Александр Петрович и Андрей Иванович

В двухместном купе спального вагона поезда Санкт–Петербург — Москва сидели и разговаривали два человека интеллигентной наружности. Беседа, затянувшаяся за полночь, протекала в спокойном, дружелюбном тоне, как и положено беседе двух умных, уверенных в себе людей.

Тот, что постарше (на вид ему было лет пятьдесят), помешивая ложечкой сахар в стакане с чаем, смотрел на собеседника с нескрываемым любопытством.

— Все это очень интересно. Признаться, я никогда не сталкивался с подобными интерпретациями социальных процессов, но… Вы знаете, что я пытаюсь понять в ходе всего разговора? Я пытаюсь вычислить, кто вы по профессии и какое у вас образование. С одной стороны, вы типичный гуманитарий, скорее всего, историк. Хотя не исключаю, что вы философ или социолог. С другой стороны, знания в области физики, которыми вы постоянно оперируете, показывают, что вы давно оставили позади уровень средней школы. А ваши ссылки на биологические законы, которыми вы обосновываете социальные процессы, заставляют меня серьезно задумываться над вопросом: «А кто же мы такие?» Разумные существа или животные, повинующиеся природным инстинктам, облеченным в форму сознания?

Его собеседник рассмеялся. На вид ему было лет сорок. В отличие от своего флегматичного соседа, он отчаянно жестикулировал. Его мимика свидетельствовала об эмоциональности характера, но внимательный взгляд холодных глаз выдавал с головой натуру, не соответствующую манерам.

— Вы знаете, Александр Петрович, ваши слова напомнили мне одно высказывание Рассела: «Люди считаются разумными существами. Всю жизнь я ищу доказательства этому». Но я не собираюсь ничего скрывать, поскольку уже много лет главным моим принципом в общении с людьми является открытость. Я ужасно не люблю, когда кому–то во мне что–то неясно. Это создает массу неудобств. Что касается образования, то оно у меня военное, другими словами, никакое.

— Ну, голубчик, — улыбнулся в свою очередь тот, кого назвали Александром Петровичем, — вы меня обижаете. Я ведь тоже бывший офицер.

— Офицер не может быть бывшим. Он либо есть, либо его никогда не было, — также улыбаясь, сказал собеседник.

— Интересная мысль, Андрей Иванович. Я ее обязательно запомню. Но скажите, а чем вы занимаетесь? Где работаете?

— В настоящее время нигде. Всего месяц назад вернулся из–заграницы и пока еще не устроился.

— А чем занимались?

— Был заместителем директора одной консалтинговой фирмы.

— Долго там проработали?

— Достаточно. Семь лет.

— Солидный срок. То есть вы уехали в девяносто первом?

— Совершенно верно. И за эти годы ни разу не был дома. Даже отпуск проводил за рубежом.

— Интересно, интересно. И чем намерены заняться?

— Пока не знаю. Присматриваюсь. Уезжал ведь из одной страны, а приехал совсем в другую. Другая политика. Другая экономика. А главное, совсем другая психология населения.

— Понимаю, понимаю, — задумчиво сказал Александр Петрович. — Знаете что, дружище, вот вам моя визитка. — Он вынул из нагрудного кармана перо и написал на карточке номер домашнего телефона. — Я бы с удовольствием продолжил наше случайное знакомство. Думаю, что смогу в будущем оказаться вам полезным.

А сейчас давайте спать. Не хочу, чтобы завтра вы были не в форме.

Андрей Иванович весело рассмеялся и ничего не ответил.

На следующее утро случайные попутчики распрощались на перроне Ленинградского вокзала. Андрей Иванович пошел к метро, а Александр Петрович вышел на площадь, где его ожидала серая «Волга», за рулем которой сидел одетый в дорогой костюм молодой человек лет двадцати пяти.

— Привет, — бросил Александр Петрович, усаживаясь на заднем сиденье. — Что новенького?

— Все в порядке, шеф, — очень лапидарно ответил молодой человек и включил зажигание.

Это означало, что все поручения, отданные депутатом Государственной Думы Александром Петровичем Бирюковым перед отъездом в Питер, выполнены. Машина выехала на Садовое кольцо и пристроилась к колонне автотранспорта в правом ряду.

Бирюков расслабился, как он всегда делал перед важным разговором. Его не покидали впечатления, которые он получил, общаясь несколько часов со случайным попутчиком по купе. И дело было не только в том, что собеседник оригинально комментировал происходящие социальные процессы. Мало ли на свете ненормальных, объясняющих насморк президента той или иной страны волновыми процессами в околоземном космическом пространстве? Дело было в том, что Александр Петрович страдал бессонницей и уже несколько лет фактически не спал по ночам, а лишь погружался в какое–то непонятное дремотное состояние, время от времени выныривая из него и бодрствуя по полчаса, но затем опять погружался в дремоту. Лекарства, в огромных количествах прописываемые ему невропатологами, оказывали на него такое же лечебное воздействие, как вода из крана. Ежедневные прогулки перед сном и прочие мероприятия, рекомендуемые врачами, также не помогали. И хотя все это не особенно влияло на физическое состояние, каждую ночь Александр Петрович воспринимал как суровое наказание Божие.

Но минувшей ночью в поезде произошло нечто неожиданное. Как только Бирюков лег и сомкнул веки, он словно провалился в темную яму. Сон был настолько крепким, что он проснулся только в семь утра, когда проводница принялась немилосердно колотить в дверь и кричать, что до Москвы осталось десять минут пути. Андрей Иванович, уже умывшийся и гладко выбритый, сидел на своей полке и смотрел в окно.

Когда «Волга» остановилась, Александр Петрович вынул записную книжку и железнодорожный билет, на котором был записан номер домашнего телефона его попутчика, переписал его, а сам билет отдал водителю.

— Выясни, кто проживает по адресу, где установлен этот телефон и собери всю возможную информацию. Дело срочное, — сам не зная почему, добавил он.

— Несколько дней понадобится. Какие источники можно задействовать? — спросил молодой человек.

— Все, — кратко бросил Бирюков.

Он вылез из машины и направился к старинному трехэтажному особняку, на дверях которого висела бронзовая табличка с надписью: «ООО «Фемида»» и изображением древнегреческой богини с весами и завязанными глазами. Охранники, видимо, знали Александра Петровича в лицо, поскольку никак не отреагировали на его приход. Бирюков поднялся по красивой лестнице из дуба на второй этаж и прошел в комнату, где в креслах за круглым столом, покрытым зеленой суконной скатертью, сидели еще четыре человека.

При появлении Александра Петровича присутствующие изобразили на лицах улыбки. Бирюков сел в одно из пустующих кресел и обвел всех приветливым взглядом.

— Сразу же скажу, что съездил очень удачно. Объекты воздействия в Петербурге фактически стягиваются в единый кулак, и с начала года «паутина» сильно окрепла, — заговорил он тихим голосом. — «Паук» считает, что банк данных и количество агентов позволяют начать формирование команд особого воздействия.

— А каково мнение Кардинала? — спросил человек лет пятидесяти с глубоким шрамом на лбу.

— Кстати, почему он не пришел?

— Николай Иванович вчера уехал в командировку. Будет только через неделю, — ответил сидевший напротив здоровяк в свитере и темных очках.

— Жаль. Очень жаль. Он мне как раз сейчас очень нужен, — пробормотал Александр Петрович. — Итак, господа, я лично ознакомился с банком данных. Компромат имеется почти на всю питерскую верхушку, и мы можем приступать к особой обработке. Думаю, что скоро наша партия приобретет немало бессознательных членов, стоящих высоко на социальной лестнице.

— Я прошу прощения, друзья, — заговорил седой мужчина, сидевший рядом с Бирюковым. — Я в Совете человек новый, поэтому мне кое–что непонятно. В нашем министерстве я не сумею вам назвать ни одного из моих коллег, замов министра, на кого бы не имелось компромата. В МВД и ФСБ, я думаю, есть материал и похлеще того, что я передал в наш банк данных. Но коллеги знают об этом и ничуть не беспокоятся. И они абсолютно правы. При существующем режиме это им ничем не грозит. О сотнях миллионов долларов, что лежат за рубежом на счетах уважаемых людей, начиная от замминистра и заканчивая президентом, пишут все газеты. Реакции нет ни от прокуроров, ни от населения. Словом, всем этим компроматом можно подтереться. Вы уж простите меня за вульгаризм.

Человек со шрамом понимающе посмотрел на замминистра и таким же тихим голосом, как у Александра Петровича, объяснил:

— Для этого и созданы команды специального воздействия, дружище. В их задачу входит не увольнение чиновника с работы или доведение его до суда, а подчинение его нам.

— Вульгарный шантаж?

— Ничего общего. Попозже Кардинал разъяснит вам суть специального воздействия, схемы которого разработаны в его лаборатории. Примитивно, это комплекс спецмероприятий, в результате которых у человека появляется сильный страх. Он боится, но при этом не знает, кого или чего именно. Этот страх постоянно подогревается, и человек все время находится в специфическом состоянии, необходимом для работы с ним. Ведь довольно дискомфортно бояться двадцать четыре часа в сутки.

— Вычтите шесть–восемь часов на сон, — ехидно вставил замминистра.

— Во время сна он испытывает особый страх, — сказал Александр Петрович. — Когда возвращается председатель?

— В понедельник. — Человек со шрамом достал сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся. — На Совете он намерен представить на утверждение стратегию действий на ближайшие два года.

— Решение не принимать участие в выборах окончательное? — поинтересовался Александр Петрович.

— Да, — ответил здоровяк. — Кардинал сумел доказать нам всем, что «светиться» на выборах нельзя. Результаты ясны, но все параметры работы противника в ходе выборов мы сумеем снять и без «засветки».

— Кстати, — снова заговорил человек со шрамом, — ко мне поступила информация, что служба Коржа развернула несколько десятков фальшивых избирательных пунктов.

— Коммуняки знают? — спросил замминистра.

— Знают, но виду не подают.

— Ну да! Боятся отстрела. А может, надеются, что это не поможет Беспальчику. Больно уж велик был разрыв.

— На этот случай есть избирком, — веско сказал человек со шрамом. — Как говорил товарищ Сталин, «неважно, как проголосуют, важно, как подсчитают». После выборов председателя ЦИК можно либо шлепнуть, либо послом куда–нибудь отправить. Надолго.

— Но это все лирика. Наша главная задача — определить, как Третья фракция будет действовать в новых условиях. Хотя я не исключаю, что через два года будет одна тактика, а через четыре — другая.

По конфиденциальной информации, поступившей к нам из Рима, Андрей Костин изложил итальянцам подробную схему финансирования предвыборной кампании Бориса Ельцина летом 1996 года. Он также сообщил об участии Татьяны Дьяченко, Бориса Березовского и Анатолия Чубайса в использовании грязных предвыборных денег, которые им поставлял Национальный резервный банк (Лебедев) через Внешэкономбанк (Костин) и целый ряд аффилированных фирм в различных оффшорных зонах. То есть миллионные суммы отмывались через сложную цепочку подставных компаний, обналичивались и направлялись на предвыборную агитацию.

«Версия», № 23, 1999 г.

— Ну, здесь Кардиналу и карты в руки, — сказал Александр Петрович, всем своим видом показывая, что этот вопрос его в данный момент не интересует. — В Питере, как сообщил мне «паук», появилась очень интересная бригада киллеров. Он пытается их отследить с помощью своих людей в органах внутренних дел, но пока безрезультатно.

— Чем же они вызвали его интерес? — недовольно спросил человек со шрамом.

— Они уничтожают преступников. За минувший месяц ими было убито двадцать два бандита.

— Ну, дружище. Не понимаю «паука». Это же обычные разборки, каких сотни.

— Не совсем. Во–первых, убивают непрофессионально. Во–вторых, убивают только всякую мелкую шушеру типа той, что пасется на рынках. Ни одного авторитета они пока не тронули.«Паук» утверждает, что здесь имеет место чисто психологический фактор. Ненависть к преступному миру. Месть. Но не конкретным преступникам, а всему сообществу. И еще одна интересная деталь. На трупах почти всегда обнаруживалась бумажка с изображением собаки.

— И что же здесь интересного? — несколько недоумевающе спросил заместитель министра.

Человек в свитере рассмеялся и пояснил:

— «Паук», поскольку он из команды Кардинала, видимо, не исключает использование ППД, то есть псиоружия примитивного действия. Представьте, голубчик, что нас всех поубивают, на трупы положат бумажки с собачками, а через пару дней вы придете домой, полезете в почтовый ящик и обнаружите там такую же бумажку. Как вы будете себя чувствовать?

— Я буду очень и очень заинтригован, — насмешливо улыбнулся замминистра. — Кстати, а много людей в паутине?

— «Паутина» — это не люди, — терпеливо продолжил ликбез здоровяк. — «Паутина» — это система псисвязей. Люди — только отдельные узлы этих связей и они же объекты воздействия для «паука».

— Мухи, — рассмеялся замминистра.

— Не совсем. Вообще–то, дружище, если вы не собираетесь стать учеником Кардинала и всерьез изучать нашу науку, вам лучше не думать над этими проблемами. В противном случае вы можете прийти к выводу, что у нас крыша поехала. Но наиболее вероятный вариант — крыша поедет у вас. Это было бы прискорбно.

— Постараюсь не свихнуться, — неожиданно серьезно сказал чиновник.

— Итак, господа, — заговорил человек со шрамом, — заседание Совета намечено на девятое мая. О месте и времени председатель оповестит нас дополнительно. Так что не планируйте на праздник торжественных мероприятий.

Александр Петрович вышел из особняка. Машины не было, и он отправился к метро. В отличие от владельцев служебных и личных машин он часто пользовался общественным транспортом. Это было странно, но лучше всего ему думалось не в спокойной обстановке, а во время ходьбы.

Единственным неудобством такой особенности было то, что, передвигаясь по улицам, он не имел возможности записывать свои мысли, в результате чего многие из них оказывались нереализованными.

Александр Петрович неторопливо дошел до Новокузнецкой, спустился в метро и поехал домой, переваривая по пути полученную информацию. Разделяя точку зрения Кардинала о долгосрочное ™ стратегического плана прихода к власти, он не был полностью согласен, что партии следует «светиться», даже выставляя независимого кандидата на предстоящие президентские выборы. «Паутина» еще слишком слаба. Размышляя, поймал себя на том, что все время невольно возвращается в мыслях к своему странному попутчику.

Подсознательно он чувствовал, что этот человек очень нужен им, и в то же время что–то подсказывало ему, что Андрей Иванович никогда не присоединится ни к одной политической силе, поскольку во всех его высказываниях чувствовалось не только презрение к политикам и политике, но и уверенность, что судьбы стран вершат не политики и не финансовые магнаты. Тогда кто? Его высказывание о развитии социально–политических процессов во многом совпадали с теорией Кардинала, с разницей лишь в том, что Кардинал не ориентировался на природные процессы, а оперировал только психическими параметрами личностей и населения. Так или иначе, Бирюков пришел к выводу, что Андрея Ивановича необходимо показать Кардиналу.

 

Партия и Кардинал

Александр Петрович Бирюков был одним из восьми руководителей русского сопротивления. Нелегальная партия, членом Совета которой он являлся, существовала уже около года и не имела аналогов в истории тайных обществ, поскольку люди, формировавшие и направлявшие действия подполья, не были политиками. У истоков создания организации, названной просто Партия, стояли ученые во главе с малоизвестным психологом Николаем Ивановичем Бардиным, о прошлом которого толком никто ничего не знал. Единственное, что было известно, это то, что до 91‑го года он работал в каком–то закрытом НИИ, а после возглавлял частную лабораторию социальных исследований, которая существовала на спонсорские деньги. Спонсорами выступали несколько банков и коммерческих фирм, которым сотрудники лаборатории оказывали, на первый взгляд, незначительные консультационные услуги. В действительности «монахи», как называли их члены Совета, играли большую роль в деятельности своих спонсоров. Они не только влияли на кадровые назначения в банках путем предоставления психологических параметров кандидатов на более или менее значимые должности, но и часто присутствовали на важных переговорах, не принимая в них никакого участия. И такие переговоры, как правило, оканчивались для спонсоров успешно.

Чем занимается Бардин внутри своей лаборатории, не знал никто, однако Александру Петровичу было известно, что пару лет назад ею заинтересовалась ФСБ. Разработка продолжалась несколько месяцев, но ничего существенного не дала. Эксперты пришли к выводу, что имеют дело либо с какой–то непонятной сектой, исповедующей никому не известную религию (помесь индуизма, ислама и христианства), либо с группой шизофреников, занимающихся магией.

Интерес вызывало то, что все эфэсбэшники, участвовавшие в разработке, как–то очень плохо кончили. Офицеры, прослушивавшие разговоры сотрудников лаборатории и не понимавшие ни странных терминов, ни даже сути разговоров, через несколько месяцев стали совсем больными людьми. Почти у всех оказалась разрушена сердечно–сосудистая система, стали отмечаться отклонения в психике. Несколько человек заболели раком. Начальник Управления округа, который лично курировал этот вопрос, попал в автомобильную катастрофу, после которой был отправлен на пенсию с первой группой инвалидности, а его зама, косвенно участвовавшего в разработке, обнаружили в своем кабинете с обширным инсультом.

Но самым интересным было то, что из разговоров «сектантов» следовало, что они прекрасно знают, что их «пасут» и выражают сочувствие оперативникам, влипшим в эту историю. Тот же факт, что их отслеживают органы безопасности, не вызывал у них беспокойства.

Сам Кардинал, как его называли члены Совета, был человеком религиозным, однако не признавал ни одной конфессии, а предпочитал общаться с Богом без посредников. В храмы не ходил, а Русскую православную церковь считал порождением дьявола и слугой Антихриста. «Богу поклоняйся, но попам не верь, особенно чекистам», — говаривал он. В лаборатории было много икон и сотрудникам строго–настрого запрещалось курить в тех комнатах, где они висели.

Когда группа единомышленников (в нее входил и Бирюков) пришла к решению сформировать политическое движение, целью которого был приход к власти и создание в России системы управления, соответствующей обстановке, именно Кардинал доказал всем, что легальные методы борьбы за власть являются бесперспективными, и предложил создать подпольную структуру, использующую методы, разработанные в его лаборатории. Мотивировал он это тем, что режим, пришедший к власти в 1991 году, действовал именно нелегальными псиметодами и установил систему власти, исключающую появление у кормушки легальных конкурентов. Кардинал доказал, что в сложившейся обстановке экономическая и политическая системы управления государством и обществом отошли на второй план и что главную роль в вопросе выживания России как целостного государства и сохранения нации стала играть психическая система управления.

Бардин наглядно показал, что в условиях психо-информационного террора, используемого против населения страны, последнее фактически превращено в биороботов, что его поведение, направляемое методами псивоздействия, исключает смену режима легитимными средствами, и предложил схему, которая стала для подполья основой того, что во времена КПСС называли «партийным строительством». Сущностью этой схемы было то, что партийные ряды состояли из людей, не осознавших, что они являются членами подпольной организации.

Четко структурированная организация начала действовать, опутывая своей невидимой цепочкой все новых и новых людей. Каждый человек, попавший в поле зрение Партии, становился ее бессознательным членом. «Монахи» Кардинала, безошибочно играя на инстинктах, ловко манипулировали чиновниками и банкирами, политиками и представителями толпы.

Первый псиудар был нанесен Бардиным в никуда, но именно он явился тем стволом, на котором начали расти и покрываться листьями ветви. Это была книга под названием «Бездна». Ее под руководством Николая Ивановича написали его ассистенты. По форме это был обычный политический детектив, триллер, отражавший российскую постсоветскую действительность. Но средний человек, прочитавший эту книгу, испытывал целый диапазон чувств. Из бездн его подсознания Кардинал вытаскивал информацию, которая незаметно меняла личность и формировала ее реакцию на события в России. Детективную литературу в качестве псиоружия Бардин выбрал не только потому, что средства массовой информации находились в руках режима, но и по той простой причине, что в его лаборатории были разработаны определенные методы «литературного» воздействия, позволяющие, как он утверждал, записывать на уровне подсознания информацию, которая в дальнейшем определит поведение человека. Методы эти не могли быть использованы радио и телевидением.

Александр Петрович не только прочитал «Бездну», но и добросовестно ее проанализировал, пытаясь распознать дьявольские трюки Кардинала. Тщетно. Детектив как детектив, ничем не отличающийся от других. Разве только чуть более политизирован. Когда он рассказал о своих попытках Бардину, тот, как всегда, добродушно рассмеялся и заметил: «Установите контакт с вашим подсознанием, вашим истинным Я, голубчик, и вы узнаете много интересного. Могу вам сказать одно: тема книги не столь важна, как форма ее изложения. От сути вы сможете уйти, если постараетесь. От формы — никогда».

Книга пролежала на прилавках около месяца, а затем исчезла. «Монахи» установили, что она была изъята неизвестными людьми, скупившими оптом все экземпляры. Интересно было то, что после этого инцидента торговцы наотрез отказывались ее брать.

Молодые ассистенты Бардина были очень огорчены, а Кардинал, наоборот, потирал руки от удовольствия. Скоро стало известно, что в провинциальных городах кто–то распространяет «Бездну», а по Москве она ходит в ксероксном варианте.

— Подпольно изданная книга, передаваемая из рук в руки, оказывает гораздо более мощное воздействие на читателя, чем та, которую он купил с прилавка, — вещал Кардинал перед своими учениками. — Вспомните советские времена! Ведь сыр, извлеченный из–под прилавка, казался всем гораздо вкуснее того, что лежал на витрине, хотя разница если и была, то не оказывала существенного влияния на вкусовые ощущения.

Один из ассистентов Кардинала, «засвеченный» в качестве автора, моментально оказался в центре общения самой разношерстной публики, которая образовала своеобразную цепочку. Один читатель знакомил его с другим, другой с третьим и так далее.

Кардинала они интересовали меньше всего. Его неподдельное восхищение вызывали те, кто стоял за изъятием «Бездны».

— Это очень интересные люди, голубчик. И большие специалисты, — говорил он Бирюкову. — Они сумели понять, что это такое, в отличие от вас.

Александр Петрович смущенно молчал и только изредка покашливал.

В кабинете Бардина стоял компьютер, над которым долго в свое время колдовал приятель Кардинала, доктор физико–математических наук. В сейфе лежали дискетки. Они, по мнению Кардинала, являлись главной ценностью Партии — банком данных. В нем хранились псипараметры всех бессознательных членов подпольной организации, которых Партия использовала в первую очередь для расширения своих рядов.

Постепенно эти ряды разрослись до такой степени, что Бардину пришлось перестраивать структуру. Бессознательные члены были разбиты на группы, контакт с ними начал осуществляться через ассистентов, получивших названия кураторов. У каждого куратора был не только список вверенных ему «кроликов», но и перечень их возможностей. Бессознательные члены Партии, попав в затруднительное положение, немедленно получали помощь от куратора, использовавшего в подобных случаях других подсознательных «кроликов». Люди не знали друг друга, но паутина маклера связывала их крепче цепей.

После того как в цепочку попал ряд высокопоставленных чиновников силовых структур, Бардин в своей лаборатории создал особое подразделение, получившее научное название КОВ (команда особого воздействия).

Бойцы этой команды, прошедшие «особую подготовку» под руководством Кардинала, в краткие сроки сформировали обширный банк данных, содержащий оперативную информацию о преступлениях высших чиновников государства. Бардин и двое самых приближенных ассистентов неделями не вылезали из лаборатории, составляя психоинформационные модели объектов, как называли конкретных людей «монахи», и схемы воздействия.

«Вульгарный шантаж ничего не даст, а только принесет вред, — говорил он членам Совета, когда те пытались торопить его. — можно шантажировать преступника? Тем, что вы передадите информацию о его преступлениях государственным органам. Но в данном случае это не годится. Органы и так располагают этой информацией. Мы ведь от них ее и получили. Преступники знают, что для органов они неприкосновенны хотя бы по той причине, что слишком много знают. Здесь необходимо другое».

Вскоре масса чиновников, сама того не подозревая, крепко сидела «на крючке», их количество росло, как снежный ком, и Кардиналу пришлось реструктурировать лабораторию. Чиновники были разбиты на блоки, которые и получили названия «паутины», а ассистенты Бардина, руководившие кураторами, были названы «пауками». «Пауки» втягивали в свои «паутины» все новых «мух».

Особенно преуспел «паук» Петербурга, который прибрал к рукам среднее звено ГУОП и городской прокуратуры. Информация о преступниках текла в его банк рекой, и в один прекрасный день он проинформировал Совет о необходимости создания в северной столице России команд особого воздействия.

Как действовали команды особого воздействия, членам Совета было неизвестно, но действовали они весьма успешно. Бывали, конечно, и проколы. В результате воздействия покончили с собой два крупных чиновника. Александр Петрович присутствовал при докладе командира одной из команд Кардиналу и был поражен. Бардин, всегда мягкий, добродушный и хладнокровный, рявкал на своего ассистента, как ротный старшина, а нелитературные выражения, вылетавшие из его перекошенного рта, звучали вполне натурально.

Когда же после ухода командира Бирюков попытался его успокоить, доказывая, что в конце концов ничего страшного не произошло, просто погибли два преступника, Кардинал бросил только одну фразу, после которой Александр Петрович почувствовал в груди легкий холодок: «Да черт с ними. Ужасно то, что пропали три месяца исследований. Когда я еще получу псимодели с такими параметрами?» Впервые Бирюков понял, что для Николая Ивановича он не единомышленник или товарищ по борьбе, а псимодель с индивидуальными параметрами, действующая по программе, заложенной природой и скорректированной людьми и обстоятельствами. Но это не оттолкнуло его от Бардина. Напротив, его интерес к этой загадочной личности возрос. Он даже попытался завязать неформальные, дружеские отношения. Что из этого получилось, он сам не понял. Кардинал был неизменно приветлив и доброжелателен, но точно так же, как и со всеми. На приглашения в гости всегда отвечал вежливым отказом, ссылаясь на срочную работу (и это было чистейшей правдой), а попытки затащить его на рыбалку или дачу в выходные дни всегда оканчивались полным провалом.

Члены Совета, наблюдая за «атаками» Бирюкова на Кардинала, только посмеивались. Все они уже прошли через это. Тем не менее Александр Петрович не сдался, и его усилия даже были некоторым образом вознаграждены.

Причиной этому послужил необыкновенно наглый шаг, который Бирюков предпринял после того, как Кардинал отказался прийти на его юбилей. Проводив гостей, Александр Петрович, вместо того чтобы отправиться спать, вызвал машину и отправился на Большую Ордынку. Адрес Бардина Бирюков узнал через своих людей в органах внутренних дел, так как Кардинал никому не давал даже номера своего домашнего телефона.

Когда Бирюков подошел к двери Николая Ивановича, то увидел клочок бумаги, приклеенный к кожаной обивке. На нем крупным ровным почерком Бардина было выведено: «Александр Петрович! Я во дворе гуляю с собакой. Буду в 23.30». Как он узнал о предстоящем визите Бирюкова, осталось тайной.

Точно в указанное время появился хозяин квартиры, ведя на поводке молодую, черную, как сажа, восточноевропейскую овчарку, которая смерила Александра Петровича холодным и полным достоинства взглядом. Глаза ее владельца не скрывали насмешки, но тем не менее с тех пор Александр Петрович стал единственным членом Совета, допущенным в жилище Кардинала.

Все это промелькнуло как импульс в его мозгу, когда, спустя несколько дней после приезда из Петербурга, он поздно вечером вышел из здания Государственной Думы, сел в машину и коротко бросил: «К Николаю Ивановичу». В кейсе Бирюкова лежал листок бумаги, на котором было напечатано: «Рублевский Андреи Иванович. Год рождения 1956. Москвич. Окончил Киевское общевойсковое командное училище в 1977 г. Проходил службу в Прибалтийском военном округе. Окончил Военную академию им. Фрунзе. Последняя должность — командир мотострелкового полка. В сентябре 1991 г. уволен из рядов Вооруженных сил за поддержку ГКЧП. В декабре 1991 г. заключил контракт с сирийской фирмой на работу в г. Хомсе. С декабря 1991 по март 1998 находился в Сирии. Информацией о том, чем Рублевский занимался в Сирии, не располагаем. Вернулся в Москву 2 апреля 1998 г. В настоящее время нигде не работает и ни с кем не встречается».

В принципе ничего интересного в этом крошечном досье не было, за исключением одной–единственной фразы: «Информацией о том, чем Рублевский занимался в Сирии, не располагаем». Бирюков сам не понимал, почему эта фраза вызывала у него какое–то беспокойство.

Кардинал, в широком восточном халате, открыл дверь еще до того, как Александр Петрович нажал кнопку звонка, и гостеприимным жестом пригласил гостя в комнату.

— Вы все время демонстрируете свои сверхъестественные качества, Николай Иванович, — несколько раздраженно бросил Бирюков. — Могли бы и подождать, пока я позвоню.

Бардин добродушно рассмеялся и указал на овчарку, которая стояла позади своего хозяина:

— Это не мои сверхъестественные качества, голубчик. Это естественные качества служебной собаки: определять по запаху знакомого ей человека, как только он появляется в зоне досягаемости для ее обоняния, и подавать сигнал. А вообще–то ваши слова заставляют меня тщательно анализировать свое поведение. Меньше всего мне хочется отличаться от людей. Пусть даже и в лучшую сторону.

— Виноват, — смущенно сказал Александр Петрович и прошел в комнату, где на столике уже стоял поднос с дымящимся кофейником, двумя чашками и сахарницей. Николай Иванович не любил суррогат и не пил растворимый кофе или чай в пакетиках.

— Итак, голубчик, — приветливо сказал он, разливая крепкий кофе по чашкам, — как мне известно, вы очень успешно посетили Питер. Так что же «паук»?

Бирюков вкратце описал ситуацию в питерской паутине. Кардинал слушал, не задавая вопросов, но глаза его все равно смеялись. Впрочем, Александр Петрович уже привык к этой не совсем приятной манере и знал, что, несмотря на насмешливый взгляд, Бардин слушает внимательно.

— Подумаем, голубчик, — сказал он, когда Бирюков закончил. — Я думаю, нет смысла посылать КОВ из Москвы. Целесообразнее, чтобы «паук» прислал несколько человек для обучения. За три–шесть месяцев мы подготовим их к работе и сформируем команду. Кстати, копии медицинских карт новых членов Партии у «паука»имеются?

— Не все, но, думаю, в ближайшее время мы это уладим. Поликлиники охвачены практически все.

Наступила недолгая пауза, которую прервал Кардинал:

— Мне кажется, дорогуша, что вы еще что–то хотите мне сообщить.

— Да-а, — помялся Александр Петрович, — только не знаю, заслуживает ли это вашего внимания.

— Посмотрим, — ободряюще кивнул Николай Иванович. Бирюков быстро рассказал ему о встрече в поезде и положил на стол досье. Бардин внимательно изучил бумагу и посмотрел на собеседника. Взгляд его стал серьезным.

— Пожалуйста, голубчик, перескажите мне все еще раз, только побольше деталей.

Ободренный сменой выражения лица Кардинала, Александр Петрович повторил свой рассказ, стараясь не упустить ни одну мелочь.

— А вы не запомнили, как он жестикулировал?

— Ну, как. По–разному…

— А сны вы видели в эту ночь?

— Нет. Отключился на полную катушку.

— А сейчас как? Бессонница пропала?

— Полностью. Сплю как сурок.

— Интере–есно, — задумчиво протянул Бардин.

— Николай Иванович, — заговорил Бирюков, — я давно хотел вас попросить объяснить мне в примитивной форме прикладную сторону вашей научной работы. Ведь в отличие от нас вас не интересует ничего, кроме вашей науки. Вы так же далеки от политики, как декабристы от народа. Почему вы примкнули именно к нам?

Все так же серьезно Бардин ответил:

— Я не примкнул к вам, уважаемый. Скорее, вы примкнули ко мне. А если быть точнее, то я создал вас. Вашу Партию. И как вы справедливо заметили, я преследовал не политические цели, а научные.

— Да, я понимаю, что мы для вас подопытные кролики, — неприязненно сказал Бирюков. — Вы не просто не с нами. Вы над нами.

Кардинал весело рассмеялся:

— Я вижу, сегодня у нас вечер откровений. Хорошо, я разъясню вам кое–какие аспекты нашей совместной работы, но сначала, голубчик, вы должны, как говорят связисты, настроиться на нужную волну. А это значит (он стал загибать пальцы) поверить мне, что я рассматриваю вас всех не как подопытных кроликов, а как союзников (подопытными кроликами вы являетесь в своих поликлиниках). Что мы с вами делаем одно дело, но каждый в своей области, и что цели у нас разные, но интересы совпадают. Настроились?

— Ну, допустим, — спокойно сказал Бирюков, обезоруженный, как всегда, доброжелательностью доктора наук.

— Итак. Я, помнится, на одном из заседаний Совета дал детальный анализ правящего ныне в России режима. И показал, что главным его оружием является манипулирование психологическими факторами, с помощью которого толпа то погружается в апатию, то возбуждается до состояния готовности к революционным свершениям. Сейчас специалисты правящего режима прочно погрузили население этой страны в состояние апатии. И вы все, в том числе и лично вы, со мной согласились и пришли к выводу, что традиционными политическими методами этот режим не свалить. Так?

— Так.

— Теперь, голубчик, я открою вам маленький медицинский секрет, хотя разглашение диагноза пациента является нарушением врачебной этики. Я работаю с пациентом психически ненормальным, и вы работаете с ним же. Только я работаю как врач, а вы как политик.

— Что же это за пациент?

— Этот пациент — русский народ, который на девяносто пять процентов поражен психическим заболеванием.

— И когда он заболел? С наступлением демократии?

— Нет. Точную дату я вам назвать не могу, но, исходя из того, что это генетически обусловленное заболевание, могу предположить, что русские заболели в период Киевской Руси, следствием чего явился ее распад на удельные княжества. Теперь, голубчик, внимательно, очень внимательно прослушайте все характерные псипараметры этого заболевания. Вы много слышали и читали о так называемой загадочной русской душе. Загадкой она всегда являлась для писателей–классиков и читателей–обывателей. Но не для специалистов. Выслушайте внимательно и вдумчиво то, что я вам расскажу, и вы увидите, что никакой загадочности здесь нет. Все просто до примитивности.

Я назову вам параметры русской психологии, употребляя общепринятые бытовые термины, а потом расскажу, в чем состоит эта самая загадка.

И тогда–то именно на участке 1‑го Сибирского корпуса был выдвинут женский батальон с задачей выбить немцев из занятых ими наших передовых окопов у Новоспасского леса. Окопов, в которые неприятельские войска ворвались на плечах убегавших солдат, когда–то славных сибирских стрелков. Женский батальон блестяще справился с задачей, потеряв около 50 доброволиц из 192. Как же русский солдат отблагодарил русскую женщину за оказанную ему помощь? По материалам СОАиФ, сообщенным на втором совещании общественных деятелей в октябре 1917 г., многие из раненых женщин, оставшихся на поле сражения в ту ночь, были изнасилованы… Некоторых из них постигла еще худшая участь…

«Мир новостей», № 9, 1997 г.

— Итак, первый параметр — патологическая жестокость. Вся русская история есть чередование кровавых событий. Человеческая жизнь — самое дешевое, что имелось на Руси. И иностранцы, приезжавшие в Московию из средневековой Европы, где особого гуманизма в тот период не наблюдалось, и те приходили в ужас от московских нравов.

Второй параметр — патологическая жадность. Вся история государства Российского — история грабежа. Чиновничьего, разбойничьего, купеческого. Учебниками для изучения этого параметра могут служить произведения Островского и Щедрина. Именно эти два параметра позволили, вопреки логике, большевикам взять власть и удержать ее. «Грабь награбленное!» Гениально. Невозможно было придумать лозунг, более милый русскому сердцу.

Третий параметр — патологическая леность. Не путайте с вульгарной ленью, голубчик. Под леностью я подразумеваю апатичность поведения в промежутке между массовыми всплесками жадности и жестокости. Эти три параметра — главные составляющие русского характера.

А теперь перейдем к загадке русской души. Загадка проста. Эти параметры являются латентными. То есть подавленными, загнанными жесткими методами в глубины подсознания. Время от времени находятся личности типа Стеньки Разина или Ленина, которые находят способ высвободить их и направить в нужное русло. Тогда наступает социальный катаклизм, после чего должна появиться личность типа Сталина, которая сможет загнать их обратно в подсознание. Затем наступает период лености, апатии. И так до следующего всплеска или прихода соответствующей личности. Латентность! Запомните, голубчик!

Русский человек — или святой, или свинья. Он легко поддается соблазнам и не выдерживает соблазна легкой наживы, он не прошел настоящей школы чести, не имеет гражданского закала.

И. Бердяев, русский философ

— Вы русофоб, Николай Иванович? — тихим голосом спросил Бирюков.

Кардинал досадливо поморщился.

— Вам не удалось настроиться на волну, Александр Петрович. Русофоб! Это уже из области идеологии, а я далек от нее так же, как от политики. Вот вам яркий пример еще одного параметра русской души. Бегство от реальности. Вы психологически не приемлете реальность. Человек, который назовет вещи своими именами, который покажет вам реальность, будет в вашем восприятии русофобом. А человек, который нарисует иллюзию величия русской души, будет вами воспринят как патриот. Хотя первый так же далек от русофобии, как второй от патриотизма. Так вот, я продолжаю. Загадочность русской души русские классики и иностранцы, если вы внимательно ознакомитесь с этим вопросом, видели в непредсказуемости поведения русских. А она называется немотивированностью поведения. В действительности никакой немотивированности в природе нет. Просто параметры, находящиеся в латентном состоянии, время от времени выходят из этого состояния и создают видимость немотивированности, непредсказуемости.

— Да, я не могу не согласиться с тем, что вы сказали. Эти, как вы их называете, параметры, действительно, присутствуют в нашей национальной психологии. Но почему это так? Почему русский народ стал таким? Да потому, что русский народ столетиями жил в ужасном свинстве.

Александр Петрович глотнул остывшего кофе. Он был возбужден, в то время как его оппонент оставался насмешливо–спокойным.

— Путаете причину и следствие, уважаемый Александр Петрович. Не стал таким из–за того, что жил в свинстве, но жил в свинстве из–за того, что стал таким. И это подсознательно понимают народы, граничащие с Россией. Поляки, венгры, даже болгары. Обратите внимание на отношение к русским в Восточной Европе. В коммунистическом маразме, несколько десятков лет терзавшем их страны, они винят не коммунистов. Они винят русских и рвутся в НАТО. И они правы. Когда живешь в одной квартире с шизофреником, от которого в любой момент можно ожидать какой–нибудь бяки, нужно иметь под рукой дубину. И заметьте еще один нюанс, голубчик. Преступность после падения соцсистемы повысилась во всех странах. Но в такой дикой, массовой и неконтролируемой форме, да еще на уровне высшего эшелона государственной власти — только у нас. Но тем не менее я жалею этот народ, хоть вы и называете меня русофобом. Я жалею его, как врач должен жалеть больного. Вы же, политики, относитесь к нему, как к быдлу, без которого, к сожалению, нельзя обойтись на выборах.

Но это все лирика. Перейдем к делу. Вы как член Совета ознакомились с материалами, свидетельствующими о том, что в 1991 году к власти в России пришла подпольная фракция КПСС, которая использовала научные достижения американских специалистов в области психологической войны и опиралась на американские спецслужбы. Вы также вкратце ознакомились с методами Гарвардского проекта, который сумела реализовать эта фракция. Но ни вы, ни американцы даже не подумали просчитать последствия этой акции. Американцы — это динозавры. Когда динозавра бьют дубинкой по хвосту, требуется какое–то время, чтобы этот сигнал дошел от хвоста до мозга. Они только–только начинают понимать, какие проблемы появятся у них в будущем. Европа это уже поняла и сейчас лихорадочно ищет выход из создавшегося положения. Мы же, я имею в виду мою лабораторию, просчитали все и спрогнозировали почти все. Нынешний режим создал то, что необходимо для его существования, — психологическую систему управления страной. Население, за небольшим исключением, погружено в апатию. Причем и без сталинских методов.

Обратите внимание на лозунги отдельных очагов сопротивления, если можно их так назвать. «Выплатите зарплату!» Все. Эти бедолаги не понимают и не в состоянии понять, что зарплата не будет стабильно выплачиваться до тех пор, пока не сменится экономическая система управления страной. А эта система не сменится до тех пор, пока не сменится существующий режим. Просто до примитивизма. Но, увы! Понять этого мой пациент не в состоянии.

Пойдем дальше. Тайная фракция использовала третий параметр, леность ума, для погружения моего пациента в спячку. Далее она сформировала социальную группу, назовем ее условно коррумпированное чиновничество, которое стало элементом психологической системы управления.

— Преступников. Называйте уж и здесь вещи своими именами, — перебил профессора Александр Петрович.

— Голубчик, — ласковым голосом произнес Кардинал, — это для вас они преступники, а для меня они больные, пострадавшие, если хотите.

— Это как же? — таким же елейным голосом спросил Бирюков.

— Да очень просто, дружок мой. Если я, подобно эсэсовскому доктору Менгеле, в научных или в других целях заражу вас холерой, будете ли вы считать себя пострадавшим?

— Разумеется.

— А если я искусственно создам обстановку, в которой вы сойдете с ума? Вы будете считать себя пострадавшим?

— Пожалуй, — Александр Петрович не мог понять, куда клонит Бардин.

— Так вот, тайная фракция очень умело создала обстановку, в которой латентный подпараметр, именуемый в народе жадностью, перестал быть латентным и поразил психику огромного количества чиновников. Им в настоящее время нужен не столько прокурор, сколько психиатр. Создав для участников экономической системы управления возможности безнаказанно грабить бюджет и вытягивать из населения взятки, режим привязал их к себе накрепко. И они уже не могут контролировать себя. Вы же знаете, что в банках данных правоохранительных органов есть материал на всю управленческую верхушку, включая нынешнего президента и его ближайших родственников. И наконец, третий параметр — жестокость. Вы ведь понимаете, что на то, чтобы задавить российский криминал, я имею ввиду тех, кого называют братвой, нужен месяц. Максимум, два. Но режим опекает их, как мать свое дитя. Система безнаказанности бандитов, созданная режимом, вывела жестокость из состояния латентности. И эти самые бандиты в случае необходимости со всей жестокостью встанут на защиту этого режима. Их руками можно физически устранять неугодных, и вы сами знаете, как это делается. С их помощью можно многим заткнуть рот. Вы ведь знаете, что криминальные коммерческие и финансовые структуры могут, если понадобится, выставить в поддержку режима несколько сот тысяч вооруженных бойцов.

Бардин помолчал, потом плеснул в чашку остывшего кофе, сделал несколько глотков и продолжил:

— Настоящее политическое сопротивление, а оно очень малочисленное, загнано в рамки официальной политики и циркулирует в нем, как пар в паровом котле. Оно теряется среди оппозиции, созданной режимом. К кому на выборах присоединяться противнику нынешнего режима, голубчик? Разумеется, к оппозиции. К нынешним коммунистам или жариновцам, которых перед захватом власти предусмотрительно создала тайная фракция. А это значит, что кто бы ни получил лавры в этом спектакле, выиграет режиссер. Таким образом, нынешний режим можно сокрушить только банальным вооруженным путем, но это пахнет большой кровью. Поэтому необходимо задействовать псиметоды, причем действовать нужно по принципу цаныши.

— Это еще что такое?

— Это тактика китайцев. Постепенное поедание чего–либо, подобно тому, как шелковичный червь поедает листья. Плавно и незаметно.

— Но на это уйдут десятилетия, — грустно сказал Александр Петрович.

— А куда вы торопитесь? — насмешливо спросил Бардин. — Может быть, у вас в Думе буфет плохой?

— Это уже цинизм, голубчик, — в свою очередь констатировал Бирюков, очень довольный тем, что оппонент раскрылся и позволил нанести удар. — И теперь я имею право сделать вывод, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете.

Кардинал посмотрел на собеседника с нескрываемым интересом:

— Похоже, вы не теряете зря времени, уважаемый. Вы действительно кое–чему научились. Ну да ладно, не буду развращать вас комплиментами.

— Опоздали, друг мой. Я развратился, еще когда был курсантом–первокурсником.

— А вот это уже действительно цинизм, голубчик! — Профессор дал понять, что разговор на серьезные темы окончен. И тем не менее он все же добавил: — Знаете что, познакомьте меня с этим самым Рублевским.

 

«Бездна»

Веселов нажал кнопку селектора.

— Слушаю, Владимир Иванович, — раздался голос секретарши.

— Кофе, — коротко бросил замминистра, — и не соединяй меня ни с кем.

Задумчиво прихлебывая напиток, Веселов перебирал в памяти события последних месяцев. Это началось как–то внезапно со звонков по мобильному телефону, который он постоянно носил с собой. Звонивший на «алло» замминистра не отвечал, но звонил аккуратно, причем в одно и то же время. Затем Владимир Иванович почувствовал (не заметил, а именно почувствовал), что за ним наблюдают. Сначала он подумал, что находится в разработке одной из спецслужб или прокуратуры в связи с каким–нибудь «злоупотреблением служебным положением», как теперь называлось вульгарное взяточничество. Это не особенно испугало его, поскольку все суммы, получаемые им в виде «комиссий» за оказанные различным банкам и структурам услуги в области подпитки из государственного бюджета, он честно делил с курировавшими его работниками прокуратуры и ФСБ. Другими словами, если «посторонние» схватили где–то след, то «свои» прикроют. Кроме того, «свои» заранее предупреждали Владимира Ивановича о всех деликатных моментах. Если же его «на крючок» подцепила одна из преступных группировок, то и это было нестрашно. Во–первых, силовики не дадут пропасть курочке, несущей золотые яички, а во–вторых, с руководителями наиболее мощных московских группировок давно были установлены вполне дружеские и деловые отношения. Да и подцепить было невозможно. Вся его недвижимость числилась за родственниками, деньги лежали в западных банках на счетах проверенных людей. Но сам факт, что за ним кто–то следит, вызывал раздражение и легкую тревогу.

Однажды, когда он обедал в ресторане с деловым партнером, какой–то молодой человек встал недалеко от их столика, а раскрашенная девица, выскочившая невесть откуда, как чертик из табакерки, начала его фотографировать. Наверняка в кадре оказался и Владимир Иванович. На собеседника Веселова это не произвело особого впечатления, а Владимиру Ивановичу стало неуютно, как если бы его засняли голым в бане.

В один прекрасный день в министерство на имя Веселова пришел пакет. Распечатав его, замминистра обнаружил книжку под названием «Бездна» какого–то неизвестного автора. Обложка не оставляла сомнений, что перед ним вульгарный детектив с обязательной эротической приправой. Такие на всех лотках в метро лежали в огромном количестве.

Веселов бездумно бросил книжку в ящик стола и случайно вспомнил о ней, собирая бумаги для служебной командировки в США. Он сунул книгу в портфель, чтобы убить время в полете, и после завтрака в самолете, когда все газеты, розданные стюардессой, были просмотрены, Веселов раскрыл детектив и углубился в чтение. Он надеялся, что через десять–пятнадцать минут этот экземпляр бульварной литературы погрузит его в спокойный глубокий сон. Но сна не получилось. Через полчаса Владимир Иванович читал уже с таким напряжением, с каким не изучал даже важные правительственные документы, имевшие непосредственное отношение к его бизнесу. В книге описывался криминальный чиновничий мир, причем в одном из высокопоставленных героев детектива он узнал себя, хотя имя и фамилия были изменены. Самым страшным было даже не то, что здесь детально описывались незаконные финансовые операции пятилетней давности, которые он провернул, еще будучи начальником отдела, а то, что говорилось и о тех, что в настоящий момент были в стадии реализации. В сообщниках героя, прототипом которого он был, без труда узнавались все участники афер, включая прикрытие в ФСБ и прокуратуре. В других персонажах он узнавал своих коллег. Вот два замминистра, а вот министр и два вице–премьера, чьи поручения он выполнял бесплатно, но с долей негодования, поскольку мысленно подсчитал, сколько они на этом сорвут.

В Нью–Йорк Веселое прибыл в полном смятении, и его коллеги не могли понять, что случилось с всегда энергичным и самоуверенным главой делегации. Переговоры он вел вяло и категорически отказался встречаться в неофициальной обстановке с представителями американских деловых кругов. Было очевидно, что его мысли находятся где–то далеко, он невпопад отвечал на простейшие вопросы американцев и, чего никогда с ним не случалось, даже уступил ведение переговоров своему коллеге, который был ниже его по должности.

Вечером, вместо того чтобы идти на банкет, который американские банки всегда устраивали для российских чиновников, памятуя о тех временах, когда российский чиновник был бедным человеком, и между собой называя это мероприятие «Halyava for Russians» (халява для русских), Владимир Иванович заперся в своем номере и продолжил чтение «Бездны». Дочитав первую часть, он узнал очень много интересного о деятельности руководителей государства и даже о работе своих подчиненных. Кроме того, он упрочил свои знания в области криминального мира и схем перекачки «грязных» денег за рубеж.

Дискомфорт рос, а когда Веселое перешел ко второй части романа, его охватил страх. Вторая часть описывала смену режима в России, приход к власти жесткого правителя и установление диктаторской формы правления. Все главные герои «Бездны» оказались в тюремных камерах, и он, Веселое Владимир Иванович, уже сидел на допросе у следователя, скрывать от которого что–либо было бессмысленно, поскольку всю информацию тот уже и так имел.

А тут еще проклятый телефон звонил исправно, и кто–то тяжело дышал в трубку. Словом, в Москву замминистра вернулся в ужасном состоянии, выражавшемся в смеси злобы и страха.

Все это он вспоминал, пытаясь не упускать никаких деталей. И чем больше деталей он вспоминал, тем сильнее чувствовал, что находится «на крючке». Самые безобидные эпизоды выглядели проявлениями «разработки» неизвестных. Докурив сигарету и допив кофе, Владимир Иванович снял трубку «вертушки» и набрал номер своего надежного партнера, замминистра внутренних дел Анатолия Романовича Покасова.

— Слушаю, — раздался сочный баритон генерала.

— Здорово, дружище, — приветливо сказал Веселов.

— О, какие люди! Как съездил?

— Нормально. Все нормально.

— Как же, как же. Наслышан. Что новенького?

— Повидаться нужно, Романыч.

— Что–нибудь срочное? — Голос генерала стал серьезным.

— Да, и я хотел бы, чтобы Виктор Васильевич присутствовал.

— Даже так… Что–нибудь серьезное?

— По–моему, да.

— Так, дай подумать. В двадцать два ноль–ноль в сауне. Идет?

— Нет. Через час у меня.

— Да что случилось?

— Увидишь.

— Ты меня вконец заинтриговал. Ладно. Сейчас созвонюсь с Василичем. Через час жди.

У нас масса информации о коррумпированности чиновников, и она далеко не вся предается огласке за пределами служебного кабинета. По неофициальным данным, общее число неприкасаемых в России порядка 4 миллионов человек.

Генерал Гуров, начальник Главного управления по борьбе с оргпреступностью. «Новая газета», № 48, 1998 г.

Веселов положил трубку и задумался. Виктор Васильевич Хохлов, начальник Управления по борьбе с оргпреступностью ФСБ, в свое время пролоббировал несколько распоряжений правительства, где требовалась виза Веселова. «Наваром» он с Владимиром Ивановичем, разумеется, не поделился, но дал понять, что отныне между ними установлены дружеские отношения и последний вправе всегда рассчитывать на его помощь. Стороной Веселов узнал, что вскоре после выхода распоряжения правительства о выделении из бюджета крупной суммы на закупку оборудования для ФСБ (а сумма значительно превышала общую стоимость упомянутого оборудования), Хохлов купил сыну четырехкомнатную квартиру стоимостью в триста тысяч долларов и построил дачу за полмиллиона все тех же «зеленых». Впоследствии, встречаясь с Хохловым в неофициальной обстановке (для этого ему пришлось вступить в охотничье общество, хотя таскаться с ружьем по лесу он терпеть не мог), Владимир Иванович из намеков понял, что генерал ФСБ прекрасно осведомлен о доходах его, Веселова, и коллег по министерству. После этого разговора Веселов даже почувствовал некоторое облегчение и действовал уже гораздо смелее, чем раньше. Его счета за рубежом росли в геометрической прогрессии, но по мере их возрастания (он это чувствовал) росло и страстное желание их увеличивать.

«Друзья» появились, как и было условлено, ровно через час. Веселов нажал кнопку селектора и приказал секретарше:

— Три кофе, и ни с кем не соединяй.

После обмена приветствиями и любезностями чиновники расселись за столом. Силовики вопросительно смотрели на Веселова. Ни слова не говоря, Владимир Иванович выложил на стол «Бездну». Первым прореагировал эмвэдэшник:

— Это что? Ты нас для этого и зазвал? Ты знаешь, что я важнейшее совещание отменил?

Лицо второго визитера, большого чина ФСБ, было абсолютно бесстрастным:

— Напрасно ты думаешь. Толя, что это пустяки. Как я вижу, твое ведомство в это еще не вникло.

— Да брось ты, Витя. Эта херня у нас по министерству уже месяц ходит. Молодежь зачитывается. Ну и что?

— А ты сам–то читал?

— У меня времени нет херней заниматься.

— А ты почитай, почитай, — ласково посоветовал Хохлов. — Много интересного найдешь. Мы этим по команде со Старой площади уже два месяца занимаемся. Может, среди персонажей и узнаешь кого.

Веселое рассмеялся. Он–то знал, что Анатолий Романович обязательно опознает, по крайней мере, хотя бы одного из персонажей.

— Всю книгу не обязательно. Я вот тут зачитаю кое–какие отрывки, — сказал он, раскрывая текст на заложенном закладкой месте.

Прослушав отрывки, Покасов задумчиво пожевал губами. Теперь ему стали понятны улыбки некоторых сослуживцев, настоятельно рекомендовавших ему почитать детектив перед сном. Наконец, повернув голову в сторону Хохлова, он спросил:

— Два месяца занимаетесь и что выявили? Автора хоть установили?

Генерал ФСБ заговорил тихим деловитым голосом:

— Автора установили. Это якобы Иванов Андрей Николаевич. Вокруг него уже образовался круг почитателей таланта и граждан, поддерживающих государственную модель, отраженную в книге. Мы сунули туда своего человека, но никакой ценной информации он добыть пока не может, потому как ясно, что автор липовый. Компьютер показал, что писали несколько человек. Издатели — наши люди. Я говорил с главным. Он тоже считает, что автор липовый. Людей, которые принесли рукопись, мы проверили. Ничего особенного не обнаружили. Мелкие бизнесмены. Якобы друзья автора. Надеются сорвать пару тысяч баксов на издании. Дальше этого их интересы не простираются. Но что интересно, книга находилась в продаже всего месяц. Потом мы через криминал дали команду торговцам ее не брать. И тем не менее она распространяется, хотя издательство ее больше не печатает. Более того, эта «Бездна» ходит по рукам в ксероксном варианте. Наши специалисты провели исследование среди читателей. Восемьдесят пять процентов полностью поддерживают идею и все мероприятия, описанные в этой книге. Так что народ нас шибко не любит. — Виктор Васильевич отхлебнул кофе, закурил сигарету и продолжил: — На первый взгляд все выглядит как элементарный шантаж, но это не совсем так. Никого из персонажей пока никто не шантажировал. Мы за этим следим внимательно. Кстати, ты, Владимир Иванович, не один ее в подарок получил. Так что, если только попробует кто–то шантажировать, немедленно сообщи. Нас эти люди очень интересуют.

— Почему не взять за жабры лжеавтора и не выяснить истинного? — спросил Покасов.

— Каким образом?

— Да любым. Подбросить в портфель наркоту и взять с полипным. А там уже потихоньку на допросах перейти к интересующему вопросу.

Заместитель министра внутренних дел был настроен агрессивно. Но его коллега только насмешливо улыбнулся и сказал:

— В нашей конторе вы, генерал, максимум до капитана дослужились бы. Перед пенсией кинули бы майора. Не знаю, что они придумали, но, зная ваших «интеллектуалов» в погонах, наверняка предусмотрели это и сейчас только и ждут такого развития событий, чтобы дальше действовать в соответствии с ранее намеченным планом. А если за ними стоят мощные люди?

— Например? — спросил Веселое, которому было трудно представить, что существует кто–то еще более мощный, чем он.

— Например, кто–то из достойных людей, не упомянутых в данном экземпляре «современной русской классики». Финансовые олигархи. А далее, шумиха в прессе, реклама этой книжонки, открытый шантаж в средствах массовой информации, передача перед экраном телевизора подтверждающего материала генеральному прокурору и так далее. Мало ли способов проведения так называемых активных мероприятий. Со всеми вытекающими последствиями для несчастных персонажей. Ведь при написании использовались оперативные материалы. Где гарантия, что копии уже не лежат в условном месте и не ждут своего часа? И все это для того, чтобы отбить на допросе внутренности какого–то лабуха, который, числясь автором, быть может, и не читал «собственного»произведения?

Веселое поежился, на секунду представив, что сценарий, описанный Хохловым, имеет место в реальности. И тоже внес предложение:

— Но тогда его можно купить. Генерал ФСБ поморщился:

— Я же говорю, лжеавтор может не знать ничего и никого. Ну, купили, дальше что ты с ним делать будешь? Он за деньги признается, причем расскажет абсолютную правду о том, что рукопись ему принес какой–то дядя, которого он не знает и больше никогда не видел. Предложил прославиться и срубить немного денег. Дальше что будем делать? Составим фоторобот дяди и будем его искать? Кроме того, учтите, что это может быть не политическое мероприятие, а научный опыт. Ведь книга–то — типичная псиатака. Я бы не удивился, если бы узнал, что здесь действует какой–нибудь наш или гэрэушный НИИ. В целях разработки новых методов вербовки. Денег у разведок нет, так псиметоды развивать надо. Долбанули нам по нервной системе и теперь изучают нашу реакцию, поведение, состояние здоровья, наконец. Словом, вариантов много.

— Так что же делать? — растерянно спросили в один голос Веселов и Покасов.

— А ничего. Наблюдать, копить информацию. И главное, не суетиться под клиентом.

Генерал ФСБ, успокаивая мандражирующих друзей, не сказал им того, что его заботило больше всего. По данным Службы внешней разведки, в последнее время за рубеж пошла потоком информация о криминальной обстановке в России, причем информация оперативная, отражающая реальное положение вещей. Фактически спецслужбы США и ряда европейских стран получили подлинную картину криминализации России — смычку высшего эшелона управления с криминалитетом, смычку криминалитета российского с криминалитетом других стран и проникновение русского криминалитета в политические сферы стран Запада, что уже всерьез угрожало национальной безопасности ряда европейских государств. Информация передавалась настолько профессионально, что источники установить не удавалось. Реакция правительств западных стран на доклады спецслужб была неизвестна. Но беспокоило больше всего то, что весь этот информационный вал мог обрушиться в западную прессу. А ей в отличие от российской заткнуть глотку невозможно.

Генерал с тоской вспоминал времена «железного занавеса», когда агентура западных спецслужб для передачи информации использовала электронные средства и рано или поздно на этом сыпалась. Сейчас, чтобы переправить государственные секреты, достаточно купить турпутевку. А через два года президентские выборы. На это уже брошены все государственные, банковские и силовые структуры. Как поведут себя неизвестные (а то, что источник утечки информации об истинном положении в России имеет организованный характер, генералу было ясно), располагающие «информационными бомбами», в период избирательной кампании, спрогнозировать трудно, но ясно одно: в случае шумихи президент, который скорее умрет, чем откажется баллотироваться на третий срок, в политических целях выбросит толпе на копья не то что соратников, мать родную.

Хохлов, один из самых опытных специалистов в области сыска, не мог осознать, что и он, и его партнеры уже угодили в «паутину» и что теперь они неосознанные члены подпольной организации, именуемой Партией. Он не мог предположить, что провокации человека, которого называют Кардиналом, не имеют ничего общего с привычными кагэбистскими «активными мероприятиями», и поэтому терпеливо ждал, когда «шантажисты» свяжутся с ним и с другими персонажами «Бездны» и потребуют либо денег, либо услуг. Вот тогда их можно будет брать голыми руками с применением столь любимых МВД «неконституционных» методов.

А в это время в лаборатории Бардина группа из четырех человек внимательно просматривала видеокассеты, на которых был запечатлен замминистра Веселов Владимир Иванович. Иногда пленку крутили в замедленном темпе, и тогда каждый из наблюдающих делал пометки в блокноте.

— Да, — с довольным видом сказал молодой человек двухметрового роста и приятной наружности, — дисбаланс на лице налицо. Клиент получил нужную дозу на подсознательном уровне. Через пару–тройку недель он будет подозревать всех и вся. Даже собственную жену. Насколько изменилась внешность?

— На шесть единиц, — с таким же довольным видом ответил другой молодой человек, черноволосый, с большими карими глазами, которые смотрели на окружающих с неприкрытой грустью. — Рекордсмен. Шесть единиц за месяц.

Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел Бардин в сопровождении депутата Государственной Думы Александра Петровича Бирюкова. Все ассистенты Кардинала встали и склонили головы.

— Ну что, Олег? — спросил Николай Иванович у «двухметрового», как его мысленно окрестил Бирюков. — Как продвигается партийное строительство?

— Успешно, — лаконично сказал тот, которого звали Олегом, с некоторым беспокойством посмотрев на незнакомого ему Бирюкова.

— Это свой, — успокаивающе улыбнулся Бардин. — Познакомьтесь. Это наш новый внештатный сотрудник, Александр Петрович Бирюков. Специальных знаний не имеет и будет заниматься только прикладной частью нашей деятельности. Поэтому необходимо разъяснить ему кое–какие аспекты научной работы. Воинов и ты, Яков, — он посмотрел на человека с грустными глазами, — займитесь им.

С этими словами Николай Иванович удалился, не забыв одарить всех присутствующих ласковой улыбкой. Бирюков сел в кресло и вопросительно посмотрел на Воинова.

 

Странные люди

Бардин, выйдя из своей лаборатории, сел в машину и, взглянув на бумажку, на которой рукой Александра Петровича был написан какой–то адрес, включил зажигание. Люди, хорошо знавшие Николая Ивановича, были бы крайне удивлены состоянием, в котором находился великий Кардинал. Он явно нервничал, что было совершенно несвойственно его натуре. Взгляд, обычно насмешливый, был задумчив и несколько напряжен.

Через несколько минут машина выехала на Большую Ордынку и свернула во дворик возле реставрационных мастерских имени Грабаря, именовавшихся до революции Марфа–Мариинской обителью. Припарковав машину возле крайнего подъезда, Бардин вышел наружу и начал прогуливаться взад и вперед, время от времени посматривая на часы.

— Николай Иванович? — послышался сзади несколько насмешливый голос.

Кардинал резко обернулся. Перед ним стоял человек лет сорока, среднего роста с ничем не примечательной наружностью. Он настолько не отличался от «представителей толпы», что Бардин сразу же почувствовал зависть. Он знал, насколько трудно не отличаться от всех, занимаясь тем, чем занимался он и чем, по–видимому, занимается тот, к кому он сегодня пришел. Пришел сам. Пришел, а не пригласил к себе в лабораторию.

— Я Рублевский, — представился незнакомец. — Александр Петрович дозвонился до меня неделю назад, но, честное слово, я был настолько занят, что не мог встретиться с вами раньше. Пойдемте.

С чувством некоторой напряженности Бардин переступил порог жилища того, кто интересовал его больше всего на свете. Но, как он и ожидал, ничего любопытного в однокомнатной квартире не было. Обстановка была очень скромной, хотя и современной. Во всем чувствовался холостяк с крепко сложившимися привычками и образом жизни.

— Присаживайтесь, Николай Иванович. Сейчас я сварю кофе. Вы ведь не пьете растворимый.

— Это вам Александр Петрович сказал? — спросил Бардин, мысленно пожалев всех тех, кто общался с Рублевским. Впервые Николай Иванович встретился с человеком, для которого он был существом низшего порядка.

— Нет, — засмеялся тот, — просто такие люди, как вы, не любят суррогатов. Чай так чай. Кофе так кофе. Женщина так женщина. Я ведь такой же любитель натурального, как и вы. И такой же холостяк.

— Откуда вы знаете, что я холостяк? — Кардинал окончательно свыкся с мыслью, что перед ним некто, стоящий выше его на иерархической лестнице науки, и теперь просто поставил себе целью узнать как можно больше.

— Вам на роду написано, Николай Иванович. Впрочем, холостяк вы недавний. Разошлись?

— Моя жена погибла, — спокойно, без намека на эмоции сказал Бардин, отметив, что, как он и предполагал, беседа начнется с того, что его новый знакомый покажет свою осведомленность в том, чего он не мог знать, с целью нарушения психического баланса собеседника. Этот прием был ему хорошо известен. Принцип некоторых видов восточных единоборств. Прием никогда не проводится сразу. Сначала следует подготовка к его проведению путем незаметного и несильного тычка или рывка для лишения противника равновесия. И только когда равновесие нарушено, проводится сам прием. — И, как вы правильно подметили, не так давно. Два года назад.

Рублевский не извинился, как полагалось бы сделать в подобном случае, а только понимающе кивнул и вышел в кухню. Это свидетельствовало о том, что он также оценил подготовку Бардина и воспринимал его серьезно. Через десять минут Николай Иванович почувствовал ароматный запах натурального кофе, а затем в комнату неслышно вошел хозяин с подносом, на котором стояли две большие чашки дымящегося кофе, бутылка коньяка, две рюмки и блюдце с финиками.

— Странная закуска, — улыбнулся Николай Иванович, — обычно в таких случаях в ходу лимоны.

— А вы попробуйте с финиками. Увидите, что это гораздо приятнее. Знаете, когда я пару месяцев назад возвращался в Россию, то больше всего боялся, что здесь в продаже нет фиников. Даже вез с собой целый мешок.

— Вы были на Ближнем Востоке? — полюбопытствовал Бардин, хотя прекрасно знал, откуда приехал этот интересный субъект.

— Да, несколько лет провел в Сирии и Иордании. «Так вот почему не удалось отыскать его след в Сирии, — подумал Николай Иванович. — Видимо, последнее время провел в Иордании. Ну что ж, поищем в Иордании».

Завязалась беседа. Со стороны можно было подумать, что два интеллигентных человека разговаривают на английский манер о ничего не значащих вещах, включая погоду, но Бардин знал, что его просвечивают насквозь, как рентгеном, причем не только на вербальном, но и на высшем психическом уровне. Он сразу же оценил класс Рублевского, его умение задавать вопросы, ответы на которые несли в себе информацию о психической модели собеседника, а главное, скорость обработки этой информации. Цель некоторых вопросов была ему понятна, особенно когда они звучали совсем невинно, типа: «Не слишком ли горячий кофе, Николай Иванович? Вы вообще какую пищу предпочитаете, горячую или теплую?» В его лаборатории работало целое направление, систематизирующее связь восприятия вкусовых ощущений с моделью высшей психики, но он не представлял, что такой объем информации возможно обрабатывать в масштабе реального времени без компьютера, в уме. «Интересно, — подумал Бардин, — если бы на моем месте сидел кто–нибудь из ассистентов и не знал, с кем он имеет дело, сумел бы он хотя бы почувствовать, что его тестируют?»

Беседа плавно перетекла в политическое русло. Как и ожидал Кардинал, Рублевский не имел политических убеждений и все политические явления и течения рассматривал с чисто психологической точки зрения.

— Политологи, твердящие о необходимости создания национальной идеи, на мой взгляд, либо мошенники, либо люди, не воспринимающие реальную ситуацию в России.

Николай Иванович вдруг отметил, что, говоря о России и русских, Рублевский ни разу не использовал такие слова, как «мы», «у нас», «в нашей стране». Создавалось впечатление, что говорит иностранец, в совершенстве владеющий русским языком. Рублевский же тем временем продолжал:

— Официальные русские идеи не воспринимались населением этой страны никогда. Но всегда имелась подсознательная русская идея, которой в своем социальном поведении следовали все русские за исключением интеллектуальной элиты. Эта идея всегда была в состоянии перманентного изменения. Заметьте, не развития, а изменения. По форме. Но суть ее в более или менее конкретной форме была одна и та же. В настоящий момент русская национальная идея сформировалась на уровне псиполя и управляет русскими и иже с ними.

— Что же это за идея? — спросил Николай Иванович, отметив, что впервые его собеседник употребил термин, используемый в его лаборатории.

Я ожидал, что после падения коммунизма этот процесс продолжится с новой силой. Но после августа 1991 года он не только не продолжился, но и вообще начал останавливаться. Я видел, что к власти приходят люди, совершенно непригодные для нее, которые не имеют не только реального представления о демократии, но даже простого желания нести блага своему народу. Эти люди были готовы продавать и себя, и страну кому угодно.

Дж. Кьеза, итальянский социолог. «Лица», № 8, 1997 г.

— Деньги, уважаемый Николай Иванович. Из всемирного эквивалента товара деньги в этой стране превратились в национальную идею, и любая другая идея для россиян неприемлема. Деньги, повторяю, не как всемирный эквивалент, а как психическая категория управляют людьми, властвуют над их душой, направляют их поведение. Деньги заставляют их убивать, грабить, бороться за власть, обрекать на смерть от болезней и голода миллионы своих соотечественников, разрушать собственную страну, развязывать гражданские войны, а затем, сколотив на крови восемнадцатилетних солдат гигантские состояния, не пожертвовать ни гроша на то, чтобы захоронить их тела. Это дьявольское псиполе сделало русских жестокими до абсурда, равнодушными даже к судьбам собственных детей. Этому идолу поклоняется даже местная церковь, которая готова совершать и постоянно совершает смертные грехи. На языке русских классиков это называется полным духовным вырождением нации.

— Другой бы на моем месте, — задумчиво сказал Бардин, — возразил вам. Начал бы отстаивать банальную мысль о том, что не все русские такие, а только те безнравственные личности, негодяи, которые пришли к власти путем обмана собственного народа. Но я знаю, во–первых, силу этого псиполя, во–вторых, модель национальной психики, а в-третьих, низкий уровень психической резистентности нашего народа к воздействию извне. В особенности к воздействию псиполей, как вы их называете.

— Как вы их называете, уважаемый, — перебил его Рублевский. — Я их называю несколько иначе.

Николай Иванович не стал спрашивать собеседника, как тот называет явление, изучаемое в его, Бардина, лаборатории. Если Рублевский «просветил» его насквозь за прошедшие полтора часа, то и его профессиональный опыт позволил ему сделать определенные выводы о том, с кем его свела судьба в лице Александра Петровича. И эти выводы говорили о том, что привлечь этого «монстра» к работе в качестве даже консультанта не удастся.

Но интуитивно Бардин понял, что «монстр» появился в России не случайно и что его миссия кое в чем совпадает с целями Бардина и его соратников. И что сотрудничество, даже неравноправное, вполне возможно. Как человек высокоинтеллектуальный, Бардин был начисто лишен каких–либо амбиций, поэтому мысль о перспективе сделаться орудием в руках «монстра», которого ему не дано понять, не смущала его. Во–первых, главное — достижение цели. Во–вторых, будучи инструментом с кое–какими знаниями, психическими возможностями и опытом, он сумеет кое–что понять и кое–чему научиться. Кроме того, масштаб «монстра» вырисовывался таким огромным, что Николаю Ивановичу было ясно: «монстр» не будет пользоваться плодами своего труда и по окончании миссии исчезнет так же внезапно, как и появился.

Бардин поднял голову, посмотрел в глаза Рублевскому и, столкнувшись со смеющимся взглядом, улыбнулся. Рублевский мягко и доброжелательно сказал:

— Вы пришли к абсолютно правильным выводам, Николай Иванович. Наши цели совпадают, и в этой связи вы можете в ряде случаев рассчитывать на мою поддержку. Вы ведь не политик, как уважаемый Александр Петрович, по рекомендации которого вы пришли ко мне. Вы ученый. Как вы называете вашу науку?

Бардин на мгновение задумался. Только сейчас он обнаружил, что наука, которой занимался он и его команда, еще не имеет названия. Психология? Нет. Слишком узко и поверхностно. Древнее название «эзотерика» тоже не подходило. Информатика? Не то.

— Видите ли, Андрей Иванович, эта наука пока не имеет названия. Наиболее близким к ее содержанию явилось бы название «психофизика». Или физика элементарных биочастиц.

Рублевский с пониманием кивнул.

— А личности и социум — испытательный полигон вашей науки. Не так ли?

— Верно. И здесь главными инструментами являются политики, с помощью которых мы пытаемся оперировать с социумом.

— А непосредственный контакт с социумом вам доступен? — деловито спросил Андрей Иванович.

— Пока нет. Не хватает энергетических мощностей. Ну и, разумеется, уровень концентрирования биочастиц в лучи у нас пока еще очень низок.

— Ну что ж, — весело и непринужденно, как если бы речь шла о поездке за город с целью пообщаться с природой и половить рыбку, сказал Рублевский, — давайте посотрудничаем.

— Вам ведь не надо рассказывать детали о нас. Насколько я понимаю, всю информацию вы сняли с уважаемого Александра Петровича, который и не подозревает о том, что несколько часов добросовестно докладывал незнакомцу о том, кто он такой, кто мы такие и так далее, в награду за что получил полное излечение от бессонницы.

— Это была не награда, Николай Иванович, — мягко сказал «монстр», — это была весточка вам о том, что я появился в России.

— Ну да, ну да, конечно, вы не могли не считать псипараметры Александра Петровича и, конечно, сразу определили в его подсознании присутствие посторонних.

— Вы далеко продвинулись в науке, Николай Иванович, — с уважением и даже некоторым удивлением сказал Рублевский. — Признаться, я не ожидал встретить на территории России таких специалистов.

Бардин не ответил комплиментом на комплимент, что означало безоговорочное признание превосходства его собеседника, и сразу же перешел к делу.

— Какой контрактик я должен подмахнуть, Андрей Иванович?

— Готовы душу в залог поставить? — все так же весело спросил Рублевский.

— Не вижу иного выхода, уважаемый Мефистофель, — грустно рассмеялся доктор медицинских наук. — Контрактик кровью подписывать?

— Вы насмотрелись дурных хичкоковских триллеров, уважаемый Фауст. Сейчас серьезные специалисты уже не используют эти дешевые средневековые методы воздействия на психику.

— Слава Богу. Я с детства боюсь вида крови. Готов следовать вашим современным ритуалам.

— Хорошо, — лицо «монстра» преобразилось. От веселого, добродушного взгляда не осталось и следа. На Бардина смотрели пустые бездонные глаза, из которых веяло таким холодом, что профессор почти физически почувствовал его. И в этом холодном взгляде ощущалось столько энергии, что Николай Иванович невольно поежился.

— С чего начнем? — спросил он, чтобы прервать дьявольскую паузу.

— Первым делом оговорим условия сотрудничества.

— Принимается, — поспешно согласился Кардинал. — О вас никто, кроме меня, не будет знать. Встречаться будем там, где вы укажете, в то время, которое вы укажете. Я буду доступен вам в любое время дня и ночи. Все ваши требования и указания будут выполняться неукоснительно. Я никогда не задам ни одного вопроса, имеющего отношение к вашим указаниям. Никогда не спрошу: «Почему?», «Зачем?». Всю информацию, которая может быть мне Доступна, вы определяете сами.

— Я очень сожалею, уважаемый Николай Иванович, — задумчиво сказал Рублевский, — что мой низкий статус в науке не позволяет мне брать учеников. Вы были бы первым. Но, увы. Я не Мастер, а только Подмастерье, которому Мастер поручил произвести некоторые детали изготовляемого им произведения искусства.

Это неожиданное признание говорило о многом. И о загадочных «супермонстрах», стоявших за удивительным незнакомцем, и о строгих законах, властвовавших над неизвестными «монстрами», и о высокой оценке психических параметров Кардинала.

Николай Иванович, который со студенческой скамьи понял, что все homo sapiens в действительности являются сложными биологическими машинами, сконструированными неизвестно кем, но кем–то, которого одни называли природой, а другие Богом (хотя, по мнению Бардина, это были два разных названия одного и того же явления), стремился максимально приблизиться к этому явлению, заглянуть за горизонт. Он также пришел к однозначному выводу, что заглянуть туда можно только через единственное отверстие, единственный мостик, существующий между тем и этим мирами, — человеческую высшую психику.

— Мне не нужно предупреждать вас о последствиях нарушения контракта, Николай Иванович? — все с тем же ничего не выражающим лицом прервал его размышления Рублевский.

— Позвольте мне самому угадать, Андрей Иванович, — лицо Бардина выразило шутливое показное подобострастие. Но это не было проявлением комплекса неполноценности. Он просто давал понять «монстру», что еще не привык к его естественному выражению лица и глаз.

Рублевский все сразу же понял, и лицо его «ожило». Глаза вновь приняли насмешливо–доброжелательное выражение.

— Ну–ка, угадайте.

— В случае нарушения контракта, — заговорил Бардин, подражая студентам на экзамене, — а точнее, в случае если мое поведение будет отклоняться от модели, записанной вами в верхние слои моего подсознания, эта информация будет автоматически превращаться в психотравму, которая сначала трансформирует психику, а затем выйдет на уровень физиологии, и несчастный Николай Иванович Бардин начнет разрушаться. Либо летит к черту один из внутренних органов, скажем, сердечно–сосудистая система, либо начинается перерождение клеток из доброкачественных в злокачественные, что в простонародье называется раком.

— Оценка три с плюсом, — доброжелательно улыбнулся Рублевский. — Во–первых, не в верхние слои, а в средние. Во–вторых, ответ не полон, поскольку затронуто только действие биополей, в то время как в случае отклонения от заданного вам псивектора включится кармический механизм и заработает бытовая причинно–следственная связь.

— Мы имеем гипотезу, согласно которой биоэнергетический вектор воздействует на кармический процесс, — не растерялся Николай Иванович, — но, к сожалению, современная вычислительная техника не позволяет нам осуществлять подсчет параметров причинно–следственной связи, возникающих при воздействии на поля.

Рублевский понимающе наклонил голову и спросил:

— А генерацию вектора воздействия вы осуществляете?

— Как я уже говорил, на уровне личности.

— Звуковая вибрация?

— Совершенно верно. Набор звуков индивидуальный.

— Сколько приборов?

— Шесть человек.

— Маловато. Как далеко вы продвинулись в области воздействия на карму?

Николай Иванович смущенно улыбнулся.

— Проведено успешно четыре эксперимента. Люди, подвергшиеся псикоррекции, заняли соответствующие должности в правительстве и в крупных финансовых структурах.

— Это все?

— Пока все. Мы не торопим события. Наша программа рассчитана на двадцать лет.

— Увы, уважаемый Николай Иванович, — сказал «монстр», пристально глядя в глаза собеседнику, — таким временем я не располагаю. Серьезно нарушен психоэнергетический баланс общества. Дисбаланс развивается быстрыми темпами и уже воздействует на природу. В России идет эпидемия некой психической болезни, затронувшей самые глубины подсознания. Фактически уже больше половины населения превращены в человекообразных обезьян, выполняющих подсознательно вложенные в них рутинные функции в производственных, общественных и политических процессах. Эпидемия каждый день поражает новых людей в геометрической прогрессии. Более того, она распространяется на другие страны. Времени на терапевтическое лечение нет. Придется действовать с помощью социально–политического ножа, так сказать. Итак, что от вас требуется в первую очередь. — Он начал загибать пальцы. — Во–первых, мне необходимы восемь человек пониженной сенсативности и с повышенным самовнушением, которые будут контактировать только со мной. Во–вторых, мне нужно изолированное от звуков и желательно от света помещение, в которое необходимо закрыть доступ всем, кроме меня. Люди, подобранные вами, будут иметь туда доступ, но только в моем присутствии. В-третьих, необходимо уже сейчас начать подготовку суггесторов для проведения предвыборной кампании. Вы будете готовить их по методике, которую я вам дам. В-четвертых, нужно подобрать человек пять, владеющих пером, для написания псевдохудожественных произведений типа вашей «Бездны». Профессиональные писатели исключаются. Эти произведения будут корректироваться мной и выбрасываться в массы. Позаботьтесь о механизме. В-пятых, необходимо подобрать кандидатуру на роль президента. В ближайшее время представьте мне фотографии, желательно свежие, трех–четырех кандидатов. Как у вас с финансами?

— Кое–какие средства имеются, но на президентскую кампанию, разумеется, средств нет, — сказал Бардин, понимая, что «монстр» также не располагает финансовыми средствами.

— Средства у вас появятся, и, я думаю, скоро. Свою научную работу продолжайте. Вы идете в правильном направлении. Но на мою поддержку в этой области не рассчитывайте.

— Андрей Иванович, — спросил Бардин поколебавшись, — то, что вы сейчас сказали относительно психического заболевания, нам известно. Но…

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Рублевский, — но вы не имеете системы измерения псипараметров, а следовательно, не можете ни просчитать ситуацию на сегодняшний день, ни подсчитать величину ускорения процесса, а как итог, не способны спрогнозировать поведение социума и отдельных личностей, влияющих на все процессы.

— Именно о личностях я и хотел у вас спросить. Вы их знаете?

— На уровне индивидуальных псиполей.

— Нам необходимо найти их?

— Найти и уничтожить, дорогой Николай Иванович. В противном случае Баланс будет все время подвергаться сбоям.

— Далеко зашли их возможности? — деловито спросил Кардинал.

— Посмотрите вокруг.

— Далеко, — задумчиво протянул Бардин. — Вы знаете, когда мы пришли к выводу о наличии эпидемии, самым сложным было решить, что это: стихийный процесс или целенаправленное воздействие человека.

— И к какому же выводу вы пришли?

— К интересному. Во–первых, нам было ясно, что начало процессу положили люди. Во–вторых, что процесс постепенно вышел из–под их контроля. И самое важное, это то, что они этого не поняли и продолжают воздействие.

Рублевский задумчиво сказал:

— Найти их будет трудно. Очень трудно.

 

«Грузчики»

— Давай, ваши благородия! Если до двух управитесь, по пять бутылок водки к зарплате в качестве премиальных, — контролер, которого звали Валера, а за глаза величали Хорьком, сунул в карман пейджер и направился к только что прибывшему товарняку.

Десяток мужиков средних лет с приличной внешностью, но в потрепанной ханыжной одежде побросали сигареты и послушно направились за ним. Их лица не выразили восторга от перспективы премии. Через пять минут уже вовсю кипела работа. Ящики водкой аккуратно грузились на электрокары и убывали в неизвестном направлении. Живая цепочка действовала быстро, но без излишней спешки. Мужики работали слаженно. Каждый на своем месте делал свое дело, и через два часа работа уже близилась к концу. К Хорьку сзади подошел молодой человек с дегенеративной внешностью и толстой золотой цепочкой на шее и хлопнул «десятника» по спине:

— Порядок, — не оборачиваясь, кинул Хорек. — Грузчики на конвейере. Свое дело знают.

«Грузчиками» в депо называли бригаду из десяти кадровых офицеров Главного разведывательного управления Генерального штаба, сокращенно ГРУ. Получая мизерную зарплату раз в три месяца, офицеры, дабы семьи не умерли с голоду, по ночам разгружали товарняки на Курском вокзале, а после разгрузки успевали часика два поспать, прежде чем отправиться на службу. Работодатели относились к ним с уважением, ценили их за старательность и организованность и старались поставить на разгрузку с таким расчетом, чтобы «грузчики» успевали добраться до дома не позднее четырех часов утра.

В эту ночь, разгрузив два вагона с водкой и получив причитавшийся им денежный гонорар в размере пятисот рублей плюс премию в пять бутылок фальшивой «Смирновской», офицеры не разбежались по домам, как обычно, а расположились на скамье в скверике неподалеку от вокзала. Вареная колбаса, нарезанная толстыми ломтями, и куски черного хлеба были разложены на газетке. Бумажные стаканчики выстроились в ряд. Офицеры никогда не пили «из горла», как лучшие представители рабочего класса. Забулькала водка. Мужики подняли стаканы.

— Помянем, — хриплым голосом сказал один. Опрокинули, не чокаясь.

— Скоро все там будем, — задумчиво жуя бутерброд, сказал самый младший член бригады, мужчина лет тридцати.

— Ну уж нет. Я, как Юрка, драпать не намерен. Еще побарахтаемся, — возразил офицер богатырского телосложения с пшеничными волосами.

— Поспешил Юрка, — пробасил мужик с тоненькими усиками и стальным взглядом серых глаз. — А главное, без всякой пользы ушел.

«Грузчики» поминали своего товарища. Юрий Муравьев, общий любимец, «рубаха–парень», готовый всегда броситься на помощь первому встречному, весельчак, заражавший своим неиссякаемым юмором окружающих, уже несколько часов покоился на Химкинском кладбище. Офицеры знали со слов его жены, как все произошло.

Семья Муравьевых состояла из шести полноправных членов: Юрия Николаевича с женой, трех сыновей да дога Петьки. Несмотря на «зверскую» породу, Петька был на редкость ласковым существом. Зверел он только тогда, когда в качестве десерта получал кость, которую тут же уносил в угол комнаты и с наслаждением грыз. В эти минуты к псу подходить было нельзя даже главе семьи, которого Петька почитал за хозяина и любил больше всех. Однажды Муравьев в шутку приблизился к собаке, лежавшей в своем углу с костью, и сказал: «Отдай». Ответом на это приказание был такой оскал и рык, что Юрий Николаевич струсил не на шутку и больше не «посягал» на собачью святыню.

С наступлением демократии семья Муравьевых зажила впроголодь, но Петька, любимец хозяина, исправно получал свои кости. Однажды он заболел, и Муравьевы, продав все, что только можно было, включая обручальные кольца, наняли лучшего в Москве ветеринара, с помощью которого выходили собаку. Петька словно чувствовал, на какие жертвы шел ради него хозяин. Он подходил к Муравьеву, сидевшему по вечерам в стареньком кресле, и, вздыхая, клал ему голову на колени, стараясь прижаться как можно теснее. Зимой 96‑го, когда Муравьев несколько месяцев не получал денежное довольствие и семья жила на мизерную зарплату его жены, работавшей библиотекарем в военной академии, случилось страшное.

Старшего сына Юрия Николаевича сильно избили, когда пацан вступился за старика, подвергшегося ограблению. Серьезное повреждение позвоночника требовало немедленной операции, в противном случае двадцатилетнему парню грозил паралич. Операция оценивалась в три тысячи долларов — для семейства Муравьевых деньги неподъемные. Юрий Николаевич метался по всем друзьям, таким же нищим, как и он сам, собирая по копейкам необходимую сумму. Оставалось совсем немного. И тогда на семейном совете было принято решение продать Петьку. В тот вечер Муравьев пришел домой серый от бешенства и отчаяния. Петька в своем углу грыз кость. Не обращая ни на кого внимания, Юрий Николаевич прошел в свою комнату и бухнулся в кресло. Так он и сидел в какой–то прострации, устремив пустой взгляд в стенку. Пес подошел к нему, но Муравьев не мог смотреть на друга, которого он завтра Должен был продать, чтобы спасти сына. Петька постоял несколько минут, потом вздохнул и поплелся из комнаты, опустив голову и поджав хвост. Муравьев посмотрел на пол. У его ног в луже собачьих слюней лежала кость.

На следующее утро он отвез собаку на Птичий рынок. Словно все понимая, Петька уходил с новым хозяином не оборачиваясь, низко опустив голову. Муравьев шел метрах в двадцати до самой машины, на заднее сиденье которой усадили его друга. Машина уехала, а он еще долго стоял, глядя куда–то в пространство.

Придя домой, он выложил деньги на обеденный стол, а потом умер от обширного инфаркта.

В прошлом году были зафиксированы факты самоубийства офицеров. Причина одна — нищета. Вот у нас подполковник из одного НИИ — задержка в зарплате, жена больная раком, детей кормить нечем. Пытался повеситься, не получилось. Взял нож и всадил себе в сердце.

М. Кислицын, военный прокурор Московского военного округа. «Сегодня», № 97, 1999 г.

Офицеры налили еще по одной.

— И как ты собираешься барахтаться? — насмешливо спросил товарища подполковник Родионов. — В генералы пробиваться? Им, вроде бы, неплохо живется в стране победившей демократии. Или свой банк открыть?

Этот вопрос поставил богатыря в тупик. Складывалось впечатление, что он впервые задумался о перспективах на будущее. Не найдя что ответить, он только пожал плечами, но Родионов не отставал.

— Не слышу. Так как ты собираешься барахтаться? Как вы все собираетесь барахтаться? — Черные глаза Родионова, напоминающие дульные срезы пистолета, сверлили насквозь.

Он переводил их с одного на другого, и все невольно опускали взгляд в землю или отводили в сторону. В компании товарищей, до сих пор державшихся на равных, внезапно образовался лидер. «Как просто, — подумал подполковник, — жесткий голос, пристальный взгляд и все машинально вытягиваются по стойке «смирно»». Он не знал, что предложить и чем заполнить душевный вакуум своих товарищей, но понимал, что в его распоряжении секунды. Если он не сможет предложить нечто такое, что повело бы всех в одном русле, то внезапно появившийся лидер так же внезапно исчезнет и группа единомышленников вновь превратится в бригаду «грузчиков», разгружающую вагоны с водкой. Установилась долгая пауза. У каждого подспудно были желание и готовность действовать.

Наконец один из «грузчиков» не выдержал. Он раздраженно посмотрел на Родионова и буркнул:

— Ты бодягу не разводи. Если есть серьезные предложения, то говори.

Родионов, не торопясь, разлил по стаканчикам водку и, когда все выпили, сказал жестким голосом:

— Ну что ж. Давайте поговорим серьезно.

В прошлом году у нас был случай, когда прапорщик, у которого было шестеро детей, украл гранатомет «Муха». Я его допрашивал, он мне сказал: «Дети голодают, вот я и продал гранатомет бандитам».

М. Кислицын, военный прокурор Московского военного округа. «Сегодня», № 97, 1999 г.

 

Заседание Совета

Утром девятого мая 1998 года к скромному деревянному домику, принадлежавшему чиновнику средней руки Петру Алексеевичу Романову, подъехали несколько автомобилей отечественных марок. Домик стоял на окраине подмосковной деревеньки, которая напоминала русское село времен Великой Отечественной войны. Первое, что бросалось в глаза при въезде в село, это отсутствие мужиков, а бабы, преимущественно пенсионного возраста, имели такой подавленный вид, словно каждый день получали «похоронки» на мужей, сыновей и братьев. Повсюду виднелись следы разрухи, будто в деревне побывала рота эсэсовцев. Проржавевшие останки сельскохозяйственной техники валялись там и тут, прогнившие черные с белым налетом доски деревенских домов наводили уныние и вызывали чувство безысходности.

Домик Романова, доставшийся ему от отца, который, уволившись в запас из рядов вооруженных сил в семидесятых годах, переехал в деревню и занимался преимущественно рыбной ловлей и чтением книг, был огорожен высоким забором и окружен деревьями так, что снаружи его почти не было видно. Во дворе стоял столик с двумя скамейками, на них сидели четыре молодых человека, играли в карты. Пятый хлопотал у костра, разведенного в специально выкопанной яме, над ней стоял небольшой мангал. Неподалеку от костра лежала трехгодовалая восточноевропейская овчарка, время от времени бросавшая вожделенные взгляды на сочные куски свиного шашлыка.

Приехавшие к Романову гости — среди них Александр Петрович Бирюков, Николай Иванович Бардин, а также четверо людей, с которыми Бирюков встречался в офисе фирмы «Фемида», — поздоровались с охранниками и прошли в дом. Они поднялись на второй этаж, а точнее чердак, оборудованный под кабинет еще покойным Романовым–старшим, и расселись вокруг стола. Через несколько минут заскрипела деревянная лестница, и на чердак поднялся хозяин дома в сопровождении незнакомого человека лет сорока пяти, в строгом темно–синем костюме. Этот костюм сразу же выделил его из общей массы, одетой для отдыха на природе. Его внимательный взгляд обежал всех присутствовавших и почему–то зафиксировался на Бардине. Николай Иванович также очень внимательно и с интересом изучал незнакомца.

Даже непосвященным было понятно, что между Кардиналом и человеком, вошедшим вместе с председателем, установилась какая–то незримая связь.

Члены Совета недоуменно и вопросительно посмотрели на Романова. Впервые за время существования их подпольной организации на заседании Совета присутствовал посторонний. Романов же, не обращая внимания на реакцию коллег, жестом предложил незнакомцу занять свободный стул. Сам уселся во главе стола и обвел присутствующих взглядом человека, который знает больше, чем окружающие.

— Итак, господа, — заговорил он спокойным звучным голосом, внимательно следя за реакцией членов Совета, — для начала я проинформирую вас о том, что существование нашей секретной организации отныне не является секретом.

Реакции на это сообщение не последовало, по крайней мере внешней. Присутствующие хранили каменное выражение лиц, которому могли бы позавидовать древнегреческие статуи. Наконец доктор Бардин улыбнулся и сказал:

— Этого следовало ожидать. В конце концов все тайное рано или поздно становится явным. Это было предусмотрено нами с самого начала.

Члены Совета зашевелились.

— И что же в этом случае нам предстоит предпринять? — спросил неизвестно кого замминистра.

— В этом случае в действие вступает план «L», который предусматривает легализацию части Партии и регистрацию ее как политического движения. Вторая часть продолжает действовать в условиях подполья, — пояснил Кардинал, невзирая на присутствие постороннего. — Предусмотрено абсолютно все, — добавил он.

Романов достал пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Его вид свидетельствовал о том, что утечка информации о нелегальной партии его мало тревожит.

— Господа члены Совета, — заговорил он, — произошло нечто такое, чего мы предусмотреть не могли. И сейчас нам необходимо принять решение, как действовать в новых условиях. Разрешите представить посланца американской администрации. — Он кивком указал на незнакомца. — Константин Павлович Сидоренко прибыл из Вашингтона, где встречался с директором ЦРУ и госсекретарем. Существование нашей Партии не является секретом пока только для западных спецслужб и, если мы договоримся о сотрудничестве, не в их интересах рассекречивать нас.

Сидоренко еще раз внимательно оглядел всех присутствующих и заговорил спокойным деловым тоном, словно речь шла об абсолютно обыденном деле, не имеющем принципиального значения для слушающих. Несмотря на то, что говорил Константин Павлович для восьми человек, создавалось впечатление, что беседует он только с одним человеком — с Бардиным.

— Уважаемые господа! Для начала я должен проинформировать вас о том, что я не являюсь агентом ЦРУ или какой–либо другой западной спецслужбы и не собираюсь таковым становиться. Должен также сообщить, что и ко мне особого интереса со стороны упомянутых служб не наблюдается. Единственное задание, которое они попросили меня выполнить, — это установить связь между вами и ими. И суть всего происходящего заключается в следующем.

Несколько месяцев назад отсюда, из России, начала потоками поступать информация о массированном проникновении российской организованной преступности в страны Западной Европы, США и Канаду, причем не только в экономику и финансовую систему, но и в органы власти и политические партии.

Все члены Совета посмотрели на Кардинала, который никак не прореагировал на это известие.

— В поле зрения спецслужб попал некий Марсель Мерсье, французский журналист, специализирующийся на международном криминалитете. Сейчас его активно разыскивают и ЦРУ, и спецслужбы стран Европы.

— А зачем его искать, если он печатается в газетах? — удивленно спросил Финансист (так в Совете прозвали замминистра).

Сидоренко вежливо улыбнулся, давая понять, что ему вполне ясно недоумение непрофессионала.

— Дело в том, — ответил он без признаков превосходства, — что этого Мерсье никто не знает. Мерсье — псевдоним, хозяин которого с некоторых пор регулярно направляет по почте статьи, напоминающие разведдонесения, часто подкрепленные подтверждающим материалом в виде документов, фотографий или магнитофонных и видеозаписей, в различные европейские газеты. Лично его не видел ни один издатель. Иногда Мерсье присылает интересные материалы спецслужбам.

Так, если кто–нибудь помнит арест российского корабля, шедшего под панамским флагом из Стамбула в Амстердам с партией наркотиков стоимостью в полмиллиарда долларов, то могу сообщить, что информация в Интерпол пришла от Мерсье. Этот же Мерсье передал прокурору Итальянской Республики материалы, подтверждающие, что в итальянском парламенте присутствуют представители международного наркокартеля. Прокурор был через несколько дней застрелен, материалы исчезли, но информация все же успела просочиться в прессу.

Ряд экспертов ЦРУ считает, что под псевдонимом Мерсье действует целая организация, штаб–квартира ее находится в Москве. Вот здесь, — он положил руку на толстую папку, которую принес с собой, — находятся все материалы, переданные за прошедшие полгода Мерсье западным спецслужбам, а также аналитические материалы относительно международного криминального синдиката, подготовленные службами стран Европы и ЦРУ.

Из материалов Мерсье следует, что Российская Федерация полностью контролируется преступниками. Имеются в виду не банды, называемые преступными группировками, а стихийно сложившаяся система государственного управления, которая породила сообщество высших должностных лиц государства, обладающих криминальным мышлением и действующих криминальными методами для достижения личных и корпоративных интересов. Участие в системе высших должностных лиц силовых структур позволяет этому сообществу контролировать преступные группировки и использовать их в своих интересах.

Эксперты западных стран пришли к однозначному выводу, что демократическим путем криминальный режим, правящий Россией, не может быть лишен власти. Одновременно было признано, что проникновение международного криминалитета, ведущую роль в деятельности которого играет Россия, взять под контроль не удается. Выражаясь языком марксистов, процесс экспорта криминальной революции перешел те рамки, при которых страны Запада могут ему воспрепятствовать. На счетах русских преступников, с точки зрения юриспруденции западных стран преступниками не являющихся, лежат сотни миллиардов долларов, и умелые действия могут ввергнуть экономику ряда стран в полный хаос. Все это правительства стран «семерки» в настоящий момент ясно осознают.

— Лучше поздно, чем никого, — усмехнулся один из членов Совета. — И чего они хотят от нас после того, как заварили всю эту кашу? Чтобы мы недемократическим путем, а точнее путем государственного переворота, взяли власть и физически разгромили новоявленный Криминтерн? Лично я — пас.

— Спецслужбы стран «семерки» предлагают политическую и финансовую помощь, — невозмутимо ответил на это заявление Сидоренко.

Члены Совета начали вполголоса обсуждать услышанное. Сидоренко терпеливо ждал, когда ему снова предоставят возможность говорить. Помимо него молчали только двое — Романов и Бардин. Председатель внимательно слушал, о чем говорят коллеги, а Кардинал с интересом рассматривал посланца западных спецслужб, нимало не интересуясь мнением окружающих о сложившейся ситуации, как будто все сказанное Сидоренко его не касалось. Последний в свою очередь также рассматривал Николая Ивановича, словно угадав в нем главное действующее лицо.

Кардинал размышлял. Псиинформационная атака на страны Запада под кодовым наименованием «Марсель Мерсье» прошла успешно. Удалось не только сформировать соответствующее общественное мнение в странах «семерки» относительно новой «русской угрозы», но и воздействовать на правительства и спецслужбы. Бардин был уверен в успехе, но не предполагал, что дело примет такой оборот. Беспокойство американцев вполне понятно.

Контролируя посредством Международного валютного фонда и других международных финансовых организаций политику правительства России, они управляли Россией в своих интересах до тех пор, пока Россия контролировалась этим марионеточным правительством. В тот самый момент, когда правительство потеряло контроль над государством, контроль потеряли США. И теперь им во что бы то ни стало необходимо этот контроль восстановить. Но им, видимо, уже понятно, что, заменив одно «послушное» правительство на другое, а «друга Бориса» на какого–нибудь «друга Ивана» или «друга Петра», контроль над государством они не восстановят, поскольку новое правительство управлять страной будет весьма условно.

Страной будет управлять ПСИХИЧЕСКАЯ СИСТЕМА, не подчиняющаяся никому, функционирующая самостоятельно, подчиняющая всех, кто в нее попадает, перемалывающая тех, кто пытается сопротивляться. Эксперты ЦРУ в области пси-информационной войны, видимо, это поняли. И поняли то, что, сожрав Россию, этот монстр не остановится. Бюджет теневого правительства в отличие от федерального бюджета дефицита не имеет. И в заимствованиях, с помощью которых Америка поставила Россию на колени, не нуждается. Проникновение русского криминалитета в страны — союзники США было неизбежным, и рано или поздно оно приведет к процессу, аналогичному тому, что идет в России. Неужели в действительности западные политики настолько наивны, что, отдавая такую страну, как Россия, в руки мафии, они не смогли понять тот факт, что этой самой мафии очень быстро станет тесно в рамках одной страны? А чиновник, хоть и европейский, тоже человек, а следовательно, также подвержен всем тем «слабостям», которые криминализировали правительства России? Другими словами, он так же покупается и продается.

— Господа, — прервал его размышления голос председателя, — думаю, обмен мнениями можно закончить. Мы должны решить, что делать в этой ситуации. Неясностей много, ясно одно. Стратегию необходимо изменять независимо от того, примем мы помощь спецслужб или нет. Константин Павлович, — любезно обратился он к Сидоренко, — вы не обидитесь, если мы попросим вас подождать внизу?

Сидоренко понимающе наклонил голову и направился к лестнице, провожаемый внимательными взглядами. Спустившись вниз, он уселся в старенькое кресло и покачал головой, что означало: «Ну и ну!»

Когда скрип ступенек прекратился, Романов еще раз оглядел товарищей по партии, а затем вопросительно посмотрел на человека, сидевшего по правую руку. Таков был порядок, установленный Кардиналом. Члены Совета выступали по очереди справа налево. Перебивать выступающего строго запрещалось, а вопросы можно было задавать только по окончании речи тоже по очереди.

Вопреки правилам, сидевший по правую руку от председателя не стал выражать своего мнения, а обратился к Романову с вопросом:

— Петр Алексеевич, я думаю, что выражу общее мнение, если прежде всего спрошу вас, кто этот человек, откуда он взялся и, вообще, как вы с ним познакомились?

— Резонный вопрос, — согласился председатель. Он, не торопясь, вынул из нагрудного кармана рубашки пачку «Мальборо» и зажигалку. Закурил и прищурил левый глаз, в который попал сигаретный дым. Затем достал из папки лист бумаги. — Вот данные на этого господина. Нашей информационной службе удалось собрать их за две недели, после того как он заявился ко мне на квартиру в одиннадцать вечера. — Романов начал читать, время от времени поглядывая на коллег.

«Сидоренко Константин Павлович. Год рождения 1950. Место рождения Ленинград. В 1968 г. был призван в пограничные войска КГБ LCCP. Службу проходил в Прибалтийском пограничном округе. 1970‑м по разнарядке направлен в Высшую школу КГБ в Москве. Окончил в 1976 году и был направлен для прохождения службы в Первое главное управление КГБ СССР. В период 1976–1980 годов работал в центральном аппарате Первого управления. За это время 12 раз принимал участие в операциях КГБ за рубежом: в Сирии, Ираке, Египте, Гвинее, Анголе, Италии, Франции. В 1984‑м был направлен для работы в резидентуру КГБ в Великобритании. Официально занимал должность помощника пресс–атташе советского посольства. В 1985 году после серии провалов был отозван в Москву и переведен в Пятое главное управление КГБ, где проработал до июля 1990 года в должности начальника отдела. В 1990 году уволен в запас в звании полковника в соответствии с рапортом на имя Председателя КГБ.

Награжден орденами боевого Красного Знамени и Красной Звезды.

С 1991 по 1995 год работал консультантом английской фирмы, аккредитованной в Москве. В настоящее время не работает. Профессионал высокого класса. Разносторонне образован. Эрудирован. Свободно владеет английским, итальянским и французским языками. Превосходно владеет всеми видами огнестрельного, холодного оружия и спецтехники. Коммуникабелен. Лабилен. Обладает чувством юмора. Легко знакомится и сходится с людьми. Круг общения очень широк как в России, так и за рубежом.

Из родственников имеет только сына и жену».

Романов закончил читать, положил листок в папку и вопросительно посмотрел на членов Совета. Установилась долгая пауза, затем на председателя посыпался град вопросов.

— Кто вывел Сидоренко на вас? — спросил Финансист. — По его словам, американцы нуждаются в нашей организации, ЦРУ и спецслужбы стран «семерки» готовы принять любые условия сотрудничества.

— И чего они от нас хотят? Конкретно, — спросил Иван Николаевич Курнаков, сотрудник МИДа, отвечающий в Партии за международные контакты. Члены Совета именовали его Дипломатом.

— Предложение сделано открытым текстом, — ответил председатель. — Они помогают нам захватить власть легитимными средствами, как они это сделали в отношении нынешнего режима. Мы, получив власть, устанавливаем жесткую систему правления в целях прекращения процесса дальнейшей криминализации России и проникновения русского криминалитета в другие страны. Мы же должны будем взять под контроль криминальные капиталы, размещенные в странах «семерки», и принять меры для того, чтобы они не принесли сбоев в финансовых системах стран пребывания. Это отдельный предмет переговоров.

— Но мы отвлеклись от первого вопроса, — нудным голосом заговорил Финансист, которого больше всего волновал вопрос конспирации. — Насколько вероятно, что этот Сидоренко действительно посланец стран Запада, а не провокатор ФСБ? Где гарантии того что, вступив при его посредничестве в контакт с западными спецслужбами, мы не будем арестованы по обвинению в государственной измене? Кстати, здесь присутствует и моральный аспект. Я не собираюсь продавать Родину.

— Родина уже давно продана, голубчик, — засмеялся Бардин. — И все, кто не успел или не сумел принять участие в продаже, являются противниками нынешнего режима, а следовательно, нашими потенциальными союзниками. И таких довольно много.

— Николай Иванович, — заговорил молчавший до этого Бирюков, — я всегда ценил в вас чувство юмора, но сейчас предмет слишком серьезен, чтобы шутить.

— Во–первых, я не шутил, — ответил Кардинал с обезоруживающей ласковой улыбкой. — Во–вторых, я не вижу предмета для беспокойства. Возьмем худший вариант. Сидоренко — провокатор ФСБ. Что это означает и что из этого следует? Что нас вульгарно «пасут», поскольку не имеют юридических оснований предъявить нам какие–либо обвинения. В том числе и в государственной измене. То, что для господ чекистов больше не является секретом существование нашей организации, конечно, факт малоприятный, но, — он обвел всех присутствующих спокойным взглядом, который действовал успокаивающе на людей, находящихся в состоянии стресса, — это открывает широкие перспективы. Мы можем через Сидоренко гнать дезу и тем самым оказывать определенное воздействие на ход вещей. Кроме того, целью операции «Марсель Мерсье» и была активизация Запада в нужном для нас направлении. Давайте посмотрим на все произошедшее у нас ретроспективно.

Николай Иванович встал из–за стола и начал расхаживать взад и вперед, заложив руки за спину. Члены Совета прощали ему эту сталинскую привычку, поскольку знали, что так ему лучше думается. А мысли Кардинала в Совете ценились на вес золота.

— Прежде всего, нам нужно решить, кем для нас будут являться американцы. Позволю себе напомнить. После того как американцам стало известно, что Гарвардский проект, разработанный их специалистами, выкраден и реализован некой тайной фракцией КПСС при помощи части КГБ, они не обратили на это внимание поскольку главная цель была достигнута. Они имели всю информацию о преступной деятельности высшего управленческого эшелона России и спокойно наблюдали за процессом криминализации нашей страны и даже способствовали этому, поскольку это вело к ее ослаблению и распаду. Даже самому бездарному аналитику ясно, на что всегда нацелена «американская помощь», как говорят преферансисты. Однако, — профессор поднял указательный палец, — глупо было бы не использовать стремление американцев восстановить свой контроль над Россией и отказаться от получения финансов и информации, которой те располагают. Кроме того, не забывайте о процессе консолидации европейских стран перед американской угрозой. Точнее, перед угрозой доллара. Этот момент также можно грамотно обыграть. Ведь, насколько я понял со слов Сидоренко, спецслужбы стран Европы также предлагают нам свою помощь.

— Николай Иванович, — прервал монолог Бардина Курнаков, — наши связи с западными спецслужбами рано или поздно станут достоянием ФСБ. А далее будет разыгран банальный сценарий, согласно которому нас обвиняют в государственной измене и берут под стражу, после чего в прессе начинается шумиха по поводу заговора иностранных спецслужб против «демократической России». Далее «извинения» правительств стран Запада, которые тут же объявят о том, что не располагали информацией о действиях своих разведок и т. д.

— Голубчик, — мягко сказал Бардин, — нам нечего будет инкриминировать. Мы не собираемся работать на спецслужбы иностранных государств. Если они будут нам в одностороннем порядке поставлять информацию и финансировать предстоящую выборную кампанию, то эту связь и выявить–то будет очень трудно. А способов передачи денег сейчас очень много. Здесь и инвестиции, и открытие счетов за рубежом, и вульгарный провоз налички диппочтой.

— Но эти деньги надо будет потом отрабатывать, — насмешливо заметил Бирюков.

— Справедливо, — кивнул Николай Иванович. — И мы их отработаем, прекратив процесс проникновения криминальных капиталов в финансовые системы США и стран Европы.

Бардин сел, после чего все члены Совета начали высказывать в точку зрения на формы сотрудничества. Сам предмет принятия помощи от Запада сомнений больше не вызывал. Внимательно выслушав всех, Романов подвел итог.

_- Итак, мы принимаем помощь на условиях, разработанных нашими специалистами. Разумеется, операция «Марсель Мерсье» должна продолжаться. — Он подошел к лестнице и позвал: — Константин Павлович, поднимитесь, пожалуйста.

Сидоренко поднялся и сел за стол, положив руки перед собой. Несмотря на то что как профессионал он понимал опасность своего положения в том случае, если у людей, к которым он пришел, зародилось сомнение в истинности его поступка, лицо его было абсолютно спокойным.

«Когорта идейных бойцов невидимого фронта, воспитанных на смеси патриотизма с теорией Ленина. Все–таки, что ни говори, экономистов у нас готовить не умели, финансистов тоже, но что касается данной публики, то здесь мы были на высоте», — подумал Николай Иванович.

— Константин Павлович, — обратился к Сидоренко Романов, — Совет обсудил вашу информацию и решил принять помощь представляемых вами организаций. Разумеется, мы используем их любезное согласие на выставление наших условий. Вы же назначаетесь моим помощником. Как в организационном плане мы сейчас должны действовать?

Сидоренко спокойно заговорил. Он обращался к председателю, но все его слова явно адресовались Кардиналу, на которого Константин Павлович время от времени посматривал.

— Предполагается встреча ваших представителей с несколькими руководителями ЦРУ. Встречу можно провести в Италии на американской авиабазе Авьяно, недалеко от Неаполя. Италия выбрана не случайно. Связи между итальянской мафией и российской преступностью просматриваются особенно отчетливо. Поэтому на встрече будут присутствовать итальянцы. Гарантируется полная конфиденциальность. Спецслужбы не будут знать ни фамилий, ни рода занятий членов Совета, прибывших на переговоры. У американцев есть схема направления денег вашей Партии, а также каналы передачи информации, представляющей для вас интерес. Организационную часть поездки я готов взять на себя.

— Прекрасно, — сказал Романов. — Технические детали мы обсудим с вами позднее. На этом, думаю, можно закончить наше заседание. А сейчас приглашаю всех на шашлык.

Все встали. Сидоренко повернулся к председателю.

— Очень сожалею, Петр Алексеевич, но мне необходимо вернуться в Москву.

Председатель развел руками и начал спускаться по лестнице вниз. Все последовали за ним. Сидоренко также вышел из дома и направился к красным «Жигулям», которые стояли снаружи за забором. Насвистывая марш, он открыл дверцу и уже собирался сесть за руль.

— Константин Павлович! — раздался за спиной голос. Сидоренко обернулся. Перед ним с приветливой улыбкой стоял Бардин.

— У меня тоже на шашлык времени не осталось. Не подвезете до Москвы?

Хозяин «Жигулей» гостеприимным жестом указал на автомобиль.

До кольцевой спутники молчали. Происходила своеобразная психологическая дуэль, проигравшей стороной в которой должен был стать тот, кто начнет разговор. Сидоренко насвистывал различные воинские марши. Бардин делал вид, что погрузился в дрему. Наконец профессионал капитулировал.

— Я знал, что именно вы захотите, чтобы я подвез вас до города, — сказал он, глядя на дорогу.

— У меня сразу же сложилось о вас чрезвычайно высокое мнение, голубчик, — дружелюбно засмеялся Кардинал. — Какое–то внутреннее чувство говорит мне, что мы станем большими друзьями.

— Разве у вас могут быть друзья? — насмешливо спросил Сидоренко.

Бардин развернулся всем телом к водителю. Его лицо выражало искреннее удовольствие.

— Да. Вы правы, — сказал Николай Иванович, — я очень трудно схожусь с людьми до дистанции, которую можно было бы определить как дружба. Но тем не менее друзья у меня есть. Немного, но зато очень качественные.

— Не они ли сели мне на хвост с того момента, как я выехал из деревни? — спросил Сидоренко, указывая назад. — Судя по всему, вести они умеют, но я умею уходить.

— А зачем вам уходить, голубчик? Я и не собираюсь скрывать, 0 это моя машина, в которой водитель и сотрудник моей лаборатории Я ведь не уверен, что вы довезете меня до самого места назначения, а не высадите возле ближайшего метро.

— Судя по всему, — сказал Сидоренко, сохраняя насмешливый тон, — мне не только придется отвезти вас к месту назначения, но и зайти к вам в гости на чашечку кофе.

— Это было бы замечательно. Но вы ведь спешите, — сказал Бардин, сохраняя тон полного дружелюбия.

— Вы прекрасно знаете, что я никуда не спешу.

— Вот и чудненько. Заедем ко мне. Попьем кофейку с финиками. Вы любите финики?

— Смотря какие.

— А что, бывают разные финики? — удивился Кардинал.

— Насколько мне известно, на Востоке произрастает около семидесяти сортов этой культуры.

— Ну и ну! Не знал. А скажите, голубчик, ведь существуют две причины, по которой один человек держится насмешливо в отношении другого. Первая — это чувство превосходства над собеседником, а вторая — психологическая защита от его превосходства. Что имеет место у вас?

— Ни то ни другое, — засмеялся Константин Павлович. — Я, знаете ли, по жизни большой насмешник.

 

Кот выходит на сцену

Сидоренко и Бардин сидели в лаборатории в кабинете директора и неторопливо беседовали, попивая крепкий черный кофе с финиками. Несмотря на дневное время, в кабинете Николая Ивановича горел свет, а окна были завешены старомодными плотными шторами коричневого цвета. Кардинал не любил западный модерн. Гость сидел, спокойно развалившись в широком кожаном кресле, отвечая на вопросы несколько лениво. От насмешливости не осталось и следа. Всем своим видом он показывал расслабленность, но опытный глаз Кардинала четко фиксировал, что расслабленность эта внешняя и что внутренне собеседник собран и готов реагировать на любой сигнал со стороны. Судя по всему, гостя тоже было трудно обмануть гостеприимным радушием, и его вопросы также были не такими невинными, как могло показаться постороннему наблюдателю. «Молодец, великолепная псимодель», — подумал Бардин и поймал себя на чувстве, что ему бы очень не хотелось, чтобы новый знакомый оказался провокатором.

— Николай Иванович, — сказал Сидоренко, — к кофе обычно подается коньяк. И я уверен, что вон в том шкафчике у вас не одна бутылка. Конечно, можно предположить, что вы относитесь к той редкой категории россиян, которая не пьет с малознакомыми людьми, но интуиция мне подсказывает, что дело не в этом. Видимо, та проверка, к которой вы усиленно готовите меня уже полтора часа, исключает применение спиртного.

— У вас великолепная интуиция, дружочек, — улыбнулся Николай Иванович. — Так вы согласны подвергнуться проверке, после которой естественное недоверие к внезапно появившемуся посланцу западных спецслужб у нас исчезнет?

Константин Павлович обреченно развел руками.

— А куда деваться? Гипноз?

— Ну что вы! Это было бы неуважением к вашему самоконтролю и артистизму. Природным качествам, которые получили развитие в ходе вашей подготовки и прошлой деятельности. Вам придется принять инъекцию нашего препарата. Уверяю вас, для здоровья он абсолютно безвреден.

Сидоренко понимающе покивал и пожевал губами.

— Учитывая тот факт, что ваши люди могли ликвидировать меня вульгарными методами еще на даче уважаемого Петра Алексеевича, я далек от мысли, что после вашей инъекции отправлюсь в лучший мир. Колите. Желательно не в зад. Я хоть и могу пить с малознакомыми, но, знаете, голый зад им показывать стесняюсь.

— Зад исключен, голубчик, — сказал Бардин, поднимаясь с кресла и жестом приглашая гостя следовать за ним. — Инъекция будет в вену.

Они прошли в комнату, где кроме маленького медицинского столика, на котором лежали различные медицинские инструменты для оказания первой помощи, стоял топчан, покрытый белой простыней, — неотъемлемый атрибут всех поликлиник, и широкое кресло. Бардин жестом указал на топчан, а сам, как только Сидоренко улегся, предварительно сняв пиджак, развалился в кресле.

— Кстати, голубчик, — спросил Николай Иванович непонятно, с какой целью, то ли чтобы заполнить образовавшуюся паузу, то ли чтобы получить дополнительную информацию о психологическом портрете пациента, — многие люди всю жизнь ходят, сопровождаемые прозвищами, которые приклеиваются к ним либо в силу фамилии, либо вследствие какого–нибудь эпизода в жизни, либо из–за особенности внешности или личных качеств. Скажем, Железный Феликс, Толик Ваучер. А к некоторым клички просто не прилипают. Вы к какой категории относитесь? У вас есть прозвище?

— С раннего детства, — ответил Сидоренко, — приятели называют меня Котом. Не путать с Кисой. Хотя есть группа людей, именующая меня Пантерой.

— Отлично, господин Кот. — При этом Бардин улыбнулся. — Это прозвище подходит вам как нельзя лучше. А меня называют Кардиналом.

— Будем знакомы, — одними губами улыбнулся Кот. — Вам это прозвище подходит еще больше. Как только я вас увидел, я про себя назвал вас Торквемадой. Хотя и на святого Игнатия Лойолу вы тоже смахиваете.

В ответ на эти слова Николай Иванович загадочно улыбнулся, но никак их не прокомментировал.

В комнату вошел молодой человек двухметрового роста. В руках он держал металлический чемодан, какие носят при исполнении служебных обязанностей врачи «скорой помощи». Он переглянулся с Бардиным, затем закатал рукав Сидоренко и наложил жгут. Игла вошла мягко, и кровь того, кого с детства называли Котом, появилась в шприце, что свидетельствовало о попадании в вену. Ассистент Кардинала снял жгут и медленно ввел препарат.

— Не тошнит? — заботливо спросил Николай Иванович.

— Ничуть, — несколько насмешливо констатировал пациент. Прошло несколько минут. И Бардин, и ассистент, в котором внимательный читатель без труда узнает Олега Воинова, наблюдали за серьезным и сосредоточенным лицом Сидоренко. Тот впился взглядом в небольшое пятнышко на потолке, и лицо его словно окаменело. Прошло еще десять минут. Сидоренко продолжал фиксировать взглядом пятно. Лицо Кардинала было бесстрастным, на лице Воинова отображалось недоумение.

— Крепкий орешек! — сказал он и повернулся к Бардину. — Еще дозу?

Кардинал отрицательно покачал головой и взглядом указал на дверь. Ассистент собрал инструменты в чемодан и вышел. Бардин подошел к топчану. Кот, не моргая, держал застывший взгляд на пятне.

— Голубчик, — мягко сказал Николай Иванович, — вы достаточно продемонстрировали свои качества, хотя в этом и нет необходимости. Мне они были ясны с того момента, как я вас увидел. Сейчас сопротивление препарату пагубно отражается на вашем здоровье и тех качествах, о которых я говорил. Давайте приступим к проверке. Вы и так уже отобрали у меня добрых десять минут беседы в условиях полной искренности.

Кот послушно закрыл глаза, и через несколько минут дыхание его стало ровным и глубоким, как у спокойно спящих людей, не отягощенных бытовыми проблемами и угрызениями совести. Бардин, не сводя взгляда с лица спящего, взял его руку и нащупал пульс. Абсолютно ровный и с прекрасным наполнением. Удостоверившись, что препарат свое дело сделал, Николай Иванович вернулся в кресло.

Прошло десять минут. Кот открыл глаза и сел, прислонившись спиной к стене. Никаких признаков сонливости на его лице не было. Лицо было непроницаемым, как у древнегреческого жреца. Мертвые глаза смотрели на профессора с холодным равнодушием.

«Ну, голуба моя, — подумал Бардин, — если ты вопреки законам природы сумел преодолеть действие препарата и теперь разыгрываешь спектакль, то ты не только великий актер, в сравнении с которым Качалов и Щепкин жалкие участники заводской самодеятельности, но и самый настоящий Кардинал, а я только священник мелкого прихода».

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, прервав мысли.

— Хорошо.

Далее посыпались вопросы, на которые Сидоренко отвечал лишенным интонаций голосом. Кардинал спешил. Противодействие пациента воздействию препарата украло у Бардина десять минут допроса.

— Каким образом американцы вышли на вас?

— Через моего друга, сотрудника ЦРУ.

— Что вас связывает с этим другом?

— Дружба.

— Как вы подружились?

— Часто встречались, когда работали в Лондоне.

— Он знал, что вы офицер КГБ?

— Знал.

— Когда вы ушли из КГБ? — В 1990 году.

— Вы имеете сейчас связь с ФСБ? — Нет.

— Как вы относитесь к США?

— Я ненавижу эту страну.

— Как вы относились к режиму КПСС?

— Ненавидел.

— Как вы относитесь к нынешнему правящему режиму в России?

— Ненавижу.

— На что вы готовы во имя его свержения?

— Готов пожертвовать жизнью.

— Вы знали всех членов Совета нашей Партии. 5 — Всех, кроме вас.

— Почему вы пришли именно к Романову?

— Он похож на будущего президента России.

— Вы знаете будущего президента России?

— Я представляю его.

— Какие у вас политические убеждения?

— Я коммунист.

— Почему же вы ненавидели режим КПСС?

— Он не был коммунистическим.

— А каким?

— Преступным.

Задавая вопросы, Николай Иванович постоянно посматривал на часы. Последние ответы Сидоренко как бы выдавливал из себя. Было видно, что он борется со сном. Николай Иванович прекратил диалог, и через несколько минут Кот уже крепко спал. Его тело обвисло и повалилось на бок. Кардинал встал, подошел к топчану и закинул ноги пациента. Затем достал из шкафчика небольшую подушку и подложил ее под голову спящего. Сделав все это, он вышел из комнаты. В коридоре в кресле сидел Воинов.

— Олег, — обратился к нему Николай Иванович, — иди к нему. Как только он проснется, проверь сердце, давление и рефлексы, а после приведи ко мне.

Воинов молча прошел в комнату, где спокойно спал тот, кого в детстве называли Котом, в зрелости Пантерой, а Бардин отправился к себе.

Итак, Сидоренко не провокатор. По крайней мере, сознательно не намерен работать против Партии. Но действия западных спецслужб пока непонятны. Конечно, операция «Марсель Мерсье» предполагала активизацию действий разведок, в первую очередь европейских, по сбору информации о преступности в России. А эта активизация неизбежно должна была привести их к выводу о том, что источником развития криминалитета российского, а следом и международного, является правящий режим. На мысль о проведении операции по нанесению псиинформационных ударов по европейским странам Бардина навело сообщение о предложении четырех европейских стран правительству России заключить соглашение о сотрудничестве в области противодействия отмывке криминальных капиталов и отказе российского руководства подписать эти соглашения. Вскоре после этого источники информации в ФСБ сообщили о фактическом начале ведения разведки российского криминала рядом европейских стран. Иностранные разведки, пока на уровне «подкрышников», засылали своих агентов в Россию, которые собирали информацию о российских преступных группировках с таким же рвением, с каким их предшественники добывали информацию о ядерном потенциале СССР. Но то, что спецслужбы, и в том числе ЦРУ, готовы начать финансирование противников правящего режима, как в старые добрые советские времена, было полной неожиданностью. Здесь что–то не так, поскольку все это происходит параллельно с колоссальными суммами, вливаемыми Международным валютным фондом и Мировым банком, организациями, подконтрольными США, в преступный режим. Не проще ли прекратить финансирование, ведь долгов и так уже столько, что России все равно из них не выбраться?

«Ну что ж, господа. Если вы поняли, какую бомбу вы заложили под будущие поколения американцев, то я очень рад, хотя и сомневаюсь, что у вас на это хватит мозгов».

Придя в кабинет, Бардин вынул из шкафчика бутылку французского коньяка, две рюмки, коробку шоколадных конфет и, поставив все это на журнальный столик, подошел к рабочему столу.

— Сейчас ко мне придет человек, — сказал он в селектор. — Как только войдет, принеси кофе.

Кот в сопровождении Воинова появился через двадцать минут. Кардинал вопрошающе посмотрел на своего ассистента, который, сложив в кольцо большой и указательный пальцы на правой руке, без слов дал понять своему шефу, что клиент в полном здравии, после чего так же молча повернулся и вышел. Бардин гостеприимным жестом указал Константину Павловичу на кресло и, когда тот развалился, устало, словно после тяжелого рабочего дня, вытянув ноги, сел напротив. Вошел молодой человек в белом халате. В руках его был поднос с кофейником, сахарницей и двумя чашками. Не говоря ни слова, он поставил поднос на столик и вышел.

— Итак, голубчик, — сказал Николай Иванович, разливая коньяк по рюмкам и открывая коробку с конфетами, — давайте выпьем за наше знакомство и сотрудничество.

Они чокнулись и выпили, но по–разному. Бардин пил маленькими глотками, вдыхая коньячные испарения, а Кот опрокинул рюмку резким движением и тут же сунул в рот конфету.

— Вы знали, что Романов приведет меня на заседание? — спросил он и, не дожидаясь предложения, налил в чашку кофе. Напиток был натуральным, мастерски сваренным, и Константин Павлович пил его, явно наслаждаясь вкусом и запахом.

— Разумеется, — подтвердил догадку Кардинал.

— Это ваша наружка «пасла» меня всю неделю накануне заседания?

— Это была не наружка, голубчик, — Николай Иванович налил себе кофе и сделал глоток. Затем поставил чашку на поднос и откинулся в кресле, заложив руки за голову. — Это были сотрудники моей лаборатории, которые снимали с вас псипараметры для просчета вашей псимодели.

— И как вам моя псимодель? — насмешливо спросил Кот.

— Отменная модель. Вы важное приобретение для нашей организации.

— А вы уверены, что вы меня приобрели? — продолжал паясничать Сидоренко, но Бардин не принял вызова.

— Какая разница, кто кого приобрел. Мы вас или вы нас. Главное, мы теперь вместе. А скажите, голубчик…

Разговор на ничего не значащие темы продолжался еще около часа. Кардинал не задавал вопросов, поскольку всю необходимую информацию о собеседнике уже имел. Кот же задавал вопросы один за другим, и Николай Иванович с удовольствием отметил, как профессионально велся «допрос». Но вот дверь отворилась, и вошел Романов.

— Ждем вас, Петр Алексеевич. Разговор не начинаем. Романов сел напротив Кота. Даже посторонний наблюдатель отметил бы сходство трех внешне непохожих друг на друга людей. Романов вопросительно посмотрел на Бардина, и Николай Иванович кивнул.

— Константин Павлович, — заговорил председатель Партии, — давайте откровенно. Вы пришли к нам от имени западных спецслужб и, в частности, от ЦРУ. Вы понимаете, что никакой дружбы и доверия с ЦРУ у нас быть не может. С некоторыми европейскими спецслужбами в будущем может быть, а с ЦРУ нет. Кем вы себя считаете? Кто вы? Один из них или один из нас?

— В любом случае не один из них, — сказал Сидоренко серьезно. — А если не секрет, на чем базируется такое разделение?

— Любому мало–мальски мыслящему и грамотному человеку понятно, что США — наш враг. Когда я говорю наш, я имею в виду не Россию, а Европу. И многие, от которых зависит судьба Европы, это понимают, но, — он поднял кверху указательный палец, — пока не видят пути, пойдя по которому, Европа может перестать быть экономическим и политическим вассалом Америки. После крушения одной из двух сверхдержав многие европейские политики и финансисты наивно полагали, что сверхдержав больше не существует, поскольку они больше не нуждаются в защите от красного монстра, готового слопать европейскую цивилизацию. Время показало, что они сильно заблуждались. И сейчас многие понимают, что не только США защищали их от советского монстра, но и советский монстр защищал их от американского монстра. Произошло фактически следующее: американский монстр подчинил советского монстра, и теперь старушка Европа будет вынуждена противостоять монстру сочлененному. Но о делах внешних мы поговорим как–нибудь позже. Сейчас же давайте обратимся к нашим скорбным делам. Николай Иванович, кофейком не угостите? Только погорячей. Бардин нажал кнопку селектора.

— Виктор, у нас кофе остыл. Завари, дружок, по новой и принеси еще одну чашку.

Романов сложил ладони, как молящийся, и сидел в этой позе до тех пор, пока перед ним не появилась чашка ароматного напитка. Сделав глоток, он продолжил.

— Итак, как вы уже догадались, пообщавшись с Николаем Ивановичем, нашим оружием на предстоящих выборах будут новые специальные технологии и деньги. Кстати, о деньгах. Какие у вас источники существования?

Сидоренко улыбнулся:

— Полковничья пенсия.

— Не густо, — сокрушенно покачал головой Романов. — И все?

— Я очень скромен в быту, как раньше писали в партийных характеристиках. Кроме того, время от времени провожу мелкие операции консультационного и посреднического характера. Словом, на хлеб хватает.

Романов одобрительно кивнул.

— Похвально. У нас вы тоже будете получать небольшую зарплату. Итак, отныне вы — мой помощник по специальным вопросам.

— Что это за специальные вопросы? — быстро отреагировал полковник на новое назначение.

— Специальные вопросы, — отвечал председатель Партии, — это сфера деятельности Николая Ивановича. Вы будете работать в его лаборатории. Надеюсь, вы подружитесь, хотя говорят, что У Николая Ивановича есть только один друг, его овчарка. В лаборатории разрабатываются методы воздействия на индивидуум и социум. Эти методы будут главным инструментом нашего прихода к власти, а в дальнейшем и управления страной. Для начала я хотел бы, учитывая ваш опыт в специальной работе, использовать вас в отработке психоинформационных ударов.

Кот насмешливо посмотрел сначала на председателя, а потом на начальника лаборатории.

— Псиметоды годятся только против слабонервных дамочек. Я готов вам это доказать на практике. Атакуйте. Если же у вас разрабатываются электронные псигенераторы, разрушающие психику, а затем и организм человека, то, уверяю вас, пистолет решает эти вопросы гораздо быстрее. И дешевле.

Бардин не отреагировал на насмешку. Он подошел к металлическому шкафчику, набрал код и, когда дверца распахнулась, достал оттуда картонную папку, на которой было написано от руки: «К. П. Сидоренко. Псимодель А 1412». Кот все так же насмешливо наблюдал за действиями профессора медицины. Бардин сел рядом и раскрыл папку, в которой лежали несколько листков бумаги, испещренных непонятными значками и цифрами, а также две фотографии. На одной был изображен сам Сидоренко, на другой он же с женщиной средних лет и юношей лет двадцати с тонкими чертами лица и глазами, как у Константина Павловича, только не насмешливыми, а грустными.

— Извольте взглянуть, Константин Павлович, — ласковым и даже каким–то сочувствующим тоном заговорил Бардин.

— Я уже видел эту фотографию, — саркастически сказал Сидоренко.

— Не сомневаюсь, голубчик. Разрешите задать вам несколько вопросов и объяснить кое–что. У вашего сына с детства неважный вестибулярный аппарат. Не так ли?

— Допустим.

— Кроме того, в возрасте пяти лет он получил удар по голове, результатом которого стало сотрясение мозга. Так?

— Так.

— После этого вы стали замечать в его поведении некоторые странности. Так?

— Нет. Не так. Никаких странностей я не замечал.

— Возможно, — согласился профессор. — Вы их не заметили, а точнее, не обратили внимания на то, что в возрасте 12–13 лет он стал раздражительным, участились конфликты. Так?

— Так, — лицо Кота перестало быть насмешливым, во взгляде появилась некоторая неуверенность.

— В возрасте пятнадцати лет у него появились проблемы со зрением. За несколько месяцев зрение упало на несколько единиц. Сейчас ему двадцать два года, а у него нет никакой потребности в женском поле. Нет даже подружки, с которой он мог бы провести время. Вас это, видимо, не удивляет и ничего особенного вы в этом не видите. Но вас серьезно обеспокоило состояние его крови. Год назад, когда он проходил медицинское обследование.

Не так ли?

Сидоренко не ответил. Неуверенность в его взгляде сменилась напряженностью. Он устремил тяжелый взгляд на человека, который проник в его семейный мир. А профессор все говорил и говорил. Наконец, Бардин закончил.

— И что же все это значит? — спросил Кот тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Взгляд Бардина выражал искреннее сочувствие.

— Это значит, голубчик, что у вашего сына предраковое состояние. Ослабился иммунитет, и несколько клеток головного мозга уже не в силах сопротивляться перерождению в злокачественные. Через семь–восемь месяцев появится опухоль, которая будет сопровождаться потерей речи и нарушением функционирования опорно–двигательного аппарата. Операция, которую ему придется перенести, несколько продлит ему жизнь. На три–четыре года. Но он будет почти полностью парализован.

Сидоренко обмяк и сразу же как–то постарел. Так он сидел под сочувственными взглядами Романова и Бардина несколько минут. Наконец, Кот поднял глаза на Николая Ивановича и тихо спросил:

— Изменить ничего нельзя? Взгляд Кардинала стал жестким.

— В моей лаборатории имеются средства, способные заблокировать этот процесс.

— Так действуйте же, черт вас возьми.

Бардин и Романов переглянулись. Взгляд профессора не выражал ничего, взгляд же председателя показывал, что ему очень неуютно. За несколько лет общения с Бардиным Петр Алексеевич так и не научился бесстрастно взирать на опыты Кардинала с человеческой психикой.

— Константин Павлович, — обратился к сидящему в полном смятении Сидоренко Николай Иванович, — вся информация о вашем сыне почерпнута из его медицинской карты, которую мои ассистенты скопировали с согласия регистратора вашей поликлиники- За деньги, разумеется. Половина симптомов, которые я описал, являются обычными процессами, происходящими в организме юношей в переходный период. Равнодушия к слабому полу у него не наблюдается, просто он не считает нужным посвящать в это отца, поскольку особой близости между вами не установлено, в силу того, что ваша работа не оставляла вам времени заниматься сыном. Все остальные симптомы — это обычные проявления незначительных заболеваний в этом возрасте. Временное повышение биллирубина в крови — последствия перенесенного несколько лет назад инфекционного гепатита.

— Это значит… — начал Сидоренко.

— Это значит, что ваш сын абсолютно здоров, — перебил его Кардинал, — а вы были смяты самой примитивной псиатакой, и заметьте, в течение пяти минут. Как ее продолжать, вы, наверное, и сами знаете.

Кот хлопнул себя по лбу. Это ж надо оказаться таким идиотом!

— Ведь меня обучали этим примитивным методам вербовки. Но объясните мне, пожалуйста, одну вещь. Ведь у вас, видимо, имеется и моя карта. Или моей жены. Почему вы использовали именно сына?

— К жене вы равнодушны, голубчик, поскольку слишком долго работали в паре. Вы не могли избежать трансформации ее восприятия в вашей психике. Она для вас напарник по работе. Что касается вашей карты, то вы слишком часто рисковали жизнью. И атака не имела бы такого эффекта. Итак, вы убедились, что от псиатак нет защиты, если они проводятся правильно.

— Возражать трудно, — Сидоренко облегченно рассмеялся. — С чего начнем?

Николай Иванович потер руки. Он немного нервничал в связи с комплексом вины, образовавшимся после псиатаки на Сидоренко, хотя и был уверен, что «пациент» все воспринял как надо.

— Для начала я хотел бы, чтобы вы присоединились к эксперименту, который мы назвали коротеньким словом «Пес». Как только мы его закончим, вы начнете работать в качестве помощника председателя. Ваши американские друзья ведь могут подождать две недели?

Кот молча кивнул.

— Прекрасно. Итак. Начат эксперимент в Санкт–Петербурге, но мы хотим провести серию экспериментов в Москве. Дело заключается в записи в сознание и подсознание сигнала опасности у определенных психических моделей. В Санкт–Петербурге нами была сформирована небольшая команда ликвидаторов и методом тыка выбрано несколько десятков рядовых бандитов и пять авторитетов. Плюс два высокопоставленных чина МВД, связанных с преступным миром. Эксперимент заключается в следующем. Ликвидаторы методично уничтожают бандитов, оставляя на трупах изображение собаки. Это изображение и является сигналом опасности. Далее, когда все участвующие в эксперименте объекты ликвидированы, в нескольких газетах бульварного толка появится материал о воинствующей религиозной общине, которая называет себя «Псами Иисуса Христа». Убивают профессионалы, но делают это они преднамеренно непрофессионально, с тем чтобы исключить для читающего восприятие событий как разборки. Когда существование «псов» будет подкреплено соответствующими слухами, в подсознании определенной части криминалитета появится состояние ожидания страха. И тогда начнется тонкая работа. Под наблюдение будут взяты несколько объектов, которым подбросят изображения собаки. То есть дан сигнал опасности. С них будут сниматься и обрабатываться индивидуальные псипараметры. Сейчас в Москве появилась группа профессионалов, за которой мы внимательно наблюдаем. В нее входит наш человек, и она готова на все. Я хотел бы, чтобы вы были координатором между этой группой и моей лабораторией.

Кардинал закончил и испытующе посмотрел на Кота. По лицу бывшего полковника госбезопасности было видно, что медицинские изыскания доктора Бардина не производят на него угнетающего воздействия. Он немного подумал, а затем сказал:

— Я не против пройти этот испытательный срок и повязаться с вами кровью. Но скажите, какое прикладное значение имеют ваши эксперименты?

На это ответил председатель Партии, внимательно наблюдавший за выражением лица испытуемого.

Он подошел к стене, на которой висела доска, раздвинул занавески и взял фломастер.

— Смотрите, Константин Павлович. Вы, как и любой офицер, знаете, что успех каждого мероприятия всегда зависит от эффективности системы управления этим мероприятием. В обычном цивилизованном государстве имеется комплексная система Управления государством, его народным хозяйством и обществом. Условно эту систему управления можно разделить на следующие элементы. Он немножко подумал и начал писать ровным, четким почерком. В этот момент Романов, казалось, попал в родную стихию. Он внешне напоминал профессора, читающего лекцию студенческой аудитории. Из досье на председателя Партии, с которым его ознакомили в ЦРУ, Сидоренко знал, что одно время Романов был преподавателем общественных дисциплин в радиомеханическом техникуме. Но когда он заговорил ровным, ничего не выражающим голосом, формулируя свои мысли четко и кратко, он уже напоминал военного, докладывающего по карте оперативную обстановку вверенного ему подразделения.

— Итак, этими элементами являются: а) финансово–экономическая система управления; б) политическая система управления. Два элемента позволяют государству постоянно корректировать ход развития социально–экономического процесса. Это при условии, — он назидательно поднял палец, — что менталитет населения адекватно воспринимает все виды коррекции и коррекция направляет его поведение в соответствии с заданными параметрами. Население законопослушно, патриотично, обладает необходимым уровнем внутренней культуры и работоспособности. При этом необходимо помнить, что население состоит из двух страт. Те, кто управляет, и те, кем управляют. И обе страты имеют необходимый менталитет.

Романов задумался, затем посмотрел на Кота и неожиданно спросил:

— Вы любите историю, Константин Павлович? Сидоренко слегка улыбнулся:

— Допустим. Романов продолжил:

— У нас, современных поколений, гипертрофированное представление о собственной истории. Все учебники истории бессовестно лгут. Поэтому я с детства изучал этот предмет не по учебникам, а по рассказам очевидцев, военных, чекистов, рабочих интеллигентов. Вот какую картину я воссоздал по их рассказам о двадцатых годах.

Романов отошел от доски и сел в кресло напротив Кота. Последний слушал с интересом.

— Конкретно в двадцать седьмом году, — продолжил монолог Петр Алексеевич, — в СССР был не один десяток людей, в сравнении с которыми те, кого сейчас именуют гордым названием «олигарх», _ жалкие оборванцы, а нынешние правители — мелкие воришки на уровне вульгарного тырения мелочи на базаре. Они сплавляли за границу сырье, используя иностранные концессии, спекулировали на биржах, развернули торговлю, какой и при царе не было. И перекрыли доступ капитала в промышленность. А партии нужна была индустриализация. Олигархи, то бишь нэпманы, скупили на корню весь партийно–правительственный аппарат и уже подбирались к карательным органам. Впрочем, им удалось частично скупить и их. В тридцать седьмом НКВД чистили от нэпманских ставленников так же усердно, как и другие государственные структуры. Сначала они загнали в угол население. Ведь это только в «демократической» прессе описывается рай, именуемый нэпом. В действительности страна, мягко говоря, недоедала. Да, население было загнано в угол. Но не это было страшно. На страже порядка стояла «непобедимая и легендарная», которая не отличалась мягкосердечием и готова была мочить кого угодно по первому приказу… Страшно было другое. Они загнали в угол государство. Государство потеряло контроль за ситуацией в стране. Фактически теряло власть. Ведь чиновник и партийный функционер — это такой же человек, которому нужно кушать и содержать семью. И служит он тому, кто ему платит. А это уже опасно. Это не может продолжаться долго. Ни одно государство, я имею в виду не людей, а систему, не потерпит этого.

И государство их раздавило. Это чушь, что систему лагерей и отстрелов создал Сталин. Он был механическим исполнителем воли государства, которое его руками восстановило свой контроль над страной. И если вы пороетесь в архивах НКВД, то увидите, что рабочих и мелких служащих среди репрессированных очень мало. В основном это партийные и государственные чиновники. И обвинение в троцкизме и прочих «измах» — это маскировка. Их действительная вина состояла в том, что они были куплены нэпманами. Правда, для товарища Сталина это называлось не коррупцией, как сейчас, а идейным перерождением. Обуржуазиванием. Вы можете задать вопрос: зачем я вам это говорю? А затем, что наше государство уже фактически загнано в угол. Как в двадцать седьмом. Скоро оно начнет действовать. Я не знаю людей, которых оно выдвинет на эту роль. Повторяю. Под государством я подразумеваю не людей, обладающих властью, но систему, живущую и функционирующую по своим объективным законам. Создающую ситуации в ответ на действия людей, нарушающих эти законы. Как экология. Природа не может запретить человеку загрязнять окружающую среду. Но в ответ на его действия она создаст ситуацию, когда человек будет вынужден или уважать природный закон или погибнуть. Под кого создастся соответствующая ситуация, когда никаких альтернатив в действиях, как и у Сталина, не будет, мы пока не знаем. Может быть, это будем мы, может быть, другие, но ясно одно: тех двух элементов системы управления, которыми оперируют цивилизованные государства, для нас недостаточно. Должна быть третья система управления, которая обеспечит функционирование двух первых. При Сталине она была. Психологическая система управления, в которую входили сознательная часть в виде идеологии марксизма и пропагандистского аппарата и подсознательная в виде посеянного государством страха. Мы в худших условиях. В отличие от товарища Сталина мы не имеем репрессивных органов, не купленных нэпманами. Плюс кампания по борьбе с «врагами народа» в современных условиях неприемлема. Это видимая официальная государственная система и для нее нужна соответствующая ситуация. Поэтому необходима невидимая психическая система управления, базирующаяся на комплексе сигналов угрозы в подсознание огромной части населения, в чьих экономических интересах не допустить функционирование двух первых систем в интересах государства.

Романов встал и заходил по кабинету. Затем остановился и вытянул руку с простертым указательным пальцем в сторону Бардина.

— Он и его лаборатория разрабатывают эти сигналы и эту третью тайную систему управления. В соответствии с современными условиями. Без разработанной и опробованной системы психического контроля за населением власть брать нельзя. Мы либо трансформируемся в нынешний режим, либо будем смяты. Причем смяты жестоко.

— Я во многом согласен с вами, Петр Алексеевич, — сказал Сидоренко, который все это время внимательно слушал, не задавая вопросов. — В чем я с вами не согласен, так это в оценке нашего народа. Не согласен как патриот. Из ваших рассуждений следует, что Россия населена одними ворами и дебилами. Скотами.

Романов пропустил слова Кота мимо ушей и спросил:

— Вы готовы принять участие в создании псисистемы управления?

— Разумеется.

Как только он произнес эти слова, со своего места поднялся молчавший все это время Бардин. Он написал что–то на листке бумаги и протянул Коту.

— Вот координаты человека, с которым вам надлежит встретиться и оговорить схему операций в рамках научной программы «Псы Иисуса Христа».

Домой Кота отвез на своем стареньком «жигуле» Романов. Во дворе дома, где проживал Сидоренко, они еще несколько минут беседовали, сидя в машине. В десяти метрах от романовского «жигуля» стояло несколько гаражей, называемых в простонародье «ракушками». К одной из ракушек подошел ханыжного вида мужик, расстегнул штаны и начал справлять нужду прямо на дверь гаража.

— Вот же скот, — в сердцах хмыкнул Константин Павлович. — Ведь наверняка живет в этом же доме, но лень подняться и зайти в сортир.

— Это ваш гараж? — насмешливо осведомился Романов.

— Если бы мой был, я б его сейчас заставил мордой вытереть, — ответил Кот.

— Ну так не нервничайте.

Мужик закончил отправление естественного физиологического процесса, застегнул штаны, а затем достал из кармана ключ, отпер «ракушку» и через несколько минут выехал из нее на синей иномарке.

— Позвольте, — растерянно и удивленно сказал Кот. — Это он что? Свой собственный гараж обоссал?

Романов усмехнулся.

— Мне вспомнились ваши патриотические обвинения в мой адрес, уважаемый Константин Павлович. Относительно того, что я якобы утверждаю, что Россия населена скотами. Запомните. В Европе вообще не писают на гараж. В Азии или в Африке могут пописать, но только на чужой. И только россиянин может описать свой собственный, потому что ему лень дойти до чужого. Русская душа загадочна.

Сидоренко ничего не ответил.

 

Псы Иисуса Христа

Родионов сидел на скамейке, лениво поглядывая по сторонам. Сложенная вчетверо газета лежала рядом.

Поглядывая время от времени на часы, Александр Иванович чертыхался. Уже тридцать минут торчал он на солнцепеке в ожидании связника.

В ту ночь, когда поминали Муравьева, Родионов сделал для себя выбор. Для себя и для товарищей, которые, подчиняясь инстинктам стаи, изъявили готовность влиться в состав неизвестной организации, гарантирующей им «работу по специальности», деньги и защиту. Что это за организация, не знал никто, включая Родионова. Ему был известен только один ее член, который подсел к нему в «Русском бистро», где подполковник Армии Российской решил оставить трудовые накопления в размере стоимости двух банок пива. Незнакомец, представившийся как Олег, обладал располагающими к доверию внешностью и манерами, и Родионов «раскрылся» очень быстро, несмотря на многолетнюю привычку избегать случайных встреч. Видимо, стресс, в котором подполковник находился уже несколько лет, требовал снятия, и офицер уже не мог сопротивляться этой психологической потребности. Олег слушал внимательно и сочувственно, а когда его собеседник закончил «изливать душу» и пиво было выпито, пригласил посидеть в ресторане.

Впервые за последние десять лет подполковник Российской Армии оказался в ресторане. Случайно или специально Олег выбрал дорогой ресторан, сказать трудно, но Родионов, впервые за много лет попробовавший давно забытые деликатесы, запивая их французским коньяком, почему–то не почувствовал душевного комфорта. Он понимал, что мешало ему. Присутствие самодовольных, развязных людей. Он не был завистлив от природы, но, глядя на тех, кого окрестили «новыми русскими», видел Муравьева, лежавшего в гробу, и его многострадальную вдову, сидевшую в обмороке возле гроба. Олег, вероятно, обладавший дьявольской проницательностью, все понял и подмигнул.

— Это не «новые русские», — сказал он, указав на зал. — В сравнении с настоящими новыми они оборванцы.

Разговор, в ходе которого Родионов отчетливо понял, что Олег подсел к нему не случайно, продлился несколько часов. И хотя как профессионал подполковник прекрасно понимал, что идет вербовка, это не вызвало у него негативных чувств. Та злоба, которая копилась годами в недрах подсознания, выплеснулась в эмоции после смерти Муравьева, и сейчас он готов был продаться не то что иностранной разведке, но дьяволу. Причем даже не за деньги. За возможность мстить проклятому режиму.

Когда точки зрения были уточнены и Родионов подтвердил готовность сотрудничать, Олег сообщил ему, что организация, которую он представляет, не является шпионской или бандитской, имеет патриотический оттенок и борется с режимом нелегальными методами.

— Тебе позвонят от меня, — сказал Олег на прощанье.

И вот Родионов уже полчаса сидел и ждал человека, который позвонил ему и, сославшись на Олега, назначил встречу. Посидев еще десять минут, Александр Иванович посмотрел на часы в последний раз, выматерился и направился к метро. В вагоне электрички кто–то осторожно тронул его за руку, и приятный баритон спросил:

— Александр Иванович?

Родионов обернулся. Перед ним стоял высокий мужчина с короткой стрижкой седеющих волос и смеющимися глазами.

— Я от Олега.

Родионов понимающе хмыкнул.

— Доверяй, но проверяй.

— Надеюсь, вы не обиделись? — дружелюбно спросил незнакомец.

— Нисколько. Как вас называть?

— Зовите меня Котом. Мне это будет приятно, потому что так меня называют друзья. Надеюсь, мы ими станем.

— Может быть, — сказал Родионов, осматривая незнакомца. — Где будем беседовать?

Через несколько минут они сидели на втором этаже небольшого ресторана с английским названием «Джон Буль». Молоденькая официантка принесла меню, и Кот гостеприимным тоном, давая понять, что расплачивается он, сказал:

— Заказывайте, Александр Иванович.

Родионов, у которого с утра во рту не было маковой росинки, выбрал мясное блюдо и пиво с чесночными хлебцами. Кот держался с ним как со старым знакомым, которого не видел много лет, и не спешил начинать разговор о деле. За соседними столиками сидели «новые среднего пошиба», как окрестил их Родионов. Он поймал себя на том, что они уже не вызывали у него такой сильной неприязни, как в прошлый раз, когда он обедал с Олегом.

Кот болтал без умолку на ничего не значащие темы, и только когда с бифштексами было покончено и официантка принесла кофе и две порции коньяка, перешел к делу.

— Олег сказал мне, что вы с командой. Это так? Родионов пригубил коньяк и молча кивнул.

— Сколько человек?

— Девять.

— В деле были?

— Почти все. Афган, Чечня, Ближний Восток, Африка.

— Я имел в виду другое. Здесь, в Москве, вы уже вместе в деле были?

— Только на разгрузке вагонов, — горько усмехнулся подполковник.

— Договоренность какая–нибудь между вами есть?

— Пока нет. Я не форсировал события.

— Разумно, — одобрительно кивнул Кот. — Но почему тогда вы уверены в том, что они пойдут на мокрые дела?

— Дошли до ручки. Готовы хоть на большую дорогу.

Кот немного подумал. Внутренне он был немного разочарован, но виду не подал.

— Вы знаете, что собой представляет организация, которая пригласила вас в свои ряды?

— Весьма смутно, но, судя по всему, организация не слабая и действует профессионально.

— Откуда такие выводы? — с интересом спросил Кот.

— Вербовка была осуществлена очень грамотно. Кроме того, Олег имел обо мне всю информацию, что свидетельствует о наличии у него информаторов в нашем управлении. А это немало.

— Когда думаете провести беседу с командой?

— Сегодня ночью.

— Почему ночью? Ночью надо спать. Или сексом заниматься.

— Это вы ночью спите. А мы по ночам вагоны разгружаем.

— Хорошо. Я свяжусь с вами завтра вечером. Операция, которую мы запланировали, состоится через три дня. Оружие у вас есть?

— Только табельное.

— Ясно. Экипировка за мной. Операция принесет кое–какие деньги. Все участники получат свою долю. После этого желающие продолжать работу в рядах нашей организации будут посвящены в суть наших действий и в цели организации. Те, кто захочет отойти, будут свободны.

Спустя несколько дней после этого разговора Николай Иванович Бардин сидел один в своем кабинете в лаборатории и просматривал газеты. «Сегодня», «Коммерсант» и «Московский комсомолец» в разделах «происшествия» в деталях описывали нападение неизвестных преступников на некую коммерческую фирму. По информации газет, фирма принадлежала одной из московских преступных группировок, и нападение было совершено через пятнадцать минут после того, как в ее офис был доставлен «черный нал», собранный с коммерческих структур в качестве платы за «крышу», и контрабандный товар. Оперативники, прибывшие на место преступления, обнаружили трупы четырех охранников и пятерых сотрудников фирмы. Все газеты указывали, что на месте происшествия преступники оставили свои визитки — листки плотной бумаги с изображением собаки. К газетным статьям были приложены фотографии. На одной — помещение фирмы с трупами на полу. На другой — визитка с изображением оскалившегося пса. Газета «Сегодня» также сообщала, что подобные происшествия имели место в Санкт–Петербурге месяц назад, и делала вывод о появлении на территории двух мегаполисов самой свирепой и безжалостной банды, грабящей и уничтожающей себе подобных.

Николай Иванович глубокомысленно поизучал фотографии и снял трубку телефона.

— Зайди, — коротко бросил он. Через несколько минут дверь творилась и вошел Воинов. Николай Иванович молча указал ему на кресло, стоявшее напротив его письменного стола, и, когда тот сел, сказал:

— В целом неплохо. А как идут активные мероприятия?

— Все наши люди, внедренные в криминальные структуры, активно муссируют эти события и распускают слухи. Кроме того, наши агенты в МВД также сгущают краски. Честный Крот принял меры к тому, чтобы официальной версией, учитывая аналогичные происшествия в Питере, было появление банды, имеющей наводчиков в структурах правопорядка, оперирующей исключительно жестокими методами против криминальных структур с целью их ограбления.

Николай Иванович рассмеялся.

— А что насчет действий какой–нибудь «Белой стрелы»? Подозрение на государственные структуры есть?

Олег отрицательно покачал головой:

— Нет. Все считают, что появились современные Робин Гуды.

— Следите внимательно. Сейчас наступает самый ответственный момент. Все псипараметры срисовывайте мгновенно. Поведение объектов отслеживайте как можно более тщательно.

— Сил маловато, — с сожалением сказал Воинов.

— Да, маловато, — согласился Кардинал. — Но думаю, хватит на то, чтобы на практике подтвердить правильность нашей концепции.

В это время в дверь постучали и вошел Кот. Воинов тут же поднялся с места и вышел, обменявшись с Сидоренко рукопожатием.

— Вы знаете, Николай Иванович, — сказал Кот, усаживаясь в кресло, на котором до него сидел Воинов, — исходя из габаритов ваших ассистентов, целесообразно их использовать в спецкомандах типа той, которую временно возглавляю я.

— Как вы ее назвали? — спросил Бардин, протягивая руку.

— «Алмаз». Коротко и ясно. Оперативный псевдоним должен быть кратким и отражающим сущность оперативника, — ответил Константин Павлович, пожимая руку.

— Голубчик, — весело улыбаясь, сказал профессор, — интеллект моих ассистентов прямо пропорционален их габаритам. Было бы непростительным транжирством использовать его не по назначению.

— Предложение снимается, — выражая искреннее сожаление, сказал исполняющий обязанности руководителя группы «Алмаз».

— Сколько денег дала ваша операция?

— Триста шестьдесят тысяч пятьсот тридцать «зеленых» и сорок восемь тысяч «деревянных».

— Сколько вы выделили «Алмазу»? у- - По пять тысяч долларов и по две тысячи рублей на брата.

— Как они отнеслись к тому, что большую часть выручки вы унесли с собой?

— Они не видели, сколько я взял. Обыск офиса я произвел один. Они классно отправили на тот свет всех этих бедолаг и вышли. Такова была моя установка, я не хотел на первом же деле подвергать искушению их бессмертные души.

— Разумно, разумно, — согласился Николай Иванович. — Желающие выйти из игры есть?

— Пока нет, — осторожно ответил Кот.

— Прекрасно. Перейдем к делу. Для успешного завершения эксперимента необходимо провести еще несколько подобных операций. Но… — он помолчал, словно собирался с мыслями, а затем продолжил, — сейчас весь криминал будет готов к нападениям, эффекта внезапности больше нет. Поэтому не будем рисковать. Деньги, добытые в ходе операции, пойдут на ежемесячную зарплату «Алмазу». Командиру будете выдавать по две тысячи долларов в месяц, остальным по полторы. Но в течение месяца нужно будет ликвидировать двадцать–тридцать авторитетов среднего звена. Естественно, с использованием собачки. На этом ваша работа в этой области будет закончена. Вот список тех, кого нужно уничтожить.

Николай Иванович достал из стола несколько листков бумаги, на которых были напечатаны фамилии и адреса тех, кто должен был пожертвовать жизнью во имя науки. Сидоренко поизучал список несколько минут, а затем поднял глаза на Бардина.

— Но здесь же около сотни фамилий.

— Да. Вам предоставляется выбор. Те, кого наиболее желательно ликвидировать, помечены галочками. Но главным критерием должна быть безопасность ваших людей. Уничтожайте тех, кто наиболее уязвим. А вот этих пятерых уничтожить обязательно. Желательно разом.

На стол лег маленький листок бумаги, на котором стояли пять Фамилий с указанием адресов и мест работы.

— О-о, — протянул Кот, — но это же не бандиты. Очень солидные люди.

— Эти люди, голубчик, являются представителями социальной группы, которую необходимо будет в будущем поставить под псиконтроль в первую очередь.

Спустя два дня после этого разговора заместитель министра внутренних дел Анатолий Романович Покасов направлялся домой после трудного рабочего дня. Душевное состояние замминистра можно было определить как тихую истерику. Дело в том, что, явившись сегодня утром к министру для доклада, он впервые не удостоился рукопожатия. Министр слушал доклад с непроницаемым лицом, не задав ни одного вопроса, а когда Анатолий Романович закончил, кивком дал ему понять, что аудиенция окончена. Вечером он выбрал удобный случай, чтобы вновь попросить министра принять его, но помощник с явной насмешкой сообщил, что министр очень занят.

Покасов не знал, что два дня назад на стол министру лег перевод статьи из французской газеты «Фигаро», в которой некий журналист Марсель Мерсье описывал связь высших чинов российского МВД (среди которых фигурировала фамилия Покасова) с криминальными кругами. То, что его заместитель получает деньги от двух преступных группировок, министр знал, но вот то, что этот факт стал достоянием прессы, было крайне неприятно. Это требовало реакции, поскольку коллеги за рубежом относились к статьям проклятого Мерсье очень серьезно. Выступить с опровержением было опасно, поскольку Мерсье неоднократно подтверждал свои заявления в прессе фактами, являющимися уликами даже для российских «ручных» судов. На чиновничьем языке это означало, что министра «подставили».

Машина въехала во двор красивого кирпичного здания, в котором в квартире, купленной за полмиллиона долларов, проживал замминистра, и остановилась у подъезда. Метрах в двадцати стоял мини–автобус «Тойота» с затемненными стеклами, из которого неслась веселая музыка.

Коротко бросив водителю: «Завтра в семь», Анатолий Романович вышел из машины и направился к подъезду. Он уже взялся за ручку, когда его взгляд уперся в листок бумаги, приколотый канцелярской кнопкой к двери. На листке была изображена злобно скалящаяся собака неизвестной породы.

«Что за чушь», — подумал замминистра и попытался вспомнить, откуда ему знакома эта собака. — Твою мать, — выругался он, вспомнив что–то.

Это были последние слова, произнесенные Анатолием Романовичем Покасовым. В воздухе просвистела стрела, и с воплем боли и гнева замминистра внутренних дел Российской Федерации повалился на землю.

Прибывшие через десять минут на место происшествия оперативники, вызванные по телефону водителем покасовской машины, долго осматривали стрелу от спортивного арбалета с прикрепленной к ней медной пластинкой, на которой были выгравированы голова собаки и слово «Крот».

На следующее утро, в девять часов Веселов с женой и дочерью вошел в здание аэропорта «Шереметьево‑2». Семья уже направилась в зал VIP, когда зазвонил мобильный телефон Владимира Ивановича.

— Алло!

— Иваныч, — раздался вкрадчивый голос Хохлова, — я уже подъезжаю. Через десять минут буду в аэропорту. Не уходи, пока не повидаемся. Ты в VIP-зале?

— Да, — испуганно сказал Владимир Иванович.

— Тогда жди, — в трубке послышались гудки. На деревянных ногах Веселов вошел в зал VIP и плюхнулся в первое попавшееся кресло, не обращая внимания на недоумевающие взгляды жены.

Если Хохлов вдруг помчался в аэропорт, значит, произошло что–то очень важное и неприятное. Желудок сдавило железной рукой, но чувство собственной значимости пересилило «медвежью болезнь». Придав лицу снисходительно–важное выражение, замминистра откинулся в кресле и принялся что–то насвистывать, чего обычно за ним не наблюдалось.

Хохлов, не заходя внутрь зала, приоткрыл дверь и поманил Владимира Ивановича рукой. Тот вскочил и направился за генералом, который стал неторопливо подниматься по лестнице на второй этаж, где располагался бар.

— Давай кофейку выпьем. Время есть, — сказал Хохлов, присаживаясь за столик.

Официант тут же подошел к их столу и положил меню.

— Два эспрессо, — коротко бросил Хохлов.

Веселов отметил, что такой озабоченности на лице генерала еЩе не было за период их знакомства, и это десятикратно усилило его тревогу.

— Ты когда последний раз виделся с Покасовым? — спросил Хохлов, не глядя на собеседника.

— Позавчера. — В мозгу Владимира Ивановича возникла картина позавчерашнего вечера, проведенного в сауне в компании Анатолия Романовича и двух «мочалок», девиц легкого поведения. Видимо, Веселое не мог скрывать отвращения, поэтому «мочалки» сконцентрировали свои «чары» на пьяном замминистра МВД. — А что?

— Он тебе ничего важного не говорил?

— Например? — Веселов уже нервничал не на шутку.

— Про собачек, например.

— Какие, к черту, собачки? Что случилось?

— Его убили вчера вечером.

Выждав, пока новость отзвенела в ушах, Владимир Иванович, ничего не соображая, спросил:

— А при чем тут собачки?

Замдиректора ФСБ с грустью посмотрел на впавшего в прострацию замминистра. Душу его переполняло презрение к жалкому, трясущемуся Веселову.

«Может, не пугать зря?» — подумал он.

— Дело в том, что месяц назад в Питере и здесь объявилась банда. Занимается только убийствами. Причем на трупах эти уроды обязательно оставляют бумажку с собачкой. Вот такую, — он достал из кейса фотографию и протянул Веселову. — До сих пор истребляли только бандитов. А вчера в разных частях города были убиты несколько высокопоставленных чиновников. В том числе и Покасов. Возле трупов — собачки.

— А чего они добиваются? — голос Веселова дрожал, как натянутая струна.

— Не знаю, — спокойно ответил Хохлов. — Сначала думали, что это просто бандитские дела. А теперь видишь, как все оборачивается. Не хочу тебя пугать, но я такую же бумажку обнаружил вчера у себя в почтовом ящике. Точнее, жена обнаружила. Если получишь, немедленно мне сообщи.

Сразу после взлета Веселов прочно оккупировал туалет. Проклятая «медвежья болезнь» не отпускала до самой Ниццы. Какое–то чувство подсказывало ему, что между этой проклятой «собачьей» бумажкой и всеми событиями, происшедшими за последнее время| существует незримая связь. Если бы при всем этом присутствовал доктор Бардин, он был бы очень доволен результатом, так как его лабораторию очень интересовал эффект повышения параметров интуиции индивидуума в обстановке ощущения повышенной опасности.

По прибытии в Ниццу Владимир Иванович немного успокоился. Распаковав чемодан и приняв душ, он дал себе слово не думать о неприятных вещах, тем более что звонков по телефону не было уже две недели. Через полчаса семейство Веселовых отдыхало на берегу Средиземного моря под большим тентом, с удовольствием вдыхая соленый морской воздух. После ужина семья замминистра больше часа чинно гуляла по набережной, время от времени натыкаясь на мелкие группы людей, говорящих по–русски. Но несмотря на это, Владимир Иванович был почти счастлив. В двадцать три ноль–ноль Веселов в пушистом халате вышел из ванной.

— Ой, что это? — вдруг воскликнула дочь. Владимир Иванович подошел к журнальному столику. Возле пепельницы лежала визитка с изображением оскалившейся собаки. Ровным красивым почерком под картинкой было выведено: «До встречи!» И подпись: «Псы Иисуса Христа».

 

«Монстр»

Профессор Бардин сидел в своем кабинете, устремив внимательный взгляд темных глаз на экран компьютерного монитора. Слева от него на стуле сидел Воинов, а справа, вольготно развалившись в кресле, — Сидоренко. На экране отображалось лицо Владимира Ивановича Веселова без волос, покрытое сеткой, состоящей из мелких квадратов.

— Сколь символична ваша система, — засмеялся Кот.

— Чем же? — не отрывая взгляда от экрана, спросил Бардин.

— Ему уже давно пора увидеть небо в клеточку, — ответил Константин Павлович.

Николай Иванович поманипулировал с клавиатурой, и клетки, покрывавшие изображение замминистра, уменьшились. Бардин продолжил манипулирование, и на мониторе появились еще два изображения Веселова, также покрытые сеткой. Под каждым изображением стояла дата.

— Обратите внимание, — сказал профессор, указывая концом своего «Паркера» на экран. — Вот это — матрица его внешности по состоянию на двадцатое мая. Вот это, — «Паркер» заскользил по экрану, — после прочтения им «Бездны». Изменение внешности на шесть единиц. Вот это — после разговора с Хохловым в «Шереметьеве», где, как я полагаю, он узнал о смерти Покасова. Изменение еще на восемь единиц. А вот это — в Ницце, после получения весточки от «псов». Изменение на двенадцать единиц.

— А почему он на фотографии без волос? — спросил Кот. На этот вопрос ответил уже Воинов.

— Изменение расположения волос не зависит от изменения психических параметров, и если компьютер будет и это фиксировать, то будет большая погрешность.

Николай Иванович сделал пометки в большой таблице, которая лежала перед ним на столе, и обратился к Воинову:

— Олег, постарайтесь обработать все полученные материалы к концу следующей недели. Выводы будем делать вместе.

Воинов молча кивнул и вышел. Бардин подмигнул Коту:

— Вы славно поработали, Константин Павлович. Думаю, в будущем та научная работа, которую мы провели с вашей помощью, послужит основой для создания психической системы управления экономикой и государством.

— Служу Советскому Союзу, — насмешливо козырнул Сидоренко. — Насколько я понимаю, операция «Псы Иисуса Христа» успешно завершена.

— Совершенно верно.

— И чем теперь заниматься моему «Алмазу»?

— Ждать новых поручений. Пусть ваши люди постепенно увольняются из вооруженных сил и отправляются работать вот в эту охранную фирму.

Профессор положил перед Сидоренко визитную карточку, на которой было обозначено: «ООО «Гард». Баранов Владислав Игоревич. Генеральный директор». Кот спрятал визитку в бумажник и, поняв по лицу Николая Ивановича, что аудиенция окончена поднялся с кресла и вышел. Кардинал проводил его внимательным взглядом и вновь положил руки на клавиатуру. На экране появились изображения президента России. Изменения внешности фиксировал не только компьютер, но и натренированный глаз Бардина.

Психическое заболевание налицо. Видимо, механизм самоликвидации, заложенный природой в психике каждого человека, о котором ему вскользь говорил Рублевский во время их последней встречи, уже включился. Но и государственный механизм, которому надлежало продлить нахождение этого психо-информационного трупа у власти, также работал во всю мощь. Бардин положил перед собой лист бумаги и углубился в расчеты.

Он был полностью поглощен своим делом, когда дверь отворилась и вошел Романов. Петр Алексеевич встал за спиной Кардинала, который так и не прекратил делать расчеты. На бумаге появлялись цифры и какие–то не ведомые никому значки и символы. Романов внимательно смотрел на монитор.

Наконец Николай Иванович оторвался от расчетов и протянул руку.

— День добрый, Петр Алексеевич.

Глава Партии пожал протянутую руку и прошел к креслу, которое до этого занимал Сидоренко.

— Итак? — спросил он, вопрошающе глядя на Бардина.

— Все идет, как мы и предполагали. Он неизлечимо болен. Психически. И физически также. Думаю, ему придется перенести операцию на сердце. После этого, по нашим расчетам, он проживет еще два–три года.

— Сердце настолько плохое? — лицо Романова выражало полное внимание и озабоченность.

Бардин рассмеялся.

— Если смотреть с нравственной точки зрения, то оно ужасно, полное нравственное помешательство, как называл этот феномен великий Ламброзо. С точки зрения ортодоксальной медицины — ничего страшного. С точки зрения нашей науки — начался процесс медленного умирания. Не знаю, хорошо это или плохо, но через два года, если президент еще будет физически жив, он станет абсолютно недееспособным.

— Физически жив? А как еще может быть жив человек?

— Энергетически. С энергетической, а следовательно, и с психической точки зрения он уже труп. Точнее, почти труп.

— Не так хорошо, как здорово, — усмехнулся Романов. — И что из этого следует?

— Из этого следует, что наша стратегия должна будет постоянно подвергаться коррекции. Что по выборам?

— Вопрос практически решен. — Он?

— Конечно. Как говорил незабвенный Иосиф Виссарионович, «не важно, как проголосуют. Важно, как подсчитают». ФАПСИ уже готово. По нашим расчетам, он в действительности наберет не более восьми процентов в первом туре.

— А кто вышел бы во второй тур, если бы считали не по Сталину?

— Пан Зюзя и Генерал.

Николай Иванович задумался. «Монстр» утверждал, что вероятность следующих выборов через два–три года очень высока. В таком случае времени в обрез. В его мозгу вдруг всплыл разговор с Рублевским, когда тот, именуя президента не иначе, как «низкопробный шарх» (что такое шарх, Николай Иванович не знал, но, памятуя о договоренности, вопроса не задал), заявил:

«Шарх встал на путь саморазрушения. Это, с одной стороны, хорошо, с другой — плохо. Везде баланс». Но Николай Иванович помнил, что один из генсеков ЦК КПСС после включения механизма самоликвидации физически просуществовал почти десять лет.

— Что Сидоренко? — прервал его размышления Романов.

— Все в порядке. Годится практически для любой работы. Способен системно мыслить, но, если нужно, может абсолютно хладнокровно отправить на тот свет кого угодно.

— Я не это имел в виду, — поморщился Петр Алексеевич. — В его профессиональных качествах я и не сомневался. Но что у него внутри?

— Цели Партии совпадают с его целями. На измену он почти не способен.

— Почти? — Романов удивленно поднял правую бровь.

Николай Иванович мягко улыбнулся, голос зазвучал вкрадчиво:

— Я имею в виду то, что ситуация, в которой он станет изменником, крайне маловероятна.

— Но вероятность все же существует?

— Голубчик, — все так же мягко улыбаясь, сказал Николай Иванович, — в теории существует ситуация, когда вы предадите собственных детей. Но вероятность, что вы в ней окажетесь, так же мала, как и та, что имеет отношение к Сидоренко.

Стоявший на столе Бардина селектор внутренней связи неожиданно включился, и мужской голос бодро сообщил: «Николай Иванович. Все прибыли». Бардин поднялся со своего места и пошел к двери. Романов последовал за ним.

Руководители единственного в России подполья спустились в подвальное помещение, оборудованное под мини–конференц–зал, где за большим круглым столом уже сидели все члены Совета. В угловом кресле примостился Сидоренко.

При появлении Романова и Бардина все встали. Как только председатель Партии занял свое место, Кот подошел к столу и положил перед ним несколько листов бумаги. Петр Алексеевич мельком взглянул на первый лист и обратился к Совету:

— Уважаемые соратники. По поступившей к нам информации, исход выборов решен. Нет нужды называть победителя. В этой связи вашему вниманию предлагается анализ ситуации и перспектив ее развития, с тем чтобы мы могли построить стратегию нашей организации. Пожалуйста, Александр Петрович.

Бирюков, возглавлявший информационный отдел Партии, встал и раскрыл папку. Все отметили, как сразу же изменился Александр Петрович. Лицо стало непроницаемым, голос жестким.

— Уважаемые члены Совета. Мы обобщили полученную за последнее время информацию и выявили следующую картину.

Он подошел к доске и наполовину отодвинул штору. В руке появилась указка.

— Как известно всем здесь присутствующим, тайная фракция 1 СС, которую мы называем Третьей фракцией (он ткнул указкой в квадрат, обозначенный на схеме «ФЗ»), захватившая в 1991 году власть в стране и использовавшая в качестве инструмента нынешнего президента, решила продлить его полномочия еще на четыре года. Все наши попытки выявить фракцию успеха не имели, одна- по информации нашего отдела психологической борьбы (все посмотрели на Бардина, который не отреагировал на заявление Бирюкова), очерчен круг специалистов, работавших во времена СССР над психотропным оружием, которые могут быть связаны с Третьей фракцией. Кроме того, среди людей, окружавших президента все эти годы, не могли не присутствовать представители фракции. Выявление фракции является одной из важнейших задач, стоящих перед нами на ближайшие четыре года.

Анализ информации, предоставленной нам Константином Павловичем, позволяет подтвердить наш вывод о стратегии США в отношении России.

Развал Советского Союза с использованием тайной фракции КПСС следует считать только первым этапом реализации Гарвардского проекта.

Второй этап — затягивание России в долговую спираль. Американцам прекрасно известно, что деньги, выделяемые на реформы в России международными финансовыми организациями, находящимися под контролем США, присваиваются высшими государственными чиновниками и коммерческими банками. Трудно сказать, являются ли банки орудием присвоения в руках чиновников, или чиновники являются орудием в руках банков. Очевидно одно: и с той, и с другой стороны присутствует Третья фракция. По нашим расчетам, через два года Россия будет обладать внешним долгом, который не сможет быть погашен никогда, а это неизбежно приведет к введению внешнего управления Россией в замаскированной форме. И это станет окончанием реализации Гарвардского проекта по схеме американцев.

Встает вопрос, почему, несмотря на то, что реализация Гарвардского проекта протекает в соответствии с планом и без каких–либо серьезных сбоев, ЦРУ обеспокоено положением в России до такой степени, что предложило сотрудничество русскому подпольному сопротивлению?

Прошу обратить внимание на схему, которую нам передал Константин Павлович. — Он начал водить указкой по доске. — Здесь показаны выявленные ими потоки российских преступных капиталов. Как видите, в США сумма только наркоденег российской мафии составляет шестнадцать миллиардов долларов. Это немного для серьезного давления на американскую администрацию, однако вполне достаточно, чтобы захватить плацдарм в американском андерграунде и укрепиться в нем. Кроме того, в соответствии с данными мониторинга, этот капитал растет с невероятной скоростью. По темпам роста он опережает все национальные преступные кланы, действующие в США. И попытки остановить его рост к успеху не привели. Для успешного противодействия русской мафии американцам необходимо менять конституцию. А это невозможно о ряду причин. Показательные процессы над русскими преступниками, проведенные американским правосудием за последний продемонстрировали американцам, что они были несколько наивны и что они столкнулись с принципиально новым явлением. Поскольку деньги русского криминалитета, находящиеся в американских банках, отмыты, возможностей для их изъятия законными средствами американские власти не имеют. В этой связи американцы дали понять, что в случае нашего прихода к власти они закроют глаза на методы изъятия этих денег, а их использование новым российским режимом будет являться предметом переговоров. Учитывая тот факт, что отказ России от погашения внешних долгов как вариант не рассматривается, можно предположить, что американцы будут настаивать на использовании указанных капиталов для погашения российского долга Америке.

Кроме того, в настоящее время мнение специалистов Гарвардского проекта на конечную цель его реализации разделилось. Образовалась группа влиятельных экспертов, считающая, что процесс распада России на отдельные государства может быть сопряжен с такой реакцией населения, которая позволит легитимно прийти к власти диктатору, не подверженному американскому влиянию, что обойдется американским налогоплательщикам во многие миллиарды долларов.

В этой связи, как мы полагаем, отрабатывается вариант приведения к власти диктатора проамериканской ориентации, защищающего интересы США. Видимо, наша Партия рассматривается ЦРУ в качестве организации, способной выставить нужную кандидатуру, в этой ситуации нам необходимо разыграть американскую карту таким образом, чтобы спецслужбы до самых выборов и некоторое время после них рассматривали нас в качестве замены нынешнему режиму. У меня все.

Бирюков влажной губкой стер схему и прошел на свое место. Никто не проронил ни единого слова, пока председатель не повернулся к Сидоренко и не поинтересовался:

— Когда намечается встреча, Константин Павлович?

— Через две недели. Визы уже готовы.

Председатель повернулся к Курнакову, который понимающе замотал головой. Романов кивнул Бардину, после чего тот прошел к доске и отодвинул вторую штору. Взору зрителей предстал рисунок, напоминающий электронную схему.

— Прошу внимания, — заговорил Николай Иванович, оперируя вместо указки остро отточенным карандашом. — С момента основания нашей Партии ее ряды постепенно росли, и в настоящее время мы имеем следующую картину. Наши филиалы находятся в шести крупных городах. — Карандаш плавно заскользил по схеме. — «Паутина» насчитывает около трехсот бессознательных членов, занимающих солидные посты в системе управления государства. Нами разработана методика внедрения в подсознание масс необходимых нам псиустановок. В настоящее время в лаборатории уже изготовлена псевдохудожественная литература, которая за два–три года внедрит эти псиустановки в подсознание нескольких миллионов человек. Как указано на схеме, пси0информационные удары будут наноситься в основном в мегаполисах. Для глухой провинции будут выпущены три художественных фильма, сценарии которых сейчас уже написаны и подвергаются специальной обработке. Как только будут получены деньги от спецслужб, фильмы начнут снимать.

По расчетам лаборатории, психическое состояние будущего президента позволяет сделать вывод о возможности досрочных выборов. В этой связи нами разрабатывается план кампании, проводимой в экстраординарной обстановке. В этих целях нами сейчас готовятся несколько групп суггесторов для проведения кратких мини–митингов в провинции. Уже заготовлены тексты листовок, воздействующих на психику населения и подталкивающих его к принятию нужных нам установок. Через несколько месяцев группы суггесторов начнут работу в указанных на схеме городах. У меня все.

Николай Иванович вопросительно посмотрел на аудиторию.

— Николай Иванович, — обратился к нему один из членов Совета, — я давно хотел спросить. Насколько законна и насколько нравственна система, созданная вами, с помощью которой мы будем брать власть?

Члены Совета зашевелились. Все они были высокопоставленными чиновниками режима, начисто лишенного не только нравственности, но и законности. Именно этот режим сплотил их для борьбы с ним, и во имя его свержения многие были готовы на все. Причины, по которым они сплотились, у каждого были свои. Одни ушли в подполье из чисто нравственных побуждений, другие из страха перед будущим Апокалипсисом, третьих обуревало честолюбие Но всех их объединяло одно: они не были лишены чувства патриотизма, и методы, с помощью которых профессор Бардин собирался обращаться с русским народом, представителями которого они себя ощущали, вызывали внутренний протест.

Кардинал обвел всех присутствующих насмешливым взглядом.

— Уважаемые члены Совета, — начал он, — я понимаю ваши сомнения, и сам не в восторге от того, что мы поставлены в положение, при котором всякие другие методы обречены на провал. Скажу сразу же, что с юридической точки зрения все это абсолютно законно, поскольку у нас в стране не существует законов, регулирующих действия как организаций, так и частных лиц в этой области, и с 1985 года в стране идет пси-информационное истребление населения. Если бы существовали соответствующие законы, то масса людей — политиков, киношников и артистов — уже сидели бы за решеткой во главе с нынешним главой государства. Что касается нравственной стороны. Как вы полагаете, если в войне противник применил оружие массового поражения, будет ли безнравственным ответить ему тем же? Это во–первых. Во–вторых, другого средства (помимо этого), кроме вооруженного восстания, для свержения нынешнего режима просто не существует. А вооруженное восстание — это несовременно.

Отвесив изящный поклон, Николай Иванович прошел к своему месту и сел. В завязавшейся дискуссии он участия не принимал и даже, казалось, никого не слушал.

По окончании заседания Бардин заскочил в свой кабинет, взял трубку телефона и набрал номер. Выждав два гудка, он положил трубку и тут же покинул здание, в котором помещалась лаборатория. Через несколько минут он уже прогуливался по Большой Ордынке.

Ни Рублевский незаметно подошел сзади. Ни на одной встрече Николай Иванович смог засечь момент его появления. Ощущение было таким, словно человек–невидимка внезапно приобретал видимый облик.

— Как поживаете, Николай Иванович? — весело спросил «монстр».

— Вашими молитвами, Андрей Иванович, — ответил Бардин стараясь придать лицу такое же веселое выражение.

Они пошли по Ордынке в направлении Добрынинской площади.

— Красота–то какая, — сказал Рублевский, указывая на старинную церковь. — Все–таки у наших дедов были хороший вкус и понимание гармонии духовного и материального.

— Не ожидал от вас, исповедующего непонятную мне религию, такого восторга при виде православного храма, — ответил Бардин.

— Красота не нуждается в религиозной аранжировке, уважаемый.

Они помолчали несколько минут, а затем Бардин спросил:

— Вы довольны моими людьми?

— О, да. Вы прекрасный селекционер. Не жаль было расставаться?

— Жаль, — искренне сказал Николай Иванович, который не видел своих сотрудников с тех самых пор, как направил их в офис, снятый для Рублевского.

— А что по кандидату?

— Годится, — несколько поколебавшись, ответил Андрей Иванович. — Хотите увидеть своих бывших сотрудников?

Предложение было настолько неожиданным, что Николай Иванович опешил. Согласно условию, выставленному Рублевским при первом разговоре, в «чистую комнату» вход был открыт только этим восьми. Он понимал, что доступ в «святилище» был для него закрыт не потому, что «монстр» ему не доверял, а потому, что там не должно было присутствовать псиполе постороннего. Рублевский сразу же понял колебание Кардинала.

— Не беспокойтесь. В комнату вы входить не будете. Ну что. Идем?

— Идем, — ответил Бардин, внешне невозмутимо и даже несколько равнодушно, хотя сам сгорал от нетерпения.

Рублевский усмехнулся.

Они свернули на Малую Ордынку и вошли во двор большого здания постройки прошлого века. Поднялись на восьмой этаж и остановились возле бронированной, обтянутой коричневым кожзаменителем дверью. «Монстр» поковырял ключом, затем откуда–то вынул электронное устройство и послал в дверь импульс. Раздался щелчок, и дверь слегка приоткрылась. Представители двух разных направлений освоения «тонкого мира» вошли в святилище. Рублевский тут же указал рукой на дверь справа, и Николай Иванович послушно прошел в комнату.

Ничего особенного. Диван, два кресла, рабочий стол с монитором, которым пользуются охранники для внешнего наблюдения, и компьютер. На стене — написанный маслом портрет бородача лет сорока восточной внешности. На столе между компьютером и монитором большая пирамида из какого–то минерала и каменное изваяние. В нем угадывались очертания животного, скорее всего, льва, под его брюхом находилась человеческая фигура. Бардин встал напротив стола и стены с портретом и сконцентрировал на нем все свое внимание. Каким–то шестым чувством он ощущал нечто, исходящее от портрета. Человек, одетый в белую арабскую рубаху, даже на портрете мог служить олицетворением силы и великого ума.

— Это ваш Учитель? — спросил Николай Иванович, почтительно указывая на портрет и поражаясь доверию, оказанному ему, простому смертному.

— Нет, разумеется. Это мой Наставник. Как вы понимаете, Учителя я не имею права показывать никому. Присаживайтесь, Николай Иванович. Берите вон тот стульчик.

Бардин примостился сбоку, и Андрей Иванович включил монитор. Взору Кардинала предстала пустая комната, посередине которой кругом сидели в позе «фараона» его бывшие сотрудники. Их глаза были закрыты, лица непроницаемы, губы шевелились. Николай Иванович впился взглядом в экран, пытаясь не услышать (звук был отключен), а почувствовать звуковой ряд.

Рублевский с интересом наблюдал за Кардиналом, не роняя ни слова. Наконец усилия профессора были вознаграждены. Он почувствовал. Неимоверным усилием, сопровождающимся диким, немыслимым напряжением психики, он почувствовал упорядоченную вибрацию, исходившую с экрана монитора в такт движению «биологических приборов», созданных «монстром». Он сразу расслабился и обмяк, всем видом напоминая то ли выжатый лимон, то ли тающее эскимо.

Рублевский выключил монитор и нажал кнопку, вмонтированную во внутреннюю сторону стола. Через несколько минут дверь открылась, и на пороге появился молодой человек с таким же непроницаемым лицом, как у бывших сотрудников Николая Ивановича.

— Кофе, — приказал Рублевский.

Через несколько минут на столе уже стояли две чашки крепкого кофе и блюдце с янтарными финиками. «Монстр» достал из шкафчика одну рюмку и бутылку коньяка, внутри которой лежали три скорпиона.

— Выпейте–ка, Николай Иванович. Вы перенапряглись. Бардин послушно влил в горло коньяк, почти не почувствовав ни вкуса, ни запаха, и взял с блюдца финик. Рублевский посмотрел на него с сочувствием и внезапно предложил:

— Спрашивайте, Николай Иванович. Вы заслужили право задать несколько вопросов.

Бардин тряхнул головой, как бы приходя в себя.

— Определите, пожалуйста, диапазон моего любопытства, Андрей Иванович.

— Он неограничен, — засмеялся Рублевский. — Так что пользуйтесь случаем.

Люди, знавшие Кардинала, были бы, как минимум, очень удивлены, увидев его в состоянии такого возбуждения. Сам же Николай Иванович чувствовал себя Али Бабой, случайно зашедшим в пещеру с сокровищами. Но он тут же вспомнил, что сохранить жизнь герою «Тысячи и одной ночи» в отличие от его жадного братца удалось потому, что он выказал умеренность и взял только самое необходимое.

— Это передатчики или приемники? — хрипло спросил он, кивнув на выключенный монитор.

— Передатчики, — ответил Рублевский, испытующе глядя в глаза Бардину.

— Они генерируют единое поле? Рублевский кивнул.

— Смотрите. — Он взял лист бумаги и остро отточенный карандаш. — Сейчас идет первая стадия подготовки. — Рублевский начал рисовать. — Они отрабатывают концентрацию на первом психическом центре, а его усиление путем создания вибрации при чтении индивидуальных мантр и есть генерация энергии.

Бардин сглотнул слюну. «Монстр» так просто говорил ему о том, чему он посвятил всю свою жизнь с того момента, как понял, что псигенераторы, созданные на базе электроники в закрытом НИИ, где он начинал свою научную деятельность, являются детской рогаткой в сравнении с самым совершенным псигенератором, созданным самой природой. «Монстр» владел святая святых древних ученых — системой подбора звукового ряда для индивидуального организма. Индивидуальной биосистемы.

Рублевский усмехнулся. Он прекрасно понимал, что творилось в душе Кардинала.

— Второй этап — концентрация вибрации на шестом психическом центре, продолжал он просвещать профессора, — и создание псиинформационной матрицы объекта воздействия. Третий этап — нанесение псиэнергетического удара по матрице путем выброса информации в биополе планеты через седьмой психический центр. Точнее, по одному из ее психических центров. Это при воздействии на расстоянии через биоэнергетическое поле планеты. Результат в этом случае ожидается через пять–восемь недель. При непосредственном контакте с объектом результат будет получен через несколько часов.

Бардин откинулся на спинку стула и утер лоб.

— Меня некоторые знакомые считают страшным человеком, Андрей Иванович. Но я — овечка в сравнении с вами. Да и человек ли вы?

— Это как посмотреть, — засмеялся «Монстр». — С ортодоксальной точки зрения, я — человек, поскольку у меня человеческое тело и человеческое сознание.

— С другой точки зрения, вы — сверхчеловек?

— Не–ет, — протянул Рублевский и досадливо поморщился. — Сверхчеловек — это Шварценеггер. С другой точки зрения, я вообще не человек.

— А кто же?

— Биологический прибор, выполняющий определенную функцию, обладающий определенным диапазоном самостоятельности и снабженный механизмом самоуничтожения, если выйду за Рамки этого самого диапазона.

— Кем создан этот прибор? — задал Николай Иванович жуткий вопрос, заранее зная, что никогда и никому «Монстр» не скажет этого даже под пытками.

Рублевский серьезно посмотрел на него и ответил с некоторым сожалением:

— Я могу ответить на этот вопрос, Николай Иванович, но затем сразу же вас уничтожу.

— Скажите, Андрей Иванович, — перевел разговор на другую тему Бардин, нисколько не сомневавшийся, что «Монстр», не колеблясь, выполнит все им сказанное, — вы наносили удары по президенту?

— Нет. — На лице Рублевского появилось выражение легкого презрения и даже отвращения. — В этом нет необходимости. Шарх сам уничтожит себя. Но воздействие с моей стороны было. Я несколько ускорил включение механизма самоуничтожения, заложенного в каждого из людей самой природой. При тех низменных страстях, что охватили его высшую психику, было бы непростительным расточительством тратить энергию на такого низкопробного шарха.

Николай Иванович выпрямился, затем его тело слегка подалось вперед в направлении Рублевского. Он впился взглядом в серые бездонные глаза халдея, и вопросы посыпались один за другим.

— Через какой психический центр наносится удар при непосредственном контакте?

— Через шестой, разумеется.

— А на расстоянии?

— Через седьмой.

— Центров всего семь?

— Восемь. Но восьмой центр у обычных людей отключен.

— Вы включаете его при помощи индивидуальной мантры?

— Конечно.