— Это, тот парень, о котором говорили Ваниямпи, — показал Грант. Я присоединился к остальным на гребне невысокого холма, на восточном краю бывшего поля боя. Ему было приблизительно двадцать лет. Он был раздет, и привязан к шесту в траве. Около него, в грунт было воткнуто копьё, обмотанное белой тканью. Оно отмечало место в траве, где он был привязан. Тогда я ещё не знал, значения этого копья, ни ткани на нём.

— Это тот самый парень, про которого Ты рассказывал? — спросил Грант.

— Да, — ответил я, гладя вниз на юношу. — Это — тот самый, что был с колонной наёмников.

Теперь он не был прикован цепью. Цепи с него сняли. Его обездвижили способом, наиболее распространённым в Прериях.

— Он — Пыльноногий, — предположил Грант.

— Я так не думаю, — усомнился я, и спросил. — Ты говоришь по-гореански?

Краснокожий открыл глаза, и сразу же закрыл их.

— Я говорил с ним на языках Пыльноногих, Кайила, и немного на языке Пересмешников, — сказал Грант. — Он не отвечает.

— Почему?

— Мы — белые, — объяснил торговец.

— Он не очень хорошо выглядит, — заметил я.

— Я не думаю, что он долго протянет, — предположил Грант. — Ваниямпи, исполняя приказ, давали ему немного воды или пищи.

Я кивнул. Насколько я помнил, они должны были поддерживать его, до тех пор, пока они не покинут это место, и оставить его здесь, в одиночестве умирать. Я осмотрелся с вершины холма. Я мог видеть как Ваниямпи, собирают и складывают обломки. Я мог видеть остатки фургонов, а также, и тот, позади которого я оставил девушку в ярме.

— Даже не думай вмешиваться, — предупредил мой товарищ.

Но я спешился, подошёл к своей грузовой кайиле и принёс кожаный бурдюк с водой. Он был ещё наполовину полон.

— О нём заботятся Ваниямпи, — напомнил Грант.

Я присел около парня, и мягко просунул одну руку ему под голову. Он открыл глаза, смотря на меня. Подозреваю, что ему потребовались некоторое время, чтобы сфокусировать взгляд.

— О нём заботятся Ваниямпи, — настойчиво повторил Грант.

— Мне не кажется, что они заботились достаточно хорошо.

— Не вмешивайся, — ещё раз предупредил торговец.

— У него явные симптомы обезвоживания, — сказал я.

Я видел подобное в Тахари, и на своём собственном опыте, представлял какие страдания, сопровождаю этот вид пытки.

— Не делай этого, — попросил Грант.

Осторожно, зажав бурдюк под мышкой, и придерживая рукой, я поднёс его ко рту юноши. Жидкость булькала под кожей.

Парень набрал немного воды в рот, и я убрал бурдюк. Он посмотрел на меня, и внезапно, с ненавистью, повернул голову в сторону и выплюнул воду в траву. За тем он снова откинулся на спину, в прежнее положение, и закрыл глаза. Я встал.

— Оставь его, — предложил Грант.

— Он гордый, — сказал я, — гордый, как настоящий воин.

— Ты ничем ему не сможешь помочь, только продлишь его мучения.

— В чём смысл этого копья, и зачем его обмотали тканью? — поинтересовался я.

— Это — копье воина. Разве Ты не видите, что это за ткань? — удивился он.

— Мне кажется, что это часть добычи взятой с обоза, — предположил я. Ткань была белой, и она как казалось, не была одеждой мужчины.

— Ты, прав. Но разве Ты не видишь, что это? — обратил моё внимание Грант.

Я присмотрелся внимательнее.

— Это — женское платье, — наконец понял я.

— Именно.

Я возвратился к вьюкам моей грузовой кайилы, и положил бурдюк на место.

— Мы должны идти своей дорогой, — нервно сказал Грант. — Здесь были Ваниямпи, из различных загонов.

Я помнил, что мы получили эту информацию ранее от Ваниямпи, с которыми мы разговаривали. Это, казалось, также, тревожило Гранта. Что его беспокойство было очень обоснованно, я убедился позже. Но в тот момент, я ещё не осознавал его значения.

— Ты что творишь! — закричал Грант.

— Мы не можем его оставить здесь, вот так, — сказал я, и присел около парня, доставая свой нож.

— Не убивай его, — попросил мой товарищ. — Это — должны сделать прерии, жажды, голод или дикие слины.

— Остановись! — вскричал Грант.

Но мой нож уже разрезал кожаный ремешок, державший левую лодыжку парня с привязанной к жерди.

— Ты ничего не понимаешь в Прериях, — кричал торговец. — Оставь его в покое. Не вмешивайся!

— Мы не можем оставить его здесь умирать.

— Ваниямпи так и сделали бы.

— Я не Ваниямпи, — напомнил я.

— Посмотри на копье, на платье, — просил он.

— В чём их значение?

— Он не поддерживал своих товарищей по оружию, — объяснил Грант. — Он не присоединился к ним на тропе войны.

— Я понял.

Тот, кто отказывается бороться, предоставляя другими вести бой вместо него, тот, кто предоставляет другим рисковать вместо себя, подчас смертельно, тогда как именно его обязанностью было принять и разделить эти риски. Почему-то для таких людей, другие, являются менее особенными и драгоценными чем он. Не мне судить о моральных качествах такого человека. Отвратительная эксплуатация окружающих, скрытая в таком поведении, кстати, редко замечается. Действительно, не требуется большой храбрости, чтобы быть трусом. Подобное поведение, распространённое на всё общество, конечно, приведёт к разрушению такого сообщества. Таким образом, как это ни парадоксально, но только в сообществе храбрых трус может процветать. Своим процветанием он обязан тому самому обществу, которое он предает.

— Но копьё не сломано, — обратил я внимание Гранта.

— Нет, — ответил тот.

— Какому племени принадлежит это копье? — спросил я.

— Кайила, — ответил товарищ. — Это видно по способу крепления наконечника, и боковыми красными метками около него на древке.

— Понятно.

Мой нож уже закончил резать ремни на левой лодыжке парня.

Тогда я переместился к ремням правой его лодыжки.

— Стой! — приказал Грант.

— Нет.

Сзади и выше меня раздался скрип натягиваемой тетивы арбалета, потом стук болта уложенного на направляющую.

— Ты действительно хочешь оставить один из своих болтов в моём теле? — невозмутимо, спросил я Гранта, не оборачиваясь.

— Не вынуждай меня стрелять.

— Мы не можем оставить его здесь умирать.

— Я не хочу стрелять в тебя, — простонал торговец.

— Не бойся, — успокоил я своего товарища. — Ты не будешь этого делать.

Я услышал, как болт покинул направляющую, и щелчок сброса натяжения пустой тетивы.

— Мы не можем оставить его здесь умирать, — повторил я, и занялся путами на левом запястье юноши.

— Ваш друг должно быть глубоко переживает за Вас, — вдруг заговорил краснокожий паренёк, на гореанском. — Он не убил Вас.

— Ты всё же говоришь по-гореански, — улыбнулся я.

— Вам повезло иметь такого друга, — сказал парень.

— Да, — не мог не согласиться я.

— Вы знаете, что Вы делаете? — спросил юноша.

— Вероятно, нет.

— Я не встал на тропу войны, — объяснил он.

— Почему же? — поинтересовался я, занимаясь своим делом.

— Я не ссорился с Пересмешниками, — ответил он.

— Это дела твои и людей твоего племени.

— Не освобождайте меня, — вдруг попросил он меня.

Я задержал свой нож.

— Почему?

— Я привязан здесь не для того, чтобы быть освобожденным.

Я не ответил на это, и мой нож дорезал путы на его левом запястье. Через мгновение было покончено и с ремнями правого запястья.

— Я — раб, — горько произнёс он. — Теперь я — Ваш раб.

— Нет, — успокоил я его. — Ты свободен.

— Свободен?! — Парень был поражён.

— Да. Я освобождаю тебя. Ты свободен.

— Свободен? — переспросил он, оцепенело.

— Да.

Он со стоном перекатился на бок, будучи едва в состоянии шевелиться, а я встал, и вложил в ножны свой нож.

— Ну что ж, Ты всё-таки сделал это, — хмуро глядя на меня, произнёс Грант.

— Ты же знал, что мы не могли просто оставить его здесь умирать, — сказал я.

— Я? — удивился мой товарищ.

— Да. Зачем ещё Ты приехал бы на этот холм?

— Ты думаешь, что я слаб?

— Нет. Я уверен, что Ты силён.

— Мы — идиоты, — хмуро сказал он.

— Почему?

— А Ты посмотри вон туда и туда, — показал он.

С трёх направлений к нам приближались три группы верховых воинов, приблизительно по пятнадцать или двадцать мужчин в каждой, высокие на своих кайилах, и свирепые в своей раскраске и перьях.

— Слины, Жёлтые Ножи и Кайила, — перечислил Грант.

— Ты — Кайила, не так ли? — спросил я освобождённого парня.

— Да, — ответил он.

Я так и думал, что он им окажется. Я сомневался, что Пыльноногие, у которых он был куплен белыми, около Границы, продали бы в рабство кого-то из своего собственного племени. Копье около него, то самое на котором было намотано белое платье, было копьём того племени, если верить Гранту. Похоже, кто-то из Кайила, закрепил его.

— Этого я и боялся, — пробормотал торговец. — Вокруг было несколько групп Ваниямпи. Нам сказали об этом. Само собой и их охранники, были где-то поблизости. Мы видели, что дым поднимался с этого места. А ещё, теперь виден дым и на юго-востоке.

— Да. — Теперь уже и я заметил это.

— Это — дым лагеря, — объяснил Грант, — дым от костров на которых готовят ужин.

Я кивнул, только теперь, впервые, полностью осознав причину ранее замеченного беспокойства Моего товарища.

— Надеюсь, мы не нарушили каких-либо их законов, — предположил я.

— У них превосходство в численности и оружии, — указал Грант. — Я не думаю, что им нужен ещё какой-то закон.

— И Вы освободили меня, — напомнил парень, уже сидя на траве, и потирая свои запястья и щиколотка. Я был удивлен, что он мог сидеть.

— А Ты силён, парень, — похвалил я его.

— Я — Кайила.

— Уверен, что нет такого закона, который не позволял бы мне освободить тебя.

— Нет никакого определенного закона к данному случаю, — подтвердил юноша, — но не стоит рассчитывать на то, что они будут очень довольным случившимся.

— Я могу это понять, — сказал я.

Осматриваясь, я сосчитал всадников в приближающихся отрядах. Всего воинов было пятьдесят один.

— А если бы такой закон был, Ты нарушил бы его? — поинтересовался молодой дикарь.

— Да, — ответил я, не задумываясь.

— Те, кто ближе всего к нам — Слины, — прокомментировал Грант. — Те, что приближаются с юга — Желтые Ножи. С востока подходят Кайила.

Парень попытался подняться на его ноги, но упал. Потом снова, Но он продолжал бороться, и, в конце концов, он встал. Я поддерживал его. Он, оказался, необычайно силен для столь юного возраста.

— Ты — Кайила, — восхищённо, сказал торговец.

— Да, — с гордо ответил краснокожий.

— Мы будем надеяться, что Ты походатайствуешь о нас перед Кайила, с надеждой проворчал мой товарищ.

— Именно они-то меня и привязали.

Грант не смог ничего сказать, но его беспокойство явно усилилось.

Я улыбнулся сам себе. Ситуация мне не навилась.

— Они могут захотеть подарки, — размышлял торговец.

Я наблюдал за неторопливым приближением отрядов краснокожих всадников. Они давали нам время, чтобы рассмотреть их. Их неспешная скачка казалось изощрённой угрозой, в это время и в этом месте.

— Только щедрые подарки, я подозреваю, — всё успокаивал себя Грант.

— Самые опасные среди них, это войны моего племени, — с гордостью провозгласил освобождённый парень.

Я не был полностью уверен в этом, мне все они казались весьма опасными.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Грант.

— Ваши люди назвали меня Урт. Пыльноногие звали — Нитоске.

— Женское Платье, — перевёл торговец. — Быстро, Парень, как тебя называли Кайила? Мы же не можем звать тебя Женское Платье.

— Кувигнака, — представился парень на родном языке.

Грант с отвращением плюнул в траву.

— Что-то не так? — удивился я.

— Это означает то же самое, только на Кайила, — объяснил Грант. — Кроме того, на обоих диалектах, это — фактически слово для платья белой женщины.

— Замечательно, — проворчал я. — Так как нам тебя называть?

— Кувигнака, — предложил он. — Женское Платье.

— Очень хорошо.

— Это — мое имя, — сказал Кувигнака.

— Очень хорошо, — повторил я.

Дикари уже были вокруг нас. Девушки в караване звякали цепью, и, скуля от страха, столпились в общую кучу. Меня сильно толкнули в плечо древком копья, но я устоял на ногах. Я знал, что они искали хотя бы минимальное проявление гнева или сопротивления.

— Улыбайся, — сквозь зубы скомандовал мне Грант. — Улыбайся.

Вот только улыбнуться у меня никак не получалось, но, также, я не оказывал и сопротивления.