Осень, осень золотая.

Она везде золотая на бесконечных русских просторах, а в Москве, в невероятной ее неразберихе, она приходит на три всего-то недели, приходит, чтобы сказать каждому — ну посмотри, посмотри на себя — ты прожил целый год, не заметив другого движенья, кроме своей суеты, ты опять не подвел итоги и не сделал себя лучше ни в чём, разве будут твои последние дни такими, как эти мои сейчас, глупый — зачем ты топчешь эти прекрасные листья…

Граф Нарышкин — европейски образованный человек и тонкий эстет, обладал к тому же состоянием, очень много ему позволявшим. В историю русской архитектуры, благодаря графу, вошло так называемое «нарышкинское барокко», и прекрасная отреставрированная его усадьба в дальнем Подмосковье стала уже предметом серьезных вниманий некоторых «лиц» и известных организаций. Губернатор Московской области Дронов склонялся в этом смысле к Газпрому.

Но оказия вот, день вчера прошел без стакана, а в чистой голове совсем не удержалось обещание принять неких господ по поводу вот этого самого замка-усадьбы.

В кабинет губернатора вошли двое — немолодой, высокий с сильной фигурой, и колобковый какой-то мужик, улыбающийся во все стороны.

Губернатор пригласил их сесть и сразу заметил крупную пуговицу-бриллиант на воротничке строгого господина, а мужичок, показавшийся сначала граждански одетым, оказался в кителе и синих штанах с лампасами.

Он и сам имел казацкие корни.

— Вы из казаков?

— Из них, Шелеховы мы из Мелехова.

Это понравилось.

А явно старший из них, строгого вида, быстро проговорил — беспокоят по пустяку, речь идет об аренде Нарышкинского дворца-усадьбы всего дней на пять.

Губернатор хотел ответить, что на такие пустяковые сроки… к тому же сдавать для мелких дел, по сути, музей…

Но услышал:

— Полунин с Ришельевичем уже завтра переведут по пятьдесят миллионов долларов на это мероприятие. У меня, знаете ли, давние с ними кредитные отношения.

Губернатор сумел удержать челюсть.

Да, не зря он боролся и с федералами, и с Москвой за эту усадьбу. Пять дней, и сто миллионов. Да даже если они там изгадят чего… Шесть крупных бассейнов можно построить, или три ледовых дворца!

* * *

Лайнер в аэропорт «Шилково» шел вне графика тем спецрейсом, для которого открывались коридоры и эшелоны, а на диспетчерском пункте звучали команды другим самолетам попридержаться на курсе или пойти на второй-третий круг.

Сажать надо было личный лайнер Смирнова!

Через несколько минут легких волнений в диспетчерской увидели благополучно заходящую на бетонку машину, а еще через тридцать секунд раздались громкие голоса: красавец, какой красавец!

Лайнер, изготовленный фирмой «Боинг» в единственном спецэкземпляре, имел почти живое обличие — севший легким прикосновеньем, он не ехал, а скользил по дорожке — острый, чуть опущенный нос неласковой птицы, длинные с очень малым углом крылья, маленькие кабинные окна-глаза — вид прекрасного высокомерного существа, не желающего знать о других на земле или в воздухе.

Лайнер заехал с посадочной на рулежку, его хищный нос, не взглянув на аэропорт, повернулся и снова встал в профиль.

К прибывшему «борту» со всех ног заспешили — службы в красных и синих комбинезонах деликатно встали на своей технике метрах в сорока на предмет «обслужить», быстрым, почти лихорадочным шагом замаршировал военный оркестр, три девицы в надетых на пальто сарафанах и с кокошниками на головах понесли хлеб-соль, из VIP-зала двинулось два десятка солидной публики, последовавшей к самолету в порядке «ранжира» — самые главные впереди, затем просто главные, сзади — помощники-челядь.

Лайнер безмолвно постоял две минуты, словно он, а не кто-то внутри, давал тем, снаружи, время для приготовлений. Впрочем, время было предоставлено лишь только необходимое — от близкой к носовой части отвалился округлый отсек, длинный пологий трап с невысокими ступеньками выкатился и уперся в бетон, и с такой быстротой, что кто-то, наблюдавший в диспетчерской, снова воскликнул: какая, мать, техника!

Оркестр выстроился и приготовился перед развернутой уже ковровой дорожкой, девицы в кокошниках, приблизившись к трапу, сместились по чьей-то команде на два шага в сторону, VIP-лица достигли близкого к нему расстояния, председатель «Союза крупных промышленников», стоящий в центре трех самых главных, поправил очки.

Свет в округлом отверстии лайнера, он сразу заметил, был ярким и по цветовой гамме великолепным — легкий прозрачный пурпур, зеленоватые и фиалковые тени исчезали и улавливались на нем — грезы другого мира, где нужно быть не просто богатым, а очень-очень-очень богатым. На миг сердца коснулась обида — вчера с женой обсуждали покупку виллы на Каймановых островах за семь миллионов — ну, можно сказать, копейки считали.

Светящееся пространство позволило сначала различить только закрывшее его темным пятно, затем увиделся женский силуэт и рядом с ним… рядом собака.

Длинноногая женщина стала медленно спускаться, пропуская вперед большую собаку, которая осторожно ступала на приспущенном поводке — женщина в светлом брючном костюме с до бритвы тонкими стрелками, сверху в манто… шиншилла, что ли, он такого еще не видел, собака — ротвейлер, мощная, он снова поправил очки, мощная, но не разъетая, мускульная вся, и морда чуть вытянутая, не пятачком, как обычно.

Женщина ступала медленно и изящно, не отводя глаз от собаки.

— Хороша, — проговорил председатель «Торговой ассоциации», старый, но все еще разбирающийся человек.

— Дама или собака?

— Нам не до юмора, Лёня.

Оставалось совсем немного ступенек, преодолев их вместе с животным, женщина сделала шаг навстречу.

Появилась, предстала… у центрального-главного на мгновение «сделалось» в голове — глаза изумрудные, тонкость при полном верхнем и нижнем наличии… мысль смутная, что виллу купить в другом месте и не с женой…

Что-то она проговорила на красивом, акцентном парижском.

Черт тебе, английский — пожалуйста, французского он не знает.

Председатель «Торговой ассоциации» попробовал было вступиться, но дама произнесла по-немецки — сначала им, а потом собаке.

Опять конфуз — собака-то поняла…

Потом гостья подумала чуть.

— …а-б-в-г-д… Здравствуйте, господа, теперь правильно?

Чисто очень по-русски, глаза смотрят весело и любопытно.

— Мадемуазель! Мы рады приветствовать вас на нашей российской земле.

Выпалив это, «центральный» посмотрел вверх по трапу — собака и женщина, видимо, просто сопровождение — кто-то должен выйти еще, так сказать, в качестве ответственного лица. И сразу, совершенно бесшумно, трап слизнулся вверх к борту, закрывшись металлическим овалом.

А более опытный коллега слева сделал кокошникам знак рукой.

— Госпожа, позвольте по нашей традиции приветствовать вас хлебом и солью.

Он поклонился, насколько мог, и, разгибаясь, успел шепнуть:

— Какая мадемуазель, Лёня, ты не в Моленруж.

Кокошники, так перестарались в улыбке, что захотелось сплюнуть.

Женщина отломила маленький кусочек краюхи, макнула в соль и поднесла собаке.

— Будешь?

Та, не понюхав, отвела морду.

— Тогда я, — изумрудная красавица сунула хлеб в рот, и он исчез там без жевания и глотка.

Дирижер махнул палочкой, оркестр заиграл… нет, не марш, против всех ожиданий, а известную песенку Олега Митяева «Как хорошо, что все мы здесь сегодня собрались».

Странное дело, показавшаяся неуместной и даже — успел подумать «центральный» — похожей на хулиганскую выходку, песня «легла» на медь, обрела чуть медленную торжественность и приятную звучность, сопровождаемую низким пу-пу геликона.

Женщина и собака — самка, теперь стало видно — повернулись к оркестру и, судя по выражениям, обеим понравилось.

Сыграли один куплет.

— Имею честь, — произнесла гостья, как только замолкла музыка, — представить вам наследницу всех капиталов господина Смирнова, — она повернула к собаке голову, — поздоровайся, пожалуйста, с господами.

Собака села и подняла правую лапу.

У двоих слова вызвали оцепенение, но опытный от «Торговой» смекнул сразу, подошел первым и нагнувшись рукопожал.

— Искренне признателен за эти счастливые минуты знакомства, — а отходя, снова шепнул: — Не стой, Лёня, как дуб.

— Э, позвольте приветствовать вас… — из-за высокого роста ему пришлось низко нагнуться, чтобы взять лапу — лапа была теплой и равнодушной, — надеюсь, визит вам понравится.

Третий — генеральный директор ОАО «Шилково» — уже суетился сзади.

— От всего огромного коллектива, от себя лично, от… — он сменил согнутую позу, встав на колено, и поцеловал черную шерсть.

— Трезвым когда-то бывает? — риторически спросил «опытный» у «центрального».

Собаке не очень понравилось, она повела носом в сторону «поцелованного», поставила лапу и недовольно взглянула вниз на нее.

До входа в VIP-зал было очень недалеко, там ждали, и, чтоб отогнать других, на двери с внутренней стороны висела бумажка «Трубу прорвало».

Гостья и собака направились первыми, за ними, разворачиваясь, опять по ранжиру, двинулись остальные.

— Мило, мило, — похвалила гостья, ступив несколько шагов в VIP-зал, — скатерти мне нравятся, и главное — хорошо отстираны.

«Твари, — произнес про себя генеральный аэропорта, — я ж новые велел постелить».

И обратился к гостье с зелеными мерцающими глазами:

— Чем богаты, как говорится, тем и рады. Извольте с дороги откушать.

— А почему нет?

На левой руке женщины — сколько же это стоит — широкий платиновый браслет с огромными по нему изумрудами, каратов тут в сумме, наверное, двести.

— А вы богаты, господа, — оглядев главный — «избранный» — стол, произнесла дама, — стерляжья икра, — она обратилась к собаке, уже спущенной с поводка: — Это не иранская дребедень, и не из немецких садков — настоящая браконьерская. Тебе, милая, надо попробовать.

Генеральный аэропорта злобно прошептал метрдотелю:

— Ты за скатерти ответишь.

— Новые, у меня чеки из магазина.

— Это ты мне, — он едва подавил пытавшийся вырваться голос, — мне рассказываешь про чеки?

Самке-ротвейлер уже поднесли густо намазанный бутерброд, та, осторожно понюхав, взяла половину в рот, подержала, и отправила весь целиком.

— Кушает, — умилительно произнесло несколько голосов.

Даме наливали «Бордо».

— А, это жареные бараньи яички? Всем рекомендую, господа. В Киргизии забили целое стадо, сами-то они что едят, кроме лепешек?

Собака повела носом в сторону блюда.

— Тебе, милая, пока ни к чему — это для стимулирования людей среднего и старшего возраста. Ты лучше скушай пару раковых шеек, раки ползали еще час назад.

Кроме трех самых главных, с ловкой рядом прислугой, остальные разместились у другого стола, проще в чем-то блюдами, но не обиженного. «Опытный» знал — деликатность в употреблении будут держать только первые десять минут.

* * *

У Ришельевича кроме всякого добра был еще отдельный коттедж — не на Рублевке, и неизвестный почти никому.

Самое время приехать Рогнеде, но всегда эта дрянь опаздывает.

Коньяк на столе, он пьет совсем по чуточке, потому что лишние дозы «перед этим делом» к хорошему не приводят.

И не очень внимательно смотрит на экран телевизора, где показывают аккуратный, несмотря на сибирскую глухомань, городок Забуйск и рассказывают про молодые годы родившегося там лидера новой партии «Эх, Россия».

Забулькало вдруг в животе, и потянуло на расслабление.

Ришельевич поспешил в туалет.

И скоро вышел, довольный, что очищение произошло вовремя.

Где ж черти носят Рогнедку?

Большая комната в полумраке… он сначала не понял — она приехала?

Нет, понял.

Хотя снова не понял.

За столиком, где сидел он, сидят два мужика.

Из охраны?

Не может быть — те снаружи, и без приказа появиться не смеют.

Но главное — один мужик отхлебывает из горла его коллекционный коньяк, передает другому, и тот тоже отхлебывает.

Ришельевич, застывши, простоял секунд пять…

— Присоединяйся, чувак, — дружелюбно предложил кругловатый с откровенно скотскою мордой.

— Или там постой, — предложил другой очень неласково, взглянув на него одним темным, а другим неприятно серебрящимся глазом.

Мысль заработала: бандитский наезд, охрана снаружи, следовательно, перебита…

— Мы мирные люди, — опять отхлебывая, проговорил толстый-любезный.

— Но наш бронепоезд стоит на опасном пути, — добавил другой.

— Что вам угодно? — спросил Ришельевич, стараясь глядеть исключительно на любезного и держать себя хладнокровно.

— Россию любишь?

— Грабить он ее любит. Короче, полтинник с тебя.

Нехороший поднялся и сделал к нему два шага:

— Там счет, куда деньги переведешь.

Дальше Ришельевич получил такой удар в ухо, что помнил только — его голова и ноги высоко в воздухе, и на одном уровне.