Субботним утром Дункан позволял себе спать дольше, потому что формально его обязанности в выходные дни переходили к кому-то из заступавших на дежурство офицеров, появление капитана на службе не было обязательным. Он, однако, обычно на несколько часов приезжал, и сегодня тоже заглянет, а оттуда поедет на встречу с Лизой. Коннерс еще просил подскочить к нему вечерком — интересно будет послушать его соображения о Тибетском евангелии.

Капитан, явившись в управление в начале двенадцатого, просмотрел сводки по городу и порадовался отсутствию в них чего-то серьезного. За полгода его работы статистика складывалась хорошая — к награде представят вряд ли, но нареканий он не услышит точно. К тому же, у наркодельцов резко сократился ресурс, а если с помощью Людвига удастся провести аресты, результаты будут просто отличные.

Вскоре в приятных мыслях Дункан отправился на ланч, но когда вышел на улицу, мысли явились совсем другие.

Ванлейна почти наверняка столкнули с крыши, это во-первых, и во-вторых, почерпнутое из Тибетского евангелия подводит к заключению, что инкарнация существовала в представлениях гораздо большего мира, нежели территория Индостана.

Только причем здесь все-таки семилетний возраст — доктор пишет, что проявление Джино в чужом обличье произойдет после семи лет.

Предположим, а для чего ему убивать Ванлейна?..

Гипотеза только одна — тот что-нибудь заподозрил.

Потому что тоже получил письмо?

Зазудело увидеть поскорее инспектора, он собирался прямо с утра разобраться в почтовом отделении, а секретаря, ведавшего в компании почтой, отыскать по домашнему адресу.

В полупустом кафе Дункан подсел к лейтенанту наркоотдела и скоро сложил разговор так, что удобно стало вспомнить про Джино.

— По жестокости — мерзкий гад, патрон. Но нетривиальный, я бы сказал. Умный, красивая интеллигентная морда. И нахватанный, сукин сын, поговорить мог культурно. Пел хорошим баритоном, почти профессионально. Доходили до нас слухи, что всерьез был увлечен миссис Ванлейн и переживал, когда она вышла замуж. Повезло, что нам не удалось взять этого негодяя, и его родственник-врач укандокал гадину.

— Повезло?

— Два убийства за ним были недоказуемы, а по наркотикам ему хоть и много светило, занялся бы после освобождения тем же самым.

Слова лейтенанта — «по жестокости — мерзкий гад» засели в голове и крутились, когда Дункан уже в одиночестве доканчивал ланч.

А что если злобный импульс сработал случайно?

Ванлейн стоял у края, требовался лишь толчок… и сама собой включилась жестокость?

Стоп!

Капитан тут же вспомнил: Ромми сказала, муж не имел обыкновения стоять наверху у решетки, это же самое подтвердили охранники на воротах.

Инспектора капитан застал у дверей своего кабинета, тот еще не заходил к себе и держал плащ, перекинутый на руку.

— Добрый день, патрон, задание выполнено. Не было никакого письма из Латинской Америки.

Дункан почувствовал что-то из детских лет… вроде ледяной горки, по которой ноги ступали вверх, но вдруг съехали к исходной точке — он стоит и боится сказать себе, что здесь просто нельзя подняться.

— А что это за письмо, сэр, что мы ищем?

— Письмо?.. Миссис Ванлейн упомянула какого-то недоброжелателя своего мужа, то ли из Бразилии, то ли из Мексики.

— Нет, сэр, секретарь говорит, писем лично на шефа из Латинской Америки не было очень давно. А парень, что доставляет на их улицу почту, заявил: за последний месяц кроме газет и журналов Ванлейнам он доставлял лишь два письма со счетами от городских коммунальных служб, да еще недавно открытку с видом Эйфелевой башни.

Дункан еще в самые первые годы службы вывел для себя очень важный закон: если данные заставляют мысли ходить по кругу, необходимо прервать это занятие до поступления новых данных.

У Лизы высокий выпуклый лоб и привлекательные глаза, но манера опуская голову не давать себя рассмотреть. Для агента это хорошо, а просто для девушки…

— Сержант, у вас в классе были яркие девочки-брюнетки, с заливистым смехом, «карменистые» такие, да?

Взгляд с синевой уперся в него и замер… и застенчиво ушел в сторону.

— Три штуки, сэр.

Она опять взглянула — очень быстро, почти стремительно, однако Дункан успел заметить лукавые лучики — девушка все хорошо поняла.

— Ну, рассказывайте о своих открытиях.

— Сэр, у Ромми Ванлейн есть алиби.

— Вы имеете в виду показание Марты?

— Есть и второе.

— Вот как? Максимально подробно, пожалуйста.

— В тот вечер дети играли в прятки, и прямо с игры их спешно собрали и заперли внизу в одной из комнат. Маленький Эдди прятался за оконной занавеской на повороте лестницы между первым и вторым этажом. Никто не поднимался вверх и не спускался вниз за все то время.

— Вообще никто?

— Ни миссис Ванлейн, ни Марта.

Капитану в этом месте что-то не очень понравилось, он захотел спросить, однако раздумал и сделал знак кивком — продолжать.

— Сквозь занавеску легко различить людей, я проверяла.

Капитан снова кивнул, ей показалось, о чем-то раздумывая.

— Наверх, сэр, есть еще один путь — лифт для поднятия мелких грузов, он находится в соседнем помещении с кухней. Я узнала о нем тоже от детей, и сестра проябедничала, что Алекс пользуется им иногда во время игр.

Лиза приостановилась, потому что в лице капитана опять возникло напряженное выражение.

— Сэр?..

— Нет, продолжайте. Вам удалось проверить шахту?

— Да, пару часов назад.

— В выходной день? Лиза, это неосторожно.

— Миссис Ванлейн днем в субботу едет с детьми в бассейн, свой у дома — летний. Я сказала Марте, что забыла вчера где-то медицинский рецепт — выложила случайно из сумочки.

— И рецепт нашелся в доме?

— Разумеется, сэр.

Капитан поощрительно улыбнулся.

— Так вот, ребенок может влезть по тросу наверх, но уже мне там была бы проблема не ободраться. И не с ее неспортивной попой одолевать вверх одиннадцать ярдов. Представляете, какой бы она предстала перед мужем?

Тон выражения Дункану показался несколько колким — едва ли Ромми габаритнее Лизы более чем на один размер, впрочем, соображение «физического плана» было все-таки правильным.

— К тому же выход на площадку снизу по лестнице отлично просматривается из кресла, в котором сидел мистер Ванлейн, а Ромми появилась бы наверху невесть откуда.

Девушка хмыкнула и смешливо взглянула:

— Представляете, сэр, возникает такая потная вся, задыхающаяся и предлагает мужу быстренько подойти к самому краю.

Ей нравилось представлять Ромми Ванлейн в малопривлекательном виде.

— А тогда, во время игры, где находились другие дети?

— Уильям был «водилой», он поднялся мимо Эдди на второй этаж, но, как я поняла, не успел никого застукать. А Герда, вероятнее всего, пряталась на втором этаже.

— Вы изучали детскую психологию, Лиза, что там происходит в возрасте семи лет? Дети в этот период серьезно меняются?

Вопрос озадачил, но было видно, девушка задумалась не над смыслом, а к чему он задан.

Капитан повторил:

— Семилетний возраст открывает какой-то рубеж?

Она перестроилась на ответ.

— Существуют две точки зрения, сэр. Одна состоит в том, что развитие детей протекает плавно и нужно просто подбирать методы воспитания и обучения, адекватные возрасту. Но некоторые ученые, и среди них есть очень известные, категорически настаивают на том, что вы назвали «рубеж».

— А как они его трактуют?

— В рамочном виде, сэр?

— Да, суть.

— Я попробую от противоположного. Дети до семи лет обладают низкой самоидентификацией: еще не сформированы устойчивые предпочтения, ребенок слабо понимает, чем он отличается от других детей, ну и так далее. А в районе семи-восьми возникают основные контуры личности. Некоторые утверждают, что в этом возрасте появляется стыд, а до того присутствуют лишь страх перед наказанием или навязанный взрослыми стереотип реакции.

Ей нравилось, что капитан внимательно слушает.

— Еще, сэр, существует теория семеричных циклов. Она очень древняя, но, в сущности, мы ей на практике следуем.

— Четырнадцать — переломный, двадцать один — полный взрослый? А что в них происходит, кроме половых созреваний и дозреваний?

— Тут я тему знаю весьма приблизительно. До четырнадцати-пятнадцати личность проводит семилетнее тестирование окружающей среды. Зная себя, человек изучает уже реакции на себя, постигая, таким образом, возможности.

— А в двадцать один уже знает, как будет действовать?

— Примерно так.

Ей приятно смотреть в умные глаза капитана.

И приятно ему улыбаться.

— А скажите-ка, не мог ли кто-нибудь из подшефной вашей команды, этак может быть ненароком… спихнуть мистера Ванлейна с крыши?

— Вы шутите, сэр?

— Лиза, Ванлейна все-таки убили. А до этого сумели каким-то образом заставить подойти к краю.

У девушки между бровей образовалась продольная складка.

Подождав, капитан дополнил:

— Погибший не питал ни малейших подозрительных чувств к своему убийце.

Еще несколько секунд она напряженно думала.

Потом складка расправилась.

— Сэр, вы не знакомились с учебными материалами по преступлениям в малом детском возрасте?

— Не приходилось.

— Я сейчас вспоминала… сэр, мы как-то странно вернулись к теме.

— К какой?

— Про первый возрастной рубеж. Я отчетливо вспомнила, что у детей без психических нарушений так называемые «дикие проявления» статистически резко отличаются именно на этом рубеже. Понимаете, пяти-шестилетний, действительно, может разбежаться и толкнуть взрослого человека не сообразуясь ни с чем — он потом не объяснит свой поступок.

— Тоже ведь редкие случаи?

— Естественно. Однако после семи подобное относят уже к свидетельствам психических отклонений.

Собственные слова поставили перед ней новый вопрос, и девушка опять сделала паузу, а капитан догадался, что ушедшим в себя взглядом она сейчас просматривает каждого из семилетней четверки.

— Сэр, — брови, выражая недоумение, скользнули вверх, — абсолютно адекватные дети, и при мне не было ни одной агрессивной вспышки. А предыдущая гувернантка ничего не заметила?

— Мы об этом не спрашивали. Но она заметила, что в ее сумочке рылись. Грешит на Марту.

— Вряд ли.

— Еще говорит: она не так уж проста.

Лиза поморщилась.

— Походит на ерунду, сэр. Доброе сердце и крайняя простота. Рассказывает одно и то же, не очень волнуясь, слушают ее или нет. К прочим детям относится как к своему. Ей приятней всего, когда другим что-то приятно. Такое трудно сыграть.

Дункан слушал, а мысли уже два раза пробежали по кругу — очень хотелось включить Лизу в игру, но ведь прикомандированный агент имеет не только своих собственных шефов, но и свою голову на плечах, это его право — доложить о ненормальном местном начальнике, а строго говоря, — это даже его обязанность.

Девушка вдруг перехватила взгляд капитана и словно наткнулась на что-то колючее. Там чужая территория, куда ее не пустят?..

Ее взгляд стал искать, куда бы приткнуться, выпуклый лоб двинулся вниз, чтобы скрыть обиду.

Дункан, разом и не колеблясь, принял решение.

Интересно, эта новая гувернантка просто так или подсадная утка?

Вряд ли что подсадная, но контролировать надо.

Капитан, занырнув в управление, скоро поехал домой, но перед тем позвонил Коннерсу, предупредить, что обязательно будет, и что явится сытым — неловко чрезмерно пользоваться чужим гостеприимством.

Он надиктовал сообщение автоответчику, положил трубку, однако не оторвал от нее руки… нечто, отъединенное в его сознании, но реально бывшее вместе, захотело встать рядом.

Рука давила на телефонную трубку, а состояние близости исчезало.

Письмо, не написанное Ванлейну?.. Нет, что-то другое.

Дункан выпрямился и отпустил руку.

Однако что же произошло минуту назад?

В мыслях не было ничего особенного, когда он наговаривал автоответчику… вот опять, словно из темноты захотел появиться лучик…

Разговор с капитаном продлился еще полчаса — сначала рассказывал он, потом, вспоминая, Лиза уточняла детали, способные хоть как-то относиться к этому странному делу. Оно и кажется ей таким — «странным», однако вовсе не сумасбродным, и она сразу успокоила на этот счет капитана.

Позже на ум пришел прочитанный в детстве исторический эпизод. Где-то в европейских морях испытывали не известную еще радиосвязь, сигнал передавался с одного корабля на другой. В военной комиссии присутствовал, в том числе, старый адмирал, начинавший юнгой еще на парусном флоте. И когда корабль у горизонта ответил на полученный радиосигнал выстрелом, «морской волк» свалился в обмороке — свершившееся ударило по сознанию, не допускавшему ждать серьезного от небольшой коробки и каких-то жалких металлических проводков. Аналогия показалась ей к месту. Тем более что тот примитивный радиоаппарат в сравнение не идет с современной тонкочувствительной техникой, а работа человеческого мозга, сплошь построенная на электромагнитных взаимодействиях… Почему она не может быть записана, как научились записывать изображение или звук, а потом передана на другой носитель?

Никакой мистики.

Хотя есть убийство.

Субботний вечер может дать больше информации, чем вся неделя, и Лиза вполне настроилась на «ночную охоту», однако уже готовая к выходу присела на стул — захотелось еще раз просмотреть портретную галерею: Алекс, Герда, Эдди, Уильям. И во время просмотра важно зафиксировать все значимые детали. Значимые в том смысле, что враг не может быть идеальным и где-нибудь допустит просчет.

Алекс: сильный, ловкий, очень быстро ориентируется, но при этом не пытается верховодить, дружелюбно относится к несколько неуклюжему Уильяму и слабенькому Эдди, недолюбливает сестру… Или делает вид, что недолюбливает? Почему она так подумала? Да, в его снисходительности к двум другим мальчикам, пожалуй, есть что-то более взрослое, а с сестрой он часто ведет себя на уровне примитивных капризов. У Алекса хороший музыкальный слух. Впрочем, у его сестры тоже.

Герда: очень ловкая — играя в футбол, лучше прочих владеет обманным маневром, сообразительна, отличная память, отличный музыкальный слух, но к самой музыке равнодушна; явный лидер, однако не пытается утверждать свое превосходство всеми средствами — оно у нее как бы внутри. Один раз Лиза поймала ее пристальный взгляд, показавшийся очень не детским. Что еще?.. У нее самые теплые отношения с собакой, которая, кажется, недолюбливает и Уильяма, и Эдди.

Эдди: физически слабоват, но бодрый и с хорошим настроением; немного нервный, от желания быстрее понять чужие слова бывает немного смешным, впрочем, не обижается, когда другие смеются; плохой музыкальный слух… Или очень умелое его искажение? Однако зачем идти на подобные тонкие хитрости — почему Джино вообще должен подозревать, что его разоблачают?

Уильям: немного неуклюжий, плотный, сильный ребенок; стеснительный, скрывает музыкальный слух, а в целом — очень темная лошадка.

Кто из них мог подняться вверх на площадку?

Любой. А проще всего было как раз Уильяму, ведь остальные прятались от него.

Если Алекс в тот день пользовался шахтой лифта, он, как минимум, был свидетелем происшедшего, но Алекс заявил, что никогда не делал в игре этот нечестный ход.

Герда, Эдди тоже могли прошмыгнуть вверх на площадку.

А столкнуть хватило бы силы у каждого, лишь бы мистер Ванлейн начал рассматривать что-то внизу за карнизом.

Все вполне реально.

Кроме маленького пустячка: зачем Джино потребовалось убивать? Что ему с этого в шкуре незащищенного ребенка?

И капитан не может назвать причину.

Коннерс обрадовался капитану, неуклюже взял коробку с пирожными и начал смешивать «спасибо» с «зачем», а Дункану отчетливо представилось, как хозяин сидит очередным вечером один в гостиной напротив фотографии на стене, виски смягчает боль, которую он сам удерживает, боясь потерять связь с человеком, через боль она остается явью.

Христос тоже хотел породнить людей болью?

— Проходите в гостиную, коллега.

— Знаете что, расположимся лучше на кухне, там все под рукой, и курить мне гораздо удобней.

Хозяин не возразил, и показалось, в его глазах промелькнуло маленькое облегчение.

— Как скажете, дорогой, — он приглашающим жестом пропустил гостя вперед.

Кухня у старого полицейского отличалась тем хозяйственным бытом, которого у Дункана и в помине не было — полно всякой утвари, коробочек с приправами штук двадцать, цветные полотенца, салфеточки…

— С чьих новостей начнем? — хозяин поспешил запустить чайник.

— Давайте с моих.

Главной новостью Дункана, разумеется, было согласие Лизы на работу, так сказать, в новых условиях.

Капитан начал рассказывать.

Коннерс слушал, почти замерев у плиты, а в конце радостно щелкнул пальцами.

— Отнеслась, говорите, без всякого предубеждения?

— На удивленье спокойно.

— Замечательно! Это ведь тоже своего рода тест — здравомыслящая девушка-полицейский психологически не отшатнулась.

— При том, что я не рассказывал ей про Тибетское евангелие.

— Да, как ваше собственное впечатление?

— Впечатления разные, — Дункан подумал, с чего бы начать. — Прежде всего, я не смог представить себе ни одной разумной мотивировки для фабрикации такого документа.

— Именно-именно, дорогой. Если бы в этот глухой монастырь не попал в конце девятнадцатого века русский путешественник, который, кстати сказать, ничего подобного на Тибете и не искал, если бы он не сломал там ногу, вынужденный на пару месяцев задержаться, этот документ, весьма вероятно, до сих пор оставался бы неизвестным. Кто же так забрасывает «дезу»?

— Сломал ногу?

— Да, иначе бы так и пропутешествовал мимо.

— Еще я проконсультировался у дочери, оказывается, исторические источники совсем иначе характеризуют этого римского наместника, и Тибетское евангелие в этом смысле дает схожее описание.

Коннерс покивал головой:

— К тому же, римская оккупационная система в принципе не допускала никаких пререканий, и первосвященник в Израиле назначался именно прокуратором — ему бы, Каифе этому, и в голову не пришло возражать Пилату, пожелай тот освободить Иисуса. Однако хотя Пилат в этой истории ничтожная мелочь, наш любезнейший пастор прав — нельзя трогать даже мелочи в религиозной картине мира, простые умы, мой друг, плохо отличают главное от пустяков.

Чайник объявил о своей готовности тоненьким голоском, однако хозяин, о чем-то задумавшись, не обратил внимания.

Затем со вздохом проговорил:

— Возможно, и инкарнации не следует входить в сознание масс.

— Слишком соблазнительно для негодяев?

— Не только для негодяев. Зачем человеку то, чем он не может воспользоваться?

Чайник, повысив тон, отвлек его от дальнейших раздумий, Коннерс кивнул на бутылку:

— Плесните нам, голубчик, в стаканчики.

На пути к дискотеке Лиза замедлила шаг — притягательный необычностью поворот в событиях не выветривался из головы, заставлял о себе думать, а сейчас необходимо сосредоточиться на другом деле — надо перестроиться, «войти в нужный образ».

Однако, против ее воли, сработал совсем другой механизм, девушка остановилась, кто-то слегка задел ее, обогнав… постояла немного… а потом снова и уже быстро пошла.

Завтра она доложит свой вдруг родившийся план.

Завтра непременно надо встретиться с капитаном.

— А у меня тоже новости, и кое-какая идея.

Дункан закусил мандариновой долькой, а хозяин не стал портить вкус.

— Хочу быть точным в хронологии. Месяцев пять назад Ванлейн, как я уже сообщал, обратился ко мне с просьбой о наблюдениях за женой.

— Которые ничего не дали.

— Которые ничего не дали, но, — Коннерс поднял указательный палец, — помню, что Ванлейн обратился ко мне через день или два после того, как Ромми вернулась из короткой поездки к матери, гостила у нее несколько дней. Помните, вы говорили про услышанные гувернанткой слова: «Тебя там не было»? Очень похоже, они относятся ко времени ее возвращения.

— Сейчас проверим.

Капитан встал и направился к телефону, а Коннерс дополнил свою мысль понятным уже замечанием:

— Если так, значит муж организовал проверку и там, на месте.

Инспектор сразу взял трубку, а уловив, в чем дело, только спросил, нужно ли ему выехать в ночной клуб или можно по телефону. Дункан ответил — «по телефону», но как они сейчас — понятным намеком, не называя имен.

Потом, обнаружив, что оставил сигареты в плаще, сходил в прихожую, а когда вернулся, стаканчики оказались наполненными.

— Не могу понять, почему доктор все-таки не написал самому Ванлейну, здесь какая-то неувязка.

Хозяин, не очень соглашаясь, качнул головой:

— С гуманистической точки зрения этому можно дать объяснение. Представьте, вам предстоит сообщить человеку, что в ком-то из детей, и очень вероятно — в одном из его собственных, скрывается гнуснейшая личность. Вы готовы были бы ошарашить несчастного таким сообщением?

Капитан сел за стол, чиркнул зажигалкой и закурил…

— Вот, дорогой, вам явно не хочется представить себя в положении доктора.

— Не хочется.

— К тому же, в тоне письма присутствует предположительность — какой ученый может быть уверен в стопроцентном результате откровенно рискованного эксперимента?

Формально с аргументами следовало согласиться, но внутри все равно что-то противилось.

— Еще не могу себе представить, будь, как вы сказали, я в его положении, зачем писать письмо в Мексике, а конверт подписывать в Бразилии?

— Шут его знает, не исключено, что мы ищем подтекст там, где причина самая тривиальная.

— Например?

— Например, в доме не оказалось конвертов или письмо было написано тоже в Бразилии, но на бумаге, которую прихватил с собой доктор. Давайте, дорогой, по глоточку.

В первый еще визит к Коннерсу они обсудили проблему розыска доктора и пришли к выводу о ничтожных шансах, даже если такой розыск удалось бы легализовать: паспорт у него на чужое имя, а в одном Мехико с предместьями более двенадцати миллионов жителей. Отследить людей, осуществлявших дней десять-пятнадцать назад перелет по маршруту Мехико-Рио, можно, но вряд ли доктор этого не учел — добраться нетрудно частным самолетиком или использовав пересадочный перелет через одну из стран Центральной Америки, или отправиться оттуда автомобилем. А сейчас Дункану пришла в голову еще одна комбинация — объект может намеренно путать следы бразильским конвертом и мексиканской бумагой, а жить, например, в каком-нибудь Сальвадоре.

Зазвонил телефон, Дункан показал, что подойдет сам, вероятней всего, это инспектор.

Он не ошибся.

А выслушав короткое сообщение, доложил:

— Вы оказались правы. Гувернантка сразу вспомнила — разборка между супругами была вскоре после возвращения Ромми от матери.

«Только что с этой информацией делать?» — мысль, наверное, слишком явно отразилась на лице Дункана, потому что Коннерс тут же ответил:

— Я не любовника какого-то имею в виду, от которого нам мало толка. Отношения, мой дорогой, между супругами, выясняется, были тяжелыми, а?

— Однако в пользу Ромми есть еще одно свидетельство.

— Какое?

— Эдди в тот вечер во время игры в прятки примостился за занавеской между первым и вторым этажом. Лиза сумела выведать — никто из женщин наверх не поднимался.

— Хм…

Хозяин открыл коробку с пирожными и снова произнес «хм», разглядывая шесть разных в ассортименте.

— Еще она выяснила, что Алекс пользуется шахтой маленького грузового лифта. Вообще по тросу любому ребенку легко подняться на крышу.

Коннерс остановил свой выбор на розетке с шоколадной начинкой.

— А взрослому?

— Взрослому там очень трудно пробраться.

Розетка целиком ушла в рот.

Прожевывая, хозяин принялся сладко жмуриться.

И скоро дал по этому поводу справку:

— Вкусное особенно хорошо дает себя знать… когда его много.

Он откинулся на спинку стула и, в удовольствии, даже слегка простонал.

Капитан, не очень любивший сладкое, тоже вдруг почувствовал к нему вкус. Строго-то говоря, как его и почувствовать, если так редко пробовать.

Темный с красноватым оттенком чай был отменного качества, не из пакетиков, как дома у Дункана, а специально заваренный.

Отчего, однако, у хозяина убегающее выражение глаз?

— Надо еще по маленькой, — объявил тот, протягивая руку к бутылке. — Тем более, что…

Он дал себе паузу, наливая обоим.

— Что у вас есть еще какая-то информация?

— Очень своеобразная, мой дорогой, но она есть.

Хозяин опять осмотрел пирожные, взял нож и отрезал от одного половинку.

Но поглощать не стал.

— Да… — коротко брошенный на Дункана взор ушел в сторону, поблуждал там и снова вернулся. — Что если наш доктор промахнулся?

— В каком смысле?

Словно бы человек, обдумав, на что-то решился:

— Щенка Ромми приобрела по случаю — у сторожа госпиталя, он там работает до сих пор. И знаете, что оказалось? Его сука ощенилась в подвале в тот самый вечер, когда наверху были роды. А покидая госпиталь, Ромми решила взять слепого еще щеночка на счастье, — Коннерс помолчал и со значеньем добавил: — Даже никто не думал, что вырастет такой чистокровный амбал.

— Послушайте… — капитан полез в карман за сигаретами, не замечая, что они лежат на столе, — э, но Бог ведь не допускает реинкарнацию человека в животное.

— Бог, дорогой, многого не допускает, что позволяет себе человек, — Коннерс поднес ко рту половинку пирожного и посмотрел на нее напоследок. — Я б, грешным делом, тоже обратил мерзавца Джино в какое-нибудь животное, — кусок с этим канул.

— Ерунда, — Дункан поморщился, мотнул головой, — мы же не станем всерьез разрабатывать версию пса… Если я дам Лизе такую ориентировку, она все-таки сочтет меня сумасшедшим, — его рука сама потянулась к стаканчику.

— Правильно, выпейте, дорогой.

Капитан вел машину по почти пустым улицам, и то ли от освещенной фонарями пустоты, то ли от виски, или от всего вместе, контролировать направление взялась резервная память, а мысли обрели свободный, несвязанный ход.

Вспомнилось произнесенное Коннерсом слово «амбал», очень подходившее к тяжелому сильному псу — фунтов на двести пятьдесят сплошной мышечной массы — запертому, между прочим, в тот роковой вечер. И собака хорошо представилась, не в натуре, а силуэтом… в свободном от предметов пространстве…

Силуэт постоял, медленно двинулся… сместился к появившемуся человеческому… ускорился на последнем шаге… и отброшенный человек исчез.

Капитан собрался притормозить на желтый сигнал светофора, но зажегся зеленый, и нога сдвинулась обратно на газ.

А потерянный было силуэт пса вернулся… помаячил несколько секунд неподвижно, и вдруг со стремительного разбега отшвырнул человека как щепку.

Вот… снова пошел медленно… нет, быстрее… человек повернулся… но поздно.

Дьявол, что за напасть!

Сцены черно-белого театра исчезли, но взамен явилась реальная картина кабинета Ванлейна, и круглая дверная ручка не выше собачьей морды, дверь открывается от легкого поворота…