Дункан проснулся, как всегда, минуты за полторы до будильника, который ставил для подстраховки. Мысли, прерванные сном, не погасли в его глубине — вчера, вернувшись домой, он пытался создать из скопившейся информации что-то рациональное, и среди прочего возникла странная и одновременно очень простая идея.

Принято считать, что природа защищает себя рождением нового — воспроизводит. А как можно защитить сам механизм воспроизводства? Если его порождает другой механизм, вопрос не снимается, а лишь переносится. Следовательно, не может быть никакого второго, третьего и так далее механизмов. Но как и почему действует этот единственный, если за ним нет больше уже ничего? Если нет порождающего, нет и самого акта рождения, приходится, таким образом, говорить о сущем, и в каком-то смысле — извечном. Стало быть, и о неуничтожимом.

— Представляете, сэр, какая-то сволочь сегодня утром переехала нашу кошку!

Инспектор вошел к нему в кабинет с опозданием на двадцать минут, прямо в плаще и с мокрыми волосами на лбу.

— Дети в отчаянье, жена тоже недалека от этого.

Капитан ожидал подчиненного с нетерпением, однако совсем по другому поводу.

Что-то сострадательное, тем не менее, следовало сказать.

— Ну… ты выпей кофе, передохни.

Инспектор качнул головой, шагнул назад в приоткрытую дверь и там, полуоборотясь, сообщил:

— Схоронил ее возле забора.

Кошкина трагедия плохо монтировалась со всем остальным, даже наоборот, появилось легкое возмущение тем, что бестолковый зверек нарушил последовательность человеческих действий — находившиеся у инспектора материалы были очень нужны. Плюс к этому, утро вышло спокойным из- за отсутствия серьезных событий ночью, и возникла бездельная пустота.

Дункан поискал в голове мелочи, на которые сейчас освобождалось время, но ничего не нашел.

Ну и как тут бросишь курить?

А ведь он обещал себе сегодня не курить до ланча.

Зажигалка осталась дома, капитан было направился с сигаретой во рту в коридор, однако пришлось вернуться — включилась закрытая служебная линия.

В трубке прозвучал радостный голос:

— Привет из Майами! Слушай, приезжай, покупаешься!

— А работа?

— В ближайшее время ее у тебя поубавится.

— С чего бы?

— А с того, что мы взяли груз почти в тонну. Помнишь, я тебе намекал?

Капитан шумно выдохнул — это был отменный подарок.

— Поздравляю! Ну, молодцы!

— Еще не все. Взяли семнадцать человек, среди них есть курьеры по твоему направлению.

Дункан еще раз поздравил, а приятель на том конце извинился за краткость — у них сейчас самое время допросов.

Капитан от приподнятого настроения отложил сигарету и отправился прогуляться в отдел по наркотикам, чтоб там обрадовать.

Лиза по пути бросила взгляд на многоцветную клумбу, а еще через десять шагов увидела высыпавших на крыльцо детей и миссис Ванлейн, уже садившуюся в машину, — они только помахали друг другу.

В небе среди облаков было много синих прогалин, а в воздухе — детских голосов, тонких и переливчатых, которым очень хотелось одновременно и проводить, и встретить. Скоро все четверо, слегка толкаясь, стояли перед ней, и каждый что-то спрашивал или пытался сказать.

— Стоп-стоп! Сейчас вы узнаете, какая у нас сегодня программа, — Лиза обратила внимание, что нет еще одного персонажа. — А где пес?

Голоса загалдели, смешавшись в неразбериху, вышедшая поздороваться Марта, пытаясь изобразить суровость, громко велела всем замолчать.

— Утром они просто несносные. И лезут к собаке, а та обижается.

Она обратилась к компании:

— Сколько раз говорила я вам, проказники, что это взрослая собака, ей неприятны ваши хулиганские шуточки.

И снова повернулась к Лизе:

— Вы строже с ними, они меры не знают.

Высокая утренняя моторика — обычное явление у детей, и ей лучше дать естественный ход.

— Сейчас мы пойдем на луг и будем учиться тройному прыжку в длину. Значит, пса не берем?

Спортивный план был горячо одобрен, а по дороге она узнала и про ротвейлера:

— Он умный!

— Он хитрый и любит подсматривать!

— Почему он взрослый, если ему, как и нам, только скоро восемь?!

Лиза объяснила про собачий возраст, стала рассказывать про других животных, тех, что мало живут, и тех, которые живут дольше людей…

В результате перед прыжками состоялась краткая и полезная лекция по биологии.

— Сколько у них обычно от больших партий распределялось к нам?

Лейтенант ответил не раздумывая:

— Около двадцати процентов.

— То есть в фунтах от тонны…

— Как минимум шестьсот фунтов, сэр. И вы говорите, арестовали работавших по нашему направлению курьеров?

— Да. Через несколько дней, после допросов, они нам пришлют подробный отчет.

— Здорово, сэр, в ближайшие месяцы у негодяев будет туго с товаром, я отпущу двух ребят в отпуск? Да и сам отправлюсь перед Рождеством. Не возражаете?

— Валяй. А вчера с хозяйкой ночного клуба как поработали?

— Инспектор вам не рассказывал?

— Приходит в себя от переживаний, сегодня утром их кошку раздавила машина.

— Он говорил, у него сиамская кошка.

— Значит, сиамскую.

— Ай, как нехорошо, бедные дети!

Капитан собирался сказать, что сам инспектор ведь не ребенок и занимается гибелью людей, а не кошек и сусликов, как в открывшуюся дверь всунулась голова потерпевшего.

— Вы здесь, сэр? А я ищу.

— Если будете внимательно заниматься музыкой, а потом аккуратно читать и писать, мы не только перед обедом поиграем в футбол, но и вечером перед ужином в прятки.

Как же немного надо в этом возрасте…

Однако после «ура» и подпрыгиваний встал серьезный вопрос:

— Лиза, а кто будет водить?

— Я.

— Сэр, что за радости у вас с наркоотделом, если не секрет?

— Не секрет. Этой ночью в Майами удачно провели крупную операцию, товара взяли на тонну.

Инспектор издал звук, как при забитой шайбе.

Они вошли в кабинет.

— Садись, рассказывай.

— Сами понимаете, сэр, состязаться с Майами мне еще рано, — в инспекторе наконец обозначилась живость, — но кое-что сделано.

— Выкладывай.

— Ребята из наркоотдела прямо у входа взяли одного торговца и двух внутри. Приходим в кабинет к этой дамочке, наш оперативник обращается к ней по-свойски: «У тебя, старая, здесь торгуют». Она к нему тоже: «Ты в сортире ушибся, что сделал такое открытие?» В общем, минут пять ушло на обмен любезностями, и надо сказать, дама выглядела остроумнее. Но шутки шутками, а давление она поняла и про сестру рассказала.

— Сестру?

— У них с этой гувернанткой папы разные, а мама одна.

— Понятно.

— И совсем не то, что мы думали — сестрица у нее чистый ангел, спать согласна только с мужем и готовится к этому уже десять лет. А Ванлейн обратился к бывшей любовнице совсем по другой причине — хотел, чтобы сестра отслеживала его супругу.

— И что та выследила?

— Говорит — не знает. Сеструха ничего особенного не рассказывала, вероятно, и не было ничего.

— А где сейчас эта шпионка?

— Отсыпается, наверное. Работает теперь там в клубе ночным администратором.

— Тащи-ка ее сюда.

— Прямо так, из постели?

— Нет, дай одеться. А сперва принеси мне дело Ванлейна.

Капитан еще раз с удовольствием подумал об операции, которая пресекла поставку большого груза и нарушила хорошо отлаженный наркотранзит. Не поторгуешь уже по низким ценам, провоцируя новичков.

Инспектор заскочил уже в плаще, положил перед ним на стол худенькую папку и скрылся.

Дункан пока не рассматривал следственные фотографии с трупом на асфальте перед парадным крыльцом, потому что не было нужды.

Вот теперь она появилась.

Им очень понравилось, когда Лиза сыграла несколько веселых пьесок. Но правильно говорит Марта, эта публика не знает меры — каждый раз начинались вопли: «Еще-еще!» Пока она не сказала: «Нет, не еще!» и показала простенькую мелодию для одной руки из пяти нот.

Первым запомнил и воспроизвел Уильям, затем остальные. И с удовольствием играли потом синхронно парами — один ребенок в басах, другой в верхних нотах. И тут же она научила их упражнению для разработки левой руки, приказав ровно пять минут поупражняться каждому вечером после ужина.

Когда они беседовали с миссис Ванлейн, та сообщила — у нее нет цели подвергать детей изнурительным музыкальным занятиям, ее вот мучили в детстве шесть лет, а теперь она не прикасается к фортепьяно, хотя очень любит классику слушать. Достаточно, чтобы дети получили элементарную грамоту и ощутили музыкальную привлекательность. Лизе понравился этот разумный подход.

Пес тоже заинтересовался музыкой, когда Лиза играла легкие пьесы. Возник из глубин дома и уселся в углу.

Из нескольких фотографий крупного плана он выбрал одну, где в объектив попала верхняя часть лежавшего на боку тела. Лицо в полупрофиль с зажмуренными глазами, правая рука на асфальте за головой, с кистью, ушедшей за рамки кадра. Но капитан всматривался в другое: кисть левой руки, два раскрывшихся пальца — средний и указательный, рядом, почти впритык, окурок сигары.

Сигара прогорела до небольшого остатка, который, тем не менее, отлично запечатлелся. Этот маленький кусочек из свернутых табачных листьев рассказал сейчас кое о чем.

Капитан сложил все прочие снимки назад в папку, а этот, открыв ящик стола, засунул в конверт, где уже находилась фотография Джино.

Трудно пережить второе рождение, мир мгновеньями раскрывается, как бутон, а страх охватывает оттого, что чудо может прерваться.

Инспектор обернулся менее чем за час.

Пропуская в кабинет вперед себя даму, он с порога сообщил, что гостья готова любезно рассказать обо всем, а молодая женщина, еще не успев сесть, подтвердила:

— Боюсь только, что ничего важного, сэр. На первой встрече я промолчала, видите ли…

Она замялась, и капитан сразу пришел на помощь:

— Не хотели говорить про чужие семейные дела и выставляться участником этой истории.

— Так, сэр.

— Не беспокойтесь, мы нормальные люди.

— Сами не без греха, — дополнил инспектор.

Последнее замечание особенно хорошо подействовало, выражение ее лица оживилось.

— Около года назад миссис Ванлейн, сидевшая раньше с детьми, захотела вернуться к профессии. Знаете, она очень умная. Мы не особенно сблизились, но общались, она с отличием закончила университет и за опубликованные до супружества работы готовилась получить звание доктора.

Гостья вдруг встрепенулась, кинула взгляд вниз на платье, потом с робким выражением посмотрела на капитана.

— У меня что-то не так?

— В порядке, почему вы спросили?

Она опустила голову и взглянула уже исподлобья:

— Вы странно смотрите.

— А-а, вы похожи на мою бывшую жену.

— Развелись?

— После двадцати четырех лет совместной жизни.

— Двадцати четырех? — женщина приосанилась. — В таком случае мне лестно, сэр.

В ее заблестевших глазах запрыгали крохотные бесенята.

— Благодарю вас, мэм, — Дункан достал сигаретную пачку. — Закурите?

— Спасибо.

Капитан обратился к инспектору:

— Слушай, добудь огоньку.

Некурящий инспектор изобразил тоскливый протест и отправился.

Дункан быстро воспользовался ситуацией:

— Там, я видел, прекрасные зеленые поля. Удобно гулять с детишками?

Женщина улыбнулась:

— Превосходно, сэр.

Она заговорила о том, как сама любит природу, капитан улыбчиво покивал головой и вкрался в первую паузу:

— Гольфисты, наверное, катали хорошеньких детей на тележках?

— О, это страсть только Уильяма. Герда и Алекс вообще не любят, когда посторонние с ними сюсюкают. А Эдди, он робок, знаете, мать у него во Франции…

Кажется, гостья хотела сказать что-то не в пользу последней, но вернулся инспектор.

— Да, но не будем отвлекаться, продолжайте, пожалуйста.

— Значит… миссис Ванлейн пожелала приступить к своей прежней работе, а до этого у них что-то произошло. Понимаете? Но он моей сестре не рассказал, что именно.

— Ванлейн подозревал супружескую неверность?

— Мы тоже сначала так думали, — она замолчала, потом произнесла с полувопросительным выражением: — Вряд ли женщина будет сбегать с работы и принимать любовника дома.

— А телефонные разговоры?

Инспектор чиркнул зажигалкой, она прикурила.

— Да, сэр, так сказать, прислушиваться, входило в мои обязанности.

— И ничего?

— Ничего.

Капитану тоже поднесли огонь, но с деланным усилием над собой.

— Ведь если посчитать, — продолжила гостья, — Ванлейн заплатил мне немалые деньги.

Инспектор за неимением других возможностей отвел душу здесь:

— Это для вас они немалые. Там в баре у него, я видел, бутылки ценой в двухнедельную нашу зарплату.

Дункан с трудом удержал улыбку.

— У него, мэм, сегодня переехали кошку.

— Вот такой какой-нибудь и переехал! — на этом, впрочем, пришел конец его пару, и инспектор уже спокойно спросил: — Как вы отчитывались перед Ванлейном?

А капитан добавил:

— И какие он давал установки?

— Он просто хотел, чтобы я регистрировала все происходящее, слушала болтливую Марту… — она оборвала фразу и перевела взгляд на инспектора, — пожалуй, вы правы, Ванлейн мог позволить себе платить, возможно, что просто на всякий случай. Как мы общались? Когда начинался детский ужин, и она читала им из истории, я могла ненадолго зайти в кабинет.

— Но хоть что-нибудь в поведении миссис Ванлейн вы заметили?

— Никаких признаков, что у этой женщины был любовник.

В ее голосе прозвучало то внутреннее женское чувство, которому стоило верить.

Капитан сформулировал следующий вопрос так, чтобы максимально скрыть намек на убийство:

— Скажите, среди знакомых Ванлейнов был кто-то, что называется, «свой в доме». Из тех посторонних, кого, например, даже любит собака?

Обдумывая, она, в точь как его жена, некрасиво выпятила нижнюю губу.

— Нет, сэр, гости являлись часто, но близких совсем, по-моему, никого. А пес этот хитрый и за мной поглядывал.

Гостья с удовольствием последний раз затянулась и затушила в пепельнице сигарету.

— А знаете, эта Марта совсем непростая штучка.

— В каком смысле? — спросил инспектор, отвеивая рукой дым от себя.

— Она рылась в моей сумочке. И даже просматривала записную книжку. Могу сказать совершенно точно, потому что кладу книжку во внутренний карман сумочки всегда корешочком вверх. У каждого человека свои заморочки.

— А почему именно Марта?

— Хозяйки еще не было дома.

— А дети не могли созорничать?

Женщина вскинула брови.

— Исключено, сэр, дети не прикоснутся к предметам взрослых.

Капитан поблагодарил гостью, они попрощались, однако у двери, за ручку которой уже взялся провожавший инспектор, женщина неожиданно вспомнила:

— Был один странный случай, сэр, несколько месяцев назад. Я вечером собралась уходить, и в коридоре услышала их голоса. Мистер Ванлейн громко сказал: «Тебя там не было». Она что-то ответила, а он снова повторил эти слова. Мне показалось, в его голосе звучала угроза.

У Герды типичное неосознанное лидерство — хорошо описанный в психологии случай, когда сильная самодостаточная личность привлекает к себе более слабых и менее в себе уверенных. Эдди и Уильям охотно признают ее первенство, а брат иногда раздражается. Возможно, потому что он самый сообразительный и ловкий во всей компании.

Четыре очень маленьких человека, но все разные.

Уильям — застенчиво-скрытный, кажется, даже с собственной матерью. А Эдди совсем доверчивый и внутренне все время немного расстроенный, оттого что его мама где-то совсем далеко. Утром из Франции от нее пришла открытка, Лиза прочитала ему несколько приветственных фраз и пожелание вести себя хорошо. Эдди спрятал открытку глубоко под рубашку, потом по глазам видно было, что плакал.

А вообще удивительно, что за короткий срок из существ, которые одинаково едят, спят, делают под себя, формируются в одних и тех же условиях совершенно непохожие индивиды.

Лиза повернулась и вдруг увидела — Герда с другой стороны комнаты внимательно на нее смотрит, и девочка чуть замешкалась сменить внимательный взгляд на улыбку.

Рабочий режим вполне отвлек инспектора от утренней кошачьей трагедии.

— Видите, сэр, Ванлейн совершенно не доверял жене. Нанял шпионить гувернантку, просил Коннерса организовать внешнее наблюдение и как-то, наверное, следил сам. И застукал. Вы же слышали, жена отправилась куда-то, он проверил, а там ее и в помине не было.

— Я чувствую, у тебя есть идея.

— Простая, патрон, как идеи большинства преступлений.

Капитан полез в ящик за фотографией.

— Вы слушаете, сэр?

— Слушаю.

— Марта рылась в сумочке гувернантки именно потому, что Ромми заподозрила гувернантку в шпионаже. У них с хозяйкой доверительные отношения. Вы обратили внимание, что служанка зовет ту по имени?

— Обратил.

— Вот и прикроет запросто свою госпожу. А та отблагодарит, деньжищи-то по наследству немереные!

— Похоже на правду. Вот, рассмотри фотографию.

Инспектору хватило косого взгляда.

— Я это видел в натуре.

— Все-таки приглядись.

Тот отвел руку с фотографией к свету.

Потом приблизил к лицу и стал рассматривать по фрагментам.

Затем его взгляд переместился с фотографии на начальника.

— Подсказка будет?

— Окурок сигары.

Глаза полицейского сузились, и показалось, от напряжения, с которым они впились в маленький кусочек снимка, на нем сейчас появятся горящие дырочки.

— Есть, сэр!

— Ну-ну?

На лице у того появилась почти счастливая улыбка.

— Пальцы отпустили сигару лишь после удара о землю, по сути — в момент смерти. А сердечный приступ сопровождается падением сил. Сигара бы выпала раньше, окурок валялся бы там на крыше или отлетел хоть немного во время падения.

— Молодец! Я ведь не в угадайку с тобой играл, мне важно было обнаружить аналогичный ход мысли.

— Помню, сэр, как в начале моей службы я в перестрелке влепил одному в голову. Тот упасть не успел, а из руки уже вылетел пистолет.

— Правильно ты заметил, и при попадании в сердце та же картина.

— Все сходится, сэр. Надо брать у прокуратуры разрешение на доследование.

— Ты оптимист — ни один судмедэксперт не даст заключения, что Ванлейн падал в здравом сознании, сжимая сигару от ужаса.

— Почему не даст?

— Потому что на каждое правило находится исключение. Во-вторых, незачем суетиться. Ты же сам пристраивал через охранника Лизу. Вот и посмотрим.

— От нее пока ничего нет?

— Экстренного — ничего, — капитан немного подумал. — …Завтра у нее уик-энд, назначь-ка ей встречу со мной на середину дня.

В этот вечер Дункан вернулся домой не поздно, где-то в начале десятого, но два часа в гостях у пастора стали, наверное, самым интересным событием за последние несколько лет, хотя и грустно напомнили, какой непозволительно скудной бывает жизнь человека по его собственной вине.

Они поужинали, потом долго пили чай с травами, в которых пастор слыл тонким специалистом и даже лечил настоями прихожан.

Коннерс обращался к нему попросту и по имени.

— Знаешь, Чарли, признавая бессмертие души, церковь всегда ставила меня в тупик.

— Чем же?

— Ты помнишь, мамаша моя была очень религиозна.

— Как же не помнить, достойнейшая женщина.

— Так вот, дорогой Чарли, Святое Писание занимало в детстве весь мой досуг.

— Не привирай, твоя матушка не была диктатором.

— Ну, может быть, я несколько преувеличил. Однако прочитай мне любую строку из Евангелия, и сейчас скажу, что говорится дальше.

— Подобное хвастовство не грех.

Коннерс довольно взглянул на коллегу, а тот уважительно улыбнулся — увы, за его плечами такой подготовки и близко не было.

— Но чем тебе не угодил догмат о бессмертье души?

— Не угодил! — капризно произнес Коннерс, словно очутившись в далеком прошлом, когда он корпел над Писанием, а кто-то на улице за окном гонял мяч.

Оно и подтвердилось следующей фразой:

— Я еще в детстве думал — вдруг, вот, помру. И душа моя так и останется навсегда маленькой и ни в чем не сведущей. Я этого боялся.

— Вот ты о чем.

— Да. Лично мне повезло, а с некоторыми именно так и случилось.

— Ты хочешь сказать: зачем вечность душе, которая не имеет опыта жизни?

— Именно. Однако не отвечай пока, так как проблема шире, — старый полицейский кивнул на Дункана: — Мы с коллегой, как ты знаешь, ловим всякую дрянь. Клянусь тебе, встречается уже абсолютно негодный человеческий материал. О'кей, возможно, за двадцать лет тюрьмы в ком-то произойдут нравственные изменения, — он скороговоркой добавил: — Я лично не сталкивался, но допускаю. Однако растолкуй мне, дорогой Чарли, за каким, э, зачем, например, предоставлять бессмертье душе бандита, стрелявшего в нас и убитого ответной пулей?

Чашки гостей уже опустели, прежде чем отвечать хозяин побеспокоился их наполнить. Дункану показалось, что священник про себя чуть посмеивается.

— Это другой чай. Он хорошо успокаивает.

— Надеешься таким способом уйти от острых вопросов?

— Отвечу. Однако, друзья, очень важно не забывать о следующем…

К чаю прилагалось печенье и черника, протертая с сахаром. Хозяин, заметив, что Дункану оно нравится, наложил ему снова, и больше меры.

— Важно не забывать: акт сотворения мира есть процесс продолжающийся, на что в Слове Божьем указывает частица «со». И эта частица важнейшим образом пронизывает весь наш язык: «со-творение», «со-знание», «со-весть», «со-причастность», «со-действие».

Он обратился к Дункану:

— Прекрасно звучащий ряд, не правда ли?

Тот подтвердил улыбкой согласие.

— Стало быть, и каждый из нас участвует в продолжающемся сотворении мира, и вся христианская церковь. Значит, и церковь совершенствует себя как всё прочее.

Такой поворот оказался неожиданным для Дункана, и он позволил себе уточнить:

— Извините меня за возможную наивность, но следует ли из сказанного вами, что теология еще не способна ответить на все вопросы?

— Безусловно. Полное усвоение божественных истин означает конец христианской истории. А мы еще только в пути.

На лице Коннерса выразилось неудовольствие.

— Чарли, хорошо, что ты дал признательные показания, но где ответ на мой вопрос?

— Я понял, к чему ты клонишь, ты хочешь сказать, душа, не усовершенствованная собственной над собой работой, должна вернуться за этим на землю?

— Что, кстати, соответствует твоей же концепции продолжающегося акта творения.

Священник задумался.

Дункан, будто через него, поймал моментное физическое ощущение другого объема, но не стороннего к этой реальности, а показавшего на ее частичность.

— Друзья мои, — наконец начал хозяин, — я сейчас думал: как не уклониться от истины и не впасть в ересь. Непростая задача, поэтому прошу выслушать меня снисходительно.

Он еще помолчал.

— Один из догматов объявляет концом христианской истории Страшный суд и воскрешение всех людей во плоти. Это трудный, не познанный до конца догмат — уже тем, что существующее вероучение не может ответить на вопрос: в какой именно плоти явится на Страшный суд человек? Предсмертной плоти или в полном расцвете? В каком именно моменте своего расцвета? Это не праздные вопросы. Как я уже говорил, цель богословия — познать Слово Божие до конца.

Коннерс бесцеремонно встрял:

— Да простится мне эта ересь, плоть может быть вообще какой-то иной, а я бы не отказался сменить свою на фунтов этак двадцать полегче.

— Чаще постись, не гнушайся физического труда, — посоветовал хозяин, — и не придется ничего менять.

— Ста-раюсь! — в голосе прозвучала искренняя досада: — Но в виски бездна калорий, — он вздохнул, — все идут в кровь.

— Только не навязывай эту проблему богословию.

— Ладно.

— Столкновение с названным мною догматом не единственная причина непризнания христианской церковью так называемой инкарнации. Ты, действительно знающий канонические тексты, нигде ведь не встречал слова Иисуса о новом вселении души и не встречал такого у Святых Апостолов, верно?

— Но встречал в Тибетском евангелии!

— Прости, обсуждать данный источник я не имею права, он еретический.

Дункан слыхом не слыхивал о Тибетском евангелии.

— Это апокриф?

Брови священника сдвинулись к переносице.

— Еретическое писание.

Однако тут же, как у всякого привыкшего объяснять педагога, его лицо сделалось мягче.

— Апокриф есть вполне допустимая для употребления верующими литература. Церковь лишь указывает на неканоничность текста, его, так сказать, недостаточную авторитетность. Апокрифы обсуждаются на церковных соборах, некоторые из них, кто знает, возможно, еще войдут когда-то в канонический список. Иное — еретические источники, извращающие, по мнению церкви, смысл вероучения или искажающие религиозно-исторические события.

— На данный момент, — строптиво уточнил Коннерс.

Однако хозяин не обратил на реплику никакого внимания, его главным слушателем стал капитан.

— Около семи столетий, со второго по восьмой век, лучшие умы в Европе и на средиземноморском востоке занимались построением христианского вероучения. Во все сказанное Иисусом и Святыми Апостолами старались проникнуть насколько возможно глубоко, соединить каждый понятый смысл с другими, найти верный путь между ученьями, не умевшими понимать Христа иначе как бога и чудотворца, и теми, наоборот, что признавали Его лишь высоконравственным человеком. Сколько ошибок и заблуждений, причем самых искренних!

Свет веры, — лицо сидевшего перед ним человека отражало полную сопричастность тому, что обычное сознание относит только к истории, — для него эта была не история, а факт и переживание собственной жизни, и сама его жизнь, сегодняшняя и прожитых лет, являлась лишь крохотным кусочком огромного мира, но принадлежащего тоже ему.

— Семь веков становления христианства это подвиг единиц, чтобы образовать души многих. Они платили кровью, которая стекалась в святое море, — он повернул голову к Коннерсу. — Туда нет дороги вольной воде.

Тот, демонстрируя понимание, вскинул руки:

— Чарли, мы кротко и благодарно внимаем.

Однако сразу прозвучал новый вопрос на ту же тему:

— Ты ведь не будешь отрицать тот факт, что ранние христиане признавали инкарнацию и включали ее в вероучение?

— Не все, позволь тебя поправить, а отдельные раннехристианские общины. Главным образом — приверженцы исихазма.

Коннерс пояснил Дункану:

— Они же занимались психотренингом и упражнениями, мало отличимыми от йоги.

Близилось время поблагодарить хозяина за гостеприимство, однако капитан вспомнил начало разговора, и это подтолкнуло к вопросу:

— Мы говорили о людях, которых, я вполне согласен с коллегой, нельзя оценивать иначе как законченных негодяев… — он приостановился, потому что подошла одна сообразная предыдущему мысль. — Негодяй ведь от слова «негодное». То есть в самом строении слова содержится смысл, отрицающий целесообразность существования такого человека. А раз все общие жизненные смыслы были даны человеку в Слове Божьем, как понимать неуничтожимость души негодяя?

К удивлению Дункана вопрос священнику очень понравился.

— Вы почти уже ответили сами, — продолжая улыбаться, произнес он.

— Извините, я, значит, себя не понял.

— Вместо слов о вечной душе вы применили гораздо более точное для нашей темы выражение.

— Неуничтожимая душа?

— Именно. Бог создал человека «по образу и подобию своему», полагая в нем будущего себе товарища, и в замысле любил его не как собственность, но как достойную себя личность. Мог ли он не запретить, в том числе и себе, уничтоженье человеческой души? И еще добавлю: самозапрет есть высшее проявление собственной силы.

Капитану понравилось объяснение — в нем не было ничего надуманного или туманного.

Коннерс, однако, лишь небрежно кивнул головой вслед известной ему азбучной истине.

— Чарли, вопрос в другом: где и как в реалиях трансцендентного мира существует не годная ни на что душа?

Дункану показалось, что ответ общеизвестен, и он его высказал:

— Разве она не спускается в ад?

Вышло нехорошо — он тут же заметил неловкость в глазах у обоих, вызванную чужой наивностью.

— Извините, я плохо разбираюсь, в детстве, в семье этому не особенно уделяли время…

— Не сваливайте на семью, дорогой капитан, — прервал его пастор, — каждый обязан разобраться сам.

На него уже смотрели с улыбкой.

— Никакого ада нет, — продолжил хозяин.

А Коннерс дополнил:

— Как нет и рая. Сказано: «Царство небесное». То есть более высокая сфера, в которой тоже надо вкалывать. Вот отдохну еще немного на пенсии, и прямо туда, — палец-вверх указал куда именно.

В глазах пастора мелькнула смешинка.

— А как же инкарнация, которую ты считаешь нормальным ходом вещей?

— Я здесь, на Земле, все уже сделал! — вызывающе парировал тот.

Пастор не стал возражать, но как-то задумался…

Дункан уже решил, что так и не получит ответа на свой вопрос о дурном человеческом материале, но оказалось, священник собирается как раз это сделать.

— Негодная для мира душа лишается мира. Она остается только сама с собой, без всякого внешнего, без времени и пространства.

— Это твоя точка зрения, Чарли?

— Так высказывались крупные мыслители обеих христианских церквей: и католической, и греко-славянской.

Память исподтишка хочет иногда вернуть к отвратительному кошмару, но воля успевает встать на пути — воля, спасшая от безвременья, поделенного на пустые миги, не дававшие чувствовать и дробившие всякую мысль.

От дома пастора им нужно было разъезжаться в разные стороны. Когда прощались, Коннерс вытащил из кармана плаща свернутые вдвое листы бумаги, что-то лукавое значилось в глубине его глаз.

— Это вам для нескучного чтения, дорогой.

Дункан развернул на сгибе листы, внутри на первом из них значилось: «Тибетское Евангелие».

Очень кстати, что завтра днем капитан назначил ей встречу, у нее есть что сказать. Только надо превратить впечатления в убедительную оперативную информацию — все ведь возникло из простенькой детской игры. Из игры в прятки, которой занимались сегодня дети, как и в тот роковой вечер.

В подобных играх часто срабатывает стереотип, это первое. Второе — кое-что можно выудить после, при разговорах.

Получилось лучше, чем Лиза рассчитывала.

Ах, как был раздосадован Эдди, пойманный ей в пространстве за шторкой круглого окна, между первым и вторым этажом. Его худенькое тельце поместилось там, где, на первый взгляд, не было свободного места.

И расстроенный Эдди в сердцах поделился: его здесь не заметил не только Уильям, который «водил» в прошлый раз, но даже собака, ступавшая вверх по лестнице.

— И ни Марта, ни миссис Ванлейн?

— Они бы тоже не заметили, только они не проходили.

Договорились на будущее, что Лиза не выдаст его убежище.

Уильяма и Герду она поймала в комнатах второго этажа, однако Алекс благополучно ее обманул. И раздосадованная сестрица мстительно сообщила при всех, что он лазает из подсобки по тросу на крышу, а это нечестно, потому что крыша исключена из игры. Братец в ответ назвал сестру «врухой», но двое других мальчиков иронически при том улыбнулись.

Нужно улучить момент и осмотреть этот внутренний ход, по которому из кухонного отделения наверх подают всякую всячину — что, если взрослый человек может проделать такой точно трюк?

Однако один очень важный результат она получила: ни миссис Ванлейн, ни Марта по лестнице на крышу не поднимались и не спускались, ведь дети еще играли, когда произошло падение — их прямо с этой игры стали срочно звать в холл, а затем заперли в кабинете.

Но странно, что уход близкого человека из жизни не произвел особого впечатления на Герду и Алекса. Им хватило нехитрого объяснения: Богу было угодно забрать папу в рай, он оттуда их видит и по-прежнему любит. Лиза осторожно поинтересовалась у миссис Ванлейн, как удалось добиться такого нетравматичного результата, та грустно ответила: наверное еще потому, что муж почти не уделял внимания детям.

Капитан расположился в гостиной в кресле под ярким торшером, с удовольствием закурил и приступил к чтению загадочного исторического документа. Но еще лишь скользнув по листу глазами, он понял, что имеет дело не с источником, а некоторым из него экстрактом, так как во многих местах текст прерывался многоточием — Коннерс, следовательно, предоставил ему сокращенный вариант из самого главного.

Основной текст предваряла справка, где говорилось, что «Тибетское Евангелие» представляет собой свод записей разных свидетелей пребывания Иссы (Иисуса) в Индии и на Тибете, а также свидетельства индийских и прочих восточных купцов, находившихся в Иерусалиме при проповедях Иисуса Христа и его казни. Тексты написаны в середине I века на древнем языке Пали, впервые обнаружены европейцами в конце XIX века в монастыре на горе Марбур близ Лхасы.

Дальше следовал заголовок:

Жизнь святого Иссы,

Наилучшего из Сынов Человеческих.

И текст, начинавшийся почти с детских лет Спасителя:

…Исса тайно оставил родительский дом, ушел из Иерусалима и вместе с купцами направился к Инду, чтобы усовершенствоваться в божественном слове и изучить законы великого Будды.

Четырнадцати лет молодой Исса переправился на другой берег Инда и поселился у Арийцев…

Слава о чудесном отроке распространилась в глубину северного Инда… он остановился в Джаггернате, в стране Орсис, где покоятся смертные останки Виассы-Кришны, и там белые жрецы Брамы устроили ему радушный прием.

Они научили его читать и понимать Веды, исцелять молитвами, обучать и разъяснять народу Священное Писание, изгонять из тела человека злого духа и возвращать ему человеческий образ.

Он провел шесть лет в Джаггернате, Раджагрихе, Бенаресе и других священных городах; все его любили, так как Исса жил в мире с вайсиями и судрами (полунищая и нищая часть), которых он обучал Священному Писанию.

Но брамины и кшатрии стали говорить ему, что великий Пара-Брама запретил им приближаться к сотворенным из его чрева и ног, что вайсиям позволено только слушать чтение Вед, и то лишь в праздничные дни, а судрам запрещалось не только присутствовать при чтении Вед, но даже смотреть на них; они обязаны только вечно служить рабами браминов, кшатриев и даже вайсиев…

Но Исса не слушал их речей и ходил к судрам проповедовать против браминов и кшатриев.

Он сильно восставал против того, что человек присваивает себе право лишать своих ближних человеческого достоинства; он говорил:

«Бог-Отец не делает никакого различия между своими детьми, которые все одинаково Ему дороги».

«Вечный Судия, Вечный Дух создал душу единственной и неделимой в мире; она одна, сотворенная, содержит и живит все».

«Гнев Бога на человека скоро явится, ибо он забыл своего Создателя… унижает работающих в поте лица, чтобы приобрести милость тунеядца, сидящего за роскошно убранным столом».

«Лишающие своих братьев божественного блаженства будут лишены его сами, и брамины и кшатрии станут судрами судр… Ибо в день последнего суда судры и вайсии будут прощены за их неведение; напротив, Бог строго накажет Своим гневом тех, которые присвоили себе над ними права».

Белые жрецы и воины, узнавши речи, которые Исса обращал к судрам, решили его убить, для чего послали слуг отыскать молодого пророка.

Но Исса, предупрежденный об опасности судрами, ночью покинул окрестности Джаггерната, добрался до горы и поселился в стране Гаутамидов, где родился великий Будда Сакиа-Муни… Изучив там в совершенстве язык Пали, праведный Исса предался изучению священных свитков Сутр.

После шести лет Исса… умел объяснять в совершенстве священные свитки.

Тогда он, оставив Непал и Гималайские горы, спустился в долину Раджпутана и направился к западу, проповедуя различным народам о высшем совершенстве человека, о том, что делать добро своему ближнему есть самое надежное средство быстро смириться пред Вечным Духом.

Дункану прочитанное не показалось пока особенно важным, правда, дальше по тексту маячили строчки, выделенные красным маркером. Он, тем не менее, решив не перескакивать, терпеливо прочитал еще несколько абзацев благочестивого общего смысла.

Затем пошел текст под маркером:

Проходя по языческим областям, божественный Исса учил: «Как отец поступил бы со своими детьми, так Сам Бог будет судить людей после их смерти, по Своим милостивым законам. Никогда Он не унизит Свое чадо, заставляя его душу переселяться, как в чистилище, так и в тело животного».

Дункан остановился, так как ясно почувствовал — нужно обдумать не фактическое содержание, а весь смысловой контекст. Интуиция говорила, что здесь очень важны последовательность и различение главного и второстепенного.

Мозг заработал в привычном режиме следственного анализа.

К главному, безусловно, относится обратное движение Христа на запад, то есть домой в Палестину. Он вычерпал всё ему нужное из старых колодцев знаний, если вообще отправлялся за этим. Не исключено, Он просто хотел оценить, как ведические знания и буддизм воздействовали за многие сотни лет на людей.

И убедился, что они недостаточно активные проводники гуманизма?..

Все крупные религии и даже идеологии формируют соответствующую себе ментальность — Христос понял, что человеческий материал Индокитая непригоден для радикального нравственного перестроения? Что рабы-судры просто поменяются местами с высшими кастами, а учащий доброте буддизм фактически уводит человека из жизни и душа его не обретает нужного опыта?

Рожденный и проживший в Израиле, Христос отправляется по свету в поисках места для Высшей религии, которую нельзя распространить иначе как взрывом, сравнивает другие места со своей родиной. Почему Он все-таки делает окончательный выбор в ее пользу?..

Хотя Дункан недавно курил, рука сама двинулась к сигаретной пачке.

Крайне себялюбивый еврейский народ уже накопил ненависть к Риму, ненавистные состояния пробуждают в людях готовность к самопожертвованию — эти замечательно сухие дрова Христос будет использовать для иного огня.

Напряженное ожидание мессии.

Но народ ведь не принял Его…

А зачем весь народ? Тут как с вирусами — их массовое распространение требует первоначально лишь нескольких процентов носителей, — сравненье, однако, не слишком этичное.

И первыми христианами стали именно евреи, показавшие всему миру ценность веры, за которую платят любыми мучениями.

Следовало связать еще пару звеньев и обозреть всю цепочку.

Во-первых, синоним ада — «чистилище» — Христос, наверное, применяет здесь не в объективном, не в существовательном смысле. Он идет с Востока, оттуда, где высшие касты с помощью инкарнации статуируют свои социальные позиции: их благоденствие и право управлять — божественный дар за предыдущую праведную жизнь, а низшие несут божественное наказание за недостойную прошлую жизнь, они еще должны радоваться, что кротостью могут исправить свое положение, иначе их отправят в животных или в адский огонь.

И Христос говорит, что Бог относится к людям, как отец к детям своим и «…не унизит Свое чадо, заставляя его душу переселяться, как в чистилище, так и в тело животного».

Во-вторых, хотя в прочитанных словах Христа нет прямого на то утверждения, самим отрицанием перевода души в иное к человеческому существование подразумевается ее многократное пребывание в земных жизнях…

На следующей странице текста глаза сразу заметили новые выделенные маркером строки.

На этот раз капитан нарушил последовательность и прочитал сразу.

Проповедуя… сказал Исса об искусных певцах: «Откуда их таланты и эта сила? За одну короткую жизнь, конечно, они не могли накопить и качество голоса, и знание законов созвучий. Чудеса ли это? Нет, ибо все вещи происходят из естественных законов. Многие тысячи лет назад эти люди уже складывали свою гармонию и качества. И они приходят опять еще учиться…»

Любопытно. Очень.

Он пробежал два предыдущих абзаца…

Так-так, здесь опять инкарнация лишь сопутствует другой теме: о душе-труженице, способной достигнуть любых высот.

Что-то еще обратило на себя его внимание…

Вот: «Чудеса ли это? Нет, ибо все вещи происходят из естественных законов». Тут не метафора или иносказание, а нечто буквальное и связанное с его собственной мыслью о двигательном механизме природы, о чем-то первичном, что может исчезнуть разве только со всем физическим миром.

Дальше в тексте начиналась новая глава.

Последняя.

Христос вернулся на родину.

Иссе, которого Творец избрал, чтобы напомнить об истинном Боге людям, погруженным в пороки, исполнилось 29 лет, когда он прибыл в страну Израиля.

После отбытия Иссы язычники (римляне) принуждали израильтян переносить еще более жестокие страдания, и они стали добычей сильного уныния.

Многие из них уже начали оставлять законы своего Бога и Моссы (Моисея) в надежде смягчить диких завоевателей.

Ввиду такого положения Исса увещевал своих соотечественников не отчаиваться, так как день искупления грехов был близок… Израильтяне во множестве стекались на слова Иссы и спрашивали его, где им следует благодарить Небесного Отца, когда врагами разрушены их храмы и истреблены их священные сосуды.

Исса отвечал им, что Бог не имел в виду храмов, построенных руками человека, но понимал под ними сердца людей, которые представляют истинный храм Божий: «Войдите в ваш храм, в ваше сердце, озарите его добрыми мыслями и терпением и упованием неколебимыми, которые вы должны иметь к вашему Отцу. Ваши священные сосуды — это ваши руки и глаза… ибо делая добро своему ближнему, вы исполняете обряд, украшающий храм, обитель Того, кто дал вам день. Бог сотворил вас по своему подобию… наполнил добротой, предназначил быть не местом зарождения злых намерений, а святилищем любви и справедливости»…

Святой Исса ходил из города в город, укрепляя словом Божьим израильтян, и тысячи людей следовали за ним, чтобы послушать его проповедь.

Но начальники городов боялись его и объявили главному правителю, жившему в Иерусалиме, что прибыл в страну человек, по имени Исса, своими речами возбуждающий народ против их власти, а толпа усердно его слушает и пренебрегает общественными работами, и говорят: вскоре он освободит их от самозванных правителей.

Пилат, правитель Иерусалима, приказал схватить проповедника Иссу, привести его в город и доставить его судьям, не возбуждая, однако, неудовольствия народа. Пилат поручил священникам и книжникам, старцам еврейским, судить его в храме.

Между тем Исса, продолжая свою проповедь, прибыл в Иерусалим; узнав о его прибытии, все жители, слышавшие о его славе, вышли к нему навстречу…

И Исса сказал им: «Человеческий род погибает по недостатку веры, ибо мрак и буря привели в заблуждение стадо людей, и они потеряли своих пастырей. Но бури не продолжаются постоянно, и мрак не всегда скрывает свет; небо вскоре станет ясным, небесный свет распространится по всей земле, и стадо, приведенное в замешательство, соберется вокруг пастуха… соберите ваши последние силы, поддержите друг друга, возложите все упование на Бога и ожидайте первого появления проблеска света. Поддерживающий соседа укрепляет самого себя, и защищающий свой дом защищает свой народ и свою страну».

Священники и старцы, слушая его, полные удивления к его словам, спросили его: правда ли, что он пытался поднять народ против властей страны, как доносили о нем правители Пилату?

«Можно ли восстать против заблудших людей, которым мрак сокрыл их путь и врата? — ответил Исса. — Земная власть непродолжительна и подчинена множеству изменений. Не было бы никакой пользы человеку возмущаться против нее, ибо одна власть всегда наследует другой власти; так продлится до конца человеческой жизни. Разве не видите вы, что могущественные и богатые сеют дух мятежа против вечной власти Неба?»

Старцы задали ему еще такой вопрос: «Уверяют, что ты отвергаешь законы Моссы и учишь пренебрежению к храму Божию?»

Исса отвечал: «Не разрушают того, что дано нашим Отцом Небесным… я советовал очиститься сердцем от всякой скверны, ибо оно — истинный храм Божий. А законы Моссы я старался восстановить в сердцах людей. И я вам говорю, что вы не разумеете их истинного смысла, ибо не мести, но прощению они учат…»

Выслушав Иссу, священники и мудрые старцы решили между собою не судить его, ибо он не сделал никому зла, и, явившись к Пилату, сказали ему: «Мы видели человека, которого ты обвиняешь в возбуждении нашего народа к возмущению, мы слышали его проповедь… начальники городов обратились к тебе с ложными донесениями, ибо это справедливый человек, он учит народ слову Божию. Допросивши, мы отпустили его, чтобы шел с миром».

Правитель пришел в сильный гнев и послал к Иссе своих переодетых слуг следить за всеми его действиями и доносить о малейших словах его, с которыми он обратится к народу.

Святой Исса продолжал посещать соседние города и проповедовать истинные пути Творца… И во все это время много людей следовало за ним повсюду, куда бы он ни шел…

Исса же говорил: «Не верьте чудесам, совершаемым рукою человека, ибо только Владеющий природой один способен творить сверхъестественные дела… Но есть чудо, которое возможно совершить и человеку: когда он, полный искренней веры, решается вырвать с корнем из своего сердца все дурные помыслы и, чтобы достигнуть цели, не ходит более по путям беззакония. Все дела, совершаемые без Бога, суть лишь грубые заблуждения, соблазны и чародейства и только указывают, до какой степени душа совершающего это полна бесстыдства, лжи и пороков».

«Праведный человек, — сказали ему переодетые слуги Пилата, — научи нас: нужно ли нам исполнять волю кесаря или ожидать близкого освобождения?»

И Исса… сказал им: «Я не предсказывал вам, что вы освободитесь от кесаря… Нет семьи без главы, не будет порядка в народе без кесаря…»

«Обладает ли кесарь божественным правом, — еще спросили у него соглядатаи, — и лучший ли он из смертных?»

«Нет лучшего между людьми, но есть больные, о которых должны заботиться люди избранные, облеченные властью, употребляя средства, данные им святым законом их небесного Отца. Милосердие и справедливость — вот самые высшие способности, дарованные Кесарю; его имя станет славным, если он здесь их проявляет. Но кто поступает иначе, преступает пределы власти над своими подчиненными, тот оскорбляет Великого Судию, губит свое достоинство во мнении людей…»

Святой Исса учил таким образом народ Израильский в продолжении трех лет — в каждом городе, в каждом селении, на дорогах и в равнинах, и всякое предсказание его сбывалось…

Но Пилат, испугавшись слишком большой приверженности народа к святому Иссе… приказал одному из своих соглядатаев обвинить его.

Тогда поручено было воинам задержать его и заточить в подземную темницу, где подвергли его различным пыткам с целью вынудить его обвинить себя в том, за что можно было бы его казнить.

Святой, думающий только о полном блаженстве своих братьев, переносил страдания во имя своего Отца.

Слуги Пилата продолжали пытать его и довели до состояния сильнейшего обморока, но Бог был с ним и не допустил, чтобы он умер.

Узнав о страданиях и мучениях, которые претерпел их святой, главные священники и мудрые старцы пришли просить правителя освободить Иссу по случаю приближавшегося большого праздника (Пасхи).

Но правитель отказал им наотрез. Тогда они просили его приказать явиться Иссе пред судом старейшин, чтобы он был осужден или оправдан пред праздником. Пилат с этим согласился.

Привели святого из темницы, приказали ему сесть пред правителем между двумя разбойниками, которых судили в то же время, как и его, чтобы показать толпе, что он не один будет осужден.

Обращаясь к Иссе, Пилат сказал: «О человек! Правда ли, что ты поднимал жителей против властей, чтобы самому стать царем Израильским?»

«Не делаются царем по собственной воле, — отвечал Исса, — и тебе солгали, утверждая, что я возмущал народ. Я всегда говорил только о Царе небесном, и Ему поклоняться я учил народ… Временная власть поддерживает порядок в стране, и я учил этого не забывать, я говорил: живите сообразно с вашим положением и вашей судьбой, чтобы не нарушать общественного порядка; и я также убеждал помнить, что беспорядок царствовал в их сердце и уме».

В это время ввели свидетелей; один из них показал так: «Ты говорил народу, что временная власть ничего не значит пред тем царем, который должен был вскоре избавить израильтян от языческого ига».

«Будь благословен, — сказал Исса, — что сказал истину. Царь небесный больше и могущественнее земного закона, и Его царство превосходит все царства земные».

И правитель, обратившись к судьям, сказал: «Вы слышали? Израильтянин Исса признает вину, в которой его обвинили. Судите же его по вашим законам и объявите ему смертную казнь».

«Мы не можем его обвинить, — ответили священники и старейшины. — Ты сам только что слышал, что он намекал на Царя небесного и ничего не проповедовал, что представляло бы неповиновение закону».

Правитель позвал тогда свидетеля, который по наущению своего господина Пилата предал Иссу. Этот человек пришел и обратился к Иссе: «Не намекал ли ты на царя Израильского, когда говорил, что Царствующий на небесах послал тебя приготовить его народ?»

И Исса, благословив его, сказал ему: «Тебе простится, ибо ты говоришь не от себя». Затем, обратившись к правителю: «Зачем унижать свое достоинство и учить подчиненных жить во лжи, так как даже без этого ты имеешь возможность обвинить невинного?»

После этих слов правитель пришел в страшную ярость и высказался за осуждение Иссы на смерть и за объявление невиновными двух разбойников.

Судьи, посоветовавшись между собою, сказали Пилату: «Мы не возьмем на свои головы великого греха осудить невинного и оправдать разбойников… Делай, что тебе угодно».

Сказав так, священники и мудрые старцы вышли и омыли свои руки в священном сосуде, говоря: «Мы не повинны в смерти праведника».

По приказанию правителя воины схватили Иссу и двух разбойников и отвели их на место казни, где пригвоздили к врытым в землю крестам.

Весь день тела, с капающей кровью, Иссы и двух разбойников оставались висящими, под охраной воинов; народ стоял вокруг; родственники казненных молились и плакали.

При закате солнца страдания Иссы кончились. Он потерял сознание, и душа этого праведника отделилась от тела, чтобы идти смириться пред Божеством.

Так окончилось земное существование отблеска Вечного Духа в образе человека, который спас ожесточенных грешников и перенес такие страдания.

Еще не дойдя до финала, Дункан обратил внимание на принципиальные расхождения текста с церковно-официальным изложением тех далеких событий, а финал это лишь подчеркнул — римский наместник Пилат и религиозно-общественная элита Израиля поменялись местами. Последние, получалось, не поддерживали Иисуса Христа, но и не стремились его уничтожить.

Если текст не является сборником подлинных свидетельств, составленных вскоре после смерти Иисуса, другими словами — если это фальшивка, то кому она была нужна и с какими целями?

Обелить израильтян?

Но тогда зачем забрасывать фальшивку в мало доступный тибетский монастырь, где она была обнаружена лишь в конце девятнадцатого века? А могла и вообще затеряться. Фальшивка должна работать — ей следовало появиться гораздо раньше.

Приписать Христа Востоку?

Нет, в самом начале прямо сказано — он был для них чужестранец, сказано даже, откуда именно прибыл.

И хотя в писании говориться об изучении Христом восточной мудрости — индуизма, буддизма, — это не выдвигается на передний план, нет попытки поставить его под чьи-то знамена.

Дункан, сунув в рот сигарету, еще раз обдумал возможные варианты и скоро вынужден был признать, что цель фальсификации не представляется ему даже сколько-нибудь приблизительно.

Он посидел немного с мыслями ни о чем, и смутно сначала… а затем все отчетливей, логика пошла «от обратного».

Еще через пару минут капитан отправился к телефону: проконсультировать ведь может родная дочь — специалист по античной литературе должен быть в курсе того, что по времени рядом.

Уже можно взять трубку, набирать номер, но совсем другая идея объявила себя — настолько простая и очевидная, что кольнул холодок от ее запоздалости: почему доктор не послал аналогичное письмо самому Ванлейну?

Или послал?

Тогда почему тот не отреагировал?

Во-первых, должен был сообщить в полицию. Или, как минимум, посоветоваться с опытным Коннерсом.

Счел глупой, недостойной внимания шуткой?

Дункан набрал номер, но не дочери…

К телефону сначала подошла жена инспектора, а затем он сам.

— Слушай, разузнай, не приходило ли Ванлейну неделю-две назад письмо из Латинской Америки. Наиболее вероятны Бразилия или Мексика. Письмо могло прийти и на адрес компании. Только секретаря обязательно предупреди о неразглашении.

Дочка всегда радовалась звонку, хотя от нее звонка трудно было дождаться, и на этот раз Дункан услышал радостный крик: «Ура, папашка, как ты там?!»

Он время от времени высылал ей несколько сотен, потому что не мог отвыкнуть, что она ребенок и чего-то ей может недоставать.

Недавно как раз пришли очередные деньги, и она, поблагодарив, как всегда сказала, чтоб он не тратился, но Дункан, не дожидаясь окончания фразы, заговорил про Тибетское евангелие.

Сразу же выяснилось — дочь о нем знает.

А далее молодой университетский преподаватель выдал ему историческую справку, по собственным ее словам — «в сжатом формате».

Римляне уже во втором веке Новой эры оказались под некоторым влиянием христианства. А в течение следующих ста лет происходит передача эстафетной палочки от христиан-евреев к латинянам, которые становятся главными носителями и распространителями христианства, и еще задолго до того, как христианство принимает император Константин в начале трехсотых годов, в эту веру обращаются многие влиятельные люди Рима.

— Ты думаешь, папашка, эти хитрые римские задницы могли оставить за собой вину в смерти Христа?

— Списали на евреев?

Выяснилось, что «списание» проходило обстоятельно и в течение нескольких веков. Что Евангелия, поименованные известными апостолами, окончательно утвердились лишь через два с половиной столетия после смерти их авторов — путь к канонизации текстов был долгим и, разумеется, сделано было все необходимое, чтобы обелить Рим в лице Пилата. Судя по историческим источникам человек это был туповатый, злобный и очень хищный. А двумя годами после казни Иисуса он устроил масштабную бойню христианской общины в Самарии, да такую, что за это зверство его «с работы сняли» и отозвали в Рим. Там то ли убили, то ли выслали в глухие места.

В заключение дочь спросила, как он сам поступил бы на месте латинян, и Дункан сознался, что он не знает.

И действительно, подумалось ему совсем перед сном, с какой радости подвергать нареканиям многие поколенья потомков из-за одного придурошного провинциального чиновника. Впрочем внутренний голос сразу поправил — клепать на чужой народ тоже нехорошо.