I

Город, куда Дункан полгода назад был назначен начальником полицейского управления, еще не стал хорошо знакомым, однако уже очень нравился — спокойный, ухоженный и с жизненным уровнем заметно выше среднего по стране.

Здесь не было грязных или тяжелых производств, с тем грубоватым рабочим классом, который какой-то своей частью непременно деградирует и создает проблемы. Здесь находился лишь очень небольшой район с почти неизбежным, как всюду, осадком бедноты, сделавшей в привычку себе иждивенческий образ жизни, приработок вместо заработка и мелкий криминал как способ дохода и внутренних отношений.

Порой происходили и серьезные преступления, но все же такое считалось событием.

Друг Дункана, не имевший спокойного дня в наркополиции Майами, недавно ему посетовал: «Не у меня, а у тебя там курортная зона».

Город жил крупной, ультрасовременной фармацевтической фабрикой и еще несколькими предприятиями прогрессивно-технологического направления.

Фармацевтика меньшей частью принадлежала японцам, большей — местному бизнесмену. Были и другие богатые люди, и все они, кроме налогов, чем-то еще содействовали — помогали по детскому спорту, культурным программам и в прочем полезном роде, так что, как говаривал мэр: грех жаловаться.

Но наркотики все равно проникали, подростков сманивали «на травку», кто-то шел дальше — и до передозировки включительно.

Своими полицейскими силами они отлавливали уличных торговцев, скоро сменявшихся новыми, но выйти на основные каналы наркодилеров не удавалось. К тому же, это входило не столько в задачу местной полиции, сколько федеральных профильных служб, поэтому у капитана сложились объективные основания затребовать для внедрения спецагентов.

Один, очень опытный, уже активно действовал в среде самой наркоторговли, а девушка-новичок внедрялась со стороны потребителей. Работая музыкальным педагогом в одной из школ, она за два месяца изрядно продвинулась — подростки ей начали доверять и пробалтываться, у кого приобретают наркотики. Кое-какие знакомства в этом же направлении установились на дискотеках. И хотя по большому счету серьезной информации от нее пока не поступало — названные имена и без того числились в их картотеке, — продвижение, само по себе, получалось быстрым.

Потому что в глубине ее серых глаз — вызывающее доверие тепло?..

— Вы молодец, сержант.

— Благодарю, сэр. Думаю, впрочем, не сообщила чего-то особенно нового.

— Не торопитесь и соблюдайте осторожность. Это поганая среда, Лиза.

Капитан впервые назвал девушку по имени и заметил — ей это понравилось.

— Спасибо, сэр, за заботу.

Тоненькая, светленькая, неброская… очень подходящая для такой профессии внешность.

Девушка с отличием закончила школу конспиративных агентов, направлена к ним уже в звании сержанта — хорошее начало карьеры.

Еще она сказала ему, что цены на героин сейчас в городе удивительно низкие — где-то на четверть ниже обычных, мало колеблющихся по стране. Видимо, просто произошло совпадение — нескольких подростков, от которых дошла информация, одновременно заманивали низкими ценами.

Если с Лизой капитан встречался в абонированном полицией гостиничном номере, удобном для незаметного проникновения, то с главным агентом оперативный контакт осуществлялся иначе и гораздо сложнее, потому что провал такого человека непременно вел к его гибели. Если девушку заподозрят в работе с полицией, это тоже небезопасно, однако, скорее всего, реакцией мелких торговцев будет стремление впредь держаться от нее подальше. Того же, кто внедрился в преступную среду, обязательно постараются уничтожить.

Агент сам давал знать об очередной встрече телефонным звонком, и Дункан всегда выезжал один. Существовало больше десятка городских мест, где капитану следовало притормозить на пару секунд, места значились под номерами, которые называл агент. Марки автомобилей для выезда менялись, но не менялось свойство их стекол — светлые и прозрачные с виду, они отчего-то не позволяли хорошо разглядеть салон.

При последнем свидании агент сообщил, что приобрел некоторый кредит доверия, и ему уже решили поручить небольшую «сетевую» работу. Однако главное было в другом: он неожиданно выяснил, что масштаб преступной деятельности в городе отнюдь не ограничивается торговлей — тут нечто вроде перевалочной базы, обслуживающей, в том числе, многих соседей. Уровень агентурной операции в связи с этим резко возрос.

— Сэр, среди почты письмо на наш адрес, но указан старый начальник управления.

— Коннерс?

— Он, сэр.

Капитан сначала хотел сказать — «позвоните, пусть приедет и заберет», но тут же решил, что это не очень вежливо.

— Пусть ему отвезет кто-нибудь.

— Один из наших ребят живет рядом. После смены, сэр?

— Да, вечером завезите.

Нетактично, конечно, звать телефонным звонком в полицию своего предшественника, ныне заслуженного пенсионера.

Дункан познакомился с ним полгода назад, чисто формально — тот сдал дела, Дункан принял. В Нью-Йорке, откуда его перевели, все заканчивается за порогом учреждений. Однако тут иного размера сообщество и особенный менталитет — капитан почувствовал это, хотя не сразу, — тут в правилах познакомиться с человеком ради него самого, пригласить в кафе или ресторан. Не для дела даже, а ради сохранившего себя духа той старой Америки, когда совместное выживание обостряло в людях корпоративную чуткость и взаимное тяготение.

В конце дня, когда капитан вернулся домой, разыгрался почти цирковой спектакль — муха влетела на кухню, и он минут десять гонялся за ней со свернутой в трубку газетой.

Муха сразу проникла в суть замысла и больше двух-трех секунд на одном месте не задерживалась.

Процесс в конце концов достиг отчаянного накала.

Поведение мухи требовало признать наличие у нее ума, а у озверевшего до последней степени Дункана — как минимум временную его потерю. Победа поэтому сопроводилась легким чувством стыда — в его возрасте и звании нельзя опускаться до столь мелких противников.

Из-за этой возни Дункан не переоделся и не занялся ужином.

Остывая от боя, он выкурил сигарету, а сразу за тем телефонный звонок принес неприятное сообщение.

О человеческой гибели.

Он вовсе не обязан выезжать на каждую смерть, тем более если это не убийство, а несчастный случай, но существует неписаное правило полицейской этики — учитывать персоналии: погиб, как сообщили, мистер Ванлейн — владелец того самого огромного фармацевтического предприятия. И кажется, ему принадлежали крупные городские аптеки и что-то еще.

В подобных ситуациях начальнику полиции следует прибыть самолично, дабы люди с большими связями, да еще оказавшиеся в горе, не подумали об обидном к себе невнимании.

По телефону инспектор из прибывшей уже на место бригады сказал только: «падение с высоты».

С какой высоты?

Он не стал переспрашивать, скоро увидит сам, тут ехать очень недолго.

Капитан жил в том же районе, но в череде домов, располагавшихся в глубине, а не у края природной зоны, где разместились богатые резиденции — шесть всего или семь, он толком их еще и не разглядывал. Стало быть, в одной из тех резиденций, а в которой именно, ясно будет по припаркованным полицейским машинам.

И самого Ванлейна он видел всего один раз. На каком-то торжественном мероприятии в мэрии. Однако по профессиональной привычке запоминать легко представил сейчас высокого худощавого человека в идеально сшитом по фигуре костюме, его скуластое лицо с чуть желтоватым загаром и в тон загару рыжеватой щеточкой усов, светлые небольшие глаза, очень внимательные… Что еще? Возраст… мэр рассказывал, год назад Ванлейн подарил что-то городу по случаю собственного шестидесятилетия, значит — шестьдесят один.

Дункан повернул на ту самую последнюю улицу, поискал глазами и не увидел своих служебных машин.

Наверное, въехали на территорию… вон там, где на тротуаре обозначилась фигура в полицейской форме.

Сотрудник издали опознал автомобиль шефа, и когда капитан подъехал, ворота уже раздвинулись, открывая путь внутрь.

Кроме полицейского у ворот стоял еще охранник из известного в городе частного агентства.

В поле зрения попал особняк впереди ярдах в пятидесяти, показавшийся очень высоким, но не увиденный толком — пришлось быстро решать, куда крутить руль для объезда центральной клумбы.

Дункан, выбрав привычное движение вправо, задержал взгляд на клумбе — там росли георгины, крупных сортов и в причудливом цветовом смешении: белые, красные, синеватые…

Два полицейских автомобиля и медицинский фургон встали вдоль центра здания, за ними были видны только головы и плечи.

Капитан, чтоб не сбиваться всем в кучу, остановился не доезжая.

Почему дом почудился вдруг высоким? Трехэтажный, как оба соседних, правда, выполнен в каком-то ретро, с просторной планировкой. И округлый козырек над главным входом взмыл к плоской крыше, от земли туда вытянулись четыре белые колонны, придающие фасаду общее стремление вверх. Небольшое решетчатое ограждение по краю овального козырька указывало на смотровую площадку.

Из детской памяти вынырнула книжная иллюстрация — на подобных верхних террасах в южных штатах по вечерам отдыхала местная аристократия, поглядывая на свои табачные или хлопковые поля. Откуда это, из Бичер-Стоу или Хилдрет?

Капитан, сделав несколько шагов от своей машины, увидел вскинувшийся у фургона задник и накрытые простыней носилки, которые приготовились затолкнуть внутрь. Однако, заметив начальника, люди нерешительно приостановились.

Дункан махнул рукой продолжать.

Тело он осмотрит и в морге.

Если в этом вообще будет необходимость.

Инспектор, что говорил с ним по телефону, вежливо поспешил навстречу, а капитан приостановился, чтобы спокойно выслушать.

— Падение вон оттуда, сэр, — палец указал на тот самый козырек, венчавший колонны.

— Почему он упал?

Инспектор вместо ответа двинул плечами.

— Кто находился в доме?

— Жена, служанка и четверо ребятишек.

— А охрана?

— Только тот, что на воротах. Весь периметр находится под телекамерами, охранное агентство обслуживает всю улицу, их дежурная группа отсюда всего в тридцати секундах езды, — упреждая вопрос, офицер продолжил: — Я им уже звонил, сказали: никаких попыток проникновения не было.

— Момент падения кто-нибудь видел?

— Нет, домашние находились в помещениях, охранник на улице стоял спиной к дому.

Капитан обернулся к воротам и уличной ограде. Взгляд сразу уловил камеру, и вторую, с высоты в три ярда они смотрели вдоль и немного вниз. В такой обзор вряд ли вообще могло попасть здание, тем более — верхняя часть.

Офицер понял шефа и добавил по этому поводу:

— По бокам и сзади дома камеры тоже глядят только вдоль.

— Кто первый обнаружил труп?

— Развозчик тортов.

Короткий и малосуразный ответ заставил капитана поморщиться.

— Сэр, на грузовом мопеде приехал парень, что развозит торты. Охранник пустил его внутрь. Парень увидел тело и поднял шум.

Дункан еще раз обернулся к воротам, сделанным из продольных металлических прутьев, позволявших отлично видеть насквозь.

— Этот охранник всегда стоит только спиной к дому?

— Клумба, сэр, посмотрите, стебли до человеческого плеча. От ворот через клумбу нельзя увидеть лежащее тело.

— То есть точное время падения вообще неизвестно?

— Пока неизвестно, но охранник зафиксировал то время, когда прибыл развозчик. Это случилось в 18.45. А хозяйка сказала, муж обычно поднимался наверх отдохнуть в начале седьмого.

— Хозяйка, это миссис Ванлейн?

— Она, сэр.

— Как держится?

Инспектор подумал и не нашел точных слов:

— Разговаривает… вроде, себя контролирует.

Капитан ускоренным шагом направился к дому, послал общий приветственный знак сотрудникам и вошел в дверь, любезно открытую для него инспектором.

После нескольких шагов от входа оба вынужденно приостановились — снаружи света от заходящего солнца вполне хватало, но в помещение уже вполз полумрак, а об электричестве не позаботились.

Понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться.

Впереди в зале Дункан заметил напольные вазы с цветами, дорогую мебель, кажется, выполненную под старину… затем женщину в глубине, удалявшуюся от них медленными шагами. Она не услышала, продолжая, видимо в очередной раз, движение от одного конца залы к другому. По плечам и разведенным локтям угадывалось, что в такт шагам она сжимает сцепленные у груди руки.

Женщина еще немного прошла, повернулась и застыла, издали глядя на них. Капитан не рассмотрел лица, но отчего- то подумал, что миссис Ванлейн красива.

Нет, кто-то просто об этом ему раньше рассказывал.

Из-за изрядной дистанции говорить пришлось громким голосом, он представился и выразил соболезнования.

Та, выслушав, качнула в ответ головой и пошла к ним, все так же со сцепленными у груди руками — он лишь хотел попросить разрешения подняться для осмотра наверх — женщина шла чересчур быстро, мелькнула мысль, что у нее туман в голове и выйдет неловкое столкновение.

Обошлось, она вдруг встала всего в полуярде.

В Дункана уперлись темные большие глаза с расширенными, еще темнее, зрачками.

— Спрашивайте, капитан. Я уже ответила на вопросы вашего офицера, но если нужно, спрашивайте.

Слова прозвучали чеканно и излишне решительно, с очень понятной целью — вернуть себе уверенность в себе же самой.

Дункан не смог бы сказать, чем красиво ее лицо, но факт не ставился под сомнение.

Позже, в машине, он все-таки определил свое впечатление: бывает эстетика в целом, которую невозможно объяснить отдельными элементами, и еще — у нее не отпечатанные природой черты, а привлекающие к себе изменчивым выражением.

Женщина заметила теперь собственные, сжатые у груди руки, и, распавшись, они повисли как не свои, голова чуть склонилась, волосы от плеч съехали к щекам — энергии, которой, казалось ей, было много, хватило, лишь чтобы подойти и проговорить те слова.

Дункан сказал, что хочет подняться, осмотреть площадку — так нужно для полицейского протокола.

— Да-да.

Она поискала вокруг глазами, сказала опять «да-да» и неуверенно двинулась в сторону к креслу.

Капитан на всякий случай проследил этот путь до конца.

— Кто, говоришь, еще в доме? — они повернули со второго лестничного пролета на третий этаж.

— Служанка, сэр. Или она кухарка, или и то и другое. Еще — четверо детей.

— У нее четверо детей?

— Нет, сэр, я по городским слухам знаю, что у Ванлейнов двойня. Другие, наверное, находились в гостях.

Сверху потянуло ветерком.

Одолев еще пролет, они оказались на крыше.

Инспектор присвистнул.

Оба ожидали найти там несколько плетеных кресел, пару легких столиков — к чему еще способна фантазия, выросшая на государственном пропитании?

Полукруг над входом оказался лишь маленькой частью обширной территории отдыха по классу люкс.

Пространство здесь имело внутреннюю асимметричную планировку из искусственного кустарника в высоту человеческого плеча, внутри кустарниковой структуры просматривались затейливой расцветки диванчики, кресла — можно, отъединившись, вести разговор, но в любой момент встать и обозреть остальную территорию. В заднем левом углу расположился роскошный бар, способный вместить сразу десятка два человек, на пути к бару виднелся изгиб небольшого декоративного бассейна.

Инспектор уже пошел в ту сторону.

— Патрон!.. Стоит взглянуть.

— Что там?

— Желтая черепаха. Большая, не иначе с экватора.

— Да ладно.

— И красивые рыбы.

Под ногами дымчато-серый стеклопластик, наверняка внутри есть система подсветок, и пол может выделывать всякие фокусы, просто так или под музыку.

Добравшийся до бара инспектор опять отвлек, громко оценив содержимое на «прорву тысяч».

Дункан, однако, уже выискал глазами в другой стороне нужный объект — находившийся вблизи овального козырька круглый столик с единственным креслом, на столике развернутая газета, сбоку от нее пепельница, еще коробочка для сигар и недопитый стакан, похоже что с соком.

А в четырех ярдах от столика — край козырька, откуда произошло падение.

Ограждение невысокое, дюйма на два всего выше его колен. Для детей, впрочем, достаточное. И взрослым вплотную приближаться не требуется — вид на город одинаковый с любой точки крыши.

А в противоположную сторону?

Повернувшись, он увидел огромный зеленый простор: далеко уходящие травянистые поляны с крупными редкими деревьями — их плотные кроны выглядели темнее травы и опускались низко, так что толстый ствол был открыт лишь чуть-чуть. Вон незадачливый гольфист отыскивает в кроне свой шарик, а на большом зеленом пространстве виднеются еще два десятка белых фигурок.

Закончив рассматривать пейзаж, капитан придвинулся к краю.

Внизу, на асфальтовой площадке, виднелись меловые контуры тела.

Полшага влево… вот здесь именно стоял несчастный перед падением.

Почти по центру.

Смотрел сверху на клумбу?.. Глазам приятно блуждать по этому многоцветью.

— Сэр, он какое-то время сидел здесь за столиком и читал газету.

Инспектор указывал рукой на то, что капитан уже видел.

Тот подошел ближе, обвел нехитрую экспозицию взглядом… что-то ему не понравилось.

Он указал в сторону пепельницы:

— Пепел вижу, а окурка сигары не вижу.

— Да, сэр, недокуренная сигара валялась там же внизу.

Пора было звать фотографа и дактилоскописта.

— Тактичнее будет, если они пройдут в дом вместе с тобой. Спустись, сделай милость.

Оставшись один, капитан прогулялся к другому краю.

Там за задней стеной дома находился открытый бассейн, а дальше травянистый участок замыкался забором, как и ворота, из вертикальных металлических прутьев. Понятно, чтобы сидя у бассейна или прогуливаясь, не упирать взгляд в глухое заграждение, а видеть красивый природный план.

И тоже камера слежения вдоль забора.

Капитан подумал и пришел к выводу, что делать ему здесь больше нечего, а уходя, еще раз бросил взгляд на зеленые просторы, даль которых уже покрывала сероватая дымка.

Оказавшись внизу, он приготовился еще раз произнести сочувственные слова миссис Ванлейн и сказать, что придется побеспокоить ее составлением подробного протокола, но в зале, почти уже темной, никого не было.

Вечером в этом районе почти отсутствовал транспорт, и капитан, подгоняемый голодом, доехал быстро. А у самого дома подумал, что в заднем заборе наверняка есть калитка, люди непременно должны были предусмотреть для себя возможность такого удобного выхода на природу.

Другая мысль показалась куда интереснее: припасенная в холодильнике бутылка хорошего пива сейчас будет кстати.

Решив не переодеваться, он лишь скинул форменный пиджак и прошел на кухню.

Вот и бутылка умеренной охлажденности — очень холодное пиво теряет вкус. Дункан поднес открывалку, но зажурчала лежавшая рядом телефонная трубка.

Прервав процедуру, капитан взял трубку и сразу распознал голос прокурора города — с первых же слов голос выдал волнение.

Это не прямое его начальство, но прокуратура в известном смысле выше полиции, и Дункан начал вежливо отвечать, хотя понятное дело — без заключения медэкспертизы всерьез разговаривать не о чем.

У прокурора «не укладывалось в голове» как такое могло случиться со здоровым человеком, и когда он произнес это во второй раз, капитан, поигрывая открывалкой, вежливо заметил, что показаний лечащего врача Ванлейна у него еще нет, они будут только завтра утром.

За неимением реального материала, разговор скоро иссяк.

Однако не успел Дункан нацелиться открывалкой, как ситуация полностью прояснилась.

Говорил уже мэр.

Милейший человек, и первые же слова были — «у него не укладывается в голове». Мэр и не пытался скрывать свое расстройство.

Конечно, в отличие от Дункана, они все знали тут друг друга давно — что-то по жизни связывало, и продолжая вертеть открывалку, капитан вежливо объяснил, что лечащий врач погибшего получил уже распоряжение представить в полицию заключение о состоянии здоровья бывшего пациента, а криминалистическая экспертиза продлится за полночь, потому что обязана описать, в том числе, состояние всего организма, плюс исследовать биохимию крови.

К завершению беседы с мэром у Дункана созрел умный план — он сам позвонит городскому судье, а после этого выключит телефон на время ужина, потому что прочие должностные лица города уже ниже его рангом.

Однако пока капитан искал домашний телефон судьи, тот дозвонился сам и сразу объявил, что у него «не укладывается в голове».

А что, собственно, не укладывается?

Мэру простительно, но судье с прокурором надо бы знать, что по статистике внезапная смерть уносит в год по стране десятки здоровых людей без понятного этому объяснения. Внезапный сосудистый спазм, например, и попробуй потом, разберись.

На прощанье судья сообщил, что не только дружил с Ванлейнами, но был крестным отцом их двойняшек. Капитан заодно уж поинтересовался возрастом и узнал, что двойняшкам около восьми лет, а сами они — разнополые.

Черт возьми, куда он задевал открывалку?

Только что ведь держал в руке.

Вот напасть!

 

II

Ввиду особого интереса к случившемуся местной элиты Дункан выехал утром на работу раньше на час. Еще и потому, что следовало поспешить с публичными разъяснениями, иначе поползут слухи, пресса начнет их подогревать — тут дай только повод.

И результаты ночной работы медэкспертов наверняка уже у него на столе.

Разбуженный раньше времени организм норовил еще по дороге капризно не соглашаться с нарушением своих прав, а по приезде затеял мстить: первым делом, когда капитан сел в кресло и хотел двинуть к себе папку с заключением медиков, заставил сильно зевнуть.

Затем, мешая чтению, зачесались глаза.

А дальше действия приняли уже неприличный характер: вспомнилось приталенное платье миссис Ванлейн, которое все равно не сходилось на талии плотно, нежно-юное что-то во всей фигуре…

«Прекратить!» — внутрь себе приказал Дункан.

И похоже, там поняли.

Заключение медэкспертизы молодые полицейские всегда начинают смотреть с конца — это ошибка, так как, узнав окончательный результат, трудно прочитать потом все внимательно.

А непременно надо — никто не знает, когда именно и какая деталь сыграет важную роль, иногда решающую.

Дункан поэтому давно взял за правило читать без спешки с самого начала, читать предельно внимательно.

Но вот поди ж ты, каждый раз, когда он начинает с первой страницы, слегка зудит посмотреть в конец.

Пустяки в этом роде Дункана огорчали, вынуждая признать, что даже в возрасте сильно за сорок он толком не знает своего собственного устройства.

Как всегда, изложение открывалось фамилиями экспертов, временем и местом экспертизы… капитан быстро одолел эту страницу и перешел на вторую, с результатами общего осмотра тела. Обстановка в полицейском управлении очень способствовала работе — тихо досиживал смену дежурный ночной состав, лишь через час явятся следователи, оперативники, закипит обычный дневной сумбур, когда каждые пятнадцать минут лезут в кабинет или куда-то зовут.

Свежая голова быстро схватывала, внимание фиксировало каждую мелочь, впрочем, сложной задачи у медэкспертов не было.

Перед последней страницей уже сам собой обозначился вывод. Капитан, тем не менее, аккуратно все дочитал: «Смерть явилась следствием обширных кровоизлияний в головном мозге от удара при падении с высоты. Падение, в свою очередь, предположительно стало результатом головокружения, вызванного сердечной недостаточностью».

Капитан закрыл папку, откинулся в кресле и, теперь уже мысленно, перебрал пункты прочитанного.

Сломанное правое плечо и все имеющиеся на теле ушибы тщательно изучены, эксперты без сомнения отнесли их на счет самого падения. Царапин и ссадин иного происхождения, по их мнению, нет.

Состояние внутренних органов оценивается как хорошее, за исключением средней степени дисфункции желчного пузыря и еще какой-то мелочи.

Сосудистая система нормальная — ни бляшек, ни заметного склерозирования.

Сердце без морфологических признаков патологии, но биохимия показала, что погибший регулярно принимал корвалол. Хотя не в больших дозах. В этот день не принимал. Вероятно, Ванлейна тревожила стенокардия, анатомически необнаружимая.

Дункан отчетливо представил себе край с невысоким ограждением, далекий внизу асфальт… фантазия вдруг проявила инициативу, качнув в ту сторону, и легкий холодок метнулся внутри.

А почему, когда сердце Ванлейна сбилось и возникла моментная слабость, он не упал в другую сторону или попросту не плюхнулся у решетки?

Родной дядя Дункана — с молодости сердечник — вот так однажды рухнул при нем на пол, а через несколько секунд начал улыбчиво объяснять, что приступов с короткой темнотой в глазах уже так было много, что страшного ничего нет. Действительно, посидел минут пять в кресле и пошел в сад кусты обстригать.

Дежурный всунул голову в кабинет:

— Сэр, там уже журналисты. Сказать, вы еще не приехали?

Секретаря пока не было, но капитан решил не тянуть и отправился сам.

Решив проблему с прессой, Дункан, согласно вчерашнему телефонному обещанию, обзвонил троих главных людей города с сообщением о результатах медэкспертизы. Ему не очень понравилось, что судья, хотя в виде вопроса, констатировал смерть от несчастного случая. И нечто подобное позволил себе прокурор.

Тьма.

До рождения света была тьма.

Правильнее — жила.

Двигалась сама и двигала — поворачивала, тащила.

Иногда вдруг так быстро, что возникало чувство последнего мига.

Но чаще тащила, чтобы тащить.

Без направления.

Тянула куда-то в нутро, а оно находилось повсюду.

— Сэр, сотрудник не передал письмо, Коннерс куда-то отъехал. Обычно он в это время отправляется на север рыбачить.

Капитану понадобилась пара секунд, сообразить о чем речь.

— Ну, пусть передадут, когда Коннерс появится.

— Еще приехал лечащий врач Ванлейна, вы ему назначали.

— Пригласите, пожалуйста.

Почти тут же явился человек с кейсом, среднего возраста, невнятной наружности и очень быстрый в движениях.

Дункан успел взглянуть на листочек перед собой, поэтому, встав навстречу, поздоровался с доктором по имени и, приглашая сесть, любезно спросил, не желает ли тот чаю или кофе.

Гость пожал капитану руку, поблагодарил, от всего отказался и, усаживаясь в кресло, успел вынуть из кейса какой-то листок.

— Вот, капитан. Ванлейн практически не болел эти пять лет, что был моим пациентом. И за все годы я не мог заставить его пройти профилактический осмотр. Дело, таким образом, ограничивалось общим терапевтическим наблюдением, и еще он сдавал кровь.

Гость говорил быстро. Не успев взглянуть в принесенную ему бумагу, Дункан услышал:

— Я не понимаю этого падения, капитан.

Быстрая манера гостя вряд ли была намеренной, но слегка раздражала, поэтому Дункан ответил тем же:

— Нет патологий внутренних органов, не заметен склероз сосудов, но биохимия показала, что в последнее время он регулярно принимал корвалол.

И взглядом показал, что ожидает ответа.

— Корвалол?

Капитан кивнул.

Сработало.

Человек напротив задумался.

Его глаза, скользнув над головой капитана, двинулись вверх, пальцы поиграли по ручке кресла.

— Небольшая тахикардия у него была, — продолжая раздумывать, произнес гость… и опять переключился на быстрый темп: — в пределах возрастной нормы, очень распространенное явление, сэр.

— Эксперты полагают, что уже имела место стенокардия.

— Переросла за те полгода, что я его не осматривал? Хм, возможно. Если были, например, нервные нагрузки. Но почему тогда он не обратился ко мне за врачебной помощью? — гость уставился на капитана.

Тот согласно кивнул.

— Правильно, что спрашиваете у меня.

Лизе нравился капитан — так, вообще, совершенно дистантно.

Похож немного на киногероя.

Говорили, он в молодости долго находился на оперативной работе, имел ранение, не раз награждался.

В жизни ей иногда кто-то нравился, но так же вот — на расстоянии. Даже когда это были ее сверстники в школе. Потому что нравились красивые мальчики, а она среди девочек никогда не была в первом ряду. Правда и никогда не завидовала красивым девчонкам, во всяком случае, не помнит, чтобы это чувство у нее возникало. И боялась другого чувства — более сильного, чем симпатия, потому что безответным оно только унизит. А человек — Лиза отчего-то знала с самого детства — живет в великом мире. Совсем маленькая, она не удивилась, когда папа рассказал ей, показывая на звезды, что там целые миры. А как же еще? В ее детскую голову сама собой помещалась громадность и необъятность. И человек, значит, рождается для чего-то очень большого, потому что большое не создали бы для незначительного.

В одиннадцатом часу явился инспектор, которому надлежало с утра отправиться в охранное агентство.

— Какие у тебя новости?

— Можно, сэр, сначала узнать заключение медэкспертизы?

— Подозревают сердечный приступ. В последнее время Ванлейн употреблял корвалол.

— А что говорит лечащий врач?

— Для него это новость. Правда, у Ванлейна была тахикардия, и полгода врач его не осматривал.

— Тахикардия у моей тещи, — в лице инспектора появилось грустное выражение, — но с крыши пока не падает.

— Что тебе рассказали в охранном агентстве?

— Да ничего особенного. Они три года уже обслуживают Ванлейнов. Никто вчера не делал попыток проникновения, и никогда раньше. Вообще жизнь в особняке спокойная.

Инспектор подумал и начал вытаскивать из головы, что смог запомнить:

— Гости бывают часто, тусуются в основном на крыше. Но все проходит культурно. Ребятишки еще шалят — пролезают через заднюю решетку.

— Там ведь калитка.

— Откуда вы знаете? Да, есть калитка, гувернантка с детьми через нее выходит гулять. Но бывает, и сами между прутьев пролезут, и еще в камеру язык покажут.

— Ты сказал, с детьми занимается гувернантка? Ее вчера не было.

— Потому что после шести вечера там заправляет сама миссис Ванлейн, днем она, представьте себе, работает.

Дункан не то чтобы удивился трудовым наклонностям жены миллионера, но стало любопытно, чем та занимается — не разносчица ведь в кафе.

— Она, сэр, специалист-исследователь на фармацевтическом предприятии мужа, — инспектор вдруг озадачился, — как теперь правильно — бывшего мужа?

Капитан не нашел вопрос актуальным и, пожав плечами, приказал узнать у нотариуса содержание завещания.

— Съезди к нему сам, по телефону нотариус о таких вещах говорить не станет.

Требовалось протокольно оформить показания миссис Ванлейн и какой-то еще служанки, находившейся на момент несчастного случая в доме.

— И узнай, пожалуйста, в котором часу миссис Ванлейн сегодня нас сможет принять.

— Да, сэр. И будем закрывать дело?

Дункан хотел ответить — раз в доме были два взрослых человека, подозрения на их счет прежде следует устранить, но не успел, так как прозвучал короткий звонок на его спецаппарат и заработала запись.

Это значило — на связь вышел их главный агент.

Действовала стандартная процедура: агент сообщал кодом время и место встречи, капитан прослушивал запись и сразу ее стирал.

Кроме Дункана даже о самом существовании агента знал лишь начальник отдела по борьбе с наркотиками, знал, что на них работает некто Людвиг. Подходящее конспиративное имя для латиноамериканского парня.

Тьма не черная.

Тьма — мутная.

Никакого одного цвета ни в каком месте, потому что цвет не рождается до конца. Движенье и муть одним потоком заливают сознание, оставляя там крошечный кусочек «я».

Лиза не то чтобы стремилась к деньгам, но приятно, что у конспиративного агента с ними всегда неплохо. Полицейская зарплата с коэффициентом за риск только одна сторона этого благополучия, агент кроме того где-то легально работает, и это тоже его «законные». Еще ему выдаются некоторые неподотчетные суммы на увеселительные заведения, куда иной раз приглашают нужных людей. Разумеется, наряду с этим существуют подотчетные суммы целевого характера, у Лизы они тоже есть и предназначены для систематической покупки наркотиков, которые она передает в родное ведомство, а там путем химического анализа определяют, появилась ли очередная партия от прежних поставщиков или возникло что-нибудь новое. Затем данные такого рода сводятся по всей стране, и возникает своеобразная география наркооборота, позволяющая делать иногда очень важные выводы.

Впрочем, насколько ей известно, ситуация в их городе не меняется — наркотрафик от одних и тех же колумбийских поставщиков.

Минут через сорок инспектор нарисовался снова.

— Сэр, сейчас по телефону она сказала, что в любое время.

— Миссис Ванлейн?

— Ну да.

— А про завещание узнал?

— Узнал. Кое-что родственникам, кое-что детям под проценты до полного совершеннолетия, а основное переходит вдове. Когда к ней поедем?

Капитан поймал себя на желании увидеть эту красивую женщину, желании, при данных обстоятельствах не очень уместном, и даже правильнее сказать — недостойном своим безразличием к чужой трагедии. Откуда такое лезет? Да еще на службе, где за его спиной государственный флаг…

Капитан повернул голову и скосил глаза за плечо.

Флаг был на месте.

Проследивший движение шефа инспектор не обнаружил в нем смысла, но позволил себе удивиться только бровями.

— Так когда, сэр?

Дункан тряхнул головой, отгоняя ненужное, затем посмотрел на часы.

— Скоро ланч. После него и поедем.

Этого темнокожего мальчишку Лиза пару раз уже видела.

И где-то тут их «директор» — мелкооптовый дилер, очень надо бы с ним познакомиться. Но мягко, как-нибудь между прочим — здесь осторожная публика.

— А я тебя знаю!

— Да?

Сумка на левом плече у нее в таких случаях не застегнута, рука легко скользит внутрь — у маленького пистолета свое удобное место.

— Ты в школе музыку преподаешь.

Она уже видит — с боков никого нет.

И сзади тоже.

Рука достает сигарету.

— Ребята говорили, ты классная.

— Иди в задницу, «кок» есть?

— У нас все есть.

Лиза, чиркнула зажигалкой и еще раз убедилась — вокруг спокойно и вряд ли они сейчас под чьим-нибудь наблюдением.

— Сам закуришь? У меня хорошие.

— Нет, спасибо. Отец год назад умер от рака легких. Страшное дело, как приходил к нему в клинику…

Парень мотнул головой и отвел глаза, погрустневшие от ожившей в них чужой боли.

Лиза, в бесцеремонно ко всему любопытном подростковом возрасте, как-то спросила священника: «А чем различаются человеческие души?» и услышала: «Тем, сколько могут вместить в себя сострадания».

— Будешь брать?

— Да, две дозы. Почем у тебя?

Парень выставил пальцы.

— Ты что, кактусы ел?

— За две, мэм, — обидчиво протянул тот.

За одну получилось бы очень дорого, но за две выходило значительно ниже стандартной цены.

Странно.

Надо еще раз обратить внимание капитана.

Тьма внутри у себя самой и движется в самой себе, она единственное событие, и нет никакого другого.

Тьму нельзя исчислять ни временем, ни пространством.

Сразу после ланча поехать не удалось, так как все время вклинивались разные мелочи.

Кончилось тем, что отправились к миссис Ванлейн уже в конце рабочего дня.

Лизе нравилась криминальная полиция — своего рода орден, не только служба, но и единство неравнодушных к дурному людей. Даже пришедшие только ради надежных заработков и социальных гарантий, даже такие скоро делаются принципиальней, подтягиваются и начинают любить общее дело. Потом оно становится их философией.

Плохо только, ее родители очень волнуются. Последний раз, покидая их после короткого отпуска, она глупо бросила: «ребята, если что, за меня голову оторвут». Увидела боль в глазах у обоих — «если что» им не надо. Хотела их успокоить, а вот ляпнула ерунду. Тем более, ее жизни ничего не угрожает. Или почти ничего.

Что родители волнуются — неприятно, а что капитан за нее беспокоится, приятно наоборот…

Когда машина въезжала в уже знакомые ворота, Дункан отметил на ручных часах половину шестого.

Он вспомнил еще про здешних детей, здесь вчера находившихся — с ними следовало деликатно разобраться, вдруг кто-то что-нибудь видел.

Капитан показал инспектору встать немного не доезжая — некрасиво, когда чужой автомобиль торчит прямо напротив входа.

— Ты не помнишь, как, согласно процессуальным нормам, допрашивают маленьких детей?

Его сотрудник пришел в замешательство.

— …патрон, помню только, что когда-то такой вопрос был на экзамене.

— Это я тоже помню.

Охранник на въезде, конечно, уже сообщил в дом об их прибытии, но пока что никто не вышел. Одна из дверных створ главного входа была открыта, на другой виднелся черный траурный бант.

Они прошли от автомобиля к входу и здесь, в открытом дверном пространстве, возникла темнокожая женщина, по одежде для хозяйственных целей — явно служанка, молодая, с очень приветливым лицом и исполненная здоровьем, направлявшим уже себя в избыточный вес.

Женщина поздоровалась с ними вежливым поклоном.

— Здравствуйте, мэм, мы из полиции.

Та, желая освободить проход, не решила сразу, куда ей сдвинуться, и капитан воспользовался ситуацией:

— Вы здесь работаете?

— Да, сэр.

— Но вчера я вас не видел.

— Я была, сэр, я была, — уже готовая явиться улыбка осталась внутри, уступив место печали, — сидела с детьми, сэр, их нельзя держать взаперти одних, — голова грустно вслед словам покачалась.

— Да, мне сказали, четверо детей. Двое — близняшки Ванлейнов, а двое других?

— Один мой, сэр. Он с утра здесь, а вечером мы уходим домой.

— А еще?

— Еще мальчик, который тут живет постоянно. Его мать во Франции, получила на год хороший контракт, — грусть сменилась радостью за чужое благополучие: — Мы очень довольны за нее, сэр.

— Ваш сын ничего не видел?

— Где же, сэр, дети были в доме, — и опять, следуя теме, в лице возникла горькая складка: — Слава Богу, сэр, что они не видели этого ужаса.

Было заметно, как она напряглась, чтобы фантазия своевольно не нарисовало такую картину.

Инспектор рядом захотел зевнуть, уже потянул руку ко рту, однако удержался и только почесал нос.

Капитан больше не спрашивал, женщина встрепенулась:

— Пойдемте, джентльмены, миссис Ванлейн ждет вас в кабинете.

Сначала возникло другое.

Ощущения молчали, но разум сказал, что тьма перестала быть только собой.

Женщина за массивным письменным столом сидела лицом к вошедшим, спиной к окну, и от дверей большого кабинета на фоне светлого окна Дункан увидел издали только овал лица и темные волосы, опускавшиеся к плечам.

Она не поднялась, прозвучал мелодичный голос, ответивший им на приветствие и предложивший сесть.

Рука указала на кресла перед ее столом.

Там в разных местах лежали бумаги, а миссис Ванлейн, продолжая запись в блокноте, попросила их чуть подождать.

Впрочем, инспектор едва успел расположить перед собой на краю стола диктофон, как женщина захлопнула блокнот и сообщила:

— К вашим услугам, господа.

Инспектор указал на диктофон:

— Не возражаете, мэм, против такой процедуры? Пойдет в дело в качестве аудиопротокола, а перепечатку мы потом приготовим, и вы подпишете.

Волосы вслед качнувшейся голове совсем закрыли виски и щеки. Очень красивые волосы — темные, с блеском, но словно главная их задача — охранять от чего-то случайного, неожиданного.

Инспектор вежливо ждал, когда шеф начнет.

— Мы постараемся вас не задерживать, миссис Ванлейн.

Ему любезно ответили, что можно не торопиться.

— Итак, нам необходимо с максимальной точностью зафиксировать обстоятельства вчерашнего несчастного случая. Начнем, если позволите, за полчаса до события.

Она чуть задумалась, глядя поверх их голов.

Да, красивое лицо, но правильнее — интересное.

И не то чтобы очень молодое, кстати.

— Что же, за полчаса…

Хозяйка кабинета повертела в руках карандаш.

Затем стала медленно говорить, прослеживая в памяти детали:

— Точного времени я не знаю, поэтому начну с шести часов, когда детей посадили ужинать. Это всегда требует некоторых усилий — перед ужином у них время активной игры, а процессы торможения в таком возрасте еще не вполне срабатывают.

Инспектор широко улыбнулся:

— Знакомо, мэм, когда двое моих подрастали… — он тут же осекся. — Извините, что перебил.

Миссис Ванлейн извинила быстрой улыбкой.

— И обычно, когда дети едят, я им рассказываю что-то из американской истории. У меня на этот счет есть тематический план, поэтому я укладываюсь в определенное время. Могу сказать: лекция за ужином занимает от восемнадцати до двадцати минут.

Она встретилась глазами с капитаном, тот кивнул, предлагая двигаться дальше.

— Вчера мы ждали к себе попозже кое-кого из гостей. А начало вечера муж почти всегда проводит «на площадке» — так мы зовем нашу крышу, читает или работает с деловыми бумагами.

Капитану захотелось спросить:

— Дети тоже бывают там наверху?

— Только вместе со взрослыми. Дверь с номерным кодом закрывается последним, кто оттуда уходит.

Миссис Ванлейн, разумеется, поняла, к чему в первую очередь задан вопрос:

— Нет, капитан, никто из детей после ужина на площадку не поднимался.

— И не видел снизу падения?

— К счастью, нет.

Дункан опять кивком попросил продолжать.

— Марта — служанка, занималась приготовлениями для гостей, дети после ужина ушли во что-то играть, мне следовало подобрать посуду и разные мелочи. Я находилась в хозяйственной комнате, она смежная с кухней.

Здесь хозяйка дома на секунду задумалась.

— Помню, Марта вдруг прервала разговор, она первая услышала голос посыльного, который привез заказанный торт, он и обнаружил тело. Мы обе сначала подумали, не случилось ли что-то с кем-нибудь из детей, и поспешили туда.

Внезапно ее взгляд лишился всякого выражения, однако лицо было сосредоточенным.

Капитан понял — она находится уже не здесь в кабинете, а там у выхода, и переживает страшный миг, когда видит труп мужа, но еще не понимает, что это труп.

— Спасибо, миссис Ванлейн, — повысив голос, проговорил он.

Взгляд вернулся и обратился на Дункана… немножечко удивленный.

— Следующий вопрос, если позволите.

Ей все-таки понадобились еще секунды, прежде чем близкое прошлое отступило.

— Мистер Ванлейн не жаловался на сердце?

Дункан каким-то одиннадцатым чувством поймал, что вопрос не понравился.

И пауза подтвердила это.

Женщина хотела снова взять карандаш, но на ходу раздумала и резко сдвинула его в сторону.

— Муж относился к разряду людей, которые вообще не жалуются… во всяком случае, очень это не любят.

Не волнение, а скорее нервная досада ощутилась в паузах и мимике, которая не могла остановиться на одном выражении.

— Я не раз говорила, что надо снять электрокардиограмму. Если сердце в мои тридцать шесть дает знать о себе, в его возрасте нужно следить за организмом тем более, — она откинулась на спинку кресла и произнесла уже совсем раздраженно: — Но его злили мои слова, и злила сама мысль, что с ним может быть что-то не так.

— Значит, симптомы имелись?

— Он считал это неврозом сердечной мышцы. И как все медики, терпеть не мог лечиться.

— У вашего мужа было врачебное образование?

— Да, но он рано оставил практику и начал заниматься фармацевтическим бизнесом, доставшимся ему от отца.

К досаде в ее лице добавилось что-то горькое.

Рука инспектора двинулась выключить диктофон, взгляд за разрешением обратился к шефу, и тот кивнул.

Провожаемые любезной служанкой, они вышли наружу и приостановились, увидев здоровенного ротвейлера всего в нескольких ярдах. Пес стоял не то чтобы наготове, однако же и не расслабившись.

— Он не тронет, джентльмены, — поспешила успокоить их Марта, — он просто «бдит». Мистер Ванлейн так всегда говорил.

От глагола в прошедшем времени выражение ее лица опять поменялось.

Дункан вспомнил, как его дочь в детстве любила рисовать лица-маски, где всего лишь тремя-четырьмя линиями обозначались грусть, радость, уныние, злоба. Лезла к нему с этой ерундой и заливисто хохотала — маленькой душе весело оттого, что мир так легко изменить одним пустяком.

— Мэм, расскажите в нескольких словах, что происходило после детского ужина, в те примерно двадцать минут, как прибывший посыльный обнаружил тело.

Женщина даже расстроилась, что не в силах помочь, и развела руками:

— Почти ничего не происходило, сэр.

— Вы сами что делали?

— Как всегда, убрала со стола посуду, вымыла ее. Потом вымыла блюдо для сэндвичей — с чего-то оно очень засалилось, и стала готовить сами сэндвичи.

— А миссис Ванлейн?

— Она была в соседней хозяйственной комнате.

— Откуда вы знаете?

Служанка даже слегка удивилась:

— Сэр, там открытая дверь, — рука показала куда-то в сторону, — вот она, а вот я.

Инспектор, озабоченно всматриваясь в не грозящие дождем облака, проговорил тоном человека, которому наплевать на ответ:

— Миссис Ванлейн только один раз выходила к детям?

Марта задержалась, проверяя, на всякий случай, память.

— Нет, сэр, Ромми не выходила к детям.

Только сейчас Дункан узнал имя хозяйки.

К тому же ответ указывал на их короткие отношения.

Инспектор поинтересовался еще, в котором часу вчера служанка видела мистера Ванлейна в последний раз, и неожиданно поступили важные данные:

— Я отводила запереть в кабинет пса, а мистер Ванлейн поднимался по лестнице — это было в самом конце ужина, Ромми попросила меня запереть негодяя за плохое поведение, — она обратилась к ротвейлеру. — Стыдись, попрошайка.

Пес, вне сомнений, понял, что его в чем-то винят, но служанка не была авторитетом, чужаки — тем более, поэтому он просто отвернул морду в сторону.

Инспектор уточнил время — оказалось, когда Марта, заперев собаку, вернулась, дети вставали из-за стола.

Выходило, что падение не могло произойти раньше двадцати минут седьмого и позже, чем без четверти семь, когда приехал посыльный, то есть в пределах двадцати с небольшим минут.

— Вы говорили с мистером Ванлейном о чем-нибудь? — спросил уже капитан.

— Нет, сэр, он не успел нас заметить, — служанка вдруг прикинула что-то в уме. — Вообще-то, обычно он поднимался на площадку пораньше, в начале детского ужина.

Пес счел нужным культурно их сопроводить до машины и со значительным видом вышагивал несколькими ярдами сзади. А когда они остановились у автомобиля, тоже остановился и сел.

Превосходный, отменно ухоженный экземпляр, судя по всему, знал себе цену.

Его направленный на Дункана взгляд был изучающим и недружелюбным.

Капитан показал инспектору на собаку:

— Посмотри, глаза почти человеческие.

— Ага, и наглую ряху отъел.

Пес перевел взгляд на инспектора, и выражение стало еще менее ласковым.

— Тьфу на тебя! — сообщил тот.

 

III

Следующее утро порадовало ясной погодой.

В плохую трудней контролировать слежку.

На встречу с Людвигом Дункан всегда выезжал в гражданском. Из двора полицейского управления его вывозили на одну из городских точек, где легко было пересесть в малоприметный автомобиль, за стеклами которого ничего толком не видно. И прежде чем двигаться к месту встречи, он будет минут пятнадцать каверзно петлять по улицам, так что любой, даже комбинированный, хвост неизбежно засветится.

Меры защиты агентов — дело профессионального долга и человеческой совести шефа полиции, и люди обязательно чувствуют, когда для них делают все возможное.

Контроль указывал на полную безопасность, и капитан уже ехал вдоль сквера, в конце которого, примерно за тридцать ярдов, он притормозит, чтобы двигаться медленно, две-три секунды всего…

Две-три секунды, и хлопнула левая задняя дверка.

— Здравствуйте, сэр.

Автомобиль резко прибавил.

— Здравствуйте, лейтенант.

Дункан, взглянув в зеркальце, увидел смуглое лицо и белозубую улыбку.

Ему нравился этот парень и профессионально, и по-человечески — вырос в Центральной Америке, в бедноватой среде, откуда как раз часто и идут в подручные к криминальным боссам, а этот пошел в полицию на самый опасный рубеж борьбы.

— Сэр, я вызвал вас по странному вопросу, не проверенному еще мной вполне.

— Лейтенант, в нашей ситуации вы определяете, что важно, а что нет. Пожалуйста, никогда не церемоньтесь.

Почему-то боль коснулась сердца, просто от мысли, что в их работе неизбежны потери хороших людей.

— И соблюдайте максимальную осторожность, нам не нужны успехи ценой вашей жизни.

Сзади раздался смех с благодарными нотками.

— Вы заботливый, сэр. Домашние вами довольны, да?

— Устаете среди подонков?

Дункан не ответил на вопрос о близких, родителей уже нет.

— Как сказать, сэр…

Про супружеские годы нечего вспомнить, дочь уже взрослая.

— Я, сэр, вырос в поселке на побережье, сколько помню себя — песок и море, — сейчас, взглянув в зеркальце, капитан увидел задумчивое, с оттенком грусти лицо. — Это философия, сэр, песок и море. Море — невероятное целое, и всегда ведущее в другое — тоже в огромное. И песок. Из частиц. Их даже нельзя по отдельности рассмотреть. Стряхиваешь с ладоней и топчешь ногами. Когда человек постигает огромное, ему страшно остаться песчинкой, сэр.

Дункан вдруг снова почувствовал холодное касание к сердцу.

— Вы вполне контролируете ситуацию?

— Думаю, да. Но вот о ней самой, сэр… разболтался на посторонние темы, простите.

— Не за что, лейтенант. Мне приятно с вами общаться.

— Спасибо.

Агент замолчал.

Затем произнес в виде маленького предисловия:

— Вот какая история, сэр, странная, но уж какая есть.

— И ради бога.

— Ну да. Значит, из окружения босса просочилась информация о появлении некоего типа, который заправлял тут лет восемь-девять назад. «Джино», вы такое имя не слышали?

— Нет, я вообще не интересовался криминальной историей города.

— Наверное, теперь придется, сэр. Джино. А среди родственников его не кто иной…

Капитан даже вздрогнул, потому что прозвучало имя одного из лидеров колумбийских наркодельцов, и именно с тех плантаций к ним сюда шел товар. Последняя экспертиза закупок, переданных вчера Лизой, еще раз подтвердила идентичность сырья.

— Так вот, Джино обеспечивает поставки, которые позволяют сильно сбрасывать цены.

— Он что, отмотал срок, этот Джино? Откуда он взялся?

— Тут и странность, сэр. Он как бы исчез, а вот теперь появился.

— Как давно появился?

— Что-то с полгода. И даже болтают всякое… чуть ли он не воскрес с того света.

— Хотят что-нибудь прикрыть этой легендой?

— Весьма вероятно. Однако главное — у них действительно сейчас очень много товара.

«Много товара» означало, что колумбийский поток, проходивший транзитом через Майами, вырос — крайне неприятная информация, надо связаться, пусть ищут у себя «большую дыру».

Похороны Ванлейна назначили сегодня на час дня, и по тем же причинам служебного такта невежливо было на них не присутствовать.

В управление капитан вернулся, когда стрелки не дошли до двенадцати — оставалось еще время на ланч.

Заведение для этого, всего в пятидесяти шагах, хотя и имело свое название, но в городском обиходе значилось исключительно «Полицейским кафе», поскольку там колготилось все управление. И вечером отдыхал полицейский люд: кто-то просто забегал после смены, а некоторые, наоборот, усаживались надолго, иногда с женами или друзьями, нередко тут отмечались и семейные торжества.

К концу ланча капитан обогнал в еде инспектора, получив тем самым время выкурить сигарету, зажигалку он, как водится, оставил дома — это входило в «программу сдерживания», пришлось прикуривать от зажигалки официанта.

Инспектор, подбиравший подливу кусочком хлеба, иронично поднял глаза:

— Все мучите себя, сэр?

— Не твое дело. Скажи-ка, Джино тут у вас был лет восемь или девять назад — ты что про него знаешь?

— М-м… был такой, — инспектор сделал паузу и дожевал, — редкая сволочь, наркотики все от него шли. Сдох, скотина, кремирован полицией за счет государства.

— Как это кремирован?

— Натурально, патрон. Почему вас заинтересовало?

Утечку информации нельзя допускать даже в разговоре с самыми верными своими людей, капитан пожал плечами:

— Да так, я почему-то думал, он сел.

Инспектор мотнул головой:

— Нет, околел в госпитале у своего родственника. Там какая-то малопонятная история — ребята из наркоотдела уже выехали на его арест, а привезли труп. Я не знаю деталей, патрон, сам тогда был в отпуске.

Скоро пошла прямая дорога.

На кладбище.

Вот на кладбище — прямая, а куда-то еще — повернешь десять раз.

— Слушай, надо какие-нибудь цветы купить.

— Хоть пальму в кадке, там у въезда есть магазин.

В магазине, у главных ворот, действительно оказалась масса цветов. Инспектор, вошедший вслед за начальником, обвел цветочную выставку взглядом и укоризненно произнес двум работавшим барышням:

— Я вижу, вы готовы похоронить весь город.

Ответом стал веселенький смех.

Капитан купил две розы — красно-темные, очень большие, и на длинных твердых стеблях.

Полиции нигде не требуется показывать пропуск, при, куда хочешь, инспектор так и сделал — обогнул прочие машины и подкатил совсем близко к траурному собранию.

Когда они подошли, оказавшись в боковом зрении публики, многие их заметили, но среди повернутых голов, непонятно как, Дункан увидел только ее лицо.

Инспектор что-то произнес и грустно вздохнул.

— Извини?

— На таких мероприятиях священник отводит на речь не меньше пятнадцати минут.

— Мы просто отметимся и уедем.

Он вовсе не планировал сводить присутствие к такому минимуму, решение возникло внезапно от появившегося вдруг внутреннего дискомфорта.

Капитан деликатно преодолел неплотные ряды, бегло отметив «своих» — мэр, судья, прокурор — поздоровался кивком на ходу еще с кем-то, священник уже начал речь… а в пространстве между двумя белыми венками почти по центру образовалась узкая пустота, пригодная для двух роз на их твердых длинных стеблях.

Красно-темные встали, вписавшись между светлыми композициями, словно необходимая, задуманная прежде деталь.

Отшагнув назад, капитан заметил, что несмотря на траурные минуты в некоторых лицах отразилось удовлетворение эстетическим результатом.

Скоро, мелким втираньем обратно в ряды, он оказался за последними спинами, где его ожидал инспектор.

— Весь цвет города, сэр. Постоим или будем двигаться?

— Давай двигаться.

Однако им помешал чей-то шепот:

— Сэ-эр…

Дункан повернул голову и увидел недалеко в заднем ряду Марту. Он подумал, речь идет о размене приветственными кивками, но та двинулась осторожными, маленькими шажочками.

Дункан тоже сделал два шага навстречу.

— Сэр, у нас сегодня в семь часов собираются, — произнесла женщина почти на ухо, — мадам просила вас быть.

Сначала мелькнула мысль — отказаться, но тут же — что неприлично, и третья — можно просто не приехать, не ставя себя в условия объяснений.

Дункан изобразил сжатыми веками знак, который легко было понимать и как «принято к сведению».

Автомобиль, чтобы не помешать, двинулся очень медленным ходом.

На центральной аллее, затемненной сходившимися кронами старых больших деревьев, инспектор прибавил, и скоро впереди в пространстве открытых ворот свет улыбчиво пригласил их к себе — вдруг показалось, он рожден не контрастом, и даже не сегодняшним ясным днем, а чем-то извне: «Пожалуйста, господа, вам сегодня открыто… вам сегодня, пожалуйста…»

Через пару минут они влились в городской поток — подвижный, торопливый — суета втянула в границы привычного мира.

Скользнувшие по другой стороне улицы разноцветные велосипедисты напомнили Дункану о слишком затянувшейся паузе в занятиях спортом, которому он был верен всю жизнь. Развод, новое назначение выбили из колеи, у него уже появились лишние килограммы. Правда, можно похвалить себя тем, что к середине дня сегодня выкурены только две сигареты. Хотя ситуация походит на тупиковую — он почти год бросает курить методом сведения к минимуму, опускался даже до трех сигарет в сутки, но очередные пустяки нервировали и поднимали дозу.

А почему не съездить на эти поминки?

Там на кладбище он сначала увидел ее темные, чуть не доходящие до плеч волосы, закрывающие виски и щеки… с формальной вежливостью, впрочем, уже все в порядке, можно и не поехать… увидел эти волосы, и она тут же повернула голову.

— Сэр…

Опять слова инспектора пролетели мимо.

— Я про Марту. Вы в ней уверены?

— Мы не можем быть уверены ни в одном свидетеле, хотя непохожа она на хитрого человека. Но в принципе, ты прав, пусть поднимут по ней все данные.

Капитану вдруг сделалось весело.

— Слушай, а почему тебе вчера не понравился тот ротвейлер?

— С чего вы взяли?

— Ладно, сознавайся.

Инспектор, подумав, поморщился:

— Не люблю, когда звери живут лучше людей. У него небось там и педикюр на когтях. Глядел, подлец, на нас, как на второй сорт.

— Да, глядел выразительно.

Все-таки Дункан решил не поехать. Дома, переодевшись, он сразу отправился на кухню заняться ужином.

Вспомнилась позавчерашняя муха, за которой он носился как угорелый. Нет, определенно ее маневры свидетельствовали о прекрасном понимании конкретной опасности. В кухне полно всяких предметов, но муха выделила и поставила под контроль подвижный силуэт, обозначив его врагом. Причем не сразу — сначала она села на панель почти рядом, на столе лежала газета, Дункан свернул ее битой и, не прицеливаясь, ударил. Вот после этого промаха муха квалифицировала удар как покушение на себя, а Дункана — источником угрозы, дальше пошел контроль и перелеты, максимально затруднявшие к себе приближение. По сути своей это был сложный поведенческий акт, включавший внимание, анализ, синтез и память. И если бы не посредственное зрение мухи, она бы летала тут до сих пор. Дункан со школы помнил, у насекомых всем управляет маленький нервный узел. Это даже не фрагмент мозга, а какая-то совершенно примитивная структура, к тому же очень маленькая количественно.

И контрапунктом зазвучала другая тема — человек с его возможностями.

Очень вероятно, что современное человечество даже о них не догадывается, как в предыдущие времена не догадывалось о способностях производить фантастическими темпами новые знания, воплощать их в невероятных технических достижениях. Сколько прошло с появления первых беспомощных самолетиков до высадки человека на Луну? Всего… да, меньше семидесяти лет. А говорят, человек использует свой мозг всего на десять процентов, и гении отличаются лишь тем, что у них подключены еще два или три…

В этих размышлениях Дункан как-то быстро и незаметно для себя поужинал.

Он собирался уже закурить заслуженную, потому что четвертую всего за день, сигарету, но пришлось взять телефонную трубку.

Низкий незнакомый голос поздоровался, выразил надежду, что не очень побеспокоил, и, не дожидаясь подтверждения этому, назвался.

— Ах, это вы, мистер Коннерс! — Дункан обрадовался, что звонок не по службе. — К вашим услугам.

Голос, кашлянув, спросил, не собирается ли капитан на поминки.

Кажется, отрицательный ответ вызвал на другом конце затруднение, там снова кашлянули и замолчали. Дункан удивился возникшей неловкости, и тут же вспомнил про письмо.

— На ваше имя пришло послание, сэр, его передали?

Оказалось, передали всего пятнадцать минут назад, а сам Коннерс приехал в город в середине дня, на похороны не попал, вот, хочет отправиться на поминки — он хорошо знал покойного.

Опять небольшая пауза, и голос вдруг предложил встретиться там, у миссис Ванлейн, добавив коротко: «есть кое-какой разговор».

Дункану не понравилось такое выдергивание, он уже открыл рот, собираясь холодно отказать, но прозвучало откровенно просительное: «Буду весьма признателен, капитан».

Злой импульс в мгновение испарился, к тому же, вряд ли бывший начальник полиции настаивает на встрече из пустяковых капризов.

Облачаясь через несколько минут в строгий темный костюм, Дункан даже устыдился внутреннему проявлению грубости — хорошо, что не успел чего-нибудь ляпнуть.

Глупо бы вышло. И непристойно.

Коннерс знал покойного, предлагает какую-то информацию — благодарить надо в подобных случаях.

Припарковаться удалось лишь ярдов за пятьдесят до ворот.

Капитан еще днем предусмотрел такое скопление и назначил для регулировки временный полицейский пост — даже культурные люди ведут себя лучше, если присутствует власть.

По времени съезд гостей на траурную процедуру начался час назад, но из-за множества приглашенных само собою подразумевался свободный график. Вместе с его машиной пристанища искала еще какая-то, ее полицейский-регулировщик попросил подождать, чтоб обслужить в первую очередь шефа.

Проходя на территорию, капитан поздоровался с охранником, который засвидетельствовал улыбкой, что знает его в лицо, и сразу увидел большое скопление публики по ту сторону клумбы, на пространстве между ней и особняком. Там же виднелись тележки с напитками и стулья для желающих посидеть.

Мужчины были в строгих темных костюмах, женщины — тоже в темном и дорогом. Как показалось Дункану, не без некоторой демонстрации этого дорогого. Тихий осенний вечер освещал собравшихся пока еще собственным светом, однако для более позднего времени были расставлены автономные светильники-фонари.

Кто-то сбоку, желая остановить, дотронулся до его локтя, он повернул голову и увидел мэра.

Тот радостно закивал:

— Спасибо, капитан, за полицейский пост, это весьма помогло. Вы уже подходили к Ромми?

Дункан мотнул головой и услышал, что хозяйка принимает прибывших в зале.

Следовало без многословия выразить соболезнование, а затем поискать Коннерса, который что-то не попался пока на глаза.

Внутри особняка горело электричество, но свет был неярким, мебели в зале стало меньше, а черные драпировки подчеркивали пустоту.

Дункан увидел нескольких человек в креслах, поставленных полукругом у дальней стены. В одном из них сидела миссис Ванлейн, в соседнем слева расположилась немолодая дама, что-то с выраженьем произносившая и помогавшая себе жестами, а рядом с ней джентльмен, который, показалось, просто высиживает.

Дама вела речь громко, Дункан еще в процессе движения уловил религиозный контекст беседы.

Миссис Ванлейн заметила его издали, а затем, не поднимаясь из кресла, протянула навстречу руку. Ему не пришлось чего-то произносить, так как дама совершенно проигнорировала прибывшего, не желая, видимо, прерывать выступления, а хозяйка, чуть обозначив улыбку, указала ему на свободное кресло.

Капитан сел.

И не осталось ничего другого, как слушать.

Дама доказывала преимущество божьей воли над всем остальным, полагая, видимо, это своим личным открытием. Ей, в том числе, очень хотелось доказать Божий Промысел и в случившейся здесь трагедии, но прямо заявить, что высшие силы сбросили мистера Ванлейна с крыши, не позволял даже ее скромный ум, а посему примитивная аргументация прогрессировала не в качестве, а в количестве.

Однако и здесь скоро не хватило ресурса, из-за чего выступавшая пошла по новому кругу.

Пожилой господин, находясь в супружеском повиновении, привычно терпел, но Дункан через три-четыре минуты ощутил реальную угрозу своему психическому здоровью, к тому же, хозяйка слушала этот бред с откровенным уже над собою насилием.

Принципиальный вопрос — зачем забирать на тот свет благополучного, далекого от старости человека — дама решала с помощью известного тезиса: «Пути Господни неисповедимы».

Понимать надлежало так, что «нечего в божественные планы свой нос совать».

— Извините, мадам, этим лишь сказано, что Господь Бог не может объяснить нам всего, как детям в школе: «исповедать» означает, поведать все до конца. Еще правильнее — мы не способны бы были понять.

Неожиданно врезался безучастный пожилой джентльмен:

— А высшие понимания не даются даром, для них требуется усердие всей нашей жизни!

Кажется, более всего удивилась его супруга, но главное — оборвалась единственная в ее мозгу мысль. Все вместе так вывело несчастную из равновесия, что, пробормотав хозяйке пожеланье «крепиться», она быстро направилась прочь с торопящимся следом мужем.

Миссис Ванлейн опустила голову, чтоб скрыть улыбку.

— Вы очень помогли, капитан. Спасибо.

— Не за что. А вообще, советую никогда не церемониться с дураками и ненормальными. Эта публика вполне сознательно оттягивается на нас.

Она, теперь не скрывая, весело хмыкнула, с детским совсем выражением.

Но выражение сменилось, взгляд ушел в никуда…

— Знаете, капитан, не могу понять, зачем муж подошел к краю, к этой бордюрной решетке.

Ее слова слегка удивили, так как сам собою напрашивался вопрос: почему бы и нет?

Однако Дункан выдвинул простое предположение:

— Оттуда прекрасно видна цветочная клумба.

Она качнула головой:

— Муж был абсолютно равнодушен к цветам.

Возникла пауза.

Дункан, подождав, заговорил уже сам:

— Марта сказала, что никто из детей ничего не видел. Вы с ними на эту тему не беседовали?

— Да. После ужина они затеяли игру в прятки, но никто не выходил наружу и никто не поднимался вверх на площадку.

Мелькнула мысль о трагедии детей, так внезапно потерявших отца, Дункан ничего не сказал вслух, но будто бы был услышан.

— В этом возрасте, капитан, дети странно меняются. Еще полтора-два года назад им постоянно требовалась помощь, они ждали разрешений и указаний, а сейчас это какие-то подвижные маленькие зверьки. И злятся, если мешают их самостоятельности. Порою кажется, старшие им нужны, только чтоб вовремя покормили. У вас есть дети?

— Взрослая дочь, недавно закончила университет.

Однако в памяти о ее детском возрасте у Дункана была почти пустота. Он тогда боролся за карьерное продвижение, часто бывало — домой приходил, чтобы просто поспать.

Миссис Ванлейн извлекла откуда-то сигарету.

— Вы курите, капитан?

— Да, но собираюсь бросить, и по этой причине стараюсь не носить зажигалку.

Она чуть иронично шевельнула бровями и указала сигаретой на новых явившихся визитеров:

— У них точно есть.

Капитан встал, ему на прощанье опять протянули руку.

Снаружи включили электрический свет и обстановка выглядела оживленней.

Захотелось пить.

Капитан, поглядев в пространства между людей, заметил тележку с соками, рядом можно было одолжиться огнем у курившего джентльмена.

На какое-то время Дункан забыл про свои планы и просто отдыхал, поглядывая на публику — там чопорная грусть уже сменялась отвлеченными от события разговорами.

Людей стало еще больше, и где-то среди них находился среднего роста крепыш, с лобастой лысеющей головой на короткой шее и крупными карими глазами…

Вот, они смотрят как раз на него.

— Добрый вечер, мистер Коннерс! Я только от миссис Ванлейн.

Экс-полицейский протянул ему смуглую сильную руку, в другой он держал стакан с доброй порцией виски.

Смуглый, как все потомственные южане, Коннерс относился к разряду добродушных здоровяков. В детстве у таких силачей не бывает врагов, а позже — в молодые и зрелые годы, мощная энергетика позволяет добиваться успехов без особых нервных затрат, так что эта порода людей почти не ведает злобы, и можно только догадываться, какой там устойчивый внутренний мир.

Вот пожалуйста, в сохранившихся лишь по бокам волосах не видно ни одного седого.

Его коллега, глядя в упор, произнес:

— Здесь виски ве-ли-колепного качества.

Проникновенная интонация зародила внезапное подозрение, что встреча назначена именно ради этого, и, словно в подтверждение, Коннерс, препоручив Дункану свой стакан, испарился с легкостью феи.

Капитан подумал о предлоге, под которым легче отсюда убраться, но выдумать ничего не успел — любезно улыбаясь, ему уже протягивали принесенную порцию.

Еще через минуту они заняли позицию с краю от общей массы.

Дункан не часто употреблял крепкие напитки и не очень в них разбирался, но тут понял, что качество, действительно, превосходное — виски, скрывая крепость, сразу вызвало приятное согревающее ощущение. Коннерс отметил положительную реакцию и тоном назидательного педагога произнес:

— Вот!

Сам тоже отпил.

— Я хорошо знал покойного. Знал еще до его женитьбы на Ромми. Выезжали с Ванлейном на рыбалку одной компанией. Но понемногу компания развалилась, отправляюсь уже который год один.

Воздух под темным небом был еще теплым и растворял в себе запах цветов с клумбы, легкий совсем — он то доносился от слабого ветерка, то исчезал.

— А что у погибшего было с сердцем?

Коннерс оттопырил нижнюю губу и мелко помотал головой:

— Никогда не жаловался, выносливый был мужик, — он поднес стакан, и содержимое уменьшилось вдвое. — Сердце… мой батя дожил до восьмидесяти пяти, хотя в шестьдесят у него обнаружили сердечную недостаточность. Представляете? А жена умерла год назад после второго подряд инфаркта. В пятьдесят пять.

Брови поднялись вверх, но взгляд ушел в землю. И еще был заметен оттенок досады, оттого что нет ответов на эти странности жизни…

Капитан сменил тему:

— А дети?

Лицо вернуло подвижность.

— Двое! Один — офицер морского флота, другой — инженер-нефтяник. Живут своими семьями. Я вам, дорогой, фотографии внуков покажу — оба в меня!

Улыбка обнажила полрта совершенно здоровых зубов, и Дункан, которому предстояло ставить очередную коронку, почувствовал зависть.

Экс-шеф полиции, меж тем, сделался очень серьезным.

— Я вас, конечно, не для разговоров о пустяках здесь видеть хотел, — он чуть затруднился, опустил голову, но тут же поднял ее. — Вы мне не расскажете результаты расследования? — в его взгляде прочиталась неловкость. — Я формально теперь никто…

— Оставьте, пожалуйста, я вам все расскажу.

— Спасибо, дорогой!

Глаза радостно загорелись, а капитан вспомнил, если в полицейском управлении заговаривали о старом начальнике, то обязательно с уважением и улыбкой.

Он начал тщательно излагать информацию, что была в деле, замечая по ходу небольшого рассказа, что его слушают с очень большим вниманием.

В деле еще оставалась маленькая недоработка, и старый полицейский ее сразу нащупал:

— А что собой представляет гувернантка, которой тогда не было в доме?

— Да, мы ее вызвали на завтра, чтоб побеседовать. Об отношениях между супругами, вы имели в виду?

— Об этом тоже… Нет, что за личность? — Коннерс осмотрел у пустого стакана дно. — Если рассуждать чисто гипотетически, гувернантка, сказав, что уходит, могла спрятаться где-нибудь, потом подняться наверх на площадку… — он опять осмотрел дно стакана. — Она же своя в доме — при неудачных обстоятельствах может сказать, что вернулась за чем-нибудь. А если все пройдет гладко, снова спрятаться. Хоть до завтрашнего утра.

— Если гувернантка не выходила или выходила, но вернулась, это покажут записи камер слежения. Разумеется, сама преступница должна была бы такое учесть, но вы правы, проверка необходима.

Капитан тоже допил свой стакан, и это очень понравилось собеседнику.

— Друг мой, я прошмыгну к тележке? — он озабоченно пояснил: — Люди скоро начнут расходиться, слуги заспешат поскорее убрать…

Дункан совсем недавно курил, однако виски располагало к этому удовольствию, к тому же, всего в нескольких ярдах можно было позаимствовать огонька.

Они вернулись одновременно.

— Так-с, теперь мое время для информации, — начал Коннерс, жестом отказываясь от сигареты.

— Внимательно слушаю, сэр.

Было естественно обращаться к нему, как к старшему, при двенадцатилетней разнице в возрасте и при том, что Дункан совсем лишь недавно получил высокую должность и звание капитана, а Коннерс в течение долгого времени пребывал в этом качестве.

— Сначала дополню ваш рассказ некоторыми моими данными.

Капитан подумал, что речь пойдет о персональных характеристиках, и не ошибся.

— Ромми с отличием закончила университет по фармохимии и приехала сюда работать на только что открывшееся предприятие. Талантливая, красивая. Были, конечно, ухажеры, но через два года она вышла замуж за Ванлейна, который, кстати сказать, ни разу до этого не был женат.

Опять вспомнилась внешность Ванлейна, но только сейчас образ показался более жестким.

— Ну вот, года через полтора у них родились близняшки, и вроде жизнь шла неплохо. А может, оно так и было, — Коннерс двинул плечами и сделал паузу, — …но только до последнего времени.

— Произошла ссора?

— Не совсем.

Дункан подумал, что Ромми и ее мужа отчего-то трудно представить вместе — не монтировались.

— С Ванлейном мы были хорошо знакомы, я говорил.

— Да, помню.

— Некоторое время назад он обратился ко мне с просьбой организовать слежку за Ромми — не хотел сам обращаться в частное агентство и не хотел, чтобы слежку вели люди из нашего города. Я поэтому нашел кое-кого по соседству. И поскольку дело шло через меня, знаю результаты проведенных тогда наблюдений.

— Любовная связь?

Дункан почти не сомневался в ответе, но услышал другое:

— Не было замечено ничего. Работа, дом, покупки. А ведь специалисты экстракласса работали в течение месяца.

Ударение на словах «экстракласса» само собою исключало вероятность обнаружения женщиной слежки.

— Ванлейн не стал объяснять свои подозрения?

— Не стал. И когда я доложил результаты, не смог прочитать в его лице никакой реакции.

— Полагаете, рано закрывать дело?

Коннерс вместо ответа поднял голову и несколько секунд смотрел в темное уже небо… наконец шумно вздохнул, словно к чему-то готовясь.

— Тут, дорогой, еще одно обстоятельство. Давайте сначала выполним по глотку, а то я чувствую себя наперед немножечко идиотом.

Последние слова удивили.

После мгновенного удовольствия лицо человека сковала решимость. Какая-то излишняя для мирной окружающей обстановки.

— Это проклятое письмо, капитан. Черт бы его, — он исподлобья взглянул по сторонам и сбавил голос, — подрал. Вот и сейчас сомневаюсь, что надо рассказывать.

— Недавнее, присланное на наш адрес?

— Это самое.

И, явно желая отрезать себе путь к отступлению, он начал выговаривать быстрым, рубленым слогом:

— Письмо от доктора, сбежавшего из города. Восемь лет назад. В его лабораторном помещении был найден труп Джино — наркобарона. Я как раз получил ордер на его арест, и даже выехала группа. А в письме сказано: Джино телепортирован в одного из родившихся в тот вечер младенцев, — рука со стаканом энергично показала на особняк: — Так вот, вся четверка родившихся — здесь именно обретается. А? — он уставился в самые зрачки капитана. — Как вам нравится? Еще написано, объе… тьфу, объе-кти-вация в таких случаях происходит на восьмом году жизни.

У Дункана сказанное вызвало пустоту в голове.

Таким же сам собой оказался его стакан.

Коннерс забрал его.

— Совсем немного, — вслед произнес капитан.

Голова оставалась пустой.

Но скоро промелькнули слова Людвига про странный слух о появившемся Джино, и ум принялся за работу.

С какими целями наркобоссы решили морочить полицию?

Пущенный в криминальной среде слух расползется и обязательно дойдет до полиции, а письмо усилит замешательство?

Только какое?

Неужели можно всерьез рассчитывать на подобную липу?

Смахивает на дурь.

Хотя эти люди дурью не отличаются.

Ход предназначен, чтоб засветился агент?

Посмотрят потом, кто именно из своих будет копать информацию про этого Джино?

Да, не исключено.

Но все равно выглядит неуклюже.

— Расцениваете как провокацию, капитан? Держите.

— Спасибо.

— Полиция начнет интересоваться, а они вычислят ее агента, или что-нибудь в этом роде?

— Вам другое приходит в голову? Могу сообщить, они уже запустили среди своих слух про воскресшего Джино. Что он был, кстати, такое?

— Дерьмо.

— Понятно, как все они.

— Нет, похуже. Крутил тут всем наркобизнесом, в Колумбии за ним числилось несколько недоказанных убийств. Там, на производстве наркотиков, у него оставался брат — вы знаете, о ком речь. От них ведь до сих пор идет наркотрафик?

Капитан кивнул, а его собеседник вдруг хмыкнул.

— Между прочим, Ромми была с Джино знакома. Правда, ее скоро сориентировали, но некоторое время Джино за ней вполне благопристойно ухаживал. Знаете, привлекательный молодой мужчина в дорогом авто… этот мерзавец неплохо выглядел.

Уже начинался легкий отток гостей.

— Но что за там история с его смертью и неким доктором?

Физиономия Коннерса стала задумчивой.

— Мутная история, честно признаюсь. Тоже с какой-то чертовщинкой, но для нас главной была смерть этого подонка. А доктор приходился ему дальним родственником. К сожалению, в розыск мы его объявили лишь через несколько часов.

— А заключение по поводу смерти Джино?

— Тут-то и чертовщина — множественные кровоизлияния в миокарде.

Дункан пожал плечами, не найдя ничего удивительного.

— Нет, дорогой, речь не идет о микроинфарктах, сердце было истерзано судорогами. Эксперты заявили, такого тотального травматизма мышечных тканей они никогда не встречали.

Мути в рассказанном было больше, чем всего остального, однако следовало дождаться конца истории.

— Сам Джино лежал на медицинской кушетке весь опутанный проводами, на голове какая-то сетка, даже на щиколотках были металлические зажимы. Так как сердце работает под действием электрических импульсов, предположили, что парень оказался под очень резкими изменениями электрических токов.

— То есть врач его попросту прикончил?

Коннерс неопределенно двинул бровями и поднял ко рту стакан.

Подержал и отвел.

— А письмо, дорогой?

— Ну, даже если совпадет почерк… — начал Дункан, но отвлек покидавший собрание прокурор, попрощавшийся с ними обоими за руку.

Начатая фраза не имела особого смысла — почерк в любом случае необходимо проверить, кое-что другое требовало немедленных уточнений.

— Вы сказали «все четверо новорожденных» и показали на дом.

Пришлось, однако, подождать, когда после глотка Коннерс вернется на землю.

— Я не настаиваю, дорогой, на чертовщине. Просто Ромми рожала своих двойняшек в тот вечер, когда Джино, окутанный проводами, лежал этажом выше, а тем же полезным делом вместе с Ромми занималась Марта и еще одна молодая бесшабашная женщина. Там, в палате, они и перезнакомились.

— Хотите сказать, Джино переселился в одного из младенцев, — капитан не поставил в конце вопросительный знак.

— Нет, дорогой, я не настаиваю, — Коннерс мелко помотал головой, — совсем не настаиваю.

Однако помыслив, вполне серьезно добавил:

— Впрочем, этот мерзавец мог переселиться в кого угодно.

Если учесть, что коллега пил виски еще до него…

Нет, он не выглядит опьяневшим.

— А я и сам не верю, — пожав вкривь плечами, проговорил тот. — Привезти вам завтра письмо на экспертизу?

— Ну… это в любом случае.

— Тогда двинулись по домам?

Капитан не очень-то взял всю историю в голову, верней — она туда и не лезла. Но совсем отмахиваться тоже было нельзя, так как за слухами и письмом крылись непонятные планы, и лучше всего, если они заключаются в издевательстве над полицией.

Второй вариант — поймать на такую наживку агента, не очень пугал. С одной стороны, Людвиг превосходно законспирирован, с другой — умен, опытен и сам не допустит прокола. К тому же, они оговорили сегодня провокационную опасность этих слухов о Джино.

А вот большие количества наркотиков в городе, как и превращение его в перевалочный пункт, действительно очень тревожит.

 

IV

С утра на работе в первые сорок минут капитан всегда занимался короткими оперативными совещаниями с раздачей заданий, после суета обрывалась и наступало относительно спокойное время, когда можно делать что-то другое, и иногда даже думать.

Он как раз закончил мероприятие в одном из отделов и, выходя в коридор, увидел инспектора, провожающего в его кабинет среднего роста блондинку, видимо, ту самую гувернантку Ванлейнов, про которую было известно, что «полицией не привлекалась», по профессии педагог младших классов, и ей тридцать лет.

Дункан, немного еще задержавшись, вскоре вошел, инспектор из вежливости приподнялся в кресле патрона, не собираясь его оставлять, а капитан сделал обычный знак, чтобы сидел — когда его сотрудники вели разговор со свидетелями или допрашивали подозреваемых и требовалось присутствие шефа, он предпочитал расхаживать у тех за спиной.

Блондинка заканчивала ответ инспектору, и выяснилось — она, как всегда, ушла в тот день около половины седьмого.

— То есть за пятнадцать минут до гибели Ванлейна?

— О времени его гибели я знаю только по слухам, — в голосе прозвучали враждебные нотки.

— Мэм, я не ловлю вас ни на чем, поверьте. Вы не могли бы вспомнить, кто где находился к моменту вашего ухода?

Инспектор умел прикидываться простым искренним парнем, тон женщины сделался мягче.

— Да, разумеется. Детей как раз усадили ужинать, я сама в этом участвовала. Дальше функции переходят к миссис Ванлейн. Марта подавала на стол. А что касается, — она приподняла голову, немного раздумывая, и закончила не называя имя, — полагаю, он был в кабинете.

— Не наверху?

— Не могу точно ручаться.

— Чего-то необычного в тот день не заметили?

Женщина отрицательно мотнула головой.

— Сколько вы проработали у Ванлейнов?

— Около года, точнее… десять с половиной месяцев.

— Спасибо за точность, мэм. Были бы благодарны, если б вы прояснили нам что-нибудь касательно отношений супругов.

Ответ гувернантки, показалось Дункану, прозвучал слишком быстро и громче прежнего.

— Не знаю, сэр, мое дело только дети.

И еще Дункан готов был поручиться, что ее не было на похоронах. В то короткое время он не осматривал лиц, но многими годами тренированное внимание фиксирует все, что попадает даже в самые уголки бокового зрения, — ее там не было.

Инспектор, скорее из вежливости, поинтересовался:

— Как это перенесли бедные ребятишки?

Женщина не сразу ответила.

Дункан увидел сзади ее передернувшиеся плечи.

— Видите ли… — еще потребовалась пауза, — я, как бы сказать, не была там с тех пор и не собираюсь.

Инспектор бросил поверх ее головы на шефа настороженный взгляд.

— Увольняетесь, мэм?

— Да. Не хочу оставаться в доме, где случилось такое.

Теперь ее голова слегка опустилась.

Инспектор снова взглянул, осведомляясь, не желает ли капитан войти разговор.

Тот решил, что как раз самое время.

— Ванлейн часто подходил к краю площадки?

От неожиданности женщина вздрогнула.

Потом попробовала повернуть голову, чтобы видеть спросившего.

— Вы говорите про крышу?

— Да. Вы часто замечали его стоящим там сверху у края?

— Я, сэр?

Опять вышла не очень понятная заминка, Дункан не видел лица женщины, но был почти уверен, что она сейчас думает не над его вопросом, а над чем-то другим.

— Хорошо, мэм, — заключил капитан, — вы просто сейчас не можете вспомнить.

Она кивнула коротким рывочком.

Капитан поблагодарил и попрощался, а инспектор любезно отправился провожать.

Надо было звонить в Майами.

Дункан набрал по служебной линии код, ожидая услышать голос приятеля — они всегда еще перебрасывались «за жизнь», но услышал другой голос, сообщивший, что «начальник на территории», но свяжется, когда прибудет. Не успев повесить одну трубку, он снял другую — дежурный докладывал, что Коннерс привез бумаги на почерковедческую экспертизу, но сам сразу уехал.

Капитан велел передать бумаги в отдел.

Он с утра включился в свой нормальный режим, естественный даже неприятными мелочами, потому что и они входили в привычное целое, и не то чтобы забыл вчерашний разговор с Коннерсом — он о нем просто не вспомнил, и теперь странный сюжет возник в памяти, как просмотренный на ночь фильм из разряда «фикшен» с содержанием, может быть любопытным, но ни в коем случае не относящимся к жизни.

От такого несхождения Дункан почувствовал неудобство и в теле, и в кресле.

Отвлекла физиономия инспектора, где отчетливо проглядывались «соображения», тот, едва ступив в кабинет, высказал оба сразу:

— Недоговаривала, согласны, сэр? И между прочим, приятной телкости баба.

Капитан неопределенно кивнул. Гостья совершенно схожего типа с женой, поэтому разглядывать не хотелось, а недоговаривала — это точно, однако могло быть, что по самым ничтожным для их дела причинам.

Но не это сейчас задержало вступить в разговор с подчиненным — чуждый реальности сюжет вдруг придвинулся, и оказался хотя не в этом пространстве, но ближе прежнего.

— Сэр, смотаюсь-ка я в охранное агентство и посмотрю, действительно ли она выходила в половине седьмого.

— Прекрасный план, съезди.

— Лицо у вас какое-то необычное.

— Какое?

— Задумчивое.

— Ну и проваливай.

Родившаяся идея уже начинала нравиться.

И за это можно было угостить себя сигаретой.

У нее был абсолютный музыкальный слух, но несильные и глуховатые связки. Да и вообще петь Лиза никогда особенно не любила. Но ужасно любила свистеть. Вполне художественно. Для себя, разумеется.

Лиза шла и насвистывала, и голова двигалась в такт внутреннему оркестру, исполнявшему прелестную увертюру Россини к «Сороке-воровке». Недаром на эту оперную музыку ставят балетные партии — ноги сами стремятся вверх на носки, чтоб задвигаться быстрым высоким шагом.

Как можно так гениально придумать? И из каждого звука струится свет.

Раз можно одному, значит, и другие способны до чего-то подняться.

Пусть яйцеголовые книжники изобретают любые свои философии, а она знает, что в основе всего свет, с которым вместе человек способен на что угодно.

Мобильный телефон просигналил об sms-сообщении.

Лизе хватило быстрого взгляда — ее вызывают на встречу.

Что-то экстренное, так как плановая встреча должна была состояться только через неделю.

По сути, реализация возникшего замысла требовала решить только один «технический вопрос», и капитан уже понял, как это сделать, однако пришлось отвлечься — Майами проклюнулось на служебном проводе.

Дункан взял трубку и услышал громкий голос приятеля:

— Соскучился?!

— Не очень.

— А какого тогда рожна?

И не дожидаясь ответа спросил, как у Дункана течет холостая жизнь, и снова не дожидаясь, уверенно предположил: «что ни день, то новая девка». Затем прозвучала жалоба:

— А моя скандалит все время по мелочам, обрыдло!

Дункан лет двадцать назад был свидетелем на их свадьбе.

— Передавай ей привет.

— Ладно.

— Слушай, товар к нам с нарастанием прет. У нас уже цены сбросили.

— А точно по нашему трафику?

— Точно.

В трубке озадаченно замолчали.

Затем приятель коротко сообщил:

— Не очень, конечно, хорошее известие, но потерпи самую малость. И давай на этом сегодня закончим. О'кей?

Сказано было с той понятной интонацией, что у них намечается нечто серьезное.

Служебная связь почти безопасна в смысле информационных утечек, однако когда готовят очень масштабную операцию, не любят вот такого «почти», проведение операции, стало быть, намечено на ближайшее время — это немного утешило.

Судя по часовой стрелке, инспектор уже прибыл в охранное агентство.

Капитан позвонил туда и понятным обоим намеком объяснил «техническую задачу».

Тьма замерла.

Перестала давать себя чувствовать.

Шевельнулись собственные ощущения, казалось, навсегда отнятые.

Робкие в первые мгновения, они стали смелеть.

Стук сердца разорвал немоту и явился первым услышанным звуком…

К полудню сотрудник, закончивший графологическую экспертизу, попросился с докладом.

Капитан, вспомнив про письмо, пригласил.

Но тут же невесть откуда явилась волна протеста, требуя прекратить балаган с идиотским переселением душ. Волна хлынула к голове, Дункан напрягся, чтоб не пустить… ударившись о преграду поток отступил… собрался, попробовал еще раз… но потерял прежнюю силу, и негодующие остатки начали утекать в неизвестную глубину…

Капитан пожал через стол руку, приглашая эксперта сесть.

Внутри замирал подавленный бунт при полной неясности — кто с кем или против кого боролся. Еще прислушиваясь, Дункан взял письменное заключение, но попросил изложить основные выводы на словах.

— Абсолютно уверенно могу сказать вам, сэр, почерк в письме и в старых врачебных картах восьми-девятилетней давности — один и тот же.

Капитан сам не знал — неожиданный это для него результат или нет.

— Удалось обнаружить отпечатки пальцев на бумаге и на конверте. Здесь опять же имеется совпадение с отпечатками доктора, которые занесены в нашу картотеку. Других отпечатков на письме нет, но конверт, конечно, захватанный.

Итак, доктор жив-здоров, и именно он написал это письмо — теперь Дункан все-таки понял, что хотел совсем не этого результата — он хотел разоблачения откровенной фальшивки.

Понадобилась пауза, чтобы переварить информацию.

Эксперт, любезно подождав, продолжил:

— Есть одна дополнительная деталь. Возможно, и незначимая, не мое дело ее трактовать.

— Какая деталь?

— Бумага, сэр, на которой писали письмо. Бумага мексиканская, и среди стран Латинской Америки сейчас в ходу только там. А письмо послано из Бразилии, и конверт бразильский. У них своя бумага, в Бразилии.

— Очень любопытно.

Что именно любопытно, предстояло еще понять самому.

— Если пошло на пользу, я рад, сэр.

Капитан, прощаясь, на всякий случай поинтересовался, не заметно ли было в почерке признаков алкогольного или наркотического состояния написавшего, и услышал, что такие характерности нетрудно заметить, но сравнительно с тем прежним почерком их определенно нет.

Внеочередная сигарета, не спрашиваясь, полезла в рот.

Хотя, что тут неясного? Доктор обосновался в Мексике, а письмо… Дункан открыл папку, конверт оказался прямо перед глазами — авиапочта из Рио, а письмо бросил в Рио, желая таким способом дезориентировать полицию насчет места своего настоящего пребывания.

Дым от затяжки с силой отправился в сторону, потому что объяснение не понравилось.

На кой черт доктору вообще вся эта провокация? Зачем напоминать о себе полиции после трупа в собственной лаборатории? По таким делам нет срока давности.

Капитан, однако, тут же попробовал зайти с другой стороны: доктор — дальний родственник Джино, в свое время с помощью его людей доктор сбежал, а теперь оказывает им услугу.

Но какую услугу?.. Заморочить такой дешевкой полицию?

Ерунда.

Хотя вот, он сейчас сидит и тратит казенное время…

Сигарета выкуривается слишком быстро, значит, нужно подуспокоиться.

Кстати, а что он собой представлял, исчезнувший доктор? Спросить о нем у кого-нибудь из полицейских с большим стажем?..

Не стоит, такой интерес удивит, могут поползти слухи. Лучше через Коннерса собрать о докторе сведения.

Мысли, повращавшись, опять возвратились к письму — комбинация с бумагой и конвертом, безусловно, казалась странной.

Конверт тоже надписан почерком доктора — бразильский конверт, а письмо написано в Мексике. Если бы письмо в Рио отвозил курьер, то и конверт, надписанный доктором, был бы мексиканского происхождения. Следовательно, доктор отвозил письмо сам. Но почему тогда он написал письмо заранее, а не там, в Бразилии?.. Непонятные и непонятно с чем связанные поступки. День сурка слишком еще далеко, иначе всю ситуацию можно было бы отнести к остроумному розыгрышу.

Впрочем, пора взглянуть на само письмо.

Капитан аккуратно вытащил его за краешек из конверта и развернул.

Письмо было написано крупным разборчивым почерком.

Господин Капитан!

Я потратил многие годы на изучение психоэнергетических комплексов человека. Энергосуществование человеческого субстрата известно с глубокой древности — вопрос, следовательно, заключался лишь в механизме. Так как мои эксперименты над животными давали устойчивый положительный результат, боюсь, что вынужденный эксперимент с Джино тоже увенчался успехом. Если так, объективация (самообнаружение) в новом физическом модусе осуществится между семью и восемью годами.

Обращаю Ваше внимание — эксперимент мною выполнен по принуждению.

Дальше стояла подпись.

Дункан вложил письмо обратно в конверт.

Прочитанное не добавило ясности, а термины «физический модус» и «самообнаружение» не понравились ощущеньем чего-то враждебного.

Или тем, что блеф начинает выглядеть очень искусно построенным, а люди не тратят силы на пустяки?

Люди… то они выглядят все одинаково, то кажется, что мир состоит из совсем непонятных существ.

Почему доктор написал письмо от руки, а не вывел на компьютере?

Ответ не требовал долгих раздумий: либо письмо написано за пределами дома, либо, полагая, что будет проведена графологическая экспертиза, доктор хотел предоставить убедительное для нее количество материала.

Капитан подумал об отсутствии отклонений в почерке — тех самых, с признаками неадекватности — они бы выручили.

Но что толку думать о том, чего нет.

Порадовали только стрелки часов близостью к ланчу.

Однако… что если этот доктор, обзывающий человеческое тело «физическим модусом», и раньше не был нормальным? Не сумасшедшим, нет, а как это называют — со смещением в психике.

Лет пять назад в рамках очередного цикла повышения квалификации Дункан слушал курс судебно-медицинской психиатрии, и информация стала сейчас легко вспоминаться.

На первой же лекции маститый профессор подчеркивал: любая патология проистекает из нормы, поскольку ей просто неоткуда больше проистекать. Патология есть действие нормальных физиологических или психических механизмов в неправильных количествах или ошибочных направлениях — таким образом, все психические болезни возможны лишь в силу того, что содержание каждой в малой степени природно находится в человеческой психике. Речь при этом идет не о болезнях, а о наклонностях, болезнь же возникает лишь как следствие значительных нарушений баланса. Дункан хорошо помнил и слова про «манию», которая переводится с греческого не только как «безумие», но и как «восторженность», то есть радостное следование какой-то идее. Этим объясняются многие подчиняющие человеческую жизнь увлечения, странные на взгляд прочих людей.

Капитан засобирался на ланч.

Недавно, например, газеты писали о едва выжившем в джунглях скандинавском ученом, специалисте по тропическим бабочкам. Какого, спрашивается, рожна его туда понесло? Почему скандинава так потянуло к чужеродным бабочкам, что жизнью рискнуть не жалко? Изучал бы в своих северных водах акул.

На тех интересных лекциях профессор приводил им и исторические примеры «маниакальной восторженности». Тут не важны имена и конкретные происшествия, но очень впечатляет сама картина: обеспеченный человек бросает семью, любовницу, собаку, профессию и отправляется в чертову даль, в страну, с которой его ничего не связывает, чтобы защищать людей, с которыми его тоже ничего не связывает. Обычно такие герои там гибли, часто от рук самих же спасаемых, а в случае счастливого возвращения их биографы затем очень путано объясняли смысл происшедшего.

Итак, доктор, как сам сообщает, много лет занимался психической энергетикой и, видимо, делал это вполне здравомысленно до какого-то времени. А позже научная увлеченность потеряла коррекцию, явился проект с переселением душ, которые в его терминологии подозрительно сухо именуются психоэнергетическими субстратами. Как человек природного маниакального типа, доктор скоро оказался настолько захваченным этой идеей, что она стала главной темой его жизненного существования. Помнится, профессор говорил, что патология «идеи фикс» может вовсе не открывать себя в бытовом поведении, особенно если человек держится замкнутого образа жизни.

Дункаан не заметил, как оказался уже почти у кафе.

Таким образом, доктор искренне верит в то, что пишет. Плюс к этому, он пишет не только ради предупреждения, но подсознательно не желая прослыть убийцей. Криминальным коллегам Джино доктор тоже сообщил нечто в подобном роде — отсюда возникли слухи.

Капитану несколько раз намекали, что могут выделить персональный столик, но он предпочитал садиться всегда с кем-нибудь, и это нравилось подчиненным.

Интересно — своего предшественника за полгода он здесь ни разу не видел.

Капитан и спросил об этом у молодого сержанта, как только уселся в соседнее кресло.

— Старый начальник, сэр, вообще здесь редко бывал. На ланч ездил домой. Да вот, жена у него померла как раз перед пенсией.

— Дружно жили?

— Кто знал, говорят, очень любили друг друга.

В ожидании заказа, Дункан решил позвонить Коннерсу, чтобы договориться о встрече и кое-что обсудить.

Автоответчик, подтвердив правильность попадания, уведомил, что хозяин будет только вечером после семи.

Встреча с Лизой у капитана была назначена на половину седьмого.

Закончивший трапезу сержант попрощался и очень кстати освободил место — в кафе появился инспектор, еще издали Дункан заметил самодовольство в лице подчиненного.

И в том, как тот подошел к столику, чувствовалась уважающая себя усталость.

Капитану принесли баранину с молочным соусом, инспектор скосил глаза и заказал то же самое, и еще бокал светлого пива.

А затем произнес в растяжку:

— Я, сэр, заслужил.

— Хвались.

— Раскопал любопытную очень деталь.

— Гувернантка что-нибудь соврала?

— Ничего не соврала — в 18.26 вышла из ворот и села в подъехавшее авто. Из последних и весьма недешевых моделей.

Поднятый указательный палец дал понять, что «любопытная деталь» именно здесь.

— И за рулем? — следуя этой подсказке, произнес Дункан.

Баранина требовала быстрого употребления, так как, охлаждаясь, теряла во вкусе, с рассыпчатым картофелем тоже не следовало тянуть, еще капитан прихватывал из салатной вазочки помидорные дольки.

— И за рулем женщина. Какая — я на пленке не углядел, но согласитесь, сэр, интересное ведь обстоятельство?

— Очень!

Искренний ответ последовал, больше, от вкусовых ощущений.

— Номер удалось увеличить и разобрать. Знаете, чья машина? Весьма известной в городе дамы — хозяйки ночного клуба, самого крупного в городе. Не слишком подходящая рекомендация для гувернантки, не правда ли?

Прохладная помидорная долька приятно вставилась в нежное мясо, Дункан с чувством кивнул головой.

— Однако не это главное, сэр.

Инспектор, перед которым поставили бокал с пивом, сделал большой глоток.

— Эту дамочку, — он быстро утер губы салфеткой, — знает весь город, и полгорода знает, что она была любовницей Ванлейна до его женитьбы на Ромми.

Капитан продолжил процесс.

— Как вам, сэр?

Пришлось прерваться, он неопределенно двинул плечами:

— Если ты клонишь к тому, что старая подруга Ванлейна подсунула ему девицу, то для чего вводить ее в дом в качестве гувернантки? Он мог приобрести для нее квартиру в удобном для их встреч месте. Зачем тащить ее жене на глаза?

— Не знаю, но чувствую — что-то не так. И вот еще информация: никто из охранников не помнит, чтоб видел Ванлейна, стоящего там наверху у края крыши.

Инспектор взялся за пиво, а капитан вернулся к еде.

Однако интерес к ней снизился, потому что в голову полезли мысли.

— Помнишь, гувернантка на вопрос, где находился Ванлейн к моменту ее ухода, ответила, что, скорее всего, у себя в кабинете.

Инспектор отвел бокал ото рта:

— Точно, сэр. А Марта сказала, в начале детского ужина хозяин обычно поднимался наверх. Значит, гувернантка в тот вечер…

Инспектор откинулся, освобождая официанту место поставить блюдо, и капитан за него докончил:

— …перед уходом с работы забежала в его кабинет. Ладно, копни дамочку напрямую.

— А как?

— Через подругу — хозяйку клуба. У наших ребят, которые занимаются ночными заведениями, что-нибудь на нее есть. Скажи, я приказываю помочь.

Вариант присутствия в доме «третьего» человека тоже требовал проверки. Он, впрочем, казался сомнительным из-за собаки, но проверка диктовалась даже простыми формальностями. Дункан поэтому велел инспектору отправить кого-нибудь из молодых полицейских в охранное агентство для идентификации всех входивших и покидавших территорию лиц, точнее — на поиск непарного случая.

— За сколько дней ему посмотреть?

— За трое суток до гибели.

Ничего особо приметного в чертах лизиного лица, но когда она улыбается, лицо становится привлекательным, а когда внимательно слушает — выразительно-тонким.

А так… промелькнет легкая светленькая фигурка где-то на улице, и не заметишь.

— Формально дело нами квалифицировано как несчастный случай и уже завтра будет закрыто прокуратурой. Однако никакого алиби нет ни у миссис Ванлейн, ни у Марты. В то время, когда произошло падение, обе они якобы находились в смежных помещениях и обсуждали хозяйственные дела — не исключен ведь и преступный сговор. Наконец, в этом большом доме мог спрятаться некто третий, которому через день легко было ускользнуть среди гостей.

— Сэр, если прокуратура закрывает дело, мои действия будут незаконны?

— Ваши действия абсолютно законны, так как вы выполняете приказ начальства. А вот мои, — чтобы выглядеть уверенней, капитан посмотрел мимо ее лица, — мои действия не очень законны, но почти не наказуемы. Я не отвлекаю на это дело наш полицейский ресурс, вы просто меняете легальную работу, а вечером, как обычно, занимаетесь сбором информации по наркоторговле. Впрочем, Лиза, вы можете отказаться и работать по первому варианту.

— Наоборот, сэр, мне интересно.

В улыбке появился успокаивающий оттенок, и даже немного ласковый.

— Спасибо, мне приятно с вами общаться.

— Мне тоже…

Девушка не нашла правильного продолжения, на миг растерялась и смешно дернула плечиками.

Но сразу за тем в ней заговорил офицер полиции:

— Конкретные инструкции, сэр?

— Дети, прежде всего. Они были в разных частях дома, могут, сами не зная того, обладать ценной информацией. У вас ведь хорошо складываются контакты с детьми?

— С маленькими еще не пробовала.

Он не сказал Лизе о письме доктора, однако не только из опасения скомпрометировать дело откровенно фантастическим сюжетом, важно еще, чтобы агент поработал без лишнего пресса.

В машине по дороге домой пришла мысль поиграть в арифметику. Инспектор назвал время, когда гувернантка миновала ворота — 18.26: минус минута от дома спокойным шагом, минус минута, чтобы спуститься с верхней площадки — остаются еще четыре минуты, потому что Ванлейн поднялся туда не позже 18.20 — Марта сказала, дети как раз закончили ужин.

Конец дня выдался ветреным с дождевыми тучками, время от времени посыпавшими редким, нехолодным дождем, и хотя Дункан вернулся домой еще до темноты, за окнами было так тускло, что для веселости он зажег почти везде свет.

Только ничего не изменилось внутри.

Удивительно, двадцать четыре года скучного терпеливого брака, после которого, он думал, задышит полной грудью, а теперь оказывается — грудь разучилась дышать. Полгода уже каждый вечер он приезжает вот так домой, ужинает, а потом щелкает программы телевизора или, тоже какими-то урывками, что-то читает. Объяснять себе самому, что это адаптивный период и скоро он по-настоящему заживет, уже глупо. Нужно такой образ жизни менять.

Дункан отложил звонок Коннерсу на после ужина, но тот очень скоро позвонил сам.

И предложил поужинать у него.

Идею, в том числе отвечавшую планам изменить образ жизни, следовало оценить положительно. Тем более, тут ехать всего минут пять.

Капитан потратил на дорогу даже меньше пяти минут, а когда вылез из машины, увидел хозяина, стоявшего в ожидании под козырьком на крыльце.

Через минуту препровожденный в большую гостиную Дункан сел в мягкое кресло и слегка задумался над вопросом об аперитиве.

Раздумье привело к сухому вермуту, хозяин же выбрал себе текилу.

На стене гостиной висела портретная фотография, и пока Коннерс читал медицинское заключение о смерти Ванлейна, Дункан попробовал ее разглядеть — не пожилая еще женщина с темными, закинутыми назад волосами… умные внимательные глаза… а больше, пожалуй, ничего про такое лицо не скажешь.

Хозяин, сосредоточившись на чтении, даже не притронулся к своему напитку, и капитан в одиночестве маленькими глотками попивал вермут.

После заключения о смерти Коннерс пробежал краткие сведения от лечащего врача, тоже сводившиеся к тому, что погибший был «практически здоров», и показалось, именно такой вывод был для него не только ожидаемым, но и отчего-то желательным.

Капитан счел нужным напомнить:

— Никто не исключает развившуюся за последнее время стенокардию.

— Разумеется, дорогой, разумеется, — вежливо произнес хозяин, только теперь вспомнивший о текиле.

Он поднял стаканчик, желтоватое содержимое с приятностью поместилось внутрь.

— Ва-а… стенокардия. Но много совпадений, вы не находите?

— Слухи в криминальной среде о возродившемся Джино стали результатом такого же адресованного им письма.

Дункан увидел на столе пепельницу и попросил разрешения закурить, хозяин, пододвинув ее, покивал головой:

— Вы правы, так могло быть.

Слова прозвучали, однако, с тем равнодушием, за которым чувствовалось окончание: «а могло и не так быть».

— Послушайте, я сегодня несколько раз ловил себя на том, что мы занимаемся ерундой, — Дункан не смог скрыть в голосе раздражения. — Ну что, мы всерьез верим в переселение душ?

На прямой вопрос хозяин ответил мимикой в смысле «зачем прямо так», а вслух произнес:

— В то время охраннику со стороны виллы солнце слепит глаза, они обычно смотрят в сторону улицы.

Он быстро снабдил себя и гостя новыми порциями.

— Я тоже, мой друг, временами чувствую себя смешным фантазером. Но странные совпадения, а? Согласитесь, что странные.

Дункан принял бокал.

— Спасибо. Да, странные, поэтому я решился на одну несанкционированную разработку.

— Так-так?

Коннерс слушал не отводя глаз, и в глубине их запрыгали огоньки.

— Отличный ход! Отличный, мой дорогой!

Завтра утром она явится к миссис Ванлейн и представится двоюродной сестрой одного из охранников. Капитан ловко придумал способ ее устроить, очень естественный: охранник узнал про освободившееся место гувернантки и попросил взять сестру, у которой отличное резюме. Ее завтра ждут.

Капитан умный. Видно по лицу — ум, честь — все хорошее вместе.

И она должна стремиться к тому же, развивать в себе хорошее, что есть от природы.

Природа… странная она все же…

Почему дает людям разное?

Вот из двух соседских девочек одна была добрая, переживала за других, а вторая — хитренькая, завистливая, — абсолютно разные натуры еще в дошкольном возрасте, хотя росли во всем одинаково, у похожих среднего достатка родителей.

Любят болтать про социальную среду, которая формирует людей, в вот откуда в маленьком человеке ярко выраженные черты?.. Или та законченная мразь, с которой ей приходится сталкиваться по профессии — никакие научные выдумки не дадут объяснений, потому что многих никто на дно не бросал, сами туда с удовольствием опускались.

А еще попадаются тихие, но такое чмо-чмущее, что мозги им служат только банку пива открыть.

Гостеприимный Коннерс перекормил: свинина, печеный лук, сыр, маслины.

Вкусно, но так много нельзя.

Капитан выпил перед сном обычную порцию чая и захотел еще.

Он пока не проанализировал собранную Коннерсом информацию, и как раз пора это сделать.

Просто зависть берет, сколько энергии в человеке, старше него на целых двенадцать лет: за день Коннерсу удалось опросить нескольких бывших коллег доктора из числа наиболее близких, отыскать и систематизировать сведения из Интернета, кроме того он сделал запросы по электронной почте, и даже в разные концы земного шара.

Дункан, по привычке расположившись на кухне, налил себе чаю и взялся за выданный ему Коннерсом текст, чтобы продумать и выделить главное.

Итак.

Аргентинец, белый, из семьи сельской буржуазии. В восемнадцать лет парень поступает на физический факультет университета в Буэнос-Айресе. Учится на отлично, однако по завершении поступает вдруг на первый курс медицинского факультета, и не в Америке, не в Европе, а в Индии, в Дели. Заканчивает на год раньше общего курса, тоже с отличным дипломом, по специальности «Невропатология». Дальше известно лишь, что одиннадцать лет работает в госпиталях в индийских провинциях. За это время опубликовал около тридцати научных статей и получил звание полного профессора того же Делийского университета. С короткими интервалами умирают его родители, он возвращается в Аргентину, продает небольшое наследство и уезжает на Филиппины, где работает четыре года в частной клинике. Не исключено, отмечает Коннерс, доктор был ее совладельцем или даже главным владельцем. Список научных медицинских работ доктора кончается индийским периодом. И лишь много позже, когда доктор в возрасте за сорок обосновался в их городе, он публикует работу в одном из научных журналов. Однако физическом, а не медицинском. В городском госпитале он возглавляет отделение невропатологии, считается среди коллег отличным специалистом, занимается экспериментальной работой, финансируемой на свои деньги, об этом говорит неохотно, ссылаясь на длительный исследовательский период и недостаточное пока наличие результатов. Никто из бывших коллег доктора не замечал у него отклонений и даже простой неуравновешенности. Джино — его троюродный брат. У них общий прадед, только родители Джино перебрались из Аргентины в Колумбию.

Коннерс сказал, что готов поручиться — доктор никак не участвовал в уголовных делах братца и, вероятно, знал о них исключительно по городским слухам — наблюдение фиксировало контакты Джино с доктором редко, и это были именно родственные встречи где-нибудь в ресторане.

Дункан вдруг обнаружил, что давно разминает пальцами сигарету, и дело движется к ее гибели.

Он поискал глазами зажигалку и не увидел, потому что отвлек любопытный вопрос: в письме говорилось об успешных опытах на крысах — интересно, а каким способом доктор убеждался, что одна крысиная индивидуальность переселилась в другую?

Он, кажется, нащупал слабое место — письмо рассчитано на наивных.

Но вспыхнувший радостный огонек тут же угас от слова «рефлекс».

Его произнес мозг холодным, со стороны, голосом.

Конечно, условный рефлекс. Выработанный у одной крысы, он начнет вдруг проявлять себя у другой, ранее его не имевшей. Или еще проверка через запоминание обстановки, когда новая крыса вдруг прекрасно знает что где. Способы проверки отнюдь не сложны.

Зажигалка сама нашлась в нагрудном кармане, но Дункан не закурил, потому что сделалось беспокойно.

Надо узнать как можно больше о докторе, про последнюю его статью в том числе. Завтра же поднять из архива медицинское заключение о смерти Джино, Коннерс упоминал про сердце, но бегло и непонятно.

И проинформировать все-таки Лизу?..

Нет, Лизу не стоит втягивать. Пусть пока наблюдает.

 

V

Она прошла на территорию ровно в половине девятого и лишь успела подойти к парадному входу, как из дверей выпорхнули четверо ребятишек и встали вдоль в линию. Следом появилась стройная брюнетка в элегантном костюме с юбкой чуть выше колен, на небольших каблуках, успела заметить Лиза, потому что своих ног брюнетке и без того хватало. Ухоженные волосы опускались к плечам, слегка там внутрь загибаясь.

Костюм красивый и не дешевый, но, строго говоря, доступный и по ее деньгам.

Лиза улыбнулась хозяйке, детям всем сразу и представилась.

Брюнетка любезно кивнула в ответ и обратилась к детям, прозвучал мелодичный, довольно низкой тональности голос:

— Извольте слушаться мисс, чтобы ей не приходилось повторять дважды. Не забывайте, за нарушения будете нести коллективную ответственность.

Она повернулась к Лизе, лицо оставалось приветливым, но без улыбки.

— Я вернусь к шести вечера, увидимся. По вашему резюме, не сомневаюсь, что прекрасно справитесь.

Брюнетка быстро пошла к стоявшему в стороне у клумбы автомобилю, но вдруг обернулась.

— Устраивает оплата, которую я назвала вашему брату?

— Вполне, благодарю вас, мадам.

— Я рада.

Лизе хватило одного взгляда на автомобиль — двухместный, легкий и низко посаженный, багажник очень малообъемный, а под сиденьем едва спрячется кошка.

Утро у капитана выдалось хлопотливым.

Минувшая вечерняя непогода, противная для нормальных людей, совсем иначе воспринималась преступниками: угонщики, любители вырвать сумочку и прочие разнокалиберные подонки выполнили двойную норму. Впрочем, радовало, что полиция сумела ответить достойно — «улов» годился для победного рапорта. Но кто-то в следственных кабинетах упирался, врал или выторговывал максимум послаблений за то, что сдаст приятелей, и несколько адвокатов уже досаждали, мешая работать. Капитану приходилось заниматься сразу несколькими делами, ко времени ланча он раз десять произнес «подождите», а на ланч отправился с опозданием. Однако без всякой усталости, даже наоборот, от уверенной профессиональной работы и хороших результатов психика не потеряла, а набрала энергию, катившись по своей колее.

До входа в кафе.

Ступив внутрь, капитан вдруг вспомнил про доставленное из архива медицинское заключение о смерти Джино, и от этого вспомнил сразу обо всем остальном — не по отдельности, а как о целом — темном внутри себя и неприятно живом. Еще он почувствовал, что не очень хочется есть.

Капитан невнимательно сделал заказ — так что официанту пришлось переспрашивать, потом рассеянно поводил взглядом по сторонам, и в поле зрения попал лейтенант, возглавлявший отдел по борьбе с наркотиками.

Тот, в ответ на приглашающий жест начальника, быстро подошел и подсел.

— Слушай, у тебя есть что-нибудь на хозяйку ночного заведения… — он заглянул в бумажку и назвал имя.

Лейтенант отрицательно мотнул головой:

— Официально привлечь не можем. Да и не в ее силах прекратить там мелкую торговлю наркотиками.

— Я про другое. Пугнуть надо, чтобы язык развязала. Помоги инспектору из «убойного», он расскажет, в чем дело.

— Ах это… это организуем.

Лейтенант вдруг подсыпал на рану соль:

— Странно все-таки, сэр, что эти мерзавцы держат так низко цены. Может быть, кроме Майами появился какой-то еще канал?

Даже надежному сотруднику не хотелось говорить о многозначительном обещании из Майами, и Дункан не стал, но пришла в голову здравая мысль: Лиза делала закупки в городских центральных частях — соваться на окраины капитан ей сам запретил, а что если там торговля действительно идет из других партий?

Прикинули и решили поэтому провести прямо сегодня вечером на задах города пару облав.

После ланча, когда оперативно-следственной суеты стало меньше, образовалось время познакомиться с заключением о смерти Джино.

Раскрыв папку с некоторым для себя принуждением, Дункан увидел на внутренней стороне конверт, откуда торчали уголки фотографий, но отвлекаться на это не стал — нужно было преодолеть возникшую неприязнь к чтению.

Кратко, с одинаковым результатом характеризовалось состояние внутренних органов тридцатипятилетнего мужчины… «не обнаружено», «не замечено»… человек был абсолютно здоров, даже без признаков легких расстройств, вроде гастрита.

Дальше пошла главная часть заключения — о непосредственной причине смерти.

Тоже короткая, всего две страницы.

Выяснилось быстро, однако, что изложение трудное.

И уже на середине капитан понял, без консультации не обойтись — кое о чем можно догадываться, но некоторые фразы вообще не берутся по смыслу.

Тем не менее, напрягшись, он внимательно дочитал, чтобы правильно организовать вопросы.

Некорректно было выдергивать по такому давнему делу какого-нибудь медэксперта сюда, в полицейское управление, приличнее самому подъехать на их рабочее место — в морг.

Вспомнив про фотографии, Дункан вытянул их из конверта, чувствуя ощупью, что снимков около дюжины, и начал рассматривать по одному.

На первом полицейский фотограф запечатлел общий вид лабораторного помещения и голого человека в углу на медицинской кушетке, к которому от высоких штативов шло десятка два проводков самого разного цвета.

Второй снимок приблизил кушетку с человеком: сложение спортивное, проводки крепятся к разным частям тела небольшими черненькими присосками.

Еще ближе. Видна хорошо голова, выражение лица напряженное, с полуоткрытым ртом, однако без искажений от боли. И словно смерть застала его на глубоком вдохе. Проводки у висков, лба и два еще уходят на затылок под голову.

Затем пошли снимки фрагментов тела: грудная клетка, живот, руки, ноги…

На щиколотках почему-то особенно много контактных креплений.

А на последнем фото обнаружился полагавшийся для сравнения портрет живого Джино, видимо, изъятый при домашнем обыске.

Эффектный полупрофиль с ласковым взглядом на мир.

Красивый малый.

И ухаживал за Ромми Ванлейн.

Вернее, тогда она еще не была Ванлейн.

В общих чертах со своими подопечными Лиза разобралась уже к середине дня.

Прежде всего — они вполне дисциплинированны.

А по тому, как утром к ним обратилась миссис Ванлейн, ясно, что внимание этому здесь уделяли достаточное.

Близнецы — Герда и Алекс — непохожая пара, так называемые «разнояичные» близнецы, таких, кажется, по статистике не больше десяти процентов. Девочка светленькая, совсем без маминых черт — наверное, тут гены отца, а мальчик как раз похож на мать, и волосы у него темнее.

Еще один мальчик, Эдди, это у которого мама во Франции, немножко хлюпик и, судя по тому как он говорит — быстро, иногда чуть захлебываясь, — мальчик нервичен. А вот темнокожий Уильям — сын Марты — покрупнее прочих, спокойный и молчаливый.

Герда, как и положено девочкам в этом возрасте, ростом и физически почти не уступает мальчишкам. А по характеру, очень похоже, вообще не любит никому уступать.

Эдди и Уильям идут ей по мелочам навстречу, но родной брат не слишком к этому склонен, и в первой половине дня у них были две легкие стычки.

В целом наблюдается общее равенство — хозяйские дети не имеют никаких преимуществ и, кажется, не пытаются себе их присвоить.

— Не очень оторвал от дела?

— Присаживайтесь, капитан. Люди, с которыми я работаю, уже никуда не спешат.

Человек в светло-зеленом халате тоже сел, взял протянутую ему папку и пробежал вынесенный на обложку титул.

— Помню. Хотя данную экспертизу я сам не проводил, но помню, что случай был крайне неординарный. Потерпите несколько минут, я прочитаю и освежу память.

Для специалиста текст, естественно, не представлял сложности, поэтому ждать пришлось очень недолго.

— Что же именно мне объяснить, капитан?

— Там, если не ошибаюсь, электрофизиологические термины, этим заключение очень отличается от обычных, — Дункан вынул листок бумаги. — Есть вопросы по отдельным местам.

— Или лучше я перескажу все своими словами?

— Превосходная идея, док.

— Ну-с, вы правы относительно электрофизиологических терминов… — он приостановился. — Помнится, труп обнаружили в клинической лаборатории под клеммами с проводами?

— Верно.

— Да. Но что именно это были за токи, осталось полной загадкой. Токи слабого действия, так как в контактных местах отсутствовали ожоги. Впрочем, термин «слабые» не надо понимать в умаляющем смысле, все биологические токи и электрополя — слабые, однако они руководят мощнейшими органическими процессами.

Дункан вспомнил, во вчерашних новостях показывали соревнования, где маленькая китаянка толкнула немыслимый вес много за сто.

Человек напротив снисходительно улыбнулся:

— Китайцы, конечно, интересные существа, но есть более крупный животный мир — слоны, киты… Обратите внимание не только на мышечную силу, но и на другие возможности. Кашалот, например, погружается на глубину в полторы мили, глубину, на которой деформируется корпус подводной лодки, — и ведет там охоту. А есть значительно более глубоководные жители, чьи биологические ткани функционируют при, казалось бы, фантастических давлениях.

— Наука не знает почему?

— Вообще-то знает, — собеседник вдруг ухмыльнулся и уточнил: — Кое что знает, а кое о чем договаривается внутри себя, что об этом знает. Но если коротко говорить, существуют различные генетически записанные программы развития вещества.

— Все записанное можно переписать?

— Как вы сказали?

— Нет, просто мелькнула фантазия. Вернемся к причинам смерти. Прежний начальник полиции сообщил мне, что сердце вышло из строя.

На это поморщились:

— Не совсем правильная трактовка. Это, так сказать, последняя точка, и их всего две: жизнь кончается либо остановкой сердца, либо параличом дыхательных путей. Финал и причина, вы понимаете, не одно и то же, например, острая почечная недостаточность может привести и к первому, и ко второму финалу, но причина при этом в почках.

Дункану захотелось, не обидев, сказать, что общие медицинские сведения не являются целью его визита, однако говорить не пришлось.

— Капитан, я понимаю, в чем именно ваш интерес.

Эксперт снова открыл папку, перевернул пару страниц… и почувствовалось, что ему все-таки не очень просто ответить.

— Суть в том, что сердце покойного не подвергалось атаке, направлением действия был головной мозг. И в некоторых зонах коры и подкорковой области зафиксированы множественные микрокровоизлияния, — желая подчеркнуть нечто важное, тот поднял указательный палец. — Но никаких изменений в зоне головного мозга, которая ведает сердечной деятельностью, не обнаружено. Вы ведь знаете, что у каждого органа есть свой центр?

— Знаю.

— Так вот, действие оказывали совсем на другие участки.

— Как это могло повредить сердцу?

— О, крайне просто. Активация любого участка головного мозга почти обязательно вызывает где-то компенсационное торможение, и наоборот, — палец уткнулся в папку. — Мозг этого человека подвергся активнейшему воздействию, и видимо, индуктивные, то есть вторичные, волновые сигналы вынуждали сердце резко менять режимы.

— С какими зонами шла работа? — нетерпеливо произнес Дункан.

— Капитан, я к этому и веду. Вы слышали что-нибудь про молчащие зоны?

— Только что они есть.

— Да, около сорока процентов от объема. Вот они и подверглись специфической и очень интенсивной обработке.

— «Молчащие» — значит, они не отвечают. Или тут нечто другое?

Эксперт поощрил гостя улыбкой:

— Вы совершенно правы, эти участки мозга названы так именно оттого, что при их раздражении не проявляются какие-либо эффекты.

— Где не проявляются?

— Простите?

Напротив Дункана на стене лаборатории виднелось гнездо для кабеля — если воткнуть туда контакты, случится «раздражение» электросети, однако эффект будет наблюдаться не здесь, а на другом конце кабеля, даже за много миль отсюда.

— Что вы имели в виду, капитан?

— Простите, я оговорился. Чем все-таки можно охарактеризовать эти молчащие зоны?

Эксперт повел бровью, словно досадуя, в том числе на себя самого.

— Современная электрофизиология здесь далеко не продвинулась, и самое интересное — особенно никогда к этому не стремилась. Догадываетесь почему?

— …Пожалуй. Раз эти зоны напрямую не связаны с внутренними органами, от них мало толку для практической медицины?

— Совершенно правильно, капитан, слишком отвлеченные исследования имеют мало шансов на хорошее финансирование.

— Значит, никаких специфических свойств?

— Только некоторые нейротропные особенности. В частности, в этих зонах наблюдается значительно повышенное содержание нейромедиаторов — серототина, ацетилхолина.

Дункан не смог бы и повторить двух последних названий, однако внимание зацепилось за другой термин.

— Какие-то медиаторы… то есть посредники?

— Нейромедиаторы? Да, именно посредники между различными нервными клетками, помогающие им функционировать в виде комплексов, тоже очень разных.

— Следовательно, в молчащих зонах много того, что позволяет вести переговорный процесс?

— Остроумно.

Улыбка была недолгой, человек еще раз обдумал фразу и с серьезным уже видом кивнул головой:

— По сути вы определили все точно.

Марта словно явилась из того первобытного мира, где все имело непосредственный смысл, жизнь подчинялась необходимым действиям, и никто не ставил отвлеченных проблем. Лиза не любила быстро складывать впечатление, но в этом, относительно Марты, почти что не сомневалась.

А вообще, за сегодняшний день она склонна была выставить себе хорошие баллы, так как детское доверие оказалось вполне завоеванным. И простенький ход очень расположил к ней Герду.

Перед ужином они играли сзади на лугу в футбол — леди против джентльменов, вдвоем против трех.

Девочка физически очень ловкая и с отличным игровым мышлением. К тому же, Лиза старалась не забивать сама, а выводила ее на удар, и та прекрасно справлялась. В результате джентльмены были сокрушены, а отличившаяся Герда с трудом скрывала свое ликованье.

Вечером Лиза немного поговорила с миссис Ванлейн, несколько всего минут.

Красивая женщина.

Умная.

И еще. Совсем не хочется фантазировать, однако не было ощущения, что у нее горе.

По дороге назад в управление Дункан полагал обдумать случившийся сейчас разговор, но коснулась приятная мысль о вчерашнем вечере в гостях у Коннерса, и рассуждения направили себя в другую сторону: о симпатичной манере людей небольшого города держаться поближе друг к другу, что этому надо соответствовать… вот и его сотрудники любят вечерние посиделки в их полицейском кафе, говорили, бывает весело… а так как Дункан очень примитивно готовит, туда и надо пригласить в порядке ответной акции Коннерса… в ближайшие дни…

А почему в ближайшие дни, а не прямо сегодня?

Идея, чуть повитав, превратилась в решение.

Оказавшись скоро у себя в кабинете, капитан попросил секретаря заказать им столик, а сам позвонил Коннерсу и надиктовал на автоответчик приглашение к половине восьмого.

Погода за окном надумала исправляться, облака по-прежнему закрывали небо, но поднялись и избавились от дождливых грязноватых оттенков.

Все равно дело к зиме.

А несколько дней назад он наблюдал еще теплый солнечный диск, уходивший за край почти безоблачного синего неба.

Где это было?..

Да, на верхней площадке дома Ванлейнов.

Еще наблюдал уходящий в бесконечность зеленый пейзаж… на секунду пейзаж отлично представился, но тут же ушел, и на смену ему, незваные, явились фрагменты площадки — стол, за которым сидел Ванлейн, очки, газета, пепельница, стакан с недопитым соком…

Еще через полминуты капитан быстро набрал по внутренней линии номер инспектора.

Сначала никто не брал трубку, потом ответил какой-то другой сотрудник:

— Он, сэр, ушел сегодня пораньше. Вечером у него еще работа в ночном клубе.

— Да, помню, спасибо.

Осматривая площадку в тот день, Дункан зафиксировал ряд отдельных деталей. К деталям в оперативной работе он относился как к живым — полежат до времени, а потом вдруг сами задвигаются, — вот сейчас шевельнулась одна.

Фотографии у инспектора в закрытом служебном сейфе, завтра надо прямо с них и начать.

Дома, приготовляясь к вечернему выходу, Дункан провозился с подбором к костюму рубашки и галстука.

Понемногу приходя в раздраженное состояние.

Он покупал что-то бог знает когда, в шкафу полно всякой дряни, но фасоны, годные для официальных мероприятий, для увеселений сейчас, возможно, не те.

В последние годы их супружеской жизни жена часто проводила время с друзьями из своей университетской среды, а он редко куда-нибудь выбирался. Да почти никуда, если отбросить бассейн и спортивный зал. Вот и сделана уже карьера, надо жить, а получается, он этому не учился и не умеет.

Закругляться пришлось второпях, и почти с отчаяньем Дункан выхватил коричневую сорочку и к ней красный галстук.

В доме не было большого зеркала, по дороге, пытаясь представить, как это выглядит с серым костюмом, он чуть не врезался в микроавтобус, и приехал с колющей мыслью, что жизнь его сжалась в тугое кольцо.

Правда, прибыл без опоздания.

А в фойе перед зеркальной стенкой вдруг замер — темно-серая с блестящим оттенком ткань хорошо сидящего костюма словно и замыслена была для сочетания с коричневым и немного красным. Капитан расстегнул пуговицы на пиджаке… вышло еще лучше, и даже несколько шиковато.

— Вы очень элегантны, сэр, — улыбаясь, сообщил вышедший встретить администратор. — Форма вам к лицу, но так значительно лучше.

Дункан здоровался на ходу, в зале было много улыбок и женщин, странной показалась совсем недавняя мысль, будто жизнь его чем-то скована.

Три столика на две персоны располагались у дальней стены на небольшом возвышении, администратор любезно подвел его к оставленному для них центральному.

Кресла стояли боками к залу, который можно было наблюдать, слегка повернув голову. Капитан, устроившись, хорошо видел лица и видел, как некоторые его сотрудники, склоняясь к дамам, показывают на него глазами, объясняя кто это такой.

Ручные часы показывали тридцать одну минуту девятого, а когда капитан снова повернул голову, Коннерс уже ступил в зал.

Прежнего начальника заметили, несколько голосов произнесли его имя. Тот, двинувшись по проходу, сразу же принялся тормозиться, вынужденный отвечать в разные стороны на приветствия.

А кульминация наступила, едва он достиг середины — люди начали аплодировать.

И под эти аплодисменты ветеран прошествовал к столику, где его встретил Дункан.

Конечно, в городе Коннерса знали не одни полицейские, а по фотографиям местных газет знали, наверное, все.

С возвышения он еще раз поблагодарил публику улыбками и поклонами.

Но когда сел за столик, чуть опустил голову и некоторое время молчал, только раздавались небольшие покашливания и рука несколько раз объясняюще качнулась в сторону зала.

Официант тихо спросил, можно ли принять заказ или ему подойти чуть позже.

— Можно, — встрепенулся гость, — зачем тянуть с правильным делом?

И попросил виски.

Дункан, по совету официанта, выбрал для начала крабовые салаты и свежие овощи.

— Ах, хорошо, дорогой, на людях, — Коннерс откинулся в кресле, посмотрел в зал и еще раз кивнул там кому-то. — Жена последние годы болела, и мне, глядя на нее, тоже ничего не хотелось.

Дункан обратил внимание, что к синему костюму с белой сорочкой Коннерс приделал цветастый золотом галстук, и странное дело, вид получился праздничный и без кича.

— Вот вы умеете одеваться, — уловив внимание к галстуку, произнес тот, — поучили бы и меня.

— Да вы в полном порядке, — стало смешно от того, как он полчаса назад мучился гардеробными поисками. — Знаете, мы с женой с первых лет жили по-разному. Она часто ездила к друзьям, общалась. А я уставал и в свободные вечера больше с книжкой сидел или у телевизора.

Им что-то уже принесли, поставили виски.

— Мы оба жили правильно, дорогой, — Коннерс поднял стакан. — За веру в себя!

Вкусно, светло… приятно от мелодичной французской музыки и чего-то такого внутри, говорившего, что в жизни немало радостей, нужно только к ним повернуться.

Болтали о разном, а о деле начали перед десертом.

Коннерс весь день провел в городской библиотеке и — следовало отдать должное его настырности — получил интернет-консультацию и от медиков, и от специалистов Массачусетского технологического института.

— В той физической статье, помните, после серии медицинских, доктор наш, как мне объяснили, пробовал выдвинуть идею объемного волнового контура.

— Что это такое?

— Нечто каверзное, некая структура из силовых линий и энергетических сгустков, и вот эта шкода передвигается в пространстве.

— Зачем?

— Но все ведь движется, дорогой.

Дункану пришлось согласиться.

— Кроме того, доктор утверждал, что узловые энергетические сгустки сами по себе держатся очень малое время, но, посаженные на источник питания, существуют неограниченно долго, — Коннерс чуть помолчал. — Я добавлю уже своими словами: получается, например, переносная информосистема.

— Вы уже клоните к его биологическим экспериментам, да? Но скажите сначала — как физики отреагировали на ту статью?

— Как на недобросовестную концепцию. Или авантюрную, если угодно. Автор не подтвердил идею, как мне сказали, математической моделью.

— А зачем публиковал?

— Да, я вот тоже задался вопросом, зачем несомненно серьезный ученый пошел на легковесную публикацию. Ответ, представьте, мне пришел на пороге данного заведения, — Коннерс ткнул пальцем в противоположный конец. — Я даже споткнулся там обо что-то. Очень просто: доктор рассчитывал сделать в скором времени более серьезные подтверждающие публикации. А для начала забивал колышек — претензию на открытие.

К десерту им принесли бренди в светлых, расходящихся книзу бокалах. Бренди занимало лишь небольшое пространство внизу, чем Коннерс сразу воспользовался — метнувшаяся внутри волна заходила, поднимаясь у стенок.

— Видите, что происходит, а? Жидкость внутри вовсе не хаотична — там связанные пластические процессы.

Нового, строго говоря, здесь ничего не было, и непонятно, чем так доволен его коллега.

— А теперь… вот, все вернулось на место.

— Не скрою, что я этого ожидал.

Ответ Дункана вызвал почти детскую радость.

— Привычка, мой дорогой, ха, привычка! Я вывел некое содержимое из равновесия, а затем оно обрело прежнее состояние — только процесс произошел во времени, а доктор делал это в пространстве. Еще старик Эйнштейн толковал о чем-то вроде эквивалентности пространства и времени.

— Постойте… в пространстве… то есть, для этого нужно суметь вывести из равновесия?

Коннерс уже был серьезен.

— Именно на что-то такое доктор и намекал в статье.

Он отпил из бокала, похвалив бренди нежным выдохом.

И снова заговорил:

— Теперь о медицине. На Востоке доктор занимался комами и прочими приятными штучками, когда пациент ни там, ни здесь. Его успешные клинические результаты привлекали к себе внимание, но методы доктор держал в секрете.

Капитан вспомнил и рассказал про странные молчащие зоны-посредники и токи, которые шли к ним от проводов через разные точки тела.

Коннерс почему-то к концу рассказа закивал головой.

— Куча контактов на щиколотках, говорите? А ничего особенного, там большое скопление акупунктурных точек — выходов как раз на канальную энергетику.

— Хорошо, допустим. Но причем тут возраст? В письме сказано — семь-восемь лет. Что за странное время для пробуждения… — Дункан чуть не сказал «души» и успел заменить, — чужого сознания?

И не дав ответить, добавил:

— А куда девается свое собственное?

— Эти же вопросы, мой друг, я заготовил для завтрашней встречи, полагаю, у нас будет прелюбопытнейшая беседа, — Коннерс поднес бокал, а в его лице смешались строгость и грусть. — Однако завтра придется сделать алкогольную паузу.

Дункан был вовсе не против, но переспросил, про что именно речь.

— Я договорился о встрече с главным пастором города — славный малый, мы с ним знакомы лет тридцать. Он, кроме прочего, профессор теологии. Только имейте в виду, у истинно верующих сейчас пост.

С дискотеки не уйдешь так скоро, поэтому когда Лиза вернулась домой, на сон оставалось уже меньше семи часов.

Зато она сделала нужную работу, но главное — придумала кое-что оригинальное, способное дать результат. Дети в тот роковой вечер играли в прятки? Отлично, завтра они тоже сыграют, и тоже поближе к вечеру. А утром, как Лиза обещала миссис Ванлейн, она займется с ними музыкой.

Сегодня при проверке у детей музыкального слуха выяснилось, что у Алекса и Герды он почти абсолютный. Эдди слон наступил на ухо, а Уильяма не поймешь до конца, стеснительный — гамму так и не решился пропеть. Но мальчик умненький.

И, засыпая, Лиза подумала, что с удовольствием завтра отправится в дом, где ей рады. Нет, впрочем, одно существо восприняло ее без симпатий и время от времени недоброжелательно и пытливо поглядывает — ротвейлеру она не пришлась по душе.

 

VI

Дункан проснулся, как всегда, минуты за полторы до будильника, который ставил для подстраховки. Мысли, прерванные сном, не погасли в его глубине — вчера, вернувшись домой, он пытался создать из скопившейся информации что-то рациональное, и среди прочего возникла странная и одновременно очень простая идея.

Принято считать, что природа защищает себя рождением нового — воспроизводит. А как можно защитить сам механизм воспроизводства? Если его порождает другой механизм, вопрос не снимается, а лишь переносится. Следовательно, не может быть никакого второго, третьего и так далее механизмов. Но как и почему действует этот единственный, если за ним нет больше уже ничего? Если нет порождающего, нет и самого акта рождения, приходится, таким образом, говорить о сущем, и в каком-то смысле — извечном. Стало быть, и о неуничтожимом.

— Представляете, сэр, какая-то сволочь сегодня утром переехала нашу кошку!

Инспектор вошел к нему в кабинет с опозданием на двадцать минут, прямо в плаще и с мокрыми волосами на лбу.

— Дети в отчаянье, жена тоже недалека от этого.

Капитан ожидал подчиненного с нетерпением, однако совсем по другому поводу.

Что-то сострадательное, тем не менее, следовало сказать.

— Ну… ты выпей кофе, передохни.

Инспектор качнул головой, шагнул назад в приоткрытую дверь и там, полуоборотясь, сообщил:

— Схоронил ее возле забора.

Кошкина трагедия плохо монтировалась со всем остальным, даже наоборот, появилось легкое возмущение тем, что бестолковый зверек нарушил последовательность человеческих действий — находившиеся у инспектора материалы были очень нужны. Плюс к этому, утро вышло спокойным из- за отсутствия серьезных событий ночью, и возникла бездельная пустота.

Дункан поискал в голове мелочи, на которые сейчас освобождалось время, но ничего не нашел.

Ну и как тут бросишь курить?

А ведь он обещал себе сегодня не курить до ланча.

Зажигалка осталась дома, капитан было направился с сигаретой во рту в коридор, однако пришлось вернуться — включилась закрытая служебная линия.

В трубке прозвучал радостный голос:

— Привет из Майами! Слушай, приезжай, покупаешься!

— А работа?

— В ближайшее время ее у тебя поубавится.

— С чего бы?

— А с того, что мы взяли груз почти в тонну. Помнишь, я тебе намекал?

Капитан шумно выдохнул — это был отменный подарок.

— Поздравляю! Ну, молодцы!

— Еще не все. Взяли семнадцать человек, среди них есть курьеры по твоему направлению.

Дункан еще раз поздравил, а приятель на том конце извинился за краткость — у них сейчас самое время допросов.

Капитан от приподнятого настроения отложил сигарету и отправился прогуляться в отдел по наркотикам, чтоб там обрадовать.

Лиза по пути бросила взгляд на многоцветную клумбу, а еще через десять шагов увидела высыпавших на крыльцо детей и миссис Ванлейн, уже садившуюся в машину, — они только помахали друг другу.

В небе среди облаков было много синих прогалин, а в воздухе — детских голосов, тонких и переливчатых, которым очень хотелось одновременно и проводить, и встретить. Скоро все четверо, слегка толкаясь, стояли перед ней, и каждый что-то спрашивал или пытался сказать.

— Стоп-стоп! Сейчас вы узнаете, какая у нас сегодня программа, — Лиза обратила внимание, что нет еще одного персонажа. — А где пес?

Голоса загалдели, смешавшись в неразбериху, вышедшая поздороваться Марта, пытаясь изобразить суровость, громко велела всем замолчать.

— Утром они просто несносные. И лезут к собаке, а та обижается.

Она обратилась к компании:

— Сколько раз говорила я вам, проказники, что это взрослая собака, ей неприятны ваши хулиганские шуточки.

И снова повернулась к Лизе:

— Вы строже с ними, они меры не знают.

Высокая утренняя моторика — обычное явление у детей, и ей лучше дать естественный ход.

— Сейчас мы пойдем на луг и будем учиться тройному прыжку в длину. Значит, пса не берем?

Спортивный план был горячо одобрен, а по дороге она узнала и про ротвейлера:

— Он умный!

— Он хитрый и любит подсматривать!

— Почему он взрослый, если ему, как и нам, только скоро восемь?!

Лиза объяснила про собачий возраст, стала рассказывать про других животных, тех, что мало живут, и тех, которые живут дольше людей…

В результате перед прыжками состоялась краткая и полезная лекция по биологии.

— Сколько у них обычно от больших партий распределялось к нам?

Лейтенант ответил не раздумывая:

— Около двадцати процентов.

— То есть в фунтах от тонны…

— Как минимум шестьсот фунтов, сэр. И вы говорите, арестовали работавших по нашему направлению курьеров?

— Да. Через несколько дней, после допросов, они нам пришлют подробный отчет.

— Здорово, сэр, в ближайшие месяцы у негодяев будет туго с товаром, я отпущу двух ребят в отпуск? Да и сам отправлюсь перед Рождеством. Не возражаете?

— Валяй. А вчера с хозяйкой ночного клуба как поработали?

— Инспектор вам не рассказывал?

— Приходит в себя от переживаний, сегодня утром их кошку раздавила машина.

— Он говорил, у него сиамская кошка.

— Значит, сиамскую.

— Ай, как нехорошо, бедные дети!

Капитан собирался сказать, что сам инспектор ведь не ребенок и занимается гибелью людей, а не кошек и сусликов, как в открывшуюся дверь всунулась голова потерпевшего.

— Вы здесь, сэр? А я ищу.

— Если будете внимательно заниматься музыкой, а потом аккуратно читать и писать, мы не только перед обедом поиграем в футбол, но и вечером перед ужином в прятки.

Как же немного надо в этом возрасте…

Однако после «ура» и подпрыгиваний встал серьезный вопрос:

— Лиза, а кто будет водить?

— Я.

— Сэр, что за радости у вас с наркоотделом, если не секрет?

— Не секрет. Этой ночью в Майами удачно провели крупную операцию, товара взяли на тонну.

Инспектор издал звук, как при забитой шайбе.

Они вошли в кабинет.

— Садись, рассказывай.

— Сами понимаете, сэр, состязаться с Майами мне еще рано, — в инспекторе наконец обозначилась живость, — но кое-что сделано.

— Выкладывай.

— Ребята из наркоотдела прямо у входа взяли одного торговца и двух внутри. Приходим в кабинет к этой дамочке, наш оперативник обращается к ней по-свойски: «У тебя, старая, здесь торгуют». Она к нему тоже: «Ты в сортире ушибся, что сделал такое открытие?» В общем, минут пять ушло на обмен любезностями, и надо сказать, дама выглядела остроумнее. Но шутки шутками, а давление она поняла и про сестру рассказала.

— Сестру?

— У них с этой гувернанткой папы разные, а мама одна.

— Понятно.

— И совсем не то, что мы думали — сестрица у нее чистый ангел, спать согласна только с мужем и готовится к этому уже десять лет. А Ванлейн обратился к бывшей любовнице совсем по другой причине — хотел, чтобы сестра отслеживала его супругу.

— И что та выследила?

— Говорит — не знает. Сеструха ничего особенного не рассказывала, вероятно, и не было ничего.

— А где сейчас эта шпионка?

— Отсыпается, наверное. Работает теперь там в клубе ночным администратором.

— Тащи-ка ее сюда.

— Прямо так, из постели?

— Нет, дай одеться. А сперва принеси мне дело Ванлейна.

Капитан еще раз с удовольствием подумал об операции, которая пресекла поставку большого груза и нарушила хорошо отлаженный наркотранзит. Не поторгуешь уже по низким ценам, провоцируя новичков.

Инспектор заскочил уже в плаще, положил перед ним на стол худенькую папку и скрылся.

Дункан пока не рассматривал следственные фотографии с трупом на асфальте перед парадным крыльцом, потому что не было нужды.

Вот теперь она появилась.

Им очень понравилось, когда Лиза сыграла несколько веселых пьесок. Но правильно говорит Марта, эта публика не знает меры — каждый раз начинались вопли: «Еще-еще!» Пока она не сказала: «Нет, не еще!» и показала простенькую мелодию для одной руки из пяти нот.

Первым запомнил и воспроизвел Уильям, затем остальные. И с удовольствием играли потом синхронно парами — один ребенок в басах, другой в верхних нотах. И тут же она научила их упражнению для разработки левой руки, приказав ровно пять минут поупражняться каждому вечером после ужина.

Когда они беседовали с миссис Ванлейн, та сообщила — у нее нет цели подвергать детей изнурительным музыкальным занятиям, ее вот мучили в детстве шесть лет, а теперь она не прикасается к фортепьяно, хотя очень любит классику слушать. Достаточно, чтобы дети получили элементарную грамоту и ощутили музыкальную привлекательность. Лизе понравился этот разумный подход.

Пес тоже заинтересовался музыкой, когда Лиза играла легкие пьесы. Возник из глубин дома и уселся в углу.

Из нескольких фотографий крупного плана он выбрал одну, где в объектив попала верхняя часть лежавшего на боку тела. Лицо в полупрофиль с зажмуренными глазами, правая рука на асфальте за головой, с кистью, ушедшей за рамки кадра. Но капитан всматривался в другое: кисть левой руки, два раскрывшихся пальца — средний и указательный, рядом, почти впритык, окурок сигары.

Сигара прогорела до небольшого остатка, который, тем не менее, отлично запечатлелся. Этот маленький кусочек из свернутых табачных листьев рассказал сейчас кое о чем.

Капитан сложил все прочие снимки назад в папку, а этот, открыв ящик стола, засунул в конверт, где уже находилась фотография Джино.

Трудно пережить второе рождение, мир мгновеньями раскрывается, как бутон, а страх охватывает оттого, что чудо может прерваться.

Инспектор обернулся менее чем за час.

Пропуская в кабинет вперед себя даму, он с порога сообщил, что гостья готова любезно рассказать обо всем, а молодая женщина, еще не успев сесть, подтвердила:

— Боюсь только, что ничего важного, сэр. На первой встрече я промолчала, видите ли…

Она замялась, и капитан сразу пришел на помощь:

— Не хотели говорить про чужие семейные дела и выставляться участником этой истории.

— Так, сэр.

— Не беспокойтесь, мы нормальные люди.

— Сами не без греха, — дополнил инспектор.

Последнее замечание особенно хорошо подействовало, выражение ее лица оживилось.

— Около года назад миссис Ванлейн, сидевшая раньше с детьми, захотела вернуться к профессии. Знаете, она очень умная. Мы не особенно сблизились, но общались, она с отличием закончила университет и за опубликованные до супружества работы готовилась получить звание доктора.

Гостья вдруг встрепенулась, кинула взгляд вниз на платье, потом с робким выражением посмотрела на капитана.

— У меня что-то не так?

— В порядке, почему вы спросили?

Она опустила голову и взглянула уже исподлобья:

— Вы странно смотрите.

— А-а, вы похожи на мою бывшую жену.

— Развелись?

— После двадцати четырех лет совместной жизни.

— Двадцати четырех? — женщина приосанилась. — В таком случае мне лестно, сэр.

В ее заблестевших глазах запрыгали крохотные бесенята.

— Благодарю вас, мэм, — Дункан достал сигаретную пачку. — Закурите?

— Спасибо.

Капитан обратился к инспектору:

— Слушай, добудь огоньку.

Некурящий инспектор изобразил тоскливый протест и отправился.

Дункан быстро воспользовался ситуацией:

— Там, я видел, прекрасные зеленые поля. Удобно гулять с детишками?

Женщина улыбнулась:

— Превосходно, сэр.

Она заговорила о том, как сама любит природу, капитан улыбчиво покивал головой и вкрался в первую паузу:

— Гольфисты, наверное, катали хорошеньких детей на тележках?

— О, это страсть только Уильяма. Герда и Алекс вообще не любят, когда посторонние с ними сюсюкают. А Эдди, он робок, знаете, мать у него во Франции…

Кажется, гостья хотела сказать что-то не в пользу последней, но вернулся инспектор.

— Да, но не будем отвлекаться, продолжайте, пожалуйста.

— Значит… миссис Ванлейн пожелала приступить к своей прежней работе, а до этого у них что-то произошло. Понимаете? Но он моей сестре не рассказал, что именно.

— Ванлейн подозревал супружескую неверность?

— Мы тоже сначала так думали, — она замолчала, потом произнесла с полувопросительным выражением: — Вряд ли женщина будет сбегать с работы и принимать любовника дома.

— А телефонные разговоры?

Инспектор чиркнул зажигалкой, она прикурила.

— Да, сэр, так сказать, прислушиваться, входило в мои обязанности.

— И ничего?

— Ничего.

Капитану тоже поднесли огонь, но с деланным усилием над собой.

— Ведь если посчитать, — продолжила гостья, — Ванлейн заплатил мне немалые деньги.

Инспектор за неимением других возможностей отвел душу здесь:

— Это для вас они немалые. Там в баре у него, я видел, бутылки ценой в двухнедельную нашу зарплату.

Дункан с трудом удержал улыбку.

— У него, мэм, сегодня переехали кошку.

— Вот такой какой-нибудь и переехал! — на этом, впрочем, пришел конец его пару, и инспектор уже спокойно спросил: — Как вы отчитывались перед Ванлейном?

А капитан добавил:

— И какие он давал установки?

— Он просто хотел, чтобы я регистрировала все происходящее, слушала болтливую Марту… — она оборвала фразу и перевела взгляд на инспектора, — пожалуй, вы правы, Ванлейн мог позволить себе платить, возможно, что просто на всякий случай. Как мы общались? Когда начинался детский ужин, и она читала им из истории, я могла ненадолго зайти в кабинет.

— Но хоть что-нибудь в поведении миссис Ванлейн вы заметили?

— Никаких признаков, что у этой женщины был любовник.

В ее голосе прозвучало то внутреннее женское чувство, которому стоило верить.

Капитан сформулировал следующий вопрос так, чтобы максимально скрыть намек на убийство:

— Скажите, среди знакомых Ванлейнов был кто-то, что называется, «свой в доме». Из тех посторонних, кого, например, даже любит собака?

Обдумывая, она, в точь как его жена, некрасиво выпятила нижнюю губу.

— Нет, сэр, гости являлись часто, но близких совсем, по-моему, никого. А пес этот хитрый и за мной поглядывал.

Гостья с удовольствием последний раз затянулась и затушила в пепельнице сигарету.

— А знаете, эта Марта совсем непростая штучка.

— В каком смысле? — спросил инспектор, отвеивая рукой дым от себя.

— Она рылась в моей сумочке. И даже просматривала записную книжку. Могу сказать совершенно точно, потому что кладу книжку во внутренний карман сумочки всегда корешочком вверх. У каждого человека свои заморочки.

— А почему именно Марта?

— Хозяйки еще не было дома.

— А дети не могли созорничать?

Женщина вскинула брови.

— Исключено, сэр, дети не прикоснутся к предметам взрослых.

Капитан поблагодарил гостью, они попрощались, однако у двери, за ручку которой уже взялся провожавший инспектор, женщина неожиданно вспомнила:

— Был один странный случай, сэр, несколько месяцев назад. Я вечером собралась уходить, и в коридоре услышала их голоса. Мистер Ванлейн громко сказал: «Тебя там не было». Она что-то ответила, а он снова повторил эти слова. Мне показалось, в его голосе звучала угроза.

У Герды типичное неосознанное лидерство — хорошо описанный в психологии случай, когда сильная самодостаточная личность привлекает к себе более слабых и менее в себе уверенных. Эдди и Уильям охотно признают ее первенство, а брат иногда раздражается. Возможно, потому что он самый сообразительный и ловкий во всей компании.

Четыре очень маленьких человека, но все разные.

Уильям — застенчиво-скрытный, кажется, даже с собственной матерью. А Эдди совсем доверчивый и внутренне все время немного расстроенный, оттого что его мама где-то совсем далеко. Утром из Франции от нее пришла открытка, Лиза прочитала ему несколько приветственных фраз и пожелание вести себя хорошо. Эдди спрятал открытку глубоко под рубашку, потом по глазам видно было, что плакал.

А вообще удивительно, что за короткий срок из существ, которые одинаково едят, спят, делают под себя, формируются в одних и тех же условиях совершенно непохожие индивиды.

Лиза повернулась и вдруг увидела — Герда с другой стороны комнаты внимательно на нее смотрит, и девочка чуть замешкалась сменить внимательный взгляд на улыбку.

Рабочий режим вполне отвлек инспектора от утренней кошачьей трагедии.

— Видите, сэр, Ванлейн совершенно не доверял жене. Нанял шпионить гувернантку, просил Коннерса организовать внешнее наблюдение и как-то, наверное, следил сам. И застукал. Вы же слышали, жена отправилась куда-то, он проверил, а там ее и в помине не было.

— Я чувствую, у тебя есть идея.

— Простая, патрон, как идеи большинства преступлений.

Капитан полез в ящик за фотографией.

— Вы слушаете, сэр?

— Слушаю.

— Марта рылась в сумочке гувернантки именно потому, что Ромми заподозрила гувернантку в шпионаже. У них с хозяйкой доверительные отношения. Вы обратили внимание, что служанка зовет ту по имени?

— Обратил.

— Вот и прикроет запросто свою госпожу. А та отблагодарит, деньжищи-то по наследству немереные!

— Похоже на правду. Вот, рассмотри фотографию.

Инспектору хватило косого взгляда.

— Я это видел в натуре.

— Все-таки приглядись.

Тот отвел руку с фотографией к свету.

Потом приблизил к лицу и стал рассматривать по фрагментам.

Затем его взгляд переместился с фотографии на начальника.

— Подсказка будет?

— Окурок сигары.

Глаза полицейского сузились, и показалось, от напряжения, с которым они впились в маленький кусочек снимка, на нем сейчас появятся горящие дырочки.

— Есть, сэр!

— Ну-ну?

На лице у того появилась почти счастливая улыбка.

— Пальцы отпустили сигару лишь после удара о землю, по сути — в момент смерти. А сердечный приступ сопровождается падением сил. Сигара бы выпала раньше, окурок валялся бы там на крыше или отлетел хоть немного во время падения.

— Молодец! Я ведь не в угадайку с тобой играл, мне важно было обнаружить аналогичный ход мысли.

— Помню, сэр, как в начале моей службы я в перестрелке влепил одному в голову. Тот упасть не успел, а из руки уже вылетел пистолет.

— Правильно ты заметил, и при попадании в сердце та же картина.

— Все сходится, сэр. Надо брать у прокуратуры разрешение на доследование.

— Ты оптимист — ни один судмедэксперт не даст заключения, что Ванлейн падал в здравом сознании, сжимая сигару от ужаса.

— Почему не даст?

— Потому что на каждое правило находится исключение. Во-вторых, незачем суетиться. Ты же сам пристраивал через охранника Лизу. Вот и посмотрим.

— От нее пока ничего нет?

— Экстренного — ничего, — капитан немного подумал. — …Завтра у нее уик-энд, назначь-ка ей встречу со мной на середину дня.

В этот вечер Дункан вернулся домой не поздно, где-то в начале десятого, но два часа в гостях у пастора стали, наверное, самым интересным событием за последние несколько лет, хотя и грустно напомнили, какой непозволительно скудной бывает жизнь человека по его собственной вине.

Они поужинали, потом долго пили чай с травами, в которых пастор слыл тонким специалистом и даже лечил настоями прихожан.

Коннерс обращался к нему попросту и по имени.

— Знаешь, Чарли, признавая бессмертие души, церковь всегда ставила меня в тупик.

— Чем же?

— Ты помнишь, мамаша моя была очень религиозна.

— Как же не помнить, достойнейшая женщина.

— Так вот, дорогой Чарли, Святое Писание занимало в детстве весь мой досуг.

— Не привирай, твоя матушка не была диктатором.

— Ну, может быть, я несколько преувеличил. Однако прочитай мне любую строку из Евангелия, и сейчас скажу, что говорится дальше.

— Подобное хвастовство не грех.

Коннерс довольно взглянул на коллегу, а тот уважительно улыбнулся — увы, за его плечами такой подготовки и близко не было.

— Но чем тебе не угодил догмат о бессмертье души?

— Не угодил! — капризно произнес Коннерс, словно очутившись в далеком прошлом, когда он корпел над Писанием, а кто-то на улице за окном гонял мяч.

Оно и подтвердилось следующей фразой:

— Я еще в детстве думал — вдруг, вот, помру. И душа моя так и останется навсегда маленькой и ни в чем не сведущей. Я этого боялся.

— Вот ты о чем.

— Да. Лично мне повезло, а с некоторыми именно так и случилось.

— Ты хочешь сказать: зачем вечность душе, которая не имеет опыта жизни?

— Именно. Однако не отвечай пока, так как проблема шире, — старый полицейский кивнул на Дункана: — Мы с коллегой, как ты знаешь, ловим всякую дрянь. Клянусь тебе, встречается уже абсолютно негодный человеческий материал. О'кей, возможно, за двадцать лет тюрьмы в ком-то произойдут нравственные изменения, — он скороговоркой добавил: — Я лично не сталкивался, но допускаю. Однако растолкуй мне, дорогой Чарли, за каким, э, зачем, например, предоставлять бессмертье душе бандита, стрелявшего в нас и убитого ответной пулей?

Чашки гостей уже опустели, прежде чем отвечать хозяин побеспокоился их наполнить. Дункану показалось, что священник про себя чуть посмеивается.

— Это другой чай. Он хорошо успокаивает.

— Надеешься таким способом уйти от острых вопросов?

— Отвечу. Однако, друзья, очень важно не забывать о следующем…

К чаю прилагалось печенье и черника, протертая с сахаром. Хозяин, заметив, что Дункану оно нравится, наложил ему снова, и больше меры.

— Важно не забывать: акт сотворения мира есть процесс продолжающийся, на что в Слове Божьем указывает частица «со». И эта частица важнейшим образом пронизывает весь наш язык: «со-творение», «со-знание», «со-весть», «со-причастность», «со-действие».

Он обратился к Дункану:

— Прекрасно звучащий ряд, не правда ли?

Тот подтвердил улыбкой согласие.

— Стало быть, и каждый из нас участвует в продолжающемся сотворении мира, и вся христианская церковь. Значит, и церковь совершенствует себя как всё прочее.

Такой поворот оказался неожиданным для Дункана, и он позволил себе уточнить:

— Извините меня за возможную наивность, но следует ли из сказанного вами, что теология еще не способна ответить на все вопросы?

— Безусловно. Полное усвоение божественных истин означает конец христианской истории. А мы еще только в пути.

На лице Коннерса выразилось неудовольствие.

— Чарли, хорошо, что ты дал признательные показания, но где ответ на мой вопрос?

— Я понял, к чему ты клонишь, ты хочешь сказать, душа, не усовершенствованная собственной над собой работой, должна вернуться за этим на землю?

— Что, кстати, соответствует твоей же концепции продолжающегося акта творения.

Священник задумался.

Дункан, будто через него, поймал моментное физическое ощущение другого объема, но не стороннего к этой реальности, а показавшего на ее частичность.

— Друзья мои, — наконец начал хозяин, — я сейчас думал: как не уклониться от истины и не впасть в ересь. Непростая задача, поэтому прошу выслушать меня снисходительно.

Он еще помолчал.

— Один из догматов объявляет концом христианской истории Страшный суд и воскрешение всех людей во плоти. Это трудный, не познанный до конца догмат — уже тем, что существующее вероучение не может ответить на вопрос: в какой именно плоти явится на Страшный суд человек? Предсмертной плоти или в полном расцвете? В каком именно моменте своего расцвета? Это не праздные вопросы. Как я уже говорил, цель богословия — познать Слово Божие до конца.

Коннерс бесцеремонно встрял:

— Да простится мне эта ересь, плоть может быть вообще какой-то иной, а я бы не отказался сменить свою на фунтов этак двадцать полегче.

— Чаще постись, не гнушайся физического труда, — посоветовал хозяин, — и не придется ничего менять.

— Ста-раюсь! — в голосе прозвучала искренняя досада: — Но в виски бездна калорий, — он вздохнул, — все идут в кровь.

— Только не навязывай эту проблему богословию.

— Ладно.

— Столкновение с названным мною догматом не единственная причина непризнания христианской церковью так называемой инкарнации. Ты, действительно знающий канонические тексты, нигде ведь не встречал слова Иисуса о новом вселении души и не встречал такого у Святых Апостолов, верно?

— Но встречал в Тибетском евангелии!

— Прости, обсуждать данный источник я не имею права, он еретический.

Дункан слыхом не слыхивал о Тибетском евангелии.

— Это апокриф?

Брови священника сдвинулись к переносице.

— Еретическое писание.

Однако тут же, как у всякого привыкшего объяснять педагога, его лицо сделалось мягче.

— Апокриф есть вполне допустимая для употребления верующими литература. Церковь лишь указывает на неканоничность текста, его, так сказать, недостаточную авторитетность. Апокрифы обсуждаются на церковных соборах, некоторые из них, кто знает, возможно, еще войдут когда-то в канонический список. Иное — еретические источники, извращающие, по мнению церкви, смысл вероучения или искажающие религиозно-исторические события.

— На данный момент, — строптиво уточнил Коннерс.

Однако хозяин не обратил на реплику никакого внимания, его главным слушателем стал капитан.

— Около семи столетий, со второго по восьмой век, лучшие умы в Европе и на средиземноморском востоке занимались построением христианского вероучения. Во все сказанное Иисусом и Святыми Апостолами старались проникнуть насколько возможно глубоко, соединить каждый понятый смысл с другими, найти верный путь между ученьями, не умевшими понимать Христа иначе как бога и чудотворца, и теми, наоборот, что признавали Его лишь высоконравственным человеком. Сколько ошибок и заблуждений, причем самых искренних!

Свет веры, — лицо сидевшего перед ним человека отражало полную сопричастность тому, что обычное сознание относит только к истории, — для него эта была не история, а факт и переживание собственной жизни, и сама его жизнь, сегодняшняя и прожитых лет, являлась лишь крохотным кусочком огромного мира, но принадлежащего тоже ему.

— Семь веков становления христианства это подвиг единиц, чтобы образовать души многих. Они платили кровью, которая стекалась в святое море, — он повернул голову к Коннерсу. — Туда нет дороги вольной воде.

Тот, демонстрируя понимание, вскинул руки:

— Чарли, мы кротко и благодарно внимаем.

Однако сразу прозвучал новый вопрос на ту же тему:

— Ты ведь не будешь отрицать тот факт, что ранние христиане признавали инкарнацию и включали ее в вероучение?

— Не все, позволь тебя поправить, а отдельные раннехристианские общины. Главным образом — приверженцы исихазма.

Коннерс пояснил Дункану:

— Они же занимались психотренингом и упражнениями, мало отличимыми от йоги.

Близилось время поблагодарить хозяина за гостеприимство, однако капитан вспомнил начало разговора, и это подтолкнуло к вопросу:

— Мы говорили о людях, которых, я вполне согласен с коллегой, нельзя оценивать иначе как законченных негодяев… — он приостановился, потому что подошла одна сообразная предыдущему мысль. — Негодяй ведь от слова «негодное». То есть в самом строении слова содержится смысл, отрицающий целесообразность существования такого человека. А раз все общие жизненные смыслы были даны человеку в Слове Божьем, как понимать неуничтожимость души негодяя?

К удивлению Дункана вопрос священнику очень понравился.

— Вы почти уже ответили сами, — продолжая улыбаться, произнес он.

— Извините, я, значит, себя не понял.

— Вместо слов о вечной душе вы применили гораздо более точное для нашей темы выражение.

— Неуничтожимая душа?

— Именно. Бог создал человека «по образу и подобию своему», полагая в нем будущего себе товарища, и в замысле любил его не как собственность, но как достойную себя личность. Мог ли он не запретить, в том числе и себе, уничтоженье человеческой души? И еще добавлю: самозапрет есть высшее проявление собственной силы.

Капитану понравилось объяснение — в нем не было ничего надуманного или туманного.

Коннерс, однако, лишь небрежно кивнул головой вслед известной ему азбучной истине.

— Чарли, вопрос в другом: где и как в реалиях трансцендентного мира существует не годная ни на что душа?

Дункану показалось, что ответ общеизвестен, и он его высказал:

— Разве она не спускается в ад?

Вышло нехорошо — он тут же заметил неловкость в глазах у обоих, вызванную чужой наивностью.

— Извините, я плохо разбираюсь, в детстве, в семье этому не особенно уделяли время…

— Не сваливайте на семью, дорогой капитан, — прервал его пастор, — каждый обязан разобраться сам.

На него уже смотрели с улыбкой.

— Никакого ада нет, — продолжил хозяин.

А Коннерс дополнил:

— Как нет и рая. Сказано: «Царство небесное». То есть более высокая сфера, в которой тоже надо вкалывать. Вот отдохну еще немного на пенсии, и прямо туда, — палец-вверх указал куда именно.

В глазах пастора мелькнула смешинка.

— А как же инкарнация, которую ты считаешь нормальным ходом вещей?

— Я здесь, на Земле, все уже сделал! — вызывающе парировал тот.

Пастор не стал возражать, но как-то задумался…

Дункан уже решил, что так и не получит ответа на свой вопрос о дурном человеческом материале, но оказалось, священник собирается как раз это сделать.

— Негодная для мира душа лишается мира. Она остается только сама с собой, без всякого внешнего, без времени и пространства.

— Это твоя точка зрения, Чарли?

— Так высказывались крупные мыслители обеих христианских церквей: и католической, и греко-славянской.

Память исподтишка хочет иногда вернуть к отвратительному кошмару, но воля успевает встать на пути — воля, спасшая от безвременья, поделенного на пустые миги, не дававшие чувствовать и дробившие всякую мысль.

От дома пастора им нужно было разъезжаться в разные стороны. Когда прощались, Коннерс вытащил из кармана плаща свернутые вдвое листы бумаги, что-то лукавое значилось в глубине его глаз.

— Это вам для нескучного чтения, дорогой.

Дункан развернул на сгибе листы, внутри на первом из них значилось: «Тибетское Евангелие».

Очень кстати, что завтра днем капитан назначил ей встречу, у нее есть что сказать. Только надо превратить впечатления в убедительную оперативную информацию — все ведь возникло из простенькой детской игры. Из игры в прятки, которой занимались сегодня дети, как и в тот роковой вечер.

В подобных играх часто срабатывает стереотип, это первое. Второе — кое-что можно выудить после, при разговорах.

Получилось лучше, чем Лиза рассчитывала.

Ах, как был раздосадован Эдди, пойманный ей в пространстве за шторкой круглого окна, между первым и вторым этажом. Его худенькое тельце поместилось там, где, на первый взгляд, не было свободного места.

И расстроенный Эдди в сердцах поделился: его здесь не заметил не только Уильям, который «водил» в прошлый раз, но даже собака, ступавшая вверх по лестнице.

— И ни Марта, ни миссис Ванлейн?

— Они бы тоже не заметили, только они не проходили.

Договорились на будущее, что Лиза не выдаст его убежище.

Уильяма и Герду она поймала в комнатах второго этажа, однако Алекс благополучно ее обманул. И раздосадованная сестрица мстительно сообщила при всех, что он лазает из подсобки по тросу на крышу, а это нечестно, потому что крыша исключена из игры. Братец в ответ назвал сестру «врухой», но двое других мальчиков иронически при том улыбнулись.

Нужно улучить момент и осмотреть этот внутренний ход, по которому из кухонного отделения наверх подают всякую всячину — что, если взрослый человек может проделать такой точно трюк?

Однако один очень важный результат она получила: ни миссис Ванлейн, ни Марта по лестнице на крышу не поднимались и не спускались, ведь дети еще играли, когда произошло падение — их прямо с этой игры стали срочно звать в холл, а затем заперли в кабинете.

Но странно, что уход близкого человека из жизни не произвел особого впечатления на Герду и Алекса. Им хватило нехитрого объяснения: Богу было угодно забрать папу в рай, он оттуда их видит и по-прежнему любит. Лиза осторожно поинтересовалась у миссис Ванлейн, как удалось добиться такого нетравматичного результата, та грустно ответила: наверное еще потому, что муж почти не уделял внимания детям.

Капитан расположился в гостиной в кресле под ярким торшером, с удовольствием закурил и приступил к чтению загадочного исторического документа. Но еще лишь скользнув по листу глазами, он понял, что имеет дело не с источником, а некоторым из него экстрактом, так как во многих местах текст прерывался многоточием — Коннерс, следовательно, предоставил ему сокращенный вариант из самого главного.

Основной текст предваряла справка, где говорилось, что «Тибетское Евангелие» представляет собой свод записей разных свидетелей пребывания Иссы (Иисуса) в Индии и на Тибете, а также свидетельства индийских и прочих восточных купцов, находившихся в Иерусалиме при проповедях Иисуса Христа и его казни. Тексты написаны в середине I века на древнем языке Пали, впервые обнаружены европейцами в конце XIX века в монастыре на горе Марбур близ Лхасы.

Дальше следовал заголовок:

Жизнь святого Иссы,

Наилучшего из Сынов Человеческих.

И текст, начинавшийся почти с детских лет Спасителя:

…Исса тайно оставил родительский дом, ушел из Иерусалима и вместе с купцами направился к Инду, чтобы усовершенствоваться в божественном слове и изучить законы великого Будды.

Четырнадцати лет молодой Исса переправился на другой берег Инда и поселился у Арийцев…

Слава о чудесном отроке распространилась в глубину северного Инда… он остановился в Джаггернате, в стране Орсис, где покоятся смертные останки Виассы-Кришны, и там белые жрецы Брамы устроили ему радушный прием.

Они научили его читать и понимать Веды, исцелять молитвами, обучать и разъяснять народу Священное Писание, изгонять из тела человека злого духа и возвращать ему человеческий образ.

Он провел шесть лет в Джаггернате, Раджагрихе, Бенаресе и других священных городах; все его любили, так как Исса жил в мире с вайсиями и судрами (полунищая и нищая часть), которых он обучал Священному Писанию.

Но брамины и кшатрии стали говорить ему, что великий Пара-Брама запретил им приближаться к сотворенным из его чрева и ног, что вайсиям позволено только слушать чтение Вед, и то лишь в праздничные дни, а судрам запрещалось не только присутствовать при чтении Вед, но даже смотреть на них; они обязаны только вечно служить рабами браминов, кшатриев и даже вайсиев…

Но Исса не слушал их речей и ходил к судрам проповедовать против браминов и кшатриев.

Он сильно восставал против того, что человек присваивает себе право лишать своих ближних человеческого достоинства; он говорил:

«Бог-Отец не делает никакого различия между своими детьми, которые все одинаково Ему дороги».

«Вечный Судия, Вечный Дух создал душу единственной и неделимой в мире; она одна, сотворенная, содержит и живит все».

«Гнев Бога на человека скоро явится, ибо он забыл своего Создателя… унижает работающих в поте лица, чтобы приобрести милость тунеядца, сидящего за роскошно убранным столом».

«Лишающие своих братьев божественного блаженства будут лишены его сами, и брамины и кшатрии станут судрами судр… Ибо в день последнего суда судры и вайсии будут прощены за их неведение; напротив, Бог строго накажет Своим гневом тех, которые присвоили себе над ними права».

Белые жрецы и воины, узнавши речи, которые Исса обращал к судрам, решили его убить, для чего послали слуг отыскать молодого пророка.

Но Исса, предупрежденный об опасности судрами, ночью покинул окрестности Джаггерната, добрался до горы и поселился в стране Гаутамидов, где родился великий Будда Сакиа-Муни… Изучив там в совершенстве язык Пали, праведный Исса предался изучению священных свитков Сутр.

После шести лет Исса… умел объяснять в совершенстве священные свитки.

Тогда он, оставив Непал и Гималайские горы, спустился в долину Раджпутана и направился к западу, проповедуя различным народам о высшем совершенстве человека, о том, что делать добро своему ближнему есть самое надежное средство быстро смириться пред Вечным Духом.

Дункану прочитанное не показалось пока особенно важным, правда, дальше по тексту маячили строчки, выделенные красным маркером. Он, тем не менее, решив не перескакивать, терпеливо прочитал еще несколько абзацев благочестивого общего смысла.

Затем пошел текст под маркером:

Проходя по языческим областям, божественный Исса учил: «Как отец поступил бы со своими детьми, так Сам Бог будет судить людей после их смерти, по Своим милостивым законам. Никогда Он не унизит Свое чадо, заставляя его душу переселяться, как в чистилище, так и в тело животного».

Дункан остановился, так как ясно почувствовал — нужно обдумать не фактическое содержание, а весь смысловой контекст. Интуиция говорила, что здесь очень важны последовательность и различение главного и второстепенного.

Мозг заработал в привычном режиме следственного анализа.

К главному, безусловно, относится обратное движение Христа на запад, то есть домой в Палестину. Он вычерпал всё ему нужное из старых колодцев знаний, если вообще отправлялся за этим. Не исключено, Он просто хотел оценить, как ведические знания и буддизм воздействовали за многие сотни лет на людей.

И убедился, что они недостаточно активные проводники гуманизма?..

Все крупные религии и даже идеологии формируют соответствующую себе ментальность — Христос понял, что человеческий материал Индокитая непригоден для радикального нравственного перестроения? Что рабы-судры просто поменяются местами с высшими кастами, а учащий доброте буддизм фактически уводит человека из жизни и душа его не обретает нужного опыта?

Рожденный и проживший в Израиле, Христос отправляется по свету в поисках места для Высшей религии, которую нельзя распространить иначе как взрывом, сравнивает другие места со своей родиной. Почему Он все-таки делает окончательный выбор в ее пользу?..

Хотя Дункан недавно курил, рука сама двинулась к сигаретной пачке.

Крайне себялюбивый еврейский народ уже накопил ненависть к Риму, ненавистные состояния пробуждают в людях готовность к самопожертвованию — эти замечательно сухие дрова Христос будет использовать для иного огня.

Напряженное ожидание мессии.

Но народ ведь не принял Его…

А зачем весь народ? Тут как с вирусами — их массовое распространение требует первоначально лишь нескольких процентов носителей, — сравненье, однако, не слишком этичное.

И первыми христианами стали именно евреи, показавшие всему миру ценность веры, за которую платят любыми мучениями.

Следовало связать еще пару звеньев и обозреть всю цепочку.

Во-первых, синоним ада — «чистилище» — Христос, наверное, применяет здесь не в объективном, не в существовательном смысле. Он идет с Востока, оттуда, где высшие касты с помощью инкарнации статуируют свои социальные позиции: их благоденствие и право управлять — божественный дар за предыдущую праведную жизнь, а низшие несут божественное наказание за недостойную прошлую жизнь, они еще должны радоваться, что кротостью могут исправить свое положение, иначе их отправят в животных или в адский огонь.

И Христос говорит, что Бог относится к людям, как отец к детям своим и «…не унизит Свое чадо, заставляя его душу переселяться, как в чистилище, так и в тело животного».

Во-вторых, хотя в прочитанных словах Христа нет прямого на то утверждения, самим отрицанием перевода души в иное к человеческому существование подразумевается ее многократное пребывание в земных жизнях…

На следующей странице текста глаза сразу заметили новые выделенные маркером строки.

На этот раз капитан нарушил последовательность и прочитал сразу.

Проповедуя… сказал Исса об искусных певцах: «Откуда их таланты и эта сила? За одну короткую жизнь, конечно, они не могли накопить и качество голоса, и знание законов созвучий. Чудеса ли это? Нет, ибо все вещи происходят из естественных законов. Многие тысячи лет назад эти люди уже складывали свою гармонию и качества. И они приходят опять еще учиться…»

Любопытно. Очень.

Он пробежал два предыдущих абзаца…

Так-так, здесь опять инкарнация лишь сопутствует другой теме: о душе-труженице, способной достигнуть любых высот.

Что-то еще обратило на себя его внимание…

Вот: «Чудеса ли это? Нет, ибо все вещи происходят из естественных законов». Тут не метафора или иносказание, а нечто буквальное и связанное с его собственной мыслью о двигательном механизме природы, о чем-то первичном, что может исчезнуть разве только со всем физическим миром.

Дальше в тексте начиналась новая глава.

Последняя.

Христос вернулся на родину.

Иссе, которого Творец избрал, чтобы напомнить об истинном Боге людям, погруженным в пороки, исполнилось 29 лет, когда он прибыл в страну Израиля.

После отбытия Иссы язычники (римляне) принуждали израильтян переносить еще более жестокие страдания, и они стали добычей сильного уныния.

Многие из них уже начали оставлять законы своего Бога и Моссы (Моисея) в надежде смягчить диких завоевателей.

Ввиду такого положения Исса увещевал своих соотечественников не отчаиваться, так как день искупления грехов был близок… Израильтяне во множестве стекались на слова Иссы и спрашивали его, где им следует благодарить Небесного Отца, когда врагами разрушены их храмы и истреблены их священные сосуды.

Исса отвечал им, что Бог не имел в виду храмов, построенных руками человека, но понимал под ними сердца людей, которые представляют истинный храм Божий: «Войдите в ваш храм, в ваше сердце, озарите его добрыми мыслями и терпением и упованием неколебимыми, которые вы должны иметь к вашему Отцу. Ваши священные сосуды — это ваши руки и глаза… ибо делая добро своему ближнему, вы исполняете обряд, украшающий храм, обитель Того, кто дал вам день. Бог сотворил вас по своему подобию… наполнил добротой, предназначил быть не местом зарождения злых намерений, а святилищем любви и справедливости»…

Святой Исса ходил из города в город, укрепляя словом Божьим израильтян, и тысячи людей следовали за ним, чтобы послушать его проповедь.

Но начальники городов боялись его и объявили главному правителю, жившему в Иерусалиме, что прибыл в страну человек, по имени Исса, своими речами возбуждающий народ против их власти, а толпа усердно его слушает и пренебрегает общественными работами, и говорят: вскоре он освободит их от самозванных правителей.

Пилат, правитель Иерусалима, приказал схватить проповедника Иссу, привести его в город и доставить его судьям, не возбуждая, однако, неудовольствия народа. Пилат поручил священникам и книжникам, старцам еврейским, судить его в храме.

Между тем Исса, продолжая свою проповедь, прибыл в Иерусалим; узнав о его прибытии, все жители, слышавшие о его славе, вышли к нему навстречу…

И Исса сказал им: «Человеческий род погибает по недостатку веры, ибо мрак и буря привели в заблуждение стадо людей, и они потеряли своих пастырей. Но бури не продолжаются постоянно, и мрак не всегда скрывает свет; небо вскоре станет ясным, небесный свет распространится по всей земле, и стадо, приведенное в замешательство, соберется вокруг пастуха… соберите ваши последние силы, поддержите друг друга, возложите все упование на Бога и ожидайте первого появления проблеска света. Поддерживающий соседа укрепляет самого себя, и защищающий свой дом защищает свой народ и свою страну».

Священники и старцы, слушая его, полные удивления к его словам, спросили его: правда ли, что он пытался поднять народ против властей страны, как доносили о нем правители Пилату?

«Можно ли восстать против заблудших людей, которым мрак сокрыл их путь и врата? — ответил Исса. — Земная власть непродолжительна и подчинена множеству изменений. Не было бы никакой пользы человеку возмущаться против нее, ибо одна власть всегда наследует другой власти; так продлится до конца человеческой жизни. Разве не видите вы, что могущественные и богатые сеют дух мятежа против вечной власти Неба?»

Старцы задали ему еще такой вопрос: «Уверяют, что ты отвергаешь законы Моссы и учишь пренебрежению к храму Божию?»

Исса отвечал: «Не разрушают того, что дано нашим Отцом Небесным… я советовал очиститься сердцем от всякой скверны, ибо оно — истинный храм Божий. А законы Моссы я старался восстановить в сердцах людей. И я вам говорю, что вы не разумеете их истинного смысла, ибо не мести, но прощению они учат…»

Выслушав Иссу, священники и мудрые старцы решили между собою не судить его, ибо он не сделал никому зла, и, явившись к Пилату, сказали ему: «Мы видели человека, которого ты обвиняешь в возбуждении нашего народа к возмущению, мы слышали его проповедь… начальники городов обратились к тебе с ложными донесениями, ибо это справедливый человек, он учит народ слову Божию. Допросивши, мы отпустили его, чтобы шел с миром».

Правитель пришел в сильный гнев и послал к Иссе своих переодетых слуг следить за всеми его действиями и доносить о малейших словах его, с которыми он обратится к народу.

Святой Исса продолжал посещать соседние города и проповедовать истинные пути Творца… И во все это время много людей следовало за ним повсюду, куда бы он ни шел…

Исса же говорил: «Не верьте чудесам, совершаемым рукою человека, ибо только Владеющий природой один способен творить сверхъестественные дела… Но есть чудо, которое возможно совершить и человеку: когда он, полный искренней веры, решается вырвать с корнем из своего сердца все дурные помыслы и, чтобы достигнуть цели, не ходит более по путям беззакония. Все дела, совершаемые без Бога, суть лишь грубые заблуждения, соблазны и чародейства и только указывают, до какой степени душа совершающего это полна бесстыдства, лжи и пороков».

«Праведный человек, — сказали ему переодетые слуги Пилата, — научи нас: нужно ли нам исполнять волю кесаря или ожидать близкого освобождения?»

И Исса… сказал им: «Я не предсказывал вам, что вы освободитесь от кесаря… Нет семьи без главы, не будет порядка в народе без кесаря…»

«Обладает ли кесарь божественным правом, — еще спросили у него соглядатаи, — и лучший ли он из смертных?»

«Нет лучшего между людьми, но есть больные, о которых должны заботиться люди избранные, облеченные властью, употребляя средства, данные им святым законом их небесного Отца. Милосердие и справедливость — вот самые высшие способности, дарованные Кесарю; его имя станет славным, если он здесь их проявляет. Но кто поступает иначе, преступает пределы власти над своими подчиненными, тот оскорбляет Великого Судию, губит свое достоинство во мнении людей…»

Святой Исса учил таким образом народ Израильский в продолжении трех лет — в каждом городе, в каждом селении, на дорогах и в равнинах, и всякое предсказание его сбывалось…

Но Пилат, испугавшись слишком большой приверженности народа к святому Иссе… приказал одному из своих соглядатаев обвинить его.

Тогда поручено было воинам задержать его и заточить в подземную темницу, где подвергли его различным пыткам с целью вынудить его обвинить себя в том, за что можно было бы его казнить.

Святой, думающий только о полном блаженстве своих братьев, переносил страдания во имя своего Отца.

Слуги Пилата продолжали пытать его и довели до состояния сильнейшего обморока, но Бог был с ним и не допустил, чтобы он умер.

Узнав о страданиях и мучениях, которые претерпел их святой, главные священники и мудрые старцы пришли просить правителя освободить Иссу по случаю приближавшегося большого праздника (Пасхи).

Но правитель отказал им наотрез. Тогда они просили его приказать явиться Иссе пред судом старейшин, чтобы он был осужден или оправдан пред праздником. Пилат с этим согласился.

Привели святого из темницы, приказали ему сесть пред правителем между двумя разбойниками, которых судили в то же время, как и его, чтобы показать толпе, что он не один будет осужден.

Обращаясь к Иссе, Пилат сказал: «О человек! Правда ли, что ты поднимал жителей против властей, чтобы самому стать царем Израильским?»

«Не делаются царем по собственной воле, — отвечал Исса, — и тебе солгали, утверждая, что я возмущал народ. Я всегда говорил только о Царе небесном, и Ему поклоняться я учил народ… Временная власть поддерживает порядок в стране, и я учил этого не забывать, я говорил: живите сообразно с вашим положением и вашей судьбой, чтобы не нарушать общественного порядка; и я также убеждал помнить, что беспорядок царствовал в их сердце и уме».

В это время ввели свидетелей; один из них показал так: «Ты говорил народу, что временная власть ничего не значит пред тем царем, который должен был вскоре избавить израильтян от языческого ига».

«Будь благословен, — сказал Исса, — что сказал истину. Царь небесный больше и могущественнее земного закона, и Его царство превосходит все царства земные».

И правитель, обратившись к судьям, сказал: «Вы слышали? Израильтянин Исса признает вину, в которой его обвинили. Судите же его по вашим законам и объявите ему смертную казнь».

«Мы не можем его обвинить, — ответили священники и старейшины. — Ты сам только что слышал, что он намекал на Царя небесного и ничего не проповедовал, что представляло бы неповиновение закону».

Правитель позвал тогда свидетеля, который по наущению своего господина Пилата предал Иссу. Этот человек пришел и обратился к Иссе: «Не намекал ли ты на царя Израильского, когда говорил, что Царствующий на небесах послал тебя приготовить его народ?»

И Исса, благословив его, сказал ему: «Тебе простится, ибо ты говоришь не от себя». Затем, обратившись к правителю: «Зачем унижать свое достоинство и учить подчиненных жить во лжи, так как даже без этого ты имеешь возможность обвинить невинного?»

После этих слов правитель пришел в страшную ярость и высказался за осуждение Иссы на смерть и за объявление невиновными двух разбойников.

Судьи, посоветовавшись между собою, сказали Пилату: «Мы не возьмем на свои головы великого греха осудить невинного и оправдать разбойников… Делай, что тебе угодно».

Сказав так, священники и мудрые старцы вышли и омыли свои руки в священном сосуде, говоря: «Мы не повинны в смерти праведника».

По приказанию правителя воины схватили Иссу и двух разбойников и отвели их на место казни, где пригвоздили к врытым в землю крестам.

Весь день тела, с капающей кровью, Иссы и двух разбойников оставались висящими, под охраной воинов; народ стоял вокруг; родственники казненных молились и плакали.

При закате солнца страдания Иссы кончились. Он потерял сознание, и душа этого праведника отделилась от тела, чтобы идти смириться пред Божеством.

Так окончилось земное существование отблеска Вечного Духа в образе человека, который спас ожесточенных грешников и перенес такие страдания.

Еще не дойдя до финала, Дункан обратил внимание на принципиальные расхождения текста с церковно-официальным изложением тех далеких событий, а финал это лишь подчеркнул — римский наместник Пилат и религиозно-общественная элита Израиля поменялись местами. Последние, получалось, не поддерживали Иисуса Христа, но и не стремились его уничтожить.

Если текст не является сборником подлинных свидетельств, составленных вскоре после смерти Иисуса, другими словами — если это фальшивка, то кому она была нужна и с какими целями?

Обелить израильтян?

Но тогда зачем забрасывать фальшивку в мало доступный тибетский монастырь, где она была обнаружена лишь в конце девятнадцатого века? А могла и вообще затеряться. Фальшивка должна работать — ей следовало появиться гораздо раньше.

Приписать Христа Востоку?

Нет, в самом начале прямо сказано — он был для них чужестранец, сказано даже, откуда именно прибыл.

И хотя в писании говориться об изучении Христом восточной мудрости — индуизма, буддизма, — это не выдвигается на передний план, нет попытки поставить его под чьи-то знамена.

Дункан, сунув в рот сигарету, еще раз обдумал возможные варианты и скоро вынужден был признать, что цель фальсификации не представляется ему даже сколько-нибудь приблизительно.

Он посидел немного с мыслями ни о чем, и смутно сначала… а затем все отчетливей, логика пошла «от обратного».

Еще через пару минут капитан отправился к телефону: проконсультировать ведь может родная дочь — специалист по античной литературе должен быть в курсе того, что по времени рядом.

Уже можно взять трубку, набирать номер, но совсем другая идея объявила себя — настолько простая и очевидная, что кольнул холодок от ее запоздалости: почему доктор не послал аналогичное письмо самому Ванлейну?

Или послал?

Тогда почему тот не отреагировал?

Во-первых, должен был сообщить в полицию. Или, как минимум, посоветоваться с опытным Коннерсом.

Счел глупой, недостойной внимания шуткой?

Дункан набрал номер, но не дочери…

К телефону сначала подошла жена инспектора, а затем он сам.

— Слушай, разузнай, не приходило ли Ванлейну неделю-две назад письмо из Латинской Америки. Наиболее вероятны Бразилия или Мексика. Письмо могло прийти и на адрес компании. Только секретаря обязательно предупреди о неразглашении.

Дочка всегда радовалась звонку, хотя от нее звонка трудно было дождаться, и на этот раз Дункан услышал радостный крик: «Ура, папашка, как ты там?!»

Он время от времени высылал ей несколько сотен, потому что не мог отвыкнуть, что она ребенок и чего-то ей может недоставать.

Недавно как раз пришли очередные деньги, и она, поблагодарив, как всегда сказала, чтоб он не тратился, но Дункан, не дожидаясь окончания фразы, заговорил про Тибетское евангелие.

Сразу же выяснилось — дочь о нем знает.

А далее молодой университетский преподаватель выдал ему историческую справку, по собственным ее словам — «в сжатом формате».

Римляне уже во втором веке Новой эры оказались под некоторым влиянием христианства. А в течение следующих ста лет происходит передача эстафетной палочки от христиан-евреев к латинянам, которые становятся главными носителями и распространителями христианства, и еще задолго до того, как христианство принимает император Константин в начале трехсотых годов, в эту веру обращаются многие влиятельные люди Рима.

— Ты думаешь, папашка, эти хитрые римские задницы могли оставить за собой вину в смерти Христа?

— Списали на евреев?

Выяснилось, что «списание» проходило обстоятельно и в течение нескольких веков. Что Евангелия, поименованные известными апостолами, окончательно утвердились лишь через два с половиной столетия после смерти их авторов — путь к канонизации текстов был долгим и, разумеется, сделано было все необходимое, чтобы обелить Рим в лице Пилата. Судя по историческим источникам человек это был туповатый, злобный и очень хищный. А двумя годами после казни Иисуса он устроил масштабную бойню христианской общины в Самарии, да такую, что за это зверство его «с работы сняли» и отозвали в Рим. Там то ли убили, то ли выслали в глухие места.

В заключение дочь спросила, как он сам поступил бы на месте латинян, и Дункан сознался, что он не знает.

И действительно, подумалось ему совсем перед сном, с какой радости подвергать нареканиям многие поколенья потомков из-за одного придурошного провинциального чиновника. Впрочем внутренний голос сразу поправил — клепать на чужой народ тоже нехорошо.

 

VII

Субботним утром Дункан позволял себе спать дольше, потому что формально его обязанности в выходные дни переходили к кому-то из заступавших на дежурство офицеров, появление капитана на службе не было обязательным. Он, однако, обычно на несколько часов приезжал, и сегодня тоже заглянет, а оттуда поедет на встречу с Лизой. Коннерс еще просил подскочить к нему вечерком — интересно будет послушать его соображения о Тибетском евангелии.

Капитан, явившись в управление в начале двенадцатого, просмотрел сводки по городу и порадовался отсутствию в них чего-то серьезного. За полгода его работы статистика складывалась хорошая — к награде представят вряд ли, но нареканий он не услышит точно. К тому же, у наркодельцов резко сократился ресурс, а если с помощью Людвига удастся провести аресты, результаты будут просто отличные.

Вскоре в приятных мыслях Дункан отправился на ланч, но когда вышел на улицу, мысли явились совсем другие.

Ванлейна почти наверняка столкнули с крыши, это во-первых, и во-вторых, почерпнутое из Тибетского евангелия подводит к заключению, что инкарнация существовала в представлениях гораздо большего мира, нежели территория Индостана.

Только причем здесь все-таки семилетний возраст — доктор пишет, что проявление Джино в чужом обличье произойдет после семи лет.

Предположим, а для чего ему убивать Ванлейна?..

Гипотеза только одна — тот что-нибудь заподозрил.

Потому что тоже получил письмо?

Зазудело увидеть поскорее инспектора, он собирался прямо с утра разобраться в почтовом отделении, а секретаря, ведавшего в компании почтой, отыскать по домашнему адресу.

В полупустом кафе Дункан подсел к лейтенанту наркоотдела и скоро сложил разговор так, что удобно стало вспомнить про Джино.

— По жестокости — мерзкий гад, патрон. Но нетривиальный, я бы сказал. Умный, красивая интеллигентная морда. И нахватанный, сукин сын, поговорить мог культурно. Пел хорошим баритоном, почти профессионально. Доходили до нас слухи, что всерьез был увлечен миссис Ванлейн и переживал, когда она вышла замуж. Повезло, что нам не удалось взять этого негодяя, и его родственник-врач укандокал гадину.

— Повезло?

— Два убийства за ним были недоказуемы, а по наркотикам ему хоть и много светило, занялся бы после освобождения тем же самым.

Слова лейтенанта — «по жестокости — мерзкий гад» засели в голове и крутились, когда Дункан уже в одиночестве доканчивал ланч.

А что если злобный импульс сработал случайно?

Ванлейн стоял у края, требовался лишь толчок… и сама собой включилась жестокость?

Стоп!

Капитан тут же вспомнил: Ромми сказала, муж не имел обыкновения стоять наверху у решетки, это же самое подтвердили охранники на воротах.

Инспектора капитан застал у дверей своего кабинета, тот еще не заходил к себе и держал плащ, перекинутый на руку.

— Добрый день, патрон, задание выполнено. Не было никакого письма из Латинской Америки.

Дункан почувствовал что-то из детских лет… вроде ледяной горки, по которой ноги ступали вверх, но вдруг съехали к исходной точке — он стоит и боится сказать себе, что здесь просто нельзя подняться.

— А что это за письмо, сэр, что мы ищем?

— Письмо?.. Миссис Ванлейн упомянула какого-то недоброжелателя своего мужа, то ли из Бразилии, то ли из Мексики.

— Нет, сэр, секретарь говорит, писем лично на шефа из Латинской Америки не было очень давно. А парень, что доставляет на их улицу почту, заявил: за последний месяц кроме газет и журналов Ванлейнам он доставлял лишь два письма со счетами от городских коммунальных служб, да еще недавно открытку с видом Эйфелевой башни.

Дункан еще в самые первые годы службы вывел для себя очень важный закон: если данные заставляют мысли ходить по кругу, необходимо прервать это занятие до поступления новых данных.

У Лизы высокий выпуклый лоб и привлекательные глаза, но манера опуская голову не давать себя рассмотреть. Для агента это хорошо, а просто для девушки…

— Сержант, у вас в классе были яркие девочки-брюнетки, с заливистым смехом, «карменистые» такие, да?

Взгляд с синевой уперся в него и замер… и застенчиво ушел в сторону.

— Три штуки, сэр.

Она опять взглянула — очень быстро, почти стремительно, однако Дункан успел заметить лукавые лучики — девушка все хорошо поняла.

— Ну, рассказывайте о своих открытиях.

— Сэр, у Ромми Ванлейн есть алиби.

— Вы имеете в виду показание Марты?

— Есть и второе.

— Вот как? Максимально подробно, пожалуйста.

— В тот вечер дети играли в прятки, и прямо с игры их спешно собрали и заперли внизу в одной из комнат. Маленький Эдди прятался за оконной занавеской на повороте лестницы между первым и вторым этажом. Никто не поднимался вверх и не спускался вниз за все то время.

— Вообще никто?

— Ни миссис Ванлейн, ни Марта.

Капитану в этом месте что-то не очень понравилось, он захотел спросить, однако раздумал и сделал знак кивком — продолжать.

— Сквозь занавеску легко различить людей, я проверяла.

Капитан снова кивнул, ей показалось, о чем-то раздумывая.

— Наверх, сэр, есть еще один путь — лифт для поднятия мелких грузов, он находится в соседнем помещении с кухней. Я узнала о нем тоже от детей, и сестра проябедничала, что Алекс пользуется им иногда во время игр.

Лиза приостановилась, потому что в лице капитана опять возникло напряженное выражение.

— Сэр?..

— Нет, продолжайте. Вам удалось проверить шахту?

— Да, пару часов назад.

— В выходной день? Лиза, это неосторожно.

— Миссис Ванлейн днем в субботу едет с детьми в бассейн, свой у дома — летний. Я сказала Марте, что забыла вчера где-то медицинский рецепт — выложила случайно из сумочки.

— И рецепт нашелся в доме?

— Разумеется, сэр.

Капитан поощрительно улыбнулся.

— Так вот, ребенок может влезть по тросу наверх, но уже мне там была бы проблема не ободраться. И не с ее неспортивной попой одолевать вверх одиннадцать ярдов. Представляете, какой бы она предстала перед мужем?

Тон выражения Дункану показался несколько колким — едва ли Ромми габаритнее Лизы более чем на один размер, впрочем, соображение «физического плана» было все-таки правильным.

— К тому же выход на площадку снизу по лестнице отлично просматривается из кресла, в котором сидел мистер Ванлейн, а Ромми появилась бы наверху невесть откуда.

Девушка хмыкнула и смешливо взглянула:

— Представляете, сэр, возникает такая потная вся, задыхающаяся и предлагает мужу быстренько подойти к самому краю.

Ей нравилось представлять Ромми Ванлейн в малопривлекательном виде.

— А тогда, во время игры, где находились другие дети?

— Уильям был «водилой», он поднялся мимо Эдди на второй этаж, но, как я поняла, не успел никого застукать. А Герда, вероятнее всего, пряталась на втором этаже.

— Вы изучали детскую психологию, Лиза, что там происходит в возрасте семи лет? Дети в этот период серьезно меняются?

Вопрос озадачил, но было видно, девушка задумалась не над смыслом, а к чему он задан.

Капитан повторил:

— Семилетний возраст открывает какой-то рубеж?

Она перестроилась на ответ.

— Существуют две точки зрения, сэр. Одна состоит в том, что развитие детей протекает плавно и нужно просто подбирать методы воспитания и обучения, адекватные возрасту. Но некоторые ученые, и среди них есть очень известные, категорически настаивают на том, что вы назвали «рубеж».

— А как они его трактуют?

— В рамочном виде, сэр?

— Да, суть.

— Я попробую от противоположного. Дети до семи лет обладают низкой самоидентификацией: еще не сформированы устойчивые предпочтения, ребенок слабо понимает, чем он отличается от других детей, ну и так далее. А в районе семи-восьми возникают основные контуры личности. Некоторые утверждают, что в этом возрасте появляется стыд, а до того присутствуют лишь страх перед наказанием или навязанный взрослыми стереотип реакции.

Ей нравилось, что капитан внимательно слушает.

— Еще, сэр, существует теория семеричных циклов. Она очень древняя, но, в сущности, мы ей на практике следуем.

— Четырнадцать — переломный, двадцать один — полный взрослый? А что в них происходит, кроме половых созреваний и дозреваний?

— Тут я тему знаю весьма приблизительно. До четырнадцати-пятнадцати личность проводит семилетнее тестирование окружающей среды. Зная себя, человек изучает уже реакции на себя, постигая, таким образом, возможности.

— А в двадцать один уже знает, как будет действовать?

— Примерно так.

Ей приятно смотреть в умные глаза капитана.

И приятно ему улыбаться.

— А скажите-ка, не мог ли кто-нибудь из подшефной вашей команды, этак может быть ненароком… спихнуть мистера Ванлейна с крыши?

— Вы шутите, сэр?

— Лиза, Ванлейна все-таки убили. А до этого сумели каким-то образом заставить подойти к краю.

У девушки между бровей образовалась продольная складка.

Подождав, капитан дополнил:

— Погибший не питал ни малейших подозрительных чувств к своему убийце.

Еще несколько секунд она напряженно думала.

Потом складка расправилась.

— Сэр, вы не знакомились с учебными материалами по преступлениям в малом детском возрасте?

— Не приходилось.

— Я сейчас вспоминала… сэр, мы как-то странно вернулись к теме.

— К какой?

— Про первый возрастной рубеж. Я отчетливо вспомнила, что у детей без психических нарушений так называемые «дикие проявления» статистически резко отличаются именно на этом рубеже. Понимаете, пяти-шестилетний, действительно, может разбежаться и толкнуть взрослого человека не сообразуясь ни с чем — он потом не объяснит свой поступок.

— Тоже ведь редкие случаи?

— Естественно. Однако после семи подобное относят уже к свидетельствам психических отклонений.

Собственные слова поставили перед ней новый вопрос, и девушка опять сделала паузу, а капитан догадался, что ушедшим в себя взглядом она сейчас просматривает каждого из семилетней четверки.

— Сэр, — брови, выражая недоумение, скользнули вверх, — абсолютно адекватные дети, и при мне не было ни одной агрессивной вспышки. А предыдущая гувернантка ничего не заметила?

— Мы об этом не спрашивали. Но она заметила, что в ее сумочке рылись. Грешит на Марту.

— Вряд ли.

— Еще говорит: она не так уж проста.

Лиза поморщилась.

— Походит на ерунду, сэр. Доброе сердце и крайняя простота. Рассказывает одно и то же, не очень волнуясь, слушают ее или нет. К прочим детям относится как к своему. Ей приятней всего, когда другим что-то приятно. Такое трудно сыграть.

Дункан слушал, а мысли уже два раза пробежали по кругу — очень хотелось включить Лизу в игру, но ведь прикомандированный агент имеет не только своих собственных шефов, но и свою голову на плечах, это его право — доложить о ненормальном местном начальнике, а строго говоря, — это даже его обязанность.

Девушка вдруг перехватила взгляд капитана и словно наткнулась на что-то колючее. Там чужая территория, куда ее не пустят?..

Ее взгляд стал искать, куда бы приткнуться, выпуклый лоб двинулся вниз, чтобы скрыть обиду.

Дункан, разом и не колеблясь, принял решение.

Интересно, эта новая гувернантка просто так или подсадная утка?

Вряд ли что подсадная, но контролировать надо.

Капитан, занырнув в управление, скоро поехал домой, но перед тем позвонил Коннерсу, предупредить, что обязательно будет, и что явится сытым — неловко чрезмерно пользоваться чужим гостеприимством.

Он надиктовал сообщение автоответчику, положил трубку, однако не оторвал от нее руки… нечто, отъединенное в его сознании, но реально бывшее вместе, захотело встать рядом.

Рука давила на телефонную трубку, а состояние близости исчезало.

Письмо, не написанное Ванлейну?.. Нет, что-то другое.

Дункан выпрямился и отпустил руку.

Однако что же произошло минуту назад?

В мыслях не было ничего особенного, когда он наговаривал автоответчику… вот опять, словно из темноты захотел появиться лучик…

Разговор с капитаном продлился еще полчаса — сначала рассказывал он, потом, вспоминая, Лиза уточняла детали, способные хоть как-то относиться к этому странному делу. Оно и кажется ей таким — «странным», однако вовсе не сумасбродным, и она сразу успокоила на этот счет капитана.

Позже на ум пришел прочитанный в детстве исторический эпизод. Где-то в европейских морях испытывали не известную еще радиосвязь, сигнал передавался с одного корабля на другой. В военной комиссии присутствовал, в том числе, старый адмирал, начинавший юнгой еще на парусном флоте. И когда корабль у горизонта ответил на полученный радиосигнал выстрелом, «морской волк» свалился в обмороке — свершившееся ударило по сознанию, не допускавшему ждать серьезного от небольшой коробки и каких-то жалких металлических проводков. Аналогия показалась ей к месту. Тем более что тот примитивный радиоаппарат в сравнение не идет с современной тонкочувствительной техникой, а работа человеческого мозга, сплошь построенная на электромагнитных взаимодействиях… Почему она не может быть записана, как научились записывать изображение или звук, а потом передана на другой носитель?

Никакой мистики.

Хотя есть убийство.

Субботний вечер может дать больше информации, чем вся неделя, и Лиза вполне настроилась на «ночную охоту», однако уже готовая к выходу присела на стул — захотелось еще раз просмотреть портретную галерею: Алекс, Герда, Эдди, Уильям. И во время просмотра важно зафиксировать все значимые детали. Значимые в том смысле, что враг не может быть идеальным и где-нибудь допустит просчет.

Алекс: сильный, ловкий, очень быстро ориентируется, но при этом не пытается верховодить, дружелюбно относится к несколько неуклюжему Уильяму и слабенькому Эдди, недолюбливает сестру… Или делает вид, что недолюбливает? Почему она так подумала? Да, в его снисходительности к двум другим мальчикам, пожалуй, есть что-то более взрослое, а с сестрой он часто ведет себя на уровне примитивных капризов. У Алекса хороший музыкальный слух. Впрочем, у его сестры тоже.

Герда: очень ловкая — играя в футбол, лучше прочих владеет обманным маневром, сообразительна, отличная память, отличный музыкальный слух, но к самой музыке равнодушна; явный лидер, однако не пытается утверждать свое превосходство всеми средствами — оно у нее как бы внутри. Один раз Лиза поймала ее пристальный взгляд, показавшийся очень не детским. Что еще?.. У нее самые теплые отношения с собакой, которая, кажется, недолюбливает и Уильяма, и Эдди.

Эдди: физически слабоват, но бодрый и с хорошим настроением; немного нервный, от желания быстрее понять чужие слова бывает немного смешным, впрочем, не обижается, когда другие смеются; плохой музыкальный слух… Или очень умелое его искажение? Однако зачем идти на подобные тонкие хитрости — почему Джино вообще должен подозревать, что его разоблачают?

Уильям: немного неуклюжий, плотный, сильный ребенок; стеснительный, скрывает музыкальный слух, а в целом — очень темная лошадка.

Кто из них мог подняться вверх на площадку?

Любой. А проще всего было как раз Уильяму, ведь остальные прятались от него.

Если Алекс в тот день пользовался шахтой лифта, он, как минимум, был свидетелем происшедшего, но Алекс заявил, что никогда не делал в игре этот нечестный ход.

Герда, Эдди тоже могли прошмыгнуть вверх на площадку.

А столкнуть хватило бы силы у каждого, лишь бы мистер Ванлейн начал рассматривать что-то внизу за карнизом.

Все вполне реально.

Кроме маленького пустячка: зачем Джино потребовалось убивать? Что ему с этого в шкуре незащищенного ребенка?

И капитан не может назвать причину.

Коннерс обрадовался капитану, неуклюже взял коробку с пирожными и начал смешивать «спасибо» с «зачем», а Дункану отчетливо представилось, как хозяин сидит очередным вечером один в гостиной напротив фотографии на стене, виски смягчает боль, которую он сам удерживает, боясь потерять связь с человеком, через боль она остается явью.

Христос тоже хотел породнить людей болью?

— Проходите в гостиную, коллега.

— Знаете что, расположимся лучше на кухне, там все под рукой, и курить мне гораздо удобней.

Хозяин не возразил, и показалось, в его глазах промелькнуло маленькое облегчение.

— Как скажете, дорогой, — он приглашающим жестом пропустил гостя вперед.

Кухня у старого полицейского отличалась тем хозяйственным бытом, которого у Дункана и в помине не было — полно всякой утвари, коробочек с приправами штук двадцать, цветные полотенца, салфеточки…

— С чьих новостей начнем? — хозяин поспешил запустить чайник.

— Давайте с моих.

Главной новостью Дункана, разумеется, было согласие Лизы на работу, так сказать, в новых условиях.

Капитан начал рассказывать.

Коннерс слушал, почти замерев у плиты, а в конце радостно щелкнул пальцами.

— Отнеслась, говорите, без всякого предубеждения?

— На удивленье спокойно.

— Замечательно! Это ведь тоже своего рода тест — здравомыслящая девушка-полицейский психологически не отшатнулась.

— При том, что я не рассказывал ей про Тибетское евангелие.

— Да, как ваше собственное впечатление?

— Впечатления разные, — Дункан подумал, с чего бы начать. — Прежде всего, я не смог представить себе ни одной разумной мотивировки для фабрикации такого документа.

— Именно-именно, дорогой. Если бы в этот глухой монастырь не попал в конце девятнадцатого века русский путешественник, который, кстати сказать, ничего подобного на Тибете и не искал, если бы он не сломал там ногу, вынужденный на пару месяцев задержаться, этот документ, весьма вероятно, до сих пор оставался бы неизвестным. Кто же так забрасывает «дезу»?

— Сломал ногу?

— Да, иначе бы так и пропутешествовал мимо.

— Еще я проконсультировался у дочери, оказывается, исторические источники совсем иначе характеризуют этого римского наместника, и Тибетское евангелие в этом смысле дает схожее описание.

Коннерс покивал головой:

— К тому же, римская оккупационная система в принципе не допускала никаких пререканий, и первосвященник в Израиле назначался именно прокуратором — ему бы, Каифе этому, и в голову не пришло возражать Пилату, пожелай тот освободить Иисуса. Однако хотя Пилат в этой истории ничтожная мелочь, наш любезнейший пастор прав — нельзя трогать даже мелочи в религиозной картине мира, простые умы, мой друг, плохо отличают главное от пустяков.

Чайник объявил о своей готовности тоненьким голоском, однако хозяин, о чем-то задумавшись, не обратил внимания.

Затем со вздохом проговорил:

— Возможно, и инкарнации не следует входить в сознание масс.

— Слишком соблазнительно для негодяев?

— Не только для негодяев. Зачем человеку то, чем он не может воспользоваться?

Чайник, повысив тон, отвлек его от дальнейших раздумий, Коннерс кивнул на бутылку:

— Плесните нам, голубчик, в стаканчики.

На пути к дискотеке Лиза замедлила шаг — притягательный необычностью поворот в событиях не выветривался из головы, заставлял о себе думать, а сейчас необходимо сосредоточиться на другом деле — надо перестроиться, «войти в нужный образ».

Однако, против ее воли, сработал совсем другой механизм, девушка остановилась, кто-то слегка задел ее, обогнав… постояла немного… а потом снова и уже быстро пошла.

Завтра она доложит свой вдруг родившийся план.

Завтра непременно надо встретиться с капитаном.

— А у меня тоже новости, и кое-какая идея.

Дункан закусил мандариновой долькой, а хозяин не стал портить вкус.

— Хочу быть точным в хронологии. Месяцев пять назад Ванлейн, как я уже сообщал, обратился ко мне с просьбой о наблюдениях за женой.

— Которые ничего не дали.

— Которые ничего не дали, но, — Коннерс поднял указательный палец, — помню, что Ванлейн обратился ко мне через день или два после того, как Ромми вернулась из короткой поездки к матери, гостила у нее несколько дней. Помните, вы говорили про услышанные гувернанткой слова: «Тебя там не было»? Очень похоже, они относятся ко времени ее возвращения.

— Сейчас проверим.

Капитан встал и направился к телефону, а Коннерс дополнил свою мысль понятным уже замечанием:

— Если так, значит муж организовал проверку и там, на месте.

Инспектор сразу взял трубку, а уловив, в чем дело, только спросил, нужно ли ему выехать в ночной клуб или можно по телефону. Дункан ответил — «по телефону», но как они сейчас — понятным намеком, не называя имен.

Потом, обнаружив, что оставил сигареты в плаще, сходил в прихожую, а когда вернулся, стаканчики оказались наполненными.

— Не могу понять, почему доктор все-таки не написал самому Ванлейну, здесь какая-то неувязка.

Хозяин, не очень соглашаясь, качнул головой:

— С гуманистической точки зрения этому можно дать объяснение. Представьте, вам предстоит сообщить человеку, что в ком-то из детей, и очень вероятно — в одном из его собственных, скрывается гнуснейшая личность. Вы готовы были бы ошарашить несчастного таким сообщением?

Капитан сел за стол, чиркнул зажигалкой и закурил…

— Вот, дорогой, вам явно не хочется представить себя в положении доктора.

— Не хочется.

— К тому же, в тоне письма присутствует предположительность — какой ученый может быть уверен в стопроцентном результате откровенно рискованного эксперимента?

Формально с аргументами следовало согласиться, но внутри все равно что-то противилось.

— Еще не могу себе представить, будь, как вы сказали, я в его положении, зачем писать письмо в Мексике, а конверт подписывать в Бразилии?

— Шут его знает, не исключено, что мы ищем подтекст там, где причина самая тривиальная.

— Например?

— Например, в доме не оказалось конвертов или письмо было написано тоже в Бразилии, но на бумаге, которую прихватил с собой доктор. Давайте, дорогой, по глоточку.

В первый еще визит к Коннерсу они обсудили проблему розыска доктора и пришли к выводу о ничтожных шансах, даже если такой розыск удалось бы легализовать: паспорт у него на чужое имя, а в одном Мехико с предместьями более двенадцати миллионов жителей. Отследить людей, осуществлявших дней десять-пятнадцать назад перелет по маршруту Мехико-Рио, можно, но вряд ли доктор этого не учел — добраться нетрудно частным самолетиком или использовав пересадочный перелет через одну из стран Центральной Америки, или отправиться оттуда автомобилем. А сейчас Дункану пришла в голову еще одна комбинация — объект может намеренно путать следы бразильским конвертом и мексиканской бумагой, а жить, например, в каком-нибудь Сальвадоре.

Зазвонил телефон, Дункан показал, что подойдет сам, вероятней всего, это инспектор.

Он не ошибся.

А выслушав короткое сообщение, доложил:

— Вы оказались правы. Гувернантка сразу вспомнила — разборка между супругами была вскоре после возвращения Ромми от матери.

«Только что с этой информацией делать?» — мысль, наверное, слишком явно отразилась на лице Дункана, потому что Коннерс тут же ответил:

— Я не любовника какого-то имею в виду, от которого нам мало толка. Отношения, мой дорогой, между супругами, выясняется, были тяжелыми, а?

— Однако в пользу Ромми есть еще одно свидетельство.

— Какое?

— Эдди в тот вечер во время игры в прятки примостился за занавеской между первым и вторым этажом. Лиза сумела выведать — никто из женщин наверх не поднимался.

— Хм…

Хозяин открыл коробку с пирожными и снова произнес «хм», разглядывая шесть разных в ассортименте.

— Еще она выяснила, что Алекс пользуется шахтой маленького грузового лифта. Вообще по тросу любому ребенку легко подняться на крышу.

Коннерс остановил свой выбор на розетке с шоколадной начинкой.

— А взрослому?

— Взрослому там очень трудно пробраться.

Розетка целиком ушла в рот.

Прожевывая, хозяин принялся сладко жмуриться.

И скоро дал по этому поводу справку:

— Вкусное особенно хорошо дает себя знать… когда его много.

Он откинулся на спинку стула и, в удовольствии, даже слегка простонал.

Капитан, не очень любивший сладкое, тоже вдруг почувствовал к нему вкус. Строго-то говоря, как его и почувствовать, если так редко пробовать.

Темный с красноватым оттенком чай был отменного качества, не из пакетиков, как дома у Дункана, а специально заваренный.

Отчего, однако, у хозяина убегающее выражение глаз?

— Надо еще по маленькой, — объявил тот, протягивая руку к бутылке. — Тем более, что…

Он дал себе паузу, наливая обоим.

— Что у вас есть еще какая-то информация?

— Очень своеобразная, мой дорогой, но она есть.

Хозяин опять осмотрел пирожные, взял нож и отрезал от одного половинку.

Но поглощать не стал.

— Да… — коротко брошенный на Дункана взор ушел в сторону, поблуждал там и снова вернулся. — Что если наш доктор промахнулся?

— В каком смысле?

Словно бы человек, обдумав, на что-то решился:

— Щенка Ромми приобрела по случаю — у сторожа госпиталя, он там работает до сих пор. И знаете, что оказалось? Его сука ощенилась в подвале в тот самый вечер, когда наверху были роды. А покидая госпиталь, Ромми решила взять слепого еще щеночка на счастье, — Коннерс помолчал и со значеньем добавил: — Даже никто не думал, что вырастет такой чистокровный амбал.

— Послушайте… — капитан полез в карман за сигаретами, не замечая, что они лежат на столе, — э, но Бог ведь не допускает реинкарнацию человека в животное.

— Бог, дорогой, многого не допускает, что позволяет себе человек, — Коннерс поднес ко рту половинку пирожного и посмотрел на нее напоследок. — Я б, грешным делом, тоже обратил мерзавца Джино в какое-нибудь животное, — кусок с этим канул.

— Ерунда, — Дункан поморщился, мотнул головой, — мы же не станем всерьез разрабатывать версию пса… Если я дам Лизе такую ориентировку, она все-таки сочтет меня сумасшедшим, — его рука сама потянулась к стаканчику.

— Правильно, выпейте, дорогой.

Капитан вел машину по почти пустым улицам, и то ли от освещенной фонарями пустоты, то ли от виски, или от всего вместе, контролировать направление взялась резервная память, а мысли обрели свободный, несвязанный ход.

Вспомнилось произнесенное Коннерсом слово «амбал», очень подходившее к тяжелому сильному псу — фунтов на двести пятьдесят сплошной мышечной массы — запертому, между прочим, в тот роковой вечер. И собака хорошо представилась, не в натуре, а силуэтом… в свободном от предметов пространстве…

Силуэт постоял, медленно двинулся… сместился к появившемуся человеческому… ускорился на последнем шаге… и отброшенный человек исчез.

Капитан собрался притормозить на желтый сигнал светофора, но зажегся зеленый, и нога сдвинулась обратно на газ.

А потерянный было силуэт пса вернулся… помаячил несколько секунд неподвижно, и вдруг со стремительного разбега отшвырнул человека как щепку.

Вот… снова пошел медленно… нет, быстрее… человек повернулся… но поздно.

Дьявол, что за напасть!

Сцены черно-белого театра исчезли, но взамен явилась реальная картина кабинета Ванлейна, и круглая дверная ручка не выше собачьей морды, дверь открывается от легкого поворота…

 

VIII

Дункан не поставил на утро воскресного дня будильник. Внутренний автомат все равно попытался поднять, он, полупроснувшись, отменил эту команду и проспал еще не менее часа, а когда глаза готовы уже были открыться сами, зазвонил телефон.

Капитан, не торопя себя, выбрался спиной на подушку, взял со столика трубку и услышал пожелание доброго утра от дежурного офицера.

— Случилось что-нибудь?

Ему ответили, что ничего особенного, и произнесли несколько кодовых слов — Лиза просила внеочередную встречу и сама назначила время. Капитан, взглянув на часы, дал добро.

Через полтора часа.

С чего бы ей вдруг?

Однако вызов не был «тревожным», для него другой код.

— Помешала отдыхать, сэр?

— Скорее наоборот. Я не знал, что мне делать.

Его ответ почему-то понравился.

А Дункану нравился синеватый цвет ее глаз.

— Пригласил бы вас куда-нибудь, если бы вы не были законспирированы.

Ого, как ему улыбнулись.

— Все ведь когда-то кончается, сэр.

А дальше глаза стали серьезными.

Девушка заговорила быстро, опасаясь, что ее план отвергнут в самом начале: дети просили показать ее фотографии — какой Лиза была в их возрасте, она ответила — «хорошо, как-нибудь», да и фотографии лежат у родителей, только не в этом дело.

Дело оказалось в другом — смонтировать фотографию, где среди группы ребят младшей школы будет стоять пара учителей, и один из них…

— В полиции ведь есть его снимки, сэр? А на мою роль сгодится любая худенькая светлая девочка.

— Подождите, Лиза, дайте переварить.

Она снова заговорила: Джино — хитрый и умный, он сам себя не проявит, надо сунуть палку в гадючью нору, иначе можно ходить вокруг «тысячу лет».

— Если так, он уже убил одного человека.

— Сэр, что может ребенок против подготовленного агента?

В ее голосе даже прозвучали укоряющие нотки, девушка хотела сказать для убедительности еще что-то, но капитан жестом остановил — ему надо подумать.

«Лиза права в том, что ситуация, действительно, запертая… И активного плана у них с Коннерсом нет. Чем они рискуют?.. Враг затаится? А он и так затаился».

Капитан еще немного подумал и дал согласие.

— Спасибо, сэр!

Обрадовалась, как ребенок. А если поганой душонки Джино вообще нигде нет? Не покидает мысль, что они сами придумали себе бой с тенью. Или, вот, собака. Еще там на ветке могла сидеть и ворона.

— Ладно, тянуть не будем. Я сейчас отправлюсь в управление, вызову специалиста, вечером вам эту фото-фальшивку передадут.

— Сэр, я сделала вчера две контрольные закупки наркотиков, захватите?

— Давайте. Цена еще та же?

— Та же.

Утром капитан твердо решил пойти сегодня в бассейн, и к концу дня туда выбрался.

Плавание никогда не входило в любимые его виды спорта, однако служило хорошим средством для подработки сердца и психически разгружало, а по числу дорожек и времени легко проверялось общее физическое состояние. Дункан поэтому приступил к процессу почти как к работе, но с некоторой опаской: чем-то скажется разрыв со спортом в последние несколько месяцев?

В бассейне было малолюдно, а в детской ванне — вообще никого, и тишина огромного пространства действовала оздоровительно уже сама по себе.

Первые четыре бортика его успокоили — не появилось желания сбросить темп, сознание, освободившись от всяких мыслей, приятно соединилась с пространственной пустотой.

Следующие четыре бортика, из нужных двенадцати, прошли ровно — дыхание хорошо держалось, а мышечная усталость не подавала о себе даже слабеньких признаков.

Взбодрившись, Дункан проплыл еще два отрезка и с удовольствием подумал, что старый спортивный резерв надежен, особенно если учесть их с Коннерсом времяпрепровождение.

Надо бы и его… ноги вдруг вышли из режима, голова, как положено, не откинулась в сторону, рот схватил воду и Дункан забултыхался посредине дорожки, не понимая в чем дело.

Или почти уже понимая…

Сменив кроль на медленный брасс, он доплыл до конца, поболтался у канатов… мысль обрела окончательное выражение: письмо доктором было написано загодя, а отправка осуществлялась в спешке, о конверте он, в тот момент, думал в последнюю очередь. Надо только проверить себя в одном маленьком наблюдении.

Из раздевалки капитан отправился ужинать в ресторан спорткомплекса, где тоже было тихо и малолюдно, а за столиком, сделав заказ, набрал по «мобильному» номер Коннерса.

Он почти не сомневался, какой именно ответ получит, и, поздоровавшись, коротко сформулировал свой вопрос.

Да, подтвердил Коннерс, отправляясь на пять дней порыбачить, он записал на автоответчик дату своего возвращения.

 

IX

Странный пес — недружелюбный, и даже к детям, но странность в другом — он совсем не озабочен исчезновением своего хозяина, которого, как говорит Марта, одного и любил. А еще толкуют о собачьей преданности — они разные, как и люди. Этот вот, прогуливаясь у клумбы, даже рыло не повернул на ее приветствие.

Зато веселая четверка нетерпеливо ждала, вывалила из двери наружу и застрекотала.

— Пойдемте-пойдемте, уже холодно, катитесь все в дом.

Произошла обратная процедура, и конечно, каждому надо кого-то слегка подтолкнуть.

— Тихо, не ссорьтесь! Сейчас расскажете, чем вчера занимались, а потом я проверю каждого, как выучен музыкальный урок. Еще я принесла вам свою детскую фотографию.

— Покажи, покажи!

— Нет, после музыки.

Дежурный офицер протянул листок:

— Из наркоотдела, сэр.

Капитан прочитал две короткие фразы, сообщалось: анализ опять показал, что контрольная закупка наркотиков не отличается от предыдущих.

— Угу… вот что, запросите на телефонной станции распечатку всех звонков Коннерсу за месяц.

— Старому шефу, сэр?

— Да.

Он только на минуту зашел в кабинет, разделся и снова вышел, сказав секретарю, чтоб отложили утреннее оперативное совещание на пятнадцать минут.

Но вернулся быстрее.

Разговор в отделе экспертизы оказался очень коротким.

— Как мы идентифицируем наркотики по их происхождению, сэр? Современные технологии позволяют это сделать за считанные минуты. Маковая пыльца обязательно остается в среде конечного наркотического материала. И она уникальна, как пыльца однородного посева.

— Вроде отпечатка пальца?

— Совершенно верно, там тоже есть свой микрорисунок. Окажись наркотический материал из другого урожая или с других плантаций, мы бы сразу это обнаружили.

И на совещании с офицерским составом, и позже, когда остался в кабинете один, Дункан пилил себя все тем же вопросом: почему после провала огромной партии и поимки многих курьеров они не подняли цены? А в том, что о провале боссы наркоторговли узнали уже через два-три часа, не было ни малейших сомнений.

Вот теперь, когда она их помучила музыкой и привела в спокойное состояние, можно показывать.

Большая фотография попала в руки Эдди, остальные облепили его, а Лиза слегка отодвинулась.

— Я прямо в центре, юбочка в красную клетку.

— Какая похо-ожая! — радостно протянула Герда.

— И не похожая, — возразил ее брат.

— А вокруг мои одноклассники… и два наших воспитателя…

Эдди вздрогнул, вздрогнули и державшие фотографию руки.

— Алекс, больно же!

— Я тебя не трогал.

— Значит ты, Герда.

— Отстань, дай мне фотографию.

— Осторожно, дети, порвете.

Эдди обидчиво хныкнул, жалуясь, что больно щипаться нельзя.

Герда попросила снимок «на пока» оставить.

Уильям тоже участвовал в толчее.

Лиза что-то ответила, кажется, согласилась, зрение продолжало работать как фотокамера, отщелкивая фрагменты…

Вскоре Дункану принесли полученную с телефонной станции распечатку, и возник слегка волнующий азарт — сейчас он проверит свою профессиональную интуицию. Впрочем, если «профессиональная», значит, не интуиция, а что-то еще.

Вчера в бассейне, застряв на воде, он понял лишь, что звенья сплелись в целое, и это целое, не явившись еще, уже о себе объявило. А вот как это сплелось в отдыхавшей, казалось бы, голове?

Капитан освободил стол от бумаг, положил распечатку и рядом блокнот. Предстояло сверить определенные звонки и определенные времена, а абонентский массив Коннерса оказался не маленьким.

Выдалось время прокрутить все еще раз.

Эдди вздрогнул, когда держал снимок. К сожалению, она не видела в тот момент его лица, смотрела на другие, и эти другие — Герда, Алекс, Уильям… ни в одном из трех лиц не было и секундного замешательства, никакой посторонней экспрессии.

Кто мог больно ущипнуть Эдди, подставив его таким способом? Зрительная память очень ясно воспроизвела суматошную сценку…

Любой.

Ущипнуть могли и просто так, из вредности, за то, например, что фотография первой попала к нему.

Сейчас, когда она усадила их на полчаса писать буквы, нужно поразмыслить над тем, как обнаружить признаки взрослого человека в ребенке… хотя она уже много раз пыталась… и вот опять обратила внимание на Уильяма — у остальных заметна неуклюжесть в обращении с ручкой, бумагой, а у него словно бы есть привычка… и под стеснительностью Уильям скрывает имеющийся музыкальный слух, она же чувствует — слух есть.

Вот у Эдди его точно нет, он путает звуки естественно, от природы.

Впрочем, существует ли такая прямая связь? Музыкальный слух может и не сохранить себя в новом анатомическом строении.

Как и другие качества.

Стоп!

Она не обратила внимания на важное обстоятельство — Эдди сразу обратился к Алексу, как причинившему ему боль, — первая реакция кое-что значит.

В соседней комнате раздались голоса, хотя время еще не вышло, следовало пойти проверить, почему отвлеклись.

Зачем она разрешила Герде взять фотографию?

Глупость какая, девочка покажет маме и та, знавшая Джино, сразу поймет, что здесь провокация.

Лиза, однако, не успела обдумать предлог для изъятия снимка, потому что, встав из кресла, увидела фотографию в углу на одном из стульев, там рядом прилег и неизвестно когда появившийся пес — этот тяжеловес передвигается удивительно тихо.

Лиза быстро подошла и взяла фотографию.

— Тоже интересуешься, да?

Пес понял, что к нему обратились, и, как водится, не отреагировал.

Много лет назад Дункан расследовал свое первое дело, и когда подтвердилась его, в общем-то, простенькая догадка, возникла неконтролируемая радость — она подрагивала внутри и не желала уступать ничему места. Потом как-то обходилось без этого чувства, но вот сейчас он испытал то же самое.

Только чуть-чуть помешал инспектор.

— Могу быть полезен, сэр?

— Я уже разобрался.

Капитан убрал распечатку, вызвал секретаря и велел пригласить в управление Коннерса — в любое удобное ему время в течение дня. Инспектор, занятый своими мыслями, глядел на окно, прибавлявшее к себе редкие капли не определившегося еще дождя.

— Ты чего «не от мира»?

— Надо ж новую кошку покупать, а не знаю какую. Или снова сиамскую?

— Купи камышовую.

— Камышовую? С ней, наверно, морока… А что она жрет?

Капитан вскинул голову, но тут же решил не раздумывать.

— Камыш. Жрет камыш, поэтому — камышовая.

Радость еще не прошла.

Дети закончили урок и отправились переодеваться для спортивно-прогулочных мероприятий, а Лиза вдруг обратила внимание на шум за окном. Девушка подошла, отодвинула занавеску… трое мужчин в комбинезонах стояли у небольшого грузовичка, рядом с цветочной клумбой.

Водитель спустил почти к самой земле платформу, на которой находились трактор-малыш, лопаты и еще какой-то инструментарий.

К группе приехавших присоединилась Марта, все повернулись к клумбе, непонятно что обсуждая.

Лиза тоже решила выйти и посмотреть, но дойти пришлось лишь до прихожей — служанка уже заходила в дом.

— Как жалко клумбу, мисс, но что делать — скоро зима.

— Будут утеплять?

Женщина махнула рукой:

— Срывать все под корень.

— Цветы же многолетние.

— Ромми считает, они будут выглядеть некрасиво с целлофановыми капюшонами на голове, это и вправду некрасиво.

«Недешевое удовольствие — пересаживать такую клумбу, впрочем, это не на ее деньги».

Лиза ни разу не видела, чтобы при ней кто-то ухаживал за прекрасными георгинами, и спросила об этом.

— Ромми немного за ними следила, а два раза в месяц приезжал человек из фирмы.

Как горох, в прихожую высыпала мелюзга, и Герда с Уильямом потащили ее за руки на выход.

— Подождите, дайте мне куртку надеть.

— Мы решили перед ужином играть в прятки!

Марта прикрикнула, чтобы угомонились.

После ланча капитан едва успел расположиться у себя в кабинете, как дежурный ему сообщил, что Коннерс прибыл.

Однако старого шефа полиции Дункан увидел только минут через десять.

— Извините, коллега, путь к вам с препятствиями, люди останавливают, расспрашивают — куда деваться?

— Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста. Что будете — чай или кофе?

— Э… нет, этого не хочу, а другого вы в казенном доме не держите.

— Можно перекочевать в наше кафе.

— Бог с ним, жду чего-то интересного. Не ошибся?

— Полагаю, что нет.

Демонстрируя нетерпеливое ожидание, Коннерс потер руки.

Капитан развернул в его сторону лежавшую на столе распечатку.

— Что это?

— Телефонные звонки к вам за последний месяц.

Гость состроил испуг:

— Что-нибудь не оплачено?

— Подождите, сейчас будет не до юмора, — капитан положил поверх распечатки листок, — читайте.

Коннерс проворно достал очки, нацепил и, взяв лист бумаги в обе руки, начал вслух:

— Пункт первый. С начала отсчета за истекший месячный период в первые одиннадцать дней абоненту не было сделано ни одного звонка с городских телефонов-автоматов… — он скосился на Дункана. — Коллега, сейчас почти у каждого мобильный телефон, а с автомата все равно надо платить.

— Вот именно, читайте дальше.

Коннерс вернул глаза к тексту.

— Пункт второй. На двенадцатый день был сделан первый звонок, продолжительность контакта — три секунды. Тринадцатый день — семь секунд.

— В первый раз попали на вас и повесили трубку, во второй — прослушали слова автоответчика.

— Четырнадцатый день — семь секунд. Пятнадцатый — тринадцать секунд.

Дункан назвал день и число:

— Ваш отъезд на рыбалку, не правда ли? Звонивший узнал наконец, что вы отчалили и когда именно намерены возвратиться.

Гость откинул листок, снял очки, рука повела их в карман пиджака, но остановилась на середине пути и принялась отвешивать такты в воздухе…

И еще был пункт третий, не прочитанный Коннерсом вслух: «Все звонки сделаны из разных автоматов».

— Итак, письмо должно было прийти в мое отсутствие, — рука отбила еще два такта… — но требовалась срочность в отправке, чтобы иметь в запасе пару дней до моего возвращения, — гость сам себе покивал головой: — Угу, таким образом, письмо было заготовлено заранее, его следовало отвезти в другую страну, а доктор, получивший срочный сигнал, о конверте просто и не подумал.

— Да, следовало очень спешить.

— А между прочим, дорогой, теперь можно быть уверенными, что доктор базируется именно в Мексике.

— Что толку. Сейчас нам важнее выяснить, как Джино вышел на связь с наркомафией, чтобы организовать всю цепочку.

— А еще важнее — понять, зачем Джино вообще понадобилось это письмо? Тут нужна совместная мозговая атака, коллега. Может быть, у меня вечерком?

— Давайте лучше сходим в бассейн, — неуверенно произнес капитан, — а после можно в тамошний ресторанчик.

Против ожидания, гость не только не удивился, но и обрадовался:

— С удовольствием! Обычно я плаваю днем, а вот сегодня как раз пропустил.

Ромми Ванлейн, опоздав на пятнадцать минут, явилась в неожиданном наряде — джинсах и свитере.

Ей шло.

Ей, наверное, шло вообще что угодно.

Извиняясь, сказала — вырвалась между двумя производственными совещаниями, а поймав на своей одежде взгляд капитана, пояснила:

— Терпеть не могу униформу, — и в ответ на улыбку Дункана спохватилась: — За исключением полицейской, конечно.

И с трудом удержала собственный смех.

Капитан показал ей на кресло.

— Не предлагаю вам кофе — он у нас посредственный. Чтобы не обидеть отказом, вы станете пить и от плохих ощущений на меня злиться, поэтому не предлагаю.

— О, длинная цепочка. Это у вас профессиональное, капитан?

— Профессиональное.

— У нас в химии тоже длинные цепочки, я их люблю.

Она вынула пачку сигарет с затейливой восточной рисовкой.

— Тогда давайте покурим — японские. Содержат тонизирующие добавки. Говорят, их курит сам император тайком от народа.

— Прячась в туалет от прислуги?

— А та подглядывает.

В ее облике сейчас было что-то от молодого университетского преподавателя.

Впрочем, она ведь этим и занималась до приезда сюда.

«И до знакомства с Джино», — холодно напомнил внутренний голос.

Дункан взял сигарету, хлопнул себя по карманам… и заметил с другой стороны смеющийся взгляд.

— По-прежнему ограничиваете курение отсутствием зажигалки? — ему протянули красивую черную с золотым поверху ободком. — Ка-пи-тан, нельзя резать хвост по кусочкам.

Ирония была справедливой.

Дункан поднес огонь гостье, прикурил сам и протянул назад явно очень недешевый предмет.

— Нет, сэр, вот когда бросите курить, тогда и вернете.

Благожелательный тон, однако, почти соединился с приказом.

— О'кей, и приглашу вас по такому случаю в японский ресторан.

Он тут же понял свою маленькую бестактность — у нее время траура.

И она поняла.

— С удовольствием, через некоторый разумный срок, — глаза ушли вверх за струей дыма. — Вы заметили, что у меня не горькое настроение?

Он не успел ответить.

— Бывает развод юридический, а бывает и внутренний… но иногда мне кажется, что внешнего вообще ничего не бывает.

Ее лицо выглядело сейчас немножко другим — красивая отчужденность уступила чему-то простому и теплому. Дункан заметил вдруг — она слегка изменила прическу, и волосы больше не закрывают виски и щеки.

— Вспомнила сегодня одно мелкое обстоятельство, хотя не знаю, стоит ли о нем говорить…

— Конечно, расскажите.

Она захотела изменить позу в кресле, но раздумала и, показалось Дункану, испытала легкое замешательство:

— Тут задолго еще до вас был один мафиози, Джино, вы не слышали?

— Слышал даже, что он за вами ухаживал.

Она качнулась вперед и, как пойманный врасплох ребенок, выпустила изо рта краешек языка, щеки слегка зарумянились.

— Ухаживал, но без успеха.

— Потому что вы знали, кто он?

— Узнала не сразу. Нет, не только. Я ведь жила в университетской среде, там, независимо от профиля, определенный уровень культуры. Понимаете?

— Да, замечал по своей бывшей жене.

— Сожалею, что…

Дункан не дал закончить:

— Вы правильно заметили, развод может быть внутренним задолго до юридического.

Ей понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить начало.

— Да, так вот. Недели три назад муж вдруг заговорил про Джино, но дети возились, внимание уходило в разные стороны, я недопоняла и только спросила, с чего он вспомнил о человеке, который давно умер. И муж произнес странную фразу: «Если умер именно он».

— И не пояснил?

— Дети отвлекали, а у мужа была манера иногда разговаривать как бы с самим собой. В таких случаях вместо ответа часто следовало пожатие плеч.

— Он был знаком с Джино?

— Не думаю. Но история с его смертью прозвучала на весь город, муж ее, разумеется, знал.

Ему улыбнулись.

— Извините, дела, мне надо скакать. Где подписать протокол? Только уговор — я не стану его читать.

Неожиданно поступившая информация не понравилась Дункану, потому что никуда не встраивалась. Слова — «если умер именно он» — могли свидетельствовать лишь, что бродившие в уголовной среде слухи о возвращении Джино дошли каким-то образом до Ванлейна.

И он заговорил об этом с женой ради «шпильки»?.. Мелковато.

Капитан некоторое время рассматривал подпись под протоколом.

Если убрать небольшие округлости — подпись как у мужчины с сильным характером.

Перед началом игры Эдди подошел и быстрым шепотом предуведомил — за занавеской его не будет, а довольная физиономия выражала, что он нашел новое место не хуже. На подготовку отводилось три минуты, а Лиза на поиск спрятавшихся должна была стартовать из прихожей.

Там она перекинулась несколькими фразами с протиравшей дверные стекла Мартой, а когда отправилась «на охоту», та сообщила ей вслед: «вот и Ромми подъехала, рановато она сегодня…» Лиза уже поднималась по лестнице.

Сегодня она начнет с крыши.

Не исключено, также, что кто-то мог подглядеть дверной код.

А когда пару дней назад они, совершая прогулку, дошли до раскидистых деревьев, малышня попросилась полазить. Лиза разрешила не дальше толстых, близких к земле веток, но глазом моргнуть не успела, как Герда, почти что по-обезьяньи, залезла до середины. И остальные действовали проворно.

Проверив по пути занавеску, за которой, действительно, никого не было, Лиза быстро миновала три этажа.

Так… дверной код не вскрыт, иначе горела бы зеленая лампочка.

Прежде чем толкнуть дверь, она почему-то повернулась назад — была видна площадка третьего этажа, пустая… и ни единого звука…

Погода к вечеру совсем разгулялась, солнце, жалея о будущих тусклых днях, уходя к зеленому горизонту, посылало веселенькие лучи, и Лиза подставила им лицо — теплым и ласковым…

Только в глазах от них возникла легкая темнота, это сейчас не к месту.

Ну, за работу.

Девушка быстро прошла к бару, заглянула за стойку… тут никого.

Теперь надо в темпе обследовать закутки внутри декоративной зеленой изгороди и следить за звуком, если «что-то» будет перемещаться…

На проверку ушло совсем мало времени.

Где еще можно прятаться?.. Там, ближе к выходу на крышу, за креслами у нескольких столиков.

Она обвела их взглядом, но не посмотрела с другой стороны.

Девушка возвратилась почти к исходной позиции, опять захотелось повернуть лицо к золотистым лучикам, но впереди, где кончалась площадка, у невысокой бордюрной решетки замаячило синим цветом небольшое пятно… листочек бумаги или тряпочка… А там внизу клумба, которая уже не будет радовать своей очаровательной пестротой… рабочие уехали час назад, расправились равнодушно и… да, вместо клумбы коричневая земля… сама на себя наводящая грусть.

Она нагнулась и подняла синий, сложенный вчетверо карманный платок.

Очень похожий…

Что за чепуха?..

Это ее платок.

Да, ее собственный.

Почему здесь, у края?..

Пусто!

Земля кинулась к ней, сердце в глотке, нечем дышать…

Был тревожный звонок, но она не успела!

Синева мелькает над головой…

Кисть…

Она чувствует правую кисть.

Сжатую.

Сжатую там вверху, сейчас ее оторвут!

Выдержать, выдержать и схватиться другой…

Высота внизу, где болтаются ноги, мешая развернуть тело… надо рывком, надо вздернуть левую руку…

«Боже, подари мне еще мгновенье!»…

Есть!

Лиза схватилась левой за прут решетки и повисла на двух.

Есть.

Ее не сбрасывают!

Закричать?

Нет, если сейчас она не соберет все силы и не подтянется, руки могут разжаться сами.

Лиза почувствовала, как напряглись бицепсы, будто чужие сторонние механизмы, в глазах стало почти темно… руки не отпускают прутья, ступня сбоку вставилась между ними…

Вот, левая рука ухватилась за верх решетки… колено уперлось в край… просветлело в глазах… вот, она уже перекинула ногу…

…и стоит по ту сторону.

Видит площадку… столики… у ворот — охранника спиной к ней и к солнцу…

Видит, только ничего не слышит, уши как заложены ватой.

Там в баре есть сок, жутко хочется пить.

Пять минут, и она чувствует, будто те секунды были не в ее жизни, будто случилось не с ней.

Именно так — не с ней.

Голова свободна от мыслей, она контролирует это внутреннее пространство… сердце и дыхание в норме, даже нет болей в кистях.

Она все контролирует.

В доме тихо, ни одного детского голоса.

Да, они же играли в прятки.

Тихо на втором этаже…

Девушка спустилась на первый.

Здесь тоже тихо, и никого…

В зале черный рояль.

Черный цвет у рояля никогда не выглядит траурно, он всегда праздничный.

Почему она подошла к роялю?..

А вот почему.

Лиза откинула крышку, села и, не зная, что будет играть, положила пальцы на клавиши.

А они уже знали!

Знали, и понеслись в быстром темпе шопеновского минорного вальса…

…чтобы повторить начало еще быстрее…

…и здесь… здесь, слегка недокончив, заговорить о душе человека…

Шопен всегда говорит о душе, о ее уголках, где таится хорошее. Люди не ведали о них, пока не родился болезненный польский мальчик, родился, чтобы им рассказать.

Сейчас она играет его предсмертное произведение.

Когда туберкулезная кровь рвалась наружу, не давала дышать, когда жизнь считалась только на дни.

Но тема смерти не вторглась, не коснулась души, бывшей для него сильней человеческой плоти.

Белые клавиши с черными бемолями не дробят, а собирают белое вместе…

…головы стали появляться возле рояля…

Лиза не видела лиц и не хотела, а еще — она могла поручиться, сзади стоит Ромми Ванлейн.

Слушайте, слушайте же теперь вот это!

Сгиб указательного пальца проехал по клавишам и руки забили аккордами «Героический полонез».

Слушайте непобедимую жизнь!

Вот вам осколки летящего солнца!

На этот раз людей в спорткомплексе было гораздо больше чем прошлым воскресным вечером, так что их даже попросили десять минут подождать.

А потом попросили поспешить на освободившиеся дорожки, и Дункан, успевший захлопнуть кабинку с вещами, раздосадовался от зазвучавшей там телефонной мелодии.

И пока подходил молодой человек из обслуживающего персонала и открывал дверку, телефон настойчиво выводил свои звуки.

Больше всего не хотелось, чтобы звонил дежурный по управлению — это грозило обратным переодеванием.

Однако с Дунканом заговорил женский голос, и когда назвал себя, капитан очень насторожился — он давал Лизе право на мобильную связь только по экстренным ситуациям.

— Извините, сэр, нужна встреча.

Не стоило уточнять про срочность.

— Приезжайте в Центральный бассейн.

— А где именно там?

— Прямо где-нибудь у воды.

Коннерс, любезно поджидавший его, узнав, кто звонил, предложил не терять по такому случаю времени и поплавать в хорошем темпе наперегонки.

Дункан снисходительно согласился.

А когда стартовали, поначалу решил, что партнер хорохорится — тот по соседней дорожке пер что есть сил, далеко выбрасывал из воды руку и вскидывал голову.

«Ну, долго он так не продержится».

Первые пятьдесят метров они закончили вместе.

Смотреть из под левой руки было неудобно, и капитан прекратил наблюдения, но у следующего бортика вдруг обнаружил, что Коннерс ничуть не отстал.

А у третьего… это как понимать? Тот уже сделал обратный толчок, и ушел вперед на полтора корпуса. Пожилой, толстоватый, на один глоток виски Дункана делает два… капитан от волнения сбился.

Ему утрут нос?

Не бывать!

Однако без паники — договаривались на шестьсот метров — ритм и дыхание, ритм и дыхание…

Без вредной спешки, впрочем, не вышло, «противник» — теперь так звучало внутри — ушел на новый этап с прежним разрывом.

Дункан забыл вообще обо всем — сдохнет, но достанет!

Достанет… и обойдет…

Кое-что получилось на трех следующих этапах, но мало — он «съел» только полкорпуса.

Зато еще через два капитан со злорадством увидел, как оттолкнувшееся чуть раньше впереди тело зависло в воде и промедлило заработать ногами. Ему, впрочем, захотелось того же, только именно так было делать нельзя.

Старый здоровяк оказался, однако, диким сопротивленцем и удержал равенство перед последней сотней, но тут…

Но тут!

Дункан доплывал дистанцию в гордом одиночестве — противник где-то жалко влачился, на него не стоило даже глядеть, и хотя у самого Дункана ноги уже еле работали, а руки «подрезали» воду, он после победного финиша без остановки пронырнул поперек дорожек и резво выскочил по лесенке из воды.

А вот когда подошел к пластиковому креслу, не сел, а плюхнулся.

И детской радости поубавилось — интересно, в какой он сам будет форме через двенадцать лет?

Вскоре и Коннерс плюхнулся в соседнее кресло.

Подышал с минуту с прикрытыми глазами, а затем сладко вымолвил:

— Хорошо бы, дорогой, потом в ресторане пивка.

И после паузы вдруг спросил:

— Хорошенькая?

Дункан с удовольствием отдыхал — приятная близость воды, голоса, всплески… спортивный азарт выбил из головы, в том числе, самое главное — у Лизы что-то произошло.

— М-м…

— Ну, посмотрим.

Добраться до бассейна на автомобиле можно было очень быстро, через несколько минут капитан начал присматриваться.

Потом прогулялся и добыл свободное кресло.

Сел и снова начал присматриваться.

Не для того, конечно, чтобы издали рассмотреть обнаженное тело или что-то такое…

Лизу он увидел совсем для себя неожиданно, потому что от трех проходивших молоденьких девушек вдруг отделилась одна.

— Здравствуйте, сэр.

Облегающая шапочка изменила внешность.

Она обратилась к Коннерсу.

— Рада познакомиться с вами, сэр.

— Я тоже. Присаживайтесь, присаживайтесь, дорогая.

Девушка неловко показала на белый с красными крапинами купальник:

— Взяла в местном магазинчике, какой попался.

«Попался», сразу заметил Дункан, не из дешевых и модный.

— Рассказывайте, Лиза, что стряслось?

Она хмыкнула, улыбнулась… в улыбку встроилась болезненная гримаса.

— Да просто хотели убить.

Полицейские, не перебивая, внимательно слушали, но в самом конце капитан зло ударил по ручке кресла.

Девушка виновато опустила голову.

— Сэр, я понимаю, что совершила ошибку, подойдя к краю.

— Я на себя, не на вас!

Коннерс покивал головой:

— Присоединяюсь. А вас, детка, не в чем винить, простые ходы — самые гениальные. Но мы, два, — взглянув на Дункана, он успел скорректировать, — немолодых дурака, как мы могли так легкомысленно вас подставить? — он сокрушенно вздохнул, — плавали здесь наперегонки…

— И кто выиграл?

Коннерс ткнул пальцем на капитана.

— Кто-нибудь из детей, — спросил тот, — имеет мобильный телефон?

— Никто. Но есть городской телефон и компьютерная электронная почта.

Капитан недовольно мотнул головой:

— Это давно у нас под контролем.

Связь с внешним миром была понятна всем трем — раз попробовали убить и не вышло, могут повторить не только в доме, но и где угодно еще.

— Джентльмены, я должна продолжать там работать, — оба невольно переглянулись — ее почти детское лицо повзрослело разом вдруг лет на десять. — Да, теперь это и мое дело, не только ваше, прошу помнить — у меня сегодня чуть не отняли жизнь.

Тон был предельно требовательным, как у равной с равными.

Девушка, впрочем, сама ощутила свой ригоризм и захотела смягчить:

— Знаете, я все-таки успела кое-что сделать, — улыбка вернула ей юное выражение, — чуть повернулась и сдвинулась вниз. Удар пришелся немного в сторону от… того места, на котором сижу.

— А что за удар, деточка?

Она немного подумала.

— Возможно, с разгона ладонями. Или…

Дункан решил не темнить:

— Не похоже на морду собаки?

— Собаки?

— Черт бы драл этого доктора, пес родился в ту же ночь в подвале госпиталя.

— Этот мрачный ротвейлер?

— Он самый.

— Вы его допросите, сэр?

— Прекратите, Лиза, у меня из головы нейдет, что мы сейчас могли в морге осматривать ваш труп.

— Прошу прощения, это нервное. Пес… вряд ли меня теперь чем-нибудь удивишь… пес мог видеть ту фотографию, когда она лежала на стуле. И платок в открытой сумочке был доступен.

— Вы брали с собой в дом Ванлейнов оружие?

— Не брала.

— Теперь берите и носите под свитером за поясом.

— Да, сэр.

— От походов по наркоместам я вас отстраняю.

— Поняла, сэр.

— На улицу в ближайшие дни ни шагу. Утром и вечером вас будет отвозить «наше» такси. А сейчас поплавайте полчаса, у выхода из раздевалки вас будут ждать наши сотрудники, отвезут домой.

 

X

Утро выдалось тусклым, придавленным от дождевых облаков — низких, но им словно хотелось опуститься еще ниже и сесть прямо на голову.

И в голове Дункана была тусклая пустота.

Вчера вечером они с Коннерсом раскладывали факты по полочкам, перекладывали, и от этих «пере» почувствовали, в конце концов, что все эти полочки в разных местах. Его старший коллега примерно так и сказал — «не удается сложить конструкцию».

И единственный козырь сейчас — Лиза.

Плюс ощущение, что они используют ее как приманку.

Дункан плохо спал, а приехав на службу, чувствовал себя несобранным и замечал, что в разговорах с людьми у него вспыхивает беспредметное раздражение — вот именно, он хочет думать, и не может, потому что все предметы на полочках, которые в разных местах.

Поздно вечером позвонила дочь с увлекательным сообщением: «Представляешь, мамашка выходит замуж! За своего бывшего однокурсника. Представляешь, они тихо любили друг друга все эти годы, не смея признаться. Романтика, папашка, жизнь продолжается!»

Вчера у Лизы она чуть не закончилась.

Жизнь продолжается…

Чья и где?

Дункан не сразу взял трубку на сигнал телефона, и сначала потянул руку к служебному, но вдруг понял, что работает другой аппарат — вызов идет от Людвига.

Подземная парковка, колонна по пути на выезд… до этого петли по городу — он абсолютно уверен, что никто на хвосте не висел.

Хлопнула задняя левая дверка, машина сразу прибавила и выскочила наверх, чтобы слиться с другими в потоке.

— Здравствуйте, сэр.

Словно сзади стало теплее.

— Здравствуйте. Вы в порядке?

— В полном, сэр.

Дождь запустился уже всерьез, капитан включил щетки.

— Хочется, наверное, туда, где песок и море?

В зеркале мелькнула белозубая улыбка:

— Хочется.

Так произносят еще, когда кто-то ждет.

Дункан через зеркальце улыбнулся в ответ:

— Ничего, поедем. Может быть, пригласите меня как-нибудь в гости.

— С большим удовольствием, сэр.

Надо было отрулить от потока в спокойную сторону.

Людвиг подождал, пока капитан с этим справился.

— Дело, сэр, приняло странный оборот. Там, в Майами, ведь взяли большую партию?

— И курьеров. Дошла информация, значит?

— Быстро дошла. Но только не испугала.

— Расскажите подробнее.

— Подробностей мало, сэр. Но только мне удалось сдружиться с халдеем одного из боссов. Парень любит выпить тайком, а я составляю компанию.

— Хороший ход.

— Босс, понятное дело, иногда болтает. Тем более что парень этот ему дальний родственник. Но очень тупой.

— Ну-ну?

— Он мне и рассказал про дела в Майами. Здоровый, а хмелеет от чепухи. Рассказал с бравадой, дескать полицейские думают — перерезали им здесь кислород, а перерезать нельзя. И глупой рожей своей дал понять, он кое-что знает.

Еще так многозначительно произнес: «Джино…» — и помотал пальцем в воздухе.

Дункан тормознулся без всяких причин и чуть не выругался от нервной бесконтрольной реакции.

— Что, сэр? Опять это имя?

— Не могу вам толком ничего объяснить — мы еще сами не разобрались, но «Джино» — какая-то реальная фигура.

— Сэр, что если мне применить к этому халдею «гамус»?

«Гамусом» в их полицейской терминологии назывался психотропный препарат с длинным и мудреным названием, обретший с чьей-то легкой руки мирное аграрное наименование.

— Они, сэр, и не подумали снизить цены.

Препарат с парализующим волю эффектом пришел в свое время из контрразведки. Там, в их условиях, нет проблем сперва установить биохимию крови «клиента», а затем подобрать индивидуальную дозировку. Однако действуя «на глазок», можно вызвать буйство или, наоборот, вогнать в патологический сон. И наконец, нормально сработав, «гамус» все равно оставляет человеку память, не стирает того, что он делал или говорил в искусственно вызванном состоянии.

— Сэр, мне же выдан «гамус» на крайний случай.

Крайний… да, следует признать, что случай уже действительно крайний. И чего им дожидаться?.. Второго покушения на Лизу?

— Хорошо. Но с одним железным условием. Независимо от результата, вы сразу уходите. Явку знаете. Оттуда вас немедленно вывезут. Когда рассчитываете провести операцию?

— Завтра вечером, сэр.

— Что если все-таки организовать вам прикрытие?

Дункан, к сожалению, почти знал, каким будет ответ.

— Нельзя, сэр, у них отлично поставлено внешнее наблюдение.

Враг может смотреть ей в глаза, а она не знает, кто он.

Только у этого чужого преимущества есть свой психологический минус — охотник теперь она.

Охотник, который будет ставить силки.

Лиза уже попробовала — произнесла вдруг на испанском короткую фразу. К тому, якобы, что в мире огромное множество других языков, и звучать они могут совсем по-иному. «Проколов» ни с чьей стороны не было. Но она и не рассчитывала на подобный легкий успех, надо держать врага в напряжении: жди, тебе готовят ловушки! Теперь засыпай и вставай с одной мыслью: «что еще они мне придумают?»

Или врага вообще нет среди этой четверки?

Пес противный полдня где-то скрывается… впрочем, не вписывается он как-то в сценарий.

И одно любопытное наблюдение.

Усадив утром детей за письменные упражнения, она отправилась к Марте на предмет — мало ли что у той «выскочит в разговоре». В разговоре «не выскочило», но невольно Лиза провела маленький незапланированный эксперимент.

Марта домывала посуду, речь ее, о чем-то совсем пустяковом, лилась, как из крана вода, дверь в подсобное помещение оказалась раскрытой, и Лиза встала там на пороге… Получилось, не за спиной у Марты, а под задним углом этак в сорок пять градусов. Поверни та вбок голову, человек окажется в поле обзора. Однако Марта мыла, болтала и голову не поворачивала.

Почему-то она не очень верит этой красивой и умной Ромми.

Зависть?.. Неприятно так думать, но кажется, не без этого.

Сейчас четверка с азартом режется в пинг-понг. Интересно — Алекс и Герда никогда не становятся в пару… Герда почему-то вчера не хватилась фотографии, хотя просила дать ее на некоторое время… Признаки, надо думать о признаках, по которым можно обнаружить взрослого человека в ребенке… Проконсультироваться у психологов?.. Они почти наверняка предложат какие-нибудь замысловатые тесты откровенно принудительного характера, к тому же с негарантированным результатом… Вероятно, этот исчезнувший доктор мог бы помочь, судя по словам капитана, он — человек с огромными и очень оригинальными знаниями, но только поди его достань… Стоп… стоп-стоп! Это же элементарно просто.

В голове капитана весь оставшийся день вертелись слова этого близкого к боссу парня, что «кислород нельзя перерезать», и тот необъяснимый факт, что цены остались на прежнем уровне. Это ясно говорило о другом источнике наркотического материала, но другого быть не могло, потому что согласно экспертизе в торговом обороте находился исключительно один и тот же колумбийский наркотик. Многократные замеры давали одинаковый результат по всем частям города — по центру, периферии…

И уже в машине, когда подъезжал к дому, Дункан заставил себя сделать единственный вывод, за неимением прочих других, именно заставил, потому что вывод был проверяемым, и он заранее боялся отрицательного результата.

Что ж, завтра… завтра и Людвиг закончит свою работу… только с каким итогом?

Капитан уже заглушил мотор, но не успел выйти — засигналил мобильник.

Назвался сержант, опекавший Лизу, и у Дункана вдруг застучало сердце, кровь забилась внутри висков.

— Сэр, тут такая история… дама, в общем, просится к вам.

Сразу не отпустило, сердце, разогнавшись, продолжало стучать.

— А где вы находитесь?

— Только отъехали от дома Ванлейнов.

Капитан начал соображать, однако не очень быстро… Возвратиться в управление? Пригласить к себе и заодно пригласить Коннерса?

— Что вы говорите, сэр?

— Еще ничего не говорю.

Дома у него неуют, невымытая с утра кофеварка…

— Везите к Коннерсу. Знаете адрес?

— Разумеется, сэр.

Страх — самый опасный попутчик, он способен затмить. Так и вышло, когда страх вдруг вернул тьму и мертвую бесконечность. Не надо было трогать девчонку. Что они вообще могут сделать — догадываться? Пусть догадываются.

— Отлично, коллега! У меня как раз приготовлен к ужину свиной бочок. Правда, я подфаршировал его чесноком, но мы перебьем запах с помощью виски.

— Тут к вам еще один гость нагрянет.

— Кто?.. Впрочем, я угадаю: наша милая синьорина?

— Да, у нее какие-то новости.

Коннерс поспешил вперед гостя на кухню, а капитан, устроившись там за столом, на котором уже проворно расставлялась посуда, закурил и начал рассказывать про сегодняшнюю встречу с Людвигом.

Что скрывать, хотя он не раз сказал сам себе, что предстоящий рисковый ход объективно диктуется обстоятельствами, услышать подтверждение этому было важно.

Коннерс слушал, не отвлекаясь от хозяйственных процедур, и к концу рассказа успел завершить сервировку.

— Что вам сказать, коллега… я пытался оценить ситуацию как если бы она и не была связана с нашим нелегальным расследованием — результат одинаковый. Выше своего теперешнего уровня агент все равно не поднимется. А торчать на нем, значит, рассчитывать на случайную, непонятно откуда, удачу. Этак можно без всякого толка и целый год на них проработать. Решение ваше в профессиональном отношении безусловно правильное… Чу! Звоночек…

Хозяин отправился встретить.

Дункан почувствовал прилив сил, тусклая пустота, лезшая с утра в голову, показалась теперь постыдным упадком воли. «Жизнь продолжается!» — радостно прокричала вчера ему дочь.

А вот и Лиза.

— Здравствуйте, сэр, неловко, что побеспокоила, и может быть, мне самонадеянно кажется интересной одна идея…

Коннерс, взяв ее за плечи, почти силком подвел к столу.

— Ни слова, пока не попробуете свиной бочок.

Не вызывало сомнений, что в молодости Коннерс был «душой» всех вечеринок, той устроительной натурой, которая благополучно подчиняет себе окружающих, заставляя их делать что-то против желания, да еще и испытывать удовольствие.

Лиза сначала раскрыла глаза, когда ей тоже налили виски, но хозяин заявил: он не поверит, что она никогда не пробовала виски, не поверит и обидится, к тому же маленькие алкогольные упражнения необходимы для оперативной полицейской работы, и виски он предлагает не какое попало, а отменного качества.

— А вот такой, например, анекдот, — хотя он очень извиняется, что за столом: — «Жираф с бегемотом принялись рассуждать о выпивке. „Ты, — говорит жираф, — в этом не смыслишь. У тебя пасть — и сразу брюхо“. — „Так что?“ — „Чувств правильных нету. Вот я, налью стаканчик, выпью, и течет у меня приятно по горлышку, долго течет. Потом еще стаканчик, и так всю бутылочку. А ты зальешь сразу в брюхо, и никаких плюсов“. — „Есть один“. — „Какой?“ — „Если стошнит“».

И сразу подвел черту:

— Так выпьем за то, чтобы в нашей жизни было поменьше обратных процессов!

Анекдот показался капитану забавным, он хотел чокнуться, и Лиза попробовала, но рука с запрыгавшим содержимым качнулась в воздухе, бокал едва успел вернуться на место, девушка, пытаясь удержать смех, склонилась вперед и, уронив руки на стол, уперлась в них лбом. Ее плечи стали рывками трястись, Дункан вдруг тоже наглядно представил себе разницу двух животных «в обратном процессе»…

Обоим понадобились носовые платки, а на покрасневшем лице Лизы слегка выступили незаметные прежде веснушки.

Во время очень вкусной еды Коннерс расспрашивал ее про родителей, оказалось: мама — виолончелист-педагог, а папа — директор информационно-библиотечного центра в их городе.

Потом хозяин стал приготовлять чай, а Лизе поручил делать бутерброды для ребят, ожидавших в машине, и здесь…

— Возможно, вы разгромите мою идею, но мне кажется, доктора вычислить очень просто.

Дункан, потянувший в рот сигарету, приостановился, а Коннерса на несколько секунд хватил столбняк.

— А… вы поделитесь, дорогая, с нами этим маленьким пустячком?

— Охотно. Только сначала я попробую построить одну логическую цепочку.

— Стройте. Коллега, вы хотите прикурить сигарету обратным концом.

Капитан сломал сигарету и кинул в пепельницу.

— Итак, джентльмены, доктор — незаурядная личность, человек с двумя фундаментальными образованиями. А по натуре это так называемый творческий тип. В психологии такой тип выявлен довольно давно, он не связан напрямую с профессией, он связан с крайне устойчивым внутренним состоянием, с органической установкой на создание чего-то нового. В сущности, это целеполагание человеческой жизни и главная ее мотивация. Доктор не только не заводил семьи, но, судя по всему, у него даже не было связей с женщинами в нашем городе. Наконец, человек с его знаниями и огромным практическим опытом мог сделать блестящую карьеру, а не запирать себя в незначительном провинциальном госпитале. Следовательно, джентльмены, надо сделать вывод, что доктор представляет собой ярко выраженный творческий тип, и даже скорее всего — со смещением психики в сторону фанатизма.

Дункан почувствовал, девушка подходит к самому главному, и это главное в глубине сознания он начинает нащупывать сам.

— Может ли такой человек отказаться от своих идей и работы над ними? Безусловно, не может. А для этого ему нужна аппаратура.

Коннерс не выговорил, а почти прошептал:

— Гениально…

Лиза радостно улыбнулась:

— Сколько частных лиц в Латинской Америке лет семь или шесть назад заказывало профильную аппаратуру? Единицы. А в полицейских архивах наверняка есть инвентарная опись приборов доктора, надо лишь посмотреть по аналогам.

Дункан хлопнул себя ладонью по лбу.

А что еще оставалось…

 

XI

Обращение в Интерпол по розыску доктора, на чье преступление из-за трупа не было срока давности, не требовало никаких дополнительных обоснований. Лизина наводка и фотографии, пусть давнишние, все равно достаточная база для оперативного розыска с очень быстрыми результатами.

Но сначала Дункан вызвал лейтенанта из наркоотдела.

— Слушай, мне нужен полный анализ наркотиков из последних отборов.

— «Полный» — вы что имеете в виду, патрон?

— Не экспресс-анализ, а самый полный, до последних соплей.

— У нас, сэр, такой не делают, надо отправить в столицу штата, в Центральную лабораторию.

— Ну так, распорядись, чтобы срочно отправили.

— Можно, патрон, узнать — зачем? Полный анализ делали не то чтобы очень давно… — лейтенант поднял глаза, припоминая.

Дункан уже собрался набрать по компьютерной связи заявку для Интерпола и, торопясь, произнес:

— Давай об этом потом. Не сломаются, если сделают еще.

В заявке капитан подчеркнул порядок розыска — Мексика, Бразилия, затем все «чохом».

Нет, торопился доктор, это почти наверняка Мексика. Он немного подумал и убрал Бразилию.

К заявке прилагался файл с описью оборудования.

Как же они с Коннерсом не додумались, что доктор непременно продолжит эксперименты? Только и утешения, что не додумались — оба.

Людвиг… несколько агентов заберут его с явочной квартиры, привезут прямо сюда… он почти не волнуется за «уход», жалко только, если при этом не будет серьезного результата.

Секретарь сообщил, что его хочет видеть… Дункан переспросил, повторили: «Миссис Ванлейн».

Время еще было утреннее, шел только одиннадцатый час. С чем это она поспешила?

Ромми на этот раз появилась в деловом брючном костюме и на высоких каблуках, отчего вид имела даже какой-то официальный.

— Здравствуйте, прибегаете, значит, к штатной форме одежды.

Дружелюбная улыбка сразу изменила ее строгий облик.

— Это для японцев — прилетают сегодня. Жутко зарегламентированный народ.

— Слава богу, а то у вас был вид, с которым вручают правительственные ноты протеста. Ничего не случилось?

Гостья села в кресло, капитан тоже сел.

— Ну конечно, я не стала бы сваливаться вам на голову, если бы совсем ничего, — она вынула из сумочки пачку сигарет, которыми уже угощала Дункана, — протонизируйтесь, капитан. Вы ведь еще не бросили?

Он достал дорогую черную зажигалку.

— Нет, но надеюсь скоро ее вам обратно вручить.

— Буду рада. Не зажигалке, конечно, дайте, я лучше сама…

Она не прикурила, потому что полезла в сумочку — мобильный телефон принес какое-то сообщение. Ромми некоторое время разглядывала экран…

— Извините, что отвлеклась. Так вот, причиняю вам беспокойство по той причине, что гувернантка, которая у меня недавно работает, носит с собой оружие.

— Оружие?

— Да, вчера, когда мы с ней прощались, и она надевала куртку, под свитером очень четко обозначился пистолет.

— Вы не стали задавать вопросов?

— Нет, формально каждый имеет право получить разрешение и носить оружие…

— Ну, не каждый.

— Да, и меня удивило — зачем в такой дом, как наш?

— Продиктуйте мне фамилию и имя этой гувернантки.

Капитан, тщательно записав, поспешил успокоить:

— На проверку уйдут пустяки. Хотя скорее всего, человек носит оружие из боязни вечерних улиц — страх вынуждает людей.

— Я, в общем, тоже так подумала, девушка сама по себе очень славная… — она вдруг переменила тему: — Страх отвратительная вещь, капитан. Вам приходилось его испытывать?

— Да, пару раз, когда стрелял на «кто первый». Помню, как замирало время.

Она посмотрела на Дункана большими зрачками.

Но взглядом в себя.

— Замирало… да, уходило из мира… и там все были на равных…

«Там» прозвучало с небольшим ударением, странным, будто имелось в виду какое-то конкретное место.

Снова улыбка очень изменила лицо:

— Вы, несомненно, интересный человек, капитан. Хотелось бы еще поговорить, но… я на это надеюсь.

Лизе опять вспомнился этот парень, появившийся здесь с утра, Марта сказала потом — тот самый приходящий садовник, что ухаживал за цветочной клумбой. Потоптался, поводил непонимающим взором… Марта отдала ему под расчет конверт с деньгами, он с этим конвертом в руке так и пошел, будто продолжая не понимать, что случилось.

День подходит к концу, но домой ей нескоро — Ромми попросила задержаться на два часа, вечером у нее какой-то банкетный прием с приехавшими японцами.

Люди уже на явке, Дункан отправил их загодя.

Управление опустело наполовину, делать ему сейчас совсем нечего, и можно было бы сходить на ужин в кафе, но не хочется отлучаться из кабинета.

К девяти вечера Дункан все-таки ощутил некоторый голод, но ленивый какой-то, когда можно еще потерпеть.

Ждать Людвига, возможно, уже и недолго.

А с другой стороны, до десяти часов время вообще считается детским.

Он решил пойти и поужинать.

Извлек из настенного шкафа плащ…

И застрял с ним у двери.

Стоянье с плащом продолжалось минуты две.

Потом плащ вернулся на место.

Пришла идея позвонить Коннерсу, просто чтоб обозначиться.

Тот, конечно, с удовольствием разделил бы с ним здесь время ожидания, но разговор с Людвигом должен проходить один на один, агент «не поймет» присутствия формально постороннего человека.

Капитан набрал номер, и трубку почти сразу же сняли.

— Жду, — поздоровавшись, проговорил он.

— Да, понимаю. А поужинали?

— Все собираюсь.

— Вы позвоните туда, и принесут.

Простая мысль почему-то не приходила в голову, а теперь от нее окончательно проснулся и аппетит.

Ужин в кабинете пробудил организм к действию. Затем Дункан с удовольствием выпил кофе и сходил поглядеть вместе с дежурной группой новостную программу.

Время все еще было не позднее, поэтому он снова прогулялся к телеэкрану, а там незаметно для себя просмотрел почти от начала комедию с проказником Мёрфи.

Но когда вернулся в кабинет, стрелки черными своими концами показывали четверть первого.

С Людвигом была договоренность — на случай, если операцию вдруг придется отложить, он просто позвонит ему на мобильный и произнесет имя «Джек».

Капитан вдруг нервно набрал свой мобильный номер по городскому…

Тот нормально сработал.

Дежурный на приеме сигналов из города знал, что начальник на месте, но пока не беспокоил — значит, серьезных происшествий нет.

Погуляв минут десять по кабинету, Дункан все-таки решил удостовериться.

Хотелось двигаться, поэтому он не стал звонить по телефону, а спустился на первый этаж.

Дежурный, увидев шефа, вопросительно поднял голову.

— Все спокойно?

— Да, сэр. Два мелких дорожных и попытка проникнуть в дом, который стоит на продажу. Патрульные, вроде, уже разобрались.

Капитан кивнул и отправился назад.

Судя по голосам в комнате отдыха, ребята засели за карты.

Но однако, без четверти час — закрываются многие бары.

Людвиг, по требованию капитана, назвал две «точки», где могло проходить задуманное мероприятие, капитан, не выдержал и отправился в комнату отдыха.

Там компания действительно занималась игрой в покер.

— Сидите, я отвлеку ненадолго, — он назвал оба заведения. — Кто-нибудь из вас знает эти местечки?

Головы и голоса почти тут же подтвердили, что все их знают.

И один спросил:

— Там происшествие, патрон?

— Нет, а не помните, когда примерно они закрываются?

Возник небольшой обмен мнениями, и скоро выяснилось: заведения не ночные, и одно точно закрывается в час, а другое — навряд ли позже.

— Вот что ребята, возьмите оба места прямо сейчас под контроль. Ориентировка: латиноамериканец среднего роста, лет тридцати. Если один, без хвоста — пусть идет, — он вдруг повысил голос: — В любом другом случае в машину его и сюда. И проверьте любой габаритный груз.

— А если компания латиносов, сэр?

— Всех проверить, но не запрещать звонить по мобильному телефону.

Лизе пришлось задержаться гораздо дольше — Ромми сообщила, что сможет вернуться только к одиннадцати, а потом позвонила уже с дороги.

Лиза отправилась чуть раньше, не дожидаясь ее приезда, решила сначала — надо непременно рассказать все капитану. Но уже в машине, поглядев на стрелки часов, передумала: что толку «грузить» человека на ночь. Информация очень важная, но не требует срочных мер. Она просто напишет короткое донесение, и сержант, который утром за ней заедет, отвезет его потом в управление.

Ей совсем не хочется спать, хотя стрелки придвинулись к часу ночи, в донесении, перечитанном уже несколько раз, она точно процитировала слова врача, приехавшего для очередного профилактического осмотра детей. Врач прослушал у каждого легкие, посмотрел гланды и аденоиды, поговорил с Лизой о необходимых физических упражнениях и одобрил те, что она им давала. И вдруг, воистину чистой превратностью случая, произнес то, что теперь все время повторяется в ее голове, заставляя перестраивать весь сюжет, почти склеивает концы, но все равно не дает ключевого ответа: как именно совершено убийство?

Капитан упрекнул себя в том, что заранее не проверил в базе данных владельцев тех двух заведений.

Хотя вряд ли мелкие люди мафии выбирают для выпивки места, где на них могут «стукнуть».

Поводив стрелками по компьютеру, он быстро получил подтверждение — по делам не проходили, ни на каком учете не значатся. И еще по рекламному городскому сайту узнал: обе «точки» закрываются в час — вот теперь именно.

Пришла новая мысль, и капитан поспешил вниз к дежурному, куда на пульт поступала радиосвязь от оперативников.

— Выходили?

— Только сообщили, сэр, что оба объекта под контролем и все спокойно.

— Вызови и тех, и других.

Чувствуя злобу в собственном голосе, он приказал немедленно осмотреть помещения, опросить прислугу по ориентировкам на этого человека — скорее всего, тот был в компании с белым малым.

Не стоило уже подниматься к себе в кабинет — сообщения поступят скоро.

Капитан послонялся минут всего десять.

А затем отдал приказ возвращаться.

Что-то все-таки он ожидал узнать, что-нибудь для зацепки, а услышал одно и то же: среди людей вечером не было подобной пары, а латиносного вида кое-кто если и был, то на признаки совпадения роста и возраста прислуга не обратила внимания.

Капитан уже собрался подняться, когда на входе показалась гражданская фигура, неуклюжая и с каким-то хозяйственным пакетом в руке.

Робко ступив внутрь, Коннерс застрял у порога.

— Оттого, что вы будете только курить, дорогой, мозг лучше не заработает.

Он слушал Дункана и раскладывал бутерброды в пластиковые тарелочки.

Капитана очень обрадовал его приезд, он и сам чувствовал, что слишком взвинтился и не может найти линию эффективного поведения.

— Вам известен легальный адрес агента?

— Известен, но я не высылал туда группу. Это сразу поведет к провалу…

— Если агент еще жив. Да, он может быть жив, но находиться у них взаперти под допросом. Тогда он наверняка не на своей квартире. Вы ешьте. Хотя погодите… — Коннерс достал из пакета бутылочку со светлокоричневатой жидкостью, — настойка женьшеня, держу для особых случаев.

— Я в сотый раз спрашиваю себя, откуда мог взяться прокол? И словно бы этот Джино присутствует где-то тут.

— А в сотый раз и не надо. Вот, употребите рывком, штука крепкая.

Капитан выполнил указание почти что автоматически, и «штука» действительно оказалась градусов на шестьдесят.

Коннерс и себя поддержал этим зельем.

— Вы, к сожалению, кстати упомянули мерзавца Джино.

— К сожалению?

— Да, коллега. Полагаю, что его методы продолжают работать, — он бросил на капитана короткий взгляд. — Есть Джино в природе или его нет…

— Убьют превентивно, вы хотите сказать?

Коннерс, уже не глядя на него, покивал головой:

— Боюсь, что так. Он незначительный в любом случае для них человек.

У Дункана вдруг холодно и расчетливо заработала голова.

Способ действий только один — спасти Людвига, если он еще цел в каком-нибудь из подвалов. Спасти можно лишь тотальной полицейской операцией. Сейчас, ночью. Встряхнуть всех информаторов, которые работают на полицию, и тех из уголовного мира, кто висит у них на крючке.

Коннерс словно отслеживал ход его мыслей:

— Да, коллега, здесь глухая провинция, Верховный суд далеко, в отдельных случаях можно избегать церемоний.

Через час управление просто гудело, капитан инструктировал офицеров, группы выезжали одна за другой, фотографии Людвига теперь были у каждого, и каждый знал, что спасают они своего.

Сказывалось преимущество небольшого города — полицейские хорошо знали территории, людей криминального мира и как-то с ним связанных, можно было поэтому полагаться на «самостоятельные решения». И обрадовала реакция прокурора, которого Дункан звонком предупредил о вынужденной массовой операции. Тот, выслушивая, покашлял со сна и коротко произнес: «Можете на меня рассчитывать, капитан». Это значило, что проблемные в иных случаях ордера на аресты и обыски будут выданы, а всякого рода адвокатская шушера потратит лишнее время.

Время — пока единственный и главный ресурс.

На квартиру Людвига капитан отправился сам, вместе с Коннерсом и инспектором.

Судя по адресу, это была и не квартира, а комнатка в сдаваемых меблированных помещениях на краю города.

Шума решили не производить, поэтому терпеливо ожидали ответа на звонки у запертой на ночь входной двери.

Капитан уже докурил сигарету, когда дверь приоткрылась и в просвете через цепочку замаячила плохо различимая физиономия. Инспектор сунул прямо в нее полицейский значок.

Дверь захлопнулась и снова открылась, но уже без цепочки.

Инспектор опустил руку в карман плаща, и капитан тоже снял ствол с предохранителя — задворки они и есть задворки.

В передней горел неяркий свет, направо начинался вход в коридор, и вверх вела лестница.

— Ба, сэр, никак это вы!

Слова были адресованы не капитану, а входившему за ним Коннерсу.

— Ларри? — удивленно произнес тот. — А я и не знал, что ты в городе.

— Как же, сэр, уже целых три года.

Пожилой, довольно опрятно выглядевший мужчина, осторожно взглянув на капитана, продолжал улыбаться Коннерсу.

— Ларри, да ты, я вижу, завел порядочный образ жизни? Это твое заведение?

— Не совсем, сэр, арендую. Плачу мэрии за год вперед и пересдаю жильцам.

— Платишь за год вперед? То-то при аресте мы не нашли у тебя ничего, кроме дырявого чайника.

Человек хмыкнул и снова осторожно взглянул в сторону капитана.

— Рекомендую, — Коннерс указал Дункану на него, — Ларри большой мастак по фальшивым лотерейным билетам.

— В прошлом, сэр, в прошлом.

Старый клиент полиции в таких случаях большая находка, эти люди понимают все с полуслова. И было заметно — высокий полицейский уровень произвел на него впечатление.

Капитан взглядом показал Коннерсу продолжать.

— Скажи-ка, Ларри, у тебя все тут спокойно?

— Сэр, тут у меня редко балуют, — человек чуть помолчал, — но вы же не по мелкой хулиганке приехали.

Коннерс, глядя ему в глаза, покивал головой.

— Спрашивайте, сэр, прямо.

— Нас интересует твой жилец из номера, э…

— Восемь, — подсказал инспектор.

— Из номера восемь. Он у себя?

— Думаю, нет.

— Почему так думаешь?

— Утром он уходит в одно и то же время, но сегодня я его не видел. И этим вечером не заметил, чтобы он возвращался.

Позапрошлым вечером Людвиг не собирался пускать «гамус» в ход, они встречались в середине дня, его планы не могли измениться так быстро, а главное — он бы предупредил Дункана, чтобы тот подготовил досрочный уход на явку.

Мужчина посмотрел на капитана и отвел взгляд, но Дункан успел прочитать — тот быстро все взвесил, понял по отсутствию оперативной бригады, что они не планировали захват, а стало быть, ищут своего человека.

— Можете нам что-нибудь подсказать?

Тот покачал головой:

— Я бы помог, сэр, но нечем. И я ни разу не видел, чтобы к нему приходили.

Человек, предлагая подняться, показал рукой с ключами на лестницу.

Через пять минут они закончили осмотр совсем небольшой комнаты без признаков борьбы и вообще без следов беспорядка.

— А случалось, что он не ночевал дома? — спросил инспектор у деликатно оставшегося на пороге хозяина.

— Не припомню, — тот поработал памятью… — Мне кажется, он всегда ночевал дома.

Коннерс подошел и тихо проговорил Дункану:

— Надо поискать «гамус». Как он выглядит?

— Вроде маленького тюбика для капель в глаза.

Ларри, заметивший шептавшихся полицейских, вежливо прикрыл дверь, сообщив, что будет ждать в коридоре.

Сразу распределили обязанности: инспектор взял на себя плинтусы и панели, Коннерс приступил к шкафу с одеждой, капитан — к вещевой сумке.

Плотная с виду сумка оказалась такой главным образом из-за куртки на меховой подкладке, видимо, новой совсем, недавно купленной для не наступившего еще зимнего времени.

И еще два не распакованных пакета с носками и мужским бельем.

Тоже удобная маскировка для хранения «гамуса».

Капитан выложил все на кровать и начал, прежде всего остального, осматривать сумку.

Швы, уплотнения… руки заработали сами, вспомнив хотя весьма отдаленную, но большую практику оперативных обысков.

После сумки он проверил пакеты.

Там тоже искомого не было.

— Сэр, я вынужден согнать вас с кровати.

Инспектор уже переминался рядом.

Капитан поискал глазами, где бы ему пристроиться…

— Есть, — Коннерс держал рукав пиджака, хорошо видного от распахнутых в обе стороны дверок шкафа, — здесь что-то есть.

Он вывернул край рукава наизнанку, пощупал и извлек сероватую капсулку.

— Это?

Капитан лишь кивнул. Он очень надеялся на отсутствие результата, теперь стало окончательно ясно — провал произошел не вчера вечером, а сутками раньше.

 

XII

— Передай этот конверт сразу же капитану, — Лиза протянула свое донесение, едва оказалась в машине.

— Передам, только, знаешь, у нас все управление сейчас на рогах.

— А что случилось?

— Пропал наш парень. Работал, как и ты, конспиративно, только у них, и без всякого зонтика.

Она и понятия не имела, что есть внедренный агент. Ну да, капитан не мог раскрыть эту карту.

— Давно пропал?

— По последним данным, позапрошлым днем или вечером. Всю полицию подняли среди ночи.

Лизу вдруг окатило холодной волной — нет, с капитаном об агенте не было речи, провал случился не через нее, но все равно…

— Слушай, передай еще на словах — они могли поставить мне жучок.

Какая непростительная ошибка, что не подумала об этом раньше, не проверяла ни одежду, ни сумку.

Труп обнаружили около девяти утра.

Три пулевых в область сердца.

Работники городских служб, направленные на проверку коллекторных водосточных систем, обнаружили труп сброшенным в один из уличных люков.

Капитан не выехал на осмотр тела, в морг отправились инспектор и Коннерс, а он просто не смог.

Зыбкое все вокруг и без контуров, песок, море… нет, он просто видит синее со светлым, беловато-желтым, и словно здесь, в пространстве его кабинета. А голова оттягивает попытку думать, хотя Коннерс с инспектором не привезут ничего нового.

— Сэр, электронное сообщение от Интерпола на ваш личный адрес.

— Что?

— У вас не включен компьютер.

Действительно не включен.

Он совсем не чувствует, что не спал, ощущает себя готовым физически, только не знает к чему.

И еще Интерполу что-то понадобилось.

Он набрал в появившемся почтовом окне свой код, возник синеватый фон со знакомой символикой.

«В ответ на вашу розыскную заявку…»

Как он забыл, они что-то сообщают о докторе.

Капитан не успел прочитать, потому что в кабинет просунулась голова:

— Сэр, можно? Вам донесенье от Лизы.

Он кивнул, взял запечатанный конверт…

— У нее все нормально?

— Да, я вот только что ее отвез. И еще просила передать на словах — они могли поставить ей жучок.

— Куда поставить?

— Этого она не сказала.

— Ладно, спасибо.

Нужно было читать сообщение на экране и Лизино донесение. Капитан, выбирая, что делать, уже надорвал конверт, и уже повернул кресло к экрану… а затем вдруг застыл, вскинув голову…

В коридоре сновали сотрудники, крупная зачистка, как обязательно в таких случаях происходит, дала «побочный» урожай, капитан по пути, не вслушиваясь, ответил несколько раз «не сейчас», и только вблизи двери экспертного отдела умерил шаг и чуть приостановился, чтоб не врываться.

Несколько сотрудников, в тишине, занимались своим кропотливым делом, он сориентировался и подошел к нужному специалисту.

Достаточно было просто отдать предмет, ему сразу кивнули в знак понимания — что к чему.

Дункан не имел даже малых мастеровых способностей, и чужие ловкие руки всегда привлекали его внимание.

Руки быстро задвигались, мелькнул загнутый острый конец, слетела дужка, маленькая отвертка сделала два поворота, и черный футлярчик отделился от остального.

На лбу человека возник оптический монокуляр, он сдвинул его на глаз и начал рассматривать.

Очень скоро процедура повторилась в обратном порядке, зажигалка чиркнула, показывая, что работает.

— Ничего постороннего, сэр.

Черная зажигалка на фоне черной сумочки, из которой Ромми доставала мобильный телефон тоже в черном каком-то корпусе, вдобавок — тот самый случай, когда ситуация слишком невинна, чтобы периферийное зрение активно схватывало детали.

Капитан так же быстро пустился в обратный путь.

Зажигалка была с ним там, в машине, при встрече с Людвигом, была при разговорах с Коннерсом, кроме того эпизода в бассейне… Дьявол, она была с ним почти все время!

В кабинете он плюхнулся в кресло, включил погашенный перед уходом экран… донесение Лизы, непрочитанное, лежало в кармане.

«…розыскную заявку… по данным на техническое оборудование… — Дункан опустил пару строчек — …найдено местожительство… при полном сходстве примет и трех свидетельских опознаний по фотографии… проживавший под именем… предположительно покинул двое суток назад. Осмотр помещений установил наличие указанного лабораторного оборудования. По многим признакам разыскиваемый виллу покинул в спешке. Согласно опросу соседей, вел очень замкнутый образ жизни…»

Дункан не стал дочитывать.

Двое суток назад плюс еще двенадцать часов — это тот самый вечер у Коннерса, когда Лиза выдвинула прекрасную идею розыска.

Стоп! Если жучок действительно поставили самой Лизе?..

Что она пишет?

Капитан достал конверт с уже разорванным краем, но приостановился, увидев инспектора и входящего следом Коннерса.

Опять в кабинет поплыла синева… только уже без песочных краев, и темнее, как даль, за которой может и не быть никакого берега.

— Да, сэр, три пули в сердце, стреляли почти в упор, — инспектор назвал калибр, еще что-то…

Коннерс опустился в кресло и наклонил голову.

Змейкой мелькнула мысль, ушла, канула, но вдруг стало трудно дышать — мысль, что можно не рассказывать про зажигалку, скрыть свой позор — на мгновенье он стал другим, пусть на мгновенье, но трусливым и подлым — значит, внутри живет и такое…

— Ну, я поеду, сэр?

— Куда?

— Протокол по обнаружению трупа, он же у нас свидетельски не оформлен.

— Да, буду тебе очень признателен.

Кто-то сказал, что отвечать перед Богом и перед собой — это одно и то же, смысл только в одном — «отвечать». Кто это сказал?.. Пастор? Или прозвучало в Тибетском евангелии?

Коннерс задвигался в кресле, капитан тут же вспомнил про конверт с донесением.

— Вот, сообщение от Лизы, я еще не читал. Есть и другие новости.

— Не затруднитесь, коллега, прочитать вслух?

— Конечно.

Капитан вынул лист, сложенный вчетверо лесенкой.

— Так… «Сэр, извините за беспокойство, но считаю полученную информацию важной. Вчера вечером приезжал педиатр, профилактически наблюдающий детей. Из случайного разговора с ним выяснилось следующее: Уильям появился на свет при очень сложных родах, Марте не только делали кесарево сечение, но и некоторое время она находилась в коме. Вы упоминали, что доктор на востоке занимался комами — что, если это родственное рождению состояние?»

Пес словно прячется от нее, а Марта, наоборот, лезет со всякими малозначащими разговорами, и еще дети ведут себя как-то нервно — приходится следить во все стороны. Парень этот, садовник, некстати приходит в голову, его странно растерянное лицо… они о чем-то беседовали с Мартой, и кажется, разговор не был коротким. Надо на всякий случай дать на парня ориентировку.

Марта сказала: «Вот и Ромми подъехала, что-то она раньше обычного». Теперь это противно дергает память, потому что Лиза не помнит, видела ли она тогда из прихожей автомобиль — перед тем, как подняться на крышу. И когда подходила к краю, смотрела на клумбу… черт побери, был там внизу автомобиль? Она-то готова поклясться, что не было, то вдруг кажется — красноватый цвет выбивался внизу из-под прикрывшего его козырька — Ромми иногда ставит машину прямо у входа, если собирается позже куда-то уехать.

Впрочем, не стоит сейчас злиться на память, она гасит все, что оказалось тогда вблизи к крошечному кусочку между жизнью и смертью, который не прописан в человеческой голове.

— А вы думаете, коллега, многим пришла бы упредительная мысль о жучке в зажигалке? Если он вообще там был. Марта, например, имела не меньше возможностей поставить его в сумочку девушки, а позже убрать. Помните, предыдущая гувернантка говорила — в ее сумочке рылись?

— Но провал Людвига!

— Не горячитесь. С таким же успехом жучок мог стоять у самого Людвига. А кроме того, якобы болтливый приближенный босса вполне смахивает на подсадную утку.

Дункан поморщился — слабое по отдельности хорошо складывается в общую убедительную картину, но это — если нужен не аналитический, а защитный прием.

— Наконец, дорогой, вы с инспектором спрашивали у Марты, где в момент убийства Ванлейна была Ромми, но не спросили у той про Марту. Вот за это не могу похвалить.

— Больше всего сейчас мне хочется подать в отставку.

— И за это не могу похвалить.

Человек не властен над другим человеком, а посягнувший сам объявляет другому войну. Войну без закона, потому что первый закон — «человек не властен над другим человеком». Остальное — соподчиненное, остальное приобретает ценность лишь после первого. Даже Бог не поставил душе пределы, и, запертая другим человеком, она рвется на дарованную ей свыше волю. А назначивший себя хозяином чужой души, стражником тьмы неволи, сам уходит от высшего света, и зловредной становится его телесная плоть.

Лиза снова вспомнила слова доктора, когда разговаривали после осмотра детей: миссис Ванлейн, сказал он, легко родила крепких близняшек, а Уильям был весь синюшный, потому что его мать едва не оказалась на том свете, ее еле вытащили.

Сперва было «Слово» — язык сам подсказывает смыслы. Откуда-то ведь «вытаскивают» человека, когда он уже не здесь. Где он, например, при вставшем вдруг сердце и совершенно отключенном сознании? В отдельных случаях врачам удается запустить сердце и активировать весь организм, но есть какая-то грань, когда это еще можно или уже нельзя. Мгновенность ее не имеет значения, она все равно есть как событие — отдельное, со своим содержанием.

Почему она раньше не обращала внимания, что Марта очень быстрая и подвижная?..

Когда дети получили задание срисовать, на выбор, розу, гвоздику и белый мак, белый опиумный мак не выбрал никто. Но во время рисования и появилась нервозность, словно она пришла от кого-то ко всем.

Еще она постоянно видит взгляд с фотографии — взгляд мужчины, стоящего рядом с детьми, и ловит его в чужих глазах.

А сейчас попробовала поймать в глазах Марты.

Та куда-то зовет. И в лице у нее непривычное совсем выражение.

Капитану все-таки пришлось включиться в работу, вникать в мелочи, потому что некоторые задержания дали информацию по незакрытым делам, в основном это касалось краденого, числившегося в описях протоколов.

Коннерс как-то сам собою прижился. К полудню Дункан, освободившись почти, обнаружил его помогавшим следователю додавливать «признательные» из какой-то сумрачной личности — судя по отцовскому тону старого полицейского, знакомство у них было давнее.

Марта… не вяжется она как-то ни с чем. Да, был прокол, нужно встретиться с Ромми, хотя он понятия не имеет, как именно задать ей о Марте вопрос. Эта чертова зажигалка… та поездка Ромми к матери, где ее не было…

Самое, казалось бы, простое — предположить сговор. Он уже не раз это делал, но все равно кроме двух остается еще кто-то третий, без которого не выходит.

— Надо бы подкрепиться, коллега. Мы тут закончили. Как себя чувствуете?

Дункан, не вспоминавший о сне, вдруг с трудом подавил зевоту.

— Да, дорогой, омлет с помидорами. А перед ним, там у меня во фляжечке есть по глотку.

Ум позволяет смотреть далеко, а там, вдали, путь раздваивался. В одну сторону — деньги, которые выведут из темницы, в другую… другой могло и не быть, но зловредная плоть стала догадываться.

И закрыла собой путь к свету.

— Сговор, коллега, я тоже обдумывал. Вы правы, выходит слишком большая конструкция, а с ней возникают совсем уж неразрешимые вопросы.

— Какие у вас?

— Зачем вовлекать в эту комбинацию доктора, да еще с письмом в мой адрес.

— Вот именно. Спихнули бы с крыши, прикрылись общими алиби, и не было бы проблем.

— Зачем вообще убивать Лизу, да еще тем же способом?

— Нелепость. Вы не слишком много налили?

— В самый раз, будет бодрить до самого вечера. Нет, не нелепость. Здесь длинные логические ходы, но и ошибки, однако сделанные, все вместе, одним человеком. Кинем внутрь, дорогой.

Ни одной ошибки, нигде и ни в чем — можно гордиться. Если бы… но в финале пути нельзя погибнуть из-за свидетеля, это не злое намерение, видит Бог… Бог все видит? Значит, видит, как двое сошлись по тонкому мостику, где нельзя в сторону или назад — только кто-то вместо кого-то.

— А вы ей нравитесь, капитан.

— Кому?

— Лизе.

— Ну, с чего это вы…

— Очень нравитесь. Это для вас она купила тогда дорогой купальник.

— Да перестаньте.

Они уже миновали внизу офис дежурного, капитан толкнул вперед дверь, чтоб пропустить вперед Коннерса, но услышал у себя за спиной:

— Сэр, срочное донесение!

Они остановились у выхода.

— Сэр, на связи патрульная…

— Что случилось?

— Еще один труп.

Инспектор столкнулся с ними у выхода на ступеньках, теперь беспокойно спрашивает с переднего сиденья о неизвестных еще деталях, машина несется с сиреной по разделительной полосе, и на каждом повороте уходит в сторону, к последним линиям домов и коттеджей, за которыми начинается зеленая даль.

Путь, где каждый отдельный шаг не ощущался тяжелым, но всё вместе сейчас выглядит огромным и не своим. Надо, чтоб так и было, чтобы осталось сном темноты.

Вот и последняя городская линия с дорогими особняками.

Им уже сообщили по рации, что следом выехала машина с медэкспертом и криминалистами, а полицейские с места — что убийство произведено не огнестрельным оружием, а удавкой, жертва, судя по всему, даже не пыталась сопротивляться.

— Это у них, можно сказать, ритуальный способ, сэр, не пользоваться в таких случаях пулей через глушитель.

— Месть за предательство или за опасную глупость, ты имеешь в виду?

— Да, очень похоже, этого парня прикончили за что-то свои.

Старое шоссе, которым уже редко пользовались, предоставило им свободу, и за пару минут они пронеслись, оставив за собой травянистые поляны, казавшиеся с крыши Ванлейнов почти бесконечными. Дальше уже начинался лес.

Патрульные сообщили — кто-то отправился на лесную прогулку с собакой, та вдруг стала беспокойно разрывать листву, и под ней обнаружился рыхлый набросанный грунт, собака слишком явно давала понять, там что-то есть. И приехавшим полицейским понадобилось мало времени, чтобы увидеть — что именно.

Вон их патрульная машина стоит на обочине.

Когда вылезли и в сопровождении одного из патрульных направились в лес, ретиво двинувшийся вперед инспектор чертыхнулся и сообщил, что местами под листвою вода.

Пришлось идти медленно, выбирая, куда ставить ногу.

Однако идти пришлось очень недалеко.

— Поленились, мерзавцы, отнести тело подальше.

Инспектор, строго говоря, мог бы воспользоваться этим, если б не промочил ноги уже в самом начале. Это обстоятельство, видимо, и добавило ему настроения.

— Твари, почаще бы вы так друг друга.

Тело лежало на листве, рядом с небольшим совсем углублением. Как доложил второй полицейский, в карманах ничего не было. Он показал рукой на то, что все и так уже видели:

— На шее золотая цепочка, а на руке дорогие часы.

Инспектор быстро сделал оценку:

— Золотишка в общей сложности штук на пять. Я ж говорил — не грабители.

Коннерс дал понять Дункану взглядом, что ему тоже ясно, кто это такой.

Долетел звук подъехавшей машины с криминалистами.

От дороги послышались голоса, а скоро затем — мелкие неприличные выражения и речь о том, что на обратном пути надо купить носки.

Марта позвала ее, просто чтоб угостить кофе со сливками?

Лиза сначала слегка напряглась.

Нет, и потом, в разговоре, она не теряла контроль и хорошо чувствовала свой пистолет под свитером.

Странном разговоре, хотя… дня два назад она бы так вряд ли подумала.

Про Ромми, которая Марте «как родная совсем», и что разные по уму и образованию люди могут стать очень близкими… что женское счастье в детях… вот, Ромми вышла замуж не по любви, но надо сказать — мистер Ванлейн лет десять назад был очень неплох собой и нравился ей манерами… родители Ромми тогда еще оба болели, а у отца так и всю жизнь не складывалось удачно с работой… Ромми ведь пробивалась, подрабатывала всегда студенткой, а закончила в университете первым номером… разве грех подумать и о деньгах при замужестве?.. ну, чтобы и у детей все было…

Лиза все-таки отслеживала еще и дистанцию — ручонками, как у Марты, можно вырубить и мужчину.

… только если говорить правду и «между нами», мистер Ванлейн, упокой господи его душу, помнил всегда, чьи платятся деньги… хотя Ромми к излишествам не стремилась… разве можно таких держать на коротком поводке, даже пес не любит, когда его привязывают…

Лиза, кивая и улыбаясь, поглядывала в добрые глаза, которые своими выражениями подкрепляли речь и слегка убаюкивали.

…вот например, год назад, когда Ромми захотела начать работать в лаборатории…

Откуда взялся острый нож в ее руках?

А Лиза так опрометчиво сложила свои замком на коленях, что-то еще у нее за спиной…

Коннерс определенно ошибся в выборе блюда — только они собрались заказать омлет с помидорами, как появился лейтенант из наркоотдела — уже издали подает всем видом, что у него новости не из разряда хороших.

— Вы здесь, барышни? Добрый день.

Точно, придется нервы лечить — Лиза же сама согласно кивнула на предложение Марты добавить кусочек рокфора.

Миссис Ванлейн улыбается им обоим.

Марта предлагает ей присоединиться, спрашивает, отчего та так рано…

— Только что проводила японцев. Я продала им компанию.

Марта подняла брови на середину лба.

Донеслись разгулявшиеся детские визги.

— Сидите, Лиза, пусть делают, что хотят. Что ты удивляешься, Марта, я получила очень хорошую цену. Продала, и завтра мы едем в Европу. Пока не говорите детям, хочу немного отдохнуть.

— Как завтра?

— Как все на свете. Лиза, дорогая, не огорчайтесь, вы получите компенсацию. В размере шести месяцев, я думаю, вас устроит?

У лейтенанта из мундирного кармана торчал свернутый в трубку «факс».

Он протянул длинное, судя по колечкам, сообщение капитану.

— Из центральной лаборатории, сэр.

Дункан взял, но не стал разворачивать.

— И?

— Мы бы не смогли определить это не только экспресс-анализом, но и вообще никак. Новая синтетическая формула, и исполнение высочайшего класса.

— Синтетический наркотик?

— Но на четверть разбавленный колумбийским, пыльца, сэр, там настоящая.

Капитан просидел с полминуты молча, постукивая концом бумажной трубочки по столу.

Лейтенант, хотевший что-то сказать, передумал, решив деликатно выждать.

Паузу прервал официант, извинившийся за небольшую задержку — на кухне был сбой с электричеством, но скоро им все принесут.

Капитан обратил взгляд на подчиненного:

— Ты хочешь омлет с помидорами?

— Э, благодарю, пожалуй, что нет. И еще, сэр, они повысили цены на наркотики.

— Жаль. Я все думаю, кому бы его…

Вилла с названием, и примерное место на побережье — остальное нетрудно. А деньги, которые можно заработать только вдвоем, были для него продолжением жизни. Хотя скорее, не его собственной.

С фанатиком удалось быстро договориться: он напишет два письма — боссу и второе до случая, чтобы срочно отправить, если поступит сигнал: «Зачем мне второе письмо? Я не лезу в чужие дела, и не надо трогать мои».

А в первом письме — только место, где они будут забирать товар и оставлять деньги. И еще одно: Джино, который не «там», а здесь.

Дверь кабинета широко распахнулась.

— Лиза? Вы каким ветром?

— Боюсь, история закончилась, или закончилась на какое-то время.

Галантный Коннерс стал усаживать девушку.

— Спасибо, сэр. Завтра они все уезжают в Европу, а компанию Ромми уже продала японцам. Мне дали шикарный расчет.

Коннерс застыл у своего кресла…

Слышен шелест секундной стрелки настенных часов…

Словно вдруг уехали все, и лишь они трое живут сейчас в этом мире, а за дверью кабинета начинается пустота…

Нет, там где-то труп Людвига.

Дункан уже знает, он теперь всегда будет чувствовать, что в мире, который снова зальется солнцем и звуками, есть труп. История не закончится.

— Сэр, я знаю этого человека, — Лиза показывает на фотографию, одну из сделанных криминалистами недавно в лесу. — Это садовник Ванлейнов, который ухаживал за георгинами.

Ни одной ошибки, а догадываться можно сколько угодно.

Хотя сначала она мучилась, сбивчиво искала пути, и сперва думала о каком-нибудь яде — новом, таком чтобы… нет, на любую идею тут же почти приходил способ обнаружения. И «падение», мелькнув в голове, показалось сначала нелепицей. Но потом… корвалол, который она легко избавит от вкуса и запаха, охранник, стоящий к дому спиной, Марта, которая не сможет отмыть липкое блюдо быстрей, чем за полторы минуты. Все это начало складываться, и остался лишь повод подозвать его к краю. Но проблема вдруг стала казаться неразрешимой… Нет, очень просто — всего лишь запереть пса и сказать, он там внизу корчится на асфальте.

Все же сценарий мог быть чем-то испорчен, а заинтересованный наследник — только она. Джино, он проболтался ей про виллу на мексиканском побережье. Где еще мог скрываться его родственник-доктор? И явилась прекрасная композиция — основной и отвлекающий план.

Только вечерние газеты уже написали про труп, который нашли в сточном люке…

Она будет знать, в этом, спасенном из тьмы ее мире, давшем ей второе рождение, всегда будет труп.

Она будет знать, но не думать.

Думать надо о многом другом — о светлом… о детях, конечно, вон явилась одна фигура, стоит улыбается.

— Что ты улыбаешься, Эдди?

— Просто так.