Что там было потом, что там было?
Нет, он помнит.
Хотя не всё, не совсем.
Аугелла, она передала ему нотариально заверенные копии одной из самых крупных международных юридических фирм — вон, пакет на столике…
И благо — он самый главный, к черту сегодня работу.
В голове энергичный голос Высоцкого барабанит: «А где был я вчера…», и мешает сосредоточиться.
Госпожа Аугелла — опекун великой наследницы капитала, оказавшегося все-таки большим, чем у самого Гейтса.
«Только помню, что стены с обоями»…
Ой.
Челядь бегала в киоски скупать цветы, ансамбль цыганский, вызванный из рядом загородного ресторана.
Какие ноги!
В настоящих женских ногах всегда немного присутствует детство, подростковость вернее, с теплым ожиданием жизни.
Она слилась на минуту с цыганками и явилась перевязанная по бедрам пестрым платком, черные узорные чулки почти до самого верха… низа, правильнее сказать.
Лёня пляшет с цветком в зубах, и цыгане бодрят его криком «ходи, ходи!»
Челядь, племя халдейское — молодое и такое противное — вытворяет себя в экстазе.
«Развязали, но вилки попрятали…»
Нет, хамства не было — доброжелательно всё, но если взвесить — сплошное, конечно же, безобразие.
«Ходи, ходи!»… он тоже не удержался.
Что такое женщина? Ноги и прочие элементы?
Нет — женственность, прежде всего. А если эта женственность вместе с ищущими ногами и прочим… да что же жизнь вдруг поворачивается так, словно прежняя вся не была настоящей, что теперь бы ей, вот, и начаться…
Лёня петь, оказалось, может неплохо — не сильным, но складным вполне тенорком.
А потом… пьяное всё, включая прислугу, цыганки позволяют брать себя не только за талию…
«Целовался на кухне с обоими…»
Ну, привязалось!
Сам он не целовался — хотя был момент, захотелось.
И не дошел процесс, к счастью, до собаки и опекунши.
А исчезли обе, только потом кто-то сказал — ушли, сели в подъехавший черный большой лимузин.
Сцены мужских целований взасос до сих пор бьют по нервам, то есть и даже среди хороших его знакомых, оказывается…