— Я могу говорить, Господин? — спросила она.

— А как Ты должна говорить? — уточнил мужчина.

— Так, как я должна, — ответила девушка, — как та, кто я есть, как рабыня перед своим господином.

— Тогда Ты можешь говорить, — разрешил он.

Это происходило утром. Она стола перед ним на коленях. Причём её колени были расставлены в положение рабыни для удовольствий.

«Насколько они умны, — подумал Кэбот, сидевший спиной к воротам, которые он уже открыл. — Пожалуй, я не буду наказывать её за это, хотя и знаю о том, что она сейчас попытается сделать. В действительности, я уверен, что внутри этого чрезвычайно провоцирующего тела, которое так будоражит меня, и которое можно почти ненавидеть за оказываемый на меня эффект, скрывается, неизвестная даже ей самой, переполненная потребностями рабыня для удовольствий».

— Господин? — окликнула его рабыня.

Но Кабот продолжал любоваться деликатностью, чувственностью и красотой её лица, чистотой её глаз, блеском волос, всё ещё остающихся несколько короче идеала принятого на рынке. Он видел её сладкую, нежную, уязвимую женственность, с которой она всё ещё не могла полностью примириться, но которая уже была её вторым «Я», и которая в будущем может значительно повысить её цену.

«Как поразительно, — думал Кэбот, — женственность появляется и проявляется в женщине, когда на неё надевают ошейник, и ей больше нет нужды ей прятать или отрицать, когда она перестаёт быть источником смущения, позора или сожаления. И как привлекательно смотрится на её прекрасной шее ошейник, мой ошейник, плотно облегающий и запертый. Да, они должны быть рабынями. И, несмотря на то, что она наивна, смущена, не уверена в себе, незнакома с собой, и даже до некоторой степени чужда себе, всё же у неё прекрасный, гибкий ум, быстрый и даже, до некоторой степени, насколько это позволяло образование на Земле, развитый. Такие вещи добавляют ценности рабыне. Безусловно, она пока до обидного мало знает о Горе, но такими попадают на гореанские рынки большинство Земных женщин. Да и нужно ли им знать что-то большее, помимо того, что они — рабыни и должны доставлять удовольствие своим владельцам? Но какая она красивая!»

Он решил, что будет держать её в неграмотности. Чтение и письмо были прерогативой свободных людей, а не таких как она, рабынь.

Но в ней присутствует значительный интеллект того вида, который мужчина особенно ценит, того вида, который он хочет видеть у своих ног.

— Господин? — снова попыталась она вывести его из задумчивости.

Мужчина сидел со скрещенными ногами, разглядывая её. Топор лежал рядом, под его правой рукой.

— Ты можешь говорить, — напомнил он ей.

В следующий момент, из её глаз хлынул слезы, побежали по её щекам, по ошейнику и телу, а из её рта одно за другим посыпались слова. Она говорила запинаясь, задыхаясь, жалобно, порой почти бессвязно. Она обращалась к своему господину, как та, кто знает, что она — рабыня.

— Простите меня, Господин! — тараторила она. — Я была несчастной и глупой рабыней. Я не понимала того, что я делала. Я чувствовала себя брошенной! Вы не взяли меня с собой! Вы оставили меня в лагере! Лучше бы Вы связали меня и ударами плети подгоняли меня перед собой! Лучше бы Вы надели на меня цепь и тянули за собой! Я не смогла перенести того, что Вы оставили меня! Разве не лучше было бы для вас, нагрузить меня своей ношей и подгонять ударами стрекала, если я бы задерживала вас? Я так хотела пойти с вами! А Вы не разрешили этого! Разве я не сопровождала вас прежде? Разве Вы не брали меня с собой прежде? Я плакала от огорчения, я была оскорблена, я хотела показать вам, что Вы не можете обращаться со мной в такой манере, что Вы не можете поступать со мной так! Только не со мной! Я не могла ясно мыслить! Я был глупа! Я совершила ужасную ошибку! Я должна была понимать, что таково было ваше желание, и что я объект вашего желания, но я не сделала этого! Я сделала глупость, ужасную глупость! Я убежала! Простите меня, Господин! Пожалуйста, простите меня!

Но Кабот не ответил, продолжая невозмутимо слушать.

— Я не понимала того, что была в ошейнике, — продолжила девушка. — Я не понимала того, что мне некуда идти, что мне некуда бежать. Я не понимала тогда того, что у меня не было ни единого шанса на спасение, ни у меня, ни у любой другой девушки в ошейнике! Меня вскоре подобрали повстанцы, и я оказалась связана по рукам и ногам и изолирована. После завершения войны, меня доставили в жилую зону, где держали в клетке, как это и подобало мне, в ожидании моего владельца и моей судьбы. Вы — мой господин! Пожалуйста, простите меня, Господин!

Она опустила голову, горько рыдая.

— Ожидала ли Ты когда-либо на Земле, что будешь вот так стоять перед таким как я, и говорить такие слова?

— Нет, Господин, — ответила рабыня.

— В клетке, — напомнил мужчина, — Ты сначала проявила ко мне слишком мало уважения. Ты даже не прияла первое положение почтения, уже не говоря о том, что заговорила со мной неподобающим для рабыни образом.

— Простите меня, Господин, — прошептала брюнетка.

Кабот сидел спиной к открытым воротам, а голова девушки была низко опущена.

— Быть может, Ты подумала, что всё ещё находишься на Земле? — осведомился Кэбот.

— Простите меня, Господин.

— Но Ты не была на Земле, — констатировал он.

— Нет, Господин, — всхлипнул Сесилия.

— Похоже, сразу в нескольких отношениях, — заключил Кэбот, — Ты была недостаточно почтительна.

— Да, Господин, — вынуждена была признать она.

— Ты знаешь о наказании за недостаточную почтительность?

— Нет, Господин, — прошептала девушка, — но я боюсь их.

— Рабыня может произносить имена свободных людей только определенными способами, — сообщил ей Кэбот, — и только в определенных ситуациях, например, «Мой владелец Тэрл Кабот», «Я — рабыня Тэрла Кабота», «Госпожа Публия желает, чтобы Вы пригласили её», «Господин Гордон желает узнать ваше мнения о получении потомства от молодой рабыни», «Господин Клирч отремонтировал седло кайилы», «ожидается, что новый караван Господина Турика прибудет в город завтра, в десятом ане» и так далее. Но рабыня никогда не обращается, ни своему к господину, ни к другим свободным людям, по их именами, если только не получит разрешения сделать это.

— Да, Господин.

— И это разрешение редко, если когда-либо вообще, предоставляется.

— Да, Господин.

— Твой владелец давал тебе такое разрешение?

— Нет, Господин.

— И он никогда его не даст.

— Да, Господин.

— Имена свободных людей не должны пачкаться губами рабынь.

— Да, Господин. Простите меня, Господин.

— Твои ошибки, — подытожил Кэбот, — многочисленны и ужасны.

— Да, Господин, — согласилась рабыня.

— Возможно, Ты всё ещё думаешь о себе, как о свободной женщине?

— Нет, Господин, я не думаю, что я — свободная женщина! — заверила его она.

— А кто Ты тогда?

— Рабыня, Господин, я — рабыня!

— А может что-либо ещё?

— Нет, Господин, только это! Ничто кроме этого. Только это!

— Но что гораздо серьезнее, — продолжил Кэбот, — и Ты сама это признала, Ты совершила нечто совершенно нелепое и глупое, нечто непередаваемо глупое. И я сомневаюсь, что Ты даже сейчас понимаешь всю серьёзность и тяжесть этого, поскольку Ты всё ещё остаёшься незнакомой со своим ошейником, не больше чем невежественной наивной шлюхой, только что доставленной с Земли. Ты ещё не можешь даже начать понимать того, что это обречено на провал, успех этого невозможен в принципе, это чреватого неизбежной и ужасной опасностью, о чём прекрасно информирована хорошо осведомленная девушка, знающая свой ошейник, его значение и факты её мира. Она не осмелится даже думать о подобной глупости.

— Я была рассержена, — попыталась объяснить она. — Я был глупа. Я совершила ужасную ошибку. Я не придумала ничего лучшего. Я сбежала.

— И чего бы Ты могла этим добиться, кроме того, что, скорее всего, оказалась бы во власти другого хозяина?

— Ничего, Господин, — признала девушка.

— Возможно, Ты подумала, что сможешь убежать? — предположил Кэбот.

— Я вообще ни о чём не думала, — прошептала его рабыня.

— У тебя не было ни единого шанса на побег, — заверил её Кэбот.

— Да, Господин, — согласилась брюнетка.

— Я могу заключить, что теперь Ты знаешь это, — сказал он.

— Да, Господин, — подтвердила Сесилия. — Теперь я это знаю. На мне теперь клеймо и ошейник, и я являюсь рабыней. Таким как я некуда бежать и негде спрятаться. Даже если у меня получится убежать от одного владельца, я попаду к другому. Я — рабыня, и должна оставаться таковой. В этом мире будет только так и никак иначе.

— И на Горе будет точно так же, — добавил Кэбот.

— На Горе? — переспросила она.

— Да, на Горе, — кивнул Кэбот. — Это мир настолько прекрасный, что Ты себе даже не можешь вообразить.

— А буду ли я в том мире такой же рабыней как сейчас? — поинтересовалась она.

— И даже более надежно и превосходно, ещё беспомощнее, чем Ты можешь себе представить, — заверил её Кэбот. — На Горе мужчины знают, как надо поступать с Земными женщинами.

— В отличие от мужчин на Земле? — уточнила девушка.

— Да, — согласился Кабот, — в отличие от своих земных братьев.

— И Вы заберёте меня на Гор?

— Возможно, — пожал плечами Кабот. — В конце концов, именно на Горе расположены лучшие рынки для твоей продажи.

— Моей продажи? — опешила девушка.

— Конечно, — кивнул Кабот. — Ведь Ты же рабыня.

— Пожалуйста, не продавайте меня, Господин! — воскликнула брюнетка, поднимая голову.

Но едва она сделала это, её глаза внезапно округлились, и она, вскинув свою маленькую руку ко рту, испуганно вскрикнув, отпрянула назад.

Кабот же неторопливо посмотрел через плечо, поднял топор и, встав на ноги, повернулся лицом к Флавиону.

— Мой дорогой Флавион, — улыбнулся мужчина.

— Лорда Флавион, — поправил его кюр, сжимавший в руке кюрский топор.

Его оружие было цельным, выкованным из одного куска твёрдого металла. Человек с трудом смог бы поднять такой топор, не говоря уже о том, чтобы использовать его по назначению.

— Я ждал тебя, — признался Кэбот.

— С твоей стороны было глупостью, повернуться у воротам спиной, да ещё и оставить их открытыми, — заметил Флавион.

— А как ещё я мог заманить тебя внутрь? — полюбопытствовал Кэбот.

Рабыня, по жесту Кабота, встала на четвереньки и отползла в сторону.

— Но Ты поместил рабыню так, чтобы она могла предупредить тебя, — заключил Флавион.

Рабыня, если кто забыл, действительно, стояла на коленях лицом к воротам. Но она была с таком состоянии, рыдала, опустив голову вниз и не смея оторвать глаз от земли, что обнаружила присутствие кюра, когда тот уже вошёл в ворота.

— Нет, — отмахнулся Кабот, — мне хватило того, что Ты подволакиваешь левую ногу. Этот медленный скребущий звук, который Ты безуспешно пытался скрыть, так же легко было услышать, как волочение метлы или граблей.

— Слин позволил мне пройти, — сказал Флавион.

— Конечно, — кивнул Кабот. — Ведь когда-то Ты был обитателем этого лагеря, так что, нет ничего удивительного, что тебя пропустили, как и прежде.

— Ты учитывал это?

— Конечно, — признал Кабот.

— Я мог бы убить его, — заявил Флавион, немного приподнимая свой топор.

«А он ловко обращается с этим оружием» — отметил Кэбот про себя, а вслух сказал:

— Возможно, если бы Ты знал о его присутствии и ожидал нападении.

— Но я проник сюда без труда.

— Как я и планировал, — пожал плечами Кэбот.

— Порой мне кажется, что Ты безумен, — проворчал Флавион.

— Я надеюсь, Ты понимаешь, что поднимая на меня оружие, Ты выходишь из-под действия амнистии? — поинтересовался Кэбот.

— Ты — дурак, — усмехнулся Флавион. — Как можно полагаться на амнистию, когда дело касается твоей безопасности. Ты действительно думаешь, что я побоялся бы нарушить её здесь, вдали от заселённых районов, в лесу?

— А в мои намерения и не входило полагаться на амнистию, — пояснил Кэбот, — скорее я хотел устроить всё так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что она однозначно аннулирована.

— Так ведь никто об этом узнает, — усмехнулся Флавион и, взглянув на рабыню, испуганно сжавшуюся в стороне, добавил: — По крайней мере, никто из тех, кто имеет значение.

— Беги! — крикнул Кабот рабыне, указывая на открытые ворота.

С криком страдания та вскочила на ноги и бросилась к воротам.

Флавион перехватил её, поймав за руку и легко подняв в воздух, качнул назад и отпустил. Девушка, пролетев несколько ярдов, с визгом несколько раз перекувырнулась по земле.

Несомненно, Каботу было жаль, что рабыня не смогла достичь безопасности леса. Он, конечно, надеялся, что человеческая женщина могла бы увернуться от хромого кюра, но в целом не был удивлен, когда у неё ничего не получилось.

Зато из её попытки он извлёк кое-какую полезную для себя информацию. Кюр, несмотря на его хромоту, двигался с неимоверным проворством. Это дало Каботу лучшее представление о том, чего он мог ожидать от такого противника.

— Ага, дорогой Флавион, — сказал Кэбот, — оказывается Ты быстрее чем, я мог предположить.

— Лорд Флавион, — прорычал кюр.

Кабот только пожал плечами, невозмутимо глядя на то, как Флавион закрыл и запер ворота. Впрочем, на то, чтобы избавиться от такого запора ему самому хватило бы нескольких мгновений.

Наконец, Флавион повернулся спиной к воротам, и окинул Кабота оценивающим взглядом.

— Ты — дурак, раз решился прийти сюда один, — заявил кюр.

Рабыню, конечно, в расчёт никто не принимал.

— Я сомневался, что Ты захотел бы возобновить свои игры в жилых районах, — объясни Кэбот.

— В случае необходимости я пошёл бы на это, — заверил его Флавион. — У меня к тебе слишком большой счёт.

— Так это Ты бросил в меня нож на банкете? — хмыкнул Кэбот.

— Для меня этого было бы не достаточно, — проворчал Флавион. — Тот нож метнул в стену пьяный гуляка, чтобы проверить баланс клинка, предложенного ему другим пьяницей. Оба они были из гладиаторов. Признаться, в тот момент я испугался, что он мог бы в тебя попасть.

— Ценю твою заботу, — шутливо поклонился Кэбот.

Гладиаторов, побеждавших на арене, награждали монетами, за которые они могли купить себе женщин, обычно сидевших голыми в клетках, выставленных так, чтобы бойцы видели призы, которые ждут победителя. Это не то, чтобы необычно на Горе, как мне рассказывали. Скажем, там успешный боец арены тоже может получить в награду за победу прекрасную рабыню. Однако на Горе, насколько я понимаю, ему не надо её покупать, поскольку она даруется, как мог бы быть подарен венок или золотая монета. Фактически, у гладиаторов Стального Мира, было своего рода преимущество, они могли выбрать и купить тех из предложенных женщин, которые им больше понравятся. У женщины, разумеется, не было никакой возможности выбрать для себя покупателя, не больше, чем любых других рабынь. Впрочем, они, конечно, могли, демонстрируя себя за решёткой, попытаться вызвать интерес у того или иного предпочтительного для них мужчины, надеясь, что именно он, а не кто-либо другой захочет потратить на них свои монеты. Гореанские рабыни, кстати, выставленные на полках невольничьих рынков, зачастую ведут себя точно так же, стремясь привлечь к себе особого покупателя, попасть к особому господину, возможно красавчику, взгляд которого они надеются поймать. Впрочем, этим же способом могут воспользоваться и их временные владельцы, работорговцы, и при случае указать на конкретного мужчину в толпе, выглядящего богато одетым и платёжеспособным, и потребовать привлечь к себе его внимание, позируя, обещая удовольствия, произнося общепринятую формулу: «Купите меня, Господин», и так далее. Безусловно, в любом случае, выбор останется за мужчиной, а не за рабыней, но ведь и она не хочет почувствовать на себе плеть торговца. Женщины гладиаторов, возможно стоит отметить, не использовались на арене и не обучались какой-либо форме боя или владению оружием. Они существовали просто, чтобы поощрить большее усердие и интерес мужчин, своего рода дополнительный стимул для победы на арене. Обычно их обучали только опускаться на четвереньки перед мужчинами, и ходить с верёвкой на шее. Они, как домашний скот, были объектами желания мужчин. Можно вспомнить, что у Цестифона, вожака его группы гладиаторов, было четыре таких женщины. Гладиаторы теперь, конечно, мужская их часть, больше не были животными арены, отобранными для развлечения кюров. Отныне они были людьми, свободными мужчинами, опасными, сильными и вооружёнными. Больше не натравливаемые друг на друга в кровавом спорте они стали товарищами по оружию. Многие со временем намеревались искать удачи на Горе. Женщины, конечно, как было указано ранее, должны были пройти улучшение благами цивилизации, стать чистыми, ухоженными, получить клейма и ошейники. Грязь, верёвки на шеях и палки их прежнего полудикого существования теперь получили хорошую замену. Например, ошейник и цепь — существенный шаг вперёд, по сравнению с верёвкой на шее, которую можно было и перегрызть. Кабот не сомневался, что пройдёт совсем немного времени и многие из женщин гладиаторов, которые были очень даже хороши собой, станут неотличимы на ожерелье работорговца от своих, так называемых, цивилизованных сестёр. После того, как повстанцы выпустили гладиаторов, монеты для них потеряли часть своей ценности, поскольку женщин стало можно получить в бою мужчина против мужчины, или группа против группы, борясь за них напрямую. Число женщин на верёвке человека или на верёвке группы, теперь стало символом престижа, примерно как количество кайил в табуне или в табунах племени, является символом богатства и статуса среди Краснокожих воинов. Безусловно, они также могут держать как рабынь белых женщин в своих украшенных бисером ошейниках, идентифицирующих их владельцев. Разумеется, монеты для гладиаторов не стали чем-то ненужным или незнакомым. Многие из убитых ими кюров получили свою стрелу или выстрел из винтовки именно из-за кошелька монет на поясе.

— Ты думаешь, что можешь противостоять кюру с топором? — осведомился Флавион.

— Пока не знаю, — пожал плечами Кэбот.

— Первым делом, — прорычал Флавион, — я отрублю тебе левую ногу, за то, что Ты сделал с моей. Потом я отрублю тебе правую ногу, за ней последует левая рука и, наконец, правая рука. Я попытаюсь на какое-то время остановить кровотечение. А затем, когда мне надоест слушать твои крики и мольбы, я вспорю твой живот и повешу тебя на воротах, на твоих собственных кишках.

— Я впечатлён, — усмехнулся Кэбот, — что Ты уделил столько внимания этому вопросу.

— Я долго и тщательно это обдумывал, — заверил его Флавион. — Ты мне много чего задолжал.

— Оставь в живых рабыню, — попросил Кэбот.

— Кто станет убивать животное, у которого есть некоторая ценность? — спросил Флавион.

— И то верно, — согласился Кабот.

— Она, насколько я понимаю, — заметил Флавион, — из тех, кто небезынтересен для мужчин.

— Некоторых мужчин, — поправил его Кэбот.

Животное о котором они говорили, стояло на четвереньках в стороне и круглыми от ужаса глазами смотрела на мужчин.

— Я узнавал у мужчин, — сообщил Флавион, — у людей Пейсистрата, и они сказали мне, что она могла бы принести что-то около двух серебряных тарсков.

— Возможно, — признал Кэбот, — в хороший день.

— К тому же, — усмехнулся Флавион, — я выяснил, что с ней были сделаны такие вещи, после которых она больше не способна контролировать себя и покорно прыгнет в руки любого мужчины.

— Получив команду, или после соответствующей ласки, — пояснил Кэбот.

С того места, где стояла на четвереньках рабыня, послышались сдавленные рыдания.

— Это верно, — бросил ей Кэбот.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Она — рабыня, — констатировал Кэбот.

— Я возьму её с собой на Гор, и там продам, — заявил Флавион.

— Для начала тебе нужно получить её, — хмыкнул Кэбот.

— Конечно, — кивнул Флавион.

— Я вижу, что у тебя с собой твой кошель, — заметил Флавион. — А у костра лежит сумка, если я не ошибаюсь. Возможно, у тебя при себе имеются рубины из зала суда над Лордом Пирром.

— Имеются, — признал Кабот, — несколько.

— Почему Ты не предложишь их мне, чтобы выкупить свою жизнь? — поинтересовался Флавион.

— А их было бы достаточно? — спросил Кэбот.

— Как знать, — пожал плечами Флавион.

— А для какой цели они могли бы быть использованы? — уточнил Кэбот.

— На Горе мы организуем новый анклав кюров, несмирившихся сторонников Лорда Агамемнона, — сообщил Флавион.

— Ты присоединишься к ним?

— Я возглавлю их.

— Рубины довольно редкие камни, — заметил Кэбот, — и ценные. Сомневаюсь, что Ты захотел бы избавляться от них здесь в Мире. Могут возникнуть логичные вопросы относительно их происхождения.

— Верно, — согласился Флавион. — Но на Горе, знаешь ли, никто не заинтересуется этими вопросами, и на Улице Монет они будут иметь большую ценность.

— Значит, Ты и некоторые другие собираетесь оплатить рейс на Гор?

— Я и несколько других, — кивнул Флавион. — Не волнуйся, у нас есть монеты. Мы обнаружили, что нас не ждут в жилых районах. Политическая ситуация против нас. На Горе нам будет лучше. Там мы получим некоторые преимущества, в которых нам отказано здесь. Там у нас появятся больше возможностей для политической деятельности, больше размаха для интриг и амбиций. В наших планах найдётся своя роль и для твоих рубинов.

— Но для этого Ты должен сначала их получить, — напомнил Кэбот.

— Конечно, — признал его правоту Флавион, — и я не ожидаю трудностей с этим вопросом.

— Я предположил бы, что на Горе уже должно быть несколько таких анклавов. Нисколько не сомневался, что Агамемнон организовал их там задолго до войны. Ведь у него было столько планов и проектов.

— Для человека Ты проницателен, — проворчал Флавион.

— Собираешься вступить с ними в контакт?

— Конечно.

— Но при этом организуешь новый анклав, — предположил Тэрл.

— Разумеется, — подтвердил Флавион, — поскольку я должен быть первым, я должен быть вождём.

— Лордом Флавионом? — уточнил Кэбот.

— Да, — кивнул Флавион. — Лордом Флавионом.

— Ну и как мы будем решать наши разногласия? — поинтересовался Кабот.

— Неужели Ты не хочешь, для начала встать передо мной на колени, предложить мне рубины, умолять оставить тебе жизнь и всё такое?

— Нет, — отмахнулся Кабот.

— Если Ты хорошо попросишь, я мог бы размякнуть и покончить с тобой быстро, — заметил Флавион.

— Лучше давай драться, — предложил Кэбот.

— Ты и так достаточно быстро окажешься передо мной на коленях, — заявил Флавион, — когда я отрублю твои ноги.

— Так что, начинаем? — осведомился Кэбот.

— Терпение, дорогой Кабот, — прорычал Флавион. — Я слишком долго ждал этого момента.

— Ты кажешься уверенным в результате, — прокомментировал Кэбот.

— Ни один человек не может противостоять кюру с топором, — сказал Флавион. — Какая неудача для тебя, что энергетическое оружие снова вне закона в Мире.

— Давай уже драться, — понукнул его Кэбот.

— Замечательно, — кивнул Флавион, а затем посмотрел в сторону рабыни и потребовал: — На цепь её.

Кабот подошёл к рабыне и, поставив её на ноги, подтащил к столбу наказаний.

— Пожалуйста, нет, Господин! — попросила девушка.

То, что она, рабыня снова посмела заговорить, его возмутило. Он лёгким ударом воткнул топор в столб так, чтобы его рукоять была в пределах досягаемости, и не возникло заминки с выдёргиванием из дерева. Затем Тэрл повернул рабыню спиной к Флавиону, так, чтобы не терять кюра из виду. Тот стоял примерно посередине между пеплом костра и воротами, в нескольких ярдах от того и от другого.

Тогда Кабот сгрёб волосы рабыни в левую руку, удерживая её голову перед собой. Её широко распахнутые глаза смотрели на него с недоверием. Неужели она не понимала, что заговорила без разрешения? Затем мужчина, отвесил ей три резких пощёчины, сначала по левой щеке ладонью, затем по правой щеке тыльной стороной руки и в конце снова ладонью. Такая тройная оплеуха является довольно обычным наказанием для рабыни. Закончив с этим, Тэрл развернул брюнетку и прижал её животом к столбу. Через мгновение, продев рабские наручники через верхнее кольцо, он заковал в них поднятые над головой руки рабыни.

Тогда он без усилий выдернул топор и вернулся на прежнее место около кострища. Девушка снова и снова в страдании и расстройстве дергала руки из браслетов, но это, конечно, было занятием бесполезным. Она отлично удерживалась на месте сталью плотно окружающей её тонкие запястья! Кабот и Флавион, последний выглядел очень довольным собой, смерили друг друга взглядами. Рабыня, беспомощно прикреплённая к столбу, выглядывала через левое плечо, стараясь не пропустить ничего из тех событий, которые вот-вот могли последовать. Эти события имели большое значение для неё, но это были события, на которые она, как это обычно имеет место с рабынями, была абсолютно неспособна хоть как-то повлиять. Ей предстояло ждать их результата, как привязанному животному, которым она собственно и была.

Кабот, направляясь в лесной лагерь, предполагал, что Флавион должен последовать за ним. У него не было особых сомнений, что рано или поздно Флавион начнёт действовать, и мужчина решил, что лучше не затягивать с этим вопросом и разрешить его как можно скорее. Кабот не сомневался, что после того как Флавион покончил бы с ним, следующим на очереди стал бы Лорд Грендель, так что, в некотором смысле Кабот надеялся защитить своего друга. Разумеется, Лорд Грендель ни за что не пошёл бы на нарушение амнистии, и не убил бы Флавиона без провокации с его стороны. Впрочем, этого не сделал бы и сам Кабот. Например, ему, по-видимому, не составило бы труда с луком в руке и колчаном, полным птиц смерти, убить Флавиона в лесу несколько дней назад, но это было бы очевидным нарушением амнистии. Таким образом, их дело должно было быть решено или с честью, или никак. Соответственно, для Кабота было важно, чтобы именно Флавион стал первым, кто нарушит амнистию, тем самым добровольно лишив себя её защиты. Однако, хотя Кабот неплохо познакомился с топором во время своего путешествия в Торвальдслэнд, он не был уверен в своей способности противостоять ударам могучего топора кюров, который человек едва мог. Его неуверенность, как выяснилось позже, была более чем оправдана.

Широкую морду Флавиона исказила гримаса кюрской улыбки, и влажно блеснувшие клыки показались по бокам его челюстей.

— Я долго ждал этого момента, — прорычал кюр.

Кабот двинулся влево от Флавиона, и тот качнулся вслед за ним.

Кюр был вооружён топором приблизительно семи футов длиной, что на пару футом больше топора человека. К тому же его оружие было цельнометаллическим.

Могучий инструмент кюров, со свистом рассекая воздух, понёсся к Каботу, и тот отпрыгнул назад. Такой удар мог легко отсечь ему сразу обе ноги. Да что ноги, но мог бы перерубить бревно частокола, или разбить ворота на дюжину обломков.

— Тебе не убежать, — усмехнулся Флавион, шагнув следом за Каботом. — Сколько Ты сможешь бегать, малявка? Ты называешь ту зубочистку, в которую вцепился топором? Ты не сможешь им даже дотянуться до меня! Ты всего лишь человек! А я — кюр! Иди ко мне! Замри! Стой! Дерись!

Кабот продолжал кружить влево, ища щели в обороне Флавиона, но тот теперь держал топор ближе, был осторожнее в движениях, и своими ударами, или скорее толчками, пытался вынудить Каботе отступить, споткнуться или прижаться к частоколу.

Рабыня, прикованная наручниками к столбу, дёргала и тянула свои запястья из стали их окружавшей. Звенья цепи, соединяющей браслеты, снова и снова скребли по железу кольца, но бешеные усилиях рабыни ни к чему не приводили. Сталь, звенья, кольцо, столб, все эти вещи были разработаны вовсе не для того, чтобы предоставить хоть малейший шанс на спасение их пленникам. Их разработали, чтобы держать заключённых, и они держали их с совершенством. Девушка рыдала, кричала, дергалась в браслетах, но была беспомощна. Она была рабыней, прикованной к месту, как того хотели рабовладельцы.

Кабот поднял над головой свой топор, казавшийся таким маленьким и тонким по сравнению с оружием Флавиона, которое ему предстояло удержать. Мощный удар сбил Кабота на одно колено. Мужчина перекатился на бок и ушёл в сторону. Топор Флавиона упал в то место мгновением спустя, подняв фонтан из комьев земли, долетевших даже до столба, у которого стояла прикованная рабыня. Она отвернула голову, спасая глаза от пыли, но затем снова повернулась, чтобы с ужасом смотреть на сражение. Её щёки блестели от бежавших по ним слёз.

Снова Флавион принялся, раскачиваясь из стороны в сторону, преследовать Кабота.

— Я — кюр. А Ты только человек. Я — кюр! — монотонно повторял Флавион.

Огромный топор Флавиона снова пошёл по размашистой дуге. Кабот поймал его на лезвие собственного топора. Воздух взорвался звоном стали и фонтаном искр. Но теперь верхняя часть топора Кабота свободно свисала на ремнях с рукояти. Кабот поднял топор снова, и второй удар доломал рукоять и оторвал от неё навершие. В руках Кабота осталась только бесполезный обломок рукояти, голова топора вместе с частью топорища, валялась на земле в нескольких ярдах в стороне.

Флавион стоял с поднятым над головой топором последи огороженного частоколом лагеря, и насмехаясь повторял:

— Я — кюр! А Ты — человек! Я — кюр!

Но в этот момент раздался устрашающий удар, за которым последовал треск раскалывающегося дерева, потом новый удар и ещё один. Кабот отступил и бросил дикий взгляд за спину. Удары сыпались на противоположную воротам часть частокола. Затем, к его изумлению, часть брёвен повалилась внутрь и с могучим рёвом в пролом ввалилась пугающая фигура.

— Я — кюр! — прорычала она громовым голосом.

— Лорд Грендель! — воскликнул Кабот.