1960 год

«Новенький, к доске», — сказала Валентина Васильевна, делая пометку в журнале.

Этого я ожидать не мог, поскольку считал, что, придя в новую школу, имею право на некоторую передышку.

Несколько дней назад мать привезла меня в интернат, что, как оказалось в дальнейшем, определило всю мою жизнь. Я сразу же заметил, что класс, в который я попал, разделен на какие-то группы, каждая из которых имела своего лидера. Я не спешил примкнуть к какой-либо из них, так же как и они не спешили затащить меня к себе. Мои новые товарищи просто не обращали на меня внимания, и два дня я после уроков и до ужина бродил в одиночестве по Петергофу, где располагался интернат, и по берегу Финского залива.

Я вышел к доске и сразу же «заплыл». Валентина Васильевна, особа очень желчная, отпускала довольно грубые остроты в мой адрес, комментируя мои знания в области арифметики по программе четвертого класса средней школы, что вызывало дружный хохот присутствующих.

Не смеялись только двое, сидевших на первой парте: Костя Сидоренко, которого в классе все называли Котом, и постоянно сопровождавший его Володя Дубков, по прозвищу Пинкертон. Они серьезно и как-то изучающе смотрели на меня и изредка переглядывались.

Получив свои заслуженные два балла, я спокойно отправился на место, не обращая внимания на остроты одноклассников.

На перемене ко мне подошли трое и сразу же начали обсуждать мои недостатки. Краем глаза я видел, что в отдалении за нами наблюдают Кот и Пинкертон.

Троица, явно провоцируя меня на драку, подвергла насмешкам мои умственные способности и даже внешность, но я сохранял спокойствие, стараясь не выпускать из поля зрения Кота и его друга.

Наконец один из троих, Сережка Рощин, не добившись моей реакции словесными методами, щелкнул меня по носу. Щелчок был довольно сильный, и я инстинктивно двинул ему кулаком в челюсть, после чего все трое бросились на меня. Мы покатились по полу и катались до тех пор, пока нас не растащил в разные стороны учитель истории Михаил Петрович, по кличке Михпет.

— Кто первым начал драку? — спросил Михпет грозным голосом.

Я молча пожал плечами и потрогал синяк под глазом.

После обеда я побрел на залив и, присев недалеко от воды, начал бросать в нее мелкие камушки.

Сзади заскрипела галька. Я обернулся и вскочил, готовый к обороне. Передо мной стояли Кот и Пинкертон. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга, затем я повернулся к воде, сел и продолжил кидать камни.

Кот и Пинкертон присели рядом.

— Поговорим? — спросил Кот.

— О чем? — в свою очередь задал вопрос я.

— Хочешь быть с нами? — спросил Пинкертон.

— В каком смысле?

— Стать членом нашего тайного ордена, — ответил Кот.

— Сколько же вас? — заинтересовался я.

— Двое, — спокойно сказал Кот.

— С тобой будет трое, — добавил Пинкертон.

— Что же я должен буду делать? — спросил я немного разочарованно.

— Для начала пройти испытание.

— Какое?

— Увидишь, — сказал Кот, после чего оба члена тайного ордена поднялись и не оборачиваясь пошли по направлению к интернату. Я посмотрел им вслед и поплелся в парк.

За ужином Сидоренко и Дубков не обращали на меня внимания, а после ужина куда-то исчезли. И только перед отбоем, когда, уже расстелив постель, я отправился в умывальную комнату почистить перед сном зубы, ко мне подошел Кот. «После отбоя приходи на стадион». «Зачем?» — опешил я. «Будешь проходить испытание».

Дождавшись когда все «сокамерники» уснули (Кот и Пинкертон спали в другой комнате), я оделся и спустился в вестибюль. Дверь наружу оказалась запертой. Я подошел к окну и обнаружил, что все ручки с оконных рам сняты. Оставалось одно. Я вернулся в спальню, вылез через окно на карниз и сиганул прямо на газон. Земля оказалась довольно мягкой. Прижимаясь к стене, я направился к стадиону, который располагался метрах в ста от здания интерната.

Сентябрь выдался на редкость теплым, хотя с залива и дул прохладный ветерок. Я не одел куртку и шел в одной рубашке, надеясь на то, что испытание не продлится очень долго.

На стадионе никого не было. Видимо, это было испытание не на храбрость, а на дурость. Костыляя себя за то, что так дешево купился, я все же присел на скамейку и вскоре задремал.

Кто-то хлопнул меня по плечу, затем раздался голос Кота: «Пошли».

Мы перелезли через бетонный заборчик, огораживающий территорию интерната, и направились к рощице, которая раскинулась вдоль берега залива.

Опустилась темнота, но мои спутники прекрасно ориентировались на темной местности, и скоро мы вышли к берегу речушки, впадавшей в Финский залив. Речушка была неширокая, но довольно глубокая, и издавала отвратительный запах, поскольку являлась единственной канализационной артерией Петергофа. Не знаю ее настоящего названия, но в интернате ее называли «Говнотечкой». Речка омывала остров, до которого с нашего берега было метра три.

Кот и Пинкертон пошарили в кустах, достали широкую доску и перекинули один ее конец на остров. Первым по доске пошел Кот, следом за ним я. Замыкал шествие Пинкертон.

Первое, что я увидел, ступив на остров, были могильные кресты. Как оказалось, остров был заброшенным еще в конце прошлого века купеческим кладбищем. Утром я обнаружил, что последнее захоронение датировалось 1887 годом.

Меня подвели к большому склепу, на крыше которого стоял ангел с крестом в руках. Кот зажег фонарик и открыл дверь. Склеп был пустой и дурно пахнущий. «Если пойдет дождь, можешь укрыться здесь», — сказал Кот. «Зачем?» — удивился — я. «Тебе придется провести ночь здесь, на кладбище. Это испытание. В шесть часов мы за тобой придем», — сказал Пинкертон. «Можешь отказаться, если боишься», — добавил он. «Я боюсь? — презрительно, но дрожащим голосом сказал я. — Уматывайте».

Члены тайного ордена не заставили просить дважды и удалились, не забыв стащить на противоположный берег доску, соединявшую меня с материком.

Мне было жутко и холодно. Затем стали мерещиться какие-то страшные звуки. Я залез в склеп и закрыл скрипучую дверь.

Кот и Пинкертон появились с лучами солнца. Я, наверное, в жизни больше никому так не радовался, как им. Оба по очереди пожали мне руку, после чего Кот достал из кармана носовой платок, измазанный кровью, и перочинный ножик.

«Ты прошел испытание и теперь должен поклясться на крови в верности ордену. Наши правила таковы: любой враг любого члена ордена является врагом всех членов ордена. Все деньги, которые тебе дают родители, сдаются казначею ордена, и как их тратить, решает магистр. Все домашние гостинцы сдаются в единый котел. О существовании ордена никому не говорить».

— Все? — спросил я.

— Все, — ответили хором мои товарищи по оружию.

— Кто магистр?

— Сейчас — я, — сказал Кот, — потом он (он указал на Пинкертона), потом ты. Каждый из нас будет магистром по одному месяцу по очереди. Клянешься в верности ордену?

— Клянусь, — сказал я и, воткнув в руку нож, оросил платок своей кровью.

С этого дня моя жизнь переменилась. Во-первых, через два дня, когда Рощин с друзьями вновь атаковали меня, им пришлось иметь дело с тайным орденом. Кот и Пинкертон без предупреждения кинулись в драку, и вскоре посрамленные рощинцы постыдно бежали, а сам Рощин, утирая кровь, пошедшую из носа в результате соприкосновения с кулаком Кота, бурчал, что «мы еще встретимся на узкой дорожке». Но встреч на поле браки больше не было. Во-вторых, Кот, который был силен в арифметике, за несколько дней ликвидировал пробелы в моих знаниях, а Пинкертон, тяготевший к литературе и русскому языку, ежедневно тщательно проверял мои домашние занятия и даже ухитрялся проверять диктанты, которые Валентина Васильевна устраивала нам ежедневно. В-третьих, я почувствовал себя частью силы, на которую мог рассчитывать в любой ситуации.

Так незаметно пробежали шесть лет, и настал день, когда мы простились с интернатом. Мои соратники сильно изменились. Кот стал здоровенным парнем, добродушным, любящим юмор, а Пинкертон — философом-скептиком, постоянно рассуждающим о смысле жизни и подвергающим всестороннему анализу окружавшую нас действительность.

На следующий после выпускного вечера день мы собрались в кафе на Невском. Это было последнее заседание ордена. Наши пути расходились. Каждый избрал свое будущее.

Отец Пинкертона, военный моряк, окончил Военно-морскую академию и получил назначение в Москву. Через несколько дней семья Пинкертона уезжала в столицу, где проживала его бабушка. Сам Володя готовился поступать на факультет журналистики МГУ.

Кот также решил попытать счастья в белокаменной и готовился поступать в московский иняз. Подразумевалось, что в период экзаменов он будет жить у Пинкертона.

Я же сдал документы в ЛГУ на исторический факультет. Что я поступлю, сомнений не было, так как моя мать дружила с деканом.

Мы сидели за столиком в углу и обсуждали прошлое и будущее, но каждый думал о своем. Когда кофе был выпит и пирожные съедены, Кот достал из портфеля носовой платок с выцветшими пятнами крови. Мне стало грустно. Из жизни уходил прекрасный период.

Мы с Пинкертоном успешно сдали вступительные экзамены и стали студентами, а Кот через месяц вернулся в Ленинград, не пройдя по конкурсу, и поступил учеником сварщика на Балтийский завод. Время от времени мы встречались. Я водил его на студенческие вечеринки, где он покорял всех своим юмором и доброжелательностью. Весной 1969-го он похоронил мать (отец его умер, когда ему было два года), а осенью его призвали в пограничные войска.

Провожал его я один. Мы ходили по перрону до тех пор, пока не раздалась команда: «По вагонам». С грустью смотрел я вслед уходящему поезду, ведь друзьями я так и не обзавелся, хотя приятелей было предостаточно.

С Пинкертоном связь прервалась сразу. И вспомнил о нем я только в конце 80-х, в период так называемой «перестройки», когда в газетах начали появляться его злые и умные статьи демократической направленности.

И вот, много лет спустя…

 

I. СТРАШНОЕ 199… год

Поплескавшись под холодным душем, я вытерся насухо мохнатым полотенцем и прошел в кухню. Настроение было прекрасное. Дела в фирме, которую я создал и возглавлял уже два года, шли превосходно, и сегодня я должен был подписать с мэрией контракт на крупную сумму.

На кухне жена и дочь завтракали.

— Какие планы на завтра? — спросил я, присаживаясь к столу и наливая себе чаю.

— Мы идем на референдум. Надо поддержать президента, — заявила дочь, намазывая хлеб маслом, — а вы, сэр, исполните свой гражданский долг?

И дочь и жена были ярыми поклонницами Темной Лошадки (так его окрестила пресса, когда он был еще кандидатом в президенты) и в период предвыборной кампании не только исправно посещали все митинги, организованные его сторонниками, но и несколько раз на добровольных началах распространяли листы с его речами.

— Мне, в отличие от вас, некогда заниматься всякой чепухой.

— Это не чепуха, папа. Неужели тебя не пугает весь этот криминальный беспредел? Кроме того, криминальная экономика — это такой же тупик, как и социалистическая, только еще хуже. Это я тебе как экономист говорю.

— Ну, во-первых, пока еще не экономист, а студентка, а во-вторых, мой бизнес, по-моему, неплохо идет и в нынешних условиях. Квартиру я купил, евроремонт сделал, дача строится. В три этажа. Чего вам еще не хватает?

— Спокойствия, — сказала жена. — Я тебя каждый день на работу как на фронт провожаю. Устала.

Мы вместе учились в университете и поженились на четвертом курсе. С Ниной мне повезло. В психологическом плане она заменила мне тайный орден. Все прожитые вместе годы я ощущал ее поддержку и понимание во всем. В ее отношении ко мне было что-то материнское. Именно благодаря ей я сумел пережить и гонения за «ложные взгляды на историю СССР», которым подвергся в годы тоталитаризма, и мытарства безработного историка в период «демократических реформ», когда взгляды мои на историю были признаны правильными, но мы втроем жили на ее нищенскую преподавательскую зарплату в коммунальной квартире на Лиговке. В этот тяжелый период Нина работала на трех работах. Уходила рано утром, а возвращалась поздно вечером. Измотанная, она ухитрялась вести домашнее хозяйство, в то время как я слонялся по городу или валялся на диване.

Потом все переменилось. Вместе с двумя приятелями я организовал строительно-реставрационную фирму, на которую посыпался дождь подрядов, поскольку один из учредителей имел крутые связи в мэрии. Мы работали до одурения. Дела резко шли в гору.

Я заваливал жену и дочь дорогими шмотками, регулярно водил в лучшие рестораны и возил по Европе с остановками в пятизвездочных отелях, стремясь компенсировать те бедствия, которые обрушились на их головы после победы «демократии».

— По-моему, причин бояться нет, — сказал я, резко поскучнев. (Дело в том, что две недели назад, выйдя из дома, отправляясь на работу, я обнаружил возле своей «вольво» четырех «крутых», которые довольно миролюбиво проинформировали меня о том, что я ежемесячно должен буду отстегивать им пять тысяч баксов и все у меня будет хорошо).

«Это за что же?» — поинтересовался я. «За дружбу», — сказал «качок» в кожаной безрукавке с пуговицами в виде черепа.

Я был не столько напуган, сколько удивлен, поскольку со всеми мафиозными структурами Витя Тарасов, мой зам по общим вопросам, договорился о полном взаимопонимании, и мафия ни разу не нарушила своих обязательств.

«В чем же будет заключаться наша дружба?» — спокойно спросил я. «Ты нам баксы, а мы тебя не тронем. Тебя и твою семью», — сказал один из «крутых» с внешностью неандертальца. («Сам крутой, а лоб покатый», — отметил я). «Я уже стар, чтобы новых друзей заводить», — сказал я, пытаясь отодвинуть «качка» в безрукавке от дверцы. Тот ленивым движением вынул из-за пояса финку и приставил к моему горлу.

«Брось, Лютик, — сказал „неандерталец“. — Он все понял и будет пай-мальчиком». Потом он повернулся ко мне: «Ты нас можешь найти каждый вечер в Парке Победы, в пивбаре. Баксы приноси каждое двадцатое число. Желательно крупными купюрами. Счетчик включен. Чао».

Крутые лениво двинулись со двора.

Приехав на работу, я сообщил Тарасову о том, что его договоренности с мафией, похоже, треснули, и что на нашу фирму «наехали». Тот тоже очень удивился и записал все рассказанное мной в блокнот. «Разберемся».

Через пару дней Тарасов в конце рабочего дня зашел ко мне в кабинет, плотно прикрыл дверь и присел возле моего стола.

— Наехали не на фирму. Наехали на тебя. И не мафия.

— А кто же? (Для меня, дилетанта в вопросах криминалитета, все «крутые» были мафией).

— Это хуже, чем мафия, — сказал Тарасов, — это «отморозки».

— Что за «отморозки»? — удивился я.

— Ненормальные. Ничего не умеют и не могут. Только примитивно грабить и убивать. Что называется, отбросы преступного мира. Да, да, в криминальном мире тоже имеются отбросы.

— И что же теперь делать?

— Самое умное — выделить в бюджете пять штук в месяц.

— Ну да! Сообщим в милицию.

— Бесполезняк. Пока они тебя не убили, не обращайся. Вот убьют, тогда приходи.

— А профилактика?

— Какая профилактика. Я же тебе говорю, это — ненормальные.

— Может, тогда мафию попросить разобраться?

— Попросить можно, но это не поможет. У этих дегенератов притуплен инстинкт самосохранения. Они ничего не боятся. Их ведь шлепают регулярно. И мафия, и милиция. А они все плодятся и плодятся. И идут на все.

— Ну, так и я пойду на все. Ты мне разрешение на оружие сделал?

— Обещали завтра. Но ты подумай. Легче откупиться. Что, мы обеднеем, что ли?

— Я очень жадный, — сказал я, давая понять, что разговор окончен.

Жена и дочь закончили завтрак и минут через десять отправились на работу и в институт. Я подошел к окну и смотрел, как они шли через двор к арке. Затем допил чай и поехал в свой офис.

На следующий день, в субботу (день референдума о передаче президенту диктаторских полномочий), я в семь утра уже выехал в Токсово посмотреть, как идет отделка загородного дома, который я построил силами своей фирмы. Дом получился красивый. Замок в миниатюре с башнями и винтовыми лестницами. Три этажа над землей и один — под землей, где была устроена сауна, отделанная березовыми досками, и небольшой бассейн, покрытый итальянской керамикой. Камин на каждом этаже. Подземный гараж оборудован мойкой.

Отделка близилась к завершению, и я уже прикидывал, какую мебель поставить в свой кабинет, который располагался в одной из двух башен.

Подъехали мои компаньоны, чьи особняки стояли по соседству. Каждый из нас лез из кожи вон, только бы утереть нос товарищам в вопросах отделки дома.

День провели славно. Выкупались в озере, пообедали шашлыками на траве и расписали пулю. В Питер я вернулся только в час ночи. Припарковав машину у подъезда, поднялся на свой третий этаж и обнаружил, что дверь не заперта. Нехорошее чувство переполняло меня, когда я входил в квартиру. Зажег бра в передней. На трюмо под огромным зеркалом лежала записка. Я машинально взял ее и, не читая, прошел в спальню.

Нина лежала на полу с синим лицом. Вокруг шеи был намотай электрический провод. Рядом лужа крови. Безымянный палец на левой руке, на котором было старенькое золотое колечко с маленьким изумрудом, доставшееся ей от бабушки, отрезан. Я стоял, как парализованный. Затем почему-то посмотрел на записку, которую держал в руках. Почерком дочери было написано: «Папа, звонил Сидоренко Константин Павлович. Он приехал сегодня и остановился в „Астории“. Завтра вечером уезжает».

Я опрометью бросился в комнату дочери.

В разорванной одежде, вся в крови, она лежала на ковре в неестественной позе. В метре от ее тела что-то блестело. Я подошел, нагнулся и поднял. Это была пуговица в форме черепа.

Именно эта пуговица привела меня в чувство. Паралич спал. Появилось бешенство. Я физически чувствовал, как бешеная злоба заполняет всю мою сущность. За несколько минут я превратился совсем в другого человека.

 

2.

«ВЕДЬ ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ»

Водка! Древнее лекарство несчастных. Я пил второй день. Пил и не пьянел. Ощущал только одно — ненависть. Именно она была настолько сильна, что глушила хмель. Я отключил телефон. В дверь время от времени звонили. Я подходил и смотрел в глазок. Товарищи по работе. Следователь прокуратуры Синицин. Я без звука уходил на кухню и продолжал пить. На столе возле бутылок лежал вороненый пистолет системы «Макаров», который я купил в день наезда «крутых», не дожидаясь, пока Тарасов сделает мне разрешение. Здесь же лежали семейные фотографии. В основном последних двух лет. И лица жены и дочери были очень счастливыми. Опять звонки, и опять я, зажав в руке «макара», подхожу к глазку в надежде, что придут они.

С меня снимали допрос тут же, в квартире, после того, как жену и дочь увезли в морг. Следователь дотошно допытывался: не угрожал ли нам кто-нибудь; не подозреваю ли я кого-нибудь; какие вещи пропали. «Нет», «нет», «никакие», — отвечал я.

После его ухода я дозвонился до Тарасова и жестким голосом сказал ему: «Никому ни звука». «Понял, — сказал Тарасов, бывший офицер спецназа. — Помощь нужна?» «Нет», — кратко сказал я и повесил трубку. Я сам буду судьей. И судьей и палачом.

В дверь опять позвонили. Я взял пистолет, подошел к двери, заглянул в глазок и… распахнул дверь.

На пороге стоял Кот. Мы обнялись. Кот прижал меня к своей широкой груди и долго не отпускал. «Я все знаю», — чуть слышно прошептал он. Мне хотелось расплакаться, но проклятые слезы не шли. Я только издал какое-то странное хрюканье. «Терпи», — жестко сказал Кот и, отпустив меня и заперев дверь, прошел в кухню.

— Ты как здесь оказался? — спросил я. — Ты же вчера должен был уехать.

— Позвонил тебе на работу. Мне все рассказали.

— Помолчим, — сказал я, разливая водку.

Кот пил, не закусывая. Лицо не было сочувственным. Мы долго сидели молча и пили. Я начал пьянеть. На Кота водка не действовала, хотя к закуске он не притрагивался. Наконец он пристально посмотрел мне в глаза и произнес, скорее утвердительно, чем вопросительно: «Ты знаешь, кто это сделал!» Я кивнул головой. «Что собираешься делать?» «Мстить. И не отговаривай меня. Я их приговорил к смерти. Всех четверых». Он удовлетворенно кивнул головой и сказал: «Я пришел не отговаривать тебя, а помочь». «Не-ет, — протянул я, — это мое дело. Казнить буду сам». «Ты забыл, — сказал Кот спокойным и твердым голосом, — что враги любого члена ордена являются врагами всех членов ордена». И он указательным пальцем коснулся шрама на кисти моей левой руки. «Орден существует. Его никто не упразднял». «Казнить буду сам», — упрямо повторил я. «Я этого не оспариваю, но и ты не можешь лишить меня права участвовать в этом».

«ПОЗДНЕЕ СТАЛО ИЗВЕСТНО, ПОЧЕМУ КУЗНЕЦОВ ТАК ПОСТУПИЛ. ОН НЕ БЫЛ УВЕРЕН В ПРАВОСУДИИ. ПОСЛЕ СМЕРТИ ДОЧЕРИ ОН ЗАМКНУЛСЯ, НИ С КЕМ НЕ РАЗГОВАРИВАЛ».

Там же.

— Зачем тебе влезать в уголовщину? Не надо, я сам.

— Это мне решать. Ты не можешь лишить меня права на это. И запомни крепко-накрепко. С тобой случилось то, что может случиться с каждым, в том числе и со мной.

Кот ушел поздно, несмотря на то, что я уговаривал его остаться на ночь. «Тебе надо побыть одному, — сказал он. — Встретимся завтра в восемь вечера в Парке Победы У выхода из метро. Я буду не один. Покажешь нам этих „крутых“».

На следующее утро я уже был морально готов действовать. Бешеная злоба уступила место холодной ненависти. Вся моя психика была как бы тонким лучом, сконцентрированным на одном — отомстить.

Я зашел в комнату дочери. На письменном столе лежали конспекты лекций вперемежку с учебниками и видео-магнитофонная кассета. Я бездумно вставил ее в магнитофон и включил. На экране — митинг на Дворцовой площади. На трибуне тогда еще кандидат в президенты, а ныне президент, прозванный Темной Лошадкой.

«СТРОГО ГОВОРЯ, СЕГОДНЯ МЫ ДОСТИГЛИ СТАДИИ, КОГДА РОССИЮ ВОССТАНОВИТ ТОЛЬКО СИЛЬНЫЙ АВТОРИТАРНЫЙ РЕЖИМ. ЕСЛИ ЖЕ БЕЗУМСТВО ВЛАСТИТЕЛЕЙ ДОВЕДЕТ РАСПАД СТРАНЫ, СКАЖЕМ, ДО УРОВНЯ ГУБЕРНИЙ, ТО РОССИЮ ВОССТАНОВИТ ЛИШЬ СВИРЕПАЯ ФАШИСТСКАЯ ДИКТАТУРА (ОБЪЕДИНЯЮЩАЯ СТИХИИ ЭТАТИЗМА И ШОВИНИЗМА)».

В. Аксючиц (в прошлом диссидент).

«Независимая газета», 15 декабря 1996 г.

«Соотечественники! — кричал Темная Лошадка внимательно слушавшей его толпе. — Вас уже не один год бессовестно грабят. Вы работаете бесплатно, как рабы в древнем Риме. Неужели вам не надоело быть рабами? Правители через средства массовой информации примитивно врут вам, считая быдлом. Неужели вам не надоело быть быдлом? Предприниматели! Вас уже не один год грабят и отстреливают, как диких кабанов. Неужели вам не надоело быть кабанами? За годы кровавой лже-демократии бандиты, опора правящего ныне режима, убили сотни тысяч ни в чем не повинных людей. И это может случиться с каждым из вас. С каждым без исключений. Неужели вы будете и дальше терпеть этот преступный режим?

С этим можно покончить очень быстро, раз и навсегда. Для этого необходимы только три фактора. Только три. Первый — это чтобы вы поддержали меня на выборах. Второй — чтобы вы поддержали меня после выборов, когда я буду проводить референдум. И третий — это чтобы меня не пристрелили. Виват, россияне!» Он вскинул руку, растопырив буквой V два пальца. «Виват! Виват! Виват!» — ревела толпа.

Я выключил телевизор и магнитофон. «ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ! ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ! ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ!» — звучало в моей голове.

В семь пятьдесят я уже стоял возле выхода из метро «Парк Победы», внимательно наблюдая за выходящими, чтобы не пропустить Кота. Кто-то сзади хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стояли Кот, Тарасов и еще три человека средних лет. Я мотнул головой, приглашая их следовать за собой. Меня почему-то не удивило, что Тарасов пришел вместе с Котом.

Мы прошли через парк и подошли к недавно построенному какой-то частной фирмой пивному залу с названием «Джон Ячменное Зерно». Снаружи был хорошо виден весь зал. Я пробежал глазами по столикам. Четверка с двумя раскрашенными девицами сидела за столиком у стены. Я сунул руку в карман и направился к входу, но железные пальцы Кота схватили меня за запястье. «Не горячись. Ты их получишь. Только сделаем все грамотно. Которые?» «Третий стол слева у стены». «Все четверо?» «Все».

Он отошел от меня и пошептался со своими спутниками, после чего все четверо пришли в зал. Я видел, как они расположились неподалеку от «крутых».

— Считай, что они уже трупы, — сказал Кот.

— Я сам.

— Конечно. Мы только выясним, где они бывают, где живут и прочие мелкие детали.

В будущем я понял, что напрасно беспокоился о том, что меня могут «не допустить к телу». Коту больше чем мне нужно было, чтобы я сам расправился с подонками.

— Отправляйся домой и жди моего звонка. Когда все будет готово, я тебе позвоню.

Уже дома я поймал себя на мысли, что ничего не знаю о Сидоренко. Несколько лет назад кто-то из общих знакомых говорил мне, что он уволился из КГБ и находится в свободном полете. Но кто он сейчас? Я даже не спросил, чем он занимается. Что за люди были с ним?

С того самого страшного дня я не заходил в спальню. Вот и сейчас, подойдя к двери, я почувствовал какой-то барьер, который встал на моем пути, как каменная стена. Я повернулся, поплелся в комнату дочери и повалился на диван. Как жить дальше? Сейчас смыслом жизни для меня была месть. А потом? Бизнесом я уже заниматься не смогу. Опять стать историком? Кому они нужны в этой стране. В наше время правящий режим уже не утруждает себя заботой об историческом обосновании своего произвола. Нет необходимости. Постепенно я углубился в ретроспективный анализ произошедшего со мной и со страной. Все-таки я — историк.

«ДРАКАМИ С ПОНОЖОВЩИНОЙ, НАРКОТИКАМИ, ПРОСТИТУЦИЕЙ (ПРОЦВЕТАЮЩЕЙ С НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ) ЗДЕСЬ НЕ УДИВИШЬ НИКОГО. А ЗЛО, СТАВШЕЕ ОБЫДЕННОСТЬЮ, УЖЕ, КАК ИЗВЕСТНО, ВОВСЕ И НЕ ЗЛО, А ОБРАЗ ЖИЗНИ. И ИМЕННО ТАК ВОСПРИНИМАЕТСЯ ВСЕМИ ОКРУЖАЮЩИМИ, ВКЛЮЧАЯ ОРГАНЫ ПРАВОПОРЯДКА И ПРАВОСУДИЯ».

«Московский комсомолец», 8 декабря 1996 г.

Я закрыл глаза и увидел… Сталина. Иосиф Виссарионович словно сошел с портрета, который я когда-то видел в какой-то книге. Держа в правой руке трубку, он насмешливо смотрел на меня, словно знал, что за весь период моей исследовательской работы в области истории СССР он был моим личным врагом номер один. Под его насмешливым взглядом я покрывался холодным потом, как нарком, проваливший важное задание партии. Но вот взгляд его стал грустным и даже каким-то сочувственным.

— Ну что? — спросил вождь всех народов. — Теперь ты понял, что я был не так уж не прав?

Я молчал, не в силах переработать пласт информации, внезапно обрушившейся на меня. Прошедшие несколько лет предстали передо мной совсем в другом восприятии.

— В период НЭПа было все то же самое? — спросил я, утирая пот со лба.

Сталин кивнул головой.

— Все то же. Единственное различие было только в том, что мы, в отличие от вас, перейдя от военного коммунизма к НЭПу, или как вы его теперь называете, «рыночной экономике», сумели за несколько лет добиться экономического подъема. Но я отчетливо видел, что это ненадолго, а в перспективе должно было начаться то, что сейчас творится у вас. Сращение нэпманов с криминальным миром, а затем сращение этого конгломерата с госпартаппаратом и образование криминального государства. Все последующие годы, пока я правил государством, вся моя деятельность была направлена на то, чтобы не дать обществу переступить ту черту, которую переступили вы.

Он помолчал, глубоко задумавшись и попыхивая трубкой. Лицо его уже не было сочувственным. Полное равнодушие. Каким-то кусочком сознания я понимал, что это либо сон, либо галлюцинация, но в то же время я отчетливо ощущал запах дыма. Наконец он заговорил снова:

— Да, все годы правления я стоял перед выбором: либо дать развиться мерзким инстинктам, потерять контроль над страной и превратиться в номинального правителя, куклу на престоле, либо давить их, давить, давить. Я читал все, что было написано обо мне после моей смерти. Читал и твои исторические опусы. Все чушь. Вы ничего не поняли. Да и не могли понять, потому что занимались не своим делом. Анализировать меня и мою деятельность должны были не историки, а специалисты в области коллективной психологии. И в первую очередь надо было понять, что такое русская психология. Тогда бы вы увидели, что у меня не было другого выхода, потому что я оказался в обществе сумасшедших. Да, да. (Его лицо стало злым, глаза зажглись жестоким желтоватым огнем.) В стране начиналась эпидемия психического заболевания. То, что сейчас у вас. Ведь вам и вашим правителям нужен не прокурор. Нужен психиатр.

— Вы не лечили больных. Вы их просто уничтожали, — осмелился подать голос я. Он вдруг развеселился.

— Одних уничтожал, других лечил. Вернее сказать, не давал болезни развиваться.

— В лагерях?

— Нет, на свободе. Они боялись, и страх не позволял им творить то, что они творят сейчас. Я внимательно следил за распространением этой мерзкой болезни. Когда она зашкаливала за допустимые нормы, я не колебался. Я мог приказать уничтожить тридцать тысяч уголовников, если их количество угрожало спокойствию в стране, как это было после войны. А чиновников уничтожал регулярно. Очищал министерства, партийные органы от психических больных.

— Когда же эта болезнь появилась в России? После революции?

— Нет. Очень давно. Еще Петр Великий говорил, что любого воеводу можно через год службы вешать без суда и следствия и без зазрения совести. А революция была только одним из проявлений этой болезни. (Он опять помолчал.) Во что вылилась ваша свобода? Я выселил чеченцев. Вы вернули их. И что? Кровь. Когда в будущем беспристрастные историки подсчитают, во что обошлась вам ваша демократия, вы поймете, что есть вещи похуже, чем коммунистическая диктатура.

— Это была не демократия, а лжедемократия, — сказал я, вспомнив речь Темной Лошадки. Он опять засмеялся.

— Если бы ты постиг русскую психологию, ты бы понял, что у вас демократии быть не может. У вас может быть либо диктатура, либо лжедемократия. Вот и выбирайте.

У меня в мозгу вертелся один вопрос. И я задал его.

— Скажите, Бог есть?

— Есть, — ответил он, слегка поколебавшись, — и дьявол есть. И я был орудием в руках Бога, я истреблял сатанистов. А вы — орудие в руках дьявола. То, что случилось с тобой, могло случиться с каждым, но вы так уж устроены, что понимать все и действовать начинаете только после того, как это случилось. Прощай!

Сталин исчез, а я очнулся на диване, явно ощущая запах табака.

Кот позвонил на следующий день.

«ВЗЯЛИ СЛАВИНА И ЗАЙЦЕВА СПУСТЯ ТРИ ДНЯ ПОСЛЕ УБИЙСТВА. МОЛОДЫЕ ЛЮДИ ПОПИВАЛИ СЕБЕ КОФЕЕК НА ДОМОДЕДОВСКОМ РЫНКЕ, ГДЕ ИХ УВИДЕЛА ТЕЩА И ЖЕНА ГЕНЫ ИЛЬИНА, ПРИШЕДШИЕ ПОКУПАТЬ ПИДЖАК ДЛЯ ЕГО ПОХОРОН. К УДИВЛЕНИЮ ИЛЬИНЫХ, ВСЮ ВИНУ БЕЗРАЗДЕЛЬНО ВЗЯЛ НА СЕБЯ ЗАЙЦЕВ, ОБЪЯСНИВШИЙ СЛЕДСТВИЮ, ЧТО ПЯТЬ ВЫСТРЕЛОВ В ТЕЛО И ОДИН КОНТРОЛЬНЫЙ В ВИСОК, ДРУГИМИ СЛОВАМИ, ВСЮ ОБОЙМУ ОН ВЫПУСТИЛ В „ЦЕЛЯХ САМООБОРОНЫ“. ПОСКОЛЬКУ ПРИ РАЗГОВОРЕ С ДИМОНОМ ГЕНА ИЛЬИН ЯКОБЫ ПОПЫТАЛСЯ ДОСТАТЬ ПЕРОЧИННЫЙ НОЖ… КОТОРЫЙ, КСТАТИ, ТАК И НЕ НАЙДЕН СЛЕДСТВИЕМ.

„СКАЖИТЕ СПАСИБО СУДЬЕ БОРОВКОВОЙ, — ОБЪЯСНИЛ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПРОКУРАТУРЫ ЮЖНОГО АДМИНИСТРАТИВНОГО ОКРУГА АЛЕКСАНДР ЖУКОВ СЕМЬЕ ИЛЬИНЫХ, — НЕ ОТПУСТИ ОНА СЛАВИНА ПОД ЗАЛОГ — НЕ БЫЛО БЫ И УБИЙСТВА“».

«Московский комсомолец», 8 декабря 1996 г.

— Ты готов?

— Да.

— Не передумал?

— Я никогда не передумаю.

— Хорошо. Через тридцать минут выходи. Машина будет у подъезда.

«ТАК МЭР ОДНОГО ЮЖНОГО ГОРОДА СООБЩИЛ ГЛАВНОМУ АДМИНИСТРАТОРУ КРЕМЛЯ, ЧТО ПОКОЯ ЕГО ГОРОДУ НЕ ДАЕТ ОТСУТСТВИЕ ЖИЛЬЯ И НЕАДЕКВАТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ СУДЕЙ, КОТОРЫХ ГОРОД ДОБРОСОВЕСТНО СОДЕРЖИТ, А ОНИ „ОТПУСКАЮТ БАНДИТОВ“».

«Сегодня», 28 декабря 1996 г.

Я переоделся в старые джинсы, которые жена подарила мне на день рождения в период моей безработицы (откладывала деньги полгода из своей мизерной зарплаты), и джинсовую рубашку красного цвета на выпуск. Сунул за пояс под рубашку «макара», затем полез на антресоли и достал топор, который положил в спортивную сумку дочери. «Вы правы, Иосиф Виссарионович, мы начинаем действовать только после того, как это случится. Но уж действовать будем на всю катушку. Вот такие мы козлы». В белой «волге» у подъезда за рулем сидел Кот. На заднем сидении расположился один из мужиков, которые подходили с ним к Парку Победы. Кот бросил на меня быстрый взгляд и внимательно посмотрел на сумку. Машина тронулась.

— Где они? — спросил я. Сердце мое бешено колотилось.

— На нашей базе под Петергофом. Недалеко от интерната.

Мы молчали всю дорогу. Я начал потихоньку успокаиваться. Кот насвистывал воинские марши, а его подручный тянул сигарету за сигаретой.

Петергоф. Машина катила по шоссе между Старым и Новым Петергофом. Не доезжая до Старого Петергофа, Кот свернул с шоссе и поехал по грунтовой дороге по направлению к заливу. То справа, то слева возникали крохотные, в пять — восемь особняков, поселки. Наконец мы заехали в один из них и остановились возле трехэтажного дома из немецкого кирпича.

«Выходи», — сказал Кот и направился ко входу. Мы вошли в холл, обставленный мягкой мебелью. В холле сидел Тарасов и еще пять мужиков с ничего не выражающими лицами. Тарасов молча кивнул мне и отвернулся.

Кот провел меня в небольшую комнату, обставленную под кабинет, и сел за письменный стол. Я сел в кресло напротив.

— Они все здесь. В разных помещениях. Всех сам кончать будешь?

— Всех сам, — ответил я, чувствуя, как злоба переполняет меня.

— А ты когда-нибудь убивал себе подобных?

— Нет. Какое это имеет значение?

— Большое. Я не уверен, что ты сможешь убить человека.

— Не сомневайся, — мрачно усмехнулся я. — Теперь я могу убивать сколько угодно. Если бы я это сделал тогда, когда они подошли ко мне, сейчас бы все было по-другому.

— Хорошо. Держи. — Он достал из ящика стола «макара». Я молча достал своего. — Кого первым? Лютика?

— Не-ет, — протянул я. — Его на десерт.

— Идем.

Мы прошли в холл. Кот держал пистолет в руках. Когда мы спустились по лестнице в подвал, он передернул затвор. «Не вмешивайся», — сказал я. «Не собираюсь. Это так. На всякий случай».

Подвал представлял из себя бетонный коридор наподобие тюремного. По бокам — двери. Я расстегнул сумку и взял в левую руку топор. В правой сжимал взведенный пистолет. Кот внимательно смотрел на меня. Затем подошел к одной двери, открыл ее и кивком головы пригласил меня войти. Я вошел в комнату. На полу сидел один из «крутых». Он не успел прореагировать. Я начал стрелять, не целясь, и расстрелял всю обойму, несмотря на то, что он повалился на бок после первого же выстрела. Кот стоял у двери. Когда я направился к выходу, он протянул мне своего «макара», а сам достал обойму и перезарядил мой.

Следующая комната. «Крутой» вскочил. Его лицо исказилось ужасом. Он попытался что-то сказать, но получились какие-то нечленораздельные звуки. Я выстрелил. Он согнулся пополам, схватившись за живот. Я выстрелил еще раз. Пуля угодила в макушку, и он повалился вперед.

Кот молча следовал, за мной, держа пистолет наготове. Третья комната. «Неандерталец». В отличие от своих «соратников», он стоял спокойно. Видимо, замедленная реакция. Я выстрелил в живот и, когда он согнулся пополам, переложив пистолет в левую руку, взял в правую топор. Я рубил с остервенением, превратив его в бесформенную массу за несколько минут. Джинсы и рубашка были в крови. Я резко повернулся назад и, поскользнувшись на луже мозгов и крови, хлопнулся на пол. Кот спокойно наблюдал за мной и, когда я вскочил и бросился в коридор, посторонился, пропуская меня вперед.

Четвертая комната. Лютик. Этот, видимо, слышал выстрелы, потому что бросился на меня, как только я переступил порог. Я не успел поднять пистолет, как получил удар в лицо. Этот удар вызвал новый прилив ярости, которая начала было спадать. Я выронил пистолет. Лютик схватил меня за руку, в которой был зажат топор и нанес удар коленом. Он бил в пах, но попал в ногу. И тогда я, выпустив топор и обхватив его руками стальной хваткой, вцепился ему зубами в горло. Он руками пытался оттолкнуть мою голову, но я уже был в невменяемом состоянии. Я грыз его горло, чувствуя, как кровь хлещет мне на лицо и на грудь, а лоскуты кожи забивают рот. Зубы ухватили что-то твердое, и я с хрустом перекусил его. Лютик перестал дергаться и обвис. Я повалился на пол в лужу крови вместе с ним, но тут же вскочил, схватил топор и начал с остервенением крошить труп.

Наконец я выронил топор. Ноги подкосились. Я упал на колени, и дикая рвота минут пять сотрясала все мое тело. Кто-то мягко обнял меня за плечи, поднял и повел из комнаты. Далее все затуманилось. Помню только Кота со шприцем в руке и его голос, как сквозь вату: «Обмойте его и уложите в постель. Трупы упакуйте, на катер и в залив».

 

3. ИСТОРИК И МЕДИК

Последующие несколько дней я провел в постели. Когда я просыпался, в комнату входил незнакомый мне мужчина. Он приносил поднос с едой, а после того как я, не чувствуя вкуса, съедал что-нибудь, делал мне укол, и в течение десяти минут я засыпал.

Постепенно я пришел в себя. Апатия спала. Нормальное физическое самочувствие восстановилось полностью. В том, что спала апатия, главную роль сыграли «крутые». Я чувствовал, что жажда мести не утихла, и мне хочется их убивать снова и снова. Никаких угрызений совести я не испытывал.

Меня никто не беспокоил. Еду и газеты приносили исправно. Я не выходил из комнаты, которая была оборудована как гостиничный номер, с туалетом и ванной. Желания покинуть это место, где еще несколько дней назад я искупался в крови, творя месть, и отправиться домой я не испытывал. Более того, сама мысль о том, что я рано или поздно должен буду переступить порог своей квартиры, приводила меня в ужас.

За время, пока я валялся в постели, газет накопилось внушительная кипа. Я начал их просматривать.

Все газеты публиковали аналитические статьи, посвященные победе Темной Лошадки на референдуме о введении неограниченного президентского правления. Я отметил, что количество мнений и прогнозов последствий наступления диктатуры явно превышало норму, которую средний российский обыватель мог переварить. Несколько раз на первой полосе одной из крупнейших московских газет мне попадались статьи, подписанные В. Дубковым. Пинкертон был ярым противником диктатуры, но в отличие от большинства демократически настроенных журналистов, не сыпал ярлыками и не пугал россиян Апокалипсисом, который в ближайшее время обрушится на страну в результате «победы Антихриста на президентских выборах и референдуме».

К разгону парламента и запрету на политическую деятельность я отнесся с полным равнодушием. Логический конец социальной вакханалии. Любой мало-мальски грамотный историк должен был предвидеть такой конец. А вот Временный уголовный кодекс мне понравился. Хотя и слабоват для современной обстановки. В решительности Темная Лошадка явно уступал своим предшественникам. Свод законов 1649 года предусматривал смертную казнь в двухстах случаях, в то время как ВУК — только в сорока восьми. Интересно только, как новый режим будет приводить в действие этот механизм при существующей судебной практике. Вряд ли диктатор осмелится ввести в действие «сталинские тройки», а нынешние суды не в состоянии воплотить ВУК в жизнь в необходимых масштабах. Нет, здесь нужно что-то другое.

«Президентский вестник» состязался с демократической прессой в описании ужасов российской действительности. Только события описывались настоящие и прошлые. Убийства, убийства, зверства, мерзость.

Во мне вновь заговорил историк. Я пытался осмыслить российскую историческую действительность, но она не подпадала ни под один из известных мне исторических законов. Феодализм в России — кровь и нищета. Капитализм в России — кровь и нищета (в сказки о благоденствии русского народа в 1913 году я не верил). Социализм — кровь и нищета. Новый капитализм — кровь, нищета и мерзость.

Постсоциалистический период вообще не поддавался объяснениям. Какая-то дикая смесь всех экономических формаций, включая первобытнообщинную и рабовладельческую. В памяти почему-то всплыли слова Сталина из моих галлюцинаций о психическом заболевании нации.

«В ЦЕЛОМ ПО РОССИИ КАЖДЫЙ ПЯТЫЙ ВЕРДИКТ ПРИСЯЖНЫХ — ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ. А ПО МНЕНИЮ НЕКОТОРЫХ АДВОКАТОВ, ЧУТЬ ЛИ НЕ КАЖДЫЙ ВТОРОЙ ПРОЦЕСС ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ОПРАВДАНИЕМ ПОДСУДИМЫХ. ПРИ ЭТОМ ИСКАТЬ ЛОГИКУ В ДЕЙСТВИЯХ ПРИСЯЖНЫХ СОВЕРШЕННО БЕСПОЛЕЗНО».

«Megapolis Express», № 1, 1997

Я включил телевизор. «Президентский канал» показывал интервью с премьер-министром нового правительства. Он был единственным известным стране политиком эпохи президента Ельцина. Набрав приличный рейтинг в предвыборной гонке, он за несколько дней до выборов неожиданно снял свою кандидатуру и, объявив о готовности возглавить правительство в случае победы Темной Лошадки, призвал своих сторонников голосовать за кандидата в диктаторы.

— Григорий Александрович, — обратился к нему ведущий. — Вы, что называется, демократ первого призыва. Каким образом Вы оказались в команде диктатора? Что заставило Вас, политика демократической ориентации, примкнуть к диктатуре?

Умное лицо премьера стало насмешливым. Он некоторое время смотрел на ведущего, как учитель на бестолкового ученика, не понимающего десятичной дроби. Стиль и эмоциональное оформление его речи меня всегда немного раздражали. Раздражали и сейчас, но, тем не менее, я признавал, что это первый человек в российском правительстве за последние десять лет, чье лицо носило признак интеллекта.

— Во-первых, я не политик. Я — экономист. То, что я занимался политикой и даже возглавлял политическое движение, было ни чем иным, как актом гражданского отчаяния. К сожалению, путь к руководству экономикой России всегда лежал не через профессионализм, а через политику.

Во-вторых, я ни к кому не примыкал. Я занял государственный пост. Я это подчеркиваю. Государственный, а не политический. Так что, если я и примкнул к кому-либо, так это к государству.

— Но, насколько я помню, Вам предлагались высокие посты и в прежнем, скажем так, демократическом правительстве. Почему же вы отказались примкнуть к государству в период демократии?

— Вопрос с подвохом?

— Ни в коей мере… Я действительно хотел бы разобраться в трансформации Вас из сторонника демократии в сторонника диктатуры.

— Я не сторонник ни демократии, ни диктатуры. Я сторонник экономики и правильного ею управления. Если бы на выборах победили коммунисты, реставрировали коммунистическую диктатуру и предложили мне возглавить правительство, я бы отказался. По той простой причине, что не видел бы никаких перспектив к радикальным изменениям в системе управления. Потому что экономике продолжали бы диктовать свою волю политики, только уже представляющие интересы других финансовых и коммерческих структур. Хотя не исключаю, что и прежних. И, в конечном итоге, интересы конкретных физических лиц, которые не светятся в прессе и на телевидении. В ход продолжали бы идти различные по форме, но одинаковые по содержанию трюки для получения конкретными структурами, а точнее личностями, сверхприбыли, которая по-прежнему перекачивалась бы за рубеж. Всякие квотирования, лицензирования, КНО, налоговые и таможенные льготы, институты уполномоченных банков Минфина и так далее, и так далее. Диапазон достаточно широк. При полном отсутствии какой-либо ответственности этих политиков на должностях вице-премьеров и министров и подвластных им чиновников.

— Почему вы думаете, что теперь это невозможно?

— Сами увидите. Во-первых, о безнаказанности, как вы уже, видимо, догадались, теперь речи быть не может. Но не это главное. Главное, что создана новая система управления, и решения правительства будут направлены исключительно на экономические интересы государства. Это во-вторых.

— Вы имеете в виду, на интересы общества?

— Нет. К сожалению, из-за сложившейся ситуации мы вынуждены на первом этапе разделить интересы государства и общества. Но интересы общества — это второй этап, который наступит автоматически после того, как интересы государства будут удовлетворены.

— Это мы уже слышали от коммунистов в период социализма.

— Верно. Они провозглашали приоритет интересов государства. Но, увы, интересами государства они считали сохранение созданной ими идеологии. И когда вставала дилемма — идеологический догмат или экономическая целесообразность, они отдавали приоритет первому. Если бы они действительно создавали сильное экономически, а не идеологически государство, то интересы общества удовлетворялись бы автоматически. Это альфа и омега любой экономики. Сильное государство, я имею в виду экономику, а не вооруженные силы, — богатое население. Но я продолжаю о будущем, после экскурса в прошлое. Правительство, которое я возглавил, получило полную свободу действий. Кроме того, мне предоставлено право монопольно решать все кадровые вопросы, касающиеся правительства, и я получил гарантии президента, что в ближайшие два года ни он, ни один из членов его команды не вмешаются ни в один вопрос, находящийся в компетенции правительства. Фактически я — экономический диктатор России. Естественно, на мне лежит вся ответственность.

— К какой же ответственности Вас могут привлечь, если вы провалите экономическую политику?

— Почитайте Временный уголовный кодекс. Там Вы найдете по меньшей мере пять статей, по которым меня можно будет приговорить к расстрелу.

— И Вы согласились на такие условия?

— Я не согласился. Я их выдвинул, а президент их принял.

— Когда Вы говорите «правительство», Вы имеете в виду и силовые структуры?

— За исключением министерства обороны.

— Какова же роль президента и его команды?

— Их роль будет заключаться только в обеспечении работы правительства и выполнения его решений. Самыми жесткими методами. Когда я подал президенту экономическую программу вывода российской экономики из кризиса, он отказался ее читать и сказал: «Я в этом ничего не понимаю. Об эффективности Вашей концепции я буду судить по результатам. Но помните. Мы будем быстро и жестко устранять все препятствия к ее реализации. Как, это уже моя забота. В этом Вы ничего не понимаете. Но Вы ответите за свою программу головой».

— Вас это устраивает?

— Я не вижу другого выхода.

— Вы будете привлекать иностранных советников?

— Безусловно. Но только для анализа ситуации. К выработке решений они допущены не будут.

Премьер посмотрел на часы.

— К сожалению, время, выделенное мною вашему каналу, истекло. Можете задать последний вопрос.

— Скажите, какое министерство станет ключевым в управлении экономикой? Министерство финансов? Министерство экономики?

— Министерство внутренних дел.

В дверь постучали. Вошел Тарасов. Я выключил телевизор и протянул ему руку.

— Привет. Присаживайся.

— Некогда. Тебя ждет Сидоренко.

— Где?

— В городе.

По дороге мы молчали. Я ни о чем его не спрашивал, так как в целом мне была понятна их связь с Котом. Тарасов же молчал, видимо, считая, что я еще не отошел от того состояния, в котором человека не следует беспокоить.

Мы подъехали к Пяти Углам. Машина свернула на Разъезжую и заехала в арку, над которой висел номер дома — 1. У меня защемило сердце. В этом доме до нашей женитьбы жила Нина с родителями. И именно сюда я пришел в семидесятом знакомиться с будущими тестем и тещей. Отец Нины, интеллигент далеко не в первом поколении (в дальнейшем он сыграл большую роль в формировании моих взглядов на историю СССР, из-за которых я чуть не загремел на Колыму), был человеком очень своеобразным, о чем меня предупредила моя невеста. Было необходимо понравиться ему с первого захода. В противном случае, утверждала Нина, отношения будет строить очень сложно.

Я решил прийти на первую встречу с подарком. Причем подарок, по моему мнению (сыграла роль совковая психология), должен был представлять какой-нибудь дефицит. Я позвонил своему приятелю, который работал продавцом в «Пассаже», и потребовал в течение дня достать мне дефицит. «Какой?» — спросил приятель. «Любой, но к вечеру», — ответил я.

За тридцать минут до конца рабочего дня мне позвонила Нина и предупредила, что задерживается, но чтобы я ехал к ней домой, так как родители предупреждены и ждут. Следом раздался звонок приятеля, оповестивший меня о том, что я мог приехать за дефицитом. Я помчался в «Пассаж», который оправдал свое название. Дефицитом оказалась связка пипифакса, именуемого в Советском Союзе «сральной бумагой». Победное лицо моего приятеля, гордого выполнением поручения точно и в срок, что поднимало его социальную значимость в его собственных глазах, удержало меня от облечения моих эмоций в словесную форму. Накинув на плечо связку, я поехал на Разъезжую. Настроение повысили несколько теток интеллигентной наружности, которые подходили ко мне в метро и на улице с вопросом: «Где вы это купили?»

Мать Нины, сдерживая улыбку, провела меня в кабинет мужа, где последний сидел в вольтеровском кресле прошлого века, уткнувшись носом в какие-то бумаги.

«Витя, это жених Ниночки. И с подарком», — представила она меня главе семейства. Тот посмотрел поверх очков сначала на меня, потом на пипифакс и торжественно произнес: «Молодой человек, если бы вы принесли мне ящик коньяка, я бы сказал — упиться можно!» Очень скоро мы стали друзьями.

«Выходи», — прервал мои воспоминания Тарасов. Мы направились к одному из трех подъездов, который располагался напротив подъезда, где когда-то жили родители моей жены. Поднялись на второй этаж. Дверь сразу же открылась. «Проходи», — сказал Тарасов, а сам повернулся и пошел на выход. Я прошел в квартиру, которая сильно смахивала на гостиничный номер. В одной из трех комнат на диване и в кресле расположились Кот и брюнет лет сорока пяти, который с момента моего появления не спускал с меня больших темных глаз. Под его взглядом было немного не по себе.

На журнальном столике стояла бутылка «Отборного» коньяка и три рюмки. Рядом с бутылкой — блюдечко с дольками лимона и коробка шоколадных конфет.

Кот рукой указал мне на второе кресло и, после того как я сел, представил мне незнакомца: «Николай Иванович. Доктор медицинских наук. Профессор». Брюнет протянул мне правую руку, левой наполняя мою рюмку: «Давайте за знакомство. Коньяк отличнейший».

Завязалась неторопливая беседа, в которой Кот участия не принимал, но внимательно слушал. Голос у Николая Ивановича был очень ласковый и навевал покой, даже как-то убаюкивал. При этом, обращаясь ко мне, он употреблял всякие ласковые слова типа «голубчик», «дорогуша моя», «дружочек». Вопросы сыпались на меня один за другим: какой я цвет больше всего люблю, а какой мне неприятен; какой запах мне нравится; какая музыка меня волнует, а какая раздражает; кто меня больше притягивает, блондинки или брюнетки, полные или стройные; какое мое любимое блюдо; когда я себя лучше чувствую, в жару или в холод. При этом вопросы были не сами по себе, а как-то плавно вписывались в беседу.

— Вы ведь историк, — вдруг перешел на другую тему профессор, — мне было бы интересно узнать взгляд профессионального историка на развитие ситуации в России в период: середина восьмидесятых — настоящее время.

— Вряд ли я смогу Вам что-нибудь сказать на эту тему, — ответил я, — поскольку от прежних взглядов я отказался, а новые еще не сложились. Слишком много исторических абсурдов, не поддающихся анализу.

Кот и Николай Иванович переглянулись.

— Скажите, голуба моя, что Вы брали за основу, какой подход использовали при проведении исторического анализа какого-либо периода, скажем, нашего государства?

— Ну, долгое время основой был постулат Маркса о том, что бытие определяет сознание. То есть поведение масс, определяющее ход исторического развития, диктовалось уровнем экономики и системой распределения материальных благ. После падения коммунистического режима, насколько я знаю, единого подхода не существует. У некоторых историков сейчас популярен подход Тойнби. У других — культурологический подход Шпенглера. Да мало ли…

— Меня интересует ваш подход.

Профессор внимательно смотрел на меня, и по его лицу я видел, что все основные методики исторического анализа ему известны не хуже, чем мне. Краем глаза я видел, что Кот пристально меня изучает. В душе появилось некоторое беспокойство. Пока Николай Иванович задавал мне вопросы, касающиеся моего индивидуального восприятия окружающего нас мира, мне была понятна цель беседы. Он просто тестировал меня как психолог. Резкий поворот к истории государства российского был мне не понятен.

— Я не могу признать правильным ни один подход из ныне существующих. А своего у меня нет. Еще не создал.

— Ну, все-таки, — продолжал допытываться профессор, — что определяет ход исторических событий?

— Разумеется, поведение масс.

— О! — профессор с удовлетворением поднял указательный палец. — Маркс был абсолютно прав. В его время сознание определялось бытием, а следовательно, люди не имели практической возможности управлять им. История развивалась естественным путем.

— История не может развиваться искусственным путем.

Кот и профессор опять переглянулись.

— Ошибаетесь. А если имеются более эффективные средства управлять сознанием масс, нежели экономика и система распределения материальных благ? И если это средство находится в руках конкретной группы людей? Как в таком случае развивается ход истории, естественно или искусственно?

— Средства массовой информации?

— Ну что вы. Средства массовой информации только средство доставки оружия массового поражения к месту применения, как сказал бы военный человек. Все средства массовой информации СССР десятилетиями убеждали нас в том, что мы живем превосходно. Сытно и весело.

— Сколько ни повторяй слово «халва», во рту слаще не станет, если нет халвы.

— Верно. В обычном состоянии. Но, например, в состоянии гипнотического транса вам скажут «халва», и будет очень сладко.

— Массы невозможно погрузить в транс.

— А если можно?

— Тогда — катастрофа.

— А что же будет определять ход исторического развития?

— Нравственный уровень людей, имеющих средство погружать массы в гипнотический транс.

Кот и Николай Иванович в очередной раз переглянулись. Затем наступила пауза. Наконец заговорил Кот.

— Как ты собираешься жить дальше?

— Не знаю, — ответил я.

— Ты будешь продолжать свой бизнес?

— Нет. Это исключено. Я уже не тот, что был раньше.

Кот задумчиво жевал губами, внимательно разглядывая ладонь своей правой руки.

— А чего бы ты хотел? Чем бы хотел заниматься?

— Мстить, — ответил я жестко.

— Ты уже отомстил, — спокойно сказал Кот.

— Нет. Я не чувствую удовлетворения.

— Хорошо, — кивнул он головой, — хочешь быть с нами? Мы дадим тебе возможность мстить.

Он помолчал и добавил:

— До полного удовлетворения.

— А кто вы? Опять тайный орден?

— В некотором роде. Вообще-то мы команда президента.

— Я не занимаюсь политикой. И, честно говоря, меня она не интересует.

— Тебе никто не предлагает заниматься политикой.

— Тогда чем же?

— Мы предлагаем тебе вступить в ГОН.

— Что такое ГОН?

— Группа особого назначения. Вот, почитай.

Он вынул из кейса, который стоял рядом с креслом, в котором он сидел, лист бумаги и протянул его мне. Я взял бумагу.

УКАЗ

Президента Российской Федерации от 20 июня 19… года № 4 г. Москва

1. В связи со сложившейся в Российской Федерации криминальной обстановкой и в целях оказания содействия органам правопорядка в деле обеспечения безопасности граждан сформировать в городах: Москва, Санкт-Петербург, Ростов-на-Дону, Екатеринбург, Краснодар, Ставрополь, Калининград, Владивосток, Воронеж, Волгоград, Новосибирск, Сочи группы особого назначения (ГОН) из добровольцев.

2. Директору Научного центра при Президенте РФ в двухнедельный срок разработать проект Указа Президента Российской Федерации о правах и обязанностях агентов ГОН и Положение по ГОН, включающее систему подбора и расстановки кадров, направления их деятельности и структуру.

3. Министру обороны РФ, Министерству внутренних дел РФ и Федеральной службе безопасности РФ обеспечить обучение и деятельность ГОН путем передачи в распоряжения Командующего ГОН объектов, для обучения личного состава, необходимого вооружения и техники, а также инструкторов в соответствии с необходимостью, определенной Командующим ГОН.

4. Подчинить ГОН непосредственно Президенту Российской Федерации.

5. Министерству финансов РФ выделить средства, необходимые для формирования ГОН.

Президент Российской Федерации

Я отложил бумагу и посмотрел сначала на Кота, потом на профессора, потом опять на Кота. Оба молчали.

 

4. VADE RETRO, SATANAS!

— ПОЛУЧАЕТСЯ, РАБОТАТЬ С КАЖДЫМ ДНЕМ СТАНОВИТСЯ ВСЕ ТРУДНЕЕ И ТРУДНЕЕ.. — НЕ ТО СЛОВО. БЕСПРЕДЕЛ ИДЕТ СТРАШНЫЙ. МОЛОДЕЖЬ, КОТОРАЯ ПОДРАСТАЕТ, ВООБЩЕ НИЧЕГО И НИКОГО НЕ ПРИЗНАЕТ. НА «МОКРОЕ» ИДУТ НЕ ДУМАЯ… ЕСЛИ РАНЬШЕ ПРИ СПОРНЫХ ВОПРОСАХ ЕЩЕ КАК-ТО МОЖНО БЫЛО ДОГОВОРИТЬСЯ, ТО СЕГОДНЯ УБЕДИТЕЛЬНЫЙ АРГУМЕНТ ОДИН — СТВОЛ…

Интервью с «ветераном» рэкета.

«Аргументы и факты», № 1, 1997 г.

— Чем же будут заниматься эти группы особого назначения? — спросил я.

На этот вопрос ответил Николай Иванович.

— Диапазон применения ГОН будет весьма широк. Это составная часть борьбы с криминальной психологией в рамках программы, которая разработана нашими специалистами несколько лет назад. Задача основной части гоновцев, на первый взгляд, подобна задачам, которые в далеком прошлом выполняла добровольная народная дружина. Только методы будут несколько иные, соответствующие социальной психологии нынешнего общества, точнее, его большой части. Практически ГОН будут важнейшим элементом системы психологического управления государством и обществом. Медицинским инструментом воздействия на сознание психически неполноценной части населения.

— Николай Иванович, — перебил я его, — нельзя ли конкретнее?

В разговор вступил Кот.

— Если конкретно, то агенты и бойцы ГОН после краткого курса обучения станут санитарами общества. Они будут осуществлять скрытое наблюдение за обстановкой в крупных городах и ликвидацию биологических объектов, то есть конкретных людей, — поправился он, — представляющих угрозу мирному населению.

— Каким образом?

— Путем отстрела или других форм уничтожения.

— Объекты для уничтожения будет указывать руководство?

— Это тоже будет, но не так уж часто. В основном гоновцы будут сами выбирать объекты, достойные ликвидации.

— Каким образом? Не ходи вокруг да около.

Кот засмеялся и заложил руки за голову.

— Таким же, каким выбирают охотники. Работа ГОН — это охота в полном смысле слова. Охотник может просто пойти в лес поохотиться. Но обычно он идет охотиться на конкретного зверя в соответствии с сезоном и имеющейся у него лицензией на отстрел. Часто охотничьи хозяйства и коллективы выполняют конкретные заказы властей. Скажем, экологи установили, что количество волков в регионе угрожает местной фауне, или количество зайцев превысило допустимые нормы, что угрожает флоре. Охотникам делается заказ на отстрел волков или зайцев. Они идут в лес и отстреливают. Не лосей, не кабанов, а именно волков. Но заказчики не указывают, какого волка отстрелять, а какого оставить в живых.

— Нельзя ли еще конкретнее. Оставь эту образность.

— Если без образности, то агенты и бойцы ГОН имеют право на ношение огнестрельного оружия и его применения в ситуациях, когда создается опасность для жизни человека.

— Кто определяет эту ситуацию?

— Сам гоновец.

— То есть агент ГОН имеет право убить человека, если считает, что он представляет угрозу?

— Именно. Например, ты видишь, что в подворотне шпана угрожает человеку. Или в электричке. Ты должен действовать.

— Но может быть, человеку хотят просто набить морду?

— Это не играет роли. Любая форма насилия создает предпосылки к гибели человека.

— Ну, а если это два друга поссорились?

Кот поморщился:

— Ну что, ты нормального человека от дегенерата по лицу и по манерам не отличишь, что ли?

— Сколько гоновцев будет в стране?

— Несколько тысяч.

— А дегенератов?

— Несколько миллионов.

— И что, несколько тысяч гоновцев перестреляют из пистолетов несколько десятков миллионов дегенератов?

— Нет, конечно. Максимум несколько десятков тысяч. Во всяком случае, ты сможешь настрелять столько «крутых», сколько тебе необходимо для полного удовлетворения. Причем на законных основаниях. И этим, кстати, ты спасешь много жизней нормальных людей.

— Но ведь гоновцы на таких условиях могут убивать кого угодно, в том числе и в личных целях.

— А ты, если вступишь в ГОН, будешь убивать кого угодно, в том числе и в личных целях?

— Я нет. Только тех, кто этого заслуживает.

— Почему же ты думаешь, что другие гоновцы будут действовать иначе?

— Люди все разные.

— Поэтому в ГОН и подбираются только такие, как ты, а не все желающие. Впрочем, если не хочешь в ГОН, не надо. Для тебя найдется и другая работа.

— Я согласен. ГОН так ГОН. Но нельзя ли мне объяснить цель формирования ГОН. Я чувствую, что здесь все несколько сложнее, нежели патрулирование улиц и отстрел опасных для жизни людей объектов, как ты их называешь.

— Профессор начал объяснять тебе, но ты попросил конкретики, — усмехнулся Кот.

Его внимательный взгляд пронизывал меня насквозь. Я посмотрел на Николая Ивановича. Он тоже сверлил меня взглядам. Под этими двумя взглядами я почувствовал, что как бы раздваиваюсь. Мне хотелось смотреть на обоих. Наконец победил профессор. Я сконцентрировал внимание на нем и сказал: «Прошу прощения, за то что перебил. Готов внимательно слушать».

«КАПИТАЛИЗМ ДАЛЕКО НЕ ИДЕАЛЕН ДАЖЕ В ЛУЧШЕМ ЕГО ВИДЕ. А В ИЗВРАЩЕННОМ, КАК ЭТО ОТЧАСТИ ПРОИСХОДИТ В РОССИИ — ОН ОТВРАТИТЕЛЕН. МИЛЛИОНЫ ОБНИЩАВШИХ, ВЫБИТЫХ ИЗ ПРИВЫЧНОЙ ЖИЗНЕННОЙ КОЛЕИ И ПОЭТОМУ ИСТЕРИЧЕСКИ НАСТРОЕННЫХ ЛЮДЕЙ СТАНОВЯТСЯ С ОДНОЙ СТОРОНЫ БЕСПОМОЩНОЙ, А С ДРУГОЙ — АГРЕССИВНОЙ МАССОЙ, КОТОРАЯ НЕ ЗНАЕТ, КАК ПРИНОРОВИТЬСЯ К НОВОЙ СИТУАЦИИ. ОБЩЕСТВО СТРЕМИТЕЛЬНО КРИМИНАЛИЗИРУЕТСЯ, И ВОЗНИКАЕТ ОПАСНОСТЬ ТОГО, ЧТО ПОЛИТИКИ МОГУТ ДЕЙСТВОВАТЬ КАК УГОЛОВНИКИ, А УГОЛОВНИКИ ОЧЕНЬ ЛЕГКО МОГУТ СТАТЬ ПОЛИТИКАМИ. ВОЗНИКАЕТ ОПАСНОСТЬ И ТОГО, ЧТО ДУШЕВНОБОЛЬНЫЕ, ПСИХИЧЕСКИ НЕУРАВНОВЕШЕННЫЕ ЛИЧНОСТИ МОГУТ ПОЛУЧИТЬ В СВОИ РУКИ НЕМАЛУЮ ВЛАСТЬ».

Профессор Отто Прокоп, немецкий ученый-медик.

Интерпол, № 8, 1997 г.

Николай Иванович заложил руки за голову и вытянул ноги. Потянулся. Наконец, сел в прежнюю позу и заговорил:

— Видите ли, голубчик, я не зря задавал вам вопросы о взглядах на историю. Мне не было необходимости выяснять ваши взгляды на ход исторического развития, поскольку вы историк, а следовательно, никогда не сможете подняться выше описательного метода. Если бы вы были социологом, то вероятность вашего понимания современной исторической обстановки была бы выше. Но вы даже не социолог. Поэтому целью вопросов было подвести вас к мысли, что в настоящее время ход исторических событий определяется сознанием масс, но его определяет уже не бытие. А что же?

Давайте, дорогой мой, вернемся на несколько лет в прошлое. К выборам президента России в 1996 году. Я буду оперировать фактами, вам и вообще всем известными. Встает ряд вопросов, на которые не ответит ни один историк и ни один социолог. За пять лет правления тогдашнего кандидата в президенты в стране произошло (он начал загибать пальцы):

а) произвол насилия, что делало ельцинский режим поистине кровавым в глазах любого психически нормального человека. Жестокие разгоны мирных демонстраций, расстрел защитников Белого Дома, разгул терроризма;

б) Ельцин и его окружение развязали бездарную чеченскую бойню, в которой уровень потерь менее чем за два года во много раз превысил потери СССР в Афганистане за десять лет;

в) ни один нормальный человек не мог не видеть, что все годы правления Ельцин и его команда беззастенчиво лгали народу. Лгали примитивно и нагло, начиная от обещания «лечь на рельсы»;

г) за пять лет правления Ельцина не произошло никаких положительных сдвигов в экономике, а только спад и обнищание масс;

д) ельцинский режим распределил госсобственность между бывшей номенклатурой КПСС и бандитами, ограбив народ;

е) проводимая Ельциным политика была направлена на гипертрофирование общественного сознания в целях глобальной криминализации общества, невиданной коррумпированности госаппарата на всех уровнях, в результате чего население оказалось беззащитным перед чиновниками, мафией и уличной преступностью. При этом сам Ельцин и его группировка отгородились от опасности такой системой охраны, какая не снилась ни одному монарху.

Фактически, Ельцина и его приспешников надо было банально отдавать под суд по ряду уголовных статей. И все это знали, и все это видели. Ни пресса, ни телевидение этого не скрывали. Рейтинг Ельцина в начале предвыборной кампании был ниже всех. И вдруг, как по взмаху волшебной палочки, все переменилось, и его вновь избирают президентом. Как так случилось? Это ли не интересно для историков?

Вы совершенно справедливо отметили, что исторические события происходят в результате поведения масс. И Маркс был прав. В его время сознание масс на 90 % зависело от экономического развития страны и на 10 % от личностей, которые становились лидерами этих самых масс. Причем лидерами становились незаурядные личности, сильные, умные и магнетически заряженные. Такие, как Бонапарт и Гарибальди. Лидерами в период отмирания абсолютизма становились в результате естественного отбора, а не искусственного, как сейчас. В этот период исторические события действительно можно было объяснить с помощью социально-экономического анализа.

В настоящее время любой историк, придерживающийся одного из классических исторических подходов, неизбежно впадет в ошибку. Потому что в двадцатом веке появились средства и методы формировать сознание масс неэкономическими путями. И исторические события — это ни что иное, как последствия мастерски проведенных спецопераций над сознанием масс и отдельных личностей, которые избираются в качестве суггесторов для масс. Эти суггесторы выдвигаются не историческими событиями и не на основе высокого интеллекта, а конкретными людьми, операторами общественного сознания, и на основе их восприятия к воздействию операторов.

— Знаете, профессор, — перебил я его, — когда в животе пусто, то манипулирование сознанием не поможет. Манипулируйте сколько угодно, а есть все равно будет хотеться.

— Верно, — довольно кивнул головой Николай Иванович, — сознанием при пустом желудке манипулировать можно только до определенного предела. А подсознанием? Вы не будете сомневаться, дружочек, что если вас погрузить в состояние гипнотического транса при пустом желудке, а после этого отдать вам соответствующий приказ, то вы будете сыты. Если сомневаетесь, мы можем попробовать. Вы убедитесь, что это так.

— Как долго я буду сыт? — насмешливо спросил я.

— На весь период избирательной кампании. Если точнее, то несколько последних дней до голосования. Сомневаетесь?

— Я не сомневаюсь в этом. Я сомневаюсь в том, что население огромной страны можно погрузить в гипнотический транс.

— Этого и не требуется, голубчик. Достаточно погрузить в транс только часть населения. И это возможно. И делается это не так, как на сеансах гипноза. И транс совсем другой. Но вы не ответили на вопрос. Почему же в 1996 на президентских выборах победил Ельцин?

— По логике вещей это произошло потому, что альтернативой был коммунист Зюганов. Хотя участие обоих кандидатов напоминает мне анекдот о двух нищих.

— Что за анекдот? Расскажите.

— На улице сидели рядом двое нищих с плакатами. На одном плакате было написано: «Помогите бедному русскому!» На другом — «Помогите бедному еврею!» И все прохожие обязательно бросали «бедному русскому» купюру. Не потому, что им было жаль нищего, а чтобы показать неприязнь к еврею.

Но вот, один сердобольный старичок бросил «бедному еврею» монету и пожурил: «Что ж ты, милый, такое написал. Ты, чай, не в Израиле. Ты напиши „Помогите бедному русскому!“, и тебе помогать будут».

«Бедный еврей» подождал, пока старичок уйдет, повернулся к «бедному русскому» и сказал: «Хаим, он нас учит жить».

Профессор и Кот засмеялись. Затем профессор закивал головой и сказал:

— Верно подмечено. Анекдот правильно отражает реальное положение вещей. Мне нравится, что вы рассматриваете выборы не с исторической, а с психологической точки зрения.

Он помолчал, затем продолжил.

— Не пытайтесь объяснить этот феномен, дружище. Вам, неспециалисту, это будет сделать невозможно. Я могу только сказать вам, что события, которые начали происходить в нашей стране с середины восьмидесятых, направлялись конкретными личностями, проникшими в тайну человеческого подсознания и создавшими специальную систему его управления.

Люди по своей природе существа суггестивные, то есть поддающиеся влиянию. Системы влияния существовали еще во времена халдейских жрецов. И главной задачей суггестора в прошлые времена всегда было собрать людей в толпу, где свою индивидуальность теряли все. Естественно, что для того, чтобы толпы собрались на площадях, необходимы были соответствующие экономические условия. Сейчас же вовсе нет необходимости собирать людей на площадях. Достаточно собрать их перед телевизорами. И это делается каждый день без особого труда. И можно манипулировать не только сознанием напрямую, но и через подсознание.

— Что это за система? — заинтересовался я. — Об этих фокусах много писали и судачили, но я, честно говоря, в них никогда не верил. Я не верю, что на меня можно подействовать с помощью СМИ.

— Не исключено. Часть общества действительно обладает надежной психологической защитой. Это примерно 10 % населения. Но, к сожалению, не эти десять процентов играют роль инструмента, с помощью которого делается история. Я покажу вам вкратце механизм, который использовался специалистами (назовем их так) для установления в 1991 году режима, который держался до прихода к власти нынешнего президента.

— Только не вдавайся глубоко в ТПЗМ, — вмешался в разговор Кот, — а то беседа затянется до утра. Расскажи ему только то, что нужно знать гоновцу.

— Что такое ТПЗМ? — спросил я.

Профессор засмеялся и пояснил:

— Так наши соратники-практики, к которым относится и уважаемый Константин Павлович, называют психологические методы работы с населением. Расшифровывается это как «теория и практика засирания мозгов». Это от безграмотности, — профессор стрельнул в Кота насмешливым взглядом. — Они по безграмотности и по простоте душевной полагают, что подсознание располагается в мозгу. Своеобразный языческий культ мозга, сгенерированный в детстве теорией диалектического материализма.

Итак, каждая личность индивидуальна. Каждый индивидуум имеет свою структуру подсознания, которая является уникальным творением природы, но… (он поднял указательный палец и сделал паузу) у каждого индивидуума подсознание состоит из одних и тех же инстинктов. И на 80 % модель подсознания личности зависит от уровня и психических векторов основного инстинкта. Какой инстинкт, голуба моя, определяет подсознание, а следовательно, личность? Производными какого инстинкта является подавляющее большинство психических параметров личности? Ну-ка? — он выжидающе посмотрел на меня.

— Секс. Либидо, — сказал я, как школьник, радующийся своим знаниям.

— Это была роковая ошибка Фрейда. Не попади он в эту ловушку, многое в медицине могло бы быть сейчас иначе. Основной инстинкт — это инстинкт самосохранения. Графически его можно было бы изобразить как дерево с отходящими от ствола ветками, на каждой из которых множество листочков. Так вот, высота, толщина и количество веток с листочками этого дерева и определяют на 80 % психологический тип личности и ее автоматические действия в разных ситуациях. В обществе около десяти процентов психопатов, то есть людей, чья психика максимально реагирует на внешние раздражители, а следовательно, максимально подверженных воздействию. Еще десять процентов — это нормальные люди с пониженной суггестивностью. На них воздействовать трудно. Остальные восемьдесят процентов — это психически нормальные люди с нормальной суггестивностью, которых довольно легко погрузить в транс, именуемый социопатией. Погрузившись в этот транс, социопаты действуют в соответствии с установкой, а точнее, с информацией, которая была им записана в подсознание во время их нахождения в трансе.

Транс — это специфическое состояние психики, которое характеризуется уровнем ее возбуждения. Если вы достигаете того, что возбуждение психики выше или ниже индивидуальной нормы личности, то вы погружаете ее в транс. Вы это делаете с общающимися с вами людьми ежедневно и сами того не замечаете. Так же и вас, сами того не замечая, погружают в транс люди, которые общаются с вами. Одни больше, другие меньше.

Транс имеет тысячи разновидностей. Он создан природой для защиты организма. Транс — это защитная реакция организма на внешние раздражители. Именно транс предохраняет вас от глобального воздействия психотравм на физиологию. Не будь его, длительность жизни людей достигала бы максимум тридцати-сорока лет. Но транс — это и ваша беззащитность от суггесторов, особенно тех, кто знает, как его использовать. Погружение людей в транс есть первая стадия реализации планируемого исторического события. Скажем, президентских выборов. Погрузив часть населения в транс, кукловоды (так мы называем операторов общественного сознания) приступают ко второй стадии — навевают социопатам иллюзии в целях необходимого искажения восприятия окружающей нас социальной реальности. В основном путем воздействия на инстинкт самосохранения. Приемов — великое множество. Средств также. Это и СМИ, и специальные подразделения, распускающие необходимые слухи, и суггесторы, то есть личности, оказывающие на зрителей воздействие. Скажем, как строится ИПА в период президентских выборов. Ну, хотя бы с помощью СМИ.

— Что такое ИПА? Опять что-то типа «засирания мозгов»?

— Именно. — Профессор улыбнулся. — ИПА — это информационно-психологическая атака. Атака может проводиться в следующей последовательности:

а) Передача или фильм, возбуждающие психику. Эта передача не имеет отношения к информации, которую предстоит записать в подсознание, то есть к выборам. Ее задача только включить подсознание на прием.

б) Передача, незаметно воздействующая на инстинкт самосохранения. Другими словами — настройка на необходимую волну.

в) Запись информации в подсознание, создание в психике соответствующей установки. Информация кодирована, и сознание ее не воспринимает.

г) Воздействие на сознание. Информация передается открытым текстом, что-то типа: «Голосуй, или проиграешь». Сознание уже готово к приему этой примитивной информации.

— Я же просил, — поморщился Кот, — не впадай в ТПЗМ.

— Перехожу к теме, — улыбнулся профессор. — Итак, историческое событие состоялось. Власть захвачена. Что дальше? Ее же надо удержать. Либо с помощью экономического подъема, либо с помощью других средств. И вот тут в нашей стране где-то в 1992–93 годах произошел интересный феномен, который пока нашим специалистам непонятен. Имеются только рабочие гипотезы. Феномен, образно выражаясь, заключался в следующем. Кукловоды вдруг обнаружили, что все веревочки, с помощью которых они управляли куклами, оборвались. Но куклы почему-то не упали на сцену, а в силу непонятно какого природного явления начали двигаться самостоятельно.

Теперь подходим к проблеме, которую будут решать ГОН. Гоновцы призваны ликвидировать побочный эффект, которого не ожидали кукловоды, проводя политику криминализации нашей экономики и общества в целом.

«ЕГО ЖИЗНЬ БЫЛА ПОХОЖА НА БЕШЕНО ВРАЩАЮЩЕЕСЯ КОЛЕСО. ГДЕ-ТО ОН САМ ВРАЩАЛ. ГДЕ-ТО ЕМУ ВРАЩАЛИ. НО ДЕЛО ДАЖЕ НЕ В ЭТОМ. ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ОН НЕ ХОТЕЛ И НЕ МОГ СОСКОЧИТЬ, ВЫПРЫГНУТЬ. ОН СРАЗУ БЫ ПРЕВРАТИЛСЯ В НИЧТО. В ЖВАЧНОЕ ЖИВОТНОЕ. А ОН БЫЛ ХИЩНИК…»

Из рассказа «бандитской вдовы» об убитом муже.

«Криминальная хроника», № 1,1997 г.

Формируя с помощью специальных средств и методов в стране криминальное общественное сознание, кукловоды имели целью создание мафии как государственной системы управления. Это своеобразное «повязывание» всех и вся, имеющих отношение к системе управления государством, гарантировало режиму сохранение власти при любом состоянии экономики. Все было рассчитано правильно, и в течение нескольких лет у 90 % государственного аппарата, банкиров и коммерсантов сформировалась психология преступников, а у бандитов понимание необходимости участия в управлении государством. Произошло нивелирование психологии бандитов и служащих госаппарата и образование единой криминальной психологии. Чего не учли кукловоды, создавая искусственно глобальную систему безнаказанности и доводя ее до абсурда, так это разновидностей криминальной психологии и интеллекта. Ведь есть люди с психологией интеллектуального преступника-финансиста, жулика, а есть огромное количество человекообразных животных с психологией убийцы.

«КАК ИЗВЕСТНО, ВСЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ПО БОРЬБЕ С ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ ИМЕЛИ ОТДЕЛЫ, СПЕЦИАЛИЗИРУЮЩИЕСЯ НА ЛИДЕРАХ УГОЛОВНО-ПРЕСТУПНОЙ СРЕДЫ. ОДНО ВРЕМЯ СОТРУДНИКИ ГУОП МВД РФ, А ТАКЖЕ МОСКОВСКОГО РУОПА ЗА ГОД ЗАДЕРЖИВАЛИ ПО НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ „ВОРОВ В ЗАКОНЕ“. ЧЕМ ЭТО КОНЧИЛОСЬ, РАССКАЗАЛ МНЕ ЗНАКОМЫЙ СЫЩИК, КОТОРОМУ В ОТКРОВЕННОМ РАЗГОВОРЕ ОДИН ИЗ ЕГО „ПОДОПЕЧНЫХ“ — ИЗВЕСТНЫЙ „ЗАКОННИК“ — ЗАЯВИЛ: „ВЫ НАС УТОМИЛИ. МЫ СДЕЛАЕМ ВСЕ, ЧТОБЫ ВЫ БОЛЬШЕ НЕ СУЩЕСТВОВАЛИ“. ТАК И ПОЛУЧИЛОСЬ: ЗА МИНУВШИЙ ГОД В СИСТЕМЕ РУОПОВ ПРОИЗОШЛИ НЕКОТОРЫЕ РЕОРГАНИЗАЦИИ, И ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ПО БОРЬБЕ С „ВОРАМИ В ЗАКОНЕ“ ПОЛНОСТЬЮ ИСЧЕЗЛИ. ВОТ ТАКАЯ ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ».

«Комсомольская правда», 17 января 1997 г.

Да, цель кукловодов была достигнута, и социальная группа, стоявшая у власти и осуществлявшая управление государством, трансформировалась в преступников со своими правилами игры. Но одновременно были высвобождены зверски агрессивные инстинкты огромной массы психически неполноценных людей, которые не только не признали каких-либо правил игры, но у которых выработалась биологическая потребность в насилии. Но самое страшное в этом побочном эффекте не это. Криминальная психология — это психическое заболевание. И первую категорию преступников можно успешно лечить с помощью такого лекарства, как страх. Воздействие на инстинкт самосохранения. Уверяю, что одно введение Временного уголовного кодекса снизит преступность на 20–30 %. А вот вторая категория… — он помолчал, а затем произнес, искусственно четко выговаривая все звуки, — НЕИЗЛЕЧИМА. У этой части населения либо практически отсутствует инстинкт самосохранения, либо притуплен до такой степени, что воздействовать на него бессмысленно. ГОН создан для ликвидации этой части. Кроме того, ГОН — это и научный эксперимент. Наши специалисты будут внимательно изучать психологическое воздействие ГОН на вышеупомянутую часть населения.

Профессор посмотрел на часы и потянулся.

— Голубчик, — сказал он, — мне пора на вокзал. На прощанье я покажу вам один фокус, чтобы вы не заблуждались относительно возможностей воздействовать на вас. Смотрите сюда. — он поднял правую руку с раскрытой ладонью. — Сейчас я этой рукой беру ваше сердце и начинаю его сжимать. Чувствуете?

Я почувствовал, как мое сердце словно сдавили тисками. По мере того, как Николай Иванович сжимал пальцы, боль усиливалась. Наконец сдавило так, что я не мог пошевелиться. Любое движение усиливало боль.

— Довольно, — прохрипел я.

Профессор разжал руку. Боль спала. Добродушно улыбаясь, он сказал:

— Если бы я сжал пальцы в кулак и подержал немного, то вы, голубчик, могли умереть от обширного инфаркта.

 

5. АГЕНТ ГОН

На свою квартиру я не вернулся. Кот, который уехал в тот же вечер, что и Николай Иванович, вручил мне ключ от маленькой однокомнатной квартиры в доме на проспекте Гагарина, недалеко от Парка Победы. Квартира была обставлена очень скромно, но в ней имелось все необходимое, начиная от посуды на кухне и заканчивая постельным бельем в шкафу. Холодильник был забит продуктами, и я два дня провалялся на диване, выскочив только один раз за хлебом.

Телевидение сконцентрировалось на политике. Меня немного удивляла смелость СМИ в условиях диктатуры. Все программы, за исключением «Президентского канала», состязались в критике диктаторского режима и мрачных прогнозах последствий ликвидации демократии. «Президентский канал», в свою очередь, выбрасывал в эфир тонны компромата на «демократический» режим, накопившийся за минувшие несколько лет. Я обратил внимание на то, что среди политологов, выступавших по «Президентскому каналу», не было ни одного знакомого лица. Это были люди в основном средних лет, одетые в строгие темные костюмы. Эмоции начисто отсутствовали. Ничего не выражающим голосом они оперировали цифрами и фактами, параллельно разъясняя аудитории экономическую и нравственную сущность павшего режима. Показывались документальные кадры и фотографии различных документов. Создавалось впечатление, что ты присутствуешь на суде и слушаешь речь прокурора.

В то же время по всем остальным программам выступали трибуны прошлых лет разной политической ориентации. Коммунисты, демократы, либералы. И все выглядели сплоченной массой, выступающей против общего врага.

Лекция, которую прочел мне Николай Иванович, не прошла бесследно. Я понимал, что присутствую при сражении двух противоборствующих сторон, которое велось исключительно психологическим оружием, и пытался рассмотреть это оружие. Для этого я как бы раздвоился. Первое «я» слушало, второе «я» наблюдало за тем воздействием, которое представители нынешней власти и оппозиции оказывали на первое. Получилась интересная картина. Представители нового президента обличали свергнутый «демократический» режим, а оппозиция им помогала.

Диктор «Президентского канала» время от времени информировал население о том, что в связи с тем, что органы внутренних дел фактически утратили контроль за обстановкой, указом президента сформированы группы особого назначения, бойцы которых вооружены и имеют право применять оружие на поражение в ситуациях, угрожающих жизни и здоровью населения. В этой связи гражданам предлагалось проявлять осторожность и воздерживаться от действий, которые могут выглядеть как агрессия.

Вечером второго дня моего пребывания на новой квартире раздался телефонный звонок.

— Алло.

— Здравствуйте.

— Добрый вечер.

— Подъезжайте, пожалуйста, завтра утром в девять часов к Финляндскому вокзалу. Возле вокзала будет стоять желтый автобус.

— Принято.

Кот предупредил, что по звонку я должен буду прибыть в указанное место, откуда меня отвезут на базу подготовки ГОН, поэтому я не стал расспрашивать незнакомца о том, что да как. Утром я, уложив в полиэтиленовый пакет туалетные принадлежности, которые нашел в ванной комнате, отправился на вокзал.

Автобус стоял недалеко от метро. Дверь была открыта. Я вошел в салон и увидел, что там сидели еще девять человек. Все — мужики средних лет с мрачными лицами. Как только я вошел, дверь закрылась, и автобус тронулся. Человек, сидевший на переднем сидении, поднялся и встал в проходе: «Меня можете называть Андрей. Я руководитель вашей группы на время обучения. Сейчас мы едем на базу, которая находится на Карельском перешейке. Недалеко от Приозерска. За время учебы вам запрещается знакомиться, то есть называть друг другу свои имена и фамилии. Каждый из вас при оформлении получит личный номер. Обращаться только по номерам. По всем вопросам обращаться только ко мне. Сейчас у кого-нибудь есть вопросы?» Вопросов не было. Дальше ехали молча.

Часа через три автобус въехал в небольшую деревеньку и поехал по центральной улице. Затем, проехав деревню, мы въехали в лес и вскоре остановились на берегу огромного озера. «Выходи», — скомандовал Андрей. Мы вылезли из автобуса и пошли за руководителем к маленькому деревянному причалу, возле которого покачивался на волнах небольшой катер.

В кабине катера Андрей сказал: «На палубу не выходить». Я сел у иллюминатора и стал смотреть на воду. Через пятнадцать минут катер подошел к острову, покрытому густым лесом. В лесу стояли несколько кирпичных домов, которые в прошлом явно были летней резиденцией «уважаемых людей».

Тридцатиминутный обед, после чего руководитель развел нас по комнатам и велел не выходить, «пока не вызовут».

Я осмотрел свое временное жилище. Очень уютно. Мебель из натурального дерева. Телевизор с видиком, холодильник.

Растянулся на тахте. Дремотное состояние прервал голос, раздавшийся из динамика, вмонтированного, как оказалось, в стену: «Поднимитесь на третий этаж». От неожиданности я сразу же вскочил. Интересно, здесь, наверное, и скрытая камера где-то спрятана. Стало неуютно, но тот же голос сказал: «Скрытой камеры в номере нет. Поднимайтесь. Вас ждут».

Я поднялся наверх по винтовой лестнице и вошел в единственную на третьем этаже дверь. В комнате, в кресле возле журнального столика, сидел мужчина лет пятидесяти в черном костюме и строгом галстуке. Он жестом предложил мне сесть в кресло напротив. Лицо непроницаемое.

— Я — заместитель по кадрам командующего ГОН. Вы подтверждаете свое намерение вступить в ГОН?

— Подтверждаю, — сказал я, сохраняя такое же непроницаемое лицо, как у зама командующего.

— В таком случае вы должны будете подписать вот эту бумагу.

Он протянул мне лист, который я подписал, не глядя.

— Я вас прошу все-таки ознакомиться с подпиской, так как она включает ряд ваших обязательств перед государством.

Я начал читать.

«Я (фамилия, имя, отчество), в ясном уме и твердой памяти и без какого-либо давления со стороны добровольно вступаю в группы особого назначения и обязуюсь выполнять следующие условия:

— никому, включая близких родственников, не раскрывать свою принадлежность к ГОН;

— безоговорочно выполнять все приказы командования ГОН и лиц, которым командование может меня временно подчинить;

— не использовать права, предоставленные агенту (бойцу ГОН), в личных целях;

— при первых же признаках нежелания продолжать службу в рядах ГОН официально уведомить об этом командование;

— в случае ухода из ГОН никогда никому не сообщать о своей работе в ГОН.

Я предупрежден о нижеследующем:

— служба в рядах ГОН осуществляется сугубо на добровольных началах и не оплачивается;

— нарушение вышеперечисленных обязательств карается смертью в соответствии с Дополнением к Временному уголовному кодексу № 2.

Подпись

Дата

Я положил лист на стол и выжидательно посмотрел на своего нового начальника.

— После того, как вы ознакомились с обязательствами и последствиями их нарушения, вы подтверждаете свое решение вступить в ГОН?

— Подтверждаю.

— Вам присваивается личный номер 278-С. Жетон, который вам сегодня выдадут, вы должны постоянно иметь при себе. Удостоверение агента ГОН вы получите после окончания курса обучения. В удостоверении будет другая фамилия. Это только на тот случай, если вы будете задержаны правоохранительными органами в связи с выполнением ваших обязанностей как агента ГОН. Однако, постарайтесь не попадаться. Если вы захотите покинуть ряды ГОН, вы должны позвонить вот по этому телефону, назвать свой номер и сообщить о выходе словом „отставка“. В этом случае все документы, касающиеся вас и хранящиеся у меня, будут немедленно уничтожены. Вам сообщат, куда вам надлежит сдать оружие, жетон и удостоверение. Как вы предпочитаете работать, в составе группы или в одиночку?

— В одиночку.

— Хорошо. Вы свободны. Отправляйтесь в свою комнату.

„ОНИ ВДВОЕМ УБИВАЛИ СВОЮ ЖЕРТВУ ПОЧТИ ВСЮ НОЧЬ НАПРОЛЕТ. ЗВЕРСКИ, ЖЕСТОКО: СНАЧАЛА В ТЕЧЕНИЕ ПОЛУГОРА ЧАСОВ ИЗБИВАЛИ РУКАМИ И НОГАМИ. ЗАТЕМ ПРИТОМИЛИСЬ И РЕШИЛИ УСКОРИТЬ ХОД СОБЫТИЙ — СТАЛИ ВЕШАТЬ, ПЕРЕБРОСИВ СВОБОДНЫЙ КОНЕЦ УДАВКИ ЧЕРЕЗ ГАЗОВУЮ ТРУБУ…

МИЛИЦИЯ РАСКРЫЛА ПРЕСТУПЛЕНИЕ, И ПОДЕЛЬНИКИ ПРЕДСТАЛИ ПЕРЕД СУДОМ ПРИСЯЖНЫХ МОСКОВСКОГО ОБЛАСТНОГО СУДА. ПОЧТИ ДВЕ НЕДЕЛИ ПРИСЯЖНЫЕ РАЗБИРАЛИСЬ В ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ САДИСТСКОГО УБИЙСТВА И В КОНЦЕ ПРОЦЕССА ВЫНЕСЛИ… ОПРАВДАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР. ОБА ПРЕСТУПНИКА БЫЛИ ОСВОБОЖДЕНЫ ИЗ-ПОД СТРАЖИ ПРЯМО В ЗАЛЕ СУДА“.

„Megapolis Express“, № 1, 1997 г.

Вечером, после ужина, Андрей собрал нас в небольшом зале, обставленном мягкой мебелью. Рядом с ним сидел человек, лицо которого скрывала шерстяная маска. Когда мы расселись, он первым делом сообщил нам наши новые имена, на период обучения. Мне досталось имя „восьмой“.

„Итак, господа гоновцы, наше первое занятие мы посвятим тому, что такое ГОН, что заставило президента их создать, чем они будут заниматься, какую будут иметь структуру.

Структурно ГОН состоят из бойцов, которые действуют в составе групп по пять-восемь человек, и агентов, которые действуют в одиночку по принципу „свободная охота“. Группы бойцов не действуют самостоятельно, а проводят по приказу командования операции, разработанные специалистами. Вы все агенты-одиночки. Работать будете фактически бесконтрольно. Поэтому на вас лежит особая ответственность. Ваша задача выявлять биологические объекты, представляющие опасность для населения, и ликвидировать их. Как их выявлять, вас здесь научат. Кроме — того, вас потренируют в стрельбе из револьвера, а также научат владеть ножом, удавкой и кое-какой спецтехникой. Выявление объектов вы будете осуществлять методом патрулирования особо криминогенных районов города и наблюдения за объектами. Должен вас предупредить, что в составе ГОН имеются специальные группы наблюдения за гоновцами-агентами. Эти группы будут время от времени осуществлять выборочную проверку ваших действий. Если будет выявлено, что вы сводите личные счеты с людьми, не подпадающими под категорию объектов, вы будете уничтожены, так как сами превратитесь в объекты, представляющие опасность для населения.

Выявив объект и ликвидировав его, вы в течение тридцати минут сообщаете из телефона-автомата в милицию о том, что объект ликвидирован агентом ГОН, называете свой личный номер и указываете точное время и место ликвидации. Милиция немедленно сообщает об этом командованию ГОН. В тот же день командование связывается с вами для получения подтверждения, что объект ликвидирован вами. В противном случае милиция начнет расследование.

Категорически запрещается ликвидировать объекты в общественном транспорте и в местах скопления народа“.

„ШАЙКА ЮНЦОВ ПОДКАРАУЛИЛА СВЕРСТНИКА В БЕЗЛЮДНОМ МЕСТЕ И УСТРОИЛА „ТЕМНУЮ“. БИЛИ В ОСНОВНОМ НОГАМИ И ПО ГОЛОВЕ. В РЕЗУЛЬТАТЕ ПОСЛЕ ПОЧТИ ПОЛУГОДИЧНОЙ ОТЛЕЖКИ НА БОЛЬНИЧНОЙ КОЙКЕ 17-ЛЕТНИЙ ПАРЕНЬ СТАЛ ИНВАЛИДОМ ВТОРОЙ ГРУППЫ.

ИЗБИВШАЯ СВЕРСТНИКА КОМПАНИЯ ПРЕДСТАЛА ПЕРЕД КОЛЛЕГИЕЙ ПРИСЯЖНЫХ МОСКОВСКОГО ОБЛАСТНОГО СУДА. РАССМОТРЕВ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА (В СУДЕ ОНО ПРОХОДИЛО ПОД НАЗВАНИЕМ „ДЕЛО ЯСТРЕБОВА И ДРУГИХ“), ПРИСЯЖНЫЕ ВЫНЕСЛИ ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ ВЕРДИКТ, НО ПОТРЕБОВАЛИ ОТ СУДЬИ ОСОБОГО СНИСХОЖДЕНИЯ К ПРЕСТУПНИКАМ. В ИТОГЕ КАЖДЫЙ ПОЛУЧИЛ В НАКАЗАНИЕ ДВА ГОДА ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ РАБОТ. ШАЙКУ ОСВОБОДИЛИ ИЗ-ПОД СТРАЖИ ПРЯМО НА ГЛАЗАХ У ПОКАЛЕЧЕННОГО ПАРНЯ“.

„Megapolis Express“, № 1,1997 г.

Как я уже говорил, вы будете осуществлять наблюдение за районами с особо повышенной уличной преступностью. Каждому будет выделен участок, однако, это не значит, что, столкнувшись с объектом во время нахождения в городе на других участках или за городом, вы должны пройти мимо, когда столкнетесь с объектами. По окончанию курса вы пройдете психологическое испытание. Вам будет приказано здесь, на базе, ликвидировать по несколько объектов. С их досье вы будете ознакомлены непосредственно перед ликвидацией».

Андрей замолчал. Заговорил человек в маске. Голос у него был звучный и резкий. Слова он выговаривал очень четко, и они как бы врезались в мозг. Время от времени он жестикулировал правой рукой. Сверху вниз:

«Я с завтрашнего дня буду обучать вас теории и практике распознавания объектов для ликвидации. Система, которую вы будете под моим руководством осваивать, должка стать для вас инструкцией, за пределы которой вы не должны выходить. Предупреждаю, что отступление от этой системы, чревато последствиями. Нарушив ее, вы можете трансформироваться в тех, кого призваны уничтожать. И будете уничтожены сами. Пока вы не освоите эту систему, вы не будете допущены к работе.

Сегодня же я разъясню вам, жертвами чего и кого стали вы и ваши погибшие близкие.

В 1991 году власть в стране захватила большая группа людей, которая создала криминальную экономику. Захват власти осуществлялся специальными методами манипулирования человеческой психикой в социальном масштабе. Поскольку криминальная экономика обеспечивает нормальный образ жизни минимальной части населения, то методы экономического и политического управления обществом исключали возможность сохранения власти. Поэтому в ход пошла система психологического управления населением России. Основными элементами этой системы являлись психоинформационные атаки и методы работы правосудия. Система правосудия фактически обеспечивала безнаказанность криминалитету, а средства массовой информации, на базе описываемой ими реальности, формировали это чувство безнаказанности у психически неполноценной части населения, высвобождая агрессивные инстинкты. Параллельно по всем каналам постоянно транслировались фильмы садистского содержания с целью обесценивания человеческой жизни в психике большого количества мужской части общества, в генах которого уже в течение нескольких поколений шел процесс дегенерации. В принципе, появление социально-психологической группы с повышенными агрессивными инстинктами не входило в планы тех, кто создавал криминальное государство. В первую очередь потому, что криминалитет, как и любую социальную систему, необходимо контролировать. В целом криминальная часть общества успешно управлялась правящим режимом. За исключением огромного числа дегенератов, которые получили название „отморозки“. Созданные режимом социально-психологические условия раскрутили процесс дегенерации, который до девяностых годов протекал вяло, и сформировали социальную группу людей с повышенной агрессивностью и подавленным инстинктом самосохранения. Управлять этой группой невозможно.

„ЕСТЬ ПРИ РУОПЕ СОБР — СПЕЦИАЛЬНЫЙ ОТРЯД БЫСТРОГО РЕАГИРОВАНИЯ. РЕБЯТА НАДЕВАЮТ НА ЛИЦА ЧЕРНЫЕ МАСКИ — МАЛО ЛИ КАКАЯ СВОЛОЧЬ ОПОЗНАЕТ.

ПОЗВОНИЛИ МНЕ ТУТ ИЗ РУОПА: ГОТОВЬ ТЕПЛОЕ МЕСТЕЧКО. СЕЙЧАС КЛИЕНТА ДОСТАВИМ. ДВА ЧАСА НОЧИ. ТИШИНА. И ВДРУГ РЯДОМ, НА ЛЕСТНИЦЕ, — ЗВЕРИНЫЕ ВОПЛИ! МУРАШКИ ПО КОЖЕ ЗАБЕГАЛИ.

ЭТО „МАСКИ-ШОУ“ СВОЮ ДОБЫЧУ ТАЩАТ. ОТКРЫВАЮ ДВЕРЬ И ШАРАХАЮСЬ В СТОРОНУ: ЛИЦО ТАК „НАМАКИЯЖЕНО“, ЖИВОГО МЕСТА НЕТ. ИЗ ГЛАЗ ВМЕСТО СЛЕЗ КРОВЬ ТЕЧЕТ. КАК МОЖНО ТАК НАД ЧЕЛОВЕКОМ ИЗДЕВАТЬСЯ? ГУМАНИСТЫ ТАКИЕ ВОПРОСЫ ЧАСТО ЗАДАЮТ. А ПОШЛИ БЫ ОНИ ДА ПОГОВОРИЛИ С ТОЙ ЖЕНЩИНОЙ, КОТОРУЮ ОН В ЗАЛОЖНИЦЫ ВЗЯЛ. ЧЕЛЮСТЬ ЕЙ ВЫБИЛ, РУКУ СЛОМАЛ, ИЗНАСИЛОВАЛ. У МУЖА ЕЕ СПРОСИ, С КОТОРОГО ОН ВЫКУП ТРЕБОВАЛ“.

Из рассказа начальника СИЗО.

„Мир новостей“, 27 января 1997 г.

В этой связи президентом было принято решение о ее постепенной физической ликвидации. Однако мы, психоаналитики, не исключаем, что действия групп особого назначения создаст психологический эффект, необходимый для повышения инстинкта самосохранения у дегенератов.

Вы стали жертвами этой социальной группы. Вы же призваны ее ликвидировать. О тех, кто породил эту группу, позаботятся другие службы».

Придя в свою комнату, я обнаружил на тумбочке стальной медальон, на котором стоял мой личный номер. Отколупнул крышку. Внутри оказался искусно выполненный портрет жены и дочери. Я почувствовал, как бешенство вновь побежало по моим венам.

На следующий день началась интенсивная учеба. Подъем в шесть ноль-ноль. Физподготовка. Завтрак. Огневая подготовка. Каждому выдали по револьверу калибра 9,8. Инструктор называл его «булька». Стреляли до одурения. Из одного. Из двух сразу. Синхронно. Вразнос. Прицельно. Навскидку. За три недели обучения появилось ощущение, что только и занимался всю жизнь стрельбой из револьвера. А «булька» стал как бы частью тела.

Нож. Все способы. Наваррский поворот — удар в горло, поворот ножа вокруг своей оси. Испанский поворот — удар в живот, поворот против часовой стрелки. Цыганский перехват — имитация удара правой, переброска в левую, удар с изменением траектории. Метание до упада. Целишься только в шею.

Удавка. Манекены в определенный момент издавали звук хрипения. Это означало, что «пациент» мертв. Некоторые обучаемые после этого звука еще наносили удар ножом. Лица страшные.

Обед. Час отдыха, а далее система распознавания объекта. Типичные черты внешности. Походка. Жесты. Манера разговаривать. Манера одеваться. Не перепутать с «хиппи». Сотни фотографий. Видеофильмы.

«В ЛЮБОМ ОБЩЕСТВЕ ПРИМЕРНО 250 ФАКТОРОВ ВЛИЯЮТ НА УРОВЕНЬ ПРЕСТУПНОСТИ. ЭКОНОМИКА — НА ПЕРВОМ МЕСТЕ. РАНЬШЕ МЫ С ПОРОГА ОТВЕРГАЛИ МНОГИЕ КРИМИНОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ, В ТОМ ЧИСЛЕ ИДЕИ ЛОМБРОЗО — О ГЕНАХ ПРЕСТУПНОСТИ, НО В НИХ МНОГО ИНТЕРЕСНОГО. И ТЕПЕРЬ МЫ ЗАНОВО ИХ ПЕРЕОСМЫСЛИВАЕМ».

Юрий Скуратов, Генеральный прокурор.

«Аргументы и факты», № 48, 1996 г.

Ужин в двадцать ноль-ноль. Тридцать минут отдыха. Далее кино. Фильмы документальные. Хроника из зала суда. Дегенераты, дегенераты, дегенераты. Жертвы, жертвы, жертвы.

После кино отбой. Перед сном смотрю в медальон. Спокойной ночи, дорогие мои.

Наконец последний день занятий. На следующий день экзамен. В десять ноль-ноль прибываю в подвал. В маленькой комнатке Андрей и человек в маске. «Вы готовы привести приговор в исполнение?» «Готов». «Ознакомьтесь с досье объекта».

Возраст двадцать лет. Фотография. Три зверских убийства. Приложены фотографии жертв.

— Какое будете использовать оружие? — спросил человек в маске.

— Нож.

Андрей достал кинжал.

— Вот ключ от камеры.

 

6. АГЕНТ ГОН (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

На следующий день мы разъехались по домам. Перед отъездом мне, как и всем, выдали удостоверение агента ГОН, выписанное на имя Смирнова Сергея Петровича, револьвер «бульдог» с запасом патронов и авторучку, стреляющую отравленными иглами. Все кодированные сигналы, с помощью которых командование ГОН должно было нами управлять, в случае необходимости, в памяти.

Мое появление в фирме вызвало тихий ажиотаж. Компаньоны и сотрудники изо всех сил старались сделать вид, что ничуть не удивлены и что вообще ничего не случилось.

Я прошел в свой кабинет и вызвал Николаева, своего первого заместителя.

— Как дела? Что было за время моего отсутствия?

— Все в порядке, — сказал Николаев, старательно избегая смотреть мне в глаза. — Подряды получены, контракты все подписаны. Сформировали две новые бригады для строительства дачного поселка в Токсово.

— Кого направил на выполнение заказа мэрии?

— Бригаду Семенова.

— Правильно, — кивнул я головой. — Реставраторов нашли?

— Пришлось из Москвы выписывать. На год контракты подписали.

— Финансовое положение?

— Все в порядке. От денег распухли. Я велю Нине Петровне подготовить тебе обстоятельную записку.

— Хорошо. Сейчас вызови ко мне Тарасова.

— Тарасов уволился.

— Уволился? Когда?

— Сразу же после… — Николаев замялся, но я все понял. В отношении меня у моих товарищей, как и у меня, образовалось «до и после». Новость не радовала…

— На его место кого-нибудь нашли?

— Да, бывший майор спецназа МВД.

— Кто рекомендовал?

— Тарасов. Мы его сейчас проверяем по своим каналам.

— Не надо. Если Тарасов рекомендовал, то проверять нет необходимости. Тарасов куда ушел?

— Не знаю. Он вообще из Питера уехал.

— Вот как. А куда?

— Сказал, в Москву.

Ясно. Тарасов у Кота. Ну что ж, может быть еще увидимся. Я кивнул, давая понять, что разговор окончен. Николаев встал и направился к двери.

— Виктор.

Он обернулся.

— Почему в глаза не смотришь? У меня такое ощущение, что вы меня уже уволили, только стесняетесь сказать.

— Ты что, рехнулся?

— А почему в глаза не смотришь?

Он помялся.

— Взгляд у тебя какой-то странный. Трудно выносить.

— Хорошо. Иди.

Я подошел к зеркалу и посмотрел себе в глаза. Да, взглядик что надо. Детей пугать. Еще бы лобик сузить и челюсть увеличить и можно еще одну фотографию для учебного пособия по объектам ликвидации сделать.

Весь день я провел в офисе. А поздно вечером, повесив под пиджак кобуру с «бульдогом», отправился гулять в парк, расположенный неподалеку от моего нового жилища. Я избрал именно это место, потому что слышал разговор двух старух, которые, ахая и охая, обменивались информацией о шпане, облюбовавшей этот парк.

«РОДИТЕЛИ, ВОСПИТЫВАЮЩИЕ ДОЧЕРЕЙ, СМОГЛИ УСПОКОИТЬСЯ ТОЛЬКО В КОНЦЕ МАЯ, КОГДА ЕГО ЗАДЕРЖАЛИ. НО ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЭТО ПРОИЗОШЛО, ОН УСПЕЛ ИЗНАСИЛОВАТЬ 23 УЧЕНИЦЫ МОСКОВСКИХ ШКОЛ…

ПО ТЕОРИИ, У КАЖДОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ МОТИВЫ. ЗДЕСЬ ИХ НЕТ. ВСЕ ПРОСТО: ЗАХОТЕЛ — ИЗНАСИЛОВАЛ. САМ ДЕЕВ НА ДОПРОСЕ ПРИЗНАЛСЯ, ЧТО САМ НЕ ЗНАЕТ, ЗАЧЕМ ОН БРОСИЛСЯ НА РЕБЕНКА…

ПО НОВОМУ УГОЛОВНОМУ КОДЕКСУ, ЗА ИЗНАСИЛОВАНИЕ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ДАЮТ МАКСИМУМ 10 ЛЕТ».

«Московский комсомолец», 1 февраля 1997 г.

В парке было безлюдно. Я шел по аллее, время от времени засовывая правую руку за пазуху. Прикосновение к «бульдогу» доставляло необъяснимое удовольствие. Видимо, в каждом человеке живет неосознанная тяга к оружию, что является проявлением либо агрессивных инстинктов, либо инстинкта самосохранения. Я искал добычу, как охотник, целый год дожидавшийся начала сезона.

Первая охота оказалась неудачной. Я прошатался несколько часов, но так и не встретил ни одного объекта. Потом вторая, третья. Тот же результат. Так прошла неделя, затем вторая. Но вот, возвращаясь с работы, я решил заскочить к приятелю, который жил на Лиговке. Подъехал к его подъезду, резко затормозил и тут же почувствовал удар. Оглянулся и увидел, как из синей «BMW», врезавшейся в багажник моего «жигуля», на который я пересел со своей иномарки, чтобы «не выделяться из масс», как меня учили на курсах ГОН, вылезали двое «крутых». Я тоже вышел из машины.

— Ну что, папаша. Пять тысяч баксов с тебя. За ремонт.

«Крутые» были навеселе. Запах алкоголя я чувствовал, несмотря на то, что нас разделяли метра три. В мозгу возникли образы с фотографий, с помощью которых человек в маске обучал нас распознавать объекты для ликвидации. Достойные персонажи для пополнения учебных пособий.

— А может быть, вы мне за ремонт заплатите? Гораздо меньше. Думаю, баксов в пятьсот уложусь.

— Ты смотри, Паша. Какой нахал. Он нам тачку помял, и он же нам руки выкручивает.

— Он, наверное, самоубийца, — глубокомысленно изрек Паша. — Короче, лох, платить будешь, или перейдем к воспитательной работе?

— Вызывайте ГАИ. Пусть решат, кто из нас дебитор, — сказал я, удивляясь произошедшей со мной перемене. В прошлом я был очень впечатлителен. Попадая в различные нестандартные ситуации типа этой, я никогда не трусил, но всегда нервничал, что выражалось в учащенном сердцебиении. Сейчас же сердце билось абсолютно ровно. Никаких признаков нервозности, а только злоба.

— Ну смотри, козел. Ты сам нарвался, — прошипел Паша.

В его руке появился кастет. Второй «крутой» встал в позицию, которая свидетельствовала о том, что он знаком с приемами карате. Я мгновенно сунул руку за пазуху и оттренированным движением выхватил «бульдога». Бац. Во лбу каратиста возникла дырка. Аккуратная дырочка величиной с мелкую монету. Он рухнул на спину, глухо стукнувшись затылком об асфальт.

На лице Паши я не увидел страха. Все произошло так быстро, что он не успел переварить поступившую в его крошечный мозг информацию. Лицо дегенерата выражало искреннее изумление. Наконец, до него дошло, что решается вопрос о его дальнейшем пребывании на этом свете, и что скорее всего этот вопрос будет решен отрицательно. Он неуклюже повернулся и бросился бежать. Бедный Паша не знал, что такое ежедневная пятичасовая тренировка под руководством Андрея. Я вскинул руку. Бад. Паша споткнулся и распластался на асфальте. Пуля вошла в бритый затылок.

Находящиеся поблизости люди, застыли на месте. Завизжала какая-то дамочка. Я сел в машину и помчался по Лиговке. Выехав к Московскому вокзалу, припарковался на стоянке и пошел к таксофону. Набрал 02.

— Слушаю, — раздалось в трубке.

— ГОН 278-С.

— Слушаю вас.

— Ликвидированы два объекта. Лиговский проспект, 24.

— Принято.

«ИЗ МАТЕРИАЛА ОБВИНИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ:

„ВО ИСПОЛНЕНИЕ СВОЕГО ПРЕСТУПНОГО УМЫСЛА ГУРЕВИЧ ЧЕРЕЗ АНАЛЬНОЕ ОТВЕРСТИЕ ЗАТОЛКАЛ НОСОВУ В ПРЯМУЮ КИШКУ ТРИ ПУСТЫЕ СТЕКЛЯННЫЕ БУТЫЛКИ, ЕМКОСТЬЮ О, 33 Л КАЖДАЯ, И ПРИЧИНИЛ ДВА РАЗРЫВА СФИНКТЕРА (КРУГОВАЯ МЫШЦА, ЗАМЫКАЮЩАЯ АНАЛЬНОЕ ОТВЕРСТИЕ), А ТАКЖЕ РАЗРЫВ ТАЗОВОЙ ЧАСТИ ПРЯМОЙ КИШКИ, ПРОНИКАЮЩЕЙ В БРЮШНУЮ ПОЛОСТЬ…“

„Московский комсомолец“, 1 января 1997 г.

Вернувшись домой, я поужинал и включил „Президентский канал“. В девять вечера должна была передаваться программа „ГОН“. Уже в течение недели в этой программе население информировалось о действиях гоновцев, показывались документальные кадры и фотографии ликвидированных объектов. Если при объектах не оказывалось документов, то диктор после показа фотографий убитых просил тех, кто их знает, сообщить о них в отделение милиции, на территории которого произошла ликвидация. Сегодня должна была состояться встреча с бойцом ГОН, который согласился ответить на вопросы телезрителей.

Я развалился в кресле, поставив предварительно на журнальный столик бутылку коньяка и рюмку. Прихлебывая коньяк, я прошелся по программам. Такого обилия политических передач не было даже при КПСС. За редким исключением, все передачи были посвящены разоблачению диктатуры. Интеллектуалы состязались в мрачных прогнозах, однако, находились и такие, которые осторожно предсказывали экономический подъем, если новый режим будет использовать неограниченную власть для проведения реформ, которые блокировались при демократах.

„ДАЛЬНЕЙШЕЕ СОКРАЩЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ СТРАНЫ ОТМЕЧАЕТ ГОСКОМСТАТ РОССИИ. ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ОЦЕНКЕ, ЧИСЛО ЖИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ЗА УШЕДШИЙ ГОД УМЕНЬШИЛОСЬ НА 475 ТЫСЯЧ (О, 3 ПРОЦЕНТА)“.

„Московский комсомолец“, 3 февраля 1997 г.

Зазвонил телефон.

— Алло.

— Добрый вечер. Можно Николая?

— Здесь таких нет.

— Это 291–48-50?

— Да. Но Николая здесь нет.

— Извините.

Командование ГОН получило подтверждение, что объекты на Лиговке ликвидированы их агентом. Я переключился на „Президентский канал“. Передача уже шла. Из-за звонка я пропустил начало. Говорил диктор.

„Таким образом, за минувшие сутки агентами ГОН было ликвидировано в крупных городах семьдесят восемь человек. Командование групп особого назначения напоминает, что агенты ГОН в ситуациях, представляющих угрозу жизням людей, применяют оружие без предупреждения, и призывает граждан не создавать в общественных местах ситуации, которые могут повлечь за собой действия гоновцев. А сейчас у нас в студии агент ГОН, который согласился ответить на вопросы телезрителей…“

Камера переместилась, и на экране за столом кроме диктора я увидел человека в черной маске. Они сидели на сцене, в глубине которой стояли телефонные будки с номерами, по которым можно было позвонить. В будках сидели операторы.

Звонок телезрителя. Мужской голос задал вопрос:

— Здравствуйте. Что заставило вас вступить в ГОН?

Гоновец заговорил хриплым отрывистым голосом:

— В ГОН меня заставила вступить обстановка в стране. Человеческая жизнь настолько обесценена тем, что называли демократией, что необходимы люди, которые бы взяли на себя тяжелую обязанность прекратить дальнейшее обесценивание.

— Но ведь вы убиваете людей. И этим вы собираетесь повышать ценность человеческой жизни?

— Я не убиваю людей. Я ликвидирую нелюдей. Только нелюдей, угрожающих людям. Скажем так: мы повышаем ценность жизни людей за счет понижения ценности жизни нелюдей.

Следующий звонок.

— Здравствуйте. Я хотела бы спросить, вы считаете, что действия ГОН сократят преступность?

— Нет. Я так не считаю.

— Тогда какой смысл в этих убийствах?

— Уборка снега никогда не приведет к сокращению выпадения осадков, но это не значит, что не надо чистить улицы. А проще говоря, те, кто полагают, что ГОН созданы для снижения преступности, глубоко заблуждаются. Снижением преступности занимаются другие организации. Мы же просто спасаем жизни людей. Пока в обществе живут нелюди, все люди, и те, кто сейчас смотрит эту программу в том числе, подвергаются опасности.

Звонок. Прерывающийся от волнения женский голос.

— А вы понимаете, что вы такой же убийца, как и те, кого вы убиваете?

Гоновец засмеялся:

— Нет, не такой. Совсем другой. Разницу между гоновцами и нелюдями вы сейчас не способны увидеть. Вы сможете ее увидеть только после того, как нелюди убьют вашего ребенка, мать или отца.

Звонок.

— Ты, ублюдок. Мы до тебя и всех вас доберемся. На каждого по маслине найдется.

Гоновец опять засмеялся:

— Мы недостатка в патронах тоже не испытываем.

Звонок.

— Здравствуйте. Скажите, как вы относитесь к указу президента об отделении Чечни от России?

— Положительно. Чеченцы с оружием в руках доказали свое право на независимость. Чеченцы — это гордый и благородный народ. В истории какой войны вы можете встретить факты выдачи пленных, захваченных на поле боя с оружием в руках, их матерям? Этому народу с его понятиями о благородстве и чести трудно существовать в составе нынешней России.

— Простите, это Басаев-то благороден?

— Басаев не чеченец. Ни один настоящий чеченец не станет нападать на больницу с беззащитными женщинами и детьми. Он нападет на воинский гарнизон. Национальность Басаева — шакал. Если он нас слышит, то пусть знает, что я готов с ним стреляться или драться на ножах.

Звонок.

— Здравствуйте. Вам звонит отец убитого нелюдями мальчика. Спасибо вам. Я не верю, что вам удастся истребить всю нечисть, но спасибо.

Звонок.

— Здравствуйте. Скажите, разве гоновцы гарантированы от ошибок? Где гарантии того, что вы по ошибке не пристрелите не того?

— Гарантия — это, во-первых, специальный подбор кадров ГОН. Во-вторых, соответствующее нормам поведение людей в общественных местах. Никогда ни один гоновец не выстрелит в человека, если он не угрожает людям. У меня на лице не написано, что я гоновец. И другие агенты ГОН меня не знают. Но я не боюсь погибнуть от пули гоновца, так как никогда не буду вести себя так, что стану представлять мишень для агентов ГОН.

Звонок.

— Здравствуйте. Скажите, кто вы по профессии?

— В прошлом офицер. Сейчас работаю в частной фирме.

Зазвонил мой телефон. Я поднял трубку.

— Добрый вечер. Это Андрей. Как здоровье? (На кодированном языке это означало запрос о готовности к выполнению приказа командования в составе группы).

— Нормально. (Готов).

— На рыбалку завтра не хочешь съездить? (Сбор возле Финляндского вокзала).

— Во сколько?

— Давай в семь утра. (Время сбора).

— Заметано. (Понял. Прибуду).

Итак, предстоит операция. Я позвонил Николаеву и предупредил, что могу отлучиться на несколько дней. А теперь спать. Завтра должен быть свеженьким, как огурец. Но заснуть почему-то не удавалось. Я вошел в странное состояние. Какая-то сонливая бодрость. Внезапно появилось ощущение, что я не один. Я открыл глаза и увидел, что в кресле сидит он. Подсознательно я не только ждал этих галлюцинаций, но даже хотел их. Сталин после первой „встречи“ как бы образовал некий мостик между мной и каким-то другим миром.

Генералиссимус спокойно попыхивал трубкой и молчал. Видимо, в этот раз разговор предстояло начать мне. Не зная, как начать, я сказал:

— Я ждал вас.

— Знаю, — кивнул он головой. — Я всегда появлюсь, когда твое ожидание достигнет определенного уровня. Чего ты хочешь?

— Я хотел спросить насчет болезни. Вы развязали невиданный в истории террор и тем не менее не смогли ее ликвидировать.

— Ее невозможно ликвидировать. Можно только создать условия, в которых она не будет прогрессировать.

— Всеобщий страх?

— Не обязательно. Но в России — только страх. По крайней мере, на нынешнем этапе ее развития.

— Чем это обусловлено?

— Психическим состоянием общества. Низкий уровень интеллекта, помноженный на повышенные низменные инстинкты. Повысить общественный интеллект невозможно. Возможно только снизить низменные инстинкты.

— Каким образом?

— Страхом.

— Неужели нет другого способа?

— А ты вспомни тех, кого ты убил за последнее время, и сам ответишь на свой вопрос.

Сталин исчез, а я открыл медальон и долго смотрел на портрет убитых близких мне людей.

„ПО СЛОВАМ ГЕНЕРАЛА ПОНИДЕЛКО, ПИТЕРСКИЕ „ТАМБОВЦЫ“ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ИЗ СЕБЯ ДОВОЛЬНО МОЩНУЮ ГРУППИРОВКУ, КОТОРАЯ УЖЕ РЕАЛЬНО КОНТРОЛИРУЕТ НЕФТЯНОЙ БИЗНЕС, ТОРГОВЛЮ ЛЕСОМ И ФИНАНСОВУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. БАНДИТЫ ДАЖЕ УЖЕ ДЕЛАЮТ ПОПЫТКИ ВЛИЯТЬ НА РАССТАНОВКУ В ГОРОДЕ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ. СОТРУДНИЧАЛИ С „ТАМБОВЦАМИ“ НЕКОТОРЫЕ РАБОТНИКИ АППАРАТА ГУВД — ЧЕРЕЗ НИХ ШЛА УТЕЧКА ОПЕРАТИВНОЙ ИНФОРМАЦИИ. ФАКТ ПРИЧАСТНОСТИ ЭТИХ МИЛИЦИОНЕРОВ К ДЕЙСТВИЯМ БАНДИТСКОЙ ГРУППИРОВКИ, ПО МНЕНИЮ ГЕНЕРАЛА ПОНИДЕЛКО, ДОЛЖЕН БУДЕТ ОПРЕДЕЛИТЬ СУД“.

„Сегодня“, 10 февраля 1997 г.

На следующее утро ровно в семь я уже был возле Финляндского вокзала. Я уже не был тем, кем был вчера. Я был „номером восьмым“, агентом ГОН, готовым выполнить любой приказ командования.

Знакомый автобус стоял на прежнем месте.

— По вас, восьмой, можно часы проверять, — приветствовал меня Андрей, рядом с которым сидел еще один мужик атлетического сложения с холодным, не выражающим ничего взглядом. Автобус тронулся.

— Это Алексей, — сказал Андрей, кивнув на „атлета“. — Ваша группа на время проведения операции делится на две части. Номера с первого по пятый будут работать со мной, остальные с ним. Сейчас мы разделимся.

Через десять минут автобус остановился, Алексей встал и направился к выходу. Мы двинули следом. „Удачи“, — кинул нам вдогонку Андрей. Алексей направился к „Икарусу“ с окнами, закрытыми занавесками.

В автобусе часть кресел была снята. На полу стояли ящики.

— Садитесь, — сказал Алексей. — Я доведу до вас оперативные задачи. Операция, в которой мы принимаем участие, продлится несколько дней. Для нас она состоит из двух этапов. Первый — ликвидация нескольких объектов на местах. Второй — приведение приговоров в исполнение на специальной базе. Операция начнется в двадцать один ноль-ноль. Сейчас мы едем на базу, где проведем подготовку. Вопросы?

Как всегда вопросов не было.

„С ТЕХ ПОР ОНИ ТАК И СТАЛИ ФИГУРИРОВАТЬ В МИЛИЦЕЙСКИХ СВОДКАХ — „КОПТЕВСКО-ДОЛГОПРУДНЕНСКАЯ ОПГ“.

ПО ОПЕРАТИВНЫМ ДАННЫМ, ДО НЕДАВНЕГО ВРЕМЕНИ ГРУППИРОВКА НАСЧИТЫВАЛА ДО 200 АКТИВНЫХ ЧЛЕНОВ. КОСТЯК СОСТАВЛЯЛИ СПОРТСМЕНЫ (СРЕДИ КОТОРЫХ НЕМАЛО СУДИМЫХ), КАЧАВШИЕСЯ НА СТАДИОНЕ „НАУКА“, ЖИТЕЛИ ДОЛГОПРУДНОГО, ЛОБНИ И КОПТЕВА, ПРИЕЗЖИЕ ИЗ КРАСНОЯРСКА И АРХАНГЕЛЬСКА. ГРУППИРОВКА ДЕЛИТСЯ НА СОБСТВЕННО ДОЛГОПРУДНЕНСКУЮ, ЛОБНЕНСКУЮ И КОПТЕВСКУЮ. ПО ОПЕРАТИВНЫМ ДАННЫМ В ГРУППИРОВКЕ ИМЕЕТСЯ АВТОМАТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ, ПОХИЩЕННОЕ ИЗ ВОИНСКИХ ЧАСТЕЙ. ЧЛЕНЫ ГРУППИРОВКИ С ЦЕЛЬЮ СОВЕРШЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ВЫЕЗЖАЮТ В ДРУГИЕ ГОРОДА СНГ — САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, КИЕВ, СОЧИ.

СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ: РЭКЕТ, РАЗБОЙНЫЕ НАПАДЕНИЯ, ЗАКАЗНЫЕ УБИЙСТВА“.

„Московский комсомолец“, 5 февраля 1997 г.

Через час мы высадились в небольшом дачном поселке. Судя по всему, еще не обжитом, несмотря на то, что все особняки имели вполне законченный вид. Где мы, я не знал. Алексей запретил нам отдергивать занавески, которые закрывали окна. А кабина водителя была наглухо зашторена. Алексей велел нам затащить ящики в один из особняков.

— В двадцати километрах отсюда стоит дачный поселок. Наша первая задача — ликвидировать групповой объект, находящийся в одном из домов. Распакуйте ящики.

Мы вскрыли ящики, в одном из которых лежали пять короткоствольных десантных автоматов. В железном ящичке были патроны.

— Снарядите по три магазина. Смотрите сюда. Вот план поселка. (Он повесил на стенку лист миллиметровой бумаги и большую фотографию). Все рассчитано до минуты. В двадцать один ноль-ноль автобус остановится вот здесь. (Он указал на участок дороги, километрах в полутора от въезда в поселок). По этому маршруту через рощу мы в пешем порядке двинемся вот к этому дому. В двадцать один пятнадцать мы подойдем к дому. Номер шестой располагается здесь в положении лежа. (Он указал на точку справа от дома). Номер седьмой здесь. (Слева). Номер восьмой и номер девятый действуют со мной. Номер десятый располагается здесь. (С тыла от входа). Задача наружной группы держать под прицелом окна. Всех, пытающихся уйти через окна, уничтожать немедленно. На занятие позиций уйдет три минуты. В двадцать один двадцать автобус начинает выдвижение к объекту. Движение рассчитано так, что к объекту он подъедет в двадцать один тридцать. Нам дается десять минут на ликвидацию всех, кто находится в доме. Вопросы?

Вопрос задал номер десятый: „Кто находится в доме? Кого мы будем ликвидировать?“

Алексей ответил, четко выговаривая слова: „В доме будут находиться главари двух банд, они соберутся для планирования совместных действий. Все приговорены к смерти секретным трибуналом. Еще вопросы? Отлично. Вот фотографии дома и местности. Номера шестой, седьмой и десятый сейчас изучают их. Номера восьмой и девятый изучают план и фотографии дома и объектов ликвидации. На изучение шестьдесят минут. После этого тренировка на местности. Приступайте“.

„ГРУППИРОВКА ИМЕЕТ СВОЮ РАЗВЕДКУ И КОНТРРАЗВЕДКУ, ЧЕТКУЮ ВНУТРЕННЮЮ СТРУКТУРУ. ГЛАВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ДОХОДА: ЧАСТЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО ОКРУГА СТОЛИЦЫ, „ШЕРЕМЕТЬЕВО-1“ И „ШЕРЕМЕТЬЕВО-2“ ВО ВСЕХ „СФЕРАХ ОБСЛУЖИВАНИЯ“, ВКЛЮЧАЯ ПРОСТИТУЦИЮ И ПРОДАЖУ НАРКОТИКОВ. ОПГ „КУРИРУЕТ“ ЧАСТЬ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОМЫСЛОВ В СЕРГИЕВОМ ПОСАДЕ. ИМЕЕТ КОНТАКТЫ С ГОНКОНГОМ (ТОРГОВЛЯ ШИРПОТРЕБОМ, НАРКОТИКИ), АВСТРИЕЙ, ГЕРМАНИЕЙ, ПОЛЬШЕЙ, ВЕНГРИЕЙ.

… (ПО СЛОВАМ МИЛИЦИОНЕРОВ, ГРУППИРОВКУ ПРИКРЫВАЕТ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЙ ЧИНОВНИК МВД)“.

Там же.

Я начал рассматривать фотографии. Первый этаж — большой холл с красивым мраморным фонтаном и камином, отделанным малахитом. Мягкая мебель, судя по всему, с кожаным покрытием. Лестница на второй этаж. В полу у стены отверстие с перилами. Под землей тоже помещение. Фотографий второго и подземного этажей не было. Я спросил Алексея: „А вы уверены, что на втором этаже и внизу никого не будет? Где гарантии, что все соберутся в холле?“ „Молодец, восьмой, — сказал Алексей. — Мы не будем рисковать и начинать затяжной бой, если часть объектов окажется вне холла. Они будут уничтожены гранатами с нервно-паралитическим газом“.

Я начал рассматривать фотографии объектов для ликвидации. В теорию инструктора в маске они явно не вписывались. Вполне приличные, я бы даже сказал, респектабельные люди, за исключением двоих, которых с натягом можно было отнести к „крутым“. Всего их было шесть человек. Интересно, чувствуют они сейчас что-нибудь? Испытывает ли человек какие-нибудь ощущения за несколько часов до смерти? Ведь она, матушка, уже подошла вплотную. А может быть и здесь, среди нас, ходит. Интересная штука жизнь. Люди что-то планируют, готовятся, а где-то вопрос уже решен, только они ничего не знают и даже не догадываются об этом.

— На выход, — прервал мои размышления Алексей. — Оружие не брать.

Мы вышли из дома и забрались в автобус, который сразу же тронулся с места. Отъехав от базы полтора километра автобус остановился. Мы двинулись за Алексеем, который велел нам двигаться цепочкой. Через десять-пятнадцать минут мы вышли обратно к базе. „Шестой, седьмой, десятый, занять позицию“. Гоновцы распластались на земле и поползли в разные стороны. Алексей внимательно наблюдал за ними, поглядывая на часы. „Молодцы. В армии зря кашу не ели, — сказал он. — За мной“.

Мы тоже распластались на земле и поползли к входу в дом. У двери мы вскочили. Алексей выбил ногой дверь и вбежал в холл. Я ворвался следом за ним и, как учили, отскочил влево на два шага. Десятый последовал за мной и отскочил вправо. После этого Алексей сымитировал броски гранат на второй этаж и в нижнее помещение. Когда он начал бросать гранаты, десятый сразу же выскочил наружу. Я же стоял на месте и последовал на улицу за Алексеем. Когда мы выскочили из дома, автобус был уже на подъезде. Алексей побежал к автобусу, мы бросились за ним. Краем глаза я видел, что гоновцы наружной группы тоже бежали к автобусу. В автобусе Алексей посмотрел на часы. „Неплохо. Ошибки… Повторим“.

Мы тренировались несколько часов. Затем, вернувшись на базу, пообедали. „Теперь спать“, — скомандовал Алексей. Мы разбрелись по дому. После сытного обеда проблем со сном не возникало.

В семь тридцать начали снаряжаться. Магазины присоединили к автоматам. Запасные рожки в специальные карманы на бедрах. „Бульдог“ с глушителем под мышку.

Алексей достал коротенький автомат неизвестной мне конструкции и арбалет с оптическим прицелом. На бок повесил сумку с гранатами, помеченными желтой полосой. На шею повесил какой-то приборчик с наушниками.

„С Богом! — сказал он. Это не есть ваше боевое крещение, поскольку у каждого уже по несколько ликвидированных объектов, но это первая боевая операция“.

Автобус остановился. Последние десять минут пути наш руководитель не снимал наушники. Мы вышли из автобуса и гуськом двинулись за Алексеем в березовую рощицу. Судя по всему, он уже успел изучить местность, так как ровно в назначенное время мы вышли к поселку. Далее передвигались по-пластунски. Вот и дом, который был на фотографии. Мы замерли на месте, потому что на крыльце стоял человек. Он курил сигарету, посматривая по сторонам. Для нас это было неожиданным, но Алексей, видимо, это предвидел. Мягким, кошачьим движением он вставил в арбалет стрелу. Прицелился. Щелк. Человек на крыльце мягко осел на пол. „Занять позиции“, — тихо скомандовал Алексей. Наружная группа поползла, а через три минуты поползли и мы. Все это время он не снимал наушники.

Удар ногой в дверь, и мы внутри. В холле вся компания была в сборе. Я отметил, что они все были без оружия, но меня это не смутило, палец сам нажал на спусковой крючок.

„НЕТ, Я НЕ ЗВЕРЬ. Я НЕ ВЕРЮ В БОГА. НО ЕСЛИ БОГ ЕСТЬ, И ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВОЗДАЕТ ЛЮДЯМ ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ И ПО ИХ ЗАСЛУГАМ, ТО Я СПОКОЕН. Я УВЕРЕН, ЧТО КОГДА НА ТОМ СВЕТЕ МНЕ ДОВЕДЕТСЯ ПРЕДСТАТЬ ПЕРЕД ЕГО СУДОМ, ТО БОГ СКАЖЕТ МНЕ: „СПАСИБО ТЕБЕ, ДЖО, ЗА ТО, ЧТО ТОГДА, В 1946 ГОДУ, ТЫ ХОРОШО СДЕЛАЛ НА ЗЕМЛЕ МОЮ РАБОТУ““.

Джозеф Мальта, (американский палач, исполнивший приговор Международного трибунала в Нюрнберге).

Три струи свинца, беспорядочные движения ликвидируемых, хлопок пробитой пулей бутылки с шампанским, которым, видимо, объекты собирались отметить заключение договора о совместной деятельности. Кажется, все. Снаружи прозвучала короткая очередь. Затем еще одна. Кто-то попытался уйти через окно. Алексей махнул нам рукой. Десятый выскочил на крыльцо. Я за ним. В доме послышались хлопки разрывающихся гранат, и на крыльцо выскочил Алексей. Мы побежали к приближавшемуся автобусу.

Ни один человек не вышел из стоявших поблизости домов. Либо никого не было, либо сработал четко поставленный за годы демократии рефлекс „не высовываться, когда стреляют“.

На базу мы не вернулись. Автобус повез нас в другую сторону, и часа через три мы уже были в доме, где я „казнил“ Лютика и его дружков.

— Ужинать будем? — спросил Алексей, внимательно глядя на нас.

— Обязательно, — сказал я.

„САМАЯ КРУПНАЯ В СТОЛИЧНОМ РЕГИОНЕ - „ПОДОЛЬСКАЯ ГРУППИРОВКА“, В КОТОРУЮ ВХОДЯТ 500 ЧЕЛОВЕК. БЕССМЕННЫЙ ЛИДЕР — СЕРГЕЙ ЛАЛАКИН ПО КЛИЧКЕ ЛУЧОК, КОТОРЫЙ УЖЕ ДАВНО СТАЛ СОЛИДНЫМ КОММЕРСАНТОМ. У „ПОДОЛЬСКИХ“ САМЫЙ БОЛЬШОЙ „ОБЩАК“ — ОНИ ОКАЗЫВАЛИ ПОМОЩЬ МНОГИМ „ЗОНАМ“.

„Комсомольская правда“, 17 января 1997 г.

После ужина Алексей дал нам отдохнуть полчаса, затем начался инструктаж.

— В течение нескольких дней вы будете находиться здесь и приводить в исполнение приговоры преступникам, осужденным секретным трибуналом. Их будут подвозить постоянно. Вывозить трупы будем по ночам. Первая смена ликвидирует объекты, вторая вывозит трупы. Затем меняетесь. Это второй этап операции, в которой мы принимаем участие. Вопросы?“

— Насколько я понимаю, это широкомасштабная операция? — спросил шестой.

— Совершенно верно. Она необходима, чтобы дать стране временную передышку. В ближайшие несколько дней будет ликвидирована часть криминального мира, представляющая наибольшую опасность для населения и экономики. Все, кого будут сюда привозить, совершили преступления, которые, согласно Временному уголовному кодексу, караются смертью. Без ликвидации этих структур какие-либо серьезные экономические преобразования невозможны».

— Нас нет нужды агитировать, — сказал девятый. — По крайней мере, меня. К этому все и шло в течение нескольких лет.

— Может быть, кому-то не хочется выступать в роли палача? — спросил Алексей.

— А мы и есть палачи. Не по своей воле, но палачи, — сказал седьмой и горько усмехнулся.

— Тогда начинаем готовиться. Использовать только револьвер. Удавка и нож сегодня не годятся. На чердаке полиэтиленовые мешки. Сегодня стреляют шестой и седьмой. Остальные пакуют трупы.

В это время за окном послышался звук подъезжающей машины. Мы вскочили. «Сидеть», — скомандовал Алексей и вышел. Через несколько минут он велел нам зайти в одну из комнат и ждать. Мы поднялись на второй этаж, в комнату, где я отлеживался после «боевого крещения» и в которой, судя по всему, побывали и все остальные.

«„ТАГАНСКАЯ“ ОПГ - ПРАКТИЧЕСКИ ЕДИНСТВЕННАЯ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЧАСТИ МОСКВЫ. НАСЧИТЫВАЕТ ДО 100 АКТИВНЫХ УЧАСТНИКОВ, ХОТЯ И СРАВНИТЕЛЬНО МОЛОДАЯ ГРУППИРОВКА — ВЫЯВЛЕНА КАК СООБЩЕСТВО ЛИШЬ В 1989 ГОДУ. НАКОПИВ ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ НА УГОНЕ АВТОМАШИН И НАРКОБИЗНЕСЕ, „ТАГАНСКИЕ“ В БОЛЬШИНСТВЕ СВОЕМ ТОЖЕ ПЕРЕШЛИ В СФЕРУ ЛЕГАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ».

Там же.

Я подошел к окну и отдернул занавеску. Во дворе стоял огромный рефрижератор. Возле него с автоматами несколько человек в милицейской форме. Из рефрижератора прыгали на землю люди со скованными назад руками, которых по двое уводил один из охранников. Мои товарищи смотрели на меня с явным неодобрением. Я задернул занавеску и отошел от окна.

Да, как правильно сказал девятый, к этому все и шло. Рано или поздно государство было вынуждено начать чистку общества. И все мы морально были готовы принять участие в этом не потому, что убили наших близких, а потому, что «демократический режим» непреднамеренно вызвал эту моральную готовность своей политикой, создающей беспредел бандитского государства. То возмущение, которое копилось в психике людей годами, переросло в конце концов в затаенную злобу, дремлящую где-то в подсознании до поры до времени. Достаточно легкого толчка, и она выходит на поверхность.

Но ведь это делается в секрете от общества, как я понимаю. Неужели президент, без санкции которого такая операция невозможна, не боится, что это станет всем известно? Черт его знает, я лично никогда никому не расскажу, что работал палачом. Ведь о том, что происходило в действительности в стране в тридцатые годы, а тогда «вычистили» миллионы, мы узнали только в период перестройки.

Интересно, чем сейчас занят тот парень в маске, что вчера, точнее уже позавчера, вещал с телевизионного экрана. Наверное, пакует трупы. Вдруг меня словно стукнуло по голове. Да у него же был голос Алексея. Ну да, и жест тот же, когда говорит. Постукивает ладонью по столу или по колену.

«„ЛЮБЕРЕЦКАЯ“ ОПГ, СЧИТАВШАЯСЯ КОГДА-ТО ОДНОЙ ИЗ ВЛИЯТЕЛЬНЫХ В МОСКОВСКОМ РЕГИОНЕ, СЕЙЧАС ПЕРЕСТАЛА СУЩЕСТВОВАТЬ КАК ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ. ПО СТРУКТУРЕ РАЗДЕЛИЛАСЬ НА НЕСКОЛЬКО ПОДГРУППИРОВОК — ЧИСТО „ЛЮБЕРЕЦКАЯ“, „ЛЫТКАРИНСКАЯ“, „ДЗЕРЖИНСКАЯ“, „МАЛАХОВСКАЯ“. „ЛЮБЕРЕЦКАЯ“ ОПГ НАСЧИТЫВАЕТ ДО 150 АКТИВНЫХ УЧАСТНИКОВ. ВСЕ ЛИДЕРЫ ВЫШЛИ ИЗ ПЕРВОЙ КОМАНДЫ „КАЧКОВ“, ОСНОВАННОЙ В 1981 ГОДУ. К НЫНЕШНЕМУ ДНЮ ПОЧТИ ВСЕ ПРОШЛИ ТЮРЕМНЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ, НАБРАЛИСЬ ВОРОВСКОГО ОПЫТА. ЛИДЕРЫ — СЕРГЕЙ АКСЕНОВ (КЛИЧКА АКСЕН), СИДЕЛ ЗА ВЫМОГАТЕЛЬСТВО, ОН БЫЛ В ТЕСНОЙ СВЯЗИ С НЕБЕЗЫЗВЕСТНЫМ ОТАРИ КВАНТРИШВИЛИ, А ТАКЖЕ СЕРГЕЙ ЗУБРИЦКИЙ (КЛИЧКА ЗУБР ЗУБОК), СИДЕЛ ЗА ПОКУШЕНИЕ НА УБИЙСТВО, СЕРГЕЙ ЛАЗАРЕВ (ЛАЗАРЬ), ВАДИМ ВОРОНИН (ВЛАДИК-ВОРОНА), НЕ ТАК ДАВНО ПРОИЗВЕДЕННЫЙ В „ВОРА В ЗАКОНЕ“ РАВИЛЬ МУХАМЕТШИН (МУХА). В КАЧЕСТВЕ „КРЕСТНЫХ ОТЦОВ“ ВЫСТУПАЛИ РАМЕНСКИЙ „ВОР В ЗАКОНЕ“ ОЛЕГ ШИШКАНОВ (ШИШКИН), КРИМИНАЛЬНЫЕ „АВТОРИТЕТЫ“ АЛЕКСАНДР БОБЫЛЕВ (КЛИЧКА РАУЛЬ, ПАПА) И АЛЕКСЕЙ НЕГОДЯЕВ ПО КЛИЧКЕ НЕГОДЯЙ».

Таи же.

Дверь открылась, и вошел Алексей. Кивком головы пригласил следовать за собой. Когда мы спускались по лестнице, был слышен звук уезжающей машины.

— Работаем быстро. Машины будут подъезжать с интервалами сорок-пятьдесят минут. Шестой и седьмой в камеры. Клиенты ждут. Остальные за мешками на чердак. Но сначала примите эти таблетки.

Андрей вынул из кармана деревянную коробочку. Одну таблетку проглотил сам, затем вручил каждому из нас.

— Это для бодрости. Работать всю ночь. Начинайте.

Двое вынули револьверы и стали спускаться в подвал.

Мы же поднялись на чердак, где обнаружили огромную кипу полиэтиленовых мешков. Взяли по пять мешков и спустились в холл. Алексей стоял у окна и смотрел на двор, поглядывая на часы. Мобильный телефон, висевший у него на поясе зазвонил. «Алло. Привет. Понял».

Он повернулся к нам: «Поторопитесь, машина уже идет».

Я посмотрел на часы. Два утра. Интересно, здесь тоже все распланировано до минуты?

Шестой и седьмой поднялись из подвала. Лица не выражали ничего, но глаза горели жестоким огнем. «Интересно, у меня тоже такой взгляд?» — подумал я, вспомнив своего зама.

— Шестой и седьмой наверх. Остальные за мной, — сказал Алексей и начал спускаться в подвал. Мы схватили мешки и устремились за ним.

Двери камер были распахнуты. В первой валялись семь трупов. Во второй шесть. В третьей десять. Я отметил, что на трех трупах была милицейская форма. Все с простреленными головами, все лица искажены животным страхом.

— Не подскользнитесь. Наручники снять. Молнии застегивайте не до конца, — сказал Алексей.

Мы стелили мешки на пол, укладывали трупы и застегивали молнии, оставляя зазор сантиметров в десять. Я понял, что могилой их будет, как и у Лютика, Финский залив. Зазор нужен для того, чтобы мешок заполнился водой.

Вскоре все трупы были упакованы. Вместе с Алексеем мы перетащили их в торцевую камеру, в которой оказалась еще одна железная дверь, и уложили штабелями. Алексей все время посматривал на часы.

— Наверх, — скомандовал он, когда все было сделано.

Мы поднялись в «мою» комнату, где шестой и седьмой сидели в креслах. Шестой держал в руке «бульдога», а седьмой разглядывал что-то в руке. Я подошел поближе. Седьмой закрыл гоновский медальон и повесил его на шею.

Внезапно я ощутил мощный прилив бодрости. Таблетка начала действовать. Надеюсь, что Алексей всучил нам не наркотик. Я попытался разобраться в своих ощущениях. Больше всего я боялся собственного равнодушия. Где-то я читал, что равнодушное отношение к подобного рода работе есть верный признак того, что человек превратился в робота. На всякий случай я, как и седьмой, достал медальон, посмотрел в глаза жене и дочери и с удовлетворением отметил, что эмоции присутствуют. Все, кроме шестого, как по команде, вынули медальоны.

За окном послышался шум мотора, и через десять минут в комнату вошел Алексей.

«В СФЕРУ ИНТЕРЕСОВ АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ ОПТ ВХОДИТ НЕЗАКОННЫЙ ОБОРОТ НАРКОТИКОВ, АВТОБИЗНЕС, АЗАРТНЫЕ ИГРЫ, МОШЕННИЧЕСТВО. К ИХ СФЕРАМ ВЛИЯНИЯ ОТНОСЯТСЯ СТАВШИЕ „НАРКОБАЗАМИ“ СЕВЕРНЫЙ, ЧЕРЕМУШКИНСКИЙ И ЦАРИЦЫНСКИЙ РЫНКИ. ПОД КОНТРОЛЕМ ПОЧТИ ВСЯ ТОРГОВЛЯ ЦВЕТАМИ И ЭКЗОТИЧЕСКИМИ ФРУКТАМИ»

Там же.

Работали всю ночь. Несмотря на таблетку, к шести утра, когда прибыла последняя машина, я уже еле держался на ногах. «Спать», — приказал Андрей. Мы проспали до вечера. С наступлением темноты Алексей повел нас в торцевую камеру, которая была забита штабелями трупов и отпер дверь. Она вела в подземный гараж, где стоял крытый грузовик. Мы стали загружать трупы. Кузов, когда мы закончили, был забит до отказа.

Алексей открыл ворота и, когда машина уехала, (бросать их в залив будут другие) скомандовал, посмотрев на часы: «Все наверх. Стреляют восьмой и девятый. Остальные пакуют. Десятый, руководите».

«- ВЫ ДОСТАТОЧНО ХОРОШО ЗНАЕТЕ СОВРЕМЕННУЮ ОРГАНИЗОВАННУЮ ПРЕСТУПНОСТЬ?

— НЕ ПРОСТО ХОРОШО! Я МОГ БЫ ВАМ НАЗВАТЬ ПО ФАМИЛИИ ТЕХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ КОНТРОЛИРУЮТ НАРКОТИКИ В РОССИИ, ОСУЩЕСТВЛЯЮТ ЗАКАЗНЫЕ УБИЙСТВА. НО НЕ ПОТОМУ, ЧТО Я ТАКОЙ ГЕНИЙ СЫСКА. ФАМИЛИИ ЗНАЕТ ЛЮБОЙ ХОРОШИЙ ОПЕРАТИВНИК. СКАЖУ БОЛЬШЕ. В СЕЙФАХ ОРГАНОВ УЖЕ ЛЕЖАТ ЦЕЛЫЕ СПИСКИ „КРУТЫХ“ БАНДЮГ И ИХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ. ЛЕЖАТ ИХ АДРЕСА И ЯВКИ. МЫ ЖДЕМ ТОЛЬКО ОДНОГО — ВЛАСТИ ДОЛЖНЫ ДАТЬ „ДОБРО“!

— ТО ЕСТЬ ВЫ ИМЕЕТЕ В ВИДУ „ДОБРО“ НА АРЕСТЫ БЕЗ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ?

— ДОКАЗАТЕЛЬСТВА БУДУТ. НО НА КАКИХ-ТО, СЛИШКОМ ЗАРВАВШИХСЯ, У НАС УЖЕ ТОГДА БЫЛО ДОСТАТОЧНО МАТЕРИАЛОВ. МОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ, ЧТО ИМЕЕТСЯ СЕЙЧАС. ОРГАНЫ ЧЕГО-ТО ВЫЖИДАЮТ, Я НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ ЧЕГО. МОЖЕТ БЫТЬ СМЕНЫ ВЛАСТИ».

Из интервью с отставным полковником милиции.

«Мир новостей», 10 февраля 1997 г.

 

7. ВСТРЕЧА В ИТАЛИИ

Мы работали, как каторжники, четыре дня, точнее, четыре ночи. Перед смертью объекты вели себя по-разному. Одни находились в прострации, другие — вопили, как резаные, третьи (таких было единицы) — принимали смерть достойно, с непроницаемыми лицами. Публика была разношерстная. Были и респектабельные джентльмены, и «крутые» с дегенеративной внешностью (эти, как правило, визжали). Человек двадцать были в милицейской или омоновской форме.

Утром пятого дня после очередной загрузки трупов в крытую машину Алексей вместо того, чтобы отправить нас спать, собрал в холле.

— Операция окончена. Сейчас вас всех развезут по домам. Кто нуждается в отдыхе или лечении? Кто решил выйти из ГОН?

Желающих не было. Очень может быть, потому что все мы зверски устали и соображали очень медленно.

— Тогда на выход. В автобус. Назовите водителю адреса, куда вы хотите, чтобы вас доставили. До встречи.

Все встали и направились к выходу. Я задержался и подошел к Алексею, который устало развалился в кресле.

— Вы действительно готовы стреляться с Басаевым? — спросил я.

Лицо Алексея не изменилось. Несколько секунд он сидел, устремив взгляд в пол, затем поднял голову и посмотрел мне в глаза. Впервые за время контакта в его холодных серых глазах было что-то вроде интереса.

— Если бы вы были моложе, из вас мог бы получиться неплохой профессионал, восьмой.

Я повернулся и пошел на выход.

Двое суток не выходил из дома. Из телевизионных программ я узнал, что за те пять дней, что я «работал» на базе, имела место всероссийская разборка в криминальном мире. Количество убитых и бесследно исчезнувших оценивалось более чем в семьдесят тысяч человек. Уничтожено огромное количество банкиров и коммерсантов. Я понял, в какой по масштабам операции мы принимали участие. Да, чего нам не хватало многие годы, так это Темной Лошадки. Я вспоминал дискуссии «теоретиков» о методах борьбы с криминалитетом. Духовность, красота, религия, экономические мероприятия, правовая реформа. А все оказалось до тошноты примитивно. Бац, бац. Пять дней и все кончено. Продолжайте дискутировать, господа.

«СОВЕТ ФЕДЕРАЦИИ ПРИНЯЛ К СВЕДЕНИЮ ДОКЛАД ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА РФ ЮРИЯ СКУРАТОВА О СОСТОЯНИИ ЗАКОННОСТИ И ПРАВОПОРЯДКА В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ И О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ ПО ИХ УКРЕПЛЕНИЮ, ПОДДЕРЖАЛ ЕГО ПРЕДЛОЖЕНИЕ О РАЗРАБОТКЕ КОНЦЕПЦИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ ПО БОРЬБЕ С ПРЕСТУПНОСТЬЮ, ПОТОМУ ЧТО „КРИМИНОГЕННАЯ ОБСТАНОВКА В СТРАНЕ ОСТАЕТСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НАПРЯЖЕННОЙ“, И ПОТРЕБОВАЛ „РЕШИТЕЛЬНОЙ АКТИВИЗАЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ И ОБЪЕДИНЕНИЯ УСИЛИЙ ВСЕГО ОБЩЕСТВА В БОРЬБЕ С ПРЕСТУПНОСТЬЮ“».

«Сегодня», 14 февраля 1997 г.

Анализируя исторические эпохи в бытность свою историком, я уже давно пришел к выводу, что для любого нового режима, чтобы не развалиться, первым делом необходимо создать бесперебойно работающую государственную машину подавления собственного народа. На первом этапе функционирования этой машины она может столкнуться с остервенелым сопротивлением различных слоев общества, однако, если машина выстоит, то, за редким исключением, психология общества примирится с ее существованием и общество само станет частью этой машины.

Я помнил, как открыто описывала пресса и показывало телевидение весь беспредел, творившийся в России в девяностых годах. Беспредел чиновничий, бандитский, бандитско-чиновничий. Сначала это вызывало возмущение, потом мало-помалу СМИ приучили общество к тому, что это является неотъемлемой частью нашей жизни, и что бороться с этим бессмысленно. И это, как я понимал теперь, была именно та машина, которая обеспечивала сохранность режима. Неясно было только одно. Создали ли эту машину люди, или она возникла самостоятельно. Но, если у нее были создатели, то они допустили ошибку в расчетах, которая сейчас начинает им аукаться. Они не учли, что вся эта информация год за годом откладывалась и накапливалась в подсознании огромной массы людей, формировала тайную психическую установку, и что было достаточно одного толчка, чтобы эта информация приобрела характер конкретных действий.

Я вспомнил, как мой дед рассказывал мне о первых месяцах войны, когда немецкая военная машина неумолимо продвигалась на Восток, перемалывая все, что попадалось ей на пути. Молодые необстрелянные солдаты психологически не допускали возможности сопротивления этой машине. Но не допускали только до тех пор, пока не находился кто-то, кто с помощью обычной бутылки с зажигательной смесью показывал им, что немецкие танки могут гореть так же успешно, как и советские. И Темная Лошадка оказался именно этим «кто-то». И он сумел создать машину, которая сейчас перемелет в муку очень многое и очень многих. И это было неизбежным. Это было запрограммировано уже тогда, когда прежний режим создавал свою машину.

Вечером второго дня зазвонил телефон. Это звонил Николаев.

— Алло. Привет. Хорошо, что застал тебя дома.

— Ты звонил?

— Да. Визы получены. Ты поедешь?

Я вспомнил, что месяц назад мы получили приглашение от одной итальянской фирмы посетить ее завод и ознакомиться с отделочными материалами и сантехникой. Поскольку подрядов набралось много, то мы подсчитали, что есть смысл закупить партию материалов непосредственно у производителей. Мы списались с итальянцами, немцами и финнами. Первыми прислали предложения итальянцы, и Николаев начал тут же оформлять визы для меня и для себя.

— Конечно. Только все руководство ты бери на себя. Я только подписывать контракты буду.

— Чертаменто, — сказал Николаев, который сразу же после получения ответа из Италии купил самоучитель итальянского языка.

Через несколько дней мы уже были в Милане. По договоренности Николаев с переводчиком проводил переговоры с партнерами, мотался по их магазинам и заводам. Я же решил расслабиться.

Мы остановились в маленьком четырехзвездочном отеле на Виа Медичи недалеко от миланского собора. Взяв карту города, я шатался по улицам, сидел в крошечных кафе, отстоял несколько часов в соборе. Меня поразила разница между итальянскими соборами и православными российскими и, в особенности, разница между паствами. В отличие от российской паствы, в молитвах итальянцев чувствовалась какая-то искренность и близость к Богу. Наши же, в сравнении с католиками, выглядели какими-то язычниками, не понимающими, кому они молятся и зачем.

Постояв в соборе, я направился к огромному средневековому замку-крепости, башни которого были видны с Соборной площади. Стояла теплая осень, и толпы туристов бродили по территории замка. Я вышел в парк. На траве то тут, то там валялись сонные, ленивые молодые люди. Купив в вагончике банку пива, я тоже распластался на траве. Обстановка навевала покой и лень. Прихлебывая пиво, я смотрел в небо.

Внезапно кто-то растянулся на траве рядом со мной. Я недовольно покосился на неожиданного соседа и сел. На траве, облокотившись на локоть, лежал Кот.

— Какая встреча, — лениво произнес он.

— Какими судьбами?

— В командировке. Вот выдался свободный часок, решил побродить по парку. Иду и вижу, что ты здесь загораешь. Где остановился?

— В «Корробьо», а ты?

— Я на частной квартире. Недалеко от тебя. А ты-то что здесь делаешь? Турист?

— Не. По делам бизнеса.

— Пошли погуляем.

Мы поднялись и, выйдя на аллею, побрели в противоположную сторону от замка. В глубине парка народу было очень мало. На лавочках в отдалении от аллеи, по которой прогуливались мы, сидели женщины с детьми да пара девиц с собаками на газонах.

— Та операция, в которой я принимал участие, — спросил я, что, покончила с преступностью в России?

Кот присвистнул:

— Господь с тобой. Чтобы покончить с криминалитетом, нужно пол-России истребить.

— Какой же в ней был смысл?

— Во-первых, разрядить обстановку. Сейчас нечисть поприутихнет на некоторое время, а это даст нам возможность слегка подрегулировать экономику и финансы. Во-вторых, деньги. Теперь на борьбу с преступностью есть деньги.

— Преступные деньги?

— Угу. Тебя это коробит?

— Нисколько. Здесь так: или мы их, или они нас.

— Во, во. Слушай, ты мне нужен до зарезу.

— Я в твоем распоряжении. Что делать, кого мочить? И где, здесь или в Палермо?

— Ты не понял. Ты мне нужен для более квалифицированной и эффективной работы. Давай пойдем посидим где-нибудь. Поболтаем.

— Пошли. Я весь день свободен.

Мы повернули назад и пошли в направлении к замку. Навстречу нам шел человек в светлом костюме с портфелем в руках. Я внутренне почувствовал, как Кот вдруг напрягся. По мере того, как незнакомец подходил к нам, шаг его замедлялся. Наконец мы остановились метрах в трех друг от друга. На лице незнакомца (это был мужчина лет сорока пяти) появилось изумление, которое постепенно перешло в выражение ужаса.

— Сидоренко? Тебя же…

Я посмотрел на Кота. На его лице заиграла радушная улыбка, а в руках невесть откуда появилась авторучка. Я сразу же понял, что это за авторучка. Понял это и незнакомец. Он выставил вперед руку, как бы защищаясь: «Нет, нет. Не надо!». Раздался щелчок и мужик повалился на землю. Кот схватил меня за рукав и потащил через газон в сторону от аллеи. Несколько минут мы бежали, пока не выскочили где-то сбоку от замка. Перешли на шаг. Я не задавал вопросов, пока мы не расположились за столиком небольшого ресторанчика возле собора.

— Ну-с, господин Сидоренко, поясните, что это все значит и что вы хотите от меня.

— Сидоренко больше нет. Помощника президента для особых поручений Сидоренко Константина Павловича убили несколько дней назад. Взорвали вместе с машиной. Есть Константин Павлович Сидоркин, генеральный директор торгово-производственного объединения «Центр».

— Оно здесь, в Италии?

— Оно в нескольких странах, но штаб-квартира в Москве.

«ОБЪЕМ ТЕНЕВОЙ ЭКОНОМИКИ ДОСТИГ 40 % ВВП. 80 % ГОЛОСУЮЩИХ АКЦИЙ ПРИ ПРИВАТИЗАЦИИ ПЕРЕШЛИ В РУКИ ОТЕЧЕСТВЕННОГО И ИНОСТРАННОГО КРИМИНАЛЬНОГО КАПИТАЛА.

СРЕДНЕГОДОВОЙ ПРИРОСТ РЕГИСТРИРУЕМОЙ ПРЕСТУПНОСТИ В СФЕРЕ ЭКОНОМИКИ — 12, 5 %. ОТМЕНА КВОТИРОВАНИЯ ПРИВЕЛА К РОСТУ ЧИСЛА КРИМИНАЛЬНО ОРИЕНТИРОВАННЫХ ФИРМ, ВНЕДРЯЮЩИХСЯ В „ЛЕГАЛЬНЫЙ БИЗНЕС“. ДОЛЛАРЫ И ДЕНЕЖНЫЕ СУРРОГАТЫ ОБРАЗОВАЛИ „ПАРАЛЛЕЛЬНУЮ ДЕНЕЖНУЮ СИСТЕМУ ТЕНЕВОЙ ЭКОНОМИКИ… НЕ ПОДВЕРЖЕННУЮ ГОСУДАРСТВЕННОМУ КОНТРОЛЮ“».

Из доклада министра, внутренних дел А. Куликова.

«Известия», 6 февраля 1997 г.

— Если ты хочешь привлечь меня к своему бизнесу, то напрасно. Мой идет успешно. Очень успешно. Нет смысла что-то менять.

— Бизнес — это только верхушка айсберга, именуемого объединением «Центр». В действительности «Центр» — это проект.

— Проект чего?

— Проект сохранения России. Прежде чем ты примешь решение, я хочу вкратце описать тебе ситуацию, сложившуюся сейчас у нас в стране, и комплекс мероприятий, который мы собираемся провести, дабы ее изменить. Ты помнишь беседу с Кардиналом?

— Каким Кардиналом?

— Так мы называем Николая Ивановича, с которым я тебя знакомил.

— Ну?

— Так вот.

Кот задумался на несколько минут. Я не торопил его. Официант принес вино и разную закуску. Кот разлил вино по бокалам, пригубил свой и продолжил.

— Я хотел бы, чтобы ты представил в полном объеме ту катастрофу, которая обрушилась на нашу страну. Не буду тебе описывать, как это происходило на исторической сцене, ты это знаешь не хуже меня. Расскажу, что было за кулисами. Власть в стране в девяносто первом году захватила группа людей. Не пытайся угадать кто эти люди. Ты их не знаешь. Все, кто сидел на политическом Олимпе, начиная с прошлых президентов и кончая членами правительства и депутатами Федерального Собрания являлись либо куклами, не представляющими, что они творят и на кого работают, либо шестерками, получающими огромные деньги путем разграбления государства, на что хозяевами им были даны соответствующие разрешения, а также предоставлена защита от закона и от общества.

* * *

«НЕСКОЛЬКО ДРУГИХ ОБИДНЫХ ПОРАЖЕНИЙ В ЗАВЕРШАЮЩЕМСЯ ГОДУ ПОТЕРПЕЛА ДЕМОКРАТИЯ ВМЕСТЕ С ДВУМЯ ДРУГИМИ ЕЕ НЕПРЕМЕННЫМИ ЭЛЕМЕНТАМИ — ОБЩЕСТВЕННЫМ МНЕНИЕМ И „ЧЕТВЕРТОЙ ВЛАСТЬЮ“. ВЫЯСНИЛОСЬ, НИКАКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ СКАНДАЛЫ И РАЗОБЛАЧЕНИЯ НЕ В СИЛАХ ПРЕРВАТЬ КАРЬЕРУ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ ЧИНОВНИКОВ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ЭТОГО НЕ ЗАХОЧЕТ ЛИЧНО ПРЕЗИДЕНТ. ВЛАСТЬ НЕ БОИТСЯ ОБЩЕСТВА И НЕ СЧИТАЕТСЯ С ЕГО ПОЗИЦИЕЙ. ЗАОДНО ОНА НА УДИВЛЕНИЕ МАЛО ДЛЯ ДЕМОКРАТИЗИРУЮЩЕЙСЯ СТРАНЫ ОБРАЩАЕТ ВНИМАНИЕ НА СМИ».

«Независимая газета», 31 декабря 1996 г.

Но это само по себе не так страшно. Страшно другое — последствия методов захвата власти этими людьми. А дело было так. В конце семидесятых и мы, и американцы пришли к выводу, что ядерное оружие — это уже вчерашний день. В ядерной войне, это ясно любому школьнику, победителей быть не может. Поэтому победителем в третьей мировой мог стать только тот, кто создал бы более совершенное оружие массового поражения, причем такое оружие, которое бы не оказывало катастрофического воздействия на окружающую среду и не поражало свои войска и население своей страны. Таким оружием могла стать только психотронная техника. Началась активная работа по созданию псиоружия.

К концу восьмидесятых годов и мы, и американцы уже имели спинорно-торсионные и СВЧ-генераторы, которые могли свободно пробивать любую защиту и поражать людей на расстоянии. У нас это оружие контролировалось маршалом Ахромеевым, у американцев — генералом Крау. После захвата власти в 1991 году люди, совершившие захват, первым делом уничтожили Кручину, который являлся носителем информации о финансах победителей, и Ахромеева, который располагал всей информацией о психотронном оружии. Это было очень важно, так как это оружие планировалось использовать против граждан своей страны. В прессе, естественно, все преподносилось как самоубийство.

У псиоружия был существенный недостаток. Оно не подчиняло, а разрушало нервную систему поражаемых. Для ведения боевых действий против войск противника, то есть для решения внешних задач, это вполне подходило. А вот для решения задач внутренних, а именно — захвата и удержания власти путем массового зомбирования населения, не совсем. Тогда специалистами, которых, как ты помнишь из лекции Кардинала, мы называем кукловодами, была задействована следующая модель. Комбинированная. Нанесение по населению России ударов псиоружием и разрушения их центральной нервной системы до определенного уровня, мало влияющего на физиологию, хотя и разрушающую ее в определенных пределах. То есть до потери психической сопротивляемости вербальному внушению. Остальное делали средства массовой информации. С конца восьмидесятых годов секретные станции, дислоцировавшиеся на западной части территории России, на территориях Украины и Белоруссии, оснащенные психотронными генераторами, начали систематически облучать население этих территорий. В результате к девяностому году психический иммунитет населения этих стран был значительно снижен. Одновременно с психотронными ударами по населению наносились информационные удары средствами массовой информации.

«НЕ НАДО ЗАБЫВАТЬ И О СПЕЦИФИКЕ НАШЕЙ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ, ВЕСЬМА НЕСОВЕРШЕННОЙ И УСЛОВНОЙ. ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО ПРОЦЕССОМ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ВОЛЕИЗЛИЯНИЯ МОЖНО УПРАВЛЯТЬ, ИСПОЛЬЗУЯ ОТНЮДЬ НЕДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ, ПРЕЖДЕ ВСЕГО АНГАЖИРОВАННОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ. НО ЭТО ОБОЮДООСТРОЕ СРЕДСТВО: СЕГОДНЯ ТВ ОБЪЯСНЯЕТ НАРОДУ, К КОМУ ЛЕЖИТ ЕГО НАРОДНОЕ СЕРДЦЕ, ЗАВТРА НАРОД ГОЛОСУЕТ, А УЖЕ ПОСЛЕЗАВТРА ВОПРОШАЕТ: „А ЧЕГОЙ-ТО Я СДЕЛАЛ, Е-МОЕ?“»

«Независимая газета», 11 февраля 1937 г.

В девяносто первом году, когда подавление психоиммунитета населения территорий, подвергшихся облучению, достигло нормы, кукловоды физически устранили Ахромеева и законсервировали станции. До следующих выборов. Но результат, как я уже говорил, оказался ужасным даже по оценке кукловодов. Действуя методом тыка, они воздействовали на подсознание миллионов людей, в результате чего ко второй половину девяностых годов семьдесят процентов населения оказались психически больны. С точки зрения ортодоксальной психиатрии люди были здоровы. Но в действительности псиоружие разрушило в психике людей блокировки рада инстинктов, установленные природой. Сейчас наши ученые пытаются установить, повлияло ли излучение генераторов на генную структуру. Если нет, то положение можно спасти. Если да — России кранты.

В результате разрушения блокировок у одних сильно снизился инстинкт самосохранения и развился инстинкт агрессии. До дикого, неуправляемого уровня. Ты и твои коллеги по ГОН стали жертвами именно таких людей, которые в свою очередь являются жертвами кукловодов. У других инстинкт самосохранения, наоборот, зашкалил выше нормы, что вылилось в довольно мерзком феномене. Люди потеряли над собой контроль, соприкасаясь с деньгами, в результате чего наступил крах экономики, поскольку система управления экономикой оказалась сориентированной на насыщение психически больных чиновников всех рангов. Кукловоды создавали государственный криминалитет в лице уголовников и чиновничества с целью создания социальной опоры своего режима. Но процесс принял неконтролируемый характер.

«ОНА, ЭТА ВЛАСТЬ, НЕУЯЗВИМА ИМЕННО В СИЛУ ТОГО, ЧТО ЛЕГИТИМИЗИРОВАЛА ВСЕ СПОСОБЫ ПРОТЕСТА ПРОТИВ СЕБЯ, РАЗРЕШИЛА МАКСИМАЛЬНУЮ КРИТИКУ СЕБЯ  И, РАЗРЕШИВ, ВЫРАБОТАЛА К ЭТОМУ ИММУНИТЕТ. ПОХОЖЕ, ВЛАСТЬ ДОБИЛАСЬ ТОГО, ЧТО В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ СДЕЛАТЬ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ — В РОССИИ НЕЧТО МОЖЕТ ТОЛЬКО ПРОИЗОЙТИ. МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ ПУГАЧЕВСКИЙ БУНТ, ЭПИДЕМИЯ ЧУМЫ, ГОЛОД, ЧЕРНОБЫЛЬ… И ТО, ЧТО МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ, — ПРОИЗОЙДЕТ, МЫ ЭТО ЕЩЕ УВИДИМ…».

«Независимая газета», 11 февраля 1997 г.

Сейчас наши ученые работают день и ночь, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Пока мы только нашли лекарство, способное притормозить процесс.

Кот замолчал и задумался. Я пытался переварить полученную от него информацию. Должен сказать, что в душе у меня зародился скепсис, поскольку сам я не ощущал на себе воздействие псиоружия и СМИ, разве что боязнь смерти исчезла. Но я это относил не к воздействию генераторов, а к смерти семьи. Однако, фокус, который мне показал Николай Иванович, именуемый Кардиналом, заставлял задуматься. Кот словно прочитал мои мысли.

— Ты, наверное, думаешь, что я сгущаю краски, поскольку сам ты не считаешь себя жертвой псиоружия.

— Честно говоря, никогда не испытывал на себе его воздействия.

— Испытывал. Только не знал, что это псиоружие. Торсионные поля вызывают головную боль, повышение артериального давления, боли в мышцах и в половых органах. И если, ощутив эти эффекты, ты обратишься к врачу, тот не найдет причину, так как для традиционной медицины ты здоров. Температура нормальная, анализы тоже, сердечко бьется ровно. И только по прошествии нескольких лет, когда у тебя найдут злокачественное образование, поражение сердечно-сосудистой системы, болезнь мозга или опорно-двигательного аппарата, врачи скажут, что ты болен, но никогда не поймут, что это — результат воздействия спинорно-торсионных полей.

«…И ТЕПЕРЬ ВОПРОС В ТОМ, НУЖЕН ЛИ ЕЛЬЦИН ОБЪЕДИНЕННОЙ НОМЕНКЛАТУРЕ. ОН НУЖЕН НОВОМУ КЛАССУ ПОСТОЛЬКУ, ПОСКОЛЬКУ В ФИГУРЕ ОФИЦИАЛЬНОГО ГЛАВЫ ГОСУДАРСТВА ЛОКАЛИЗУЕТСЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ И ОН СПОСОБЕН ВЫПОЛНЯТЬ РОЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРИКРЫТИЯ НЕКИХ СКРЫТЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ И ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНТЕРЕСОВ».

«Независимая газета», 11 февраля 1997 г.

Ты помнишь президентские выборы 1996 года? Тогдашний победитель просуществовал очень недолго, а последние годы своего правления вообще был неспособен принимать самостоятельные решения, так как подвергся обработке генераторами еще в 1990 году, когда кукловоды приступили к подготовке его амплуа президента независимой России. Его сменщик, премьер, ставший президентом, был дееспособным только полтора года, а затем загнулся. Почему? Потому что подвергся облучению в 1993 году.

— А управляли ими кукловоды?

— Да, но не напрямую, а через ассистентов, которые занимали должности вице-премьеров, помощников президента и так далее.

— Ну, так этих кукловодов нужно немедленно отстреливать.

— Согласен. Но сначала их нужно выявить.

— Вы их не знаете?

— Пока нет. Хотя ниточки к ним кое-какие сохранились.

— Почему сохранились? Их уничтожали?

— Разумеется. Сразу же, как только кукловоды поняли, что допустили ряд просчетов, результатом которых наш приход к власти стал неизбежным, они начали рубить концы. Но кое-какие мы успели ухватить.

Внезапно я почувствовал легкий страх. Даже не страх, а какое-то смутное беспокойство. Впервые с момента гибели семьи. Быстро проанализировав источник, я в упор посмотрел в глаза Коту.

— Ты хочешь о чем-то спросить?

— Да, только вопрос… — я замялся.

— Спрашивай. Спрашивай как можно больше. Если решишь стать одним из нас, у тебя не должно быть ни тени сомнений.

— А ты уверен, что вами не управляют кукловоды?

— Уверен, — улыбнулся Кот.

— Почему?

— Хотя бы потому, что мы их ищем, чтобы уничтожить. Кроме того, у нас есть специалисты, способные определить, болен ты или здоров. В том эшелоне, в котором нахожусь я, — все здоровы.

— Значит, у вас есть и больные?

— Конечно. Только их психическое заболевание направлено в нужное русло.

— Я тоже болен?

Кот сочувственно посмотрел на меня и опустил глаза.

— Я не могу тебе лгать. Сам подумай, может ли психически здоровый человек заниматься тем, чем занимался ты неделю назад? Но ты болен не в результате воздействия псигенераторов.

— А в результате чего? Того, что уничтожили мою семью? (Я почувствовал, что меня начинает трясти. Кот подозвал официанта и что-то сказал ему на итальянском. Тот ушел, но вернулся очень быстро. В его руках был поднос, на котором стоял бокал с коньяком).

— Выпей. Не беспокойся, я не собираюсь тебя спаивать, чтобы осуществить вербовку. Запомни, я был, есть и останусь твоим другом, кем бы ты ни был. Не прощу только предательства. Пей. Сними стресс.

Я залпом хватанул бокал коньяка. Подождал минуту, пока не почувствовал, как тепло растекается по всему телу. Дрожь исчезла. Я опять посмотрел в глаза своему другу, который на этот раз их не опустил.

— Так в результате чего я заболел? И что это за болезнь?

— Я неправильно выразился, быть может. Лучше сказать, что ты не заболел, а просто родился не таким, как подавляющее большинство мужчин. Немножко иная генетическая структура.

— Я что, генетический мусор? — спросил я, вспомнив американскую кинокомедию «Близнецы».

— Нет. Определение таких как ты зависит от обстановки, в которую они попали. Среди тех, кого ты уничтожал, много генетического мусора. Мусором их сделала ситуация, которую создали кукловоды для проведения своих операций по захвату и удержанию власти. Но по генетической структуре они такие же, как ты. У вашего брата так: либо вы мусор, либо мусорщики. Ты — мусорщик. Но я предлагаю тебе завязать с этой работой и переключиться на другую.

— Какую?

— Более интеллектуальную работу по обеспечению выживания российской нации.

— Поиск и уничтожение кукловодов?

— И это тоже. Но это долгое дело. Сейчас нужно притормозить процесс развития психического заболевания общества.

— Что же за лекарство изобрели ваши кардиналы?

— Страх.

— А разве ГОН не достаточно для того, чтобы посеять страх?

— Увы. ГОН могут только обеспечить спокойствие населения на улицах. Для спасения экономики они не годятся.

— Поясни.

— Больны ведь не только те, кого лечат с помощью ГОН. Их не так уж много. И на экономику они практически не влияют. Те, кто разрушает экономику, под статус объекта ГОН не попадают. Их будут лечить другие элементы системы управления, которую мы создаем.

— Что за система?

— Психологическая система управления обществом.

— С помощью страха?

— Увы. Пока только с помощью страха. Но наши специалисты уверены, что это только подготовка к основному курсу лечения.

— Помолчим, — сказал я и принялся за спагетти с креветками.

Мы ели молча, не глядя друг на друга. Кот щедро поливал оливковым маслом все блюда. Когда принесли кофе, я посмотрел на него. Он смаковал глоток за глотком дымящегося напитка (ему, в отличие от меня, принесли большую чашку «экспрессо»), и вид у него был как у человека, который сбросил с плеч тяжелое бремя. Пообедав, мы вышли на улицу и, не сговариваясь, направились на площадь. Сели на ступеньки собора.

— Что я должен делать?

— Ты согласен стать одним из нас?

— Раз спрашиваю, значит, согласен.

— Отлично. Когда ты возвращаешься в Россию?

— Послезавтра.

— В понедельник я буду ждать тебя в Москве. Как приедешь, позвони вот по этому телефону. Это мой мобильный, — он вырвал из записной книжки листок и написал номер.

— Чао. До встречи.

Он хлопнул меня по плечу и встал. Я сидел на ступеньках, провожая его взглядом. Он шел уверенной походкой и скоро скрылся из виду. Я поплелся в гостиницу.

«СЕРЬЕЗНЫЕ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ МЕРЫ НЕОБХОДИМЫ ДЛЯ ПРЕДОТВРАЩЕНИЯ ПРОЦЕССА ДАЛЬНЕЙШЕЙ КРИМИНАЛИЗАЦИИ ЭКОНОМИКИ. ПОЛЬЗУЯСЬ НЕВМЕШАТЕЛЬСТВОМ ПРАВИТЕЛЬСТВА, УГОЛОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ЗАПОЛНЯЮТ ВАКУУМ. ПРИБЕГАЮТ К ТАКИМ КРИМИНАЛЬНЫМ МЕТОДАМ, КАК ЗАКЛЮЧЕНИЕ КОНТРАКТОВ ПОД УГРОЗОЙ ЖИЗНИ ИЛИ СОБСТВЕННОСТИ, ТВОРЯТ НЕЗАКОННОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО, КОНТРОЛИРУЮТ С ПОМОЩЬЮ МАФИОЗНЫХ СТРУКТУР РЯД ВАЖНЫХ СЕКТОРОВ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ, ЗАНИМАЮТСЯ ПОДКУПОМ ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ И Т. П. ТАКИМ ОБРАЗОМ, К СОЖАЛЕНИЮ, В ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ СТЕПЕНИ ПРОИЗОШЕЛ ПЕРЕХОД НЕ К РЫНОЧНОЙ, А К КРИМИНАЛИЗИРОВАННОЙ ЭКОНОМИКЕ.

ГОСУДАРСТВО ДОЛЖНО ДАТЬ ЭТОМУ ОБРАТНЫЙ ХОД И ЛИКВИДИРОВАТЬ РАКОВУЮ ОПУХОЛЬ ПРЕСТУПНОСТИ И КОРРУПЦИИ, ЧТОБЫ СОЗДАТЬ СТАБИЛЬНЫЙ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИЙ КЛИМАТ И ТЕМ САМЫМ СТИМУЛИРОВАТЬ ИНВЕСТИЦИИ И ПРОИЗВОДСТВО. ЭТО ПОТРЕБУЕТ РЕФОРМ В САМОМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ, А ТАКЖЕ РЕШИТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ ПО ФОРМИРОВАНИЮ ЭФФЕКТИВНЫХ ИНСТИТУТОВ, ОТСУТСТВИЕ КОТОРЫХ СОЗДАВАЛО ПОЧВУ ДЛЯ ПРАВОНАРУШЕНИЙ».

Американские экономисты: лауреаты Нобелевской премии Лоуренс КЛЕЙН, Василий ЛЕОНТЬЕВ, Роберт СЛ0У, Джеймс ТОБИН, Кеннет ЭРРОУ.

Профессора: Майкл ИНТРИЛИГЕЙТОР, Маршалл ПОУМЕР.

Российские экономисты, академики РАН: Леонид АБАЛКИН, Олег БОГОМОЛОВ, Дмитрий ЛЬВОВ, Валерий МАКАРОВ, Станислав ШАТАЛИН, Юрий ЯРЕМЕНКО.

«ВЕК», № 1, 1997 г.

 

8. ЛЕКАРСТВО ОТ БЕЗУМИЯ

Вернувшись в Питер, я сразу же взял билет на Москву и поставил в известность компаньонов о том, что ухожу с должности генерального и уезжаю. Это не произвело особого эффекта, поскольку все этого давно ждали. Прощальная пирушка накоротке, заверения в том, что меня всегда ждет мой кабинет, и через несколько часов я уже лежал на верхней полке экспресса по маршруту Санкт-Петербург — Москва.

Итак, кукловоды. Творцы эпох, пропустившие через созданные ими же жернова истории целые народы, среди коих незаметно затесался скромный бывший историк, песчинка в людском море, перемолотая в муку. А сколько еще в этой муке историков, врачей, инженеров? Сколько стариков и старух? Сколько сопляков, сгинувших в Чечне «с улыбкой на устах», при проведении не войсковых, а, как оказалось, финансовых операций? Ну-ну! Не знаю как с кукловодами, но с их шестерками мне, наверное, дадут посчитаться. Пощады не будет.

Внезапно я вспомнил Пинкертона. Его статьи с разоблачением диктатуры и особенно долбание по Темной Лошадке в период избирательной кампании наводило на мысль о том, что Пинкертон — шестерка второго эшелона, добивающая облученных генераторами представителей толпы типа меня. Нет, господин Пинкертон. На крючок свободы и демократии вы меня больше не подцепите. И я вас буду истреблять как взбесившихся собак. За все: за жену и дочь, за стариков и старух, за сопляков, чья кровь и на твоей совести. Жди, Пинкертон. Я уже еду. До встречи.

Москва встретила меня мерзкой погодой. Раскрыв зонтик, я поспешил к ближайшему таксофону. Кот ответил сразу же.

— Ты с вокзала?

— Да.

— Ныряй в метро и приезжай на Третьяковскую. Я буду ждать тебя на выходе.

Вокзал кишел объектами для ликвидации. Дегенеративные морды проскальзывали то тут, то там, но меня они больше не интересовали. Ими пусть занимаются другие. Я купил «Московский комсомолец» и поехал на Третьяковскую. Стоя на эскалаторе, начал читать рубрику «срочно в номер!» Мое внимание сразу же привлекла заметка «Дерзкий побег».

«Вчера ночью из специзолятора „Лефортово“ совершил побег генерал Павел Грачкин, который был арестован две недели назад по подозрению в финансовых махинациях и подпольной торговле оружием в странах бывшего СНГ, в бытность министром обороны России. Информированные источники сообщили, что накануне побега у генерала Грачкина случился сердечный приступ, в связи с чем к нему был направлен врач, который сделал бывшему министру укол, после чего тот уснул. Утром камера генерала оказалось пустой. Начато следствие.

Редакции также стало известно, что в тот же вечер со своей подмосковной дачи исчез бывший заместитель министра обороны генерал Кобцов. Исчезновение двух генералов, по мнению работника военной прокуратуры, пожелавшего остаться неизвестным, имеет тесную связь. Генерал Кобцов, по словам его родственников, ожидал ареста со дня на день. Не исключено, что у героя подавления путча ГКЧП не выдержали нервы и он вульгарно „ударился в бега“».

«ОДНИМ ИЗ САМЫХ БОЛЬШИХ СЕКРЕТОВ НОВОЙ РОССИИ СТАЛА ТОРГОВЛЯ ОРУЖИЕМ. ВЕРНЕЕ, ТО, ЧТО ТОРГОВЛЯ ИДЕТ, ПОНЯТНО БЫЛО ВСЕМ. БЕЗ ПОДОБНЫХ ПОСТАВОК И В ГРУЗИИ, И В КАРАБАХЕ, И В МОЛДАВИИ, И В ЧЕЧНЕ ДРАЛИСЬ БЫ ПАЛКАМИ И КАМНЯМИ. БОЛЕЕ ТОГО, ВО МНОГОМ ЭТИ КОНФЛИКТЫ И ПОДДЕРЖИВАЛИСЬ РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ТОРГОВЛЯ „МАШИНКАМИ СМЕРТИ“ ПРОЦВЕТАЛА И КРЕПЛА. КОНКРЕТНЫЕ ЖЕ ФАКТЫ ОСТАВАЛИСЬ НЕИЗВЕСТНЫМИ».

«Московский комсомолец», 14 февраля 1997 г.

У выхода из метро меня ждал Кот. Судя по веселому лицу, дела его фирмы процветали. Поднабравшись немного опыта в том, что Сидоренко и мои руководители в ГОН называли спецработой, я был немного удивлен, что Кот пришел пешком и без сопровождения. Хотя и допускал, что, чтобы заметить сопровождение, моего опыта было явно недостаточно. Он обнял меня, прижавшись щекой к щеке.

— Пошли. Здесь недалеко. Три минуты ходьбы.

Мы свернули за угол. Я мельком бросил взгляд на крайний дом. Улица Малая Ордынка. Кот молчал всю дорогу, пока мы не вошли во двор большого серого дома, где стоял еще один небольшой особняк явно прошлого столетия. «С этого момента ты не должен удивляться ничему, что увидишь и в чем будешь принимать участие», — сказал он и подвел меня к двери особняка, возле которой была прикреплена табличка: «Частный институт социальных исследований». «Что за институт?» — спросил я. «Научное заведение, одним из спонсоров которого является моя фирма», — ответил он.

Охрана, стоявшая у входа, не обратила на нас никакого внимания. Кот повел меня по коридору налево и зашел в небольшую комнату, которую отпер своим ключом. Сначала я решил, что это его местное рабочее место, так как комната была оборудована как кабинет. Стол с компьютером, «кресло руководителя» финского производства (совсем, как у меня в фирме), высокий стеллаж с книгами шириной во всю стену. Я бухнулся в кресло напротив рабочего стола, но Кот вместо того, чтобы сесть за стол достал из кармана устройство и навел его на стеллаж. Раздался щелчок, и кусок стеллажа отошел от стенки. За ним оказался лифт без двери. Кивком Сидоренко пригласил меня следовать за ним.

Мы спустились на два этажа вниз и пошли по коридорам небольшого лабиринта. Я подумал, что самостоятельно я дорогу обратно не найду. Направо, налево, опять налево. Наконец, Кот толкнул одну из дверей, и мы вошли в его кабинет, оборудованный по последнему слову техники.

Компьютер, селекторная связь, два факса, несколько телефонов, среди которых два, судя по гербам СССР, явно принадлежали к правительственной связи. У стены стоял огромный аквариум с крупными рыбами.

— Садись, — сказал Кот, указав на кресло возле журнального столика. Затем, достав из бара бутылку и две рюмки, разлил коньяк.

— Выпьем за новый этап в твоей жизни, старик. Отметим твое вступление в наш тайный орден.

Мы чокнулись, после чего я сказал:

— Опять орден. А прежний что? Распущен за ненадобностью?

— Прежний орден никогда не будет распущен.

— Только, насколько я понимаю, мы с тобой теперь по одну сторону баррикады, а третий член — по другую.

— Всему свое время. Пинкертон обречен быть с нами.

— Кстати, не объяснишь ли, как можно сбежать из Лефортова?

— Ты имеешь в виду «Мерседеса»? (Так несколько лет назад пресса окрестила тогдашнего министра обороны).

— Его самого.

— А он не сбежал. Он изъят.

— Кем?

— Нами. Сейчас он находится в этом здании. Этажом ниже. И Кобцов там же. Заснули в одном месте, проснулись — в другом. Мы надеемся узнать с их помощью массу интересных вещей, а заодно сделать неплохой бизнес.

«НО „МК“ ИЗ НАДЕЖНЫХ ИСТОЧНИКОВ МИНОБОРОНЫ СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ НЕКОТОРЫЕ ЦИФРЫ, КОТОРЫЕ САМИ ПО СЕБЕ ЯВЛЯЮТСЯ СЕНСАЦИЕЙ. ЕСЛИ ВЕРИТЬ ИСТОЧНИКУ, ТО ЗА 1995–96-Й ГОДЫ И ТОЛЬКО В АРМЕНИЮ БЫЛО ПОСТАВЛЕНО 84 ТАНКА „Т-72“ (ПОЛК), 50 БОЕВЫХ МАШИН ПЕХОТЫ „БМП-2“, ЗАПЧАСТЕЙ НА СУММУ 7 МЛРД. РУБЛЕЙ. И ЧТО ИНТЕРЕСНО: НИ ОДНОГО ДОКУМЕНТА ПРАВИТЕЛЬСТВА, РАЗРЕШАЮЩЕГО И РЕГЛАМЕНТИРУЮЩЕГО ПЕРЕДАЧУ ЭШЕЛОНОВ ТЕХНИКИ, КАК И НИ ОДНОГО РУБЛЯ ЗА „ОДОЛЖЕННЫЕ“ МАШИНЫ ПОКА ОБНАРУЖИТЬ НЕ УДАЛОСЬ».

Там же.

— У меня такое ощущение, что основной бизнес твоего объединения «Центр» — не торговля и производство, а банальный рэкет.

— Ну, я бы не ставил так вопрос. Конечно, рэкет имеет место быть в нашем бизнесе. Куда денешься. Жить-то надо. (Он весело засмеялся). И не только нам, но и государству.

Чтобы работать с нами, тебе нужно будет многому научиться. Причем не только стрельбе из пистолета, но и анализу. В курс твоей подготовку будет входить и новая наука о сущности природы и природных явлений. Эта наука была создана группой наших ученых на базе знаний, которые человечество накапливало тысячелетиями, начиная с шумеров. Как только ты освоишь азы этой науки, тебе многое станет ясно в окружающей тебя невидимой действительности. Для начала скажу только об основном законе природы. Это всемирный, точнее, универсальный Закон Баланса. Кукловоды, которых мы ищем, и найдем, можешь не сомневаться, не владели знаниями об этом Законе. В противном случае они заключили бы массу народа, некоторые из лучших представителей которого сейчас пребывают в стенах этого научного учреждения, а другие появятся здесь в скором времени, в очень жесткие рамки, дабы не потерять контроль за ситуацией. Так вот, наш рэкет — это неизбежное восстановление Баланса. Повторяю, неизбежное. Не было бы нас, были бы другие. Не было бы людей, возникла бы ситуация. Но оставим тонкий мир до тех пор, пока ты не познакомишься с ним поближе.

Насчет этих жадюг в лампасах могу сказать только, что изъятие у них «трудовых накоплений» не есть наша главная цель. Денежки-то мы из них вытрясем, это дело плевое. У нас генералы рыдают как дети (он опять засмеялся), а вот сумеем ли мы выжать из них информацию о тех, кто стоял за кадром, это вопрос. Это большой вопрос.

— Они что, знают кукловодов?

— Не исключено. Они могут знать какого-нибудь Ивана Ивановича Иванова, а вот то, что этот самый Иван Иванович Иванов — кукловод, они не могут даже догадываться. Вот в этом-то и состоит наша главная задача. Вычислить, кто из известных им людей кукловод. Кто дергал за ниточки. А это уже дело далеко не плевое.

«НАПРИМЕР, КОГДА В БАКУ СНЯЛИ С ДОЛЖНОСТИ МИНИСТРА ОБОРОНЫ Р. ГАЗИЕВА, КОТОРЫЙ ЧУТЬ-ЛИ НЕ ЕЖЕНЕДЕЛЬНО ЛЕТАЛ В МОСКВУ С ЧЕМОДАНАМИ ДЕНЕГ, ГРАЧЕВ ЛИЧНО ТРЕБОВАЛ ОТ АЗЕРБАЙДЖАНСКОГО РУКОВОДСТВА ВЕРНУТЬ ЕГО! НАДО ЗАМЕТИТЬ, ЧТО СТАВЛЕННИКИ РОССИЙСКИХ ВОЕННЫХ, КАК ПРАВИЛО, ОКАЗЫВАЛИСЬ ВЕСЬМА СПЕЦИФИЧЕСКИМИ ЛЮДЬМИ. В БАКУ БЛАГОДАРЯ РОССИЙСКОМУ ОРУЖИЮ, ПЕРЕДАННОМУ ЕГО ГРУППИРОВКЕ, ПРЕМЬЕРОМ СТАЛ С. ГУСЕЙНОВ, КОТОРОГО В АЗЕРБАЙДЖАНЕ ОТКРЫТО НАЗЫВАЛИ НАРКОКОРОЛЕМ. КОГДА ВО ВРЕМЯ ОЧЕРЕДНОЙ ВООРУЖЕННОЙ РАЗБОРКИ АЛИЕВУ УДАЛОСЬ ПЕРЕИГРАТЬ ПРИСТАВЛЕННОГО К НЕМУ ПРЕМЬЕРА, ГУСЕЙНОВА ВЫВОЗИЛИ НАШИ СПЕЦСЛУЖБЫ (ЭТО ОФИЦИАЛЬНО ПОДТВЕРДИЛ САМ АЛИЕВ). В ГРУЗИИ НАШИМ ЧЕЛОВЕКОМ СТАЛ МИНИСТР БЕЗОПАСНОСТИ ИГОРЬ ГЕОРГАДЗЕ. ПОСЛЕ ТОГО КАК И ЕГО ПРИШЛОСЬ ВЫВОЗИТЬ ИЗ ТБИЛИСИ НА ВОЕННОМ САМОЛЕТЕ ПОД ОХРАНОЙ, ОН БЫЛ ОБВИНЕН НА РОДИНЕ В ТОРГОВЛЕ ОРУЖИЕМ, ТРАНЗИТЕ НАРКОТИКОВ И ПОКУШЕНИИ НА ШЕВАРДНАДЗЕ».

Там же.

Теперь вкратце о нашей организации. Структурно мы состоим из восьми отделов: отдел психологической борьбы, оперативно-технический отдел, агентурный отдел, ликвидационный отдел, финансово-экономический отдел, международный, отдел обеспечения и отдел кадров.

Основной отдел — это отдел психологической борьбы. Это конечная инстанция, на которую фактически работают все остальные отделы. ОПБ возглавляет Николай Иванович. Этот отдел принимает все важнейшие решения, обязательные к исполнению всей структурой. Он также выполняет роль консультанта при планировании практически всех операций, за исключением финансовых. Отдел имеет несколько подразделений, в том числе и строго засекреченных, о которых знает только Николай Иванович и я.

— Что это за подразделения?

— Это подразделения, ведущие научно-исследовательскую работу. Они пожирают значительную часть нашего бюджета, но я уверен, что конечные результаты их исследований окупят все затраты.

— В какой же отдел ты собираешься направить меня?

— Ты не будешь работать в отделах. Я хочу, чтобы ты стал моим помощником.

— У тебя что, нет помощника?

— У меня их несколько, но каждый работает в узком направлении. Люди у нас проверенные, а главное, психологически обработанные, что на 99 процентов исключает возможность предательства, но тем не менее, один процент существует. Поэтому доступ ко всей информации имею только я и Кардинал. Мне с каждым днем становится все труднее держать в памяти общую картину. Поэтому мне нужен помощник — дублер.

— Но я же не профессионал, — сказал я, вспомнив фразу, брошенную мне на прощание Алексеем.

— Во-первых, это не нужно. Ты будешь привлекаться к операциям, но крайне редко и в диапазоне твоих возможностей. Во-вторых, за год ты им станешь.

— А как же поиск кукловодов?

Кот пристально посмотрел мне в глаза, и минуты две мы гипнотизировали друг друга. Затем он, не опуская взгляда, сунул в рот сигарету, закурил и сказал: «Это основная задача всей организации. И в этой операции ты будешь участвовать. В определенный момент ты выйдешь на них».

Один коварный вопрос вертелся у меня на языке, и я задал его:

— Ты уверен в своих людях на девяносто девять процентов. А насколько ты уверен во мне?

Суровое лицо Кота изменилось. Глаза потеплели.

— По науке на сто процентов верить никому нельзя, так как теория гласит однозначно: существуют ситуации, когда человек не в состоянии противостоять своей морали. Инстинкты сильней ее. Но я не хочу об этом думать. Иначе можно свихнуться.

— А если я предам, что ты сделаешь? Пристрелишь?

Он покачал головой.

— Нет. Застрелюсь сам.

— Скажи, а с кем Пинкертон? — перевел я разговор на другую тему.

— Сам с собой. И со своими принципами. Но я уверен, что он будет с нами.

Дверь отворилась, и вошел Николай Иванович. Вид у него был усталый, но довольный. Он крепко пожал мне руку (я отметил, что рука у него скорее как у кузнеца, а не у научного работника), сел в кресло напротив меня и обратился к Коту.

— Кофейком не угостите, Константин Павлович?

— Кофе нет, — сказал Кот, доставая еще одну рюмку, — а коньячку извольте.

— Ну что ж, — вздохнул Кардинал, — придется принять ваше сатанинское зелье.

— Еще не известно, что больше сатанизмом пахнет: мой коньяк или ваш кофе, — обиделся Кот.

Николай Иванович лихо опрокинул рюмку и развалился в кресле, всем видом выказывая расслабленность. Кот выжидательно смотрел на него.

— Подготовка к операции близится к завершению. Отобрано в разных городах около двух тысяч кандидатов на искупление грехов. Все взяты под наблюдение. На следующей неделе начнем изъятие первых двух сотен, чтобы готовить их к покаянию.

— Изымать будешь всех разом?

— Ну что ты, голуба моя. Партиями по пять — семь человек. На все уйдет месяца два.

— Долго.

— Что поделаешь. Пока изымем, пока проведем пастырские беседы. К тому же после того, как их прооперируют, им нужно будет постельный режим соблюдать несколько дней. А вот публике мы их представим всех разом.

Я ничего не понимал в их разговоре, но чувствовал, что готовится какая-то масштабная операция психологической направленности. Николай Иванович обратился ко мне:

— Вы, голубчик, теперь в курсе наших дел?

— Немного.

— Да, детали вы узнаете постепенно. Операция «Вельзевул» займет много времени и сил. Но если она нам не удастся, то Россию еще долго будут трясти социально-экономические катаклизмы. Ведь фактически кукловоды власть не потеряли, только сузили диапазон своих возможностей. И уже разрабатывают план восстановления прежних позиций. Вы ознакомитесь, голубчик, со всеми материалами. К сожалению, скудными пока. Кстати, часть кукловодов действует из-за границы.

— Николай Иванович, когда вы пришли, вы говорили об этой операции или о другой?

— О другой, голубчик. Та операция называется «Святая Инквизиция». Вы с ней тоже ознакомитесь.

— А что это за операция?

— Лекарство от безумия. Наш отдел психологической борьбы работает в двух стратегических направлениях. Первое — это выявление кукловодов и их нейтрализация в будущем. Второе — ликвидация последствий их деятельности, а именно, лечение людей, заболевших в результате психофизического воздействия.

«НИ В ОДНОЙ СТРАНЕ МИРА НЕТ ТАКОЙ КРУТОЙ КРИВОЙ СМЕРТНОСТИ, КАК В РОССИИ. ПРЕЖДЕ ВСЕГО, ЭТО КАСАЕТСЯ НАШИХ МУЖЧИН. СПЕЦИАЛИСТЫ ОТМЕЧАЮТ СВЕРХСМЕРТНОСТЬ СИЛЬНОЙ ПОЛОВИНЫ ИМЕННО ТРУДОСПОСОБНОГО ВОЗРАСТА. РОССИЙСКИЕ МУЖЧИНЫ ГИБНУТ ОТ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ, ТРАВМ, ОТРАВЛЕНИЙ. ЕСЛИ В СТРАНАХ ЕВРОПЫ, США И ЯПОНИИ ПО ЭТИМ ПРИЧИНАМ В МИР ИНОЙ ОТПРАВЛЯЕТСЯ ОКОЛО 5 % ОБЩЕГО КОЛИЧЕСТВА УМЕРШИХ, ТО В РОССИИ — 25–30 %».

«Московский комсомолец», 16 февраля 1997 г.

— А что является лекарством?

— Страх. Операция «Святая Инквизиция» направлена на повышение у части больных инстинкта самосохранения в целях снижения инстинкта агрессии. Так же как ГОН, агентом которого вы были до сегодняшнего дня. Только ГОН — это лекарство для тяжелой формы заболевания, а «Святая Инквизиция» для менее тяжелой, но больной еще одной формой психического расстройства, которую мы условно называем «Золотой Телец».

— А почему операцию по выявлению кукловодов назвали «Вельзевул»?

— Вельзевул в повериях древних иудеев считался высшим из диаволов. А древние ханааняне почитали его, помимо всего прочего, еще и как Бога мух. Мухи в представлении древних являлись демонами, подчинявшимися Вельзевулу. Эти «демоны» являются переносчиками инфекционных заболеваний, ну а мы «мухами» назвали переносчиков психических заболеваний, которые подчиняются Вельзевулу. С подробным списком главных мух вы познакомитесь, а вот чтобы найти Вельзевула, нам придется попотеть.

Николай Иванович сладко потянулся и встал.

— До встречи, друзья мои. Я, пожалуй, пойду присну часочка два-три.

И, пожав нам руки, он вышел. Встал и Кот.

— Поехали.

— Куда?

— В штаб-квартиру.

В машине я спросил:

— Что я буду делать?

— Для начала тебе надо будет изучить весь механизм нашей структуры. Первое время ты будешь жить и работать в штаб-квартире. Она в двадцати километрах от Москвы. А потом переберешься в столицу и возглавишь одну структуру, которую мы сформируем. Это будет финансовая структура, довольно крупная, со стопроцентным иностранным капиталом. Постепенно ты войдешь в мир крупного бизнеса. Ну и в правительственные круги. Мы дадим тебе ниточку, по которой ты попробуешь выйти на крупных «мух», а через них на кого-нибудь из кукловодов.

В штаб-квартире, которая оказалась бывшим военным городком, окруженным трехметровым бетонным забором, Кот сначала отвел меня в помещение, где мне предстояло жить в ближайшее время. Уютный гостиничный номер со всеми удобствами. Я быстро разложил свой нехитрый скарб: туалетные принадлежности в ванную, пару костюмов, свитер, джинсы, рубашки и белье в шкаф.

Когда я закончил, Кот отвел меня в столовую, которая отличалась от ресторана только тем, что была очень уютной.

За завтраком глава объединения «Центр» ознакомил меня с распорядком штаб-квартиры. Завтрак с семи тридцати до восьми тридцати. Обед с часу до четырех. Ужин с семи до десяти вечера. Можно все заказывать в номер. Рабочий день начинался в девять, а когда заканчивался, «одному Богу известно».

Кормили в моей новой фирме роскошно. Не хуже, чем в пятизвездочных отелях. Кот также проинформировал меня о наличии в штаб-квартире магазинов, парикмахерской, сауны и бассейна, минигоспиталя и комбината бытовых услуг. «Здесь есть все, кроме роддома и кладбища», — сказал он.

— Что, все сотрудники живут здесь? — спросил я.

— В подавляющем большинстве. Ведь работать приходится от зари до зари.

— ГОН имеет отношение к вашей структуре?

— Не к вашей, а к нашей.

— Извини.

— Нет. ГОН — это государственная организация. А мы частная компания. Сейчас иди к себе и отдыхай, а завтра я жду тебя в девять у себя в кабинете.

На следующее утро в восемь утра я уже был в столовой. За столиками сидели человек двадцать. На меня никто не обратил внимания. Я сел за отдельный столик, предварительно наполнив тарелку закуской с большого стола, стоявшего в центре зала.

Когда я сел, ко мне сразу же подошла официантка и спросила, что я буду пить, чай или кофе.

— Привет, — услышал я за спиной. — К тебе можно?

Я обернулся и увидел Тарасова с тарелкой в руках.

— Садись.

— Ты сюда совсем или на время?

— Как Бог положит.

Лениво проглотив завтрак, я направился к двухэтажному зданию, расположенному в торце плаца, который окружали бывшие казармы, переоборудованные под офисы и гостиницу. Охрана, видимо, уже знала меня в лицо, так как один из охранников, взглянув на меня, приветливо сказал: «Вам на второй этаж в конец коридора».

Кот сидел за большим письменным столом, просматривая какие-то бумаги, делая пометки. Когда я вошел, он встал, вышел из-за стола и протянул руку: «Посиди пять минут. Я сейчас закончу».

Я сел и огляделся. Кабинет Кота напоминал мне командный центр американского Комитета начальников штабов, который я видел в каком-то художественном фильме. Только в миниатюре. Какие-то пульты, средства связи. Планшет отображения оперативной обстановки во всю стену. Окна не было. Вместо него в стену справа от стола был вмонтирован огромный аквариум с крупными разноцветными рыбами. Я отметил еще две двери, одна из которых была прикрыта шторой из серого бархата.

Наконец, он завершил работу и нажал кнопку селектора: «Зайди». Вошел помощник, парень лет двадцати пяти. Кот указал ему на стопку бумаг на столе и повернулся ко мне: «Идем».

Он открыл одну из дверей, и мы прошли в маленькую комнату без окон. Из мебели только стол и кресло. На столе стоял какой-то диковинный компьютер. Еще одна дверь — и мы в небольшом кабинете, который соединялся с кабинетом Кота комнаткой с компьютером. Этот кабинет был поменьше и с окном, выходящим на плац. Из средств связи — только телефон черного цвета. Местный, как я уже успел узнать.

— Это твоя резиденция. Вот ключи от дверей в компьютерную и в коридор. А этот ключ, — он протянул мне прямоугольную металлическую пластинку, — береги как зеницу ока. С собой не носи. Храни в сейфе. Шифр установишь сам. Это ключ от компьютера, усовершенствованного нашими специалистами. Огромная емкость и полная сохранность информации. Стопроцентная. Идем.

Мы прошли в компьютерную.

— Смотри, — сказал Кот, — все очень просто.

Он вставил пластинку в прорезь и включил компьютер.

— Все. Никакие пароли не нужны. Здесь вся наша структура. Изучай. Постарайся освоить за неделю. После этого перейдем к операциям. Одна уже спланирована. «Святая Инквизиция». Ко второй приступаем. Работай. Перед обедом я зайду. Пойдем вместе. В специальную комнату. В столовую больше не ходи. Пусть тебя видит как можно меньше народу.

Он вышел, а я сел за компьютер.

«ТАКОЕ ЖЕ УЖАСНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СЛОЖИЛОСЬ В РОССИИ И С ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬЮ ЖИЗНИ. ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ МУЖЧИНЫ В СРЕДНЕМ ЖИВУТ НА 20 (!) ЛЕТ МЕНЬШЕ, ЧЕМ В ДРУГИХ РАЗВИТЫХ СТРАНАХ. ЕСЛИ СИТУАЦИЯ НЕ ИЗМЕНИТСЯ, ТО ИЗ НЫНЕШНЕГО ПОКОЛЕНИЯ 16-ЛЕТНИХ ЮНОШЕЙ ПОЛОВИНА НЕ ДОЖИВЕТ ДО ПЕНСИОННОГО ВОЗРАСТА. А РОССИЯ, ПОХОЖЕ, СТАНЕТ БАБЬИМ ЦАРСТВОМ. НО НЕНАДОЛГО… КАРТИНА ОБЩЕЙ СМЕРТНОСТИ, КОТОРУЮ СПЕЦИАЛИСТЫ ОБЫЧНО АНАЛИЗИРУЮТ НА ФОНЕ РОЖДАЕМОСТИ, СЕЙЧАС У НАС ТАКОВА, ЧТО ЕЕ НАЧАЛИ РАСЦЕНИВАТЬ КАК УНИКАЛЬНУЮ В МИРОВОЙ ПРАКТИКЕ».

Там же.

 

9. «ЦЕНТР» ПРОТИВ ГАВАТОВ

Проработав за компьютером почти неделю, я в целом понял, в какую организацию попал. Кот и его соратники создали огромного спрута, раскинувшего свои щупальца по всему миру. Причем в России эти щупальца проникли практически во все поры государства и общества. Я не стал концентрировать свое внимание на отделе кадров и финансово-экономическом, который, как оказалось, управлял российскими предприятиями и банками, где «Центр» имел контрольный пакет, а также сетью фирм за рубежом, в полутора десятках стран. Однако, среди фирм «Центра» я обнаружил несколько питерских компаний и банков, которые, как я точно знал, принадлежали мафиозным структурам или группировкам. Видимо, операция, в которой я принимал участие (Кот упомянул, что она называлась «Чистка»), как и чеченская кампания, была в первую очередь финансовым мероприятием.

Основу «Центра» составлял отдел психологической борьбы (ОПБ) в лице Института социальных исследований, нескольких частных клиник и одного детского приюта.

Сам институт имел несколько подразделений:

— Подразделение А — разработка и планирование операций;

— Подразделение В — анализ;

— Подразделение С — работа со средствами массовой информации;

— Подразделение D — подготовка кадров;

— Подразделение Е — научные исследования в области общества и человека;

— Подразделение F — исследования в области психоинформационного воздействия;

— Подразделение Н — лаборатория психохимических препаратов.

Еще там фигурировали подразделения, которые назывались «Орден псов Иисуса Христа» и «Аквариум». Информация об этих подразделениях отсутствовала. В общем, все ясно. За исключением частных клиник, которые были во всех крупных городах, и детского приюта в Подмосковье.

Оперативно-технический отдел состоял из трех подразделений: добывающего, которое называлось «Садовник», подразделения перехвата и обработки, которое именовалось «Ухо», и подразделения анализа «Мозг».

«Садовник», состоящий из пятнадцати человек, занимался установкой средств прослушивания объектов. «Ухо» насчитывало пятьдесят человек, двадцать из которых находились в штаб-квартире, а остальные разбросаны по городу. Эти же подразделения имелись во всех городах, куда «Центр» запустил свои щупальца.

«Мозг» состоял из двадцати человек, к которым стекалась вся информация, добытая «Садовником» и «Ухом».

Самый многочисленный отдел — агентурный. Несколько тысяч человек. Преимущественно госчиновники, офицеры МВД и ФСБ. Некоторые занимали довольно высокие посты, особенно в силовых структурах. Каждый имел псевдоним. Например, начальник ГУОП МВД именовался как Робеспьер, «Неподкупный», а начальник Главного управления ФСБ по Москве и Московской области «Доберманом». Обидный псевдоним я обнаружил у одного из замминистра финансов. Его называли «Скопидом». Зато одного из зампредов Центрального Банка, обладавшего, видимо, таким же характером, как и «Скопидом», именовали поэтическим именем «Скупой рыцарь». Я обратил внимание на отдельное подразделение агентов-священников. Все они имели псевдонимы «Монах», только пронумерованные: «Монах-1», «Монах-2», «Монах-3»… Кроме «Монахов», почти все агенты получали зарплату.

«МЕЖДУ ТЕМ, ОПЫТНЫЕ СЫЩИКИ (ИЗ ТЕХ, КОТОРЫЕ ЕЩЕ ПЫТАЛИСЬ ЧЕСТНО РАБОТАТЬ В МИЛИЦИИ) ГОВОРИЛИ: „О БАНДИТАХ МЫ ЗНАЕМ ВСЕ! ДАЙТЕ НАМ ПРИКАЗ, И МЫ ЗА ДВОЕ СУТОК ПЕРЕЛОВИМ ВСЕХ ДО ОДНОГО“. СТАЛО БЫТЬ, ГОСУДАРСТВО ДАЖЕ В СЕГОДНЯШНЕМ СВОЕМ СОСТОЯНИИ СПОСОБНО НА ШИРОКОМАСШТАБНУЮ БОРЬБУ С ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМИ КРИМИНАЛАМИ. И КОГДА ЗАСТУПИВШИЙ НА КОРОТКУЮ ВАХТУ В СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ ГЕНЕРАЛ ЛЕБЕДЬ ТЯЖЕЛО СКАЗАЛ В ТЕЛЕКАМЕРУ: „БОЙТЕСЬ!“, В УГОЛОВНОМ МИРЕ ИМЕЛ МЕСТО НЕКОТОРЫЙ ШОК, МНОГИЕ И ВПРЯМЬ ИСПУГАЛИСЬ И КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ ЖДАЛИ СО ДНЯ НА ДЕНЬ РЕПРЕССИЙ.

НО ПОСТЕПЕННО ВСЕ БОЛЕЕ ОЧЕВИДНЫМ СТАНОВИЛОСЬ ДРУГОЕ: ПРОЦЕСС КРИМИНАЛИЗАЦИИ ШЕЛ СВЕРХУ. ТОМУ ЕСТЬ МНОЖЕСТВО ИСТОРИЧЕСКИХ И ДРУГИХ ПРИЧИН. ВСЕ ОНИ ХОРОШО ИЗВЕСТНЫ. ОТ ЛЕНИНА ДО ЕЛЬЦИНА».

«Криминальная хроника», № 2, 1997 г.

Ликвидационный отдел (ЛИКОД). Состоит из семи подразделений, которые имели наименования: «Чума», «Холера», «Инфаркт», «Инсульт», «Асфиксия», «Проказа» и «Саркома». В каждом подразделении от десяти до двадцати человек. Специализация у всех узкая. «Чума» и «Холера» осуществляют ликвидацию объектов при помощи ядов. В основном пользуются «авторучками». Ликвидируют объекты, как правило, в общественных местах, в том числе и в ресторанах, с помощью медленно действующих ядов.

Просмотрев информацию по «Чуме» и «Холере», я вспомнил, что читал в газетах о загадочной смерти нескольких «авторитетов», которые почти одновременно умерли от неизвестных медицине болезней. Стало ясно, почему агентурный отдел имеет агентов в ресторанах и казино, а отдел психологической борьбы — лабораторию химических препаратов.

«Инфаркт» и «Инсульт» — подразделения снайперов-арбалетчиков и метателей специальных устройств.

«Асфиксия» — мастера удавки, прошедшие обучение в странах Дальнего Востока. Владеют искусством психического воздействия путем создания иллюзий до уровня галлюцинаций, которое используют для незаметного выхода на физический контакт с объектом.

«Проказа» и «Саркома» — шестьдесят бывших офицеров спецназа ГРУ и КГБ. Все прошли «обкатку» в странах Азии и Африки.

«ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ „С“ КАК РАЗ И РЕШАЛИ ЗАДАЧУ „ФИЗИЧЕСКОЙ КОМПРОМЕТАЦИИ“ КРЕСТНЫХ ОТЦОВ, НЕРЕДКО И ПРИКРЫВАЮЩИХ ИХ ГОСДЕЯТЕЛЕЙ. РАСПАЛСЯ КГБ. НО ОСТАЛИСЬ ЛЮДИ ИЗ ЭТИХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ. ОСТАЛАСЬ ИДЕЯ. ВСЯК ИЗ НАС ДЕЙСТВОВАЛ ПО-СВОЕМУ. МОЯ ГРУППА — НА СВОЙ СТРАХ И РИСК…

ЕЩЕ РАНЬШЕ ХОДИЛИ СЛУХИ О МИФИЧЕСКОЙ „БЕЛОЙ СТРЕЛЕ“. ЧТО Ж: ЭТО НЕ ТАК УЖ ДАЛЕКО ОТ ИСТИНЫ».

Из рассказа бывшего офицера КГБ.

«Криминальная хроника», № 2, 1997 г.

Каждое подразделение состоит из трех групп, обозначенных почему-то названиями камней: «Топаз», «Рубин», «Алмаз».

Международный отдел состоял из двух подразделений, которые были разбросаны по всему свету. Агентурное подразделение включало около сотни агентов, половина из которых работала в крупных европейских и офшорных банках, однако были и госслужащие.

Оперативное подразделение состояло из групп численностью от пяти до десяти человек плюс базы, которые представляли из себя либо квартиры, либо особняки в пригородах, как правило, европейских столиц. Каждая база имела индекс, например, «И-2М». Испания, Мадрид. «Ш-4Ц». Швейцария, Цюрих. Большинство групп являлись маленькими фирмами, преимущественно адвокатскими или консалтинговыми.

Отдел обеспечения был тем, что на слэнге контрразведки называется «наружка». Однако, в его функции входило не только наблюдение, но и при необходимости похищение объектов. Или точнее, как говорил Кот, «изъятие». Отдел также был многочисленным и включал около двухсот человек.

Начальники всех отделов, помимо Кота, подчинялись Николаю Ивановичу. Создавалось впечатление, что главное действующее лицо «Центра» — это не Кот, а Кардинал.

Закончив изучение схемы «Центра», я решил посмотреть другие файлы. В одном из них мне попался список людей. Список был огромным, несколько тысяч фамилий, среди которых фигурировали известные мне и всей стране. Люди, перечисленные в этом списке, как и сотрудники агентурного отдела, имели псевдонимы: Хрюша, Люминь, Очкарик, Финансер, Хорек, Банкир. Никаких указаний на то, что из себя представлял этот список, не было. Напротив каждой фамилии стояла цифра.

Одна мысль постоянно преследовала меня. Кот, когда вербовал меня в ГОН, упомянул, что и он, и Николай Иванович — из команды президента. Имеет ли Темная Лошадка отношение к деятельности «Центра» или нет? И если имеет, то какое. Гипотетически можно было предположить, что Темная Лошадка использует стратегию «демократического режима», который он уничтожил, только наоборот. «Демократы» отдали страну на растерзание криминалитету, причем криминалитету как частному, так и государственному. Теперь Темная Лошадка, в свою очередь, отдал криминалитет на растерзание как государству, так и частным структурам типа «Центра». Ну что ж, это может быть незаконно, но зато мудро. Конечно, весь механизм управления государственной машины, имея в виду то, что часть его деталей, типа «Центр», невооруженным взглядом не увидишь, представить трудно. Но результаты налицо. Судя по сводкам, которые ежедневно печатались в «Президентском Вестнике», параметры доходов бюджета, составленного еще при прежнем режиме, значительно превышают запланированные, несмотря на то, что налоги были значительно ниже, а некоторые отменены. Но уже не будучи новичком в финансах и экономике, я понимал, что эти успехи достигнуты путем грабежа. Отличие от прежнего режима заключалось только в том, что поменялись объекты грабежа. «Демократы» грабили беднейшую, но многочисленнейшую часть общества, Темная Лошадка начал грабить криминальную, меньшую по численности, но гораздо более богатую часть. Тем не менее, я понимал, что и тот и другой путь ведет в тупик, если только система управления Темной Лошадки не предусматривала еще что-то. Поживем, увидим.

Субботу и воскресенье я провел в своем номере. Кот куда-то уехал, и я, помня его просьбу, заказывал еду в номер. Состояние равнодушия к своей дальнейшей судьбе потихоньку уходило. Появился даже некоторый интерес к будущей работе. Не желание продолжать мстить, а именно интерес.

Два дня я смотрел телевизор, сравнивая «Президентский канал» с демократическими программами. С момента прихода к власти Темной Лошадки страна стала жить какой-то загадочной детективной жизнью. Исчезло несколько политических и государственных деятелей периода демократии. Я отметил, что все они фигурировали в списке Кота. Один из бывших премьеров исчез со своей дачи, а начинатель «экономических реформ», который в списке фигурировал как «Хрюша», исчез в аэропорту Шереметьево-2 за несколько минут до отлета в США, куда он убывал для чтения лекций по приглашению Гарвардского университета. «Демократические» СМИ в один голос утверждали, что все исчезнувшие были арестованы. Однако, помощник президента по вопросам национальной безопасности официально объявил, что государственные структуры к их исчезновению отношения не имеют, хотя вопрос об аресте нескольких пропавших стоял на повестке дня работы органов прокуратуры.

Одновременно сообщалось об отказе ряда бывших государственных и частных предпринимателей, а также бывших высокопоставленных чиновников, находившихся за рубежом, вернуться в Россию.

Лежа в ванне, я размышлял обо всем происходящем, поскольку это могло иметь отношение к моей будущей деятельности. Если невозвращенцы имели основания опасаться нового режима, то почему этот режим позволил им беспрепятственно уехать? Но потом вспомнил фразу Кота, прокомментировавшего побег за границу бывшего министра внешних экономических связей: «Пусть бегут. В России нет хороших экономистов, хороших финансистов, но специалисты „найти на краю света и выпотрошить“ у нас с тридцатых годов — во какие!» (при этом он показал большой палец).

В воскресенье вечером в дверь постучали.

«Войдите. Не заперто», — крикнул я.

Вошли Кот и Николай Иванович. Кот, не здороваясь, плюхнулся в кресло.

— Коньяк есть?

— Есть.

— А конфеты?

— Даже лимон имеется.

— Доставай.

Я достал указанные предметы из бара и поставил на журнальный столик. Кот опрокинул рюмку коньяка, пососал дольку лимона и сунул в рот конфету. Лицо его излучало блаженство.

— Ты коньяк пьешь, как водку, — заметил я.

— Все зависит от цели принятия этого магического напитка, — ответил он. — Если для снятия стресса, то как водку. Если для удовольствия, то маленькими глотками. Итак, теперь ты в целом представляешь нашу структуру, наши цели и задачи?

— Весьма приблизительно. Сразу этого спрута переварить трудно. Просто государство в государстве какое-то.

— Верно, — кивнул головой Кот, — мы и есть отдельное государство, единственный союзник России.

— Почему единственный?

— Потому что Россия до прихода нашего президента была шлюхой, которая ложилась под всех и каждого по первому свистку и за мизерную плату. У шлюхи не может быть союзников. У нее только клиенты и сутенеры. И нужно некоторое время, чтобы эта шлюха трансформировалась в праведницу. Как Магдалина. Но мы превратим ее в праведницу. Только сначала нам надо ликвидировать государственный институт гаватов.

— Что такое гаваты?

— У арабов самое страшное оскорбление — «гават». Назови правоверного араба гаватом, и он может тебя зарезать. Гават — это сутенер. Но не просто сутенер, а сутенер, который поставляет на панель свою мать или сестру. Психологией гаватов обладает практически весь управленческий аппарат России. Мы заменили только самых верхних гаватов, которые не один год гоняли на панель Мать-Родину. Заменить всех мы пока не в состоянии. Придется воспитывать этих плохишей ремнем и словом. Но не будем сейчас вдаваться в психологию. Перейдем к делу. Ты будешь привлечен к двум операциям, тесно связанным друг с другом. В одной, которая называется «Святая Инквизиция», ты будешь участвовать непосредственно только на первом этапе, поскольку это долгосрочная операция. Твоя главная задача — операция «Вельзевул». Но ты должен постоянно быть в курсе реализации «Святой Инквизиции», так как, во-первых, эта операция является психологическим обеспечением «Вельзевула», во-вторых, в ходе «Святой Инквизиции» мы будем постоянно иметь дело с людьми, от которых ниточки могут привести к кукловодам. Среди будущих пациентов «Святой Инквизиции» много «мух».

Итак, «Святая Инквизиция», цель, задачи и план операции. Слушай внимательно.

Заговорил молчавший до сих пор Николай Иванович:

— Операция «Святая Инквизиция» является элементом психологической системы управления обществом. Вы понимаете, голубчик, что для того, чтобы социальное поведение людей соответствовало параметрам, при которых это общество может существовать и развиваться в нормальном русле, в психике людей необходим ряд стимулов и ограничителей. Психологические ограничители должны играть роль блокировок развития и проявления низменных инстинктов, вызывающих антисоциальное поведение индивидуумов. Эти блокировки должны постоянно держать криминальную психологию в рамках, которые наши специалисты из Института социальных исследований называют «диапазоном безопасности».

— Что это за блокировки? — спросил я, чтобы направить лекцию Кардинала в конкретику.

— Блокировки могут быть различные. Могут быть естественные, такие, например, как врожденное отвращение к насилию или ограниченные материальные потребности. А могут быть искусственные, такие как религия или правильное формирование психологии с детского возраста.

В результате действий кукловодов упомянутые мной искусственные блокировки поставить в нашем обществе невозможно. Да и нет инструментов: ни настоящей церкви, ни системы воспитания. Поэтому сейчас возможен только один способ — повышение параметров инстинкта самосохранения путем записи в подсознание определенной части населения информации, именуемой страхом. Я повторяю, только дегенерирующей части населения, которую мы называем «легионерами», и которая имеет криминальную психологию, криминальное мышление и, как следствие этого, — криминальное поведение.

Страх, голуба моя, это очень сложная категория, имеющая несколько разновидностей. Тот страх, который мы собираемся записывать в подсознание дегенератов, называется «страхом ожидания». Лица, находящиеся в состоянии страха ожидания, всегда предвидят из всех возможностей самую страшную, считают любую случайность предвестником несчастья. А регулируется это состояние путем подачи соответствующей информации в сознание с помощью СМИ и слухов.

«НА ШЕСТЫЕ СУТКИ МАЛЬЧИК ПЫТАЛСЯ БЕЖАТЬ. ЕГО ПОЙМАЛИ И СТАЛИ ПРИВЯЗЫВАТЬ: ДНЕМ — К ДЕРЕВУ, НОЧЬЮ — К РУКЕ ТИХОНЕНКО. С ЦЕПИ СНИМАЛИ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ НАСИЛОВАТЬ. НА ВОСЬМЫЕ СУТКИ СЛАВА ПЕРЕСТАЛ ЕСТЬ И ПИТЬ. ОГЛУШЕННЫЙ ВОДКОЙ ТИХОНЕНКО ПЫТАЛСЯ ЗАДУШИТЬ МАЛЬЧИКА. ПОДЕЛЬНИКИ ЕГО ОСТАНОВИЛИ. НАСИЛИЕ ПРОДОЛЖАЛОСЬ ЕЩЕ ДВА ДНЯ.

НАКОНЕЦ БЫЛО РЕШЕНО, ЧТО ПОРА ЗАКРУГЛЯТЬСЯ. УБИТЬ МАЛЬЧИКА ВЫЗВАЛСЯ ТИХОНЕНКО. СНАЧАЛА СЛАВУ ДУШИЛ ОН, ПОТОМ ЕЩЕ ОДИН ИЗ ИХ КОМПАНИИ. КОГДА У РЕБЕНКА НАЧАЛАСЬ АГОНИЯ, ТИХОНЕНКО ЛЕЗВИЕМ ВСКРЫЛ ЕМУ НА РУКЕ ВЕНУ, СОБРАЛ В БАНКУ КРОВЬ И ВЫПИЛ».

«Аргументы и факты», № 7, 1997 г.

Первый этап операции «Святая Инквизиция», — продолжал Николай Иванович, пригубливая коньяк, — является погружением легионеров в состояние, которое Фрейд называл Anstbereitschaft, то есть готовность к страху. Этот этап уже осуществлен. Месяц назад были напечатаны, в количестве ста тысяч, воззвания Великой Тайной Инквизиции Российской к преступникам с призывом покаяться. Все они были разосланы по адресатам. Естественно, что наши воззвания, в которых грешникам грозят карой, не вызвали страха. Но подготовили их подсознание к приему информации о страхе. Вчера и сегодня в пяти крупных городах, в том числе и в вашем родном Питере, были взяты под непрерывное наблюдение двести сорок отъявленных бандитов. Со вторника начнется их изъятие и размещение на наших базах, после чего с ними начнет работать наше подразделение, которое называется «Орден псов Иисуса Христа». Задачей этих пастырей является психологическая подготовка пациентов к существованию в новом состоянии. После нескольких дней бесед преступники будут прооперированы. У каждого будет удален глазной нерв, в результате чего наступит полная слепота. На лбу у них будет вытатуировано слово «бандит», как это делалось в России в семнадцатом и восемнадцатом веках. Только тогда не татуировали, а выжигали на лбах слово «тать». Далее под покровом ночи эти преступники будут группами по шесть — восемь человек вывозиться в общественные места. В подъезды домов, на площади, на вокзалы. Естественно, перед этим каждый получит инъекцию психотропного препарата «Z», созданного в лаборатории нашего института, который на шесть часов полностью парализует их психику. Они будут находиться как бы в нирване. Накануне представители прессы получат уведомление, что в такое-то время и в таком-то месте они могут получить сенсационный материал. Журналисты будут прибывать на места происшествия через час после того, как там появятся прооперированные преступники. На следующий день большинство газет напечатают в пяти городах, где проводится операция, об этом. Мы будем проводить такие операции регулярно: три-четыре раза в месяц. Мы же будем направлять деятельность прессы по разжиганию «инквизиторского психоза». Это будет вторым этапом операции «Святая Инквизиция». Постепенно ажиотаж достигнет определенного уровня, легионеры из состояния готовности к страху перейдут в состояние ожидания страха, (а многие, получившие наши воззвания, погрузятся в это состояние уже после получения первой информации о действиях инквизиторов). Каждый легионер, получив информацию от СМИ и физических лиц о том, что произошло с его коллегами, получившими наши воззвания, моментально вспомнит, что получил точно такое же послание. Вспомнит, как смеялся с товарищами над нашими листками. Далее наступит третий этап операции, самый длинный по продолжительности. С началом третьего этапа вы полностью переключитесь на операцию «Вельзевул».

«В ОБЩЕМ, СОБРАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ ОБВИНЕНИЯ ПРАКТИЧЕСКИ НЕ ОСТАВЛЯЛИ ЗАЩИТЕ НИКАКИХ ШАНСОВ. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВСЕ ГАНГСТЕРЫ ОКАЗАЛИСЬ НА СВОБОДЕ. РЕШЕНИЕМ МОСКОВСКОГО ОБЛАСТНОГО СУДА ПОД ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОМ СУДЬИ ЛЕТЯГИНА, А ТАКЖЕ ВЕРДИКТОМ ДЮЖИНЫ ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ, ФАКТ СОЗДАНИЯ В ГОРОДЕ ПУШКИНО ПРЕСТУПНОЙ ГРУППЫ В СОСТАВЕ АЛЕКСАНДРА ШАГОВА, ДМИТРИЯ ДОРОНИНА, АЛЕКСАНДРА БЕЛОБОРОДОВА И ВИКТОРА СВИНЬИНА ПРИЗНАН НЕДОКАЗАННЫМ. ВСЕ ОНИ БЫЛИ ОСВОБОЖДЕНЫ ИЗ-ПОД СТРАЖИ В ЗАЛЕ СУДА.

УЧАСТНИКИ РАССЛЕДОВАНИЯ БЫЛИ ПРОСТО ОШАРАШЕНЫ СЛУЧИВШИМСЯ: „ЕСЛИ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ, ОРУЖИЯ, ОТПЕЧАТКОВ ПАЛЬЦЕВ И ДРУГИХ ВЕЩЕСТВЕННЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ НЕДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ УПРЯТАТЬ БАНДИТОВ ЗА РЕШЕТКУ, РАБОТАТЬ ВООБЩЕ НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА“, — С ВОЗМУЩЕНИЕМ ЗАЯВИЛ ОДИН ИЗ СОТРУДНИКОВ РУОПА».

«Сегодня», 18 января 1997 г.

Николай Иванович со вкусом пососал дольку лимона и налил себе еще коньяку.

Мне в целом был ясен механизм психоинформационного удара, тем не менее я спросил:

— А каких результатов вы ждете от второго этапа? И как будет проходить третий?

— Ну, во-первых, мы получим мощную аппаратуру воздействия в лице прооперированных преступников. По нашим расчетам, около двадцати процентов из них покончит с собой в результате депрессии и повышения уровня сьюисидальности, инстинкта самоуничтожения, который Фрейд называл Танатос. Оставшиеся восемьдесят процентов адаптируются к новым условиям. Адаптация будет проходить под наблюдением Псов Иисуса Христа, которые будут формировать из них христианские общины кающихся, проповедывающих отказ от насилия и призывающих к покаянию кандидатов в пациенты Святой Тайной Инквизиции.

С помощью этой аппаратуры, а также с помощью СМИ и специальных подразделений по распусканию слухов, а бойцы этих подразделений имеются практически во всех бандах, преступных группировках и государственных учреждениях, мы будем поддерживать легионеров в состоянии страха ожидания, в результате чего начнется трансформация.

— Простите, что перебиваю, Николай Иванович. Как я понял, легионеры — это члены преступных группировок. А причем здесь госучреждения?

— Легионеры — не просто преступники, а психологический тип людей, который может присутствовать как в бандах, так и в правительстве или парламенте. Причем те, что работают в правительстве, представляют гораздо большую опасность, так как разрушают систему управления народным хозяйством и обществом. Итак, я продолжаю. Время от времени, после каждой отдельной операции по изъятию и ослеплению легионеров, остальные будут опять получать наши воззвания при помощи писем или телефонных звонков. Постепенно информация, записанная в подсознание легионеров, перейдет в сознание. А информация следующая: существует невидимая всемогущая сила, которая постоянно следит за тобой и рано или поздно покарает. Ты ежедневно видишь, как она карает, и ждешь своей участи. Эффект неотвратимости вызовет соответствующую реакцию, нужную нам. У вас какой-то вопрос, голубчик? Этического характера?

— Нет, с этикой все нормально, на мой взгляд. Вопрос практический. Это все будет происходить с разрешения президента?

— Президент в курсе этой акции и всей нашей деятельности, хотя он и не знает и не должен знать кто мы, где мы и так далее. Если органы правопорядка нас раскроют, президент вынужден будет поступить с нами в соответствии с Временным уголовным кодексом.

— А какова вероятность того, что нас раскроют?

В разговор вмешался Кот.

— Вероятность есть. Но ничтожно мала. Как только акции Святой Инквизиции примут определенные масштабы, Генеральный прокуратурой будет создан специальный орган с подразделениями по борьбе с самосудом, то есть со Святой Инквизицией. Его возглавит один из замов Генпрокурора, наш агент. Сам орган и все его подразделения будут также сформированы из нашей агентуры. Всем органам правопорядка по всем вопросам, касающимся деятельности Святой Инквизиции, будет вменено в обязанность — передавать всю информацию о нашей организации подразделениям этого органа.

— Но ведь рано или поздно тот же президент должен будет потребовать от этого органа результатов.

— У тебя не мозг, а просто железный капкан. Ты все хватаешь намертво, — улыбнулся Кот. — Конечно. И результаты будут. Не ломай над этим голову. Об этом позаботятся другие. Будут и инквизиторы пойманные, и все прочее. При этом все будет обставлено так, что пациенты лишний раз смогут убедиться в могуществе Великой Тайной Инквизиции Российской.

— Кроме того, есть еще один фактор, который сделает инквизицию поистине всемогущей, — сказал Кардинал. — Это поддержка инквизиции подавляющим большинством населения, уставшим от беспредела. Нами это установлено точно. В пациентах инквизиции, как я уже говорил, будут не только легионеры, но и масса очень интересных и богатых людей. Бывшие правители и депутаты парламента, директора банков и крупнейших концернов. И те, что еще здесь, и те, что уже живут вдали от Родины.

«В РАСПОРЯЖЕНИЕ РЕДАКЦИИ „ИЗВЕСТИЙ“ ПОПАЛИ ДОКУМЕНТЫ СЧЕТНОЙ ПАЛАТЫ, ЗНАКОМСТВО С КОТОРЫМИ ПРИВОДИТ К НЕУТЕШИТЕЛЬНОМУ ВЫВОДУ: РЯД БЫВШИХ И НЫНЕШНИХ РУКОВОДИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ НАЛОГОВОЙ СЛУЖБЫ ОКАЗАЛИСЬ УЧАСТНИКАМИ ОПЕРАЦИЙ С НЕДВИЖИМОСТЬЮ В ОСОБО КРУПНЫХ РАЗМЕРАХ И В СУГУБО ЛИЧНЫХ ЦЕЛЯХ».

«Известия», 14 сентября 1996 г.

— Но ведь все ударятся в бега.

— Мы этого и добиваемся, голубчик. Когда они ударятся в бега, работа по выявлению их, скажем, недвижимости значительно облегчится. Подразделения нашего международного отдела с нетерпением ждут их.

— В чем же заключается моя функция? — спросил я, не понимая, как такая мелкая фигура, как я, может быть нужной такому спруту.

— С завтрашнего дня, — сказал Кот, — в твоем кабинете установят средства связи, и ты получишь книгу кода, с помощью которой будешь читать наши оперативные донесения, присылаемые подразделениями, принимающими участие в «Святой Инквизиции». При необходимости будешь кодировать и рассылать им мои указания. Ежедневно к двадцати двум ноль-ноль будешь представлять мне суточное обобщенное донесение. Тебе будут приданы два эксперта. Один психолог из института и один аналитик. Третья фаза операции «Святая Инквизиция» станет первой фазой «Вельзевула», в которой тебе предстоит сыграть особую роль.

— Почему именно мне?

Кот и Николай Иванович переглянулись, и Кот уже собирался что-то сказать, но Кардинал поднял палец и Сидоренко промолчал.

— Увидите, голубчик, — ласково сказал Николай Иванович. — Всему свое время.

На следующий день в девять утра я уже был в кабинете Кота.

 

10. СВЯТАЯ ИНКВИЗИЦИЯ

В кабинете, кроме Кота, сидел мужик лет тридцати пяти, лобастый, с очень внимательными глазами. Он что-то говорил, а Кот делал пометки на листе бумаги.

— Познакомься, — сказал Кот, — Баранов Владислав Игоревич, начальник оперативно-технического отдела. А это, — он указал на меня, — Гавриил.

Баранов встал и протянул руку. Его пожатие наводило на мысль о том, что руку вставили в слесарные тиски. Глаза улыбались.

— В системе меня называют Первый. Нам с вами работать, Гавриил. И очень тесно. Я рад.

— Я тоже, — улыбнулся я, наверное, в первый раз за последний месяц.

— Продолжай, — сказал Кот, обращаясь к Баранову.

— Остались только неприятные новости. С какой начать, с той, что похуже?

— Нет, с той, что помельче.

— Сотрудника нашего отдела Столярова взмесили вчера вечером в отделении милиции в Питере.

— Сильно?

— Прилично. Недели две отлеживаться будет.

— Кто месил, установили? Какое отделение?

— Да, трое мусоров. Фамилии известны.

— Какое отделение?

— Двадцать пятое.

— С беспределом будем бороться просто-таки нещадно, — сказал Кот, подделываясь под голос покойного артиста Папанова, — взмесить все отделение. А этих троих особо, по полной программе. Так, чтобы на пенсию вышли. Пошлешь группу «Топаз». Еще что?

«ГОСУДАРСТВЕННОЙ НАЛОГОВОЙ СЛУЖБЕ НЕ ПОЗВОЛЯЮТ УСТАНОВИТЬ ОТНОШЕНИЯ С ИЗРАИЛЕМ, ШВЕЙЦАРИЕЙ, США ПО ОБМЕНУ ИНФОРМАЦИЕЙ О БАНКОВСКИХ СЧЕТАХ ФИЗИЧЕСКИХ ЛИЦ. ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫЕ И НАЛОГОВЫЕ ОРГАНЫ ЭТИХ СТРАН СОВСЕМ НЕ ПРОТИВ УСТАНОВЛЕНИЯ ТАКИХ ОТНОШЕНИЙ С РУССКИМИ КОЛЛЕГАМИ. „ЧЕРНЫЕ“ ДЕНЬГИ ИЗ РОССИИ РАЗВРАЩАЮЩЕ ДЕЙСТВУЮТ НА БИЗНЕС В ЭТИХ СТРАНАХ И ПИТАЮТ ПРЕСТУПНЫЕ СООБЩЕСТВА.

ОДНАКО, НИКТО К НАРУШИТЕЛЯМ ЗАКОНА НИКАКИХ МЕР НЕ ПРИНИМАЕТ. ЗАКОНОДАТЕЛИ И ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОЧЕМУ-ТО НЕ ХОТЯТ ЖЕСТКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ НА НАРУШИТЕЛЕЙ НАЛОГОВОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА».

«Аргументы и факты», Na S, 1997 г.

Баранов замялся. Было видно, что он оттягивал сообщение второй новости, которая, видимо, была похлеще первой. Кот терпеливо ждал, сверля его глазами, а начальник оперативно-технического отдела медленно багровел. Кот дождался, пока лицо Баранова приняло цвет утренней зари, и только после этого ласковым голосом (совсем как Николай Иванович) произнес:

— Ну что же ты, как старая дева, на грех собираешься. Смелее. Ты же офицер, а не баба.

— Петя-Банкир с собой вчера покончил, — как бы выдохнул Баранов.

— Тэ-эк.

Теперь начал багроветь Кот. Через минуту его лицо по цвету не отличалось от лица Баранова.

— Я сомневаюсь, поручик, была ли у вас мать, — глубокомысленно изрек он наконец.

— Не понял, — озадаченно сказал Баранов.

— Классику надо знать. Где он находился?

— На базе «Омега».

— Почему не передали сразу же в инквизицию?

— В институте все помещения заняты.

— Банкир был объектом класса «А», твою мать. Тебе это известно? Как это все случилось?

— Вены перерезал под одеялом.

— Чем?

— Стеклом от очков.

— Почему очки не отобрали?

— Знаешь, у меня грамотные оперативники, а вот грамотными тюремщиками еще не обзавелся.

— Козлы вы, — грустно констатировал Кот, — По вашей милости почти четыреста миллионов баксов уплыли.

— Ты же сам утверждал, что они все очень любят жизнь.

— А денежки любят еще больше. Ну ладно. Запишем Петю в статьи «убытки». Что еще?

— Все.

— Свободен. Морду бы тебе набить.

Насупившись, Баранов вышел, а Кот встал и кивком головы пригласил меня следовать за ним. Мы прошли в мой кабинет. Кот предупредил меня, что в моем кабинете сегодня будут установлены средства связи, однако, кроме внутреннего телефона, я ничего не обнаружил.

— Почему ты назвал меня Гавриилом?

— Кому же, как не Гавриилу, сокрушать Вельзевула. Смотри, — сказал директор «Центра» и взял с телевизора пульт. Затем он навел пульт на стеллаж с книгами. «Канал 28». Стеллаж ушел внутрь, и он прошел в образовавшееся отверстие в стене. В комнате без окон за письменными столами сидели два человека. Один лет сорока пяти, второй еще молодой парень лет двадцати семи. У каждого на столе компьютер, факс, два телефона. Оба тут же встали, и прямые, судя по всему плохо сгибающиеся, позвоночники позволяли сделать вывод, что людям знакома военная форма.

— Познакомься, — сказал Сидоренко, — это твоя группа на время операции. Горбунов Владимир Александрович, аналитик. (Старший наклонил голову). Будет обобщать поступающую информацию и делать выводы. А это доктор Воинов Олег Петрович, гордость военно-медицинской академии, ученик и правая рука великого Кардинала. (Воинов смущенно улыбнулся). Он будет анализировать ход развития психологического процесса. Его доклады почитай, но мне не приноси. Они для Николая Ивановича.

Он посмотрел на часы:

— Через тридцать минут начнут поступать донесения. С Богом, друзья.

Кот вышел, а я сел за стол напротив Горбунова. Мои подчиненные смотрели на меня спокойно и приветливо. Взгляд Воинова немножко выбивал из колеи. «Сердечко я вам за время совместной работы немножко подрегулирую», — улыбаясь, сказал он.

— Валидолом?

— Нет, у нас своя медицина.

— Нетрадиционная?

— Скорее, неортодоксальная. А насчет традиций, то за шесть тысяч лет их не может не накопиться. Кстати, вы ведь мой давний пациент.

— Я? Мы ведь с вами не встречались.

— Вы со мной нет, а я с вами да. В Петергофе полтора месяца назад вас не только лекарствами кололи. Я в соседней комнате был, когда вы бодрствовали, а когда спали, то рядом.

Напоминая о тех страшных событиях, он внимательно смотрел на меня. Я постарался, чтобы мое лицо ничего не выражало. У меня это стало здорово получаться в последнее время. Видимо, доктор остался доволен результатом. Я же в дальнейшем убедился, что его слова не были пустым звуком. После недолгого общения с Олегом исчезли не только боли в сердце, но и головные боли, которые постоянно мучили меня уже лет пять. Но после фокуса, который мне показал Кардинал, я уже ничему не удивлялся.

Как и утверждал Кот, минут через тридцать заработал мой факс, а у Горбунова зазвонил телефон. Горбунов поднял трубку и начал беседу ленивым голосом, но с внимательным лицом, записывая что-то на лист бумаги.

— Да. Ничего, помаленьку. Да что ты говоришь. Завидую. Нет, занят очень буду. Ага, пока. Спасибо, что позвонил.

Окончив разговор, он тут же начал вводить информацию в компьютер. Я посмотрел на факс и раскрыл книгу кодов.

«Генеральному директору Турагентства „Гулливер“

В. Н. Томачинскому.

Уважаемый господин директор!

Фирма „Гектор“ желала бы организовать отдых для сотрудников кашей фирмы на курорте Анталия. Зная надежность Вашей фирмы, мы имеем в виду стать Вашими постоянными клиентами. Просили бы сообщить условия контракта на ежегодное обслуживание восьми человек. Места отдыха — курорты Европы в летний период.

С уважением,

Генеральный директор В. Лушин».

Письмо было отпечатано на бланке АОЗТ «Гектор», Санкт-Петербург. Я нашел в оглавлении «Гектор». Страница четыре. Читаем.

«Докладываю, что в соответствии с оперативным планом изъяты восемь объектов, принадлежащих к группировке „П-2“. Помещены на базу „Гектор“. Операция по изъятию прошла без отклонений».

«МНЕ УГРОЖАЮТ РАСПРАВОЙ. ДЕЛО В ТОМ, ЧТО МЫ ГОТОВИМ МАТЕРИАЛ С ВЗЯТКАХ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ. НАШИ ЖУРНАЛИСТЫ ВСТРЕТИЛИСЬ БОЛЕЕ ЧЕМ С ДВАДЦАТЬЮ ЛЮДЬМИ, В ТОМ ЧИСЛЕ С СОБЧАКОМ И ЕГО ЖЕНОЙ. В МАТЕРИАЛЕ ФИГУРИРУЕТ И ТАМБОВСКАЯ ГРУППИРОВКА. НЕДЕЛЮ НАЗАД В ПРЕСС-СЛУЖБУ ФСБ ПРИГЛАСИЛИ ЗАМЕСТИТЕЛЯ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА И СКАЗАЛИ, ЧТО ДВА КИЛЛЕРА СЕЙЧАС НАХОДЯТСЯ В ОДНОЙ ИЗ ГОСТИНИЦ МОСКВЫ, ЧТО У НИХ ЗАДАНИЕ — ЛИКВИДИРОВАТЬ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА. ПОПУТНО СОТРУДНИКИ ФСБ ПОСТАРАЛИСЬ ВЫЯСНИТЬ, ЧТО У НАС ИДЕТ О ВЫСШИХ ПИТЕРСКИХ ЧИНОВНИКАХ: НЫНЕШНИХ И ОТСТАВНЫХ».

Артем Боровик.

«Аргументы и факты», № 7, 1997 г.

Горбунов продолжал принимать информацию по телефону. Только я ввел в компьютер донесение «Гектора», опять заработал факс.

«Генеральному директору АОЗТ „Гулливер“

В. Н. Томачинскому.

Уважаемый господин директор!

Прошу подтвердить возможность организации турпоездки в Вену для двенадцати человек в октябре с. г. с размещением в пятизвездочном отеле.

С уважением,

Генеральный директор В. Куликов».

Письмо на бланке питерского ООО «Стройинвест». Нахожу в оглавлении «Стройинвест». Страница двадцать один. Читаем.

«Докладываю, что в соответствии с оперативным планом изъяты двенадцать объектов, принадлежащих к группировке „П-1“. Помещены на базу „Версаль“. Операция по изъятию прошла без отклонений».

Ввожу в компьютер. Олег, посидев еще минут двадцать, встал: «Ну я, пожалуй, пойду. Моя работа только завтра начинается». Я молча кивнул.

В девять часов вечера Горбунов, который предварительно отпечатал всю принятую мной информацию, вручил мне для Кота суточное донесение в виде таблицы.

ШШШШШШШШШШШШШШШШШШШ

В десять вечера я пошел к Коту. Просмотрев таблицу, он остался очень доволен.

— Идем с опережением графика. Думаю, за неделю возьмем всех. Боюсь, мест в клиниках может не хватить. Ну да ладно. Что-нибудь придумаем.

— Могу подсказать, — усмехнулся я.

— Ну-ну, — он посмотрел на меня с интересом.

— Можно не оперировать, а просто выкалывать вязальной спицей.

Кот с напускной строгостью посмотрел на меня и закурил сигарету.

— Во-первых, мы не садисты. Во-вторых, если выкалывать, то потом они на койке должны будут, как минимум, на неделю дольше валяться. В-третьих, смажем психологический эффект. Придумай что-нибудь еще.

— Метиловый спирт.

— А доза? Ты можешь рассчитать так, чтобы он только зрения лишился? А если еще чего-нибудь. Кардинал нам тогда уши надерет.

Мы похохмили еще минут двадцать, после чего Кот отправил меня спать.

В течение недели мы принимали донесения, но количество изъятых объектов с каждым днем становилось все меньше. Олег ежедневно получал видео- и аудиопленки, которые он внимательно просматривал и прослушивал. Это были записи бесед Псов Иисуса Христа с изъятыми бандитами. Я просматривал видеоматериалы вместе с ним, когда позволяла обстановка.

Объекты помещались в крохотных комнатках без окон, судя по всему, в подвалах баз. Помещалась в этих комнатках только охапка соломы, на которых спали кандидаты в члены христианских общин. Все были прикованы к стене. В каждой комнатке гипсовое распятие. Псы Иисуса приходили с маленькими раскладными стульчиками. Они были одеты в белые рясы с балахонами. На груди у всех висели кресты и медальоны с изображением собачей головы. Мне это напомнило опричников Иоанна Грозного, которые имели такую же эмблему, только в натуральном виде. И не на груди, а на седлах.

В ходе бесед Псы вдалбливали своим «духовным детям», что скоро у них переменится жизнь, что Господь дал им возможность вступить на новый путь, путь покаяния, и что только покаяние и приход к Богу может сделать так, что они будут счастливы в новой жизни.

«ЗА ПОСЛЕДНИЕ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГРАЖДАН, ИМЕЮЩИХ СОБСТВЕННЫЕ КВАРТИРЫ, ПРИОБРЕТАЕТ ОГРОМНЫЕ МАСШТАБЫ. ТОЛЬКО В МОСКВЕ С МОМЕНТА НАЧАЛА ПРОЦЕССА ПРИВАТИЗАЦИИ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗЛИ БОЛЕЕ 30 ТЫС. ВЛАДЕЛЬЦЕВ КВАРТИР».

«Мир новостей», 24 февраля 1997 г.

Олег внимательно изучал «пациентов», прокручивая некоторые места по несколько раз. Пациенты вели себя по-разному. Первые несколько дней все пытались первым делом узнать у Псов, что произошло и куда они попали. На эти вопросы Псы не отвечали.

Были бурные реакции, была и подавленность. Олег почему-то особенно изучал тех, кто быстро впадал в апатию, что было, видимо, естественным, поскольку кормили их только хлебом и водой. Один раз я заглянул в его записи. Они, как и обобщенные донесения Горбунова, в основном состояли из таблиц. Пронумерованные «пациенты» были занесены в таблицу первой колонкой. Далее шли параметры, названия которых мне ничего не говорили. Параметр «Ид», параметр «Хор», параметр «Шума». На мой вопрошающий взгляд Воинов улыбнулся и пояснил: «Это наш язык. Вам эти термины незнакомы, но им более пяти тысяч лет».

Из нас троих он работал больше всех. Когда я утром приходил в рабочее помещение, он уже сидел за своим рабочим столом. Когда я в десять вечера уходил к Коту, он все еще продолжал прокручивать пленки и делать свои выкладки.

Наконец, стали поступать донесения о том, что пациенты перевезены с баз в клиники, принадлежавшие Институту социальных исследований. Это означало, что через несколько дней закончится второй этап операции.

Накануне дня «X» в нашей комнате появилась странная конструкция. Металлический стеллаж, уставленный приемниками и магнитофонами, а также четырьмя портативными японскими телевизорами. На приемниках были прикреплены бумажки с надписями: «Маяк», «Эхо Москвы», «Европа плюс»… Олег манипулировал с аппаратурой.

В ночь на день «X» мы не ушли спать. Донесения начали поступать с двух ночи. К пяти утра все «пациенты» были доставлены в общественные места, куда направлялись представители прессы. В десять ноль-ноль радиостанции начали передавать сенсационный материал.

«Эхо Москвы»: «С необычным происшествием столкнулись правоохранительные органы столицы сегодня ночью. В подъездах жилых домов, а также на Курском, Павелецком и Киевском вокзалах были обнаружены группы слепых людей. Слепые мужчины в возрасте от двадцати до сорока лет находились в состоянии наркотического транса. В настоящее время все находятся в больницах Москвы».

«Маяк»: «Жители Москвы, Санкт-Петербурга, Твери, Владивостока, Екатеринбурга и Воронежа стали свидетелями необычного криминального явления. В подъездах своих домов и на вокзалах они обнаружили группы слепых людей с бритыми головами и татуировками слова „бандит“ на лбу. По свидетельству представителей прессы, которые были накануне предупреждены неизвестными о возможности получить сенсационный материал, ответственность за происшествие взяла на себя неизвестная террористическая организация под названием Святая Тайная Инквизиция Российская.

У всех жертв этой террористической организации, находившихся под воздействием какого-то сильного, не известного медицине наркотика, в карманах были найдены листки с перечнем совершенных ими преступлений, в основном связанных с насилием.

Представители прессы также сообщили, что за несколько дней до происшествия в редакции всех крупных газет поступили воззвания Великого инквизитора, в котором он объявлял войну криминальному миру».

На следующий день описания событий об акции Святой Инквизиции уже фигурировали во всех крупных газетах. Среди статей, которые Олег внимательно изучал, я обнаружил статью об Инквизиции, подписанную В. Дубковым. Пинкертон не высказывал своего отношения к происходящему, а только пытался дать анализ событий, полемизируя со всеми журналистами, пытающимися объяснить этот феномен. Инквизиторский ажиотаж набирал ход.

В течение месяца «Центр» по сценарию Института социальных исследований провел еще четыре операции, и количество «кающихся» перевалило за тысячу. Олег внимательно прослушивал разговоры членов группировок, которые подверглись психоинформационным ударам. После первых двух ударов группировки лихорадочно занимались поиском инквизиторов, привлекая свою агентуру в МВД и прокуратуре, что дало важную информацию. Третья акция была направлена против этой агентуры и разведок группировок. Четвертая — против руководителей банд. В ходе третьей и четвертой операций объекты не изымались, а ликвидировались. В основном работали «Чума» и «Холера».

«БЛАГОДАРЯ ТЕЛЕВИЗИОННОЙ КАРТИНКЕ МИЛЛИОНЫ ВЕРУЮЩИХ И СОЧУВСТВУЮЩИХ ГРАЖДАН СТРАНЫ МОГЛИ НАБЛЮДАТЬ, КАК ЗА ДЛИННЫЙ КРЕМЛЕВСКИЙ СТОЛ РАССАЖИВАЮТСЯ ПРЕДСТАВИТЕЛИ КОНФЕССИЙ, ВЫЗВАННЫЕ НА ЗАСЕДАНИЕ ГЛАВОЙ АДМИНИСТРАЦИИ ПРЕЗИДЕНТА ЧУБАЙСОМ, КАК САМ АНАТОЛИЙ БОРИСОВИЧ ВЫХОДИТ С ПАПКОЙ ПОД МЫШКОЙ ИЗ-ЗА ВЫСОКОЙ ДВЕРИ И САДИТСЯ ВО ГЛАВЕ ЭТОГО ДЛИННОГО СТОЛА, КАК БЕРЕГ ОН БРАЗДЫ ПРАВЛЕНИЯ В СВОИ РУКОВОДЯЩИЕ РУКИ И КАК, НАКОНЕЦ, ДАЕТ ОРИЕНТИРОВКУ И СТАВИТ ПЕРЕД СЛУЖИТЕЛЯМИ РАЗНЫХ КУЛЬТОВ ЕДИНУЮ ПОЛИТИЧЕСКУЮ ЗАДАЧУ-ОБЕСПЕЧИТЬ ВЫПОЛНЕНИЕ УКАЗА ПРЕЗИДЕНТА РФ БОРИСА ЕЛЬЦИНА ОБ ОБЕСПЕЧЕНИИ В ТЕКУЩЕМ ГОДУ В СТРАНЕ МИРА И СОГЛАСИЯ»

«Известия», 14 февраля 1397 г.

Спустя несколько дней после проведения четвертой акции Олег предложил мне проехаться в Москву. «Посмотрим, как работают наши новые биологические приборы воздействия», — сказал он.

В шесть вечера мы уже были в храме Николая Угодника, что ка улице Новокузнецкой, недалеко от института. Стоял полумрак. Потрескивали свечи. Тускло горели лампадки. Я заметил, что, входя в храм, Олег перекрестился.

— Вы христианин?

— Нет, я пантеист.

— А почему креститесь?

— Потому что в христианском храме отношение к Богу выражается крестом.

Он взглядом указал мне на группу людей, на коленях молившихся перед распятием. Я подошел поближе. Их было восемь человек не старше тридцати. На всех черные очки и татуировки на лбах, которыми они били об пол. Молитва была очень проста: «Господи, помилуй меня грешного». Так они повторяли и бились об пол, как заводные.

Олег наблюдал за ними минут тридцать. Затем кивком пригласил следовать за ним и вышел из церкви. В этот вечер мы посетили еще четыре церкви, где наблюдали аналогичную картину. Когда мы ехали назад, то всю дорогу молчали. Только на подъезде Воинов сказал: «Это, конечно, ужасно, но иначе нельзя». Видимо, у него не убивали близких.

На следующий день Кот с утра пришел в нашу комнату и поманил меня за собой.

 

1. ПОЛИТБЮРО

Кот провел меня в свой кабинет и открыл вторую дверь, которая была закрыта серой шторой. Комната представляла из себя что-то вроде кишки, оборудованной под миниатюрный зал заседаний. Длинный стол, восемь кресел, телемонитор. Средства связи отсутствовали. Как только мы вошли, экран из тонкого серебристого металла автоматически изолировал нас от внешнего мира.

— Это помещение называется «Склеп», — сказал директор «Центра». (Член тайного ордена явно сохранил свою детскую тягу к склепам). — Возможность подслушать нас — исключена на сто процентов. Садись.

Мы расположились за столом напротив друг друга. Кот достал портативный магнитофон и поставил его на стол. Затем подошел к сейфу, который стоял в торце «Склепа» и, поманипулировав с наборным полем, достал пленку.

— Итак. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погиб начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал Гусев. То, что это было убийством, понимал каждый, кто принимал участие в расследовании этого дорожно-транспортного происшествия. Но по команде сверху дело было закрыто. Однако… (Он помолчал, затем вставил пленку в магнитофон). Оперативная группа ФСБ приехала на место происшествия на несколько минут позже ГАИ. Всего на несколько минут. Расчеты показали, что группа направлялась к месту происшествия еще до того, как оно произошло. Но эти несколько минут дали нам ниточку. Пленку, которую генерал почему-то не выпускал из рук, машинально поднял и сунул в карман один из гаишников. В дальнейшем весьма сложным и запутанным путем она оказалась у нас. Послушаем:

— Ты так думаешь?

— Уверен.

— Да, по логике вещей, ты прав. Наши американские друзья должны быть недовольны. Янки так уж устроены. Инакомыслия не любят больше, чем наши товарищи из почившего ЦК. Я представляю морды конгрессменов, когда Киссинджер выплеснул им все, что он думает по этому поводу.

— Гарвардские мудрецы сейчас ломают голову и не могут понять, как это все произошло. Пока, как это произошло. Но ведь рано или поздно они вычислят, как это произошло, и начнут думать, как это все направить в нужное им русло.

— Поздно. Процесс вышел из-под контроля.

— Ты уверен?

— На сто процентов.

— А на каком этапе?

— На третьем начались сбои в социальном плане. Когда же точно подсознание кукол вышло из-под контроля, операторы сказать не могут. Если помнишь, операция «Перестройка» включала три этапа. На первом этапе, в ходе операции «Гласность», сознанию кукол был дан точно рассчитанный вектор. Все шло по схеме.

Приборы также работали исправно и были под строгим контролем. Второй этап, операция «ГКЧП», тоже прошел блестяще. Наши приборы и выбранные нами куклы захватили власть. А вот на третьем этапе, долгосрочная операция «Демократия», начались сбои. Сначала небольшие, потом серьезные и, наконец, катастрофические.

Сначала начали выходить из-под контроля приборы и куклы верхнего эшелона. Начали работать инстинкты, которые мы стимулировали в ходе «Перестройки». Практически это вылилось в то, что у одних начала развиваться маниакальная жажда власти, у других — неконтролируемая жадность. Перегрызлись, начали отстреливать друг друга. Ну а дальше «процесс пошел», как говорил прибор Горбачев. Низшие куклы в результате этого тоже из-под контроля вышли. Сейчас еле-еле контролируем часть кукол верхнего эшелона.

— Как же так получилось? Ведь мы довели Гарвардский проект до совершенства. Пять лет работы. Просчитали все.

— Кроме одного. Того, что просчитать было невозможно.

— Что ты имеешь в виду?

— Оптимальную дозу облучения населения «Сиренами». Каждый организм индивидуален. И каждая психика индивидуально реагирует на воздействие торсионных полей. Нам не удалось выбрать оптимальную дозу. То, что куклы сейчас вымирают, это полбеды. А вот то, что в их подсознание пошли волновые процессы, в результате которых социальное поведение контролировать почти невозможно, это уже катастрофа. И я это предвидел, потому что, в отличие от наших малограмотных товарищей, которые имеют в основном партийно-политическое образование, я еще и МГУ окончил. Ты помнишь, как я настаивал на том, чтобы куклами мы управляли только с помощью приборов и СМИ? Ведь мы изготовили отличные приборы. Только в окружении Ельцина их было несколько десятков. Результаты тестов показали, что только на одного Собчака семьдесят процентов домохозяек молилось. А это почти двадцать процентов электората. Приборы в погонах обеспечили реализацию операции «ГКЧП» без сучка и задоринки. Но наши парт-боссы больше доверяют электронике. Результат налицо. Если в период 85–97 годы мы контролировали сто процентов капиталов, поступающих за кордон из России, то сейчас только тридцать процентов.

Российская мафия, которую мы создали, также фактически из-под контроля вышла. Сейчас мы только самые крупные группировки контролируем. И их уже теснят новые. Но самое страшное в другом. По имеющейся у третьего товарища информации в России сформировалось довольно мощное подполье, которое использует псиметоды, неизвестные нашим операторам.

— У них что, имеются генераторы типа наших «Сирен»?

— Гораздо более эффективные. У них биогенераторы.

— А это что такое?

— Живые люди, типа наших приборов, только работающие не на уровне сознания, а путем воздействия на подсознательный механизм.

— Верится с трудом, но, если это так, необходимо срочно брать их под контроль и выявлять подполье.

— Ты безусловно прав, мой молодой друг. Но это не так просто. Распознать биогенераторы можно только с помощью приборов «Ореол». Ты же не будешь все население России прогонять через институт. Есть мнение рассекретить институт и дать рекламу «Ореола» в газетах.

— Цель? 

— Хоть один из генераторов обязательно захочет просмотреть свои поля на «Ореоле», а может быть, и хронические заболевания подлечить.

— Дело так далеко зашло?

— Очень далеко. Мы можем потерять власть в России надолго. Я буду настаивать на Политбюро на введении в действие плана «Спаситель». Ты помнишь, когда мы ликвидировали Сахарова…

Запись кончилась. Кот выключил магнитофон и спрятал пленку в сейф.

— Ну, что скажешь? — спросил он.

— Это разговор кукловодов?

— Да.

— Чьи голоса, известно?

— Нет. Не знаю даже, где сделана запись. В России или за рубежом.

— Что за «Сирены», о которых он упоминал?

— Это генераторы спинорно-торсионных полей, о которых мы тебе рассказывали. Они были законсервированы заговорщиками после захвата власти в 1991 году, а месяц назад наше спецподразделение засекло наличие торсионных полей в Москве и Питере.

— Местонахождение источников излучения установили?

— Технически это сделать невозможно.

— Что за подполье они имели в виду?

— Нас.

— Они так и не сумели вас выявить?

— Сумели. Но было уже поздно.

— А что за приборы они имели в виду?

— Так они называют конкретных живых людей. Приборы у них делятся на две категории. Первая — это созданные ими политические деятели всех мастей. Начиная с ультракоммунистов, кончая ультрадемократами. Их задача — регулировать социальное поведение масс путем воздействия ка сознание. В период проведения операции «Перестройка» главными приборами этой категории выступали деятели «ДемРоссии», ЛДПР и ортодоксов-коммунистов.

«СЕГОДНЯ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ ЗАСЕДАЮТ БЫВШИЕ СЕКРЕТАРИ ОБКОМОВ ПАРТИИ, БЫВШИЕ СОЮЗНЫЕ МИНИСТРЫ, БЫВШИЕ ЗАМЗАВЫ ОРГОТДЕЛОВ, БЫВШИЕ ЗАМПРЕДЫ, РАЗБАВЛЕННЫЕ ОСТАТКАМИ УДЕРЖАВШИХСЯ НА ПОЛИТИЧЕСКИХ КАЧЕЛЯХ 1991-1996 ГГ. „ЗАВЛАБОВ“».

«Независимая газета», 11 февраля 1997 г.

Вторая категория приборов — это чиновники высшего ранга, в чью задачу входило воздействие на президента и через него на государственную политику.

— Агенты влияния?

— Что-то вроде того.

— И много их?

— Очень много. Практически большинство членов правительства всех прежних кабинетов, да и нынешнего тоже. Подавляющее число депутатов всех парламентов всех созывов.

— Их что, так открыто и вербовали?

— Ну что ты. Такое количество вербовок невозможно произвести классическими методами. Была создана специальная психологическая система, попав в которую, из десяти человек девять автоматически становились приборами и остервенело боролись за сохранение экономической и правовой систем, которую установили кукловоды.

— Например.

— Например, любой чиновник определенного ранга, получив должность, автоматически получал доступ к нескольким источникам юридически незаконных доходов. Органы правосудия, естественно, об этом знали, но не имели права действовать даже в соответствии с теми кастрированными законами, которые установил ельцинский режим. Приборы в Думе зорко следили за регулированием законодательства. Таким образом и была создана эта самая псисистема, при которой в сознании чиновника прочно сидели три доминанты: а) он питается в рамках данного режима; б) он неприкасаем только в рамках данного режима; в) если он не сумеет сохранить этот режим, ему кранты. На этих трех доминантах и строилось поведение всего управленческого аппарата государства.

— Они упоминали Политбюро и операторов. Кто это такие?

— Это те, кого мы ищем. Деятели КПСС, которые еще в семидесятые поняли, что экономика в тупике, и которым в руки попал Гарвардский проект. План подрыва СССР изнутри, разработанный американскими спецслужбами. Они же его и реализовали при помощи методов, которые были разработаны нашими специалистами.

— Они работали на американцев?

— Так думали американцы, но в действительности они работали на себя и своих потомков. Они захватили власть в 1991 году, и ни один из них не засветился на публике. Что касается операторов, то они имеют в виду группу специалистов в области человеческого индивидуального и коллективного подсознания. Короче, Политбюро — это заказчик, а операторы — подрядчик. Операторы разрабатывали и осуществляли операции в соответствии с заказами Политбюро.

— Это то Политбюро, которое управляло государством до 91-го года?

— Нет. Это работники ЦК и секретари обкомов. Они себя называют «Политбюро» просто по традиции.

— А что это за план «Спаситель»?

— Точно не знаю, но, судя по всему, это план действий в условиях, грозящих потерей власти или после потери власти. Кардинал не исключает, что план «Спаситель» представлял комплекс мероприятий по приведению к власти генерала Лебедева. Видимо, имелось в виду временно отдать власть крутому генералу для ликвидации побочных эффектов путем «железной руки». Но в дальнейшем они, конечно, привели бы к власти уже своих.

— Лебедев что, был их прибором?

— Нет. Прибором он не был, как и Ельцин, но его окружение нашпиговали приборами, а сам он очень поддается внушению. Ситуация в то время была крайне благоприятной для привода к власти генерала. Плюс источники финансирования полностью принадлежали кукловодам.

— А что ты скажешь о последней фразе?

— Сахаров?

— Ну да. Он имел в виду академика или кого-то еще?

— Именно академика. Андрея Дмитриевича.

— Так он не сам умер?

— Конечно. Его ликвидировали при помощи яда, аналогичного тому, которым мы мажем иглы наших авторучек. Экспертиза устанавливает паралич сердца.

— А чем мог быть им опасен академик?

— Очень опасен. Представь, какому воздействию подвергалось бы сознание масс, если бы с экранов телевизора «демократический» режим обвинял бы не Ковалев, которого у нас никто не знал до чеченских событий, а Сахаров, которому сами кукловоды в сознании людей создали определенный имидж еще в начале восьмидесятых. Ведь, для девяносто процентов интеллигенции Андрей Дмитриевич был эталоном совести и мужества. Это был бы такой антиприбор, который разметал бы все приборы кукловодов, как городочную фигуру.

— Ты думаешь, им бы не удалось заставить Сахарова работать ка свой режим?

— Исключено. Существуют виды психики, которые невозможно подчинить. Можно только разрушить. Так что, здесь мавр сделал свое дело. Поэтому же был обречен Игорь Тальков. Его песни бомбили бы режим так, что только бы щепки летели. Воздействие его песен нельзя даже сравнивать с чмокающими речами Гайдара о прелестях «демократических реформ». Эти песни выводили бы из спячки кукол, как электрический ток. Ведь Талькова пробовали вербовать. Незадолго до смерти он заявил: «Меня убьют при большом скоплении народа, и убийца не будет найден». Он понимал, что идет на смерть. Кстати, убийцу-то мы ищем. От него может потянуться интересная ниточка к Вельзевулу. Надеюсь, в ближайшее время он уже будет в руках отцов-инквизиторов.

«ЭКС-МЭР САНКТ-ПЕТЕРБУРГА АНАТОЛИЙ СОБЧАК ОБРАТИЛСЯ К ОБЩЕСТВЕННОСТИ С ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕМ: „ЛЮДИ, БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! ДЕМОКРАТИЯ В ОПАСНОСТИ!“

БЫВШИЙ ХОЗЯИН СМОЛЬНОГО ЗАЯВИЛ, ЧТО ПОЧТИ УВЕРЕН В ЗАКАЗНОМ УБИЙСТВЕ АКАДЕМИКА САХАРОВА. ЭТО МОГЛИ СДЕЛАТЬ СПЕЦСЛУЖБЫ. „ДЕЛАЕТСЯ УКОЛ ЯДОМ КУРАРЕ, И ПОТОМ БЕЗ ВСЯКИХ СЛЕДОВ ФИКСИРУЕТСЯ СМЕРТЬ ОТ СЕРДЕЧНОЙ НЕДОСТАТОЧНОСТИ“».

«Независимая газета», 20 февраля 1997 г.

— Какая еще имеется информация?

— Расчеты. Идем.

Он вынул из сейфа дискету, и мы прошли в компьютерную. Кот вставил ключ, дискету, поколдовал немного, и на мониторе высветилась информация. Я подкатил еще одно кресло и сел рядом.

«Мухи», контактирующие с Вельзевулом на сознательной основе:

1. Ахромеев, маршал — покончил с собой после операции ГКЧП.

2. Кручина — финансовый директор «Третьей фракции» — покончил с собой после операции «ГКЧП».

3. Бурбулис, б. вице-премьер — умер от сердечной недостаточности через два дня после выборов президента.

4. Гайдар, б. вице-премьер — исчез в аэропорту «Шереметьево-2» через два месяца после референдума. Местонахождение неизвестно.

3. Станкевич, б. лидер «ДемРоссии» — до референдума находился в США. В настоящее время местонахождение неизвестно.

4. Шапкин, б. министр обороны СССР — погиб в автокатастрофе через неделю после выборов президента.

5. Данилов — б. вице-премьер — исчез за неделю до выборов президента. Местонахождение неизвестно. Видели в США.

6. Севостьянов, б. начальник ГУ ФСБ — исчез за два дня до референдума. Местонахождение неизвестно. Видели в Германии.

7. Ампилин, б. лидер движения «Трудовая Россия» — погиб при невыясненных обстоятельствах через неделю после референдума.

8. Полтанин, б. министр печати — умер от острой сердечной недостаточности за неделю до референдума.

9. Казбулатов, б. спикер парламента — покончил с собой через три дня после референдума.

— Все прочитал? — спросил Кот.

— Все. Информации ноль целых хрен десятых.

— Да нет, кое-что есть, смотри дальше, — он нажал клавишу.

«Мухи», предположительно контактировавшие с Вельзевулом на подсознательной основе:

1. Вохин, б. вице-премьер — изъят группой «Рубин» при попытке выехать в Швейцарию. Местонахождение — институт…

2. Савин, б. министр внешних экономических связей — изъят группой «Рубин» при попытке выехать в США. Покончил с собой на базе оперативно-технического отдела «Омега».

3. Чернов, б. премьер. Местонахождение — Москва.

4. Попов, б. лидер «ДемРоссии», местонахождение — Москва.

5. Соскин, б. вице-премьер, изъят группой «Топаз» в Лондоне. Местонахождение — институт…

— Не густо, — протянул я. — Они, судя по всему, контактировали с кукловодами, но не ведали, с кем контактировали.

— Ты правильно понял систему. Контактировали наверняка, но не знали с кем и, возможно, не напрямую. Тем не менее, ниточки есть.

— Еще есть зацепки?

— Пока нет.

— Что будем делать?

Кот задумался. Я не торопил его и спокойно потягивал сигарету. У меня в голове уже возникали всякие планы, но я знал, что они вряд ли будут приняты «Центром», так как в оперативники я пока явно не годился. Тем не менее, представляя в целом стратегию кукловодов, я мог противопоставить им свою стратегию. Создать ложные цели и параллельно с другими мерами ожидать, когда они сами выйдут на эти цели. Какие цели? Видимо, подготовить соответствующих людей в окружении Темной Лошадки, из которых Вельзевул постарается сделать приборы.

— А сам ты имеешь какие-нибудь соображения? — наконец спросил Кот. Я высказал ему свою точку зрения. Он посмотрел на меня с интересом.

— В обычных условиях, — сказал он, — это здравая мысль. И Вельзевул будет это делать. На сто процентов. Но как это определить? Ведь, как я уже тебе говорил, классические методы вербовок Вельзевул не использует. Используется незаметная работа с подсознанием. И человек не понимает, что становится прибором.

«НА СОСТОЯВШЕЙСЯ В МИНУВШЕМ ГОДУ В МОСКВЕ КОНФЕРЕНЦИИ СОВЕТА ПО БЕЗОПАСНОСТИ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В РОССИИ БЫЛО СООБЩЕНО, ЧТО ЗА ПОСЛЕДНИЕ 3 ГОДА БОЛЕЕ 400 РУКОВОДИТЕЛЕЙ КОММЕРЧЕСКИХ СТРУКТУР БЫЛИ УБИТЫ. ПРИ ЭТОМ В ПОДАВЛЯЮЩЕМ БОЛЬШИНСТВЕ СЛУЧАЕВ КИЛЛЕРОВ ТАК И НЕ УДАЛОСЬ ЗАДЕРЖАТЬ».

«Мир новостей», 24 февраля 1997 г.

— Но неужели нет способа определить, что человек стал прибором?

— Есть, — сказал Кот. Интерес в его взгляде возрос.

— Так в чем дело?

— Этим будут заниматься. Специалисты. Ты же действительно будешь ловушкой. Готов? Не боишься?

— Ты ведь имеешь всю информацию обо мне.

— Имею.

— Тогда чего спрашиваешь?

— Для проформы, — он засмеялся. — Пошли ко мне.

Мы прошли в кабинет и расположились в креслах напротив телевизора. Кот достал кассету и сунул в магнитофон. Потом подошел к пульту селекторной связи и нажал клавишу.

— Слушаю, — раздалось в селекторе.

— Что-нибудь срочное есть?

— Нет.

— Меня не беспокоить. — И обратился ко мне. — Смотри внимательно и запоминай. Это запись работы с Вохиным. Все тебе смотреть не обязательно. Но один кусок ты должен взять в память намертво.

Он включил магнитофон. На экране в маленьком помещении без окон пять человек. Троих в белых халатах я не знал. Четвертым был Воинов, пятым — бывший вице-премьер в правительстве Гайдара Александр Вохин. Вид у Вохина был испуганно-подавленный. Он был без очков, небрит, одет в какой-то странный белый балахон. Глубокий вырез балахона показывал отсутствие нижнего белья, во всяком случае, майки. В комнате из мебели была только низкая тахта с подушкой, но без одеяла и белья, небольшой письменный стол и деревянный стул. Олег сидел на стуле, облокотившись локтем о стол. Двое в белых халатах держали Вохина за руки. Третий, видимо, врач, вводил ему в вену препарат. Закончив, он положил шприц на стол и стал смотреть на часы. Через несколько секунд Вохин закрыл глаза и отключился. Человек в халате вынул из чемоданчика еще один шприц и ампулу. Наполнил шприц и ввел в вену содержимое ампулы.

— Препарат «Исповедь», — сказал Кот. — В течение часа под этим препаратом человек расскажет допрашивающему все, что знает, как духовнику. Заодно получит массу удовольствий.

Врач и двое ассистентов вышли из помещения, а Олег спокойно ждал. Вохин открыл глаза и улыбнулся. Кот начал прокручивать пленку. Я не стал его останавливать, хотя мне было очень интересно. Наконец он включил воспроизведение.

— Александр Николаевич, — сказал Воинов, — за месяц до президентских выборов были закрыты все ваши счета за рубежом. Куда вы перевели восемьсот миллионов долларов?

— В Креди Свисс, — спокойно отвечал бывший вице-премьер.

Я видел, что Олег был озадачен. Наступила пауза.

— Мы не смогли обнаружить его счета в Креди Свисс с помощью нашей агентуры. — сказал Кот и засмеялся. Видишь, как Олежек обалдел. Засомневался в возможностях препарата.

Наконец, Воинов, который, видимо, тщательно формулировал вопросы, спросил:

— А какой номер счета?

— Счет не номерной, — сказал Александр Николаевич, сладко потягиваясь.

— Как же получают деньги с этого счета?

— Все очень просто, — отвечал Вохин с блаженным лицом, — нужно зайти в банк и попросить вызвать к вам господина Дюгаста. Господин Дюгаст выходит к вам, отводит вас в специальное помещение, и вы показываете ему вот такой жест, — Вохин похлопал себя пальцами правой ладони по щеке, а затем вытянул руку вперед. — После этого господин Дюгаст выполняет все ваши указания относительно денег, находящихся на этом счету.

— У вас все деньги на одном счету?

— Конечно. Временно держу все в одном месте.

— Господин Дюгаст знает вас в лицо? Как он отреагирует, если, скажем, вместо вас придет ваш сын или жена?

— Господину Дюгасту наплевать, кто придет. Лишь бы знал знак. Кроме того, в лицо меня знает только тот Дюгаст, который оформлял мне счет.

— Их что, несколько?

— Господин Дюгаст — это не фамилия, это должность. Его настоящее имя знают только два, максимум три человека. Их несколько, этих Дюгастов.

— На каком языке нужно говорить с господином Дюгастом?

— На любом. Хоть на языке древних ацтеков. Он будет отвечать вам на том языке, на каком вы к нему обратитесь.

Говоря это, Вохин произносил слова все медленнее и медленнее. Последнюю фразу он произнес с трудом, после чего повалился на бок и уснул. Олег подошел к нему и замерил пульс. Затем нагнулся, закинул ноги своего «духовного сына» на тахту и вышел.

«ГОСУДАРСТВЕННОЙ НАЛОГОВОЙ СЛУЖБЕ НЕ ПОЗВОЛЯЮТ УСТАНОВИТЬ ОТНОШЕНИЯ С ИЗРАИЛЕМ, ШВЕЙЦАРИЕЙ, США ПО ОБМЕНУ ИНФОРМАЦИЕЙ О БАНКОВСКИХ СЧЕТАХ ФИЗИЧЕСКИХ ЛИЦ. ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫЕ И НАЛОГОВЫЕ ОРГАНЫ ЭТИХ СТРАН СОВСЕМ НЕ ПРОТИВ УСТАНОВЛЕНИЯ ТАКИХ ОТНОШЕНИЙ С РУССКИМИ КОЛЛЕГАМИ. „ЧЕРНЫЕ“ ДЕНЬГИ ИЗ РОССИИ РАЗВРАЩАЮЩЕ ДЕЙСТВУЮТ НА БИЗНЕС В ЭТИХ СТРАНАХ И ПИТАЮТ ПРЕСТУПНЫЕ СООБЩЕСТВА.

ОДНАКО НИКТО К НАРУШИТЕЛЯМ ЗАКОНА НИКАКИХ МЕР НЕ ПРИНИМАЕТ. ЗАКОНОДАТЕЛИ И ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОЧЕМУ-ТО НЕ ХОТЯТ ЖЕСТКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ НА НАРУШИТЕЛЕЙ НАЛОГОВОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА».

«Аргументы и факты», № 9, 1997 г.

Кот отмотал пленку назад и опять включил воспроизведение.

— Смотри снова.

— Я все запомнил, — сказал я и похлопал себя по щеке.

— Смотри.

Он заставил меня просмотреть этот кусок десять раз. Потом выключил телевизор.

— Итак, слушай оперативный план. Через несколько дней ты вместе со своим будущим замом по финансам вылетишь в Панаму. Там вы учредите инвестиционную компанию. После этого ты один вылетишь в Швейцарию и навестишь господина Дюгаста. Деньги переведешь на счет компании в Панаме. Затем возвращаешься в Москву и учреждаешь инвестиционную компанию, филиал твоей панамской компании, в России. Счет откроешь в Инэксимбанке. Далее твой финансовый директор переведет деньги на счет твоей московской компании. Мы позаботимся о том, чтобы твоя компания в короткие сроки стала крупнейшей в России, а ты — влиятельнейшим бизнесменом. Политическое кредо придется сменить. Ты — противник президента. Кардинал проведет с тобой курс занятий, чтобы это выглядело естественно, а твой психологический портрет подходил под кандидаты в приборы. Одновременно с тобой будут работать несколько наших агентов, занимающих сейчас крупные посты в правительстве и силовых структурах. Кукловоды рано или поздно сами выйдут на тебя. Тебе придется часто выступать в телевизионных программах и в печати. Газеты будут много писать о тебе. Словом, за полгода до референдума об отмене диктатуры ты будешь уже известной в стране личностью. Одновременно мы будем распускать слухи, что президент хотел бы видеть тебя на крупном государственном посту. Вокруг тебя сложится круг людей. Наших людей ты будешь знать заранее. Это будут бизнесмены, генералы. Все твои новые «друзья» будут под нашим наблюдением, но и ты секи в оба. Особенно нас интересует московский мэр. Он уже побывал в инквизиции. Так ничего мы за ним и не нашли, имеющего отношение к кукловодам.

— Так он знает об институте?

(Я вспомнил, что читал в газетах об исчезновении мэра Москвы Лугового. Он отсутствовал несколько дней, а потом его обнаружили в Институте Склифосовского с сотрясением мозга. Что с ним произошло, он так и не сказал, ссылаясь на то, что не помнит.)

— Нет. Перед тем, как переправить его в Склиф, инквизиторы при помощи специального препарата блокировали память. Он не помнит ничего из того, что с ним произошло. Счетов за рубежом тоже не обнаружено. Словом, он нас интересует как возможный союзник.

Ты будешь постоянно получать необходимую информацию. У тебя будет спецподразделение на пожарные случаи, и учти — ты в автономном плавании. Действуешь абсолютно самостоятельно. К нам можешь обращаться только в самом крайнем случае. Но после этого ты будешь выведен из игры.

— Почему?

— Это засветка. Если кукловоды обнаружат, что ты связан с такой крупной структурой, как «Центр», то они не будут рассматривать тебя как самостоятельный объект и переключатся на «Центр».

— А как они узнают?

Кот усмехнулся:

— Узнают, не сомневайся. Итак, с завтрашнего дня ты начинаешь занятия с Кардиналом. На это уйдет дней двадцать. После этого вылетаешь в Панаму. Вот ключи от твоей московской квартиры и адрес. Во дворе «жигуль». Пока будешь ездить на нем. Кардинал свяжется с тобой. Ну, удачи.

«ЛЮБАЯ БОЛЕЕ-МЕНЕЕ КРУПНАЯ ПРЕСТУПНАЯ ГРУППИРОВКА ИМЕЕТ В СВОЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ СОБСТВЕННУЮ СПЕЦСЛУЖБУ РАЗВЕДКИ. КОЛИЧЕСТВО „РАЗВЕДЧИКОВ“ ВЕСЬМА РАЗНОЕ: ОТ НЕСКОЛЬКИХ ЧЕЛОВЕК ДО КРУПНОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ, НАСЧИТЫВАЮЩЕГО НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ПОДОБНЫХ „СПЕЦИАЛИСТОВ“».

«Мир новостей», 24 февраля 1997 г.

 

2

Я сидел в своем роскошном кабинете в офисе совместной российско-панамской инвестиционной компании «Роспанинвест», который занимал трехэтажный особняк на Большой Ордынке, недалеко от Частного института социальных исследований. Прошло более двух месяцев с момента начала операции «Вельзевул». Я побывал в Панаме и в Женеве, где встретился с господином Дюгастом. Операция по трансферту «трудовых» накоплений господина Вохина сначала в Панаму, а затем в Москву в целях их инвестиции в российскую промышленность прошла без сбоев.

Возле моего стола лежал Вельзевул, трехгодовалая восточно-европейская овчарка, которую я подобрал в аэропорту «Шереметьево-2». Видимо, хозяин Вельзевула улетел в дальние края. Когда я сошел с трапа самолета, прилетевшего из Швейцарии в Москву, бедняга уже трое суток провел в зале ожидания. Он никого к себе не подпускал, не брал пищу и, когда я появился в зале, милиционеры с помощью мегафона, именуемого в армии «матюгальником», обращались к пассажирам с просьбой покинуть помещение, так как вопрос о пребывании овчарки в аэропорту должен был быть решен с помощью пистолета. Какая-то неведомая сила толкнула меня к собаке. Милиционеры были крайне удивлены сначала моей «отвагой», а потом поведением овчарки. Вельзевул грустно посмотрел мне в глаза, потом как-то по-человечески вздохнул и, когда я наклонился к нему, чтобы погладить, лизнул меня в нос. «Я именно тебя и ждал», — говорили его собачьи глаза. Я свистнул ему и пригласил следовать за собой. Понурив голову, пес поплелся за мной. «Мусора» были явно рады такому исходу дела и махали нам в след. На кличку Вельзевул он начал откликаться через неделю, а какая-то непонятная (мне, во всяком случае) духовная связь между нами образовалась сразу. Я часто разговаривал с ним и был абсолютно уверен, что он все понимает.

Передо мной лежал список новых «друзей», которые появились сразу же после презентации моей компании, которую мы устроили в «Метрополе». Я лениво просматривал фамилии и должности: Александр Горев, председатель правления Инзксимбанка, в который я перевел уставной капитал «Роспанинвеста», Сергей Жемов, председатель правления банка Велатеп, Сергей Ковтюх, президент банка «Риал». Все трое заступили на свои посты после того, как их предшественники отправились в мир иной несколько месяцев назад в ходе операции «Чистка». Владимир Гусенко, в прошлом глава крупнейшего в Москве банка, а ныне президент самой крупной частной телерадиокомпании. «Подружиться» с ним мне настоятельно рекомендовал Кардинал. Гусенко оказался очень приятным и коммуникабельным человеком и сразу же обещал мне помощь всей своей мощной информационной империи (он контролировал еще несколько газет, в том числе и ту, где работал Пинкертон).

«А ДЛЯ НЕКОТОРЫХ ИЗДАНИЙ НАСТУПИЛИ ВРЕМЕНА, КОТОРЫЕ ВПОЛНЕ МОЖНО СРАВНИВАТЬ С ТОТАЛЬНЫМ КОНТРОЛЕМ ПРЕССЫ ПРИ БРЕЖНЕВЕ ИЛИ ГОРБАЧЕВЕ. СКАЖЕМ В СВОЕЙ ГАЗЕТЕ — „АРГУМЕНТАХ И ФАКТАХ“. ДРУЗЬЯ ИЗ РАЗНЫХ ВЕДОМСТВ И СПЕЦСЛУЖБ С НЕКОТОРЫХ ПОР СТАЛИ ПРЕДУПРЕЖДАТЬ НАС, ЧТО РЕДАКЦИЯ НАХОДИТСЯ ПОД ПРИСТАЛЬНЫМ ВЗОРОМ СЕКРЕТНЫХ АГЕНТОВ…

А МОЖНО ЛИ НЕ ДОВЕРЯТЬ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫМ СОТРУДНИКАМ АДМИНИСТРАЦИИ ПРЕЗИДЕНТА, КОТОРЫЕ В ТЕЛЕФОННОМ РАЗГОВОРЕ СОВЕРШЕННО СПОКОЙНО ПРЕДУПРЕЖДАЮТ:. „ИМЕЙТЕ В ВИДУ, ЧТО НАШ РАЗГОВОР ПОДСЛУШИВАЮТ“…

У НАС НЕРЕДКО РАЗДАВАЛИСЬ ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ, В КОТОРЫХ ЛИБО НАМЕКАМИ, ЛИБО В ОТКРЫТОЙ ФОРМЕ РЕДАКЦИИ И ЖУРНАЛИСТАМ УГРОЖАЛИ.

ПОСЛЕ ПУБЛИКАЦИИ МАТЕРИАЛОВ О ДАЧАХ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ САНОВНИКОВ ЗАВЕДУЮЩЕМУ ОТДЕЛОМ, КОТОРЫЙ ГОТОВИЛ ЭТОТ МАТЕРИАЛ, ПОЗВОНИЛИ И СКАЗАЛИ, ЧТО ЕСЛИ ГАЗЕТА БУДЕТ И ДАЛЬШЕ ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ ЭТОЙ ТЕМОЙ, ТО С ЖУРНАЛИСТАМИ МОЖЕТ ПРОИЗОЙТИ ТО ЖЕ САМОЕ, ЧТО И С ДМИТРИЕМ ХОЛОДОВЫМ».

«Аргументы и факты», № 12, 1997 г.

Ровно в девять тридцать дверь отворилась и вошла Марина со стопкой газетных статей и факсов. Вельзевул поднял голову и застыл в позе готовности к прыжку. С начала нашей совместной жизни он всегда занимал эту позу, когда в помещение входил посторонний. А посторонними для него были все, кроме меня и моего советника Якова Борисовича Винера. И Винера, и Марину мне прислал Кардинал. Винер не вникал в дела  «Роспанинвеста», но был в курсе всех моих контактов, а Марина помимо обязанностей секретаря служила мне в качестве переводчицы, свободно владея четырьмя европейскими языками. Я заметил, что считать ее только переводчицей было бы опрометчиво, так как в ходе переговоров, которые я успел провести за последний месяц в качестве президента «Роспанинвеста», выяснилось, что в вопросах инвестиций и банковских операций она разбирается значительно лучше, чем я. Но главное, она умела как-то незаметно направить переговоры в нужное русло и как-то незаметно держать под контролем их ход.

Ее нельзя было назвать красивой, но мелодичный голос, взгляд, мимика, жесты и безукоризненная фигура привлекали к ней внимание мужчин гораздо сильнее, чем красота. Между нами установились вполне дружеские, деловые отношения.

— Что у нас новенького? — спросил я, отхлебнув кофе.

— Звонили из клуба «Деловые люди». Просили подтвердить ваше участие в сегодняшнем банкете.

Клуб «Деловые люди» был образован сразу же после президентских выборов и помещался в здании бывшего Музея Революции, которое до семнадцатого года занимал «Московский английский клуб». Среди его членов было немало тех, с кем Кардинал мне настоятельно советовал «подружиться». Помимо бизнесменов, здесь сплошь и рядом мелькали фамилии политических деятелей всех мастей, а также известных актеров, дикторов радио и телевидения и журналистов.

— Подтверди, со мной будет Винер.

Я углубился в газетные статьи, подобранные аналитическим отделом для меня и Винера.

Так. Уведомление Министерства информации о закрытии газеты «Московский комсомолец» за дезинформацию граждан. Это уже шестая газета, пострадавшая «за четко выраженную гражданскую позицию». По-моему, Темная Лошадка бьет по «килькам». Скажем, «Независимая газета» представляет гораздо большую опасность для диктатуры, но президент почему-то ограничивается только полемикой с оппонентами на страницах той же газеты.

Бюллетени исполнения смертных приговоров. Указы президента о проведении расследования кампании приватизации в первой половине девяностых годов, а также деятельности правительства и ряда министерств в период демократии.

А вот известие от Николая Ивановича. Газета «Сегодня» в разделе «Происшествия» сообщает: «Вчера утром водители автотранспорта, проезжающие по набережной в районе Крымского моста, заметили человека, висевшего на мосту в нескольких метрах от поверхности Москва-реки, о чем незамедлительно сообщили в органы милиции. Прибывший на место происшествия милицейский наряд втащил повешенного на мост. Им оказался бывший министр обороны Павел Грачкин, два месяца назад совершивший дерзкий побег из специзолятора „Лефортово“. Ответственность за теракт против бывшего министра взяла на себя „Святая тайная инквизиция“, организация, деятельность которой будоражит общественность уже несколько месяцев. На груди трупа была прикреплена бумага следующего содержания: „Трибунал Святой Тайной Инквизиции Российской рассмотрел тяжкие грехи раба Антихриста Павла и, признав его виновным в умышленном убиении воинов российских, а также в казнокрадстве и мздоимстве, приговорил его к смертной казни, в милосердии своем без пролития крови, и предал его вечной анафеме. Берегитесь, рабы Антихриста! Ваш час настал!“

Генеральной прокуратурой начато следствие».

К статье была приложена фотография человеческой фигуры, облаченной в длинный белый балахон, висевшей на длинной веревке, привязанной к перилам Крымского моста.

«СЕГОДНЯ ВСЕ, С КЕМ Я ВСТРЕЧАЮСЬ В ЧЕЧНЕ, УТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ДУДАЕВ БЫЛ ГОТОВ К КОМПРОМИССАМ. НО ГРАЧЕВ ОТТЕСНИЛ СТЕПАШИНА С ЕРИНЫМ И ЗАЯВИЛ, ЧТО К ДУДАЕВУ ОН ПОЙДЕТ ОДИН.

СЕЙЧАС И МАСХАДОВ, И ЯНДАРБИЕВ ГОВОРЯТ, ЧТО ДУДАЕВ ПРЕДЛОЖИЛ ГРАЧЕВУ ПОДПИСАТЬ С РОССИЕЙ ДОГОВОР ПО ТИПУ ТАТАРСТАНА. НО МЫ, ЧЛЕНЫ СОВЕТА БЕЗОПАСНОСТИ, О ПРЕДЛОЖЕНИИ ДУДАЕВА НИЧЕГО НЕ ЗНАЛИ, ГРАЧЕВ ПРОСТО СКРЫЛ ЕГО, ВОТ И ВСЕ. УВЕРЕН: ЕСЛИ БЫ ГРАЧЕВ ДОЛОЖИЛ, КАК НУЖНО, ВОЙНА БЫ ЗАКОНЧИЛАСЬ».

Секретарь Совета безопасности И. Рыбкин.

«Совершенно секретно», № 4, 1997 г.

Просмотрев газетные статьи, я перешел к факсам, которые на девяносто процентов содержали предложения инвестировать капитал в «проекты века». Все деловые бумаги должны были после меня отправится на стол к Александру Сергеевичу Адамову, моему финансовому директору, который уже решал, отправить ли их в корзину или передать на рассмотрение экспертам. Когда Кот знакомил меня с Адамовым, то представил его как «финансиста века». «От себя отрываю», — сказал он, изображая на лице обреченность.

Ровно в двенадцать я встал, чтобы отправиться обедать в «Метрополь», где меня должен был ждать некто Ричард Брук, американский экономист, который в 92-м входил в команду известного гарвардского профессора Джефри Сакса, советника тогдашнего российского правительства. Сам Сакс, успешно осуществив реформы в Польше, «обломал зубы» на российской почве и уехал, крепко выругавшись на прощанье. Я познакомился с Бруком в Женеве, где он читал лекции по макроэкономике на курсах, организованных одним из швейцарских банков для молодых российских банкиров.

Брук охотно пошел ка контакт, так как собирался приехать в Россию на год с целью проведения исследований «нового экономического курса», которые финансировал Гарвардский университет. Неплохо владея русским языком, он надеялся «вписаться» на год в российскую действительность и настрочить капитальный труд. Меня он явно рассматривал как представителя российского бизнеса новой формации, который может быть ему очень полезен.

Припарковав машину, я прошел в холл «Метрополя». Брук сидел в кресле и просматривал газету. Я подошел незаметно и хлопнул его по плечу:

— Привет. Добро пожаловать в Москву.

Американец вскочил и распростер объятия. Со стороны можно было подумать, что встретились два старинных друга, которые не виделись по крайней мере лет десять. Мы прошли в ресторан.

— Где ты остановился? — спросил я Брука.

— Пока здесь. В «Метрополе». На той неделе перееду на квартиру.

— Где квартира?

— В центре. Возле Арбата.

— Как ты нашел Москву?

— Как так нашел? — не понял американец.

— Я имею в виду, какие впечатления.

— О! Многое изменилось. Ты не можешь этого заметить. Но в девяносто втором году здесь все было иначе. Москва перестала быть русским городом.

— Какая же она теперь?

— Европейская. Трудно ее, как это… привязать к какой-нибудь нации.

«Я НЕ ВЕРЮ, ЧТО СЕГОДНЯ КАКАЯ-ТО СТРАНА В МИРЕ ХОТЕЛА БЫ ПОВТОРИТЬ РОССИЙСКИЙ ПУТЬ. БОЛЕЕ ТОГО, РОССИЯ МОЖЕТ СЛУЖИТЬ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕМ ДЛЯ КАЖДОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА — КАК НЕ НАДО ДЕЛАТЬ. РОССИЯ ЗАТЯНУЛА ПРОВЕДЕНИЕ РЕФОРМ НА ДОЛГИЕ ГОДЫ И В РЕЗУЛЬТАТЕ ПОЛУЧИЛА КОРРУПЦИЮ НА САМОМ ВЫСОКОМ УРОВНЕ, А РЕФОРМЫ ОСТАНОВИЛИСЬ ТЕПЕРЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО».

Д. Сакс, профессор Гарвардского университета, советник правительства России в 1992 г.

«Аргументы и факты», Na 11, 1997 г.

— Что нового?

— Реформы в Болгарии идут блестяще. Джеффри удалось реабилитироваться после провала в России в девяносто втором. Экономический подъем за прошлый год составил почти десять процентов. Иностранных инвестиций привлечено почти на двадцать миллиардов долларов. Я ведь в Москву приехал из Софии. Город не узнать. Порядок, изобилие. Относительное, конечно. Такого краха, как на прошедших парламентских выборах, коммунисты не терпели никогда. И главное, появился класс не богатых, но зажиточных людей.

Я вспомнил, что Сакс со своей командой прибыл в Болгарию в качестве советника правительства в момент, когда страна находилась на пороге социального катаклизма. Хлеб выдавали по карточкам, в столице были перебои с подачей электроэнергии. Страсти населения бурлили и были готовы вылиться в массовые беспорядки, на армию у правительства надежды не было. Ожегшись на России, Сакс выдвинул жесткие условия, которые правительство Болгарии было вынуждено принять.

— Что ж вы не сделали все это в России? — спросил я.

— Мы пытались, — сказал Брук, разливая по бокалам сухое вино, — но встретили такое сопротивление, что сразу же поняли, что ничего, как это по-русски, путного из этого дела не получится. Пришлось срочно уезжать, чтобы хоть как-то сохранить реноме.

— А в чем причина?

— Видишь ли, если честно, то в России начался процесс перераспределения собственности и накопления капитала. Мы ведь экономисты. Мы не учли русскую психологию. Этот процесс невозможно контролировать демократическим путем. Люди есть люди. Когда масса государственных людей получает доступ к собственности и источникам получения доходов, то они больше ничем не хотят заниматься и не позволят что-то изменять. Мы показывали Гайдану все подводные камни.

— И что же?

— Молчал, как рыба, и тут же переводил разговор на другую тему. Должен сказать, что, не знаю, как в Европе, но у нас в Америке очень благосклонно смотрели на этот процесс. Сейчас это может, как это вы говорите, дать эхо.

— Аукнуться.

— Да, да. Аукнуться. Мы это слишком поздно поняли.

— А в чем опасность для США?

— В огромном количестве денег в Америке, принадлежащих русским, и огромном количестве долларов в России. Пока существовала прежняя система, опасности не было. Сейчас же новая власть берет эти капиталы под контроль. Мы имеем такую информацию. У вас теперь оружие против Америки гораздо более страшное, чем атомная бомба. Представь, что все доллары, которые сейчас в России, вы кинете в США. Коллапс доллара. Финансовый хаос. Или, наоборот, начнете переводить деньги русских из США обратно в Россию. Сбои банковской системы США в этом случае спрогнозировать трудно. То же с Европой. Только в Англии сейчас русских денег где-то около шестидесяти миллиардов долларов. А если они в один день уйдут из Англии? Много банков будет на грани банкротства.

«В ЭТИХ МЕСТАХ С БАНДОЙ ИВАНА СОЛОВЬЕВА СРАЖАЛСЯ ЮНЫЙ КОМАНДИР ПОЛКА ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ АРКАДИЙ ГАЙДАР.

ЗДЕСЬ ЖЕ БЛАГОДАРЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СВОБОДЕ, В ДАРОВАНИИ КОТОРОЙ АКТИВНО УЧАСТВОВАЛ ЕГО ВНУК ЕГОР, ПОЯВИЛИСЬ НОВЫЕ, НЕСРАВНЕННО БОЛЕЕ ЖЕСТОКИЕ БАНДЫ. ХАКАСИЯ БЫЛА КОЛОНИЕЙ СОЮЗНОГО ЦЕНТРА, МОСКОВСКИХ МИНИСТЕРСТВ И ВЕДОМСТВ. СЕГОДНЯ ХАКАСИЯ — ВСЕ ТА ЖЕ КОЛОНИЯ, ТОЛЬКО МЕТРОПОЛИЯ СМЕСТИЛАСЬ В ЛОНДОН И ИЗРАИЛЬ, В ОСОБНЯКИ АЛЮМИНИЕВЫХ КОРОЛЕЙ, БЛАГОДАРЯ ВНЕДРЕННОЙ ИМИ ПРИ ПОДДЕРЖКЕ РОССИЙСКОГО РУКОВОДСТВА СХЕМЕ ТОЛЛИНГА (ПЕРЕРАБОТКИ ЗАВОЗНОГО СЫРЬЯ).

САНКЦИОНИРОВАВШЕЙ УТЕЧКУ ЗА РУБЕЖ ВСЕХ ДОХОДОВ АЛЮМИНИЕВЫХ ГИГАНТОВ ЗА ВЫЧЕТОМ РАСХОДОВ НА ПЕРЕРАБОТКУ СЫРЬЯ».

«Известия», 6 марта 1997 г.

— Послушай, Дик, а сколько всего российских денег на Западе сейчас? — спросил я.

— Этого тебе никто не скажет. Слитком много в офшорных банках. В неофшорных странах, по нашим расчетам, где-то около восьмисот миллиардов долларов.

Я присвистнул:

— Ну и ну. Наша пресса оценивала эти суммы в восемьдесят — сто миллиардов.

— Вы многого не знаете. Дело в том, что трансферт начался КПСС. Это одна часть. Ну, а при демократах качали, как вы говорите, «в два насоса».

— Но вы же можете воспрепятствовать валютной интервенции. Или откачке денег обратно в Россию.

— Это невозможно. Мы слишком поздно поняли, чем диктатура в вашей стране грозит нам. Поэтому, видимо, правительства Запада так и не прореагировали на приход диктатора. Слишком были напуганы русской мафией.

— Что ты будешь делать здесь, в Москве? — перевел я разговор на другую тему.

— Писать монографию. «Развитие российской экономики в условиях диктатуры». Кстати, экономика в России пошла в гору. Мы ожидаем, что западные инвестиции в этом году перевалят за пятьдесят миллиардов долларов. Ты будешь тесно соприкасаться с этим процессом. Я рассчитываю на твою помощь.

По дороге в офис я размышлял о том, что сообщил мне Брук. Это в целом подтверждало то, о чем говорил Николай Иванович. Правительство в период правления Ельцина не решало, что и как сделать со страной, которой оно якобы управляло. Значит, был кто-то другой.

«НАПОМНЮ, ЧТО США ИЗ СВОЕГО КРИЗИСА ВЫБРАЛИСЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО БЛАГОДАРЯ ЖЕСТКИМ „АНТИТРЕСТОВСКИМ“ ЗАКОНАМ (ЗА ВЗДУВАНИЕ ЦЕН МОНОПОЛИСТАМИ ПО ЭТИМ ЗАКОНАМ ГЛАВЫ ТРЕСТОВ МОГЛИ НАДОЛГО СЕСТЬ В ТЮРЬМУ).

НАШИ ЭКОНОМИСТЫ, КОНЕЧНО, ЗНАЮТ ПРО ЭТОТ ОПЫТ, НО КТО ЖЕ ИЗ НАС В СИЛАХ НАКИНУТЬ УЗДУ НА ОБНАГЛЕВШИЕ МОНОПОЛИИ, КОТОРЫЕ ПРИ СНОГСШИБАТЕЛЬНОЙ ДЕШЕВИЗНЕ РАБОЧЕЙ СИЛЫ (ГЛАВНЫЙ КОМПОНЕНТ СЕБЕСТОИМОСТИ ВО ВСЕМ МИРЕ) СВОИ ВНУТРЕННИЕ ЦЕНЫ НА ПРОДУКЦИЮ И УСЛУГИ НАЗНАЧАЮТ В ПОЛТОРА-ДВА РАЗА ВЫШЕ МИРОВЫХ? НИКТО. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КЛАНЫ И МОНОПОЛИИ НЕ ПО ЗУБАМ ВСЕМ ВЕТВЯМ НАШЕЙ ВЛАСТИ».

А. Нуйкин.

«Вечерняя Москва», 10 марта 1897 г.

В принципе, тогда уже было всем ясно, что настоящие правители — это выросшие, как грибы, словно по взмаху волшебной палочки, в начале девяностых годов финансовые олигархии. Но финансовая олигархия — это, в первую очередь, конкретные люди, которые решают, какой закон ввести, какой заблокировать, кого назначить, кого снять, а кого убить. И эти люди также появились как по взмаху волшебной палочки, и не случайно. Их кто-то подбирал, причем тщательно. Всем ясно, что эту систему мог сломать только диктатор и только жесткими методами, не оглядываясь на потери.

Внезапно я почувствовал боль в затылке, затем легкую слабость, и тут же дал по тормозам, потому что с тротуара наперерез моей машине шли два мужика. Сначала мне показалось, что они «под газом», потому что, оказавшись в нескольких сантиметрах от передка машины, они как бараны уставились на капот, явно не понимая, что это такое. Я вышел наружу.

— Вам что, жить надоело?

Удивление не сходило с их физиономий. Наконец, взгляд принял осмысленное выражение. Один растерянно развел руками.

— Прости, браток. Сам не понимаю, как это получилось.

Нет, они были трезвы. Выматерив их для очистки совести, я сел в машину и поехал дальше. Головная боль прошла также внезапно, как и появилась. Однако, какое-то тревожное чувство не покидало меня. Ощущение опасности. Я утроил внимание и сбавил скорость. Выезжая на Тверскую, я увидел автомобильную аварию, каких не видел ни разу в жизни. Машин двадцать, вцепились друг в друга намертво. Гаишники, машины скорой помощи, толпа зевак. На въезде гаишник жезлом направлял все машины налево. Проехав еще метров триста, я увидел еще одну аварию. Меньшего масштаба, но тоже производившую впечатление. До офиса я добирался почти час, хотя езды от «Метрополя» до моей работы было от силы минут пятнадцать.

Марина сидела за компьютером с лицом зеленоватого цвета.

— Что с тобой?

— Не знаю. Сердце что-то заломило.

— Давно?

— Минут сорок назад. Уже проходит. По-моему, магнитная буря сегодня. Уже человек пять заходили, и все таблетки от головной боли просили.

«Странно», — подумал я, но вслух ничего высказывать не стал и прошел в свой кабинет. Вельзевул бросился ко мне с радостным визгом. Рассеянно погладив пса, я сел на диван и погрузился в дремоту, из которой меня вывел Яков.

— Не спи, замерзнешь. И вообще, спать на работе в присутствии подчиненного есть признак дурного тона.

— Мы сегодня с тобой едем в клуб «Деловые люди». Начало в семь тридцать, так что домой не уезжай.

Винер понимающе кивнул лобастой головой и, раскрыв кейс, достал видеокассету.

— Порнуха? — осведомился я.

— Что-то вроде того. Неделю назад инквизиторам удалось изъять Монахова. Здесь запись допроса.

— Кто такой Монахов?

— Один из участников убийства Игоря Талькова. Занимался рэкетом артистов до и после убийства, а год назад исчез. Оперативно-технический отдел обнаружил его в Ташкенте. Пасли около месяца, а неделю назад он заявился в Питер. Там его и взяли без шума и пыли.

— Что-нибудь интересное сообщил?

— Есть кое-что.

Яков подошел к селектору: «Мариша, прелесть моя, завари, пожалуйста, два кофе. Только покрепче, а то нашего шефа разморило после сытного обеда».

Прихлебывая кофе, я с интересом просматривал запись. Допрос вели два незнакомых мне инквизитора, и проходил он не в крохотной камере, наподобие тех, где Псы Иисуса Христа «готовили» к новой жизни своих духовных пациентов к покаянию, а в большой комнате, напоминающей залу средневекового замка.

На стене, противоположной входу, висело огромное распятие. Слева от него располагалась деревянная конструкция на колесиках. То ли виселица, то ли дыба, а может быть и то, и другое. Длинный низкий столик, на котором были разложены железные маски, какие-то щипчики, длинные толстые иглы, похожие на шампуры, тисочки, кожаные плети с металлическими шариками на конце, железная кастрюля с металлическим поясом. Возле кастрюли стояла клетка, в которой бегала из угла в угол огромная серая крыса.

Справа стоял длинный прямоугольный очаг, сложенный из красного кирпича наподобие ванны. Сверху он был накрыт железной решеткой.

— Это что, пыточная? — спросил я.

— Ну да. Кстати, некоторым инструментам несколько веков. Они достались институту из запасников бывшего музея религии и атеизма, что помещался в Казанском соборе.

— А зачем пытать? Ведь есть препарат. Вколол и все.

— Все препараты, и наш в том числе, имеют один недостаток. Они парализуют волю, вследствие чего допрашиваемый абсолютно правдиво отвечает на все вопросы. Но только на вопросы. Сам он ничего не скажет. Когда нужно узнать что-нибудь конкретное, скажем, номера счетов, это годится. А если дело сложное и запутанное, как здесь, например, нужно, чтобы он выложил все, что знает и о чем не догадывается. А не только отвечал на вопросы.

— Как так?

— А вот так. Вколи ему сейчас препарат и задавай вопросы. Ну и что? Он искренне ответит: «Нет, не убивал». Ты спрашиваешь: «Кто убивал?» Он также искренне отвечает: «Не знаю». Все. Ты в тупике. Он никогда ничего не вспомнит, и у него нет огромной заинтересованности удовлетворить твое любопытство. А когда он борется за существование, аффект, в состоянии которого он находится под психологическим воздействием, заставит его рассказывать такие вещи, о которых ты никогда не догадаешься его спросить.

— Ты когда-нибудь присутствовал при пытках?

Винер брезгливо поморщился:

— Это не моя специальность. Я — психолог-аналитик. Моя задача — выявить модель подсознания объекта и построить модель поведения того, кто будет с ним работать.

Я сконцентрировал внимание на экране.

Инквизиторы сели за стол спиной к распятию. Они были в черных мантиях с белыми крестами на груди и в черных масках. Дверь отворилась, и два здоровенных мужика в красных рубахах с закатанными рукавами, в красных масках с узкими прорезями для глаз и в длинных клеенчатых фартуках вкатили деревянное кресло на колесиках, в котором сидел абсолютно голый мужик лет сорока. Его руки были намертво прижаты к подлокотникам железными обручами.

Лицо Монахова было жалким и растерянным, как у школьника, которого на контрольной поймали со шпаргалкой. Мужики, видимо, палачи Святой Инквизиции, подкатили преступника к столу, за которым восседали инквизиторы, после чего один начал хлопотать возле печи, а второй, поднявшись по лесенке к перекладине дыбы, перекинул через нее веревку с петлей, конец которой был намотан на катушку лебедки. Перекинув петлю, он несколько раз провернул рукоятку лебедки, и петля поползла вверх. В печи заполыхал огонь, и палач разложил на решетке инструменты.

Монахов, которого камера показывала крупным планом, смотрел на все эти приготовления с выпученными глазами.

— Итак, господин Монахов, — ласково сказал один из инквизиторов, — вы отказались давать показания следователю, вследствие чего были переданы нам.

— Вы что, сумасшедшие? — спросил Монахов сиплым голосом.

— Мы комиссары Тайного трибунала Святой Инквизиции Российской. Нам обычно рассказывают все, как на исповеди. Кстати, мы имеем духовный сан, и вы можете исповедоваться у нас, если пожелаете.

— Вы что, будете меня пытать? — эти слова он произнес свистящим шепотом, затем забился в истерике и завопил:

— Я ничего не знаю! Я никого не убивал!

Инквизиторы терпеливо ждали конца истерики, но Монахов не успокаивался. Тогда один из комиссаров повернул голову к палачам, которые, сложив руки на груди, бесстрастно наблюдали за происходящим, и показал им два пальца. Те взяли по плети, и подошли к своей жертве сзади. Один нагнулся и что-то сделал с креслом. Спинка откинулась. Размахнувшись, палачи по одному разу стегнули Монахова по голой спине. Тот мгновенно затих.

— Не надо кричать, — все тем же ласковым голосом продолжал инквизитор. — Во-первых, вас никто не услышит, а во-вторых, мы желаем вам добра. Посмотрите на эти инструменты. Сначала вас подвесят на вот этой дыбе и дадут десять ударов плетьми. Затем по телу пройдутся раскаленными иглами. Затем зажмут пальцы вон в те тиски. Потом наденут на лицо вон ту раскаленную маску. Затем к животу прикрепят вон ту кастрюлю с крысой и…

— Не надо, — завопил «несчастный грешник», — я расскажу все, что знаю.

— Конечно, не надо. Мы вас слушаем. Расскажите все, не опуская детали, что связано с убийством Игоря Талькова. Облегчите душу.

— Дайте воды.

Инквизитор кивнул палачам. Один из них налил из графина воды в железную кружку и дал жертве напиться, после чего тот заговорил прерывающимся голосом.

— Я действительно не убивал Талькова. В 89-м я сколотил бригаду, которая занималась… Ну, словом, мы стригли артистов. В сентябре 91-го меня задержали сотрудники КГБ. Допрашивали на частной квартире.

— Сколько их было? — перебил рассказ инквизитор.

— Двое.

— Вы их помните в лицо?

— Еще бы.

— Продолжайте.

— Они выложили передо мной кучу доказательств, свидетельствовавших о том, что я главарь банды вымогателей. В том числе и заявления артистов, которых мы стригли. Набегало где-то лет на шесть. Исходя из приводившихся фактов, я понял, что они меня пасли всего месяц. И еще сразу же понял, что им что-то от меня надо. Так и получилось. Мне предложили убить Талькова. Обещали, что последствий не будет. В противном случае грозили передать все материалы в суд и позаботиться о том, чтобы с зоны я не вернулся.

Я сказал, что просто не смогу убить человека. Психологически не смогу. Они к этому отнеслись с пониманием и согласились на то, чтобы я просто спровоцировал драку с Тальковым. Остальное, мол, их дело. После этого меня отпустили.

В тот вечер, шестого октября, в концертном комплексе «Юбилейный» Тальков должен был закрывать концерт. Это очень важно для любого певца, и администраторы не жалеют денег на взятки. Моя певичка, ну, у которой я охранником числился, должна была петь перед Тальковым. Предпоследней. Она находилась в своей уборной. Я вышел на пять минут на улицу. Мне билеты на самолет в Москву подвезли. Возвращаюсь, прямо возле ее двери подходит ко мне один из типов, что меня допрашивали. Тот, что помоложе. И так это, проходя, бросил: «Приготовься». Я, как сейчас помню, меня аж в пот бросило. Понял, что Талькова сейчас будут убивать.

Захожу в уборную, а мне певичка говорит, что приходил главреж и сказал, что концерт будет закрывать она, а не Тальков. Так радостно сообщила. Я тогда еще подумал: «Дура ты, дура». Ну, а дальше все как во сне. Прибежал Тальков, с ним несколько человек. Мои ребята тоже подошли. Тальков был в бешенстве. Мы сцепились, из газовых пистолетов палить начали. Отрицать не буду, драку я спровоцировал, потому что тот тип как из-под земли появился. Мы как из газонов стрельбу открыли, все глаза прикрывают. Тут, слышу, боевой выстрел, и Тальков на полу. А на груди кровавое пятно расползается. Всех словно парализовало. Ну, а я сразу деру. Два дня прятался у приятеля. По телевизору узнал, что меня убийцей Талькова объявили. А на третий день они меня нашли. Велели идти в милицию и убийство отрицать. Сказали, что все в порядке будет. И еще велели сказать, что выстрел администратор Талькова сделал. Гарантировали, что я отмазан буду, если все сделаю, как они говорят.

Он помолчал, а потом добавил:

— Это все, что я могу рассказать.

— Вы видели, кто стрелял? — спросил инквизитор.

Монахов помялся, а потом, словно решившись, сказал: «Да, тот тип стрелял».

— Вы его после этого встречали?

— Да. Потому и в Ташкент смылся.

— Где, когда?

— Вроде бы случайно. Год назад. Еду по Тверской. Нагоняет меня черный «мерс», а тип этот рядом с водителем. Повернулся, посмотрел на меня и кто-то водиле сказал. «Мерс» сразу же отстал и за мной пристроился. Я в зеркало смотрю, а тип этот по мобильному телефону говорит. Ну, я домой уже не вернулся, а поездом в ту же ночь и уехал.

Монахов умоляющими глазами смотрел на инквизиторов. Те закивали головами. Один из них сказал: «Мы вам верим. Несколько дней проведете здесь. Будете просматривать фотографии, пока не найдете этих двух своих знакомцев. После этого Тайный трибунал Святой Инквизиции решит вашу судьбу».

Запись кончилась. Несколько минут мы молчали. Затем Яков спросил:

— Что думаешь?

— А не мог Монахов солгать?

— Нет, он сказал правду. Инквизиторы на следующий же день все проверили с помощью препарата. Расхождений нет.

— Его заставили обвинить в убийстве администратора Талькова. Какова его судьба?

— Шлафман через три месяца после смерти Талькова эмигрировал в Израиль. Со стороны властей никаких препятствий не было, хотя в прокуратуре, которая вела следствие, все свидетели почему-то утверждали, что стрелял именно он. Из нагана Монахова, который тот якобы обронил в драке. Официально же следствие объявило его убийцей только в апреле. А выехал он в феврале.

— А нельзя допросить и свидетелей и Шлафмана?

Вместо ответа Винер раскрыл кейс и протянул мне бумагу.

«Гавриилу.

В течение месяца силами оперативно-технического отдела были изъяты и допрошены восемь свидетелей убийства Талькова. Все показали под препаратом, что подверглись психологическому давлению со стороны ФСБ, в результате чего дали ложные показания следователю прокуратуры Зубову об убийстве. В соответствии с требованием агентов ФСБ, в качестве убийцы ими был назван бывший администратор Талькова Валерий Шлафман.

Подразделением Международного отдела в Израиле был изъят и допрошен под препаратом Валерий Шлафман, который показал, что в январе 1992-го года был схвачен агентами ФСБ и поставлен перед выбором: немедленно эмигрировать в Израиль или проходить по делу об убийстве Талькова в качестве обвиняемого. По словам Шлафмана, доказательства, сфабрикованные ФСБ, не оставляли ему шансов на оправдание. В отъезде ему помогали сотрудники ФСБ.

Среди фотографий сотрудников ФСБ, предъявленных Шлафману для опознания, он указал на полковника Стрельбицкого Виктора Анатольевича как на человека, который возглавлял группу агентов ФСБ, подвергших его давлению. Полковник Стрельбицкий был также опознан Монаховым, как один из двух его допрашивавших. Личность второго устанавливаем.

Первый».

Яков скомкал бумагу, положил ее в пепельницу и поджег. Затем достал еще один лист и протянул мне.

«Стрельбицкий Виктор Анатольевич. Выпускник исторического факультета МГУ. („Коллега“, — отметил я). В 1979 году принят на службу в КГБ СССР. С 1979 по 1982 гг. проходил службу в 5-м главном управлении. В 1980 г. защитил закрытую кандидатскую диссертацию на тему „Методы и способы пропаганды“. В 1983 г. защитил закрытую докторскую диссертацию на тему „Методы использования средств массовой информации в идеологическом воспитании масс“.

В 1993 г. по „андроповскому призыву“ направлен на работу в ЦК КПСС. С 1984 года часто выезжал в США и страны Западной Европы. С 1985 г. начал печататься в „Огоньке“ и „Московских новостях“ под псевдонимом В. Стрельцов. Статьи отличались резкой демократической направленностью. В период августовского путча находился в Белом Доме. С сентября 1991 по декабрь 1992 работал в центральном аппарате ФСБ. В январе 1993 уволился в запас и возглавил рекламное агентство „XXI век“. Является внештатным советником председателей правления крупных компаний и банков».

— Фотография Стрельбицкого есть?

— Конечно.

С фотографии на меня смотрел мужик типа «бабам нравится». Тронутая сединой шевелюра, внимательные глаза. Тонкие усики.

— А ну, физиономист, что ты о нем думаешь? — спросил я Винера. Тот взял фотографию, минуту изучал ее, потом пересел ко мне на диван и, взяв авторучку, используя ее как указку, начал объяснять.

— Губы в сомкнутом положении сбалансированы, что указывает на сильную волю. Брови густые, тяжелые, сросшиеся — человек стремится к доминированию. Глаза немножко скошены к низу, что свидетельствует о решительности характера. Внешние уголки глаз покрыты морщинками. Человек не лишен проницательности. Кончик носа слегка напоминает клюв, значит, человек хитер и злопамятен. Верхняя зона ушей на уровне глаз, что свидетельствует о повышенном интеллекте. В целом, положительный персонаж.

— А чем занимается его агентство?

— Всем. Это мощная и разветвленная структура. Она работает и как рекламное агентство, и как консалтинговая фирма. Осуществляет мониторинг настроения масс по регионам и индивидуумов, занимающих определенное социальное положение. Также осуществляет сбор информации о политиках и бизнесменах. В период предвыборной кампании это агентство противостояло нашему институту, фактически руководя предвыборной кампанией. Тогда мы сильно проигрывали в средствах массовой информации и выиграли только благодаря нашим многочисленным мобильным группам воздействия и озлобленности масс. У агентства большое количество мощных аналитиков, журналистов, практически все крупные политологи.

— Агентство имеет политическую ориентацию?

— Скорее всего, нет. Они работают на заказчика, который им платит.

— А институт?

— Институт также осуществляет все те же функции, только работает на государство.

— Это же частная структура.

— Верно. Частная структура, которая работает на государство.

— То есть, на президента, — продолжал допытываться я.

— В том числе и на президента, пока тот работает на государство.

— А если он начнет работать на частных лиц?

— Тогда институт будет работать против него.

— Он это знает?

— Нет.

Произнося слово «нет», Яков внимательно посмотрел мне в глаза. Для меня это было не только откровением, но и признаком «высокого доверия». Это впервые заставило меня серьезно задуматься о том, кто я. До сих пор я ощущал себя независимым человеком, работающим по найму, но за идею. «Они» же явно рассматривали меня как одного из «них». С тех пор, как в тот вечер в квартире на Разъезжей я дал согласие на вступление в ГОН, моя жизнь стала напоминать бешеную гонку в неизвестном направлении. И я чувствовал, что в любой момент может блеснуть молния и изничтожить меня, как букашку. Первое время меня это мало трогало, однако, сейчас инстинкт самосохранения, после «психологической реабилитации», проведенной Кардиналом, заставлял меня время от времени задумываться над своим будущим. Слова Винера напомнили мне краткую лекцию Николая Ивановича о постоянной борьбе, которую индивид и общество ведут в целях выживания. «Запомните, голубчик, — говорил Кардинал, ласково заглядывая мне в глаза, — существуют три категории, с которыми нам приходится ежедневно бороться: это люди (он начал загибать пальцы), это обстоятельства, это системы. С людьми бороться довольно просто. Нужно только знать их псипараметры. С обстоятельствами гораздо сложнее, но, учитывая, что их чаще всего создают люди, можно. С системой есть только один способ борьбы — направить ее на путь самоуничтожения. Другого способа нет. И еще запомните, дорогой мой, когда начинаете бороться с людьми, внимательно смотрите, не боритесь ли вы с системой, которую эти люди представляют».

Из того, что сказал мне Винер, явно следовало, что Святая Инквизиция уже сформировалась как система, которая перемелет всех, кто пойдет против нее, и меня и президента.

Яков спокойно ждал, когда я кончу размышлять.

— В семь будь готов, — сказал я. — Поедем на моей машине.

 

3. «ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ»

Ровно в семь я достал из шкафа красный пиджак с эмблемой клуба «Деловые люди». Эмблема представляла из себя круг, нашитый на нагрудный карман, в центре которого был изображен белый скакун с двумя седоками, что, видимо, означало:, «Боливар может вынести и двоих, если они сумеют договориться». Мысленно перебрал членов клуба, которые представляют интерес с точки зрения операции «Вельзевул». По мнению Якова необходимости искать с ними контактов не было, поскольку «наживкой» для «мух» я был очень аппетитной. (Неделю назад мне и еще нескольким бизнесменам устроили встречу с президентом, что освещалось «Президентским каналом». Режиссуру, насколько я понимал, осуществлял лично Николай Иванович, и все выглядело так, как если бы вокруг президента начинал формироваться некий круг предпринимателей, которые смогут оказывать серьезное влияние на выработку экономической политики диктаторского режима. Вслед за «Президентским каналом» несколько крупных демократических газет прокомментировали заявление Темной Лошадки о регулярности таких встреч. По мнению аналитиков газет это свидетельствовало о том, что президентом формируется неофициальная команда экономических советников, которые могут не только советовать, но и проводить политику в жизнь).

Моей задачей было показать, что я готов к статусу «мухи», как старая дева к потере невинности.

На стоянку возле клуба пускали только по пропускам. Я предъявил здоровенному охраннику в форме службы безопасности клуба свое удостоверение члена клуба, и Винер, который в этот вечер исполнял обязанности не только советника, но и шофера, поставил «мерс» на место, обозначенное номером моего удостоверения.

По уставу клуба каждый из его членов мог прийти в сопровождении одного человека. Пресса допускалась только на официальную часть мероприятия, если таковое было запланировано, и только на пятнадцать минут. Поскольку официальные мероприятия сегодня предусмотрены не были, журналисты отсутствовали.

Мы поднялись на второй этаж в банкетный зал. Посреди зала стоял огромный, роскошно сервированный стол. Официанты в белых пиджаках с клубной эмблемой разносили напитки. Члены клуба, одетые в красные, как у меня, пиджаки, ходили по залу группами. «Ба, — подумал я, — знакомые все лица». Демократические трибуны времен режима Ельцина, бывшие сановники, быстро перевоплотившиеся в бизнесменов, лидеры разогнанных Темной Лошадкой политических партий, известные артисты, дикторы телевидения. Я взглянул на Винера. Его взгляд скользил среди присутствующих, время от времени останавливаясь на том или ином персонаже. Я спокойно потягивал мартини, ожидая, когда кто-нибудь составит мне компанию. Мы перебрасывались отдельными фразами. Точнее, Винер объяснял мне, кто есть кто. Согласно правилам клуба его члены были обязаны провести в банкетном зале тридцать минут, а затем каждый имел право удалится в один из залов. В клубе существовали биллиардный зал, сауна, пивной зал, кофейный зал, игорный зал, в котором можно было сыграть в преферанс, покер или шахматы, танцевальный зал со «спецконтингентом», который нельзя было использовать никак иначе, как только для танца. По крайней мере в клубе. Большинство залов состояло из кабинетов, в которых можно было уединиться с деловым партнером и обсудить важные дела, поскольку служба безопасности, закупившая самые современные противоподслушивающие устройства, гарантировала конфиденциальность.

Кто-то хлопнул меня по плечу, и я обернулся. С бокалами в руках стояли трое, из которых я знал только Гусенко.

— Добро пожаловать в нашу компанию, — сказал Гусенко, широко улыбаясь. Затем представил своих сотоварищей: — Николай Петрович Новиков, в прошлом замминистра, а ныне председатель правления банка «Ренессанс», а этого, надеюсь, представлять не надо. (Белкин Иван Семенович, в прошлом политический деятель, постоянный член Думы, в том числе и разогнанной новым режимом). Ныне он волей обстоятельств отошел от политической деятельности и является советником ряда структур, в том числе и моей. Кстати, вицепрезидент нашего клуба.

Мы церемонно пожали друг другу руки.

— Вы вхожи к президенту, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Белкин.

— Ну, насчет того, что вхож, сильно сказано, — улыбнулся я, — но президент высказал пожелание создать что-то типа кружка «Друзей президента» из крупных бизнесменов.

— В Германии, если не ошибаюсь, в тридцатые существовал кружок «Друзей рейхсфюрера СС», который также состоял из предпринимателей, — сказал Новиков.

— Это верно, — подтвердил я, — туда входили Шахт, Крупп, Болен, Тиссен. Кстати, в 44-м некоторые оказались замешаны в заговоре против Гитлера.

Все трое переглянулись. Гусенко поставил бокал на поднос проходящего мимо официанта и с видом крайней заинтересованности на лице спросил:

— А какие функции будет выполнять ваш кружок?

— Что-то вроде дискуссионного клуба. Предполагается, что собираться этот клуб будет раз в неделю. По четвергам. Я, впрочем, не уверен, что у меня будет время на членство в этом клубе. Скорее всего, откажусь.

— Не спешите. Отказаться никогда не поздно, — сказал Гусенко. — Слушайте, мужики, а не спуститься ли нам в кофейню. — Он посмотрел на часы. — Обязаловка уже кончилась.

Я быстро взглянул на Винера. Он движением век одобрил предложение информационного магната, что меня несколько удивило. Дело в том, что в залы члены клуба не имели права проводить сопровождающих, если это не было оговорено заранее.

Мы спустились в кофейный зал, и Гусенко провел нас в «Арабский кабинет», где все расселись в низких мягких креслах вокруг низкого столика, на котором стояли восточные сладости. В бронзовых чашах, стоявших на треногах по углам, горели ароматические масла. Откуда-то доносилась арабская музыка.

Официант в восточной одежде принес большой кофейник с подогревом, сахар, коньяк и молча удалился.

Такого ароматного кофе я еще не пробовал, хотя в Панаме меня угощали этим напитком, приготовленным несколькими способами.

— Как кофе? — спросил Новиков.

— Восхитительно, — ответил я, поскольку вопрос явно относился ко мне. Я с видом знатока прижал спинку языка к небу и поцокал, — такого еще не пробовал. Как его готовят?

— Арабы добавляют кардамон и корицу. Кроме того, концентрация кофе очень высока. Единственный недостаток — нельзя пить много. Сердечко может взбунтоваться.

— Какое впечатление произвел на вас президент? — спросил Гусенко, разливая по рюмкам коньяк.

— Трудно сказать, — я понимал, что сейчас начнется «прощупывание», и любой мой промах может отпугнуть от меня «мух», как от огня, если только это «мухи», что сведет на нет мое участие в операции «Вельзевул». (В мозгу пронеслись лекции Николая Ивановича. «Ваша главная задача, голубчик, показаться „мухам“ объектом повышенной внушаемости. Повышенной внушаемостью обладают люди с гипертрофированным восприятием окружающей их действительности. И первым признаком этого является завышенная самооценка. Проще всего управлять людьми амбициозными, с завышенным чувством собственной значимости и властолюбием. Именно такие индивидуумы наиболее любезны кукловодам, и именно из таких они делают политических лидеров, министров и президентов. Второе необходимое качество — жадность. Изобразите из себя Гарпагона, и вас, по крайней мере, будут иметь в виду»).

— Президент производит впечатление неглупого человека, — продолжал я. — Хотя, конечно, он — темная лошадка.

— Откуда такие выводы? — Белкин внимательно наблюдал за выражением моего лица.

— Очень мало говорит и много слушает. Своего мнения не высказывает и задает очень много вопросов.

— Ну, — засмеялся Новиков, — тогда мы произведем на вас впечатление очень умных людей. Мы любим задавать вопросы. И умеем.

— А вы и сейчас не кажетесь глупыми, — улыбнулся я, — а что касается умения задавать вопросы, то это наводит на размышления. А не являетесь ли вы агентами ФСБ?

— Кем бы мы ни были, — примирительно сказал Гусенко, — мы члены одного клуба, а следовательно — родственники. Скажите, а политические вопросы затрагивались?

— Нда-а, — протянул я, понимая, что начинается самое интересное, — обсуждался вопрос запрета на политическую деятельность.

— И каковы же перспективы? — спросил Белкин.

— Президент исключает возможность провала на референдуме об отмене диктаторской формы правления через полтора года, но не исключает разрешения на оппозиционную политическую деятельность. Другими словами, он допускает мысль о том, что через полтора года отменит запрет.

— И это коснется всех партий?

— Всех. Насколько я полагаю, официальная оппозиция его не тревожит, исходя из опыта прошлого.

— Что вы имеете в виду? — продолжал «допрос» Белкин.

— Оппозиция прежнему не доставляла каких-либо неудобств. Она была не способна, а скорее всего и не собиралась добиваться от власти перемен. Распределительный менталитет оппозиции направлял ее деятельность не на борьбу за реформы, а за доступ к системе распределения. Был, по-моему, даже термин «системная оппозиция». Вспомните катаклизм, который разразился осенью 1997-го. (В голове пронеслись события 97-го, когда я в числе нескольких сотен тысяч питерцев строил баррикады, когда войска сначала отказались подавлять возмущения, а после мясорубки, устроенной частями МВД и питерского ОМОНа на Невском проспекте, выступили на стороне восставших. Когда Москву парализовала забастовка, а вице-премьера, отправившегося на очередную встречу с шахтерами, требовавшими уже не погашения долгов по зарплате, а отставки президента и правительства, встретили камнями. В это время оппозиции как бы не существовало. Все партии и движения призывали к «единству» и неповторению «албанского варианта», то есть к сохранению того режима, который их устраивал. Белкин в ту пору часто вещал с телеэкрана о «примирении и согласии». Резким тогда устоял, но ненадолго).

— А чего вы хотели от оппозиции? — в голосе бывшего «политика федерального масштаба» прозвучало раздражение. — Чтобы оппозиция призывала с оружием в руках свергнуть ненавистный режим? К братоубийственной войне?

— Братоубийственных войн не бывает, — мягко заметил я. — Братья не воюют друг с другом, а если воюют, то это уже не братья.

— Господа, — шутливым тоном сказал Гусенко, — вы скатываетесь к политической дискуссии, а политическая деятельность пока под запретом. Дружище, обратился он ко мне, — лучше скажите, откуда выросла ваша компания? (Взгляд его стал как у профессионального чекиста).

— Из Панамы.

— Это я знаю, но откуда у вас появился такой капитал?

— У меня нет никакого капитала, если не считать десяти тысяч баксов зарплаты, которую мне положили учредители. Я не являюсь «новым русским», — сказал я и внушительно добавил: — Пока.

«НО МАНИАКАЛЬНАЯ ПРИВЕРЖЕННОСТЬ ОЛИГАРХИЧЕСКОМУ ЗАСТОЮ ЛИШЬ ПРИБЛИЖАЕТ ФАТАЛЬНЫЙ ИТОГ: ИЛИ ПОЛНЫЙ ХАОС НА ОДНОЙ ШЕСТОЙ ЧАСТИ СУШИ, ИЛИ ДИКТАТОР, КОТОРЫЙ ОТКРУТИТ ГОЛОВЫ И ВСЕМ ЗАЧИНЩИКАМ. ПРИ ЭТОМ НЕ СЛЕДУЕТ НАДЕЯТЬСЯ НА КАКУЮ-ТО ЛАТИНОАМЕРИКАНИЗАЦИЮ, НЕ БУДЕТ НИ ЮГОСЛАВСКОГО, НИ АЛБАНСКОГО ВАРИАНТА. А БУДЕТ ЧТО-ТО НЕВИДАННОЕ И ЗАПРЕДЕЛЬНО КРОВАВОЕ, ИБО ИСТОРИЯ ЕЩЕ НЕ ЗНАЕТ ПРИМЕРОВ ПОЛНОГО РАСПАДА ЯДЕРНОЙ (ХИМИЧЕСКОЙ, БАКТЕРИОЛОГИЧЕСКОЙ) СВЕРХДЕРЖАВЫ».

В. Аксючиц. «Независимая газета», 25 марта 1997 г.

— А вы бы хотели им стать? — заинтересованно спросил Новиков.

— А вы бы хотели им перестать быть? — в свою очередь спросил я.

— Нет, — засмеялся бывший замминистра, — пусть лучше все остается, как есть.

— Вот вам и ответ.

— Вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь, — заверил меня Гусенко, — и на помощь наших друзей тоже.

— Спасибо, рад буду воспользоваться. Для начала создайте имидж моей компании и мне лично.

— Безусловно. Я вас еще познакомлю кое с кем, кто очень грамотно создает имиджи.

Я посмотрел на часы и встал:

— К сожалению мне пора. Рад был познакомиться.

Все встали и пожали мне руку.

— Мы еще посидим, — сказал Гусенко.

Я вышел из зала и пошел по коридору. Много бы я дал, чтобы послушать, о чем они будут сейчас говорить. Винер предупредил меня, что техническими средствами осуществлять прослушку в клубе невозможно. В кофейном зале вообще полная изоляция. Я направлялся на выход. Яков должен был ждать меня в машине. По коридору навстречу мне шел человек в форме службы безопасности клуба… Что-то знакомое показалось мне в его лице. Тем не менее, вспомнить я его не мог и, наверное, прошел бы мимо, если бы он не остановился. «Вот так встреча. Ты как здесь оказался?» Да, это был Рощин, старый враг и одноклассник, которого я не видел с момента окончания школы. Он сильно изменился. Лицо покрыто сетью тонких морщинок, седина на висках, но в глаза бросались поджарость его фигуры и пружинистая походка. Я изобразил радостное изумление.

— Драться будешь?

Он заржал знакомым лошадиным смехом. (В интернате Рощин был главным рассказчиком несмешных анекдотов. Где только он их нарывал. Тем не менее мы с удовольствием его слушали, поскольку, рассказав анекдот, он тут же начинал ржать, да так, что никто не мог удержаться от смеха.)

— Ну что ты. Как охранник, я должен тебя защищать. Кстати, в том, что я стал охранником — твоя заслуга.

— Это как?

— Тогда после драки я твердо решил отмутузить вас всех. Если помнишь, я два раза в неделю уезжал в Питер. Это я в секцию бокса в Лесгафта ездил. А после школы занялся восточными единоборствами.

— И все, чтобы нас отмутузить?

— А ты как думал? Нос мне расквасили. По щекам надавали. И все при Ленке Ворониной, по которой я сох с первого класса.

Он опять заржал, и я, как и в прошлом, не смог удержаться от смеха. Мы хохотали минуты две, затем я предложил:

— Пошли отметим встречу.

— Не положено. Я ведь при исполнении. Но тебе могу устроить что-нибудь веселое. Кстати, все что нужно здесь в клубе, пожалуйста. По старой дружбе все устрою.

В голову ударила шальная мысль. Я был уверен, что подбор работников службы безопасности был очень тщательным и можно влететь так, что на карьере члена клуба нужно будет ставить крест. И все же.

— Так уж и все?

— Попробуй.

— Сейчас у меня были переговоры. Партнеры все еще обсуждают сделку. Хочу знать, о чем они там толкуют. Есть подозрение, что могут «кинуть». Плата по таксе.

Лицо Рощина сначала стало серьезным, а затем как-то одеревенело.

— А ты знаешь, что за это сильно обидеть могут?

— Знаю, а ты что, во мне сомневаешься?

Сергей испытующе смотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд, автоматически использую мимику, которой обучали меня ассистенты Кардинала. Наконец Рощин, видимо, удовлетворенный моим искренним взглядом коротко спросил:

— Где?

— В кофейне, в «Арабском кабинете».

— Тебе повезло. Тебе всегда везло. А мне нет.

— Готов поделиться везением. Сколько?

— А сколько ты можешь предложить?

Я вынул из кармана пиджака «дежурную» пачку долларов.

— Если мало, скажи. Сделка крупная. Если будет важная информация по ней, считай, что это только задаток.

Рощин взял у меня из рук пачку, сунул ее за пазуху и потащил меня наверх. Мы вышли на чердак, который был оборудован как пентхауз. Судя по смятому постельному белью на раздвинутом диване, данное помещение служило для нарушения правил клуба о целевом использовании «спецконтингента» из танцевального зала. Рощин подвел меня к камину, затем сунул внутрь руку и что-то повернул. Раздался скрежет.

— Средневековые методы иногда более эффективны, чем электроника. Суй голову, — шепотом сказал он, — Кончится разговор, не кончится, в твоем распоряжении двадцать минут. Я приду через двадцать минут.

«ЛИВШИЦ БЫСТРО ХОДИЛ ПО ПАЛАТЕ.

— НИКОГДА Я НЕ ВЕРИЛ В ЗАГОВОРЫ, УВАЖАЕМЫЙ АНДРЕЙ ВИКТОРОВИЧ, НИКОГДА… ХОТЯ ДЕТЕКТИВЫ, ГРЕШНЫМ ДЕЛОМ, ЧИТАТЬ ЛЮБИЛ. НО СЕЙЧАС — ПОВЕРИШЬ. А КАК НЕ ПОВЕРИТЬ?

СЕРДЦЕ У МЕНЯ НЕ БОЛЕЛО СРОДУ. Я ТОЛЬКО ЧТО ПРОШЕЛ ПОЛНУЮ ДИСПАНСЕРИЗАЦИЮ. А С ОСЕНИ, С НОЯБРЯ, ПОЖАЛУЙ… Я ДЕРЖУ В МИНФИНЕ ДВА ТРИЛЛИОНА РУБЛЕЙ. НА ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ, ТАК СКАЗАТЬ, КТО ЗНАЕТ - ЧТО БУДЕТ! А КО МНЕ ПОДКАТЫВАЮТ: ДАЙТЕ НЕТ. НЕ ДАЮ. ЗАМЫ ИДУТ: ДАЙТЕ! ОДИН, ДРУГОЙ… ЧУВСТВУЮ, КОМУ-ТО СИЛЬНО НУЖНО. ОЙ КАК СИЛЬНО… НУ, ДУМАЮ, ЧТО ДАЛЬШЕ? ТАК ВОТ: 8-ГО Я СВАЛИЛСЯ, А УЖЕ 9-ГО, НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, МОЙ ЗАМ ТИХО ОТПРАВЛЯЕТ ЭТИ ТРИЛЛИОНЫ ТУДА, КУДА ИХ НЕЛЬЗЯ ОТПРАВЛЯТЬ — ПРОСТО НЕЛЬЗЯ! ЛИХО, ДА? И К КОМУ ЭТО ОТНОСИТСЯ?

— А ЧТО ЖЕ ДУМАТЬ, АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВИЧ? ВЫ ЖЕ ЗНАЕТЕ: В ФСБ ЗВОНИТЬ НАДО…

— КАКАЯ ФСБ! — ЛИВШИЦ МАХНУЛ РУКОЙ. — КАКАЯ СБ… О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИТЕ!

ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ ЛИВШИЦ ВЕРНУЛСЯ В МИНФИН. И… НИКОГО НЕ УВОЛИЛ. А МОЖЕТ БЫТЬ, ОН ПРАВ?»

«Совершенно секретно», № 4, 1997 г.

Рощин вышел, заперев комнату на ключ. Я сунул голову в камин. Слышимость была не очень хорошая, но разобрать слова было можно.

Гусенко. Я тоже считаю, что информации о кем недостаточно, но пока это еще одна ниточка к Лошадке.

Было бы глупо эту ниточку не использовать. Кроме того, не забывайте, что живет он на одну зарплату. (Смех).

Новиков. И в каком же качестве мы можем его использовать?

Гусенко. Пока только для получения информации. А там передадим его Доктору. Может быть, мы сейчас пили кофе с будущим премьером будущего демократического правительства России.

Белкин. Для Доктора он пока слишком мелкая рыбешка.

Гусенко. Ты правильно сказал, пока. Но мы-то знаем, из каких недоумков премьеров делали. (Пауза.) По данным моих аналитиков, кружок, в который он вошел на дурочку, будет играть определенную роль в политике «Лошадки». Не исключено, что из членов этого кружка в будущем получатся министры и вицепремьеры.

Белкин. Политической ориентации у него, судя по всему, нет. Это хорошо. Ты, Володя, в ближайшее время кинь что-нибудь в эфир и в газеты о его компании. А там посмотрим. Ему не звони. Как только о нем заговорят твои СМИ, он сам с тобой свяжется. У него семья есть?

Гусенко. Погибла.

Новиков. При каких обстоятельствах?

Г у с е н к о. Отморозки убили.

Белкин. Ладно, сближайся с ним помаленьку. Как обстоят дела по консолидации? Хозяева нервничают.

Новиков. Все идет потихоньку, но с ускорением. Запад прочухался, какую под него заложили мину.

Белкин. Их тупость меня всегда поражала. Не сообразить, чем для них может окончиться роман с Лошадкой. Даже если он наложит лапу на пятьдесят процентов капиталов.

Г у с е н к о. Они рассчитывали на то, что он приберет только капиталы криминалитета, перекаченные в девяностых. Не ожидали, что он договорится с Бризанти. А сейчас вырисовывается удавка, которая потихоньку затягивается.

Белкин. Это хорошо. Это заставит их поддержать нас, как раньше они поддерживали Лошадку. И после того, как Лошадка открутит голову отморозкам и запустит процесс экономического роста, мы с их помощью его заменим на более подходящую личность.

Новиков. Например, на тебя. (Смех.)

Белкин. Обижаешь. У меня все-таки интеллект повыше президентского уровня. И я обладаю таким недостатком, как слабой управляемостью. Вы уверены, что с Бризанти нашел контакт именно Лошадка?

Новиков. А кто же?

Белкин. Инквизиторы.

Г у с е н к о. Пока мы не установили, являются ли инквизиторы и Лошадка единым целым, бессмысленно что-то предполагать.

Новиков. Я уверен, что это одно целое. Невозможно так работать, не являясь государственной силовой структурой.

Б е л к и н. Ты силен в финансах и экономике, мой друг, но ничего не смыслишь в психологии. Наш роман с криминалитетом вызвал такую озлобленность у многих, в том числе и в силовых ведомствах, что идейных союзников у инквизиторов в МВД и ФСБ больше, чем достаточно.

Новиков. Я не верю в работу за идею, а не за деньги.

«МНОГИЕ ЖЕСТОКИЕ УБИЙСТВА ТАК И ОСТАЮТСЯ НЕРАСКРЫТЫМИ. КРОМЕ ТОГО, НЕМАЛО УЖЕ ПОЙМАННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ УХОДЯТ ОТ ВОЗМЕЗДИЯ ВВИДУ НЕДОСТАТОЧНОСТИ УЛИК, ВЫЯВЛЕННЫХ СЛЕДСТВИЕМ. „ГДЕ ЖЕ СПРАВЕДЛИВОСТЬ? — ВОПРОШАЮТ ЛЮДИ. — НЕВИННАЯ ЖЕРТВА ЛЕЖИТ В ЗЕМЛЕ, А УБИЙЦА НАСЛАЖДАЕТСЯ ЖИЗНЬЮ, ОСТАВАЯСЬ НЕНАКАЗАННЫМ!“ ЭТОТ ЖЕ ВОПРОС ЗАДАЛИ СЕБЕ НЕСКОЛЬКО БЫВШИХ СОТРУДНИКОВ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ И СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ. И СОЗДАЛИ ТАЙНУЮ ОРГАНИЗАЦИЮ, ЗАНИМАЮЩУЮСЯ ПОИСКОМ И НАКАЗАНИЕМ ПРЕСТУПНИКОВ-УБИЙЦ. ВСТРЕЧА КОРРЕСПОНДЕНТА „МИРА НОВОСТЕЙ“ С ОДНИМ ИЗ СОЗДАТЕЛЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ „ВОЗМЕЗДИЕ“ СОСТОЯЛСЯ В РАЙОНЕ ПОСЕЛКА, НАХОДЯЩЕГОСЯ В НЕСКОЛЬКИХ КИЛОМЕТРАХ ОТ МОСКОВСКОЙ КОЛЬЦЕВОЙ АВТОДОРОГИ».

«Мир новостей», 17 марта 1997 г.

Б е л к и н. А кто тебе сказал, что к идее инквизиторы не прикладывают пачки долларов? Они, судя по всему, дяди богатенькие.

Новиков. У нас в МВД и ФСБ тоже людей предостаточно, и деньги они получают немалые, однако, по инквизиторам информация на нуле. Я уверен, что это секретная государственная структура.

Г у с е н к о. Как правильно заметил наш уважаемый демократ, ты все время упускаешь психологический фактор. Инквизиторы создали своеобразное псиполе, которое довольно ощутимо втягивает в себя психику наших людей. Ты бы, находясь в ФСБ, рискнул начать активную борьбу с инквизиторами?

Новиков. А с нами борьбу вести намного безопаснее? Ты бы стал?

Г у с е н к о. Бороться бы не стал, а вот за нос поводил бы. Чтоб подольше между жерновами повертеться. Кстати, пора пить таблетки. Сирены запоют через тридцать минут.

Белкин. А стоит ли? Я уже граммчиков двести коньяка принял.

Г у с е н к о. Я, кроме ста грамм шампанского, ничего не пил. Поэтому, с вашего позволения…

В двери заскрипел ключ и вошел Рощин. Не допускающим возражений тоном он сказал: «Уходим».

Мы спустились на первый этаж. Я пошел в гардероб, не обращая на Рощина никакого внимания. На прощанье он сунул мне свою визитку с домашним телефоном, а я бросил стандартную фразу: «Созвонимся».

Как и было договорено, Яков ждал меня в машине. С одной стороны, меня распирало от желания поделиться с ним моим успехом в оперативной работе, с другой — мыслишка, а стоит ли рассказывать все, крепко сидела в голове. Не то, чтобы я не доверял эмиссару Николая Ивановича, но первые успехи направляли поведение по формуле «я сам». Единственный, кому я мог рассказать все, был Кот, но встреч с Котом пока не планировалось.

— Ну что? — спросил Винер, включая зажигание. — Нашел общий язык с новыми знакомыми?

Я детально пересказал ему содержание разговора и обратил внимание на то, что его больше интересовали такие мелочи, как выражение лиц собеседников, манеры разговаривать.

— Что скажешь? — я закурил сигарету и опустил стекло.

— Во-первых, подними стекло, — сказал Яков, — во-вторых, постарайся вспомнить, не называли ли они тебе кого-нибудь.

— Нет. Гусенко только обещал познакомить с каким-то мощным имиджмейкером.

Винер пожевал губами и, рассеянно глядя на дорогу, произнес:

— Судя по всему, это был экзамен, и, судя по всему, ты его сдал как минимум на три балла.

— Что так низко? — Я был настолько уязвлен, что чуть не выложил ему все до конца.

— На пять сдать было невозможно по той причине, что одна приманка исключала другую. Твоя главная задача была их заинтересовать, а вот по какому варианту, если они только «мухи», это вопрос. Первый вариант, это затягивание человека с уже сложившимся высоким статусом. Если бы ты начал разыгрывать его, то в случае уверенности в успехе они бы открылись тебе гораздо быстрее, чем по второму варианту, то есть взять перспективного парня, подчинить его и тащить вверх. Здесь чисто игра втемную. Иногда открываются, иногда нет. Ладно, будем наблюдать дальше. Донесение Первому я напишу сам. Ты не упустил ничего?

— Нет, что ты, — соврал я.

Я почувствовал легкую головную боль и уже собирался пожаловаться, как Винер вдруг резко дал по тормозам, так, что я чуть не вмазался мордой в бардачок, а затем схватился за голову.

— Что с тобой?

— Черт. Второй раз сегодня башку сдавило. Что за денек!

Мы поехали дальше, и через несколько минут были у Центрального телеграфа. Опять авария. Машин пять влепились друг в друга. Головная боль не проходила, и мне показалось, что я начинаю что-то понимать. Ну да. Сирены. Таблетки. Ах, сволочи.

— Мне нужно встретиться с Барановым, — сказал я.

— Невозможно, — каким-то придушенным языком сказал Винер, — если что, передавай через меня.

«Ладно, — подумал я, — будем создавать свою разведку».

Мы заехали в офис, чтобы забрать Вельзевула, после чего Винер отвез меня на квартиру.

В прихожей, пока я раздевался, пес, сидя на задних лапах, начал усиленно нюхать воздух. Затем недовольно посмотрел на меня и залаял.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, поглаживая его по загривку. — Ну, не лай, не лай. И без этого башка трещит.

Вельзевул продолжал нюхать воздух и лаять. Я насторожился, прошел по комнатам, заглянул в туалет и ванную. Никого.

— Ну-ну, Вельзевуша, успокойся. Что с тобой сегодня? — сказал я, почесывая пса за ушами. Он перестал нюхать, прошел в комнату, тявкнул и лег на диван, который был его местом.

Подогрев собачий ужин и накормив пса, я прошел в спальню, прилег на тахту, включил телевизор и прошелся по программам. Пятый канал передавал информацию о происшествиях в Санкт-Петербурге за минувшие сутки.

Проведен рейд по вылавливанию беспризорных детей, которых в Питере по подсчетам специалистов около пятидесяти тысяч. Бойцами ГОН убиты два человека. Фотографии убитых показали для опознания. Процесс над виновниками ноябрьской 1997 года мясорубки. К смертной казни приговорены двенадцать бывших высокопоставленных чиновников и пять командиров ОМОНа. Бывший исполняющий обязанности президента приговорен заочно.

Я уже собирался раздеться и завалиться спать, как диктор трагическим голосом сообщил о происшествии, которое свидетельствовало о том, что Баранов выполнил приказ директора «Центра» и что группа «Топаз» поработала на славу.

«Как нам только что сообщили, — начал вещать диктор, — зверское избиение сотрудников милиции имело место три часа назад на Васильевском острове. В двадцать часов десять минут группа вооруженных налетчиков в милицейской форме и в масках ворвалась в 25-е отделение милиции. Обезоружив и уложив на пол милиционеров, преступники начали избивать их ногами и дубинками. В результате этой бандитской акции увечья средней тяжести получили пятнадцать милиционеров, а сержанты Власихин и Донсков, а также лейтенант Кокин отправлены в больницу в тяжелом состоянии. У всех троих проломлены черепа и поломаны ребра. Отбиты внутренние органы.

Ответственность за бандитскую акцию взяла на себя преступная организация, именующаяся Святой Тайной Инквизицией. В письме, подписанном Верховным комиссаром инквизиции в Санкт-Петербурге, оставленном на месте преступления, указывается, что, читаю дословно (диктор взял со стола текст письма Отдела психологической борьбы), „дети Иисуса Христа покарали детей Антихриста за беспредел в отношении честных граждан“. В этом же письме прокурору Василеостровского района рекомендуется подать в отставку. Прокуратурой Санкт-Петербурга возбуждено уголовное дело».

Я выключил телевизор, разделся и лег. Дверь отворилась, и Вельзевул запрыгнул на тахту и улегся у меня в ногах.

 

4. ТЕНЬ ВЕЛЬЗЕВУЛА

«Гавриилу.

По имеющейся у нас информации генераторы спинорно-торсионных полей дислоцируются в Москве или ближнем Подмосковье. Графики работы постоянно меняются, что затрудняет определение их местонахождения техническими средствами. Генераторы работают два раза в сутки в дневное и вечернее время. Каждый сеанс продолжается пять минут. Реакция человеческого организма на облучение сугубо индивидуально и зависит от хронических заболеваний или восприимчивости внутренних органов и психики. Наиболее распространенная реакция — резкая головная боль, головокружение, потеря координации на 1–3 секунды. У семидесяти процентов населения соматической реакции не отмечается, однако, воздействие на психику провоцирует возникновение различных изменений в физиологии.

Лабораторией ОПБ проводятся ускоренные работы по созданию препаратов, защищающих организм от излучений генераторов.

Определение местонахождения генераторов в настоящее время является первоочередной задачей всех подразделений, как технических, так и оперативных.

Первый».

Винер, как всегда, скомкал и сжег бумагу. Я погрузился в раздумье. Первым желанием было немедленно сообщить Баранову о разговоре в кофейном зале и взять всю компанию под наблюдение или изъять с целью «получения информации спецсредствами». Но лекции Кардинала опять пронеслись в мозгу.

A) Сиренами они могли называть элементарных шлюх (я вспомнил разобранную постель в пентхаузе), а таблетки принимать для профилактики от «гусарского насморка».

Б) Если их изъять, то прервется ниточка, которая завязалась между мной и «мухами», а в том, что они «мухи», сомнений у меня больше не было.

B) Они могут не знать, где находятся генераторы, и тогда польза от их изъятия будет вообще на нуле. И препарат не поможет.

Г) Я нахожусь в автономном режиме.

Прикинув все это, я решил работать пока самостоятельно.

— Ты знаешь, — сказал я Винеру, — мне кажется, что при наличии алкоголя в крови воздействие полей снижается. Если уж радиация на пьяного меньше действует. Как думаешь?

— Ты прав, — сказал Винер, — но не будешь же ты постоянно находиться под градусом. А ГАИ? Отнимут права рано или поздно.

Он грустно усмехнулся.

Яков не знал, что я через Рощина связался с группой бывших спецназовцев ГРУ, работавших в частном охранном агентстве, и предложил им сформировать службу безопасности «Роспанинвеста». Зарплату я положил им такую, что сомнений мое предложение не вызвало. Зам по финансам же был удивлен, однако вбил необходимую сумму в статью расходов. С каждым бойцом созданного мной подразделения и названного «Нежность» (на мысль назвать так боевую группу меня навел их командир, майор запаса Богданов, который утверждал, что «убивать надо нежно»), я беседовал лично. Из сорока офицеров я отобрал пятнадцать рексов, как их называл Богданов. В профессиональной подготовке я был уверен, поскольку читал их личные дела, показанные мне их командиром. А вот с психологической точки зрения я отбирал тех, кто готов на все. Причем не только за деньги. Все они симпатизировали Святой Инквизиции и выражали готовность вступить в эту таинственную организацию, только не знали как. У всех сохранилось такое реликтовое понятие как патриотизм, причем не в гипертрофированной современной форме, а в классическом его понимании. Формула Кота: «Кто из негодяев не успел стать демократом, стал патриотом для добывания хлеба насущного», к ним явно не подходила.

На первом разговоре Богданов держался со мной с некоторым превосходством, и только намек на то (да простит меня мое бывшее командование), что я бывший гоновец, изменил его настрой в отношении меня в лучшую сторону. Во взгляде проскальзывало даже что-то похожее на уважение.

Заработал селектор, и голос Марины сообщил: «С вами хотят поговорить из агентства „XXI век“. Я поднял трубку:

— Слушаю.

— Здравствуйте. Моя фамилия Ростовцев. Николай Евгеньевич. Я по поручению Гусенко.

— Очень приятно, — сказал я, делая Винеру, который встал и направился к двери, глазами знак задержаться. — Чем могу служить?

В трубке послышался смех:

— Наоборот, я звоню, чтобы послужить вам.

— Это еще приятней, — в свою очередь засмеялся я, — чем вы мне можете служить?

— Мы имеем в виду — заснять и пустить в эфир в передаче „Деловые люди“ интервью с вами. Минут на сорок.

— Сколько это будет стоить?

— Такса высокая, но для своих — бесплатно.

— А я свой?

— Разумеется. Вы же член клуба.

— Ну что ж, буду очень благодарен.

— Тогда, если не возражаете, я пришлю сегодня специалиста для подготовки интервью, а завтра мы его заснимем в помещении клуба.

— Насчет заснять завтра, согласен, а специалиста не надо. Я всегда работаю экспромтом и самостоятельно.

— Но… — попытался возражать Ростовцев.

— Ни-ни. Не уговаривайте. Завтра сами увидите, какой я умный и фотогеничный.

— Ну что ж. Шесть вечера вас устроит?

— В пять тридцать я в клубе.

— До завтра.

Гудки.

Винер вопрошающе посмотрел на меня. Я не спеша закурил сигарету и весело подмигнул ему. Он понимающе опустил глаза.

— Интервью?

— Оно самое. По протекции Гусенко. Как ты думаешь, позвонить ему?

— Обязательно. За услуги надо по меньшей мере говорить спасибо.

Я набрал номер мобильного телефона Гусенко.

— Алло.

— Владимир Александрович? Вас приветствует „Роспанинвест“.

— Ну, можно и не так официально. Просто Володя.

Чай, члены одного клуба. Привыкайте к западным традициям, если собираетесь стать „новым русским“.

— Хочу поблагодарить вас за интервью.

— Какие благодарности. Это само собой разумеется. В наших интересах повышать рейтинг членов нашего клуба. Знаете, вы произвели сильное впечатление на моих друзей. Меня расспрашивали о вас минут двадцать, а я ничего не мог сказать существенного, кроме того, что вы очень приятный человек.

Я засмеялся:

— Да, вы неплохой психолог. Я падок на комплименты (сто лет бы их от тебя не слышать).

— Это не комплимент. Это реальность. Ну ладно. Надеюсь у вас все в порядке?

— Все, за исключением того, что башка трещит каждый день.

— Давление?

— Нет. Давление, как у космонавта. Врач ничего не нашел.

— И не найдет. Я лично не пользуюсь ортодоксальной медициной.

— Экстрасенсы?

— Ну что вы. Я достаточный скептик, чтобы не иметь дел с шарлатанами. Лечусь у специалистов с дипломами, профессоров. Если хотите, могу устроить.

— Если это действительно специалисты, то я бы охотно проконсультировался. За любую цену.

— Для членов клуба бесплатно.

— Вы меня уж совсем на баланс взяли. Все бесплатно.

Гусенко засмеялся ласковым смехом:

— Дружба дороже денег. Так если хотите, я за вами заеду в три часа. Проедемся к специалистам.

— Идет. В три я жду вас в своем офисе.

— До встречи.

Я посмотрел на Винера. Он покачивал головой с неопределенным выражением лица. Было непонятно, осуждает он меня, одобряет или восхищается.

— Ты чем-нибудь недоволен? — спросил я.

— Знаешь, все как-то очень удачно складывается. Меня это всегда беспокоит. Ну да посмотрим.

— Ты поедешь со мной к врачу?

— Отпадает. Если это действительно специалист высокого класса, то он может знать меня.

— Знать, что ты работаешь на институт? — насторожился я.

— Нет. Этого никто не знает. Но он обязательно начнет выяснять, на кого я сейчас работаю. А это создаст ряд неудобств. Поезжай один.

Яков ушел, а я вызвал Богданова и приказал на всякий случай проследить за мной, когда я поеду к специалистам. Я не исключал, что Гусенко отвезет меня куда-то, где я не сумею сориентироваться. Какое-то интуитивное чувство говорило, что сегодня я увижу нечто интересное.

Марина принесла ежедневную подборку газетных статей и молча положила ее на стол под недовольное ворчание Вельзевула. Я углубился в чтение.

Президентом России даны указания ФСБ и Генеральной прокуратуре начать расследование событий в Чечне в 94–96 гг. „Мы должны выявить максимальное количество виновных и сурово наказать их, — указывал Темная Лошадка, — в противном случае мы не будем гарантированы в будущем от таких кровавых афер. Как Нюрнбергский процесс до сих пор является весьма эффективным напоминанием любителям поиграть чужими жизнями, так и данный Московский процесс должен на многие годы врезаться в память будущих российских правителей“. Газеты указывали, что прокуратурой уже арестовано более двадцати человек. Высшие руководители республики Ичкерия изъявили готовность выступить на процессе в качестве свидетелей.

Институт фискалов путем агентурного наблюдения выявил несколько тысяч бизнесменов, укрывавших доходы. Все арестованы и предстали перед судом. Прочитав сводку о количестве арестованных за минувший месяц, я в задумчивости почесал затылок. Где их будут содержать? Темная Лошадка явно преувеличивал возможности тюремной системы. Хотя это все-таки бесплатный труд. К исправительным работам привлечено уже около полутора миллиона человек. Москва никогда не была такой чистой и никогда так быстро не реконструировалась. Я еще по приезду в столицу обратил внимание, что на строительных работах много людей непролетарской внешности. Плюс количество конфискованной недвижимости. По указу президента все владельцы недвижимости обязаны представить документальное обоснование законности доходов, на которые приобреталась недвижимость.

Я пометил в календаре: „Позвонить в Питер“. Надо дать указание бывшим компаньонам представить в комиссию отчет о моих доходах, на которые я построил дом.

Количество „объектов“, отстрелянных ГОНом, резко сокращается. Президент рассматривает вопрос об упразднении ГОН. Видимо, тот психологический удар, который Темная Лошадка наносил по деградированной части населения, достиг цели. Страх оказался эффективным лекарством от дегенерации.

Заработал селектор: „К вам господин Николаев из Петербурга“.

Я машинально посмотрел на запись на календаре. Сам Бог помогает. „Пусть заходит“, — сказал я.

Вошел Виктор. Вид его мне не понравился. Лицо осунувшееся, мешки под глазами. Костюм ценой в полторы тысячи баксов висел на бывшей атлетической фигуре, как на вешалке. Мы обнялись под злобное рычание Вельзевула.

— Не очень отрываю?

— Даже если и очень, ты на это право имеешь. В любое время и в любом месте, где бы я ни находился. Садись. (Я нажал кнопку селектора и попросил Марину сделать два кофе). Как дела? В Москву приехал, чтобы со мной повидаться, или заодно зашел?

— К тебе. Ты — последняя надежда.

— Деньги нужны?

— Деньги не нужны. Слишком много сами имеем. Оттого и проблемы.

— Неужели наехали?

Он кивнул. Марина принесла кофе. Николаев подождал пока она выйдет, и только после этого заговорил.

— В Питере большие изменения. Крупная питерская мафия практически вся уничтожена в ходе той суперразборки. Ну, помнишь, пару месяцев назад? (Я молча кивнул. Еще бы не помнить). Так вот, те, что остались, начали потихоньку делить освободившиеся ниши. Сначала поделили торговлю. Этот вывод мы сделали по тому, что цены сначала опустились, а потом опять поднялись до прежнего уровня. Промышленное производство не трогают. То есть попытки были, но МВД очень круто отреагировало. Расстреляли несколько десятков. А вот сферу обслуживания уже поделили. И строительство тоже.

* * *

— Как наезд осуществлялся?

— Взорвали мою машину. Причем взрывали с помощью дистанционного устройства. Подождали, пока я из машины вылезу и отойду на безопасное расстояние. После этого позвонили и предложили встретиться. На их территории.

— Почему на их территории?

— Потому что, если бы я в МВД сообщил, у меня сразу бы прослушку установили, записали, ну а потом в соответствии с ВУКом.

— Ты встречался?

— Пришлось.

— А почему в МВД не обратился?

— Потому что не знал, кто взял в оборот. А кроме того, после взрыва как-то страшновато. Собирался откупиться, но они такую цену заломили, что просто закрывай фирму. Двадцать процентов от каждого контракта.

— Кто такие, узнали?

— Нет. Деньги велели перечислять вот на этот счет, — он положил на стол листок бумаги.

— Хорошо. Подожди немного, — сказал я и, нажав на селекторе кнопку Богданова, кратко приказал:

— Зайди.

Виктор по моей просьбе пересказал командиру „Нежности“ всю историю. Богданов подумал немного, посмотрел на счет и сунул его в карман.

— Сколько дней в запасе? — спросил он Николаева.

— Неделя есть. Я с ними договорился, что деньги перешлю через неделю. — Он полез в кейс и достал бумаги. — Вот контракт, по которому я должен проплатить консалтинговой фирме „Орион“.

Богданов хмыкнул:

— Что ж раньше молчал, если тебе и фирма известна? Теперь только определим, кто за ней стоит.

— Мы уже определили.

— И кто?

— Никто. Фирма зарегистрирована две недели назад. Три человека. Подставная фирма.

— Из этих трех, по крайней мере, один знает, кому пойдут деньги.

— А как вы узнаете?

— Это уже наша забота. Не беспокойся, все сделаем нежно.

Богданов вышел, а я еще минут двадцать успокаивал Николаева.

— Гусенко Владимир Александрович, — раздался из селектора голос секретарши.

Я поднял трубку:

— Алло.

— Дружище, я на подъезде. Минут через пять я возле вашего офиса, — раздался в трубке голос Гусенко.

— Выхожу, — кратко ответил я и нажал на селекторе кнопку Богданова. — Я выезжаю через десять минут.

— Понял», — лаконично ответил командир «Нежности».

— Пошли. Выйдем вместе, — сказал я Николаеву. Вельзевул перегородил выход из кабинета и недовольно зарычал.

— На место, — строго сказал я. Собака не двинулась с места и даже слегка обнажила клыки. Щеки нервно подергивались. Мне уже не раз казалось, что в Вельзевуле есть что-то сверхъестественное. Если можно так выразиться, то это был собачий экстрасенс, загодя чувствующий опасность для его хозяина.

— Ну-ну, собакевич. Успокойся. Я скоро вернусь, — сказал я, почесав у него за ушами. Пес грустно вздохнул и поплелся, именно не пошел, а поплелся, на свое место возле моего письменного стола.

Мы спустились вниз. У подъезда уже стоял «мерседес» Гусенко с затемненными стеклами. В это время зазвонил мой сотовый телефон. Я нажал прием и услышал голос Рощина.

Обстоятельный разговор с бывшим врагом состоялся через несколько дней после того, как я фактически завербовал заместителя службы безопасности клуба «Деловые люди». Мы встретились в маленьком ресторанчике, где Рощин поведал мне свою невеселую, но довольно обычную историю. После школы поступил в Рязанское воздушно-десантное училище. Прошел Афганистан. С наступлением «демократии», как и тысячи других офицеров, оказался на обочине истории. Долго перебивался случайными заработками, но в криминал не полез. Наконец, случайно встретил бывшего сослуживца, который и пристроил его в клуб. Рощин согласился работать на мою компанию, хотя было видно, что это решение далось ему нелегко. Не знаю уж, что ему грозило в случае провала, но мое заявление о том, что, если его уволят, я возьму его к себе, не произвело на него положительного воздействия.

— Здравствуйте, я от Нины Александровны. Достал вам билеты на завтра на шесть часов. Устраивает?

— Вы ошиблись номером, уважаемый.

— Извините.

На нашем языке это означало, что один из трех моих новых «друзей» заказал кофейню на сегодня на восемь часов. Думаю, у специалистов я пробуду не больше часа. Так что времени достаточно. Я распрощался с Николаевым и сел в «мерседес». Гусенко протянул мне руку молча, но его лицо испускало такую лучезарную улыбку, словно он узнал, что муж его любовницы уехал в длительную командировку, а жена слегла в больницу с воспалением легких.

— Куда едем? — спросил я.

— К доктору, — продолжая лучезарно улыбаться, сказал Владимир Александрович.

«Интересно, этот доктор, случайно, не с заглавной буквы пишется?» — подумал я, вспомнив разговор в клубе. Через сорок минут мы въехали на территорию какого-то учреждения, огороженную бетонным забором. В пути Гусенко старательно развлекал меня разговорами, и я был вынужден смотреть ему в лицо, что практически исключало возможность определить дорогу к доктору.

Мы прошли охрану, которая, взглянув на Гусенко, никак не прореагировала, видимо, знала его в лицо, и поднялись на третий этаж. Кабинет доктора был обставлен с пуританской скромностью.

«ПОСЛЕ НЕУДАВШЕГОСЯ АВГУСТОВСКОГО ПУТЧА 1991 ГОДА ПОСЛЕДОВАЛА ЧЕРЕДА САМОУБИЙСТВ РАБОТНИКОВ РУКОВОДЯЩИХ СТРУКТУР: МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ПУГО, МАРШАЛА АХРОМЕЕВА, УПРАВЛЯЮЩЕГО ДЕЛАМИ КПСС КРУЧИНЫ И ДРУГИХ. ИМ МНОГОЕ МОГЛО БЫТЬ ИЗВЕСТНО. БЫЛО УСТАНОВЛЕНО, ЧТО НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЭТИХ ЛЮДЕЙ НЕПОСРЕДСТВЕННО ПЕРЕД САМОУБИЙСТВОМ СПОКОЙНО СМОТРЕЛИ ТЕЛЕВИЗОР. В ТЕ ЖЕ ДНИ ПРОИЗОШЛО ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СОВЕРШЕННО НЕОБЪЯСНИМЫХ САМОУБИЙСТВ РЯДОВЫХ ГРАЖДАН. СЛУЧАЙНОСТЬ? НЕ ИСКЛЮЧЕНО, ЧТО ПРИКАЗ СОВЕРШИТЬ САМОУБИЙСТВО ПОСТУПИЛ ЧЕРЕЗ КАКОЕ-ТО СЛОВО ИЛИ ФРАЗУ, ПРОИЗНЕСЕННЫЕ С ТЕЛЕЭКРАНА».

«Оракул», № 4, 1997 г.

За столом сидел худой, высокого роста человек лет шестидесяти. В его внешности было что-то азиатское. Татарская бородка, орлиный нос, тонкая нижняя губа. Сидел он очень ровно, словно проглотил аршин.

Встав и выйдя из-за стола, доктор протянул мне руку с тонкими, как у пианиста или хирурга, пальцами и представился: «Эдуард Валентинович». Я назвал себя.

— Кого на сей раз из страждущих друзей привез уважаемый Владимир Александрович? — спросил он низким грудным голосом. — Какие проблемы?

— Мучают головные боли, — сказал Гусенко, — а врачи ничего не находят.

Эдуард Валентинович понимающе закивал седой головой и устремил на меня взгляд выразительных карих глаз.

— Давление в порядке? Внутренние органы? — обратился он ко мне.

— Врачи ничего не находят, — развел я руками.

Он опять покивал головой. Завязалась беседа, в которой Гусенко не принимал участия. Весь его вид показывал, что это его абсолютно не интересует. Сначала он позевывал, прикрывая рот ладонью, а затем вообще достал из кейса журнал и углубился в чтение.

Беседа строилась в форме вопросов и ответов. Причем, вопросы, которые задавал мне доктор, не имели отношения к моему здоровью. Что-то знакомое показалось мне в этих вопросах. Какой цвет я люблю, а какой меня раздражает? Какие запахи приятны, а какие неприятны? И тут я вспомнил, что аналогичные вопросы мне задавал Николай Иванович во время нашей первой встречи на Разъезжей. Вспомнив это, я стал максимально осторожен. Доктор это сразу же почувствовал и был явно недоволен. Я даже почувствовал какое-то беспокойство в его голосе.

— Не закрывайтесь, — сказал он, сверля меня взглядом, от которого по телу побежали мурашки, а на глазах навертывались слезы. — Вы должны полностью расслабиться и отвечать почти машинально. Вопросы, которые я вам задаю, не требуют размышлений. Расслабьтесь, в противном случае вы можете почувствовать дурноту.

Дурноту я уже почувствовал, но не по той причине, которую имел в виду Эдуард Валентинович. Меня поразил тот факт, что все ответы, которые я давал на его вопросы, были противоположными тем, что я давал Кардиналу. Причем, я говорил абсолютно искренне и с тем, и с другим. Во мне сидел совершенно другой человек.

— Сейчас мы спустимся в специальное помещение, — сказал доктор. — Там вас продиагностируют специальной аппаратурой, а потом с помощью другой аппаратуры произведут психокоррекцию. Думаю, что ваши головные боли прекратятся.

— А если не секрет, что это за помещение? В подвале? — спросил я, изображая на лице доверчивую улыбку.

— У нас нет секретов от наших пациентов, — сказал Эдуард Валентинович. — Это помещение, экранированное от естественного геомагнитного поля планеты металлической обшивкой, а от земного электричества — бетоном и пластиком.

— Скажите, Эдуард Валентинович, я болен?

— Абсолютно здоровы, только блаженные. Юродивые во Христе. Всех остальных пожирают страсти. Сначала — на уровне психики, затем — на уровне физиологии. Что касается вас, то сейчас мы все проверим.

— Владимир Александрович называл ваши методы неортодоксальной медициной. Нельзя ли в общих чертах объяснить, что это такое?

Эдуард Валентинович пожевал губами и промолвил:

— Все вопросы после обследования и коррекции. Пойдемте.

Мы вышли вдвоем. Гусенко остался в кабинете. Удивительная услужливость. Готов потратить полдня для того, чтобы помочь «новому другу». Поистине, клубные традиции, посеянные на туманном Альбионе, дают добрые ростки в варварской России.

Мы спустились на первый этаж, затем прошли в комнату, где сидели два вооруженных охранника. В комнате была дверь, снабженная шифровым замком, несмотря на охрану. Доктор набрал длинную комбинацию, и мы спустились по лестнице на два этажа вниз.

Я оказался в лаборатории, напичканной какими-то странными приборами, возле которых «колдовали» два оператора в белых халатах. Приборы были присоединены к каким-то странным колбам, внутри которых бурлила зеленоватая жидкость. Все это напоминало средневековую лабораторию алхимика. Я подошел к колбе и машинально дотронулся до нее рукой. Она была холодна, как лед.

— Ничего не трогайте, — раздался резкий голос одного из операторов.

Эдуард Валентинович сел за письменный стол, вынул авторучку, положил перед собой чистый лист бумаги и стал что-то чертить.

— Разденьтесь до трусов и вставайте сюда, — сказал оператор, указав рукой на низкий постамент, сделанный из какого-то черного камня. Камень был отполирован до блеска. Я повиновался. Оператор установил над моей головой медный купол, из центра которого на тонкой шелковой нити свисала тонкая рамка из черного дерева. Второй оператор наводил на меня какой-то прибор, напоминающий артиллерийскую буссоль.

Внезапно я почувствовал, как мое тело завибрировало, и мне даже показалось, что оно испускает какое-то легкое свечение. Первый оператор манипулировал с какими-то регуляторами на пульте, расположенном справа от меня. Рамка начала дрожать.

— Увеличь хемолюминесценцию, — дал команду второй оператор, приникая к окулярам. Свечение усилилось.

Рамка поползла вниз и сейчас висела на уровне низа живота. Я почувствовал, как по позвоночнику от копчика вверх поползло тепло. Пройдя позвоночник, оно устремилось в голову. Наступило странное состояние. Мне казалось, что я вот-вот взлечу.

— Первое поле семь с половиной би, — сказал второй оператор. Рамка поползла вверх. — Второе поле пять би. Третье поле четыре и семь десятых би. Четвертое поле пять би. Пятое поле четыре и девять десятых би.

Эдуард Валентинович, кивая головой, записывал. Лицо ничего не выражало, как у бухгалтера, составляющего месячный отчет, предварительно дав взятку налоговому инспектору. Далее наступила довольно длинная пауза. Первый оператор держал рамку прямо напротив моего лба. Второй оператор молчал.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил «доктор».

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал второй оператор.

— Что там? — повысил голос Эдуард Валентинович.

— Двенадцать би. Шестое поле двенадцать би.

Он оторвался от окуляров и с каким-то испугом посмотрел на меня.

— Седьмое поле? — холодным голосом спросил «доктор». Оператор приник к окулярам.

— Шестнадцать би.

— Ты не ошибся? — тем же холодным голосом спросил доктор.

— Исключено.

Эдуард Валентинович начал что-то подсчитывать. Оба оператора подошли к столу в начали таращиться на таблицу, которую заполнял доктор, время от времени поглядывая на меня с таким видом, будто я был ожившей мумией Тутанхамона, а я, как дурак, в одних трусах стоял на черном камне, не понимая, что бы это значило.

Наконец, Эдуард Валентинович закончил свои вычисления и тоже посмотрел на меня с большим интересом. Затем бросил операторам:

— Подготовьте «Ореол», — и обратился ко мне. — Пойдемте в другую комнату. Одежду брать не надо.

Я зашлепал босыми ногами за ним. За спиной у меня шумно дышали операторы.

Во второй комнате стояла установка. Установленная горизонтально труба из решетки, сделанной из какого-то желтого металла. Она также, была подсоединена к колбам. Над трубой, как зонтик, висел купол, наподобие того, что располагался над моей головой во время тестирования.

Оператор подошел к трубе, нажал какую-то кнопку и раскрыл ее, как чемодан.

— Ложитесь, — сказал доктор.

Я, не колеблясь, улегся в трубу, и оператор закрыл ее. Второй подошел к пульту.

— Импульс в шестнадцать би в область септальной перегородки, — скомандовал Эдуард Валентинович.

Я почувствовал легкое головокружение и сонливость. Постепенно погружаюсь в сон, но не как обычно, а с таким ощущением, что душа вылетает из макушки.

— Три импульса по шестнадцать би в проекционные зоны таламуса и гипоталамуса, — последнее, что я услышал, и сознание покинуло меня.

 

5. 0 ЧЕМ НИКТО НЕ ЗНАЛ

На Ломбардию опустилась душная июльская ночь, и только в горах в сорока километрах от Милана местечко Травалья окутала ночная прохлада. По горной тропинке, ведущей к монастырю Сан-Джованни, который семьдесят лет назад основало братство Святого Иоанна Богослова, постоянно оглядываясь, шел человек.

Небо затянуло тучами, однако, луна время от времени выглядывала из-за плотной завесы, слабо освещая окрестности монастыря, и тогда было видно, как человек, одетый в дорогой двубортный костюм, шел, придерживаясь рукой за скалу, вдоль которой была прорублена тропинка. Иногда он останавливался и осенял себя крестным знамением, выдающим православного христианина.

Братство святого Иоанна Богослова образовалось вскоре после прихода к власти Бенито Муссолини, когда падре Джованни, молодой сельский священник, далекий от политики, но не признававший никаких кумиров, кроме Бога, и не приемлющий насилия, увел в горы несколько десятков крестьян, которые и стали первыми членами братства. Эти действия священника были одним из актов протеста служителей католической церкви против поддержки, которую Ватикан оказывал фашистскому режиму.

Ватикан лишил падре Джованни церковного сана и не признал общину, однако, не желая вызывать недовольство паствы, воздержался от отлучения его от церкви. Официально община была признана только указом «красного папы», Иоанна XXIII в середине 60-X годов.

По уставу, введенному падре Джованни в 1924 году, когда Италия была охвачена фашистским психозом, община признавала только власть Бога и не имела права отказать в убежище ни одному гонимому, независимо от его политических убеждений и противоправных деяний. Единственным условием предоставления убежища за стенами монастыря, построенного ломбардийскими крестьянами, было покаяние и соблюдение устава. Много народу укрыло братство за время своего существования. Сначала в обители прятались антифашисты и бойцы итальянского сопротивления, затем приют в монастыре нашли фашисты и солдаты СС, скрывавшиеся от американцев. Сицилийские мафиози, преследуемые законом или своими же собратьями, горными тропами пробирались к монастырю Сан-Джованни и находили там охапку соломы, кусок хлеба и пастырское слово.

Итальянская полиция, осведомленная об этом, тем не менее никогда не тревожила обитель, прекрасно зная, что человека, укрытого в Сан-Джованни, найти невозможно, а его монахи скорее умрут мученической смертью, чем нарушат устав отца Джованни.

Началась гроза, и молнии зловеще осветили горную тропу. «О, Господи, прости меня грешного! Убереги! Отмолю все грехи!» — прошептал путник, торопливо крестясь и ускоряя шаг.

«НАЦИОНАЛЬНЫМ ПОЗОРОМ ЯВЛЯЕТСЯ ПРИСУТСТВИЕ НА ВЕДУЩЕМ ФЕДЕРАЛЬНОМ ТЕЛЕКАНАЛЕ ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЙ ПЕРЕДАЧИ „МАГИЯ: МИР СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО“ (ПОЗОРОМ ТЕМ БОЛЕЕ ОГЛУШИТЕЛЬНЫМ, ЧТО НА ОРТ НЕТ НИ ОДНОЙ ПЕРЕДАЧИ ПРАВОСЛАВНОЙ ИЛИ ИСЛАМСКОЙ).

А ЕСЛИ УЧЕСТЬ, ЧТО ПАТРИАРХ АЛЕКСИЙ ВХОДИТ В ЧИСЛО ПОПЕЧИТЕЛЕЙ ОРТ, ТО ПОЯВЛЕНИЕ ОТКРЫТО АНТИХРИСТИАНСКОЙ ПЕРЕДАЧИ ЕСТЬ ЕЩЕ И ЛИЧНАЯ ПОЩЕЧИНА ПАТРИАРХУ».

«Независимая газета — религии», 27 марта 1997 г.

Ворота монастыря, открытые в дневное время, были заперты. Путник барабанил кулаками и ногами минут десять, пока откуда-то сверху не раздался старческий голос: «Кто стучит?» «Слуга дьявола. Откройте», — на ломанном итальянском ответил незнакомец. «Что тебе надо в стенах нашей обители?» — без признаков удивления продолжал старческий голос брата-привратника. «Спасения и покаяния перед Богом», — прерывающимся голосом закричал слуга дьявола. Ворота заскрипели, и незнакомец вошел в обитель Святого Иоанна.

Падре Гвидо еще не спал. Совершив индивидуальную вечернюю молитву, он достал из старинного деревянного секретера пергамент с латинским рукописным текстом и стал его внимательно изучать при свете трех свечей, потрескивающих в тишине кельи. В обители не было ни электричества, ни водопровода, ни средств связи. Келья отца-настоятеля почти не отличалась от жилых помещений остальных братьев. Деревянный топчан без матраца, но покрытый тонким войлоком, грубо сколоченный стол, табуретка. Единственной дополнительной мебелью были деревянный секретер и деревянное кресло, унаследованные от падре Джованни. В большом секретере хранились старинные рукописи, стопки каких-то бумаг и бухгалтерские документы общины, отражавшие ее нехитрое хозяйство: сыроварня, винокурня, небольшой виноградник да отара овец и коз.

Приняв тридцать лет назад от умиравшего Джованни обитель, падре Гвидо, бывший врач-психиатр, единственный член братства с высшим образованием, с тех пор ни разу не покинул стен монастыря, но часто получал из разных стран какие-то пакеты. Одни пакеты доставлялись по почте, другие приносили незнакомые братьям люди.

Исполняя обязанности настоятеля в строгом соответствии с уставом, написанным его предшественником, он почти все свободное время проводил в своей келье за письменным столом. Братья были уверены, что падре Гвидо излагает на бумагу мысли о конце света, внушенные ему Богом. Подтверждение своим предположениям они получали ежедневно, читая хором молитвы, сочиненные Гвидо, о спасении человечества, а также слушая его проповеди перед крестьянами, собиравшимися в обители раз в неделю. Даже привыкшие к падре монахи чувствовали, что во время проповедей какая-то невидимая сила истекает из настоятеля, особенно, когда он касался проблемы Бога и дьявола.

Гвидо отложил пергамент, закрыл глаза и принял расслабленную позу. Со стороны можно было подумать, что падре про себя молится Богу. Лицо его все больше принимало выражение не спящего, а скорее мертвого человека. В дверь постучали. Падре открыл глаза. «Войдите».

«Прошу прощения, падре», — сказал брат-привратник, приоткрыв дверь, но не входя в комнату. «Путник попросил прибежища. Я впустил его. Он ждет во дворе». «Ты правильно сделал, брат-привратник. Что же смутило тебя настолько, что ты пришел ко мне в столь поздний час?» — спокойным голосом спросил Гвидо. «Он иностранец». «Ну, так что же? Ты же знаешь, что мы даем приют всем, кто приходит». «Он назвал себя слугой дьявола».

Падре не выразил никакого удивления, по крайней мере, внешне. «Проведи его в келью каящихся. Завтра я поговорю с ним».

 

6. Я — ЗОМБИ?

Очнулся я внезапно. Оператор открыл «трубу-чемодан», и я вылез наружу. По телу разливалась приятная бодрость. Голова, которая с утра была как чугунная, казалось сейчас ясной, как никогда. Хотелось петь и плясать. Доктор кивком головы пригласил меня следовать за собой. Мы прошли в первую комнату, и я оделся. Затем поднялись в кабинет Эдуарда Валентиновича, где, изнывая от скуки, нас ожидал Гусенко.

— Как самочувствие? — спросил он.

Я молча показал большой палец.

— Вот видите, — удовлетворенно сказал магнат.

Я сел на стул напротив стола, за которым восседал доктор, и сразу же задал вопрос:

— Каков вердикт, доктор? Жить буду?

— Будете, — кивнул он, задумчиво глядя на меня. — Скажите, дружище, — в первый раз он употребил обращение, свидетельствующее о подобии неофициальных отношений, — вы уже имели контакты с… нетрадиционными медиками?

— Ни разу. Да и причин не было. Всегда отличался отменным здоровьем.

— А среди лиц, с которыми вы контактируете, нет специалистов в области человеческого подсознания?

— Вы имеете в виду психоаналитиков? — уточнил я.

— Не обязательно. С подсознанием работают не только психоаналитики. Любой психиатр, психолог, наконец, просто неординарный врач, не придерживающийся догматов, а стремящийся выявить причину болезни, неизменно столкнется с этой областью.

— Среди моих знакомых таковых не имеется.

— А какие-нибудь колдуны, экстрасенсы и прочая… братия, — он употребил «непарламентское выражение», как стали называть обычный мат в период демократии.

Я отрицательно покачал головой.

— Лет двадцать назад у меня был очень талантливый ассистент, — задумчиво сказал Эдуард Валентинович. — Очень талантливый. Потом наши дороги разошлись.

Он замолчал. Образовалась длительная пауза. Я терпеливо ждал, когда доктор выйдет из состояния задумчивости. Постепенно его взгляд, устремленный на меня, потерял задумчивость и стал подозрительным. Он сверлил меня глазами, как будто я, по меньшей мере, мог оказаться вором, укравшим у него бумажник. Я с простодушным лицом смотрел то на него, то на Гусенко, лицо которого как бы окаменело, изображая из себя «лоха», впервые встретившего «наперсточника». Наконец, мне надоела эта пауза.

— Так что насчет моего здоровья, Эдуард Валентинович? — спросил я, всем своим видом показывая, что меня интересует только это.

— Здоровье у вас действительно отменное, хотя отмечается снижение иммуноглобулина в результате, как я полагаю, сильной психотравмы, которую вы получили не так давно. Но это явление временное, поскольку психотравма, то есть информация, которую она несла, из вашего подсознания стерта. Наша помощь вам в сущности не нужна. Но я бы с удовольствием продолжал с вами работу. Ваши псипараметры уникальны.

— Хотите, чтобы я поработал морской свинкой? — засмеялся я. — А в какой области? Я в ваших нетрадиционных технологиях весьма слаб.

«В 1887 ГОДУ В МАНИЛЕ АРЕСТОВАЛИ АГЕНТА ЦРУ ЛУИСА КАСТИЛЬО, КОТОРЫЙ ОБВИНЯЛСЯ В ПОДГОТОВКЕ К УБИЙСТВУ ПРЕЗИДЕНТА ФИЛИППИН МАРКОСА В ХОДЕ РАССЛЕДОВАНИЯ ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО В МОЗГУ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ЖИВУТ ЧЕТЫРЕ ЛИЧНОСТИ, КАЖДАЯ ИЗ КОТОРЫХ ПОЛНОСТЬЮ САМОСТОЯТЕЛЬНА И НИЧЕГО НЕ ВЕДАЕТ ОБ ОСТАЛЬНЫХ, ТО ЕСТЬ ПО СУТИ ДЕЛА, В РЕЗУЛЬТАТЕ ГИПНОТИЧЕСКОЙ ОБРАБОТКИ ОН СТАЛ ЧЕТЫРЬМЯ АКТИВНЫМИ АГЕНТАМИ С РАЗЛИЧНЫМИ „ЛЕГЕНДАМИ“ И ЗАДАНИЯМИ. ВЕРОЯТНО, К КАЖДОЙ ЛИЧНОСТИ БЫЛ СВОЙ „КЛЮЧ“».

«Оракул», Na 4, 1997 г.

— Если согласитесь, — улыбнулся доктор, — то все узнаете. Ну, так как?

— Была не была. Согласен, — сказал я, выражая полную готовность послужить науке.

— Дружище, — обратился ко мне Гусенко (видимо, это обращение очень популярно у членов клуба), — если не возражаете, моя машина сейчас отвезет вас в офис, а я еще задержусь. Мое здоровье, к сожалению, требует более тщательного и длительного лечения.

На прощанье Эдуард Валентинович пожал мне руку, причем его рука была холодная, как у мертвеца.

Вернувшись в офис, я тут же вызвал Винера и, рассказав ему все, что произошло со мной час назад, попросил Марину прислать ко мне Богданова. Нежный, как я про себя называл начальника службы безопасности, явился незамедлительно. По моему виду он сразу же понял, что дело важное, поэтому начал доклад без лирических вступлений, до которых он был большой охотник.

— Ты общался с профессионалами высшего класса, — сказал Богданов. — За тобой шли шесть наших машин, и пять из них были отсечены сопровождением «мерса», в котором ты находился. Если бы я не догадался вшить тебе в пиджак «маячок», мы бы потеряли тебя через десять минут.

— Ты установил, где я провел два часа?

Богданов кивнул с выражением лица, означавшим «обижаешь, начальник».

— Конечно. Это стоило пять тысяч баксов.

Он тяжело вздохнул, а я досадливо поморщился. Баранов в финансовых вопросах был более привередлив и мелочен, чем мой финансовый директор или главбух. Видимо, привычку считать копейку ему привило демократическое правительство, когда он служил в спецназе, по полгода не получая зарплату и кормя жену с двумя детьми картошкой без масла и бутербродами, которые ему выдавали в офицерской столовой, чтобы он физически был в состоянии изображать подобие службы.

Докладывая результаты работы, Богданов, обычно импульсивный, был спокоен и непроницаем. Винер же, которого можно было обычно сравнивать с мраморной статуей, смотрел на меня глазами подводника, после полугодового плавания увидевшего на причале герл с голыми коленками.

— Я не имею в виду географическое местонахождение. Ты узнал, что это за заведение?

— Я же сказал, что потратил на это пять тысяч баксов. И то по большому знакомству, поскольку раньше это заведение было самой секретной структурой КГБ, а затем ФСБ. Знаешь, жизнь — большая шалунья. Я помню, как…

— Не тяни. Выкладывай. Лирика потом, — пресек Яков его попытку углубиться в воспоминания.

— Это бывший НИИ КГБ, занимавшийся вопросами изучения высшей нервной деятельности человеческого организма. Обозначался он тогда как «Объект № 1». Помимо шефа КГБ о нем знали еще только два-три человека. В институте были собраны лучшие в Союзе спецы в области математики, электроники и мозга. Там создавалось психотронное оружие. Осенью 96-го в связи с недостатком средств институт был выведен из структуры ФСБ и рассекречен. Естественно, всю информацию об его прежней деятельности ликвидировали. Людей, которые слишком много знали, тоже.

— Кто ликвидировал? ФСБ?

— Неизвестно. Но полагаю, что нет. Так вот, институт был передан Российской Академии наук, но вследствие отсутствия финансирования было принято решение об его ликвидации. Тогда научный коллектив его приватизировал.

— На что он теперь существует?

— На что существуют частные институты?

— Разработка технологий. Медицинские услуги. Ну и спонсорство, конечно.

— Личный состав института?

— Имена ничего не говорят. Сотрудники не известны в научных кругах, хотя по знаниям и интеллекту превосходят любого академика.

— Проникнуть в этот институт можно? Кстати, как он сейчас называется, этот «Объект № 1»?

— Называется он Частный институт электроники и биоэнергетики. А проникнуть туда можно только с боем. Путем вульгарного штурма.

По выражению глаз Винера я понял, что ему не терпится остаться со мной наедине.

Когда Богданов ушел, Яков дал волю чувствам. Он вскочил и зашагал по кабинету, заложив руки за спину. Я никогда не видел его таким взволнованным.

— Как ты мог согласиться лечь на установку? — нервно спросил он.

— Ты знаешь, сам не понимаю. Но было жутко интересно.

— Инте-ре-сно, — протянул он. — Ладно. Я поехал к Кардиналу. Не исключено, что нам Бог помогает. Николай Иванович мне когда-то рассказывал об одном человеке, который сильно смахивает на твоего Эдуарда Валерьевича.

— Валентиновича.

— Один хрен. Мы его ищем уже два года. Ты сейчас сиди и жди моего звонка.

— Не могу. Я сейчас должен отлучиться часа на полтора.

— Ладно. Вернешься, жди звонка.

Яков ушел, а я вышел в приемную и велел Марине собираться и ехать со мной.

— Запомни! Все, что увидишь — никому. Даже твоим шефам в Институте.

Она понимающе кивнула.

Мы приехали в клуб в три пятнадцать. Рощин ожидал нас в вестибюле, беседуя с мужиком, как и он, одетым в форму «секьюрити». Когда мы появились, Сергей кивнул на нас своему собеседнику и тот, внимательно посмотрев на меня, в знак согласия опустил голову. Я постарался как можно гадливее ухмыльнуться, и рощинский собеседник оценивающим взглядом прошелся по моей секретарше снизу вверх, а затем изобразил на лице гримасу, означающую полную мужскую солидарность. Мы прошли в пентхаус, где тахта радовала глаз белизной свежего белья, а на столике у изголовья стояла бутылка коньяка, две бутылки минералки и лежали конфеты. Как и в прошлый раз, Сергей полез в камин и что-то нажал. Опять раздался скрежет.

— Они уже минут десять заседают, — шепотом сказал Рощин. В твоем распоряжении тридцать минут.

— Что так мало? — удивился я.

Он рассмеялся и кивнул головой в сторону тахты:

— Это ведь не для тебя приготовлено. Если хочешь дольше, заказывай за сутки.

Он вышел. Я указал Марине, которая с любопытством за нами наблюдала, не зная, как расценивать действия своего босса, на кресло и громким шепотом приказал: «Замри». Затем сунул голову в камин и прислушался. Проклятая арабская музыка, доносившаяся из кофейки, сильно мешала, но слова разобрать было можно.

Голос неизвестного. Судя по всему, инквизиторы обложили его как волка. Он колесил по Европе две недели, ко хвост их так и не сбросил.

Белкин. Откуда данные, что это инквизиторы? Это могли быть эсвээровцы. Или просто бандиты. Мало ли. Сейчас всем мерещатся инквизиторы. Не забывайте, что псиэффект от их работы по масштабам, как и у нас, значительно превосходит саму работу.

Неизвестный. Это точно, так как они не скрывали свою принадлежность. Хвосту предшествовала психологическая обработка.

Г у с е н к о. Почему же они его просто не взяли и не вывезли в Россию? Странно все это.

Неизвестный. Странно, потому что мы пока не освоили их методов работы. Но Доктор уже потихоньку подбирается к ним. Кстати, как он мне сообщил, твой сегодняшний субъект навел его на кое-какие мысли. Короче, Стрелок перебрался в Милан, а оттуда исчез. Где он сейчас, мы не знаем.

Б е л к и н. А есть гарантия, что инквизиторы его не взяли?

Неизвестный. Такой гарантии нет, но он мне как-то говорил, что если в случае опасности он сумеет добраться до Милана, то он знает там местечко, где его не найдет никто. Даже сам Сатана.

Белкин. Будем надеяться, что он уже в этом самом месте. Но Политбюро сделало серьезнейшую ошибку, что не предусмотрело вариант его ликвидации.

Неизвестный. Как тут предусмотришь, если за все ликвидации отвечал он. Это нас можно так просто ликвидировать. (Нервный смех.)

Б е л к и н. Ну ладно. Будем ждать и надеяться. Что по нашему кандидату в вице-премьеры?

Г у с е н к о. Доктор еле согласился его посмотреть, а когда посмотрел, то обалдел вместе со своими ассистентами.

Новиков. Кодирование провели?

Г у с е н к о. Невозможно. Он уже закодирован. Перекодирование тоже невозможно, так как он закрыт со всех сторон.

Белкин. Закодирован? Кем?

Г у с е н к о. Неизвестно. Доктор не сумел влезть в кодировку. Может быть, это мощное природное самокодирование, а может быть, нашего Доктора кто-то обскакал на повороте.

Неизвестный. Кто?

Г у с е н к о. Ты меня спрашиваешь? (Пауза.)

Белкин. Мне это все очень и очень не нравится. Мы полностью утратили контроль за сознанием масс. Лошадка постоянно набирает очки. Я уже склонен к тому, чтобы начать готовить банальный военный переворот.

Неизвестный. Для того, чтобы подготовить военный переворот в данных условиях, когда офицеры по собственной инициативе козыряют портрету главнокомандующего, понадобится денег столько, что матушку Россию нужно ограбить, по меньшей мере, еще два раза в тех же объемах, что мы и наши старшие товарищи вместе взятые. Каждому сержанту надо будет дать по миллиону зеленых, младшим офицерам по пять, а старшим — по десять. Генералы в вопросах переворота — это дерьмо на палочке, так как их офицерство ненавидит больше, чем внешнего врага.

Новиков. Где же выход?

Неизвестный. Только инфильтрация. Ваш деятель завтра дает интервью, как я знаю. Посмотрите, что из него можно будет слепить. Судя по всему, Лошадка действительно создает клуб, в который он будет входить.

Гусенко. А кодировка?

Неизвестный. На любую кодировку есть удавка. Малейшее подозрение И… И мне не нравятся ваши, как это говорили при товарище Сталине, пораженческие настроения. Запомните, мы не проиграли, мы осуществляем перегруппировку. И кто вам вообще сказал, что мы потеряли власть? Лошадка выбил многие звенья цепочки, которую мы соорудили, но уничтожить цепочку он не сможет никогда. Наша псисистема управления государством не уничтожена. Люди, так же как и раньше, подвержены инстинктам пожирания всего вокруг. Сейчас Лошадка глушит этот инстинкт инстинктом самосохранения, но тот террор, с помощью которого он заставил государственный аппарат работать на государство, а не на самих себя, долго он проводить не сможет. И тогда его аппарат станет нашим аппаратом. Сейчас не сталинская эпоха, и держать аппарат в состоянии постоянного обновления, как это делал покойный вождь, он не имеет возможности.

«ПОЭТОМУ; НА МОЙ ВЗГЛЯД, ТЕХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ОДНОЗНАЧНО ЗАЯВИЛИ О СВОЕЙ ПОДДЕРЖКЕ ПРЕЗИДЕНТА (БЕРЕЗОВСКИЙ, ГУСИНСКИЙ — Я ГОВОРЮ ИМЕННО ПРО ЭТУ КАТЕГОРИЮ), НУЖНО СЕГОДНЯ РАССМАТРИВАТЬ КАК НЕКУЮ НОВУЮ СУТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ РОССИИ. ЧУБАЙС, ТАК ЖЕ, КАК И БОРИС НИКОЛАЕВИЧ — ИХ СЛУЖАЩИЕ. ЭТИ ДВЕ ДОСТАТОЧНО КРУПНЫЕ ФИГУРЫ ПРЕДАННО СЛУЖАТ ВОТ ЭТОЙ ГРУППИРОВКЕ».

«Профиль», № 10, 1997 г.

Россия принадлежит нам, и отобрать ее у нас уже не сможет никто. И Лошадка, если останется на второй срок, постепенно станет работать на нас, как это делали его предшественники. А пока пусть поднимает экономику, ликвидирует отморозков. Флаг в руки. И запомните еще одну важную мысль. Политбюро мы терпим только до поры до времени. Они далеко, а мы здесь. Рано или поздно мы им скажем: за создание псисистемы наше вам спасибо, и в благодарность те денежки, что вы перекачали за кордон, остаются у вас, если только Лошадка не наложит на них лапу, а Россией мы будем управлять сами.

«ЭТА ГРУППА ЛЮДЕЙ ПОСТАВИЛА СЕБЕ ОЧЕНЬ ТОЧНУЮ ЗАДАЧУ. ОНИ ПЫТАЮТСЯ УТВЕРЖДАТЬ, ЧТО ЕСЛИ В АМЕРИКЕ ПРАВЯТ ДВАДЦАТЬ ИЛИ ТРИДЦАТЬ СЕМЕЙ И АМЕРИКА ПРИ ЭТОМ СИЛЬНАЯ И МОГУЩЕСТВЕННАЯ СТРАНА, ПОЧЕМУ В РОССИИ НЕ МОГУТ ПРАВИТЬ, НАПРИМЕР, ТРИНАДЦАТЬ. И ПОЧЕМУ РОССИЯ С ЭТИМИ ЛЮДЬМИ ТОЖЕ НЕ СТАТЬ СИЛЬНОЙ И МОГУЩЕСТВЕННОЙ СТРАНОЙ? ОНИ ЗАБЫВАЮТ ОДНО: ЭТИ СЕМЬИ В АМЕРИКЕ ПОДНИМАЛИСЬ ВМЕСТЕ С АМЕРИКОЙ. В РОССИИ ДРУГАЯ СХЕМА: ЗДЕСЬ ЭТИ ЛЮДИ ВОЗНИКЛИ ИЗ НЕБЫТИЯ, РАЗРУШИВ ЭКОНОМИКУ СТРАНЫ И СКОНЦЕНТРИРОВАВ ДЕНЬГИ, КОТОРЫЕ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТАКОГО РАЗРУШЕНИЯ У НИХ ПОЯВИЛИСЬ, А ТЕПЕРЬ ИСПОЛЬЗУЮТ ЭТИ ДЕНЬГИ, ЧТОБЫ УТВЕРДИТЬСЯ ВО ВЛАСТИ, ПРОДОЛЖАЯ РАЗРУШАТЬ ЭКОНОМИКУ. ОНИ КАК БЫ ПЫТАЮТСЯ СОЗДАТЬ СЛАБУЮ СТРАНУ, КОТОРОЙ ЛЕГЧЕ УПРАВЛЯТЬ. И ЭТИ ТРИНАДЦАТЬ БУДУТ ВОЗРОЖДАТЬ НОВУЮ РОССИЮ, НО УЖЕ „ПОД СЕБЯ“».

Там же.

В двери заскрипел ключ, и вошел Рощин. Мое тело настолько затекло, пока я стоял в согнутом положении, засунув голову в камин, что воспринял его приход с радостью узника, освобождаемого из колодок. Рощин и Марина, взглянув на мое багровое лицо, едва сдерживали смех. Получив очередную пачку баксов, Сергей вывел нас каким-то черным ходом на улицу.

В машине Марина задала только один вопрос:

— Николай Иванович знает об этом?

Меня это разозлило.

— Во-первых, запомни, что твой начальник я, а не Николай Иванович. Во-вторых, я в автономном плавании и к Николаю Ивановичу обращаюсь только в самом крайнем случае. Тебе все ясно?

Она усмехнулась и кивнула:

— Помни только одно. Ты не профессионал. Ты — оперативник волею случая. И можешь сгореть, как бабочка.

— А ты профессионал? — спросил я с издевкой.

— Более высокого класса, чем ты думаешь, — холодно сказала она. Всю оставшуюся дорогу мы молчали.

В офисе меня с нетерпением ожидал Винер. Он сидел в моем кабинете и серьезно разговаривал с Вельзевулом, который слушал очень внимательно.

— Итак? — спросил я, садясь в кресло напротив него.

Яков вместо ответа достал из нагрудного кармана фотографию и протянул мне. С пожелтевшей фотографии на меня смотрели двое. Моложавый, лет сорока Эдуард Валентинович и почти юный Николай Иванович. Лет двадцать, двадцать два — не старше. На обратной стороне фотографии виднелась четкая надпись. «Любимому ученику и другу Коле от старого учителя». И подпись: «В. Любимов».

— Постой, — недоуменно сказал я. — Почему «В»? Его зовут Эдуард.

— Это он? — спросил Яков.

— Он. Только я ничего не понимаю. Должно быть Э. Любимов.

— Теперь он не Виктор Петрович Любимов, а Эдуард Валентинович. Фамилия тоже другая. Скоро выясним.

Кардинал мне всегда называл его, когда хотел сослаться на гениальность. Николай Иванович сразу после МГУ начал свою научную деятельность в лаборатории прикладной психологии одного закрытого института ВПК. Любимов и был его первым научным руководителем и заведующим лабораторией. Именно с нашим Кардиналом Любимов начинал первые исследования в области человеческого подсознания, которые в конечном итоге вылились в государственный переворот и распад Советского Союза. Николай Иванович был его любимым и самым талантливым учеником.

— А ты уже ученик Николая Ивановича?

Винер кивнул и потянулся за сигаретой. Он очень редко курил, и сигарета свидетельствовала о том, что он находится в состоянии крайнего возбуждения.

— Да, я и Олег Воинов — самые доверенные ученики Кардинала. А история вышла следующая. Любимов и Николай Иванович подошли вплотную к тому, что называют подсознанием. В восемьдесят втором работой лаборатории заинтересовался Андропов. Тогда и был создан объект «№ 1», и тогда окончательно разошлись пути Николая с его учителем.

— Почему окончательно? У них и до этого были расхождения?

— Были, но чисто научные. Любимов делал ставку на создание электронных приборов. Сначала это были исследования медицинской направленности. Ведь все болезни, за исключением инфекционных, запрограммированы в организме человека той информацией, которая закодирована в его подсознании. Но, как бы это тебе популярней объяснить, природа выставляет на этих программах своеобразные блокировки, которые называются иммунитетом. В результате психотравм, с которыми каждый сталкивается ежедневно в ходе общения с другими людьми, эти блокировки могут быть сброшены. Тогда начинается запрограммированное в подсознании заболевание. Сначала на психическом уровне, а затем уже на уровне физиологии. В подсознание можно записывать информацию, которая определит в будущем поведение человека, а также его физиологическое состояние. Здесь же в вопросах создания электронных приборов появился и этический вопрос. Это был второй источник разногласий Любимова с его учеником.

— А первый в чем заключался?

— Кардинал являлся сторонником создания не электронных, а биологических приборов. Они существовали тысячи лет назад в древнем Вавилоне и Египте.

— Что же это за биологические приборы?

— Самый совершенный биологический прибор — это человек.

— В таком случае (вспомнил я пленку, которую мне прокрутил Кот) кукловоды создали такие приборы и пользуются ими.

— Создали, но не такие. Принцип совершенно другой. Они с помощью электроники ослабляют психический иммунитет масс, а затем уже пускают в ход людей и информацию.

— А что представляют из себя ваши биоприборы?

— Это люди, которые ежедневными тренировками, разработанными жрецами древнего Вавилона, доводят себя до определенного психофизического состояния. Человек — это биогенератор элементарных частиц, которые образуют вокруг него своеобразный пояс из семи полей, каждое из которых генерирует один из психических центров. Наши биоприборы с помощью упражнений стимулируют работу этих псицентров, и генерируемые ими поля становятся не только более интенсивными, но и могут в результате усилия воли генератора принимать векторную направленность. Более того, упражнения открывают восьмой псицентр, заблокированный у обычных людей. Этот восьмой псицентр открывает огромные возможности в области воздействия на людей. С помощью психической энергии, излучаемой восьмым центром, можно подчинять, путем записи информации в подсознание, можно лечить, а можно убивать.

— Слабо верится, — усмехнулся я.

Яков насмешливо посмотрел на меня и сказал:

— Тебе поверится, если я покажу тебе какой-нибудь фокус.

Я внезапно почувствовал легкое покалывание по всему телу, затем, словно легкая паутина, окутала все мое тело. (Этот эффект я испытал на себе в 1975 г — прим. автора).

— Ты ведь историк. Изучал историю древнего Египта?

— Конечно. Только уже мало что помню.

— Ну, так обрати внимание на один факт. В Египте насчитывается несколько десятков династий. Их так много, что историки не называют именами их основателей, как в Европе: Валуа, Бурбоны, Габсбурги, а просто нумеруют. Пятнадцатая династия, двадцать третья и так далее. И еще ты заметишь один факт. Если фараон являлся главой церкви или хотя бы жрецом высшей категории, то он правил счастливо и долго. А если он жрецом не был, то, как правило, за него правили жрецы. А если он на это не соглашался, то срок его правления продолжался от одного месяца до года. А затем он отходил в царство теней. Ты найдешь десятки фараонов, которые процарствовали всего несколько месяцев, а потом умерли своей смертью.

— Их убивали жрецы?

— Верно. И они никогда не использовали наемных убийц. Никогда не пускали в ход яд или кинжал, как в варварской Европе. Они устраняли монарха с помощью направленной психической энергии, генерировать которую их научили старшие братья — халдейские жрецы. Причем убивали с расстояния. При непосредственном контакте с фараоном этого сделать было нельзя, так как нужно было ввести себя в транс. В коллективный транс. Собирались в храме восемь жрецов, и у фараона останавливалось сердце.

— Почему именно восемь?

— Этого нам пока установить не удалось. Но мы отклонились от темы. После передачи лаборатории КГБ Николай Иванович ушел оттуда. Этому предшествовал резкий разговор с Любимовым. Он назвал Николая предателем. После этого каждый пошел своим путем. Как показала попытка твоего кодирования Любимовым, биоприборы Кардинала оказались мощней. И иначе быть не могло. Человек никогда, как бы гениален он ни был, не создаст ничего, равного созданию природы.

— Но ведь ваши приборы, как бы много их ни было, не смогут управлять обществом. Это нужно к каждому человеку приставить по прибору.

— Во-первых, такая задача нами и не ставилась. Во-вторых, для того, чтобы управлять обществом, нет нужды приставлять прибор к каждому члену общества. Достаточно приставить его к высшим чинам государства, а также иметь возможность использовать СМИ и то, что мы называем «социальным оружием».

— Еще один вид оружия. Что же это такое?

— Политические организации, которые служат для корректировки сознания электората и направления его действий на выборах. Это очень тонкая работа, требующая много денег. Помнишь, как в девяностые годы существовали различные политические организации, которые мы разогнали. Ведь все они существовали для коррекции сознания электората. Основным корректором была КПРФ. Именно наличие КПРФ заставляла большую часть электората голосовать за Ельцина. Существовало Русское национальное единство для дискредитации свастикой патриотического движения, которое также могло представлять некоторую опасность прежнему режиму и так далее. Все это финансировалось из одного центра. Должен сказать, что эта социально-политическая мозаика, а точнее, псисистема коррекции поведением населения была довольно эффективна.

Я долго колебался, прежде чем решил задать основной вопрос, который мучил меня больше всего с того самого момента, как я услышал разговор моих «друзей». От того, как Винер на него ответит, зависело все мое отношение к Коту, Кардиналу и самому Винеру.

— Скажи, — спросил я, пристально глядя ему в лицо, — вы меня закодировали?

Винер с облегчением посмотрел на меня и засмеялся:

— Так вот, что мучило тебя в течение всего нашего разговора. А я никак не мог понять, что происходит. Уже подумывал, что прибор Любимова все-таки пробил наши экраны. Нет, мы тебя не кодировали, хотя проводили псикоррекцию твоего подсознания после получения тобой психотравмы. Но ты закодирован.

— Кем?

— Самая хреновая кодировка, которая делает тебя недоступным воздействию ни нашим приборам, ни электронике Любимова.

— Я спрашиваю, кем я закодирован?

— Самим собой. Самокодирование.

— Что это?

— Ты был в трансовом состоянии, при котором произошел непосредственный контакт между тобой и твоим подсознанием. Тогда же ты под воздействием конкретных событий и произвел запись в подсознание.

— Ты так говоришь, как будто я и мое подсознание это две отдельные личности.

— Так оно и есть. Вы две отдельные личности, причем не только в психическом, но и в материальном плане. И ты подчиняешься своему подсознанию. Это твой главный хозяин. Он решает, что ты любишь, а что ненавидишь. Чем ты будешь болеть, а чем не будешь. И главное — как будешь себя вести в той или иной ситуации. Количество ситуаций и моделей поведения, запрограммированных в твоем подсознании, не может быть выражено земными числами. В общем, ты не делаешь ничего без команды подсознания. Вот сейчас ты потер подбородок. Это ты получил команду от подсознания: «Потри подбородок».

— А кто хозяин моего подсознания?

— Всемирный баланс.

— Что это?

Яков засмеялся:

— Не ломай мозги. Закон всемирного баланса — это основа теории Кардинала, но он его никогда не познает до конца. Его никто не познает до конца. Мы можем выхватывать только его частички типа закона всемирного тяготения, закона сохранения массы или энергии, ну и другие примитивы типа теории относительности.

— Это примитив?

— В сравнении с Законом всемирного баланса — да. Но хватит об этом. Давай о деле. Николай Иванович просил, чтобы ты продолжал контакты с Любимовым и постарался запоминать все, о чем вы будете говорить, и все, что он будет делать во время ваших контактов. Особенно постарайся запоминать его вопросы.

— Не проще ли сунуть мне под пиджак записывающую аппаратуру?

— Исключено. Она будет обнаружена.

 

7. О ЧЕМ НИКТО НЕ ЗНАЛ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Келья каящегося представляла собой маленькую комнатку, вырубленную в скале, к которой примыкал монастырь, размером в десять квадратных метров. Жесткая лежанка, деревянный стол, стул, распятие и свеча составляли все убранство. Келья сильно смахивала на тюремную камеру, но ее обитатели, люди, как правило, скрывающиеся от смертельной опасности, не замечали этого. Тем более, что дверь в келью была всегда открыта, и ее обитатель знал, что может в любой момент ее покинуть.

В это утро незнакомец позавтракал миской каши, приготовленной из дикой пшеницы, куском хлеба и стаканом воды, которые ему принес молчаливый монах.

Он лежал на топчане, заложив руки за голову вместо подушки, и размышлял. Лицо его было спокойным и даже каким-то умиротворенным. В отличие от бытовых философов, которые рассматривают жизнь как театр, а себя и окружающих как актеров, он рассматривал существование в этом мире как охоту, где люди разделяются на дичь и охотников. Всю жизнь он был охотником. И теперь, впервые оказавшись в роли дичи (а он знал, что рано или поздно станет дичью, что было обусловлено правилами той игры, в которую он ввязался много лет назад), вспоминал всех тех, кого он обкладывал, как зверей в берлоге, методично и искусно, а также тех, кого он не обкладывал, а просто уничтожал, стреляя из засады. Много отстрелянной или посаженной им в клетку дичи прошло перед глазами, и поэтому он не чувствовал какой-либо обиды на жизнь, которая так резко изменила его существование. В обычных условиях он бы сейчас думал, как перестать быть дичью и снова стать охотником, но сейчас, когда в роли охотника выступала невиданная им доселе жестокая и всемогущая сила, его мысли были направлены только на одно — спасение.

Он с благодарностью вспоминал своего инструктора, одноглазого старика, прошедшего огонь и воду (медных труб в их системе удостаивались немногие и, как правило, после смерти), который на прощанье дал ему координаты обители Сан-Джованни и сказал: «Запомни, если тебя обложат, если ты увидишь, что уйти невозможно, пробирайся туда. Это единственное место, где люди, подобные нам, могут укрыться от всего мира. Только там. В любом другом месте, даже в дебрях Амазонки, тебя найдут и выпотрошат как цыпленка».

Когда он почувствовал хвост, вернее, не почувствовал, а увидел, (это было в Париже), поскольку охотники не считали нужным соблюдать правила наружного наблюдения, первый вопрос, который он задал себе был: «Кто?» Спецслужбы он отмел сразу же, так как прекрасно знал их почерк. Да и следить за ним у них не было ни малейших оснований, так как всю необходимую информацию о нем они имели еще с восьмидесятых годов, когда он занимался перекачкой в Европу и Америку и размещением капиталов КПСС, точнее группы ее наиболее дальновидных руководителей. Бандиты также отпадали, поскольку со всеми группировками, которые могли проводить за рубежом подобные операции, контакт был самый деловой и дружеский. Прозрение пришло внезапно, когда, придя в номер, он обнаружил на подушке «визитку» — белый прямоугольник с крестом, на котором славянской вязью было напечатано: «Российская Святая Тайная Инквизиция».

Первой его мыслью было связаться с полицией или контрразведкой, но он вспомнил судьбу одного из своих подручных, который обратился в полицию за защитой, а через несколько часов был найден задушенным в номере гостиницы, где проживал вместе с тремя охранниками. Охранники исчезли. Трупы их были найдены только через неделю. У каждого на груди лежал листок бумаги с крестом и надписью: «Да свершится правосудие Божье!» Такой же листок был найден и у подручного, бывшего подполковника КГБ и классного профессионала.

Преследователи не делали ни малейшей попытки вступить в контакт, ко он чувствовал их присутствие даже в туалете. Уезжать в Россию было безумием. Слишком много соратников уже томились в подвалах этой таинственной организации, с которой ничего не могли поделать ни власти, ни группировки, хотя и для тех и для других это было делом первой необходимости.

Используя весь наработанный годами профессионализм, он, оставив вещи в отеле, сумел оторваться от преследователей и улететь в Вену. В аэропорту слежки не было, однако, когда он вошел в свой номер в отеле, то на подушке он обнаружил все тот же страшный лист бумаги. А когда, приняв душ, вышел из номера, то, как по команде, отворились двери четырех соседних номеров, и на пороге каждого стоял человек в иезуитской позе (руки сложены на груди, голова склонена немного набок, кроткий взгляд устремлен в пол). В тот же вечер он улетел в Цюрих. Его уже ждали в вестибюле гостиницы пять человек в той же самой позе. В Цюрихе он провел пять дней и, когда нервы уже были на пределе, на машине выехал в Милан.

Его мысли были прерваны. Дверь отворилась без стука, и на пороге появился человек средних лет в монашеском одеянии. Незнакомец машинально сел на топчане, прислонившись к холодной стене. Монах сел на стул напротив него.

— Что заставило вас искать убежища в нашей обители? — спросил он на итальянском.

Незнакомец медлил с ответом, с трудом подбирая знакомые итальянские слова. Одновременно в мозгу проносились слова инструктора: «Не вздумай лгать. Уходи от ответов, но не лги. Если они почувствуют, что ты лжешь, тебя выкинут. Ложь — единственное, что может заставить их отказать тебе в защите. А то, что они почувствуют — это точно».

— Я служил дьяволу. Я хочу вернуться к Богу, — сказал, наконец, пришелец.

— Что заставило вас прийти к нам? — спросил монах, пронизывая незнакомца таким взглядом, каких он не отмечал даже у суперследователей КГБ. — Вы могли удалиться в любую обитель, в том числе и в вашей стране.

— Меня преследуют, — сказал незнакомец. — Мне трудно говорить по-итальянски. Вы не говорите по-английски, падре?

— Вы можете говорить по-русски, — сказал падре Гвидо, который владел шестью европейскими языками, помимо арабского, латыни и арамейского.

На лице незнакомца не отразилось удивление. И не только потому, что он хорошо умел собой владеть, но и потому, что инструктор предупредил его, что в Сан-Джованни он должен быть готов к самым неожиданным неожиданностям.

— Меня преследует русская инквизиция, отец мой.

— Инквизиция? — Гвидо был озадачен. — Я полагал, что инквизиция в Европе упразднена два века назад, а в Православной Церкви ее никогда не было.

— Инквизиция появилась в России несколько месяцев назад. Она карает очень жестоко. Очень жестоко.

Падре Гвидо задумчиво смотрел сквозь беглеца. Казалось, он забыл о его присутствии.

— Россия стала прибежищем дьявола, — сказал он по-итальянски. — Инквизиция! Божья кара или массовое психологическое воздействие специалистов?

— Я не понял, падре, — сказал слуга дьявола, напряженно слушавший монаха.

— Простите. Это я не вам, — перешел Гвидо на русский. — Итак, вы скрываетесь от русской инквизиции. Судя по тому, что вы пришли к нам, это организация, от которой трудно укрыться.

— Невозможно. Я пытался.

— А теперь отвечайте и помните, что от того, насколько правдиво вы будете говорить, будет зависеть ваша судьба. Вы верите в Бога?

— Раньше не верил, но теперь верю. Почти верю.

— Вы назвали себя слугой дьявола. Что вы имели в виду?

Незнакомец нервно потер руки. Он колебался, но не потому, что решал, говорить правду или нет. Он не был уверен, что монах поймет то, о чем он будет говорить. Гвидо заметил это.

— Вы не хотите исповедываться? Может быть, вам нужен православный священник?

— Нет, я просто не уверен, что вы поймете, о чем идет речь.

— Я постараюсь, — Гвидо слегка улыбнулся. — Я внимательно много лет наблюдаю за Россией, поскольку Россия — это Армагеддон. Кроме того, что я священник, я еще и психиатр.

Незнакомец удовлетворенно кивнул головой:

— С чего начать? — спросил он.

— Начните с самого начала. С того момента, как вы начали служить дьяволу. — Гвидо добродушно улыбался, но глаза его были холодны, как лед.

Незнакомец задумался. Гвидо не торопил его. Он бы крайне удивился, если бы мог проникнуть в мысли кандидата в жертвы русской инквизиции. В возбужденном мозгу последнего, в его душе бушевал целый спектр чувств, преобладающим среди которых был страх.

— Видите ли, святой отец, я употребил слово «дьявол» образно. Иносказательно.

— Вы употребили правильное слово, — кивнул головой Гвидо. — Сатана избрал ваш народ для подготовки прихода Антихриста, а Бог отвернулся от вас, как только вы отвернулись от него и повернулись к Сатане. И Россия стала Армагеддоном. Если вы боитесь, что я не пойму суть политики, в которой вы принимаете участие, то не беспокойтесь. Я знаю все, что происходит во всех странах, где обосновался Сатана, в том числе и в России. Скажу больше, особенно в России, поскольку именно там уже много лет наиболее ярко используются интересующие меня формы насилия над населением. Это интересует меня и как священника, и как психиатра.

— Вы имеете в виду политическое насилие, которое практиковалось коммунистами и нынешним диктаторским режимом, или экономическое, применявшееся постсоветским режимом?

— Я имею в виду психическое насилие, которое применяли все режимы после 1917 года. Психическое насилие, выражаясь церковным языком, это насилие над душой. А насилие над душой может совершать только дьявол. И его слуги, — добавил падре, пристально смотря в глаза незнакомцу. — Исследуя психическое насилие, я не мог не исследовать политику всех правящих в России режимов. Так что вы можете не бояться, что я чего-нибудь не пойму.

Голос падре Гвидо звучал ласково и успокаивающе, и именно это приводило незнакомца в дрожь. В его ушах звучал такой же иезуитски ласковый голос сотрудника КГБ Велигорского, психиатра, работавшего в институте Сербского с противниками коммунистического режима. По долгу службы незнакомец иногда присутствовал на этих беседах и с интересом наблюдал за состоянием диссидентов, знавших заранее, что они никогда не докажут «доктору», что они психически нормальные люди, и что их ждут инъекции галоперидола и палата либо одиночная, либо с «буйными» больными.

— Хорошо, — согласился он. — Начну с истории вопроса. С конца семидесятых годов высшее руководство КПСС начало перекачку крупных капиталов за рубеж. Все эти операции были инициированы ЦРУ США в рамках проекта, о котором я расскажу позже. И проходили они также под пристальным вниманием ЦРУ. Я не буду вдаваться в детали этих операций. Скажу только, что основная часть капиталов уходила через Министерство внешней торговли СССР и курируемые им банки. Деньги либо ложились на счета физических лиц, как правило, детей и других близких родственников руководителей государства, либо превращались в ценные бумаги и недвижимость. Андропов, возглавлявший тогда КГБ, через своих верных людей также внимательно это отслеживал, но не вмешивался, так как знал, что силенок воспрепятствовать этому у него было мало. Одно лишнее движение, и его просто убрали бы. Для этого возле него специально держали несколько замов, которые через его голову напрямую контактировали с рядом партийных руководителей.

В 1982 году Андропов пришел к власти и сразу же накинул удавку на своих товарищей по партии, успевших переправить на Запад несколько миллиардов долларов. Но он сделал роковую ошибку, которая стоила ему жизни. Набросить-то он удавку набросил, а вот затягивать не стал. И вместо этого предложил им передать деньги государству. Не захотел использовать опыт одного из своих предшественников. А может быть, просто не посмел.

«ПРИСМОТРЕВШИСЬ ПОБЛИЖЕ К ПРОЦЕССУ КРУШЕНИЯ СССР, МЫ ВЫНУЖДЕНЫ РАССТАТЬСЯ С ОЧЕНЬ ДОРОГИМ ТИРАНОБОРЧЕСКИМ МИФОМ, СОГЛАСНО КОТОРОМУ ТОТАЛИТАРНЫЕ РЕЖИМЫ ПАДАЮТ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТОГО, ЧТО НАРОД — СУВЕРЕН ЗАЯВИЛ ЭТИМ РЕЖИМАМ СВОЕ РЕШИТЕЛЬНОЕ „НЕТ“. СЕГОДНЯ МЫ НАЧИНАЕМ ПОНИМАТЬ, ЧТО ЭТО НЕ ТАК, ЧТО ПРОСТО ПОЛИТИЧЕСКОМУ КЛАССУ СТАЛО ТЕСНО В РАМКАХ ОПРЕДЕЛЕННОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО РЕЖИМА, ОН УВИДЕЛ, ЧТО НЕ МОЖЕТ РАЗМНОЖАТЬСЯ В РАМКАХ ЭТОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО РЕЖИМА. И ОН ОРГАНИЗУЕТ ПРОЦЕСС, КОТОРЫЙ ОТКРЫВАЕТ ЕМУ ВОЗМОЖНОСТИ РАСШИРЕННОГО ВОСПРОИЗВОДСТВА ВЛАСТИ, КАРЬЕР И ПОСТОВ. ОН ПРОИЗВОДИТ ОБВАЛЫ, КАТАСТРОФЫ И КРИЗИСЫ. ПЕРМАНЕНТНОЕ ПРОИЗВОДСТВО ПОЛИТИЧЕСКИХ КРИЗИСОВ — ДЕЛО РУК ПОЛИТИЧЕСКОГО КЛАССА, ПОСРЕДСТВОМ ЭТОГО ОН ИСКУССТВЕННО РАСШИРЯЕТ ОБЩЕСТВЕННЫЙ СПРОС НА ВЛАСТЬ И ВЛАСТНОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО».

А. Пакарин, доктор философских наук.

«Независимая газета», 29 апреля 1997 г.

Незнакомец замолчал и внимательно посмотрел на Гвидо. Он не был уверен, что падре интересен этот экскурс в историю российского государства. Но священник не выказывал никаких признаков нетерпения или скуки. Напротив, он слушал очень внимательно и с большим интересом. Незнакомец продолжил.

— Андропова умертвили, но информация обо всем этом просочилась во второй эшелон руководства партии. И еще одна информация просочилась, которая пролила свет на действие высшего руководства. Кроме Андропова этой информацией владели только несколько человек, участвовавших в перекачке средств за рубеж. И именно эта информация заставила их готовиться уходить на Запад. Дело в том, что агентами КГБ был захвачен проект американских спецслужб по ведению психологической войны против СССР. Огромнейший комплекс мероприятий. Он попал в КГБ тогда, когда уже было ясно, что его реализация вступила в ту стадию, в которой его блокировать или даже затормозить невозможно. Даже самым тупым руководителям, а они у нас никогда умом не блистали, было понятно, что Союз и КПСС обречены. Я не буду вдаваться в детали этого комплекса мероприятий. На это уйдет слишком много времени.

Гвидо насмешливо улыбнулся:

— Детали можете не освещать. Я — выпускник Гарвардского университета. Там же получил докторскую степень.

Незнакомец развел руками, что означало: «Тогда не мне вам рассказывать».

— После смерти Андропова, когда второй эшелон понял, что старшие товарищи обрекают его на жалкую участь, то в ЦК КПСС образовалась команда. Что-то вроде тайной фракции. Эта фракция также поняла, что остановить реализацию проекта невозможно, но там имелись светлые головы, которые догадались, как направить этот проект в нужное для них русло и захватить власть, а главное, экономику и финансы в России после краха Союза и социализма. Для этого были необходимы люди. Много людей. Среди тех, кого они привлекли был и я.

— С этого момента и началось ваше служение дьяволу, — сказал Гвидо, задумчиво глядя на распятие. — Продолжайте.

«ОНИ ЗНАЮТ ПРАВЕДНЫЙ СУД БОЖИЙ, ЧТО ДЕЛАЮЩИЕ ТАКИЕ ДЕЛА ДОСТОЙНЫ СМЕРТИ; ОДНАКО НЕ ТОЛЬКО ИХ ДЕЛАЮТ, НО И ДЕЛАЮЩИХ ОДОБРЯЮТ».

Апостол Павел

— Я не участвовал непосредственно в разработке психической системы управления массами. В основном выполнял техническую работу. Так, первым делом мною и моей группой, которую я сформировал по указанию моего куратора в ЦК, были изучены тысячи людей и составлены списки.

Первый список включал суггесторов, которые могли путем воздействия на массы в ответственный момент нарушить функционирование системы. Эти суггесторы подлежали уничтожению. Их было немного. Второй список включал будущих политических лидеров всех мастей, которым надлежало создать различные партии и движения. Их задачей было, во-первых, раздробить сознание масс и не допустить появления общей идеи, во-вторых, не допустить создания в будущем парламенте наличия оппозиции режиму, который нам надлежало установить. Этот список был очень многочислен. Но самый крупный список был третий. На его составление мое подразделение потратило больше всего времени. Это были будущие члены правительства и чиновники высокого ранга.

Операция по захвату власти была разбита на три этапа, и каждому этапу должны были соответствовать люди из этих трех списков. Система была построена таким образом, что после завершения каждого из трех этапов или фазы одного и того же этапа, происходила смена действующих лиц.

— По какому принципу вами подбирались люди? — прервал рассказ Гвидо.

— В первый список входили люди, обладающие воздействием на массы и повышенной моралью. Ими очень трудно управлять. Во второй список — люди с повышенной амбициозностью и низкими профессиональными качествами. Через наших людей, которых мы сразу же к ним приставили, мы осуществляли воздействие на их низменные инстинкты, а также финансирование. С помощью средств массовой информации, которыми управляло другое подразделение, мы регулировали рост или падение их популярности в массах. Особенно перед выборами. Важным фактором также было наличие в их биографии темных пятен, неизвестных широкой общественности.

— Как вы собирались контролировать их деятельность?

— Этого не требовалось. С момента создания психической системы их можно было, что называется, выпускать на волю. Дальше они действовали в рамках системы.

— Вы финансировали все партии?

— Все на первоначальном этапе, а затем только те, которые не сумели в силу тупости лидеров создать для себя собственные источники финансирования. Конечно, в определенные моменты, когда собственного финансирования не хватало, мы делали денежные вливания через наши банки.

— Третий список?

— Третий список включал несколько тысяч администраторов с низкими способностями к управлению и повышенным честолюбием, а также с повышенными материальными потребностями.

— И тоже с темными пятнами в биографии?

— Нет. Этого не требовалось. Темные пятна неизбежно должны были появиться при обеспечении их доступа к финансам государства и системе управления ими, а также правовой системой. Как мы рассчитывали, так и получилось. Основной массе выдвигаемых нами чиновников потребовалось где-то около года с момента образования нового государства, чтобы понять, что им неофициально дозволяется делать все, что заблагорассудиться, не опасаясь последствий. К 1993-му году компромат имелся на восемьдесят процентов госслужащих в ранге от начальника отдела министерства до министра. Таким образом, мы создали мощный кадровый потенциал и, время от времени, меняя руководителей всех рангов, не испытывали затруднений в выборе.

«В СООТВЕТСТВИИ С КОНТРАКТОМ, ГАЗ ПРОДАЕТСЯ ПО ЦЕНЕ 67 ДОЛЛАРОВ США ЗА 1000 КУБОМЕТРОВ (МИРОВАЯ ЦЕНА 77 ДОЛЛАРОВ США ЗА 1000 КУБОМЕТРОВ). „ГАЗПРОМ“ (А СООТВЕТСТВЕННО И РОССИЯ) ТЕРЯЕТ НА ЭТОЙ СДЕЛКЕ 15 МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ, НО НЕСМОТРЯ НА ЭТО, ДАВЫДОВ ВЫНУДИЛ РУКОВОДСТВО „ГАЗПРОМА“, ПОЛЬЗУЯСЬ СВОИМИ ПОЛНОМОЧИЯМИ, ПОЙТИ НА ТАКОЙ КОНТРАКТ. ЛИЧНАЯ ДОЛЯ ДАВЫДОВА — 4, 5 МИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ. ПОСРЕДНИКОМ С БОЛГАРСКОЙ СТОРОНЫ ЯВЛЯЕТСЯ ПОСОЛ БОЛГАРИИ В РОССИИ. ТЕХНИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ РЕШАЕТ ДОВЕРЕННЫЙ СОТРУДНИК ДАВЫДОВА ШКУТА, ЗАМЕСТИТЕЛЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО ДИРЕКТОРА ФИРМЫ „ГАЗЭКСПОРТ“, КОТОРЫЙ И ОСУЩЕСТВИЛ ПЕРВИЧНОЕ ЗНАКОМСТВО ДАВЫДОВА С РУКОВОДСТВОМ „FIRST FINANCIAL“».

— А низкие способности к управлению — потому что возле них постоянно находились ваши советники?

— Совершенно верно.

— Другими словами, вы сначала подвергли души людей искушению, а потом завладели этими душами, — сказал падре.

— Да, — согласился незнакомец, — на церковном языке это звучит именно так.

— Большой грех! Большой грех!

Незнакомец потупил взор.

— Рассматривайте мой рассказ, как исповедь, святой отец, — сказал он.

— Не все грехи может отпускать священник моего ранга, — ласково сказал Гвидо. — И я не уверен в вашей искренности.

Незнакомец положил руку на сердце и собирался что-то сказать, но священник не дал ему этого.

— Молчите. Не усугубляйте свои грехи ложью. Сейчас, когда вас преследуют, вы можете поклясться на святом Евангелии в том, что раскаиваетесь. Но Сатана так просто не отпускает своих слуг, особенно тех, кто продал ему души целого народа. Но вы мне не рассказали еще об одном списке, который, должен признаться, интересует меня больше всего.

— Какой список вы имеете в виду, отец мой? — спросил кандидат на покаяние скорее с напряжением, чем с удивлением.

— Список партийных функционеров, с помощью которых была создана сеть совместных предприятий, перекачавших в восьмидесятые годы из России за рубеж несколько десятков миллиардов долларов, — голос падре зазвучала не просто ласково, а ласково-вкрадчиво.

— Я имел косвенное отношение к этой операции, — сказал незнакомец, справившись с тревогой и отводя взгляд от глаз Гвидо.

— Меня не интересуют эти капиталы. О них достаточно много писали все европейские газеты. Меня также не интересуют схемы, по которым ваша сатанинская партия осуществляла трансферты. Меня не интересует даже судьба этих функционеров. Меня интересует механизм. Сатанинский механизм, с помощью которого вы превратили этих людей в слуг Антихриста, а затем в трупы.

«С АВГУСТА ПО ОКТЯБРЬ 1991 ГОДА НА ТЕРРИТОРИИ СССР ПРОИЗОШЛО 1 746 ТАИНСТВЕННЫХ САМОУБИЙСТВ НОМЕНКЛАТУРНЫХ ЧЛЕНОВ. ПОЧТИ ТОЧНО ПО ЧИСЛУ СОЗДАННЫХ КПСС СОВМЕСТНЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ. НО ОБО ВСЕХ РАССКАЗЫВАТЬ НЕТ НИКАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ».

И. Бунич. «Пятисотлетняя война в России».

Дверь отворилась, и вошел монах с подносом, на котором стоял горшок с супом из дикой пшеницы с бараниной, кусок хлеба и стакан красного вина. Гвидо встал:

— Сейчас я покидаю тебя. Думай над своими грехами, слуга дьявола. Я не уверен, что тебе удастся спасти свою душу, но думаю, что ты можешь еще спасти свое тело. А для тебя это важнее души.

Гвидо повернулся к двери с намерением выйти, но незнакомец окликнул его.

— Святой отец! Кто вы? У меня постоянно такое ощущение, что вы представитель какой-то неведомой мне силы.

Священник обернулся и с выражением сочувствия посмотрел на грешника.

— Есть управляющие, есть управляемые, а есть наблюдающие, но иногда они вмешиваются в события.

И с этими словами он вышел.

Вернувшись в свою келью, Гвидо некоторое время сидел в кресле, задумчиво глядя на распятие, затем встал, подошел к секретеру и начал неторопливо перекладывать толстые папки. Наконец, он достал толстую папку, на которой от руки было написано: «Diavolo nella Russia».

Падре весь день провел за столом, читая бумаги, заключавшиеся в папке, а затем достал толстую тетрадь и начал писать. Писал он очень долго, а закончив, позвонил в колокольчик. «Позови ко мне брата Алессандро», — попросил он монаха, который вошел в келью и застыл в дверях.

Через несколько минут в келье появился высокий смугловатый монах с большими выразительными глазами. Его аскетичное лицо покрывала густая темно-каштановая борода. Падре осенил его крестом и указал на стул. Монах сел. Разговор Гвидо начал на русском языке.

— Брат Алессандро, — ласково обратился он к нему, — после того, как ты пришел в наш монастырь, ты провел много дней в молитвах Господу. Ты исправно соблюдал пост более строгий, чем это требуют наши католические каноны. Такой пост и покаяние можно было встретить только на твоей родине много лет назад, когда там еще действовал Соловецкий устав. Я никогда не спрашивал, что заставило тебя искать убежища и покаяния в нашей святой обители. Знаю только, что ты бежал из Греции, когда у тебя не было шансов на спасение. Знаю также, что на твоей совести много загубленных жизней.

— Ты знаешь, кто я, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Алессандро.

Гвидо улыбнулся:

— Я ежедневно читаю газеты, а о твоем убийстве писали все европейские газеты. В том числе и русские, которые я читаю особенно внимательно.

— Я убивал слуг дьявола, — сказал монах на чистейшем тосканском диалекте. — Невинные в смертных грехах люди никогда не числились среди моих жертв.

— Я знаю это, — сказал Гвидо, кивая головой. — Но ты понимаешь, что даже убивая слуг дьявола, ты нарушал главную заповедь Господа нашего Иисуса Христа и, кроме того, лишал грешников шансов на покаяние.

— Я провожу в молитвах не меньше восьми часов в день, — покорно сказал брат Алессандро, — а пост держу с того момента, как переступил порог нашей святой обители.

— Господь зачтет это. Я твердо это знаю.

Гвидо задумался. Монах покорно ждал, слегка опустив голову и сложив руки на груди.

— Почему ты не говоришь на своем родном языке? — спросил он вдруг.

В темных глазах монаха сверкнула молния, которую Гвидо тут же заметил и удовлетворенно кивнул головой. Но вот в глазах Алессандро опять появилась кротость.

— Я постарался забыть о своей родине. Она в руках дьявола.

Гвидо покивал головой, а затем заговорил торжественным, повелительным тоном.

— Брат Алессандро, гонитель Христа Савл был большим грешником, чем ты. Ты убивал слуг дьявола, а он — святых мучеников, но он стал святым апостолом Павлом, потому что его избрал Господь для подвига. Ты тоже должен совершить подвиг во имя Христа и, если ты совершишь его, я уверен, что Господь простит тебе все твои грехи. Но это опасный подвиг. Твоя жизнь будет подвергаться большой опасности. Сам дьявол будет охотиться за тобой.

Монах выпрямился, и глаза его загорелись фанатичным огнем.

— Я готов, — сказал он. — Приказывай.

— Тебе придется отправиться на твою родину. Ты готов?

— Готов, — сказал монах по-русски.

 

8. ПОРА ДЕЙСТВОВАТЬ

Мы сидели в небольшом конференц-зале клуба. Яркие лампы освещали нас со всех сторон, и это немного нервировало. Телеведущий, молодой человек лет тридцати, сделал краткое вступление, в котором пояснил телезрителям, кто я и по какой причине телепрограмма «Деловые люди» решила побеседовать со мной. Ростов - показалось мне во внешности этого «телевизионщика». Я попытался отогнать эту мысль, но она как проклятая проползала во все клеточки моего мозга, будоража память и мешая сконцентрироваться на вопросах, которые посыпались на меня, как на семинаре по истории КПСС, когда каждый его участник стремится показать руководителю семинара и присутствующему «товарищу из горкома» глубокий объем своих знаний и правильность мыслей.

— Вы являетесь представителем предпринимателей новой постдемократической формации. (Я чуть было не посоветовал этому парню, что если он использует марксистскую терминологию, то чтобы использовал ее правильно). Причем предпринимателем крупного масштаба. Почему ваша компания пришла в Россию только с наступлением диктатуры?

— На этот вопрос я отвечу очень кратко. Потому что диктатура сформировала благоприятный инвестиционный климат. И не заставляйте меня объяснять, что такое инвестиционный климат.

— Нет, нет. Что это такое, сейчас в школе проходят…

Он говорил и говорил, а я мучительно напрягал память. Его голос тоже казался мне знакомым, и в какие-то моменты я чувствовал, что вот-вот вспомню его. Усилием воли я заставил себя настроиться на его вопросительную интонацию, чтобы не пропустить вопрос и время, когда говорить нужно мне.

…— имеете политические убеждения? — закончил он наконец.

— Разумеется. Вы поставили вопрос слишком обще. Ценю вашу деликатность. В действительности, ваш вопрос должен был звучать так: «Не являетесь ли вы сторонником диктатуры?» Отвечаю конкретно: нет, не являюсь. Я со школьной скамьи был убежденным демократом, за что преследовался и был изгнан из КПСС. Но я историк по образованию и, наверное, по призванию. Поэтому я прекрасно понимаю, что если создается причина, то мы неизбежно, я повторяю, неизбежно, должны столкнуться со следствием. Диктатура, которая установилась в нашей стране, является прямым следствием политики и способов существования прежнего режима. Как историк, я скажу вам: диктатуру создал прежний режим. Не знаю, с какой целью. И я отношусь к диктатуре, как к неизбежному злу.

— Значит, вы не одобряете запрет новой власти на политическую деятельность?

— Конечно. И я надеюсь, что этот запрет будет снят. Скажу больше, я намерен в будущем основать политическую партию. Настоящую партию, в корне отличающуюся от той клоунады, которая развлекала нас с конца восьмидесятых годов.

— Фантастика, — произнес ведущий. И как только он произнес это слово, в моем мозгу словно сверкнула молния. Я узнал его.

Осень 1988 года. Страна, оказавшаяся банкротом, парализованная жестоким финансовым кризисом, застыла в напряженном ожидании. В сентябре в Питере начались перебои сначала со снабжением продовольствием, что было вызвано разорением массы фирм, торгующих продуктами питания, вследствие полного отсутствия денег у населения, затем с электроэнергией из-за забастовки. Правительство пыталось маневрировать с печатным станком, но замкнутый финансовый круг, в который загнали экономику «реформаторы», раскрутил инфляцию и перекрыл западные кредиты. То здесь, то там возникали стихийные митинги, но первое время этим все и заканчивалось. Милиция и ОМОН внимательно наблюдали за этими митингами и вмешивались только тогда, когда их численность переваливала за сотню. Что делалось в других городах, мы не знали, так как правительству удалось набросить на рот средств массовой информации платок. Радио и телевидение передавали в основном выступление членов правительства, обещавших, что вот-вот «негативные факторы переходного периода» будут устранены, вещания русской православной церкви, как всегда призывавшей к терпению и примирению, да развлекательные программы. Я, как в старое доброе время, по вечерам настраивал свой старенький «Филипс» на «Голос Америки» и «Би-Би-Си», которые сообщали, что обстановка в России накаляется.

В начале октября Питер парализовала всеобщая забастовка. Люди слонялись по городу в поисках пищи.

Общественный транспорт не работал. Количество частных машин, проезжавших по улицам, сократилось до минимума, так как из-за забастовки почти прекратился подвоз горючего. Напряжение ожидания взрыва достигло предела.

Я тогда внимательно наблюдал за развитием уже пятой по счету, начиная с февраля 1917 года, революционной ситуации. По логике вещей «непримиримая оппозиция» в лице КПРФ и карликовых компартий не могли не воспользоваться моментом в соответствии с теорией вождя мирового пролетариата, но то ли они напрочь забыли бессмертные творения, которые их заставляли переписывать в школьные и студенческие тетрадки, то ли не считали, что «низы уже не хотят жить по-старому». Между тем, экономических требований на минимитингах уже не было. Лозунг был один: «Долой антинародный режим». По тому, как власти спокойно реагировали на развитие событий, я сделал вывод, что появление организующей силы в ближайшем будущем не предвидится.

Все началось утром пятого октября. По Невскому от Лавры по направлению к Адмиралтейству пошли человек десять. В руках они держали два плаката. На одном было написано: «Долой воровской режим!», на другом — «Все, кто хочет жить, присоединяйтесь!». Эти люди шли медленно, очень медленно, но поначалу пешеходы вяло реагировали на них. Одиночные машины, ехавшие по Невскому (они шли по проезжей части), снижали скорость и старательно их объезжали. Время от времени с тротуаров сходили одиночки и присоединялись к процессии. Но вот группа милиционеров перекрыла движение и окружила демонстрантов. Те не сопротивлялись и не уклонялись от ударов дубинок, однако и не разбегались, а сели на мостовую, намертво вцепившись друг в друга. Милиция начала их растаскивать, но они не поддавались, образовав что-то вроде клубка змей. Опять замелькали дубинки, и, наконец, ментам удалось оторвать от этой кучи старуху. Ее за ноги поволокли на тротуар, а она, видимо, находясь в полуобморочном состоянии, только постанывала. Когда ее дотащили до тротуара, она уже была мертва. К этому моменту на тротуарах по обеим сторонам проспекта собрались значительные толпы народа, в одной из которых стоял нынешний генеральный директор «Роспанинвеста».

«Кого бьете, демократы?» — раздался слева от меня старческий голос. Этот возглас вывел толпу из апатии. «Бей их!» — завопил какой-то мужичонка. Сначала в милицию полетели всевозможные предметы: клубни картофеля и яблоки, банки консервов, пакеты с молоком, а затем обе толпы устремились с тротуаров на проезжую часть. Менты оказались стиснуты толпой со всех сторон. Их били нещадно, с остервенением вкладывая в удары всю накопившуюся за многие годы ненависть. С ближайшего ко мне мента, которому я успел двинуть кулаком по макушке, сорвали ремень с кобурой. Кобура расстегнулась, и «макар» выпал на мостовую. Я изловчился в толпе, поднял его и сунул в карман.

Далее все пошло, как по заранее написанному сценарию. Толпа, обрастая как снежный ком, двинулась по Невскому. В районе Гостиного Двора демонстрантам перегородила путь цепь омоновцев в касках, вооруженных не только дубинками, но и короткоствольными автоматами. Офицер через мегафон обратился к толпе с требованием разойтись, но психическое состояние людей уже перешло те границы, когда ими можно управлять с помощью команд. Толпа продолжала надвигаться на цепь. Лица демонстрантов выражали такую решимость, что у кого-то из стражей порядка не выдержали нервы. Прозвучала короткая очередь, и несколько человек, шагавших в первых шеренгах, повалились на мостовую, обливаясь кровью. Демонстранты на мгновение застыли, но вдруг над толпой прозвучало старое доброе русское «Ура!», и заторможенная на мгновение ярость выплеснулась наружу. Омоновцы открыли стрельбу, но было уже поздно. В течение нескольких секунд они были буквально облеплены человеческой массой. Началось месиво, в котором невозможно было пошевелить рукой. В толпе появились автоматы. Топча ногами тела стражей порядка, толпа двинулась дальше. Через несколько минут на Дворцовой площади уже кипел митинг.

Когда собирается такая толпа, то появление вожаков запрограммировано самой коллективной психикой. На платформе Александрийского столпа появились ораторы. Их мнение полностью совпало с мнением массы: президента и правительство в отставку, парламент — в отставку, досрочные выборы.

«Соотечественники! — вещали ораторы. — Даже самым тупым ясно, что с нынешним руководством страны бессмысленно вести какие-либо переговоры и бессмысленно ждать от них чего-нибудь положительного. При нынешнем бандитском режиме в правительство могут быть впущены только аферисты или умственные кастраты. И те, и другие будут с упорством маньяков вести страну к гибели. И она уже не за горами. Она уже стучится в наши двери. Разбивайтесь на отряды! Стройте баррикады и ждите связных».

На трибуне появился мужик лет пятидесяти с командным голосом (я заметил, что командный голос военного даже на митингах резко отличается от голосов политиканов, которые либо напоминают выступающего на политсеминаре, типа Зюганова со товарищи, либо закатывают истерику, как Анпилов), который призвал всех, «кто служил в армии на офицерских должностях», подойти к нему для формирования группы управления, и призвал толпу сохранять организованность и не допускать мародерства.

Несколько часов спустя весь Петербург покрылся баррикадами. Стихия начала уступать организованности. В каждой группе защитников баррикад образовались свои вожаки, к которым время от времени приходили связные. Появились сотовые телефоны. Группы подкреплялись жителями микрорайонов, в которых находились баррикады.

Ночь прошла спокойно, а в десятом часу утра перед баррикадой, в числе защитников которой был я, появились омоновцы.

«Внимание! — прозвучал металлический голос мегафона. — Всем участникам беспорядков предлагается разойтись по домам. В противном случае через пять минут по баррикаде будет открыт огонь. Повторяю. Через пять минут по баррикаде будет открыт огонь!»

Мы притаились за горой мебели и нескольких автомобилей, из которых наскоро была сооружена баррикада. Прошло пять минут. Затем еще пять минут.

Видимо, даже для ОМОНа не так просто открыть огонь по безоружным голодным людям. Наконец, омоновцы с автоматами наизготовку пошли на нас. Сверху из окон на их головы полетели бутылки и банки с водой. Затрещали автоматные очереди. Пули, пробивая мебель и автомобили, защелкали вокруг нас. Мы распластались на земле.

Высунув руку из-за колеса автомобиля, я два раза выстрелил наугад. В тот же миг пули стали щелкать справа и слева от меня. Я уже мысленно простился с жизнью, как где-то невдалеке, в тылу наступающей омоновской цепи, послышался грохот двигателей и скрежет гусениц. Судя по всему, на нас двигались танки.

«Внимание! — прозвучало из громкоговорителя. — Прекратить огонь. Всем оставаться на местах!» И мы, и омоновцы застыли в ожидании. «Во избежание кровопролития, — продолжал громкоговоритель, — войска петербургского гарнизона принимают на себя контроль за обстановкой в городе. Представителям правоохранительных органов предлагается незамедлительно вернуться в свои подразделения. При малейшей попытке применить насилие к мирному населению войска откроют огонь!»

Мы начали вставать с земли и отряхиваться. Я выглянул наружу. Омоновцы построились в колонну и уходили. Напротив баррикады стояли танк и два бронетранспортера, ощетинившихся автоматами.

«Фантастика! — прозвучало слева от меня. — За кого же армия?» Я повернул голову и увидел слева от себя парня в джинсах и куртке с кинокамерой на плече. Он залез на конторский стол, составлявший часть наших укреплений, и принялся снимать уходящий ОМОН.

В дальнейшем я еще раз видел этого парня на митинге на Дворцовой площади, когда прибывших на переговоры премьера и двух его первых замов, попытавшихся вступить в переговоры со стачечниками, «несознательная часть населения» (так нас величали средства массовой информации, поскольку под красно-коричневых мы явно не подпадали ввиду отсутствия коммунистических вожаков в наших рядах) со свистом и улюлюканьем забросала яйцами и овощами не первой свежести.

В целом последующие события развивались довольно мирно. Солдаты несколько дней патрулировали город, спокойно взирая на толпы демонстрантов, и вмешиваясь в события только тогда, когда кто-нибудь пытался направить энергию толпы на разгром магазинов. Милиция и ОМОН куда-то исчезли.

Мы не знали в то время, что Верховный Главнокомандующий приказал войскам округа оказать содействие органам внутренних дел в наведении порядка, но когда последние начали его наводить, несколько армейских подразделений открыли по ним огонь. Вследствие чего от командующего округом пошла в Москву лаконичная телеграмма: «Войска ненадежны». Новый командующий, прибывший из Москвы с полномочиями принимать самостоятельное решение, через несколько часов принял единственно правильное решение. Под угрозой расстрела на месте он запретил милиции вмешиваться, а сам направил воинские части (военная форма, в отличие от милицейской, не вызывала у демонстрантов аллергии) с приказом не допускать насилия, что означало защиту толпы от ОМОНа и магазинов от толпы.

Все это я вспоминал, механически отвечая на вопросы своего бывшего «соратника», который заканчивал интервью с разочарованным видом.

Прошло несколько дней. Всю дорогу в офис я думал о том, как бы ускорить ход событий. Насколько я понимал из посланий Баранова, инквизиция тоже топталась на месте. Вельзевул, казалось, был неуязвим.

В офисе Марина печатала что-то на компьютере. Не глядя на меня, она бросила:

— Винер просил сразу же с ним связаться.

— Сначала вызови ко мне Богданова, — сказал я, — а потом уже пусть Винер зайдет.

Богданов несколько часов назад вернулся с «Нежностью» из Питера. Перед отъездом он принес мне неизвестно кем написанную справку о перегруппировке криминальных сил, уцелевших в городе на Неве в ходе «Чистки». Из справки (он со вздохом сообщил мне, что заплатил за нее две тысячи баксов) следовало, что мафия почти полностью перешла с региональной на отраслевую систему. Процесс этот проходил довольно быстро и отмечался появлением новых, неизвестно откуда взявшихся лидеров.

В справке также отражалась новая тактика группировок, которые теперь предпочитали не обкладывать коммерческие и производственные структуры данью (это было теперь очень рискованно и из-за ВУКа, и из-за инквизиции, а, кроме того, новый режим сумел создать массу препонов обналичке), а внедрять в их управление своих представителей и оттяпывать солидные доли в уставном капитале. Получение бандитами доли в предприятии, решалось на собраниях учредителей, которые проходили предварительную обработку, причем преступники не всегда вносили свою долю в виде консультационных и посреднических услуг, но иногда вливали в уставник определенную сумму денег.

Автор справки, систематизировав информацию о массовой перерегистрации петербургских компаний и банков, пришел к мнению, что этот процесс контролировался и направлялся из одного центра.

Богданов тогда сделал однозначный вывод, что на моих друзей наехала недавно образовавшаяся небольшая бригада, не входившая в эту единую систему, но имеющая доступ к различным источникам информации, в том числе в мэрии и МВД. На выявление ее членов он брал три дня при условии работы непосредственно в Питере. Два дня спустя один из рексов привез мне обстоятельный доклад командира «Нежности», из которого явствовало, что банда, наехавшая на мою фирму, была группой, отколовшейся за несколько месяцев до «Чистки» от тамбовской группировки и действовавшей самостоятельно на территории Питера и городов-спутников. Причем, в Павловске у них прошли боевые действия с местной группировкой (в маленьких городах «Чистка» не проводилась, поэтому вся братва чувствовала себя там неплохо и даже начала выползать в мегаполисы), из которых они вышли победителями.

Поскольку в Питере в ходе «Чистки» были физически уничтожены практически все группировки, раздел оставшегося от них наследства проходил до сих пор. Крупные структуры и банки сумел оттяпать Кот со своим «Центром», а мелкие, в основном торговые фирмешки, отошли к правопреемникам тамбовцев, среди которых числилась и эта бригада, возглавляемая неким Михаилом Сениным, по кличке Сеня, бывшим офицером Советской Армии. Всю необходимую информацию Богданов добыл, не потратив ни цента, чисто армейским способом. Захватив «языка», он вывез его за город, где в сосновом лесу провел допрос с пристрастием по «законам военного времени».

В банду Сени входили двадцать семь бойцов. Сеня не гнушался убийствами, не колеблясь посылал своих отморозков мочить строптивых. При этом он проявлял дьявольскую осторожность. Сам в акциях никогда участия не принимал. По отзывам бывших сослуживцев, которых Богданов ухитрился найти, это был очень жестокий и смелый человек. Сослуживцы оказались правы только наполовину. Жестоким Сеня был без сомнения, а вот что до смелости, то… Через несколько дней в квартире любовницы, где его взяли трое «нежных», Сеня валялся в ногах у Богданова, безошибочно определив в нем главного, со слезами умоляя оставить его в живых, обещая в качестве отступного большие деньги.

Все это, по рассказам Богданова, выглядело настолько мерзко, что любовница Сени, не потерявшая присутствия духа, несмотря на то, что сама не знала, будет ли жить или умрет вслед за своим «паладином», зло крикнула ему: «Михаил! Будь мужчиной!»

«Нежные» придушили Сеню и в течение суток разыскали и уничтожили двадцать четыре из двадцати семи его бойцов. Троих в Питере не было, и я велел подразделению возвращаться в Москву, справедливо полагая, что оставшиеся трое вряд ли будут беспокоить моих друзей.

Теперь, когда Богданов вошел и молча пожав мне руку, сел в кресло, я смотрел на него несколько другими глазами, чем до его отъезда. На всю операцию он потратил трое суток. Я открыл сейф, в котором было потайное отделение (мне его привезли из «Центра»), и вручил своему кондотьеру денежный приз на него и всю его команду.

— Отпуск требуется? — спросил я, всем своим видом показывая, что не только ценю, но и понимаю, какую сложную работу проделало подразделение.

— Кому? — удивленно спросил Богданов.

— Тебе и всем рексам.

Спецназовец захохотал.

— Если бы мы после каждого дела в спецназе уходили в отпуск, то отдыхали бы восемь месяцев в году.

— Хорошо, — с удовлетворением кивнул я. — А теперь тебе придется поработать мозгами. Вывернись наизнанку, но найди способ проникнуть в институт.

— Что ты имеешь в виду? Внедрить человека?

— Нет, вы должны провести меня в институт и дать возможность походить там.

Он присвистнул.

— Нет ничего проще. Навербую батальон и «Вперед мордовороты», как говорил мой первый командир, лейтенант Калашников.

— Не дурачься. Времени у нас мало.

— Попробую, но не гарантирую.

Богданов вышел, а в селекторе послышался голос Марины: «Адамов и Винер». «Пусть оба заходят», — сказал я.

Мой тайный советник выглядел уставшим и озабоченным, а финансовый директор был, наоборот, полон положительных эмоций. Я пожал обоим руки, и все расселись вокруг журнального столика. Секретарша сразу же принесла крепкий кофе, зная, что Яков без этого напитка не беседует.

— Докладывай, — кивнул я Адамову.

— Операция «Металл» фактически завершена, — сказал он, раскрывая папку.

Эту операцию «Роспанинвест» проводил совместно с ФСБ по просьбе Темной Лошадки, который проводил спецоперации по ликвидации результатов приватизации промышленности, имевшей место в первой половине девяностых годов. Точнее, не ликвидацию, а корректировку.

— Судя по твоему лицу, все прошло успешно, — сказал я, мельком взглянув на Винера, который сидел неподвижно, не выказывая никаких интересов к сфере, его не касающейся.

— Как и было оговорено, — продолжал Александр Сергеевич, — ФСБ блокировало деятельность TWG в России, что привело к значительному падению поставок комбинатов на внешний рынок и вызвало взлет цен на алюминий. Сейчас цена за тонну алюминия подскочила до 2,5 тысяч долларов. В результате нарушения равновесия на мировом рынке произошло резкое падение акций заводов-производителей, поскольку их финансовое положение оказалось сильно подорвано. Имеется возможность выкупить по дешевке акции, принадлежащие TWG.

— Они согласны?

— Они не смогут не согласиться, поскольку на днях выйдет указ президента о взятии под контроль государством алюминиевой промышленности.

— Что нужно от меня?

— Согласие на покупку акций, — он протянул мне бумагу, которую я подписал, не глядя.

— Действуй.

Когда Адамов вышел, Яков достал из папки лист бумаги и протянул мне.

«Гавриилу.

По приказу Главного оперативно-технический отдел, проводивший разработку бывшего полковника ФСБ Стрельбицкого, передал объект на обработку отделу психологической борьбы. Сопровождение Стрельбицкого, находившегося в Европе в командировке по делам фирмы „XXI век“, осуществлялось специалистами ОПБ при поддержке нашего отдела. Взяв объект на сопровождение в Париже, ОПБ провел его через Вену в Милан, где ему удалось уйти. В настоящее время все подразделения ОТО, ОПБ, а также подразделения Международного отдела в Европе осуществляют его поиск, однако, по мнению наших специалистов, полковник не мог покинуть Милан, поскольку все возможные пути ухода объекта из страны пребывания перекрывались сразу же по его прибытии. Такого же мнения придерживается международный отдел.

По нашим расчетам Стрельбицкий имеет непосредственный выход на Вельзевула, в связи с чем, мы не исключаем, что он был ликвидирован.

Первый».

Яков сжег бумагу и налил себе еще кофе. (Марина специально для него приносила кофейник). Меня эта бумага ввергла в состояние крайнего огорчения, так как на контакт со Стрельбицким я возлагал основные надежды. И Гусенко обещал мне встречу с гендиректором агентства «XXI век» сразу же после его возвращения из командировки. Я чувствовал себя как рыбак, у которого с крючка соскочила щука.

— Что еще нового? — спросил я. — Какие еще проколы вашего института на повестке дня?

— Это прокол оперативников. Мы осуществляли только психологическую обработку. Если бы они его не упустили, он бы еще поколесил по Европе, а затем сам бы пришел к нам.

Он помолчал, а потом, как бы невзначай, сообщил:

— Меня кто-то сопровождает.

— Ты заметил наружку?

— Нет. Явного ничего нет, но я чувствую сопровождение.

Общение с Винером и Николаем Ивановичем уже приучило меня к мысли, что вокруг нас имеется много такого, чего мы, простые смертные, просто не замечаем, но они видят или, по крайней мере, чувствуют это. Поэтому, как только Яков ушел, я вызвал Богданова и приказал ему установить скрытое сопровождение Винера.

— Есть подозрения? — кратко осведомился Богданов.

Я не ответил на этот вопрос, и Богданов не стал задавать его второй раз.

— Учти. Я должен побывать в институте максимум через неделю.

«Ну что ж, товарищ Вельзевул, — подумал я, — если гора не идет к Магомету… Будем действовать. И действовать решительно».

 

9. СПЛОШНЫЕ НЕОЖИДАННОСТИ

Винер исчез через несколько дней. В то утро я не обратил внимания на то, что ровно в десять, как обычно, он не пришел в мой кабинет для обсуждения положения дел. Мало ли какие обстоятельства могут быть у человека. Но около одиннадцати часов Марина молча вошла в мой кабинет и протянула мне две бумаги. Я перечитал их несколько раз.

«Гавриилу.

В связи с исчезновением Я. Винера связь между Вами и Институтом будет осуществляться через Вашего секретаря. В настоящее время нами устанавливаются все возможные причины исчезновения нашего сотрудника. Убедительная просьба временно прекратить все активные мероприятия в рамках операции „Вельзевул“ до выяснения местонахождения Винера. Постарайтесь также воздержаться под благовидным предлогом от контактов с Любимовым.

Кардинал».

«Гавриилу.

Приказываю прекратить все действия в рамках операции „Вельзевул“. Прошу рассмотреть возможность длительной командировки за рубеж. Свои соображения по этому вопросу прошу представить мне не позднее понедельника.

Главный».

* * *

Марина взяла бумаги и сожгла их в пепельнице. Я смотрел на нее как баран, который врезался в телеграфный столб и теперь мучительно пытается сообразить, что произошло. Она же смотрела на меня абсолютно спокойно, не уходя, но и не делая попыток начать разговор, который должен был состояться, поскольку этими двумя записками инструкции Кардинала и Кота, закончиться не могли. В задумчивости я закурил сигарету и стал ходить по кабинету.

Винера пасли. Если его убили, а такое могло произойти, то это полбеды. Если его взяли, то здесь могут быть самые разные варианты. Его могла замести ФСБ, поскольку он имеет отношение к инквизиции. Нет, это, пожалуй, отпадает. Если бы ФСБ вышло на институт, то повязали бы и Кардинала, и Войкова, и еще массу народа. Бандиты? Для вульгарного выкупа? Самый желательный вариант. Но внутреннее чувство подсказывает мне, что его исчезновение имеет отношение к «мухам».

Я вернулся на рабочее место и вопросительно посмотрел на свою секретаршу.

— Ну-с, что все это значит?

— Это значит, что ты законсервирован. До выяснения, что с Яковом.

— Это же чушь. С ним могло произойти что угодно. Может быть, самый банальный случай. Упал, потерял сознание. Лежит в Склифе и не помнит, кто он такой.

— Проверены все больницы и морги. Обнаружена только его машина. Стоит целая и невредимая возле дома.

— Зачем эта командировка за рубеж?

— Если Винера взяли те, кого мы ищем, то следующий на очереди ты.

— Сколько займет выяснение обстоятельств?

— Этого тебе никто не скажет.

— Когда он пропал? И пропал ли вообще? Вчера мы расстались где-то около пяти.

— Он пропал между шестью и семью вечера.

— Откуда это известно?

— Каждый час он связывается с институтом. В семь вечера связь не состоялась.

— И что?

— Его сразу же начали искать.

— Хорошо. Я все понял. Передай Коту, что я поеду в Милан, если уж он так настаивает на моем отъезде.

— Какому Коту? — в ее лице впервые появилось что-то вроде удивления.

— Я имел в виду, Главному.

Марина вышла, а я набрал номер Гусенко. Мобильный не отвечал. Я позвонил ему в офис. «Владимир Александрович уехал в командировку в Америку. Будет через два месяца», — любезно сообщила мне его секретарша. Это меня сильно удивило, потому что два дня назад ко мне на квартиру приезжал Рощин, который сообщил мне, что Гусенко зарезервировал на сегодня кофейный зал. Я набрал служебный телефон Рощина.

— Алло, — раздалось в трубке.

— Можно попросить Сергея Николаевича.

— Его не будет.

— Сегодня?

— К сожалению, совсем.

— А что случилось? Он у вас больше не работает?

— Он вчера погиб в автомобильной катастрофе. А кто это?

Я повесил трубку. Итак, сюрпризы сыпались один за другим. Я был настолько ошарашен, что в душе даже не ощутил чувств, которые должны появиться у каждого нормального человека, когда он узнает о смерти хорошего знакомого. Внезапно мне вспомнилось поведение Вельзевула, когда я вернулся домой после первого посещения клуба. Он волновался тогда так, как если бы в квартире был чужой. Рощин погиб на следующий день после того, как приехал ко мне на квартиру и сообщил мне информацию о «друзьях». Ясно. В тот вечер мне в квартиру засунули «жучка». Ну, надо же быть таким идиотом, чтобы не сообразить, что, если уж они строили относительно меня какие-то планы, то прослушка была неизбежна. В офис у них возможности проникнуть нет. Об этом позаботился Баранов. А вот квартиру оборудовать — только подозрения вызывать. Это и стоило жизни бедолаге Рощину. (О том, что мне это тоже может стоить жизни, я в тот момент как-то не сообразил). Анализируя все это, я почувствовал холодное бешенство. Как полгода назад. Я снова был бойцом ГОН. «Да, — усмехнулся про себя, — вы ребята умные. И те, и другие. Но вы никогда не сможете предусмотреть все. Как это сказал тот дядя в кофейном зале? На каждую кодировку есть удавка». Я сел за стол, взял лист бумаги и начал писать:

1. Гусенко

2. Новиков

3. Белкин

4. Эдуард Валентинович и его сотрудники…

Набралось пятнадцать фамилий, преимущественно членов клуба. «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит», — сказал я вслух, стараясь сделать свой голос ласковым, как у Николая Ивановича. Затем нажал кнопку селектора и таким же ласковым голосом сказал: «Вызови-ка ко мне Богданова, моя прелесть».

Должен сказать, что за исключением приведения в исполнение смертного приговора в соответствии с только что составленным списком, у меня не было никакого плана действий. Я теперь отрезан от «Центра», и Баранов уже не будет присылать мне информацию. Но у меня есть ниточки. И самая первая — это институт Эдуарда Валентиновича. Если Богданов сумеет провести меня в институт и захватить Любимова или хотя бы одного из его ассистентов, то я узнаю массу интересных, а главное, полезных вещей.

— Вызывал, начальник? — в дверях стоял Богданов.

— Проходи. Садись.

Баранов сел за журнальный столик и сразу же вынул из папки и разложил какие-то чертежи. Я вышел из-за стола и сел напротив него.

— Дела принимают нешуточный оборот, — сказал он очень серьезно. — Твоего советника вчера взяли.

Он внимательно посмотрел на меня и с удовлетворением убедился, что я очень удивлен. Он только не знал, что удивлен я не пропажей Винера, а тем, что ему это известно.

— Откуда ты это знаешь?

— Ты же сам велел понаблюдать за ним. Два моих рекса его пасли круглосуточно. Я ведь был уверен, хоть ты и не говорил этого, что Винер под подозрением.

— И что?

— Его взяли вчера в восемнадцать тридцать пять возле его дома, когда он вылез из машины.

— Это твои рексы видели?

— Конечно.

— Почему же они не воспрепятствовали этому?

Баранов засмеялся с явным превосходством:

— Потому, что у них был приказ наблюдать, а не защищать. — Откуда они знали, кто его берет. Ты сам виноват. Должен был сказать, что его пасут.

— Как его брали?

— Молниеносно. Работали профессионалы. Я только сейчас понял, почему ты так настаивал на проникновении в институт.

— Какая между этими событиями связь?

— Его увезли на черной «Волге» номер В-666–00. Это была одна из машин, которые сопровождали тебя, когда ты ездил в институт.

— Кому принадлежит машина, узнал?

— Конечно. «Волга» принадлежит охранному агентству «Дикий гусь».

Я задумался. Можно, конечно, все немедленно сообщить Коту, а уж он-то вывернет это агентство наизнанку. Ребята там явно крепкие, но в инквизиции раскалывают и не таких. (Я вспомнил допрос Монахова). Но я выведен «Центром» из игры. Нет, буду действовать сам.

— Что это за чертежи?

Баранов вынул авторучку:

— Это маршрут. Пробраться на территорию института можно только по подземным коммуникациям. Я уже нанял диггера, с помощью которого подготовил схему проникновения. Смотри, — он поставил крест на кружочке, закрашенном красным фломастером. — В час ночи мы проникнем через вот этот люк на улице Косыгина в подземную коммуникацию, и диггер проведет нас на территорию института. Вот его грубая схема. Мои ребята с оптикой полдня провели на крышах близлежащих домов. Вот люк, через который мы выйдем. Ну, а дальше, как Бог положит. Ставь точную задачу, что мы должны там сделать.

— Задачу поставлю на месте.

— Ты что, хочешь идти с нами?

— Да.

— Ты в уме? Там будет бой. Мне к тебе как минимум два штыка действующих нужно будет приставить. А два штыка — это для меня…

— Никого приставлять не надо. Я буду постоянно возле тебя. Кстати, стреляю я так, как ни один из твоих рексов не умеет.

— Догадываюсь, — сказал Баранов, — и все-таки тебе лучше поставить задачу здесь и ждать нас. Тот бой, который мы будем вести на территории института и в здании, к стрельбе имеет весьма условное отношение.

— Нет. Я буду участвовать и говорить, что делать, когда захватим институт. (Честно говоря, я сам не знал, что мы там будем делать, за исключением одного. Гусенко обмолвился о том, что Эдуард Валентинович уже лет пятнадцать не покидал здания института. Судя по всему, он там и живет). Сколько понадобится на подготовку?

— Два дня и двести тысяч баксов на приобретение оборудования и плату диггеру.

Я молча подошел к сейфу, и на стол перед Богдановым легли несколько толстых пачек долларов. Богданов молча сунул их в папку.

— Теперь еще один очень важный вопрос, — сказал я, вспомнив, что мой «друг» Гусенко находится в Штатах. — Нужен киллер. Суперкиллер, который мог бы отправиться в США, найти и устранить Гусенко.

— Это тот, с которым ты ездил в институт?

— Тот самый.

Богданов молча размышлял, словно не мог решить, стоит ли посвящать меня в свои секреты.

— Киллер-то есть. Супер, как ты говоришь, но подойти к нему сложно. Очень сложно. Однако, если бы он взялся, он бы не то что Гусенко, а президента США укантропупил бы.

— Ты знаешь его диспетчера? — спросил я, вспомнив цепочки, которые ведут к профессиональным убийцам, описываемые в газетах.

— Он никогда не имел диспетчеров. Волк-одиночка.

— Откуда ты его знаешь?

— Вместе проходили подготовку в центре спецназа. Потом я служил государству, a он преступникам, а вернее, самому себе. Несколько лет назад все российские и европейские газеты писали о том, что его убили в Греции, куда он смылся, когда за ним началась здесь обвальная охота. Обкладывали все: и ФСБ, и МВД, и криминалитет.

— А криминалитет-то зачем?

— Вышел из-под контроля. Объявил войну авторитетам и начал их отстреливать, как волков. Некоторые «законники» в Россию даже носа не показывали, пока его не убили. Точнее, пока не появились в газетах утверждения о том, что его убили.

— А кого же убили, если не его?

Богданов развел руками:

— Имею собственную версию. Авторитеты заплатили бешеные деньги нашим спецслужбам за его устранение, ну а те все никак не могли его найти. Пришлось подобрать кандидата, обработать его, ну, шрамы там на теле навести, как у Саши, пластику сделать, да и подкинуть греческой полиции. А Саша исчез. Как в воду канул. И никто его больше не видел все эти годы.

— И где он сейчас?

— В Москве.

— Как узнал?

— Случайно встретил в ресторане. Неделю назад. Два моих рекса за ним неотступно наблюдают.

— А он что делает?

— А он наблюдает за авторитетами. Но убирать, судя по всему, никого не собирается.

— Почему ты так думаешь?

— Уже сто раз мог. Но не делал. Только наблюдает, причем иногда круглосуточно. У меня два человека за ним ходят, и один постоянно за его квартирой наблюдает.

— Где квартира?

— На Речном вокзале. Недалеко от метро.

— А ты можешь мне сейчас сказать, где он, данный момент?

— Конечно, — усмехнулся рекс. Он взял сотовый телефон и набрал номер. — Алло. Витек, как дела? Ты где? Какой ресторан? Давно? Хорошо, на связи.

Он отключил телефон и посмотрел на меня:

— В данный момент Саша Солоник обедает в итальянском ресторане «Пескаторе», что на Проспекте Мира. Рядом с метро.

— Он на машине ездит?

Богданов отрицательно покачал головой:

— Саша автотранспортом уже давно не пользуется.

— Поехали, — сказал я решительно и надел пиджак.

— Куда?

— В ресторан.

— Очумел что ли?

— Покажешь мне его, а сам посидишь в машине. Ну, а я пообедаю.

Через полчаса мы въехали на площадку, огороженную забором. Богданов припарковал машину рядом с синей «вольво», в которой сидели три его рекса, и которых я знал в лицо. Они, мельком взглянув на нас, никак не прореагировали и продолжали наблюдать за входом в ресторан. Богданов вышел из машины и поднялся по ступенькам. Открыл дверь, вошел. Он отсутствовал минуты две. Затем вышел из ресторана и сел в машину.

— Ну что?

— Как войдешь в зал, столик у окна в углу. Мужик с бородой.

— Жди.

Я вошел в ресторан, повесил плащ на вешалку, зачем-то взял итальянскую газету «Мессанджеро», стопка которых лежала на столике возле вешалки, и прошел в зал. Мужик с бородой сидел лицом к выходу и ел суп. Лицо его было непроницаемым. Я подошел к столику: «Разрешите?» На меня глянули пустые безжизненные глаза. Затем он молча пожал плечами и наклонился к тарелке. Официант принес меню, удивленно глядя на меня, поскольку рядом стояли пустые столики. «Мне пасту с дарами моря и минералку с газом», — сказал я, не глядя в меню. «Что будете пить?» — вежливо осведомился официант. «Бутылочку вина». «Россо?» «Нет, бьянко».

Солоник съел суп, и нам одновременно принесли пасту. Я разглядывал легендарного киллера, а он, в свою очередь, не обращал на меня никакого внимания, но я чувствовал нутром, что он в напряжении. Несмотря на репутацию этого парня, он вызывал у меня чувства симпатии и уважения. Я не знал, как начать разговор. Он помог мне.

— Ну? — спросил он, не глядя в мою сторону.

— Я пришел сюда специально, чтобы встретиться с вами, — брякнул я.

Его лицо оставалось непроницаемым. В дальнейшем, когда я рассказал обо всем Богданову, он только охал и хватался за сердце, а затем заявил, что я самый везучий из всех, кого он знает.

— Разве мы договаривались о встрече? — спросил Солоник.

— Вы не беспокойтесь, я не причиню вам никакого вреда.

Усмешка тронула его губы:

— Я уже давно никого не боюсь, — сказал он и добавил: — кроме Бога. Кто вы, и что вам нужно.

Я решил идти ва-банк. Позже, когда я анализировал, почему я повел разговор именно в эту сторону, то понял, что заставило меня солгать киллеру. Слова Богданова о том, что Солоник объявил войну авторитетам, делали его в моих глазах чем-то вроде союзника святой инквизиции.

— Я комиссар Святой Тайной Инквизиции, — вновь брякнул я, отпивая из бокала с вином.

Солоник впервые посмотрел на меня. Глаза оставались пусты, но голос уже не был таким безжизненным, как в начале разговора.

— Я вас искал, а вы сами пришли ко мне. Что ж, спасибо. Не спрашиваю, как вы на меня вышли, но сам этот факт подтверждает мнение того, кто направил меня в Москву, что организация вы серьезная. Я вас слушаю.

— Вы знаете, кто мы и чего добиваемся?

— Я знаю все, что о вас пишут газеты. Здесь и за рубежом. Прежде, чем я скажу, почему я искал вас, я хотел бы знать, какой интерес у вас ко мне.

— Мы фактически являемся продолжателями вашего дела. Мы караем тех, с кем боролись вы. И вы нам нужны как профессионал высокого класса.

Он отрицательно покачал головой и подозвал официанта:

— Двойной эспрессо, — сказал он.

— Мне тоже, — поспешил добавить я.

Солоник вновь отрицательно покачал головой и сказал:

— Я с этим покончил. Сейчас я ушел в религию, но я приехал послужить вам. Правда, не так, как вы бы хотели.

Я изобразил на лице искренний интерес.

— Неподалеку от Милана есть небольшой монастырь. Католическая община, где находят приют все гонимые и преследуемые. Несколько лет назад и я нашел там приют и возможность покаяния.

Он задумался, а я терпеливо ждал, когда он вновь заговорит. Должен сказать, что воздействие, которое оказывал на меня этот бывший киллер, было гораздо сильнее, чем воздействие Эдуарда Валентиновича, приговоренного мной к смерти, и даже Кардинала, его «неблагодарного» ученика. Он излучал не просто силу, но что-то внеземное. Я ощущал его как пришельца из другого мира, который случайно обратил на меня внимание перед тем, как уйти обратно в свой мир.

— В этом монастыре скрывается слуга дьявола, который представляет интерес для русской инквизиции. Мы никогда не выдадим его полиции или другим слугам закона. Но мы готовы выдать его вам. Он много знает о делах дьявола в России.

— Почему вы думаете, что он нам интересен? — машинально спросил я.

— Потому, что он скрылся от вас в Милане.

«Стрельбицкий, — пронеслось в моей голове. — Ну конечно, он ведь оторвался от людей Баранова и Николая Ивановича в Милане. И Баранов считает, что он не покидал Милан. Я вообще-то атеист, но если Бог есть, то он явно избрал меня для расправы над Вельзевулом».

Солоник подозвал официанта и положил на стол стодолларовую купюру. Затем он вынул авторучку и написал что-то на салфетке.

— Это название деревушки в двадцати километрах от Милана, где находится монастырь.

И, не прощаясь, поднялся из-за стола и направился к выходу.

Когда я, расплатившись, вышел из ресторана, Богданов сидел в машине, а «вольво» с рексами исчезла. Я забрался в машину и закурил сигарету. Богданов не задавал вопросы, но его лицо выражало нетерпение.

— Снимай с него сопровождение. Он нам больше не нужен.

— Вхолостую?

— Отнюдь. Отнюдь. У тебя и у рексов есть загранпаспорта?

— У меня есть. И еще у пятерых есть, а что?

— Пятерых не надо. Возьмешь троих. Самых надежных. Возьмешь мой паспорт, свой, этих троих, пойдешь в какое-нибудь турагентство и сделаешь всем визы в Италию. Затем возьмешь билеты на Милан. Позвони Николаеву в Питер, вы ведь теперь кореша, пусть свяжется со своими компаньонами, чтобы они, во-первых, заказали нам номера в отеле, а, во-вторых, позаботились о том, чтобы нам продлили визы, если мы задержимся.

— Понял. А институт? Отменяется?

— Ни в коем случае. Рассчитай так, чтобы ночью мы побывали в институте, а утром вылетели в Италию.

 

10. ОПЕРАЦИЯ «ВЕЛЬЗЕВУЛ»

Несколько дней мы усиленно готовились к действиям. Внешне все выглядело так, как если бы я полностью погрузился в бизнес. Принимал участие почти во всех переговорах, изучал финансовые схемы, которые мне передавал на рассмотрение Адамов, и даже один раз выехал на подмосковное предприятие, контрольный пакет акций которого собирался купить «Роспанинвест». За весь период ни от «друзей», ни от «Центра» никаких известий не поступало.

Через Богданова я передал жене Рощина крупную сумму денег и устроил ее на работу в банк, где моя компания имела счета и с председателем правления которого у меня сложились приятельские отношения.

Когда я спрашивал Марину о том, как продвигается поиск Винера, она неохотно отвечала: «Пока никаких известий».

Наконец, Богданов сообщил мне, что визы в Италию и Эстонию получены, чем поверг меня в недоумение.

— А Эстония-то зачем? — спросил я.

Он хитро усмехнулся.

— План таков. Сегодня ночью мы проникаем в институт, а оттуда сразу же выезжаем на машине в Питер. Там проведем один день, а затем на другом автомобиле едем в Нарву. Там и пересечем границу. В Милан вылетим из Таллина. Машины будем менять несколько раз. Доверенности все оформлены. Билеты я взял и Москва — Милан и Таллин — Милан. Если что, то пасти нас будут в «Шереметьево». Паспорта запасные также готовы. До эстонской границы будем пользоваться ими.

— Оборудование все достал? — спросил я.

Он утвердительно кивнул головой.

Итак, сегодня ночью я начинаю операцию «Вельзевул». По своему сценарию. Ну что ж. Жаль, конечно, что пришлось разойтись с Котом, но он сам виноват. Не надо было выводить меня из игры. Сейчас меня уже мало волновал Кот с его «Центром» и всей Святой инквизицией. Я вел самостоятельную игру. А если подумать, то я всегда вел самостоятельную игру, а Кота рассматривал только как средство достижения цели.

Встала серьезная проблема. Куда девать Вельзевула. Овчарка не подпускала к себе никого. Везти его накануне операции домой значило бы обречь на голодную смерть. Выпустить? Опять смерть. Пристрелит милиция. Я нажал кнопку селектора и коротко сказал: «Войди».

— Послушай, прелесть моя. Я оказался в очень затруднительном положении.

— Чем могу быть полезна? — с легким сарказмом спросила секретарша.

— Ты ведь знаешь, что я по рекомендации Главного отбываю в командировку. Сколько пробуду там, не знаю, — сказал я, почесывая у пса за ушами.

— Он вряд ли подпустит меня.

— Давай попробуем? — каким-то жалким голосом попросил я. — Погладь его.

Марина бесстрашно подошла к нам и медленно протянула руку к собачей голове. Моя рука, лежавшая на шее овчарки почувствовала, как Вельзевул весь напрягся.

— Спокойно! Сидеть! — сказал я повелительным тоном.

Рука секретарши коснулась шерсти. Собака тихо рычала, но расслабилась.

— Возьми в холодильнике кусок сыра, — скомандовал я.

Она вытащила кусок и протянула собаке. Вельзевул очень любил сыр. Он аж трясся, когда я кормил его этим лакомством. Его взгляд стал напряженным. Марина протягивала ему аппетитный кусок янтарного цвета, но он не двигался. Наконец, слюни хлынули потоком на ковер из собачей пасти.

— Слушай, нельзя так издеваться над животным, — сказала секретарша.

— Ты хочешь, чтобы он умер от голода, когда меня не будет? Бери, Вельзевул. Бери.

Пес взглянул на меня человеческими глазами, потом тяжко вздохнул и взял сыр.

— Покормишь его в два часа. Мясо в холодильнике. В восемь вечера выгуляешь. Меня сегодня не будет, — сказал я, а про себя добавил: «Не поминай лихом».

На даче, которую Богданов снял неделю назад, кипела работа. Рексы снаряжались. Я с любопытством разглядывал снаряжение. Короткоствольные, миниатюрные автоматы с глушителями, длинноствольные пистолеты, стреляющие ножи, канаты с «кошками», метательные металлические предметы, явно восточного производства, арбалеты с оптическими прицелами, в которых были заложены по пять стрел, приборы ночного видения. На полу отдельно были сложены мины с дистанционным управлением. Для меня Богданов выложил «бульдога» с навинченным на ствол глушителем. «Знакомая система?» — спросил он, подмигивая. Я с удовлетворением кивнул головой и погладил оружие.

«Познакомься», — сказал Богданов. Каждому рексу я пожал руку. «Эти трое поедут с нами в загранкомандировку. Кроме всех видов оружия владеют иностранными языками». «Очень кстати», — сказал я.

Ровно в ноль часов командир построил всех рексов в холле. «Всем все ясно? Вопросы?». Рексы молчали. «Тогда с Богом».

Мы вышли во двор, где стоял микроавтобус и мой «мерс». Десять рексов уселись в автобус, а двое с нами в машину. Богданов сел за руль.

Мы ехали минут сорок. Наконец, он остановил машину возле какой-то подворотни, вылез наружу и свистнул. Из подворотни вышел незнакомый мужик в сапогах и зеленом рабочем костюме с рюкзаком на спине. «Познакомьтесь, это Сергей Каневский, лучший диггер Москвы. И вообще, очень крутой», — представил Богданов незнакомца, когда тот сел в машину. «В Кремль по ошибке не заведешь, Сусанин?» — шутливо спросил он диггера. «По ошибке не заведу, а если заказ будет, пожалуйста», — серьезно ответил тот.

На улице Косыгина не было ни души. Минут пятнадцать мы сидели в машинах, затем Каневский вышел и вразвалочку подошел к канализационному люку. Достал из рюкзака короткий ломик, почти бесшумно открыл люк, махнул рукой и исчез. Рексы беззвучно по одному стали выскакивать из автобуса и нырять вслед за диггером. Когда последний исчез, Богданов коротко сказал: «Пошли». Мы вылезли из машины. Богданов спустился первым, за ним я, за мной двое, сидевших в «мерсе». «Все?» — спросил Каневский. «Все», — ответил командир. Оставшийся наверху реке накрыл люк и подогнал автобус таким образом, что крышка люка оказалась по центру днища машины.

Фонарь Каневского осветил нас: «От меня не отрываться, если кому-нибудь станет плохо, сразу же доложите. Пошли».

Подземную коммуникацию наполнял сырой неприятный запах, но смрада, которого я ожидал, не было. «Как в склепе», — подумал я, вспомнив петергофское кладбище. Время от времени между ног прошмыгивали крысы. Каневский уверенно вел нас по лабиринту. Наконец он остановился. «Здесь! — сказал он и тут же шикнул на одного из рексов: — Курить здесь нельзя. Давай, ребята. Я свою задачу выполнил». «Выполнишь, когда обратно нас приведешь», — жестко сказал Богданов и двумя руками осторожно поднял крышку. Надел на голову прибор ночного видения, выглянул, потом спустился назад. «Первая пятерка, вперед!» Пять рексов с приборами ночного видения на головах бесшумно вылезли наружу и расползлись в разные стороны. Прошло около часа. Снаружи не было слышно ни звука. «Заснули они, что ли?» — раздраженно сказал я. Богданов ничего не ответил, а только усмехнулся при свете фонаря. Но эта усмешка моментально поставила меня на место.

Наконец, крышка люка отодвинулась, и я на мгновение увидел темно-синее звездное небо. Затем в люк буквально упал незнакомый мне человек в камуфляжной форме, а за ним спустились два рекса. Богданов осветил лицо камуфляжа. Тот смотрел на нас мутными дурными глазами. «Сколько их было?» — спросил командир. «Снаружи шестеро», — вполголоса сказал один из рексов. Богданов вновь осветил лицо «языка»: «Как тебя зовут?» «В-в-владимир», — заикаясь, прошелестел камуфляж. «Вова, значит, — удовлетворенно сказал Богданов. — Жить хочешь, Вова?». «Д-да-а. Не убивайте!»

Позже Богданов мне рассказал, как действовали рексы. И я убедился, что они психологи, если и не такого высокого класса, как Николай Иванович, то достаточно опытные. Вова был первым, кого они вывели из строя. Его оставили в живых, но на его глазах уничтожили пятерых его товарищей, которых в разных местах на территории института обнаружили с помощью приборов. Уничтожили хладнокровно и без звука. Поэтому камуфляжный Вова был готов к даче показаний, как девица к потери невинности. Богданов начал допрос «военнопленного».

— Сколько человек охраняют вашу контору? Давай, Вова. Поможешь, будешь жить.

— Нас было шестеро снаружи.

— А внутри?

— У входа двое.

— А в здании?

— В караульном помещении еще семь человек.

— Где караульное помещение?

— На втором этаже в конце коридора.

— Когда твою смену должны менять?

— В четыре. Мы только что заступили.

— Хорошо. Сейчас вместе с нами подойдешь ко входу и попросишь тех двоих открыть. Придумай причину сам.

— С вами не получится, — испуганно сказал Вова. — Там телекамера. Они вас увидят.

— Молодец, Вова, — сказал Богданов и, приставив к груди камуфляжа пистолет с глушителем, нажал на спуск. Затем, подумав немного, приказал двум рексам:

— По пожарной лестнице на последний этаж. Там нет решеток. Снимите охрану, откроете дверь. Одного оставите в живых.

Рексы уползли, а мы все, за исключением диггера, также вылезли наружу и залегли возле люка. Через инфракрасные очки я наблюдал, как рексы забрались по пожарной лестнице на крышу, затем прицепили к чему-то «кошки», по канату спустились на предпоследний этаж, поманипулировали со стеклом и исчезли внутри здания. По команде Богданова мы поползли ко входу.

Через полчаса дверь отворилась, и реке взмахом руки пригласил нас войти. Второй раз я вошел в двери обители учителя Кардинала. Один охранник в камуфляже лежал на животе на полу в луже крови. Из его шеи торчала стрела. Второй сидел, прислонившись к стене.

Богданов похлопал его по щекам и, когда он очухался, сказал: «Вот что, парень. Сейчас мы уничтожим весь караул. В живых оставим только одного. Того, кто согласится устроить нам экскурсию по вашему заведению. Хочешь быть этим единственным, оставшимся в живых?»

Охранник молча и как бы нехотя кивнул головой. В отличие от покойного Вовы, он не выказывал страха. А, может быть, еще плохо соображал. «Вперед», — скомандовал командир. «Нежность» устремилась на второй этаж. Один из рексов вел охранника, выкрутив ему руку, приставив к виску пистолет. На втором этаже кто-то прохаживался. Богданов кивнул одному из рексов, и тот, достав СНР (стреляющий нож разведчика, как его называли рексы), прижимаясь к стене, подошел вплотную к двери, которая была приоткрыта. Раздался щелчок, и в тот же самый момент рекс кинулся вперед, а вся «Нежность», кроме меня и того, который вел охранника, бесшумно проскользнула за ним на этаж. Я тут же очухался и, сжимая в правой руке «бульку», который, судя по всему, мне не должен был понадобиться, на цыпочках кинулся за ними. Когда я вошел в коридор, то увидел, что рекс мягко кладет на пол человека в камуфляже, а остальные неслышно пробираются вдоль стены к двери, из которой доносилась музыка и мужские голоса. Через несколько минут все было кончено. Я вошел в караульное помещение, куда вслед за мной затащили языка. В комфортабельной комнатке работал видеомагнитофон. На экране телевизора крутился какой-то порнофильм, а на полу валялись шесть трупов. Седьмой, вольготно развалившись в кресле, плавал в луже собственной крови.

Богданов снял со стены схему института и, указав «языку» на стул, начал расспрашивать.

— Что здесь?

— Лаборатория.

— Здесь?

— Квартиры сотрудников.

«Где квартира директора института?» — спросил я. Охранник ткнул пальцем в схему. Богданов еще несколько минут поразмышлял над чертежом, а потом спросил: «Где ключи от помещений?» Охранник кивнул на шкаф, который стоял рядом с телевизором. Баранов открыл шкаф. На доске, прикрепленной к стенке шкафа, висели ключи с бирками. «Ключи от квартир сотрудников?» — спросил он, осмотрев доску. «У охраны их нет», — сказал «язык». «Все в целом ясно», — констатировал командир, и охранник отправился за Вовой и другими павшими товарищами. Богданов посмотрел на меня и сказал: «Объект — в твоем распоряжении. Командуй». И в это время зазвонил мой сотовый телефон. Я медлил. Этот номер знали только Винер, Кот и Николай Иванович. Наконец, я решился.

— Алло.

Это был Кот.

— Извини, что бужу. Ты где?

— Как где? — сказал я сонным голосом. — Дома, в постели. Не мог до утра подождать?

— Извини. Я тебе буду теперь время от времени позванивать. А завтра в четыре жду тебя у Николая Ивановича. Есть новости.

— Приятные или как всегда?

— Как посмотреть. Завтра узнаешь. Ну давай. Досыпай.

Я повернулся к Богданову:

— Квартиры вскрыть сумеете?

— Смотря какие замки.

— Идем.

Три рекса пошли с нами, остальные рассыпались, по зданию и территории. Богданов взял схему и доску с ключами, а рексы, помимо оружия, тащили ящики с взрывными устройствами.

Мы поднялись на третий этаж и прошли в торец здания, где располагались четыре квартиры сотрудников. Квартира Эдуарда Валентиновича находилась на верхнем, пятом этаже, отдельно от всех. Он занимал почти весь этаж.

Первая дверь поддалась сразу. Рекс, поковырявшись в двери каким-то странным устройством, открыл ее и пропустил меня и Богданова вперед. Богданов включил фонарь и начал осматривать помещение. В первой комнате, обставленной импортной мебелью под кабинет, никого не было. Богданов осторожно открыл застекленную дверь во вторую комнату и включил свет. На диване в старомодной пижаме спал человек. Он сразу же проснулся и сел. «Что вам надо?» — испуганно спросил он. «Любви и нежности», — весело сказал Богданов. Я сел в кресло возле дивана. «Вы?» — изумленно сказал человек, взглянув на меня. Я тоже узнал его. Это был один из операторов, которые тестировали меня на «Ореоле».

— Давайте побеседуем, — сказал я, доставая «бульку». Затем Богданову: — Приведи остальных. Их здесь, кажется, еще трое.

Богданов и один из рексов вышли. Второй встал в дверях со скучающим лицом.

— Что вы от меня хотите? И как вы вообще сюда прошли?

— Прошли через дверь.

— А охрана?

— Пришлось устранить.

— Вы их убили?

Все это он спрашивал абсолютно спокойно. Страха я не замечал.

— Пришлось, к сожалению.

— Напрасно.

— Вы будете отвечать на мои вопросы?

— Смотря, что вы спросите.

— Так не пойдет. Подождем. Я намерен показать вам, что я не намерен шутить.

Минут через двадцать Богданов привел еще троих. Раздетых, но спокойных.

— Кто хочет остаться в живых? — спросил я, усвоив уроки командира моего спецназа. Они молчали и смотрели на меня кто насмешливо, а кто с интересом. Крепкие орешки. Ну да посмотрим. Я наставил на одного из них «бульку» и нажал на спусковой крючок. Он повалился на пол. Я посмотрел на оставшихся в живых. Они стояли спокойно, словно ничего не произошло. Ну и ну! Я наставил револьвер на следующего.

— Прекратите, — сказал оператор. — Что вы хотите узнать?

— Где человек, которого вы похитили две недели назад?

— В лаборатории. В отдельной комнате.

И тут меня осенило. (Чем черт не шутит):

— Где установки?

— Какие установки вы имеете ввиду?

— Генераторы спинорно-торсионных полей.

Они молчали. Я наставил револьвер на одного из них. Молчание. Хлопнул выстрел и еще один повалился на пол. Я стрелял в голову.

— На чердаке, — сказал оператор.

— Сейчас первым делом мы спустимся в лабораторию и вызволим моего сотрудника, а потом пройдем на чердак. Идемте.

Мы спустились в то самое помещение, где меня тестировали. Оператор кивнул на железную дверь. Она была заперта, и рекс, снова поколдовав с устройством, распахнул ее. Я вошел и, нащупав на стене слева от двери выключатель, включил свет. В тесной комнатке без окон на деревянном топчане лежал Яков. Он не пошевелился, когда я зажег свет.

— Вставай, соня! — радостно крикнул я. — Кофе готов!

Яков не пошевелился. Я подошел к топчану и потряс его за плечо. Реакции не последовало.

— Давай сюда этих деятелей, — крикнул я, предчувствуя страшное.

Богданов ввел операторов.

— Что с ним? — спросил я.

Один из них подошел к Винеру, пощупал пульс, затем поднял веко и посмотрел в зрачок.

— Сердце не выдержало, — сказал он.

— А, — бессмысленно сказал я и сделал два выстрела. Они повалились без звука.

Богданов посмотрел на часы.

— Шеф, пора закругляться.

— Подожди, — усмехнулся я. У меня еще одна важная встреча должна произойти, откройте мне дверь в квартиру директора и дуйте на чердак. Заминируйте всю аппаратуру, какая там есть.

Рекс недолго копался в замке двери в квартиру Эдуарда Валентиновича.

«БОЛЬНЫХ ДЕПРЕССИЯМИ В РОССИИ ЕЖЕГОДНО ПРИБАВЛЯЕТСЯ НА 5 %. СПЕЦИАЛИСТЫ ПОЛАГАЮТ, ЧТО УЖЕ ЧЕТЫРЕ ПЯТЫХ НАСЕЛЕНИЯ СТРАНЫ ПЕРЕНЕСЛИ ДЕПРЕССИИ РАЗЛИЧНОЙ СТЕПЕНИ ТЯЖЕСТИ…

СИТУАЦИЮ УХУДШИЛИ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ, ВРАНЬЕ ВЫСШИХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ЧИНОВНИКОВ, МАССОВОЕ ОБНИЩАНИЕ (37 МИЛЛИОНОВ РОССИЯН ЖИВУТ ЗА ЧЕРТОЙ БЕДНОСТИ), БЕЗРАБОТИЦА (В СТРАНЕ 9, 6 МИЛЛИОНА БЕЗРАБОТНЫХ; ПО АМЕРИКАНСКИМ ДАННЫМ, РОСТ БЕЗРАБОТИЦЫ НА ОДИН ПРОЦЕНТ УВЕЛИЧИВАЕТ СМЕРТНОСТЬ НА 1,9 %)».

Там же.

Я вошел и зажег фонарик. Минуты три походил по роскошным апартаментам директора института и, наконец, оказался в большой спальне, где на широкой двуспальной кровати спал Любимов. Я включил свет:

— Вставайте, граф. Вас ждут великие дела.

Он сел на кровати и потер глаза. Острый взгляд, которого я удостоился, не выказывал не только испуга, но, в отличие от его подручных, даже удивления.

— Я вас слушаю, — спокойно сказал он.

— Я пришел убить вас, Эдуард Валентинович, — сказал я, подходя ближе и наставляя на него револьвер. (Он не прореагировал. Только взгляд его стал презрительно насмешливым). — Но вы можете спасти свою жизнь, если согласитесь рассказать мне, кто за вами стоит, кто входит в Политбюро и как вы осуществляете управление психикой масс.

Профессор презрительно рассмеялся и продолжал молчать, разглядывая меня как назойливого комара.

— Ну что ж, — сказал я. — У меня, к сожалению, нет времени убеждать вас. Поэтому прощайте.

— Всего доброго, молодой человек, — насмешливо поклонился он.

То, как он держался, вызвало во мне скрытую волну восхищения. Во время «Чистки» через мои руки прошли несколько десятков «клиентов». Среди них были такие, кто держался довольно достойно, но такого презрения к смерти я еще не встречал. «Хорош, мерзавец, — подумал я, — бесстрашен, умен. Жаль только, что так аморален».

— Мне нравится, как вы встречаете смерть, доктор, — сказал я с уважением, которого не смог скрыть. — Я готов выполнить вашу последнюю просьбу, если таковая имеется.

Его лицо стало серьезным. Мне даже показалось, что в его стеклянных глазах промелькнуло что-то человеческое.

— Передайте Николаю, — глухо сказал он, — что он был моим единственным любимым учеником и близким человеком. И мне до сих пор больно, что наши пути разошлись.

— Передам, — кивнул я. — Это все?

— Все.

Раздался выстрел, и во лбу «гения зла», как я про себя назвал его еще при первой встрече, появилось отверстие. Он не упал, а продолжал сидеть в той же позе, и даже глаза его оставались открытыми.

В комнату вбежал Богданов.

— Все, шеф. Все лимиты исчерпаны. Уходим. Ты руками ни за что не брался? — неожиданно спросил он. (В отличие от рексов, которые работали в перчатках из очень тонкой, туго обтягивающей руку кожи, я был «голенький»).

— Обижаешь, начальник. Даже свет фонариком включал. Чердак заминировал?

— Как в аптеке.

— Тогда уходим.

Богданов снял с ремня миниатюрную рацию и скомандовал:

— Уходим!

Когда мы спустились во двор, вся «Нежность» уже собралась у люка. По взмаху руки командира рексы попрыгали в люк. За ними полез и я. Богданов спустился последним. Уже, будучи в люке, он высунул руку, сжимавшую дистанционное устройство. Прогремел взрыв.

Богданов вручил Каневскому, который исправно дожидался нас в том же месте, где мы его оставили, пакет с баксами, и мы двинулись в обратный путь.

Вскоре мы уже были в исходной точке. Богданов, прежде чем сдвинуть крышку люка, включил рацию: «Как дела, Павлик?» «Порядок!» — раздалось из рации. «Отъезжай», — скомандовал Богданов. Наверху послышался шум двигателя, и командир «Нежности» откинул крышку люка.

Двое рексов и Каневский сели в машину, а остальные попрыгали в автобус. Богданов передал своему заму пакет с премиями за успешно проведенную операцию: «До моего возвращения все свободны. Разбегайтесь из Москвы, кто куда. Отдохните».

Через десять часов мы уже были в моем загородном доме под Питером, а следующим утром выехали в Нарву.

 

11. ОПЕРАЦИЯ «ВЕЛЬЗЕВУЛ» В ВОЛЬНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Таллин проводил, а Милан встретил нас дождем. Взяв такси, мы отправились в гостиницу в центре города, номера в которой нам заказали компаньоны Николаева. Все мы были вооружены стандартно. Авторучки с отравленными иглами да еще несколько метательных снарядов в виде металлических звездочек, которые Богданов и двое рексов ухитрились провезти в чемоданах. У меня в бумажнике лежала салфетка, на которой Солоник записал название деревни, к которой лежал наш путь.

На следующий день я в сопровождении одного из рексов, свободно владевшего итальянским языком, подошел к портье и, протянув ему салфетку, попросил объяснить, как мне проехать к деревне. Тот долго раздумывал, а потом позвонил куда-то.

— В это место вам лучше всего ехать на машине, сеньор, — сказал он. — Если хотите, можно вызвать такси, или арендуете машину?

— Пожалуй, арендую.

— В таком случае я сейчас позвоню в фирму и вызову машину.

— Прекрасно, но как я найду дорогу?

— Нет ничего легче, — он вышел из-за стойки и подошел к стенду, на котором стояли всевозможные буклеты.

— Вот карта пригорода Милана. — Развернув карту, он поизучал ее минуты две, а затем авторучкой поставил крестик. — Вот эта деревня.

— Благодарю вас.

Через пятнадцать минут подъехала машина. Мы заполнили документ на аренду и еще через час выехали из Милана. Путь лежал на север. Богданов гнал машину на скорости сто километров в час. Мимо проносились виноградники, фермы. Время от времени реке, который сидел рядом с командиром с картой на коленях, указывал, куда ехать. Дорога пошла резко в гору, и вскоре мы въехали в небольшую деревушку. Рекс вылез из машины и, остановив какого-то старика, начал его расспрашивать. Затем вернулся в машину и махнул рукой влево: «Еще три километра проедем, а дальше пешком. Там горная тропинка очень узкая. Машина не пройдет».

Спустя пять минут, мы въехали на горную площадку, с которой открывалась великолепная панорама. Горы, слегка покрытые туманом и густыми лесами, окружали нас со всех сторон. Тропинка вела резко вверх. Богданов запер машину, и мы гуськом направились по этой тропинке, которая петляла то вправо, то влево. Дорога к монастырю заняла минут сорок. И вот перед нами открылось странное строение. Монастырь, наполовину построенный, наполовину вырубленный в скале. Ворота в монастырь были открыты, и мы беспрепятственно вошли во двор, который поразил меня каким-то средневековьем. По двору то там, то здесь проходили люди в черных рясах с выбритыми макушками. Под навесом двое монахов ручным прессом явно прошлого века отжимали виноградный сок, который сливался в деревянные бочонки. Откуда-то слева раздавалось овечье блеяние и доносился запах домашних животных. Монахи не обратили на нас никакого внимания. Рекс подошел к одному из них и попросил доложить настоятелю, что представители русской инквизиции просят их принять. Монах посмотрел на нас ничего не выражающим взором и, кивнув головой, ушел. Он вернулся минут через пять и жестом пригласил нас следовать за ним.

Я с любопытством переступил порог обители. Должен признаться, что я сам никогда бы не нашел келью настоятеля. Электричества в монастыре не было и в коридорах, которые мы проходили, горели факелы, укрепленные на стенах, грубо вырубленных в скале.

Монах подвел нас к массивной деревянной двери и постучал. «Entra», — раздалось внутри. Монах открыл дверь и ушел.

Я с любопытством разглядывал настоятеля, одетого, как и все монахи, в черную рясу. От остальных братьев он отличался только большим крестом, который, как у православного священника, висел на груди. Судя по всему, крест был серебряным. Смуглое лицо с испанской бородкой и черные, как смоль волосы, выдавали южанина. Живые умные глаза. Он внимательно смотрел на нас, и я почувствовал, что взгляд его завораживает. Появилось желание удалить Богданова с рексами и исповедаться. Никогда ни один служитель нашего православного культа не оказывал на меня такого духовного воздействия. Говорить он начал первым. Его русский язык звучал безукоризненно, но слишком правильно. Так, наверное, говорили классики русской литературы в прошлом веке. Он говорил минут пять о России, о русской культуре, о Толстом. Его речь расслабляла, но не усыпляла. Наконец, он перешел к существу вопроса.

— Я посылал за вами, братья мои, так как счел невозможным не помочь вам в борьбе с дьявольскими силами, захватившими души вашего народа. Несмотря на то, что мы принадлежим к разным конфессиям, Бог един. И все мы, христиане, должны помогать друг другу. Вы — нелегальная, но единственная истинная христианская церковь в России, которая противостоит дьяволу и борется за спасение своего народа. Поэтому я отступил от правил, введенных основателем нашей обители, и решил выдать вам слугу дьявола, пребывающего в стенах нашего монастыря. Мы никогда никого не выдавали. Здесь находили приют убийцы и террористы, даже эсэсовцы. Мы давали им шанс спасти свою душу, но я думаю, основатель не осудил бы меня, узнав, что я выдал инквизиции человека, сознательно продавшего дьяволу свою душу, и помогающего дьяволу постоянно забирать души своего народа. Вы знаете его, потому что преследовали его. Он сумел уйти от вас, но он никогда не минует Божьей кары. Идемте.

Настоятель повел нас по коридору в ту часть монастыря, которая располагалась в скале. Мы подошли к келье, возле которой стояли два монаха, в одном из которых я узнал Солоника. Я увидел, как изменилось лицо Богданова, когда он увидел своего бывшего сослуживца, но тот, скользнув по нашим лицам отсутствующим взглядом, никак не прореагировал, хотя я был на сто процентов уверен, что если он и забыл Богданова, то меня-то узнал наверняка. Настоятель что-то сказал им по-итальянски и они, молча поклонившись, ушли. Богданов и рексы заняли их место, а я последовал за настоятелем в келью. Я сразу же узнал Стрельбицкого, хотя видел его фотографию только один раз.

— Слуга дьявола! — торжественно обратился к нему настоятель. — Я сделал все, что мог для тебя. Я нашел в России слуг Господа нашего Иисуса и привел их к тебе. В том, что мне удастся их найти, я не сомневался, и в этом вижу знак того, что Господь дает тебе шанс порвать с дьяволом.

Произнеся этот краткий монолог, настоятель осенил келью (именно келью, а не Стрельбицкого) крестом и вышел. Я сел на стул напротив лежака, возле которого стоял Стрельбицкий, и любезно сказал ему:

— Садитесь, полковник. В ногах правды нет. Давайте побеседуем.

— Вы инквизитор? — нервно спросил Стрельбицкий.

— Инквизитор, инквизитор, — лицемерно ласково закивал я. — Садитесь же. Может, хотите воды? (Стрельбицкий стал белее мела, и я всерьез забоялся, что его сейчас хватит удар. Наконец, он сел и взял себя в руки, хотя выражение страха не сходило с его лица).

— Считаю долгом выразить вам свое восхищение, как профессионал профессионалу, — сказал он. — Я никогда не думал, что какая-нибудь спецслужба сможет найти меня здесь.

— С Божьей помощью можно сделать все, — сказал я.

— Вы действительно религиозная организация? — удивленно спросил он.

— Да, — кивнул я. — Мы действительно служим Богу, как вы дьяволу. Но не будем вдаваться в религиозную дискуссию. Давайте поговорим о земных делах. Вы, Виктор Анатольевич, наверное, понимаете, что я приехал сюда из Москвы не для того, чтобы обращать вас в христианство.

— Конечно, — с готовностью сказал он. — Но я хотел бы знать, на что я могу рассчитывать, если отвечу на все ваши вопросы. Они ведь стоят сотни миллионов долларов.

— Ах, слуги дьявола, слуги дьявола. — Сокрушенно покачал я головой и лицемерно перекрестился. — Все-то у вас измеряется в долларах. О душе не думаете. Не нужны мне никакие номера счетов, которые, как я уверен, хранятся у вас в каком-нибудь потаенном месте. Мне нужно, чтобы вы сказали, на кого конкретно работали, и где эти люди сейчас находятся.

— Я хотел бы знать, — упрямо повторил Стрельбицкий, — на что я могу рассчитывать, в случае… чистосердечного признания.

Я захохотал:

— Вы не перед следователем, дражайший. Но я могу обещать вам жизнь.

— И вечная слепота?

— Нет, вечное покаяние. Давайте договоримся так. Вы отвечаете на мои вопросы, и я оставляю вас здесь, где вы под руководством наших итальянских братьев будете постом и молитвой пять лет спасать свою душу. Через пять лет можете вернуться в Россию и продолжить покаяние в лоне православной церкви.

— А если я откажусь?

— Тогда мы вас вывезем в Москву, где вы предстанете перед судом.

— Военного трибунала? — спросил он, и в его голосе прозвучала надежда.

— Нет. Перед судом нашего тайного трибунала. Не буду скрывать, у нас имеется полный набор пыточных инструментов средневековой инквизиции, нашей предшественницы. Сначала вас слегка обжарят на раскаленной решетке. Потом поднимут на дыбу, и наши заплечных дел мастера поработают над вашей спинкой. — Говоря все это, я делал свой голос все более и более ласковым, а взор все более и более кротким. Получалось, видимо, неплохо. Если пять минут назад Стрельбицкий был белого цвета, то сейчас его красивая, породистая физиономия приняла зеленоватый оттенок. — Затем вам, извините, в зад засунут воронку и…

— Зальют кипящее масло? — он пробовал шутить.

— Нет. Посадят на сосуд, в котором находится змея, у которой удалены ядовитые зубы. А затем сосуд станут нагревать.

— Достаточно, — Стрельбицкий поднял руку, как бы защищаясь.

— Не беспокойтесь. Все будет под наблюдением врачей. Так что умереть вам не дадут, — заверил я его.

Внезапно он вскочил с лежака и кинулся к двери. Быстрым движением распахнул ее и остановился, как вкопанный. Ласково улыбаясь (как я велел) при свете факелов, перед дверью стояли три рекса. Стрельбицкий молча вернулся на лежак. Он так стремительно закрыл дверь, что пламя свечи начало исполнять какой-то шаманский танец.

— Это не палачи, — любезно сообщил я ему. — Это всего-навсего комиссары Святой Инквизиции Российской.

— Никогда не думал, что святая инквизиция имеет свой спецназ, — проворчал он. — Спрашивайте.

— Я задам вам только один вопрос. Кто входит в Политбюро и где эти люди сейчас находятся?

— Я знаю только одного члена. Своего куратора.

Я не сомневался, что он говорит правду. Ну что ж. Ограничимся одним.

— Кто он?

— Халин Владимир Петрович, бывший заведующий международным отделом ЦК КПСС. Проживает в Вене.

— Адрес?

— У него собственный особняк на Кестнер-штрассе, 22.

— Особняк охраняется?

— Разумеется. Пять охранников. Все бывшие офицеры КГБ.

— Ну что ж, — сказал я, поднимаясь со стула. Оставайтесь здесь. Может быть, мы сократим срок вашего покаяния. Во всяком случае, я настоятельно рекомендую вам воспользоваться гостеприимством этой святой обители. До встречи.

Через несколько минут мы уже были в келье настоятеля.

— Брат мой, — сказал я ему, — мы оставляем в вашем монастыре этого слугу Вельзевула. Я пришлю за ним, когда придет время.

— Но мы не имеем права задерживать его, если он захочет уйти.

— Он не уйдет. А если и уйдет, то идти ему теперь некуда. Спасибо вам. Прощайте.

У нас ушло несколько дней на получение австрийской визы, которую нам помогли оформить компаньоны Николаева. И вскоре я в сопровождении верных рексов спускался с трапа самолета в венском аэропорту. Мы остановились в отеле «Мариотт», неподалеку от особняка «товарища» Халина, и несколько дней провели на Кестнер-штрассе, наблюдая за приземистым двухэтажным особняком, окруженным высокой чугунной оградой, за которой был виден прелестный садик, где каждый день работал садовник, а на лавке возле фонтана постоянно сидел какой-нибудь здоровяк в сером костюме. Иногда в садик выходила молодая тяжеловесная (килограммов под девяносто) фрейлейн в белом крахмальном переднике, видимо горничная.

«ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ ГИЛЬМАН СПРАШИВАЕТ ДИРЕКТОРА ЦРУ ДЕЙЧА: „ИМЕЕТСЯ ЛИ У ВАШЕГО ВЕДОМСТВА ИНФОРМАЦИЯ О СВЯЗЯХ МЕЖДУ БЫВШИМИ И НЫНЕШНИМИ ДЕПУТАТАМИ ДУМЫ И ДРУГИМИ РОССИЙСКИМИ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ЛИДЕРАМИ С КРИМИНАЛЬНЫМИ КАРТЕЛЯМИ И ПРЕСТУПНЫМИ ГРУППИРОВКАМИ?“ „ИМЕЕТСЯ, - ЧЕТКО ОТВЕЧАЕТ ДЕЙЧ. — ТАКИЕ СВЯЗИ СУЩЕСТВУЮТ, И МЫ БУДЕМ СЧАСТЛИВЫ ПРЕДСТАВИТЬ ИНФОРМАЦИЮ О НИХ УВАЖАЕМОМУ КОМИТЕТУ“».

Из протокола заседания Конгресса США.

«Известия», 5 апреля 1997 г.

Так прошла неделя. Халин, судя по всему, из дома не выходил, а к нему приезжали только маленькие продуктовые пикапы. «Здоровяки» так же редко покидали особняк и только по двое. С каждым днем Богданов становился все мрачнее и мрачнее.

В тот вечер мы сидели в ресторане отеля и молча ужинали при свечах. Наконец, Богданов сказал:

— Дело гиблое, шеф. Это не институт. И нас только трое (меня он упорно не хотел считать активным штыком). И оружия нет. А главное, мы в чужой стране.

— Не психуй, спецназ, — холодно сказал я. — Если не видишь перспектив, уезжай. А я не уеду, пока этот выблядок жив.

— Ты, шеф, хочешь и сисю, и писю одной рукой обнять. Так не бывает. Особнячок не маленький, а мы не знаем даже, какой он внутри, и где этот друг там находится. В каких комнатах обитает.

Заговорил один из рексов, который свободно владел немецким и служил нам переводчиком:

— А что, если попробовать подлезть к горничной? Через нее можно было бы многое узнать.

Я посмотрел на него. Парень хоть куда. Высокий, стройный, сероглазый и светловолосый. Такие экземпляры водятся только в Германии и в Рязани. Я представил этого красавца на улице рядом с «австрийской телкой», как мысленно окрестил горничную Халина, и расхохотался.

— А что? — оживился Богданов. — Можно попробовать.

Фрейлейн приходила на работу в шесть тридцать утра, а уходила в восемь вечера. На следующий день в семь тридцать мы уже заняли диспозицию метрах в тридцати от особняка. В восемь ноль пять калитка с аляповатой баронской короной и девизом, выбитым на щите готическим шрифтом (бедный барон, знал бы он, что в его родовом гнезде будет проживать крупнейший деятель международного коммунистического движения и бывший завотдела ЦК КПСС), отворилась, и фрейлейн грациозно понесла свои девяносто килограммов по Кестнер-штрассе. Папик (такое прозвище имел находчивый реке) подмигнул нам и с видом ястреба, после длительного голодания заметившего в траве упитанную перепелку, ринулся за ней.

— Интересно, — сказал я, — клюнет австрийская телка на русского бычка?

— Не сомневайся, — усмехнулся Богданов, — она будет иметь дело со знатоком данного вопроса. Он стал мужчиной в тринадцать лет и с тех пор не переставал им быть ни на минуту.

— Как вернемся, выдашь ему дополнительную премию за габариты фрейлейн, — распорядился я.

— Баловство, — хмыкнул командир, — его только спусти с цепи, он здесь в Вене искоренит девственность, как безграмотность. Ладно. Пошли пивка хлопнем.

Папик пришел в гостиницу только в двенадцать ночи. Мы не спали и, как только дверь в его номере хлопнула, направились к нему.

Папик стоял возле минибара и жадно поглощал его содержимое. Вперемешку — шоколад, соленые орешки для пива, конфеты и вафли.

— Ну что? — спросил я.

Он сделал ладонью успокоительный жест.

— Как провел спецоперацию? Информацию добыл? — спросил Богданов. — И вообще, когда в Австрии демографический бум ожидается?

— Не все сразу, — сказал Папик, открывая банку с пивом. — Сегодня только установил тесные деловые отношения. А из информации только то, что ее зовут Магда. Магдалена.

— А что ж ты делал почти четыре часа?

— Устанавливал отношения, а потом беседовал о Моцарте. Кстати, она уже неплохо говорит по-русски. В воскресенье едем за город.

Прошла еще неделя. Папик исправно получал от Богданова шиллинги и убывал «на дело». Наконец, он сообщил, что завтра Магда освобождается раньше, потому что ее хозяин ужинает в ресторане.

В шесть вечера мы подъехали к особняку, и, когда Богданов уже начал тормозить, из знакомого садика выехал черный «мерседес», в котором помимо водителя сидели еще двое. Один на переднем сидении, а второй сзади. Богданов вел «мерс» профессионально, то отставая, то обгоняя, то прячась за идущие в одном ряду с нами автомобили.

Когда «мерс» подъехал к ресторану, мы увидели, что у входа Халина ждали еще двое. Один из них открыл заднюю дверцу, и человек в темном костюме вылез. Так вот ты какой, Халин. Затем все четверо (водитель остался в машине) прошли в ресторан.

— Как будем действовать? — спросил я.

Рексы молчали, а Богданов, пожевав губами, сказал:

— В ресторане брать бессмысленно. Будем ждать, когда выйдет. А там, как Бог положит. Ну-ка, Папик, убери водилу.

Мы отъехали за угол и встали так, чтобы можно было видеть «мерс». Папик вышел из машины, расстегнул рубашку и ослабил галстук. Шатающейся походкой он подошел и двумя руками уперся в багажник халинского «мерса». Водитель вышел из машины и сунул руку за пазуху. Несколько минут постояли. Папик старательно раскачивался из стороны в сторону, изображая смертельно пьяного «австрияка». Со стороны выглядело очень натурально. Водитель подошел к нему сзади и, обхватив за туловище, начал оттаскивать от автомобиля. Резко обернувшись, рекс ребрами ладоней нанес удары в области шеи. Водитель рухнул, а Папик мгновенно сунул ему руку за пазуху и вытащил пистолет. Затем обхватил его голову правой рукой и, сцепив руки замком, резко дернул вправо. Затем он подтащил труп к передней дверце и, как куль, сунул его на сидение. Усадил, положив руки покойного на рулевое колесо, и пошел по направлению к нам. Богданов поехал к нему навстречу и остановился шагах в десяти от «мерса». Папик сел в машину и передал ствол Богданову. Я протянул руку. Командир посмотрел на меня и усмехнулся: «Ну, что ж. Давай, гоновец. Покажи, что умеешь. Только по команде».

Я оттянул назад рамку, дослал патрон в патронник и положил ствол на колено. Прошел час. Вдруг подъехала еще одна машина, и два человека вылезли и, выйдя, встали возле нее, облокотившись о капот. «А это еще кто такие? — сказал Богданов и обратился ко мне. — По-моему, надо уходить. Противник получил подкрепление».

И в это время дверь в ресторан отворилась, и вышел охранник Халина, за которым следовал его хозяин и… Белкин. Я выскочил из машины и начал стрелять. Халин упал сразу же с дыркой во лбу, а Белкин зигзагами побежал от ресторана в сторону. Охранник молниеносно выхватил пистолет. Краем глаза я видел, что те двое, стоявшие возле подъехавшей недавно машины, тоже выхватили стволы, а к ним уже бегут мои безоружные рексы. Я успел выстрелить в Белкина, который пробежал еще два шага и упал лицом вниз, и в это время охранник открыл огонь. Что-то сильно ударило меня в грудь, и я почувствовал, как сознание быстро меня покидает. Последнее, что я услышал, это хлопки выстрелов и скрип тормозов подъехавших машин.

 

ЭПИЛОГ

Я очнулся на широкой кровати в комнате с белыми стенами. Грудь, стянутая бинтами, нестерпимо болела, а голова была мутная, как после похмелья. От левой руки отходила трубка, присоединенная к какому-то сосуду, установленному на высоком штативе, который располагался слева от кровати. Справа, в кресле, покрытом белым чехлом, сидел Кот и смотрел на меня грустным взглядом.

— Где я? — спросил я плохо слушающими губами.

— В частной клинике профессора Хафнера. — Он вздохнул и добавил. — Нарубил ты дров.

— Что с моими людьми?

— Убиты.

— Все?

— Все. Лежи спокойно. Потом поговорим.

Он встал, подошел к пульту, установленному в изголовье, и нажал кнопку. Через несколько секунд в палату вошла сестра со шприцем и, отсоединив меня от капельницы, сделала укол. Я почувствовал, как веки тяжелеют, а сознание отключается.

В клинике венского профессора я провел почти месяц. Все это время меня ежедневно навещал сотрудник «Центра» по имени Игорь, которого Кот, улетев в Москву в тот же вечер, оставил присматривать за мной. Мы практически ни о чем не разговаривали. Настроение было паршивое. Словно какая-то пелена с глаз спала, и я совершенно отчетливо понимал, каким идиотом оказался. Но больше всего меня угнетала смерть Богданова и его рексов.

Наконец, настал день, когда Игорь забрал меня из клиники и отвез в аэропорт. Через несколько часов мы уже были в «Шереметьево». Нас встретил незнакомый мне человек, который отвез меня в «Центр». Кот сидел в своем кабинете и читал какие-то бумаги. Когда я вошел, он встал из-за стола и протянул руку.

— С возвращеницем на родину. Садись. Кофе будешь?

Я отрицательно покачал головой и бухнулся в кресло. Все-таки слабость я еще ощущал, а полет вообще измотал меня так, будто я весь день разгружал вагоны. Кот сел напротив.

— Операция «Вельзевул» продолжается, — сказал он.

— Без меня?

Он кивнул головой.

— Да, ты раскрылся. Но тебе ничего не грозит. Мухи вряд ли полезут на тебя. Для них это слишком рискованно.

— Вот уж что меня беспокоит меньше всего.

— Напрасно. Жизнь все-таки занятная штука.

— Как вы оказались в Вене?

Кот стряхнул пепел, затянулся и задумчиво посмотрел на меня. Со стороны казалось, что он анализирует происшедшее и старается вычислить, где же он сделал ошибку. Я же знал эту ошибку. Ошибкой было то, что он привлек меня к операции и вообще к своим делам. Я был слишком неопытен и слишком слабоуправляем.

— Мы вышли на Халина через свои каналы и готовили его изъятие и транспортировку в Москву. Он мог бы многое рассказать. Мы наблюдали за ним несколько дней, и уже был готов план похищения. Я сам руководил операцией, и изъятие должно было произойти ночью, после его возвращения из ресторана. И тут мне докладывают, что Халина от его дома и до ресторана ведут какие-то люди. Пока вы дожидались его, мои ребята сфотографировали вашу машину, и я узнал тебя. Я выехал с группой через две минуты после того, как принесли фотографии, и опоздал всего на каких-то несчастных пять минут.

Он затушил окурок и закурил новую сигарету. Потом встал и заходил по комнате.

— Когда разгромили институт Любимова, мы сразу же поняли, чья это работа, и перекрыли «Шереметьево» так, что мышка бы не проскочила. После того, как самолет, на который у тебя был билет, улетел, мы еще двое суток держали под контролем все московские и питерские аэропорты. Я не учел, а точнее, не знал, что с тобой работают профессионалы. Иначе, мы бы тебя, конечно, перехватили бы. Но как ты вышел на Халина? Откуда ты узнал, что он один из тех, кого мы ищем?

— Я нашел Стрельбицкого. Он и вывел меня на Халина. Халин был его куратором в Политбюро.

— Где ты его нашел? Мы упустили его, и он ухитрился исчезнуть из Милана.

— Он скрывается в монастыре в двадцати километрах от Милана.

Кот с интересом посмотрел на меня.

— Ты знаешь, есть один закон природы, пока неизвестный современной науке. Так вот, все получается в строгом соответствии с этим законом. Примитивно и вульгарно его можно в данном случае выразить поговоркой: «Бодливой корове Бог рог не дает». Мы — профессионалы — в поте лица добываем информацию, которая непрофессионалу сама падает в руки. Природа даже в таких мелочах держит баланс. Да-а.

На следующий день я приехал в свой офис. Марина сидела за компьютером и что-то печатала. По ее лицу было видно, что она все знает про мои приключения. Поздоровавшись, я прошел в кабинет. Затем опять прошел в приемную. Встретил сочувственный взгляд.

— А где Вельзевул?

— Он умер.

— Отказался от пищи?

— Нет. Он покончил с собой. Через три дня после твоего отъезда.

— Каким образом?

— Бросился под машину, когда я вывела его гулять. Он ведь не мог понять, что его не предали вторично.

— А-а.

Я вернулся в кабинет, плотно закрыл дверь. Перед глазами прошел Винер, Богданов с рексами. Затем Вельзевул, виляя хвостом и преданно глядя мне в глаза. Я сел за свой рабочий стол и заплакал, по-детски размазывая кулаком слезы по щекам. Зазвонил телефон, но я не брал трубку, а он все звонил и звонил. Я взял себя в руки и поднес трубку к уху. Раздался голос Кота: «Алло. Это я. Жду тебя в институте».

 

Послесловие

Книга «Инквизитор» не является художественным произведением или политическим трактатом. Создание «Инквизитора» преследовало цель определить отношение различных представителей социальных слоев и психологических типов российского общества к окружающей нас действительности. После первого издания книги работала большая группа людей, которая опросила несколько тысяч человек и выявила весьма интересные факты, позволяющие предположить, что Россия уже упустила возможность широкого выбора модели своего развития. Мы преступили морально-социально-экономическую грань, за которой встали перед альтернативой: Темная Лошадка или кровавый социальный катаклизм. Причем, второй вариант становится все более вероятным, так как, во-первых, катастрофически растет количество людей, которым терять нечего, а во-вторых, что еще страшнее, в подсознании людей образовался пласт абстрактной ненависти, пока еще лишенной главной цели — врага. И продвижение НАТО на Восток явственно показывает, что образ внешнего врага в данной ситуации будет малоэффективен.