Утром сегодня, когда проснулся, по-детски без всякой причины обрадовался — что-то сдвинулось в его жизни и волновало ощущением будущего, в котором только еще начинается жизнь, явилось радостное настроение «вверх», стёршееся почти уже в памяти.

И не успел вылезти из кровати, мысль правильная пришла: так как заключение настоятеля храма по псковской иконе, которая, совсем нельзя исключать, может быть истинной целью бандитских действий, так как заключение это — каким бы ни оказалось — с юридической точки зрения имеет ничтожную силу; нужен официально назначенный эксперт, причем через московскую юрисдикцию из-за резонансного дела. Иначе говоря, можно требовать Якова в командировку сюда. У него сейчас еще сессия — экзамены принимает, но пока московское начальство одобрит-подпишет, она к концу подойдет.

* * *

Гаишники автомобиль со спецномерами не останавливают — водитель, по дороге в столицу губернии, вовсю этим пользовался.

Хотя грубых нарушений не совершал. И пока Виктор прикидывал — сделать ли замечание или оно будет выглядеть как придирка, впечатления вчерашнего вечера отвлекли, он скоро перестал замечать дорогу.

Публика, после Яниного салата и баварских сосисок, опять захотела «про умное» — кто-то начал допытывать Макса насчет коллайдера в Швейцарии, и удастся ли через него узнать происхождение Вселенной.

Молодой человек отреагировал неожиданно резко:

— Ни черта они не получат, максимум — несколько новых античастиц. Мафия обычная, вы думали — в науке этого не бывает?

Публика загалдела, требуя объяснений.

— У Вселенной нет «происхождения» — всеобъемлющее не может быть описано понятиями, возникшими из какого-то внутреннего частного существования.

Такая декларация никого не устроила.

И понадобились усилия, чтобы установить относительную тишину.

— Попробую на примере: удастся ли на языке какого-нибудь племени острова Борнео описать не только сегодняшнюю цивилизацию, но и любую ее сколь угодно отдаленную перспективу?

— Сразил, брат, — на лице Бориса написалась растерянность, — мы здесь своим языком этого не опишем.

— А-а! — прозвучало вполне злорадно. — Мы, таким образом, как частное во времени, не видящее границ своего целокупного, описывать его не можем.

— Но ведь речь идет о происхождении, — напомнил кто-то, — а свое происхождение мы знаем.

— Не факт, даже если иметь в виду биологическую и цивилизационную историю человечества. И уж точно не знаем о происхождении жизни биологической как таковой, и о происхождении человеческого сознания — не знаем толком до сих пор, что это такое.

Опять возник разнобой: некоторые стали соглашаться, другие заговорили о Теории большого взрыва, и кто-то сослался на авторитет Ватикана, признавшего Теорию большого взрыва совпадающей с догматом о сотворении мира из ничего.

— О Ватикане тут — в православном мире — вообще говорить не буду, а о взрыве скажу.

Борис громко хлопнул ладонями, дабы прекратили между собой болтовню.

И взглядом пригласил Макса, возложив на себя роль ведущего.

— Утверждается, — начал тот, — какое-то время назад вместо нашей Вселенной существовала лишь сжатая масса крошечного почти диаметра и после ее взрыва пошел процесс расширения и образования того, что мы вот сейчас имеем. И невинно так заявляют, что сначала, кроме этой точки, больше не существовало ничего. Однако вот мы не знаем, что такое «ничего» или «ничто», в человеческом сознании нет такого образа или создаваемого умом представления, — предвосхищая вопрос, он сразу добавил: — Только прошу не путать «ничего» с пустотой. Пустоту мы еще можем как-то себе представить, но это представление обязательно будет пространственное. А никакого пространства по их теории не было. Тогда вопрос: а куда после взрыва эта точка могла расширяться? Отсутствие внешнего — это же идеальный изолятор.

— И что отвечают?

— Одни искренне не понимают вопроса, другим понимать невыгодно.

— А если модифицировать, предположив: изначально была точка и вокруг бесконечная пространственная пустота?

— Не выход из положения. Абсолютная пустота физике неизвестна, и ее, в свою очередь, не надо путать с космическим вакуумом, где всегда что-то есть: частицы, гравитация, электромагнитные волны. Однако не это главное. Возникает вопрос: была точка — неважно, в пространстве или без пространства — а сколько времени она так была? Если конечное время, то что-то происходило и раньше, то есть Теория большого взрыва не объясняет никакого возникновения. А если так было всегда, то так всегда бы и было.

— Как они изворачиваются?

— Вот тут гвоздь всей программы. Чтобы сделать теорию неуязвимой, они утверждают, что не было кроме точки не только материи и пространства, но и времени не было.

Докладчик сделал паузу, на несколько секунд повисла тревожная тишина.

— Позвольте-позвольте, — властно прозвучал голос немолодой дамы из задних рядов, — это ахинея форменная! Глаголы «быть», «существовать» отражают именно некие событья во времени — по существу самого языка.

— За исключением коннотаций, — добавил кто-то из молодежи: — «Пограничник должен быть бдительным», например.

Даме не понравилось:

— И без тебя все знают. Тут заменяемость всегда существует, скажем — «Пограничнику необходима бдительность». Второе: центр высказывания — слово «должен», а не «быть».

Молодой выскочка пробормотал извинение.

— Так вот, — заключила она, — в прямом применении глагол «быть» имеет обязательным условием время.

— Иначе говоря, эта модель, — начал Борис…

А довершил Максим:

— Исключает свое собственное описание.

— То есть, ересь?

— Проще — абсурд.

Публика зашумела в смысле: «да как же так, физика ведь строгая наука».

— Люблю иметь дело с филологами, — довольно сообщил Макс и поспешил слегка успокоить: — Экспериментальная физика, да, ответственная наука. Строго обстоит дело и в математическом моделировании частных процессов. А вот когда самая молодая среди наук — теоретическая физика — пытается узнать происхождение мироздания, объявляются нелепости и безобразия. В свое время известнейший физик — академик Зельдович, выступая перед высокой научной аудиторией по поводу Теории большого взрыва, предлагал подумать: «так что же было, когда не было времени»?

— О Боже, — вырвалось у той самой дамы, — какая нелепая выдумка!

А Виктору понравился не сказанный, но ясный вывод: пространство и время составляют неразрывную пару в том смысле, что бесконечны или конечны они обязательно вместе.

До губернии домчались минут за сорок всего.

И так как до назначенного времени оставалось еще более получаса, водитель предложил покатать шефа по городу, показать достопримечательные места.

Деньги, переданные в валюте, человек не стал пересчитывать, и не сомневался — там нет фальшивок. И паспорт, сказали, не какой-нибудь — настоящий, включая печать. Тоже нет причин для сомнений — уж очень выгодно этот кавказец приобрел драгоценность и не скрывает своих надежд продолжить такую коммерцию.

— Приходи вечером, все обсудим. Хорошим ужином угощу!

— Приду. И обсудим. Да, забыл тебе сообщить одну приятную информацию.

— Какую, дорогой?

— Кольцо можешь открыто на любую продажу выставить. Его в розыске нет.

…

Этих денег хватит намного, но не на всё.

Для страховки надо обязательно оставить за собой квартирку, где он переночевал, — чистенькая оказалась, удобная. Однако главное теперь во второй квартире.

Человек проверил, хорошо ли сидят в памяти адреса: названия трех улиц и отдельные на них номера домов.

Да, зафиксировались хорошо.

Но плохо, что адресов этих не так уж много.

Не катастрофично, впрочем, есть запасной вариант — лес, и надо осмотреть его уже сегодня со стороны дороги и погулять внутри.

Человек остановился и проводил взглядом двух парней, прокативших мимо на мопедиках.

Явившаяся идея ему понравилась.

Вон впереди, метрах в пятидесяти, вывеска еще вчера примеченного банка — солидного по всем рекламным параметрам. Сюда можно положить на хранение часть денег и драгоценности.

Однако сначала — проверка.

Человек не пошел к банку, а повернул, не доходя, в переулок.

…

Через десять минут он шел к банку уже с другой стороны. Повороты — надежный способ проверки, они показали — слежки нет никакой.

Прикинул, сколько денег положить, а сколько оставить…

Ступил внутрь, симпатичные девушки в фирменных блузах и юбках вежливо улыбаются.

Надо оставить с запасом: на одежду, в том числе — хорошую дорогую, и прочие расходы, в которых нет смысла себя стеснять.

Даже наоборот, нужно показывать свою серьезную обеспеченность, деньги здесь — лучшая рекомендация.

Делать, пока не вернется начальник, было нечего — следующие шаги зависели от его решений — и Владимир, чтоб одолеть бездельную скуку, отправился в мэрию выпить кофе со свежими пирожками.

Шло на жару.

Но еще не пришло, поэтому неторопливая прогулка по малолюдной в это время улице была приятна от внутреннего и окружающего спокойствия — бывают такие «гармонии», когда жизнь сама говорит, что жить хорошо!

Хорошо… однако скучновато немного, поэтому голова скоро не выдержала приятной, но, пустоты, и в ней завертелись полезные мысли.

Молодой дьякон фигура пока малопонятная. Запрошенная еще вчера информация по нему два часа назад поступила, и в связи с ней он сделал уже новый запрос. С иконой псковской надо скорей разобраться, у настоятеля сегодня службы в соборе нет, просил не церемониться — звонить ему, он подъедет для экспертизы. Идея с подменой иконы шефу тоже понравилась… вдруг Владимир почувствовал — возникла к ней дополнительная: что если убитый священник сам был участником криминальной схемы с подменой иконы?.. Предварительно договорились, что нанесут ему легкую травму, такого рода «алиби» в уголовных делах не новинка. Но имитацию нападения подельники превратили в нападение настоящее: убрали «своего». Действовали при этом не дилетанты, а хорошо подготовленные профессионалы. И никуда они не спешили, оказавшись внутри. Ярославские иконы и неожиданный побег — хорошо продуманный сценарий запутать следствие.

Недавно по известному телеканалу он видел передачу о подделках картин, там прямо говорилось — профессиональную подделку от подлинника отличить бывает, ну, крайне сложно.

Вспомнился еще раз странный переход священника с должности проректора семинарии на «практическую» работу… а почему, кстати, сюда? В столице губернии куча церквей, места там не нашлось?

* * *

Прокурор в генеральском кабинете сразу почувствовал к себе дружелюбие; оказалось, шеф его нынешний знал отца, когда еще начинал работать молодым следователем прокуратуры.

— И тебя, Витя, пару раз видел на воскресном отдыхе на озерах.

От воспоминаний скоро перешли на серьезное.

— Ты с мэрией держись на дистанции. Знаю, соблазнять будут. Участок, дармовой почти, для дачки предложат, еще что-нибудь — затягивать обязательно станут. Спуску не давай, но и в мелочи их не лезь. С мелким землеотводом они все равно обхитрят, десять причин придумают, ты тут время не трать. То же самое — приписки разные по ремонтам тепло-водосетей и прочего: по мелочи не уличишь, но показывать надо — контроль есть и «по-крупному» попадутся. О серьезных нарушениях кое-что наперед знать будешь. Вот тебе папочка. Тут материал на помощника мэра. По сроку давности ему еще два года на нас работать.

— То есть, осведомитель?

— И надо сказать, отрабатывает на все сто процентов. На связь с ним выходи по мобильному телефону, встречайся, таков уговор, только лично.

— Спасибо. Извините за неприятный вопрос: в самой прокуратуре у меня чисто?

— Пока чисто. Но чисто, Виктор, само по себе не бывает — люди должны постоянно чувствовать жесткий присмотр. Не знаю, какие правила ты для себя выработал, а у меня есть одно очень четкое: не доверять.

Он сам себе так не раз говорил — однако не получается, протестует что-то внутри.

— Тяжелое правило.

— А мы где живем?.. В тяжелой стране. Посмотри, чуть кому-то благополучнее стало, он уже патриот, верит в Россию, голосит про ее великое будущее. Хотя сам для этого будущего палец о палец не ударяет — всё внимание только на свой карман. Прав Чаадаев, цивилизацию мы упустили. Ведь цивилизация, если переводить с любого европейского языка, это и есть гражданское общество.

— То есть — соблюдение закона.

— Вот не совсем. Закон у нас, например, при товарище Сталине очень даже соблюдали, и если бы он захотел — уголовную шушеру задавил бы легко. Соблюдали бы почти на сто процентов. Но! Из-за страха. А как в Европе?

Принесли хорошо сваренный кофе.

Хозяин подождал, пока кабинет покинут.

— А в Европе — конкуренция, которая постоянно усиливалась с ростом населения. Конкуренция на всех уровнях: среди ремесленников, торговцев, верхнего владетельного сословия, которое нуждалось в военной поддержке своего населения и потому остерегалось очень его угнетать. А в результате вырабатывалась система обязательств, которая балансировала все интересы, другими словами — закон, соблюдавшийся в основном не из страха, а пониманием общей от этого выгоды. И параллельно формировалась антипатия к людям, законом пренебрегающим. У нас прямо наоборот: каждый над «нижними» — неподотчетный никому господин, то есть закон писан «нижним», не для него, — голос — спокойный, уверенный, но с напряженной ноткою всё же. — И при всех режимах так было: царском, коммунистическом, криминально-демократическом нашем. Что хорошего, спрашивается, такая система дать может?

— Отец, в начале 90-х, когда обнищанье резко пошло, очень переживал и говорил часто: «Ну что бедный для богатого сделает? В царской России этого не понимали, и возили всё до булавок из заграницы. Теперь так же пойдет».

— В самую точку!

— И считаете, изменений не будет?

— А их кто-нибудь хочет? Да, обиженные-придавленные хотят, только переведи их на ступеньку-две выше — сами начнут творить то же самое.

— Получается, выхода нет?

Хозяин улыбнулся как чему-то очень наивному:

— Так спрашивали во все века истории человечества. И во все века всё хорошее делали одиночки. Просто не бойся такой судьбы.

Он сделал глоточек кофе и сменил тему:

— Что там с убийством священника? Нам уже секретарь Патриарха два раза звонил.

— Перспектива раскрытия небольшая. Предварительная версия: действовали дилетанты, убивать не хотели, шли по чьей-то наводке украсть иконы, испугались — в результате ничего не взяли. Есть и другая версия, но очень пока сырая. И тоже тянет, скорее всего, на висяк.

— Ну, тем более, сам понимаешь, как важно провести весь комплекс следственных мероприятий, чтобы комар носа не подточил.

Виктор спросил к концу разговора про Черный лес — был ли там действительно засекреченный институт, и о пропаже людей.

Ожидал услышать в ответ про надуманную газетчиками чепуху, но вышло иначе:

— Мальчик не при тебе в том лесу пропал?

— При мне, из нашего даже подъезда.

Генерал сделал паузу — то ли вспоминая, то ли раздумывая, и в лице, показалось Виктору, появилось мрачноватое выражение.

— Да, так вот, потом, с интервалами в несколько лет, еще странности были — со взрослыми уже, не с детьми.

— И неоспоримо, что именно в Черном лесу?

— Оспоримо, конечно, не так очевидно, как с тем несчастным ребенком. Однако с большим подозреньем на Черный лес.

А про загадочный Институт и его сотрудников пошло совсем интересно, причем информацию генерал получил в свое время от старых сотрудников прокуратуры, работавших в те предвоенные годы.

— Барченко Александр Васильевич, Бокий Глеб Иванович — ты имена эти, думаю, знаешь?

Виктор знал про Особый отдел в ЧК, а затем в НКВД, который возглавлял Глеб Бокий, и про то, что чекист Бокий и ученый Барченко занимались паранормальными явлениями, точнее — руководили этим процессом, а покровительствовал поначалу всему странному для коммунистического материализма делу сам Дзержинский. И после него руководство НКВД считало направление деятельности актуальным, пока Сталин не уничтожил в короткие сроки и сам отдел, и всё почти тогдашнее НКВДэшное руководство. Бокий, к тому же, происходил из числа революционеров первого ряда, его ценил Ленин. Очень по-разному освещала эту фигуру современная политизированная история, но вот факт — Бокий, в бытность его председателем ЧК Петрограда, сдерживал и даже публично одергивал кровожадного психопата Зиновьева — первого секретаря РКПб Петрограда, то есть хозяина города и начальника по партийной линии самого Глеба Бокия. Бокия расстреляли в 37-м, и довольно скоро после ареста. Барченко же допрашивали и пытали значительно дольше.

— Институт этот, Витя, Бокий сформировал в 34-м году как филиал Московского института мозга, где Барченко уже трудился почти десять лет. Обрати внимание, 34-й — это год после сталинской коллективизации и первых крупных процессов с расстрельными приговорами.

— Шахтинское дело, троцкистские заговоры? Бокий стал подозревать, что развернется массовый террор в ближайшие годы?

— Несомненно. И не только подозревать. Они с Барченко могли знать кое-что из будущего.

Генерал сделал паузу и взглянул на Виктора с легкой иронией.

— Что удивляешься? Я вот перед твоим приходом стою у окна и с удобной позиции многое вижу — что с людьми произойдет через несколько секунд, но чего они пока не знают. По мелочи, да. — Он вдруг дернул щекой, по лицу прошла мрачная тень. — Один раз не по мелочи: вижу, по переулку мчится мотоциклист и вырулить хочет на центральную, вот под окнами, улицу. Перед ним на дороге пусто, но на подходе две машины на скорости восемьдесят, парня на повороте выносит…

— Со смертельным?

— Да. И заметь, знание будущего не всегда позволяет на него повлиять.

Пример показался Виктору неожиданно интересным, он соглашаясь, кивнул.

— А теперь давай вспомним: до уничтожения Сталиным Бокия, Барченко и их исследовательской системы разные руководители ОГПУ, а позже НКВД, не трогали Особый отдел, — он начал загибать пальцы: — Дзержинский, Менжинский, Ягода, их замы… Они, что, могли годами держать и оплачивать людей, у которых не было серьезных результатов?

— Но каких результатов?

— Неизвестно. Однако большие усилия прилагались нашими марксистами-материалистами к «другому», так сказать миру. Блюмкин вот, на Тибете вел разведывательную работу.

— Это я знаю.

— А про Рериха знаешь?

— Тоже на этом поприще?

— Тоже. Они с Блюмкиным, кстати сказать, находились в оперативном контакте. Еще кофе желаешь?

— Нет, спасибо. А про Институт в Черном лесу что-нибудь еще известно?

Оказалось — самое интересное впереди.

* * *

Владимир, одолев уже две трети пути из мэрии обратно в прокуратуру, вспомнил — шеф просил узнать про китайские рестораны в городе, а известный ему — рядом как раз, на параллельной улице. Там наверняка знают про своих коллег, если таковые в городе существуют.

Владимир свернул в переулок и уже через пару минут подошел к тому самому ресторану.

Два красных дракона над входом уставились друг на друга, вечером они ярко подсвечены и даже переливаются; он много раз проходил мимо, но не был внутри.

Двери разъехались — холл, пестро украшенный восточной атрибутикой, дальше за бамбуковой драпировкой вход в ресторанный зал, охранник вежливо с ним поздоровался и уважительно взглянул на погоны, вышел какой-то китаёз в белом шелковом кимоно, проговорил без сильного акцента, что здесь Владимиру очень рады. Он понял вдруг — приходить единственно с вопросом о конкурентах очень малоприлично.

Пройти за столик и заказать что-нибудь?

Нет, можно опоздать к приезду шефа. Да и непонятно, в какую сумму оно обернется.

Решение вынырнуло неизвестно откуда:

— Хотел узнать, можно ли заказать ужин на дом на шестерых человек? Но чтобы дома только блюда разогреть?

— Можно, господин капитан, — обрадовался китаёз и продолжил на хорошем русском: — У нас вице-мэр регулярно заказывает, другие уважаемые люди. Будете очень довольны, наши специалисты заказ привезут и сервируют стол, если вам будет угодно. Эта дополнительная услуга клиентами не оплачивается.

— Очень хорошо. Я могу взять с собой ваше меню? Мероприятие будет только через неделю.

Его попросили подождать несколько секунд, китаёз исчез за качнувшимися бамбуковыми палочками, а Владимир, излучив добродушие, обратился к охраннику:

— Молодцы! Вы ведь единственный китайский ресторан в городе?

— Единственный, — уверенно подтвердил тот.

— Филиал надо открывать.

Когда он свернул от ресторана назад в переулок, в сторону своей прокуратуры, его скоро нагнал человек лет сорока с чем-нибудь — лицо приятное, вид аккуратный; представился охранником ресторана — он только вот коллеге сдал смену. А дальше поспешно сообщил, что может быть полезен прокуратуре, но только здесь его кто-то из работников ресторана увидеть может. Виктор сразу пригласил встретиться вечером в одной удобной забегаловке, он придет туда в штатском.

* * *

Ехали назад не так быстро — транспорт прибавился. Прокурор велел «поосторожней с обгонами» и, перестав следить за дорогой, вернулся мыслями к случившемуся сейчас разговору.

К середине лета 34-го года центральное здание барской усадьбы переоборудовали под Институт, а жилые помещения расположили в двух флигелях. Территорию обнесли забором с колючей проволокой поверху, охрану на входе обеспечивало местное отделение НКВД. Сотрудники могли выходить в город, однако делали это редко, и начальство городское знало только директора Института — молодого еще человека, но уже с высокими научными званиями.

Бойцы караульной службы пробалтывались иногда про творящиеся внутри непонятные и страшноватые вещи. Много раз видели — и даже слегка привыкли — фиолетовое свечение над крышей главного здания, какие-то внутри него прозрачные шли потоки. Хуже было с появлявшимися иногда бестелесными силуэтами, которые тихо блуждали, хотя и без попыток приблизиться; скоро, правда, выходил из здания сотрудник, делал что-то, и силуэт исчезал; случались и другие пугающие «чертовщинки». А через пару лет эксперименты непонятного смысла стали проводить в очень большой военной палатке, типа штабной, которая ставилась в центре свободного внутри от построек пространства. Охранников на это время предупреждали, чтобы сидели в своей каптерке у проходной и не высовывались. Предупреждали не зря: нечто вихреобразное гудело и сотрясало воздух, а несколько раз, по всяким косвенным признакам, случалось там нечто совсем и непредвиденное, и у сотрудников на время мрачнели лица.

Бокий и Барченко наносили визиты в Институт раз в несколько месяцев, и с такой же частотой директор Института выезжал на несколько дней в Москву. Контакты, таким образом, осуществлялись почти ежемесячно.

Но грянул 37-й.

Сталин опасался Бокия и знал о его презрительном к нему отношении.

Был ли случайным арест Бокия в один день с Тухачевским? Как вообще эта могучая группа проиграла кавказскому деспоту — вполне прогнозируемому кровопийце. И вот Тухачевский, Якир, Гамарник, Корк, Уборевич, прекрасный профессионал Бокий оказались неспособными убрать своего палача. Даже о попытке такого рода с их стороны нет документальных свидетельств. А все они имели реальную военную власть и огромный авторитет. Только учениками Уборевича считали себя уже крупные тогда командиры, будущие маршалы Жуков, Конев, Малиновский, Мерецков.

Почему не убрали Сталина?

Виктор сказал себе «стоп» — это уже анализ собственных знаний, а не информации от генерала.

Итак, в мае 37-го был арестован Бокий, но еще за несколько дней до того сюда в город прибыл спецотряд НКВД из Москвы. Местному отделению действовать не доверили. Возможно и потому, что о приятельских отношениях здешнего начальника с директором Института многим было известно; и начальника этого в 39-м расстреляли, когда пошли репрессии внутри самого Наркомата внутренних дел.

Дальше генерал, почти слово в слово, сообщил то, о чем ему уже рассказала Маша: сотрудники — около тридцати человек — все исчезли, оставив свои вещи; и деньги у многих в ящиках служебных столов обнаружили. Ночь летняя лунная, посты с внешней стороны забора через каждые пятьдесят шагов легко просматривали свой участок — а наутро никого нет.

НКВДэшники в такой чреватой для них ситуации сдрейфили и обратились к прокуратуре, чтоб та со своей стороны всё заактировала и подтвердила. К тому же добавилась еще одна неприятность — командир отряда, выбравший себе для ночлега одну из комнат внутри во флигеле, тоже исчез.

Сообщили в Москву на Лубянку о происшествии и стали ждать самого худшего — расправы, попросту говоря. Местное партийное руководство тоже очень перепугалось — в заговоре обвинят или снимут с формулировкой «не обеспечили».

Однако всё обошлось, и даже без мелкого выговора. Группа начальников прибыла спецвагоном уже через сутки, с местными они говорили спокойно и по хозяйственным только вопросам: технику выделить, транспорт, питание обеспечить роте солдат, которую вызвали из губернского гарнизона. От прибывших начальников остался только один, и под его руководством солдаты за месяц раздолбали все строения вместе с фундаментом.

Виктор отвлекся на реакцию бокового зрения.

Он с утра совсем не мог узнать местность, а сейчас, в десяти километрах от города, почувствовал что-то зовущее и родное.

— Здесь, за сосняком, наши озера?

— Тут как раз.

— Как они?

— А что, охраняются, — водитель бросил на него хитрый взгляд: — половина береговой полосы ведь дорогими коттеджами застроена, и губернские тут приютились.

Рассказ генерала историей с загадочным исчезновением не ограничился.

В первые дни как немцы напали на СССР и все, начиная со Сталина, находились в оцепенении, объявился вдруг неизвестно откуда пропавший четыре года назад командир московского отряда. Находился он в крайнем волнении и молол несуразицу, за которую сразу попал в психиатрическое отделение местной больницы: говорил, что Тухачевский, и с ним целая группа, свергли и убили товарища Сталина. Что предатели изменили социализму: снова НЭП обещают ввести, и в политике всё меняют — договариваются, вот сейчас, с финской и польской буржуазией о каком-то союзе. Стали спрашивать о деталях, оказалось — «там у них» еще только 37-й год кончается, а его сюда отпустил директор Института, потому что он просился очень и тот его пожалел. А какой здесь у них год, по его мнению? Тот же, отвечает, 1937-й. Следователь НКВД простой вывод сделал: четыре года назад после, хотя и непонятного, но именно побега сотрудников Института, молодой командир отряда испугался неминуемого расстрела, сбежал и где-то отсиживался — у бабы какой-нибудь в погребе. Вероятней всего — сдурел, так как врачи категорически утверждали, это не симуляция, — сдуреешь, конечно, от такой жизни и постоянного страха.

А куда тот делся после сумасшедшего дома, осталось невыясненным.

Когда подъехали к конторе, прокурор, прежде чем войти, позвонил с улицы тому самому помощнику мэра.

Просьба — провести архивный поиск материалов по тому самому Институту. Чиновник удивился сначала, но когда Виктор добавил, что «за это ему зачтется», похоже — обрадовало; оно и понятно — не на своих доносить.

Поднявшись к себе, прокурор подписал три бумаги прямо в приемной и велел Наде подготовить постановление о выдаче трупа местному отделению Патриархии для отпевания и похорон — те обратились с просьбой еще до его приезда.

— И Владимир к вам просится, уже надоел.

— Пригласи.

— Здравствуй, Володь, как дела?

— А вы как в губернию съездили?

— Хорошо. Обращаться велел без стесненья к нему или, по мелочи если, к помощнику. Занимательно очень поговорили, расскажу потом кой-какие детали. Что в папочке у тебя?

— Это я на всякий случай. На словах будет короче.

— Давай на словах.

— По дьякону информация небезынтересная.

— Выкладывай.

— Парень толковый, учился в семинарии на четыре-пять. Никаких нарушений внутренней семинарской дисциплины.

— Благонравный?

— Именно так в факсе и сказано. Только у этого «благонравного» отец рецидивист. Три отсидки, все за кражи со взломом.

— Где батя сейчас?

— По постоянному месту жительства, во Владимирской области.

— И не отлучался?

— Пока проверяют.

— М-да…

— Следующая информация. Китайский ресторан у нас в городе один. Помните, вы спрашивали? — прокурор кивнул. — А вот охранник оттуда догнал меня в переулке — хочет сообщить, конфиденциально, важную для нас информацию. Встречаюсь с ним вечером.

Прокурор не успел отреагировать — селектор пикнул, Надя быстро проговорила:

— Вас Игорь Петрович срочно просит. Соединяю?

Голос полковника зазвучал в трубке:

— Здравствуй, Виктор. Сообщение интересное поступило. Квартиру убитого священника, похоже что, «навещали». Родственница приехала, завещание у нее на наследство — мой заместитель выдал ключи от квартиры. А полчаса назад она позвонила — подозрение, дескать, есть. Подъедем? С ней в любом случае надо потолковать.

— По какому адресу?

— А вы заезжайте сперва в Управление, меня захватите.

За короткое по дороге время прокурор только успел спросить у Владимира:

— Настоятель храма ничего не говорил о личных ценностях покойного, может, у него дома тоже что-то старинное находилось?

— Думаю, он дома у того просто не был.

— Почему так думаешь?

— Сам отозвался о покойном, как о нелюдиме. Сказал, они мало общались, и только по рабочим вопросам.

— Рабочим?

— Ну как их еще назвать, по производственным.

Полковник поджидал их на краю тротуара.

Поместился на заднем сиденье с Виктором рядом, сообщил водителю адрес и недовольно выдохнул:

— Совпаденьице, а?

— А почему нет, Игорь Петрович? — Володя развернулся к ним с переднего сиденья. — Мелких воров в городе куча, узнали, что хозяин погиб, и сунулись на удачу.

— Спасибо за идею, мы б до такой не додумались.

— Э, извините.

Пятиэтажный дом старой кирпичной постройки, у ближнего подъезда машина милиции.

Вышли.

Полковник, поискав по карманам, вынул бумажку и стал набирать код.

Отсутствие домофона подтверждало несклонность священника к широким общениям.

Поднялись на второй этаж.

На площадке три квартирные двери, срединная приоткрыта внутрь, и в проеме виден присевший на корточки человек с направленным фонариком на замок — вывинченный, торчащий наполовину наружу.

Увидев появившихся, встал:

— Здравия желаю, товарищи начальники. Могу кое-что сообщить.

— Сообщи, — дружелюбно согласился полковник.

— Замок не взламывали.

— Отмычка?

— И не отмычка.

— То есть?

— То есть — родные ключи.

— Хм… или кто-то когда-то сделал с них слепок. А почему не отмычка? — полковник сам же и предложил: — Никаких царапин?

— Ни малейших.

Сотрудник хотел что-то добавить, но начальник, отмахнувшись, обратился к коллегам:

— Этот специалист промаха не дает. Установи на место замок, и ты свободен.

Женский голос пригласил их войти, Владимир, пропустив старших, услышал еще один, только не человеческий — собака рыкнула пару раз из-за соседней двери, и судя по басам, очень немаленькая.

Коридор прямо от входной двери вел на кухню, слева — жилая комната, у ближней длинной ее стороны — кресло с торшером и диван-кровать, вдоль дальней — открытый книжный стеллаж, у окна письменный стол. У входа в углу небольшая икона с лампадой под ней, сейчас не горящей.

Женщина лет сорока, приятной внешности предлагает им сесть, где удобно, полковник сразу выбирает неширокий диван.

На письменном столе у окна листы бумаги, две книги, ручка, ноутбук в прозрачном чехле.

— Расскажите, прежде всего, что пропало, — предлагает полковник.

— Из вещей его вроде бы всё на месте. Деньги в ящике тумбочном — две тысячи рублей — не тронуты. Там же сберкнижка.

Она смутилась, оттого что два крупных чина переглянулись, и спешно начала объяснять:

— Большой бокал, он оказался разбитым — на кухне в ведре для мусора, а стоял здесь — на средней полке книжного стеллажа. Это венецианское стекло, понимаете, семнадцатый век, — она приостановилась, заметив у всех напряжение в лицах… и сосредоточилась для новой попытки: — Я скоро заметила, что нет венецианского бокала, который всегда стоял здесь, — она шагнула к стеллажу и показала рукой, — вот здесь посередине полки. В нем был цветок гвоздики, искусственный, но очень хорошего качества, — и снова заторопилась, — понимаете, эта деталь имеет значение…

— Вы не-е спешите, — замедляя слова, проговорил полковник, — у нас время есть, — и добавил, стараясь создать «атмосферу»: — Прокуратура, стекло антикварное с искусственным цветком, врубились?

И кивнул женщине продолжать.

— Я удивилась, что нет на месте, потом на кухне в ведре вижу ножку цветка и сверток бумажный, а в нем — бокал. Часть стенки отбита, но эту часть можно поставить на место — средства склейки стекла сейчас имеются замечательные, в общем, легко все привести к первоначальному виду — почти незаметно.

— А дорогая вещь? — спросил прокурор.

— Не дешевая, даже с таким изъяном. Но главное — эта вещь связывает многие семейные поколения. Один из предков брата, а столько же он и мой предок, привез бокал из Европы, где был в составе дипломатической миссии в 80-х годах семнадцатого века, когда царевна Софья с Голициным пытались развивать связи с Западом. Понимаете, — она для убедительности повысила голос, — выкинуть такое в мусорное ведро невозможно!

С одной стороны, аргумент прозвучал убедительно, с другой — Владимир понял по лицам, начальники подумали примерно как он: да мало ли что случается, возможно вполне, и не было никакого вора в квартире, а так — выкинул хозяин разбитую вещь от досады.

— Скажите, — полковник показал на икону в углу, — она ценность для коллекционеров имеет?

Женщина ответила, что имеет, хотя икона не очень старая — лет двести.

Прокурор, меж тем, подошел к книжному стеллажу.

— Вы в каком родстве?

— Троюродные.

— А кто-то еще из родственников у него есть?

— Никого.

— Вот здесь, примерно, помещался бокал?

— Да.

Прокурор покивал головой… и начал вглядываться в верхний край книжных корешков.

— За книгами или в них ваш брат ничего не мог прятать?

Женщина пришла в легкое замешательство… потом замотала головой:

— Нет, зачем прятать, сейчас ячейки есть в банках. И что такого он прятать мог? — видно было, даже немного расстроилась, оттого что ее родственника заподозрили в чем-то сомнительном.

Часы на стене негромким ударом отметили половину третьего, напомнив про время обеда; по взгляду полковника судя, мысль ему пришла именно эта.

«Уместно как раз пригласить Игоря Петровича на ответный обед, — решил прокурор, — и заодно Володю. А после надо посетить церковь у Черного леса, с вызовом туда настоятеля для экспертизы псковской иконы».

Еще он подумал о квартирных ключах, которые, согласно протоколу, лежали в ящике стола в церковном кабинете священника…

Женщина за его спиной говорила про покойного: что воспитывала будущего священника бабушка, очень религиозная, и образованная тоже очень, дворянского происхождения.

Вопрос о ключах не сформулировал себя до конца — внимание отвлекалось на рассказ.

В 37-м эту женщину посадили, а сына тринадцатилетнего — будущего отца священника — передали в детдом.

На письменном столе нет решительно ничего необычного.

Война, в 43-м году мальчик-детдомовец уже летчик, отличается быстро — орден за три сбитых самолета противника, пишет письмо Калинину с просьбой освободить из заключения мать.

Прокурор повернул голову назад к стеллажу — книги там поверху слегка запылились, стоят плотно, удобнее их вытаскивать, надавливая сверху пальцем у корешка, и на трех-четырех блоках остались отметки от пальцев, поэтому он и спросил — не спрятано ли. Отпечатки по таким следам зафиксировать невозможно… а вообще, они могут быть и от пальцев хозяина.

Обрадовало продолженье рассказа — Калинин добился освобождения матери летчика.

У каждого не слишком беззаботного человека имеются запасные ключи от квартиры…

Два года войны, ордена, двадцать семь сбитых вражеских самолетов.

Никакого смысла хранить запасные ключи дома, раз имелся свой кабинетик в церкви…

После войны — испытательные работы в быстро развивавшейся реактивной авиации.

Получается, найденные в столе церковного кабинета ключи — запасные?

Погиб при испытательном полете в середине 50-х, бабушка через год взяла к себе внука с согласия матери, которая вышла вторым браком замуж — жила в столице губернии и часто навещала сноху и сына. В этой самой квартире он с бабушкой и проживал.

— Вот оно что! — в голосе полковника прозвучала почти детская радость. — Так это объясняет, почему он сюда перебрался из губернской семинарии. Позвали родные стены?

— Брат так и говорил. И еще говорил: учебный процесс давно наскучил ему однообразием.

— Секунду, а бабушка его где работала?

— Завучем 1-й школы. Школа к концу ее жизни уже специальной английской была.

— Помню, только я во второй школе учился, в обыкновенной. Но вот папаша мой знал ее обязательно.

Полковник явно намерился продолжить воспоминания, прокурор поспешил вклиниться:

— Запасные ключи от квартиры у вашего брата были?

Женщина утвердительно кивнула:

— Они хранились в его церковном кабинете, в верхнем ящичке стола.

Игорь Петрович с Владимиром посмотрели на него каждый подтверждающим взглядом.

— А откуда вам это известно? — спросил он у женщины.

— Брат говорил. Даже не в последний приезд, а раньше. Сказал, что там, в кабинете, у него запасные ключи. На случай, если к моему приезду его вдруг срочно куда-то вызовут или мало ли что еще.

Прокурор еще раз оглядел просторную комнату… а почему священник засиживался допоздна там в своем кабинете, если дома удобно вполне и никто ничем не мешал? Психологически непонятное поведение.

— Коли так тебе шашлыки понравились, не откажусь.

Они вышли на лестничную площадку.

— Володь, а потом в церковь проедем.

— Там пешком пять минут, — полковник шагнул уже вниз по ступенькам, но приостановился.

Другие тоже услышали — порыкивание собаки и характерный металлический звук открываемой рядом двери. Мужской голос приказал собаке идти на место, дверь с их лестничной стороны приоткрылась, человек оттуда ступил одной ногой на площадку и поздоровался.

Приоткрыл рот, собираясь сказать, но застопорился.

Виктор решил помочь.

— Вы хотите сообщить нам что-нибудь? Будем благодарны за любую информацию.

Человек ободрился, улыбнулся:

— Сообщить. Хотя возможно, чепухой вам покажется.

— Нам и чепуха пригодится, — поддержал Владимир.

Напряжение этим снялось окончательно.

— Мы с собакой приехали с дачи два дня назад, то есть вечером следующего дня после убийства. Про убийство я еще ничего не знал. Легли спать, пес у меня спит на подстилке у порога комнаты, носом к передней. Я под утро просыпаюсь вдруг от его рычания, он сигналит мне — в стойку встает в направлении входной двери. Я подумал сначала — к нам кто-то лезет, нет — тихо, да и пес вел бы себя тогда агрессивней гораздо.

— Какой породы? — спросил полковник, равнодушно взиравший снизу.

— Доберман-пинчер.

— Хорошие сторожа.

— Я подумал, по лестнице кто-то прошел — пес и заволновался со сна.

— Бывает, — согласился полковник. — А в котором это часу?

— Светать начинало… в половине пятого что-нибудь.

— Так что получается, — когда сели в машину, просуммировал прокурор, — отмычки не применялись, а первый комплект квартирных ключей исчез. Стало быть, не случайные воры. Ключи они забрали там, из кармана покойного.

Полковник хмыкнул, мотнул головой, еще раз хмыкнул и вытащил из кармана мобильник.

Владимир произнес торопливо:

— Так в целях безопасности надо хотя бы один из двух замков дверных заменить.

Полковник заговорил в трубку как раз по этому поводу.

* * *

От входа в ресторан был виден сверкавший на солнце небольшой купол той самой церкви, но закрытой домиками, выходившими с этой стороны на шоссе.

Ресторанное заведение оказалось внутри симпатичным, уютным.

Только расположено слишком уж на отшибе.

Хотя, рядом шоссе с транзитным в обход города движением, и припарковаться тут не проблема. Но шоссе это старое, не основное сейчас.

Посетителей мало.

На явление высоких лиц города бурно отреагировали — официант и хозяин заведения оказались рядом, прежде чем гости успели сесть; хозяин-азербайджанец, лет тридцати, с рекламной картинки просто: правильные тонкие черты лица, усы узенькой черной щеткой, ласка и хитрость в красивых карих глазах.

Ехали сюда очень недолго, на обмен мнениями времени не было, и Володю прорывало от нетерпения:

— Объединять два эти дела надо!

— Ох, молодость, — полковник отпустил галстук и начал расстегивать китель, — энтузиаст ты у нас.

— Ясно ж, как божий день, что убийцы квартиру чистили.

— Погоди, во-первых, ничего не украдено. Или украдена неизвестная нам сейчас ценность. Или только искали, а ее там и не было. И как это всё связать с убийством и покушением на кражу церковных икон? Какую версию отрабатывать, как отчитываться потом на запросы сверху? — он откинулся на спинку кресла. — Ты, Виктор, что молчишь?

— В том же направлении думаю. В губернскую прокуратуру уже обращение от секретаря Патриарха пришло.

— Вот. Как пить дать, обратились и в Генеральную.

У молодого коллеги снова явился порыв что-то сказать, старшие товарищи выжидающе посмотрели.

— А как же ключи? Запасные лежали в столе, а основные, следовательно, в кармане пиджака. Преступники их забрали и следующей ночью проникли в квартиру, — он напомнил для усиления: — А бокал итальянский — семейная реликвия, как она выброшенной оказалась?

Очень ясные, казалось бы, аргументы не только не убедила, но вызвали кислые выражения лиц.

— Ты еще добермана соседского в дело включи, — посоветовал полковник, — и нам с твоим начальником точно по выговору влепят.

Прокурор, соглашаясь, кивнул, но добавил мажора:

— По существу ты прав, Володя. Только это интуитивная область пока.

— Верно, — начал полковник, — и если делать выводы в этой интуитивной области…

Официант поставил большое блюдо с зеленью, лаваш, порезанный дольками как цветок персик и уступил место хозяину — у того, на небольшом подносе, кроме заказанной бутылки сухого вина, стоял еще пузатый графинчик.

Виктор не успел возразить — полилась, с сильным акцентом, любезная кавказская речь: не отказаться от хранимого только для дорогих гостей многолетнего коньяка, из семейных, к тому же, подвалов.

Полковник сразу взял ответственность на себя — снисходительно кивнул, дозволяя наполнить им рюмки.

— По паре можно, — взял рюмку, поводил у ноздрей… — и даже нужно.

Выпили.

Владимир потянулся за долькой персика, но начальники, погрузив себя в послевкусие, этого делать не стали.

— Обрати внимание, Витя, годов коньяку не менее десяти, а светленький, и легкость какая, ароматичность. Эх, Кавказ бы в хорошие руки!

Владимир поторопился напомнить:

— Вы, Игорь Петрович, собирались сказать.

— Про Кавказ?

— Нет, раньше. Насчет интуиции.

— А-а, да…

Тот сначала отвлекся на блюдо с зеленью, выбрал там веточку укропа и веточку фиолетового базилика, сложил вместе и жестом порекомендовал прокурору.

Тот последовал…

Объединились затем во мнении, что так и нужно закусывать хороший коньяк.

— Выводы из интуитивной области, — подсказал Владимир.

— Да. Первый вывод: что-то искали, и это не деньги. Второй: надо затребовать информацию по банковской системе на предмет имеющейся ячейки по паспортным данным покойного. По банкам нашего города, прежде всего, и по столице губернии.

У прокурора замурлыкал мобильник.

Номер на экране он опознал сразу.

— Здравствуйте, госпожа Шестова… нет, я о вас не забыл… Спасибо, Маша, раз очень ждете, обязательно буду.

От полковника последовал иронический взгляд:

— Обаёвывает?.. М-да, интересная женщина.

— Красивая, — согласился Владимир, — заявлялась к нам, «бывший» ее несколько раз принимал.

— Вы, молодые люди, на красоту-то смотрите с опаской. — Полковник, наполнив рюмки, показал официанту забрать графин. — Красота сейчас — тоже товар. И, видно, в большой цене, раз сам Зубакин об эту Шестову обломался.

По лицу Владимира прокурор понял, что тому тоже ничего неизвестно.

А полковник довольно продолжил:

— Он же, Зубакин, намеривался обширное строительство развернуть на территории Черного леса. Дорогой жилой комплекс с развлекательными заведениями, услугами разными, а Шестова принялась своими историями Черный лес компрометировать. Кто, из людей с деньгами, вложит их в недвижимость с дурной репутацией, с какой-то энергетикой подозрительной? И Зубакин, разумеется, на нее наехал.

— А до нас эта история не дошла, — удивился Володя.

— У меня информационных каналов больше, — снисходительно кивнул старший товарищ. — Так вот, Зубакин наш как наехал, так и отъехал. Он, кстати, сегодня утром из загранпоездки прибыл и, думаю, визит к тебе, Витя, нанесет очень скоро.

Хозяин любезно вышел их проводить.

— Вы допоздна работаете?

— Двенадцать-час, — сверкнули белые зубы, лицо озарила радость. — Для дорогих гостей всю ночь будем работать, — руки, вперед-вверх ладонями, показали — к ним это прежде всего относится.

— В ночь, когда убили священника, ничего подозрительного не заметили?

Голова горестно покачалась, и произошел сбой в русской грамматике:

— Такой печальный событие.

Водитель с машиной отпущен был на обед, Игорь Петрович отправился по недалекой дистанции пешком к себе в Управление, а «прокуратура» двинула к церкви.

И когда вышли на шоссе, она, открывшись всем видом, потянула к себе. Похожая очень на знаменитую Покрова на Нерли… и не похожая: та благодатно-радостное несет, а эта — потерю, словно девушка в белом с опущенным взором и руками повисшими от глубокой печали.

— А кто архитектор?

— Не знаю. У настоятеля собора спросим. Можно ему звонить, чтоб приехал?

— Звони.

Какая-то группка людей внутри церковного палисада.

Человек в рясе среди них.

Скоро стало понятно — молитвенный процесс идет под открытым небом.

Явилось ощущение неделикатности, оттого что помешают своим появлением, сам собою замедлился шаг.

Однако человек в рясе, заметив их, быстро перекрестился и поспешил к декоративному заборчику.

Ожидая, отворил для гостей небольшую калитку.

Коротко, с небольшим поклоном, назвался:

— Дьякон.

Худоватый, довольно высокий парень; прокурор, протянув ему руку, отрекомендовал себя по всей форме.

Руку с поспешной вежливостью пожали.

У стены церкви, рядом с входом, стояло, кучкой, с десяток пожилых женщин, прокурор поздоровался сразу со всеми и извинился, что по служебной необходимости вторглись.

Его помощник, тем временем, снял печать и отпер входную дверь.

Прежде чем войти, Виктор осмотрел ее — стальная, с внешней стороны покрыта узорчато обработанным деревом, замыкается на два глубоких штыря — проникнуть со взломом практически невозможно.

Внутри много света, глазам привыкать не надо.

Здесь вот, недалеко от входа — вспомнилась фотография — лежало тело священника.

Первое впечатление от дьякона — парень немного волнуется, но это не похоже на страх.

— С вас показания уже снимали, однако нам часто приходится повторять вопросы.

Молодой человек сделал в ответ легкий поклон.

— Где тут, Володь, та новгородская?

— Псковская, Виктор Сергеевич, вон, справа от вас.

— Псковская, виноват, — пройдя с десяток шагов, он указал рукой на икону: — Вам известно, что это работа двенадцатого века? Не менее ценная, чем иконы, на которые покушались.

Молодой человек вздрогнул и замер, глядя на небольшое в темных красках изображенье.

И у Виктора колыхнулось внутри: вот история перед ним, множества поколений русских людей, которые приходили, молились на этот лик, их глаза упирались сюда, и от каждых, хотя в ничтожной малости, сохранилась печать — губы шептали просьбу, благодарность, заветное что-то, глаза передавали их образу — этот образ знает про все, про всю жизнь Руси, и владея огромным, смотрит, кажется, равнодушно на их жалкий кусочек времени — жалкий и короткостью своей и всем прочим.

Дьякон перекрестился с поклоном.

— А вы не знали, что она за икона?

— Не ведал.

— Если я правильно понял, батюшка покойный рассказал вам про две ценные ярославские иконы, — он поддержал стиль собеседника, — но не поведал про эту?

Молодой человек поднес руку ко рту и кашлянул.

— Не так, несколько.

— А как именно?

— Батюшка мне ничего не рассказывал об иконах.

Голосом громче, чем нужно, вмешался Владимир:

— Вы ж сами мне говорили: вон те две иконы — старые ярославские, большой рыночной стоимости.

— Про «рыночную» я, извиняюсь, вообще не говорил. И вы меня неправильно поняли, я лишь слышал, как батюшка указывал на них в беседе с другим человеком.

Прокурор показал глазами помощнику, что надо спокойнее, и спросил:

— Какому человеку?

— Журналистка здешняя. А я рядом при их разговоре стоял.

Сзади быстро заговорил женский голос:

— Газетчица наша к нему приезжала. Я как раз в церковь шла, а она на машине. Машину поставила и прямо за мною в церковь.

Прокурор повернулся — люди тихо просачивались внутрь, крестились и кланялись на иконы, а перед ним стояла средних лет, энергичного вида, тетка.

— Вот к батюшке, значит, — поспешила та, — газетчица подошла, а об чем говорили, я не слыхала.

— Спасибо, — он перевел взгляд на дьякона, но потом снова на тетку: — Что за газетчица?

— Да как же, вот, что не вечер.

— «Еще не вечер»?

Смешливая оказалась, ошибка ее позабавила:

— А всегда путаю. Читаю эту газету, а название путаю. Я на следующий день покупаю, из остатков за три рубля отдают, — и снова обрадовалась: — Мне новости-то не к спеху.

— Газетчица та как по фамилии? — спросил Владимир. — Не Шестова?

— Она самая!

И дьякон подтвердил:

— Сначала я ее встретил, представилась как главный редактор.

— Спасибо, — прокурор поблагодарил женщину с кивком и интонацией «до свидания» и снова повернулся к дьякону.

— Значит, вы присутствовали при разговоре.

— Не до конца. Разговор, собственно, меня не касался. Я скоро и отошел по делам.

— Перескажите, что успели услышать.

— М-м… представилась, сказала, что ей очень нравится в церкви, и наш иконостас, — молодой человек сложил у пояса руки, сосредоточился, стараясь воспроизвести всю последовательность: — Тут батюшка сообщил про ярославские иконы, что смотрят почти на нее. Да, и что рад будет видеть ее своей прихожанкой. А она стала говорить про какой-то круглый стул у них в газете, я, отходя, услыхал: «физическая и религиозная картины мира».

— Больше ничего?

— Более, при мне, ничего.

— Ладно, проводите теперь, пожалуйста, нас в его кабинет.

Дьякон показал рукой пройти к другой стороне церкви, а Владимир, покосившись на прихожан, решил принять свои меры:

— Граждане! В ближайшие дни мы выдадим разрешение на дальнейшую работу церкви, а сейчас всех попрошу. Нам нужно произвести дополнительный осмотр.

Люди послушно задвигались, оборачиваясь перед выходом и крестясь.

Прокурор показал головой в ту сторону:

— Кто-то мог слышать разговор о ценных иконах?

— Полагаю, никто.

— И сами вы никому не сказывали?

Молодой человек недоуменно приподнял брови.

— Понятно, — заключил прокурор, — не сказывали.

— И некому, — не жалобно прозвучало, а просто как факт.

Пошли куда-то вглубь-вбок, окунувшись в полумрак на секунду… дьякон открыл дверь в небольшое светлое помещение — метров десять квадратных всего.

Диванчик узкий вдоль стены с валиком для головы.

У входа в углу вешалка с несколькими священническими облачениями.

Дальше небольшой письменный стол, стул перед ним… на столе толстый «Молитвенник», сброшюрованные листы с надписью «Расписание служб», дешевенькие часы-будильник в пластмассовом корпусе и тефлоновый нагреватель справа на самом углу.

У стола сбоку три выдвижных ящика.

Прокурор подошел, потянул ручку верхнего и увидел незначительное содержимое: стопка чистых листов бумаги, две гелиевые ручки, коробка со скрепками, линейка, с ластиком карандаш.

И еще, стало быть, здесь лежали ключи.

Он посмотрел на Владимира, оставшегося стоять у порога, и показал пальцем внутрь ящика.

Тот, поняв в чем дело, кивнул.

Во втором ящике… чайные принадлежности… и еще две круглые батарейки, но не пальчиковые, а потолще.

Он протянул одну из них в сторону дьякона:

— А вот это к чему?

— Хм, к фонарику, надо полагать. Он ведь поздно иногда домой возвращался.

Третий — последний — ящик двинулся очень легко, показался сначала пустым, и почти так, если не считать тонкой брошюры с надписью на обложке «Лунный календарь».

Сразу последовал от дьякона комментарий:

— Для исчисления дат некоторых праздников используют Лунный календарь. Хотя…

Однако в ответ на вопросительный взгляд продолжение не последовало.

— Нет, ничего.

Только сейчас Виктор заметил на коврике у стены прикрытые материей вроде как — небольшие доски; проследивший за взглядом дьякон спешно проговорил:

— Иконы те самые, что воры не унесли.

— А почему вы назад не поставили?

— Затруднительно. У них сзади зацеп, чтобы, значит, навешивать на шуруп. Для этого надо снять сначала те, что сверху над ними. У меня времени не было. Да и разрешения вашего.

— Снимите материю, мне надо осмотреть.

Владимир подумал, шеф хочет взглянуть просто из любопытства, и удивился, когда тот, просидев с полминуты на корточках, велел дьякону дать ему из ящика линейку, а самому Владимиру сесть за стол и записывать.

Через минуту усидчивой работы с линейкой шеф продиктовал первую цифру, и скоро — вторую и третью.

Тут стало понятно, в чем именно дело, и сразу досадно — замеров следов на планках выломанных икон они не произвели, хотя надлежало не только замерить, но и сфотографировать. Эх, стыд-то.

С другой иконой шеф дольше возился.

И с напряжением, от чего стало слышно его дыхание.

Закончив, поднялся, размял слегка ноги и вдруг спросил дьякона по-учительски строго:

— Вы почему в семинарии полный курс не прошли?

Тот кашлянул сначала, и заговорил, заметно нервничая, хрипловатым голосом:

— В семействе, значит, нашем ладно не всё. Отец на стороне живет, когда не в тюрьме.

— То есть материальная помощь близким нужна?

— Нужна. Мать, брат-сестра — школьники, старая бабка.

— Бедновато живут?

— Куда уж…

Прокурор бросил на парня сочувственный взгляд, тот завершил объяснение:

— Я им житье немного поправлю, брат тоже в семинарию пойдет, тогда учебу непременно продолжу.

— Вот и славно, — поощрил прокурор.

Владимир тоже собрался рассмотреть следы на планках икон.

— Володь, не надо меня дублировать. Ты лучше позвони еще раз настоятелю — скоро он к нам?

* * *

Почти двенадцать ночи, но ни малейшего желания спать — слишком много информации для одного дня.

Нет, правильнее так: выросло вместе и число уравнений, и число неизвестных. Он теперь злится, не умея понять, что за новая возникла система — не просто подвижная, но кажется — враждебная лично к нему, убегающая при всякой попытке ее зафиксировать.

Состояние стало походить на нервическое — в поисках выхода прокурор взял рабочий блокнот и ручку.

«Лопатка» — пришло в голову первым пунктом. Даже без увеличительных фотографий следы на планках определенно показывают — иконы выламывали лопаткой, которой убили священника. Воры пришли похищать иконы без всякого инструмента?.. Неправдоподобно. Особенно если добавить еще одно обстоятельство, упущенное на первом, грубо-оценочном этапе: Владимир упорно повторяет — «преступников спугнули, они уже нервничали, оттого что, возможно, совершили убийство». И Игорь Петрович тоже не озаботился важной и почти очевидной деталью: воры выломали одну из двух ярославских икон, но кто мешал сразу сунуть ценную ярославскую в сумку. Не успели? Так испугались чего-то, что забыли вообще обо всем?

«Книга». На столике перед ним недорогое издание Лермонтова 1936 года — обложка картонная, матерчатый переплет без надписи. Цепляло его тогда у стеллажа замеченное что-то, но неосмысленное сразу. Цепляло позже… и выскочило, когда в восьмом часу уходил из служебного кабинета, намереваясь посидеть немного в кафе с Машей и симпатичными остальными. Пришлось отказаться — явилась вдруг отчетливая картина: следы пальцев на припыленных верхних обрезах книг — на тех, что с пустыми — без надписей — корешками, именно, вот, на них; заволновался даже от такой яркой вспышки памяти, жгуче хотелось быстрее проверить.

Сестра покойного помогала выбирать книги с пустыми корешками; их оказалось всего шесть, и скоро Виктор понял — нашел: вот эту, теперь она перед ним на столике.

Восемь вырванных листов в конце книги, листы старались рвать аккуратно и под самое основание, поэтому в том месте книгу почти разломили. Виктор сразу на месте разрезал и отогнул корешок — частицы старого сухого клея ссыпались вдоль разлома, свидетельствуя, что он появился не когда-то «тогда», а в сегодняшнее именно время.

На титуле красивым уверенным почерком дарственная надпись: «Дорогому сыну, желаю прочитать ее до конца». Даты нет, однако нетрудно понять — это не подарок священнику от его отца, который погиб, когда мальчику было всего три года. В таком возрасте детям книжек еще не дарят, к тому же — Лермонтов не детский совсем поэт, во всяком случае — не для самого младшего возраста. Сестра покойного тоже предположила, что книга назначалась не брату, а его отцу от деда. «То есть от мужа бабушки». — «А кто он был?» Женщина смутилась слегка, глаза ушли в сторону: «Работал в ЧК». — «В ЧК, в нашем городе?» — «Да. Но своему младшему брату — моему деду — она подробностей про мужа не сообщала. А арестована была вслед за мужем, которого, судя по всему, расстреляли».

Виктор положил книгу обратно на столик, взял блокнот и написал третью позицию — «Ключи».

Женщина, пока он просматривал книги, проверила ящики, а в шкафу — карманы одежды, и ничего не нашла.

Куда делся второй комплект? Правильнее, это был первый.

Естественной представляется только гипотеза, предложенная сходу Владимиром: ключи находились в кармане пиджака священника, их вынули грабители для визита в квартиру.

Те самые, что стремительно вдруг сбежали?

Плохо лепится.

Или попытка похищения икон инсценировка, а цель — нечто бывшее или предполагавшееся в квартире священника?

Однако убийство тогда никак не есть стечение обстоятельств.

Только вот, если намеренное убийство, не слишком ли тонко?

С технической точки зрения смертельный удар в висок, но очень дозированный, дело трудное, ненадежное — жертва может сознание потерять не сразу и крикнуть на помощь, или скоро прийти в себя, хотя бы на какое-то время, достаточное чтобы «ноль два» позвонить… у священника был мобильник, его не забрали.

И вообще к чему такая щепетильная игра, если шли не на иконы стоимостью в сотни тысяч долларов, а на что-то гораздо большее?.. Нет, никак не получается с инсценировкой.

А с побегом паническим получается?

Тоже нет, и «кто-то спугнул» — не слишком внятное объяснение, не поддается конкретизации — кто, чем, как спугнул?

Виктор посидел пару минут с пустой головой.

Вспомнился отцовский совет: «Расставь всех участников и сосредоточься на этой картинке — она может ожить, и что-то покажет».

Несложно.

На первый, и очень легкомысленный взгляд.

Мыслимое трудным — оказалось простым, но не в радость, а в полное отвращение. Ко всему уже, без разбора: не готов был узнать, что человеческая жизнь тоже товар, не из самого, причем, дорогого разряда; показалось, дело его бессмысленно — ничего не значит в таком сумраке человеческого сознания. Страх метнулся от явившейся бездны… он же и отрезвил — отступление невозможно на нравственном поле брани, даже если он останется во Вселенной один.

— Пистолет я тебе завтра передам, а с остальным надо пару дней подождать.

— Хорошо.

— Кушай, дорогой, выпьем еще вина.

Сделав две неудачные попытки сконцентрироваться, Виктор пришел в раздражение, и другого способа одолеть его, кроме чая, придумать было нельзя. Нервность, вдобавок, спровоцировала аппетит, тот потребовал, несмотря на позднее время, что-то отправить внутрь.

Виктор прошел на кухню — в холодильнике много разного — собрался обсудить сам с собой пищевой продукт, для сна мало обременительный…

…только вот аппетит отчего-то угас.

Рассеянность в голове, чаю надо выпить, и спать; он включил чайник и отправился назад под торшер.

Мысли вернулись к церкви — хорошо видится помещение… не в дневном свете, а в неярком ламповом, как сейчас… вид словно извне и немножечко сверху… силуэты… два человека кладут что-то на пол, идут вглубь… почти исчезают из поля зрения… нет, обозначились — один вытянулся вверх, другой снизу ему помогает… принимает от верхнего что-то, бросает рядом… еще принимает… смазалось, завертелось… свет стал гаснуть, погас совсем… Виктор, сопротивляясь, попытался вернуть ту сверху-извне позицию, вернуть происходящее…

Стоп, что вернуть?

Фу, ерунда!

Сам спровоцировал этот глюковый ролик, и сейчас в голове отчетливо некомфортное ощущение.

Впредь надо быть осторожнее.

Ну, не дается ему, что давалось отцу. Раньше не раз уже пробовал, и без серьезного результата. Вот и сейчас — Виктор помассировал на всякий случай затылок… некомфортность убавилась — а что «там» сейчас?.. Две фигурки, одна принимает у другой что-то, бросает себе под ноги…

Чайник на кухне начал тонко свистеть…

Под ноги!

Значит, две выломанные иконы должны были лежать у самого иконостаса. Но он помнит по фотографии — они лежали совсем не там, а метрах в трех к центру.

Их зачем так отшвыривали?

Странно, странно… и этот стремительный вдруг побег…

Чайник на кухне разорался совсем.

Прокурор заспешил к нему с легким негодованием, как к предмету самостоятельного поведения.

Неисчерпанные уравнения и неизвестные звали вернуться к себе.

Первый час ночи.

После ресторана захотелось пройтись по пустым улицам, дать отдых мыслям и нервам — нужно снимать напряжение, чтоб не растратить мобилизационный ресурс.

А оказалось, людей почти как днем: подростки полупьяные, девчонки вульгарные очень, и мат на каждом шагу.

Помоешность какая!

Небрезгливость у них ни к чему.

Захотелось уйти.

Как тогда.

И чувство такое же — чужого и ненавистного.

«Китаец». Володя забежал к нему сюда после встречи с охранником из ресторана и сообщил полученную от того информацию, полностью подтверждавшую слова Маши про пропавшего неделю назад китайского повара.

Только вряд ли он повар: со слов охранника, роль этого человека в ресторане была непонятная, нередко замечали его долгое отсутствие среди вечера или дня, а по манере общения с хозяином ресторана казалось, они, по крайней мере, на равных — китайским нормам такое не соответствует, почтение к начальнику всегда подчеркивается служащими в поведении. И совсем интересно: охранник как-то увидел в городе этого человека — совсем на себя не похожего, и не китайского, а нейтрально-национального вида, может быть даже и русских южных кровей, короче — это был хорошего качества маскарад.

«А что именно применялось для изменения внешности?» — «Парик под шатена, накладные усы, очки дымчатые. Но охранник сказал: голову на отсечение, это был он».

Серьезная маскировка, если, конечно, всё это правда.

Но Владимир, стараясь сказать много сразу, начал откуда-то с середины, прокурор попросил от начала: почему нужно считать, что пропал человек, может быть, уехал по каким-то причинам?

«Значит так. Приходит к ним мужик и спрашивает про этого китайца, имя его называет — ну, как положено. На охранника нашего как раз нарывается, он через день дежурит по двенадцать часов и в тот момент про китайца пропавшего еще ничего не знает, спрашивает мужика: „А в чем дело?“ Тот объясняет: китаец этот снимает у него квартиру; два дня назад он должен был зайти вечером, получить очередную плату за месяц вперед и квитанции забрать — по квартплате и за телефон… а предыдущим вечером они созванивались, обо всем договорились. Приходит он, значит, в положенное время, а дверь никто не открывает. Звонит по мобильному, там автомат отвечает: связь с абонентом временно отсутствует. Этот хозяин квартиры пошел к киоску пивка попил, покурил, заодно посмотрел на окна — сумрак уже, в его окнах свет не горит. Опять позвонил — нет контакта. Он обозлился и двинул домой — квартира жены в другой части города. Пока шел, еще пару раз звонил, и все с тем же нулевым результатом. И следующим утром, и днем. Мужик начал волноваться, мысли нехорошие — а если тот в квартире мертвый лежит? Ключи свои у него были, идет следующим вечером, открывает квартиру — там все в порядке: вещи, одежда в шкафу, в холодильнике продукты… а телефон продолжает молчать. Он в середине следующего дня и двинул искать в ресторан».

На случай если вдруг китаец объявится, мужик дал охраннику номер своего мобильного. И потому еще дал, что разговор с хозяином ресторана не получился: тот был растерян, испуган даже, объяснить, где его работник, не смог.

«Телефон хозяина квартиры у тебя?» — «Да, и уже звонил по нему, договорился на завтра в семь вечера посмотреть вещички пропавшего, — он поспешил, угадывая вопрос шефа: — Номер мобильного телефона китайца я взял, завтра запрошу, на кого и когда зарегистрирован». — «А общались они как? Китаец этот знал русский?» — «Свободно. Лет пять или шесть прожил в Благовещенске». — «Квартиру снимал дорогую?» — «Обычную, хотя двухкомнатную. С краю города у Черного леса».

Прокурор не успел скрыть реакцию.

Владимир, заметив, насторожился: «Виктор Сергеевич, тут секретное что-то?»

Он пока не хотел информировать помощника о загадочной истории Черного леса, а тем более о неясном и неприятно навязчивом для него присутствии этого леса в делах теперешних, совсем не хотел, но лицо слишком выдало и пришлось говорить.

Но вот правильно, что две головы лучше одной, даже если вторая очень еще неопытная. И вместе с этим подтвердилась старая истина — объясняя другому, лучше понимаешь проблему сам.

Выяснилось сразу, Владимир интересовался работой спецотдела Бокия и его научного товарища Барченко: читал в Интернете, смотрел телепередачи, и вообще по теме всякой экстрасенсорики оказался подкован. Сообщение про Институт поэтому вызвало у него чисто аналитическую реакцию: «А вы, Виктор Сергеевич, о способностях, например, Вольфа Мессинга хорошо информированы?» — «Вот ты о чем… про его побег из гестапо в Польше, про визит к Сталину без спецпропуска, да? — трудно было сразу не вспомнить — говорилось и писалось на эту тему в последние годы много. — Могу тебе больше сказать: родители отдыхали как-то в Сочи — дело было до моего рожденья еще — и посетили выступление этого Мессинга. Они рассказывали, что он демонстрировал считку мысли на расстоянии».

Владимира чтение чужих мыслей не интересовало, потому что уже готова была гипотеза: что если сотрудники Института ушли из охраняемой зоны так же примерно, как Мессинг ушел из гестапо или прошел, незадержанный, к Сталину.

«То есть транслировал чужой образ, хочешь сказать?» — «Да, или пустой образ, отсутствие человека. А документы на чужие имена сотрудники загодя имели — это элементарно, раз их курировал сам Бокий. Потом люди разлетелись по запасным, так сказать, аэродромам».

Неплохое объяснение, может быть даже — ключ к проблеме.

Однако остаются мешающие детали — как быть, например, с объявившимся через четыре года начальником отряда НКВД?

Владимир и здесь предложил рациональное объяснение: тот скрывался до поры до времени под чужим именем, а когда война началась, испугался, что до него докопаются; и люди, у которых он жил, испугались, им тоже не поздоровится.

В гипотетическом построении придраться тут было не к чему.

Уходя уже, помощник хлопнул себя по лбу: «Совсем забыл! Охранник этот просит в порядке ответной услуги перевести его брата в другую зону. Конфликт там у него, парень может сорваться». — «Статья не тяжелая?» — «Нет, кража материалов со стройки». — «Скажи, быстро решу, в Агентстве по исполнению наказаний мой сокурсник большой пост занимает».

Молодость страдает оптимизмом, видно как Владимир, будто батарейка от сети, заряжается от каждой новой информации, не замечая совсем, что информация пока только увеличивает число неизвестных, не уточняя ничуть самих уравнений.

Вот еще: почему местный авторитет Зубакин спасовал перед Шестовой?.. А Зубакин этот звонил уже в прокуратуру, Надя записала его на завтрашний прием в половине одиннадцатого.

Стрелки показывали уже час ночи.