Итак, мы разделились. Вполне естественно, что бунтовщики смотрели с подозрением на тех, кто к ним не присоединился, однако большинство матросов не проявляли но отношению к нам враждебных намерений. Черчилль приказал нам оставаться у бизань-мачты и ждать решения Кристиана. Беркитта, у которого отняли мушкет и посадили под стражу, чтобы он не застрелил Блая, выпустили. Они с Томпсоном тут же принялись осыпать нас насмешками и издеваться над нами, к ним присоединились Маккой и Джон Уильяме.

Некоторое время казалось, что без рукопашной не обойдется, причем перевес в таком случае был бы явно не на нашей стороне. По счастью, вскоре появился Кристиан и восстановил порядок.

— Берись за дело, Томпсон, — сердито приказал он. — Беркитт, если будешь еще буянить, я закую тебя в кандалы!

— Вот, значит, как? — возмутился Томпсон. — Нет, так дело не пойдет, мистер Кристиан. Мы не для того все это сделали, чтобы над нами встал новый капитан Блай!

— Клянусь Богом, не для того! — добавил Мартин. — Сейчас увидите сами!

Кристиан несколько секунд пристально смотрел на них. По его взгляду было ясно, что он в силах справиться с положением. Четверо недовольных угрюмо опустили глаза.

Вокруг нас стояли несколько матросов и среди них Александр Смит.

— Всех наверх, Смит, — приказал Кристиан. Когда матросы собрались, он спокойно начал: — Есть один вопрос, который мы должны решить раз и навсегда. Вопрос этот — кто теперь капитан? С вашей помощью я захватил корабль, чтобы избавиться от тирана, сделавшего нашу жизнь невыносимой. Вы должны ясно понимать, кто мы теперь такие. Мы — бунтовщики, и если какой-нибудь корабль возьмет нас в плен, нас ожидает одно: смерть. Это не так уже невероятно, как некоторые из вас могут думать. Если мистеру Блаю удастся добраться до Англии, за нами тотчас же будет послан корабль. Если «Баунти» не вернется через год, самое большее через два, опять-таки будет послан корабль, чтобы узнать, что с нами стало. Имейте это в виду. Мы не только бунтовщики, но и пираты, так как сбежали на корабле, принадлежащим флоту его величества. Мы распрощались с Англией навсегда, если только не попадем в плен, а что за этим последует — всем ясно. Тихий океан велик и так мало изучен, что нас могут найти только, если мы сами сваляем дурака. В этой ситуации нам нужен главарь, которому все будут беспрекословно подчиняться. Британским морякам нет необходимости объяснять, что никаким кораблем, взбунтовавшимся или нет, нельзя управлять без дисциплины. Если командовать «Баунти» буду я, все должны мне повиноваться. Несправедливости у нас не будет. Без веской причины я не буду никого наказывать, но и ставить под сомнение мои права не позволю никому. Я хочу, чтобы вы решили, кто будет командовать «Баунти». Если вы желаете, чтобы это был не я, а кто-то другой, назовите его, и я передам ему свои полномочия. Если же вы выбираете меня, не забывайте о том, что я вам сказал. Я требую от вас подчинения.

— Ну что скажете, ребята? — нарушил молчание Черчилль.

— Я за мистера Кристиана! — выкрикнул Смит.

Все бунтовщики, кроме Томпсона и Мартина, немедленно поддержали Смита; когда же Кристиан предложил проголосовать, то и они подняли руки вместе со всеми.

— Мы должны решить еще один вопрос, — продолжил Кристиан. — Среди нас есть люди, которые не принимали участия в захвате корабля. Если бы обстоятельства позволили, они ушли бы с капитаном Блаем…

— Заковать их в кандалы, сэр, — предложил Миллз. — Они ведь станут нам вредить.

— Без веских причин на нашем корабле никто не будет сидеть в кандалах, — возразил Кристиан. — Винить этих людей за то, что они не с нами, нельзя. Они решили, что так будет лучше для них, и я уважаю их решение. Но я хочу знать, как поступить, если они попытаются нас предать. Они сами должны сказать, как будут себя вести по отношению к нам.

Сказав это, он начал с Янга и спросил у него, может ли он рассчитывать на него как на члена команды, пока тот находится на борту «Баунти». Чуть-чуть подумав, Янг решил разделить участь мятежников.

— За меня решил случай, мистер Кристиан, — сказал он. — Не думаю, что я стал бы вам помогать захватить судно, если бы проснулся вовремя, но теперь рад, что сложилось так, а не иначе. У меня нет большого желания возвращаться в Англию. Куда бы вы ни направились, можете рассчитывать на меня.

Из всех нас только он один принял такое решение. Остальные пообещали лишь подчиниться приказам, помогать в корабельных работах и не предпринимать никаких предательских действий, пока находимся на борту.

Это было единственное, что нам оставалось в нашем положении. О том, не сбежим ли мы при первом удобном случае, Кристиан даже спрашивать не стал.

— Этого достаточно, — подытожил он, опросив нас всех. — Большего я от вас не требую. Но вы должны понимать, что я обязан защищать себя и всех остальных от опасности быть схваченными. Поэтому наши интересы я буду ставить выше ваших.

После этого он распределил офицерские должности. Янг стал штурманом, Стюарт — его помощником, я — рулевым, Моррисон — боцманом, а Смит — его помощником.

Всех нас разделили на три вахты.

Когда эти вопросы были решены, все приступили к своим обязанностям. Кристиан разместился в большой каюте, приказав поставить туда сундук с оружием. Он использовал его как постель и ключи от него держал всегда при себе. У дверей каюты круглосуточно дежурил часовой. Сам Кристиан ел, как правило, один и почти ни с кем не разговаривал. Капитану корабля часто приходится вести довольно одинокую жизнь, но, наверное, не было никогда более одинокого капитана, чем Флетчер Кристиан. В то время я по вполне понятным причинам сетовал на него, но сердце мое смягчалось, когда я видел, как он днем и ночью меряет шагами квартердек. Веселость покинула его, улыбка перестала появляться на лице — оно всегда было пасмурным.

Стюарт, Янг и я по-прежнему столовались вместе, однако былое веселье за столом куда-то пропало. Невозможно было привыкнуть к пустоте и тишине на корабле. Мы избегали упоминать об ушедших на баркасе, как часто стараются не говорить о недавно умерших, однако все напоминало нам о них на каждом шагу, и мысли об их, да и о нашей, судьбе неизбежно омрачали нам души.

Правда, это относилось более к Стюарту и ко мне, нежели к Янгу.

Этот человек, похоже, не очень-то сожалел о новом повороте в судьбе, напротив, он радовался перспективе провести остаток жизни на каком-либо из южных островов.

— Наше положение не так уж плохо, — сказал он однажды вечером, когда мы обсуждали будущее. — Все складывается как нельзя лучше, если подойти к делу разумно. Я всегда стремился к беззаботной жизни. Прочитав отчеты об экспедициях капитана Уоллиса и капитана Кука, я не мечтал ни о чем, кроме тропических островов. Когда мне представилась возможность поступить «а» Баунти «, я почувствовал себя счастливейшим человеком в Англии. Теперь могу сознаться, что я, если б смог, сбежал бы с корабля еще на Таити.

— Таити нам больше не видать, это определенно, — мрачно произнес Стюарт. — Его-то уж мистер Кристиан никак не выберет в качестве убежища. Он прекрасно понимает, что посланный за нами корабль рано или поздно попадет туда.

— Какая разница? — возразил Тинклер. — Тут есть десятки, сотни островов, на которых мы замечательно сможем жить. Советую вам обоим выбросить из головы мысли о доме. Вряд ли вам когда-нибудь удастся снова увидеть Англию. Пользуйтесь тем, что жизнь предлагает вам здесь.

Как-то вечером, к моему величайшему удивлению, Кристиан предложил мне отужинать вместе с ним. Когда я вошел, он сидел за столом перед одной из карт, составленных капитаном Куком.

Он поздоровался со мною с официальной любезностью, однако когда зашедший со мной вместе часовой удалился и закрыл дверь, сразу заговорил по-дружески, как до бунта.

— Я пригласил вас отужинать со мною, Байэм, — произнес он, — но если не хотите, можете отказаться.

Не без колебаний я согласился. Сначала мне хотелось крепко попенять ему за невзгоды, на которые он нас обрек, однако под влиянием его дружелюбия решимость моя растаяла. Я стоял перед Флетчером Кристианом, перед моим другом, а не мятежником, оставившим девятнадцать человек в утлой лодчонке за тысячи миль от дома. Тем, кто станет меня осуждать, я отвечу: они не знали, что за человек был Кристиан.

Сейчас ему нужен был кто-то, кому он мог бы излить свои думы; не прошло и пяти минут, как он заговорил о бунте.

— Когда я думаю о Блае, — начал он, — сожалений у меня нет. Никаких. Он так много заставил меня страдать, что его участь меня не заботит. Но вот другие…

Он закрыл глаза и потер их кулаками, словно хотел изгладить из памяти вид маленького суденышка, переполненного невинными людьми. Я понял, что на душе у него теперь никогда не будет покоя — до самого смертного часа. Он посоветовал мне не следовать его примеру и не поддаваться первому порыву, на что, несмотря на все мое сочувствие, я ответил, что столь тщательно и тайно подготовленный бунт вряд ли можно назвать» первым порывом «.

— Боже мой! — воскликнул он. — Так вы думаете, что все было заранее подготовлено? Еще за десять минут до того, как Блай был схвачен, я так же мало помышлял о бунте, как и вы. Неужели вы и в самом деле верите, что я обдумал это заранее?

— А что еще мне остается думать? — рассердился я. — Случилось все в вашу вахту. Когда Черчилль меня разбудил, корабль был уже полностью захвачен вами, у люков и на палубе стояли вооруженные люди. Для меня просто непостижимо, как такое могло произойти без подготовки.

— И все же произошло, — горячо ответил Кристиан. — Все было делом пяти минут. Я вам сейчас все расскажу… Помните наш разговор накануне ночью?

— Превосходно.

— Я попросил вас тогда, если на пути домой со мною что-нибудь случится, объяснить все моей семье в Англии. Сделал я это потому, что собирался покинуть корабль перед утренней вахтой. Об этом моем решении не знал никто, кроме рулевого Нортона, — я знал, что могу ему доверять. Говорить об этом вам мне не хотелось. Я стремился пощадить ваши чувства и к тому же был уверен, что вы станете меня отговаривать. Нортону удалось тайком сделать маленький плот, на котором я надеялся добраться до острова Тофоа. Море было спокойно, поэтому я не сомневался, что доберусь до суши.

— Неужели вы и в самом деле хотели навсегда отрезать себя от дома и друзей?

— Хотел. Я жил в истинном аду, Байэм! Своею жестокостью Блай довел меня до предела. Когда днем он обвинил меня в краже орехов, я понял, что больше не могу.

— Он изводил вас, я знаю, но ведь и все мы находились в столь же печальном положении.

— Об этом я не думал. Я думал лишь о позорности обвинения, о том, до чего низок и подл человек, способный предъявить офицерам подобные обвинения. Я думал о том, что перед нами еще долгий путь, и знал, что не смогу и не стану еще год терпеть подобные муки. Но удача отвернулась от меня. Приятная тихая ночь, казалось бы, должна была мне благоприятствовать, но случилось обратное. Как вам известно, большая часть команды спала на палубе и ускользнуть незамеченным мне не удалось бы. В конце концов я решил отложить задуманное и дождаться, пока мы не окажемся рядом с каким-нибудь другим островом… Даже в четыре часа, приняв от Пековера вахту, я и думать не думал о мятеже. Уверяю вас, это правда. Некоторое время я прохаживался по палубе, размышляя о постоянных оскорблениях со стороны Блая. Не думайте, я не защищаюсь, а просто излагаю факты. Мне хотелось убить этого человека. Да, эта мысль не раз приходила мне в голову: почему бы не убить его и не покончить с этим раз и навсегда? Я чуть было не поддался искушению. Теперь вы понимаете, что я тогда чувствовал. Признаться, я просто сходил с ума… Как вы знаете, моим вахтенным помощником был Хейворд. Чтобы прийти в себя, я отправился его искать и нашел: он спал под катером. В другое время такое пренебрежение обязанностями рассердило бы меня. Мы шли в незнакомых водах, и Блай правильно приказал удвоить внимание на вахте. Я остановился, глядя на Хейворда, и вдруг отчетливо, словно их произнесли рядом, услышал внутри себя слова:» Захвати корабль «. С этой секунды мозг мой заработал очень ясно и четко. Казалось, он действовал независимо от меня, а я лишь исполнял его команды. Беркитт не спал. Я знал, что Блай наказывал его часто, поэтому он мне поможет. Однако раскрывать ему свой план я не стал — а у меня и в самом деле план был уже готов. Я велел ему спуститься со мною вниз и. разбудив Черчилля, Мартина, Томпсона и Куинтала, сказать им, чтобы они пришли к фор-люку. Тем временем я подошел к койке Коулмана, тихонько разбудил его и попросил ключ от оружейного ящика, сказав, что мне нужен мушкет, чтобы подстрелить акулу. На ящике спал Халлет. Так как он был в моей вахте, я с притворным гневом разбудил его и отправил на палубу через бизань-люк. Он страшно испугался и шепотом попросил меня не говорить капитану Блаю, что он заснул на вахте. Беркитт и разбуженные им матросы уже ждали меня. План они приняли сразу. Мы взяли мушкеты и пистолеты, и я оставил Томпсона сторожить оружейный ящик. Затем мы подняли Маккоя, Уильямса, Александра Смита и других, причем все они обещали нас поддержать. Мы раздали оружие и, поставив часовых у люков, направились в каюту Блая. Остальное вы знаете.

Кристиан замолчал и некоторое время сидел, обхватив голову руками и уставившись в пол. Наконец я выдавил из себя:

— Велики ли по-вашему шансы у Блая достичь Англии ?

— Очень невелики. Ближайший остров, где они могут рассчитывать на помощь, — это Тимор. От того места, где был спущен баркас, до него тысяча двести лиг. Когда я захватил корабль, единственной моей мыслью было доставить Блая домой в кандалах. Но матросы не захотели — вы сами слышали. Тут я был вынужден уступить. Затем встал вопрос: кто отправится с ним ? Сначала я имел в виду лишь Фрайера, Самьюэла, Халлета и Хейворда, однако другим отказать не мог, да это было бы опасно. Если бы Фрайер, Перселл, Коул и Пековер остались с нами, я уверен, они попытались бы захватить корабль. Ну, довольно об этом. Что сделано, то сделано. Теперь я должен думать о тех, кто пошел со мной. Самое меньшее, что я могу, это не дать их поймать.

— А что с нами?

— Этого вопроса я ждал. У вас есть полное право его задать. Я не могу надеяться, что кто-то из вас оставит мысли о доме и разделит нашу судьбу, как это сделал Янг.

Он поднялся и, остановившись у окна, стал смотреть на запад, где садилось солнце. Наконец повернувшись ко мне, он заговорил:

— Я доставлю вас на Таити и разрешу отделиться от нас. Молчать о бунте вам будет совершенно необязательно. А пока вы останетесь с нами. Больше мне нечего сказать. Придется вам довольствоваться этим.

О своих ближайших планах Кристиан не сказал ничего, хотя и дал понять, что через несколько дней мы подойдем к суше.

Утром 28 мая, спустя ровно четыре недели после бунта, в шести лигах с наветренной стороны показался остров. Почти весь день мы, лавируя, приближались к нему и на закате заштилели милях в трех от его западной оконечности.

Наутро Кристиан объявил, что собирается сквозь проход в рифах войти в лагуну перед островом, но когда мы подошли поближе, то увидели целый флот туземных лодок.

Все воины были вооружены дротиками, дубинками и пращами, что не оставляло никаких сомнений в их намерениях. Надежда ступить на сушу не оправдалась, и мы взяли курс в открытое море. Правда, некоторые из мятежников предлагали пушками подавить сопротивление островитян, однако Кристиан категорически отказался. Он собрал своих сообщников на квартердеке, отослав нас на нос, за пределы слышимости. Через четверть часа все разошлись по своим местам; какое-то решение было принято.