – у женщин яркими, у мужчины – черным, и, несмотря на погожий сухой день, все трое низко надвинули на лица капюшоны своих курток. Смотрелось логично, наверное, именно так и должны поступать люди, изувеченные недобросовестными эскулапами. Кому охота выставлять напоказ такую «красоту»?

По бокам от пострадавших переминались с ноги на ногу двое молодых парней, похожих друг на друга, как сказочные Двое из ларца – скучные вытянутые лица, черные куртки, серые костюмы, серые галстуки, черные папки в руках. Нетрудно было предположить, что это – адвокаты потерпевших.

Имелась и группа поддержки (как же без нее?) – шестеро или семеро флегматичных молодых людей и одна боевая энергичная пожилая дама с самодельными транспарантами из белого картона в руках. На транспарантах жирными черными буквами было написано что-то вроде лозунгов, от расплывчатоуниверсального: «Нет корпоративному заговору молчания!» до экспансивно-конкретного «Эти уроды изуродовали мою сестру». Энергичная пожилая дама держала по транспаранту в каждой руке, попеременно выдвигая вперед то один, на котором было написано: «Элен, верни наши деньги!», то другой с надписью «Элен, верни наше здоровье!» По уму ей полагалась еще и третья рука для транспаранта «Элен, верни нашу красоту!», но чего нет, того нет.

– Пострадав от непрофессионализма врачей клиники «Ля бель Элен», отчаявшиеся люди пришли сюда, чтобы пообщаться с руководством клиники.

Оператор снимал охранника, который наконец-то появился на крыльце и растерянно смотрел на происходящее. Оператор матерился про себя, потому что был недоволен охранником. Противный охранник вел себя не так, как требовалось для репортажа, – не кричал, не пытался разогнать собравшихся или хотя бы закрыть ладонью объектив.

– Кого охраняешь, фашист?! – задорно крикнула охраннику пожилая дама.

– Позор! Позор! – недружно и без особого энтузиазма проскандировали молодые люди с транспарантами.

Охранник скрылся за дверью. «Ладно, подберу что-нибудь в архиве», – решил оператор. Кадров с тянущейся к объективу ладонью в архиве было много. Он дважды дернул плечом, чтобы получить нужные «дрожащие» кадры, которые следовало пустить перед ладонью, и снова нацелил объектив на блондинку в розовом.

– Совсем недавно все мы были потрясены шокирующими кадрами, на которых врач в реанимации избивал пациента, причем избивал так, что тот умер. – На секунду озабоченное выражение хорошенького личика сменилось печальным. – И вот на наших глазах разворачивается новое дело врачей! К счастью, никто не умер.

– Лучше бы я умерла! – громко выкрикнула одна из пострадавших женщин.

По странному стечению обстоятельств, которое можно было объяснить обостренной профессиональной интуицией или же предварительной режиссурой, за секунду до выкрика оператор перевел камеру с блондинки в розовом на пострадавшую, а затем продолжил снимать блондинку.

– Фашисты! – крикнула следом энергичная пожилая дама, но ее крик оказался никому не нужен и не был запечатлен для истории.

– Люди пришли в клинику «Ля бель Элен», чтобы улучшить свою внешность, а вместо этого оказались изуродованными. Они пытались связаться с руководством клиники для того, чтобы высказать свои претензии и получить компенсацию, но безрезультатно – главный врач клиники Геннадий Валерианович Качан и его заместитель Александр Михайлович Бергман уклоняются от общения. Поэтому сегодня отчаявшиеся люди пришли сюда вместе с родственниками и адвокатами. Послушаем, что нам скажет адвокат.

Один из парней в черной куртке выступил вперед, навис над протянутым в его сторону микрофоном и забубнил:

– Случай беспрецедентный, такого в своей практике я не помню. Моя клиентка пострадала от непрофессиональных действий сотрудников клиники «Ля бель Элен» и требует компенсации за моральный и материальный ущерб. Материальный ущерб порядка трехсот тысяч рублей, именно столько стоят повторные операции, которые предстоят моей клиентке, а сумму морального ущерба я предпочел бы пока не оглашать.

– Вы уже подали заявление в суд? – спросила блондинка в розовом.

– Мы сделаем это завтра же, если сегодня нам не удастся достигнуть договоренности с руководством клиники. – Адвокат нервно сглотнул и уточнил: – Если руководство клиники не удовлетворит требования пострадавших, я хочу подчеркнуть – справедливые требования. Вот, я могу показать фотографии.

Адвокат потянул молнию на папке, но корреспондентка уже убрала от него микрофон и заговорила сама:

– Мы воздержимся от демонстрации шокирующих фотоснимков. – Округлившиеся глаза недвусмысленно свидетельствовали о том, насколько шокирующими были эти снимки. – О, я вижу, что к нам вышел кто-то из сотрудников.

В воскресенье Геннадий Валерианович имел долгий, неприятный (и как выяснилось немного позже – бесполезный) разговор с женой. Выслушал длинный перечень претензий, скрепя сердце признал их справедливыми (все равно ведь ничего не объяснишь), высказал в ответ свои, которых было значительно меньше. Затем выпили немного за примирение, обнялись, поцеловались и стали вспоминать свое общее прошлое, казавшееся издалека радужным и безоблачным. По случаю столь знаменательного события жена надела новый кружевной пеньюарчик и одарила Геннадия Валериановича, желавшего поскорее заснуть, бурными ласками. Алкоголь, даже в микроскопических дозах, всегда действовал на нее возбуждающе, а на Геннадия Валериановича – усыпляюще, такой вот семейный диссонанс.

Утром в понедельник жена встала раньше и сварила полезную овсянку, которую Геннадию Валериановичу пришлось съесть вместо привычных (и любимых) бутербродов с сервелатом. На прощание она влажно поцеловала Геннадия Валериановича в щеку и проворковала:

– Жду тебя к ужину!

В ворковании Геннадию Валериановичу послышался приказ. «Морковные котлетки или свекольный салат», – обреченно подумал он, зная, что ни яичницы с беконом, ни жареной картошки с настоящей мясной котлеткой от любимой супруги не дождется. Та, как встала лет двадцать назад на путь здорового питания, так и шла по нему, гремя костями.

Геннадий Валерианович дисциплинированно приехал к ужину (сколько можно в клинике ночевать, как какой-нибудь интерн!), вкусил жареных кабачков и даже восхитился их вкусом, а потом, когда жена ушла смотреть телевизор, осторожно, стараясь не звенеть, налил себе рюмочку коньяку и медленно, продлевая наслаждение, выцедил ее и налил вторую, которую тоже пил не торопясь. Лучше бы выпил вторую залпом, потому что во время рекламной паузы жена пришла на кухню, чтобы выпить воды, и застигла Геннадия Валериановича flagrante delicto – с пустой рюмкой в руках.

– Валериановы капли! – сказала жена, прекрасно зная, как бесят Геннадия Валериановича любые колкости по поводу его отчества. – Ты же обещал мне не пить каждый день!

– Всего одна рюмочка, – успокаивающе и немного заискивающе сказал Геннадий Валерианович.

На самом деле рюмочка была пятой. Три по сложившейся уже привычке Геннадий Валерианович «опрокинул» на работе, совершенно забыв о том, что вечером придется садиться за руль и ехать домой. Но, ничего, обошлось, доехал до дому благополучно.

– Алкаш! – взъярилась жена. – Скотина! Всю жизнь мне испортил!

– Это еще вопрос, кто кому жизнь испортил! – рявкнул Геннадий Валерианович, уже подогретый «валериановыми каплями». – Была бы у меня нормальная жена, так я, может, совсем бы не пил!

– Может! – передразнила жена, некрасиво кривя и без того не слишком симпатичное лицо. – Это я-то ненормальная?! А сам.

Скандал угас только во втором часу ночи после прихода соседей, которых беспокоил все никак не желавший прекращаться шум. Воспользовавшись тем, что «раскочегаренная» жена переключилась на соседей, Геннадий Валерианович быстро разложил диван в гостиной, закрыл дверь, выключил свет и притворился спящим.

До утра он так и не заснул – лежал, думал, перебирал в уме женщин, с которыми у него не сложилось, жалел о том, что у него сложилось именно с женой. Горечь обиды разъедала душу и побуждала принять еще немного успокоительного. Но Геннадий Валерианович знал, что стоит только ему отправиться на кухню, где хранились домашние запасы спиртного, как тотчас же следом явится жена (сон у нее был чутким-пречутким) и устроит «продолжение банкета». Спокойно выпить все равно не получится, незачем и ходить.

В клинику Геннадий Валерианович приехал в том гнусном настроении, когда хочется рвать окружающих голыми руками на крупные куски и метать эти куски в окна и двери. К полудню он немного успокоился (выпитый коньяк возымел свое действие), но тут пришел охранник и сообщил, что на улице, прямо у дверей клиники, имеет место быть «какой-то балаган». Геннадий Валерианович попытался расспросить охранника, но тот только разводил руками. Обругав непонятливого охранника, Геннадий Валерианович вышел в вестибюль и недолго понаблюдал за происходящим в окно, пытаясь понять, что же там происходит. Когда же понял, то решительно вышел на улицу с намерением положить этому безобразию конец.

– Главный врач, – негромко сказал бородач в камуфляже, и блондинка с микрофоном наперевес устремилась к Геннадию Валериановичу.

– Что здесь происходит?! – громко и требовательно осведомился Геннадий Валерианович. – Что вам надо?!

Оператор снял крупным планом красное от возмущения и алкоголя лицо Геннадия Валериановича. Оператор был опытным, прошел огонь, воду, медные трубы и четыре избирательные кампании в регионах. Он умел делать сюжеты.

Вперед вышел второй адвокат. Встав на верхней ступеньке крыльца так, чтобы оператору было удобно снимать его разговор с Геннадием Валериановичем, он заговорил в подставленный микрофон.

– У моих клиентов есть претензии к качеству услуг, оказываемых вашей клиникой. Вы, я так понимаю, главный врач?

– Я директор! – прорычал Геннадий Валерианович. – Главного врача у нас нет!

Самому себе он казался грозным, а на самом деле выглядел смешным. На нервной почве предательски начал дергаться левый глаз, губы тоже подрагивали.

– Качан Геннадий Валерианович? – уточнил адвокат и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мы собрались здесь, чтобы пострадавшие смогли высказать вам свои претензии.

Коньяк коньяком, но благоразумия Геннадий Валерианович не терял никогда, даже в сильном подпитии.

– Пойдемте ко мне в кабинет и там поговорим, – предложил он, открывая правую створку дверей и делая приглашающий жест рукой.

Адвокат не принял приглашения. Вместо этого он повернулся лицом к камере и сказал в подставленный розовой блондинкой микрофон:

– Мы с моим коллегой сделаем все для того, чтобы справедливые требования наших клиентов были удовлетворены полностью!

После этого он спустился вниз, туда, где стоял, а корреспондентка подскочила к Геннадию Валериановичу и спросила:

– Как вы можете прокомментировать происходящее?

– Этот балаган?! – уточнил Геннадий Валерианович. – Разве это можно комментировать?!

Оператор переместился с таким расчетом, чтобы розовая куртка корреспондентки немного заслонила руку Геннадия Валериановича. Теперь у зрителей могло сложиться впечатление, что корреспондентка хочет войти в клинику, а главный врач ее не пускает.

– Вы считаете происходящее балаганом?! – громко и с вызовом переспросила корреспондентка.

– А что это по-вашему?!

– Вы считаете требования людей, пострадавших от непрофессионализма врачей вашей клиники, балаганом?! – еще громче удивилась корреспондентка и шагнула вперед.

– Да ну вас! – вконец рассердился Геннадий Валерианович и, не желая дальше участвовать в «балагане», скрылся за дверью.

В тот момент, когда он повернулся, блондинка в розовом резко отшатнулась назад и трогательно взмахнула рукой, словно пытаясь сохранить равновесие.

– Молодец! – одобрительно прошептал оператор.

Выглядело все так, словно Геннадий Валерианович грубо оттолкнул девушку.

Встав спиной к дверям, корреспондентка бодро затараторила:

– Как видите, разговора не получилось. Но пострадавшие не отчаиваются, они уверены в своей правоте и намерены обратиться в суд. Потерпевшие и их адвокаты настроены очень решительно.

Кто-то проходил мимо и остановился послушать, кто-то выходил из клиники, кто-то собирался зайти. Возле крыльца собралась небольшая, человек в десять, толпа, которую дока-оператор снял так, чтобы она выглядела бескрайним людским морем.

– Мы надеемся, что справедливость восторжествует.

Корреспондентка уже наговорила вдесятеро больше того, что могло бы войти в коротенький сюжет в вечерних новостях, но она все говорила и говорила. Была вероятность того, что сейчас снова выйдет главный врач, то есть – директор, или хотя бы охранник, и начнут толкать-сталкивать-отталкивать. Может, и грубость какую скажут, желательно такое, чтобы было что «запикать» во время показа.

Пострадавшие и группа поддержки откровенно заскучали. Энергичная пожилая дама делилась наболевшим с соседом, не обращая внимания на то, что он демонстративно от нее отворачивался.

– Проблема у меня одна. Каждую субботу просыпаюсь и думаю, какую машину запускать первой – стиральную или посудомоечную? Вроде бы пустой вопрос, но какая в нем глубина! Лежу, думаю и знаю, что первой все равно запущу стиральную. Сразу по двум причинам: до ванной идти на три шага меньше, и грязное белье уже загружено, осталось только порошка сыпануть и кнопку нажать. А грязную посуду надо еще из раковины и со стола собрать, остатки еды с нее смахнуть и расставить так, чтобы всю за один раз можно было бы перемыть. Все уже отработано не на уровне рефлексов, а на уровне инстинктов, но я все равно просыпаюсь и думаю. Это, вообще, лечится?

Вопрос остался без ответа, потому что в этот момент оператор повернул объектив в их сторону, и пришлось секунд двадцать гневно и требовательно потрясать транспарантами.

– Фашисты! – снова крикнула энергичная пожилая дама. – Верните нам деньги и здоровье!

– Хорош, мурзилки! – негромко сказал оператор, снимая камеру с плеча.

Он был доволен. Все прошло хорошо. Бывает, конечно, и лучше, когда у кого-то из осажденных нервы сдадут или благоразумие иссякнет, но и так хорошо. Сюжет будет показан и оплачен. «Проплаченное должно быть оплачено», – таков был девиз бородатого оператора.

Александр в это время делал сложную ринопластику – восстанавливал нос пациентки, пострадавшей в автомобильной аварии. Сильно пострадала носовая перегородка, и сегодняшнюю операцию можно было без преувеличения назвать ювелирной. «Раз уж мне так не повезло, то я хочу не такой нос, как был, а нечто совершенное во всех отношениях!» – сказала пациентка, придя на прием. Кажется, Александру удалось исполнить это пожелание, но окончательное суждение можно будет выносить месяца через три-четыре, когда окончательно спадет отек. Но, тем не менее, Александр был крайне доволен операцией, настолько, что, накладывая швы, даже стал напевать первое, что пришло на ум.

Готическая мрачноватость текста не имела ничего общего с настроением, Александр даже не вдумывался в то, что он поет. Операционная сестра Инна переглянулась с анестезиологом Троицкой, и обе понимающе улыбнулись. Ассистировавший Александру Кузоватый был немного туговат на ухо, и ему показалось, что Александр напевает «Напрасные слова».

Геннадий Валерианович, вернувшись с переговоров, вызвал такси и вскоре после того, как разошлись, как он выразился, «балаганщики», куда-то уехал. О самом «балагане» Александру рассказал анестезиолог Гаспарян, наблюдавший за событиями в окно.

– Натуральная провокация! – горячился он. – Поторчали-повыступали и разошлись. За все про все – полчаса, не больше. Явно на камеру работали. Валерианыч к ним выходил, но они его даже слушать не стали, им не переговоры нужны были, а скандал. Скандал!

Слово «скандал» Гаспарян произносил со вкусом, да вдобавок глаза округлял и лохматыми бровями двигал вверх-вниз.

– А пострадавшие кто? – поинтересовался Александр.

– Не знаю, – пожал широкими плечами Гаспарян. – Они были в капюшонах и лица замотали, совсем как грабители. А вот Барби, которая с микрофоном ходила, – узнал. Она с тринадцатого канала, я ее в новостях иногда видел. Там и микроавтобус тринадцатого канала стоял, чуть правее. Так что смотрите вечерние новости, Александр Михайлович!

– Век бы их не видеть, Вардан Аветикович, – в тон Гаспаряну ответил Александр.

Сюжет получился впечатляющим. Люди хотели высказать претензии, главный врач отказывался с ними общаться, назвал происходящее балаганом, не пускал корреспондентку пройти в клинику и даже разок грубо ее толкнул. Охранник оказался таким же хамом – пробовал нападать на оператора и тянулся широкой ладонью к объективу.

Через две минуты после показа Александру позвонил босс.

– Видел? – спросил он.

– Видел, – ответил Александр. – Впечатляет.

– Меня тоже впечатлило, – сказал босс и отсоединился.

«Продолжение следует», – подумал Александр и вернулся к чтению прихваченных из клиники медицинских журналов. На работе он их обычно бегло проглядывал, а то, что заинтересовало, читал дома, где никто не отвлекал.

Телефон снова зазвонил через час с небольшим. На дисплее высветился домашний номер матери.

– Александр Михайлович? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да, – холодея от тревожного предчувствия, ответил Александр и спросил: – Что случилось?

– Добрый вечер. – Голос был спокоен и деловит. – Это вас коллега со «Скорой» беспокоит, Савченко моя фамилия. Мы сейчас дома у вашей мамы, не волнуйтесь – всего лишь гипертонический криз, но давление снижается плохо, и на кардиограмме есть умеренная депрессия сегмента «эс-тэ», поэтому мы ее госпитализируем в тридцать четвертую, в блок кардиореанимации.