— Может, эта? — спросил работорговец.

— Я пытаюсь найти торговца, по имени Грант, — сказал я.

Девушка с белокурыми волосами, голая, стояла на коленях, прижавшись спиной к каменной стены. Её маленькие запястья были крепко стянуты сзади, и привязаны к железному кольцу, закрепленному в стене.

— Она не без своих приятностей, — расхваливал товар торговец.

— Ты знаешь, где можно найти этого парня, Гранта? — спросил я.

Другая девушка, также блондинка, прикованная за шею длинной цепью к кольцу в стене, подползла к моим ногам. Она прижалась животом к земле передо мной.

— Пожалуйста, купите меня, Господин, — прошептала она. — Я буду служить Вам беззаветно и страстно.

Различие между рабынями был интересно и хорошо заметно. Первая девушка была недавно захвачена, это ясно. Она еще не была даже заклеймена. Другая также совершенно ясно, уже познала руку хозяина.

— Я думаю, что он ведёт дела на севере, вдоль границы, — наконец ответил торговец.

— Купите меня, я умоляю Вас, Господин! — стонала, невольница у моих ног.

Я посмотрел на девушку, стоящую на коленях у стены. Она стремительно опустила голову и покраснела.

— Эта, — пояснил работорговец, указывая на девочку в стене, — ещё недавно, была свободна. Её захватили только пять дней назад. Как Ты можешь отметить, левое бедро ещё даже отмечено клеймом.

— Почему так? — Поинтересовался я. Обычно девушку клеймят в течение первых часов после её похищения. Надо сразу дать ей почувствовать, что после захвата у неё уже нет возможности вернутся на свободу, и никто уже не спутает со свободной женщиной.

— Я хочу, чтобы клеймо у неё было глубокое и чистое, — ответил он. — А мастер клейм, как назло, отправился в поездку по нескольким малым пограничным городам. Он лучший специалист в своём деле и имеет множество клейм, в пределах от красивых и тонких до грубых и мужских.

Я кивнул. Для пограничных городов, вдоль восточного края гор Тентис, были весьма обычными странствующие торговцы и ремесленники. Слишком мало работы для них, чтобы процветать сидя на одном месте, но вполне достаточно потребности в их услугах и товарах, если посещать такие города последовательно. Такие торговцы и ремесленники, обычно включали приблизительно пять — десять городов в сферу своих интересов.

— Не волнуйся, маленькая красотка, — сказал человек девушке, посмеиваясь.

— Ты скоро будешь должным образом заклеймена.

Девушка подняла голову, и посмотрела на меня.

— Видишь, — заметил купец, — ей уже любопытно прикосновение мужчины.

— Вижу, — сказал я.

— Ну, маленькая красотка, и какое клеймо Ты хотела бы получить? — спросил он девушку. — Не бойся. Не важно, какое именно у тебя клеймо, я гарантирую, что оно будет безупречным и чётким.

Она посмотрела на торговца снизу вверх. Тыльной стороной своей ладони он, внезапно, отвесил ей пощёчину.

Рабыня снова посмотрела на него, на этот раз испуганно. Кровь появилась на её губе.

— Любое клеймо, которое Вы хотели бы для меня, господин, — пролепетала она.

— Превосходно, — воскликнул торговец, поворачиваясь ко мне. — Это — её первый, полный рабский ответ. У неё были, конечно, другие варианты рабских ответов и поведения перед этим. Таких как борьба, извивания, вздрагивания, дёрганье от боли и страха, непокорное поведение и мольбы о пощаде, чтобы в конце стать симпатичной рабыней и поддерживать себя таковой разными способами, представляя себя как беспомощную, желанную женщину, пытаясь вызвать интерес привлекательных мужчин.

Девушка смотрела на него с ужасом, но я видел, в её глазах, что всё, что сказал работорговец, был правдой. Даже без клейма, она уже становилась рабыней.

— Пожалуйста, Господин. Пожалуйста, Господин, — умоляла девушка в моих ногах.

— И так, какое клеймо хотела бы, Ты, моя дорогая? — допытывался он у девушки, привязанной к стене. — Не бойся. Сейчас я разрешаю Тебе высказать свои пожелания. А уже я буду решать, поскольку это в моей власти, принять твоё пожелание, или отклонить его.

Её раздутая губа дрожала.

— Хочешь носить красивое женское клеймо, — спросил он, — или грубое и мужское, как раз пригодное для кувшинной девки, или рабыни кожевника?

— Я — женщина, Господин, — прошептала она. — Я женственна.

Я был рад услышать это простое признание от девушки, это прямое, бескомпромиссное согласие с реалиями её пола. Я думаю, что очень немногие из женщин моего прежнего мира, смогли бы сказать кому-то, даже их возлюбленным, подобное простое признание. Но все же, это признание, пусть и бессловесное, было сделано, и пусть даже мучительно и отчаянно, но многие женщины моего прежнего мира остаются женственными, несмотря на судебные запреты и психологическую обработку против честности в таких вопросах, предписанных антибиологическим, политизированным обществом. Я надеюсь что, эти признания, эти декларации, эти крики о признании, в словесный или бессловесной форме, могут быть услышаны мужчинами, хотя бы ради нежности и любви.

Это — интересный вопрос, отношение между естественными и условными ценностями. Безусловно, человеческий младенец, во многих отношениях, кажется, являет собой не более чем чистый лист, незаполненную таблицу, на которой общество может нанести свои ценности, разумные либо извращенные. Все же младенец — это только животное, с его природными и генетическими кодами, с его наследием вечных ценностей жизни и эволюции, прослеживающихся комбинаций молекул и рождения звезд. Таким образом, появляется конфликт между природным и искусственным, и неважно полезно ли это искусственное или нет. Этот конфликт, в свою очередь, вызывает гротескные комплексы беспокойства, вины и разрушения, с их сопутствующими вредными последствиями для счастья и жизни. Человек может быть научен принять свою собственную кастрацию, но где-нибудь, когда-нибудь, во взбесившемся человеке или целой общности, природа должна нанести ответный удар. Ответ дурака — ответ, который его обучили давать, ответ который он должен продолжать защищать и за которым он не может увидеть истины. Ответ, исторически происходящий из идеалов, основанных на жутком суеверии и тщетных извращениях сумасшедших, ответ этот теперь призван, чтобы отвечать интересам новых, гротескных меньшинств, которые, отвергают рациональное, чтобы придать правдоподобия, их собственным извращениям. Грязь Пуританизма, с её скрытой социальной силой, завещаемой от одного поколения следующему, может служить странным владельцам. Единственный практический ответ на эти дилеммы, это не продолжать самоподавление и самобичевание, но создавать общество, мир, в котором природа освобождена, для того чтобы процветать. Это нездоровый мир, в котором цивилизация — тюрьма природы. Природа и цивилизация не несовместимы. Выбор не должен быть сделан между ними. Для рационального животного, каждый должен быть дополнением и усилением другого. Слишком долго мир, находился под преобладанием гротеска и коварства. Они бояться главным образом того, что сами могут начать верить своей собственной лжи. Они думают, что пасут овец. Но возможно, не отдавая себе отчёта, они идут рядом с волками и львами.

Торговец разглядывал девушку у стены. Под его пристальным взглядом она выпрямлялась.

— Да, — подтвердил он. — Я вижу, что Ты женственна. А значит, Ты будешь соответственно клеймена.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня.

— Это будет обычное клеймо кейджеры, — сказал он, — оно покажет, что Ты красива, но Ты всего лишь ещё одна рабыня.

— Спасибо, Господин, — повторила она. Я подумал, что курсивный Кеф, иногда называемый, жезлом и ветвью, прекрасный символ неволи, будут хорошо выглядеть на её бедре.

— Я уже заклеймена, Господин, — напомнила о себе девушка в моих ногах. Она смотрела на меня снизу.

Это верно. Она носила Кеф высоко на её левом бедре, чуть ниже таза. Это — наиболее распространенное место клейма для гореанской рабыни.

— Она ползает перед Тобой на животе, — усмехнулся купец. — Ты ей понравился.

— Возможно, Ты предупредил её, что, если она не поползет на животе к первому же покупателю на рынке, то будет выпорота, — усмехнулся я.

— Да, нет, — захихикал торговец, — просто, я отказывал ей в прикосновении мужчины в течение двух дней.

Сексуальное облегчение рабыни, как и её одежда, и еда, находятся в полной власти её владельца.

— Нет, Господин, — хныкала в расстройстве она. — Вы — тот мужчина, перед которым я лягу на живот и без принуждения. Видеть Вас означает хотеть пресмыкаться перед Вами.

— Господин, — заговорила девушка у стены, обращаясь ко мне, — если бы я не был связана, то я бы тоже, поползла к Вам.

— Отлично! — воскликнул работорговец. — Это — первый раз, когда она так заговорила. Очевидно Ты — тот тип мужчины, которого она расценивает как желанного хозяина.

Я промолчал. Девушка на рынке знает, что она будет продана. Соответственно она попытается повлиять на мужчину, которого она находит привлекательным, чтобы он купил её. Если не купит тот, кто понравился ей, она знает, что будет куплена кем-то похуже. Большинство рабынь, само собой, предпочитают быть купленными возбуждающим их и привлекательным для них хозяином, тем, кого они нашли бы неотразимым, тем, кому они будут желать служить, а не тем, кто толст и отвратителен. Безусловно, как рабыни, они должны отлично служить любому владельцу. Конечно, решение относительно того, покупать рабыню, или нет, находится, полностью и окончательно, в руках свободного мужчины. В этом отношении все, что девушка может, это только абсолютно беспомощно ждать. Нет у неё никакой возможности повлиять на свою судьбу, примерно, как у неодушевлённого товара, выложенного на прилавке в торговом центре на Земле.

Девушка, привязанная к кольцу, склонилась передо мной, натягивая веревку, стягивающую её запястья. Рабыня у моих ног с надеждой смотрела на меня снизу. Я чувствовал цепь, свисающую с её шеи на своей правой щиколотке.

— Имена у них есть? — спросил я у торговца.

— Нет, я еще их не назвал.

— Тот торговец. Грант. — Вернулся я к прежней теме. — Ты считаешь, он отправился на север?

— Да, — ответил купец.

Я отбросил рабыню пинком ноги.

Хныкая, она отползала назад к стене, где легла, поджав ноги, не отрывая от меня глаз. Другая девушка, привязанная запястьями к кольцу, отшатнулась назад к стене. Она смотрела на меня с ужасом и страхом, но, кроме того в её взгляде появилось и другое выражением, состоящее одновременно из возбуждения и трепета. Я думаю теперь, она поняла немного лучше, чем раньше, что это такое быть рабыней. Теперь она превратилась в объект для наказаний. Наши глаза встретились. В её глазах, теперь было окончательное понимание того, что она, как и любая другая рабыня, с этого момента есть и будет, в полным подчинении мужчин. Она задрожала, и опустила взгляд. Но я видел, что она дрожала со страхом и возбуждением. Я видел, что она, должным образом выдрессированная, станет превосходной рабыней для самого взыскательного мужчины.

— Следующий город к северу — это Форт Хаскинс, — прикинул я. Он лежит в основании перевала Босвелла. Первоначально это была торговая фактория, основанная Компанией Хаскинс — компанией Торговцев, прежде всего из Тэнтиса. Военная застава, под флагом Тентиса, построенная позже в том же самом месте и содержавшаяся торговцами, имела военное и политическое значение для региона восточных ворот Прохода Босвелла. С тех пор, это место получило известность как Форт Хаскинс. Форт по-прежнему остается на своём месте, но его имя, теперь перешло и к городу, который вырос на запад и юг от крепости. Непосредственно форт, уже дважды сжигали, однажды солдатами от Порт-Олни, прежде чем тот город присоединился к Конфедерации Салериан, и однажды, Пыльноногими — племенем краснокожих из Прерий. Военное значение форта уменьшилось с ростом населения в той местности и увеличения численности тарнсмэнов в Тентисе. Форт теперь служит, прежде всего, в качестве торговой фактории, содержащейся кастой Торговцев Тентиса, с интересной историей возникновения.

— Это всего лишь моё предположение, — поправил меня мой собеседник. — Но тот, кого Ты ищешь, торговец по имени Грант, никак не связан с Фортом Хаскинс, он обычно ведёт дела в Кайилиауке.

— Спасибо, — сказал я. Я должен был догадаться сам. Кайилиаук — самый восточный город в предгорьях Тентиса. Он расположен почти на краю Иханке или Границы. От его предместий можно видеть вешки, перья на высоких шестах, которые отмечают начало земель краснокожих.

— Надеюсь, что Ты не собираешься его убить, — спросил работорговец.

— Нет, — улыбнулся я.

— Да, Ты не носишь одежду темной касты, и при этом у Тебя нет черного кинжала над бровью.

— Я не Убийца, — подтвердил я.

— Грант — весьма своеобразный парень. Весьма скрытный, но как мне кажется, неопасный.

— Я не собираюсь ему вредить, — заверил я купца. — И я благодарю Тебя за помощь.

— Ты пешком? — спросил меня он.

— Да, — ответил я.

Я продал своего тарна два дня назад и начал пробираться на север пешком. Кюры, от которых мы узнали историю, в свою очередь тоже скрываются. По крайней мере наш агент в этих местах их не обнаружил. Я рассчитывал что буду привлекать меньше внимания, идя пешком, чем как тарнсмэн.

— Если Тебе нужен Грант, то я советую поторопиться. Сейчас — Эн-Кара, и он скоро уйдёт в Прерии.

Я положил тарск на его ладонь, но он попытался вернуть его обратно.

— Я ничего не сделал, — улыбнулся он.

— Это моя благодарность, — сказал я, поворачиваясь чтобы уйти.

— Эй, парень, — окликнул меня он.

— Да? — я снова повернулся и встал перед ним.

— В полдень рабский фургон покидает город по северной дороге, — было сказано спокойным голосом. — Они могли бы подбросить Тебя до Форта Хаскинс.

— Спасибо.

— Не за что.

Напоследок я снова полюбовался на двух белокурых рабынь. Вначале я посмотрел на ту, что стояла на коленях у стены, с привязанными к кольцу запястьями. В своих путах она узнала, что была женщиной. Это трудно для женщины, быть раздетой, связанной и принадлежащей мужчине, и не узнать о своей женственности. Эти знаки и выражения её природы, не трудно разглядеть. Она поняла их, полностью и навсегда. Я взглянул на другую девушку, она лежала у стены с цепью на шее, смотря мне в след. Её психологическая боль, боль рабыни, была почти невыносимой. Возможно, её владелец отдаст её одному из надсмотрщиков на ночь. Безумство её потребности могло бы на какое-то время быть успокоено, но через несколько ан, непреодолимо и неодолимо, оно снова возникнет внутри её плоти. Я снова бросил взгляд на первую девушку, и улыбнулся.

Она, тоже скоро, получит клеймо и ошейник, и узнает такие же потребности.

Она, тоже скоро, духовно и телесно, узнает, что это значит быть рабыней полностью.

— Всего хорошего, — сказал я работорговцу.

— Всего хорошего, — пожелал он мне в ответ.

Я повернулся и ушёл.