Я не привлекал большого внимания на горианских улицах. Нет ничего необычного в том, что мужчина несет переброшенную через плечо обнаженную рабыню, связанную и в капюшоне, по улицам. Безусловно, такие девушки часто завязаны в мешок для рабов. Дети, мимо которых мы проходили, играющие на улицах в кидание мрамора или камешков, едва ли обращали на нас внимание. Двое детей, однако, мальчик и девочка, подбежали и ударили рабыню. Она вздрогнула и задвигалась на моем плече.

Я не сделал замечания детям. Во-первых, для меня ничего не значило, что они ударили ее, поскольку она была рабыня. Во-вторых, они были свободными людьми, а свободные люди на Горе могут делать многое из того, что хотят. Это рабам надо быть осторожными в своем поведении, чтобы не вызвать недовольства свободных людей. Мальчик, который ударил ее, думается мне, был в плохом настроении. Я думаю, он только что проиграл в игре с киданием камешков.

С другой стороны, у девочки, полагаю, были совсем другие мотивы. Она не участвовала в игре, а только наблюдала за ней. И все-таки она нанесла рабыне гораздо более жестокий удар. Она уже знала, как свободная женщина, что женщин-рабынь следует презирать и бить. Ненависть свободной женщины на Горе к женщине-рабыне — интересное явление. Для ненависти существует много причин. Как бы то ни было, среди них, кажется, существует ревность к тому, что рабыня желанна и красива, а также неприятие интереса свободных мужчин к порабощенным женщинам и зависть к психологически и биологически наполненной жизни женщины-рабыни, к ее эмоциональной свободе и радости. Что-то похожее на такую же ненависть и презрение испытывают мужеподобные женщины на Земле к женственным женщинам. Возможно, они ненавидят в них то, что сами не имеют и не могут. Горианская девушка-рабыня, между прочим, впадет в ужас от одной мысли, что она может быть продана свободной женщине. Я взглянул на девочку, ударившую рабыню. Она была милой. Я подумал, не может ли и она однажды превратиться в рабыню. Если так, то она, в свою очередь, будет учиться бояться свободных женщин.

Я выбрал окольный путь к своему дому, со многими переулками и перекрестками. Рабыня, ничего не видя в своем капюшоне, связанная и беспомощная, не поймет, куда ее несут. Это был тот же дом, который мы раньше занимали вместе, когда я ошибочно разрешил рабыне занять высокое положение и принять статус свободной женщины. Мне нравился мой дом, поскольку он отвечал моим потребностям, и, само собой разумеется, я сделал его еще более подходящим при помощи некоторых добавлений, для моего удовольствия и для содержания рабыни. К тому же теперь я владел этим домом, купив его за несколько золотых монет, малую часть моей доли трофеев, взятых во владениях Поликрата. Сокровища Поликрата, конечно, тоже были поделены нами, не только женщины.

По горианским понятиям теперь я был богатым человеком. Я мог бы позволить себе сотни таких девушек, какую я сейчас нес на плече. Но я хотел только эту. Только этой одной, как я когда-то решил, будет мне достаточно. Эта рабыня, которую я помнил со времен Земли, очень давно, была моим выбором.

Дом с садом, обнесенным сбоку стеной, находится в глубине и на небольшом холме, частично встроенный в этот холм. Я приблизился к дому с холма, поднявшись по склону, а не прямо к воротам. Я не воспользовался, конечно, ступенями, ведь их можно было бы сосчитать. Я остановился на каменной площадке перед массивным входом в дом. Я почувствовал, как она скорчилась от ужаса у меня на плече. Она поняла, что мы прибыли куда-то. Но куда? Она знала только, что мы поднялись наверх.

Я переложил ее с плеча на руки и, повернув, поднял за шею и левое бедро высоко над головой. Я подержал ее так какое-то время. Она жалобно, беспомощно стонала и дрожала. Ее собираются бросить с высоты в ров к слинам или, возможно, в холодные воды Воска? Затем я снова опустил ее на плечо, на этот раз головой вперед. Я мог ощутить, как она вздохнула с облегчением. Я медленно начал опускать ее головой вперед. Чувствуя направление, она пыталась отчаянно прижаться закрытым кляпом ртом, под кожаным капюшоном, к моему телу, стараясь принести мне удовольствие.

Я поставил ее на колени на каменную площадку по одну сторону двери. Она стояла, широко разведя колени, и старалась еще шире расставить их. Она была в ужасе, в отчаянии пытаясь умиротворить и успокоить хозяина. Я вставил ключ в дверь и отпер ее, а затем положил его назад в сумку и посмотрел на свою рабыню. Я был доволен. Я ногой открыл дверь, а потом нагнулся и поднял девушку. Я взял ее на руки и пересек порог, держа ее на руках. Она была внесена в жилище своего хозяина как пленница, трофей и рабыня.

Внутри дома я поставил ее на колени под большой перекладиной с кольцом. Цепь и наручники были уже спущены. Я мигом освободил ее связанные за спиной руки и надел на ее маленькие запястья плотно пригнанные наручники. Затем я подтянул цепь выше через кольцо, подняв ее на ноги. Теперь она стояла с поднятыми над головой руками. Ее пятки на четверть дюйма не доставали до изразцов.

В своем доме я счел правильным соблюдать традиции Виктории. Больше девушка не казалась испуганной. Хотя она и понимала теперь, оказавшись в такой позе, что происходит, как и положено любой рабыне, она все-таки с облегчением вздохнула. Она знала, что ее перенесли через порог как рабыню и теперь поставили в обычную позу для наказания кнутом. Это подсказывало ей, что ее жизнь будет сохранена по крайней мере на какое-то время, если она будет достаточно услужливой.

Я развязал и ослабил капюшон рабыни, подняв его так, чтобы дотянуться до кляпа, Я отвязал сзади на шее тугие завязки, которые плотно держали кляп на месте. Затем я осторожно, понемногу вытащил свернутый кожаный кляп у нее изо рта. Теперь она могла говорить. Между тем я, не скручивая, засунул веревки и кляп под капюшон и поправил его на ней. Я плотнее надел его. Она вздрогнула. Но в этот раз я оставил ее рот незакрытым. Я решил, что мне будет приятно видеть дрожание и движение ее губ, когда она говорит, и я смогу поцеловать эти губы или она поцелует меня, если я решу дозволить ей это.

— Я буду хорошей рабыней, господин, — проговорила она. — Не будет необходимости бить меня кнутом.

Я большими шагами обошел вокруг нее и встал перед ней. Она, конечно, не могла видеть меня из-за плотного капюшона, закрывающего большую часть ее лица. Конечно, я так и задумывал.

— Ты можешь делать со мной что захочешь, мой господин, — быстро сказала она. — Я полностью подчиняюсь твоей воле.

Я увидел, что ее колени согнулись. Цепь звякнула над ее головой, внезапно натянувшись, дав ей на секунду возможность встать в полный рост. Она желала встать передо мной на колени, но, конечно, не смогла сделать этого. Цепь отлично держала ее на месте. Затем она встала как раньше, ее пятки поднялись на четверть дюйма над изразцами. Это привязывание для наказания, но оно не такое жестокое, когда рабыня привязывается, стоя на кончиках пальцев.

— Я не хотела тебя обидеть, мой господин, — сказала она. — Я не хотела тебя обидеть!

Я стоял близко к ней. Она, безусловно, могла чувствовать мое дыхание на своем теле. У рабыни нет личного пространства.

— Я не хотела тебя обидеть, мой господин, — прошептала она.

Она подняла подбородок и вытянула ко мне голову и губы. Я осторожно дотронулся до них губами. Затем мы нежно поцеловались. Правой рукой я держал ее так, чтобы она не могла более страстно прижать свои губы к моим.

— Я люблю тебя, мой господин, — прошептала она. — Я люблю тебя, мой горианский господин.

Я отошел от нее к стене комнаты, где находилось колесо, регулирующее длину цепи. Там же, на крюке, висел горианский кнут для наказания рабов.

— Конечно, мой господин, — внезапно радостно воскликнула она. — Меня перенесли через порог. Теперь я в позе для наказания кнутом. Меня вводят в дом, где мне предстоит быть рабыней. Мой таинственный господин, должно быть, из Виктории или какого-то другого города, где соблюдаются традиции внесения добычи в дом и обрядовое битье кнутом.

Суть этих обычаев проста. Девушка знает, что ее вносят в дом как беспомощную рабыню, а затем, в процессе обрядового битья кнутом, учится понимать, что в этом доме она должна подчиняться дисциплине. Эти обряды считаются полезными уроками для новой девушки, когда она впервые попадает в дом. Безусловно, в Виктории ли, или в любом другом городе с похожими традициями новым девушкам так или иначе четко и ясно дают понять, что их рабство неоспоримо и действительно и они полностью находятся во власти своих хозяев.

Бывшая мисс Хендерсон, конечно, уже бывала в этом доме раньше. Однако теперь впервые она попала в него в качестве рабыни. Девушка-рабыня, несомненно, видит дом совсем по-другому, чем свободная женщина. Проще всего сказать, что она видит и чувствует его как дом, в котором она — рабыня, а свободная женщина видит и чувствует его как дом, в котором она свободна. Соответственно, дома воспринимаются совершенно по-разному. Свободная женщина заглядывает в жилище рабыни, но она, вероятно, никогда не жила в нем в качестве беззащитной пленницы за его решетками. Свободная женщина может видеть цепи, но она, вероятно, никогда не носила их. Она может увидеть кнут, но она, вероятно, никогда не чувствовала его ударов. Она открывает дверь и входит в свой дом, но может ли это значить для нее то же, что для той, которую беспомощной внесли в эту дверь как рабыню. К тому же свободная женщина проходит в дверь, когда она хочет. Она об этом даже не задумывается. Это просто дверь. Для рабыни, напротив, это вход в дом ее господина. Таким образом, это важная граница ее мира. Обычно, если у нее нет заданий, скажем, ее не отправили с поручением или по обычным делам вроде покупок или работы в саду, она должна на коленях просить разрешения у хозяина покинуть дом, уточнив свой маршрут и время возвращения.

Точно так же свободная женщина может смотреть на стену и видеть просто часть комнаты. А девушка-рабыня видит в ней неодолимый барьер, за который она не может убежать, к которому она может быть брошена и раздета; барьер, у которого, сжавшись в ужасе, она будет ожидать, когда хозяин насладится ею. Свободная женщина может смотреть на гладкие изразцы пола, но, вероятно, она никогда не ощущала их своим нагим телом, когда целовала ноги хозяина. Возможно также, она никогда не будет избита на них и никто не заставит ее в качестве наказания чистить их, лежа ничком, со связанными сзади руками, маленькой щеточкой, зажатой в зубах. Свободная женщина смотрит на лестничный пролет и видит лестничный пролет. Девушка-рабыня там же видит место, где она, если хозяин пожелает, может быть привязана к перилам и изнасилована. Часто секс между хозяином и рабыней происходит спонтанно и случайно, когда бы ни захотел хозяин, и нередко, когда рабыня сама умоляет об этом. Сладость этих иногда внезапных и кратковременных утех, конечно, не заменяет длительные праздники любви, которыми так увлекается горианец. Чаще они просто дополняют их. Они в своем роде просто еще одно подтверждение состояния девушки, доказывающее, что она действительно рабыня и должна быть готова в любое время и в любом месте служить удовольствию своего хозяина. Одна и та же девушка, которую кормили с руки и которой продолжительно наслаждались в течение часа, а иногда и в течение дня или двух, может в любое время получить приказ вытянуться на столе. И она сделает это немедленно, без вопросов. Она — рабыня.

И как удивительно по-разному выглядит спальня мужчины глазами свободной женщины и глазами рабыни! Первая смотрит на кровать мужчины и видит кольцо для рабыни у подножия. Она видит меха любви, свернутые у стены. Она видит лампу. Она видит у кольца цепь с ошейником или наручниками. Она видит кнут. Но эти вещи, поскольку она свободна, мало значат для нее. Представьте, однако, если можете, чувства женщины, когда она входит в комнату в качестве рабыни, раздетая и бесправная, несущая на верхней части бедра отметку своего рабства. Ее горло заковано в легкий, сверкающий, плотно пригнанный, запертый ошейник рабыни. Совсем другой будет казаться ей эта комната! Ей приказывают развернуть меха любви. Она делает это под кольцом для рабыни. Она должна зажечь лампу, и она делает это. Затем она возвращается к мехам любви и становится коленями на них. Тогда она приковывается своим хозяином к кольцу. Возможно, это делается просто при помощи одного кольца на лодыжке, обычно на левой, иногда обе ее лодыжки приковываются, а цепь пропускается через кольцо. Когда делается так, то длина цепи такова, что ее ноги могут быть широко разведены, даже болезненно широко. Или иногда на ней застегивают ошейник с присоединенной к нему цепью. Тогда она чувствует натяжение цепи у ошейника, а цепь своими тяжелыми звеньями ложится у нее между обнаженных грудей. Она ощущает, что прикована.

Хотя свет лампы мягкий и чувственный, его волне достаточно, чтобы освещать ее. Она не тешит себя надеждой на этот счет. Она знает, что каждое малейшее ее движение и едва различимое выражение лица полностью видны ее хозяину. Так и должно быть; она — его рабыня. Некоторые свободные женщины, между прочим, настаивают на занятиях любовью в темноте из-за своей застенчивости. Если такая женщина попадет в рабство, она должна научиться заниматься этим при полном освещении, будь то свет обычной лампы в комнате для наслаждений или белый день в доке.

Теперь мы представим себе, что девушка стоит на коленях перед хозяином, на густом меху, в позе угождающей рабыни, в мягком свете лампы, прикованная к кольцу рабыни. Не кажется ли вам, что она увидит эту комнату совсем не так, как свободная женщина? Хозяин ходит вокруг нее с кнутом в руке. Она старается держаться как можно красивее, чтобы понравиться ему. Возможно, она нагибает голову, испуганно, покорно. Она чувствует рукоятку его кнута у себя под подбородком, поднимающую ее голову. Она должна правильно держать голову. Она видит, как хозяин встряхивает кистями кнута. Ее будут бить или насиловать или и то и другое? Но он снова сворачивает кисти и протягивает ей кнут. Она целует его с жаром в знак своего рабства и покорности. Затем хозяин бросает кнут в сторону, но так, чтобы легко достать его, если ему захочется. Потом он поднимает цепь и перекидывает через левое плечо рабыни. Теперь он начинает ласкать девушку, и это, во всей полноте, ласки собственника, иногда он удерживает ее на месте, заведя ее левую руку за поясницу. Она начинает стонать. Тогда она, если он пожелает, будет брошена на спину на мех.

— Пожалуйста, будь нежен, мой господин, — просит она.

Он может выполнить ее просьбу, а может и нет, как ему захочется. Я думаю, что женщина-рабыня воспринимает спальню мужчины совсем в другой манере, чем свободная женщина.

Я наблюдал за бывшей мисс Хендерсон, прикованной в моем доме в позе для наказания кнутом. Ее руки в плотных наручниках были высоко подняты над головой, на конце цепи, пятки на четверть не доставали до пола, большая часть лица была закрыта плотным капюшоном. Я почувствовал прилив нежности, однако снял со стены горианскую плеть. Ведь теперь гордая мисс была рабыней.

Я встал сзади нее слева. Я медленно провел кнутом со свернутыми кистями по ней, двигаясь от ее левого бедра к талии и оттуда вверх по левому боку.

— Да, господин, — произнесла она.

Я обошел вокруг нее. Рабыня была красива и изящно сложена. Я снова встал за ней и встряхнул кистями кнута, тихо освобождая их, так чтобы она поняла, что они свободны.

— Да, господин, — повторила она. — Я — твоя новая девушка, приведённая в твой дом.

Я нанес ей десять ударов. Мне показалось, что этого достаточно для такого случая. Она закачалась в наручниках, хватая воздух. Я рассчитывал удары, нанося их мягко и равномерно. Я не использовал беспорядочное хлестание, я также не стал применять подогнанные удары, указанием для которых служит определенное физиологическое и эмоциональное состояние конкретной рабыни. Существует много способов битья девушки. Некоторых из них ни одна женщина не может выдержать. Я не бил ее в полную силу.

— Господин сначала поцеловал меня, — счастливо выдохнула она. — И господин не ударил меня так сильно, как мог бы!

Она глубоко вздохнула и откинула голову назад.

— Я думаю, что господин не совсем равнодушен к своей рабыне! — засмеялась она.

Сердито я направился к колесу в углу комнаты, тому, к которому была прикреплена цепь. Я повесил кнут на крюк и, открутив колесо, сильно повернул его.

— Ой! — закричала она, внезапно больно вздернутая цепью на самые кончики пальцев.

Я закрепил колесо и снова схватил кнут с крючка.

— Пожалуйста, прости меня, господин! — закричала она. — Я — ничто! Я — только рабыня!

Я с яростью ударил ее десять раз с несдерживаемой силой мужчины.

— Прости меня, господин! — кричала она. — Ой! — она завизжала.

Потом, рыдая, пытаясь вздохнуть, она могла только терпеть. После десятого удара она беспомощно повисла всем своим весом на цепи. Я разглядывал избитую рабыню. Я не думал, что она рискнет вновь быть самонадеянной. Такая самонадеянность, как она уже поняла, может повлечь за собой наказание. К тому же после этих побоев ее положение в доме станет для нее яснее.

Я похлопал ее кнутом сзади по левому плечу. Следовало произвести еще один удар.

— Да, господин, — проговорила она, — еще один удар, который напомнит мне, что я — рабыня.

Я снова встал за ее спиной слева. Я взялся за кнут двумя руками и снова с несдерживаемой силой нанес ей самый сильный из ударов. Она закричала от боли. И снова, рыдая, она повисла в наручниках. Избитая рабыня. Этот последний удар часто, хотя и не всегда, добавляется к порке рабыни. Его иногда называют бесплатным ударом или мнемоническим ударом. Очень часто его функция сводится всего лишь к удару для хорошего завершения. Конечно, какова бы ни была его цель, рабыня со всей полнотой понимает, что она наказана и что ее хозяин может, если захочет, бить ее сколько угодно, когда угодно и так долго, как ему заблагорассудится.

Я пошел в угол комнаты и повесил кнут на крючок. Я ослабил колесо. Звякнула цепь, и девушка упала на колени. Я снял с нее наручники и, используя колесо, вернул наручники и цепь в первоначальное положение. Находясь на своем месте над головой, в углу комнаты, они были видны, но не мешали. Девушка может ходить по комнате взад и вперед много раз за день и не думать о них или не замечать их. Но если ей надо их найти, она их увидит.

Я посмотрел на обнаженную девушку, с лицом, почти закрытым капюшоном. Она стояла на коленях под кольцом на изразцах. Я подошел и встал перед ней. Чувствуя мою близость, она робко вытянула маленькие руки, трогая мои икры и лодыжки. Затем она легла на живот передо мной, дотрагиваясь губами до моих ног.

— Прости меня, что не угодила тебе, мой господин, — сказала она.

Я почувствовал, как она целует мои ноги. Приятно иметь красивую рабыню у своих ног в таком виде.

— Я твоя рабыня, мой господин, — проговорила она, — и я люблю тебя. Я люблю тебя.

Она медленно поднялась на колени, все еще не поднимая головы и целуя мои ноги и лодыжки.

— Я люблю тебя, мой господин, — повторила она. — Я люблю тебя.

Затем, целуя мои ступни и ноги и держась за них, она медленно выпрямилась передо мной. Она подняла голову в капюшоне. Я увидел, что у нее дрожат губы.

— Я полностью твоя, мой горианский господин, — проговорила она. — Я подчиняюсь тебе всецело, во всем, как твоя абсолютная и жалкая рабыня. Делай со мной что пожелаешь. Я — твоя.

Тогда я отступил назад. Она жалобно протянула ко мне руки.

— Господин, — спросила она, — я не угодила тебе?

Она казалась маленькой, несчастной и потерянной.

— Я буду стараться преодолеть все, что могло остаться во мне от моей земной холодности, — пообещала она. — Я буду стараться стать настоящей горианской рабыней для тебя.

Я улыбнулся про себя. Земная женщина, привезенная на Гор и порабощенная, часто оказывается одной из самых темпераментных рабынь.

— Прояви милосердие ко мне, господин, — просила она. — Пожалуйста, не убивай меня!

Я снял с крючка на стене расстегнутый ошейник. Это был обычный ошейник, который носят многие девушки на Горе. Он был и привлекательный, и рациональный. Он будет хорошо смотреться на горле девушки и прекрасно держаться.

— Пожалуйста, не убивай меня, господин, — жалобно взмолилась девушка. — Ошейник! — воскликнула она, трогая металл. — Ошейник!

Она дотянулась до моего запястья и, схватив его, поцеловала мою руку и ошейник, который в ней был. Она подняла голову, почти скрытую под плотным капюшоном рабыни, ко мне.

— Ты соблаговолишь надеть на меня твой ошейник, мой господин? О, спасибо тебе, мой господин! Спасибо тебе! Я хочу твоего ошейника! Я прошу твоего ошейника! О, пожалуйста, господин, надень твой ошейник на меня! Закуй меня в ошейник! Я — твоя!

Мне очень нравилось, что бывшая мисс Хендерсон, которая была такой высокомерной девицей на Земле, стоит обнаженная передо мной, в качестве горианской рабыни и просит ошейник.

— Надень на меня ошейник, господин, — молила она. — Я — твоя!

Я откинул ее голову назад и грубо надел на нее ошейник.

— Спасибо тебе, господин! — выдохнула она. — Спасибо!

Я потянул ее за руки, приподняв с колен. Ее голова была отброшена. Я надел наконец на нее ошейник! Она носит мой ошейник! Я тряс ее в диком возбуждении. Она носит мой ошейник!

— Господин? — она задохнулась от страха.

Тогда я, сдерживая крик радости, скрутил ее и бросил на живот на изразцы у своих ног. Она лежала, испуганная, тяжело дыша, с руками у головы.

— Господин? — она спросила испуганно.

Я посмотрел на нее, распростертую у моих ног. Она, которая была когда-то высокомерной мисс Хендерсон на Земле, теперь лежала передо мной на животе, на изразцовом полу моего дома, обычная раздетая горианская рабыня. Я видел ошейник на ее горле. Он принадлежал мне и был застегнут. Я заковал ее в ошейник! Я владел ею!

— Господин? — снова спросила она.

Какое наслаждение давал мне ее вид в качестве моей закованной в ошейник рабыни!

Я подошел к ней и ногой перекатил с живота на спину. Она вздрогнула и раздвинула лодыжки, Я улыбнулся. Что за милая рабыня она была!

Я отступил назад, пройдя в середину комнаты. Затем я щелкнул пальцами, и она поползла ко мне и потом, нащупав мои ноги, встала на колени передо мной.

— Если я прогневала или оскорбила моего господина, — произнесла она, — пожалуйста, позволь мне ублажить и умиротворить его в интимной манере женщины-рабыни.

Я ничего не сказал.

— Я благодарю моего господина за его ошейник, — прошептала она. — Я безмерно счастлива носить его. Я буду бороться за то, чтобы быть достойной ошейника такого человека.

Ошейники, между прочим, могут восприниматься девушками совершенно по-разному. В частности, новые девушки, закованные в ошейник, сначала ощущая беспомощность, могут чувствовать себя в них несчастными. Например, они не могут снять его. Ошейники сделаны так, чтобы оставаться на горле. Девушка, глядя на себя в зеркале, видит, что ее горло сковывает то, что она в это время может воспринимать как позорный и унизительный, даже пугающий знак ее порабощения. Это может расстраивать и пугать ее. Некоторые девушки даже боятся покидать дом в ошейнике, опасаясь, что на улицах, без вуали, почти не одетые, в ошейнике, они могут умереть от стыда. Их иногда мягко заставляют выйти за ворота кнутом.

На улицах они встречают других девушек в ошейниках. Конечно, они носят ошейники, они — рабыни. Поэтому, вернувшись к своему хозяину, она больше не стыдится и спустя некоторое время почти не будет думать об ошейнике. Безусловно, она носит его. Он ей годится. Она — рабыня. Конечно, ошейник является символом рабства. Это никто не станет оспаривать. С другой стороны, то, как ошейник воспринимается, совсем другое дело.

Большинство девушек фактически рано или поздно начинают носить свои ошейники с удовольствием и гордостью. Во-первых, ошейник необычайно привлекателен, он подчеркивает и усиливает, по сути, красоту рабыни. Во-вторых, он почти ошеломляюще соблазнителен. Он может возбуждать мужчин и доводить их до исступления. Мало женщин возразят против этого, хотя, конечно, иногда рабыни боятся силы своих ошейников, зная, какой эффект их вид может произвести на мужчин. К тому же они знают, что не могут снять ошейник, и он отмечает их как беззащитный и подходящий объект, на который может быть направлена хищническая сила власти хозяев. Одновременно ошейник часто оказывает освобождающий эффект на сексуальность, женщины.

Девушка в палатке работорговца, например, раздетая и только что закованная в ошейник, будет злиться, и плакать, и кричать, и пытаться сорвать ошейник с горла. Но когда она обнаружит, что не может снять его, она приползет на животе по коврам к ногам работорговца, умоляя его овладеть ею, поскольку теперь она рабыня. Если она привлекательная, возможно, работорговец воспользуется ею. Если она выглядит недостаточно хорошенькой или слишком неуклюжей, он, вероятно, отошлет ее из своей палатки, чтобы она обратилась к его людям, чтобы найти того, кто захочет попользоваться ею. Когда она чему-нибудь научится, он может затем разрешить ей служить ему.

Если у него всего несколько девушек, он может «попробовать» ее перед тем, как выставить на торги. Это способно изменить цену за нее. «Освобождающий эффект», который ошейник оказывает на женскую сексуальность, интересен и сложен. Возможно, было бы уместно сказать несколько слово по этой проблеме.

Нося ошейник, девушка знает, что она — рабыня и, соответственно, вся полнота ее сексуальности, во всей беззащитности, утонченности и глубине, теперь подчиняется властным приказаниям и распоряжениям мужчин. Она также знает, что теперь от нее могут потребовать исполнения сексуальных обязанностей просто по щелчку пальцев ее хозяина. Более того, она знает, что ей не разрешат ни малейшего сдерживания или подавления, какого бы то ни было, своей сексуальности. Такие вещи просто не дозволены ей. Она — рабыня. Это состояние, с его уязвимостью и беспомощностью, необычайно возбуждающе для женщины. Она знает, что должна быть готова служить даже по малейшему сигналу. Это держит ее, как говорят горианцы, возможно, довольно вульгарно, «готовой в ошейнике».

Никто не сказал бы свободной женщине, к примеру, когда у него есть незанятая минутка: «Раздевайся и ложись на мех». Но, конечно, никто и дважды не подумает, прежде чем сказать такое рабыне. К тому же рабыня знает, что, когда господин приходит к мехам, ей следует ожидать его там, незащищенной и мягкой, страстно желающей, соблазнительной и любящей, принадлежащей ему. Для большинства женщин сама мысль о существовании в качестве женщины-рабыни преисполнена пугающего сексуального смысла. Они очень хорошо знают, какого рода вещи потребуются от них. И конечно, они не ошибаются. Если у них и были какие-то сомнения в этом, они будут быстро рассеяны, как только рабыни обнаружат на себе ошейник. Они не долго остаются в сомнении, что это такое — полностью быть рабой мужчины.

Необходимо понимать, конечно, что сексуальность рабыни вписывается в совершенную форму покорности, любви и служения. В ее сердце и уме эти вещи неразрывно, тонко и красиво переплетены. Ее сексуальность, которой распоряжается хозяин, иногда при помощи кнута, является в определенном смысле не более чем одним из аспектов и выражений ее полной подневольности. Она служит полностью и во всем. Однако в другом смысле все ее существование в своем роде является выражением глубины, сложности и красоты ее сексуальности. Она завязывает веревки сандалий своего хозяина; она взирает на него; она любит; она служит; она — женщина. Можно заметить, что рабыня в связи с этим эффектом ошейника освобождена от многих социальных воздействий, которым привержена свободная женщина. Свободная женщина, например, может опасаться, что мужчины узнают о ее сексуальной энергии. Они и думать не должны, что она, такое возвышенное существо, на кушетке превращается в неконтролируемую, жаждущую, вожделеющую слиниху.

У девушки-рабыни, с другой стороны, нет такой проблемы. Она знает, что принадлежит к категории женщин, в отношении которой не надо оказывать уважение, и оно не будет оказываться. Она, рабыня, предназначена быть послушным, сладострастным животным у края хозяйских мехов, а если позволят, на хозяйской кровати. Несомненно, она будет сурово наказана, если она не такая. Поэтому она свободна, не сдерживаясь, радостно, восхитительно проявлять свою сексуальность. Более того, она знает, что ее самые интимные действия и качества, вероятно, откровенно обсуждаются ее хозяином с другими, бывает, даже в ее присутствии. Соответственно, чем стыдиться своей сексуальной природы, она начинает вполне гордиться ею и часто соревнуется наперебой со своими сестрами по рабству, чтобы стать самой желанной рабыней в доме или в кругу подруг.

Девушка-рабыня, конечно, будет иметь много подруг. Это, безусловно, почти всегда девушки в таких же ошейниках, как и она. Друзья ее господина часто приводят с собой в гости своих собственных девушек, и с ними, после обслуживания мужчин, она может подружиться, болтая на кухне. Мужчины иногда могут обмениваться этими девушками между собой, но обычно они так не делают. Большинство хозяев с удовольствием владеют своими рабынями, особенно если они им нравятся. Она также может встречать девушек на улице, сталкиваясь с ними в ближайшей округе или когда она отправлена с поручениями. Девушка-рабыня почти никогда не имеет недостатка в подругах. Конечно, вероятнее всего, они такие же простые рабыни, как она сама. Женщины желают в глубине души быть красивыми, беспомощными, порабощенными животными, которыми владеют и командуют хозяева. Ошейник дает им ясно понять, что их мечта определена законом; что действительно их грезы, к их радости, стали реальностью. Они знают, что они на своем месте и останутся там. Они счастливы.

Стоит коротко отметить «усиливающий эффект» ошейника. Ошейник часто служит не только для того, чтобы высвободить женскую сексуальность и расковать глубину ее натуры, но он также ведет к их углублению и усилению. Осознавая себя бесправным животным, имеющим хозяина, принуждаемым к подчинению, кем-то, кто должен повиноваться во всем, кто должен целиком отдаваться своему хозяину, не утаивая ничего, рабыня может быть доведена до почти мучительно исступленных вершин оргазма, испытывая чувства и наслаждения, возможно, жестоко навязанные ей, о которых свободная женщина, в своей свободе, не может даже мечтать.

Еще одна причина, почему девушки склонны носить ошейник с удовольствием и гордостью, кроме привлекательности ошейника и его соблазнительности, редко упоминается. Она заключена в том, что ошейник в своем роде служит символом интересных различий среди женщин. Он, подобно закрепленному знаку собственности, свидетельствует о ценности товара, на котором прикреплен. «Достаточно красивая, чтобы быть в ошейнике» — таков горианский комплимент, хотя, возможно, довольно-таки грубый и такой, который, вероятно, никто не захочет сказать открыто в адрес и в лицо свободной женщине. «Ее ноги достаточно красивые, чтобы быть ногами рабыни» — таков другой такой же комплимент. Если свободная женщина услышала бы такой комплимент, она была бы шокирована. Но она может заинтересоваться, на самом ли деле она достаточно красива для ошейника и достаточно ли красивы ее ноги, чтобы быть ногами рабыни. И если потом, спустя какое-то время, она будет закована в ошейник, она получит ответы на свои вопросы. Обычно попадают в рабство самые лучшие, самые женственные и желанные женщины. Это вполне логично.

Для работорговца может существовать много опасностей, связанных с поимкой женщин для рабовладельческих рынков. Он не хочет идти на риск, если тот неоправдан. К тому же он должен заботиться о своей репутации. Когда работорговец ведет караван рабынь на рынок, он хочет, чтобы это была цепочка красавиц. Также, безусловно, очевидно, что он всеми силами стремится сделать на этих женщинах деньги. Таким образом, в его интересах представить на торги товар самого высокого качества, который он мог добыть. Так, ошейник является символом превосходного качества женщин. В сущности, он говорит: «Вот женщина, которую хотели мужчины. Вот женщина, которую мужчины сочли достаточно красивой и достаточно желанной, чтобы обратить в рабство». Девушка-рабыня, в тунике и ошейнике, дрожащая, стоит на коленях перед причудливо одетой, надменной, высокомерной свободной женщиной. Может быть, она ударит или пнет рабыню. Но кто из них на самом деле женщина высшего порядка? Многие горианцы верят, что это девушка, которая стоит на коленях на камнях.

Но «официально», конечно, функции ошейника просты. Он служит, чтобы отметить девушку как рабыню и указать ее хозяина. Конечно, истинная важность здесь состоит не в самом ошейнике, а в том, что он обозначает факт рабства. Это состояние также может быть выражено многими другими путями, например такими приспособлениями, как наручники или браслеты для ног и даже кольцо. Но я думаю, что не существует действительного соперника у ошейника.

Это очень весомое свидетельство рабства, особенно на девушке. Он красив, и шея кажется наилучшим местом для этого символа рабства. На горле он откровенно выставлен напоказ, чтобы все его видели. Можно с первого взгляда увидеть, что девушка — рабыня. К тому же шея красива, нежна и беззащитна. Каким подходящим он кажется здесь, на этом нежном, видном и уязвимом месте, сделанный из стали, кожи или цепи. Где еще на теле он может быть помещен, чтобы его неизбежность была бы более очевидной? Безусловно, тонкая шея диктует такое размещение. Но и психологически, куда его можно было бы поместить с большим преимуществом? Где еще на теле он может быть помещен, чтобы его надежность, эффективность и его значение были бы лучше донесены до сознания очаровательной пленницы?

Ошейник имеет и другие удобства. Например, он может быть полезен, чтобы водить рабыню, так как имеет кольцо, к которому можно прикрепить веревку или поводок с замком, который может быть пристегнут прямо к ошейнику. Он также полезен в сочетании с другими скобяными изделиями для привязывания ее к деревьям или к кольцу для рабов. К ошейнику можно привязать руки рабыни, и она не сможет защитить свою красоту от посягательств хозяина. Наконец, многие животные носят ошейники. У животных шея кажется естественным местом, чтобы поместить такое приспособление для опознавания и управления. Девушка-рабыня тоже, безусловно, животное, имеющее хозяина. Таким образом, кажется правильным, что она также носит это приспособление на этом же месте.

Я смотрел вниз, на рабыню передо мной. Она подняла ко мне голову.

— Спасибо тебе за ошейник, мой господин, — прошептала она. — Я — твоя, и я люблю тебя.

Я взял ее руки в свои и присел, подняв их и дотронувшись ее маленькими пальцами до моего лица.

— Мой господин снял маску! — сказала она удивленно. — Но это не имеет значения, — она невесело засмеялась, — ведь я надежно и хорошо закрыта капюшоном.

Я отпустил ее руки и встал перед ней. Она немедленно приняла позу угождающей рабыни. Я внимательно осматривал ее. Она была вполне красива, бывшая мисс Хендерсон, теперь всего лишь бесправная, безымянная рабыня у моих ног.

Затем я, взяв ее за подбородок, указал ей, чтобы она поднялась с пяток. Она проделала это, и ее тело от этого движения подалось вверх и вперед, что свело ее колени плотно вместе.

— Господин? — забеспокоилась она.

Я начал распутывать веревки капюшона.

— С меня снимут капюшон? — воскликнула она. — Но мой господин без маски!

Я освободил завязки. Я мог бы снять капюшон с нее.

— Мне разрешат увидеть лицо моего господина? — шепотом спросила она.

Она положила свои руки на мои. Ее губы дрожали.

— На самом деле? — снова спросила она. — На самом деле?

Она почувствовала мои руки у капюшона.

— Подожди немного, господин, — попросила она. — Позволь мне поцеловать сначала твои ноги!

Я разрешил это. Она опустила голову, капюшон рабыни свободно болтался на ней. Я почувствовал ее губы, целующие мои ноги.

— Я люблю тебя, мой горианский господин, — проговорила она. — Я люблю тебя, и я — твоя.

Затем она подняла голову со свободным капюшоном.

— Теперь сними с меня капюшон или не снимай, как пожелаешь, мой господин, — прошептала она.

Я взял капюшон двумя руками и закатал его вверх на дюйм вдоль ее лица. Теперь я мог снять его одним движением. Но пока он держался, она не могла видеть. Я посмотрел на нее.

— Я люблю тебя, и я — твоя рабыня, мой горианский господин, — прошептала она.

Я отбросил в сторону капюшон и быстро, держа ее левой рукой сзади за шею, закрыл ей рот, крепко прижав его правой рукой. Я боялся, что она может выкрикнуть мое имя и тогда будет необходимо снова наказать ее кнутом за подобную дерзость. Ее глаза поверх моей руки были безумными и недоверчивыми. Я держал ее рот плотно зажатым какое-то время, чтобы она могла собраться и успокоиться. Затем, когда ее дыхание стало ровнее, хотя все еще оставалось глубоким и быстрым, я освободил ее рот и отступил назад. Я видел в ее глазах испуг, смущение и неуверенность. Она молчала. Она не знала, что делать. Она не знала, как относиться ко мне.

Чтобы разрядить ситуацию, я пошел к стене и снял кнут с крючка.

— Ты? — спросила она. — Ты — мой горианский господин? Это ты проделал все это со мной?

— Да, — ответил я и встряхнул кистями горианского кнута для рабов.

— Сила, она была твоя? — спросила она.

— Да, — подтвердил я.

— И это ты заставил меня отдаваться тебе в качестве рабыни?

— Да.

— Я раздета, — проговорила она.

— Конечно, — подтвердил я.

Я увидел, что она хочет, отвернувшись от меня и закрывшись руками, скрыть свою наготу. Но она так не сделала. Она все еще не поняла, как должна вести себя со мной.

— Меня били кнутом, — проговорила она. — Это сделал ты?

— Да.

— Я была сильно избита, — заметила она.

— Конечно, — подтвердил я.

— Этот ошейник? — снова спросила она, трогая его.

— Он мой, — объяснил я.

— Твой?

— Да.

Я заметил, что она еще не назвала меня «господин», но я также заметил, что она осторожно воздерживалась использовать мое имя. Она была очень умной девушкой.

— Ты, конечно же, не снимешь с меня ошейник, — проговорила она.

— Нет, — подтвердил я.

— Конечно, ты понимаешь значение такого ошейника на Горе, — сказала она.

— Да.

— Я не могу сама снять его.

— Полагаю, нет, — согласился я.

— Тогда как мне освободиться от него? — спросила она.

— Никак.

— Он означает рабство! — воскликнула она.

— Да.

Она подалась назад и посмотрела на меня. Затем она засмеялась с довольно наигранным, принужденным весельем, как я подумал.

— Ну и шутка! — смеялась она. — Какая же я маленькая глупышка! На миг я подумала, что ты серьезно можешь держать меня как рабыню!

Я не потрудился ответить ей.

— Это шутка! — закричала она.

— Ты была раздета, закована в ошейник и наказана кнутом, — проговорил я. — Это кажется тебе шуткой?

— Нет, — внезапно рассердившись, сказала она, — не кажется!

— Похоже, ты возражаешь? — поинтересовался я.

— Нет, нет, — быстро произнесла она. — Конечно нет!

Я улыбнулся про себя. Насколько неуверенна она была в своем положении и состоянии. Рабыням, конечно, не дозволено возражать против того, что с ними делают. Она взглянула на меня.

— Теперь ты заставил меня говорить с тобой, как будто я — рабыня, — упрекнула она.

Я молчал.

— Твоя шутка зашла довольно далеко, — неуверенно сказала она, — теперь, пожалуйста, позволь мне встать, и сними с меня ошейник, и принеси мне мою одежду.

Я не двигался. Она оставалась на коленях.

— Ты же не можешь серьезно держать меня как рабыню, — выговорила она.

Я молчал.

— Ты не держал меня раньше как рабыню, — сказала она.

— Да, — согласился я.

— Вот видишь! — засмеялась она.

— Я не собираюсь повторять эту ошибку, — заявил я.

— Ты не можешь держать меня как рабыню! — закричала она.

— Почему нет? — поинтересовался я.

— Потому что я женщина с Земли, а ты мужчина с Земли! — воскликнула она.

— Мужчины Земли часто держали женщин Земли как рабынь, — ответил я. — Уверен, ты хорошо осведомлена об этом. Исторически рабство было одним из самых распространенных и успешных человеческих институтов. Самые лучшие цивилизации прошлого в сущности были основаны на рабстве. Даже сегодня на Земле рабство открыто практикуется во многих частях света, В других частях света есть мужчины, которые втайне содержат своих женщин как рабынь. Видя женщину на улице, часто трудно понять, содержится ли она в стенах своего дома как рабыня или нет. К тому же кто знает, каков будет будущий путь цивилизации на Земле. И не исключено, что рабство может снова стать широко распространенным и важным компонентом в общественном устройстве даже в технологических обществах, Будущее трудно угадать.

— Значит, тот факт, что я — женщина Земли, а ты — мужчина Земли, не защитит меня, — сказала она.

— Конечно нет, — ответил я, — не более чем он защищал других женщин Земли, которые за последние века оказывались обращенными в рабство.

— Понятно, — сказала она.

— Кстати, — заметил я, — я отметаю не только твою точку зрения как очевидно ложную, но также и предположение.

— Предположение? — не поняла она.

— Насчет того, что я — мужчина Земли, а ты — женщина Земли.

— Но мы, несомненно, с Земли! — воскликнула она.

— Это правда, что планета, на которой мы родились, — Земля, — ответил я. — И это все, о чем ты можешь подумать?

— Нет, — сказала она.

— Что еще?

— Не знаю, — проговорила она. — Трудно говорить с тобой, когда я раздета и стою на коленях!

— Наша подлинная сущность теперь изменилась, — высказался я. — Мы сейчас жители Гора.

— Нет! — воскликнула она.

— Ты потеряла свои права и привилегии женщины Земли, когда в горианском загоне для рабов твое красивое бедро было заклеймено.

— Пожалуйста, не говори так открыто о моем теле, — попросила она.

— Я буду делать, что хочу, — возразил я.

Она опустила голову, не ответив.

— Тогда ты стала всего лишь девушкой Гора и рабыней, — продолжал я.

Она взглянула сердито.

— И мне кажется, я припоминаю, — продолжал я, — как на улице Извивающейся Рабыни ты выкрикивала, признаваясь мне, что та, что в моих руках, ничто, а только горианская девушка-рабыня.

Она хмуро посмотрела на меня и закусила губу.

— И, как я припоминаю, — я продолжал, — она кричала, что она — моя.

Теперь она была в ярости.

— Ты забыла? — спросил я.

— Нет, — ответила она.

Я был доволен, видя, что она слишком умна, чтобы лгать мне.

— Но как бы ты ни желала рассматривать эти проблемы, — сказал я, — для меня мало разницы, считаем мы себя землянами или горианцами.

Я посмотрел на нее, обнаженную передо мной, и потрогал пальцами кнут для рабов.

— Наше нынешнее положение, — заметил я, — в любом случае остается без изменения.

— Как мужчина-землянин мог бы владеть женщиной Земли, так же и ты мог бы владеть мною на Горе? — спросила она.

— Да, — ответил я.

— Можно мне встать?

— Нет!

— Ты не можешь владеть мною! — закричала она.

Я не удостоил ответом такое глупое утверждение. Разве она не знала, что является заклейменной, закованной в ошейник горианской девушкой-рабыней?

— О, я знаю, что ты мог бы владеть мной, — нервно засмеялась она, — но я знаю, что ты не захочешь владеть мной.

— Почему же? — поинтересовался я.

— Ты знаешь меня с Земли, — ответила она.

— Это сделает обладание тобой еще более забавным, — заметил я.

— Забавным? — повторила она.

— Да, забавным, — сказал я, — моя красавица.

— Твоя красавица? — переспросила она.

— Да, — подтвердил я, — моя красавица.

— Ты говоришь обо мне так, как будто я — рабыня, — обиженно проговорила она.

— Ты — рабыня.

— Но ты освободишь меня! — воскликнула она.

— Если бы мои намерения были таковы, — возразил я, — разве не странно, что я только что надел на тебя ошейник?

— Но это, несомненно, была шутка, жестокий розыгрыш, — сказала она.

— Потрогай ошейник, — посоветовал я.

Она подняла к нему руки.

— Он тяжелый или неудобный? — спросил я.

— Нет.

— Это женский ошейник, — пояснил я. — Но он плотно пригнан, сделан из твердой стали и надежно заперт.

— Да, — признала она.

— Ты уже носила такие ошейники раньше, не так ли?

— Да.

— Ты знакома с ними и их назначением? — спросил я.

— Да.

— Я предлагал снять его с тебя? — снова задал я вопрос.

— Нет.

— Ты можешь снять его? — поинтересовался я.

Она взглянула на меня.

— Попробуй, — предложил я.

Она трогательно старалась справиться с ошейником. Потом, через какое-то время, она прекратила свои бесполезные попытки.

— Нет, — сказала она, держа пальцы на запертом, неподдающемся ошейнике. — Я не могу снять его.

— Теперь ты можешь убедиться, — предположил я, — что он надежно застегнут на тебе.

— Я знаю, что он застегнут на мне, — воскликнула она. — Я не могу снять его!

— Что это за ошейник? — спросил я.

— Ошейник рабыни! — закричала она.

— Точно, — подтвердил я.

— Это не шутка? — всхлипнула она.

— Нет.

Она испуганно посмотрела на меня.

— Ты начинаешь раздражать меня, — проговорил я. — Возможно, тебя следует выпороть.

Она отшатнулась.

— Но ты привел меня в наш дом, — сказала она.

— Не в наш дом, — поправил я, — в мой дом.

— Ты станешь держать меня как рабыню в том самом доме, где я когда-то была свободна? — спросила она.

— Да, — ответил я. — Но я внес определенные улучшения, например решетки и разные охранные приспособления. Также я оборудовал новую и более прочную конуру для тебя и новое кольцо для рабынь у подножия своей кровати.

Она с ужасом посмотрела на меня.

— Я очень надеюсь, что тебе они понравятся, — проговорил я.

— Что ты за человек?

— Тот, кто будет полностью владеть тобой, — ответил я.

— Следует ли мне понимать, — начала она, — что ты и в самом деле решил содержать меня как рабыню?

— Выбор уже сделан, — ответил я. — Он был сделан очень давно.

— И что ты выбрал? — спросила она.

— Ты что, дурочка? — ответил я вопросом на ее вопрос.

— Я не глупая, — сказала она.

— Ты разговариваешь как тупица, — заметил я.

Интересно, подумал я, не глупа ли она. Если так, это значительно снизит ее ценность. Я почувствовал, как нарастает усталость от ее словесной перепалки, ее глупостей, ее протестов. Она думает, что она — свободная женщина? Возможно, скоро ей придется напомнить, что она — рабыня. Это просто сделать.

— Это Гор, — произнесла она. — Выбор, конечно, полностью за тобой. — Она сердито посмотрела на меня. — Что ты выбрал для меня?

— Как ты думаешь?

— Свободу, — ответила она, — уважение, честь, достоинство.

— Нет. — Я был краток.

— Рабство? — спросила она.

— Да.

— Полное рабство? — уточнила она.

— Да, — сказал я ей, — полное и окончательное рабство.

— Я думаю, ты, должно быть, знаком с характером и волей, умом и силой женщины Земли, — заявила она и встала на ноги. — Сними с моего горла этот ошейник, приятель. Сейчас же!

Я смотрел на нее.

— Я не боюсь твоих запугиваний, — сказала она и добавила: — Джейсон.

И тут она закричала, получив удар горианским хлыстом по обнаженному телу, отлетев через комнату и ударившись о стену. Она в ужасе смотрела на меня, упав.

— Ползи на середину комнаты и ляг там на живот, — приказал я.

Она быстро сделала это.

— Вот разговор, который ты понимаешь, маленькая рабыня, — сказал я.

Она лежала у моих ног, вздрагивая, ничком, положив руки у головы.

— Я позволю тебе поцеловать меня, — проговорила она. — Я даже разрешу тебе заняться со мной любовью!

Я смотрел на нее. Я был в бешенстве. Она была дерзкой рабыней.

— Позволь мне быть твоей наемной работницей, — сказала она. — Я даже хочу быть твоей наемной любовницей. Тебе не надо платить мне много. Тебе вообще не надо ничего мне платить! Я буду работать на тебя даром! Позволь мне быть твоей служанкой для любви. Иногда я даже буду служить тебе, как рабыня.

— Что я когда-то надеялся увидеть в тебе? — спросил я ее. — Что интересного ожидал я найти в тебе?

Я провел кнутом по ее боку, и она задрожала.

— Конечно, — заметили, — ты довольно-таки хорошенькая в простом и рабском понимании.

Я продолжал вести кнутом по ее телу, и она тихо плакала, беспомощная, на изразцах передо мной.

— Интересно, — говорил я, — сколько я мог бы получить за тебя? Такую хорошенькую, глупую, никчемную, бессмысленную, отвратительную маленькую рабыню?

Она тихо плакала.

— Ой! — проговорила она.

— Хотя ты все-таки имеешь нужные для рабыни рефлексы, — заметил я. — Это, несомненно, могло бы увеличить твою цену.

Она закричала от стыда, прижавшись щекой к изразцам и царапая их ногтями.

— Я думаю, что выставлю тебя на продажу, такую хорошенькую, глупенькую маленькую грубиянку.

— О! — вскрикивала она.

— Ты возбудилась в своем ошейнике, маленькая нахалка? — сердито спросил я.

— О! — кричала она. Затем она принялась рыдать. Ее слезы капали на изразцы.

— Но прежде, чем ты можешь быть выставлена на торги, — сказал я, — ты должна усвоить кое-какие уроки, которые ты, очевидно, раньше не сумела понять. Я преподам тебе урок положения и состояния горианской девушки-рабыни.

Она содрогнулась от страха. Сейчас она увидела на изразцах перед собой мягко качающиеся тени от пяти распущенных плетей горианского хлыста для рабынь.

— Ты не станешь бить меня кнутом, — проговорила она. — Безусловно, не станешь бить меня!

Я, разозленный ею, яростно ударил кнутом по ее красивому телу. Она изогнулась, закричала и завертелась, перевернулась под кнутом, с живота на спину, потом на бок и снова на спину, снова на бок и на спину, стараясь увернуться от ударов. Она рассердила меня. Она осмелилась даже произнести мое имя. Затем она легла передо мной на спину, выпрямив ноги и вытянув руки.

— Пожалуйста, господин, — плакала она, — не бей меня больше!

— Как ты назвала меня? — спросил я.

— Господин, — повторила она. — Господин. Господин!

— Почему? — спросил я.

— Потому что ты — мой господин! — ответила она. — Потому что ты — мой господин!

— Ты уверена в этом?

— Да, господин.

— У тебя есть какие-то сомнения в этом? — поинтересовался я.

— Нет, господин, — ответила она. — Нет, господин!

— Кто ты?

— Рабыня! — закричала она.

— Чья рабыня? — снова спросил я.

— Твоя, — заплакала она, — твоя, господин!

Тогда я позволил ей подняться на колени, и она стояла передо мной, целуя мои ноги.

— Ты не кажешься такой самовлюбленной и заносчивой, какой была до этого, — проговорил я.

— Да, господин.

— Возможно, ты теперь немножко больше узнала о своем рабстве, — заметил я.

— Да, господин.

— О чем ты мечтаешь?

— Как угодить моему господину, — сказала она.

— Ответ правильный.

— Спасибо тебе, господин, — отреагировала она.

— Подними голову, — велел я.

Она послушалась, испуганно глядя на меня.

— Встань на четвереньки и отвернись от меня, — приказал я.

— Да, господин, — послушалась она.

— Ты произнесла мое имя, — проговорил я. — Странно, что ты, горианская девушка-рабыня, могла сделать такую ошибку.

— Да, господин, — призналась она, — но я за это была хорошо наказана кнутом.

Тогда я снова ударил ее хлыстом.

— Ой! — вскрикнула она.

— Возможно, тебя следовало бы убить, — произнес я.

— Прости меня, господин, — попросила она. — Пожалуйста, не бей меня, господин.

— Ой! — снова в отчаянии воскликнула она, в то время как хлыст без промедления ударил ее.

— И ты была небрежна в проявлении почтения, — заметил я.

— Да, господин, — согласилась она, — прости меня, господин.

Я снова ударил ее.

— Ты думала, такие вещи останутся незамеченными? — спросил я у нее.

— Нет, господин, — ответила она. — Прости меня, господин.

— И ты была дерзкой, — добавил я.

— Да, господин, — сказала она. — Прости меня, господин!

Я снова ударил ее.

— Ты ожидала, что твоя дерзость пройдет незамеченной?

— Нет, господин. Пожалуйста, пожалуйста, прости меня, господин! Ой! — закричала она от боли, получив еще один сильный удар хлыстом.

Ее голова была опущена. На изразцах были слезы.

— Что мне делать с тобой? — спросил я.

— Я — твоя рабыня, — ответила она. — Ты можешь делать со мной, что хочешь.

— Мне это известно, — проговорил я.

— Да, господин.

— Почему ты была дерзкой?

— В таком положении трудно говорить, — сказала она.

— Говори, — приказал я.

— Когда я узнала тебя, то подумала, что могу использовать твою слабость и победить тебя. В этом для женщины есть определенное наслаждение, потому что тогда она становится немного мужчиной, хозяином, хотя в глубине души она знает, что это не так. К тому же ей нравится мучить слабых мужчин, мужчин слишком мягких, чтобы надеть на нее цепи, которые она жаждет носить. Разумеется, такие удовольствия мелкие и пустые, и мы в глубине души знаем это. Каждый пол имеет свое место и ни один не будет счастлив, пока не займет его. Место мужчины быть хозяином; место женщины — служить ему. Горианские мужчины, конечно, не считают нужным терпеть наш вздор. Они быстро ставят нас на место. Они делают из нас рабынь. Не будь ты с Земли, я бы не осмелилась вести себя так. Увидев тебя, помня тебя с давних пор, мне не пришло в голову, что я стою на коленях перед тем, кто стал в действительности горианским мужчиной. Жаль, что я не поняла этого раньше. Я бы уберегла себя от большой боли. Женщины ввязываются в битвы, которые стремятся проиграть. Мы хотим, чтобы нас сокрушили и завоевали. Вот почему мы боремся. Если мы не будем протестовать и бороться, какая ценность для мужчины, спрашиваем мы себя, будет в нашем покорении? Но конечно, мне не следовало бороться с тобой. Я только девушка-рабыня, девушка, уже закованная в ошейник и покоренная. Я не свободная женщина. С моей стороны было самоуверенностью позволить себе проявлять тщеславие свободной женщины. Я — рабыня. Мне следовало бы покориться тебе немедленно и полностью. Прости меня, господин. Я надеюсь, что ты позволишь мне жить.

Я рассматривал ее. Она была хорошенькая, в моем ошейнике, стоящая на четвереньках.

— Можно мне дальше объяснить свое поведение, господин? — спросила она. — Это может заставить тебя отнестись ко мне не так сурово.

— Говори, — разрешил я.

— Я хочу быть рабыней, — начала она. — Я боялась, что ты освободишь меня. Вот поэтому-то я противилась тебе. Именно таким образом я пыталась спровоцировать тебя на мое завоевание. Я пыталась разозлить тебя, чтобы ты мог сделать из меня твою рабыню и уверенно содержать меня в этом качестве.

— В этом не было необходимости, — заметил я.

— Теперь я хорошо понимаю это, господин, — ответила она. — Однако тогда я не знала этого.

Я промолчал.

— Мое поведение, каким бы глупым оно ни было, было вызвано желанием остаться в рабстве, — прошептала она, — может быть, теперь ты будешь более снисходителен к своей девушке.

— Итак, ты желаешь быть рабыней?

— Да, господин, — ответила она, — страстно.

— И ты рабыня, — сказал я.

— Да, господин, — подтвердила она, — совершенно.

— Ты думаешь, что ты свободна или что у тебя есть хоть какие-то права?

— Нет, господин. Я знаю, что такие заблуждения не дозволяются горианской девушке-рабыне.

— Ты не боишься своего рабства?

— Боюсь, господин, — ответила она, — и иногда мы ужасно боимся неопределенностей и ужасов рабства, но такие вещи делают более богатым наш опыт, добавляя к нему особый вкус и остроту, делая его более значимым. К тому же без этого мы не были бы в настоящем рабстве, к которому стремимся.

— Итак, ты принимаешь все страдания и ужасы рабства? — уточнил я.

— Охотно и радостно, господин, — ответила она, — а если мы приняли его без восторга и с дрожью, то теперь должны принять его, так как мы — рабыни.

— Тебе нравится быть рабыней? — снова спросил я.

— Да, господин.

— Ты ничего не стоишь, не так ли?

— Да, господин, — ответила она, — но я могла бы иметь определенную цену как рабыня мужчины. Я не знаю свою существующую рыночную цену.

Я тоже не знал ее настоящую рыночную цену. Такие вещи меняются каждый день. Они подвержены значительным колебаниям, являясь следствием многих факторов, таких как сама девушка, ее ум, воспитание и красота, деньги в хозяйстве, условия спроса и предложения. И даже рынок, на котором ее продают, и время года, когда она выставлена на торги. Девушка, которую продают на престижном рынке, утром перед продажей помещенная с другими красивыми обитательницами внутри выставочной клетки с хромированными и узорчатыми решетками, где она двигается и позирует по инструкциям будущих участников торгов, почти непременно получит большую цену, чем та, которую вытащили за волосы из набитой битком деревянной, сколоченной болтами клетки и бросили на платформу для торгов, или, скажем, чем та, которую продают с цементного, выставленного на всеобщее обозрение постамента на простом уличном рынке. Обычно девушки получают большую цену весной. Я мало сомневаюсь, что поиски рабынь на Земле усиливаются в определенное время года, чтобы пойманные девушки могли быть доставлены на весенние рынки. Многие земные девушки-рабыни на Горе, сравнивая документы, обнаруживают, что были проданы весной. Наиболее сообразительные из них понимают, что, вероятно, это не было простым совпадением. Тогда они глубже и лучше оценивают ум, методичность и организованность мужчин, которые сочли подходящим доставить их на Гор.

Внезапно я злобно ударил ее хлыстом. Она, получив удар, вздрогнула.

— Тебе это нравится? — спросил я.

— Нет, господин, — ответила она, — но мне нравится то, что ты можешь делать это со мной и станешь так делать, если я буду плохо угождать тебе.

Я обошел вокруг и встал перед ней.

— Жалкая маленькая проститутка, — сказал я.

— Да, господин, — ответила она.

— Ты побеждена?

— Да, господин, — произнесла она, — я побеждена.

— Полностью?

— Да, господин, полностью.

— Может мужчина уважать такую завоеванную женщину?

— Нет, господин, — проговорила она. — Но, возможно, я могла бы представлять для него интерес как завоеванная рабыня.

Я присел около нее. Она все еще стояла на четвереньках.

— Ты бедная рабыня, — сказал я.

— Да, господин.

— И все-таки, — продолжал я, подняв кнутом ее подбородок, — ты хорошенькая.

— Тривиально и по-рабски, — улыбнулась она.

— Да, — сказал я и добавил: — К тому же у тебя хорошие рабские рефлексы.

— Которые ты не находишь годными к использованию, мой господин, — прошептала она.

— Я думаю, не продать ли мне тебя, — проговорил я.

— Пожалуйста, не продавай меня, господин, — попросила она.

— Я продам, если захочу, — ответил я.

— Конечно, мой господин.

Я опустил кнут и, присев перед ней, продолжал разглядывать ее.

— Господин на самом деле думает продать меня? — поинтересовалась она.

— Да, — ответил я.

Она рассердила меня сегодня вечером. К тому же я думал, что видел ее сегодня вечером более объективно, чем когда-либо раньше. Теперь я смотрел на нее не более чем на милый пустяк.

— За меня дадут такую невысокую цену, — прошептала она, — что, может быть, господин оставит меня себе.

Я поднялся, держа кнут в руке. Я посмотрел на нее, стоящую на четвереньках передо мной. Что-то было в том, что она сказала. Вероятно, она не получит высокую цену. Возможно, она может быть оставлена по крайней мере на время. Пока большого смысла отсылать ее на рынок не виделось. К тому же она была хорошенькая, пусть даже и в тривиальном, рабском смысле. Да еще у нее были хорошие рабские рефлексы. Без сомнения, я мог бы найти ей применение внутри дома.

— Господин? — спросила она.

Я подошел к ней сзади.

— Господин? — повторила она испуганно.

Она знала, что сейчас ее могут ударить хлыстом.

— Я оставлю тебя по крайней мере на время, — сказал я, — посмотреть, как успешно ты будешь работать.

— Я приложу все старания, чтобы успешно справиться, господин, — воскликнула она радостно. — Я буду содержаться в полном рабстве? — спросила она, не смея повернуться.

— Да, — ответил я.

— Какое рабство или обязанности избрал для меня господин? — задала она вопрос.

Я посмотрел на ее позу.

— Может быть, рабство четвероного животного, — ответил я.

— Господин может поступить так, если пожелает, — проговорила она, — если это нравится ему или забавляет его.

В этой форме рабства, которая обычно используется в дисциплинарных целях или для развлечения хозяина, женщине не разрешается подниматься с четверенек. Одновременно ей не разрешается использовать речь, хотя она может обозначать свои потребности и желания при помощи таких средств, как подобострастие, стон или хныканье. Поскольку не разрешается использование рук (только как средство передвижения), она должна есть и пить из мисок, поставленных на пол, или, иногда, чтобы утолить жажду, она может воспользоваться разрешением лакать воду из луж или слизывать капли с изразцов. К тому же нередко ее приковывают цепью рядом с ногами хозяина, когда он обедает, чтобы он мог, если захочет, кидать ей объедки. Она также будет обучаться трюкам, выполняя которые она может быть представлена для развлечения гостей своего хозяина, например просить, лежать, переворачиваться и таскать его сандалии в зубах. И нет нужды говорить, что, когда хозяин захочет использовать ее сексуально, она примет позу самки животного.

Кстати, эта форма рабства часто налагается на захваченных в плен убар. И нередко убара спустя какое-то время, когда ей, лежащей на животе перед хозяином, дается минута, чтобы высказаться, умоляет вместо рабства четвероногого животного обучить ее непристойным искусствам и сладострастным танцам женщины-рабыни, чтобы она могла быть для своего хозяина не просто развлечением, а удовольствием для рабского угождения. Ее мольбы обычно удовлетворяются. Такие женщины становятся великолепными рабынями. Они, конечно, знают, что они могут в любой момент, когда пожелает хозяин, быть возвращены в рабство четвероногого животного.

Я подошел и встал перед девушкой.

— Можешь опуститься на, колени, — разрешил я.

— Спасибо тебе, господин, — радостно воскликнула она.

По крайней мере, ее не станут обращать в рабство четвероногого животного. Она взглянула на меня.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой господин, — проговорила она.

— Целуй кнут, — приказал я ей.

— Да, господин! — Она горячо поцеловала кнут еще и еще раз.

Бывшая мисс Хендерсон с Земли, стоящая обнаженной на коленях передо мной, теперь понимающая свое положение, моя рабыня в ошейнике, целовала мой кнут. Она счастливо посмотрела на меня.

— Ты думаешь, что ты хорошая рабыня? — спросил я.

— Нет, господин, — ответила она.

— Тебе нужно в ванную, — заметил я.

— Да, господин.

— Твое тело пахнет, — добавил я.

— Да, господин.

— Оно воняет, — уточнил я.

— Да, господин, — ответила она. — Прости меня, господин.

Ее прелестное тело и в самом деле воняло. В этом не было ничего удивительного, учитывая все, что с ней произошло, и побои, которым я подверг ее. К тому же оно было покрыто грязью и потом, грязь скаталась в маленькие катышки на ее светлой коже. В ее глазах были слезы. Тут я услышал шаги у двери.

— На живот, — приказал я ей.

Она быстро легла на живот на изразцы передо мной, положив руки у головы.

— Господин! — проговорила она.

— Лежи тихо, рабыня, — приказал я, — или ты будешь выпорота.

— Да, господин, — ответила она.

— Кто там? — спросил я.

— Это я, Лола, — услышал я в ответ. — Я принесла ваши вещи.

Она следовала за мной, отстав немного, в соответствии с моими инструкциями, чтобы дать мне время познакомить новую девушку с моим домом.

Я пошел к двери и, открыв ее, впустил Лолу. Она вошла, неся мое имущество, которое я брал в другой дом. Почтительно она встала на колени передо мной.

— Я на коленях перед моим господином, — сказала она.

— Можешь подняться, — разрешил я.

— Спасибо, господин.

— Положи мои вещи у стены, — приказал я. — И запри дверь.

— Да, господин. — Она выполнила все приказания и затем вышла в центр комнаты. Она посмотрела вниз на распростертую рабыню.

— Ну, что у нас здесь? — спросила она. — Хорошо прирученная, хорошо выпоротая рабыня?

Распростертая рабыня молчала, дрожа.

— Ну? — спросила Лола, внезапно злобно пиная девушку в бок.

— Да, госпожа, — закричала девушка. — Я хорошо прирученная, хорошо выпоротая рабыня!

— Мой господин знает, как обращаться с женщиной, — высказалась Лола.

— Да, госпожа, — ответила девушка.

— Ты помнишь, как ты, когда была свободной, отвела меня в доки и продала? — спросила Лола.

— Да, госпожа, — ответила девушка, — но теперь я тоже рабыня.

— Ты думаешь, из тебя получится хорошая рабыня? — задала вопрос Лола.

— Я буду стараться, отчаянно стараться, госпожа.

— Кто первая девушка? — снова спросила Лола.

— Я не знаю, госпожа, — воскликнула рабыня.

— Лола — первая девушка, — проинформировал я ее.

— Ты первая девушка, госпожа, — воскликнула рабыня, — ты — первая девушка.

— Ты когда-нибудь видела свой ошейник? — опять спросила Лола.

— Нет, госпожа, — ответила девушка. — Когда его надевали на меня, на мне был капюшон.

— Хотелось бы тебе увидеть его? — спросила Лола.

— Да, госпожа.

Лола вынула из сундука у стены зеркало, которое она низко опустила над изразцами, чтобы лежащая рабыня могла впервые увидеть ошейник, в который была закована.

— Он красивый, — выдохнула рабыня, касаясь его, — он красивый.

Я улыбнулся. Это был самый обычный ошейник, такой, который носят многие девушки на Горе. Но все-таки, безусловно, он был привлекательный. Он, как большинство ошейников для женщин, был задуман и для красоты, и для безопасности.

— Ты понимаешь значение ошейника для рабыни, не так ли? — спросила Лола.

— Да, госпожа.

— Ты неплохо в нем выглядишь, правда? — поинтересовалась Лола.

— Да, госпожа.

— Он тебе подходит, не так ли? — продолжала Лола.

— Да, госпожа.

— Здесь на ошейнике есть надпись, — сказала Лола. — Она гласит: «Я — собственность Джейсона из Виктории».

— Да, госпожа.

— Он будет хорошо служить, чтобы опознавать тебя, не правда ли?

— Да, госпожа.

— То, что на нем написано, — правда? — спросила Лола.

— Да, госпожа, — ответила девушка, — это правда.

Я заметил, как она вздрогнула от удовольствия. Спустя какое-то время Лола положила зеркало в сундук и закрыла его. Затем она подошла ко мне. Мы вдвоем рассматривали распростертую ниц рабыню.

— Она хорошенькая маленькая штучка, — проговорила Лола.

— Я надеюсь, она окажется удовлетворительной, — заметил я, — для тех целей, для которых она мне нужна. Для обычной рабыни и низкой рабыни, такой, что выполняет рутинную работу по дому и от которой требуется вся домашняя служба.

Лола взглянула на меня.

— Домашняя служба в горианском смысле, — уточнил я.

Лола засмеялась. Безусловно, чувственные возможности бывшей мисс Хендерсон с Земли следовало использовать. Как абсурдно было бы позволить таким покорным изгибам вянуть без дела.

— Каковы твои распоряжения, господин? — спросила Лола.

— Через два дня вечером, — сообщил я, — у меня будет маленький ужин здесь, ничего особенного, просто нечто для нескольких друзей. В основном обслуживание ужина берет на себя таверна Тасдрона, но будет много покупок и кухонной работы и для вас тоже.

— Понимаю, господин, — ответила Лола.

— Дом, естественно, должен быть идеально прибран, — добавил я.

— Да, господин, — откликнулась Лола.

— И я буду полагаться на тебя в смысле украшения дома, чтобы все выглядело праздничным, лампы, ленты, цветы и все такое.

— Да, господин, — ответила она.

— И еще позаботься, чтобы были какие-нибудь вкусности.

— Да, господин, — сказала она.

— Если не все будет великолепно, — предупредил я, — я буду недоволен.

— Господин будет доволен, — уверила Лола.

— Уже поздно, — заметил я.

— Что насчет нее? — спросила Лола, кивая головой в сторону лежащей ничком рабыни.

Мы подошли к тому месту, где лежала бывшая мисс Хендерсон. Я перевернул ее ногой и взглянул на нее сверху вниз.

— Она даже не знает, как лежать у ног мужчины, — отметила Лола.

Она присела и повернула руки девушки так, чтобы тыльная сторона покоилась на изразцах, а открытые ладони были беззащитно выставлены передо мной. Она также подняла ее левое колено, чтобы оно было согнуто.

— Вот, — произнесла она, — так лучше.

Существует, конечно, много способов для женщины лежать у ног мужчины. Лола, однако, выбрала одну из красивейших. Девушка испуганно взглянула на меня. Я обошел ее кругом и ногой снова повернул ее на живот.

— Что с ней надлежит делать? — спросила Лола.

— Вымой ее вонючее рабское тело, — велел я, — и затем устрой на ночь в конуре.

— Посмотри, — вдруг сказала Лола, — она без сознания.

Она нагнулась над девушкой.

— Она упала в обморок, — засмеялась Лола.

— Ей пришлось тяжело, — объяснил я. — Ей слишком много пришлось усвоить сегодня вечером.

— В ошейнике, — проговорила Лола, — девушка должна быстро учиться.

— Это правда, — согласился я и отвернулся.

Я устал.

— Господин, — обратилась ко мне Лола.

— Да.

— Как с ней обращаться?

— Ты — главная девушка, — разъяснили. — У тебя есть право кнута. Смотри, чтобы она хорошо работала.

— Строгая дисциплина? — уточнила Лола.

— Безусловно, — ответил я.

— Прекрасно, господин, — ответила Лола.

Я повесил кнут на крюк и устало пошел к лестнице.

— Господин, — позвала меня Лола.

Когда я поднялся наверх и остановился на площадке перед дверью в мою спальню, я повернулся, чтобы взглянуть на Лолу.

— Да, — проговорил я.

— Ты уверен, что, когда я вымою ее, ты не захочешь, чтобы я прислала ее в твою комнату?

— Нет, — ответил я. — Я не хочу ее видеть до вечеринки.

— Да, господин, — сказала Лола. — Господин?

— Да.

— Ты упомянул угощение.

— Да, — подтвердил я.

— А эта маленькая хорошенькая рабыня, — спросила Лола, указывая на лежащую без сознания бывшую мисс Хендерсон, — должна быть включена в угощение?

— Конечно, — ответил я.