Мужчины отступили назад. Их крик трудно описать, но он был из тех, какие не скоро забываются. Он был слишком кратким, чтобы выражать испуг. Услышанный ими звук не был похож на свист лезвия, рассекающего затылок, шею, а затем с еле слышным, хрустким звуком вонзающегося в дерево.

Этот звук был более грубым.

Он скорее походил на звук топора, который взяли двумя руками и с размаху опустили на поваленное бревно. Еще больше он напоминал внезапные удары по двум разным, положенным друг на друга предметам. Это также мог быть звук раздавленной виноградной кисти, хруст разваленной на две половины тыквы или дыни, когда нож входит не в жесткий материал, а в сочную мякоть. Его можно сравнить и со звуком материала между инструментом и основой. При этом появляются осколки, материал образует защиту от разлетающихся щепок дерева, сопровождающих удар. Конечно, основу необходимо обливать водой после каждого удара — так, чтобы мелкие кусочки дерева уносили мощные струи. Мастеровой в огромном кожаном фартуке настороженно стоит перед объектом своей работы. Из раны его жертвы вылетает тугая струя крови, иногда она бьет на расстояние нескольких футов. Нельзя наблюдать за объектом, не будучи забрызганным кровью. Иногда мастеровой на время бывает ослеплен брызгами и вынужден стирать их тыльной стороной ладони. Ориентация на объект зависит от того, как лезвие насажено на рукоятку. Если в руках у мастерового топор, то он должен стоять просто сбоку, причем каждый мастер в этом деле имеет излюбленную сторону — левую или правую. Обычно мастеровые становятся впереди объекта, а не позади его — такое расположение обеспечивает лучшее качество работы. Удар может быть более и менее точным. Звук, следует сказать, тоже зависит от того, насколько лезвие напоминает топор. Но, это уже менее интересно. Вся суть состоит как раз в том, чтобы при подобной работе соблюдалась достаточная грубость. Но никто не упрекает здесь мастеровых в грубости или зверстве, боясь увлечься оценками. Моя цель — не хвалить или ругать, а просто говорить о том, что произошло. Есть предположение, что тесло использовали для таких совершенно, на первый взгляд, не подходящих целей, только потому, что оно не считалось оружием. Действительно, обычно тесло бывало тупее лезвия оружия. Умереть от оружия считалось у воинов почетом. В самом деле, многие из них были убеждены, что кончить жизнь таким образом не только почетно, но и достойно, и что погибшие от оружия — любимцы богов войны, например Крагона, что этих людей ждет дорога в шатры других миров, где они смогут пировать и сражаться, сколько их душе угодно, до конца вечности, пока звезды не остынут, а планеты не опустеют. В смерти от тесла не было ничего достойного. Тесло было не оружием, а инструментом. Его держали в руках не воины, а мастеровые. Как можно было надеяться попасть в дальние миры после такой позорной и недостойной казни? Разве копье Крагона не преградит такому несчастному путь туда? Самое большее, на что может надеяться погибший от тесла — увидеть свет дальних миров издалека, на миг оторвавшись от тяжкой работы во мраке, среди самых презренных из крестьян.

Сидя на троне в том же самом шатре, где вчера сидел Ортог, Аброгастес подал знак.

Женщины зарыдали. Да, умереть такой смертью было ужасно. Через минуту Аброгастес подал другой знак.

Крик ужаса присутствующих было трудно забыть.

— Этих! — приказал Аброгастес. — Приведите их сюда!

Вперед вывели девятерых мужчин — рослых, неуклюжих, белобрысых и голубоглазых, которые приняли вызов на поединок за права воль-фангов.

Аброгастес с любопытством оглядел их.

— Они совсем похожи, — заметил он.

— Это единство, господин! — крикнул а жрица Гута.

— Ты выставил десятерых против одного? — спросил Аброгастес у Ортога, который стоял у помоста со связанными руками, под охраной двух дризриаков.

— По очереди, — уточнил Ортог.

— На машине, где можно было убить любого воина, независимо от его искусства и храбрости?

Ортог молчал. Аброгастесу уже подробно рассказали про поединок.

— И как же это улучшает породу? — спросил Аброгастес, указывая на девятерых близнецов.

Ортог отвернулся.

— Это угодно богам?

Ортог не отвечал.

— Если бы такое совершили ортунги, они были бы опозорены, — заметил Аброгастес.

— Мы и так опозорены, отец, — пробормотал Ортог.

— Это осквернение обычаев, надругательство над законами войны, позор для обряда поединков!

— Так решили боги, — возразил Ортог.

— Не клевещи на богов, — сурово произнес Аброгастес. — Не впутывай их в людские дела. Боги ждут, что станут делать люди. Чтобы заслужить любовь богов, люди должны быть храбрыми и достойными. Дружбы с богами добиться нелегко, она требует много сил.

— Я думаю, что богов нет, — сказал Ортог.

— Это ересь, господин! — крикнула Гута. Она стояла в своем белом платье с окровавленными рукавами. Ее окружали жрицы и прислужницы.

— Это бойцы? — спросил Аброгастес у Гуты.

— Да, — кивнула Гута.

— И все они едины?

— Да!

— Но один из них, кажется, умер на машине? — осведомился Аброгастес.

— Да, господин, — подтвердила Гута.

— И он мертв, верно?

— Да.

— А все они — едины?

— Да, господин.

— Тогда все они мертвы, — заключил Аброгастес.

— Что, господин? — удивилась Гута.

— Убейте этого, — указал Аброгастес на девятерых мужчин, стоящих перед ним.

Каждый из них мог стать сильным крестьянином, терпеливо возделывать свою землю, охотиться, кататься на санях по замерзшим рекам, взбираться на снежные горы, в холодные ночи согреваться миской похлебки, приготовленной любящей женой, а теперь их всех оттащили к плахе, на которой мастеровой одним-двумя ударами громадного тесла быстро выполнил свою работу.

— Твой боец мертв, — сказал Аброгастес Ортогу.

— Да, — крикнула Гута. — Боец ортунгов мертв! Слава дризриакам!

Связанные Хендрикс и Гундлихт обменялись встревоженными взглядами.

— Да здравствует Аброгастес! Слава дризриакам! — надрывалась Гута.

— Почему ты сам не вышел на поединок? — спросил Аброгастес Ортога.

— Вольфанг мог бы убить меня, — ответил Ортог.

— Тогда ты бы выбрал другого.

— Я не знаю, кому удалось бы справиться с ним, — сердито сказал Ортог.

— Значит, поединок был нечестным, — заключил Аброгастес.

Ортог пожал плечами.

— Он мог убить тебя? — спросил Аброгастес, взглянув на Отто.

— Да, — кивнул Ортог.

— Почему?

— Он — отунг, он обучался в школе для гладиаторов, — объяснил Ортог.

— Это правда?

— Я крестьянин, — ответил Отто. Вместе с Юлианом они остались несвязанными. — Из деревни близ фестанга Сим-Гьядини, на планете Тангара. Правда, мне приходилось участвовать в цирковых боях.

— Много раз? — поинтересовался Аброгастес.

— Да.

— Он — вождь вольфангов! — крикнула Гута.

— Да, — подтвердил Отто.

— Вольфанги платят дань дризриакам, — напомнил Аброгастес.

— Нет.

В толпе воинов-дризриаков пробежал смех.

— Ты выиграл поединок, — заговорил Аброгастес. — Но это неважно. Как племя, ортунги не существуют.

Юлиана, Гуту и сбившихся в кучу жриц. Его глаза блестели.

По земле струилась кровь. Тростник, которым был устлан пол шатра, пропитался насквозь. Мелкие щепки плыли в кровавых ручейках. Там и тут потоки крови, пополняемые новыми жертвами, подбирались под ноги стоящим. Кое-где застыли лужицы. Те, кто стоял ближе к плахе, были забрызганы кровью. Земляной пол в шатре постепенно превращался в вязкую грязь. Кровь заполняла отпечатки ног. Один за другим трупы вытаскивали из шатра. Снаружи слышались хриплые крики птиц. Они прилетели из священной рощи. Отовсюду сбегались чуткие фильхены, похожие на пожухлые коричневые листья, и устремлялись туда, где сваливали трупы.

— Подойди! — приказал Аброгастес, указывая на одного из оставшихся в живых ортунгов.

Остолбеневшего парня вытолкнули вперед.

— Ты будешь служить мне? — спросил Аброгастес.

— Да, да!

— На плаху его, — коротко распорядился Аброгастес.

— Убейте меня оружием! — взмолился парень. — Дайте мне умереть достойно, с честью!

Аброгастес отвернулся.

— Дайте мне попасть в дальние миры богов! — умолял несчастный.

Аброгастес подал знак.

Даже тяжелому теслу понадобилось три удара, чтобы завершить работу.

— С этим пришлось трудно, — глубоко вздохнул мастеровой.

— Да уж, — отозвался другой.

— Но ведь это не оружие, лезвие у него донельзя затупилось.

Лезвие и рукоятка тесла на целый фут были облеплены слизью мяса и костей.

Мастеровой утер свое широкое лицо и сплюнул в сторону. Он устало моргал. Его глаза заливал пот, пот струился по лицу и шее, доходил до груди, рук и ног. Его тело стало липким от пота и крови.

Аброгастес оглянулся. Ортунги задрожали.

— Приведите сюда этих женщин!

— Это мои служанки, — сказала Геруна. — Сжальтесь над ними!

Десятерых женщин вывели вперед.

— И вон тех тоже, — приказал Аброгастес. Десять старших женщин, знатных и богатых, входящих в свиту принцессы, вытолкнули из толпы. Одна из них прежде по приказу Ортога собрала и унесла оскверненную одежду и украшения принцессы Геруны.

— Снимите с них одежду.

— Отец! — запротестовала Геруна.

— Со всех, — твердо повторил Аброгастес.

— Прошу вас, не надо, отец! — взмолилась Геруна.

Женщины стояли в кровавой грязи перед Аброгастесом, повелителем дризриаков.

— Думаю, эти женщины будут рабынями, — обратился Аброгастес к Гуте, жрице тимбри.

— Нет, господин! — закричали женщины. — Пожалуйста, не надо!

Они упали на колени в грязь, плача и крича, простирая к Аброгастесу руки.

— Как вы думаете, госпожа? — вновь повторил Аброгастес, обращаясь к Гуте. — Годятся ли эти женщины для роли рабынь?

Он указал на группу служанок и приближенных принцессы.

— Очевидно, да, господин, — произнесла Гута.

— Вы правы, — кивнул Аброгастес.

— Сразу видно, что они рабыни.

— Погрузите их в катера и отвезите на корабли, — распорядился Аброгастес.

— Отлично, господин, — подхватила Гута. Плачущих женщин подняли на ноги и вытолкали из шатра.

Гута смеялась.

В шатре не было рабынь. Все они, вместе с тремя рабынями-блондинками, уже были загнаны на четвереньках в катера и увезены на орбиту, к крейсерам и грузовым кораблям. К этому времени всех их уже освободили от цепей, раздели и разогнали по маленьким, прочно запертым клеткам.

— Приведите сюда вон того!

Вперед вытолкнули писца со связанными за спиной руками.

— Ты ортунг? — спросил Аброгастес.

— Нет, господин.

— Телнарианец?

— Нет.

— Ты умеешь читать и писать?

— Да, господин.

— Ортог платил тебе?

— Да, господин.

— И ты хорошо служил ему?

— Я делал все, чтобы служить как можно лучше, — ответил писец.

— Что ты думаешь о вероломном принце Дризриакском? — спросил Аброгастес.

— Что я думаю? — удивленно переспросил писец.

— Ты ненавидел его и служил ему только из страха или втайне осуждал его за предательство?

— Простите, господин, — сказал писец, — но я не могу дать такой ответ, какого вы ждете.

— Ты получил от Ортога кольцо?

— Таким, как я, не дарят колец, господин.

— Ты его друг?

— Мое положение не позволяет мне надеяться на дружбу с Ортогом.

— Но ты же хорошо служил ему?

— Я всегда стремился к этому, господин, — сказал писец.

— Освободите его, — потребовал Аброгастес. Изумленного писца развязали.

— Если ты служил ортунгам, — сказал Аброгастес, — то будешь служить и дризриакам.

— Да, господин.

Аброгастес повернулся к Ортогу.

— Я хотел бы помириться с отцом, — произнес тот.

Аброгастес подозвал его оруженосца.

— Ты оруженосец Ортога, принца Дризриакского?

— Да, Ортога, принца Дризриакского и короля ортунгов! — выкрикнул оруженосец.

Толпа ахнула.

— Каков долг оруженосца? — спросил Аброгастес.

— Ценить жизнь своего господина превыше собственной.

— Да, оруженосец должен умереть прежде, чем его господин, — уточнил Аброгастес.

— Да, господин.

— На плаху его.

— Стойте! — закричал воин.

Аброгастес поднял руку.

— Пусть его казнят топором или другим оружием!

— Господин! — внезапно закричал Хендрикс, торопливо и сердито, окруженный воинами-дризриаками. — Одумайтесь! Явите своему сыну милосердие! Это не его вина — он всего лишь допустил слабость. Если кто и виновен в этом, так только проклятая Гута, жрица тимбри!

— Нет! — тревожно воскликнула Гута.

— Ваш сын попал под ее губительное влияние, — продолжал Хендрикс. — Это ее пророчества и предсказания, хитрости и уловки сбили с толку Ортога. Это она ввела его в заблуждение!

— Нет, — покачал головой Ортог. — Я бы в любом случае порвал с дризриаками.

— Разве вы не любили его в детстве, господин? — воскликнул Гундлихт, стоящий рядом с Хендриксом.

— Я — король дризриаков, — возразил Аброгастес.

— А если бы вы не были королем? — настаивал Гундлихт.

— Но он все равно пропал, — отрезал Аброгастес.

— В этом виновата Гута, вот кто! — воскликнул Хендрикс.

— Она распалила его тщеславие и одурманила его, — сказал Гундлихт.

— Это правда, госпожа Гута? — спросил Аброгастес.

— Разумеется, нет, господин! — с достоинством отозвалась Гута. — Я жрица народа тимбри, смиренная и покорная слуга десяти тысяч богов тимбри. Я и мои сестры, поклявшиеся отдать всю жизнь служению богам — священные девы. Нам нет дела до мирской суеты, нам не нужны деньги и вещи!

— А власть? — спросил Аброгастес.

— Нам она ни к чему.

— Мне не нравятся обычаи тимбри.

Отто вспомнил жертвоприношения на холме, за священной рощей.

— Простите, господин, — отозвалась Гута, — но не к лицу жрицам обсуждать обряды и повеления десяти тысяч богов. Наше дело — всего лишь смиренно служить им.

— Я слышал о предзнаменованиях, — произнес Аброгастес. — Это правда? — спросил он у Ортога.

Тот пожал плечами.

— Да, — с жаром откликнулась Гута, — мы можем доказать наше учение и истину с помощью знаков.

— Кажется, предзнаменования были лживыми, — заметил Аброгастес.

— Вероятно, жрицы тимбри смогут доказать вам свою правоту, господин.

— Но знаки солгали, — возразил Аброгастес.

— Они никогда не лгут.

— Но ведь они оказались не в пользу ортунгов?

— Когда-то были в их пользу, — ответила Гута.

— Недавно? — уточнил Аброгастес.

— Разве не могло случиться недоразумение? — вставила одна из старших жриц.

— Конечно, — кивнула Гута.

— Иногда знаки бывает трудно разгадать, господин, — продолжала жрица.

— Дело может оказаться темным и запутанным, — подхватила другая.

— И потом, — воскликнула Гута, — разве воля богов не могла измениться?

— Да, да! — поддержали ее хором жрицы.

— Боги могли передумать, — добавила Гута.

— Да, да! — закричали жрицы.

— Это возможно, — уверяла одна.

— Конечно! — добавила другая.

— Давайте опять проверим предзнаменование, — предложила третья.

Хендрикс горько рассмеялся. Аброгастес поднял руку, призывая к молчанию.

— Принесите ткань — простой кусок полотна, ничем не отличающийся от других, — приказала Гута.

— Я принесу, — вызвалась одна из жриц — та, что раньше принесла кусок ткани, который опустили в кровь, и на нем проступил знак ортунгов.

Вскоре жрица в сопровождении стражников вернулась в шатер со свернутым куском ткани.

Она передала его Гуте и встала на место. Гута развернула полотно величиной около двух квадратных футов и торжественно показала его толпе. Затем она обратилась к Аброгастесу.

— Вы хотите проверить ткань, господин?

— Возьми другой кусок, — предложил Хендрикс.

— Это запрещено, — терпеливо разъяснила Гута» — так не принято у богов тимбри.

— Я не буду проверять ткань, — решил Аброгастес.

— Тогда пусть боги дадут предзнаменование!

— Пусть дадут! — подхватили жрицы.

— Господин! — запротестовал Хендрикс, но Аброгастес поднял руку, приказывая начинать.

Гута опустилась на колени рядом с одной из луж, собравшихся на полу шатра, где кровь смешалась с грязью.

— Да будет кровь освящена! — провозгласила жрица.

За ней эти слова повторили жрицы и прислужницы.

— Да станет она кровью истины, — объявила жрица, и вместе с ней эти слова хором повторили остальные.

— Смотрите, господин, — обратилась Гута к Аброгастесу. — Я опускаю в освященную кровь истины этот кусок ткани, не оскверненный ничьими руками и никакими приготовлениями, и призываю десять тысяч богов тимбри по их воле явить нам знак.

Ткань была опущена в вязкую, почти свернувшуюся кровь, смешанную с грязью.

— Явите нам знак, о боги тимбри! — воззвала Гута.

Она извлекла ткань и встала, повернувшись к толпе. Воины-дризриаки с ужасом закричали.

На ткани отчетливо, будто вышитый, проступил знак дризриаков.

— Видите, господин? — спросила Гута.

— В таком знаке нельзя ошибиться, господин! — подхватила жрица, которая принесла ткань.

— Доказательство неопровержимо! — воскликнула другая.

Ортог казался потрясенным. Воины изумленно переглядывались.

— Боги на вашей стороне, господин, — сказала Гута Аброгастесу.

— Слава дризриакам! — крикнул кто-то, и все воины в шатре подхватили клич.

К нему присоединились даже купцы и посланники — перепуганные, связанные, ждущие своего часа под охраной.

— Да, меня это поразило, — признался Аброгастес. — Я и не знал, что у вас такая власть.

— Эта власть исходит не от нас, — объяснила Гута, — а от наших богов.

— Похоже, ваши боги всегда принимают сторону сильнейшего, — усмехнулся Аброгастес. — Но я поздравляю вас: вы хорошо все продумали и ко всему подготовились.

— Я не понимаю вас, господин, — встревоженно произнесла Гута.

— Так чего же вы хотите? — спросил Аброгастес.

— Для себя мы ничего не просим, господин.

— Королям редко приходится сталкиваться с такой скромностью, — удивился Аброгастес. — И все же что бы вы хотели?

— Вероятно, мы могли бы оказать вам пользу, господин, — намекнула Гута.

— Как это?

— Дризриаки стали бы неуязвимыми под защитой богов тимбри, — объяснила Гута. — Обеспечьте себе победу, заручитесь поддержкой наших богов, господин.

— И каким образом можно этого достичь? — поинтересовался Аброгастес.

— Посредством услуг жриц тимбри.

— Это был бы бесценный дар, — уважительно проговорил Аброгастес, и Гута скромно поклонилась. — Что же вы хотите в обмен на неоценимую услугу?

— Мы ничего не просим, нам нет дела ни до мирской одежды, ни до богатства.

— Так вы ничего не хотите?

— Великодушие Аброгастеса, повелителя дризриаков, хорошо известно, — произнесла Гута.

— И что же вы цените больше всего? — допытывался Аброгастес. — Чего вы жаждете?

— Господин, конечно, знает…

— Что?

— Мы — святые, непорочные девы, — начала Гута.

— И что же?

— Наше главное желание — усердно служить своим богам, чтобы потом, закончив служение, соединиться с ними.

— Вы усердно служили богам, — усмехнулся Аброгастес.

— Да, господин?

— Так присоединитесь к ним!

— Господин! — вскричала Гута.

По знаку Аброгастеса воины-дризриаки выхватили ножи, окружили жриц и стали ставить их на колени, грубо дергая за волосы и закалывая, как свиней. Женщины завизжали. Посланники и купцы отшатнулись.

— Оставьте этих двоих, — указал Аброгастес на молодых прислужниц.

Через минуту вопли стихли, тела распластались в грязи под ударами окровавленных ножей. В живых остались только Гута и прислужницы. Гута стояла на коленях перед помостом. Воин намотал ее волосы на руку, а она в ужасе уставилась на Аброгастеса, повелителя дризриаков.

— Боги алеманнов и дризриаков — это не боги тимбри, — отрезал Аброгастес.

— Сжальтесь, господин! — закричала Гута. Аброгастес поднял руку.

— Нет, нет, господин! — рыдала Гута.

Аброгастес знаком приказал воину отпустить ее. Жрица дико огляделась.

— Мое боги — лживые боги! — вскричала она. Обе прислужницы, одна на коленях, другая на четвереньках, переглянулись.

— Это лживые боги! — вопила Гута.

— Так почему же ты служила им? — спросил Аброгастес.

— Мне хотелось власти!

— Женщина не имеет права властвовать, — заметил Аброгастес.

— Да, господин, простите меня!

— Когда женщинам достается власть, они позорят ее, — сказал Аброгастес.

— Да, господин!

— Поэтому им нельзя обладать властью.

— Да, господин!

— Как на ткани появился знак дризриаков? — спросил Аброгастес.

— Это было сделано с помощью пятен реактивами, — плача, объяснила Гута. — Кровь взаимодействовала с реактивами, пропитывающими ткань, и пятна выступали на ней.

— И ты приготовила ткань с разными знаками, — заключил Аброгастес.

— Да, господин.

— А что же с предсказаниями, пророчествами и всем прочим?

— Все это ложь, господин, — созналась Гута. — Все зависит от желания, рассуждений, вопросов и надежд тех, кто этим занимается, от вопросов того, кто предсказывает, от его сообразительности, внимания и тому подобных качеств.

— Значит, все это ложь? — заключил Аброгастес.

— Да, господин. Это и все то, что говорят ясновидящие, шарлатаны, гадалки и прочий сброд во всех галактиках.

Аброгастес сделал вид, что хочет вновь поднять руку.

— Нет-нет, господин! — закричала Гута и сжала ворот платья.

Аброгастес пристально взглянул на нее. Гута быстро разорвала платье и спустила его по плечам. Обе прислужницы от изумления раскрыли рты.

Неотрывно глядя на Аброгастеса, Гута разорвала платье до подола и уронила его на землю.

— Нет! — закричали прислужницы.

— Разденьтесь, глупые, если вы хотите жить! — крикнула им Гута. — Игра окончена!

Это мужчины.

— Игра? — ошеломленно переспросили девушки.

— Да, — усмехнулась Гута.

— Но… как же боги?

— Все это ложь!

— Мы должны умереть за нашу веру…

— И вера — ложь! Детская выдумка! Прислужницы зарыдали.

— Можете умереть, если хотите, — заключила Гута.

— Но этого не может быть!

— Может, — отрезал а Гута» и обе прислужницы застыли, парализованные страхом и отчаянием.

— Покажите свои тела. Они созданы для мужчин, разденьтесь!

Первая прислужница дрожащими пальцами расстегнула одежду и неловко высвободилась из нее.

— Смотри! — крикнула Гута. — Вот кто ты — женщина! Понятно?

Вторая прислужница яростно рвала одежду, высвобождаясь из нее.

— Да, да! — подгоняла ее Гута. — На колени! Отлично! Видите? Вы не мужчины, вы совсем не такие, как мужчины! Вы женщины, поймите это! Поймите и порадуйтесь! Вас должны ценить, мужчины дорого заплатят за вас!

Прислужницы обменялись перепуганными взглядами. И вдруг одна из них издала тонкий, протяжный вопль отчаяния, совершенного облегчения и радости.

— Все кончено! — стонала она. — Все кончено!

— Да! — радостно подхватила другая.

— Уведите этих рабынь, — приказал Аброгастес.

Обе девушки охотно подняли руки, позволяя связать себе запястья так, что оставался свободным длинный конец веревки. Их вывели из шатра.

Гута по-прежнему стояла на коленях в ворохе разорванной одежды и смотрела на Аброгастеса.

— А ты? — спросил он.

— Я прошу милости, господин.

— Убейте ее! — закричала толпа.

— Пусть подохнет в муках!

— Убейте!

— Прошу вас, не надо, господин! — проникновенно произнесла Гута.

— Так что нам с ней делать? — обратился Аброгастес к толпе.

— Прирезать! — закричали мужчины.

— Прошу, поглядите на меня как на женщину!

— Разве такая просьба не удивительна из женских уст? — спросил Аброгастес.

— Только не от такой женщины, как эта! — крикнули в толпе.

— Прошу вас, господин, — умоляла Гута.

— А ты неплохо выглядишь, — заметил он.

— Да-да, я смогу угодить!

— Я бы перерезал тебе горло, как только насмотрелся бы на тебя, — зло сказал он.

— О, нет, не надо, господин!

— Но твое тело выглядит аппетитно.

— Да, позвольте угодить вам, господин!

— А ведь без одежды ты недурна собой, — с удивлением продолжал прозревать Аброгастес.

— Спасибо, господин.

— Интересно, сколько бы за тебя дали на торгах? — размышлял Аброгастес.

— Прошу вас, не говорите обо мне так, — зарыдала Гута.

— Возможно, твоей красоты хватит, чтобы купить твою жизнь, — решил Аброгастес.

— Да, да!

— Или хватит только на время.

— Вы так великодушны, господин! — с радостью закричала она.

— Да, выкупить ненадолго твою жизнь, — продолжал он, — но не свободу.

— Господин! — вскрикнула она. — Нет, не надо!

— Если хочешь, ты можешь объявить себя рабыней, — предложил Аброгастес.

— Но тогда я стану всего лишь тварью, как свинья или собака!

— Нет, еще ниже, — возразил Аброгастес.

— О, не надо, господин!

Аброгастес подал знак, и воин за спиной Гуты схватил ее за волосы и оттянул голову назад. Холодное лезвие ножа приблизилось к ее горлу.

— Нет! Нет! — завопила Гута, отчаянно вырываясь.

По знаку Аброгастеса воин отпустил ее и отошел.

— Я объявляю себя рабыней, — отчетлив произнесла Гута. — Я — рабыня.

Ропот удовлетворения прокатился по толпе ибо мужчины уже утратили всякое уважение бывшей жрице тимбри и относились к ней, как к любой рабыне.

— Теперь на тебя может претендовать любой, — сказал Аброгастес. — Я беру тебя.

— Да, господин.

— Чья ты рабыня?

— Ваша, господин.

— Пусть твое имя будет «Гута». Принесите ошейник для этой рабыни, — приказал Аброгастес, — и потяжелее.

Принесли ошейник и надели на рабыню. Он был тяжелым, из железной полосы в полдюйма толщиной и два с половиной дюйма высотой. Ошейник крепко охватывал шею и запирался на замок сзади.

Гута поморщилась.

— Ползи к моему сыну, Ортогу, — сказал Аброгастес, — и целуй ему ноги.

Гута повиновалась, со страхом поглядывая на Ортога, но тот будто не замечал ее.

— Как тебе нравится моя новая рабыня? — спросил Аброгастес.

Ортог пренебрежительно взглянул на Гуту и отвернулся.

— На торгах можно найти и получше, — сказал он.

— Сюда, — щелкнул пальцами Аброгастес, — ложись здесь, рядом с моим троном, на помост.

Гута подползла на коленях и сжалась справа от Аброгастеса.

— Посмотри на меня, — приказал он. — Когда у женщин есть власть, они опозорены.

— Да, господин.

— Значит, у них не должно быть власти.

— Да, господин.

— А у тебя сейчас есть власть?

— Нет, господин.

— Ты совершенно бесправна?

— Да, — тихо сказала Гута и поправилась: — Да, господин.

Аброгастес вновь обратился к оруженосцу, стоящему сбоку.

Никем не замечаемая, обнаженная Гута в ошейнике, лежащая справа от трона Аброгастеса, обменялась взглядами с Геруной, которая в своих королевских одеждах сидела на стуле, выпрямив спину. В глазах Геруны промелькнула странная смесь чувств — ненависти, презрения, жалости и многих других, среди которых мощно нарастало одно, которое Геруне не удавалось подавить — неприязнь. Но Гута быстро отвела глаза, вероятно, не заметив этой неприязни и боясь встретиться взглядом со свободной женщиной. За такое рабынь наказывали. Гута сама была подавленной, пристыженной и испуганной. Но она осознавала, что сейчас в ней вырастает долго и безуспешно подавляемая радость — невероятная радость и облегчение, которое, как это ни парадоксально, можно испытать лишь при полном освобождении. Ей казалось, что каждая клетка ее тела возвращается к жизни. Если бы она не была так напугана, она бы заплакала от бессилия. Но Гута слишком хорошо ощущала тяжесть ошейника на своей шее. Его надели, и теперь она не могла бы снять ошейник, подобно любой другой рабыне. Она шевельнулась, но тут же застыла, испугавшись, что кто-нибудь заметит ее движение. Ей было необязательно надевать такой громоздкий, неудобный ошейник — вполне хватило бы легкого. Но Гута знала, что такие вопросы решать не ей.

Она приподняла голову и тут же смутилась, задрожав под чьим-то взглядом. Как он осмелился смотреть на нее! Неужели он считает ее рабыней! Ну конечно, ведь она и есть рабыня. Гута поняла, что теперь она станет бояться мужчин. Она знала, что принадлежит им и должна служить.

Внезапно она вспомнила, что ее, как рабыню, должны заклеймить. Вряд ли Аброгастес будет ставить клеймо своей рукой — это было бы слишком большой честью. Нет, скорее всего это сделает кто-нибудь из слуг Аброгастеса, умеющий обращаться с женщинами и железом — он заклеймит ее, как множество других рабынь. Она надеялась, что клеймо будет не слишком уродливым, и тем не менее это клеймо уже не смыть, его значение известно на множестве планет.-

Подняв голову, она заметила, что еще один мужчина наблюдает за ней, лежащей, как собака, у ног хозяина. На нее еще никогда так не смотрели!

Гута знала, что должна служить мужчинам безотказно, во всей полноте своей так тщательно скрываемой женственности — впредь ей запрещено быть холодной и равнодушной. Она должна научиться покорности и чувственности. Незачем добиваться, чтобы ее этому научила плеть. Еще один мужчина взглянул на нее. На ней еще нет клейма! Гута надеялась, что клеймо не слишком обезобразит ее, и уверяла себя в этом. Но ее заклеймят так, что ее положение станет понятно жителям тысяч галактик. Борясь с этими смешанными и возбуждающими чувствами, она лежала у ног хозяина.

К Аброгастесу подошел воин и что-то зашептал ему на ухо. Аброгастес нетерпеливо кивнул, и это не ускользнуло от внимания Юлиана. Затем Аброгастес обратился к оруженосцу:

— Так ты будешь служить мне?

— Нет, господин.

— На плаху, — отрезал Аброгастес.

— Ты отказываешь мне даже в достойной смерти, — заметил оруженосец.

— Да, — кивнул Аброгастес. Отшвырнув воинов, которые держали его, оруженосец сам встал на колени и положил голову на плаху.

Мастеровой взялся за тяжелое тесло.

— Стой, — сказал Аброгастес, и мастеровой опустил инструмент. — Ты бы вошел в шатры Крагона?

— Да, господин.

— Тогда ты должен умереть от оружия, — продолжал Аброгастес, — но при одном условии.

— Каком? — спросил оруженосец.

— Отрекись от своего повелителя.

— Никогда!

— Ты готов до скончания времен работать с крестьянами во мраке, лишь бы не предать господина? — удивился Аброгастес.

— Да, господин.

— Я помиловал тебя! — воскликнул Аброгастес. — Отпустите его, мне нужен такой оруженосец.

Оруженосца развязал и. Он встал, непонимающе оглядываясь, а потом подошел к Ортогу и опустился перед ним на колени.

— Я отрекаюсь от тебя, — сказал Ортог, по щекам которого текли слезы. — Ты больше не мой оруженосец.

— Господин! — воскликнул оруженосец. Поднявшись, он подошел к Аброгастесу и упал перед ним.

— Я твой слуга.

— Да, ты мой слуга, — ответил Аброгастес, и обернулся к Ортогу. — Как тебе удалось найти такого преданного человека?

— Он такой же, как все твои слуги.

— Тогда моему сыну следовало бы научиться у них верности, — заметил Аброгастес.

— Этому мог бы лучше научить отец, — крикнул из толпы Хендрикс.

— Нет, — Ортог повернулся к отцу, — я слишком похож на тебя, чтобы следовать за тобой.

— Ты предал дризриаков, — напомнил Аброгастес.

— Так зарождаются новые племена.

— Но с тобой все кончено, — возразил Аброгастес.

— Да, кончено, — согласился Ортог.

— Пора платить и выносить приговор.

— Я готов.

— Ты предал алеманнов и дризриаков, — провозгласил Аброгастес. Ортог промолчал. — Ты должен был сам участвовать в поединке или выбрать достойного бойца.

Ортог перевел взгляд на рабыню, лежащую у ног его отца, и отвернулся. Рабыня не осмелилась взглянуть на него.

— Он мог убить тебя? — спросил Аброгастес, указывая на Отто, позади которого держался Юлиан.

— Да, — раздраженно признался Ортог.

— Хотел бы я видеть, на что способен предатель, — усмехнулся Аброгастес. — Вольфанг! — позвал он, поднимаясь с трона.

— Да? — отозвался Отто.

— Ты будешь драться.

— А меня вызвали на бой? — осведомился Отто. Аброгастес кивнул. — Тогда я имею право принять или не принять вызов.

— Он не палач! — крикнул Юлиан.

— Лучше молчи, — посоветовал Отто, и Юлиан опустил голову.

— Пусть король ортунгов выберет оружие, — заявил Отто.

— Принц Дризриакский может выбрать оружие, — провозгласил Аброгастес.

— Развяжите меня, — попросил Ортог, которого связали слишком надежно. — Я выбираю топор.

— Ты можешь выбрать топор или другое, равное ему оружие, — обратился Аброгастес к Отто.

— Тогда вот мое оружие, — сказал Отто, выхватывая из рук изумленного мастерового окровавленное тесло и потрясая им.

— Это не оружие! — воскликнул Аброгастес.

— Я выбрал, — настаивал Отто, — и вызов принят!

— Господин, он имел право выбора, — заметил пощаженный писец.

Аброгастес сердито взглянул на него, и писец потупился, вполголоса добавив:

— Он прав, господин.

— Ты хитрый негодяй, вольфанг, — заметил Аброгастес, опускаясь на трон.

— Это оружие! — закричала толпа. — Те, кто убит теслом, уже пируют в шатрах Крагона!

Воины-дризриаки с воодушевлением кричали и потрясали оружием. Аброгастес хмуро оглядывал толпу.

— Кажется, будет верным, господин, — заметил Отто, — что если вы позволили вашему сыну умереть от оружия, ибо не знали, какое оружие я выберу, тогда вы должны разрешить и последователям своего сына погибнуть от такого же оружия.

— Да, господин! — возбужденно закричала толпа.

— А я выбрал тесло, — продолжал Отто. — Разве это не оружие?

Аброгастес угрюмо смотрел на Ортога.

— Вы еще любите меня, отец, — усмехнулся Ортог.

— Да, — с трудом выговорил Аброгастес, — это оружие.

Толпа радостно закричала. Ортогу принесли топор.

— Я благодарен тебе, вольфанг, — произнес Ортог.

— Это был спорный вопрос, — сердито возразил Аброгастес.

— Некоторые считают, господин, — вставил писец, — что только погибшие в бою достойны войти в шатры Крагона.

— А другие утверждают, — добавили из толпы, — что этого достойны только погибшие с оружием в руках.

— Да и вообще говорится, — поддержали сбоку, — что только воины попадут в страну богов.

— Но, наверное, им потребуются писцы, — пошутил писец.

В толпе засмеялись.

— А как же женщины? — вдруг спросила Геруна. — Разве для них нет места в шатрах богов?

— Конечно, есть — женщины там прислуживают! — закричал кто-то в толпе, и все рассмеялись.

— Но они не могут заслужить себе там место? — продолжала Геруна.

— Нет, — возразил кто-то, — выбранные туда женщины бесправны, как купленные на торгах рабыни — они годятся только на то, чтобы прислуживать.

— Понятно, — пробормотала Геруна.

— Вероятно, богам нет дела до вас, — произнес Аброгастес.

— А может, богов и вовсе нету? — горько сказал Ортог.

— Как ты считаешь, вольфанг? — спросил Аброгастес. — Есть боги или нет?

— Я не знаю, господин, — ответил Отто.

— А ты, рабыня Гута? — Аброгастес повернулся направо.

— Не знаю, господин, — испуганна отозвалась она. — Я всего лишь рабыня.

— Достойный ответ, — заметил Аброгастес, — только не смей прятаться.

— В этом вопросе многое туманно, — вставил писец.

— Последователи Флоона говорят, что они знают истину, — добавил кто-то.

Флооном звали смиренного странствующего учителя, мирное саламандроподобное существо с большой морской планеты, который проповедовал мир, любовь, ненасилие и уважение ко всякой религии. Он умер на электрическом стуле, или, точнее говоря, на раскаленной дыбе. В то время уже начали затеваться первые споры вокруг его учения.

— Они болваны, — возразил кто-то.

— Но их становится все больше, — добавил еще один воин.

— А мы давайте будем думать о солнце, камне и железе, кораблях, оружии и золоте! — воскликнул Аброгастес.

— Да! — с жаром отозвалась толпа. Аброгастес повернулся и оглядел Гуту:

— И о женском теле! — добавил он.

Гута испуганно сжалась. Геруна выглядела смущенной.

— Да! Да! — подхватили мужчины.

— Это — настоящая жизнь, — добавил Аброгастес и повернулся к Ортогу и Отто. — Начинайте бой!

— Когда это я с первого слова слушался тебя, отец? — усмехнулся Ортог и обратился к Отто: — Приветствую тебя, вольфанг, за оказанную мне честь и за уважение к моему народу, ортунгам, какими бы недостойными они ни были. — С этими словами он сильным ударом вогнал топор в дерево плахи. — Бей, я готов.

Но Отто тоже поднял тесло и еще более мощным ударом всадил его в дерево по самую рукоятку. Толпа зашумела, потрясенная силой этого удара.

Хендрикс и Гундлихт радостно вскрикнули.

Ортог повернулся к Аброгастесу.

— Я прошу милости для ортунгов, отец, — сказал он. — Пощади их, я готов просить у тебя мира.

— Приди ко мне, сын, — проговорил Аброгастес, поднимаясь с места.

Со слезами на глазах Ортог бросился в раскрытые объятия отца и вдруг беспомощно рухнул с высоты помоста.

Гута завизжала.

Аброгастес налившимися кровью глазами смотрел на лежащего на земле сына. В его руке блестел окровавленный нож.

— Думаете, меня легко обмануть? — обратился Аброгастес к толпе.

— Брат! — крикнула Геруна, спрыгнула с помоста и опустилась на колени рядом с Ортогом.

— Он был твоим сыном! — с упреком сказал кто-то.

— У меня много сыновей, — усмехнулся Аброгастес.

— Он хотел примирения!

— Теперь мы помирились, — отрезал Аброгастес, вытирая нож о бедро и пряча его в ножны.

— Ты убил его ножом, — указал кто-то.

— Даже теперь Ортог попадет в шатры Крагона.

— Это к лучшему!

— Вероятно, когда-нибудь мы снова встретимся в шатрах Крагона, сын мой, — проговорил Аброгастес. — И тогда обсудим все не спеша.

— А потом поднимете кубки на веселом пиршестве! — крикнули из толпы.

— Так кто победит?

— Я буду победителем, — сказал Аброгастес.

— Кому в шатрах достанется слава героя?

— Мне, — заявил Аброгастес.

Геруна с плачем склонилась над телом Ортога.

— Так был наказан предатель, — провозгласил Аброгастес. — Унесите его!

— Давайте копья и плащ, делайте носилки, — зашумели в толпе.

— Развяжите этих двоих. — Аброгастес указал на Хендрикса и Гундлихта. — Унесите его в священную рощу.

— Да, господин, — отозвались они.

— Я хотел бы пойти перед ними со свечой, если позволите, господин, — сказал писец.

— Он уже не твой хозяин, — возразил Аброгастес. — Неужели ты так предан ему? Ну, тогда ступай.

— И я бы хотел пойти с ними, господин, — попросил оруженосец.

— Почему?

— Он был моим господином.

— Иди, — кивнул Аброгастес.

— Благодарю вас, господин, — кивнул оруженосец.

День заканчивался, в шатре стало сумеречно. Воины быстро привязали к двум копьям плащ, соорудив носилки и положив на них тело Ортога. Отто накрыл его свои плащом.

Гундлихт и Хендрикс подняли носилки на плечи и вынесли из шатра. Впереди них со свечой шел писец. Позади в нескольких шагах с обнаженным мечом — оруженосец.

Геруна осталась стоять на коленях перед помостом, сотрясаясь от рыданий.

Аброгастес, который сидел на троне во время приготовлений, вновь поднялся.

— Встань, — приказал он Гуте.

— Да, господин, — она вскрикнула, когда Аброгастес крепко стянул ей руки за спиной.

— Готовь катера, — приказал Аброгастес одному из приближенных, и тут его взгляд упал на Геруну.

— Мы еще не все закончили, — продолжал он. — Надо разделаться с предательницей Геруной.

Геруна испуганно подняла глаза.

— На плаху ее, — приказал Аброгастес.

— Но она твоя дочь! — возмутились в толпе.

— У меня много дочерей, — отмахнулся Аброгастес.

— Прошу вас, не надо, отец! — закричала Геруна.

Воины подтащили ее к плахе, поставили на колени и связали руки за спиной. Мастеровой вытащил из плахи глубоко вонзившиеся топор и тесло. Геруну за волосы уложили на плаху. Она сотрясалась всем телом. Мастеровой поднял тесло.

— Нет! — крикнул Юлиан. — Нет!

— Молчи, — приказал Отто, и Юлиан понурился, растерянный и смущенный.

— Это слишком легкая смерть для нее, господин, — громко сказал Отто. — Не правда ли, она быстрая и достойная?

— Как ты говоришь, вольфанг? — удивился Аброгастес, подавая знак мастеровому, чтобы тот опустил тесло.

Геруна не подняла голову с плахи — ее держали за косы. Она слегка повернулась и взглянула на Отто, а потом на отца.

— Она только женщина, — продолжал Отто. — Однажды она шла нагая, со связанными руками, по всем коридорам имперского корабля «Алария», и этим опозорила дризриаков.

— Да ну? — удивился Аброгастес.

— Ей должна быть назначена другая, более подходящая смерть.

— Что-нибудь более страшное и постыдное? — спросил Аброгастес. — Более подобающее предательнице?

— Да, — кивнул Отто.

— Разденьте ее и бросьте в грязь, — приказал Аброгастес.

— Не надо, отец! — вскричала Геруна, но воины уже выполнили его приказ.

Геруна оказалась нагой в грязи, со связанными за спиной руками.

— Предательница! — бросил ей Аброгастес.

— Простите меня! — плакала Геруна.

— Предательство не прощают.

— Пощадите!

— Для предателей нет пощады.

— Меня нельзя так унижать, — крикнула Геруна. — Я принцесса!

— Лежи в грязи, вероломная принцесса, нагая и связанная, как рабыня, — усмехнулся Аброгастес.

— Нет! Нет!

— А когда я произнесу эти слова, — добавил он, — ты уже не будешь принцессой.

— Нет, отец! — рыдала Геруна.

— Ты больше не принцесса! — провозгласил Аброгастес, и Геруна сжалась. — Что ты думаешь, Гута? — обратился он к рабыне.

— Я только рабыня, господин.

— Не забывай об этом, — наставительно произнес Аброгастес.

— Я ваша дочь! — крикнула Геруна.

— Еще одно мое слово, — сказал Аброгастес, — и ты перестанешь быть ею!

— Нет! Нет!

— Ты больше мне не дочь!

Геруна вздрогнула, опозоренная и отвергнутая. Толпа одобрительно закричала.

— Не унижайте меня! — взмолилась она. — Если уж я больше вам не дочь и не принцесса, то отнеситесь ко мне с уважением, как к свободной женщине!

— Приготовься, — угрожающе сказал Аброгастес.

— Прошу вас, не надо, отец!

— Я произнесу эти слова, и ты больше не будешь свободной.

— Нет!

— Ты — рабыня! — громовым голосом заявил Аброгастес.

Геруна дико вздрогнула, лежа в грязи. Дризриаки веселились.

Действительно, наказание как нельзя лучше подходило для вероломной принцессы.

— Теперь ее может взять любой! — объявил Аброгастес. Мужчины отодвинулись, с презрением глядя на рабыню. — Кто хочет ее?

Мужчины только пренебрежительно смотрели на Геруну.

— Никто не хочет?

Все молчали.

— У нее хорошее тело, — заметил Аброгастес. — Думаю, за нее немало дадут на торгах.

Он говорил правду — рабыня была действительно красива, но никто не желал взять ее.

— Разве она не исправится под ударами плети? — Аброгастес искоса взглянул на Гуту, и та потупилась.

Мужчины расхохотались.

— Господин, нам она не нравится! — крикнул кто-то.

— На плаху ее! Под тесло!

— Отправьте ее на плаху! — бушевала толпа.

У входа в шатер, позади дризриаков, купцов и рабынь, появился воин и подал знак Аброгастесу. Тот поднял руку, призывая к молчанию.

— У нас мало времени, — сказал он. — Нам пора.

Юлиан и Отто переглянулись.

Купцы, посланники, оружейники, ремесленники и все прочие из свиты Ортога задрожали. Аброгастес взглянул на них.

— Ступайте своей дорогой, — сказал он.

— Спасибо, господин! — вразнобой закричали они и поспешили покинуть шатер.

— Подайте сигнал для возвращения катеров, — приказал Аброгастес.

Воин быстро вышел.

— Уведите эту рабыню на мой катер и не забудьте как следует привязать ее, — сказал Аброгастес, указывая на Гуту.

Воин схватил Гуту за плечо и грубо потащил за ошейник из шатра.

— Вольфанг, мы скоро придем за данью, — сообщил Аброгастес.

— Вы не получите ее, господин, — невозмутимо ответил Отто.

— Еще увидим, — усмехнулся Аброгастес.

— Убейте его, пока можно! — закричали воины.

— Он не может, — объяснил Отто. — Я прибыл на поединок и выиграл его.

— Я не стану держать тебя, — подтвердил Аброгастес, и Отто кивнул. — Но впредь берегись, вольфанг!

— Вы тоже берегитесь, господин.

— Он наглый, этот отунг! — закричали воины.

— Смотри, чтобы дань была готова, когда мы придем за ней, — напомнил Аброгастес.

— Не задерживайтесь, господин, — предупредил один из воинов. — Времени мало. Рубите рабыне голову.

— Отрубить ей голову! — взвыла толпа.

— Нет! — громко сказал Юлиан, выступая вперед. — Я возьму ее!

— Ты, раб? — удивился Аброгастес. — Рабам ничего не принадлежит.

— Я не раб, господин, — решительно заявил Юлиан.

Аброгастес взглянул на Отто.

— Он — свободный человек, — подтвердил тот.

— Я — гражданин Империи!

— Убить его! — крикнул один из воинов, выхватывая нож.

— Ты имеешь полномочия посланника? — спросил Аброгастес.

— Нет, господин, — ответил Юлиан.

— Что же ты делал здесь?

— Пас свиней.

Это смелое заявление Юлиана было встречено дружным смехом дризриаков.

— Самое подходящее занятие для людей из Империи — пасти для нас свиней! — крикнул кто-то, и вновь послышался смех.

— Ты грязный, босой и в лохмотьях, — брезгливо произнес Аброгастес.

Юлиан подошел к отчаявшейся Геруне и поднял ее голову, за подбородок. Ее глаза были переполнены ужасом.

— Ты хорошо сложена, — усмехнулся Юлиан.

— Пес! — с плачем ответила она.

— Ты хочешь умереть?

— Какая разница?

— Ты права, — кивнул Юлиан. — Ты всего лишь рабыня. Какая тебе разница?

Она изумленно уставилась на него.

— Ты права — никакой разницы нет, — повторил он.

Слезы вновь полились из ее глаз.

— Отведи эту сучку к плахе! — кричала толпа. Геруна в страхе огляделась.

— Ты хочешь умереть? — вновь спросил Юлиан.

— Нет!

— Говори как следует.

— Я не хочу умереть, — повторила она.

— Не слышу!

— Я не хочу умереть, господин, — поправилась она.

— Эта сучка быстро учится, — заметил кто-то.

— Все они такие, — отозвался другой. Юлиан отступил.

— На колени, — приказал он, и связанная рабыня встала на колени.

— Отлично! — причмокнул кто-то в толпе.

— Ты неплохо выглядишь, — заметил Юлиан.

— Спасибо, господин, — ответила рабыня, и толпа гулко захохотала.

— Сюда, — кратко приказал Юлиан, указывая на свои ноги.

— Ползи к его ногам, тварь, и целуй их! — подсказали из толпы.

Рабыня на коленях подползла к Юлиану и склонилась над его ступнями. Толпа вновь взорвалась хохотом. Рабыня выпрямилась и с трепетом взглянула на Юлиана.

— Я беру ее, — сказал он.

— Отдай ее, — закричала толпа Аброгастесу. — Пусть служит свинопасу!

— Она твоя, — кивнул Аброгастес.

— Спасибо, господин, — с достоинством поблагодарил Юлиан.

Рабыня оцепенела в грязи у его ног.

— Я думал, что знаю ее, — покачал головой Аброгастес. — Я думал, что ей потребуется строгий и непреклонный хозяин. Посмотрим, что сумеешь с ней сделать ты.

— Я буду строг, господин, — ответил Юлиан. Снаружи донесся переливчатый свист — знак того, что катера вернулись.

— Эй, ты, — обратился Юлиан к тому воину, который выхватил нож, узнав, что Юлиан из Империи, — дай мне свой нож!

Воин вопросительно взглянул на Аброгастеса.

Тот кивнул.

Юлиан взял нож и склонился над рабыней.

— Господин… — удивленно произнесла она.

— Тебя будут звать Геруной, — сказал Юлиан.

— Да, господин.

Юлиан схватил ее за косы.

— Что вы хотите делать, господин?

— У тебя длинные и красивые волосы, — задумчиво произнес он.

Волосы Геруны, белокурые и густые, были заплетены в две толстые косы, свисавшие до колен. Их еще ни разу не стригли.

— Рабыне не нужны такие длинные и красивые косы, — сказал Юлиан.

— Господин! — вскрикнула она, ибо Юлиан обрезал обе косы у самой головы рабыни.

Встав, он вернул нож воину. Геруна рыдала.

— Такие волосы, — объяснил Юлиан, — больше подходят принцессе, чем рабыне.

Геруна сжалась в комок.

— Теперь ты годишься для грязной работы, — заключил Юлиан.

— Да, господин, — всхлипнула она. Аброгастес сошел с помоста и махнул рукой мастеровому с теслом и двум воинам.

— Заберите плаху и тесло, — приказал он. Воины молча кивнули.

Свист послышался еще раз.

Аброгастес оглянулся, осмотрел помост, задержал взгляд на истоптанной, превратившейся в грязь земле, на кровавых лужах, смятом тростнике, отпечатках ног. Он вспомнил об отмщении, казнях и обращении в рабство. Он взглянул на усталого мастерового, руки и фартук которого были заляпаны кровью. Наконец, Аброгастес взглянул на то место, где упал Ортог, а потом на связанную рабыню.

— Славно, — усмехнулся он и вместе со своими людьми вышел из шатра.

Отто вышел за ними. Юлиан с трудом нагнал его — он нес на руках связанную рабыню.

— Она без сознания, — сказал Отто, увидев обвисшее тело.

— Да, — согласился Юлиан.

— Она доставит тебе немало удовольствий на ложе, — заметил Отто, разглядывая рабыню.

— Увидим, — кивнул Юлиан.

Катер Аброгастеса стоял неподалеку — всего в нескольких ярдах от шатра.

Фильхены беспокойно шныряли под ногами, птицы взмывали в воздух, как подхваченные вихрем листья, но вновь опускались на кучи трупов. Да и фильхены вскоре, навострив чуткие уши и вытаращив круглые блестящие глаза, тоже вернулись к еде. Юлиан смотрел на небо.

— Думаю, надо спрятаться, — сказал Отто, — пока мы не узнаем, кто еще прибывает сюда.

— В лесу? — спросил Юлиан.

— Да.

Они стояли неподалеку от катера Аброгастеса. Повелитель дризриаков взбирался по трапу, держась за поручни.

— А шатер, господин? — спросил у него кто-то из воинов.

— Сожгите его, — приказал Аброгастес.

— Мы нашли золотые цепи, — сказали двое воинов.

Вероятно, их разыскали на поляне, где происходил поединок.

— У нас нет времени на такие побрякушки, — возразил Аброгастес.

Воин швырнул цепи через плечо и поспешил в катер. Спустя несколько минут катер Аброгастеса взмыл в воздух.

Рабыня с покрытым грязью телом, дрожащим от ветра, зашевелилась на руках Юлиана, но так и не пришла в себя. Отто и Юлиан следили, как улетает катер Аброгастеса.

В катере, как предполагал Отто, но не знал точно, находилась связанная Гута. Несомненно, на нее уже надели наручники и цепь, прикованную к борту катера. Во всяком случае, так обычно переправляли пленниц и рабынь в таких судах. Это позволяло не только удерживать их на месте, но и предохраняло от падения при резких поворотах. Должно быть, рабыне заткнули рот, чтобы в случае аварии или насилия ее крики не были слишком пронзительными.

Отто и Юлиан с бесчувственной Геруной на руках выбрались из толпы, суетящейся вокруг шатра и катеров.

Они вышли на тропу, ведущую к роще. На вершине холма они остановились и посмотрели в сторону луга, где приземлился корабль Хендрикса и Гундлихта, привезший их сюда. Там виднелась груда почерневших обломков.

Позади них вспыхнул шатер. Вновь раздался резкий, переливчатый свист. На тропе им встретились оруженосец и писец, торопившиеся добраться до холма, пока не улетели все катера. Писец отвел глаза. Оруженосец коротко взглянул на Отто и торопливо прошел мимо.

— Пойдем лесом рядом с лугом, — предложил Отто. Юлиан согласился.

Лес почти не пострадал, несмотря на то, что корабль был полностью сожжен. Немного погодя Отто и Юлиан вошли в рощу, ненадолго остановились, прислушиваясь, и вновь поспешили вперед. В лесу уже было сумеречно. На вершине холма полыхало высокое, хорошо видное издалека пламя.

Катера, как круглые черные точки, взлетали с холма и устремлялись на восток. От пожара валил густой черный дым.

— Теперь мы в безопасности, — вздохнул Юлиан.

Они постояли на опушке, глядя вверх, на тропу, рощу и холм.

Позади лежала на листьях Геруна. Гибкой лианой ей стянули щиколотки и привязали к дереву. Она до сих пор не пришла в себя.

— Теперь мы затерялись на этой планете, — заметил Отто.

— Вряд ли, — возразил Юлиан. — Нет, друг, пока об этом говорить рано. Отдохни, если хочешь, а я покараулю.

Позади раздался тихий стон, и они обернулись. Геруна пошевелилась на сухих, шуршащих листьях.

— К ней возвращается сознание, — сказал Отто.

Геруна застонала громче, а потом вскрикнула, пытаясь порвать лиану.

— Молчи, — сказал Юлиан, наклоняясь к рабыне.

Поерзав на листьях, она села и взглянула на Юлиана. Тот обхватил ее голову руками и жадно прижался к ее губам. Геруна издала еле слышное протестующее восклицание, но оно тут же потонуло в безжалостной ярости его поцелуя.

Юлиан наконец отпустил ее, и Геруна с упреком подняла глаза.

— Разве ты не знаешь, насколько ты соблазнительна? — спросил он. — Тебя еще никогда не целовали как рабыню? Нет, конечно же, нет.

Очень мало кто из свободных женщин подозревал о силе мужской страсти. Свободные женщины ничего не знали о напоре, безжалостной власти и безудержном желании. Юлиан вновь обхватил ее голову и прижался к чуть дрогнувшим губам. Геруна вдруг слабо застонала.

Она внезапно поняла, кто она такая — женщина, внушающая страсть, и все ее тело охватило желание. Она качнулась вперед, но Юлиан отстранился, и Геруна протестующе вскрикнула, робко пытаясь дотянуться до него губами. Взяв за плечо, Юлиан толкнул ее на листья. Геруна упала на бок, уставившись на Юлиана расширенными от удивления глазами.

— Потом, — сказал он, — позже у меня найдется время для рабыни.

Она затихла, беспомощная, охваченная странным возбуждением.

Она пыталась понять себя и свои чувства, желания и потребности. Она опасалась, что сошла с ума. Почему никто прежде не рассказывал ей об этом? Неужели это опасно? Или здесь какая-то страшная тайна? Теперь она узнала саму себя, и пугалась оттого, что стала женщиной и рабыней. Она тихо заплакала.

— Тише, — сказал Юлиан, и Геруна замолчала. — Спи.

Она закрыла глаза и вновь потеряла сознание.

— Ты тоже отдохни, — предложил Юлиан своему другу.

— Да, я устал, — согласился Отто и улегся на землю.

Около полуночи Юлиан осторожно тронул его за плечо.

— В чем дело? — мгновенно проснулся Отто.

— Смотри, — Юлиан указал в небо на восток. — Там свет.

— Что это такое? — Отто встал и всмотрелся в ту сторону, куда указывал Юлиан.

— Подожди, — тревожно сказал Юлиан, и спустя некоторое время произнес: — Они вон…

Над их головами вспыхнули огни, и меж облаков пронесся мощный корабль, способный проникать и сквозь атмосферу планет, и в глубины космоса.

— Что это? — спросил Отто.

— Это имперский крейсер.

— Там еще огни, — указал Отто.

— Имперский флот! — крикнул Юлиан.