1. Самос

Я, оторвав глаза от доски, без особого интереса скользнул взглядом по двум охранникам, прижавшим какую-то вырывающуюся из их рук женщину, в непосредственной близости от нашего стола.

— Твой ход, — напомнил Самос.

Оценив расстановку сил на доске, я переставил своего Тарнсмэна Убара на Тарнсмэна Убары — Пять. Это был позиционный ход. При таком ходе Тарнсмэн может переместиться только не одну клетку. Зато при атаке его можно двинуть на большее расстояние.

Женщина отчаянно брыкалась в руках охранников, впрочем, без особого результата. Где ей было освободить себя!

Теперь уже Самос задумался, изучая ситуацию. Он сделал ход своим Домашним Камнем. Это был, судя по маленьким чёткам на краю доски, его десятый ход. Кстати, большинство стандартных досок Каиссы таких чёток не имеют. Они представляли собой десяток крохотных, цилиндрических деревянных бусин, нанизанных на проволоку. Домашний Камень выводится на поле игровой доски не позднее десятого хода. Самос поставил его на освободившееся место Посвящённого Убара — Один. В этой позиции, на клетке Посвящённого Убара — Один, он может подвергнуться атаке только по трём линиям. Другие возможные позиции предполагают удар с пяти сторон. Кстати, мой друг предпочитал позднее выведение Домашнего Камня, обычно, на девятом или десятом ходу. Таким образом, он мог учесть предыдущие ходы своего противника, и ответить на дебют и развитие позиции.

Что до меня, то я предпочитал более ранний вывод Домашнего Камня, который, кстати, уже был на поле, и его центральную позицию. Мне не хотелось бы, жертвовать мобильностью своего Домашнего Камня, размещая его в углу, и оказаться вынужденным отвлекать от атаки дополнительные фигуры для его защиты, что в конечном итоге могло бы стоить мне потери инициативы. Ведь расположение этой фигуры в центре, не только подставляет её большему количеству линий нападения, но и предоставляет большую маневренность и, таким образом, возможность самостоятельно выйти из под удара фигур противника. Впрочем, все эти соображения весьма спорны, и являются не более чем теорией. В действительности многое, если не всё, зависит от психологии и мастерства каждого отдельно взятого игрока.

Кстати, существует великое множество версий Каиссы, характерных для разных частей Гора. В некоторых из этих версий отличия сводятся лишь к разнице в названиях фигур. Но существуют и версии, в которых различия доходят до характера и силы фигур. Представители Касты Игроков, используя своё влияние, уже в течение многих лет всячески пытались ввести единые правила Каиссы.

Главный прорыв в этом вопросе произошёл всего несколько лет назад, когда каста Торговцев, организующая Сардарские Ярмарки и управляющая ими, предложила для турниров Сардара, одной из основных достопримечательностей Ярмарки, стандартизированную версию, выдвинутую, и предварительно одобренную высшим советом касты Игроков. Теперь Каиссой официально называлась игра по этим правилам, и именно по этим правилам проводились турниры. Об остальных же принято упоминать просто как о версиях Каиссы. Однако иногда, чтобы отличить стандартизованную Каиссу от иных версий этой игры, её называют «Торговая Каисса», отдавая должное той роли, что сыграли Торговцы в создании и продвижении этой официальной формы Каиссы для Ярмарочных турниров, или «Каиссой Игроков», за ту роль, что сыграли Игроки в разработке общих правил. Есть ещё одно название: «Каисса Ен-Кара», основанное на дате первого официального провозглашения правил на одной из ярмарок Ен-Кара, что произошла в 10 124 году со дня основания Ара, или в пятом году Суверенитета Совета Капитанов, в Порт-Каре.

Ярмарка Ен-Кара происходит весной. Она первая в ежегодном цикле Сардарских Ярмарок — гигантских ярмарок, которые организуются на равнинах, лежащих ниже западных отрогов Гор Сардара. Эти ярмарки, как и другие подобные, играют важную роль в культуре и экономике Гора. Они представляют собой важнейшую площадку для обмена идеями и товарами, среди которых немаловажную нишу занимают рабыни.

Женщина, задыхаясь от крика, сучила ногами.

Самос, выставив свой Домашний Камень, оторвался от доски и осмотрелся.

До Руки Двенадцатого Прохода оставалось два дня. На дворе стоял 10 129 год с основания Ара, или Одиннадцатый год Суверенитета Совета Капитанов Порт-Кар. А ведь, казалось бы, совсем недавно, были свержены те пять Убаров, что делили между собой власть в Порт-Каре. Коренастый, блестящий Чанг, и высокий, длинноволосый, похожий на ярла из Торвальдслэнда, Найджел, вместе с нами выступили навстречу флотам Коса и Тироса, и вместе с нами одержали победу в великом морском сражении Двадцать Пятого Се-Кара, в Первом Году Совета Капитанов. Оба остались в Порте-Каре уважаемыми людьми, членами Совета Капитанов, адмиралами нашего флота.

А Саллиус Максимус стал теперь всеми презираемым и мелким придворным при дворе Ченбара из Касры, Убара Тироса по прозвищу Морской Слин. Хенриус Севариус, теперь уже свободный молодой мужчина, имел собственный корабль и держал в Порт-Каре свой торговый дом. А ещё ему принадлежала соблазнительная молодая рабыня — Вина, которой он бескомпромиссно владел. Это ныне она его любимая рабыня, а прежде девушка была воспитанницей Ченбара — Убара Тироса, и когда-то её судьбой было стать партнёршей жирдяя Луриуса из Джада — Убара Коса, и быть провозглашённой Убарой Коса, дабы ещё больше упрочить союз двух великих островных Убаратов. Вот только судьба распорядилась иначе, и девушка была захвачена в море превратившись в рабыню. Естественно, что после того, как мы её заклеймили и одели ей ошейник, её политическое значение упало до нуля, и для неё началась новая жизнь, та, что характерна для простой рабыни. А вот местонахождение пятого Убара — Этеоклеса для меня и по сей день оставалось тайной.

Мы сидели в большом зале торгового дома Самоса в Порт-Каре. В зале освещённом множеством факелов, помимо нас присутствовали и многие из служащих Самоса. Также как и мы, они сидели со скрещенными ногами за низкими столами, и поглощали пищу и напитки, подаваемые рабынями. Мы с моим другом сидели несколько в стороне от остальных. Присутствовали в зале и музыканты, в данный момент отложившие свои инструменты. Послышался весёлый смех какой-то рабыни, одной из находившихся в зале.

Из-за окна, с каналов доносились звуки барабанов, цимбал и труб, сопровождаемые мужскими криками. Зазывала рекламировал превосходство некой театральной труппы, восхваляя ум её клоунов и красоту её актрис, подозреваю, что рабынь. Он объявлял, что они выступали в высоких городах и даже перед Убарами. Подобные странствующие ансамбли, театральные труппы, карнавальные группировки, и тому подобные группы, были весьма распространенным явлением на Горе. Обычно они состоят из бродяг и изгоев. Со своими фургонами и палатками, зачастую скрываясь от кредиторов и судей, они скитаются с места на место, разворачивая свои нехитрые подмостки на рынках и базарах, на площадях сёл и городов, во дворах и на улицах, и даже на пыльных перекрёстках оживлённых дорог, везде, где может быть найдена непритязательная аудитория.

Всего лишь с несколькими досками и масками, и изрядной долей смелости и нахальства, они создают таинство лицедейства, волшебство театра. Они — эксцентричные и несравненные бродяги. Их любят, но им отказывают в достоинстве похоронного костра и других формах благородных похорон.

Труппа снаружи, скорее всего, передвигавшаяся на зафрахтованной барже, была далеко не первой за этот вечер, проследовавшей под узкими окнами дома Самоса. В данный момент в городе находилось несколько подобных групп. Их рукописные афиши и нарисованные от руки плакаты, расклеенные на стенах домов и на досках новостей, не могли не броситься в глаза. Всё это было связано с приближением Руки Двенадцатого Прохода, предшествовавшей Руке Ожидания.

Рукой Ожидания назывался пятидневный период, предшествующий весеннему равноденствию, считающемуся на Горе первым днём весны, и являющемуся священным праздником для большинства гореан. В эти дни не принято начинать рискованные предприятия, вести дела, или заключать сделки. В это время большинство гореан сидит дома, зачастую за дверями запечатанными смолой и украшенными ветками брака, кустарника, чьи листья обладают очищающим организм, слабительным эффектом. Эти предосторожности, как и другие, им подобные, должны воспрепятствовать проникновению в дом неудач и несчастий.

В домах в эти дни предпочитают свести разговоры к минимуму и ни в коем случае не петь. Это вообще, время траура, размышлений и поста. Всё это, конечно, сменяется радостью наступления весеннего равноденствия, в большинстве гореанских городов отмечаемого как Новый год.

На рассвете, в день весеннего равноденствия, обычно Убаром или иным правителем города проводится церемониальное приветствие Солнца. В Порт-Каре, честь встретить Новый год выпала Самосу, первому капитану в Совете Капитанов, и должностным лицам совета. По завершении этого приветствия, по всему городу разносится звон больших сигнальных рельсов, на это время развешанных в разных районах города. Под этот звон люди с радостью и весельем покидают свои дома. Ветки кустарника брака сжигаются на пороге, а смола отмывается. Везде проходят праздничные шествия, конкурсы, состязания и игры. Это — время празднеств и фестивалей. День празднования Нового года.

Эти празднества, конечно, заметно контрастируют с торжественностью и трезвенностью Руки Ожидания, времени страданий, тишины и поста, а также, для многих гореан, особенно представителей низших каст, время беспокойства, трепета и дурных предчувствий. Кто знает, что за вещи, видимые или невидимые, могли бы притаиться за дверями в течение этого ужасного времени? Соответственно, во многих гореанских городах, эти пять дней Руки Двенадцатого Прохода, предшествующие Руке Ожидания, являются временем, которого большинство гореан ожидают с нетерпением. Это дни Карнавала. Именно тот факт, что до Руки Двенадцатого Прохода оставалось всего два дня, объяснял присутствие в городе необычного числа театральных и карнавальных трупп.

Кстати, такие труппы, прежде чем выступить в городе, должны подать в магистратуру прошение относительно права на это. Обычно для получения разрешения, артистам необходимо показать свой репертуар, или часть репертуара перед высоким советом, или комитетом, состоящим из чиновников, делегированных советом. Зачастую от актрис ожидают конфиденциального выступления для более тщательной, если можно так выразиться, «проверки» перед этими отобранными чиновниками. Если труппа одобрена, то уплатив определённый налог в казну, она может получить лицензию.

Ни одной труппе не разрешат выступить в городе, если у неё нет такой лицензии, действительной, обычно, в течение пяти дней Горенской недели. Иногда они выдаются на одну ночь или на одно конкретное выступление. Кстати возобновить такую лицензию в течение данного сезона, труда не составит, надо лишь уплатить всё тот же налог. Ну и конечно, в связи с этими взносами на лицензирование, взяточничество рассветает махровым цветом. Это особенно актуально, когда лицензированием занимаются небольшие комитеты, а то и вовсе их полномочия отданы на откуп, таких людей, как распорядители городских развлечений или мастера банкетов. Впрочем, из того, что за лицензию предстоит кроме официального налога уплатить ещё и мзду, уже никто и не делает особой тайны. Существует даже довольно понятная шкала взяток, базирующаяся на типе труппы, её предполагаемых сборах, сроке лицензии, и так далее. Эти сведения настолько открыты, и так хорошо известны, что, похоже, о них нужно думать скорее как о таксе или взносах за услуги, чем как о взятках. Большинство чиновников занимающихся городскими увеселениями расценивают их как вполне честный побочный доход его конторы.

А женщина всё пыталась вырваться из рук охранников. Она даже попыталась пнуть одного из них.

— Прикажите этим негодяям отпустить меня! — потребовала она.

Теперь уже и я оторвался от обдумывания очередного хода и уставился на неё. Женщина сердито сверкала глазами то на Самоса, то на меня поверх своих вуалей.

— Немедленно! — крикнула она, топая ногой.

Самос незаметно кивнул своим охранникам.

— Так-то лучше! — сказала она, сердито отскакивая от охранников, делая вид, как если бы она, освободилась сама.

Она раздражённо пригладила свои длинные, шёлковые, расширяющиеся книзу рукава. При этом, я успел заметить, как в проёме рукавов мелькнуло весьма очаровательное округлое предплечье, тонкое запястье и спрятанная под изящной белой перчаткой кисть.

— Это — произвол! — заявила она.

А ещё она носила маленькие, позолоченные сандалии. И её шёлковые одежды сокрытия, струились и мерцали в колеблющемся свете факелов. Женщина поправила свою вуаль, небрежным, почти бессознательным жестом, с головой, выдавшим её природное тщеславие.

— И что всё это означает? — с гордым видом спросила она. — Я требую освободить меня, немедленно!

Одна из рабынь, стоявшая на коленях в нескольких футах справа от нашего стола, одна из тех на ком из одежды был только ошейник непроизвольно засмеялась, но тут же замолкла и испуганно побледнела. До неё дошло, что она осмелилась смеяться над свободной женщиной!

— Пятнадцать ударов, — бросил Самос, повернувшись к охранникам и указав на провинившуюся рабыню.

Девица в страдании замотала головой, и залилась слезами ужаса. Она прекрасно знала, что под ударами, о которых шла речь, подразумевалась гореанская рабская плеть. О, это очень эффективный инструмент для наказания женщин!

Надсмотрщик наносил удары тщательно выверенными силой, местом приложения и периодичностью. В его действиях не было ничего связанного с личным отношением к этой женщине или эмоциональной составляющей. Он действовал почти с точностью циклического природного процесса или часового механизма, оставляя между ударами ровно столько времени, чтобы дать ей почувствовать боль от каждого индивидуально и полностью, и тем увеличить, и увеличить до предела, ощущения от предыдущих, при этом предоставляя женщине достаточно времени, чтобы погружённая в пучину боли, воображения и ужаса, она, жутко и остро, готовилась и ожидала следующего удара. В конечном счете, это не было избиением до полусмерти ради удовольствия. Она допустила оплошность, и была наказана. Её лежащую на животе, на каменном полу зала просто выпороли. И она даже не смела пошевелить своим телом, реагируя на вспышки боли. Вынужден признать, что Самос был довольно милосерден с ней. Рассердись он на неё всерьёз, и, возможно, её бы уже доедали слины.

Меж тем мы вновь обратили наше внимание на женщину в шёлковых, поблёскивающих одеждах сокрытия, стоявшую перед нашим столом. Кажется, что в её глазах, выглядывающих из-под вуали, поселился страх. Я не мог не отметить, что произошедшая на её глазах порка рабыни произвела на неё неизгладимое впечатление. Она глубоко дышала. Её груди, поднимающиеся и опускающиеся под шёлком, радовали глаз.

— Могу я представить Вас моему другу, — поинтересовался Самос, — Леди Ровэна из Лидиуса?

— Леди, — уважительно склонив голову, сказал я, подтверждая представление, как это приличествовало при знакомстве со свободной женщиной, особенно с одной из таких, как Леди Ровэна, очевидно, бывшей довольно высокопоставленной особой, во всяком случае, до настоящего времени.

Она, в свою очередь, склонила голову в мою сторону, затем выпрямившись, отвечая на мое приветствие.

Лидиус — шумный, густонаселенный город, расположенный в устье Реки Лауриус, был центром оживлённой торговли на севере. Многие города держат там свои склады и небольшие торговые представительства. Множество товаров, в особенности древесина и шкуры, оседают в Лидиусе, попадая туда по Лауриусу, чтобы позже быть загруженными на суда различных городов, компаний и ассоциаций для доставки на юг. Таким образам, как и следовало бы ожидать, население Лидиуса является смешанным, состоящим из людей различных рас и оттенков кожи.

Женщина выпрямилась во весь свой рост, и теперь сердито, свысока смотрела на Самоса.

— И в чём причина моего здесь нахождения? — потребовала она ответа.

— Леди Ровэна из касты торговцев, — не обращая на её вопрос никакого внимания, пояснил мне Самос. — Судно, на котором она следовала из Лидиуса на Кос было захвачено двумя моими рейдерами. А её капитан любезно согласился передать груз нам.

— Так в чём причина моего присутствия здесь? — сердито повторила женщина.

— Конечно, Вы знаете какое сейчас время года? — поинтересовался Самос.

— Я не понимаю, причём здесь это, — ответила она. — Где мои служанки?

— В загонах, — усмехнулся Самос.

— В загонах? — задохнулась Леди Ровэна от возмущения.

— Да, — кивнул Самос. — За них можете не беспокоиться. Они в полной безопасности в своих цепях.

Работорговцы активны на Горе круглый год, но пик их деятельности приходится на весну и начало лета. Это является результатом погодных условий на море, и большим спросом на рынке, связанным с проводимыми а это время пирами и празднованиями, ярким примером которых является «Пир Любви» в Аре, который даётся в конце лета, и длится целых пять дней Руки Пятого Прохода. Кроме того, в течение этого сезона, происходят большие торги, связанные с ярмарками Ен-Кара и Ен-Вера. На них совершаются самые крупные сделки на Горе, по объёму проданных женщин превышающие все остальные вместе взятые.

— В цепях? — эхом прошептала она, отпрянув и прижимая руки к груди.

— Да, — подтвердил Самос.

— Мне на голову надели мешок, — сказала она. — Я даже не знаю, где я.

— Вы находитесь в Порт-Каре, — снизошёл до ответа мой друг, и женщина покачнулась так, что я забеспокоился, что она упадёт в обморок.

— Кто Вы? — дрожащим шёпотом спросила Леди Ровэна.

— Я — Самос, — представился он, — первый работорговец Порт-Кара.

Она, с тихим стоном, вздрогнула. Похоже, что она многое слышала о Самосе из Порт-Кара.

— У меня есть какая-нибудь надежда? — поинтересовалась женщина.

— Никакой, — усмехнулся Самос. — Снимите вуаль.

— Сделайте рабынями моих служанок, — отчаянно крикнула она. — Ни для чего другого они не годятся. Но я — свободная женщина!

— Вы думаете, что Вы чем-то лучше их? — удивлённо спросил Самос.

— Да, — гордо ответила Леди Ровэна.

— Вы ничем не отличаетесь от них, — осадил её работорговец. — Вы, также как и они, всего лишь женщина.

— Нет! — крикнула женщина.

— Снимите вуаль, будьте так любезны, — попросил Самос.

— Я слишком красива, чтобы быть рабыней, — простонала она.

— Вашу вуаль, пожалуйста, — повторил Самос, причём довольно мягко, всё же она была, по крайней мере, пока, свободной женщиной.

Рабыни, находившиеся в зале, частью полностью нагие, а частью одетые так скудно, что ненамного отличались от первых, посмотрели друг на дружку. Если бы они попробовали затянуть или поколебаться, хотя бы на миг с их повиновением приказу мужчины, несомненно, их ждали бы серьезные наказания. Впрочем, они-то, конечно, уже были рабынями.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Леди Ровэна.

— Вы — моя пленница, — напомнил ей Самос. — Думаю, Вы понимаете, что стоило бы мне отдать приказ раздеть Вас, и Вы бы уже стояли бы передо мной абсолютно голой.

Дрожащими руками женщина расстегнула булавки с одной стороны, и позволила вуали опуститься и повиснуть на булавках другой стороны.

— Откиньте капюшон, — велел Самос.

Леди Ровэна провела по голове обеими руками, как будто причёсываясь, и капюшон до этого скрывавший её золотистые волосы упал на спину. Женщина, гордо вскинув голову, освободила свои длинные косы и перебросила их себе на грудь. Её косы, ниспадая вниз, лишь немного не доставали до её колен.

— Расплетите волосы, Леди, — приказал Самос.

Она, опустив голову, расплела волосы и пригладила их. После этого женщина снова подняла голову.

— Откиньте волосы за спину, — велел Самос, и, сделав это, она как настоящая женщина представила себя нам для внимательного осмотра.

— Могу я узнать, какова теперь будет моя судьба? — осторожно поинтересовалась она.

Мы с Самосом восхищенно рассматривали её. Впрочем, немногие из мужчин, находившихся в зале, смогли удержаться от этого. Некоторые из них даже встали и приблизились к нашему столу, правда, держась позади, откуда они могли бы разглядеть пленницу получше. Я услышал даже тихие восхищённые крики нескольких рабынь. Даже они оказались под впечатлением от увиденного. Женщина выпрямилась и расправила плечи, похоже, ей было лестно нашей восторженное внимание.

Я немного обернулся и бросил косой взгляд в сторону. Меня заинтересовала реакция рабыни с белокурыми волосами, в короткой, откровенной тунике, незаметно подкравшейся и теперь стоявшей на коленях около Самоса. Это была Линда, в прошлом земная девушка, одна из самых любимых рабынь Самоса. Она смотрела на стоящую перед мужчинами женщину со страхом и злостью. Линда потянулась и коснулась рукава своего господина, заставив того слегка вздрогнуть от её неожиданного прикосновения.

Улыбнувшись, я вновь перенёс своё внимание к стоявшей перед нами женщине.

— Как Вы можете видеть, — заявила та Самосу, — я слишком красива, чтобы быть рабыней.

Что до меня, так мне приходилось видеть тысячи рабынь, которые были гораздо красивей её, но, и это надо признать, без сомнений она была весьма лакомым кусочком.

Самос, молча, рассматривал своё новое приобретение.

— Что Вы собираетесь сделать со мной? — беспокойно спросила она.

— Вы слишком красивы, чтобы не быть рабыней, — заметил Самос.

— Нет! — закричала она испуганно. — Нет!

— Уведите её вниз, — приказал Самос одному из своих охранников, обрамляющих женщину. — Поставьте на её левое бедро, обычное клеймо кейджеры, и, как мне кажется, общий ошейник нашего дома подойдёт для неё.

Ошеломленная женщина смотрела на него, вытаращив глаза, кажется, она даже не поняла, что обе её руки снова оказались в захвате у охранников.

— Твой ход, — бросил он мне, снова глядя на доску.

Я, также, обратил своё внимание к игре. Охранники сделали вид, как если бы собирались увести женщину прочь с наших глаз. Мы с Самосом, тоже всем своим видом показывали, что все дела с нею закончены.

— Нет! — закричала и задёргалась в руках охранников Леди Ровэна. — Нет!

Самос удивлённо посмотрел на неё, удерживаемую между двух дюжих мужчин.

— Вы протестуете? — спросил он.

— Конечно, — выкрикнула женщина.

— На каком основании? — как бы озадаченно поинтересовался работорговец.

Она была его законной добычей, и он мог делать с нею вообще всё что угодно. Любой суд на Горе поддержал бы его.

— На том основании, что я — свободная женщина! — гордо заявила она.

— О-о-о? — протянул Самос.

— Да! — воскликнула Леди Ровэна.

Самос сделал вид, что начал раздражался, и ему не терпелось вернуться к его игре.

— Я лучше умру, чем стану рабыней! — бешено кричала и рвалась она.

— Замечательно, — кивнул Самос. — Разденьте её.

В следующий момент её одежда была наполовину сорвана с неё, и осталась висеть на её бедрах.

— Как Вы посмели снять мою одежду! — возмутилась женщина.

— Во-первых, не твою, а мою, а во-вторых, я не хочу запачкать её кровью, — ответил он.

— Кровью, почему кровью! — испуганно крикнула она. — Я не понимаю!

Затем, уже полностью раздетую, её бросили на колени, правым боком к нам. С неё сняли даже её перчатки и сандалии. Один из охранников за заломленные назад руки удерживал её согнутой, на коленях. Другой взял её обеими руками за волосы, обнажая её шею, и оттягивая её голову вперёд и вниз.

— Что Вы собираетесь делать? — в ужасе завизжала она.

Самос махнул одному из своих мужчин, и тот, вытащив свой меч из ножен,

аккуратно приложил остриё клинка к её шее, и затем он поднял оружие над своей головой, словно замахиваясь для удара. Мужчина держал меч обеими руками, причём левая ладонь, слегка выступала за край эфеса. Всё было готово к казни. Многие рабыни отвели взгляд и старались не смотреть на происходящее.

— Что Вы собираетесь делать! — заверещала Леди Ровэна.

— Голову Тебе отрубить, — спокойно осведомил женщину Самос.

— Почему-у-у! — выкрикнула она.

— В моём доме нет места свободным женщинам, — объяснил он.

— Ну, так поработите меня! — закричала женщина.

— Я не верю своим ушам, — заявил работорговец, скептически.

— Поработите меня! — заплакала Леди Ровэна. — Поработите меня!

Мужчина, стоявший с занесённым над головой женщины мечём, слегка опустил его, и выжидающе посмотрел на Самоса.

— Неужели это действительно говорит гордая Леди Ровэна из Лидиуса? — спросил Самос.

— Да, — сквозь рыдания проговорила она, беспомощно растянутая руками охранников за руки и волосы.

— Гордая свободная женщина? — уточнил он.

— Да, — прорыдала Леди Ровэна.

— Давай-ка мы с Тобой уточним, — предложил Самос. — Несмотря на то, что я был готов предоставить Тебе достоинство быстрой и благородной смерти, столь подходящие свободной женщине, Ты вместо этого выбрала и предпочла унижение рабства?

— Да, — прошептала она.

— Говори яснее, чего Ты от меня хочешь, — потребовал Самос.

— Я прошу рабства, — сказала она.

— Надеюсь, Ты понимаешь, — заметил он, — что, рабство, о котором Ты просишь, будет полным и абсолютным?

— Да, — признала женщина.

Я улыбнулся про себя. Гореанское рабство иного и не предполагало.

— А мне показалось, что раньше Ты думала, что такое рабство могло бы быть в порядке вещей для твоих служанок, но не для Тебя самой, — напомнил её Самос.

— Я была неправа, — проговорила она. — Я действительно ничем не отличаюсь от них. Я, такая же женщина, как и они.

Мужчина, стоявший над ней, наконец, опустил свой занесённый меч. Но теперь Леди Ровэна, несомненно, видела его прямо около своей шеи.

— Я расстроен, — задумался Самос.

Леди Ровэна с трудом повернула голову вправо, морщась от боли из-за оттянутых охранником волос, и попыталась в глазах Самоса прочитать свой приговор. На её лице отпечаталось страдание и безысходность, губы женщины дрожали.

— Предоставьте мне шанс, прошу Вас, — взмолилась она.

— Признаться, я сомневаюсь, — заметил Самос, делая задумчивый вид.

— Вы сомневаетесь, из-за некой неуверенности относительно моего характера, из-за опасения в уместности или приемлемости для меня этого действия?

Самос неопределённо пожал плечами.

— Выбросьте такие сомнения из своей головы, — заявила она, не переставая вздрагивать от рыданий. — Мои претензии на свободу всегда были обманом. Теперь я готова, наконец, стать женщиной. В действительности, в этом, я чувствую возможность осуществить всё, о чём я до настоящего времени мечтала, и даже больше. Как изумительно, наконец, отвергнуть фальшь взятой на себя роли и стать, той кем я действительно являюсь!

— Говори яснее, — попросил Самос.

— Моё порабощение будет совершенно уместным, — заявила она.

— И почему же? — поинтересовался он.

— Да потому, что в самых глубинах моих сердца и живота, я уже являюсь рабыней.

— Откуда же Тебе это стало известно? — спросил работорговец.

— Это ясно дали мне понять мои потребности, — призналась Леди Ровэна. — Это ясно мне исходя из моих чувств. В течение многих лет со всей очевидностью это проявлялось в скрываемых от всех мыслях и желаниях, в бесчисленных повторяющихся снах и фантазиях.

— Интересно, — заметил Самос.

— Поработите меня, — тихим голосом попросила женщина.

— Нет, — вдруг отказал он ей.

Затрясшаяся от охватившего её ужаса, Леди Ровэна умоляюще посмотрела на него. Палач снова взялся за эфес меча двумя руками.

— Объяви себя рабыней, — приказал Самос, и его работник ослабил хватку на мече.

— Прошу Вас, не заставляйте меня делать это, — взмолилась она. — Пожалейте меня! Вспомните о моей чувствительности!

На бесстрастном лице работорговца не дрогнул ни один мускул.

— Я — рабыня, — наконец смогла выговорить женщина, объявляя себя рабыня.

Несколько рабынь в зале вскрикнули, и их крик ознаменовал появление на Горе ещё одной новой невольницы.

Повинуясь жесту Самоса, палач вложил своё оружие в ножны, а два охранника, до того удерживавшие девушку в положении для казни, отпустили её и встали на ноги.

Та, что ещё несколько мгновений назад была Леди Ровэной, осталась стоять на руках и коленях, голой, на плитках, перед нашим столом. Она дикими глазами уставилась на Самоса.

— Посмотрите на эту рабыню! — засмеялись насколько девушек, тыкая в неё пальцами.

И на этот раз никто не сделал им даже замечания. Испуганная женщина, переводила взгляд с одного лица на другое. Роковые слова были произнесены, и забрать их назад она была уже не в силах. Отныне она была бесправным, безымянным домашним животным, неспособным сделать что-либо вообще, дабы изменить свою судьбу или повысить свой статус.

— Рабыня! Рабыня! — смеялись присутствовавшие в зале женщины.

По жесту Самоса двое охранников, схватив новую рабыню за плечи, вздёрнули её на ноги, держа перед нами.

— Уберите её отсюда, — скомандовал Самос, — и бросьте её к слинам.

— Нет, Господин! — закричала она, пытаясь упасть на колени. — Пожалуйста, нет, Господин! Будьте милосердны, Господин!

Могло показаться, что Самос был не слишком доволен её, той, кто прежде была Леди Ровэной из Лидиуса.

— Господин! — заливалась слезами женщина.

Охранники легко подхватили её и развернулись якобы собираясь вытащить из зала. Женщина оказалась практически беспомощна в их руках. Пальцы её ног едва касались пола. Она вывернула голову, отчаянно пытаясь поймать взгляд Самоса.

— Почему Вы это делаете? — прокричала она, в этот раз, уже не оспаривая его права, сделать с нею всё чего бы ему захотелось.

Охранники как будто заколебались, удерживая её в месте, спиной к нам, и ожидая, не захочет ли Самос ответить на её вопрос. Если бы Самос не заговорил, то через мгновение они продолжили бы свой путь к клеткам со слинами, прихватив с собой их предполагаемый ужин.

— Есть разница между тем, чтобы быть рабыней, — снизошёл до объяснений Самос, — и тем, чтобы Тебе разрешили жить.

— Почему Вы собираетесь сделать это со мной? — прорыдала она, глядя через плечо. — Почему Вам приказали бросить меня к слинам?

— Просто я уверен, что в Тебе ещё осталось слишком много от свободной женщины.

— Нет! — отчаянно закричала она. — Во мне ничего больше нет от свободной женщины! Свободная женщина ушла!

— И это правда? — спросил Самос.

— Да, — крикнула женщина. — Да, Господин!

— И что же, тогда, осталось в Тебе? — уточнил он.

— Только рабыня!

— А что Ты имела в виду, говоря «во мне»? — поинтересовался он.

— Я сказала неточно, Господин, — прорыдала женщина. — Простите меня. Теперь я всего лишь рабыня, полностью!

— Но это разные вещи, быть рабыней, и быть полезной рабыней, — усмехнулся работорговец.

— Господин? — воскликнула она со страданием и непониманием в голосе.

— Содержание Тебя, скорее всего, будет пустым расходом ошейника и каши, — пояснил он.

— Нет, Господин. Я буду стремиться служить Вам хорошо. Я буду отчаянно стремиться, чтобы Вы нашли меня достойной того, чтобы сохранить меня в Вашем ошейнике!

— В Тебе нет того, что требуется, чтобы стать хорошей рабыней, — пожал плечами Самос. — Ты слишком глупа, холодна и эгоистична.

— Нет, Господин!

— Отпустите её, — приказал Самос двум своим охранникам.

Женщина, наконец освобожденная из их рук, обернулась и бросилась на живот перед нашим столом.

— Позвольте мне доказать Вам, что я могу стать полезной рабыней! — со слезами в её глазах, взмолилась она, поднимая голову.

— Надеюсь, Ты понимаешь то, о чём меня просишь? — поинтересовался он.

— Да, Господин, — ответила женщина не переставая плакать.

— Что Ты думаешь по её поводу? — обратился Самос ко мне.

Я лишь пожал плечами. На мой взгляд, решение в этом вопросе следовало принимать не мне, а ему самому.

— Пожалуйста, Господин, — простонала женщина, глотая слезы.

— Ты думаешь, что сможешь доставлять удовольствие мужчинам? — спросил Самос рабыню.

— Я буду отчаянно добиваться этого, Господин, — пообещала она.

— Встать, — отрывисто скомандовал работорговец, и женщина подскочила как ужаленная.

— Спину выпрями, — скомандовал Самос хныкающей женщине. — Живот втяни. Грудь выпяти. Вот так. Запомни, моя дорогая — Ты больше не свободная женщина. Ты уже вошла в новую жизнь целиком и полностью. В жизнь, в которой холодность и комплексы для Тебя под запретом, в жизнь, в который, Тобой строго и бескомпромиссно управляют, причём самыми разными способами, а твои самые скрытые желания и потребности больше не только нельзя сдерживать, но Ты должны их полностью высвободить. В этой жизни, Ты, хотя и будешь подвергнута совершенной и абсолютной дисциплине, той в которой всегда держат полных рабынь, как это ни парадоксально, будешь свободна быть собой.

Женщина, ещё в слезах, но уже смотрела на Самоса с любопытством.

— Пока, это может показаться трудным для твоего понимания, — добавил Самос, — но истинность этого вскоре прояснится для Тебя, если конечно, Тебе сохранят жизнь.

— Да, Господин, — сказала она с благодарностью.

Я заметил, что она, уже теперь будучи рабыней, ощутила, что его слова правдивы. В её глазах появилась решительность, и она задрожала.

— Подними руки на уровень плеч, — приказал Самос, — колени слегка согни.

Женщина послушно выполнила приказ, и Самос тогда жестом показал музыкантам, сидевшим неподалёку, что именно они должны быть готовы сыграть.

— Ты знаешь то, что мужчина хочет от женщины? — спросил Самос.

— Всё, и даже больше, — прошептала она.

— Точно, — улыбнулся работорговец, и рабыня вздрогнула. — И я советую Тебе преуспеть в этом, — намекнул Самос.

— Да, Господин.

— А сейчас Ты станцуешь и покажешь себя, если конечно, хочешь жить, — велел он.

— Да, Господин.

— Ты готова?

— Да, Господин, — прошептала рабыня, и Самос вновь махнул музыкантам.

По залу потекла чувственная, медленная мелодия.

— Я выставил свой Домашний Камень, — напомнил Самос, возвращаясь к игре. — Теперь твой ход.

И то верно. Мой одиннадцатый ход. Изучив расстановку сил на доске и размещение его Домашнего Камня, я решил, что нападать сейчас будет преждевременно. Пожалуй, стоило развивать ситуацию и подготавливать комбинацию для атаки. На мой взгляд, следовало попытаться занять центр доски, сохраняя, таким образом, мобильность своих фигур, и держа под контролем все, обычно самые важные, направления линий атаки. Некоторые говорят, что тот, кто контролирует дороги, тот правит городами. Это, конечно, верно, в мире, где большинство товаров переносится на спине людей и животных, но далеко не так очевидно в мире, где есть тарны.

— Её место к клетке со слинами, — услышал я, недовольный мужской голос неподалёку от нас, и Самос вновь отвлёкся от игры, поглядев на танцующую рабыню.

Я, также, не выдержал и взглянул с ту сторону. Да, с первого взгляда видно, что она ничему не обучалась. Танец рабыни ей был совершенно не знаком. Её движения были характерны для девственницы, рабыни белого шёлка. Её ещё никто не научил, что значит быть беспомощной рабыней. Ни один мужчина ещё не преподал ей, что это значит, оказавшись в руках господина, испытать изящные преобразования униженной и используемой рабыни, сопровождаемые мучительными судорогами рабского оргазма, вызванными у неё его желанием. Она ещё не познала опыта покорённой невольницы. Того опыта, который стоит только получить, и она никогда не забудет его. Опыта, который она будет испытывать страстную потребность повторить, и ради его повторения будет готова на всё. Того опыта, который, желает она этого или нет, полностью отдаёт её в зависимость от милосердия мужчин.

— Она неуклюжа, — раздраженно поморщился Самос, но я не мог не заметить, что в действительности у него не было намерения убивать её.

Мужчина, перед которым она попыталась танцевать, засмеялся над нею.

— Спорим, что её горло будет перерезано не позднее ана, — со смехом поддержал его второй.

Рабыня попыталась танцевать перед ещё одним из гостей, но тот отвернулся от неё, стоило только ей приблизиться к нему, ради кубка паги, наполняемого соблазнительной, полуголой рабыней в ошейнике дома.

— Неуклюжая, и неповоротливая, — покачав головой, проворчал Самос. — А я-то думал, что у неё могли бы быть задатки рабыни для удовольствий.

— Ничего, зато она старается, — заметил я.

— Она понятия не имеет, как это надо делать, — бросил Самос.

— Её тело прекрасно сформировано, — обратил я его внимание. — Это предлагает обилие женских гормонов, а это, в свою очередь, обещает большие потенциальные возможности, способность к любви, чувственности и предрасположенность к рабским удовольствиям.

— Она не годится, — презрительно отмахнулся Самос. — Толку с неё не будет.

— Зато обрати внимание, как отчаянно она пытается понравиться, — указал я.

— Но и не преуспевает в этом, — ответил он.

— У неё есть прекрасное тело, — продолжил я защищать женщину. — Возможно, за гроши кто-нибудь и купит её в качестве кувшинной девки.

— Она бесполезна. В моём доме она годится только на корм слину, — отрезал Самос, и вернулся к ситуации на доске.

Краем глаза я заметил, как некоторые из рабынь, услышавших слова Самоса, испуганно посмотрели друг на дружку. Я не думаю, что они питали столь нежные чувства к своей новой сестре по неволе, прежней Леди Ровэне из Лидиуса, которая ещё совсем недавно, в силу её бывшего статуса, считала себя неизмеримо выше их. Но я также не думаю, что они хотели бы видеть как её живую и кричащую от ужаса и боли, рвут слины. В конце концов, теперь, она была всего лишь рабыней, мало чем отличавшейся от них.

— Танцуй, Ты глупая рабыня, — прошипела одна из невольниц. — Ты что, не понимаешь, что Ты теперь рабыня? Ты что, не никак не можешь поверить, что Ты теперь собственность?

По лицу танцующей невольницы пробежала тень внезапного озарения. Мелькнул её дикий взгляд испуганный взгляд. Совершенно определенно, до этого момента она не думала о происходящем с ней с этой стороны. Конечно же, она принадлежала. Теперь она была собственностью. Её в любой момент могли купить и продать, как тарска, для удоволетворения тех или иных потребностей хозяев.

Конечно, она принадлежала Самосу. Это было в рамках обстоятельств, по праву пленения её им как свободной женщины, и её добровольного произнесения формулы порабощения. Учитывая всё это, она автоматически стала его собственностью. В данном случае требования закона ясны и категоричны. Вопрос оказывается несколько более спорным, когда женщина находится вне рамок ситуации с правами пленения. Здесь уже законы отличаются в зависимости от того в каком городе это произошло.

В некоторых городах женщина не может, юридически обоснованно, представить себя определенному мужчине в качестве рабыни. В этих городах её интерпретируют как, по крайней мере, временно помещённую в условия рабства на согласованных условиях, но в тоже время такое её признание будет обладать законной силой, а её рабство будет абсолютным. В таких городах, женщина делает себя рабыней, безоговорочно. И уже от рассматриваемого мужчины, зависит примет ли он её как свою рабыню или нет. В этом вопросе он волен поступать по своему усмотрению. Но как бы он не поступил, в любом случае она, со времени её заявления, является рабыней, и только ей.

С другой стороны, в остальных городах, причём в большинстве их, к такому признанию свободной женщины, относятся более терпимо с точки зрения закона, и она может представить себя в качестве рабыни определенному мужчине. Если же он отказывается от неё, то она всё ещё остаётся свободной. Но, стоит ему принять её, и она становится рабыней, с которой тот может сделать всё, что ему заблагорассудится, продать или подарить, или даже убить.

Здесь стоит отметить, что существует различие между законами и кодексами. Согласно кодексам воинов, если воин принял женщину в качестве рабыни, то ему предписывается, по крайней мере, какое-то время, причём какое именно на его усмотрение, сохранять её. Но в случае, если она вызовет, хотя бы минимальное количество его недовольства, или выкажет непокорность, даже наименьшую, он может немедленно от неё избавиться, причём любым способом по своему выбору.

Надо добавить, что это не накладывает на воина каких-либо юридических обязательств. Скорее он должен так поступать во исполнение норм поведения и морали, предписанных кодексом воина, основанным на многовековых традициях. Если женщина, находясь вне ясных рамок, таких как право пленения, право дома, или право лагеря, вынуждена объявить себя рабыней, то она, безусловно, становится субъектом, на который он заявил свои права. Воин может сделать это в явно видимой форме, например, поставив клеймо или временную метку, связать или надеть ошейник, или произнеся предписанную фразу, такую как: «Ты принадлежишь мне», или «Ты — моя», или «Ты — моя рабыня», так и в неявной форме, например, разрешая рабыне питаться со своей руки или следовать за собой.

— Танцуй, дура! — крикнула одна из рабынь той, что прежде была Леди Ровэной из Лидиуса.

— Вы только посмотрите на эту свободную женщину! — засмеялась другая её товарка.

— Да за такой танец, она и правда заслуживает знакомство со слином, — поддержала третья.

— Пожалуйста, мужчины! — крикнула ещё одна. — Кажется, она думает, что это Вы для неё, а не она для Вас!

— Смотри как надо! — выкрикнула брюнетка, выскакивая из-за столов, и срывая с себя рабский шёлк и отбрасывая его в сторону.

— А ну не вмешивайся, — рявкнул на неё мужчина, и испуганная брюнетка, подхватив шёлковый лоскут, поспешила исчезнуть за столами, в тени, забившись среди стоявших там на коленях других рабынь.

А та кто ещё недавно была Леди Ровэной, зарыдав, упала на колени, беспомощно закрыв лицо руками. Музыка оборвалась на полуноте.

— Какие же Вы жестокие, Вы все! — выкрикнула блондинка Линда, рабыня Самоса, а в прошлом землянка, вскакивая на ноги.

Удивлённые глаза всех мужчин, да и не только их, вперились в неё.

— Вы заковываете нас в ошейники! Вы отбираете нашу одежду! Вы заставляете нас служить Вам! Вы делаете с нами всё, что Вам заблагорассудится!

Как прекрасно она смотрелась, в её короткой тунике, босиком, с наполненным страстью телом, со сжатыми маленькими кулачками и в ошейнике!

— И Вам это нравится! — рассмеялся один из мужчин, разрядив обстановку.

— Да! — закричала Линда. — Мне это нравится! И Вы даже не сможете представить себе, насколько я люблю это! Я происхожу из мира, где нет, или почти не осталось настоящих мужчин, мира, где мужество почти упразднено и вычеркнуто из жизни общества. Я происхожу из мира голодных до любви женщин. Я не знала того, что такое настоящие мужчины, пока не попала на Гор, и не оказалась в ошейнике! Здесь меня дрессируют и наказывают, здесь я принадлежу и служу! И здесь я счастлива! И мне даже жаль своих свободных гореанских сестёр, которые до сих пор являясь выше меня, не могут познать той ошеломительной радости от исполнения своего предназначения, что досталось мне, и в тысячу раз больше мне жаль своих несчастных свободных земных сестёр, находящихся столь далеко отсюда, и втайне жаждущих познать своих владельцев и их ошейники!

В зале повисла гробовая тишина. Линда подошла к коленопреклонённой на полу женщине, и присев рядом, обняла её за плечи. Не отпуская её, отважная девушка обвела нас взглядом и проговорила:

— Она же всего лишь бедная рабыня, совершенно не знакомая со своей новой реальностью. Она изо всех сил пытается понравиться Вам, просто она пока ещё не знает, как это надо делать. Пожалуйста, будьте же добры к ней. Дайте ей время. Позвольте ей научиться. Разве она не красива? Разве Вы не видите, что она может и хочет научиться доставлять Вам удовольствие? Так окажите же ей милосердие!

И снова в зале воцарилось напряженное молчание.

Линда, в каком-то оцепенение встала и отошла от рабыни. Она встала на колени позади нашего стола, смиренно опустив голову. Кажется, она сама была ошеломлена своей дерзостью.

— С твоего разрешения, — сказал я Самосу и, встав из-за стола, подошёл к женщине, склонив голову сидевшей на полу. Присев рядом, я заглянул в её красные от слёз глаза.

— Ой! — вскрикнула она, когда бросил её спиной на пол.

Я обращался с ней так, как и положено обращаться с рабыней. Женщина испуганно смотрела на меня. Несомненно, никто и никогда прежде не обходился с ней подобным образом.

— Её лицо красиво, — отметил я, — тело соблазнительно, ноги и руки развиты пропорционально. Кажется, она должна принести хорошую цену.

Она задохнулась, оцененная как женщина.

— Но в женщине важнее то, что у неё внутри, — заметил мой друг.

— И это верно, — признал я.

Некоторые наиболее сочные и возбуждающие рабыни, которых я знал, обладали, по крайней мере, на мой взгляд, и по сравнению с другими их сестрами по неволе, весьма заурядной внешностью. Именно такие женщины оказываются наиболее изумительным приобретением на невольничьих рынках. Да, они стоят гораздо меньше, чем любая из их более дорогих и красивых конкуренток, но всё же, в конечном итоге, оказываются гораздо ценнее. Частенько мужчины, возвратившись домой с невольничьего рынка, полагая, что они купили девку по своим средствам, внезапно, к своему восхищению обнаруживали, что вместо серой мышки они нашли свою мечту. Безусловно, не всё так просто. Например, рабство удивительным образом, искусно увеличивает красоту женщины. Красота многих женщин, после пары лет проведённых в неволи, расцветает настолько, что их цена может удвоиться или даже утроиться от начального уровня.

— Мужчины страстно хотят женщин, — пояснил я ей.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— А Ты как раз и принадлежишь к этому полу, — улыбнулся я, — такому изящному и невыносимо желанному.

— Да, Господин.

— И Ты, на мой весьма искушённый взгляд, — добавил я, — объективно, одна из самых красивых представительниц этого пола.

— Спасибо, Господин, — шепнула женщина.

— Поэтому, нет ничего удивительного в том, что мужчины могут найти Тебя желанной.

— Да, Господин.

— Неужели Тебе это не нравится? — поинтересовался я.

— Это пугает меня, — вздрогнув, призналась она.

— Но ведь у Тебя возникают нормальные чувства к мужчинам, не так ли? — спросил я.

— Мне кажется, да, Господин, — кивнула она.

— Теперь, когда Ты стала рабыней, Тебе не только допустимо уступить этим чувствам, но Ты должна это сделать так, — объяснил я ей.

— Господин! — задохнувшись, прошептала женщина.

— Да, — сказал я, — и Ты теперь рабыня.

— Да, Господин, — вздрогнула она.

— Это всё существенно меняет, не так ли? — спросил я.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Да у неё же совсем нет рабских рефлексов, — презрительно бросил один из сидевших поблизости мужчин.

Взяв её за волосы, я вытянул её до сидящего положения, а затем, опять же за волосы, запрокинул ей голову.

— Ой! — вздрогнув, пискнула женщина.

— Держи ладони рук прижатыми к полу, — приказал я.

Когда её ладони оказались на полу, она оказалась в сидячем положении передо мной со слегка согнутыми и разведёнными коленями.

— Ой! О-о-ох! — внезапно вскрикнула она.

— Ладони на пол, — напомнил я.

— Да, Господин, — вздохнула она. — Простите, Господин!

— Есть у неё рефлексы рабыни, — сообщил я.

— Да, — признал один из мужчин.

— Точно, — поддержал его другой.

— Кажется, у мужчин появился несколько больший интерес к Тебе, не находишь? — поинтересовался я.

— Да, Господин! — заметила она осмотревшись.

— А теперь мы попробуем соединить две вещи, — сказал я. — Первое, Ты — изящная желанная женщина. Ты — тот вид женщины, что может завести любого мужчину до безумной страсти. Ты — такая женщина, ради обладания, которой мужчины готовы перегрызть горло своему сопернику. Кроме того, Твоя красота и желанность увеличены тысячекратно, потому что Ты — чья-то собственность, Ты — рабыня.

— Да, Господин, — прошептала она. — О-о-ох, Господин!

— Ты заметила, как возрос интерес к Тебе у этих мужчин, не так ли? — спросил я.

— Да, Господин! — всхлипнула она.

— Ладони на пол, — повторил я.

— Да, Господин, — простонала она.

— Всё это весьма важно с точки зрения мужчины, — пояснил я ей.

— Да, Господин.

— А теперь второе, давай-ка рассмотрим эти вещи с точки зрения женщины, с твоей точки зрения, — предложил я.

— Господи-и-ин! — вдруг вскрикнула женщина.

— Ладони на пол, — сказал я.

— Да, Господин.

— Как рабыне, зашептал я ей, — Тебе не только допустимо отдаться своим самым глубоким, самым волнующим, самым примитивным, и всецело женским порывам, но Ты ещё и должна сделать это, и сделать это, забыв о стыде, ярко и полно.

— Да-а, Господи-и-иннн, — закричала она, и внезапно отчаянно попытавшись плотнее прижаться к моей руке.

Но я, резко отстранившись и потянув волосы, бросил её ничком на пол. Она изо всех сил вывернула голову, чтобы посмотреть на меня через плечо. Я рассмотрел в её глазах закипающую страсть. От меня не скрылось, что она начала ощущать то, что должна чувствовать пробужденная рабыня.

— Плеть, — скомандовал я тому мужчине, который ранее наказывал глупую рабыню, что позволила себе, выказать веселье по поводу тяжёлого положения свободной женщины.

— Господин? — испуганно вздохнула девушка, увидев вложенную в мою руку плеть.

— Я не заметил, что Тебе дали разрешение прекратить танец, — объяснил я.

— Да, Господин, — признала она.

— Учитывая, что Ты — глупая девка, оказавшаяся в новых для Тебя условиях, наказание, на первый раз, будет легким. Три удара плетью.

— Три! — зарыдав, воскликнула она.

— Не ожидай, что все рабовладельцы будут настолько снисходительны к твоей глупости в будущем, — предупредил я её.

— Да, Господин, — залилась она слезами.

И вот, несомненно, впервые в её жизни, она, та, кто ещё несколько енов назад была гордой свободной женщиной, Леди Ровэной из Лидиуса, а сейчас валявшаяся на полу голой, как обычная девка, впрочем, которой она теперь и была, почувствовала на своей коже, что такое гореанская рабская плеть.

— Встать, — скомандовал я ей. — Спину прямо, живот втянуть, груди выпятить. Руки к плечам, колени слегка согнуть.

— Меня выпороли, — всё ещё не веря, пробормотала она.

— Видишь разницу в том, как она стоит? — указал один из мужчин своему соседу по столу.

— Да, — признал тот.

Я, трогая её плетью то тут, то там, умело подправил её позу, вынуждая выставить напоказ самые выгодные линии её фигуры.

Женщина вздрагивала при каждом прикосновении плети. Теперь она знала, какую невероятную боль может доставить ей этот инструмент. Она почувствовала её на своей коже. Любая девушка, единожды познакомившись с плетью, больше никогда не захочет повторить этого знакомства. С этого момента одного вида плети обычно бывает достаточно, чтобы немедленно привести её в чувство.

— Что висит на стене? — обычно может спросить недовольный хозяин.

— Рабская плеть, Господин, — отвечает она, и покорно спрашивает: — Как я могу стать более приятной?

Я вернул плеть надсмотрщику, и с чувством выполненного долга, сел на своё место за столом Самоса. Тот махнул рукой музыкантам, и по залу вновь поплыла тягучая мелодия. А я уделил своё внимание позиции на доске. Я всё ещё не сделал своего хода. На прежнюю Леди Ровэну из Лидиуса я больше не обращал внимания. Она была простой рабыней, танцующей для своих владельцев. Несомненно, на протяжении этого вечера, и другие девушки, возможно Тула, Сьюзан, и даже Линда, будут вызваны на пол, танцевать перед сильными мужчинами, и тогда, скорее всего, каждая из них в свою очередь, будет брошена поперёк стола.

Я сделал ход своим Наездником Высокого Тарлариона Убары переставив его на Писца Убары — три. Это, поддерживая центр, также открывало бы вертикаль, развивая фигуру Строителя Убары. От гореанской танцовщицы, обычно ожидают, что она удовлетворит страсть, которую она сама же и разожгла в мужчине.

— Твой ход, — сказал я Самосу.

Судя по крикам удовольствия, аплодисментам — хлопкам ладонью по плечу, я сделал вывод, что на этот раз новая рабыня показалась мужчинам весьма приемлемой.

— Ну и как она? — поинтересовался я.

— Думаю, что нет необходимости, по крайней мере, немедленно, бросать её слинам, — признал Самос, присматриваясь к танцовщице.

— Твой ход, — напомнил я, и Самос, уставившись на доску и оперевшись подбородком на кулаки, погрузился в размышления.

А я, тем временем, подняв голову, бросил взгляд через зал, залюбовавшись рабыней, танцевавшей перед мужчинами. Она покрутилась в каких-то дюймах от дюжего гребца, но вовремя отпрыгнула от него, уклоняясь от его пьяной попытки схватить её. Довольно грациозно проскользнула между столами, прямо как настоящая рабыня и давно находящаяся в собственности женщина. Опустившись на колени перед другим мужчиной, целуя и лаская его, при этом держа руки скрещенными за спиной, и вдруг сделав вид, как будто бы её насильно оттаскивают за воображаемую верёвку, привязанную к её рукам, отступила от него. Через мгновение она уже покрывала следующего мужчину своими волосами и поцелуями. Затем, прижав кубок к низу своего живота, и чувственно извиваясь при этом, она предложила мужчине вина. И вот она уже с другой стороны столов, в центре зала. Она сделала вид, якобы собиралась заговорить, но внезапно, остановилась, как будто бы пораженно, и, подхватив свои золотые локоны, быстро свив их в клубок, с высокомерным видом запихнула его себе в рот, и укоризненно посмотрела на мужчин. Это было похоже, как если бы мужчина, не желая больше слушать её вздор, заткнул ей рот кляпом из её собственных волос. По залу прокатился одобрительный смех. Затем женщина изобразила движение, как если бы развязала шнур удерживавший кляп глубоко между её зубов, и, вытянув волосы изо рта, круговым движением головы, красиво рассыпала их, задрапировав своё тело. Причём всё это делалось в ритме музыки. Теперь казалось, что она скромно и испуганно, используя свои волосы, как если бы это был плащ или покрывало, отчаянно надеялась скрыть, по крайней мере, хотя бы минимальную часть своей красоты от грубого мужского исследования. Но даже это отныне ей было не разрешено.

Медленно кружась в водовороте музыки, она сжала ладони вместе, и, склонившись вперёд, просунула их сквозь волосы перед телом, а затем, как будто получив команду господина, резким движением бросила руки в стороны и выпрямила тело. Вся её красота внезапно оказалась бесстыдно обнажена перед жадными глазами мужчин.

— Хорошо! Здорово! Отлично! — послышались со всех сторон одобрительные мужские голоса, сопровождаемые гореанскими аплодисментами.

Даже кое-кто из рабынь, не выдержав, вскрикнули от удовольствия. Что и говорить, девушка постаралась на славу! Она не остановливалась на достигнутом, ведь музыка не прекращалась. Теперь она снова двигалась среди столов, и плавные движения её танца приковывали к себе внимание и радовали глаз. Надо признать, что теперь она отлично справлялась с задачей развлечения мужчин. Если бы Самос мог знать, что она так удачно докажет свою полезность, то он, возможно, сразу бы выдал ей непременные в таком случае колокольчики или цепи. Что до меня, то я сильно сомневался, что некоторые из показанных ей вещей, исполненных во всём их изобилии и яркости, были просто навеяны ей под влиянием обстоятельств и музыки. Меня не оставляли подозрения, что это всё было многократно продумано и проиграно ей в мечтах и фантазиях, где она точно также танцевала перед мужчинами как рабыня. И всё это пригодилось ей, чтобы однажды ночью в Порт-Каре, действительно став рабыней, своим танцем спасти свою жизнь.

Меж тем музыка приблизилась к кульминации, которую она встретила перед нашим столом, танцуя отчаянно и умоляюще, перед тем, кто должен был стать её первым господином. Она вначале опустилась на колени, потом по змеиному извиваясь, опустилась на бок, перетекла вначале на живот, потом на спину, и продолжила свой танец уже лёжа.

Мужчины одобрительными криками подбадривали её. Движения на полу считаются самыми стимулирующих среди большинства аспектов рабских танцев.

Я внимательно следил за каждым её движением. Надо признать, она была неплоха. Конечно, она была совершенно необучена. Истинные ценители рабских танцев, я полагаю, наверняка указали бы на многочисленные ошибки в акцентировании пальца ноги, вытягивании конечностей, использовании рук, неверное положение тела, отсутствие тонкого приглашения зрителю заглянуть в глубину её глаз, и тому подобные аспекты, но, в целом, она определенно неплохо справилась. Учитывая нехватку обучения, впрочем, нехватка эта могла быть легко исправлена, она действительно отлично справилась. Большая часть того, что она нам показала, как мне кажется, заложена в женщине на уровне инстинктов. Ну и, конечно же, не надо забывать, что она своим танцем зарабатывала право жить.

Она прекрасно извивалась, совершенно беспомощная, умоляющая рабыня. И вдруг музыка резко оборвалась, и она замерла перед нами, стоя на коленях, опустив голову, всем своим видом выказывая покорность Самосу. Осторожно подняв голову, она, по лицу своего господина, попыталась предугадать свою судьбу. Она разглядывала его лицо, и ожидала вердикта. Именно он имел право решать, жить ей или умереть.

— Я хочу надеяться, Господин, — осторожно сказала она, — что со временем я смогу стать не совсем бесполезной как рабыня.

— Пожалуй, Ты сможешь к этому приблизиться, — кивнул Самос.

Она не осмелилась встать, и на четвереньках, с опущенной головой приблизилась почти вплотную к краю стола. Там она, опустив голову ещё ниже, поцеловала каменные плитки пола. Потом, немного приподнявшись, всё так же на карачках, подползла совсем вплотную к нам, изящно изогнувшись, и коснулась губами края стола.

— Ты умоляешь оставить Тебе жизнь? — спросил Самос.

— Да, я умоляю Вас, мой Господин, позволить мне жить, — подтвердила она.

— На каких условиях? — уточнил он.

— Условия Ваши, Господин, — ответила женщина, — ведь я всего лишь рабыня полностью в Вашей власти.

— На колени, — скомандовал Самос, и она встала на колени, откинувшись на пятки.

Кое-кто из людей Самоса подошёл поближе, и теперь стоя вокруг стола, с интересом наблюдали за ней.

— Ну, что ж, по крайней мере, в настоящий момент, — сказал Самос, — Тебя не бросят к слинам.

— Спасибо, Господин! — крикнула она. — Спасибо, Мой Господин!

Самос кивнул одному из мужчин, стоящих поблизости, тому самому дюжему гребцу, от которого она ранее, ускользнула. Тот взял её запястья и небрежно связал их спереди, её собственными волосами, причём оставив небольшой отрезок в качестве поводка.

Женщина с интересом, снизу вверх, смотрела на возвышавшегося над ней гребца.

— И смотри, чтобы Ты вдруг снова не оказалась бесполезной, — пригрозил Самос.

— Да, Господин! — ответила она, вздёрнутая на ноги рывком привязи из её собственных волос была уведена к столу гребца.

— Тула! — закричал один из мужчин. — Пусть Тула станцует!

Несколько мужчин своими одобрительными криками, поддержали это предложение, длинноногую брюнетку вытолкнули в центр зала, по пути сорвав с неё лоскут шёлка, бывший всей её одеждой. Девушку отличали скуластое лицо, смуглая кожа и золотой ошейник.

— Тула! — радостно приветствовали её мужчины, и она чувственно подняла руки, приняв возбуждающую позу, и замерла в ожидании начала музыки.

Всем своим видом она показывала мужчинам, что сейчас они увидят, каким должен быть настоящий танец рабыни.

А в другом конце зала я увидел как та, что прежде была Леди Ровэной из Лидиуса, закинув свои по-прежнему связанные её собственными волосами руки на шею гребца, жадно прижималась своими губами к его. Руки мужчины блуждали по её телу. Затем он аккуратно уложил женщину на пол около своего стола, и они исчезли из вида.

Вновь музыка наполнила зал, и Тула начала своё выступление. Я заметил, что остальные девушки придвинулись поближе к столам, ловко занимая места более удобные с точки зрения их заметности для мужчин, таким образом, видимо, надеясь оказаться у тех под рукой в момент необходимости. Тула считалась, и не без оснований, самой блестящей танцовщицей Самоса. Остальные его женщины отчаянно конкурировали между собой за второе место. Моей собственной лучшей танцовщицей была распутная девка по кличке Сандра. Некоторые другие, например, Арлин, Дженис, Эвелин, Мира и Вэлла, были также довольно хороши в этом виде рабских искусств.

С той стороны, где мужчина подмял под себя ту, что была Леди Ровэной из Лидиуса, внезапно, донёсся приглушённый вскрик.

— Твой ход, — напомнил я Самосу.

— Я помню, — встрепенулся он, отрывая глаза от танцующей Тулы, и на какое-то время задумываясь на доской.

Он сходил Наездником Высокого Тарлариона своей Убары на Строителя Убары — три. Его ход показался мне не слишком удачным, ведь он открывал диагональ Посвящённого Убары. Мой Наездник Высокого Тарлариона оставался достаточно надёжно прикрыт от атаки, и я использовал первый трёхклеточный ход Копейщиком по линии Писца Убара. Далее, я планировал выдвинуть Строителя Убара на Писца Убара — один, и этим держать под боем колонны Писца Убара.

У меня всё больше складывалось впечатление, что Самос играл не в своей обычной манере. Его дебют, в частности, показался мне неудачным. Он преждевременно выдвинул наиболее значимые фигуры, а затем потерял инициативу и время, отводя их назад. Казалось, что он собирался предпринять некие существенные ходы, или чувствовал, что он должен их сделать, но никак не мог решиться на это.

Он как-то нерешительно сходил копейщиком.

— Это не кажется мне сильным ходом, — заметил я.

Самос лишь пожал плечами.

Я, как и планировал, переставил Строителя Убара но Писца Убара — один. Безусловно, его необычное начало партии вынудило и меня не раз изменить свои планы относительно ходов некоторыми фигурами в моём собственном дебюте.

Тула теперь похотливо, настойчиво и развязно извивалась перед нашим столом. Трудно было не заметить, какие полные ярости взгляды бросает на неё Линда, стоявшая на коленях несколько позади Самоса. Рабыни обычно бесстыдно конкурирует между собой за место фаворитки в постели рабовладельца. Тула, со своими длинными, стройными, загорелыми ногами, высокими скулами, и чёрными волосами, выглядела просто прекрасно в своём золотом ошейнике. Приятно владеть женщинами. Но Самос практически не обратил на неё своего внимания, и, тряхнув головой, она, вращаясь в танце, заскользила дальше. Похоже, что эту ночь она проведёт в руках другого господина.

На мой следующий ход Самос ответил своим.

Я услышал тихие приглушённые крики с дальнего конца зала, сопровождавшиеся звоном упавшего кубка. Оказывается, прежняя Леди Ровэна из Лидиуса больше не была связана, но теперь её руки оказались в мощных кулаках уже другого мужчины, и прижавших их за её головой. Теперь она лежала на спине, брошенная на один из низких столов.

Мне показалось, что этим вечером Самос как будто постоянно выпадал из игры. Похоже, его мысли были заняты чем-то другим. И меня крайне волновал вопрос, не могло ли что-то в наших общих делах пойти не так.

— Ты хотел видеть меня? — спросил я Самоса, для которого приглашение меня в его торговый дом просто на партию в Каиссу было весьма необычным.

Он не ответил. Он ушёл в свои мысли, и было трудно сказать касались ли они обстановки сложившейся в нашей партии, или же обстановки на несколько иной доске. Самос хорошо играл, но он не был ярым энтузиастом Каиссы. Как-то он сказал мне, что он предпочитает другую Каиссу, ту в которой вместо фигур выступают политики и воины.

— Подозреваю, что Ты пригласил меня сюда, не ради партии Каиссы, не так ли? — напрямую спросил я, но Самос предпочёл отмолчаться. — Побереги своего Убара.

Самос задумчиво вернул фигуру на место и снова задумался.

— Что слышно о кюрах? — зашёл я с другой стороны.

— Немногое, если не сказать вообще ничего, — ответил он.

Наш последний крупный источник информации по этому вопросу, насколько я знал, оказался белокурой рабыней по имени Шейла. Я запомнил её, стоящую на коленях перед нами, и имеющей на себе из одежды лишь ременную рабскую сбрую. Она ничего не скрывала, но зато сильно увеличивала её привлекательность. Женщина покорно рассказала нам всё, что ей было известно. Но при всей её разговорчивости, толку от её показаний для нас оказалось немного. Кюры, несомненно, из соображений безопасности, выдают информацию своим человеческим агентам строго дозировано.

Эта Шейла когда-то была Татрикс Корцируса, но к нам в руки она попала уже невольницей Хассана из Касры, больше известного как Хассан — Охотник на рабынь. Мне приходилось прежде бывать в Касре. Это — речной порт на Нижнем Файене, и важный перевалочный пункт в торговле солью из Тахари. Едва Самос закончил с её допросам, как она по команде Хассана, всё также находясь в рабской сбруе, принялась ублажать нас обоих. Лишь после этого, Хассан накинув на её прелестную белокурую головку непрозрачный рабский мешок, забрал её из камеры пыток. В последний раз, я видел её, уже лежащей на дне баркаса под ногами её господина направлявшегося к каналу. Щиколотки красотки были связаны вместе и притянуты к ягодицам ремнём, пристёгнутым к кольцу на спине, закреплённому в рабской сбруе. Что-то меня заставляло думать, за исключением кормёжки, всё остальное долгое время вплоть до прибытия в Касру она проведёт в этом мешке. Можно не сомневаться, что Хассан проследит за тем, чтобы эта блондинка служила ему с великолепием гореанской рабыни.

Я кивнул своим мыслям. Исходя из сведений, полученных от Шейлы, а также и от других источников, которые, казалось, независимо друг от друга подтверждали её показания, мы пришли к выводу, что кюры от нетерпеливых лобовых ударов и прямых попыток уничтожения противника, перешли теперь к неторопливым хитростям, и подрывной деятельности, к взятию под свой контроль городов, с помощью постепенной инфильтрации во властные структуры своих агентов. Похоже, теперь они поставили задачу, завоевать этот мир, держась в рамках законов и правил Царствующих Жрецов. Надо признать, что придерживаясь такой стратегии, в конечном счете, достижение их целей уже не казалось маловероятным, по крайней мере, терпимость самого Сардара к своим действиям они себе обеспечат. Я вздрогнул, подумав, что появление неких связей и договорённостей между Царствующими Жрецами и кюрами не сулит ничего хорошего людям.

— Может какие-нибудь новости из Сардара? — осторожно поинтересовался я, и Самос, наконец, оторвался от созерцания доски.

Снаружи донеслись хриплые крики, бой барабанов и рёв труб ещё одной труппы, пересекавшей канал. Я уже сбился со счёта, которая это была труппа за этот вечер. До карнавала Руки Двенадцатого Прохода оставалось всего два дня.

— В конце Се-Вара, — заговорил Самос, — моряк из Торвальдслэнда, Ингвар Странник, покупал пагу в Четырёх Цепях.

Я понимающе кивнул. Я знал о каких Четырёх Цепях идёт речь. Это была таверна, принадлежавшая Прокопию — Младшему. Она находилась неподалёку от Шестнадцатого волнолома. Не стоит путать этого Прокопия с Прокопием — Старшим, важным торговцем в Порт-Каре, интересы которого не ограничивались одними только тавернами, но распространялись на бумагу, железо, шерсть и соль. Зато об Ингваре Страннике я услышал впервые. Никогда прежде это имя мне не встречалось. Случай, о котором упомянул Самос, произошёл приблизительно два месяца назад.

— В подпитие этот Ингвар рассказал множество историй. В целом ничего интересного, обычный трёп и морские байки, но вот одна меня напугала и озадачила. Приблизительно в пятидесяти пасангах к северо-востоку от острова Скангар, по его утверждению, он и его команда видели, как нечто кувыркалось и вращалось в небе, нечто похожее на гранёный стакан, нечто сверкающее в лучах солнца. А ещё они видели второй объект серебристый и дискообразный поблизости от первого. Оба объекта, казалось, спустились на поверхность моря. Чуть позже, второй объект, серебристый диск поднялся над морем и исчез в небе. Испуганные, но переполненные любопытством они повернули свой драккар к тому месту, где, по их мнению, должны были сесть странные объекты. Но там не было даже скалы, за которую можно было бы зацепиться. Моряки уже собирались вернуться на прежний курс, когда один из них заметил нечто. Оно, полузатонувшее, было не более чем в двадцати ярдах от судна. Они решили, что это какое-то довольно крупное крылатое существо. Никто из них никогда прежде не видел ничего подобного. Оно было мертво. Они ткнули его несколько раз копьями. А через несколько енов оно скрылось под водой и исчезло в глубине.

— Я слышал эту историю, — кивнул я.

Правда, надо признать, что слышал я это всего несколько дней назад. Эта, как и другие похожие истории, оказывается, уже давно гуляли из таверны в таверну. Ингвар со своими соратниками из Торвальдслэнда, вскоре подписал бумаги и сев на свой корабль и отбыл на север. Мы с Самосом уже были не в состоянии опросить их лично.

— Дата этого события вызывает некоторые сомнения, — заметил я.

— Но совершенно очевидно, что произошло это давно, — признал Самос.

Скорее всего, произошло это уже после моего похода в Торвальдслэнд, иначе, как мне кажется, я услышал бы эту историю ещё тогда. Интересные истории имеют способность распространяться стремительно от зала к залу, от города к городу, благодаря торговцами и певцами. Несомненно, такая история, случись он раньше, была бы широко известна, уж наверняка на Большой Ярмарке её бы рассказывали на каждом углу. А я ходил в Торвальдслэнд 1006-м Рунном году.

В хронологии Торвальдслэнда, отсчёт ведётся со времени когда Тор подарил Торвальду, легендарному основателю и герою северных земель ручей Торвальда. Календарь хранится Жрецами Рун. По другому летоисчислению это было 10 122 года от основания Ара, или 3 года Суверенитета Совета Капитанов Порт-Кара. По моим расчётам, хотя уверенности у меня не было, описанные Ингваром Странником события, имели место от четырёх до пяти лет назад.

— Скорее всего, этим событиям уже несколько лет, — озвучил мои подсчёты Самос.

— Вполне возможно, — поддержал его я.

— А судно, вероятно, принадлежало Царствующим Жрецам, — предположил он.

— Я тоже так думаю, — кивнул я, соглашаясь, ибо мне казалось маловероятным, что корабль кюров осмелится бы открыто вторгаться в гореанское воздушное пространство.

— Но история интересная, — задумчиво сказал Самос.

— Да, — не мог не признать я.

— И возможно, весьма значимая, — добавил работорговец.

— Возможно, — задумчиво проговорил я, погружаясь в воспоминания.

Перед моими глазами снова всплыла сцена в Гнезде. Я стоял перед умирающей Матерью.

— Я вижу его…, я вижу его, и его крылья подобны золотому дождю, — прошептала она, и неподвижно замерла на камне.

— Мать умерла, — сказал Миск.

Вероятно, её последним воспоминанием был её Свадебный Полет. Я больше не сомневался, в Гнезде теперь была новая Мать. Уверен, что Ингвар Странник со своими товарищами оказались невольными свидетелями инаугурации новой династии Царствующих Жрецов.

— Так есть ли какие-нибудь новости из Сардара? — решил я спросить снова.

Самос уже смотрел на доску. Я не стал давить на него, хотя, признаться, его молчание, вместо прямого ответа меня здорово озадачило. Конечно, если у него и имелись какие-нибудь сведения, то, в конечном счете, это было не моим делом. У меня не было намерений совать нос в его дела, или дела Царствующих Жрецов. А может, всё было ещё проще, и ему просто нечего было мне поведать.

— Ты играете совсем не так, как обычно, — заметил я.

— Извини, — вздохнул он.

Я осмотрел зал. Кажется, веселье разгоралось. Уже танцевала следующая девушка — Сьюзан. Та, что была Леди Ровэной из Лидиуса, лежала животом вниз на столе, вцепившись в края столешницы и до скрежета сжимая зубы. Тулу мужчины передавали из рук в руки. Кое-кто из девушек, также, уже лежали под мужчинами. Другие, ещё не достигнув желаемого, облизывали, целовали, шептали в уши мужчин, умоляя уделить им внимание.

Мы с Самосом обменялись ещё парой ходов.

— И всё же, что беспокоит Вас? — не выдержал я.

— Ничего, — ушёл он от ответа.

— А как на счёт других новостей? — поинтересовался я.

— Тарнсмэны из Трева совершили набег на предместья Ара, — сказал Самос.

— Ребята осмелели, — заметил я, усмехнувшись.

— Кос и Ар по-прежнему делят сферы влияния, — добавил Самос.

— Ну, в этом ничего нового, — отмахнулся я.

— Тирос продолжает активно строить корабли, — сообщил он.

— Ченбар злопамятен, — кивнул я.

Большая часть военно-морской мощи Тироса отправилась на дно в морской битве 25-ого Се-Кара в первый год Суверенитета Совета Капитанов Порт-Кара.

— Мои агенты на Косе докладывают, что проводятся воинские тренировки мужчин, и развёрнута вербовка наемников.

— Мы вполне можем устроить рейд, и уничтожить верфи Тироса, — предложил я, — десять галер с тысячей отборных десантников.

— Их верфи слишком хорошо укреплены, — заметил он.

— Ты думаешь, Кос и Тирос готовятся к нападению? — уточнил я.

— Да, — уверенно ответил Самос.

— Когда? — спросил я.

— Этого я не знаю.

— Вот это уже интересно, — признал я. — Пожалуй, я бы не стал рассматривать Порт-Кар как большую угрозу для них. И вот возрастающее влияние Ара в бассейне Воска кажется мне намного большей угрозой для их торговых и политических интересов.

— Возможно, Ты и прав, — пожал плечами Самос.

— А ситуация там запуталась ещё сильнее после формирования Лиги Воска, — добавил я

— И это верно, — согласился со мной Самос.

— Для каких действий тренируют новобранцев на Косе? — уточнил я.

— Пехота, — коротко ответил он.

— Совсем интересно, — задумался я.

Пехота при нападении на Порт-Кар, на мой взгляд, практически бесполезна, по крайней мере, при её классическом использовании и тактике. Прежде всего, это обусловлено расположением города, в северо-западной части устья Воска, с юга защищённого водами залива Тамбер и моря Тасса, а с севера обширными труднопроходимыми болотами дельты Воска.

— Это что же получается, — удивился я, — Кос планирует бросить вызов Ару на суше?

— Это было бы безумием для них, — заметил Самос.

Я кивнул, признавая его правоту. Ар у всех ассоциируется с самой мощной сухопутной армией на известном Горе. Пехота Коса, встреться она с пехотой Ара в открытом сухопутном сражении, была бы просто раздавлена.

— Значит, остаётся только один вариант, — предположил Самос, — они планируют каким-то образом применить пехоту против Порт-Кара.

Я опять кивнул. Кос никогда не бросит вызов Ару на его территории. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.

— Так вот значит что, беспокоит Тебя, — наконец-то понял я.

— Что? — удивился он.

— Возможность того, что, Кос и Тирос могут вскоре выступить против Порт-Кара, — ответил я.

— Нет, — огорошил меня Самос.

— Тогда что же столь обеспокоило Тебя? — совершенно запутавшись, спросил я.

— Ничего, — вновь отмахнулся он от меня.

— Тебя что, тревожит близость Руки Ожидания?

Это, действительно, пугающее и трудное время для многих гореан.

— Нет.

— Давай остановим партию и признаем ничью, — предложил я.

— Нет, — ответил он. — Мы продолжим. Я в порядке.

Я сходил Строителем Убары, угрожая его Убару. Это совершенно явно предполагало последующую атаку моего Посвящённого Убары на его Домашний Камень. Самос прикрылся своим Строителем Убара, которого я, конечно тут же взял Посвящённым, фигурой менее ценной, причём угроза домашнему камню, конечно, никуда не исчезла, и Самос вынужденно взял моего Посвящённого своим Строителем Убары. Размен фигур оказался в мою пользу, к тому же, я, конечно, удалил с доски его Убара своим Строителем Убары.

Самос поворачивался к Линде и бросил:

— Танцуй!

Девушка вскочила на ноги и поспешила в центр зала, на место Сьюзан, которую уже за волосами тянул к своему месту келеустес, тот, кто с помощью барабана задаёт ритм гребцам. В некоторых военных флотах, и на торговых судах некоторых городов, келеустеса ещё называют — хоратор. Он подчиняется непосредственно гребному мастеру. А сам гребной мастер наряду с рулевыми, которых на каждой вахте обычно по двое, ведь большинство гореанских судов имеют по два рулевых весла, подчиняется только капитану.

Мы на некоторое время оторвались от игры, чтобы полюбоваться на танцующую Линду. Казалось, что её глаза не отрывались от Самоса. Своими пальчиками она дразняще поигрывала с концами шёлка, торчащими из узла на её левом плече.

— Раздевайся, рабыня, — скомандовал Самос.

Лёгкий рывок узла, и лоскут шёлка, сопровождаемый аплодисментами восторженных мужчин, полетел на пол. Линда прекрасно танцевала. Как же мало осталось в ней сейчас от Земной женщины. Сколь счастливой и завершённой стала она на Горе. Безусловно, вначале став простой рабыней.

Я, вслед за Самосом вновь обратил своё внимание на доску. Впрочем, думать там уже было не над чем.

— Захват Домашнего Камня в четыре хода, — объявил я свой вердикт.

Мой друг согласно кивнул, и снял с доски свой Домашний Камень, признавая поражение.

— Она прелестна, — сказал Самос, подняв голову и задумчиво глядя на Линду.

— Да, — не мог не признать я.

— Ты доверяешь мне? — вдруг спросил он.

— Да. Конечно, — озадаченно ответил я.

Она отлично извивалась, соблазнительная гореанская рабыня.

— И всё же, почему Ты пригласил меня этим вечером? — вновь спросил я. — Не за тем же, чтобы сыграть партию в Каиссу?

Самос спокойно расставил фигуры, на сей раз, выбрав для себя жёлтые.

— Копейщик Убара на Убара — пять, — вместо ответа сказал он.

Этот ход начинает атаку с претензией на захват центра и открывает диагональ для Убары. Это также делает возможными только позиционные ходы, для фигур противника в центре, тем самым не давая ему развивать свои тяжёлые фигуры на этой вертикали, и в то же время, обеспечивая преимущества для своих Убары и Тарнсмэна Убара. Это — вообще один из наиболее распространенных первых ходов в Каиссе.

Мы сыграли ещё дважды той ночью. Я выиграл обе, и выиграл легко. Первую таранным ударом Копейщиков при поддержке Наездников Высокого Тарлариона с фланга Убара, а вторую в миттельшпиле комбинацией Писца Убары, самой Убары и Тарнсмэна Убара.

Уже было довольно поздно. Линда, свернувшись, лежала на полу подле Самоса. За исключением ошейника на девушке ничего не было. Она была красивой и соблазнительной, и она была его.

— Капитан, — обратился к Самосу один из двух охранников, подошедших к нашему столу.

Это были те самые ребята, которые представили нашему вниманию свободную женщину, Леди Ровэну из Лидиуса. И вот, женщина, которая в начале вечера ещё была Леди Ровэной из Лидиуса, теперь снова была на их попечении. Теперь она стояла на коленях между ними, лицом к нам, а охранники крепко держали её руки, вверх и в стороны. Теперь она уже без всяких сомнений была рабыней.

— Должны ли мы отвести её к слинам, Капитана? — уточнил тот, кто был старшим из них.

— Дорто! Крембар! — крикнул Самос.

— Да, Капитан, — послышались мужские голоса из другого конца зала, и двое здоровяков направились в нашу сторону.

Дорто был тем самым гребцом, который вскрыл прежнюю Леди Ровэну из Лидиуса для использования мужчин. Крембар, также гребец, использовавший женщину дважды за вечер, предварительно заставив её принимать замысловатые рабские позы.

— Как по вашему, парни, — обратился к ним Самос, — это девка смогла показать что-нибудь, ради чего мне стоило бы сохранить ей жизни и даровать свой ошейник? Рабыня из неё получится?

— Да, Капитан, — один за другим признали Дорто и Кренбар.

— Этим вечером, как Ты знаешь, моя дорогая, — сказал Самос, — Ты танцевала и отдавалась ради сохранения своей никчёмной жизни.

— Я прошу Вас о милосердии Господин, — проговорила она.

— На основании свидетельств Дорто и Кренбара, и по моим собственным наблюдениям за Тобой, твои действия я считаю приемлемыми, но лишь со скидкой на то, что Ты новая рабыня.

Мне показалось, что она чуть не упала в обморок от облегчения.

— Так что, по крайней мере, в этот раз, Твой визит в клетку к слинам отменяется.

— Спасибо, Господин! — со вздохом облегчения поблагодарила она.

— Ты — Ровэна, — назвал он женщину.

— Спасибо, Господин, — радостно сказала она, получив свою первую кличку.

Надо отметить, что рабыня, получив имя, чувствует себя несколько более уверенно. Большинство рабовладельцев не будет называть рабыню, если они планируют немедленно избавиться от неё, тем или иным способом. Это было бы бесполезной тратой имени. Но, безусловно, надо помнить, что имена могут быть как даны рабыням, и также легко отобраны по прихоти их хозяина.

— И хотя Тебе сохранили жизнь, по крайней мере, пока, не советую Тебе останавливаться на достигнутом, — предупредил Самос.

— Да, Господин!

— Теперь Ты, как и любая другая рабыня, должна осознать, что жить Ты будешь в условиях стандартной, безоговорочной рабской дисциплины.

— Да, Господин! — ответила Ровэна, которая уже теперь отлично поняла, что была рабыней как и любая другая женщина в этом доме, ни больше и ни меньше.

— Отведите её вниз, — велел Самос старшему из двух охранников. — На левое бедро стандартное клеймо Кейджеры. На шею обычный ошейник дома.

— Да, Капитан, — кивнул охранник.

В случае девушки, такой как Ровэна, уже самой объявившей себя рабыней, клеймо и ошейник были немногим более чем простыми идентификационными формальностями. Тем не менее, она будет носить их. Их поставят ей, явно и ясно отмечая её статус. Это делается в соответствии с предписаниями законов касты торговцев. Ну и, конечно же, они делают побег совершенно невозможным делом для гореанской рабыни.

— Когда закончите с ней, приведите её в мою спальню, — приказал Самос.

— Да, Капитан, — кивнул старший из этих двух охранников.

— Господин! — попробовала возмутиться Линда, но под строгим взглядом Самоса, сразу пожухла и, опустив голову, пролепетала: — Простите меня, Господин.

— Я буду стараться доставить Вам удовольствие, Господин! — пообещала испуганная Ровэна, и тут же была вздёрнута на ноги охранниками и выведена из зала.

— Она толстая, — сердито буркнула Линда глядя ей вслед.

Честно говоря, это замечание Линды, было не совсем справедливо. Новая рабыня — Ровэна, вовсе не была толстой. Фигурка у неё была вполне себе привлекательной, для новой рабыни. Безусловно, посаженная на строгую диету, и проведённая через специально разработанный комплекс упражнений, она быстро доведёт свою фигуру до совершенства рабыни.

Гореанская рабыня — это уже не свободная женщина, соответственно она должна поддерживать себя в строгих рамках, быть красивой и желанной.

— Неужели Линда Вам больше не нравится? — обиженно проворчала Линда.

— Ты мне нравишься, — терпеливо ответил Самос.

— Линда может доставить Вам удовольствия гораздо больше, чем Ровэна, — заявила она.

— Возможно, — улыбнулся Самос.

— Я могу, и я сделаю это! — гордо говорит рабыня.

— Кто? — строго уточняет Самос.

— Линда может, Линда сделает! — тут же исправляется она.

— В конуру! — отрывисто командует Самос.

— Да, Господин, — покорно ответила невольница и, со слезами на глазах подобрав тунику с пола, поднялась на ноги.

— Не волнуйся, — с улыбкой успокоил её Самос. — Завтра ночью уже Ты будешь той, кто будет прикована цепью рабскому кольцу моей кровати.

— Спасибо, Господин! — радостно крикнула она.

— Но сегодня вечером, Ты вызвала моё неудовольствие, — добавил он, — передай надсмотрщику, что эту ночь Тебе следует провести в строгих кандалах.

— Да, Господин! — засмеялась она со счастливым видом и, поклонившись хозяину, сжимая в руке свою тунику, выскочила из зала.

У неё впереди была тяжёлая ночь. Довольно трудно спать в строгих кандалах, не имея возможности развести в стороны ноги или руки, но она просто светилась от счастья и радости. Она была уверена в своей интересности для господина.

— Какие у Тебя планы относительно рабыни Ровэны? — поинтересовался я.

— Она, одна из сотни девок, что должны быть проданы на ярмарке Ен-Кара — не стал скрывать своих планов Самос.

— Несомненно, рабыня Линда, — улыбнулся я, — будет рада услышать это.

— Уверен, она узнает об этом, так или иначе, рано или поздно, — заметил Самос.

— Кто бы сомневался, — со смехом поддержал я его, вставая из-за стола.

Да, долго же мы просидели! Всё тело затекло. Готов поспорить, что Самос просто влюблён в эту землянку, рабыню Линду. Впрочем, уже ни для кого в Порт-Каре не было секретом, что смазливая шлюха в ошейнике дома Самоса была первой на его цепи.

Самос, также, с кряхтением, встал на ноги. Мы осмотрелись. В зале было пусто, мужчины и рабыни разошлись по своим комнатам и конурам. Мы остались одни. Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочитал, что ему страстно хочется о чём-то поговорить со мной. Но он опять промолчал.

— Твои люди ждут Тебя в лодке, — вздохнул он.

Самос проводил меня от зала, до самого лодочного причала. Перебравшись на баркас, я осторожно потряс за плечо, и разбудил Турнока, светловолосого гиганта, в прошлом крестьянина, а уже он поднял гребцов. Стоило мне занять своё место на кормовой банке у румпеля, как один из людей Самоса сбросив огон с кнехта, швырнул швартовный конец в лодку.

— Всего хорошего, — крикнул мне Самос, поднимая руку.

— И Тебе всего хорошего, — махнул я рукой в ответ.

Мои гребцы, упёрлись вёслами в причал и, поднатужившись, оттолкнули лодку на фарватер. Через мгновение, подгоняя баркас неторопливыми ударами вёсел, мы уже шли вдоль канала, назад к моему дому. Канал тонул в ночной мгле, но мы все отлично знали дорогу. А ведь всего через два дня, здесь всё будет сиять огнями. Со стен домов ограждающих канал, подобно утесам, на длинных шестах вывесят разноцветные фонари, натянут гирлянды и флаги. Всего лишь два дня осталось до Руки Двенадцатого Прохода, до время карнавала.

Из ночной тьмы, расколов тишину, до нас долетел звон сигнального рельса. Наступил двадцатый ан — гореанская полночь.

А меня по-прежнему озадачивал и не давал покоя всё тот же вопрос, зачем Самос пригласил меня в свой дом этим вечером. Меня не покидало чувство уверенности, что он хотел о чём-то поговорить со мной. Но почему же тогда он этого не сделал.

Я постарался отбросить эти мысли в сторону. Если у него возникли некие собственные секретные дела, то это было его личным делом, и не мне в них вмешиваться, и выяснять его побуждения. Лучше уж подумать о том, как неплохо я сыграл в Каиссу сегодняшним вечером. Безусловно, Самос не относился к истинным энтузиастам этой игры. Насколько я помню его слова, он предпочитал другую каиссу, ту, в которой фигурами были политики и воины.

 

2. Карнавал

— Господин! — смеясь, обхватив мою шею руками, и жадно припадая к моим губам своими, прокричала разбитная девица, голая и в ошейнике, судя по всему бывшая рабыней.

— О-о-ох! — вскрикнула она, почувствовав мои руки на своих бедрах. Хм, действительно рабыня. Высоко на её левом бедре, чуть ниже ягодицы мои пальцы нащупали рельефное рабское клеймо.

Бывают случаи, когда во время карнавала свободные женщины выскакивают на улицу нагишом, притворяясь рабынями.

Собственническим жестом я провёл руками вверх от бёдер, скользнув по изумительной талии, до подмышек и, наполовину приподняв её лёгкое тело, плотно прижимая к себе, вернул ей поцелуй с набежавшими процентами.

— Господи-и-ин! — восхищенно промурлыкала рабыня.

А я повернул её к себе спиной и, добродушным, но хлёстким шлепком ладони пониже спины, но повыше клейма, придал ей ускорение на её пути. С весёлым, жизнерадостным смехом, девушка исчезла среди праздничных толп.

— Пагу буш, братан? — заплетающимся языком предложил какой-то, с трудом державшийся на ногах моряк.

Я глотнул паги из его бурдюка, протянув ему свой, из которого, парень не преминул отхлебнуть приличный глоток.

Я резво отскочил к стене, чуть было не сбитый с ног гигантской фигурой на ходулях. По пути я столкнулся с парнем, яростно дувшим в рожок.

Возможно, здесь, на большой рыночной площади, самой большой площади Порт-Кара, что перед залом Совета Капитанов собралась не менее чем пятнадцатитысячная толпа. И эта толпа бурлила и кружила между разбросанными тут и там палатками и платформами, сценами и киосками, балаганами и стойлами. Всё это было ярко украшено расписанными холстами, резными деревянными панелями, трепещущими флагами и вымпелами, освещено развешенными на верёвках гирляндами ламп и факелами на длинных шестах.

Казалось, что здесь можно было приобрести тысячи различных вещей и сотни посмотреть. Потные мужчины, голые по пояс, держа в руках пылающие факелы, развлекали зевак глотанием огня. Жонглеры демонстрировали свою ловкость, исполняя фантастические трюки с кольцами, шарами и булавами. Клоуны кувыркались, акробаты вращались и прыгали, устраивали живые пирамиды, и благодаря пониженной гравитации Гора, возвышались над толпой футов на тридцать. Один канатоходец устраивал головокружительные кульбиты на натянутой между столбами противотарновой проволоке. Дрессировщик развлекал окруживших его зрителей танцующим под музыку слином.

Прекрасная ассистентка, одетая в одежды свободной женщины, но без капюшона и вуалей, вероятней всего, рабыня, заковала фокусника в наручники, и затем помогла ему залезть в сундук, да ещё и упаковала его в мешок. А когда мужчина присел, она плотно завязала мешок над его головой и помогла улечься на дно. Закрыв крышку сундука, ассистентка с немалой экспрессией вогнала на места три тяжёлых засова, запирая сундук. В качестве последнего штриха она замкнула три увесистых навесных замка, фиксируя засовы на месте. Одного из зрителей пригласили на подмостки проверить замки. Тот тщательно проверил, и даже подёргал, проверив на прочность, и затем, с некоторой неохотой засвидетельствовал их закрытость и надёжность. Ему даже вручили, и потребовали сохранить ключи. Проделав всё это красотка, вошла, в стоявший по соседству, вертикальный шкаф и закрыла за собой дверцу. Люди в толпе, изумлённо перешёптываясь, посмотрели друг на друга. Парень на подмостках начал отбивать медленную дробь на своём барабане. Потом палочки барабанщика замелькали быстрее, всё с большей силой стуча по натянутой коже. Достигнув кульминационной скорости и громкости, парень внезапно прекратил бой, и в повисшей напряжённой тишине, дверца шкафа с пронзительным скрипом распахнулась и… сопровождаемый взрывом криков удивления, страха и восторга оттуда вышел улыбающийся фокусник. Мужчина, непринуждённо приветствуя толпу, помахал своими абсолютно свободными руками. Он, не теряя времени даром, забрал у пораженного парня ключи и начал быстро, один за другим, отпирать замки. Через мгновение, откинув запоры, он поднял крышку сундука. В толпе затаили дыхание, не понимая, что он собрался найти внутри, если сам он уже снаружи. Но фокусник спокойно наклонился, и рывком вдернул из сундука мешок, поставив его вертикально. Я обратил внимание, что теперь на горловине был затянут узел захвата, тот самый узел, что обычно используется для связывания пленниц и рабынь. Мужчина распустил узел и, под вновь начатую барабанную дробь, распахнул горловину мешка. Но лишь когда барабанщик достиг кульминации звука и скорость, он отпустил полы мешка, и во внезапно наступившей тишине, перед заинтригованной публикой появилась прекрасная фигура обнажённой женщины, голова которой была скрыта в мешке, а на запястьях красовались рабские наручники. Фокусник с достоинством поклонился толпе.

Могло показаться, что выступление завершено, и на подмостки даже прилетело несколько монет.

— Постойте! — крикнул кто-то в толпе.

— Кто это? — поддержал его другой.

— Это же другая девка! — торжествующе закричал первый.

Могло показаться, что фокусник просто обезумел от испуга, и только и ищет возможности, как бы половчее скрыться с помоста.

— Показывай нам её! Открывай её! — заорали в толпе зрителей.

Иллюзионист, делая вид, что неохотно уступает толпе, делая это лишь по необходимости, и под беспрецедентным принуждением, развязал мешок. А затем, вдруг расцвёл победной улыбкой и резким движением сдёрнул мешок. Это была она! Та же самая девушка, конечно! Она улыбнулась и, качнув головой, отбросила свои прекрасные локоны за спину. Теперь, сопровождаемый восторженным рёвом толпы, на подмостки полился настоящий дождь из монет. Девушка, поддержанная фокусником под руку, грациозно вышла из сундука. Она, широко улыбаясь, опустилась на колени. Теперь, когда на ней больше не было ни одежд свободной женщины, ни мешка на голове, стал отлично виден стальной ошейник. А кроме того она всё ещё носила рабские браслеты, и у меня не было ни малейшего сомнения, что эти были настоящими, и держали её аккуратно и бескомпромиссно, с типичным гореанским совершенством.

Я сам, не удержавшись, бросил на подмостки золотой тарновый кружок. Заметившая это рабыня удивлённо посмотрела на меня. Возможно, она никогда не видела такой монеты прежде. За эту монету можно было бы купить несколько таких женщин, как она.

— Спасибо, добрый Господин! Спасибо, благородный Сэр! — крикнула она, поскорее хватая жёлтый диск и подзывая фокусника.

— Весьма искусная труппа, — прокомментировал стоявший около меня мужчина.

— Да, — согласился я с ним, но тот уже отвернулся, и скрылся в толпе.

Заговоривший со мной мужчина, был без маски, впрочем, как и я сам. Хотя маски были обычным делом во время карнавала, и большинство в толпе их носило. Стоит упомянуть, что в это время особо популярны, самые причудливые костюмы. В толпе можно было встреть самые невероятные и дикие маски и наряды, что, в общем-то, было одной из особенностей карнавала. В это время, проводятся даже парады карнавальных костюмов, а за самые лучшие и экстравагантные присуждаются призы, причём в нескольких различных категориях. Хотя, большинство, конечно, делает это не столько ради победы в конкурсе или получения призов, сколько, если можно так выразиться, ради самого карнавала, ради получаемого от этого удовольствия. Впрочем, я предполагаю, что кроме простой забавы и удовольствия от неё, присутствует и польза в психологическом плане. Переодевшись, люди могут, например, получить возможность примерить на себя иные, новые для себя личности, разогнать скуку, разбить рутину повседневности, сбросить напряжение, и так далее. Кто-то получает возможность для дурачества, не боясь за это быть осмеянным, кто-то любит пошутить, иногда даже весьма грубо, попроказничать, разыграть знакомых и незнакомых. Кто был тот весельчак, что вылил пагу Вам на голову? Кто именно был тем нахалом, могла бы задуматься свободная женщина, что отвесил ей столь внезапный, столь неожиданный и столь увесистый шлепок по ягодицам? А может ещё повезло, что наглец не сдёрнул вуаль и не сорвал с её губ сладкий поцелуй? Да и был ли этот незнакомец, на самом деле незнакомцем? А кто те парни в одеждах касты врачей, что потчуют друг друга лекарствами, после которых они скачут и катаются по мостовой, как будто от серьёзного недомогания? Они что, в самом деле, врачи? Не правильнее ли будет предположить, что они — лесорубы или уборщики из арсенала. Карнавал, с его свободой и вседозволенностью, часто используется как мужчинами, так и женщинами, как время для мимолётных любовных интрижек, и тайных свиданий, участники и участницы которых, зачастую даже не знают друг другу. Тут маски просто незаменимы, особенно если партнёры предпочитают так и оставаться анонимными. Людей в масках, кстати, время от времени можно встретить на Горе, и вне развлечений карнавала. Часто их преимуществом пользуются люди, путешествующие инкогнито, либо те, кто по той или иной причине, не хочет быть узнанным в определенном месте или в определенное время. А уж упоминать про их использование бандитами и разбойниками, и вовсе, было бы банальностью. Бывает, что ватаги молодых знатных бездельников, выходят прошвырнуться по улицам города, дабы отловить для своего вечернего развлечения зазевавшуюся прелестницу рабыню. Банды выходцев из низших каст, развлекающиеся подобным промыслом, редко утруждают себя ношением масок в подобных ситуациях. Эти могут позволить себе быть относительно открытыми в данном случае. Чего им опасаться? Тела рабынь общедоступны, а на неприятности связанные со скандалом, им по большому счёту наплевать.

— Пага! — закричал мужчина, и мы обменялись с ним бурдюками, сделав по приличному глотку, после чего тот раскачиваясь, ввалился в толпу.

Трое мужчин шли, удерживая покачивающиеся карнавальные чучела. Это были особые конструкции, представлявшие собой огромные, похожие на тыкву разрисованные головы, и длинные ниспадавшие одежды. Головы были насажены на длинные шесты высотой порядка девяти футов. Мужчина, державший такой шест, полностью скрывался под одеждами чучела, и смотрел наружу сквозь узкое прямоугольное окошко в одеждах забранное марлей. Высокие конструкции раскачивались и кивали толпе.

Я увернулся от проскочившей мимо меня стайки детей игравших в пятнашки, и чуть не столкнулся с полураздетой женщиной. Вся её одежда состояла из лоскута ткани на бёдрах, и ошейника на горле. Она бросила на меня недовольный, но заинтересованный взгляд и отвернулась.

По крайней мере, в дюжине мест площади расположились группы музыкантов.

Я заметил одного своего знакомого по имени Таб, как-то мы с ним вели совместные дела с его торговым домом, да и впоследствии у нас случались встречи на почве общих интересов в бизнесе. Он пришёл сюда со своей рабыней, Мидис, сейчас повисшей на его левой руке. Отцепись она от своего господина, и удержаться рядом с ним в этой толчее будет просто невозможно. Я окликнул Таба, но проще было перекричать шторм, чем шум толпы. Он меня, конечно же, не услышал. Ножны на его боку были пусты, впрочем, также как и мои. Все пришедшие на площадь сдали своё оружие городской страже.

— Я вынужден попросить Вас об одолжении Сэр, — обратился ко мне один из гвардейцев Арсенала, которому не повезло дежурить сегодня вечером. — Вы должны сдать свой меч.

— Нет, — вмешался другой. — Ты что, не узнал его? Это же — Боск, Адмирал, он член Совета Капитанов.

— Простите меня, Капитан, — тут же вытянулся гвардеец. — Вы можете идти так.

— Нет, Вы совершенно правы, — отмахнулся я, и медленно вытащив меч из ножен, протянул ему, то же самое я сделал и с кайвой.

Я обычно носил с собой ещё и этот, прекрасно сбалансированный для метания, седельный нож тачаков. Раз уж я сам голосовал в совете за принятие закона о сдаче оружия при входе на главную площадь города во время карнавала, то, как минимум я сам, как это казалось мне, должен был бы показать остальным пример того, как надо соблюдать законы.

Только сейчас я вспомнил, где и когда видел того мужчину, который заговорил со мной около подмостков фокусника. Он кого-то ждал поблизости от одного из пропускных пунктов, где гвардейцы принимали оружие. Да, точно, именно там я его и видел, у того самого кордона, через который прошёл на площадь я сам.

Сдача оружия происходила следующим образом: мужчина сдавал оружие, гвардейцу, а тот, в свою очередь, рвал квиток пополам, закрепляя одну половину на оружие, а вторую половину отдавая владельцу. На обеих частях квитка имелся номер. Для получения своего оружия, требовалось предъявить свою половину, причём она должна соответствовать, той, что осталась не, только по номеру, но и по линии отрыва. Моя половина квитка в данный момент находилась в моём кошеле. Сам квиток, кстати, был сделан из ренсовой бумаги, которая в Порт-Каре, благодаря близости к одному из главных на Горе мест произрастания ренса, обширным болотам дельты Воска, была необыкновенно дешёвой.

— Капитан, — послышался голос за моей спиной.

— Капитан Хенриус? — уточнил я, обернувшись.

Парень, с усмешкой, поднял на лоб свою маску, впрочем, я и не сомневался, что это был он. Я узнал его по голосу. Молодой Капитан Хенриус по происхождению был из Севарии. Прежде он был служащим моего торгового дома, а ныне уже владел своим собственным. А рядом с ним стояла никто иная, как Вина, его прекрасная рабыня, когда-то давным-давно предназначенная в свободные спутницы толстяку Луриусу из Джада, дабы разделить с ним трон Коса, и стать его Убарой. Вместо этого ей выпало стать рабыней в Порт-Каре. Честно говоря, я не сразу узнал её из-за ярких красок, которыми было раскрашено её тело. Она стояла на коленях подле Хенриуса, обхватив его бедро, по-видимому, опасаясь быть оторванной от своего хозяина в бурлящей вокруг толпе.

— Кто-то Вас разыскивает, — сообщил Хенриус.

— И кто же? — поинтересовался.

— Понятия не имею, — пожал тот плечами. — Но он просил передать Вам, что Вы можете его найти среди пурпурных палаток. Он будет ждать Вас в семнадцатой.

— Спасибо, — поблагодарил я Хенриуса, и капитан, с весёлой усмешкой, вернул маску на место, вздёрнул Вину на ноги и, подхватив за локоть, исчез в толпе.

Посмотрев им вслед, я невольно улыбнулся. У меня оставались тёплые чувства к ним обоим.

Свободная женщина, в ниспадающих одеждах сокрытия, с закрытым вуалью лицом, внезапно вынырнув из толпу, появилась передо мной.

— Примите мою благосклонность, пожалуйста! — со смехом кокетливо предложила она, дразнящее помахивая, продемонстрировав мне ленту. — Ну, пожалуйста, красавчик! Пожалуйста, пожалуйста! Пожалуйста!

— Хорошо, согласен, — улыбнулся я, уступаю её натиску.

Она подступила ко мне почти вплотную, и объявила:

— Настоящим, я, хотя и свободная женщина, с удовольствием и охотой, добровольно, осмеливаюсь предоставить Вам мою благосклонность!

И она протолкнула лёгкую ленту, сквозь петельку на вороте моей туники и протянула его наполовину. Теперь ленточка уже не потеряется в толчее царящей вокруг.

— Спасибо благородный сэр, благодарю красавчик! — засмеялась она и, не переставая смеяться, устремилась дальше на поиски приключений.

Я отметил, что на её поясе осталось ещё две ленты. Обычно эту игру женщина начинает с десятью. Задача — первой раздать все свои десять лент и возвратиться победительницей в исходную точку. Я с усмешкой посмотрел ей вслед, и подумал, что было бы грубостью отказать ей в любезности. Тем более что она попросила об этом так красиво. Конечно, не стоило ожидать подобной смелости от женщины в любое иное время кроме карнавала. Вероятно, у подобной игры, имеется своя запутанная история, уходящая своими корнями в традиции Земли. Можно предположить, что раньше в качестве такого символа благосклонности, использовалась косынка или шарф. Возможно, избранник леди носил такой символ её расположения прикрепленным к шлему или повязав на перчатку.

Однако, не трудно отстранившись от предполагаемых исторических корней и распространённых поверхностных толкований этого обычая, в то же время, задуматься о глубоком смысле этих лент. Нужно понимать, что, во-первых, их раздают свободные женщины, причём делая это добровольно, а во-вторых, не забывать, что эта лента подразумевает, что данная женщина свободно предоставляет, если не продаёт, свою благосклонность мужчине. Безусловно, понимание этого, столь же очевидное и честное, как если бы вытащенное на солнечный свет из тёмных углов её сознания, станет разоблачительным и несколько постыдным потрясением для женщины. Это — один из тех случаев, в которых то, что она долго стремилась скрыть от всех, а главное от себя самой, внезапно, возможно к её испугу и тревоге, станет неоспоримо ясным для неё. В пользу этих соображений говорит тот факт, что лента в этой игре даруется женщинами не просто любым мужчинам вообще, а, по крайней мере, чаще всего, сильным и красивым. Кажется, что среди женщин разгорается настоящее соревнование за то чтобы вручить символ своей благосклонности наиболее предпочтительному кандидату, чтобы потом, можно было почувствовать себя несколько значимее своих менее успешных сестер. По крайней мере, в этом отношении, эта игра для участвующих в ней свободных женщин наполнена захватывающей атмосферой вседозволенности и очаровательного озорства, что, несомненно, указывает на некую сексуальную подоплёку, вовлечённую в данное действо, возбуждение от которой, как кое-кто полагает, не соответствует достоинству высоких свободных женщин.

Короче говоря, игра в ленты позволяет свободным женщинам, в социально приемлемом контексте, с помощью символического превращения, до некоторой степени, успокоить свои сексуальные потребности, а в некоторых случаях, если они того пожелают, подать намёк заинтересовавшим их мужчинам. Конечно, нет, и не будет никакого полного удовлетворения женской сексуальности, вне пределов контекста мужского господства. Но, честно говоря, меня заинтересовало, на что будет похожа свободная женщина, символ благосклонности которой я теперь носил, будучи раздетой и в ошейнике. Интересно было бы посмотреть, во что бы она превратилась, если зажечь в её животе рабское пламя. Подозреваю, что ей стало бы не до раздачи шёлковых шарфов. После такого, ради сообщения о своих потребностях, ей пришлось бы делать совсем другие вещи, например: завязывать свои волосы в рабский узел, предлагать мужчинам вино или фрукты, танцевать голой перед ними, или стоя на коленях с плачем и поскуливанием облизывать и целовать ноги господина, стараясь привлечь его внимание.

Тут мне на глаза снова попалась женщина в ошейнике, раздетая до талии, прикрывавшая бёдра лишь коротким лоскутом ткани, каким-то чудом ещё не свалившимся с неё. Стоило нашим глазам встретиться, как она мгновенно отвела взгляд.

Я не скрывая своих намерений шагнул к ней, и она торопливо и испуганно, принялась пробираться сквозь толпу прочь от меня. Я последовал за ней, но не прямо, а обходя по дуге. Как я и ожидал через некоторое время, она остановилась и, обернувшись, принялась осматриваться, не последовал ли я за ней. Женщина, замерев, стояла среди людского моря, и с тревогой сканировала взглядом толпу в том направлении с которого она сама пришла. О чём она сейчас могла думать? Только ли о том преследовал ли я её или нет? Но вот вопрос, со страхом или с надеждой? Я не стал ждать дальше, и внезапно вынырнув из толпы позади неё, и обхватив руками, прижал её к себе. Теперь она не могла даже пошевелиться. Она оказалась столь же беспомощной в кольце моих рук, как если бы была заперта в тиросской клетке, сконструированной так, чтобы вплотную прилегать к телу.

— Сэр! — испуганно взвизгнула она, напрягаясь всем телом.

— Сэ-э-эр? — протянул я, как бы удивлённо.

— Господин! — быстро исправилась моя пленница.

— Ты ведь рабыня, не так ли? — поинтересовался.

— Да, конечно! — ответила она.

— Конечно, что? — уточнил я.

— Конечно, Господин! — покорно добавила женщина.

— А у Тебя неплохая грудь, — заметил я.

— Спасибо, Господин, — задохнувшись, прошептала она, расслабляясь по мере того, как моя правая рука заскользила вниз по талии к бёдрам, тщательно исследуя её тело, а левая продолжала надёжно удерживать захват.

— У Тебя хорошее тело, — признал я. — Уверен, что окажись Ты на рабском прилавке, и за Тебя бы дали отличную цену.

— Вы, правда, так думаете? — спросила пленница, с плохо скрываемым удовольствием в голосе.

— Да, — прошептал я ей прямо в ухо и спросил. — А что это за странная ткань на твоих бедрах? Её качество, кстати, кажется мне через чур высоким, чтобы достаться простой рабыне.

Мои руки, как раз достигли жалкого подобия юбки и игрались с завязками на её левом бедре.

— Не снимайте это, — взмолилась она, — пожалуйста! Пожалуйста!

— Но ведь, раз Ты — простая рабыня, — заметил я, на мгновение задержав свою руку, — то какая мне разница, чего хочешь Ты, если этого хочу я?

— Пожалуйста, — в отчаянии простонала женщина.

— Очень хорошо, — сказал я, убирая свою руку от пояска на талию, но продолжая одерживать её спиной ко мне.

— Я могу обернуться? — спросила она.

— Нет, — отрезал я.

Кажется, услышав мою команду, она вздрогнула от удовольствия, оказавшись в пределах желаний другого.

— Готов поспорить, сегодня вечером здесь на площади хватает работорговцев, — заметил я. — И если Ты не хочешь, чтобы ошейник оказался на Тебе навсегда, то не стоит привлекать их внимания.

— Но, раз я — всего лишь простая рабыня, — сказала женщина, — то, наверное, мне должны быть не совсем понятны слова Господина.

Она вскрикнула от неожиданности, потому что в этот момент я сорвал ткань с её бёдер и, держа перед её лицом, начал дразня покачивать им.

— Кажется, Твой владелец забыл клеймить Тебя, — усмехнулся я.

Моя пленница сердито выхватила лоскут, торопливо возвращая его на место и снова завязывая узел на бедре.

— Возьмите меня на полку удовольствий, — вдруг попросила она.

— Ты — свободная женщина, — напомнил я. — Иди туда сама.

— Никогда, никогда! — воскликнула гордячка. — Вы отлично знаете, что я не могу этого сделать!

— Господин, — послышался мягкий голос снизу. — Я — рабыня. Возьмите меня на полку довольствий!

Я бросил заинтересованный взгляд вниз. Там, на коленях, на каменной мостовой площади, у моих ног, стояла нагая рабыня.

— Я не забыла Вашего поцелуя, — улыбнулась она. — Возьмите меня на полку удовольствий, я прошу Вас!

Я вспомнил её. Это была та самая голая рабыня в простом стальном ошейнике, что всего несколько енов назад, обняв, поцеловала меня, и получила в ответ поцелуй рабовладельца.

— Я искала Вас в толпе, — призналась она.

Женщина, казалось, даже задохнулась от ярости, когда я наклонился и поднял невольницу на ноги, предусмотрительно удерживая рукой в стороне от её свободной сестры.

Отвергнутая свободная женщина, возмущенная моим пренебрежением, и тем, что оказалась для меня менее интересной, чем рабыня, что-то закричала, мне вслед. А рабыня вцепилась в мою руку, счастливая уже от того, что я позволил ей это сделать, плотно прижималась ко мне, стараясь не оторваться от меня в бурлении толпы.

— Но это не путь к полкам удовольствий, — удивилась девица.

— Терпение, крошка, — бросил я.

— Да, Господин, — простонала она, прижимаясь ко мне ещё плотнее.

Она будет терпелива. А что ещё ей оставалось делать? В данном вопросе у неё не было никакого выбора. Она была всего лишь рабыней.

Уже прилично отойдя от места моего маленького приключения, я оглянулся назад и увидел свободную женщину, отвергнутую, несчастную, стоявшую на полусогнутых ногах, прижимая к груди дрожащие руки. Впрочем, дрожали не только руки, но и всё её тело содрогалось от рыданий. И полагаю, не только от рыдания, но и от вспыхнувших потребностей. Трудно было не заметить, что её переполняет сильнейшее сексуальное влечение. Я улыбнулся своим мыслям. Такое влечение, рано или поздно, бросит её к ногам мужчины, ибо только там находится единственное место в мире, где оно может быть удовлетворено.

На некоторое время я задержался, чтобы понаблюдать за выступлением труппы игравшей водевиль. Тем самым я не столько хотел полюбоваться зрелищем, сколько давал возможность рабыне, цепляющейся за меня разгореться ещё больше.

Девушка, играющая роль Золотой Куртизанки, очень напоминала Ровэну, запомнившуюся мне с той самой ночи в доме Самоса, произошедшей три ночи назад. Были в её лице похожие черты, а ещё такая же фигура, и те же длинные, золотистые локоны. Кстати, стоит отметить, что, обычно, Роль Золотой Куртизанки, в классической гореанской комедии исполняется, как и прочие роли в подобных комедиях, да и в большинстве форм серьезной драмы, в маске. Наиболее вероятная причина этой традиции, по моему мнению, состоит в том, что, большинство ролей как в комедиях, так в драмах вообще, исполняются мужчинами. Во многих гореанских театрах, и, на мой взгляд, это совершенно ошибочно, женщин на сцену не пускают. Некоторое считают, что эта практика — результат того, что женские голоса звучат не так хорошо как мужские в открытых летних театрах. Но я полагаю, особенно принимая во внимание превосходную акустику многих из этих театров, настолько превосходную, что звук упавшей на сцену монеты отлично слышим в верхних рядах, что эта практика более тесно связана с традициями, или ревностью, чем с акустикой. Также, можно добавить, что во многие драматические маски встроены рупоры для усиления голоса актера. И если женщины в основном отстранены от выступлений на главных драматических подмостках, то они более чем широко представлены в огромном разнообразии мелких театральных разновидностей, существующих на Горе, таком как водевиль, пародия, пантомима, фарс и танцевальные истории. Стоит ли упоминать, что в большинстве случаев эти женщины — рабыни. В целом же для свободных женщин сама мысль о том, чтобы выйти на профессиональную сцену, особенно в её низших формах, непередаваемо отвратительна и неприлична. Они приходят в ужас уже от идеи того, чтобы по своей воле выйти на сцену. Это для них равносильно тому, чтобы быть публично выставленной на рабской платформе или прилавке. Они даже выступления посещают инкогнито.

Как я уже упомянул, обычно маски надевают в классических драме и комедии, в то время как, в большинстве мелких разновидностей, таких как пантомимы или танцевальные истории, вполне обходятся без них, конечно, если того не требуется по сценарию, например изображая бандитов. С другой стороны, фарс представляет собой интересный случай когда, какие-то роли обычно исполняются в масках, а какие-то нет. Например, Незадачливый Отец, Педант, чаще всего изображаемый представителем касты Писцов, и Трусливый Капитан обычно играются в масках, тогда как молодые любовники, Золотая Куртизанка, Очаровательная Наследница, и некоторые другие, представляются с открытыми лицами. Некоторые роли, такие как, нахальных свободных девиц, весёлых слуг, и тому подобные могут исполняться как в масках, так и без оных, в зависимости от труппы. Как Вы возможно уже поняли, многие из ролей гореанской комедии, как в классической, так и в низких её формах, являются, по большей части, типовыми характерами. Снова и снова в разных сценариях встречаются напыщенные торговцы, самодовольные солдаты, гадалки, нахлебники, крестьяне и рабыни.

Эти стандартные характеры хорошо известны гореанским зрителям и популярны среди них. Вот, к примеру, любимые многими Напыщенный Торговец и Коварный Крестьянин. Аудитория уже прекрасно знакома с ними по многочисленным встречам с ними в десятках комедий и фарсов, в большинстве из которых действие разыгрывается вокруг стандартных ситуаций. Публика в большинстве случаев заранее знает, как именно будут действовать эти характеры и с нетерпением ждут этого. Зрители знакомы даже с манерами и диалектами того или иного стандартного персонажа. Ну, кто принял бы Незадачливого Отца, если бы актёр не изобразил у него турианский говор, или Очаровательную Наследницу, если она не говорила с мягким акцентом жительницы Венны? Как отнеслись бы к Трусливому Капитану, если бы у него из-под его длинноносой полумаски, не торчали жёсткие лихо закрученные усы, а на поясе у него не болтался огромный, деревянный, вечно цепляющийся за всё подряд меч? Даже жесты и гримасы известны, разучены, и нетерпеливо ожидаемы. Подобное дружественное отношение, конечно, дает актеру весьма надёжную основу для начала спектакля, но при этом не отнимает у него простора импровизации. Конечно, актёр, ещё до того как он поприветствует публику в начальном представлении персонажей, практически во всём богатстве и сложности, в деталях знает, что от него ожидается и приветствуется, но при этом, что интересно, Торговец сыгранный одним актёром будет отличаться от того же самого Торговца в исполнении другого актера. Так или иначе, в пределах принятых схем роли, и связанных с этим традиций бизнеса, актерам удается сделать свои версии уникальными и особенными. Лично я считаю, что не существует искусства основанного на простом заучивании роли, любое искусство в конечном итоге предполагает творческий подход.

— Пожалуйста, Господин, — всхлипнула девушка, трясущимися руками держа меня за локоть, прижимаясь ко мне всем телом. — Пожалуйста, Господин.

Я бросил оценивающий взгляд в сторону боковой поверхности подмостков, где стояли две девушки, ожидая их выхода на сцену. Судя по их коротким колоколоподобным юбкам, форма которых, несомненно, поддерживалась кринолинами, и голыми руками, с короткими набитыми рукавами, это должны были быть нахальные служанки, обычно их называли Бина и Бригелла.

Бригелла, в частности была особенно красива. У меня не было ни малейшего сомнения, что задери я эти юбки, и увижу там стандартные клейма гореанских рабынь. Юбки, кстати, сделаны поднимающимися. Это используется в различных видах действий комичного содержания. Например, один весёлый слуга может делать вид, что по неуклюжести роняет лармы, одну за другой, со своего блюда, за которыми девушка наклоняется, в то время как другой слуга стоит позади неё, с интересом рассматривая открывшийся вид. А когда девица начинает распекать первого за его мнимую неуклюжесть, парни меняются местами, и, к её притворному раздражению, повторяют свою уловку. Юбку может задрать, например, Хитрый Крестьянин, сообщив служанке, что ищет потерянного вола и так далее. И конечно зрители наблюдают за этими шутками с того же самого удачного угла зрения, что и удачливый слуга или Хитрый Крестьянин.

Подле этих двух девушек стоял обеспокоено выглядевший мужчина, выделявшийся своим немаленьким брюхом, длинными бакенбардами и кепкой без козырька. С ним вёл переговоры другой мужчина, я думаю — торговый посредник, и, судя по бросаемым обоими взглядам, дело шло к перепродаже артистки игравшей Золотую Куртизанку. Толстяк покачал головой, по-видимому, протестуя против того, что девушку заберут у него прямо посреди спектакля. Но посредник, похоже, был готов подождать. Затем, мне показалось, что пузатый товарищ, хотя и явно очень соблазненный предложенной ценой, решил держаться за девушку. Несомненно, он нуждался в деньгах, но как он будет ставить пьесу без Золотой Куртизанки? А ведь она, скорее всего, также играла роль и Очаровательной Наследницы. Не было ничего удивительного, в том, что одна и та же девушка часто использовалась для обеих ролей. У толстяка сейчас жадность боролась со здравым смыслом. Оглянувшись на сцену, я посмотрел на Золотую Куртизанку, вероятно, ещё не знавшую, что она уже почти перешла к другому хозяину.

— Господин, — снова всхлипнула девушка рядом со мной.

— На колени, — скомандовал я ей.

— Да, Господин, — простонала она, становясь на колени у моих ног. Я не собирался из-за неё прерывать заинтересовавшее меня зрелище.

Вновь оглянувшись к толстяку, я заметил, что тот, тряся животом, с опаской всматривается в толпу. Обе его девушки, Бина и Бригелла также казались несколько обеспокоенными.

Решив, что их проблемы ко мне не имеют никакого отношения, я вновь уделил внимание действию на сцене.

Золотая Куртизанка, с гордым видом отворачивалась, симулируя безразличие к ухаживаниям, как Незадачливого Отца, так и Педанта. Двое слуг, Лекчио и Чино, также находились на подмостках. Чино, обычно слуга Незадачливого Отца или Торговца, гибкий и озорной, носил чёрную полумаску, с раскосыми отверстиями для глаз, красно-желтые клетчатые трико и пуловер. Лекчио, чаще всего слуга Педанта, наоборот, был невысоким и пухлым, исполнительным простофилей, и постоянным объектом, либо участником шуток и забав Чино. Он носил коричневую тунику с капюшоном, который он иногда натягивал на голову, пряча смущение. Незадачливый Отец и Педант, меж тем, продолжали свои ухаживания, пытаясь обратить на себя внимание девушки. Чино и Лекчио тем временем сговариваются между собой. Чино пнул Незадачливого Отца, и быстро отвернулся, как будто изучая облака. А через мгновение уже Лекчио отвесил пинка Педанту. Это они повторили несколько раз, и вскоре Незадачливый Отец и Педант, думая каждый на другого, заводятся до готовности к потасовке, и похоже к этому всё и идёт. Но тут Чино, при поддержке Лекчио, обращает внимание хозяев на то, что их богатые одежды могут быть испорчены, а их кошели даже быть потеряны в такой драке. Незадачливый Отец и Педант быстренько скидывают туники и, вместе с кошелями передав их слугам, начинают ругать друг друга и дёргать за бороды. Пока хозяева выясняют отношения, хитрецы, конечно, немедленно надевают полученные одежды и, многозначительно покачивая кошелями на поясах, шествуют перед Золотой Куртизанкой, которая, сразу приняв их за богатых почитателей, покидает сцену вместе с ними. Незадачливый Отец и Педант, внезапно обнаружив себя без одежд и кошельков, да ещё и избитыми, с гневными криками бросаются вслед за своими слугами.

Девушка, стоящая на коленях подле меня, обхватив мою ногу, сначала прижалась к моему бедру щекой, а потом и губами. Она с отчаяньем посмотрела на меня снизу.

— Пожалуйста, возьмите меня на полку удовольствий, Господин, — со стоном проговорила она.

— Терпи, — бросил я ей.

— Да, Господин.

Следующая сценка, начавшаяся сразу после первой, оказалась одним из множества вариантов фарса на тему любовной микстуры. Основными участниками здесь были Золотая Куртизанка, Чино, Торговец и Педант. Торговца играл тот самый пузатый обеспокоенно выглядевший мужчина, которого я видел ранее у подмостков. Педант, на сей раз, был представлен не как Писец, а как представитель касты Врачей. Если описать вкратце, Торговец, собираясь к Золотой Куртизанке, посылает Чино за любовной микстурой. Но, как и следовало ожидать, весельчак вместо любовной микстуры, берёт у Врача сильное слабительное. Торговец, приняв микстуру, навещает Золотую Куртизанку, прихватив с собой и Чино. По вполне понятным причинам, купец вынужден постоянно прерывать свои заигрывания, которые, конечно, и без того весьма неуклюжи и топорны, и не вызывают особой симпатии у куртизанки, для того чтобы поспешно скрываться в углу сцены где, весьма кстати, был установлен большой горшок. Тем временем, Чино, заполняя эти промежутки, в превосходной степени описывает куртизанке мастерство торговца как любовника. И он настолько успешен в этом, что куртизанка вскоре начинает тяжело дышать и звать своего гостя, который, с нетерпением, мчится к ней, но лишь затем, чтобы через мгновение, к величайшему сожалению обоих, броситься обратно к горшку. Зато Чино начинает не только уверять смущенную и колеблющеюся куртизанку, в достоинствах своего хозяина, но и демонстрирует на практике, с какой нежностью тот будет целовать её, и насколько он опытен в этом. От этого Куртизанка становится уже совсем беспомощной и возбуждённой. Тут на сцене появляется Врач, пришедший выяснить эффективность своей микстуры. Его беседа с торговцем наполнена большим количеством двусмысленностей, вызывающих гомерический хохот среди зрителей. Врач, в конце концов, покидает сцену, озадаченный тем, что его снадобье ещё не подействовало, уверяя при этом торговца, сидящего на горшке, чтобы тот немного подождал, дав лекарству ещё немного времени, и, несомненно, он вскоре почувствует его эффект. Торговец, однако, убедившись, что сегодня не его день, прихрамывая, отправляется домой, прижимая к себе горшок, сопровождаемый усмешкой, пожимающего плечами Чино. Едва купец покинул сцену, как шутник запрыгнул на Золотую Куртизанку. В конце концов, за время ей заплатили.

Через мгновение все актеры вышли на сцену и раскланялись перед публикой. С ними, появились и несколько актеров принимавших участие в предыдущих сценках. Обычно выступление труппы состоит из четырёх — пяти коротких спектаклей. По доскам сцены застучали прилетевшие из толпы тарски. Чино и Лекчио быстро подобрали монеты, а Бина и Бригелла, тем временем, обходили толпу с медными чашами. Надо признать, что обе они были прекрасны, в особенности Бригелла. Такие девушки, как и другие актрисы в подобных малочисленных труппах, обычно служат ещё и палаточными девками. Это помогает труппе сэкономить на расходах. Мой тарск присоединился к остальным в чаше Бригеллы.

— Спасибо, Господин, — не забыла поблагодарить она.

Толстяк всё ещё в костюме торговца, покачивая животом приблизился к краю сцены и объявил публике, что следующее выступление, состоящее из других сценок начнётся через ан. Я заметил, что на его лицо как будто набежала тень. Оглядевшись, как мне кажется, я обнаружил возможную причину его беспокойства. В толпе появился служащий из департамента распорядителя развлечений, да ещё и в сопровождении двух солдат Гвардии Совета.

Я потянул девушку, сидевшую подле меня на ноги.

— О, да, — выдохнула она, хватаясь за мою руку и прижимая ко мне своё порабощённое тело, — теперь, возьмите меня на полке удовольствий. Сейчас, пожалуйста. Я уже полностью готова. Я вся горю!

— Ещё нет, — отказал я ей, направляясь к лотку булочника.

Там я купил ей печенье.

— Съешь это, — велел я, — медленно, очень медленно. Растяни её на как можно большее время.

— Да, Господин, — прошептала она.

Когда женщине приказывают съесть печенье подобным способом, она знает, что должна в основном касаться его языком, и лишь иногда при этом использовать при этом свои маленькие зубы. Это усиливает её чувство неволи, является хорошим упражнением для её языка и, помимо всего прочего, разжигает её сексуальный жар. Это в случае свободной женщины язык обычно — это нечто, что служит прозаическим целям, например с помощью его она говорит. В случае рабыни, его назначение гораздо шире.

Мы прошли сквозь толпу вдоль ряда подмостков, я и держащаяся за мой локоть рабыня, зажавшая в руке печенье. Я задержался только в ярде или двух от перед палаткой для Каиссы. Меня заинтересовала крупная фигура шедшая мимо нас. Возможно, этот человек сошёл с одной из длинных, узких, крытых тентом сцен, более характерных для представления классического спектакля, драмы, или комедии. Он носил которнии — ботинки на высокой платформе, длинные одежды с расширенными до невероятного размера плечами, и большую разрисованную холщёвую маску с гипертрофированными чертами лица. Голову его покрывал онкос — высокий, импозантный головной убор. Такие костюмы часто используются для главных ролей в серьёзных драмах. Подобное преувеличение размеров тела и лица, как мне кажется, соразмерно важности играемой роли в спектакле. Я понятия не имел, был ли этот мужчина актёром или просто кем-то надевшим этот костюм, ради участия в карнавале. Когда он прошёл, я заметил, что его маска была двусторонней, на затылке было нарисовано тоже лицо, но с другим выражением. Такое, на самом деле не очень распространенное устройство маски, позволяет менять выражение лица по ходу спектакля, не прибегая к её замене.

Я заметил одного знакомого парня. Это был кузнец, изготавливавший шкивы для арсенала, и по совместительству бывший чемпионом Каиссы среди работников арсенала. Он как раз встал от доски, где сидел со скрещенными ногами.

— Превосходная была игра, — сказал он, в замешательстве потирая голову. — Я разгромлен, уничтожен! Я даже не могу понять, как он это сделал! Всего четырнадцать ходов, и он победил меня! За четырнадцать ходов он взял три моих фигуры, и следующим ходом взял бы Домашний Камень! Неужели он играл нечестно? Но я не заметил никакого подвоха!

— Ну, так сыграй ещё партию, — предложил толстяк, тот самый, которого я видел на сцене. Оказалось, что он также имел свой бизнес в палатках Каиссы. — Возможно, удача повернётся к Тебе лицом!

Но производитель шкивов покачал головой, и на негнущихся ногах, скрылся в толпе.

— Почему Ты сделал это? — поинтересовался толстяк у мужчины, сидящего с другой стороны доски.

— Он думал, что знает, как надо играть в Каиссу, — пожал плечами тот.

— Сколько же Ты выиграл за сегодняшний вечер? — спросил толстяк, раздражённо, указывая на медный сосуд с крышкой, имевшей отверстие для монет, и закрытый на замок, стоявший подле низкого стола.

Игрок молча, не обращая внимания на толстяка, принялся расставлять фигуры на доске. Но актёр не успокоился и, подхватив сосуд, встряхнул его, пытаясь по звону оценить его содержимое.

— Четыре, или пять бит-тарсков? — уточнил он.

Судя по звону запрыгавших внутри монет там врятли было больше.

— Три, — спокойно ответил мужчина, не отрываясь от своего занятия.

— Возможно, Вам ничего не стоило нанести ему поражение хотя бы на двадцатом ходе, — заметил толстяк, возвращая медный сосуд с монетами на место у стола каиссы.

— Мог, но мне это не интересно, — отозвался мужчина.

Что интересно, мужчина позади доски был одет в чёрные одежды и подобную капюшону маску, также черную, которой он прикрыл всю голову. Похоже, он не принадлежал к касте игроков, иначе носил бы одежду в красную с жёлтым клетку. Все игроки из гордости за свою касту носят именно такие одежды. Однако, его навыки в игре, насколько я понял, оказались просто замечательными, раз уж чемпион арсенала, входивший в двадцатку лучших игроков Порт-Кара, не смог оказать ему достойного сопротивления. Можно, конечно, предположить, что он сделал жульнические ходы. Это казалось мне более вероятным, чем факт, что такой человек как он, один из тех, кто ассоциируется с актерами и прочим карнавальным сбродом, мог переиграть чемпиона арсенала. Хотя, конечно, сейчас время карнавала, и наш чемпион мог быть изрядно пьян.

— Если игра не будет интересна для них, если они не будут думать, что действительно играют всерьёз, то они не захотят сыграть вторую и тем более третью игру, — заметил толстяк. — А нам бы хотелось, чтобы они вернулись! Нам хотелось бы, чтобы доска была занята! Именно так мы делаем деньги!

Цена за игру обычно, колеблется между бит-тарском и медный тарском. Если претендент выигрывает или сводит партию в ничью, его монета остаётся при нём. Иногда к одному из шестов палатки могут прибить медный, или даже серебряный тарск. Он достанется претенденту, если тот сможет одержать победу, а в случае ничьей, каждый останется при своём. Вот только, дело в том, что искусный игрок, всего лишь грамотными разменами и осторожной позиционной игрой, может свести в ничью любую партию. Игра становится гораздо менее рискованной, если играть на ничью, а не на победу. Консервативные игроки, во время турниров за чемпионское звание, часто прибегают к этой хитрости, используя её, зачастую к ярости толпы зрителей и своих противников, дабы защищать и лелеять с таким трудом завоёванное лидерство. В конце концов, за победу он получит очко, а за ничью каждому игроку засчитают половину.

— Тебе стоит проигрывать время от времени, — сказал игроку толстяк. — Это сможет вернуть клиентов! Таким путём, в конечном счете, мы заработаем намного больше денег!

— Я играю, чтобы победить, — заявил мужчина, смотря на доску.

— Да я вообще не понимаю, почему я упрашиваю Тебя! — воскликнул пузатый. — Ты — всего лишь подёнщик и бродяга!

Про себя я отметил странность расстановки фигур на доске. Мужчина спрятавший лицо под маской воспроизвёл на доске не начальную конфигурацию, а ту, что возникает на доске после серии ходов. И надо признать, что-то в данном положении показалось мне знакомым. И вдруг меня осенило, что именно я видел на доске. Это была позиция, которая возникает на семнадцатом ходу розыгрыша Гамбита Убары, Жёлтый Домашний камень, выставленный ранее на клетку Строителя Убары — один, отступил с главной диагонали, на турианскую линию. Обычно, в этом месте, игрок продолжает ходом Копейщика Посвящённого Убары, поддерживая атаку, проводимую по смежной колонне Строителя Убары. Этот же сходил Копейщиком Посвящённого Убара использовав двухклеточный ход, поставив его на клетку Посвящённого Убара — пять. Я опешил настолько, что у меня закралось подозрение, а знал ли он вообще что-нибудь о каиссе? Но, внезапно, этот ход показался мне интересным. Да ведь это же отличная отвлекающая атака! Она может вынудить жёлтых перевести часть фигур на сторону Убара, таким образом, ослабляя свою оборону в колонне Строителя Убары, делая её гораздо уязвимее, для главной атаки. Это действительно интересная идея, я мне даже стало интересно, играл ли так кто-либо всерьёз.

— Тебе надо научиться проигрывать! — поучал толстяк игрока.

— Я уже проигрывал, — пожал плечами мужчина в маске. — Я знаю на что это похоже.

— Вы, Сэр, — повернулся ко мне пузатый, — Вот Вы, играете в каиссу?

— Немного, — осторожно сказал я.

— Ну, так рискните сыграть с ним, — пригласил он. — Всего-то один бит-тарск!

Толстяк бросил выразительный взгляд на своего игрока, и снова повернувшись ко мне, пристально посмотрел мне в глаза.

— Я почти гарантирую, что Вы победите, — заявил он.

— А почему Ваш игрок в маске? — поинтересовался я. — Его маска не слишком подходит для карнавала.

— Он никогда не снимает её, с самого детства, ну или почти с детства, — пояснил пузатый, вздрогнув, — из-за ожога, сильного ожога. Ему правда не стоит снимать маску. Под ней скрывается урод, практически монстр. Свободные женщины упадут в обморок от одного его вида. Даже животы сильных мужчин не выдержат такого зрелища. Да они просто заорут от ужаса и попытаются напасть на него. Такой уродство, такое безобразие не должно быть выставлено на всеобщее обозрение.

— Я понял, — кивнул я.

— Всего бит-тарск, — напомнил мне толстяк.

— Не бойтесь того, что Вы не сможете победить, — бросил мне игрок в маске, яростно, выставляя фигуры в положение начала игры.

Закончив расстановку, он, высокомерно, убрал с доски своих Убара, Убару, Строителей и Врачей — все шесть самых сильных фигур.

Бросив на меня сердитый взгляд, он снял и швырнул в кожаный мешок, стоявший сбоку от стола ещё и своих тарнсмэнов. Кстати доску он развернул так, что я играл жёлтыми, и имел право первого хода. Таким образом, он отдал мне инициативу. В результате, теперь я мог выбирать выгодный для себя дебют.

— Ваш ход первый, — объявил мужчина. — Сделайте его, и я опрокину своего Убара, и игра Ваша.

— Ты не мог бы быть несколько более любезным с клиентом? — отнюдь не любезно спросил пузатый у игрока в маске.

— Я не буду даже рассматривать игру на таких условиях, — ответил я.

— Но почему нет? — удивлённо спросил толстяк. — Вы сможете абсолютно честно сказать всем, что победили. Другие же не будут знать, какой именно была эта игра.

— Это будет оскорблением каиссы, — заметил я.

— Он прав, — поддержал меня мужчина в маске.

Рабыня, не в силах терпеть, постаралась стоном обратить на себя моё внимание. Печенька, которую она уменьшала своим языком, кусочек за кусочком, крошка за крошкой, была зажата в обеих её руках. Таким образом, положение её рук казалось провокационно скромным, что впрочем, могло быть изменено при моём малейшем желании. А, кроме того, её маленькие, тонкие запястья располагались так близко друг к другу, настолько близко, что казалось, как будто они были скованы рабскими наручниками.

— Пожалуйста, Господи-и-ин, — прохныкала она.

— Рискните сыграть, — всё ещё на что-то надеясь, предложил пузатый.

Но я уже утонул в глазах рабыни. Она с дикой мольбой смотрела на меня снизу вверх, и медленно, чувственно, с изысканной осторожностью, слизывала сладкую сахарную глазурь покрывавшую печенье. Она могла бы уже быть совершенно беспомощной перед своими потребностями, но я видел, что она прошла хорошую дрессировку.

— У меня на уме сейчас другая игра, — наконец ответил я.

Она, не отрывая от меня своих глаз, потянулась ко мне губами украшенными крошками печенья и глазури.

— Я хочу любить Вас, — проговорили ей губы, и я почувствовал сладость сахара на её губах.

— Ну что ж, я могу понять такие игры, — вздохнул толстяк. — Должно быть, приятно держать в своих руках голую рабыню, а?!

— Это точно, — не мог не согласиться я.

— Наденьте ошейник на любую женщину, — усмехнулся он, — и она быстро научится тому, для чего она нужна. Женщина ничего не стоит, пока на ней нет ошейника. Ни одна из них ничего не стоит, пока их не сделали ничего не стоящими.

— А что Ты думаешь по этому поводу? — спросил я рабыню.

— Это верно, Господин, — сказала она.

— Но этот парень, — указал толстяк, на игрока в маске, — отличается от нас. Он живет только для каиссы. Его не волнуют даже женщины. Безусловно, вполне вероятно, также как и он их. Готов поспорить, что они бы просто свалились в обморок от ужаса, увидь его без маски.

— Так Вы хотите играть, или нет? — уточнил игрок, пристально посмотрев на меня.

— При тех условиях, что Вы мне предложили, я не принял бы победу от Вас, даже если бы Вы были Сентиусом с Коса, — ответил я.

На данный момент Сентиус с Коса, возможно, был самым лучшим игроком на Горе. Он стал чемпионом турниров Ен-Кара три раза за последние пять лет. Да и то в 10127 году, он не захотел принимать участия, решив уделить время совершенствованию в игре. В том году чемпионом стал Теренс из Турии. А в 10128 Сентиус всё же явился на турнир, но потерпел поражение от Аякса из Ти, одного из городов Салерианской Конфедерации, который одолел Теренса в полуфинале. Но уже в 10129 году, на последней ярмарке Ен-Кара Сентиус с Коса обыграл Аякса и вернул себе чемпионское звание.

При упоминании имени Сентиуса с Коса, игрок в маске напрягся.

— Уверяю Вас, что я не Сентиус с Коса, — сердито сказал он и, сметя фигуры с доски в свою кожаную сумку, привязал её к поясу, сунул доску подмышку, и прихрамывая удалился.

— Эй-эй, ещё рано заканчивать работу! — возмущённо закричал пузатый вслед игроку. — Ты куда это собрался?

Но мужчина уже исчез среди палаток.

— Мне жаль, — сказал я. — Я не хотел его расстраивать.

— Не волнуйтесь на этот счёт, — раздражённо отмахнулся толстяк. — С ним это случается постоянно. Он — весьма раздражительный человек, импульсивный, высокомерный и безответственный. Несомненно, он считает, что земля должна быть благодарна, что он соизволил шагать по ней. Но с другой стороны, он кажется очень сильным игроком в каиссу. На самом деле, даже слишком сильным, чтобы мы в нём нуждались.

— Возможно, ему стоило бы просить о вступлении в касту игроков, — предположил я.

— Мне кажется, это его не интересует, — ответил толстяк.

— Это странно, — заметил я.

— Не забудьте, что он ещё и ужасный монстр, — напомнил он. — Настолько отвратительный, что от него шарахаются даже рабыни.

— Тогда всё понятно, — кивнул я.

— Кроме того, если по-честному, между нами, будь он действительно так хорош, как он полагает, разве он бы ходил с нами.

— Я понял, — улыбнулся я.

Безусловно, можно было бы заработать куда больше, играй он в клубах каиссы или на высоких мостах. Но вот, что меня сильно заинтересовало, так это его хромота. Прежде я знавал одного игрока каиссы, с таким дефектом. Но это было так давно.

— А Вы сами когда-нибудь играли с ним? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил мужчина. — Каисса — это не для меня.

— Понятно, — кивнул я.

— Это Ты — Бутс Бит-тарск? — послышался строгий голос из-за спины, от которого пузатый, только что спокойно говоривший со мной сразу побледнел.

Я обернулся.

— Приветствую Вас, Капитан, — поздоровался со мной подошедший.

— Приветствую, — отозвался я.

Это оказался служащий из департамента управляющего городскими развлечениями. Позади него стояли двое дюжих стражников из Гвардии Совета.

— А ну, стоять, — рявкнул чиновник толстяку, который, стараясь стать как можно незаметнее, как мне показалось, отступил назад и уже поворачивался, явно намереваясь исчезнуть между сценой и палаткой каиссы.

— Это Вы мне? — подобострастно спросил пузатый, поворачиваясь, и делая вид, что осматривается в поисках, кого-то к кому ещё мог обратиться чиновник.

Многозначительный жест чиновника, указавшего на место перед ним, вынудил толстяка поторопиться назад пред наши очи.

— Да? — с милейшим видом спросил он.

— Насколько я понимаю, Ты — Бутс Бит-тарск, — заговорил с ним чиновник, — из компании Бутса Бит-тарска.

— Он должен быть где-то поблизости, — сказал толстяк. — Если Вас это устроит, я могу попытаться найти его для Вас.

— Стоять, — протянул чиновник, и пузатый вернулся на прежнее место.

— Это — он, — заявил один из гвардейцев.

— Что Вы, что Вы, никакого преднамеренного нарушения благородный сэр, — забормотал Бутс, — это просто шутка!

— Итак, Ты — Бутс Бит-тарск, — сказал чиновник, заглядывая в исписанный листок, сколотый вместе с другими его бумагами. — Актёр, антрепренёр, импресарио, и владелец компании Бутса Бит-тарска?

— К Вашим услугам, — сказал пузатый, низко кланяясь. — Чем я могу быть полезен для Вас?

Девушка теперь стояла на коленях около меня низко опустив голову. Она приняла это положение сразу же, как только появился чиновник и стражники.

— Мы здесь в связи с вопросом лицензии, — объявил служащий.

— Да, — подобострастно улыбнулся пузатый, которого, как выяснилось звали Бутс Бит-тарск.

— Итак, у Тебя имеется таковая? — уточнил чиновник.

— А Вы не хотели бы пройти в мои покои? — поинтересовался Бутс, пытаясь перевести разговор в другое русло. — У нас есть прекрасные лармы, и возможно Вы и Ваши мужчины захотели бы оценить моих Бину и Бригеллу.

— В лицензии, есть положение, что девушки, работницы такой компании как Твоя, если они являются рабынями, могут посланы в покои и использованы тем, кого совет, или делегированный чиновник совета, туда направит.

— Признаться, я едва ли когда-то читал все положения лицензий, — вздохнул Бутс. — Такие вещи столь утомительны.

— У Тебя есть лицензия? — повторил свой вопрос чиновник.

— Конечно! — с негодованием воскликнул Бутс. — Всем известно, что это обязательная процедура. Никто, обладая наименьшим количеством здравого смысла даже не подумает о том, чтобы находиться здесь без одной.

— И я могу, наконец, увидеть эту лицензию? — поинтересовался чиновник.

— Конечно, — заверил его Бутс, принявшись возиться в своих одеждах. — Она должна быть где-то здесь.

Он заглянул в свой кошель, и вновь принялся обшаривать свои одежды.

— Где-то здесь, — бормотал он себе под нос, но после второго обыска своих одежд, и третьего осмотра кошеля, наконец, признал: — Увы. Она, должно быть, осталась в моих покоях, скорее всего, в платяном шкафу. Я сбегаю туда, и быстро возвращусь обратно. Надеюсь, что я не обнаружу, что я был ограблен за время моего отсутствия!

— А ну, стоять, — приказал чиновник.

— Да? — отозвался Бутс, возвращаясь.

— Согласно нашим бумагам, — усмехнулся чиновник, — нет у Тебя никакой лицензии и быть не может. Ты не подавал прошение об этом, и соответственно не получал лицензию.

— Но я отчетливо помню, что получил лицензию! — возмущённо воскликнул Бутс, но под насмешливым взглядом чиновника сразу стушевался. — Впрочем, возможно это было в прошлом году, или даже в позапрошлом. Понимаете, столько выступлений, столько забот!

Чиновник молчал, продолжая сверлить антрепренёра взглядом.

— Неужели, я забыл о таком важном деле? — испуганно спросил Бутс. — Возможно, это просто вылетело у меня из головы? Это кажется невозможным!

— Почему-то это не кажется мне столь уж невозможным, — усмехнулся чиновник. — Ведь это происходит уже три года подряд.

— Нет! — в ужасе закричал Бутс.

— Именно из-за таких как Ты люди считают всех актёров негодяями и жуликами, — презрительно бросил чиновник, углубляясь в свои бумаги.

— Что Вы там пишете? — с тревогой спросил Бутс.

— Расположение, — снизошёл до ответа чиновник.

— По какому поводу, если мне позволено будет поинтересоваться? — взволнованно спросил Бутс, вытягивая шею и пытаясь заглянуть в бумаги.

— Твоя собственность будет конфискована, — объяснил чиновник, — включая актрис. Они будут неплохо смотреться в государственных цепях. А самого Тебя публично выпорют на площади, и вышлют из города. И потом в течение пяти лет Тебе будет запрещено появляться в Порт-Каре.

— Эй, сейчас время карнавала, — обратился я к чиновнику.

— Капитан? — удивился тот.

— Сколько он должен? — спросил я.

— Лицензионный платеж — серебряный тарск, — ответил чиновник.

— Уверен, — сказал я, поворачиваясь к Бутсу Бит-тарску, — Ваши артисты заработали на серебряный тарск.

— Нет, — хмуро ответил антрепренёр. — На данный момент, за весь сегодняшний вечером, нам удалось заработать только девяносто семь бит-тарсков. Не набралось даже десяти медных тарсков.

Чеканка монет на Горе значительно варьируется от города к городу. В Порт-Каре, как и вообще в Бассейне Воска, десять бит-тарсков составляют медный тарск, а сто медных равняется одному серебряному.

— Неужели, у Вас нет никаких накоплений на чёрный день? — удивился я.

— Их недостаточно, — сказал он. — Мы живем одним днём. Зачастую, у нас просто нечего есть.

— Фактически, вопрос стоит уже больше, чем об одном серебряном тарске, Капитан, — вмешался чиновник. — Не забывайте о делах двух предыдущих лет, и набежавших за те нарушения штрафах.

— Я разорён, — простонал Бутс Бит-тарск.

— Офицер, давайте не будем спешить в этом деле, — сказал я. — Бутс Бит-тарск, мой старый друг, и уже довольно давно.

Бутс смотрел на меня, словно громом пораженный, но кивал при этом совершенно искренне. Ведь, мы действительно были знакомы друг с другом уже достаточно долгое временя, по крайней мере десять енов.

— Раз уж Вы за него ручаетесь, Капитан, — улыбнулся чиновник, — я не буду настаивать на оплате прежних его прегрешений.

Этот чиновник знал меня. Он был с флотом во время битвы 25-го Се-Кара.

— Бутс, насколько мне известно, — заметил я, — честный парень.

Кажется, Бутс сам поразился подобной характеристике.

— И он всегда платит свои долги, — заверил я чиновника.

— Я? — удивлённо переспросил Бутс, но тут же пришёл в себя, и твёрдо заявил чиновнику: — Конечно же, я всегда делаю это!

— Ну так заплати ему, парень, — предложил я.

— С чего? — отчаянным шепотом спросил Бутс, обращаясь ко мне.

— С Твоих доходов, — бросил я ему.

— Там же нет даже десять тарсков! — прошипел мне Бутс, выпучивая глаза.

— Так проверь горшки своих Бины и Бригеллы, — посоветовал я.

— Да я их уже проверял, — ответил антрепренёр.

— Проверь их ещё раз, — велел я.

Он отвернулся, собравшись было идти к сцене, но возвратился и наклонился, чтобы поднять медный сосуд стоявший у стола каиссы.

— А этот оставь здесь, — шепнул я.

Он пожал плечами, и затем покинул нас.

— Он, несомненно, вернется за этим, — улыбнулся чиновник.

— В любом случае, он отлично понимает, что не сможет сбежать из города, — заметил один из стражников, увидев, что я наклонился и поднял копилку.

Я бросил взгляд вниз, на рабыню, стоящую на коленах подле меня, голую, в ошейнике, сжимавшую в руках печенье.

— Ты можешь уже съесть печенье, — разрешил я. — Заканчивай с ним.

— Спасибо, Господин, — счастливо проговорила рабыня, находившаяся в моём полном распоряжении уже около половины ана.

Один за другим, я отсчитал и вложил в копилку три серебряных тарска.

— Это покрывает платежи за лицензию за три года, — пояснил я, и добавив ещё одну серебряную монету сказал: — А это, должно с лихвой погасить любые набежавшие проценты на скопившиеся долги.

— Этого более чем достаточно, — согласился чиновник.

— А этот тарск, — сказал я, засовывая кружок в сосуд, и памятуя о принятой взятке, — для распорядителя городских развлечений.

— Вы очень щедры, Капитан, — заметил чиновник, впечатленный моими действиями. — Это даже больше, чем обычно ожидается.

— И вот ещё один, — добавил я, — для Вас и Ваших спутников.

— А вот в этом нет никакой необходимости, Капитан, — попытался отречься чиновник, но монета уже проскочила в щель, и зазвенела внутри.

— Это — карнавал, — улыбнулся я.

— Спасибо, Капитан, — поблагодарил меня чиновник.

— Спасибо, Капитан, — гаркнули довольные стражники.

Я поставил медный сосуд на прежнее место у стола каиссы, и посмотрел на рабыню ожидавшую меня.

— Ты покончила с печеньем? — поинтересовался я.

— Да, Господин, — во весь рот улыбнулась девушка.

— Очисти пальцы. Обсоси и оближи их, — приказал я.

— Да, Господин, — ответила она, и меня бросило в жар от вида того, как она начала выполнять моё требование.

Ничего, скоро я получу её на полке удовольствий.

— Это бесполезно, благородные господа, — сказал Бутс Бит-тарск, вернувшись, и демонстрируя две пустых чаши. — Они пусты.

— А как на счёт того сосуда? — спросил чиновник, указывая на тот, что стоял подле стола каиссы. — Вдруг именно здесь Ты держишь все свои доходы с труппы, а вовсе не то что зарабатывает на каиссе твой игрок?

— Увы, там в лучшем случае всего три бит-тарска, — пожаловался Бутс.

— Неужели мы будем доверять этому пройдохе? — поинтересовался чиновник повернувшись к одному из солдат.

— Только не я, Сэр, — совершенно честным тоном ответил тот.

— Открывай его, — скомандовал чиновник.

— Да без проблем, — пожал плечами Бутс, поднимая копилку.

Вот тут на его лице появилось выражение удивления. Он нетерпеливо встряхнул сосуд, прислушиваясь к звуку, который безошибочно дал ему понять, что внутри монет несколько больше, чем того ожидал. Лихорадочно, в миг задрожавшими руками, он вытащил ключ из своего кошеля, и, не сразу попав в замочную скважину, отпер замок. Снимая крышку, он чуть не выронил копилку из рук.

— Ах Ты, хитрый жирный проходимец, — возмущённо обругал его чиновник. — Так вот где Ты скрывал от нас свои сборы.

Бутс, вытаращив глаза и не веря в происходящее, пересчитал монеты в сосуде.

— Ну, и сколько там? — строго спросил чиновник.

— Три бит-тарска, — пробормотал Бутс и сделав паузу добавил, — и пять серебряных тарсков.

— Три серебряных тарска за лицензии, настоящую и две прошлых, один за беспокойство для распорядителя развлечений, — быстро посчитал чиновник.

Бутсу ничего не оставалось, кроме как вытащить монеты и вручить их чиновнику.

— А что Ты можешь предложить непосредственно для меня и моих людей? — язвительно поинтересовался офицер.

Бутс нехотя вытянул последний серебряный тарск из своего рукава и, нерешительно, протянул его чиновнику. Хм, ловко, я даже не заметил, как он спрятал его там. Надо признать, сделал он это весьма умело.

Девица, стоявшая на коленях рядом со мной, не выдержав, обхватила мой ногу руками и, всхлипнув, поцеловала моё бедро, словно напоминая о своём присутствии.

— Кажется, что эта девка готова для удовольствий, — усмехнулся чиновник, посмотрев на меня с долей зависти.

— Возможно, — кивнул я, приняв безразличный вид.

— Полка, Господин, — послышались сдерживаемые рыдания снизу. — Пожалуйста, возьмите меня на полку!

— О, а вижу, что Вы поимели благосклонность свободной женщины, — заметил чиновник, указав на дорогую, легкую, красочную ленту, просунутую сквозь петельку на моей одежде.

— Да, — признал я, вспомнив богато одетую, скрытую под вуалями, и весьма любезную свободную женщину, которая с моего разрешения закрепила этот символ на мне.

Каким грубияном должен был бы я быть, чтобы не принять это, после того как свободная женщина так красиво об этом попросила.

— Ну возьмите же меня полку, Господин, пожалуйста, я прошу Вас об этом! — взмолилась девушка у моих ногах.

— Впрочем, я вижу, что и Вы приняли благосклонность свободной женщины, — улыбнулся я.

— Да, — усмехнулся чиновник.

Лента, которую носил он, отличалась от моей, и формой, и цветом. Само собой, в игре в благосклонность, ленты каждой участницы должны быть уникальны, по модели, материалу, структуре, цвету, форме, оформлению и тому подобным признакам. В противном случае, как бы их можно было использовать в качестве фишек в этой игре? И, конечно, они оказались бы менее эффективными в выявлении результатов глубоко скрытого, но вовлеченного в эту игру соревнования, того соревнования, в котором женщины отчаянно соперничают друг с дружкой ради того, чтобы оказаться для мужчин желаннее других. Так или иначе, каждая женщина желает быть более притягательной для мужчин, чем другие. Это важно для них. Это заложено в них природой.

— Честно говоря, мне интересно уже то, что свободные женщины играют в игру благосклонности, — заметил я.

— Это дает им возможность пофлиртовать, — улыбнулся чиновник. — А ещё это дает им почувствовать себя, в некотором смысле, во власти мужчины, ведь, прося разрешения у него на принятие своей благосклонности, женщина вынуждена просить его о снисхождении. В этом не трудно рассмотреть форму символического подчинения, помещение себя в зависимость от его желаний. Также, конечно, это ещё и дает им способ проверить их желанность и публично объявить об этом.

— Всё-таки они соблазнительные и тщеславные существа, — усмехнулся я.

Я раньше и сам размышлял по этому поводу в том же ключе. Безусловно, игра в благосклонность, как и большинство игр, традиций и обычаев, имела сложный и множественный подтекст. Такие вещи иногда приобретают дополнительное значение и ценность, будучи обогащены исторической традицией и глубиной благодаря различной интерпретации в разных ситуациях.

— А ещё это дает им возможность установить свой рейтинг среди себе подобных, — усмехнулся мой собеседник, — вероятно, лучший, который они могут составить, пока не обнаружат себя порабощенными, помещёнными голыми на рабские прилавки на невольничьем рынке и оцененными по достоинству, на сей раз мужчинами.

— Не могу не согласиться, — засмеялся я.

Бесспорно, что такие игры, как игра в благосклонность, обеспечивают механизм, определения рейтинга желанности, среди женщин, в котором они, свободные женщины, как оказалось, весьма заинтересованы.

— А что лично Вы думаете о свободных женщинах, Капитан? — поинтересовался моим мнением чиновник.

— Признаться, я даже не знаю, что можно Вам ответить, как не знаю и того, существуют ли они в природе, — признался я.

У гореан есть выражение: «Есть только два вида женщин, рабыни, и… рабыни».

— Капитан, ну Вы же знаете, что я имею в виду, — с укором сказал он.

— Я полагаю, что с ними всё в порядке, — пожал я плечами.

— Но Рабыни несравнимо лучше, не так ли? — захохотал чиновник.

— А вот это верно и неоспоримо, — согласился я. — И нечего даже начинать сравнивать.

— Пожалуйста, Господин, отведите меня на полку, — вновь послышался снизу отчаянный женский плачь.

Свобода, с её запретами, инертностью и враждебностью, имеет тенденцию блокировать проявления глубинной женственности. В неволе эта блокада снимается, реально, а не на словах освобождая женщину, чтобы указать ей её настоящее место, место определённое ей природой, место рабыни у ног её господина.

— Пожалуйста, Господин, — молила девушка. — Я умоляю взять меня на полке.

Я подхватил её за руку, и вздёрнул на ноги.

— Счастливого карнавала, — пожелал я чиновнику.

— Счастливого карнавала, — отозвался он.

— Счастливого карнавала, — сказал я Бутсу Бит-тарску.

— Счастливого карнавала, — ответил он мне.

Я, толкая рабыню впереди себе, начал пробираться сквозь толпы веселящихся горожан. Для того чтобы пересечь площадь и добраться до полок удовольствий нам понадобилось несколько енов. Здесь было два типа полок, обычные и улучшенные. Улучшенные полки, или полки ремней, имели подгоняемые по росту ремни закреплённые на крепких стальных кольцах и были застелены матрасами покрытыми перекрещенными ремнями. Простые же, или полки верёвок, действительно, были немногим больше, чем простыми крепкими деревянными полками, дополнительно покрытыми сетью из обычной пеньковой верёвки, чтобы можно было слегка обездвижить свою невольницу. Если возникало желание закрепить её покрепче, то на такой полке можно было воспользоваться обычными шнурами, лежавшими здесь же поблизости. Были здесь и несколько просто скамеек. Я подтолкнул рабыню к одной из простых полок, поскольку все улучшенные к этому времени оказались заняты.

Я заметил, что свободная женщина, которая носила короткую набедренную повязку, также ошивалась поблизости. Не обращая на неё своего внимания, я бросил девку на живот на сетку, а потом, перевернув её на спину, просунул её запястья и лодыжки сквозь ячейки сети определенным способом. Не став беспокоиться дальнейшим закреплением её конечностей, я присоединился к ней на полке. И уже через момент, она задыхалась от страсти, смотря на меня ошалелыми, но благодарными глазами, и извивалась в муках рабского оргазма. Довести свободную женщину до грани оргазма, хотя бы до того на который она способна, обычно может потребовать от трети до четверти ана. С другой стороны, рефлексы рабыни, в основном по психологическим причинам, и благодаря пройденной дрессировке, позволяют сделать это намного легче, глубже и чаще. И в этом нет ничего удивительного. В конце концов, свободная женщина — это свободная женщина, а рабыня — это рабыня.

— Купите меня, — заговорила рабыня, напряжённым голосом, едва только смогла прийти в себя. — У Вас же есть деньги. Купите меня, пожалуйста! Я буду хорошо служить Вам!

Благодарно поцеловав её губы, и поднялся с неё, и через мгновение уже стоял рядом с полкой, поправляя свою тунику.

— Я могу нарушить положение, Господин? — спросила она.

— Да, — разрешил я.

Девушка выпутала руки и ноги из сети и, соскользнув с полки, опустилась на колени передо мной. Когда она склонилась, чтобы поцеловать мои ноги, я увидел следы верёвок отпечатавшиеся на её спине. Рабыня подняла голову и посмотрела на меня.

— Прежде, до Вас, я не хотела быть превосходной, — призналась она. — Пожалуйста, простите меня. Накажите меня, если Вы того пожелаете.

Улыбнувшись столь искреннему признанию, я поднял её на ноги, и нежно поцеловав, сказал:

— Всё в порядке.

Она удивлённо смотрела на меня.

— А теперь беги, ищи твоего собственного владельца, — велел я. — И смотри у меня, только попробуй доставить ему меньше удовольствия, чем Ты только что доставила мне.

— Да, Господин, — улыбнулась она и, повернувшись ко мне спиной, исчезла в толпе.

Рабыня в первую очередь обязана думать о наслаждении своего собственного хозяина.

— Пага? — предложил раскачивающийся из стороны в сторону мужчина, и мы с ним обменялись большими глотками из наших бурдюков, я из его, а он из моего.

Я заметил, что та свободная женщина в бутафорском ошейнике всё также стояла и заворожено смотрела на меня. В ответ я принялся рассматривать её оценивающим взглядом работорговца. Меня заинтересовало то, что она отважилась приблизиться к полкам удовольствий. В момент, когда наши глаза встретились, я властно кивнул в сторону полки. Женщина в ужасе отпрянула.

Безразлично пожав плечами, я направился обратно на площадь. Лишь раз, уже покидая закуток с полками, я оглянулся назад, она стояла всё там же, полуприсев, спрятав лицо в руках, и сотрясаясь всем телом от страха и рыданий.

Как раз в это время, я вновь заметил Хенриуса и его невольницу. На небольшом свободном пятачке, Вина танцевала перед своим господином и ещё несколькими мужчинами под музыку сидевших рядом музыкантов, и хлопки окружавших зевак задававших ей ритм. Надо признать, девушка преуспела в своём танце. Возможно, она изображала обнаженную, взятую на поводок, упакованную в рабскую сбрую уличную танцовщицу, являющуюся одной из самых низких разновидностей танцовщиц на Горе. Что-то заставляло меня подозревать, что ещё немного и Хенриус сгребёт ей в охапку, чтобы утащить в столь близкий закуток и бросить на полку, или возможно назад в свой дом, чтобы разобраться с ней более вдумчиво. Она была просто невероятно привлекательной молодой рабыней, и любила своего господина от всего сердца. Пот сбегал струйками по её телу, промывая влажные дорожки в краске. Я не выдержал, и задержался ещё на какое-то время, любуясь танцующей Виной. Насколько же искренней и живой была эта рабыня.

Наконец, я нашёл в себе силы, оторваться от этого зрелища, обеспокоенный всплывшей в голове мыслью, но никак не мог, понять, что же меня столь взволновало. Было уже достаточно поздно, и я задумался, не пора ли мне вернуться домой. Вот тут-то я и вспоминал свою предыдущую беседу с Хенриусом. Ведь он же передал мне, что кто-то ищет меня. Интересно, кто же это мог быть. Возможно, это как-то связано с Самосом. Конечно, в прошлый раз, когда я был в его доме, мой друг был весьма сдержан и уклончив. Кто-то хотел встретиться со мной, насколько я помнил в палатке номер семнадцать. Охваченный любопытством относительно того, кто и зачем мог бы пригласить меня на встречу, я направил свои стопы к пурпурным палаткам. Палатки этого цвета обычно устанавливаются работорговцами, и используются для размещения в них девушек, обычно рабынь наиболее высокого качества, наиболее дорогих товаров, где их могли бы в спокойной обстановке тщательно осмотреть и скрупулёзно оценить покупатели или посредники. Такие палатки как правило устанавливают во внутренних дворах работорговых домов в особые времена вроде праздников и фестивалей. В других случаях, такие девушки могут быть обследованы и опробованы в приватных комнатах в домах работорговца. Пурпурные палатки, поставленные сейчас на площади, имели отношение к карнавалу. В действительности, они являлись свидетельством доброй воли различных домов работорговцев, их пожертвованиями к празднествам, выставленными для удовольствий свободных мужчин. Впрочем, на мой взгляд, основным их назначением была реклама того или иного торгового дома. Дом Самоса, например, установил первые пять палаток, все с полной обстановкой, включая очаровательных обитательниц. Насколько мне стало известно, в его пятой палатке содержалась золотоволосая рабыня — Ровэну. Он поставил себе цель воспитать её как можно быстрее. Если не ошибаюсь, он планировал вскоре выставить её на продажу, вместе с несколькими другими, на Ярмарке Ен-Кара, близ Сардара. Кое-кто из мужчин полагает, что девушки, выставленные в общественных пурпурных палатках на карнавале, это те же самые, кого продают на закрытых торгах в таких палатках во всех остальных случаях. Однако большинство мужчин знает, что дело обстоит не совсем так. Например, Ровэна была совсем свежей рабыней. Так что, не смотря на её необыкновенную красоту и привлекательность, скорее всего, по причине её неопытности, ей, по крайней мере, в течение нескольких месяцев или даже года, врятли светит быть отобранной для закрытых торгов в приватной комнате. Для любой девушки требуется время и немалое, чтобы развить в себе соответствующие навыки.

Я шёл вдоль линии палаток, пока я не добрался до семнадцатой. Большинство из них были задёрнуты занавесками. Как материал самих палаток, так и занавесок на входе был непрозрачен, впрочем, как обычно. Лишь в двух палатках занавески были приоткрыты. В одном я увидел обнажённую рабыню, медленно извивавшуюся в цепях перед мужчиной. В другой я краем глаза рассмотрел рабыню и её временного господина, державших друг друга за руки. Девушка при этом стояла на коленях на большой мягкой подушке, как это обычно происходит, когда она, почтительно, приветствует входящего в палатку. Подле большинства палаток ожидали по два — три мужчины.

Мне показалось достаточно странным и неожиданным, но семнадцатая палатка оказалась помечена знаком, висевшим на закрытой занавеске. Этот знак ясно сообщал всем — «Закрыто». Но, хотя сама занавеска была задёрнута, от моего взгляда не укрылось, она не была натянута, то есть изнутри она не была закреплена. Я осмотрелся. Поблизости находились несколько мужчин, некоторые в карнавальных масках, но ни один из них не казался заинтересованным именно этой палаткой. Ради приличия я выждал снаружи некоторое время. Однако никто мной не заинтересовался, и не приблизился ко мне. Безусловно, я предполагал, что встречу человека около палатки номер семнадцать, согласно словам Хенриуса. Интересно, кто же назначил мне встречу через него. И имела ли эта встреча, отношение к Царствующим Жрецам. Всё это показалось мне излишне таинственным. Любое нормальное дело, я полагаю, велось бы более традиционным способом.

Я осторожно отодвинул занавеску в сторону и вошёл в палатку. Входная портьера, не сдвинувшись в сторону на кольцах, упала позади меня, закрывая внутренности палатки от взглядов мужчин снаружи. Маленькая масляная лампа тускло освещала интерьер. Эта палатка была единственной, выставленной домом Варта, прежде звавшегося Паблиусом Квинтусом из Ара, а ныне ставшего довольно незначительным работорговцем в Порт-Каре. Снаружи я его не заметил. Интересно, почему эта палатка была закрыта для посещений. Возможно, Варт сдал свою палатку кому-то ещё на ан или около того. А возможно, моё решение прийти сюда было ошибкой. На большой, диаметром около пяти футов, мягкой подушке, у дальней стены палатки, лежало маленькое, прекрасное тело. Стройное, соблазнительное, рыжеволосое. Вот только лежало это тело подозрительно неподвижно. Ужасающе неподвижно! Я приблизился к ней и, присев рядом, приложил кончики пальцев к её горлу, сбоку, над ошейником, и облегчённо вздохнул. Жива. Приподняв девушку в сидячее положение, я принюхался к запаху изо рта, потом осторожно лизнул её губы. Ничего серьёзного я не обнаружил, лишь лёгкий вкус вина Ка-ла-на слева в уголке рта. Готов поспорить, здесь применили порошок Тасса. Это снадобье очень эффективно, и совершенно не оставляет следов. Можно не сомневаться, что в течение многих часов разбудить её будет невозможно. Замерцавшая вверху лампа давала совсем немного света, но его хватало, чтобы разглядеть, что запястья женщины были связаны за спиной, а лодыжки, перекрещены и также связаны. Шнуры были узкими, тёмными и плотно прилегавшими. Я аккуратно уложил её на подушку.

Резкий бросок в сторону. Я сделал это из расчёта уклониться от захвата левой рукой, за мой капюшон, и от укола в спину или удара по горлу ножом, зажатым в правой руке, если конечно мой противник был правшой, и если он был представителем касты убийц или воинов. Ой, не случайно маленькая масляная лампа была подвешена таким образом, чтобы я не смог заметить тень от фигуры вошедшего через занавеску. Вот только, воины замечают такие вещи автоматически. Также, позволив занавеске закрыться позади меня, я сделал это отнюдь не случайно. Если бы она не закрылось, я бы сам поспособствовал её закрытию. Трудно сдвинуть такую портьеру, тяжелую и складчатую, как это, обычно делается в пурпурных палатках, без шелеста ткани, или скрипа колец по шесту. А ещё, конечно, атмосфера в палатке, пусть немного, но изменилась, когда был сдвинут занавес. Именно поэтому замерцало пламя в лампе. Однако нож и рука, по нисходящей скользнули по моему телу. У удара сверху есть много недостатков. Начиная с того, что требуется занести руку для замаха, и невозможности использовать другую руку для удержания цели, кончая тем, что его легче заблокировать. У него нет той мощи и неожиданности, что есть у прямого укола. Клинок длиной всего в шесть дюймов, благодаря действующей на него всей массе тела бойца, при прочих равных условиях, проникает в тело жертвы гораздо глубже, чем при ударе сверху, когда вовлечена масса только плеча и руки. Конечно, не менее важно, что прямой удар с короткой дистанции будет точнее. Жертва, после начала удара, даже если её не удерживают на месте, имеет очень немного времени на срабатывание рефлексов и уход с линии атаки. Итак, для меня стало ясно, что мой противник, не имел никакого отношения к кастам убийц или воинов.

Я откатился в сторону, рукой инстинктивно хватая эфес моего меча. Вот только ножны были пусты. Всё своё оружие я оставил на пропускном пункте, через который вошёл на площадь. Мужчина среагировал быстро, даже слишком быстро. Он был стремителен. Его лицо скрывалось под полумаской. И хотя вместо моего тела он вонзил нож в подушку, прежде чем я смог встать на ноги, он уже оседлал меня. Мы сцепились. Мне в последний момент удалось перехватить его руку с ножом, и вывернуть запястье так, что клинок оказался направлен остриём к нему. Внезапно он расслабился. Я отпихнул его в сторону, с торчащей из груди рукоятью его же кинжала. Повезло! Я тяжело дышал, с трудом втягивая воздух в лёгкие. Сдёрнув с нападавшего полумаску, я всмотрелся в лицо и узнал его. Это был тот самый мужчина, которого я видел у пропускного пункта, и с кем разговаривал у подмосток фокусника.

Я быстро осмотрел его одежды, но не смог найти ничего, что хоть как-то помогло бы идентифицировать его. Он видел, что я бросил золотой тарновый диск на подмостки. Предположим, его побуждением был обычный грабёж. А почему тогда я видел его раньше у пропускного пункта? Совпадение? Но тут я открыл его кошель. Там было полно золотых монет! Хм, золотые статерии Брундизиума, порта на побережье Тассы, на материке, приблизительно в ста пасангах к югу от дельты Воска. По моим сведениям, этот город совсем недавно заключил союз с Аром.

С такой суммой в кошеле, грабеж уже не казался столь безоговорочным мотивом для нападения. Всё, что я знал о Брундизиуме это то, что у него предположительно, были сношения с Аром. Интересно, был ли этот мужчина, и тот, кто пригласил меня на встречу в палатку номер семнадцать одним и тем же лицом? Версию о том, что в этом замешан работорговец Варт, в палатке которого всё происходило, я отмёл как бредовую. Он, скорее всего, только сдал свою палатку на определённое время. Всё же, он был не настолько глуп, чтобы организовывать покушение в своей собственной палатке. К тому же, я сильно подозревал, что у него осталось слишком мало любви к Ару, и возможно, на том же основании, к Брундизиуму. Когда-то его изгнали из Ара, и ему ещё повезло. За фальсификацию данных рабыни, искажение информации относительно уровня обучения и умений товара, его могли и на кол посадить!

Мне, тоже, когда-то отказали в соли, хлебе и очаге в Аре, и изгнали из города. Вот только Марленус из Ара, его Убар, тот самый, кто объявил меня вне закона, вероятно, был последним человеком, который подослал бы ко мне убийцу, да ещё и из Брундизиума. Нет, вероятность такого мне показалась маловероятной или незначительной. Если бы такой человек, как Марленус, захотел расправиться со мной, то он сделал бы это своим собственным клинком. Марленус был слишком прямым и гордым для такого коварства. К тому же, в действительности врагами мы не были. Будь у него желание поквитаться со мной, захоти он вдруг подослать ко мне убийцу, то он не стал бы ждать столько лет. Впрочем, тот факт, что в кошеле нападавшего оказались статерии Брундизиума, вовсе не означал, что он сам был из того города. Да кто угодно мог расплатиться с ним этим золотом! Тогда кто мои враги? Неужели, в конце концов, его мотивом, всё же был именно грабеж?

Меня трясло от переполнявшего меня адреналина. Я не мог понять произошедшего. И мне это крайне не нравилось.

Мой взгляд зацепился за лежавшее рядом, только протяни руку, соблазнительное тело рабыни. Перевернув её на живот, я осторожно уложил её голову щекой на подушку, и принялся развязывать узел на её щиколотках. Я был возбуждён, потрясён и напряжён. Я только что убил человека, и чуть было не был убит сам. Мне требовалось успокоиться. А это — одна из тех вещей, для которых нужны женщины. Она застонала под моими ударами, её маленькие ручки задёргались, пытаясь вывернуться из стягивающих их кожаных шнуров. Закончив с ней, я вновь связал ей ноги, но на сей раз притянув её запястья к щиколоткам. К ошейнику рабыни я привязал кошель найденный на убийце, и наполненный золотыми статериями Брундизиума. Пусть у Варта будет некоторое утешение. Ему ещё разбираться со скандалом, из-за обнаруженного в его палатке трупа.

— Тэрл, — услышал я знакомый тихий голос из-за портьеры.

Это был голос Самоса.

— Заходи, — позвал я.

— Я давно ищу Тебя, — сказал мой друг, появляясь в проёме. — Я встретил Хенриуса, и он предположил, что Тебя можно найти здесь.

Тут глаза Самоса чуть не вылезли из орбит.

— Что здесь произошло? — спросил он. — Кто это?

— Ты знаешь его? — поинтересовался я.

— Нет, впервые вижу, — ответил Самос, осматривая тело.

— Я тоже, но он попытался убить меня, — пояснил я.

— Почему? — удивился Самос. — Из-за рабыни что ли?

— Нет. Не из-за девки, точно, — ответил я. — Я вот думаю, может, просто грабеж.

— Одежда у него слишком богатая, — скептически заметил Самос.

— Да, а в кошеле несколько статериев Брундизиума, золотых между прочим, — добавил я.

— Это — дорогие статерии, — признал Самос. — И судя по весу, точно золотые.

— Он знал, что у меня было с собой золото, — объяснил я. — Он видел, как я кинул монету на сцену фокуснику.

— Даже учитывая это, — с сомнением сказал Самос, — мне он не кажется, человеком, столь отчаянно нуждающимся в деньгах.

— Признаться, я тоже так думаю, — признал я. — И всё же ограбление кажется мне единственным разумным объяснением.

— Ну, не знаю, — протянул Самос. — Возможно, конечно, Ты и прав.

— Ты кажешься не слишком уверенным, — заметил я.

— Грабители, друг мой, редко носят с собой золото, идя на дело, — пояснил он.

— Возможно, он украл его только этим вечером, — предположил я.

— Да, только мне не сообщили каком значительном ограблении этим вечером, — сказал Самос, — Этого не было ни в одном из недавних докладов городской стражи.

— Ну, он ведь мог, убить человека, у которого забрал монеты, а затем столкнуть тело в канал, — предположил я.

— Возможно, — признал Самос. — Вот только его одежда не предлагает в нём неуловимого, стремительного грабителя.

— Он мог одеться так, чтобы вызвать доверие, и иметь возможность приблизится к жертве вплотную, — выдал я вполне разумное объяснение.

— И это, тоже не исключено, — согласился со мной Самос.

— Кроме того, в такой одежде легче спрятать нож, минуя пропускные пункты, и пронести его на карнавал, — добавил я.

— Возможно, — снова кивнул мой друг.

— И всё же, Ты не кажешься мне убежденным, — сказал я.

— Так и есть, — признал Самос.

— Эта палатка была закрыта. Я готов поспорить, что это не Ты арендовал и закрыл её, не так ли?

— Нет, не я, — ответил работорговец.

— Хенриус, сказал мне, что некто хотел бы встретиться со мной здесь.

— А это было до того, как этот человек увидел, что Ты бросили золото фокуснику? — уточнил Самос.

— Нет, — ответил я. — После.

— Что ж, возможно, твоё объяснение имеет под собой основу, — задумчиво произнёс он.

— А вот теперь я сомневаюсь, — признался я. — Между тем, как я ушёл от сцены фокусника и встретил Хенриуса, прошло совсем немного времени. Не уверен, что засаду можно было подготовить и назначить встречу столь быстро. А ещё мне не показалось, что Хенриус говорил так, как если бы с ним только что связались.

— Но он этого и не отрицал, не так ли? — поинтересовался Самос.

— Нет, — кивнул я. — Но если бы этот мужчина был чужаком, простым грабителем, то, откуда он знал моё имя, откуда ему было известно о моём знакомстве с Хенриусом, или кем-либо другим?

— И это верно, — согласился работорговец.

— А ещё надо было успеть арендовать палатку и усыпить рабыню, — добавил я.

— Я понял Тебя, — кивнул Самос. — В таком случае вполне вероятен вариант, что, при условии что это обычный грабитель конечно, он просто следил за Тобой досюда. А палатку арендовал некто другой, тот, кто и назначил Тебе здесь встречу через Хенриуса.

— Да, — согласился я. — Но тогда кто именно арендовал палатку, и кто именно хотел увидеть меня здесь?

— А что у нас здесь? — спросил Самос, махнув рукой в направлении девушки, связанной по рукам и ногам.

— Усыплённая рабыня, — отмахнулся я.

— Понятно. А она была без сознания, когда Ты вошёл в палатку?

— Да, — кивнул я.

— В таком случае, свидетельница она никудышная, — огорчился он.

— Но она могла бы рассказать, кто именно дал ей снадобье, — напомнил я.

— В лучшем случае она расскажет нам, что это был некий мужчина в маске, — отмахнулся Самос. — Также, не исключено, что, это мог сделать с ней сам Варт, владелец и её, и этой палатки, следуя инструкциям заказчика.

— Может, есть смысл связаться с Вартом? — спросил я.

— И что? Узнаем, что мужчина, которому он сдал палатку, был в маске, — вновь охладил моё энтузиазм Самос. — В конце концов, сейчас карнавал. Сильно сомневаюсь, что Варт будет в состоянии помочь нам хоть чем-то. Кроме того, он не замечен в чрезмерной щепетильности в своих деловых связях.

— В таком случае, что Ты сам думаешь обо всём этом? — спросил я.

— Все признаки указывают на то, что мы имеем дело с расчетливой западнёй, для привлечения в которую, к тому же использовали твоего друга, — заявил Самос.

— Согласен, — кивнул я. — А что по поводу цели? Ты думаешь, что всё ради, пусть и тщательно спланированного, но банального ограбления?

— Врятли, — сказал мой друг. — Учитывая всё, что нам известно, и прежде всего монеты в его кошеле, ограбление мне кажется, как минимум маловероятным мотивом для этого нападения.

— Тогда, каков может быть истинный мотив, на твой взгляд? — спросил я.

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Ты кого-нибудь знаешь, кто мог бы хотеть твоей смерти? — уточнил Самос.

— Со всей уверенностью сказать не могу, — признал я, и спросил: — А ради чего Ты сам искал встречи со мной?

Кажется, на его лицо набежала тень смятения.

— Итак, Ты хотел бы поговорить со мной, — предположил я.

— Да, — хмуро признал он.

— В таком случае, давай уйдём отсюда, — предложил я.

— Нет, — отказался он. — Не сейчас. В любом случае, я должен поговорить с Тобой наедине. И это место ничем не хуже любого другого. Но по окончании разговора, мы покинем палатку по очереди. Учитывая все обстоятельства и тему разговора, для нас будет лучше, если никто не увидит нас вместе.

— А что случилось? — удивился я.

— Боюсь шпионов, — ответил он.

— Шпионов кюров? — уточнил я.

— Нет, — раздражённо мотнул головой Самос.

— Тогда чьих? — уже не на шутку обеспокоился я.

— Царствующих Жрецов, — заявил мой друг.

— В Тебя не понимаю, — озадаченно проговорил я.

— У меня сложилось ощущение, что в Сардаре сменилось руководство, — сказал он. — По крайней мере, я подозреваю это.

— Это возможно, — признал я, вспомнив историю, рассказанную Ингваром Странником.

— Дважды, за последнее время, я получил распоряжение из Сардара, — хмуро сообщил мне Самос, — первый раз приблизительно десять дней назад, и второй раз вчера.

— И в чём суть этих распоряжений? — заинтересовался я.

— Они требуют арестовать и содержать под стражей того, кого они считают врагом Царствующих Жрецов.

— Кто он? — спросил я. — Возможно, я могу быть полезным в его задержании.

— Его имя — Тэрл Кабот, — объявил Самос

— Но это же абсурд! — возмутился я, чуть не закричав во весь голос, но вовремя спохватился.

— Когда пришло первое сообщение, я был уверен, что произошло какое-то печальное недоразумение, ошибка. Я даже отправил им сообщение с требованием уточнить или подтвердить их приказ, или хотя бы потянуть время.

— Неудивительно, что Ты был столь напряжён, в тот вечер, когда я был у Тебя в гостях, — заметил я.

— Я хотел поговорить с Тобой, — признался он мне, — но не знал, имею ли я на это право. В конце концов, я не решился на это. Если бы все это, оказалось ошибкой, а я был уверен, что так оно и будет, то я рассказал бы Тебе об этом позднее, чтобы вместе весело посмеяться над этой шуткой Сардара.

— А вчера, пришло подтверждение, — пробормотал я.

— Да, — сказал он с горечью, — и формулировки приказа ясны и недвусмысленны.

— Что Ты собираешься делать? — спокойно поинтересовался я. — Я безоружен. Готов поспорить, снаружи находятся твои люди.

— Не неси чушь, — возмутился Самос. — Мы — друзья, и мы не раз стояли плечом к плечу под клинками врагами. Я скорее предал бы Царствующих Жрецов, чем предал бы Тебя!

— Ты — храбрый мужчина, — покачал я головой. — Ты рискуешь попасть в немилость Царствующих Жрецов.

— Самое большее, что они могут у меня взять — это моя жизнь, — заявил он, — но если я потеряю свою честь, то для чего тогда мне такая жизнь?

— Что Ты собираешься делать? — спросил я.

— Я уверен, что это распоряжение базируется на какой-то ошибке, и что со временем всё может быть исправлено, но в данный момент их приказ ясен. Мне потребуется время.

— Что Ты собираешься делать? — повторил я свой вопрос.

— Я пошлю отчет в Сардар завтра, — решительно сказал он, — он будет датирован завтрашним числом. Я сообщу в Сардар, что я не смог выполнить их приказ, по причине того, что Ты покинул город, и я не знаю твоего теперешнего местонахождения.

— Я понял, — кивнул я.

— Тем временем, — продолжил Самос, — я потребую дальнейших разъяснений, и полного расследования вопроса, деталей того, на чём основывается их приказ, ну и так далее. Я попытаюсь добраться в этом деле до сути. Здесь допущена какая-то ужасная ошибка.

— В чём меня обвиняют? — уточнил я.

— В том, что Ты предал дело Царствующих Жрецов, — объяснил он.

— Как я мог предать дело Царствующих Жрецов? — поинтересовался я. — Если я даже не их агент. Я никогда не посвящал им свой меч, никогда не давал им присягу верности. Я свободный человек, своего рода наёмник, тот, кто в случае необходимости по своей воле, работал на них.

— Возможно, уйти со службы Царствующих Жрецов не намного легче, чем от служения кюрам, — вздохнул Самос.

— И каким же образом я помешал или подверг опасности их дело? — спросил я. — Почему они предположили, что я коварный предатель?

— Ты спас жизнь Зарендаргара, военного Генерала кюров, там, в Прериях.

— Возможно, — сказал я. — Я не уверен в том, что сильно помог ему.

— Но ведь Ты сам заявил о том, что это было твоим намерением, когда собирался в поход в Прерии, не так ли? — уточнил Самос.

— Да. Я хотел предупредить его относительно отряда охотников за головами, отправившегося на его поиски. Но, с другой стороны, как позже выяснилось, он и сам ожидал прибытие такой группы, и скорее всего, он бы выжил, так или иначе. Я не знаю.

— Кроме того, насколько я понимаю, — сказал мой друг, — у Тебя были контакты с ним в Прериях, и множество возможностей, для попытки его захвата в плен или убийства.

— Полагаю, что у меня была такая возможность, — признал я.

— Но Ты этого не сделал, — обвиняющее произнёс Самос.

— Это верно, — кивнул я.

— Но, почему нет? — спросил агент Жрецов.

— Как-то раз мы разделили с ним пагу, — пожал я плечами.

— И Ты считаешь, что я должен сообщить об этом в Сардар? — язвительно спросил Самос.

— Я понимаю твою точку зрения, — сказал я.

— Сардар, в настоящее время, скорее всего, рассматривает Тебя как агента одной из группировок кюров, и как предателя, и вполне возможно, как человека, который знает слишком много, — предположил Самос.

— Возможно, я должен сдаться на их милость, — улыбнулся я.

— Я не думаю, что это будет хорошей идеей, по крайней мере, я бы Тебе не рекомендовал так поступать, — улыбнулся Самос в ответ. — Скорее мне кажется, что Тебе стоит исчезнуть из Порт-Кара на какое-то время, пока мне не удастся разобраться в этом бардаке и неясностях.

— И куда мне пойти? — уточнил я.

— Я не хочу даже догадываться, где Ты окажешься завтра, — усмехнулся он.

— Как Ты думаешь, Тебе удастся разъяснить это недоразумение?

— Я надеюсь, на это, — ответил мой друг.

— А вот я сомневаюсь, что Тебя ждёт успех, — покачал я головой. — Боюсь, Сардар уже начал действовать.

— Я не понимаю Тебя, — вскинулся Самос.

— Ты получил первое сообщение приблизительно десять дней назад, — напомнил я.

— Да, — кивнул он.

— Я так понимаю, что его терминология, и тому подобные вещи, были ясны, — размышлял я дальше.

— Пожалуй, так, — пожал Самос плечами.

— Возможно, Ты подверг себя опасности этой отсрочкой, — предупредил я.

— Как это? — Самос выглядел ошарашенным.

— Сардар передает Тебе чёткий и недвусмысленный приказ, — начал объяснять я. — Вместо подтверждения и доклада о его исполнении, они получают запрос о разъяснении или подтверждении, и это от агента высокого интеллекта и проверенной действенности. Как результат, Сардар решает, что Ты отказался выполнить их приказ. Кроме того, о нашей дружбе, я уверен, в Сардаре ничего не неизвестно. Не трудно предугадать следующий ход Сардара. По-видимому, там решили, что на Тебя больше нельзя полагаться в этом вопросе. Подозреваю, что Ты своим ответом, перевёл себя в разряд подозреваемых в измене.

— Но, я вчера получил подтверждение, — несколько неубедительно напомнил мне Самос.

— Возможно, это сделано с целью не дать Тебе понять, что в Сардаре возникли подозрения относительно твоей лояльности.

— Возможно, — прошептал он.

— В любом случае задержка между сообщениями предоставила время независимым агентам Царствующих Жрецов, чтобы прибыть в Порт-Кар. Возможно, они уже отметили, что Ты не предпринял немедленных действий по получении подтверждения первого приказа.

— Что Ты несёшь? — ошеломленно пробормотал Самос.

— Я думаю, что теперь у меня появилось разумное объяснение, тому, что только что произошло в этой палатке, — сказал я.

— Нет! — воскликнул Самос, и мы оба уставились на мужчину в богатых одеждах, лежащего на полу с торчащим из груди ножом.

— Я думаю, что только что убил агента Царствующих Жрецов, — сказал я.

— Нет!

Я лишь пожал плечами.

Снаружи доносились радостные звуки карнавала.

— Есть и другое объяснение, — наконец, заговорил Самос. — Его могли подослать кюры.

— Возможно, — кивнул я.

— Царствующие Жрецы никогда не стали бы действовать таким способом, — уверенно заявил Самос.

— Возможно, — повторил я.

— Уходи из города, — приказал он.

— В его кошеле были статерии Брундизиума, — заметил я. — Ты знаешь что-нибудь о Брундизиуме? Что-нибудь имеющее отношение к Царствующем Жрецам или к кюрам?

— Нет, — пожал Самос плечами.

— Тогда эта ниточка для нас бесполезна, — пожалел я.

— Я тоже так думаю, — кивнул мой друг. — Это просто ценные монеты. Нет ничего невероятного в их использовании, в данной сделке.

— Но почему не монеты чеканки Ара, — задумался я, — или того же Порт-Кара, или Асперича, Тарны, Тироса, Шенди, или даже Турии?

— Не знаю, — удивлённо посмотрел на меня Самос.

— Как я узнаю, что буду в безопасности возвратившись в Порт-Кар? — уточнил я.

— Время от времени, либо Тебе самому, инкогнито, либо кому-то, кому Ты доверяешь, придётся появляться в городе. Надеюсь, Ты помнишь, что слева от моего порога в стену вмурован стержень, на котором висит вымпел с логотипом моей компании. А у основания стержня свисают рабские цепи, к ним обычно привязан лоскут алого рабского шёлка.

— Да, — кивнул я.

— Когда Тебе снова можно будет вернуться в Порт-Кар открыто, когда будет безопасно снова вступить со мной в контакт, алый шёлк будет заменён жёлтым.

— Я понял, — сказал я.

— Всего хорошего, — пожелал мне Самос, и мы пожали друг другу руки.

— Всего хорошего, — ответил я, глядя вслед своему другу, покидающему палатку.

А я остался внутри ещё на несколько енов. Действительно, сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы засветиться в моей компании. От нечего делать я рассматривал мужчину, лежавшего на ковре, устилавшем пол палатки, в сердце которого я совсем недавно воткнул его собственный нож. А ещё я вспоминал рассказ о Ингвара Странника. Похоже в Сардаре на самом деле сменилась власть. Я ни сколько не раскаивался в том, что я сделал для Зарендаргара. Когда-то мы с ним разделили пагу.

Замерев у портьеры закрывавшей выход из палатки, я прислушался к веселью гуляк снаружи, к крикам, рожкам и музыке.

Сегодня вечером я должен покинуть Порт-Кар. Мне надо добраться до моего дома, собраться, захватить оружие, деньги и рекомендательные письма. Через пару анов я уже буду на спине тарна. Надеюсь, мне хватит этого времени, прежде чем Царствующие Жрецы обнаружат, что их планы относительно меня сорвались.

Обернувшись, я окинул взглядом внутренности палатки. Глаза зацепились за маленькую, прекрасную рыжеволосую рабыню, лежавшую на большой подушке, связанную по рукам и ногам, с привязанным к ошейнику кошелём, заполненным статериями Брундизиума. Не смотря на всё, произошедшее в палатке, она так не пришла в сознание. Порошок Тасса весьма эффективен.

Осторожно выглянув наружу, я выскользнул из палатки. Через мгновение я уже снова продирался через веселящиеся толпы карнавала.

На душе было горько. Никого из своих людей я решил с собой не брать. Не было у меня ни малейшего желания подвергать их опасности, либо вовлекать в окутанные мраком вопросы враждующих миров. Конечно, моё бегство будет лучшей гарантией безопасности Самоса. В конце концов, он мой друг. Он слишком многим рискнул ради меня. И через два ана я ложен уже сидеть на спине тарна направляясь как можно дальше от Порт-Кара.

— Пага? — предложил мужчина.

— Конечно, — автоматически ответил я.

Ведь всё ещё было время карнавала. Мы обменялись большими глотками из бурдюков друг друга. Поклонившись мне, парень тут же отвалил в сторону, чтобы предложить пагу следующему. Я отстранился, давая дорогу кавалькаде парней на ходулях, изображавших гигантов. Меня много раз толкали, и я счёл разумным придерживать рукой свой кошель. Не хотелось бы лишиться денег в такой толчее.

Я держал путь к выходу с площади, проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу. Но вдруг был остановлен.

— Господин, — крикнула женщина, становясь передо мной на колени. Она, склонив голову, поцеловала мои ноги, и лишь только после этого подняла лицо ко мне. Я узнал её. Это была свободная женщина в одной набедренной повязке и бутафорском ошейнике, притворяющаяся рабыней. Мы уже встречались с ней посреди карнавала.

— Чего Тебе надо, — не слишком приветливо поинтересовался я.

— Я промучилась два ана, — сказала она. — Теперь я готова, добровольно, пойти к полке.

Я посмотрел на неё сверху вниз. Надо признать, женщины очень красивы, когда стоят на коленях.

— Пожалуйста, — попросила она, — Господин.

— Иди впереди меня, — приказал я.

Она встала и, испуганно дрожа, начала пробиваться через толпу в сторону закутка с полками удовольствий, а я последовал за ней.

Один раз мы вынуждены были остановиться, оказавшись буквально зажатыми в людской давке.

— Пага? — спросил парень, стоявший около меня, ожидая пока рассосётся затор.

Мы, обменявшись бурдюками, сделали по глотку. Лишь только в пробке возникла подвижка и ослабло давление, я вновь последовал за проталкивающейся вперёд женщиной.

Подойдя к ножке полки, она остановилась там и обернулась, ожидая меня. Она выбрала одну из полок ремней, в этот момент бывшую незанятой. Дрожа от страха, она заползала на полку, и легла на спину, на широкие, мягкие, плоские, гладкие, удобные переплетенные ремни.

— Я никогда не была на полке прежде, — призналась она.

— Не все они такие удобные, как эта, — заверил я её.

— Я в этом и не сомневалась, — натянуто улыбнулась она.

Будет рабыне удобно или нет, решать ей хозяину, на основе его предпочтений, я не её. А она всего лишь рабыня.

— Ты — свободная женщина, — напомнил я. — Тебе не стоит проходить через это.

— Прикоснитесь ко мне, — попросила она, не обратив внимания на моё предупреждение.

— Пага? — предложил изрядно накаченный мужчина, и мы по традиции обменялись глотками.

Он сразу покинул нас, даже не заинтересовавшись женщиной на полке. Скорее всего, он предположил, что она была рабыней, а кого на Горе удивишь таким зрелищем? В конце концов, она была наполовину раздета, в ошейнике, на полке удовольствий.

— Я должна ждать? — спросила она с любопытством.

— Если Ты собираешься притвориться рабыней, — усмехнулся я, — Тебе стоит, по крайней мере, привыкнуть, к тому, чтобы быть осмотренной как рабыня.

— Да, — согласилась она.

— Предположите, что это происходит не на маскараде, — предложил я.

— Я понимаю, — прошептала она, и её глаза на миг покрылись поволокой.

Я не мог не видеть, что она была напугана. Я видел, что в данный момент она лишь смутно подозревала о том, что это могло бы означать, быть рабыней по-настоящему, безоговорочно и полностью принадлежать владельцу.

— Спрыгивай и беги с этой полки. Торопись домой. Как только я затяну на Тебе эти ремни, для Тебя уже будет слишком поздно.

— Нет, — шепнула она.

— А как на счёт уважения и достоинства? — поинтересовался я у неё. — Конечно же, Ты отчаянно желаете их.

— У меня было уважение и достоинство в течение многих лет, — прошипела она, — и эти годы были пусты! Я уже переполнена уважением и достоинством! Хватит! В течение долгих лет меня соблазняли и вводили в заблуждение этими упрощёнными, пустыми, противоречивыми понятиями! Хватит! Я больше не хочу уважения и достоинства! Для меня уже очевидно, что они не тот ответ, что нужен мне. Если бы они были таковым, я была бы счастливой, но этого нет! Я не хочу уважения и достоинства! Хватит с меня! Я хочу удовлетворения моих потребностей и правды!

Я видел, что её сексуальные порывы были слишком сильны, чтобы соответствовать таковым свободной женщины. В ней жила нетерпеливая, отдающая себя рабыня.

— Теперь я хочу быть сокрушённой, управляемой мужчиной. Теперь я хочу занять своё место в порядке природы. Теперь я хочу быть той, кем я всегда была на самом деле, хочу быть женщиной!

Гореане считают, что в каждой женщине живёт рабыня. Возможно, в конце концов, так и есть.

Она умоляюще смотрела на меня.

— Ты — свободная женщина, — ещё раз напомнил я ей.

Но она лишь отчаянно застонала.

— Так что, может показаться, по крайней мере, согласно правилам, что Ты имеешь право на уважение и достоинство.

— Я никогда не сталкивалась с убедительными доказательствами этих правил, — усмехнулась она. — А Вы?

— И я, нет, — признал я.

— О-о, если бы, я была рабыней, — улыбнулась она. — Тогда мне не пришлось бы интересоваться этими вопросами. Тогда мне осталось бы только следить за своими манерами и стараться полностью ублажать своих владельцев.

— Безусловно, — кивнул я, — многие из тех вопросов, которыми вынуждена интересоваться свободная женщина, рабыне просто не важны.

— Особенно, такими как достоинство и уважение, — добавила она.

— Это точно, — улыбнулся я.

— Под этими именами я провела многие годы, — сказала она.

— И всё же, сейчас, — заметил я, — Ты по доброй воле пришла, к полке.

— Приходит время, когда одних лозунгов больше не достаточно, время, когда становится ясно, что мифы бессмысленны.

— И такое время настало для Тебя?

— Да, — признала она.

— И поэтому Ты надела ошейник и пришла на карнавал.

— Да, а ещё я пришла к полке!

— Интересно, — протянул я.

— Так Вы собираетесь прикоснуться ко мне? — нетерпеливо спросила я.

— Пока не знаю.

— Но будь я рабыней, Вы использовали бы меня без долгих размышлений, — предположила женщина. — Вы проводите меня через это, потому что я — свободная женщина. Именно поэтому Вы заставляете меня страдать! Именно поэтому Вы мучаете меня! Вы хотите, чтобы я умоляла Вас?

— Подозреваю, что это было бы непристойно для свободной женщины, — заметил я.

— А если бы я была рабыней, — улыбнулась она, — то умолять я начала бы достаточно скоро.

— Вот в этом я нисколько не сомневаюсь, — кивнул я.

Я, даже не прикасаясь к ней, мог ощутить, что она была слишком горяча для свободной женщины. Безусловно, как свободная женщина, она не могла даже начать подозревать того, что могли бы означать муки рабских потребностей, что могло бы означать быть возбуждённой рабыней.

— Вы собираетесь потрогать меня?

— Ну, я пока не решил, — задумчиво сказал я.

Она сердито, расстроено отвернула голову в сторону, прижавшись щекой к широким переплетенным ремням.

— Ты свободна встать и уйти. Пока, — сказал я. — Пока Ты ещё не привязана к полке.

— А что, если бы я была привязана? — поинтересовалась женщина.

— Тогда Ты уже не смогла бы уйти, — пожал я плечами.

— Я поняла, — улыбнулась она и, откинувшись на ремнях, приподняла колени закинула руки над головой и подсунула пальцы под широкие ремни.

Женщина призывно смотрела на меня.

— Я думаю, что в Тебе уже давно жила рабыня, а сейчас она просится наружу, — заметил я.

— Замечательно, — хрипло проговорила она. — Вы победили. Я умоляю взять меня.

Я молча разглядывал её.

— Вы находите меня привлекательной? — не выдержала она.

— Да, — кивнул я.

— Вы хотите меня?

— Да, — не стал я отпираться.

— Ну, так возьмите меня, — попросила женщина. — Я Ваша.

— Ты — свободная женщина. — Так что для меня было бы неподходяще подвергнуть Тебя настоящему использованию. Очевидно, мне придётся всё время контролировать себя, чтобы Ты была защищена и ограждена от столь мощного сексуального озарения и опыта. Ты не должна знать того, что значит находиться под господством мужчины. Для Тебя будет лучше, если Ты никогда не узнаешь этого. Это может изменить твою жизнь. Точно так же, лучше бы Тебе не познать ничего о беспомощной покорности, подчинение и полной сдаче на милость господина. Тебе трудно даже не представлять, куда могут завести такие знания. В целом Тебе лучше всего остаться на уровне поверхностных знаний о сексуальности, тех знаний, что присущи свободной женщине, не сознающей, что существует что-то глубже и шире этого.

Она стала смотреть на меня сердито.

— Если сложить всё сказанное, то я должен сделать вывод, что мне следует воздержаться от удовлетворения твоих потребностей, хотя и весьма реальных и неотложных.

— Вы что, думаете я буду уважать Вас за то, что Вы исказили Вашу мужественность, — отчаянно закричала женщина, — за то, что отрицаете её, за то, что притворились будто её не существует! В конечном счете, я буду только презирать Вас за измену самому себе! Неужели я хочу слишком многого, прося у мужчины честности? Если Вы не будете мужчиной, как я могу быть женщиной? Если бы я была мужчиной, то я была бы истинным мужчиной, и я никогда не предала бы своей мужественности! Это было бы драгоценно для меня! Я радовалась бы этому! И я учила бы женщин тому, что они должны быть тем, чем хотим мы, что, прежде всего, они должны быть женщинами! Я была бы беспощадна с ними! Я была бы их господином!

— Значит, именно этого Ты хочешь? — уточнил я.

— Да, — крикнула она, — без этого, мы не можем быть настоящими женщинами.

Я поднял один из ремней. Это был регулируемый по длине удерживающий ремень. Взяв руку женщины, я дважды обернул им её запястье, а затем, затянув, пропихнул имевшуюся на конце ремня своеобразную запонку в сквозь одно из маленьких отверстий, пробитых на небольшом расстоянии друг от друга по всей длине привязи. Очень удобно, и не нужны никакие пряжки. Обитательница полки, конечно, благодаря конструкции запонки и узости отверстия, не сможет освободиться самостоятельно. Она оказывается полностью беспомощной. Подобное устройство позволяет не только обездвижить невольницу, но ещё и позволяет мужчине легко и быстро наложить или удалить привязь.

— Если я наложу ремень на вторую руку, Ты станешь совершенно беспомощной, — предупредил я.

Она напряглась, но промолчала, и я, пристегнув её второе запястье, занялся ногами женщины.

— Попробуй освободиться сама, — предложил я.

Некоторое время она боролась, дёргая привязи, и пытаясь вывернуть руки.

— Я не могу, — наконец сдалась моя пленница, испуганно смотря на меня. — Я столь же беспомощна как рабыня.

Я полюбовался распростёртой на полке передо мной женщиной, вдруг ставшей чрезвычайно привлекательной.

— Что Вы делаете? — испуганно вскрикнула она, почувствовав, что мои руки занялись узлом державшим ткань на её бедрах.

— Собираюсь убрать твою одежду, если её можно так назвать, — спокойно посвятил я её в свои планы.

— Нет, — вдруг заартачилась она.

Но я не обращая внимания на её протест, развязал узел.

— Я закричу! — пригрозила женщина.

— Тогда я заткну Тебе рот, и это будет всё, чего Ты добьёшься своим криком, — усмехнулся я.

— Пожалуйста! — взмолилась она, задёргавшись на полке. — Я передумала! Отпустите меня!

— Слишком поздно для этого, — пожал я плечами.

— Пожалуйста, — захныкала она.

— Я всего лишь мужчина, — сказал я.

— Пожалуйста, — просила моя пленница.

— Нет! — отрезал я.

Поняв, что пощады не будет, она, с жалобным стоном, откинулась на широкие мягкие ремни и расслабилась. Ткань, доселе прикрывавшая её бёдра, была раскинута в стороны. Теперь между нами не осталось даже этой скромной преграды. Она осталась, как иногда говорят на Горе, по рабски голой.

Она, широко раскрыв глаза, смотрела, как я наклонился над ней и начал целовать и ласкать её, медленно двигаясь к животу женщины.

— Ой! — вздрогнула она, и через мгновение уже пыталась двигаться под моими губами, пытаясь направить меня к другим местам на её теле. Её движения были немыми, беспомощными призывами.

— О-о-о-оххх! — внезапно тихо простонала женщина.

— А сейчас, Ты должна сдерживать себя, — велел я ей. — Ты должна попытаться лежать не двигаясь.

— Я не могу сдерживать себя, — призналась она.

— Для меня ничего не стоит встать и оставить Тебя здесь, — предупредил я, и добавил: — оставить, как есть, в ремнях.

Она застонала.

— Ты не будешь двигаться, до тех пор, пока я Тебе не разрешу, — приказал я.

— Я попробую, — пообещала пленница.

И я продолжил нежно ласкать и целовать её тело. Она не шевелилась, но начала дрожать и стонать. На мгновение, прервав ласки, я взглянул на неё. Глаза женщины были дикими, умоляющими. Я положил руку на её живот и оценил, насколько он был напряжённым и горячим, я почувствовал, как под моей ладонью пульсирует её кровь и страсть.

— Не двигайся, — напомнил я ей.

— Нет, — простонала она, — нет!

А я продолжил ухаживать за её телом. Мои действия были теми, что могли бы быть причинены только женщине, которая была не более чем рабыней.

— Пожалуйста! — заплакала она. — Пожалуйста, я больше не могу! Пожалуйста!

— Хорошо. Ты можешь двигаться, — позволил я.

Она закричала и, казалось, взорвалась подо мной, рыдая от радости и беспомощности. Тогда она смотрела на меня дикими, не верящими в происходящее с ней, глазами, всё ещё сдерживаемая ремнями. И тогда я вошёл в неё и взял её отнюдь не мягко.

— Ой, — вскрикнула она. — Господи-и-ин! Госпо-о-оди-и-иннн!

Она расслабленно лежала на ремнях, нагая и совершенно беспомощная в наложенных мной путах.

— У меня есть дела, которыми мне следует срочно заняться, — объяснил я.

Действительно, мне пора было подумать о том, чтобы исчезнуть из Порт-Кара.

— Задержитесь, хотя бы на немного, — попросила женщина, закреплённая таким образом, что умолять это было всё, что она могла сделать.

Я, всё ещё лёжа рядом с ней, прижал её к себе и нежно поцеловал.

— Спасибо, — вздохнула она.

— Я думаю, что в Тебе живёт рабыня, — заметил я.

— Я знаю. Я давно знаю это, Господин, — прошептала она.

— Возможно, Тебе стоит задуматься о настоящем ошейнике, — улыбнулся я.

— Такие мысли мне хорошо знакомы, — призналась женщина. — У меня они возникли уже много лет назад.

— Должно быть, это трудный выбор для женщины, — предположил я. — Трудно выбирать между свободой и любовью.

Я поднялся с полки, и натянул свою одежду.

— У меня есть срочное дело, которым мне стоит заняться поскорее, — скорее себе, чем ей проговорил я, подвешивая кошель на пояс.

— Да, Господин, — сказала она.

Освободив её от мягких, но очень надёжных ремней, я любезно помог ей встать с полки.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Вы очень любезны.

Я успел подхватить её, не дав опуститься на колени. В конце концов, она была свободной женщиной, по крайней мере, пока.

— Я Вам понравилась? — поинтересовалась женщина, опираясь на мою руку.

— Такой вопрос больше подходит рабыне, чем свободной женщине, — заметил я.

— И, тем не менее, я спрашиваю об этом, — сказала она.

— Это так важно для Тебя? — уточнил я.

— Да, — призналась женщина.

— Да, — кивнул я. — Ты мне понравилась.

— Замечательно! — обрадовалась она.

— Для свободной женщины, — добавил я.

— О-о-ох, — разочарованно протянула она.

— Конечно, Ты же не думала, что окажешься в состоянии конкурировать с рабыней, — сказал я. — У Тебя просто нет её опыта, её навыков, и Ты не прошла такого же обучения. Ты не знаешь, что это такое жить и терпеть рабский огонь в твоём животе. Ты понятия не имеешь, что такое полное подчинение, повиновение, служение, страсть и любовь. Тебя ещё никто не приучил любить свой ошейник.

— А если предположить, что я стала рабыней. Как Вы думаете, могла бы я стать хорошей рабыней? — вдруг спросила женщина.

— Ты очень быстро и сильно загорелась на полке, — отметил я. — Это — отличный признак.

— Вы думаете, со временем, я могла бы превратиться в настоящую рабыню?

— Да, — признал я, — и возможно, со временем, даже в превосходную.

— Это — весьма лестная похвала, — улыбнулась она.

— Ты должна носить хотя бы это, — сказал я, вручая ей короткий лоскут ткани, которой она прикрывала бёдра.

— Если мужчины увидят Тебя без этого, они могут излишне возбудиться, и Тебя могут просто изнасиловать и не один раз прямо на мостовой, прежде чем Тебе удастся покинуть площадь. Сегодня вечером здесь много пьяных мужчин, и они могут быть несдержанными. Врятли им придёт в голову исследовать твоё тело на предмет наличия клейма. Ты уже не раз успеешь поваляться на спине, пока они поймут свою ошибку.

Улыбаясь моим словам, она повязала ткань на бёдра.

— Прощай, Свободная Женщина.

— Я смогу увидеть Вас снова? — с надеждой в голосе спросила она.

— Это маловероятно, — предположил я.

— А Вы хотите узнать моё имя.

— Нет, — отказался я, — как впрочем, и Тебе нет необходимости знать моё.

— Я поняла, — вздохнула она.

— Это было всего лишь наваждение карнавала, — улыбнулся я.

— Понятно, — улыбнулась она в ответ.

— Счастливого карнавала, — пожелал я ей.

— Счастливого карнавала, — отозвалась она и, зарыдав, отвернулась и покинула меня.

Я смотрел ей вслед. Её тело было переполнено гормонами. Об этом мне сказало её тело, её красота, её поведение и рефлексы, продемонстрированные на полке. Она была откровенно женственной. Наконец её фигура затерялась среди гуляк. Я улыбнулся своим мыслям. Пожалуй, её тело примет решение о её судьбе за неё.

— Я вижу, что Вы заслужили благосклонность свободной женщины, — усмехнулся какой-то мужчина.

— Что? — переспросил я, решив, что он упомянул ту свободную женщину, что только что исчезла в толпе гуляк.

— Вот! — засмеялся он, указывая на шёлковую ленту в петельке моей одежды.

— А! — улыбнулся я. — Да, было дело.

Я посмотрел на ленту, про которую, признаться, уже и позабыл.

— Пага? — предложил он, протягивая мне свой бурдюк.

— Конечно, — согласился я, передавая ему свой.

— Должно быть это здорово, заслужить благосклонность свободной женщины, — заметил он.

— Таких счастливчиков как я, здесь несколько сотен, — усмехнулся я.

— У Вас особая лента, — сказал он.

— Увы, боюсь, даже в таком случае, я — всего лишь один из десяти.

— Один из пятнадцати, — зачем-то поправил он.

— Вот как! — удивился я.

— Именно так, — сказал он.

Я пожал плечами. В такую игру можно играть с любым числом лент и соперниц, но обычно начальное количество — десять.

— Счастливого карнавала, — пожелал он.

— Счастливого карнавала, — ответил я, поворачиваясь, дабы продолжить путь к пропускному пункту, где я должен предъявить свой обрывок пронумерованного квитка и получить назад сданное оружие. Толпы начали редеть, но площадь, по большей части, всё ещё была переполнена.

Внезапно я споткнулся, но устоял на ногах. Странно, вроде, не так уж много паги я выпил за этот вечер. Сделал ещё пару шагов, я упал на одно колено. Кажется, площадь сошла с ума и начала кружиться, раскачиваться и подпрыгивать подо мной. Я с трудом восстановил равновесие. А вокруг меня кружились маски и костюмы, которые, казалось, не замечали странного поведения площади.

— Что случилось? — откуда-то издалека долетел до меня чей-то голос.

— Паги перебрал, наверное, — со смехом ответил другой голос.

Я хотел встать на ноги, но лишь завалился на мостовую.

— Ну, сегодня это в порядке вещей, — сказал первый голос.

Вокруг быстро темнело. Я отчаянно пытался удержаться в сознании. Трудно было просто шевелиться. Даже язык не захотел меня слушаться.

— Маску на него, быстро, — скомандовал надо мной тихий голос, и я почувствовал, что на моё лицо опустилась карнавальная маска.

— Нет! — мне показалось, что я закричал, но ни одного звука не слетело с моих губ.

Меня подняли в вертикальное положение, и каждая из моих рук оказались на плечах мужчин.

— Что это с ним? — послышался ещё один голос.

— Пить надо меньше, — ответил уже знакомый голос.

— С ним всё в порядке? — поинтересовался голос.

— Да.

— Нет! — хотел закричать я, но не смог даже промычать.

— Может помочь? — предложил мужчина.

— Не надо, сами справимся, — сказал голос, по-видимому, одного из тех двух мужчин, что поддерживали меня под руки.

— Уверены? — уточнил мужчина.

— Да, гражданин, — сказал другой человек, державший меня. — Мы справимся вполне. Спасибо, не впервой.

Я скорее ощутил, чем увидел, что мы остались одни.

— В лодку его, вместе с другими, — властно приказал голос.

Женский голос!

Наконец, вокруг стало темно. Я потерял сознание.

 

3. Леди Янина

— Вот этого, в мой шатёр, — скомандовала женщина.

— Входи, — приказал охранник.

Наклонив голову, я вошёл в палатку. Непроизвольно я пошевелил кистями рук. На моих запястьях плотно сидели наручники, уже до крови стёршие кожу. Внутри я выпрямился.

Шатёр представлял собой натянутые на пяти шестах дорогие ткани. Интерьер был богато декорирован, по всему периметру висели гобелены, были расставлены различные необходимые в быту предметы, такие как кувшины, подушки, низкий инкрустированный стол, коробки и сундуки. Всё это богатство, вместе с материалом палатки и её шестами, было выгружено из большого, фургона с огромными колесами. Я, вместе с несколькими другими неудачниками, как и я одетыми в сбрую, тянул этот фургон последние два дня. Были ещё несколько других мужчин, прикованных цепью за ошейники позади фургона.

Три дня назад нас всех разбудили ударами древков копий.

— На колени, — скомандовал нам дюжий надсмотрщик. — Голову в землю! Вы в присутствии своей Госпожи!

Мы с трудом, извиваясь и дёргаясь поднялись на колени. Руки у всех были скованы за спиной. Почему-то от нас несло тухлой рыбой. А ещё мы были в ошейниках и цепью скованы между собой.

Внезапно, я понял, что кто-то стоит передо мной.

— Подними голову, — приказал знакомый властный женский голос.

Я выпрямился и посмотрел вверх. Лицо женщины была закрыто вуалью, а фигура под одеждами сокрытия, роскошными одеждами, надо признать, кстати совершенно несоответствующими тому открытому заросшему травой месту в котором я оказался. Быстрым взглядом, осмотревшись по сторонам, я отметил, что охранников только пятеро. Я почувствовал, как её тарларионовый хлыст прижался к моей щеке, указывая, что я должен держать голову вперед. Потом он переместился и нажал на мой подбородок снизу. Я, подчиняясь давлению хлыста, задрал голову ещё выше, глядя в глаза женщине.

— Так-то лучше, — усмехнулась она, пристально разглядывая меня. — Ну что ж, кажется, что я победила в игре в благосклонность.

— По крайней мере, пока, — заметил я.

— Распределяя мои ленты благосклонности, там, на главной площади Порт-Кара, — сказала она, — я исходила из двух главных критериев. Хочешь знать, каких именно?

— Не откажусь, — кивнул я.

— Во-первых, — начала она, — мужчины должны быть крупными и сильными. Они должны быть подходящими для работы на цепи. Они должны быть способными, благодаря своей животной силе, как можно дольше продержаться на тяжёлых каторжных работах.

— И каков же второй критерий отбора? — поинтересовался я, — Что ещё они должны иметь?

— Они должны представлять, некоторый интерес сексуального характера лично для меня, — заявила женщина.

— Я понял Вас, — сказал я.

— Мы же собираемся блестяще преуспеть в этом, не так ли? — спросила она.

— На чьих условиях? — уточнил я.

— На моих, — засмеялась она.

— Тогда не знаю, — ответил я.

— Ты знаешь, что такое повиноваться?

— Думаю, что да, — кивнул я.

— В таком случае, я уверена, что мы отлично справимся и на моих условиях.

— Возможно, — ответил я, и она убрала хлыст из-под моего подбородка.

— Опусти голову, — приказала женщина, — до земли.

Уткнувшись лбом в землю, я услышал, как через мгновение она, встав перед следующим на цепи парнем, приказала ему поднять голову. Мужчина был осмотрен, опрошен и возвращён в прежнее положение земного поклона.

* * *

— Подойди, — приказала она.

Внутри шатра была устроена выгородка, своего рода приватная зона, образованная полупрозрачным белым занавесом. Это было похоже на маленькую палатку, или комнатку, внутри большого шатра. Именно там она находилась в данный момент. Я мог видеть смутные очертания её фигуры, благодаря маленькой лампе, светившейся на стойке около неё. Она сидела на церемониальном стуле.

— Заходи, — пригласила она меня.

Я раздвинул портьеры и, войдя в приватную зону отпустил их, позволив упасть, закрывая вход. Остановившись в нескольких футах перед ней, я осмотрелся. Пол шатра был застелен шёлком и усыпан подушками. Я стоял прямо, скрестив руки на груди, и рассматривал её. До меня донёсся тонкий аромат её духов.

— У Тебя есть моё разрешение встать на колени, — сказала она.

Я не пошевелился, оставшись на ногах, и продолжил рассматривать сидящую передо мной женщину.

— Между прочим, там, у входа в шатёр стоят охранники, — напомнила она.

Пожав плечами, я опустился на колени, и упёрся руками в бёдра.

— У Тебя широкие плечи, узкая талия, — оценила она. — Мощные бёдра. Руки длинные, крепкие. В целом Ты — большой, сильный, красивый самец, прямо зверь какой-то. Не будь Ты в моей полной власти, то я могла бы почувствовать себя весьма неудобно.

— Пожалуй, сейчас я нахожусь в неудобном положении, — заметил я, — ведь Вы скрыты под вуалью, и полностью одеты.

— По крайней мере, от Тебя больше не несёт рыбой, — добавила она.

— Это точно, — согласился я.

— Именно так Тебя и остальных вывезли из Порт-Кара, — объяснила она. — Мы усыпили Вас, одного за другим, и перетащили в лодку. Потом раздели, заковывали в цепи. И каждого в отдельности упаковали в бочку с двойным дном, а сверху закидали соленой рыбой парсит. Маленьких отверстий в стенках бочек хватило, чтобы Вы не задохнулись. А сами бочки закрыли и опечатали.

— Надо признать, что захват был спланирован умно и совершён грамотно, — не мог не признать я.

— Спасибо, — сказала она, довольная собой.

— Значит, Вы — женщина работорговец? — поинтересовался я.

— Нет, — рассмеялась она, — хотя я уверена, стоит мне захотеть, и я добьюсь успеха в этом бизнесе.

Большинство женщин работорговцев, кстати, не участвуют в захватах рабов. В целом, это слишком опасное занятие для них. К тому же нельзя исключать вероятности, что работающие на них мужчины могут просто добавить свою хозяйку к цепочке с пленницами. Таким образом, большинство женщин занятых в этом бизнесе, находятся в городах, где они владеют или управляют торговыми домами. Там они покупают и продают рабов и рабынь, берут или сдают их в аренду, дрессируют их, и так далее. По статистике, женщин работорговцев очень немного. Всё же большинство гореанских женщин имеют тенденцию быть женственными и привлекательным, а большинство мужчин на Горе сильны и мужественны. Соответственно, в таком бизнесе как работорговля, обычным делом является то, что женщина работорговец рано или поздно, обнаруживает ошейник на своём собственном горле. И тогда она беспомощно стоит под плетью, как любая другая женщина, кем она собственно и является.

— Скорее, я всего лишь скромная хозяйка маленькой рабочей цепи, — заявила она.

— Довольно странно, для человека такого рода занятий, добывать рабочих подобным способом, — заметил я.

— Это дешевле, чем покупать их, — пожала она плечами.

— С этим, конечно трудно поспорить, — признал я.

Честно говоря, я не поверил, что эта женщина на самом деле могла быть хозяйкой рабочей цепи. Тому было много причин. Во-первых, очень немногие женщины, занимаются этим родом бизнеса. Во-вторых, она не показалась мне опытной в обращении с мужчинами, например, в нашей текущей ситуацию, я легко мог достать её и убить или захватить, чтобы использовать в качестве живого щита при побеге. В-третьих…, ну не было в ней жёсткости женщины, которая долгое время занималась такой деятельностью. В-четвертых, её шатёр не предполагал вкусы и предпочтения такой женщины. В-пятых, её одежды однозначно выдавали её тщеславие и вкус к вычурной роскоши, склонность к потаканию собственным слабостям и показной утончённости, что вряд ли, могло быть характерным в женщине этого направления бизнеса. Добавим сюда весьма скромное количество охранников под рукой, которых было всего пятеро, что было явно недостаточно, для контроля нормальной бригады рабов, хотя бы исходя из минимально необходимого для их числа, для обеспечения ночного дежурства. Да не было у неё никакой рабочей бригады, за исключением тех пятнадцати мужчин, которых она похитила в Порт-Каре! Такая бригада обычно состоит из пятидесяти — ста мужчин, а некоторые насчитывают целых пятьсот или тысячу мужчин. Будь она действительно хозяйкой рабочей бригады, скорее всего нас бы уже добавили к ней. Ещё более очевидно было то, что здесь не наблюдалось ни единого инструмента характерного для подобных бригад. Как можно работать без таких орудий как рычаги, кирки, молоты и лопаты.

— Что Вы использовали, чтобы усыпить нас? — поинтересовался я.

— Порошок Тассы, — не стала скрывать она. — Его в бурдюках моих мужчин, хватило бы для кайилиаука.

— И сколько же времени мы были без сознания?

— Пять дней. А чтобы вы не умерли, вас через трубку кормили бульоном с подмешанным порошком тасса, — сообщила она.

— Где мы находимся? — спросил я, впрочем, мне это было прекрасно известно, но хотелось бы узнать, что именно скажет она.

— Я думаю, что это забавней держать Вас в неведении, — уклонилась она от ответа.

— Как Вам будет угодно, — пожал я плечами.

С того места где наш караван был прикован цепями, к двум столбам, вдали мы могли рассмотреть Горы Сардара. Их невозможно было не узнать. Первым делом я предположил, что эта женщина должна быть агентом Царствующих Жрецов. Но при этом, кажется, что она меня не признала. Кроме того, вместе со мной были ещё пятнадцать захваченных мужчин. Если она действительно агент Царствующих Жрецов, то мне показалось достаточно смешным то, что она до сих пор поняла, кем был тот, кто оказался на её цепи.

Кстати, то, что мы оказались столь недалеко от Сардара, всего после предполагаемых пяти дней бессознательного состояния, и последующих двух дней пешего путешествия, да ещё и с её фургоном за плечами, также шло в копилку маловероятности того, что она была хозяйкой рабочей бригады. Ну невозможно, было преодолеть такое расстояние от Порт-Кара до Сардара в столь короткое время, если бы большую часть пути нас не несли в тарновых корзинах. Кому придёт в голову транспортировать обычных чернорабочих рабов таким способом! Но, два дня назад, нас разбудили, и мы продолжили двигаться пешком. По-видимому, всем должно казаться, по крайней мере, около Сардара, что мы действительно были рабочей цепью. Женщина, как мне казалось, скорее всего, должна была работать на Царствующих Жрецов. Но с другой стороны, выяснилось, что она знала, кто я такой. Это говорило в пользу того, что к Царствующим Жрецам она никакого отношения не имела. В конце концов, я не исключал вероятности того, что она была работорговцем, и её намерением было продать нас, к своей выгоде, на Ярмарке Ен-Кара. Но тогда, мне было не понятно, зачем она прибегла к этой отговорке, что она якобы была простой хозяйкой обычной рабочей цепи. Пожалуй, мне стоило повременить с её захватом и бегством, По крайней мере, пока.

— Как Тебя зовут? — спросила она.

— Как меня только не называли, в разное время, и в разных местах, — уклонился я от прямого ответа, сказав при этом чистую правду.

— Ах, да, — кивнула она, — знаю я ваш сброд из Порт-Кара. Все вы — жулики, пираты, воры и работорговцы. Думаю, что назову Тебя — Бринлар.

— А как мне обращаться к Вам? — уточнил я.

— Называй меня — Госпожа, не ошибёшься, — усмехнулась она.

— Как получилось, что Вы организовали свой захват в Порт-Кар?

— Я была там по делу, — сказала она, — а в связи с карнавалом, решать такие вопросы оказалось очень удобно.

— Полагаю, что Вы могли бы быть с Тироса или с Коса, — осторожно закинул я удочку, назвав два островных убарата, бывших в состоянии перманентной войны с Порт-Каром.

— Нет, — сказала она.

Её ответ, если он был правдив, добавлял ещё больше уверенности, что она была на стороне Царствующих Жрецов.

— Но при этом, безусловно, мои симпатии на стороне Коса и Тироса, этих цитаделей прогресса на Тассе, оплотов просвещения и цивилизации. В связи с этим мой выбор места охоты показался мне самой достаточно забавным. И надо признать, этот выбор оказался полностью оправданным, тем каких красавчиков мне удалось там изловить.

Она некоторое время полюбовалась мной, а потом спросила:

— Ну что, хочешь получить какую-нибудь тряпку чтобы прикрыть задницу?

— Как будет угодно Вам, — ответил я, отчего она засмеялась, и я решил выведать ещё кое-что, — я и мои товарищи, будем порабощены?

— Это, конечно, было бы в порядке вещей, не так ли?

— Конечно, — согласился я.

— Где-нибудь, когда-нибудь, я решу это, в любом случае всё будет зависеть от моего настроения и моего выбора, — добавила она.

— Конечно, — кивнул я, и под её хихиканье, всё же попытался уточнить: — И всё же какова будет наша судьба?

— Возможно, я продам вас, где-нибудь, — усмехнулась она, — возможно, даже на Ярмарке Ен-Кары.

— Я понял.

Это подтвердило мою предыдущую догадку, что в действительности, мы не были предназначены для использования в качестве рабов-чернорабочих. По-видимому, у неё была назначена встреча на ярмарке. А мы были прикрытием этой встречи, но потом больше станем ненужными, и она сможет избавиться от нас, продав на торгах Ен-Кары.

— Ты и твои товарищи пока что остаетесь юридически свободными, — объяснила она, — хотя и полностью в моей власти, как мои пленники. Но всё это до тех пор, пока на твоей симпатичной коже не выжгут знак неволи, или Тебе не наденут подходящий ошейник. Вот тогда Ты станешь рабом по закону.

— Понятно.

— Ты помнишь два главных критерия, по которым я отбирала вас для захвата там, на площади? — спросила она.

— Если не ошибаюсь, Вы хотели захватить сильных, крупных мужчин, — ответил я, — подходящий для тяжёлых работ на цепи.

— Правильно, — кивнула она. — А другой критерий, Ты помнишь?

Я промолчал.

— Кажется, это я говорила Тебе, что должна найти их немного интересными в сексуальном плане, — напомнила она.

— Да, — признал я.

— Разведи колени, — скомандовала она, и я подчинился. — Превосходно, Бринлар, действительно, превосходно! Ну, и какие ощущения возникают, когда свободный мужчина находится в полной власти женщины?

Я пожал плечами. В действительности, я как-то не считал себя находящимся полностью в её власти.

— Я красива? — спросила она.

— Понятия не имею, — ответил я.

— Уверена, вы мужчины можете догадаться о таких вопросах.

— Я бы предположил, что Вы могли бы быть красивой, — заметил я. — Это можно понять по чертам лица, что можно рассмотреть сквозь вуаль, и по тому, как подвязано платье, обрисовывая фигуру, скрытую под одеждой.

— Мне нравится красивая одежда, — призналась она, — и мне нравиться, как она смотрится на мне.

— Несомненно, Вы выглядели бы ещё красивее в рабской тряпке, а ещё лучше без оной в одном ошейнике, — предположил я.

— Смельчак, — усмехнулась она, но я заметил, что ей понравилось моё замечание.

Всем женщинам любопытно знать, насколько красивы они могли бы быть как рабыни. А всё потому, что в их сердце, все они являются рабынями.

Она, какое-то время, разглядывала меня молча. Я стоял на коленях перед ней, широко расставив ноги. Она не спешила раскрывать свои планы относительно меня. Но её глаза, буквально ощупывавшие меня, блестели.

— Разве Тебе не любопытно узнать, зачем Тебя привели в мой шатёр? — спросила она.

— Госпожа ещё не объяснила мне этого, — ответил я, но моё сердце заколотилось сильнее.

Я вдруг испугался, что она сейчас объявит мне, что знает мою настоящую личность, что она собиралась использовать меня для своего удовольствия, изнасиловать меня, а затем отправить меня, пленника женщины, в Сардар. Мне не показалось уместным нападать на неё и убивать. Она могла оказаться агентом Царствующих Жрецов. Хватит с меня того мужчины, что остался лежать в палатке номер семнадцать с собственным ножом в сердце.

— Но, я уверена, Ты мог бы предположить, — заметила она.

— Возможно, — сказал я.

— Разведи колени шире, — холодно скомандовала она.

Я сделал так, как она приказала.

— Нет, Ты точно можешь догадаться, — усмехнулась она.

— Да, — признал я.

— Ты кажется успокоился, — озадаченно сказала она.

Я лишь пожал плечами в ответ. Я действительно успокоился. Она снова всего лишь играла со мной. Теперь мне казалось ясным, как это было в самом начале нашего разговора, что она не знала, кем я был. Мужчина в палатке, насколько я помнил, попытался убить меня даже не собираясь разговаривать. Значит, если бы она точно знала кто я на самом деле то, возможно, к настоящему времени, я бы уже лежал мёртвым, причём меня не стали бы даже будить. Ничего не было проще, чем придушить меня спящего. Кроме того, способ моего захвата не предлагал ничего особенного применительно ко мне. Я просто оказался одним из пятнадцати попавшихся в её цепи.

— Но есть кое-что ещё, о чём Ты не догадываешься — сказала она.

— И что же? — поинтересовался я, слегка напрягшись.

— Мне интересно быть оцененной, — заявила она.

— Оцененной? — удивился я.

— Да, и объективно, — подтвердила она. — Меня уже давно мучает любопытство. Богатство твоей одежды в тот момент, когда Тебя взяли на площади, содержимое кошелька, намекает мне, что у Тебя мог быть опыт в подобных вопросах, что у Тебя была возможность весьма близко познакомиться с происходящим на невольничьих рынках.

Я благоразумно помалкивал.

— Но хочу напомнить Тебе, — сказала она, — что, это Ты стоишь на коленях передо мной с разведёнными ногами, как порабощенная девка!

— Я это помню, — заверил её я.

Её рука потянулась к булавкам с левой стороны её вуали.

— Уверена, что Ты найдёшь меня необыкновенно красивой, — заявила она, — возможно, даже рабски красивой.

— Возможно, — не стал спорить я.

Женщина неторопливо отстегнула вуаль, позволив ей упасть, открыла лицо, потом, откинув на спину шёлковый капюшон, качнула головой, освобождая каскад длинных, тёмных волос. Посмотрев на меня, она развеселилась.

— О-о, я вижу, что Ты всё же нашёл меня красивой, — протянул она.

— Да, — вынужден был признать я, наблюдая, как она встаёт со стула.

— Ты знаком с обязанностями шёлкового раба? — спросила она, начиная небрежно раздеваться.

— Я — свободный мужчина, — напомнил я.

— Но у Тебя есть представление об их обязанностях, не так ли?

— Да, — кивнул я.

— Это теперь твои обязанности, впрочем, не только эти, — усмехнулась она.

— Я понял.

У меня перехватило дыхание. Она вышла из своих одежд, мягко сброшенных на пол, как из шёлкового бассейна, раскинувшегося у её ног.

— Нравится? — поинтересовалась она.

Не то слово! Она была не просто красива, а потрясающе красива. Она могла бы стоить немалых денег. Затем она раскинулась на расстеленных шелках среди подушек, около задней части маленькой приватной комнаты образованной белыми занавесами, и уставилась на меня. В её глазах плескалось веселье. Она перекатилась на бок и облокотилась на один локоть.

— Нравится? — повторила она.

— Вы довольно красивы, — признал я.

— Ты думаешь, меня было бы легко продать? — томно спросила она.

— Нет, — ответил я.

— Это почему же? — возмутилась было женщина.

— Цена была бы слишком высокой, — пожал я плечами. — Большинству мужчин Вы оказались бы не по карману.

— Ну, а если бы меня выставили по разумной цене? — уточнила она.

— Тогда, несомненно, Вас бы оторвали с руками.

— Значит, Ты действительно объективно оцениваешь меня, как очень красивую женщину?

— Да, — ответил я.

— Даже рабски красивую? — настаивала моя обнажённая собеседница.

— Уверен, что Ваша красота, по крайней мере, в том, что касается внешних черт, могла бы стать предметом зависти для многих рабынь. Что же касается рабской красоты как таковой, с присущими ей внутренними эффектами неволи, проявляющимися в женщине далеко не сразу, то возможно, со временем, как мне кажется, Вы сможете достигнуть, по крайней мере, минимальных стандартов того, что подразумевается под рабской красотой.

— Значит, по-твоему, только рабыня может быть рабски красивой? — спросила она.

— Я бы не хотел делать это вопросом условий, — сказал я, — но, из моего собственного опыта, могу сказать, что в значительной степени всё зависит именно от условий, от чувства удовлетворённости, и тому подобного.

— Всё равно, свободные женщины красивее рабынь, — заявила она.

— Это ложное утверждение, — ответил я. — Кроме того, каждая женщина, в её сердце, знает, что это ложь. Любая красота, что есть у свободной женщины, увеличивается тысячекратно, стоит ей стать рабыней.

— Я ненавижу рабынь! — вдруг прошипела она.

— Это потому, что Вы не одна из них, — объяснил я. — Вы просто завидуете им.

— Попридержи язык! — зло предупредила она. — Я — свободная женщина!

— Я знаю, — сказал я.

— И не забывай, что Ты находишься полностью в моей власти, — напомнила она.

— Я понимаю, — кивнул я.

— Подползи ко мне на четвереньках, — приказала она. — Возможно, я прощу Тебя, если Ты будешь достаточно искусен.

Я медленно приблизился к ней.

— Теперь Ты можешь рассмотреть меня вблизи, — заметила она. — Ты оценивал свободных женщин прежде?

— Да, — ответил я.

— Теперь оцени меня, — потребовала она.

— Как свободную женщину? — уточнил я.

— Конечно, — сказала она. — Кто я по-твоему.

— Вы — невероятно красивая свободная женщина, — оценил я.

— И твоё тело, с Тобой полностью согласно, — засмеялась она.

— Действительно, — признал я столь очевидный факт.

— И свободные женщины, тысячекратно и даже более того, выше простой рабыни, — заявила она.

— Да, — согласился я. — Вас нельзя с ними сравнивать. Как свободная женщина Вы многократно драгоценней, и выше простой рабыни.

— Твой статус здесь, — сказала она, — является статусом слуги, моего полного слуги, по крайней мере, до тех пор, пока я не захочу поработить Тебя.

— Я понял Вас, — кивнул я.

— Мне кажется, будет забавно использовать свободного мужчину в качестве шёлкового раба, — усмехнулась она.

— Несомненно, — согласился я с ней.

— На самом деле, я могу тянуть с твоим порабощением, ровно столько, сколько мне захочется, по крайней мере, пока это будет меня развлекать.

Я счёл нужным промолчать.

— И возможно, если я найду Тебя исключительно хорошими, после того, как Ты и твои товарищи пройдёте процедуру порабощения, я даже могу не продать Тебя на Ярмарке Эн-Кара. Вдруг мне захочется оставить Тебя себе в качестве шёлкового раба.

Я слушал её молча.

— Ты будешь трогать меня, только там, куда я направлю, и только так, как я Тебе скажу, — объявила она. — Я — твоя полная Госпожа. И я получу удовольствие от Тебя, Ты же получишь удовольствие, если вообще получишь, только если и когда это понравится мне.

— Я понял, — кивнул я.

— К шелкам, мой мускулистый, беспомощный слуга, — скомандовала она, погружая свои маленькие руки в мои волосы, и притягивая меня к себе. — Ну же, доставь госпоже удовольствие.

И я начал ублажать её, погрузившись в захватывающий, интимный, изумительный, яркий аромат возбужденной женщины.

— О-о-ох, Бринла-а-ар, — вдруг начала задыхаться она. — Ты — превосходный слуга!

Взяв её за запястья, я убрал её руки от своих волос, и прижал их к её бокам, тем временем не переставая решительно, настойчиво, изящно и нежно, обслуживать её.

Её руки оказались беспомощны в моей власти. Она настойчиво и жалобно начала двигаться навстречу моим ласкам, пытаясь плотнее прижаться ко мне.

Вскоре послышались слабые стоны, и её тело начали сводить судороги.

Внезапно она вскрикнула:

— Я беспомощна! Ты держишь меня, я беспомощна!

— Простите меня, Госпожа, — сказал я, отпуская её, как если бы моя власть над ней, была результатом моей невнимательности.

Она тут же снова вцепилась мне в волосы, плотно прижимая меня к своему телу.

— О-о-охх, Бринлар, — задыхаясь шептала она. — Да-а-а, Бринла-а-ар! Это изумительно-о, Бринлар! Не останавливайся-я-а-а! Да, Бринлар! Да-а-а!

Подобным способом любой может подчинить себе женщину, превращая её в объект, полностью беспомощный от удовольствия.

— Да, Бринлар, — стонала она. — Да-а-а! Да-а-а-а!!!

Я решил, что не было необходимости напоминать ей, что я уже давно обращался с ней далеко не так как, как это принято делать со свободной женщиной. Какие там вежливость, знаки внимания, и благородство с достоинством! В действительности, я всё делал в соответствии с моим собственным желанием, моим собственным решением, поступая с ней так, как обычно это делают с порабощенной женщиной, с той, у кого нет никакого выбора, кроме как подчиняться долгому и властному изнасилованию, с той, кому хорошо преподают значение её ошейника, и с той кто должна быть в руках мужчины, тем, что он хочет от неё.

— О, Бринла-а-ар! — тяжело дыша шептала она.

Её реакции были таковы, что трудно было представить, что у неё ещё не было опыта рабыни, что она до сих пор не познала, что значит оказаться беспомощной во власти мужчины, что она не знает, что должна отдаться мне полностью и безоговорочно до последней своей клеточки.

— Бринла-а-ар! — закричала она, выгибаясь мне на встречу. — Да-а-я-я, Бринла-а-а-а!

— Как Вас зовут? — спросил я.

— Янина-а-а! — прокричала она. — Леди Янина-а-я-я!

— Из какого город?

— Брундизиум! — выкрикнула Янина, из последних сил. — Брундизиу-у-ум!

 

4. Фламиниус

— Напиток, Госпожа? — предложил я.

— Да, Бринлар, — ответила она, и изящно, почти кокетливо приподняв вуаль, приложилась к кубку. При этом она не сводила глаз с мужчины сидевшего напротив неё.

— Напиток, Господин? — спросил я у того.

— Нет, — бросил он, и я, отступив на пару ярд от них, опустился на колени в траву, держа сосуд с лёгким вином Ка-ла-на.

В этот раз на мне была белая шёлковая туника. Леди Янина промокнув губы салфеткой, позволила вуали вернуться на своё место.

* * *

— Вот отличное место, — чуть ранее заявила она. — Расстели покрывало здесь, Бринлар, и выложи вещи из корзины.

— Да, Госпожа.

Вдали виднелись горы Сардара. Я был её слугой уже в течение последних трех дней. При чём после того первого раза она больше ни разу не вызвала меня для своего интимного обслуживания. Подозреваю, что та ночь, что-то пугающе перевернула в ней. Очевидно, до того раза она не представляла, что у неё могли быть такие эмоции. Время от времени она казалась почти опустошённой, вывернутой на изнанку. Временами, она совершенно ясно отвечала на мои ласки, неудержимо на уровне рефлексов, к моему удовольствию, почти также как должна это делать рабыня. Несомненно, она считала, что подобное поведение было для неё несоответствующим, непростительным, так как она была свободной женщиной. Потом, конечно, она отругала меня за такую вольность в этих вопросах. Но как мне показалось, отчитывала она меня, всё же со смешанными чувствами. Конечно, я притворился, что всё сделал по своему невежеству и наивности, и, возможно, из-за фанатичного желания понравиться ей. В любом случае теперь она, совершенно ясно опасалась своих чувств.

Она не смела больше приказывать мне доставлять ей удовольствие. Я думаю, что теперь она боялась того, что вновь оказавшись в руках мужчины, могла узнать то, чем она могла бы стать. Также, я думаю, что она поняла, что сделанное мной, фактически, может быть повторено с ней почти любым мужчиной.

— Вон он, Бринлар, уже приближается, — сказала она ранее.

— Да, Госпожа, — ответил я, смотря вдаль из-под ладони.

* * *

Наездник, верхом на высоком тарларионе в сопровождении двух лакеев, приблизился к нам. У меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что этот человек имел отношение к её делам поблизости от Сардара.

— Я должен удостовериться, — заявил ей прибывший. — Уберите вуаль.

Она отстегнула булавки и отвела вуаль в сторону.

— Леди Янина, — поклонился он.

— Да, — улыбнулась она, и сделал вывод, что эти двое знали друг друга.

— Вы можете вернуть вуаль на место, — предложил он ей.

— Имеет ли это столь большое значение, если в ходе нашей совместной работы Вы не раз видели меня с открытым лицом? — спросила Янина.

— Вы можете поступать как Вам угодно, — ответил он.

Несмотря на свои слова, она всё же закрепила вуаль. Демонстрируя свою чрезвычайную скромность. Ведь она была свободной женщиной, а не рабыней.

Мужчина, одетый в темные одежды, и прикрывавшую спину накидку, скрестив ноги сел на край покрывала, женщина встала на колени напротив него, бросив быстрый взгляд в мою сторону. Я скромно опустил голову.

— Мне бы не хотелось говорить при нём, — заметил он.

Двое его лакеев остались позади него, в нескольких ярдах от нас, рядом со стреноженным тарларионом. Позади нас также маячили двое из охранников Леди Янины, прибывших вместе с ней из лагеря.

— Не обращайте него внимания, — отмахнулась она, — это всего лишь слуга.

— Слуга какого рода? — уточнил он.

— Обычный слуга для чёрной работы, — ответила Леди. — Он используется для самый разной работы. Сопровождает меня, расчёсывает мне волосы, убирается в шатре.

— Понятно, — кивнул он.

— Вас беспокоит, что у меня есть такой слуга? — поинтересовалась Леди Янина.

— Нет, — пожал он плечами. — Конечно, нет.

— Ведь и у Вас есть девушки, которые усердно прислуживают Вам, — напомнила она.

— Тем не менее, я бы не хотел говорить при нём, — настаивал он.

— Помниться мне, несколько раз, мы открыто говорили перед Вашими рабынями, — заметила она.

— Это совсем другое, — взмутился он. — Они — всего лишь рабыни.

— Вы почувствовали бы себя спокойнее, если бы я надела на него ошейник? — поинтересовалась она. — Так или иначе, я собираюсь сделать это.

— Я презираю таких слуг, — бросил он.

— Я уйду, Госпожа, — сказал я, делая вид, что собираюсь встать на ноги.

— Останься, Бринлар, — холодно и властно приказала она.

— Да, Госпожа, — поклонился я, скрывая при этом довольную улыбку.

Моя уловка сработала. Я небезосновательно полагал, что она захочет проявить свою власть именно таким способом. Я заметил, что с мужчиной у неё было своего рода соперничество. Просматривалась некая натянутость, напряженность, между ними. Мне показалась, что она ревнует к нему и его власти. Ей было важно отстоять свой статус в его глазах. Я бы предположил, что они были примерно или почти на одном уровне, возможно подчиняясь одному и тому же начальнику, или начальникам, по-видимому, Царствующим Жрецам. Если для него было приемлемо обсуждать конфиденциальные вопросы при своих рабынях, таких же женщинах как она, но униженных до статуса столь же незначительного как у мебели или животных, то, почему нельзя поступить также и обсудить такие же вопросы перед мужчиной, тем, кто, разделяя его пол, теперь был её полным слугой. Должно быть, именно так она и рассуждала. Вот только, она, скорее всего, не понимала всех различий между мужчинами и женщинами. А они далеко не то же самое. Более фундаментальную ошибку сделать трудно. А ещё, на его требованное идентификации, она была вынуждена обнажить лицо. Это совсем не пустячок с точки зрения гореанской женщины. Трудно было не заметить, как её хотелось казаться равной ему. А с его точки зрения, она была всего лишь женщиной. Подозреваю, что, как любой сильный мужчина, он часто задумывался над тем, на что она была бы похожа у его ног, раздетая и в цепях. А в такой ситуации любая шероховатость, оставшаяся в их отношениях, легко могла быть разглажена с помощью плети.

— Вы принесли материалы? — наконец перешёл он к делу.

Я вздохнул с облегчением. Мужчина не захотел спорить с ней по такому поводу. Он считал это ниже своего достоинства. Леди Янина была для него всего лишь женщиной.

— Они в моей палатке, — спокойно ответила она. — Я не взяла их с собой на встречу, пока не удостоверилась в контакте лично.

— Правильно, — кивнул он, и меня сразу заинтересовало, о каких «материалах» могла идти речь, если о них, как мне показалось, он говорил столь осторожно, подозреваю, из-за моего здесь присутствия.

— У меня всё готово к передаче их Вам, в любой момент, когда и где Вы пожелаете, — добавила она.

Прибираясь в её шатре, я не мог не воспользоваться возможностью, и исследовал всё, что смог найти и достать. Конечно, за исключением запертых сундуков. Несомненно, в одном из них и были спрятаны искомые «материалы». К моему сожалению, где находятся ключи, мне разведать не удалось. Я предположил, что, скорее всего, связка с ключами была заперта в одном из сундуков, а ключ от оного женщина скрывала на своём теле под одеждой. Поначалу я рассчитывал изучить этот вопрос ночью во время интимного обслуживания Леди Янины. Но, кажется, в первый раз я перестарался, и теперь на ночь меня, в глухом мешке на голове, приковывали к столбу у входа внутри шатра. Таким образом, она держала меня подле себя, и вдали от других пленников. Похоже, она боялась, что те могут сорвать на мне своё негодование и зависть к доставшимся мне обязанностям.

— Я боюсь, было ошибкой доставлять их через Порт-Кар, — заметил он.

Хм, на основании его слов можно было сделать вывод, что мои недавние предчувствия относительно подозрений со стороны Царствующих Жрецов к лояльности Самоса имели под собой основания.

— Вовсе нет, — не поддержала она его опасений. — Со мной был Доур Бабиниус. Я должна была сопроводить его до Порт-Кара, чтобы он мог выполнить там свою задачу, в соответствии с приказами, которые были при нём в запечатанном конверте.

Ранее она обмолвилась мне, что у неё были некие дела в Порт-Каре. Похоже, это и было её основным делом. А свободное время, особенно учитывая такой подходящий момент как карнавал, она использовала в своих интересах, чтобы по-быстрому наловить пленников, среди которых, как последний болван, оказался и я сам.

— А, Вы знаете, в чём заключались те приказы? — поинтересовался он.

— Нет, — ответила Янина.

— Зато я знаю, — сообщил он.

— О-о, — протянула она, раздражено.

Теперь, я уже был уверен, что он стоял несколько выше её в некой иерархии их службы.

— Он должен был устранить кое-кого в Порт-Каре, — сказал он.

— И кто был его целью? — спросила она с интересом.

— Адмирал, — ответил он, — он известен под кличкой Боск.

— Я слышала о нём, — кивнула Леди Янина.

— Но ему не повезло, — добавил её собеседник.

— Как это? — удивилась она.

— А вот так. Его нашли в одной из пурпурных палаток с его собственным ножом в сердце.

— Этот Боск сделал это? — спросила Леди Янина.

— Скорее всего, — пожал плечами незнакомец.

— И где этот Боск теперь? — поинтересовалась женщина.

— Теперь его местонахождение неизвестно, — вздохнул он. — Но все подозревают, что он сбежал из Порт-Кара.

— Получается, что все Ваши усилия пошли прахом? — она спросила, с презрением в голосе.

— Да, — вынужден был признать он.

— Лучше бы Белнар поручил это дело мне, — заявила она.

Ага, значит, их общего начальника зовут Белнар.

— Вам? — скептически бросил мужчина.

— Да, — кивнула она.

— И каким образом Вы смогли бы преуспеть там, где потерпел неудачу Бабиниус? — спросил он. — Оглушили бы его дубиной? Оказались бы быстрее его с кинжалом?

— Я бы обошлась без столь грубых методов, — усмехнулась она.

— И каковы же Ваши методы? — поинтересовался мужчина.

— Я — женщина, — гордо сказала Леди Янина, выпрямляясь, ясно давая понять какие достоинства, скрыты под её шелками. — Я могла бы познакомиться с ним, очаровать его, вызвать его интерес. Я смогла бы завоевать его доверие, сделать так, что он стал бы отчаянно стремиться к тому, чтобы добиться моего прикосновения или поцелуя. Вот тогда, я смогла бы сделать с ним всё что угодно простым движением пальца, захотела, могла бы усыпить, а если надо, то и отравить его.

Хм, интересно, на что будет похожа эта стерва, когда будет голой, в ошейнике и в тени плети. Когда женщина абсолютно бессильна, можно очень легко объяснить ей особенности её пола.

— Несомненно, это была ошибка Белнара, — сухо отозвался гость, — что он не поручил Вам решение более важных вопросов.

— В Порт-Каре, по моей собственной инициативе, и посредством разработанного мной плана, я захватила пятнадцать мужчин! — похвасталась Леди Янина.

— Сомневаюсь, что Вы сделали это в одиночку. Наверняка у Вас были помощники в этом деле, — заметил её собеседник.

— Я командую своими подчиненными также, как Вы командуете своими, — сердито сказала она.

— Вы — женщина, — сказал он.

— Обслужи нас, Бринлар! — приказала она, сердито поднимая свой кубок и протягивая в мою сторону, даже не смотря на меня.

— Да, Госпожа, — отозвался я, поднимаясь и приближаясь к ней с кувшином вина Ка-ла-на.

— Этот один из тех «мужчин», которых Вы захватили? — спросил гость, наблюдая, как я наполнял вином их кубки.

— По крайней мере, остальные четырнадцать — настоящие мужчины, — раздражённо ответила она. — Ты можешь отойти, Бринлар.

Да, Госпожа, — сказал я, и возвратился туда, где я стоял на коленях до этого.

— Вы знаете, где находится постоялый двор Рагнара, что на старой западной дороге? — спросил он.

— Да, — сказала она. — Но ведь он покинут, не так ли?

— Сейчас там никого нет, — кивнул он, — хотя время от времени люди там появляются, и даже слишком много, когда ярлы Торвальдслэнда едут на ярмарку.

Приблизительно два года назад торговцы и строители открыли дорогу Циприануса, названную по имени строителя, отвечавшего за проект, которая подходила к месту проведения ярмарки с юго-запада. Это значительно снизило поток грузов и людей по дороге Клеарчуса, проходившей значительно севернее. По этой причине несколько заведений на старой дороге были покинуты или перенесены на новое место. Одним из преимуществ южного маршрута оказалось то, что дорога проложена по более равнинной и открытой местности, где разбойникам остаётся не так много мест для организации засад. В частности эта дорога проходит в стороне от леса Клеарчуса.

Если верить слухам, Клеарчус был известным разбойником приблизительно два столетия назад, которому пришло в голову узаконить и упорядочить свои разбои. Он объявил область своих грабежей убаратом, провозгласил себя Убаром, а свои набеги собором налогов и дорожных пошлин. Достаточно интересно, что в то время, нашлись несколько городов предоставивших этому убарату дипломатическое признание, конечно в обмен на концессий в налогах и сборах. Наконец большие силы наемников, нанятые кастой торговцев, в течение длительной кампании, длившейся несколько месяцев, положила конец иллюзорному государству Клеарчуса, выдавив его из леса и рассеяв его людей. Однако многие признают, что будь у разбойника больше людей, он, возможно, мог стать основателем нового государства.

В целом не ясно, что произошло с Убаром разбойников, но некоторые историки отождествляют его с Клеарчусом из Турии, прибывшим туда вместе с последователями, и в основном запомнившегося как мецената и филантропа. А леса Клеарчуса, кстати, и по сей день, остаются прибежищем разбойников.

В прежние времена дорога Клеарчус часто упоминалась как «Западная дорога». Это название стало менее употребимым после недавнего открытия дороги Циприануса. Теперь дорогу Клеарчуса чаще именуют «Старая Западная дорога», в то время как про дорогу Циприануса говорят «Новая Западная дорога». Кстати, ни одна из этих дорог не является так называемой «Великой дорогой», в том смысле, что они строились без закладки каменного фундамента на несколько футов в глубину, подобно утонувшей в земле стене. Такой вид дорог часто предназначается, чтобы простоять тысячи лет, и которые, как правило, можно встретить лишь около больших городов. Такие дороги строятся специально, чтобы служить в качестве военных путей, для ускорения переброски войск к традиционно спорным территориям или для связи стратегических пунктов в единую систему обороны. Нет, обе эти дороги относятся, если можно так выразиться, к разряду второстепенных, которые обычно представляют собой не более чем укатанный гравий. Иногда их могут дополнительно покрыть такими материалами как брёвна и плоские камни. В дождливый сезон, такие дороги могут стать почти непроходимыми, а в сухую, теплую погоду, они часто бывают пыльными. Третьестепенные дороги, если их можно назвать дорогами, это вообще не более чем редко посещаемые накатанные колеи на земле.

Часто возникают разговоры об улучшении второстепенных дорог, и иногда даже что-то делается для этого, но большого прогресса в этом вопросе пока достигнуто не было. Главное препятствие, конечно, деньги, вернее их отсутствие. Кроме того, многие дороги, на большей части их длины находятся за пределами юрисдикции каких-либо государств. Да и там где эта юрисдикция имеет место, она часто меняется в зависимости от колебаний военного и экономического состояния того или иного города. Понятие неподвижной и абсолютной границы на Горе не знакомо.

— Понятно, — кивнула она.

— Встретимся там, будьте с материалами, завтра вечером, — велел он.

— Прекрасно, — ответила она.

— В начале пятнадцатого ана, — уточнил он.

Она, приподняв свою вуаль, грациозным движением поднесла кубок к губам, и принялась смаковать Ка-ла-на. Я даже залюбовался этим зрелищем.

— Это слишком рано, — заметила Леди Янина.

— Пятнадцатый ан, — повторил гость.

— Мне не кажется удобным это время, — заявила она, ставя кубок на поднос.

— Не понял Вас, — нахмурился он.

— Я должна подготовиться, я должна привести материалы в порядок, — пояснила Леди. — Мне просто не хватит времени.

— Хорошо, и когда это будет удобно для Вас? — поинтересовался он, с неискренней любезностью в голосе.

— Я не уверена, что знаю это наверняка, — не обращая внимания на его издёвку, ответила она. — Я, весьма занятая женщина.

— Вы знаете, где я остановился на ярмарке? — спросил мужчина.

— Да, — кивнула Леди.

— В таком случае, возможно, когда Вы будете достаточно подготовлены, не соблаговолите ли Вы передать мне сообщение, о том, когда Вы смогли бы найти для меня время в своём плотном графике, чтобы передать мне то, что является крайне срочным, — ядовито выговорил собеседник Леди Янины.

— Конечно, — невозмутимо согласилась она.

Мужчина, не скрывая своего раздражения, вскочил на ноги. Не говоря больше ни слова, но резко повернулся, отчего полы его накидки взлетели в воздух, и зашагал к своему тарлариону. Уже через мгновение он и его лакеи удалялись от нас.

— Я утёрла ему нос, ведь так, Бринлар? — торжествующе спросила она у меня, подпрыгнув на ноги, и смотря им вслед.

— Да, Госпожа, — сказал я, скрывая усмешку.

— Я заставлю его ждать, до тех пор, пока мне не надоест, — радовалась Янина.

— Да, Госпожа, — поддакнул я, думая, что никогда бы не стал иметь дело с женщинами в серьёзных делах.

— Я заставлю его понять, кто из нас важнее, — добавила она.

— Да, Госпожа, — снова повторил я, признавая, что она должна действительно быть достаточно важной птицей, хотя бы потому, что он не раздел её прямо здесь и не увёл, приковав цепью к своему стремени.

— Уже становится прохладно, Бринлар, — заметила она. — Ты можешь накинуть на меня плащ.

— Да, Госпожа, — отозвался я, поднимая с травы её легкий плащ и размещая его на плечах женщины.

Она закрепила полы ниже подбородка под вуалью. В другой момент я набросил бы этот плащ ей на голову и быстро опоясал бы его на талии этой гордячки, эффективно закрывая её голову и руки внутри этого импровизированного мешка. Но, пожалуй, пока рановато.

— Надо как можно быстрее вернуться в лагерь, — сказала Леди Янина. — Собирай вещи.

— Да, Госпожа, — сказал я, становясь на колени, около её ног, и начиная укладывать вещи в корзину.

— Могу я говорить, Госпожа, — спросил я.

— Конечно, Бринлар, — разрешила Леди.

— Исходя из того, что я здесь услышал, — осторожно начал я, — я понял, что, у Вас и того мужчины мог бы быть некий интерес к тому кого он назвал Боск из Порт-Кара.

— Возможно, — кивнула она.

— Независимо от того, что это мог бы быть за интерес, я могу опознать его, — предложил я.

— Да? — вскинулась Леди Янина, внезапно заинтересовавшись моими словами.

— Кроме того, у меня есть причина полагать, — добавил я, — что в данный момент он может быть на ярмарке, или же поблизости от неё.

— Почему Ты так решил? — спросила женщина.

— Есть у меня предчувствие, — ответил я. — Возможно, слышал что-то такое в Порт-Каре. Во всяком случае, знаю точно, что он иногда посещает ярмарку.

— Это интересно, — задумалась она. — Значит, Ты уверен, что сможешь указать нам на него?

— Я не думаю, что у меня могут возникнуть какие-либо затруднения с этим, — заверил я её.

— Подними голову, Бринлар, — приказала она.

Посмотрев в глаза Леди Янины, я не мог не заметить, как метались её мысли.

— Завтра Ты пойдёшь на ярмарку под охраной моих людей, — наконец решилась она. Если увидишь этого Боска, немедленно им сообщишь.

— Но мы с ним знакомы, — сообщил я. — Если он увидит меня под конвоем, разве он не сочтёт это подозрительным? Кроме того, хочу напомнить, что ярмарка считается территорией перемирия, умышленное его нарушение, если это было Вашим намерением, не будет приветствоваться охраной. А что если он окажется не один, а со своими людьми?

— Понятно, — сказала она, сердито поджав губы. — Это был всего лишь твой неудачный план побега.

— Постоялый двор Рагнара находится за пределами территории ярмарки, — сказал я. — Что, если я смогу убедить его приехать туда, одного?

— И как же Ты собираешься провернуть это дельце? — снова заинтересовалась она.

— Мне понадобится Ваша помощь, — сказал я.

— Да? — озадачилась женщина.

— Многие подозревают, что он теряет голову в присутствии красивой женщины, — усмехнулся я.

— Да? — на миг задумалась Леди Янина. — Продолжай!

— Я мог подойти к нему и сообщить ему, что действую по просьбе богатой, свободной женщины, той, кого очень возбудила мысль служить ему, как простая рабыня.

— Понимаю, — кивнула она.

— Как Вы думаете, Вы смогли бы замаскироваться под простую рабыню? — спросил я.

— Только не в ошейнике! — возмутилась женщина.

— Конечно же, нет, — успокоил я её. — В действительности, это только преамбула моего плана, я же сказал, что предполагается назначить свиданье с Госпожой, как со свободной женщиной.

— Значит, Ты хочешь сделать так, чтобы он приехал в гостиницу Рагнара, предположительно, на тайное свиданье.

— Госпожа быстро проникает к сути моего плана, — польстил я ей.

— Ловушку лучше всего устроить в одном из альковов, — задумчиво проговорила она, — и я буду там, в качестве приманки.

— Интересная мысль, — поощрил я.

— Он входит в альков, откладывает оружие, — размышляла она, — а в этот момент мои люди, спрятавшиеся в соседних комнатах, захлопнут крышку ловушки.

— Блестяще Госпожа, — воскликнул я.

— Это будет мой триумф! — закричала она, сжимая маленькие кулачки. — Победа! Получить Боска из Порт-Кара в мои цепи! А потом, почти мимоходом, как случайный сюрприз, доставить его Фламиниусу.

Так, значит, имя её недавнего гостя на этом пикнике — Фламиниус. Это имя наводит на мысль об Аре, или одном из его союзников. Знавал я когда-то одного врача по имени Фламиниус, который был гражданином Ара. Конечно, это были два разных человека. На Горе хватает повторяющихся имён, как, впрочем, и в большинстве цивилизаций. К примеру, Тэрл — моё имя, весьма распространено на известном Горе, особенно в северных областях, таких как Торвальдслэнд и его окрестности. Недостаток разнообразия имен ещё сильнее проявляется в случае с рабынями. Например, обычные рабские клички на Горе — Тука, Лана, и Лита. Подозреваю, на Горе найдутся сотни, если не тысячи девушек, отзывающиеся на эти имена, или другие, встречающиеся почти также часто, и также соблазнительно звучащие. Кстати земные женские имена, как известно, часто используются на Горе именно в качестве рабских кличек.

— А с чего Ты взял, что он послушает Тебя? — вдруг спросила Леди Янина, подозрительно глядя на меня сверху вниз.

— Я уверен, что он доверяет мне, — заверил я её.

— Ты уверен, что сможешь сделать это? — осведомилась она.

— Вы должны понимать, — пожал я плечами, — что его, возможно, ещё даже нет на ярмарке.

— Это верно, — сердито согласилась она. — И даже, если он там, Ты вполне можешь просто не встретить его.

— Если он там, я думаю, что буду в состоянии найти его, — постарался я успокоить её.

— Каким образом? — заинтересовалась Леди Янина.

— Я неплохо знаю его, — сказал я. — И прежде всего я уверен, что знаю его любимые места.

— Замечательно! — воскликнула она. — Это может сработать! Вот только, если я позволю Тебе исчезнуть из моего поля зрения, то только в близких кандалах. Тогда будет довольно легко возвратить Тебя.

— В таких цепях я, конечно, буду двигаться с большим трудом, — признал я. — Вот только, это врятли облегчит мои поиски на ярмарке.

— Значит, двое моих охранников должны тайно сопровождать Тебя, — сказала она.

— Этот Боск, уверяю Вас, всегда был наблюдательным парнем, — предупредил я. — Я сомневаюсь, что он окажется не в состоянии обнаружить присутствие двух бездельников поблизости от меня.

— Тогда остаются только цепи для Тебя, Бринлар! — рассердилась она.

— Как пожелаете Леди, — сказал я, — но как по-вашему, что подумает Боск, когда полный благих намерений соотечественник из Порт-Кара, приблизится к нему в кандалах, предлагая сходить с Вами на свиданье на заброшенный постоялый двор?

— Да, — раздраженно признала Леди Янина, — Пожалуй, не поверит.

Я лишь пожал плечами.

— Кроме того, во многие из его излюбленных мест, будет трудно получить доступ в цепях. Меня просто вышвырнут оттуда, как раба.

— Хорошо, если я разрешу Тебе пойти на эту охоту, что Ты желаешь в награду? — осведомилась Леди Янина.

— Возможно, Госпожа могла бы рассмотреть возможность объявить о моей свободе от её плена, — предложил я.

— Нет, — отказала она. — Я намереваюсь поработить Тебя вместе с другими. Но если Ты выполнишь это задание для меня, то можешь завоевать мою благосклонность. Я могу даже испытать желание относиться к Тебе с несколько большей снисходительностью, чем ты мог бы заслужить без этого. А ещё я могу захотеть оставить Тебя своим личным рабом, даже дать Тебе красивую одежду.

— Госпожа щедра, — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не захохотать.

— А какие гарантия будут у меня, — спросила она, — что Ты, достигнешь Ты успеха или нет, вернёшься в мой лагерь?

— У Вас есть мое слово, — сказал я, — слово свободного мужчины.

— Я думаю, что у меня должна быть гарантия понадёжнее твоего слова, — усмехнулась она. — Мы сделаем так: если Ты не вернёшься, то все четырнадцать твоих соотечественников будут убиты, один за другим, по одному в каждый просроченный ан.

— Я вернусь, — заверил я её.

— А известие о твоём предательстве достигнет Порт-Кара, — добавила она. — Мужчины будут охотиться на Тебя. На твой след поставят ловчих слинов. По всей ярмарке и её окрестностям будет распространено описание твоих примет, как сбежавшего раба.

— Пожалуй, Госпожа привела мне слишком много причин, чтобы вернуться, — признал я.

— Я тоже так думаю, — кивнула она.

— Но, она, по-видимому, в силу её скромности, упустила, по крайней мере, ещё одну существенную причину, — заметил я.

— И какую же? — удивилась она.

— То, что я хотел бы ещё раз посмотреть на её красоту, — сказал я.

— Ты льстец, Бринлар! — засмеялась женщина. — Но Ты далеко не первый мужчина, который попался на удочку моей красоты. Я соблазнила многих, потому что мне доставляет удовольствие их крах.

— Госпожа настолько красива, — сказал я, — что она могла бы быть почти как рабыня.

— Это верно, — улыбнулась Леди Янина.

— Значит, завтра утром, — сказал я, — я пойду на ярмарку, чтобы проверить, смогу ли я найти этого Боска из Порт-Кара.

— Если Тебе повезёт повстречать его, договаривайся с ним, на свиданье на постоялом дворе Рагнара в восемнадцатом ане. Тем временем, я пошлю известие Фламиниусу, чтобы назначить ему встречу там же в девятнадцатом ане. Я думаю, мне хватит времени, на то чтобы захватить, раздеть и заковать пленника в цепи, и переодеться в мою самую красивую одежду, чтобы поприветствовать Фламиниуса, как будто ничего необычного не произошло.

— А сегодня вечером, Госпожа? — с тревогой спросил я.

— А сегодня вечером, — властно сказала она, — Ты будешь с мешком на голове и цепью на шее, как обычно, у входа в мой шатёр. Если я должна быть тронута Тобой, то только если я этого захочу, и точно так, как я этого захочу.

— Да, Госпожа, — разочарованно протянул я, опустив голову.

Похоже, что она всё ещё боялась меня, и саму себя тоже, и, как мне кажется, всех мужчин вообще. Она до сих пор была не в состоянии справиться с эмоциями, которые я в ней разбудил. Это не удивительно для свободной женщины. Безусловно, такие эмоции могут ужаснуть любую свободную гореанку. Они шепчут ей о её рабстве. Она боится сказать им «Да» со всеми вытекающими, прекрасно ей известными, последствиями, но страдает и жаждет сделать это, так как понимает, что не будет цельной, пока это не произойдёт.

— Поторопись, Бринлар! — скомандовала она. — Поспеши! Собирай вещи!

— Да, Госпожа, — сказал я.

— До завтра! — крикнула она. — До завтра!

— Да, Госпожа, — улыбнулся я своим мыслям, — до завтра.

 

5. Постоялый двор Рагнара

Я несколько раз ударил в закрытую дверь старого постоялого двора Рагнара, что на старой западной дороге. Вокруг были разбросаны разнообразные хозяйственные постройки, в настоящее время по большей части закрытые и тёмные. Я заметил осторожное движение позади одного из зашторенных окон. Было самое начало семнадцатого ана. Между дверью и косяком появилась узкая полоска.

— Это — Бринлар, — послышался голос одного из мужчин Янины. — Вот уж не думал я, что Ты возвратишься.

— Да он просто дурак, — долетели из дома слова второго мужчины.

— Не, он боится слинов, — засмеялся третий.

— Впустить его! — это уже раздался нетерпеливый голос самой Леди Янины, и меня пропустили в тёмный холл гостиницы, тут же захлопнув дверь за моей спиной.

— Ну как? Тебе удалось? — нетерпеливо спросила Янина.

— Да, — кивнул я.

— Превосходно! — торжествующим шёпотом выразила он свою радость.

— Он заинтригован, — сообщил я. — Кажется, он потерял рассудок от желания познакомиться я Вами. Особенно его взволновало, что Вы столь заинтересовались им, что, будучи свободной женщиной, готовы служить ему подобно рабыне.

— Превосходно! — сказала она. — Да он просто легковерный дурак!

— Он будет здесь в начале восемнадцатого ана, — сообщил я.

— Замечательно, Бринлар, — обрадовалась Леди Янина. — Изумительно! Всё идет просто превосходно!

К этому моменту мои глаза уже привыкли к темноте, и я смог рассмотреть, что все её пятеро охранников были здесь. Впрочем, я именно так и рассчитывал. Я знал, что в её лагере их не было. На обратном пути с ярмарки я заглянул туда, хотелось бы уточнить некоторые детали. «Рабочая цепь», была прикована цепью между двумя деревьями и не охранялась. По-видимому, теперь эти мужчины стали ей не интересны. Она хотела иметь здесь под рукой всех своих мужчин. А ещё я заметил, что она была одета в нечто лёгкое, подпоясанное. Вуали на ней не было.

— Что Вы там принесли? — поинтересовалась она.

— Немного вина, и кое-какие продукты, — объяснил я. — Я взял на себя смелость, и на обратном пути с ярмарки заскочил в лагерь. Мне показалось, что Вас могла бы заинтересовать лёгкая закуска. Ждать до девятнадцатого ана, пока до сюда доберётся Ваш коллега, Господин Фламиниус, будет довольно долго, и Вы можете проголодаться.

— Ты просто мечта, Бринлар, — похвалила меня Янина. — Сокровище!

— Я могу кое-что предложить, Госпоже? — осведомился я.

— Конечно, — кивнула она.

— На Вашем месте, я бы засветил лампу или две, осветив главный зал и возможно отобранный альков. Это должно создать атмосферу утончённой открытости, поощряя Боска из Порт-Кара полагать, что его нетерпеливо ожидают. А то темнота пустынной гостиницы скорее кажется зловещей, и навевает мысли о возможной ловушке.

— Зажечь две лампы, — скомандовала Леди Янина одному из своих людей, — одну в главном зале и одну в первом алькове.

Тот немедленно бросился исполнять, по-видимому, в расчёте на её благосклонность.

— А Ты умён, Бринлар, — заметила она.

— У меня есть ещё один совет, — продолжил я. — Будет разумно оставить дверь в гостиницу приоткрытой, но при этом не скрывать Ваших охранников.

На этот раз она уставилась на меня озадаченно.

— Ну, я взял на себя смелость сообщить Боску, — пояснил я, — что Вас могут сопровождать мужчины ради Вашей безопасности. В конце концов, это вполне ожидаемо, что свободная женщина не сунется на Старую Западную Дорогу без надёжной охраны, если только она не планирует попасть в петлю работорговца и его железо. Зато мужчины могут, не пытаясь спрятаться, ожидать прямо в зале, играя роль ненавязчивых охранников. Таким образом, дверь можно оставить тактично приоткрытой, и нам не потребуется искать для них удобного укрытия, рискуя при этом потерей времени, а возможно и внезапности. Боск из Порт-Кара парень крутой, и положит многих из них, если будет настороже.

— Замечательно, Бринлар, — восхитилась она моими доводами. — Превосходно!

В зал как раз вернулся тот из охранников, что уходил разжигать лампу в алькове.

— Далее, Вашим мужчинам стоит сидеть со скучающим видом за одним из столов, — я указал на несколько больших струганных столов, со скамьями по бокам, в углу главного холла. — Я бы поощрил их, сидеть настолько естественно, насколько это для них возможно, а ещё лучше перекусывать чем-нибудь, создавая вид непринуждённой обстановки. Еду, я, кстати, уже принёс.

— Сделайте так, — приказала Леди Янина своим людям.

— Хорошо, — отозвался старший из её охранников, забирая у меня мешок, который я прихватил в их же лагере.

— Леди Янина не желает принять участие? — поинтересовался один из мужчин.

— Нет, не сейчас, — нетерпеливо отмахнулась она.

Мужчины расселись вокруг стола, и уделили внимание мешку, первым делом вытащив оттуда бутыль вина и кубки, а потом уже всё остальное. Один из них пнул в сторону цепи лежавшие под столом около крепкого кольца, вбитого в пол. Мужчины Торвальдслэнда приковывали на такую цепь своих голых рабынь, пока сами обедали.

— Я думаю, что есть, по крайней мере, ещё одна вещь на которую стоит обратить внимание, — добавил я.

— И что же это? — спросила она.

— Я могу осмотреть Леди Янину? — поинтересовался я.

— Осмотреть меня? — переспросила женщина поражённо.

— Да, — кивнул я. — Боск же далеко не дурак. Он может насторожиться, и заподозрить неладное, если он обнаружит даже минимальные погрешности или неточности в Вашей маскировке.

— Отвернитесь, — приказала она своим охранникам.

Те не задумываясь, но с видимой неохотой выполнили приказ.

— Смотри, — сказала она мне, распахивая свою одежду. Надо признать, что её тело, одетое в рабские шелка, выглядело просто невероятно превосходно. Несомненно, как я и предполагал раньше, за неё можно было сторговать хорошую цену на невольничьем рынке.

— Вот этого — я и боялся, — пробормотал я.

— Что не так? — удивилась она.

— У Вас под шелками просматривается бельё, — указал я.

— Конечно! — признала женщина.

— Снимите его, — посоветовал я.

— Бринлар! — возмутилась Леди Янина.

— Вы что же, думаете, что нормальный рабовладелец мог бы разрешить такие вещи своей рабыне? — удивлённо спросил я.

— Но я-то не рабыня, — заявила она. — Я — свободная женщина!

— Но предположительно, Вы для того и пригласили сюда Боска, чтобы служить ему в качестве рабыни, — напомнил я её.

Она сердито смотрела на меня.

— Вы полагаете, что он не заметит столь явного несоответствия в Вашем костюме? — поинтересовался я.

— Отвернись, — приказала Леди Янина.

Отвернувшись, я с удовлетворением отметил, что вино из той бутили, что я принес, уже плещется в кубках охранников.

— Ты можешь осмотреть меня снова, — окликнула она.

— Ого! — только и смог выговорить я.

— Кажется, я выгляжу ещё более голой, чем, если бы была просто раздета, — заметила она.

— Госпожа очень красива, — восхищённо сказал я.

Правда, про себя я подумал, что мои предположения о её возможной цене как рабыни полностью подтвердились.

— Кажется, уже должно быть что-то около восемнадцатого ана, — заметил я. — Думаю, что для Госпожи самое время занять своё место в алькове.

Я проводил её в заранее подготовленный альков.

— Ложитесь там, — показал на, предусмотрительно расстеленные на полу, меха.

Когда женщина расположилась на указанном месте, я не мог не полюбоваться открывшейся мне картиной. Она отлично выглядела у моих ног.

— Несомненно, Госпожа оговорила со своими людьми условный сигнал, — сказал я.

— Всё довольно просто, — сказала она. — Я просто закричу. Услышав мой крик, они должны ворваться сюда и скрутить Боска. Он даже понять ничего не успеет, как окажется раздетым и закованным в цепи, моим беспомощным пленником.

— Понятно, — кивнул я.

— Ты думаешь, он придёт? — спросила Леди Янина.

— Можете быть у этом уверены, — успокоил я её. — Он будет здесь.

— А что если он что-то заподозрит? — забеспокоилась она.

— Не волнуйтесь, — усмехнулся я. — Он мне полностью доверяет мне. Он доверяет мне так же, как самому себе.

— Что Вы делаете? — изумлённо спросила женщина, пытаясь отползти.

Но я уже схватил её левую лодыжку своей левой рукой, и она оказалась беспомощной перед моей силой.

— Нужно закончить Вашу маскировку, — пожал я плечами.

Взяв ножной браслет, более тяжелый, чем был бы необходим для женщины, прикованный цепью к стене алькова, я правой рукой сжал его, замыкая на её левой щиколотке.

— Эй, Ты же приковал меня цепью! — возмутилась она, отчаянно дергая ногой и бренча цепью.

— Да, — признал я очевидное.

— А где ключ? — спросила Леди Янина.

— Да тут, снаружи, как и положено, висит на крючке, — ответил я.

Надо признать, что это я определил заранее, днём разведав гостиницу, задолго до того, как она и её люди прибыли сюда.

— Я могу достать его с этого места? — поинтересовалась она.

— Никоим образом, — покачал я головой.

Она испуганно уставилась на меня.

— Чего Вы бойтесь? — спросил я. — Там снаружи Ваши охранники.

— Да, — успокоилась она. — Действительно.

Она, всё же несколько испуганно, но зачарованно, обследовала браслет и цепь руками, и посмотрела на меня.

— Я прикована цепью, — сказала она, — на самом деле прикована.

— Ваши люди рядом, всего лишь в нескольких шагах отсюда, — напомнил я ей.

— Да, — признала Леди Янина.

— Значит, Вы, вот так запросто намереваетесь получить Боска из Порт-Кара? — разочарованно осведомился я.

— Что Ты имеешь в виду? — решила уточнить женщина.

— Самый первый момент может оказаться решающим, — объяснил я. — Вы же хотите развеять его подозрения. Что, если он не сложит своё оружие немедленно?

— Я не понимаю Тебя, — призналась она.

— Лягте обольстительнее, Леди Янина, — посоветовал я. — Думайте как рабыня.

— Бринлар! — вскрикнула женщина.

— Вот так лучше, — заметил я.

— Твои руки! — возмутилась она.

— Немного приоткройте Ваши губы, — посоветовал я. — И смотрите на мужчину как рабыня, чувствуя свою беспомощность, чувствуя горящий огонь между Вашими бедрами.

— Ты разложил меня как рабыню! — возмущённо заметила Леди Янина.

— Вы не первая женщина, которая так лежит в этом алькове прикованная цепью, — сказал я.

— Но те были рабынями! — напомнила она.

— Большинство из них, вероятно, — кивнул я, — но наверняка не все.

Сопровождаемый её испуганным взглядом, я поднялся на ноги.

— Который час? — обеспокоенно спросила она.

— Должно быть, заканчивается семнадцатый ан, — прикинул я.

— Что Ты теперь собираешься делать? — поинтересовалась Леди Янина.

— Собираюсь покинуть альков, — пожал я плечами. — А уходя, я задёрну портьеру.

— Значит, я должна буду просто ждать, — прошептала она, — ждать мужчину!

— Пожалуй, — улыбнулся я, — именно так это будет выглядеть.

Она сердито задёргалась.

— Многие женщины делали это, — сказал я, — особенно женщины, оказавшиеся в этом месте, и на этой цепи.

— Конечно, — раздражённо пробурчала Леди Янина.

— И многие из них, даже не знали, кем окажется тот, кто появится из-за этой портьеры. Всё, что им было известно это то, что они должны служить ему, и точно исполнять его команды, причём делать это превосходно.

— Да! — сердито бросила она.

— Вы очень красивы, — сказал я. — Рабский шёлк и цепь Вам к лицу.

— Ох!

— Мне даже трудно представить, насколько красивой Вы могли бы быть, если бы действительно были рабыней.

— Ты думаешь, что я была бы красивой рабыней? — спросила она.

— О, да, — протянул я.

— Я тоже думала, что могла бы ей стать, — сказала она, прижимаясь к мехам, — но пусть мужчины стонут от отчаянья, я никогда не буду рабыней.

Я вышел из алькова, и уже задёргивая за собой занавеску, услышал лёгкое бряканье цепи позади себя. Это она неосторожно двинула ногой.

Как я и предполагал, уже было около восемнадцатого ана. Фламиниус, наверняка вместе со своими людьми, прибудет всего через ан. У меня оставалась не так много времени на всё то, что я планировал сделать. Я быстро осмотрел большой холл гостиницы. Порошок тасса, который я подмешал в вино, в основном уже подействовал. Только один из охранников Леди Янины смог оторвать голову от стола, посмотреть на меня затуманенным взглядом, и даже попытаться встать. Вот только ноги подвели, он повалился назад и, перекувырнувшись через скамью, растянулся на полу.

У меня возникло некоторое затруднение с поиском порошка тасса. Он находился где-то среди имущества Леди Янины. Пусть не сразу, но я нашёл его ещё в свой первый целый день в качестве её слуги, когда наводил порядок в шатре. Порошок нашёлся в маленьком ящике с приспособлениями для захвата, такими как ловчие сети с грузами по углам, верёвки, мешки, кляпы, кандалы и тому подобное. Также у меня был доступ к складу провизии лагеря, чтобы я мог лучше служить ей и её охранникам. Прихватив со стола, вокруг которого в разных позах храпели охранники, лампу, я, в одной из дальних спален, быстро нашёл то, что искал.

Потом я вернул лампу на стол, облюбованный охранниками для отдыха. Вещицы, прихваченные мной из дальнего алькова, я пока отложил в сторону, и подошёл к занавешенному входу в альков, где лежала, дожидаясь своей очереди Леди Янина. От резкого рывка портьера отлетела в сторону.

— Бринлар!? — пораженно воскликнула женщина, отползая по мехам к задней стене алькова, позвякивая тянущейся за её ногой цепью, стараясь прикрыться от моих оценивающих глаз. — Ты испугал меня.

Я не стал отвечать, и не сводил с ней пристального взгляда.

— Он здесь? — шёпотом спросила она.

— Да, — кивнул я. — Он здесь.

— Где? — всё также шёпотом спросила Леди Янина, вытягивая шею, и пытаясь заглянуть мне за спину.

— Да здесь, рядом, снаружи, — улыбнулся я. — Я советую Вам успокоиться, приготовить себя к встрече с ним, и пригласить его в свои руки.

— Да, — прошептала она слегка напуганная моим тоном. — Да.

Я немного отстранился, как будто освобождая проход, чтобы мог войти ещё один человек.

Леди Янина перекатилась на бок, принимая обольстительную позу. Надо признать, она была довольно привлекательна в рабских шелках и цепях, освещённая неровным светом маленькой лампы. Женщина собралась с силами, сконцентрировалась и, протянув руку к входу, мягко заговорила:

— Я люблю Вас, Боск из Порт-Кара. Я полюбила Вас с первого взгляда. От одной мысли о Вас я становлюсь беспомощной и слабой. Не смущайтесь тем, что некто, кого Вы не знаете и кого, возможно, Вы даже ни разу не видели, безумно любит Вас! Я боролась со своей страстью к Вам! Но она завоевала меня! Отныне я Ваша!

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Отлично, — кивнул я.

— Позвольте мне признаваться в своей любви к Вам, — продолжила спектакль Леди Янина. — Разрешите мне, поскольку я являюсь свободной женщиной, достоинство использования Вашего имени в моей речи, прежде чем, возможно, если это Вам понравится, Вы наложите на меня рабские правила.

Я снова одобрительно кивнул.

— Я люблю Вас, Боск из Порт-Кара, — закричала она. — Я люблю Вас!

Ответом ей была гробовая тишина.

— Что не так? — шепнула она мне.

Я пожал плечами.

— Возможно, он решил заставить Вас ожидать какое-то время, — предположил я, усмехнувшись про себя.

Леди Янина начала проявлять нетерпенье. Я нахмурился. Но с другой стороны, она весьма обольстительно расположилась на мехах, и красиво пригласила меня. Она снова заговорила, протянув руку к входу:

— Я лежу, здесь задыхаясь от страсти, столь же покорная, как рабыня.

Многое из того, что она сказала, кстати, не отличалось от настоящих, чистосердечных признаний любящих женщин, особенно тех любят так сильно, что в результате оказываются, в действительности, рабынями своих любимых. Но с другой стороны, конечно, Леди Янина играла роль. Впрочем, для опытного рабовладельца не трудно отличить подлинное признание, от фальшивого, обычно по неопровержимым сигналам тела. Обманщицу обычно ожидает суровое наказание. Она быстро узнаёт, что её страсть должна быть подлинной. После порки она сама следит за этим, со всеми физическими, психологическими и эмоциональными, сопутствующими этому последствиями, которые, вначале ужасают или беспокоят её, но которым она, в конечном счете, полностью сдаётся, найдя радость и восхищение в этой капитуляции. Вот тогда она становится его — полностью.

— Поспешите ко мне, Боск из Порт-Кара! — закричала Леди Янина. — Я жажду Вашего прикосновения! Я жажду служить Вам! Я умоляю позволить доставить Вам удовольствие! Сжальтесь надо мной! Не мучьте меня так! Не заставляйте меня ждать дольше! Поспешите ко мне, Боск из Порт-Кара, мой возлюбленный, мой владелец!

— Хорошо, — похвалил я.

— Войдите в мой альков! — продолжила она. — Я Ваша!

Наконец, я вошёл в альков. В конце концов, у меня было не так много времени.

— Бринлар, — крикнула женщина, поджимая ноги под себя, — что Ты делаешь!

— Что Ты имеешь в виду, говоря «что Ты делаешь»? — поинтересовался я.

— Где Боск из Порт-Кара? — спросила она.

— Он здесь, — усмехнулся я.

— Где? — удивилась Леди Янина.

— Здесь, — сказал я, прикладывая большой палец к своей груди. — Я — и есть он.

— Не неси чушь! — крикнула она.

— На колени, — скомандовал я.

— Это что? Своеобразная безумная шутка, Бринлар? — спросила она, начиная беспокоиться. — Ты рехнулся?

— Мне кажется, я отдал приказ, — намекнул я.

— Охрана! — заверещала женщина, вскакивая на ноги. — Охрана! Ко мне!

Я позволил ей добежать до порога алькова, где её остановила цепь, пристёгнутая к левой ноге. Дикими глазами она уставилась в холл. С того места, где она стояла, в тусклом свете маленькой лампы, она смогла разглядеть лежащие вповалку вокруг стола, бесчувственные фигуры своих охранников.

— Порошок тасса, — спокойно объяснил я. — Твой собственный. Я полагаю, что Ты знакома с его эффектом.

Взяв её за плечи, я швырнул её обратно в альков, и женщина, с бряканьем цепи, со всего размаха грохнулась на меха.

— Ты не Боск из Порт-Кара! — отчаянно закричала она, едва к ней вернулась способность дышать, не сводя на меня дикого взгляда. — Ты не можешь быть Боском из Порт-Кара!

— Я — Боск из Порт-Кара, — заверил я её.

— Ты сошёл с ума, Бринлар! — кричала она. — Это — произвол! Освободи меня немедленно!

Я улыбнулся, столь наглому требованию прикованной женщины, которая ещё недавно сама захватила меня.

— Слин! Слин! — прорычала она.

— Ты — женщина, — заметил я, — Ты одета в рабские шелка, Ты прикована цепью. Я полагаю, что Тебе стоит научиться говорить с мужчинами почтительным языком, если Ты не хочешь, чтобы Тебе его отрезали.

После этих моих слов, она испуганно вперилась в меня взглядом.

— Ты помнишь, что я скомандовал Тебе ранее? — поинтересовался я.

Она быстро встала на колени.

— ну, и каково это, стоять на коленях перед мужчиной? — справился я.

В ответ она промолчала, лишь сжав кулаки.

— Ты носишь шёлк рабыни, — заметил я.

— Да, — выплюнула моя пленница.

— Снимай его, — приказал я.

— Нет, — отказалась она.

Я протянул руку к стене и снял с крюка рабскую плеть. Такие вещи являются непременным атрибутом в альковах постоялых дворов, гостиниц и пага-таверн на Горе. Они помогают девушке не забывать её обязанности.

— А теперь? — усмехнулся я.

` Она сердитым рывком сдёрнула шёлк со своего тела.

— Ты довольно красива, — заметил я, — для свободной женщины.

Леди Янина зло вскинула голову и небрежно бросила:

— Спасибо.

— Целуй плеть, — приказал я ей.

— Никогда! — крикнула он отпрянув.

— Ты поцелуешь её сейчас, либо после того, как почувствуешь её на своей спине, — предупредил я. — Признаться для меня это не имеет особого значения.

— Я поцелую её, — сердито сказала она.

— Медленнее, — приказал я, — А теперь оближи её.

На этот раз она подчинилась не став артачиться.

— Теперь, поцелуй её снова, — велел я, и она снова прижалась губами к плети. — Теперь скажи: «Я облизала и поцеловала плеть мужчины».

— Я облизала и поцеловала плеть мужчины! — повторила она. — Теперь я хочу знать, что Ты собираешься со мной сделать?

— У меня мало времени, — сказал я.

— Я не понимаю, — удивилась Леди Янина.

— Повернись, — скомандовал я, — наклонись вперед, обопрись на предплечья.

— Нет! — крикнула она.

— Прими то положение, что я Тебе приказал, — повторил я.

— Нет! — попыталась настоять на своём женщина, но стоило ей увидеть как я поднял плеть, и она поторопилась выполнить мою команду.

Едва она оказалась в требуемой позе, как я, освободив лодыжку от браслета, схватил её правой рукой за ногу и вытащил из алькова. На этот раз я бросил женщину у стола, вокруг которого расположилась приятная компания её мужчин. Её прекрасное лицо оказалось скрыто за не менее прекрасными тёмными волосами. Я заставил женщину встать на колени у угла стола, как раз над кольцом закреплённым в полу, среди раскиданных вокруг цепей. Моментально её щиколотки оказались внутри стальных браслетов соединённых между собой цепью. К ножным браслетам на коротких цепях были прикованы браслеты для рук. Я пробросил эти короткие цепи у неё между ног, а затем просунул сквозь большое кольцо в полу. После этого и на руках Леди Янины защёлкнулись крепкие стальные браслеты. Теперь она надёжно удерживалась на своём месте около стола, и была совершено беспомощна.

— Вот таким способом, мужчины Торвальдслэнда иногда приковывают своих девок, чтобы они всегда были у них под рукой и могли быть использованы, до некоторой степени конечно, для получения от них удовольствия, причём прямо у стола. Кроме того, их удобно кормить с руки и бросать перед ними на пол кусочки мяса. Весьма полезное, надо заметить, устройство для их дрессировки, но, кстати, даже умелая и опытная рабыня, даже такая кого чрезвычайно ценят, иногда оказывается в таком положении, когда её владельцу захочется сделать так.

Глаза Леди Янины остекленели, волосы свешивались перед лицом. Она, находясь в прострации, только слабо подёргивала цепи.

— Впрочем, возможно, Тебе не интересны традиции Торвальдслэнда, — пожал я плечами.

— Что Ты сделал со мной? — растерянно спросила меня прикованная женщина.

— О, возможно, Ты голодна, — заметил я.

Она встрепенулась, и зло посмотрев на меня, замотала головой из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть волосы со своего лица. Видя, что это у неё не особенно получается, я сам взял её волосы и откинул их за спину.

— Ты здорово смотришься в цепях, — сказал я ей. — Возможно, Ты должна быть рабыней.

Она промолчала, злобно сверкая глазами.

— И Ты хорошо выглядишь закованная в цепи у стола, — добавил я.

— Спасибо, — ядовито бросила она.

Я взял кусочек мяса со стола, один из тех, что я принес из лагеря, маленький, но весьма лакомый кусочек жареного тарска, и протянул ей.

— Нет, — отпрянула Леди Янина.

— Ешь, — приказал я.

Её запястья, дёрнулись вверх, но остановленные цепью, замерли в нескольких дюймах от пола.

— Я не могу достать его, — сказала она.

— А я не отношусь к слишком терпеливым мужчинам, — предупредил я её.

— Я — свободная женщина! — заявила она.

— И я хорошо знаю об этом, — кивнул я. — Если бы Ты была рабыней, то, скорее всего, к настоящему времени уже получила бы, по крайней мере, два удара плетью.

Леди Янина тут же вытянула шею пытаясь дотянуться до мяса.

— Превосходно, Леди, — похвалил я. — У Тебя хорошо получается брать еду с руки мужчины.

Затем я разбросам на полу перед ней несколько кусочков мяса, и пока она губами подбирала их, я разоружил охранников, повесив их оружие на своё плечо. Закончив со сбором трофеев, я вернулся, чтобы полюбоваться на Леди Янину.

— Ты доела мясо, Леди Янина? — поинтересовался я.

— Да! — зло бросила она.

Я поднял вещи, оставленные мной в стороне, те самые, которые я забрал из дальнего алькова, и её глаза внезапно полезли из орбит. Она смотрела на меня с ужасом.

— Ага, а вот и ключ, — усмехнулся я. Это, я так принимаю, ключ от того самого сундука, в котором спрятаны, ключи от остальных, и возможно ключи от кандалов твоей рабочей цепи. Значит, мне не придется пользоваться инструментами для их взлома. Отлично, сэкономлю время.

Кажется ей начало трясти от страха, да так, что зазвенели в цепи.

— Думаю, среди твоего имущества, — заметил я, — найдётся немало интересного, например, монеты, те самые, что было отобраны у твоих пленников. Один мой кошель чего стоит! Кроме того, я думаю, что могу рассчитывать на то, что у Тебя имелись и свои собственные запасы монет и расписок, а учитывая твоё очевидное богатство и вкус, будет достаточно многу дорогих тканей, украшений и драгоценностей. Эти трофеи, я распределю среди членов твоей рабочей цепи, чтобы компенсировать им некоторое неудобство, доставленное Тобой и потерю их времени. А вот оружие, которое сейчас на мне, за исключением того, что оставлю себе, я раздам тем, кто из них кто хорошо знает с какой стороны надо держать меч, а таких в Порт-Каре большинство. Вот тогда, мы, напомню, всё ещё свободные мужчины, пойдём на ярмарку. А там, что интересно, и Ты это знаешь, драки, захваты и порабощение, запрещены, и считаются умышленным нарушением правил. Надо напоминать, что сделают с нарушителем? После нескольких дней развлечений и отдыха на ярмарке, мы сможем, если конечно захотим, покинуть территорию Ярмарки, наняв Тарнов до Порт-Кара, дорогое удовольствие, конечно, но думаю, после захвата твоих запасов оно будет нам по карману. И кстати, если чуть позже увидишь отсвет в небе, то, скорее всего, это будет пожар в твоём лагере.

— Делайте всё, что пожелаете, — взмолилась Леди Янина, загремев цепями. — Освободите мужчин, заберите золото, сожгите лагерь, только не трогайте этот пакет!

— О, это вот этот, что ли, — протянул я, поднимая кожаный пакет, принесённый мною вместе с её вещами. — Несомненно, здесь те самые материалы, которые Ты должна была доставить своему дорогому другу, Фламиниусу.

— Оставьте его! — отчаянно крикнула женщина.

— Почему? — поинтересовался я.

— Я — курьер, — объяснила она. — Я должна передать его Фламиниусу!

— Что-то мне подсказывает, что Тебе будет трудно сделать это, — усмехнулся я, — будучи прикованной цепями.

— Пожалуйста, — заплакала она. — Даже не думайте о том, чтобы взять это! Оставьте его! Я прошу Вас!

— Он должно быть очень важен, — задумался я.

— Нет, — быстро сказала она, дёрнув цепями, пытаясь отстраниться. — Нет. Нет!

— Ну, тогда не будет ничего страшного, если Ты его вдруг потеряешь, — предположил я.

— Материалы не имеют смысла для Вас! — крикнула Леди Янина. — Они ничего не значат для Вас!

— Откуда они? — осведомился я.

— Из Брундизиума, — призналась она.

— От кого они?

— Их передал Белнар, мой Убар, — с трудом выговорила она, глотая слёзы.

Скорее всего, что это была ложь. По-видимому, не существовало никакого Белнара, бывшего Убаром в Брундизиуме. Однако я не забыл, что она упомянула некого «Белнара» на вчерашнем рандеву с Фламиниусом.

— И Ты должна была доставить их Фламиниусу? — уточнил я.

— Да, — сказала она. — Да!

— А что он, должен сделать с ними? — поинтересовался я.

— Он должен доставить их заинтересованным людям в Аре, — ответила она.

— В Аре? — удивился я.

— Да! — сказала она.

Это озадачило меня. Интересно, знала ли она истинное предназначение этих материалов. Я-то был уверен, что они фактически предназначены для Сардара. По-видимому, она просто решила ввести меня в заблуждение.

— Это — государственные документы, — простонала Леди Янина. — Они не должны попасть в чужие руки!

Лично я, конечно, предполагал, что они никогда не были документами какого-либо государства. С другой стороны, я был готов поверить, что они происходили из Брундизиума, и что был некий человек, по имени Белнар, связанный с ними. Я бы предположил, что он был агентом Царствующих Жрецов. Мне стало столь любопытно, что я задумался о том, чтобы дождаться Фламиниуса и его людей. Но всё же, у меня не было особого желания убивать их, особенно, если они были агентами Царствующих Жрецов. На мой взгляд, вполне достаточно того, что я уже убил в Порт-Каре одного человека, который, предположительно был агентом Царствующих Жрецов, того, которого звали Бабиниус. Я сам когда-то служил Царствующим Жрецам, и у меня не было желания, независимо от того, какие у них текущими планы относительно меня, делать из уничтожения их агентов обычную практику. Безусловно, я не знал наверняка, были ли эти Белнар, Фламиниус, Леди Янина, и связанные с ними люди агентами Царствующих Жрецов, или кюров.

— Ты служишь Царствующим Жрецам? — прямо спросил я Леди Янину.

— Я не понимаю, — удивилась она.

— Ты работаешь на Зверей? — задал я следующий вопрос.

— Я не понимаю, — снова повторила она ещё более озадаченно.

— На кого Ты работаешь? — продолжил я допрос.

— На Белнара, — сказала Леди Янина, — моего Убара, Убара Брундизиума.

— Почему этот Белнар, которого я не знаю, предположительно Убар Брундизиума, города, с которым у меня никогда не было никаких деловых отношений, проявляет ко мне столько интереса, что подсылает ко мне убийцу?

— Я не знаю, — растерянно ответила она.

Я усмехнулся.

— Я, правда, не знаю! — крикнула она.

Ну что ж, вполне могло быть, что она, при всей её красоте и хитрости, была всего лишь скромной фигурой в запутанной, сложной интриге, лежащей вне её понимания. В конечном счете, она могла даже не знать, служила ли она Царствующим Жрецам, или кюрам. Эта мысль показалась мне логичной.

— Мне пора, — сказал я.

— Не уходите! — закричала Леди Янина.

— А Тебе я рекомендую, оставаться там, где Ты сидишь, и ждать Фламиниуса, — улыбнулся я.

Она тряхнула цепями в беспомощном разочаровании.

— Не волнуйся, он скоро придёт, — заверил я её.

— Оставьте пакет, пожалуйста! — вновь попросила женщина.

— Ты просишь об этом, голая, на коленях, прикованная цепью, как это могла бы сделать рабыня? — уточнил я.

— Да! — крикнула она. — Я прошу об этом на коленях, голая, в цепях, как могла бы просить рабыня!

— Интересно, — протянул я.

— Оставьте его, — всхлипнула она.

— Нет, — отрезал я.

Она ошеломленно, не веря своим ушам, уставилась на меня.

— Но если бы Ты действительно попросила об этом красиво, — намекнул я, — то всё могло бы измениться. Например, стоит Тебе попросить у меня разрешения доставить мне удовольствие, то я могу почувствовать желание дать Тебе более благоприятный ответ.

— Я — свободная женщина, — возмутилась она. — Как можете Вы, свободный мужчина, отказывать мне в чём-либо, чего я хочу?

— Легко, — отмахнулся я от неё.

Она сердито посмотрела на меня.

— Многие свободные женщины полагают, что они могут достичь чего-то желаемого, просто попросив об этом, или даже потребовав этого, — заметил я, — но теперь Ты видишь, что это не верно, по крайней мере, в мире, где есть настоящие мужчины.

— Вы делаете меня столь же беспомощной и зависимой от Вас, как какую-то рабыню! — закричала Леди Янина, раздражённо дёргая цепи.

— Да, — не стал отрицать я.

— Не дождётесь! — заявила она.

— Да ну, — сказал я, поворачиваясь к выходу.

— Вы хоть знаете, что они сделают со мной? — спросила она у меня.

— А мне почём знать? — удивлённо спросил я.

— Белнар будет взбешён, — простонала она. — В Брундизиуме за такие проколы не жалуют. Самое наименьшее, что меня ждёт, это значительное понижение в статусе. Мне запретят носить обувь. Заберут мои красивые одежды. Хорошо если мне позволят носить, хотя бы простую длинную одежду, они, ведь могут обрезать её так, что мои икры будут открыты для мужских взглядов. Меня даже могут заставить ходить публично, с открытым лицом. Я могу быть выслана из дворца. Да, что там выслана, это может означать ошейник для меня!

Интересно, что она имела в виду, упоминая дворец. Если так, то возможно этот Белнар мог бы быть обитателем дворца. Возможно, он действительно был чиновником или министром какого-либо ведомства в правительстве города. Мне не казалось, вероятным, что он окажется Убаром Брундизиума. У столь важной персоны как Убар, скорее всего не должно быть столь откровенного интереса к капитану Порт-Кара. Но, с другой стороны, всё возможно. Что ему мешает быть одновременно и Убаром и агентом Царствующих Жрецов, или кюров. Если он действительно был настолько заметной фигурой, то мне более вероятным казалось, что он мог бы служить скорее кюрам, чем Сардару. Царствующие Жрецы, по крайней мере, в основном, согласно моему опыту, редко выбирали видных, заметных персон для работы своими агентами. Самос начинал работать на них ещё задолго до того, как он стал первым в Совете Капитанов Порт-Кара. Выходит, что Фламиниус, Леди Янина, и иже с ними, скорее всего, служили кюрам.

— Значит у Тебя, будет много о чём подумать, в ожидании прибытия Фламиниуса, — усмехнулся я.

— Фламиниус! — горько засмеялась женщина. — Мой дорогой Фламиниус! Уверяю Вас, он не прольёт и слезинки, по моему тяжелому положению!

— Это было бы для меня не удивительно, — признал я.

— Он сочтет моё крушение забавным, и лишь порадуется ему, — сказала она.

— Возможно, если твоим наказанием изберут порабощение, — добавил я, — Ты сможешь оказаться одной из его девушек.

— Возможно, — с горечью в голосе сказала Леди Янина.

— Он показался мне таким мужчиной, который знает, как заставить женщину ползать под его плетью, — усмехнулся я.

— В этом и я не сомневаюсь, — пробормотала она. — Постойте! Подождите!

Но я уже покинул постоялый двор Рагнара, направляясь назад к её лагерю.

 

6. Старый знакомый

— Это отвратительно! Омерзительно! — закричала свободная женщина, одетая одежды писцов и скрытая под вуалью, одна из стоявших среди публики. — Опусти свою юбку, Ты рабыня, Ты бесстыжая девка!

— Умоляю Вас, пожалуйста, уйдите, благородный сэр, Вы появились передо мной столь неожиданно, что мне пришлось скрывать лицо тем, что было под рукой, — кричала девушка на подмостках, играющая Бригеллу в труппе Бутса Бит-тарска. Я уже видел её несколькими днями ранее в Порт-Каре.

— Опусти свою юбку, шлюха! — бесновалась свободная женщина в толпе зрителей.

— Заглохни, — рявкнул на неё свободный мужчина. — Это — всего лишь комедия.

— Сам заглохни! — взвизгнула дамочка.

— Эх, была бы Ты рабыней, — проворчал мужчина. — Ты бы дорого заплатила за свою дерзость.

— Я не рабыня, — возмущённо заявила та.

— Это как раз очевидно, — усмехнулся он в ответ.

— И я никогда не буду рабыней, — гордо сказала женщина.

— Ой ли, не будь в этом так уверена, — зло бросил мужчина.

— Животное, — огрызнулась она.

— А интересно, как бы Ты работала прикованная цепью в палатке? — поинтересовался он, окидывая взглядом её фигуру.

— Урод! — выплюнула женщина.

— Вы дадите нам посмотреть спектакль или нет? — возмутился товарищ, стоявший рядом со спорщиками.

— Хотя я и бедная и одета в обноски, — меж тем продолжала декламировать Бригелла обращаясь к Бутсу Бит-тарску, в паре с ней игравшему в маске напыщенного, пыхтящего, развратного торговца, — но все хорошо знают, о любезный сэр, что я — свободная женщина!

Это заявление было встречено зрителями взрывом хохота.

— Сними шарф с её горла! — сквозь смех прокричал какой-то мужчина. — Посмотри, нет ли под ним ошейника!

На Горе, как я уже упомянул, большинство актрис — рабыни. В классической драме или комедии, если женщинам разрешают выступать, что бывает редко, поскольку женские роли обычно исполняются мужчинами, и эти женщины являются рабынями, ошейники с них иногда снимают. Однако, прежде, чем это будет сделано им на щиколотке или на запястье запирают стальной браслет, который те ни в коем случае не смогут снять. Таким образом, они продолжают носить некий символ неволи. Это облегчает, в случае каких-либо спорных ситуаций или неуверенности относительно их статуса или принадлежности, ясно определить это, любому заинтересованному лицу, в особенности гвардейцам или судьям, или иным уполномоченным властями.

Подобная предосторожность, помогает избежать неудобств и возможных затруднений с опознанием, например, в случае неуверенности в статусе женщины, её приходится связывать и передавать для обследования свободным женщинам, чтобы те могли раздеть, и исследовать её тело на предмет присутствия на нём рабского клейма. Кстати, если до такого доходит, то девушке будет лучше быстренько, и открыто признаться в своём рабстве. Свободные женщины презирают и ненавидят рабынь. Им свойственно относиться к невольницам с непередаваемой жестокостью и злобой, как ко всем вообще, так и в частности они вряд ли будут довольны тем, что какая-то из них осмелилась на гнусное преступление, заключающееся в выдаче себя за одну из них. Для женщин не составит труда найти и опознать рабское клеймо на теле девушки. Оно, хотя и маленькое и изящное, но прекрасно заметно на её плоти. Оно легко обнаруживаемо, обычно чёткое и полностью безошибочно определяющее статус. Оно превосходно служит своей цели идентификации его носительницы. В действительности, он является частью рабыни, ибо всегда находится при ней, выжженное в её коже.

Обычно, когда девушка играет на сцене, даже если она делает это нагой, клеймо не прикрывают. Даже если она играет роль свободной женщины, его как будто «не видят», если можно так выразиться, публика просто игнорирует этот факт, в силу гореанской театральной традиции. Если же по ходу спектакля женщин должна быть лишена свободы, что, кстати, весьма распространённый сюжет во многих драмах и фарсах, клеймо вначале действия заклеивается маленьким круглым пластырем. Удаление этого пластыря, скорее всего, совпадёт с одеванием на неё ошейника, что может означать, что женщина была порабощена согласно правилам. Прикрытием клейма, таким образом, достигается эффект, что его как бы не существует, или правильнее ещё не существует. Это является ещё одной гореанской театральной традицией.

Таких традиций существует великое множество. Если актёр держт в руке тарновое стрекало и перемещается по сцене определенным образом, то предполагается, что он летит на тарне. В руке кайиловый хлыст, или прут сопровождаемый соответствующей походкой — значит, он едет на кайиле. Ветки на сцене могут изображать лес или часть городской стены. Если актёр поднялся на ящике или маленьком столе, зритель понимает, что герой осматривает окрестности с вершины горы или с зубца стены. Немного конфетти выброшенных на сцену и вот вам снежная буря, короткая прогулка от одного конца сцены до другого — это долгое путешествие в тысячи пасангов. Пересеченные шесты и шёлковая занавеска на них и готов тронный зал убара или шатёр генерала. А если за «генералом» несут вымпел, то предполагается, что за ним следует тысяча воинов. Чёрный плащ на актёре указывает, что его герой невидим. Вариаций бесчисленное количество.

— Ты что, на самом деле свободна? — меж тем с преувеличенным скептицизмом поинтересовался у Бригеллы Бутс Бит-тарск, скрытый под маской торговца.

— Да! — пропищала та, держа свою юбку перед лицом, зажав подол в своих крохотных кулачках, чтобы скрыть таким образом лицо на манер вуали. Мужская часть публики покатывалась со смеху, несомненно, не только над нелепостью ситуации, но и над несовместимостью такой очевидной рабыни, такой была прекрасная Бригелла, её утверждению.

Бутс с пыхтеньем проковылял через сцену, как если бы занять положение с наилучшим обзором.

— Тал, любезный сэр, — сказала Бригелла тонким голоском.

— Тал, благородная леди, — ответил Бутс.

— Что-то не так? — осведомилась девушка у своего партнёра.

— Я бы сказал, что есть нечто самую малость неправильное, во всяком случае, мне так кажется, — заметил тот.

— Вы что, прежде никогда не видели свободную женщину?

— Этот фарс оскорбляет свободных женщин! — закричала свободная женщина из толпа зрителей, та же самая, одетая в синие одежды касты писцов.

— Вы прежде никогда не видели свободную женщину? — повторила Бригелла.

— Ну, вообще-то большую часть их, я не вижу, — признал торговец.

— Понятно, — протянула Бригелла.

— По крайней мере, обычно, гораздо меньше, чем вижу сейчас, — добавил Бутс.

— Оскорбление! — снова закричала свободная женщина.

— Признаться, в Вас я уже увидел больше, чем во всех остальных вместе взятых, — усмехнулся он.

— Оскорбление! Оскорбление! — скандировала свободная женщина.

— Вы расстроены, что я не принимаю Вас должным образом? — спросила Бригелла.

— О, ну что Вы, я должен радоваться, — заверил её Бутс, — если у Вас вообще было намерение принять меня, неважно должным ли образом или нет.

— Неужели леди могла сделать иначе? — спросила девица.

— Действительно! — воскликнул Бутс с энтузиазмом.

— Конечно, я имею в виду, — уточнила она, — что, я приношу извинения за необходимость закрыть моё лицо столь торопливо и, используя первое, что попало под руку.

— Не волнуйтесь, я не вижу в этом ничего критичного, — успокоил он.

— Значит, Вы не думаете обо мне уничижительно? — поинтересовалась она.

— Нет-нет, я восхищаюсь Вами. Я восхищаюсь Вами! — проговорил Бутс Бит-тарск, приседая и любуясь ею.

— Вот таким образом, мы, свободные женщины демонстрируем свою скромность, — похвасталась Бригелла.

— И надо признать у Вас просто прекрасная скромность, — восхищенно подтвердил Бутс, приседая ещё ниже.

— Ой! — внезапно вскрикнула девушка, как если бы сообразив в каком затруднении оказалась, и, присев, торопливо опустила юбку, прикрывая лодыжки.

— А я думал, что Вы свободная женщина, — воскликнул Бутс.

— Так и есть! — пискнула Бригелла.

— А почему тогда Вы стоите с открытым лицом перед незнакомцем? — спросил мужчина.

— Ой! — издала девица несчастный писк, подскакивая, и ещё раз задирая юбку, до самой головы, в очередной раз, закрывая лицо.

— Вау! — выдохнул Бутс, снова приседая с видом истинного ценителя.

— Ой! — она снова опустил юбку вниз, как будто пребывая в большом затруднении.

— Открытое лицо! — возмущённо закричал Бутс, как если бы в шоке от увиденного.

Юбка летит вверх.

— Вау! — довольно вопит Бутс. — Ого!

— Ну что же делать бедной девушке! — прокричала Бригелла. — Что я могу поделать!

Подол юбки, зажатый в её маленьких руках, под её стоны страдания и расстройства, летал то вверх то вниз, снова и снова, со всё уменьшающимся размахом, пока она не стала двигать им где-то между грудью и горлом. Таким образом, конечно, к развлечению большей части аудитории, она уже не скрывала ни своей «скромности», если можно так выразиться, ни своего лица.

Следует понимать, и полностью осознавать то, что происходило на сцене. Дело в том, что публичное открытие лица свободной женщиной, особенно таковой из высшей касты, претендующей на особое положение в обществе и высокий статус, является социально серьезным нарушением приличий во многих местах Гора. Действительно, в некоторых городах свободная женщина, появившаяся на улице без вуали, должна быть готова к тому, чтобы быть задержанной стражниками, и выслушать их требование надеть вуаль, а в случае отказа, пройти домой под их конвоем. Может произойти и кое-что похуже. В некоторых городах такую женщину проводят назад в её дом, полностью раздетой за исключением вуали на лице, которую ей наденут насильно. И всё это будет происходить в сопровождении толпы зевак, которым, конечно, интересно узнать, в какой именно дом её препроводят стражники. Повторное нарушение в таком городе обычно приводит к порабощению этой женщины. Конечно, применять столь серьезные меры для защиты столь привычных гореанских правил приличия приходится крайне редко. Обычно вполне достаточно угрозы наказания за нарушение этого обычая.

Социальное давление, различными способами, также способствует тому же эффекту. Женщина, вышедшая без вуали, например, может заметить, что другие женщины, с отвращением отворачиваются от неё на рынке. В действительности ей не стоит ожидать, что хоть одна свободная женщина на рынке будет иметь с ней дело, если она сначала не встанет перед ней на колени. Для неё не должно быть неожиданностью, в толпе, услышать за своей спиной презрительный шёпот, и различные неприятные эпитеты, такие как: «Бесстыдная шлюха», «Нахальная потаскуха», «Столь же нескромная как рабыня», «Интересно, кто её владелец», или просто злобное шипенье «Наденьте на неё ошейник!». А если она попытается противостоять или бросить вызов своим противницам, она просто услышит все эти замечания повторенные членораздельно и в лицо.

Рабыням, кстати, обычно, запрещают прятать лицо под вуалью. Их лица в большинстве случаев открыты и полностью выставлены на всеобщее обозрение. Таким образом, мужчины могут, небрежно, и всякий раз, когда они того пожелают рассматривать их. То, что земные девушки обычно спокойно относятся к появлению на виду у всех с открытым лицом, кстати, является одной из многих причин, отчего многие гореане думают о них как о прирождённых рабынях. Для гореанской же девушки то, что она вдруг, впервые со времени своего созревания больше не может скрыть лицо, если конечно её владельцу не захочется предоставить ей это право, является одним из самых пугающих и существенных аспектов её перехода в неволю. Её лицо, во всей его чувственности и красоте, со всеми его столь интимными, личностными и сокровенными особенностями, столь разоблачительными для неё, самыми глубинными и тайными мыслями, чувствами и эмоциями теперь выставлено на всеобщее обозрение, и любой желающий может рассмотреть и прочитать всё это.

Интересно отметить, что даже некоторые землянки попав на Гор, спустя короткое время, склонны становиться чувствительными к подобным соображениям. Обычно это интерпретируется обоими видами девушек, по крайней мере, вначале, как часть «бесчестья» ошейника. Спустя какое-то время, конечно, все девушки, как гореанки, так и землянки, ставшие вдруг чувствительными к коварным последствиям открытия лица, перестают думать об этом, или, по крайней мере, не делают этого постоянно. И те и другие уже познали, что они — теперь ничто, всего лишь рабыни, и что это — всё, что они есть и будут. Они больше не стремятся к привилегиям свободной женщины. Их выставление на показ, их доступность, если можно так выразиться, отныне становятся такими же условиями их существования, как и повиновение, служение, любовь и наказания. В некотором смысле они считают это освобождением. Это освобождает их от соблазна обмана, притворства и сдержанности. Теперь они не задумываются, по крайней мере, между собой, об ошейнике как о «бесчестье». Скорее теперь, оказавшись на своём месте в совершенстве природы, полностью, беспомощно и безоговорочно, бросив себя к ногам мужчин, отдавшись своей глубинной сексуальности и потребностям, признанным, лелеемым и исполняемым, они начинают думать о нём как об «источнике радости». Рабыни больше не стремятся к привилегиям и прерогативам свободных женщин. Нет уж, пусть они сами продолжают жить в их панцирях запрещений и традиций, пусть уж они сами терпят свои холодность, ревность и обман. А невольницы нашли нечто в тысячу раз более драгоценное, свой смысл, свою значимость, своё счастье, свою радость, своё удовольствие, свой ошейник.

— Что же мне делать? — вопрошала прекрасная Бригелла толпу, прекратив размахивать подолом, и прижав его к своей шее, и надув свои прекрасные губы.

Казалось, что она вот-вот заплачет. Она превосходно сыграла смятение, и смущение перед своей дилеммой!

— А Ты вставай на колени! — весело крикнул один из зрителей.

— Ага, и одежду сними! — поддержал его другой.

— И ноги, ноги его оближи! — подсказал третий, сквозь конвульсии хохота.

— Рабыня! — холодно и надменно прошипела свободная женщина, явно и недвусмысленно обращаясь к Бригелле.

— Госпожа, — немедленно отозвалась девушка, испуганно прекращая играть свою роль, оборачиваясь и падая на колени. При этом лицом она повернулась к свободной женщине.

— Головой в доски! — презрительно бросила свободная женщина.

Бригелла не мешкая опустила голову к самой сцене. Она дрожала, ибо отлично понимала, что такие женщины, как она находятся в полной власти свободных людей.

— Это Ты — владелец этой рабыни? — спросила свободная женщина Бутса Бит-тарска.

— Да, Леди, — ответил тот.

— Я требую, чтобы её наказали, — заявила она.

— Возможно, это превосходное предложение, — заметил Бутс. — Учитывая, что она — рабыня, но имейте ли Вы в виду какую-либо вескую причину, по которой я должен это сделать.

— Мне не пришлось по вкусу её выступление, — пояснила свободная женщина.

— Довольно трудно угодить всем, — развёл руками Бутс. — Но я уверяю Вас, что, если я, её владелец, окажусь не полностью удовлетворен выступлением этой девки, я лично свяжу её и проконтролирую, что она была достаточно хорошо выпорота.

— А я считаю её выступление отвратительным, — заявила женщина.

— Да, Леди, — поклонился Бутс.

— И я считаю это оскорблением свободных женщин! — продолжила она.

— Да, Леди, — терпеливо ответил Бутс.

— Давайте уже досмотрим окончание комедии, — предложил кто-то из зрителей.

— Так избей её! — снова потребовала свободная женщина.

— Я не вижу причин избивать её, — заметил Бутс. — Она делает ровно то, что она, как предполагается, должна делать. Она повинуется. Она послушна. Если бы она не была послушна, тогда я избил бы её, более того, я бы проследил, чтобы порка было соответствующей и длительной.

— Избей её! — заверещала свободная женщина.

— Мне наказать её? — поинтересовался Бутс обращаясь к толпе.

— Нет! Нет! — послышались мужские выкрики.

— Продолжайте спектакль! — прокричал кто-то.

— А у Тебя есть лицензия на это выступление? — осведомилась свободная женщина.

— Помилуйте, Леди, — заговорил Бутс заискивающе. — У меня сейчас трудные времена. Только вчера, ради того, чтобы свести концы с концами я был вынужден продать свою рабыню, исполнявшую роль золотой куртизанки.

Надо признать, что трудно заниматься бизнесом вроде гореанской труппы Бутса без золотой куртизанки. Она является один из главных персонажей, вовлечённых в этом виде театрального искусства, и присутствует в пятидесяти — шестидесяти процентах фарсов, составляющих репертуар такой труппы. Уж лучше было бы попытаться прожить без торговца, Бригеллы, Бины, Лекчио или Чино. Я уже знал о трудностях Бутса, причём выяснил это ещё вчера вечером. И я даже счёл целесообразным, по моим собственным причинам, предпринять кое-какие действия, для решения этого вопроса.

— Итак, у Тебя есть лицензия? — надавила свободная женщина на него.

— В прошлом году, говоря по правде, я не имел таковой по причине своей ужасной рассеянности, — осторожно признал Бутс, — но я же не стану так рисковать дважды на Сардарской Ярмарке. Я уже уладил свои долги здесь. Тем более, что едва я успел уладить один, как я оказался лицом к лицу перед тысячей кредиторов пришедших с гвардейцами за их спинами. Они набросились на меня, как тарны на зазевавшегося табука. Понуждаемый наконечниками их копий я был рад удовлетворить все их притязания, причём далеко не всегда честные. И когда сделал всё это, то оказался в такой нищете, что вынужден был расстаться со столь великолепной актрисой, игравшей наиважнейшую роль.

— Так у Тебя есть лицензия, или нет? — она начала терять терпение.

— Я вынужден был продать своей золотую куртизанки, чтобы купить этот клочок бумаги, — заявил Бутс.

— Так значит, есть? — уточнила женщина.

— Да, добрая леди! — кивнул Бутс.

— В таком случае, я с удовольствием увижу, как её отменят, — заявила она.

— Хорошо, — буркнул один из мужчин подле меня. — Вот иди и проследи.

— Эй, продолжай представление! — призвал другой.

— Помилуйте, добрая леди, — взмолился Бутс.

— Не думаю, что сочту целесообразным оказывать Вам милосердие в данном вопросе, — сказала она.

— А может, есть смысл снять с неё одежду женщины из касты писцов и пройтись плетью по её спине? — вдруг предложил кто-то.

— Да, поработить её надо, — прорычал другой.

— А ну тихо, сброд! — закричала, оборачиваясь лицом к толпе.

— Сброд? — переспросил мужчина.

Само собой, толпа состояла главным образом из свободных мужчин.

— Сброд! — возмутился другой зритель.

— Животные и подонки! — завизжала она на мужчин.

— Поработить её! — призвал один из тех, кто стоял рядом.

— Ошейник на неё! — поддержал его второй. — Он быстро исправит её манеры.

— Долой её одежду, — крикнул третий. — В наручники её и на привязь!

— О, у меня как раз с собой и то и другое, — весело выкрикнул мужчина, демонстрируя указанные вещицы.

— Вот и превосходно, надень их на эту стерву и тащи её к кузнецу, — послышалось предложение из задних рядов.

— Готов оплатить её клеймение, — предложил ещё один.

— Пополам! — тряхнул кошелём его сосед.

— Я — Леди Телиция с Асперича, — завизжала скандалистка. — Я — свободная женщина. Я не боюсь мужчин!

Я улыбнулся столь смелому заявлению. Конечно, сейчас она была в полной безопасности, поскольку находилась в пределах периметра Сардарской Ярмарки. Как же храбры могут быть женщины в пределах контекста традиций! Интересно, понимают ли они искусственность, недолговечность, умозрительность и хрупкость этих тонких крепостных стен. Они что, действительно спутали их со стенами из камня обороняемыми силами оружия? Они вообще понимают разницу между линиями и цветами на карте и фактическим ландшафтом местности? До какой высоты они решили поднять стены тех вымышленных или мифических замков, в которых они нашли убежище, и с башен которых теперь стремятся внушить свои желания всему остальному миру? Разве они не догадываются, что однажды мужчины могут им сказать: «Замок не существует» и они вдруг обнаружат, что терпение мужчин закончилось, безумие завершено, игра проиграна, а они оказались на месте, назначенном им природой, поражённо глядя вверх на своих владельцев?

Асперич, кстати говоря, это небольшой свободный остров, в Тассе, к югу от Телетуса и Табора. Управляют им торговцы.

— Давайте уже продолжайте игри, — раздраженно предложил мужчина.

— Да, да, — поддержали сразу несколько мужских голосов с разных сторон. — Начинай! Продолжай! Играйте!

— Я уже понял, что твоя Бригелла хорошенькая, — крикнул мужчина. — Теперь хотелось бы увидеть её полностью.

Бригелла вздрогнула, но осталась всё также стоять на коленях, не смея оторвать свою голову от досок. Она ведь пока ещё не получила разрешения сделать это, соответственно, она так и не узнала, кто был тем, что столь небрежно обозначил интерес к ней. Однако у меня не было сомнений, что теперь она выступит просто превосходно, что она, как бы великолепно она не играла до сих пор перед всей толпой, отныне она приложит особые усилия, чтобы показать себя чрезвычайно искусной и восхитительно привлекательной в своей роли настолько, насколько это возможно. Кто-то был там, среди зрителей, и, несомненно, с деньгами в его кошеле, кто мог бы оказаться заинтересованным потратиться на неё, и возможно купить её. Могу поспорить, это взволновало девушку, и потешило её тщеславие. Для гореанской рабыни, это — лестный комплимент, если кто-то готов купить её. И девушка готова доказать, что мужчина получит назад уплаченную цену тысячекратно, и даже больше. Я облизнул губы в предвкушении.

— С Вашего позволения, Леди Телиция? — вежливо обратился Бутс к надменной, строгой, гордой, тщеславной и полностью скрытой под синими одеждами свободной женщине, стоявшей в первом ряду перед сценой.

— Вы можете продолжать, — кивнула она.

— Но, Вы, возможно, найдёте нечто, что может показаться Вам оскорбительным, — предупредил её Бутс.

— Можешь не сомневаться, я найду, — заявила она. — И не волнуйся, я это непременно включу в свою жалобу соответствующим чиновникам.

— Вы хотите остаться? — озадаченно спросил Бутс.

— Да, — бросила женщина, — но не ожидайте, что я кину монету на сцену.

Я улыбнулся про себя. Леди Телиция, совершенно очевидно, столь же интересовалась просмотром оставшейся части спектакля, сколь и вся остальная часть публики. Мне это показалось весьма интересным моментом.

— Для нас уже то, что столь благородная свободная женщина, оказала нам честь своим присутствием, является самой высокой наградой, совершенно нами не заслуженной, — заверил ей Бутс Бит-тарск.

— Чё это он такое завернул, — удивился мужик справа от меня.

— Он говорит, что она больше, чем мы заслуживаем, — проворчали ему в ответ.

— Это верно, — засмеялся мужик.

— Ничего, ей вполне можно преподать, как надо угождать мужчинам, — заметил я.

— Правильно, — поддержал меня мужик. — И это может быть забавно.

— Ты можешь продолжать, — меж тем надменно сказала Леди Телиция Бутс Бит-тарску, игнорируя наши замечания.

— Спасибо, добрая леди, — подобострастно ответил тот и, повернувшись к Бригелле, бросил: — Девка!

Его манера обращения к Бригелле резко отличалась от того как он только что говорил со свободной женщиной. Но, в конце концов, она была всего лишь рабыней. Девушка вскочила на ноги, вновь прижимая подол юбки к шее.

— Бесстыдница, — проворчала свободная женщина.

Бригелла с волнением скользнула взглядом по толпу, видимо пытаясь определить, кем из нас мог быть тот, кто столь явно выказал свой интерес к ней. Ну что ж, это действительно, мог быть любой из нескольких десятков мужчин. Затем она мило улыбнулась и согнула колени. Это было проделано очень изящно. Уверен, что она заставила каждого здесь присутствующего мужчину захотеть немедленно сдёрнуть её с подмостков. И она снова надула губки и, придавая своему лицу выражение изящного, благовоспитанного испуга, приготовилась возобновить декламировать свою роль в прерванном фарсе.

— Продолжай, — скомандовал ей Бутс Бит-тарск, возвращаясь к своей роли.

— Если я поднимаю юбку, то демонстрирую свою скромность незнакомцу, — запричитала она, обращаясь к публике, — значит, мне надо опустить её, но тогда предстаю перед ним с открытым лицом, подобно наглой потаскухе! О, что же делать бедной девушке?

— Готов предложить прекрасной леди, имеющийся в моём мешке товар, что может стать решением Вашей проблемы, — объявил Бутс.

— О, умоляю Вас благородный сэр, — закричала Бригелла, — Скажите, что это может быть?

— Вуаль, — провозгласил он.

— Это именно то, в чём я сейчас нуждаюсь! — радостно пискнула она.

— Но это не обычная вуаль, — предупредил Бутс.

— Позвольте мне увидеть её, — попросила девица.

— Вот только, интересно, будете ли Вы в состоянии увидеть её, — как бы задумавшись, проговорил он.

— Что Вы имеете в виду? — удивилась Бригелла.

— О чём это я, конечно же, Вы сможете увидеть эту вуаль, — сказал торговец, — ведь Вы, совершенно очевидно, свободная женщина!

— Я Вас не понимаю, — сказала она.

— Это — вуаль из ткани, которую соткали маги Ананго, — объяснил Бутс.

— Неужели! — восхищённо воскликнула Бригелла.

— Она самая, — торжественно огласил торговец.

Ананго, как и Асперич, — это свободный остров в Тассе, также управляемый членами касты торговцев. Однако в отличие от первого находится он очень далеко на юге, значительно южнее экватора. Столь далеко, что большинство гореан не знает о нём ничего, за исключением того, что это место отдаленное и экзотичное. Джунгли Ананго служат фоном для различных фантастических рассказов, наполненных странными расами, таинственными растениями и невероятными животным. «Маги Ананго», кстати, кажется, известны всюду на Горе кроме как на самом Ананго. Насколько я знаю, на том острове, никто и никогда не слышал ни о каких магах.

— У этой вуали есть особое качество, — торжественно вещал Бутс наивной девушке, — она видима только свободным людям.

— Она, что, сделала затем, чтобы можно было не снимать её перед рабынями, — удивилась Бригелла.

— Скорее всего, нет, — ответил Бутс, — кто будет заботиться, что думают рабыни?

— Верно, — признала девушка. — Но позвольте мне увидеть её! Скорее покажите мне это чудо!

— Но она у меня уже здесь, вот она в моей руке, — удивился Бутс.

— О, насколько она красива! — закричала Бригелла.

По толпе зрителей прокатилась волна смеха. Уловка с невидимой тканью, или другим невидимым предметом: камнем, мечом, одеждой, домом, лодкой, предположительно видимым только тем, у кого есть определённые качества, в гореанском фольклоре является весьма избитым мотивом. У подобных историй есть множество вариаций.

Бутс поддержал воображаемую ткань второй рукой, как бы поворачивая её и демонстрируя во всей красе.

— Видели ли Вы когда-либо что-нибудь подобное этому? — спросил Бутс.

— Нет! — ответила девица.

— Она настолько легка, — нахваливал он, — что её вес едва можно почувствовать. Кстати сказать, рабыни её даже почувствовать не могут.

— Она должна быть моей! — взвизгнула Бригелла.

— Она ужасно дорогая, — предупредил её торговец.

— О, горе!

— Надеюсь, у Вас найдётся десять тысяч золотых монет?

— Увы, нет! — надула губы. — Я — бедная девушка. У меня даже лишнего бит-тарска дома не завалялось.

— Действительно жаль, — уныло проговорил Бутс, делая вид, что сворачивает ткань, причём делал он это удивительно искусно, что можно было понять насколько он талантлив. — А я-то надеялся продать это Вам.

— Но разве Вы не можете отрезать для меня хотя бы маленький лоскуток? — жалостливо спросила она.

— На тысячу золотых монет? — обнадежено вскинулся мужчина.

— Увы, — заплакала Бригелла. — Я не могу себе даже предоставить такую кучу денег.

— Безусловно, — сказал он, — вуаль будет, достаточно большой, чтобы скрыть всю фигуру.

— Я вижу это.

— К тому же маги Ананго не разрешают резать их произведение, — добавил торговец.

— Это всем известно, — вздознула девушка.

— В любом случае, Вы, конечно же, не будете столько жестоки, столь бессердечны, столь нечувствительны, чтобы предложить мне даже подумать о том, чтобы использовать ножницы, этот жестокий инструмент, эти безжалостные ножи на столь изумительном произведении искусства.

— Конечно, нет! — Крикнула Бригелла.

— Всего хорошего, леди, — с сожалением сказал Бутс, делая вид, что собирается упаковать рулон обратно в своё мешок.

— Но я должна иметь это!

— О? — замер Бутс не полпути.

— Я сделаю всё что угодно, чтобы заполучить это! — пообещала она.

— Всё что угодно? — с надеждой поинтересовался Бутс.

— Да, что угодно! — заверила Бригелла.

— Возможно, — задумался торговец. — Возможно.

— Да! — кричала. — Да?

— Нет, это невероятно! — отмахнулся Бутс.

— Что именно? нетерпеливо она спросила.

— Невероятно! — заявил Бутс.

— Так что же? — постаралась надавить Бригелла.

— Ну, Вы всё-таки свободная женщина, — нерешительно начал торговец.

— Что? — уже закричала девушка.

— Известно, что у мужчин есть потребности, — намекнул он, — и что они просто похотливые скоты.

— Интересно, что он может иметь в виду? — спросила девушка у толпы.

— И я долгое время провёл в дороге, — добавил торговец.

— В мою голову закрались подозрения, — сказала она зрителям.

— И я знаю, что Вы — свободная женщина, — поклонился ей Бутс.

— О, мои подозрения усиливаются с каждым моментом, — сообщила она толпе.

— А также я знаю, что красота свободной женщины — товар цены не имеющий.

— Мои мысли помчались вскачь, — продолжала Бригелла держать толпу в курсе дела.

Их разговор сопровождался смехом зрителей. В некотором смысле то, что говорил Бутс, было правдой. Красота свободной женщины была товаром, не имеющим цены. Только дело было не в том, что это было нечто особенное, а в том, что это не продавалось.

— Итак, я хотел бы поинтересоваться, — перешёл, наконец, к делу Бутс, — можно ли в обмен на эту удивительную вуаль, предоставить мне самый краткий из взглядов на Вашу бесценную красоту.

— Всё намного хуже, чем я думала, — с тревогой пропищала девушка зрителям.

— Простите меня, леди! — вскричал Бутс, как если бы сам, испугавшись чудовищности того, что он предложил.

— Всё же — бросила Бригелла толпе, — я действительно страстно желаю заполучить этот предмет.

— Мне уже пора уходить, — безропотно пробормотал Бутс.

— Останьтесь, благородный сэр. Задержитесь на момент, — остановила его она.

— Да? — обернулся Бутс.

— А может, будет достаточно показать Вам мельком щиколотку или запястье? — осведомилась она.

— Я, признаться несколько смущён, обращать на это Ваше внимание, — заметил торговец, — но поскольку Вы сами, похоже, не заметили, вынужден сказать, что на Вас нет не рейтуз ни перчаток, так что эти смелые проблески уже и так мои.

— Моя красота, поскольку она принадлежит свободной женщине, является бесценной, не так ли? — уточнила Бригелла.

— Конечно, — заверил её торговец.

— Ну, тогда предположите, — заявила она, — что за Ваш самый короткий из взглядов, Вы даёте мне, десять тысяч золотых монет о которых Вы говорили, как простой жест благодарности, конечно, раз уж вовлеченные в сделку ценности явно несопоставимы, ну и вуаль в придачу.

— Ваше великодушие просто поражает меня, — прокричал Бутс, — и имей я десять тысяч золотых монет, я был бы рад с удовольствием обменять их на такое виденья, но, увы, увы, я испытываю недостаток в этих жалких десяти тысячах монет!

Прокричав это, Бутс повернулся к толпе и прошептал:

— Уже ближе, но пока ещё далеко.

Его слова были встречены весёлым смехом.

Свободная женщина, стоявшая рядом, повернулась ко мне и заметила:

— Эта реплика, была хорошо подана.

— Да, — не мог не согласиться я.

— А Ты сама-то видишь эту вуаль? — поинтересовался один из зрителей мужчин.

— Конечно, вижу, — не задумываясь, ответила она.

Я для себя отметил, что эта женщина обладала весьма острым умом. Она не попалась в его ловушку, и мужчины встретили её ответ поощрительными смешками. Она показалась мне очень умной. Я бы предположил, что при прочих равных условиях, она могла бы стать способной к быстрому достижению, по крайней мере, минимальных требований предъявляемых к рабыням. Интересно, насколько привлекательна она была? Нелегко это было сказать, по оставшимся открытыми глазам и переносице! Конечно, будь она в рабском шёлке или нагой в ошейнике, я бы влёт определил её рыночную цену.

Бутс, тем временем, принялся торговаться с Бригеллой.

— Девять тысяч золотых монет, — предложила та Бутсу.

Он повернулся к публике и развёл руками.

— Восемь тысяч? — с надеждой посмотрела она на него.

Бутс, с показной помпой, развернул волшебную вуаль, якобы демонстрируя, как она мучительно желанна, как привлекает своим блеском.

— Как изумительна она! — запричитала Бригелла, вскидывая руки к щекам.

— Отлично, — сказал Бутс, крутя руками, по-видимому, сворачивая ткань, — Мне пора.

— О нет! Нет! — она сказала. — Пять тысяч? Одна тысяча!

— О, проклятая моя бедность, — простонал Бутс, — я не могу использовать в своих интересах такую замечательную возможность!

— Я должна заполучить это, — зашептала она публике, — но я не знаю, как это сделать!

Зрители тут же засыпали смущённую Бригеллу своими предложениями, далеко не все из которых можно было назвать приличными. Такой тип участия зрителей в спектакле является очень распространённой деталью в низких формах гореанского Театра. Это даже приветствуется и поощряется. В своём роде, фарс — это нечто, что актеры и зрители делают вместе. В действительности, они сотрудничают друг с другом, усиливая тем самым впечатление от театрального действа. Если игра актёров не будет устраивать публику, то последняя, вероятно, сразу сообщит об этом исполнителям. Иногда спектакль может быть освистан, и труппе срочно, по ходу действия нужно менять манеру исполнения. Впрочем, на всех, как известно не угодишь, и драки между теми, кому понравилось и они требуют продолжения, и теми, кто протестует не являются чем-то из ряда вон выходящим. И ничего нет удивительного в том, что подмостки могут быть усыпаны огрызками, кожурой, и прочим мусором, большая часть которого, успешно или неудачно, послужило метательный снарядами. Бывает и такое, что актера без сознания уносят со сцены после попадания в него подобного особо увесистого снаряда. Пожалуй, я не завидую актерам, и их профессии. Моё предпочтение остаётся за собственной кастой — кастой воинов.

— Я могу сделать предложение? — поинтересовался Бутс.

— Конечно, благородный сэр, — обрадовалась девица, как если бы приветствуя любое решение её дилеммы.

— Разденьтесь приватно, — предложил торговец, — и пока будете раздеваться обдумайте данный вопрос со всех сторон. И тогда, если Вы решите, в своём благородстве, отказать мне даже в самом мимолётном из взглядов, то неужели Вам это как-то повредит?

— Роскошное предложение, любезный сэр, — признала она, — но где, на этом открытом лугу, на обочине общественной дороги, я найду место, в котором это можно было бы сделать приватно?

— А это на что? — заметил Бутс, поднимая вуаль.

— Что? — удивилась Бригелла.

— Но Вы же можете видеть, — сказал Бутс, — что она столь же непрозрачна, сколь и красива.

— Конечно, — кивнула она.

— Ведь Вы же можете это видеть, не так ли? — уточнил торговец, словно внезапно усомнившись.

— Конечно! Конечно! — успокоила его Бригелла.

— Тогда? — протянул Бутс.

— Только держите повыше, — попросила она.

— Так Вы раздеваетесь? — переспросил торговец с напряжённым голосом, и мужчины перед сценой начали выкрикивать от удовольствия, а некоторые ударили по своим левым плечам, аплодируя по-гореански.

— Да, — выдохнула Бригелла.

Ну, что ж, она была довольно красива, и думаю, там было на что посмотреть.

— Я упомяну это в своей жалобе уполномоченным судьям, — прошипела свободная женщина со своего места перед сценой.

— Ну как, Вы уже полностью раздеты? — поинтересовался Бутс, как будто он не мог видеть её.

— Полностью, — подтвердила она.

— Серебряный тарск за неё! — восторженно заявил один из зрителей.

Бригелла довольно заулыбалась. Судя по голосу, это был тот, кто прежде уже проявил интерес к ней.

— Серебряный тарск, пять! — перебил его цену второй товарищ.

— Тарск серебром, десять! — добавил третий.

Эти предложения явно нравились Бригелле. Они подтверждали её ценность, которая, надо признать была значительна. Многих женщин продают гораздо меньше, чем за серебряный тарск. А, кроме того, все парни начавшие торг, казались сильными, красивыми товарищами, а следовательно весьма желанными рабовладельцами. И среди них не было ни одного, кто не показался бы способным обращаться с ней так, как того заслуживает рабыня, которой она, собственно, и была. Я подозревал, что эта Бригелла не планировала, надолго связывать свою жизнь с труппой Бутса Бит-тарска.

— Не мешайте представлению, — шикнула на претендентов свободная женщина.

— И ни одного бит-тарска за Вас, леди, — засмеялся один из мужчин.

Леди Телиция из Асперича сердито и высокомерно отвернулась, и снова уделила своё внимание к сцене.

— Вы можете продолжить, — царственным тоном сообщила она актёрам.

— Огромное спасибо, леди, — шутовски поклонился Бутс Бит-тарск.

— Мне кажется, или Вы непочтительны? — ядовито уточнила она.

— О нет, леди! — совершенно невинно воскликнул Бутс.

— Её стоит выпороть, — проворчал мужчина.

Леди Телиция не соизволила, как-то ответить на это предложение. Она могла позволить себе презрительно проигнорировать его. Она не была рабыней. Она была свободной женщиной, и порка ей не грозила, она была выше этого. А, кроме того, она была в полной безопасности, ведь находилась защищенной земле — земле перемирия, земле Сардарской Ярмарки.

— Ну вот, я стою у обочины дороги, раздетая догола совсем, как рабыня, — доверительно поведала Бригелла зрителям, — но при этом я отлично скрыта этой чудесной вуалью.

— Вы там правда раздеты? — продолжил Бутс с того места где его прервали парни, затеявшие импровизированный аукцион.

— Правда? — шёпотом спросила девушка, поворачиваясь к толпе.

— Уж будь уверена! — подтвердил один из тех товарищей, что предложили на неё цену.

— Да, — на этот раз она обратилась к Бутсу.

— Но как я могу знать, действительно ли Вы раздеты? — спросил Бутс, откровенно разглядывая её.

— У Вас есть моё честное слово, — попыталась надменно заявить девица, но получилось это не очень, — слово — свободной женщины.

— Со всем должным уважением благородная леди, — заметил Бутс, — в сделке такого важного характера, я верю этому, только если мне предоставляют ещё и гарантии несколько большей значимости.

— Что бы Вы желали? — спросила Бригелла.

— Разве нельзя было бы представить некие доказательства Вашей предполагаемой наготы? — поинтересовался торговец.

— Но, сэр, — протянула она, — Я же ещё не решила, предоставить ли Вам позволение на тот мимолётный взгляд в момент непроизносимого счастья, за который Вы, охотно полностью передадите мне эту удивительную вуаль.

— Не поймите меня неправильно, добрая леди, — испуганно воскликнул Бутс. — Я имел в виду только доказательства самого косвенного рода.

— И каково оно могло бы быть? — встревожено спросила девушка.

— Я не осмеливаюсь даже думать о таком вопросе, — пожаловался он.

— О, я придумала! — радостно закричала Бригелла.

— Что? — спросил плут, подмигивая публике.

— Я могу показать Вам свою одежду! — предложила она.

— Но что это может доказать? — невинно справился Бутс.

— Если Вы обнаруживаете, что я не в пределах оной, — объяснила Бригелла, — то сможете заключить, что я раздета?

— О, какой смелый ход, какое удачное решение! — радостно воскликнул торговец. — Кто бы мог предугадать, что наша проблема будет решена столь ловким решением!

— Сейчас, я упакую свою одежду, — сказала она, — и просуну её под краем вуали, и Вы всё увидите.

В этом месте зрители буквально покатились от гомерического хохота. Это на первый взгляд совершенно невинное действие, было чрезвычайно значимым в гореанской культурной традиции. Помещая свою одежду к ногам мужчины, женщина фактически признает, что будет она носить эти, или любые другие предметы одежды, или даже будет ли вообще одета, отныне зависит от его желания, а не от её. Практически, Бутс в контексте комедии, обманом вынудил девушку сложить свои одежды у его ног. Это эквивалентно заявлению о своём полном подчинении мужчине, то есть о добровольном порабощении.

— Подержите вуаль, — велел Бутс Бригелле.

— Зачем любезный сэр? — удивилась та.

— Ну я же должен осмотреть одежду, — совершенно серьезно пояснил Бутс.

— Очень хорошо, — ответила девушка поднимая руки. — О, как она легка!

— Это как если бы вообще ничего не держать, — заверил её Бутс.

— Точно, — согласилась она.

Бутс сделал вид тщательного осмотра и подсчета предметов её одежды.

— Он настолько подозрителен, словно обладает умом судейского, а не торговца, — пожаловалась Бригелла, поворачиваясь к публике, и подняв руки вверх как, если бы держала ткань между собой и ими.

Тем временем Бутс запихивает её одежду в свой мешок.

— Я полагаю, что всё в порядке? — поинтересовалась Бригелла.

— Кажется, да, — сказал Бутс, — если только Вы сейчас не одеты во второй комплект одежды, некий тайный комплект, который был хитро скрыт ниже первого.

— Уверяю Вас, что это не так, — возмутилась Бригелла.

— Ну да, я полагаю, что даже в столь значимых вопросах, — заметил Бутс, — рано или поздно настаёт время, когда допустим некий обмен доверием.

— Точно, — подтвердила девушка.

— Замечательно, — отозвался Бутс.

— Что-то я нигде не вижу своей одежду, — удивлённо заметила Бригелла в толпу, — но скорее всего она спрятана за вуалью.

— Итак! — многозначительно крикнул Бутс.

— Да, — заявила она, — теперь Вы можете совершенно обоснованно предположить, что за этой непрозрачной вуалью я совершенно раздета.

— Полностью? — уточнил торговец.

— О да, — подтвердила девушка.

— О, какое бесстрашное заявление! — крикнул Бутс. — Я едва могу сдерживать себя!

— Вы должны изо всех сил попытаться сделать это, сэр, — обеспокоенно посоветовала она под смех зрителей.

— Держите вуаль повыше, — попросил Бутс. — Ещё выше, чтобы у меня не возникло желания заглянуть поверх её слегка колеблющегося, мерцающего края, осмелившись рассмотреть, какое наслаждение за ним прячется. Выше!

— Так хорошо? — уточнила Бригелла.

— Вот так — роскошно! — признал Бутс.

Теперь девушка стояла, подняв высоко над головой и слегка расставив руки. В этой позе линия её груди красиво поднималась вверх. На невольничьем рынке женщин иногда даже привязывают в таком положении. А в целом это — весьма распространённое начальная поза показа рабыни.

— Вау! — воскликнул Бутс. — Вау!

— Сэр, звуки, которые Вы издаёте, — заметила Бригелла, — почти убеждают меня, что если бы я вдруг смогла увидеть Вас, чего конечно, я сделать не могу, то выражение вашего лица и тела могли бы выглядеть так, кто будто Вы с интересом рассматриваете меня.

— Да, — закричал Бутс, — это всё полёт моей фантазии, я воображаю какая красавица, должно быть, стоит сейчас там, отлично скрытая за непроницаемым барьером этой бессердечной вуали.

— А ведь я — свободная женщина, — с довольным видом бросила в толпу девушка, — даже не рабыня.

Её оговорка была встречена всеобщим смехом. Всё, что она носила в данный момент, в действительности а не в контексте спектакля, в котором она была, в соответствии с театральной традицией совершенно голой, был её ошейник, прикрытый лёгким шарфом и кругляшёк пластыря на её левом бедре, прятавший её клеймо.

— Вау! — вновь повторил Бутс.

— Пожалуй, будет лучше не разрешать ему больше, чем самый мимолётный взгляд, — заметила в аудиторию Бригелла, — А то он, чего доброго, от восторга полностью потеряет контроль над собой.

Бутс от восторга шлёпнул себя по бедрам.

— Боюсь вообразить, что с ним могло случиться, если бы он действительно мог видеть меня, — добавила девушка.

— Позвольте мне, дорогая леди подержать вуаль, — предложил Бутс. — Полагаю, что к настоящему времени Ваши руки, пребывая в таком положении, уже здорово утомились.

— Спасибо, любезный сэр, — поблагодарила она. — Вы уже держите её?

— Конечно, — ответил Бутс, как будто удивленный её вопросом.

— Конечно, — расторопно сказала она. — Я всего лишь хотела убедиться, что Вы не уроните её.

— За это можете не беспокоиться, — успокоил он Бригеллу. — Я имею в виду, конечно, что буду крайне осторожен в обращении с этой вуалью.

Теперь торговец удерживал ткань между ними, а Бригелла встряхивала затёкшими руками.

— Так что Вы решили по вопросу того, разрешите ли Вы мне, тот взгляд, которым столь заинтриговали меня ранее? — поинтересовался Бутс.

— Продолжайте держать вуаль также высоко, — сказала она. — Возможно, я ещё уделю некоторое внимание этому вопросу.

Обернувшись на дорогу, Бутс, внезапно, с возгласом опасения, подхватил ткань и, сделав вид, что скомкал её, спрятал за спину, шевеля руками, как бы заталкивая за пояс.

— Ой! — испуганно пискнула девушка, съёживаясь и полуприседая, пытаясь по-девичьи прикрыть себя руками. — Что Вы наделали, сэр? Объяснитесь, немедленно!

— Кажется, сюда приближаются разбойники, — дико озираясь на дорогу, прошептал торговец. — Не смотрите туда! Они не должны увидеть чудесную вуаль! Они же отберут её у меня!

— Но я же голая! — возмутилась Бригелла.

— Ну так, притворитесь, что Вы рабыня! — посоветовал ей Бутс.

— Я! — задохнулась она от ужаса, — притвориться рабыней?

— Да, и побыстрее! — поторопил он.

— Но я никакого понятия не имею, — совершено невинно заявила Бригелла, повернувшись к зрителям, — как быть рабыней.

По зрительской аудитории прокатилась волна весёлого смеха.

— О чем Ты ничего не знаешь, так это о том, как быть свободной женщиной, бесполезная шлюха, — бросила ей свободная женщина.

Думаю, Бригелла когда-то, несомненно, была свободной женщиной. Соответственно, я уверен, она прекрасно знала, что такое быть свободной женщиной. Но, с другой стороны, она не посмела ответить на выпад свободной женщину, поскольку теперь-то она рабыней.

— Вы когда-нибудь попадались в лапы разбойников? — спросил Бутс у Бригеллы. — Они будут рады получить в свои верёвки свободную женщину.

— О нет! — запищала перепуганная девица.

— Быстрее вставайте на колени, — велел он, — и голову к земле!

— Ох! — с отчаянным стоном подчинялась она.

— Им не понадобится много времени, чтобы сделать из Вас простую рабыню. Всё что им надо сделать, это накинуть Вам на шею петлю, и отволочь на невольничий рынок. А меня, бедного торговца, возможно, они просто ограбят. Они уже на подходе. Ой, как они страшно выглядят!

— Ох, — застонала она, дрожа всем телом.

— Не поднимай головы, — предупредил её торговец.

— Не буду, — ответила она.

— Не буду что, Рабыня? — строго уточнил он.

— Не буду, Господин! — выкрикнула Бригелла.

Этот крик был встречен новым взрывом хохота. Теперь она была его полностью! Ведь она, стоя голой на коленях у его ног, обратилась к нему как к «Господину». В гореанской культуре подобное рассматривается весьма серьёзно. Действительно, в некоторых городах такое действие, как встать на коленях перед мужчиной, или назвать его «Господин», расценивается как жест подчинения, и приравнивается к юридическому порабощению женщины.

Под отчаянное ржание зрителей, по сцене неторопливой походкой, качая кадилами, бормоча при этом себе под нос что-то непонятное, как предполагалось на архаичном гореанском, прошли Лекчио и Чино в масках Посвящённых, и через мгновение исчезли со сцены.

— Так это же были вовсе на разбойники, — возмущённо завопила девушка, сердито глядя вслед парочке священников. — Это были Посвящённые!

— Мне жаль, — извиняющимся тоном сказал Бутс. — Но я-то принял их за грабителей.

Бригелла, вскочив на ноги, максимально, на сколько смогла, прикрылась руками.

— Теперь Вы можете отдать мне вуаль, сэр, — сердито заявила она.

— Но Вы же ещё не дали мне обещанный взгляд, — запротестовал Бутс.

— Как это! — возмутилась Бригелла.

— Учитывая, как Вы стоите, — заговорил Бутс, — наполовину отвернувшись от меня, полуприсев, сжав ноги, прижав Ваши ладони и руки, ну, туда куда Вы их прижали, такая сделка кажется мне едва ли справедливой. Конечно, Вы должны понять, что такие вещи представляют, по крайней мере, неблагоприятные препятствия к достижению взгляда предполагаемого качества.

— Чего-чего! — не поняла она.

— Это — просто вопрос добросовестной торговли, — пояснил Бутс.

— Ах Ты мерзкий слин! — закричала Бригелла.

— Возможно, мы могли бы урегулировать этот вопрос у претора, — предложил Бутс.

— Слин! Слин! — ругалась Бригелла.

— Я вижу, что мне пора идти, — заторопился торговец.

— Э нет! — закричала девушка. — Я должна получить эту чудесную вуаль!

— Только через мой взгляд, — твёрдо заявил Бутс.

— Очень хорошо, сэр. Как Вы себе представляете свой взгляд? Что я должна сделать?

— Лягте на спину, — начал объяснять Бутс, — поднимите правое колено, положите руки по бокам, в шести дюймах от ваших бёдер, ладони рук разверните вверх.

Он тщательно осмотрел лежащую перед ним девушку.

— Нет, — покачал он, — что-то не совсем то. Перевернитесь. Ага, уже лучше. Теперь поднимите свой торс с земли, удерживаясь на ладонях, и взгляните назад, через плечо. Не плохо. Но я не уверен, что это, точно то чего я хотел. Поднимитесь на колени, и выпрямите тело, голову выше, руки положите на затылок. Возможно, почти то, что нужно.

— Я надеюсь, что так! — проворчала Бригелла.

— Так, да не совсем, — пробормотал Бутс Бит-тарск.

— Ох! — крикнула она в расстройстве.

— Иногда нужно трудиться, и экспериментировать, чтобы найти подходящий угол зрения, — сообщил он ей.

— Я уже это поняла, — вздохнула та.

Бутс, раз за разом почти достигая успеха, но всякий раз, будучи чем-то недовольным, смело продолжил искать свой подходящий взгляд. Конечно, в ходе этих поисков, женщина была отлично, и многократно показана зрителям к их полному удовольствию.

Что и говорить Бригелла была невероятно красива. Мужчины не раз одобрительно выкрикивали, а некоторые из них хлопали себя по бёдрам.

— Отвратительно! — наконец, снова не выдержав, закричала свободная женщина.

Уже даже я сам начал прикидывать, а не предложить ли мне цену за Бригеллу. Уж слишком невероятно, удивительно была она красива.

— Отвратительно! — бесновалась свободная женщина.

— Да Ты здесь единственная, кто отвратителен, — возмущённо сказал ей один из мужчин.

— Я? — закричала она, срываясь на визг.

— Да, Ты, — подтвердил он.

Свободная женщина не нашлась, что ответить ему. Она лишь напрягалась под своими одеждами, а её маленькие руки в синих перчатках, сжались кулачки. Насколько же противоестественной, мелочной и своекорыстной была её оценка.

— Смотрите, — воскликнул Бутс, обращаясь к Бригелле. — Там ещё кто-то приближается!

— Вам не одурачить меня дважды, Вы негодяй и хам! — ответила запыхавшаяся девушка, не вставая с коленей.

— Мне кажется, это — женщина, — заметил Бутс.

— Что? — взвизгнула Бригелла, оборачиваясь, наполовину приподнимаясь, а затем в смятении повалилась назад на колени.

— Это — Леди Типа, моя соперница, из нашей деревни, — простонала она, в ужасе уставившись на Бутса. — Я не могу ей позволить увидеть меня в таком виде. Что, же мне делать? Где мне спрятаться?

— Быстро, — скомандовал Бутс, — лезь сюда, под мою одежду!

Девушка, стремительно, на четвереньках бросилась к Бутсу, и через мгновение уже стояла на коленях у него под одеждами. Снаружи остались торчать только её икры и ступни.

— Я вижу, сэр, — сказала вновь прибывшая, которая, понятное дело по сценарию, была свободной женщиной, Леди Типой, но, по-видимому, это была Бина, обычная компаньонка и наперсница Бригеллы, — что, Вы из тех, кто хорошо знает, как надо проводить рабыню через рабские позы.

— Спасибо, благородная леди, — поблагодарил Бутс.

— Мне не удалось её хорошо рассмотреть, когда я подходила, — сказала Бина. — Она хоть симпатична?

— Некоторые могли бы счесть её сносной, — ответил Бутс, — но по сравнению с вами, её красота — несомненно, не более, чем таковая у самки урта по сравнению с красой фаворитки Убара.

Бригелла гневно задёргалась под одеждой Бутса, но конечно не осмелилась появляться из своего укрытия.

— С Вашей рабыней что-то не так? — поинтересовалась Бина.

— Она горит от желания, — объяснил торговец.

— Как слабы рабыни, — засмеялась Бина.

— О, да, — протянул Бутс.

— Я ищу одна девицу из нашей деревни, — сказала Бина. — Мне сказали двое бродячих торговцев, что остановились у нас, и у которых я кое-что покупала, что возможно, она пошла в этом направлении.

— А Вы не могли бы описать её? — спросил Бутс.

— Её имя — Фиби, — сообщила Бина, — и если бы Вы увидели её без вуали, то сразу бы поняли, что это она, поскольку она выглядит ужасной простушкой.

Бригелла, спрятанная под одеждами Бутса, кажется, задрожала от ярости.

— Тем не менее, даже под одежами сокрытия, Вы, возможно, были бы в состоянии признать её. Она невысокого росточка, слишком широка в бёдрах и у неё толстые лодыжки. Кажется, что с Вашей рабыней, всё-таки не всё в порядке, — заметила Бина, с интересом наблюдая, как одежда Бутса снова заходила ходуном.

— Нет, нет, с ней всё в порядке, — заверил её Бутс.

— А чем она там занимается? — полюбопытствовала Бина.

— Она столь жалобно просила меня разрешить дать мне поцелуй рабыни что я, в моей слабости, наконец снизошёл к её просьбам, — объяснил мужчина, шевеление его одежд стало ещё отчётливее.

— Как Вы любезны, сэр, — сказала Бина.

— Спасибо, — поблагодарил Бутс, даже попытавшись поклониться, но из-под его одежд донёсся приглушенный крик, гнева и протеста.

— Она что-то сказала? — прислушалась Бина.

— Только то, что она просит разрешить ей начинать, — пожал плечами торговец, и его одежды задрожали от ярости.

— Нет, с ней точно что-то не так, — решила Бина.

— Просто она страдает от своих потребностей, — отмахнулся Бутс.

— Хотя она — ничто, всего лишь бесполезная рабыня, — сказала Бина, — всё же она, женщина, как и я сама. Пожалуйста, будьте снисходительны к ней, сэр. Позвольте ей доставить вам удовольствие.

— О, как Вы снисходительны, — восхитился Бутс, и бросил он спрятанной девушке: — Слышишь, Ты можешь начинать.

Одежды торговца яростно задрожали, отрицательно замычав.

— Что случилось? — спросила Бина.

— Она просто застенчива, — ответил Бутс.

— Рабыня не должна быть застенчивой, по крайней мере, на мой взгляд, — сказала Бина. — Пусть уж начинает.

— Начинай, — скомандовал Бутс Бригелле, и одежды снова отрицательно задёргались. — Начинай уже девка.

Одежды отозвались новыми, казалось ещё большими рывками. Тогда Бутс, недолго думая, тыльной стороной ладони, отвесил девушке, скрытой под его одеждами довольно сильную затрещину. Одежды немедленно успокоились, стоящая на коленях девушка замерла.

— Ленивая девка, непослушная девка, — упрекнул её Бутс. — Я вижу, что должен буду вытащить Тебя оттуда и хорошенько избить.

— О, смотрите! — захлопала в ладоши Бина. — Она начала! О, она делает это, не так ли?

— О, да-а-а! — довольно протянул Бутс.

— Какая же она рабыня! — закричала Бина. — Как интересно! Как возбуждающе!

— Безусловно, — согласился Бутс. — Ах! Да-а-а! О-о-ох! Здорово! Ое-е-е! Да-а-а! Вполне! О! Да! О! О! Ещё-о-о! E-e-e! Да! О! Да! Да! Да! Да! Да-а-а! О-о-о, да, да, да-а-а-а!

Бутс наконец перестал вскрикивать, и вытер лоб рукавом.

— Она ушла? — позвала Бригелла, через некоторое время, приглушенным голосом из-под его одежд.

— О, да-а-а, — простонал Бутс.

Бригелла, или точнее Леди Фиби, высвободилась из-под одежд Бутса Бит-тарска, и обернулась всё ещё стоя на коленях.

— Типа! — закричала она в ужасе.

— Ох, а я-то подумал, что Вы ушли, — делано удивился Бутс.

— Фиби! — удивлённо воскликнула Леди Типа.

— Типа, — простонал Фиби, в страдании заламывая руки.

— Фиби! — закричала Леди Типа, на этот раз с восхищением.

— Типа! — умоляюще сложила руки Фиби.

— Фиби на коленях, голая как рабыня, на обочине дороге, выползающая из-под одежд мужчины! — хохотала Бина, указывая на неё пальцем. — Как позорно, как возмутительно, как изумительно, как восхитительно, как великолепно!

— Пожалуйста, Типа, — взмолилась Фиби.

— Я всегда говорила, что Ты девка того вида, которую, нужно выпороть и заковать в ошейник, едва она достигнет половой зрелости! — заявила Бина.

Мне показалось, что свободная женщина в стоявшая рядом со мной, напряглась услышав эти слова. Уверен, эти слова имели для неё некое особе значение. Она дёрнула головой и сжала маленькие кулачки в синих перчатках.

— Ты всегда была рабыней, — презрительно бросила Бина.

— Я — свободная женщина, — пропищала Бригелла.

— Рабыня, рабыня, рабыня! — передразнила её Бина, и поспешно уходя, бросила: — О-о-о, эту историю будут ещё долго пересказывать в деревне.

— Я уничтожена, — зарыдала Бригелла, вставая на ноги и закрывая лицо руками. — Я не осмелюсь вернуться в деревню, если я сделаю это, то они меня закуют в цепи и потом продадут.

— Возможно, нет, — успокоил ей торговец.

— Вы так не думаете, сэр? — спросила она обнадёжено.

— Возможно не в цепи, они могут использовать веревки, — уточнил он.

— О-о-ох, — с новой силой зарыдала она. — Куда мне пойти? Что мне делать?

— Ну всё, — сказал Бутс, — мне пора в путь.

— Но что мне делать? — спросила Бригелла.

— Попытайтесь избежать встречи со слином, — посоветовал Бутс. — Уже темнеет.

— А где моя одежда? — спохватилась она.

— Я не вижу её вокруг себя, — ответил Бутс. — Должно быть, ветром сдуло.

— Возьмите меня с собой! — попросила она.

— Возможно, а Вы бы не хотели встать на колени и попросить моего ошейника? — поинтересовался Бутс Бит-тарск. — Я мог бы тогда подумать, нахожу ли я Вас достаточно приятной, чтобы защёлкнуть его на Вашей шее.

— Сэр, — возмущенно воскликнула девушка. — Я — свободная женщина!

— Удачного общения со слином, — пожелал он, поворачиваясь к ней спиной.

— Возьмите меня с собой как попутчицу, — предложила Бригелла.

— И каким образом Вы собираетесь оплатить Ваш путь со мной? — полюбопытствовал торговец.

— Я могла да дарить Вам поцелуй в щёку, один раз в день, — предложила она. — Конечно, Вы же не могли ожидать большего от свободной женщины.

— Удачи со слином, — сказал он.

— Не уходите, — взмолилась она. — Я готова, даже, вступить в свободные партнёрские отношения с Вами!

Бутс пошатнулся, как если бы ошеломлённо.

— Я даже мечтать не могу о принятии такой чудовищной жертвы с Вашей стороны! — закричал он.

— Я буду. Я готова! — заверила она.

— Но я подозреваю, — сказал Бутс, задумчиво глядя на неё, — что в Вас, может быть нечто, что не имеет отношениям свободного партнёрства.

— Сэр? — озадачилась Бригелла.

— Возможно, Вы, действительно задумали кое-что совсем другое, — размышлял он.

— Что Вы имеете в виду, сэр? — не выдержала она.

— Разве не кажется странным, что Вы безумно влюбились в меня прямо в этот момент?

— Почему нет, конечно, может! — заявила она.

— Возможно, Вы просто пытаетесь спастись от слина, — предположил Бутс.

— Нет, нет, — заверила его Бригелла.

— Я подозреваю, что Вы меня обманываете, — сказал он.

— Нет! — пропищала девушка.

— В любом случае, вздохнул торговец, — Вы, конечно, не можете ожидать, что я рассмотрю Ваше предложение свободных товарищеских отношений серьезно.

— Но почему нет? — озадаченно спросила она.

— Голая женщина, впервые увиденная на обочине дороги? — скептически

посмотрел на неё Бутс.

— О! — заплакала она.

— У Вас есть хорошее приданое? — осведомился торговец. — Забитый платяной шкаф, богатство, полезные семейные связи, высокое место в обществе?

— Нет! Нет! Нет! — отвечала она раз за разом

— И, мне кажется, что если Вы вернётесь в свою деревню, то встретите там тёплый приём в виде ошейника, верёвки и поездки в мешке на ближайший невольничий рынок.

— О, горе мне! — залилась она слезами.

— Кроме того, — добавил Бутс, — в Вашем сердце Вы — действительно рабыня.

— Нет! — закричала девушка.

— Конечно, Вы что, не знаете об этом? — спросил он.

— Нет! — прорыдала Бригелла.

— Я даже не думаю, что Вы видели чудесную вуаль, — заметил он.

— Я видела её, — вскинулась она. — Я точно видела!

— И каков же был её преобладающий цвет? — резко он спросил.

— Жёлтый, — заявила девушка.

— Нет, — протянул Бутс.

— Красный! — исправилась она.

— Нет!

— Синий, розовый, оранжевый, зеленый! — начала перечислять она.

— Совершенно очевидно, что Ты — рабыня, — мрачно объявил Бутс. — И Тебе не стоило пытаться притвориться свободной женщиной. За такое бывают суровые наказания.

Горько зарыдав, Бригелла спрятала лицо в ладонях.

— Интересно, должен ли я передать Тебя судье? — задумался он.

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась она.

— Хорошо, я дам Тебе ещё один шанс, — подумав, сказал он, и сунув руки за спину, туда, где он, предположительно, спрятал вуаль от воображаемых бандитов, выставил их перед собой и спросил. — Теперь скажи, в какой руке вуаль?

— В правой! — закричала Бригелла.

— Нет!

— В левой!

— Нет, — засмеялся торговец, — её нет в руках. Я оставил её за спиной!

— О-о-о-ох! — зарыдала она.

— На колени, рабыня, — строго приказал он.

Униженная девушка моментально бухнулась на колени.

— Не трясись, девка, — сказал Бутс. — Конечно, Ты знаешь, что у Тебя фигура рабыни.

— Неужели? — удивилась Бригелла.

— Да, — кивнул он. — В любом случае Ты слишком красива, чтобы быть простой спутницей мужчины.

— Я? — перепросила Бригелла.

— Да, — сказал он. — Более того, Твоя красота, что б Ты знала, вполне достойна рабыни.

В этом месте, зрители мужчины поддержали Бутса своими одобрительными криками.

— Правда? — радостно воскликнула она.

— Да, — заверил её Бутс, изо всех сил пытаясь сохранить серьезный вид.

— Отлично! — засмеялась Бригелла.

Зрители поддержали его тонкий юмор своим хохотом и скабрёзными комментариями.

— Следите за своими характеристиками! — призывала свободная женщина зрителей мужчин.

— Простите меня, Леди, — попросил Бутс, пытаясь сдержать себя и не рассмеяться.

— Простите меня, Госпожа, — сказала Бригелла.

— Продолжайте, — разрешила свободная женщина.

— Ты что, автор этого спектакля? — ехидно спросил её мужчина.

Свободная женщина не соизволила ответить на него шпильку.

— Вы не примите меня как свободную спутницу, любезный сэр? — вопрошала Бригелла к Бутсу в его облике торговца.

— Или ошейник для Тебя, или ничего, — величественно заявил Бутс, под приветственные крики мужчин.

— Хотя я могу быть рабыней в моём сердце, — закричала Бригелла, вскакивая на ноги, — но по закону, я не рабыня, так что пока ещё не принадлежу, ни Вам, ни любому другому мужчине!

— Есть много — рабынь, которые ещё не носят свои ошейники, — задумчиво пожал плечами Бутс, и затем внезапно к удовольствию мужской части зрителей, сопровождаемый взрывами смеха, обернулся к вмешивавшейся в ход пьесы, высокомерной свободной женщине, стоящей в переднем ряду у сцены. Похоже, он не смог воспротивиться своему желанию произнести эту реплику именно таким способом.

— Слин! Слин! — закричала та, отчего смех только усилился.

— Это что, правда, что Ты — рабыня просто пока ещё без ошейника? — спросил мужик у свободной женщины, с интересом окидывая её скрытую под одеждами фигуру.

— Он — слин, слин! — бесновалась свободная женщина.

— Мне пора идти, и так уже с тобой задержался, — хихикая, сказал Бутс Бригелле, возвращаясь к игре.

Кажется, он был очень доволен собой.

— Идите! — с величественным жестом сказала она.

— Если желаешь, Ты можешь встать на колени и попросить моего ошейника. Я мог бы подумать над этим.

— Никогда! — крикнула.

— И что же Ты собираешься делать? — поинтересовался торговец.

— Пожалуй, я возвращусь в деревню и рискну, — заявила девица.

— Очень хорошо, — усмехнулся Бутс, — Только осторожней вон с теми двумя, приближающимися сюда парнями. Я боюсь, что они могут оказаться работорговцами.

— Кажется, это просто торговцы, — сказала она.

— Они действительно выглядят таковыми, — признал Бутс. — Но это может быть просто их маскировкой, чтобы ловить неосторожных зазевавшихся девушек.

— Ерунда, — отмахнулась Бригелла. — Я узнала тех двух торговцев, что остановились в нашей деревне, едва только увидела их.

— Во всяком случае, — сказал он, — давай будем надеяться, что они не окажутся хуже работорговцев.

— Что Вы имеете в виду? — поинтересовалась она.

— Да так, услышал я, что по близости есть два охотника за фуражом, — пожал Бутс плечами.

— Каких ещё охотников, за каким фуражом? — удивилась Бригелла.

— Тех, которые охотятся за кормом, конечно, — ответил Бутс.

— Каким кормом? — уточнила Бригелла.

— Обычно для своих слинов, — пояснил торговец. — Это — отвратительные, мерзкие, жадные люди, по моему мнению, они немного лучше падальщиков. Они не слишком разборчивы в выборе добычи. Думаю, эти ребята будут особенно рады, если смогут затянуть свои веревки на сочной девке.

— Уверена, есть много лучших вещей, которые можно было бы сделать с девушкой, чем скормить её слинам, — заметила она.

— Это зависит от девушки, — сказал Бутс.

— Нет! — выкрикнула Бригелла.

— Учитывая все обстоятельства, я склонен согласиться с Тобой, — сказал Бутс, — впрочем, я, конечно, не охотник за фуражом, и их соображений не знаю.

— Вы просто пытаетесь запугать меня, — предположила Бригелла.

— Это твоё дело, решай сама, — сказал Бутс.

— Вы сегодня уже много раз дурачили меня, — крикнула она. — Не пытайтесь сделать это снова!

— Решай сама, — повторил торговец.

— Эх, жаль, что моя одежда пропала, — пожалела она.

— Да, — улыбнулся Бутс. — Это конечно, очень плохо.

— Я сама решу, что мне делать, — объявила она.

— Ну, удачи! — махнул он ей рукой.

Бригелла, в соответствии с общей гореанской театральной традицией, обошла сцену по периметру, в то время как Бутс ушёл по прямой. Через мгновение она оказалась поблизости от двух вышеупомянутых товарищей, которые зашли на подмостки с другой стороны. Таким простым способом была изменена сцена. Эти два парня, конечно, были Чино и Лекчио из труппы Бутса Бит-тарска, теперь наряженные в лохмотья желтых и белых цветов касты торговцев.

— Приветствую Вас, благородные торговцы, — сказала девушка.

— Ха! — прорычал Чино своему товарищу, Лекчио. — Ты гля, отлично мы замаскировались! Она в натуре нас за торговцев приняла!

— Пожалуйста, пропустите меня, господа хорошие, — сказала она. — Я желаю пройти.

— Похоже, жарковато сегодня, — заметил Чино.

— Верно, — согласилась Бригелла.

— Но даже в этом случае, — усмехнулся Лекчио, — мне кажется, Ты несколько через чур легко оделась.

— Просто мою одежду унесло ветром, — попыталась оправдаться она.

— Именно так все и говорят, — заржал Чино.

— Ну, на самом деле они говорят не только это, — заметил Лекчио, почесав затылок прямо через капюшон. — Некоторые несут и другую чушь. Как-то раз, одна дура заявила, её одежду волшебством сорвал кустарник. Должно быть, это её здорово напугало, кустарник, волшебством, разрывает её одежду!

— Нет, это правда ветер, — возразила девушка.

— Несомненно, Твои одежды были сдуты недавним ураганом, — смеясь, предположил Чино.

— Нет! — пропищала Бригелла.

— А может она были сорваны с твоего тела страстным поклонником, тогда, чего же он забыл вернуть их? — спросил Чино.

— Нет! — закричала она.

— Тогда съедены в одно мгновение голодными насекомыми?

— Нет!

— Ну, может Ты подверглась нападению ткачей с ножницами, которые пожелали пополнить их запасы столь экзотическим способом?

— Нет!

— Волшебство? — предложил Лекчио.

— Нет, нет! — причитала Бригелла. — Всё было так, как я Вам сказало. Их только сдуло ветром!

— Не ври нам, девка, — сурово сказал Чино.

— Девка? — переспросила она.

— Думаю, этим утром, — заметил Чино, — Тебя просто раздели и изгнали.

— Изгнали? — не поняла она.

— Да, — кивнул Чино, складывая руки на груди.

— Я думаю, что Вы серьезно заблуждаетесь, милостивые сэры, — сказала она, оправдываясь. — Не надо принимать меня за рабыню просто потому, что я несколько легкомысленно одета этим вечером.

— Я правильно Тебя понял? — решил уточнить Чино. — Мы имеем честь находиться в присутствии свободной женщины?

— Да, — ответила она.

— Ты подразумеваешь, что никому не принадлежишь, что на Тебя никто не предъявляет претензий?

— Да, — гордо заявила она.

— Превосходно! — воскликнул Чино.

— В натуре! — поддержал его Лекчио.

— Зачем это, Вы вынимаете мотки верёвок из-под Ваших одежд? — испуганно отпрянула Бригелла.

— А затем, чтобы одной привязать твои симпатичные ручки к бокам, а другую хорошую веревку завязать на твоей шее, моя дорогая, — пояснил Чино.

— Я не понимаю Вас! — задрожала Бригелла.

— Она будет лакомым кусочком для нашего слина, не так ли, мой друг Лекчио? — спросил Чино к своего спутника.

— Эт точно, — согласился Лекчио.

— Так Вы — охотники за фуражом! — в ужасе запищала девушка.

— Какие такие охотники, за каким фуражом? — удивлённо спросил Лекчио у Чино.

— Это, совершенно правильное название, моя дорогая, — тут же подтвердил Чино её самые мрачные подозрения.

— Но Вы не можете кормить мной слинов! — пискнула Бригелла.

— Ты свободна для захвата, — сообщил ей Чино. — Так что всё совершенно законно. Ты никому ни принадлежишь, и никто не заявит на Тебя свои права.

— Но в сердце я — рабыня! — воскликнула она.

— Этого не достаточно, — пожал плечами Чино. — Все свободные женщины — всего лишь рабыни, просто пока без ошейников.

На этой реплике многие из мужчин у сцены повернулись, чтобы посмотреть на реакцию свободной женщины в одежде касты писцов. Однако та стояла с прямой спиной, и делала вид, что не замечает, что стала объектом такого довольно очевидного внимания.

— О, горе мне! — завопила Бригелла.

— У Тебя нет законного владельца, — пояснил Чино. — Так что на корм слинам Ты отлично подходишь. Давай сюда, хрош артачиться. Добрые дяди всего лишь повяжут Тебе эти веревочки.

— Нет, нет! — завизжала она и, развернувшись, бросилась бежать.

Тогда она сделала круг по сцене, на сей раз, делая вид, что отчаянно спешит. Чино и Лекчио якобы посмотрели ей вслед и, повернувшись к зрителям, сообщили:

— Мы должны броситься за ней погоню.

Через мгновение или два Бригелла догнала Бутса Бит-тарска, который обернулся к ней и с видом достаточно благоприятного удивления, сказал:

— Приветствую.

— Я, стоя на коленях перед Вами как голая рабыня, — пропищала девушка, — прошу Вашего ошейника! Я прошу Вашего ошейника!

— Твоя голова слишком высоко, — заметил Бутс, и девушка немедленно прижалась головой к подмосткам. — Интересно, как Ты будешь смотреться лёжа на животе?

Бригелла, не мешкая, растянулась перед ним на животе.

— Мои сандалии изрядно запылились в дороге, — намекнул Бутс.

И девица принялась облизывать его ноги и сандалии, очищая их от пыли.

— Ты можешь также поцеловать их, — подсказал ей торговец.

Бригелла тут же начала чередовать облизывания с пылкими поцелуями.

— Ты, кажется, хотела поговорить со мной о чём-то? — осведомился Бутс.

— Я прошу Вашего ошейника! — хрипло сказала она. — Я прошу Вашего ошейника!

— Ты можешь встать на колени передо мной с раздвинутыми ногами, — сказал Бутс.

Мужчины зрители выкрикнули от удовольствия. Настолько же красива была Бригелла! Впрочем, любая женщина удивительно уязвима и привлекательна в этой позе. Неудивительно, это ведь обычная поза гореанской рабыни для удовольствий.

— Теперь, можешь рассказать мне о чём Ты хотела поговорить со мной.

— Я хочу Ваш ошейник, — сказала она. — Я прошу его!

— Я уже обдумал этот вопрос, — отмахнулся Бутс, — и я отклонил это.

— Нет! — закричала Бригелла.

— Да, — сказал он. — Я решил, что, в конце концов, Вы — свободная женщина.

— Нет, я не она. Я — только несчастная рабыня, рабыня по закону, и молю об ошейнике.

— Как же мне узнать, что Ты говоришь правду? — глубокомысленно пробормотал торговец.

— Я готова представить любые доказательства, какие могли бы Вас устроить, — предложила Бригелла и засмеялась, глядя на зрителей.

Её слова были одобрительно встречены мужской аудиторией.

— Ну а Ты? — спросил один из мужчин свободную женщину.

— А поставить её на колени голой, — предложил другой мужчина, глядя на неё.

— Ага, и колени пошире.

— И в ошейник её.

— Пусть почувствует вкус плети.

— Быстро научится её облизывать и целовать.

— Научить её тому, как быть женщиной.

— Разве Вы не заметили? — вдруг спросила свободная женщина. — Она засмеялась! Она вышла из своей роли!

— Иногда трудно удержаться в пределах роли в таком фарсе, — заметил я.

— Возможно, — признала женщина.

— Не будьте слишком строги к ней, — сказал я. — Она — всего лишь рабыня.

— Рабыням нельзя оказывать милосердие, — холодно бросила женщина.

— Я заметил, что Вы, в некотором отношении, критически настроены по отношению к её выступлению, с чего бы это? — поинтересовался я.

Признаться, Бригелла, показалось мне необычайно талантливой девушкой.

— Она, несомненно, довольно хороша, — вынуждена была признать свободная женщина, — но многие из её фраз, как мне кажется, можно было бы отработать и получше, или, по крайней мере, произносить их по-другому, тем более что в этой форме фарса это можно делать шире, причём, это касается как голоса, так и жестикуляции.

— Интересно, — кивнул я.

— Имеем ли мы разрешение Леди Телиции продолжать, — осведомился Бутс, также не особо довольный возникшим перерывом.

— Продолжайте, — махнула она рукой.

— Спасибо, — поблагодарил Бутс Бит-тарск. — Вы очень любезны, Леди.

Тут же превратившись в торговца, он вновь обратил своё внимание на Бригеллу.

— Нет, в этом нет нужды, — заявил он. — Я уверен, что Вы — свободная женщина, а не рабыня.

— Нет, нет! — простонала Бригелла. — Я — рабыня! Я клянусь Вам! Я клянусь в этом!

Девушка бросила полный ужаса взгляд, через плечо назад. Предположительно, Чино и Лекчио ещё не появились в поле зрения.

— Это верно, прежде я решил, что Вы могли бы оказаться рабыней.

— Да! — воскликнула Бригелла.

— Но теперь, я думаю, что ошибался, — остудил Бутс её энтузиазм.

— Нет, нет, — запротестовала она. — Вы были правы! Полностью правы!

— Так Ты что же — рабыня, на самом деле? — якобы удивился Бутс.

— Да, — заявила она, снова оглядываясь через плечо. — Я — действительно рабыня! Клянусь Вам!

— Хм, у Тебя действительно фигура рабыни, — признал Бутс.

— Да, да! — закричала Бригелла.

— Ну ладно, — сдался Бутс. — Я признаю безоговорочно, безотносительно, бескомпромиссно, что Ты — рабыня.

— Ошейник мне! — напомнила Бригелла.

— Я думаю, — объявил Чино, обращаясь к Лекчио на другой стороне сцены, — что самое время начинать погоню.

— Конечно, Ты должна понимать, — сказал Бутс Бригелле, — что это два разных вопроса, первый — являешься ли Ты рабыней, и этот вопрос мы уже разрешили, и второй — интересно ли мне, хотя бы в малейшей степени, иметь Тебя своей рабыней.

Девушка недоверчиво посмотрела на него.

— Не может же каждый мужчина хотеть обладать каждой рабыней, — объяснил он, — или, по крайней мере, это будет не слишком практично для мужчины, иметь каждую рабыню, поскольку это было бы слишком много рабынь.

— Пожалуйста, — взмолилась она.

— А также, содержать рабынь может оказаться дорогим удовольствием. Их нужно кормить, а если возникнет желание, то и обзаводиться тряпками, чтобы одевать.

— Начинаем погоню, — объявил Чино зрителям, и вместе с Лекчио начал описывать круг по сцене, время от времени наклоняясь очевидно исследуя следы прекрасной беглянки.

— Приспособления для наказаний, — меж тем продолжал Бутс, — такие как плети и цепи, также, могут оказаться весьма недешёвыми.

— Я боюсь, что они уже приближаются! — вскрикнула Бригелла, бросив ещё один взгляд через плечо.

— Кто? — встрепенулся Бутс.

— Ох, никто, — сказала она. — Я у Ваших ног, голая и умоляющая. Я прошу Вас, умоляю Вас оказать мне милосердие! Соизвольте, в Вашем милосердии, рассмотреть мою скромную просьбу!

— И что-то ещё, — задумался Бутс, — что-то ещё хотел сказать, но выскочило у меня из головы.

— Сделайте меня своей рабыней! — крикнула Бригелла. — Я прошу сделать меня Вашей рабыней!

— А, вот ещё что, — хлопнул себя по голове Бутс. — Вспомнил! У Тебя опыт какой-нибудь имеется?

— Вон она, впереди, мне кажется, — показал Чино пальцем.

— Нет! — заплакала Бригелла.

— Тогда, возможно, Тебе будет лучше обратиться к другому хозяину, — посоветовал Бутс.

— Обучите меня! — предложила Бригелла. — Мы же должны когда-то начать! Я буду рьяна и послушна!

— Похоже, что Ты прав, — сказал Лекчио, смотря в сторону Бутса и Бригеллы.

— Наденьте на меня свой ошейник, пожалуйста! — закричала Бригелла. — Пока ещё есть время!

— Ну, так и быть, я подумаю, и дам свой ответ утром, — сказал Бутс зевая.

— Нет, — простонала девушка. — Нет, Пожалуйста, нет!

— Ну, или на следующей неделе, — усмехнулся он.

— Нет!

— Да, — сказал Чино. — Уверен, что это — она. Давай-ка поспешим. Надо поскорее затянуть на ней наши веревки!

Лицедеи, начали делать вид, что очень торопятся. Безусловно, они не бросились бежать по сцене сломя голову, их поспешность разыгрывалась в рамках театральных традиций. Всё же у каждого зрителя возникло отличное впечатление, что они становились ближе и ближе.

— Ты думаешь, что сможешь доставить мне удовольствие? — поинтересовался Бутс. — В конце концов, это свободные партнёрши могут быть абы кем, а рабыни должны уметь доставить удовольствие хозяину.

— Да, — заверила он, — да!

— Хорошо, — сказал Бутс. — Утром или через несколько дней я сообщу Тебе своё решение.

— Нет!

— Почему нет? — полюбопытствовал Бутс.

— Тогда Вы пропустите удовольствия этой ночи, — объяснила она, отчаянно озираясь, — или даже моё использование, по малейшей Вашей прихоти, в течение нескольких дней!

— Это верно, — задумался Бутс.

— Да! Она это! — закричал Чино своему другу. — Бежим, свяжем её!

— О, наденьте на меня ошейник, Господин! — плакала Бригелла. — Пожалуйста, пожалуйста, Господин!

— Как Ты называла меня? — уточнил Бутс.

— Господин, Господин! — повторила девушка.

— Ну ладно, так и быть, — бросил Бутс.

Бригелла быстро вытянула шею вперед, поднимая подбородок. Бутс, встав между ней и зрителями, сделал вид, что вытащил что-то из своего мешка, и через мгновение надел это на её шею. Тем временем он, конечно, сдёрнул шарф с шеи девушки, который всё это время скрывал ошейник. Когда он отстранился, на горле Бригелла блестело стальное украшение! Мужская часть аудитории приветствовала этот момент криками и аплодисментами.

— А вот и мы, попалась детка! — закричал Чино, вместе с Лекчио державшим в руках верёвки, присоединяясь к парочке.

— Вы кто такие? — спросил Бутс. — Что Вам надо?

Бригелла, теперь уже в ошейнике, задрожала, и сжалась в комочек около Бутса, цепляясь за одну из его ног.

— Не стоит расспрашивать нас, — предупредил Чино. — У нас столь ужасная профессия, что я не решаюсь называть её, чтобы Ты не упал в обморок от страха.

— Убийцы! — воскликнул Бутс.

— Намного хуже, — усмехнулся Чино.

— Охотники за фуражом! — закричал ошеломленный Бутс.

— Они самые, — кивнул Чино.

— Во-во, — мрачно подтвердил Лекчио.

— Честно говоря, я удивлен, — заметил Чино, — тому, что Ты слышал о нашей профессии. Ведь мы не особо известны.

— Ага, я сам услышал об этом, всего несколько енов назад, — признался Лекчио.

— Я слышал, что два таких мошенника как вы ошивались поблизости, — сказал Бутс. — И что Вам понадобилось здесь?

— Да вот она! — заявил Чино, эффектно и угрожающе показывая на Бригеллу, отчего та отпрянула в ужасе.

— Вот она? — уточнил Бутс.

— Ага! — кивнул Чино. — А теперь, будь любезен, отвали в сторонку и постой там, пока мы познакомим её с нашими веревками.

— А ну, стоять, жулики! — рявкнул Бутс.

— Что не так, сэр? — притормозил Чино.

— Вы её не можете получить, — заявил Бутс.

— Мы охотились на неё, потратили своё время, — усмехнулся Чино. — Так что она — наша законная добыча. Всё вполне законно. Мы — честные люди. У нас права на неё. А теперь, отвали и не вмешивайся. Ну-ка, цып-цып, иди ко мне моя маленькая вуло, суй головку вот в эту петельку.

— Прекратить! — прорычал Бутс.

— Что опять не так, папаша? — раздражённо спросил Чино.

— Очевидно, — сказал Бутс, — Ты заблуждаешься, что она — свободная женщина, та, которую можно просто подобрать, как ларму в саду, для любых целей, что Тебе могли бы понравиться.

— Ясное дело, — усмехнулся Чино.

— Просто, она уже не свободная женщина, — сказал торговец.

— Чё! — возмутился Чино.

— Я Ты присмотрись к её симпатичной шейке, — намекнул Бутс.

— Во блин, она в ошейнике! — удивился Чино.

— Точно! — подтвердил Бутс.

— Она — рабыня! — сказал Чино.

— Да, — заверил его Бутс.

— А какая, в общем-то, разница, невостребованная рабыня почти столь же хороша как свободная женщина, — пожал плечами Чино, снова поднимая петлю.

— Стоять! — крикнул Бутс.

— Ну теперь-то чё? — закипел Чино.

— Да, чё теперь? — поддакнул Лекчио.

— На эту женщину заявлены права и она в ошейнике, — заявил Бутс.

— Как! — возмутился Чино.

— Как? — удивился Лекчио.

— Ребят, вы — воры? — осведомился Бутс.

— Нет! — возмутился Чино.

— Нет? — удивился Лекчио.

— Нет! — крикнул Чино.

— Нет! — с честным видом подтвердил Лекчио.

— Тогда воздержитесь от своих планов, негодяи, — бросил им Бутс, — эта женщина — моя собственность!

— Эт чё правда, что ль? — спросил Чино у девушки.

— Да, Господин, — ответила Бригелла, — это правда. — Я — его собственность. Он — мой владелец. Я принадлежу ему. Принадлежу, по закону, полностью, всеми способами и во всех смыслах!

— Зато нас тут двое, — угрожающе заметил Чино.

— Да не боюсь я вас! — усмехнулся Бутс. — Прочь отсюда, жалкие проходимцы, а не то я скормлю вас вашим же собственным слинам!

— А я и не знал, что у нас есть какие-то слины, — шепнул Лекчио обращаясь к Чино.

— Валите отсюда проходимцы, негодяи, жулики! — заорал Бутс замахиваясь на парней угрожающим жестом.

Чино и Лекчио, быстро, с очевидным ужасом, резво поскакали прочь со сцены.

— Вы спасли меня! — обрадовано закричала Бригелла.

— Да, — кивнул Бутс.

— На мне Ваш ошейник, — сказала она. — Теперь я, действительно, Ваша! Вы знаете!

— Ясное дело, — подтвердил Бутс, заинтересованно оглядывая свою собственность. — Это верно, не так ли?

— Да, Господин.

— А значит, Тебе отныне можно приказывать что угодно, — размышлял Бутс, — абсолютно, что угодно, вообще что угодно, и Ты должна повиноваться, немедленно и отлично.

— Да, Господин, — признала она.

— Ну тогда прими, положение, полуприсев, как это делает свободная женщина захваченная врасплох, пытаясь прикрыть свою красоту.

— Да, Господин, — послушно ответила она, поднимаясь на ноги.

Зрители взорвались отчаянным хохотом, поскольку она, уже полностью раздетая рабыня, приняла эту зажатую, неловкую позу, одну из тех, что ассоциируются с робкой, шокированной, потрясенной, удивлённой свободной женщиной. В действительности, она уже часто принимала такое положение ранее в фарсе, когда она, предположительно, была такой вот свободной женщиной.

— Теперь, на самый краткий миг, отодвинь руки, а затем немедленно, мгновенно верни их на место, где они сейчас, — скомандовал Бутс.

Бригелла послушно выполнила указанное движение. Если кто-то смотрел не внимательно, то, возможно, пропустил этот момент.

— О да! Да! — исступленно закричал Бутс. — Вот оно! О, счастье! Удача! Это — оно! Это — то самое!

— Что? — удивилась она.

— Взгляд! — радовался Бутс. — Изумительный взгляд!

— Это — все? — осведомилась Бригелла.

— Да! — радостно кричал мужчина.

— Тогда, отдайте мне, — внезапно потребовала она, — удивительную, волшебную вуаль!

— Увы, — засмеялся Бутс. — Не могу. Уже будет неправильно сделать это.

— Как так? — не поняла она.

— Надеюсь, Ты помнишь, относительно чего я вёл переговоры, — напомнил Бутс, — Мы договаривались о взгляде на красоту свободной женщины, а не простую рабыню.

— Ох! — в страдании схватилась она за голову.

— Если бы я хотел взглянуть на рабыню, объяснил Бутс, — то можно было бы пойти на ближайший рынок, и сколько угодно разглядывать голых, закованных с цепи девок.

Я не мог не признать его правоту. Именно так обычно выставляют девушек на таких рынках, кстати, иногда ещё и в клетках.

— Но ведь я — та же самая женщина! — запротестовала Бригелла.

— А вот это не совсем верно, — усмехнулся Бутс, — Ты теперь рабыня.

И это, кстати, по-своему, верно. Женщина в ошейнике, сильно отличается от свободной женщины. Ошейник способствует поразительному преобразованию в женщине, в психологическом отношении, сексуальном и просто человеческом. Она становится уязвимее, отныне она должна повиноваться. Она больше не то же самое. У нее больше нет никакого выбора, кроме как быть полностью женщиной. Она становится в тысячу раз более интересной, возбуждающей и желанной.

— Даже притом, что я теперь рабыня, Господин, — заканючила она, — но я так сильно желаю этого. Я так жажду её! Пожалуйста, позвольте мне иметь её!

— Моя доброжелательность, возможно, когда-нибудь доведёт меня до гибели, — проворчал Бутс, подтягивая к себе мешок.

— Кажется, я начинаю, ощущать, что у рабынь могут быть возможности и хитрости, отрицаемые свободным женщинам, с помощью которых можно достичь своих целей, — прошептала Бригелла зрителям.

— Она где-то здесь, у меня в мешке. Ага, вот она, — пробормотал Бутс, делая вид, что вытаскивает ткань из мешка. — Но Тебе, конечно, теперь, когда Ты стала рабыней, её больше не увидеть.

— Ну, если быть совершенно честной с Вами, Господин, — сказала Бригелла, — раз уж теперь я — Ваша рабыня и больше не смею лгать Вам, я и раньше не могла увидеть её.

— Нет! — всплеснул руками Бутс.

— Да, — подтвердила девушка, опуская голову, — это правда.

— Ну, тогда совершенно правильно, — сказал он, — что Ты, рабыня, теперь носишь ошейник.

— Да, Господин.

— Даже притом, что Ты — рабыня, Вы всё ещё желаешь получить чудесную вуаль? — поинтересовался Бутс Бит-тарск.

— Да, Господин! — томно вздохнула Бригелла, и повернувшись к зрителям прошептала: — Теперь у меня, наконец, есть свой путь. Вы видите, в конце концов, именно я побеждаю. Какое имеет значение, что я — рабыня? Я всё равно получу удивительную вуаль.

Бутс меж тем делал вид, что аккуратно складывал ткань.

— Насколько же я умна, — гордо заявила Бригелла зрителям. — Мое терпение скоро будет вознаграждено. Насколько же просты мужчины! Как легко можно получить что угодно с помощью хитрости рабыни! А я и не знала этого прежде. Удивительная вуаль должна быть моей! Значит, получается, что я, моей красотой, могу завоевать мужчин!

— Вот, — сказал Бутс.

Бригелла, всё ещё стоя на коленях, приподнялась с пяток, и почти дотянулась до заветной вуали.

— Ох! — Разочарованно воскликнула она, когда Бутс в последний момент, отдернул руку.

— Я совсем забыл, — объявил торговец.

— Что не так? — разочарованно спросила Бригелла.

— Да не могу я дать Тебе вуаль, — заявил он.

— Но почему нет? — разочарованно завопила она.

— Так Ты же — рабыня, — пояснил Бутс. — Тебе ничего принадлежать не может. Это Ты сама та кто принадлежит.

— О! — закричала Бригелла в страдании.

— Назад на пятки, — резко скомандовал Бутс. — Колени широко! Руки на бедра! Спину прямо! Подбородок поднять!

— О-о-х, — застонала Бригелла, но стремительно подчинилась. — Как он хорошо напомнил мне, что я — рабыня, — пожаловалась она зрителям. — Я-то думала, что смогу завоевать мужчин, а вместо этого оказалось, что именно я беспомощна, что это именно меня полностью завоевали.

В этот момент вновь появляются Чино и Лекчио, но теперь со своими мешками странствующих торговцев.

— Осторожно, Господин, — испуганно запищала девушка. — Охотники за фуражом вернулись!

— Привет, мальчики, — радостно сказал Бутс.

— Привет, — дружно сказали Чино и Лекчио.

— Вы знаете этих мужчин, Господин? — удивилась Бригелла, не смея подниматься с колен.

— Да, простите ребята, в прошлый раз я принял Вас охотников за фуражом, — сказал Бутс вновь прибывшим. — Но теперь я вижу, что Вы — мои старые приятели, с которыми вместе я бродил по этим дорогам многие недели.

— Ошейник заперт на моём горле! — пожаловалась девушка зрителям, пытаясь стянуть стальное кольцо со своей шеи. — Он действительно на мне. Я не могу снять его!

— Симпатичный вуло, — сказал Чино, тщательно исследуя девушку.

— Сочный пирожок, — добавил Лекчио.

— Я — теперь всего лишь рабыня! — плакала девушка.

— А теперь я собираюсь выбросить удивительную вуаль в воздух, — заявил Бутс. — Пусть она путешествует по ветру туда, куда сама захочет.

И он сделал вид, что слегка подбросил её в воздух.

— Господин! — возмутилась девушка.

— Всё она улетела! — трагически вздохнул Бутс.

— Господин! — заплакала Бригелла.

— Именно таким способом я получил её, — объяснил Бутс. — И конечно, это правильно, что я должен позволить ей улететь, назад в облака и ветра, возможно даже назад в Ананго.

— Но почему Вы позволили ей улететь? — в страдании спросила девушка.

— Она уже сослужила своей цели, — ответил Бутс.

— Его цели? — переспросила девушка.

— Да, — кивнул Бутс. — Она послужило, чтобы поймать Тебя симпатичная, жадная, маленькая рабыня, ту, в ком к завтрашнему утру не останется ни капли сомнений относительно природы её многочисленных вариантов использования.

— Уверена, вот именно сейчас Вы меня не обманули! — заплакала она.

— Подставляй плечо под мой мешок, — приказал Бутс.

— И под мой, — засмеялся Чино.

— И мой, — добавил Лекчио.

Девушка, с большим трудом, напрягаясь, сгибаясь и покачиваясь под весом груза, приняла на себя три мешка.

— Поспешай, ленивая девка! — рявкнул Бутс, покидая сцену вместе с Чино и Лекчио.

— Слушай, я не знал, что у нас с тобой был какой-нибудь слин, — по пути говорил Лекчио Чино. — Где бы он мог быть?

— Интересно, была ли я обманута? — под гомерический хохот спросила девушка у зрителей. — В любом случае, теперь я в ошейнике, и это — всё, что у меня есть!

— А ну быстрее, торопись, ленивая девка! — крикнул Бутс из-за кулис.

— Всё, я должна идти, — объявила девушка. — О, как тяжелы эти мешки. Но я должна нести их как можно лучше. Ведь я теперь рабыня, и если мной не будут довольны, то просто выпорют меня!

Бригелла повернулась и, покачиваясь под весом мешков, ушла со сцены.

Через мгновение улыбающийся Бутс вновь появлялся на подмостках, в сопровождении Чино, Лекчио и Бригеллы, уже освобожденной от её неудобной ноши.

— Благородная свободная женщина, и благородные господа, почтеннейшая публика, — объявил Бутс, — «Волшебная вуаль Ананго» была представлена Вам актёрами Бутса Бит-тарска, актёра, импресарио и экстраординарного антрепренёра! Мы благодарим Вас за Ваше участие!

Речь Бутса была встречена громом аплодисментов. Бутс, Чино и Лекчио, улыбаясь, кланялись, снова и снова. Бригелла, по знаку Бутса, опустилась на колени.

— Бина! — позвал Бутс, делая экспрессивный жест в сторону входа на подмостки.

И Бина, в одеждах свободной женщины, в которых играла эпизодическую роль Леди Типы, односельчанки Леди Фиби, появилась на сцене.

— Долой эти абсурдные препятствия, закрывающие Тебя от наших глаз, — весело скомандовал ей Бутс.

Девушка откинула свою вуаль и отбросив назад капюшон, освободила водопад своих тёмных волос. Она была изящной маленькой рабыней, но несравнимой по красоте с Бригеллой. По крайней мере, по моему мнению, оказавшись на прилавке невольничьего рынка, она не смогла бы принести большую прибыль, чем Бригелла. Я смог сравнить их ещё в Порт-Каре.

— Ну-ка, — строго сказал Бутс, её хозяин, и она сбросила свои одежды, с плеч, затем спустила их до талии.

У неё были маленькие, отлично сформированные, изящные груди. На шеё красовался стальной ошейник.

— Долой их, сейчас же, полностью, — прикрикнул Бутс, тыкая пальцем в одежды, которые она всё ещё скромно прижимала к бёдрам. — Вставай на колени.

Бина отпустила одежды, и те свалились горкой у её ног. Она встала на колени рядом с Бригеллой, лицом к зрителям. Бутс, лёгким пинком дал ей понять, что она должна держать колени широко разведёнными перед публикой. Было заметно, что девушка стеснялась сделать это. Возможно, она была рабыней, не столь долго, как Бригелла. Но теперь они обе стояли на коленях совершенно одинаково, спины прямо, ягодицы на пятках, подбородки высоко подняты, демонстрируя ошейники, совершенно голые, ноги широко расставлены — настоящие рабыни.

— Наша маленькая Бина! — указал Бутс на представленную в самом выгодном свете девушку. — Спасибо, благородная свободная женщина и благородные джентльмены! Запомните бедного Бутса и его труппу! Будьте щедры!

Несколько монет, главным образом медных, зазвенели по сцене. Сам я швырнул туда пару медных кругляшей с изображением тарна.

У меня хватало денег, как моих собственных, так и тех, что я прихватил из лагеря Леди Янины, прежде чем освободить её пленников и сжечь шатёр и повозку. Вот только не было у меня ни малейшего желания извещать всех на ярмарке о теперешнем весе моего кошелька. Одно дело, сделать это в своём городе, где моё финансовое положение и без того широко известно, и совсем другое, сделать это в чужом месте перед незнакомцами.

— Спасибо, почтеннейшая публика, блестящие покровители искусств, — проговорил Бутс. — Благодарим Вас!

Чино и Лекчио собрав монеты, вручили их Бутсу, который взял их и спрятал в одеждах, где у него, возможно, был потайной карман. Девушки, здесь на ярмарке, не стали ходить по толпе с медными чашами, скорее всего, потому что обе были заняты в пьесе. Но, даже тогда, когда они делали это в Порт-Каре, они, конечно, только держали чаши, прикасаться к монетам, а уж тем более тратить их они не имели права. Единственные исполнительницы, которые обычно сами собирают монеты, брошенные им для их владельцев, это танцовщицы, которые обычно выступают в одиночку, не считая музыкантов. Они подворачивают монеты в своём рабском шёлке, если им его разрешили, конечно. Учитывая особенность их шёлка, который обычно прозрачен, общую скудность их одежды, и прилюдность сбора ими монет, вероятность того, что они могли бы скрыть монету, даже если бы они посмели сделать это, крайне мала. Рабыне, как Вы видите, вообще запрещают даже прикасаться к монетам без разрешения. Это, конечно, не означает, что их нельзя послать в рынок, и дать монеты для покупок, и тому подобного. За пропавшую ранее монету, буде таковая найдена у рабыни, или в её конуре, она может быть подвергнута серьезному наказанию, вплоть до скармливания слину.

— Эй, мужлан! — позвала свободная женщина.

— Да, благородная леди? — поклонился Бутс, выступая вперед.

— Твои пьесы оскорбительны для свободных женщин! — крикнула она. — Я за всю прежнюю жизнь не чувствовала себя столь оскорблённой, как сегодня!

— А Вы видели наши спектакли? — поинтересовался Бутс. — У нас их больше пятидесяти.

— Нет, — признала она. — Все я не видела!

— Увы, мы не можем исполнить их все из-за того, что у меня труппа не полная, — вздохнул Бутс. — Я не укомплектован в настоящее время. К сожалению, у меня нет золотой куртизанки. Репертуар, конечно, часто меняется. Иногда мы прекращаем временно, а то и надолго играть старые пьесы, когда мы чувствуем, что они устарели и больше не интересны зрителям, и тогда сочиняем новые пьесы. Мы импровизируем на разных идеях и темах, а затем, выступление за выступлением, добиваемся идеальной игры. Безусловно, многое зависит от находчивости исполнителей, ибо наше искусство всегда отрыто для новшеств, постоянному пересмотру, импровизациям, и так далее. Нужно всегда уметь извлекать выгоду из таких нюансов как местный колорит, недавние происшествия, текущая политическая ситуация, популярные личности или хорошо известные фигуры, предубеждения региона, и тому подобные мелочи. Намёки на местную действительность всегда популярны. Иногда, конечно, это может привести к проблеме, так что с этим надо быть осторожным, чтобы оскорбив того, кого не стоило, не оказаться на колу. Вы кажетесь очень умной. Возможно, Вы могли бы помочь нам.

— Значит, Ты думаешь, что все свободные женщины ничем не лучше рабынь! — выкрикнула она.

— Я бы предположил, что все женщины привлекательны, — осторожно сказал Бутс.

— О! — задохнулась она от ярости.

— Вот возьмите себя, — заметил он. — Как бы Вы выглядели, будучи раздетой, в ошейнике и под плетью? Вы думаете, что вели бы себя совсем по-другому, не так, как любая другая рабыня? Неужели Вы никогда не замирали, чтобы подумать об этом? Разве, Вы никогда не задавались вопросом, возможно в тайне, о том, смогли бы Вы доказать то, что оказались бы весьма даже неплохой рабыней?

— Я — свободная женщина, — сказала она ледяным тоном.

— Простите меня, Леди, — сказал Бутс.

— Ещё до наступления сумерек, можешь быть в этом уверен, — заявила она, — я представлю жалобу судьям. А завтра в полдень, Ты уже будешь сворачивать свой балаган, поскольку Тебе запретят выступить на ярмарке.

— Окажите нам милосердие, Леди, — взмолился Бутс, — мы — маленькая бродячая бедная труппа, и находимся в отчаянной нужде. Я даже был вынужден продать мою золотую куртизанку, чтобы свести концы с концами!

— Мне нет до этого никакого дела, — усмехнулась она, — можешь хоть всех своих шлюх продать!

— Ярмарка Ен-Кара — самая крупная из всех ярмарок, — постарался убедить её Бутс. — Она бывает всего один раз в год. Это очень важно для нас! Мы нуждаемся в каждом бит-тарске, который мы можем заработать здесь.

— У меня нет желания оказывать Тебе милосердие, — тоном, которым можно было бы заморозить воду, бросила она. — А ещё, я прослежу, чтобы вас всех оштрафовали и публично высекли. И если Ты не покинешь территорию ярмарки до завтрашнего вечера, я лично прослежу, чтобы твою труппа разогнали, а всё имущество, фургоны, одежду и даже шлюх конфисковали!

— Вы хотите видеть меня разорённым? — в отчаянии спросил Бутс антрепренёр.

— Да! — зло выплюнула она.

— Спасибо, добрая леди, — ядовито поблагодарил Бутс Бит-тарск.

Женщина повернулась на пятках, на миг взметнув одежды, и подняв облачко пыли, покинула нас. Сандалии на ней были позолоченные. Бутс Бит-тарск и я сам с интересом посмотрели ей в след, обращая особое внимание на её лодыжки. Я нашёл их весьма неплохими, и я предполагаю, что Бутс со мной бы согласился, что они отлично бы выглядели в кандалах.

— Всё, кажется, теперь я разорён окончательно, — сказал мне Бутс Бит-тарск.

— Возможно, не всё ещё потеряно, — улыбнулся я.

— Мне не набрать достаточно денег, даже на то чтобы расчистить путь до выхода с ярмарки, — вздохнул он.

— Продайте меня, Господин, — предложила Бригелла, встав на колени перед ним сияющая, залившаяся румянцем и взволнованная.

Ну да, было несколько мужчин, пятеро или шестеро стоявших перед сценой, а некоторые из них даже наклонялись вперед опираясь локтями на доски. Любой из них, насколько я понимаю, будет способен великолепно обращаться с ней, как с рабыней само собой. Гореанские мужчины не идут на компромисс со своими невольницами, и девушки это знают и повинуются безоговорочно. Она знала, что была весьма дорогой рабыней, вон как прямо она стояла на коленях, какой гордой была её осанка, как она соблазнительно выглядела нагой и в ошейнике.

— Что мне предложат за неё? — безропотно спросил Бутс.

— Два серебряных тарска, — тут же выкрикнул мужчина.

— Два? — удивленно и обрадовано спросил Бутс.

А девушка даже вскрикнула от удовольствия. Это — высокая стартовая цена за женщину на Горе, где они многочисленны и дёшевы.

Через несколько енов отчаянных торгов Бригелла, со скованными за спиной руками, покинула сцену, торопливо семеня, почти срываясь на бег, чтобы не отстать от него, её нового господина, весьма крепкого, широкоплечего, блондина. Первое, что он сделал после того как защёлкнул наручники на её тонких запястьях, это сдёрнул маленький, круглый пластырь с её левого бедра. Там пряталось обычное клеймо кейджеры, крошечный жезл с ветвями. Она ушла за пять серебряных тарсков.

— Роскошная цена на неё, — поздравил я Бутса.

Но он, понурившись, одиноко стоял на сцене, взвешивая её ошейник в своей правой руке, и с грустью глядя вслед девушке.

— Я разорён, — хмуро произнёс он. — И независимо от этого, как я обойдусь без моей Бригеллы?

— Про твою Бригеллу не знаю, — сказал я, — но я думаю, что буду в состоянии помочь с другой из твоих проблем.

— Мы что разве знакомы? — поинтересовался Бутс, присматриваясь ко мне.

— Мы встречались несколько дней назад, мельком, в Порт-Каре, — подсказал я.

— Ну, да! — воскликнул он. — Карнавал! Конечно! Вы — капитан, или офицер, не так ли?

— Иногда, возможно, — уклончиво ответил я.

— И что Вы от меня хотите? — осторожно спросил Бутс.

— Не бойся, — улыбнулся я. — Я не нанят, чтобы преследовать Тебя, ради выколачивания старых долгов.

— Я боюсь, — вздохнул Бутс, — что я должен Вам те пять серебряных тарсков по Порт-Кару. Но сейчас они у меня есть.

Он протянул мне руку с теми самыми пятью серебряными тарсками, полученными несколькими енами ранее в результате продажи Бригеллы.

— Вообще-то там было шесть, а не пять, — напомнил я.

— О, — простонал Бутс.

— Но, даже если я и имел какое-либо отношение к ним, — сказал я, — в чём я никогда не признавался, конечно, то давай их рассматривать просто, как монеты из медной чаши, монеты, которые могли бы быть собраны вследствие Вашего обычного выступления.

— Но шесть серебряных тарсков!

— Ну, если Тебе полегчает от этого, то можешь рассматривать их, как безвозмездную жертву на нужду искусства, — усмехнулся я.

— В таком случае, я принимаю их от имени искусства, — заявил Бутс.

— Отлично, — кивнул я.

— Вы даже не представляете, как эта формулировка успокаивает мои муки совести, которыми я иначе был бы раздавлен, — патетически заявил Бутс.

— Не сомневаюсь в этом, — засмеялся я.

— Спасибо, — на этот раз искренне поблагодарил Бутс.

— Да не за что, — отмахнулся я. — То был счастливый карнавал.

— Безусловно, — согласился он. — Кстати, Вы насладились представлением?

— Да, — признал я.

— Интересно, а не забыли ли Вы выразить свою оценку не только голосом, — несколько извиняющимся тоном осведомился Бутс.

— Нет, — сказал я.

— Это было превосходное выступление, — вздохнул он.

— Вот ещё один медный тарск, — засмеялся я. — Будет три вместе с теми.

— Спасибо, — не забыл поблагодарить антрепренёр.

— Не за что, — сказал я, наблюдая, как тарск исчезает где-то в его одеждах.

— Теперь, насколько я помню, Вы упомянули, что могли бы быть в состоянии помочь мне с некой проблемой, — намекнул Бутс Бит-тарск.

— Да, — кивнул я. — Я действительно упоминал, что врятли смогу помочь с проблемой Бригеллы, по крайней мере, сейчас, но я думаю, что знаю, где можно раздобыть роскошную кандидатку на роль «золотой куртизанки».

— Рабыня? — уточнил Бутс.

— Само собой, — кивнул я.

— А выступать она сможет? — спросил антрепренёр.

— Понятия не имею, — честно признал я.

— Мои девушки должны работать ещё и как палаточные девки, — предупредил он.

— Ну, в её потенциальной возможности как такой девки, — засмеялся я, — можешь не сомневаться.

— Надеюсь, Вы понимаете, что мои девушки, — вздохнул Бутс, — это не обычные девки-рабыни. Они должны быть чрезвычайно талантливыми.

— Она блондинка, и очень чувственна, — описал я.

— Это уже неплохо, — кивнул Бутс.

— Ну а играть Ты всегда сможешь её научить, — предположил я.

— Это верно, — улыбнулся Бутс. — И к счастью я — мастер по обучению. А если она вдруг окажется медлительной в восприятии моих уроков, я не буду с ней цацкаться. Не захочет учиться у меня, будет учиться у моей плети.

— Точно, — поддержал я Бутса.

— Где её найти? — спросил он.

— Одним из преимуществ в её приобретении будет то, что она, будучи относительно свежеобращённой рабыней, может оказаться довольно дешёвой. Я сомневаюсь, что она будет стоить Тебе, больше чем два серебряных тарска, даже учитывая её красоту. Тебе тогда останется ещё три серебряных тарска запаса.

— Так, где я могу найти эту шлюху? — потирая руки спросил Бутс Бит-тарск.

— Уверен, она продается здесь, на этой ярмарке, — улыбнулся я.

— Это — Ярмарка Ен-Кара, — напомнил он. — Здесь на продажу выставлены тысячи девок, не меньше чем сотней работорговцев.

— Зато я знаю, на какой именно платформе, она сейчас раздетая, в ошейнике и цепях, ждёт своего первого покупателя.

— Возможно, Вы окажетесь столь добры, что передадите мне эту информацию, — предположил Бутс.

— Хм, вероятно, будет трудновато для Тебя, до завтрашнего вечера, когда насколько я понимаю, Вы должны исчезнуть с ярмарки, определить её местонахождение, — усмехнулся я.

— Особенно, если мы попытаемся организовать ещё одно выступление или два, — понимающе добавил Бутс.

— Точно, — согласился я.

— Ваши условия? — вздохнув, спросил Бутс.

— Маршруты путешествий вашей труппы как-то планируется, они регулярны, или случайны? — поинтересовался я.

— Иногда — да, — осторожно ответил Бутс. — Иногда — нет. А Вам зачем?

— Думаю, у Тебя уже есть какие-то намётки планов на следующие нескольких месяцев, — предположил я.

— В каком смысле? — спросил Бутс.

— Ну, есть какие-то планы, относительно деревень, городов и мест, которые Вы планируете посетить в ближайшее время, — пояснил я.

— Возможно, — кивнул Бутс.

— Я особенно интересуюсь одним конкретным городом, — сказал я, — порт на побережье Тассы, на юг от дельты Воска.

— И? — прищурился антрепренёр.

— Брундизиум, — наконец назвал я свою цель.

— Верный союзник Ара, — кивнул он. — Мы планируем быть там в самом конце лета.

— Отлично, — пробормотал я.

— А Вам зачем, позвольте спросить? — осведомился Бутс Бит-тарск.

— Пожалуй, я заинтересован в том, чтобы присоединиться к вашей компании, — сказал я.

— А что Вы можете делать? — поинтересовался антрепренёр.

— Любую работу, тяжёлую работу, — улыбнулся я.

— Меры безопасности в Брундизиуме через чур строги, — предупредил он. — За прошедшие два года, по каким-то причинам, они стали крайне подозрительны к чужакам. Очень трудно получить доступ в город кроме как на закрытые причалы и торговые площади.

— Однако такая труппа как Ваша могла бы сделать это, — предположил я.

— Мы выступали на главной площади, — похвастал Бутс Бит-тарск, — однажды даже во внутреннем дворе самого дворца.

— Позволишь мне присоединяться к вашей компании? — спросил я.

— Значит, Вы просто интересуетесь получением доступа в Брундизиум, — уточнил Бутс.

— Возможно, — кивнул я.

— Где я могу заполучить на свою цепь эту женщину, — спросил он, — ту, что Вы полагаете, может подойти на роль «золотой куртизанки»?

— Среди сотни свежих рабынь Самоса из Порт-Кара, — сообщил я, — она прикована на платформах Shu-27 в юго-западной части Павильона Красоты.

— Имя у неё есть? — уточнил Бутс.

— Прежде было, но не теперь, — усмехнулся я. — Но кличку ей давали, или, по крайней мере, домашнее имя, в доме Самоса, в Порт-Каре.

— Какую именно? — спросил Бутс.

— Ровэна, — ответил я.

— Спасибо, — сказал Бутс. — Вы были очень любезны.

— Так что относительно моего предложения? — спросил я.

— Какого предложения? — уточнил он.

— О моём присоединении к твоей труппе, — напомнил я.

— Всего то? — прищурился Бутс.

— Да, — кивнул я.

— Да не вопрос, — улыбнулся он.

 

7. Палатка

— О-о-а-а! — кричала она, вцепившись в меня, извиваясь и беспомощно прижимая своё порабощенное тело к моему. — Да-а-а! Нет, не отпускайте меня! Не отвергайте меня! Прошу Вас. Держите меня! Держите меня! Пожалуйста!

Её кожа цвета слоновой кости обжигала. Всё её тело было покрыто потом. Даже её прежде длинные светлые волосы, сейчас слегка подрезанные, и наполовину закрывавшие лицо женщины, были мокрыми. Её вздрагивающее тело, подобно географической карте было покрыто красными пятнами, часть из которых оставил я сам. Остальные, были результатом прилива крови бушевавшей в её теле, и переполнившей капилляры у поверхности её кожи. Могло показаться, что она светится красным, как будто, внутри её уязвимого, податливого, страстного нежного тела, бушуют некие тайные огни, зажжённые мной, свидетельствуя о её волнении и возбуждении. Она отчаянно сжимала вокруг меня свои руки.

— Что же Вы делаете со мной! — кричала женщина. — Что мужчины могут сделать со мной! Я люблю это! Пожалуйста, Господин, не останавливайтесь!

Запрокинутая голова. Приоткрытые губы. Закрытые глаза.

— О-охммм! — задыхалась она. — Да-а-а! O-о-а-а! Да-а-а! Да! О! О! Да, Господи-и-ин! Да Господин! Ещё-о-о, я прошу-у-у Вас всем моим сердцем! Я умоляю Вас не останавливаться! О, Господин! Да, Господин! Да, Господин!

Послышалось отчаянное бренчание цепи прикованной к её щиколотке.

— О-о-охмм, Господи-и-ин! Да, Господин! — стонала она.

Цепь была около ярда длиной, и соединяла ножной браслет, плотно охватывавший щиколотку женщины, с длинным тяжёлым колом, вбитым глубоко в землю. Лишь около пяти дюймов этого кола осталось над поверхностью. Он торчал где-то в ярде и налево от входа в маленькую, полосатую палатку.

Девушка была полностью обнажена. Всё, что на ней было это, то самое кольцо на лодыжке и ошейник. Обычно рабыня лежит на циновке, расстеленной на траве, прикрытая одеялом, и ждёт внутри того, кто откинет полотно на входе в палатку. Это будет тот, кто внёс установленную рабовладельцем плату за её использование.

Мы находились уже приблизительно в двухстах пасангах к западу от территории ярмарки, на краю лесов Клеарчуса, рядом со старой западной дорогой.

— О-о-оххмм, да-а-а, — вскрикивала она, прижимаясь ко мне.

Ошейник, красовавшийся на её горле, был совершенно простым и заурядным. Выгравированная надпись гласила: «Если Вы нашли меня, верните Бутсу Бит-тарску. Награда». Бутс использовал для всех смоих рабынь одинаковые ошейники.

— А-а-и-и-ий! — внезапно зашлась она в крике, от моего лёгкого прикосновения.

Я видел, что она уже была готова к большему. Женщина вплотную подошла к состоянию рабского возбуждения, и смотрела на меня совершенно шалыми глазами.

— Да, — сказал я. — Ещё сильнее.

Она начала извиться и трястись.

— Сейчас мы начнём снова, — сказал я.

— Неужели я смогу ещё хоть что-то почувствовать? — всхлипнула женщина.

— Ты даже ещё не испытала рабского оргазма во всей его полноте, — усмехнулся я.

К этому времени, хорошо изучив её чувственные места, я провел её по той грани, которая давала ей возможность ощутить, но ещё не испытать новый горизонт. Я держал её там, на самом краю, некоторое время, ровно столько, сколько это нравилось мне, иногда разрешая ей остыть немного, но тут же, стоило мне того пожелать, с жестокостью рабовладельца, почти как если бы подзывая её командой, которой она не могла отказать, возвращал женщину обратно на грань, где, почти в безумии, она дрожала и умоляла дать ей избавление.

— Ещё нет, — вновь отказал я ей.

— Да, Господин, — заплакала она.

Решать мог только я! Она была полностью в моей власти. Она была рабыней.

* * *

— В любом случае, — сказал я Бутсу несколькими днями ранее, — позволь мне показать Тебе девушку.

— Это было бы весьма любезно с Вашей стороны, — заметил он.

— Кто знает, — пожал я плечами, — вдруг Ты передумаешь.

— Ни за что, — сказал он.

Мы с Бутсом прошли в область, где у агентов Самоса хранилась сотня девушек, присланных из Порт-Кара для продажи их во время Ярмарки Ена-Кара. Я на всякий случай уточнил их местоположение днём ранее. Это было в юго-западной части Павильона Красоты, а точнее на платформах Shu-27. Все девушки стояли на четвереньках на длинных, узких платформах, параллельно друг дружке, лицом к покупателям. Каждая была прикована за шею короткой цепью к кольцу, закреплённому в толстой доске перед ней. Переговариваться между собой им запретили. Агенты Самоса, с плетями в руках, тут и там прохаживались среди них.

— Вот эта девушка, — показал я Бутсу, — повезло, её ещё не продали.

На её ошейнике проволокой был прикреплён белый диск — «Бронь». Некоторые из ошейников, которые прежде держали женщин на соседних полках, уже были пусты.

— Вы! — выдохнула она.

Дело было чуть раньше, в районе полудня, когда я впервые увидел её на платформе.

— Ты помнишь меня? — несколько удивился я.

— Девушка никогда не забывает мужчину, который нанёс ей первый удар плетью, — улыбнулась она.

— Как идут продажи? — поинтересовался я у неё.

— Я, правда, не знаю, Господин, — ответила она, — нас всех держат в отдельных рабских ящиках, и обычно выпускают только для упражнений или показа на рабских прилавках. Я сама впервые выставлена для демонстрации только этим утром.

— Я видел несколько пустых ошейников на других прилавках, — заметил я.

— Тогда, возможно, торги идут неплохо, — предположила она. — Я не осмеливаюсь крутить головой, чтобы посмотреть. Одна девушка была жутко избита за это всего ан назад.

Конечно, по количеству пустых ошейников решать о ходе торгов не стоило. Если пустых ошейников нет вовсе, тогда клиенты могут подумать, что никто больше не заинтересовался представленным живым товаром, а значит с девками что-то не так, и возможно, лучше пойти прицениться в другом месте. Если же оставить всего несколько девушек, и множество пустых ошейников, потенциальный покупатель может получить впечатление, возможно ошибочное, что ничего особого интересного уже не осталось, самое лучшее уже разобрано. Идеальное настроение, которое требовалось внушить клиенту, это чтобы он думал, что у Вас есть изумительные рабыни для продажи, и слишком многие люди интересуются и покупают здесь, и быстро разбирают товар. Вот в этом случае, он начинает хотеть, едва увидев девушку, схватить её прежде, чем это сделает кто-то другой. Если Вы видите женщину, прикованную цепью к прилавку за ошейник, а через некоторое время уже обнаруживаете пустой ошейник, не будет нелогичным предположение, что её только что продали.

Иногда женщина, которая была продана, некоторое время остаётся на платформе, возможно, пока её новый хозяин осматривает остальной товар, но она отмечается тем или иным способом, как проданная. Есть несколько способов, как это может быть сделано. Например, ей на голову могут надеть белый мешок с красной надписью «Продано», или ей на ошейник крепят красную же бирку с тем же словом «Продано». А бывает, что на ней просто, жировым карандашом пишут слово «Продано», обычно, в соответствии с традицией, на её левой груди.

— А вот мне кажется, что продажи идут не так, как они могли бы идти, и как того хотелось бы, — заметил я.

— Господин? — испуганно уставилась он на меня.

— Вы все были выставлены только этим утром, — начал объяснять я. — Это предполагает, что товары не перемещаются так быстро, как они могли бы. Кроме того, по моему впечатлению, исходя их того, что я видел здесь и в других местах Павильона Красоты, этой весной сюда привезли необычно много высококачественного живого товара.

Подозреваю, что многие из этих лотов, даже больших партий лотов, буквально комплекты соблазнительнейших рабынь, скованных цепью между собой по сорок — пятьдесят штук, могут закончить тем, что будут просто скуплены работорговцами по бросовым ценам для более поздней перепродажи.

— Я боюсь, что надсмотрщики будут рассержены, — простонала она.

Её предчувствие было мне понятно. Она была рабыней.

— Интересуетесь этой рабыней? — спросил один из мужчин на платформе, подошедший ко мне поигрывая плетью в своей руке.

Не думаю, что он был из дома Самоса. Во всяком случае, мне он был не знаком. Скорее всего, это был местный агент работорговца, уполномоченный вести его дела на ярмарке. Немало мужчин в такой сезон нанимается на эту работу. Обычно, часть штата комплектуется ими, а часть теми, кто в другое время работает в домах работорговцев. Конкретно этот, вполне вероятно, был одним из тех, кто состоял в постоянном штате ярмарок. Всего таких ярмарок — четыре, они проводятся в Ен-Кара, Ен-Вар, Се-Кара и Се-Вар. Ими управляют торговцы, живущие близ Сардара круглый год.

Девушка немедленно замолчала, и замерла на четвереньках.

— Я думаю, что смогу найти покупателя на неё, — сообщил я.

— Кто он? — заинтересовался надсмотрщик.

— Ну-ну, — усмехнулся я. — Давайте не будем наивны.

— Хотите комиссию? — спросил он. — Мы крайне осмотрительны с такого рода бизнесом.

— Нет, — отмахнулся я.

— Отлично, — радостно заулыбался он.

Конечно же, он меня не знал, а потому опасался обычной уловки двух друзей, сговаривающихся при покупке рабыни. Один из них пытается получить комиссию за посредничество с продавца, которую он потом, разумеется, возвращает своему другу, покупателю. Таким образом, невольница оказывается куплена дешевле. Так как я не собирался заключать сделку на комиссию с ним, то он, по-видимому, предположил, что я собираюсь получить плату покупателя. Некоторые хитрецы фактически зарабатывают себе на жизнь таким способом, выступая в роли своеобразных агентов по закупкам, оказывая услуги, такие как выяснение расположения редких рабынь для истинных ценителей. У подобных людей существуют даже особые «списки предпочтений» на всех богатых завсегдатаев.

— Однако я бы оценил, если бы Вы поместили «Бронь» на неё, скажем, до восемнадцатого анна, — намекнул я.

— Невозможно. Посмотрите на неё сэр. Видите, какие у неё линии фигуры, — тут же начал набивать он себе цену, проводя плетью по телу рабыни. — Превосходное рабское мясо.

— Хм, я не смогу залучить сюда покупателя до оказанного времени, — сказал я.

— Десять медных тарсков, чтобы задержать её до того момента, — предложил надсмотрщик.

— С головой у Тебя в порядке? — решил уточнить я у него.

— Это будет возвращаемо, — объяснил тот.

— На каких условиях? — спросил я.

— Если приведёте Вашего покупателя к платформе до восемнадцатого ана, — сообщил он.

— А что, если он не захочет брать её? — поинтересовался я, хотя конечно, фактически, я был полностью уверен, что Бутс не может не захотеть её.

— Я не буду считать Вас ответственными за это, — пожал плечами продавец. — Я всё ещё буду должен вернуть Вам, Ваши тарски.

— Хорошо, — кивнул я, и передал мужчине десять медных монет.

Подозреваю, его уступчивость в данном вопросе, была результатом мягко говоря вялости рынка. Очень может быть, некоторые из этих девушек уйдут всего за те же самые десять медных тарсков.

— Замри, девка, — приказал мужчина Ровэне.

Я наблюдал за надсмотрщиком, пока тот, присев подле неё, прикручивал проволокой круглый белый знак «Бронь» к её ошейнику. Свою плеть он положил позади неё. Некоторые рабовладельцы предпочитают класть плеть там, где рабыня может видеть её, рассматривая тугие кожаные ремни, и ощущая её угрозу. Другие, такие как этот товарищ, помещают плеть позади женщины, и в этом случае женщина не знает точно, где именно та лежит, но прекрасно знает, что она там есть. Второй случай, возможно, даже несколько больше пугает женщину. Никаких определённых правил в этом вопросе не существует. Многое зависит от самой девушки, от её интеллекта и воображения, от степени её дрессированности, в каждом определенном рассматриваемом случае, и тому подобных факторов. Иногда желательно положить плеть так, чтобы женский взгляд зацепился за неё, а в других случаях, для рабыни лучше просто дать понять, что она находится в непосредственной близости от её кожи, где-то рядом, но женщина не узнает где именно, поскольку обернуться, чтобы определить местоположение не имеет права. Знак на его проволоке свисал с ошейника приблизительно на четыре дюйма. Это был один из нескольких таких значков в небольшой сумке, закрепленной не поясе продавца. Конкретно на этом чернилами было выведено «Восемнадцать». Некоторые из белых дисков были чисты, и готовы для записи другого времени бронирования. На красных бирках имелось только одно слово «продано». Были ещё и чёрные знаки, которые иногда использовались, чтобы указать, что девушка больна.

Жёлтый диск указывает, что данная девушка не может быть продана без предварительной консультации с работорговцем. Иногда эти бирки используются, чтобы показать на различия среди рабынь, по крайней мере, среди самих работорговцев, сортируя женщин по классам или степени обученности. Например, коричневая бирка обычно указывает на низкую рабыню, такую как простая невольница чайника-и-циновки или кувшинная девка. Эти немногим больше, чем рабыни для выполнения женских работ. И так далее, вплоть до золотой бирки обычно отмечающего невольниц самого высокого качества, обычно дрессированных рабынь для удовольствий или танцовщиц. Однако чтобы быть совершенно честным, не существует никакого единого принятого стандарта относительно цветовой кодировки в этих вопросах. У разных торговых домов приняты свои собственные коды. Кстати, довольно необычно на рядовом невольничьем рынке увидеть женщин с какими-то иными бирками, кроме как «Продано» или «Бронь». На гореанском рынке, где женщины обычно раздеты, или будут раздеты для осмотра покупателем, не трудно будет рассмотреть, кто из них является самой красивой или интересной. А, кроме того, женщин на таком рынке заставляют показать свою красоту в лучшем виде, позируя и демонстрируя её перед потенциальным покупателем. Это облегчает мужчине сделать выбор среди представленного в обилие живого товара.

Однако существует ещё одна форма маркировки довольно широко распространённая во время продаж. Это касается аукционов, или при подготовке к большим торгам, когда девушек держат в выставочных клетках прежде, чем быть позже выставленными на продажу, обычно последовательно, перед публикой. Эта форма маркировки называется — диск торгов. На такой бирке указывается номер лота девушки на аукционе. Эта бирка, как и все прочие, обычно крепится к ошейнику. Это довольно удобно не только продавцу, помогая ему с отчетностью, но также может быть полезно и покупателю, который может на основе его предварительного осмотра и, возможно проверки прекрасных живых товаров в выставочных клетках, предлагать цену на торгах просто по номеру лота.

Я ещё раз с удовольствием осмотрел девушку. Она очень красиво смотрелась, стоя на четвереньках на платформе, с короткой цепью на шее, спускающейся к кольцу. Помимо цепи теперь с ошейника свисала ещё и белая бирка. Она забронирована до восемнадцатого ана. Служащий работорговца уже стоял на ногах, возвышаясь над ней. Плеть снова была в его руке.

Я отвернулся. Пора было поспешить к подмосткам Бутса.

— Я знаю, что ношу бирку «Бронь», Господин, — обратилась женщина к надсмотрщику. — Могу я изменить положение?

Сзади донёсся звук хлёсткого удара, сопровождаемый диким вскриком боли. Плеть упала на её спину.

— Простите меня, Господин! — взвыла невольница.

Насколько же глуп был её вопрос! Неужели она не понимает, что потенциальный покупатель, может статься и не заинтересуется ею, и что она, тем временем, своей небрежной позой или выражением лица, мешает появлению интереса у других клиентов. А ещё, изменение её позы сломает эстетическую целостность линии показа других рабынь, чем отвратит возможных покупателей, и их окажется меньше, чем ожидалось. Неужели, она думала, что её дисциплина будет смягчена, только потому, что кто-то мог бы заинтересоваться ею? Э, нет! Её дисциплина в этом случае будет утроена!

— Эх! — огорчённо воскликнул Бутс, позже, в конце семнадцатого ана, когда он только увидел её. — Вот ведь незадача! На ней бирка «Бронь»!

— Не волнуйся, — успокоил я, — Она забронирована именно для твоего осмотра.

— Правда? — удивился Бутс.

— Я договорился, — пояснил я.

— Ну, тогда давайте посмотрим на неё, — протянул Бутс.

В конце концов, Бутс сторговал её за два серебряных тарска. Высокая, надо признать, цена за недрессированную рабыню, но, что и говорить, учитывая все обстоятельства, девка была превосходным приобретением. А прежде всего, она казалась идеальной для целей Бутса. Несомненно, со временем, из неё могла получиться роскошная «золотая куртизанка», а после выступлений, и в этом тоже можно было не сомневаться, она окажется весьма популярной в палатках для удовольствий. И хотя две серебряных монеты, это возможно, несколько больше чем Бутс хотел бы заплатить за неё, у антрепренёра осталось целыми ещё три серебряных тарска, остаток его выручки с продажи Бригеллы. А на эти деньги можно было протянуть ему, и его компании, до следующих выступлений, которые, по-видимому, придётся давать где-нибудь в другом месте, но только на территории ярмарки.

— Я не знаю, как мне обойтись без своей Бригеллы, — простонал Бутс, готовя монеты, чтобы заплатить служащему работорговца.

— Посмотри на это с другой стороны, — предложил я. — По крайней мере, Ты получаешь «золотую куртизанку».

— Да, но для Бригеллы ролей даже больше, — не унимался Бутс.

— Ну да, эта девка далеко не Бригелла, — признал я.

— Истинно, — сокрушался антрепренёр.

— Возможно, Тебе не стоило продавать свою Бригеллу, — заметил я.

— А деньги я где взял бы? — поинтересовался Бутс.

— Два серебряных тарска, — объявил надсмотрщик.

— Крутая цена за сырую, недрессированную девку, — попытался торговаться Бутс. — Разве мы не могли бы пересмотреть этот вопрос?

— Два серебряных тарска, — повторил мужчина.

— Не хочешь рискнуть удвоить их? Сыграем в напёрстки и шарик, угадаешь, получишь вдвое, не угадаешь, девка моя! — предложил Бутс.

— Два, — спокойно сказал мужчина, показав на пальцах.

— У меня как раз, совершенно случайно, в моём кошеле, завалялись и напёрстки и шарик, — улыбнулся Бутс.

— Два, — не поддался на уловку надсмотрщик.

Эта игра, как многие подобные, основана на наблюдательности и угадывании. Используются маленькие, перевёрнутые металлические чашки, или напёрстки. Монета, камешек, шарик, или любой другой маленький предмет, помещается под одну из чашек, а потом они быстро перемешиваются. Вероятность угадать, если можно так выразиться, «дом» шарика, крайне мала, особенно если его нет ни под одним из напёрстков. Насколько умел Бутс в том, что называется «ловкость рук», я знал ещё по Порт-Кару.

— Две монеты, — повторил мужчина, и Бутс, наконец, смог расстаться с деньгами.

Служащий работорговца, конечно, мог быть доволен сделкой. Хорошая цена, особенно хорошая, если учесть спад на рынке.

Никаких трудности с получением моих десяти медных тарсков, отданных, чтобы держать бронь на девушку пока не придёт Бутс, у меня не возникло.

— Ну как, доволен покупкой? — спросил я Бутса позже, когда мы уже покинули рынок, с девушкой, следовавшей позади нас, со связанными за спиной руками.

— Дороговато получилось, — проворчал Бутс.

— Но Ты рад, не так ли? — натаивал я.

— Да, — кивнул он.

— Значит, Ты мне благодарен? — уточнил я.

— Вечно и бессмертно, — заверил он меня.

— Возможно, я могу рассчитывать на ответную услугу, — намекнул я.

— Только попросите, — улыбнулся Бутс.

— Я хотел бы присоединиться к вашей труппе, — заявил я.

— Нет, — отказал антрепренёр.

— Мне показалось, что Ты только что сказал, «только попросите», — заметил я.

— Всё правильно, — усмехнулся Бутс. — Именно это я и имел в виду, что Вы можете только попросить, только это, и ничего больше. А теперь, где мои фургоны?

— А Ты — тёртый мужик, — признал я.

— Да, — кивнул Бутс, — я — жёсткий человек. Но никто не смог бы достичь таких высот в нашем бизнесе, будучи мягким.

— Твои фургоны находятся в том направлении, — сообщил я ему.

— Спасибо, — буркнул он.

— Ты не хочешь пересмотреть своё решение? — спросил я.

— Нет, — сказал Бутс, — и как я обойдусь без Бригеллы?

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Я разорён, — картинно простонал Бутс.

— Возможно, нет, — постарался обнадёжить я антрепренёра.

— Вы — бизнесмен? — уточнил Бутс.

— Нет, — ответил я.

— Тогда, я могу лишь поблагодарить Вас, — заявил Бутс, — дабы иметь благопристойность, и чтобы воздержаться от формирования плохого мнения обо мне.

— Жаль, — сказал я.

— А Вы часом не знаете, где я могу найти себе новую Бригеллу? — спросил он.

— Возможно, Ты мог бы купить таковую, — предложил я.

— Увы, далеко не любая девушка может сыграть Бригеллу, — вздохнул он.

— Я тоже так думаю, — кивнул я.

— Я разорён.

— По крайней мере, у Тебя теперь есть золотая куртизанка, — напомнил я, — и я уверен, что она окажется весьма полезной в палатке удовольствий.

— Возможно, — сказал Бутс, бросив оценивающий взгляд назад.

— Я хотел бы присоединиться к твоей труппе, — вновь сказал я.

— Это не рассматривается, — ответил отказом Бутс. — Итак, где мои фургоны?

— Вон там, — указал я.

— Спасибо, — ворчливо поблагодарил он.

— Левее, — заметил я.

— Спасибо, — буркнул Бутс.

— Ты ничего мне не должен! — крикнул я ему вслед.

— Нет, нет, — сказал он, махнув рукой, — это не рассматривается.

И он продолжил свой путь, бормоча о Бригеллах, расходах, свободных женщинах, судьбе, неуловимых фургонах и горе, которое иногда сокрушает честных мужчин.

Насколько я выяснил у Бутса Бит-тарска, служба безопасности в Брундизиуме своё дело знала туго. Интересно, с чего бы это? А ещё мне было крайне любопытно узнать, почему, по крайней мере, у некоторых в том городе появился интерес к Тэрлу Кэботу, или Боску из Порт-Кара. Многое мне казалось через чур загадочным в Брундизиуме. Похоже, это может оказаться интересным местом, и стоит нанести туда визит вежливости. Давненько я не был на охоте. Жаль только, что не получилось присоединиться к труппе Бутса. Вполне вероятно, подумалось мне, что никому и в голову не придёт подозревать скромного члена группы бродячих лицедеев. Это было бы превосходное прикрытие. Скорее всего, завтра ещё до сумерек фургоны Бутса и компании покинут ярмарку. Наиболее вероятно, что их маршрут лежит на запад, по дороге Клеачуса. Хм, опасная дорога. Но не было и никаких запретов на путешествия по ней. Спина Бутса последний раз мелькнула среди прилавков и ларьков ярмарки.

* * *

— Пожалуйста, позвольте мне кончить! — задыхаясь, шептала она. — Я умоляю, разрешите мне кончить! Пожалуйста, Господи-и-ин, позвольте мне кончить! Пожалуйста, Господи-и-ин! Пожалуйста-а-а, Господинннн!

Я изучал её глаза, а она, выглядывая из-за закрывших лицо волос, отчаянно, жалобно смотрела на меня.

— Нет, — отрезал я.

Она застонала, и попыталась восстановить дыхание. Казалось, все её мускулы напряглись, тело, словно окаменело, вытянулось и замерло, оставаясь почти неподвижным. Лишь тихое звяканье цепи на лодыжке женщины могло свидетельствовать о лёгкой дрожи её ног. Ошейник, плоское, аккуратное, непоколебимое кольцо на её горле, запертое позади шеи, был прекрасен.

Мы отошли от территории Сардарской ярмарки приблизительно на двести пасангов на запад, и остановились на краю лесов Клеарчус, на обочине старой западной дороги. Все прошедшие дни я держался поблизости от труппы Бутса, но не с ними. Антрепренёр не стал терять время на бизнес, и мы пересекли леса Клеарчус без инцидентов. Сегодня у границы лесов, он дал первый после того как покинул ярмарку спектакль для местных селян. С ярмарки, как ожидалось, он был изгнан, на основании жалобы, поданной свободной женщиной, Леди Телицией с Асперича, и представленной на доске объявлений администрации ярмарки. Учитывая предполагаемую серьезность его правонарушений, он был ещё и приговорён к штрафу в три серебряных тарска и публичной порке.

Можно понять, что тем вечером он был далеко не в прекрасном расположении духа. Такие ситуации, конечно, не редкость в жизни лицедеев. Возможно, самым худшим для него было то, что двое его актёров покинули его труппу, и присоединились к другой компании, решив использовать в своих интересах возможности предоставляемые ярмаркой. Эти мужчины обычно исполняли роли незадачливого отца и педанта. Бутсу теперь оставалось попытаться обойтись Чино, Лекчио, Биной, новой золотой куртизанкой и двумя его другими артистами. Дела его были настолько плохи, что он, сегодня, фактически разнообразил своё драматическое представление тем, что больше подходило для карнавала или праздничного представления. Что ж, ему нужно было суметь обойтись тем, что он имел.

К счастью, Чино был отличным жонглером, а Лекчио, как оказалось, был превосходным канатоходцем. Да и сам Бутс не был обделён талантами, касавшимися ловкости рук и искусного обмана. Действительно, оказалось, что его обветшалые, с овальными крышами фургоны были настоящими складами различных удивительных атрибутов, по большой части имеющих отношение к иллюзиям и фокусам. Такое разнообразие специализаций, кстати, не является чем-то необычным среди лицедеев. Большинство из них, кроме игры на сцене, сможет удивить Вас, игрой на флейте или калике, пением, танцами, клоунадой, острой шуткой и тому подобными искусствами. Они вообще, очень разносторонние и талантливые люди.

Кстати игрок Бутса, тот самый неприветливый парень в чёрной маске, обычно называемый в лагере просто «монстр», также остался с труппой. И не просто остался, но, насколько я мог судить, остался таким же последовательным и непреклонным, как прежде. Сегодня я опять слышал, как Бутс упрашивал его, чтобы тот время от времени сдавал игру, хотя бы ради бизнеса, или, по крайней мере, прилагал усилие, чтобы играть немного хуже. Тем не менее, и он вносил некоторый вклад в благосостояние труппы. Его игра в каиссу, обычно приносила несколько монет в копилку. Было кое-что, о чём я иногда хотел поговорить с ним, но пока откладывал это дело.

— Пожалуйста, Господин, — захныкала девушка.

— Ты готова? — спросил я.

— Да, да, да-а-а-а! — напряженно проговорила она.

— Да, что? — уточнил я.

— Да, Господин! — беспомощно ответила рабыня.

— Превосходно. Ты можешь кончить.

— А-аи-и-ий! — закричала девушка, дико, нечленораздельно, в освобождении, в облегчении, в животной благодарности.

А потом, отчаянно впившись ногтями в мою спину, извиваясь и выгибаясь подо мной, она, задыхалась, вскрикивала, не переставая заливаться слезами.

— О! О! О-о-о-ох! О!

Её ноги, звеня цепью, обхватили меня.

— Я отдала себя полностью! — прорыдала она, едва смогла произносить вразумительные слова. — Я отдала себя Вам, Господин! Я Ваша! Я Ваша, Ваша, Ваш-а-а-а! О, да-а-а, я Ваша, Ваша-а-а!

Она вцепилась в меня руками и ногами, рыдая и задыхаясь. Я слышал звон цепи удерживавшей её за щиколотку.

— Твой оргазм был всего лишь удовлетворительным, достойным свежеобращённой рабыни, — небрежно заметил я.

Она посмотрела на меня дико, не веря своим ушам, а затем тихо простонала, не выпуская меня из своих объятий.

— Существуют бесконечные горизонты и варианты таких реакций, зависящих от восхитительности, с которой рабыня, тем или иным способом доводится почти до грани безумия от удовольствия, причиненного ей владельцем, который в его жестокости, несмотря на её желание, вынуждает женщину неуклонно и беспомощно, пребывать в состоянии исступлённого восторга, не давая ей при этом никакого иного выбора, кроме как принять полное сексуальное удовлетворение. И это погружает беспомощную её в долгое и нежное обслуживание, горячее и интимное, в котором её рабский статус окончательно закрепляется на ней.

— Получается, что рабыня должна служить со всем многообразием способов, независимо от её желаний в данный момент, или ей воли, — прошептала девушка.

— Конечно, — подтвердил я.

— И она в распоряжении рабовладельца, полностью, для всех форм работы и обязанностей, — вздохнула лежащая подо мной невольница.

— И это правильно, — согласился я.

— Она должна быть прилежной и послушной во всех делах.

— Да.

— Зато, это ещё и вознаграждает и удовлетворяет, — довольно шепнула она мне.

— Правда?

— Да! И ещё как!

— Интересно.

— Рабыня, как и её владелец, — сказала она, — тоже цельная натура.

Высвободившись из объятий невольницы, я расслабленно откинулся на спину, глядя в брезентовый потолок палатки. Конечно, она была полностью права. Такие понятия как цельность натуры являются частью бытия. По своему собственному опыту я знал, что ничто не делает мужчину мужчиной, как власть. Чтобы мужчина мог считать себя мужчиной, он должен быть Господином своей жизни. А тот, кто отказался от своей власти, тот предал свою мужественность, тот более не может считаться мужчиной. Я часто спрашивал себя, что чувствуют те, кто подобно баранам сбивается в стадо и безропотно идёт к своей собственной моральной кастрации? Неужели они счастливы, получая это в качестве компенсации за потерю их мужественности? Неужели это столь ценно для них? Но если бы это действительно было так, тогда почему они чувствуют необходимость визжать от раздражения при виде других, тех, кто презирает их ценности и избрал для себя иные пути?

Снаружи до меня доносились, уже ставшие привычными, стенания Бутса. Он сидел в нескольких ярдах от палатки удовольствий, у костра вместе с Чино и Лекчио.

— О, горе мне! — вопил Бутс. — Несомненно, мы разорены! Теперь, мы все опять будем голодать! В нашей копилке не наберётся и двух медных тарсков! На что можно надеяться в такие дни истинным артистам, таким как мы! Куда катится этот мир, если такая искусная и известная труппа Бутса Бит-тарска, актера, импресарио и антрепренёра, труппа, выступлениям которой рукоплескали высокие города и их Убары, самая лучшая театральная труппа на всем Горе, теперь вынуждена обратиться к простым карнавальным сценкам, да ещё и разбавлять их жонглированием и эквилибристикой, к простым фокусам и иллюзиям, дабы развлечь деревенских мужланов. О благородные мои друзья, неужели я должен был дожить до такого позора, и пережить всё это. Что мы должны избрать для себя, какую судьба принять? Просто голодать в гордом достоинстве или погибнуть от позора такого оскорбления?

— Ты неправ относительно, по крайней мере, одной вещи, Бутс, — заметил Чино.

— Ты о чём? — удивлённо спросил Бутс, на время отрываясь от самобичевания.

— Да так, — сказал Чино. — Уверен, что в нашей копилке лежит несколько больше, чем два медных тарска.

— Что? — запнулся Бутс.

До меня донёсся звон монет, по-видимому, кто-то из них потряс металлический сосуд для сбора оплаты.

— Послушай-ка, — сказал Чино. — Судя по этому звону и весу, здесь наберётся, по крайней мере, на один серебряный тарск.

— Ты уверен? — с надеждой спросил Бутс.

— Сам посчитай, — предложил Чино.

— Да, — сказал Бутс. — Вау! Ого! А я и не знал, что мои навыки в фокусах, всё ещё настолько востребованы. Очень хорошо. Превосходно, замечательно. Чудесно, нет правда, здорово! Вы мои друзья, конечно, преуспели тоже. Ну да, я всегда говорил, что немного разнообразия делу не повредит. И Вы ребята знаете, нельзя всегда слишком серьезно относиться к искусству. Иногда стоит сделать перерыв даже в классической драме. Да, чрезмерная значимость не всегда хороша для понимания. Кроме того, мы всё ещё отчаянно нуждаемся в Бригелле. Таким образом, думаю, что это не будет неправильно, если, особенно в случае, с несколько менее просвещенной публикой и более отдаленными местами, мы добавим изюминку фокусов и иллюзий, а также некоторого количества веселья карнавала, и тому подобным вещей, до которых простой люд столь охоч. Безусловно, мы по-прежнему останемся фундаментально верными искусству театра, поскольку мы, прежде всего, как я уже сказал, серьёзные актеры. Всё-таки от этого зависит наша репутация. Что Вы думаете друзья? Я рад, что Вы согласны со мной.

Я лежал на спине, уставившись в потолок. Щека девушки прижималась к моему бедру. Когда-то она была свободной женщиной, Леди Ровэной из Лидиуса. Давно ли я видел её в доме Самоса? Какой же гордой она была тогда! А теперь она была удовлетворённой рабыней, девкой, которую назвали «Ровэной», прижимавшейся щекой к бедру мужчины.

— А твой кульбит на канате был очень хорош, — похвалил Бутс Лекчио. — Ты должен попытаться повторить его дважды.

Малышка Бина сидела на цепи в другой палатке. Мне подумалось, что возможно, стоило бы попробовать её разок-другой.

— Возможно, даже три раза, и потом сальто назад, — предложил Бутс.

Вспомнив, о каких кульбитах Лекчио он говорил, я не смог не улыбнуться от восхищения. Парень действительно молодец! А вот крошка Бина, хотя и была очень симпатична, но как мне показалось, ещё не была способна почувствовать в себе рабского жара. Я понял, по различным тонким признакам, ещё там на ярмарке, и окончательно убедился в этом сегодня, что Бутс в целом был ею не доволен. Боюсь, что как рабыня, она ещё не достаточно изучила свой ошейник. А также, у неё имелась одна безобразная черта. Я уже не раз слышал, как она смеялась над «монстром». И это, я думаю, свидетельствовало о недопонимании ей своего статуса. Он-то, по крайней мере, был свободен, тогда как она — порабощена, пусть пока и не поняла этого окончательно.

— А ещё мне показалось забавным, — заметил Бутс, — когда Ты свалился с каната. Возможно, Тебе стоит включить это в следующее выступление.

— Я это сделал не нарочно, — пробурчал Лекчио. — Просто давно не практиковался. Чуть шею себе не сломал!

Пожалуй, пора мне уже было покидать приятную компанию Бутса и его людей. Слишком мало смысла было для меня продолжать следовать за труппой. Мой собственный лагерь был разбит в двухстах ярдах в стороне. Хотя, конечно называть лагерем припрятанный свёрток с припасами и оружием, закупленным на ярмарке, было некоторым преувеличением. Я счел, что было бы не слишком разумным покупать ещё и щит с копьём, или даже лук, с колчаном стрел. Я не сомневался, что такие вещи, могли бы совершенно недвусмысленно показать всем заинтересованным людям, что перед ними человек, который не понаслышке знаком с оружием. А я и без этого буду вызывать достаточно серьёзные подозрения, оказавшись в окрестностях Брундизиума — одинокий мужчина без какого-либо определённого рода занятий, но вооружённый до зубов. Я решил, что меч будет вполне логичным для любого мужчины, а также, на всякий случай, закупил набор тачакских кайв, их знаменитых седельных ножей, состоящий из семи, прекрасно сбалансированных метательных клинков. Я довольно умело обращался с ними, научившись этому давно, ещё, в землях Народов Фургонов, или, как некоторые думают о них на равнинах Турии. Пора было покидать палатку удовольствий, и возвращаться к своим вещам. Стоило отоспаться перед завтрашней дорогой.

— Эй! — вдруг услышал я напряжённый крик Бутса. — Кто здесь?

Я сразу напрягся. Выступления закончились ещё несколько часов назад. И было поздновато для селян или путешественников шляться поблизости от леса в это время суток.

— Что-то случилось? — удивлённо спросила девушка, почувствовав моё напряжение.

— Тихо, — шепнул я.

— Кто Вы? — снова выкрикнул Бутс.

Ответом ему было гробовая тишина. Кто бы там не скрывался в темноте, называть себя он не собирался. Быстро скользнув в свою тунику, я поднял ножны с мечом, и закрепил их на поясе.

— Выходите, — позвал Бутсом. — Я знаю, что Вы там. Не бойтесь. Назовите себя. Видите сюда, к свету.

— Если они будут спрашивать, был ли кто-нибудь с Тобой, — предупредил я девушку, — скажешь им, что я сбежал.

— Что происходит? — почти плача спросила она.

Я прижал палец к своим губам, призывая её к молчанию. Это — очень естественный жест. Я не знаю, развивался ли этот жест, предполагаемый здесь как гореанский, независимо, или когда-нибудь в отдаленном прошлом, было принесён с Земли. Конечно, существует множество гореанских жестов, какие-то из которых подобны аналогичным земным, а какие-то совершенно отличаются. Кстати, есть и другой способ призвать человека соблюдать тишину, надо дважды слегка коснуться пальцами губ. Происхождение того жеста, насколько мне известно полностью гореанское.

Я оглянулся на женщину. Её губы дрожали. Она была напугана. И она отчаянно хотела заговорить. Но, конечно, после моего жеста не могла этого сделать. Она была рабыней, получила приказ замолчать.

Я приподнял заднюю стенку палатки, и осмотрел местность за ней. Пожалуй, выходить придётся именно таким способом. Я снова оглянулся назад, ещё раз бросив взгляд на испуганную коленопреклонённую девичью фигуру. Она останется здесь, точно на том же мести где была сейчас. Цепь на её ноге позаботится об этом. Насколько же красивы они бывают в ошейниках, подумал я напоследок, уже ускальзая из палатки.

 

8. Я Полезен для Бутса Бит-тарска

— Освободите нас! — возмущённо требовал Бутс Бит-тарск, теперь стоявший на коленях около костра со связанными руками.

Атаман разбойников, бородатый мужик, на голове которого была повязана бандана, наотмашь ударил его по рту тыльной стороной ладони. Это было неправильно и оскорбительно, поскольку Бутс был свободным человеком.

— Ваше поведение прискорбно, — пробормотал Бутс. — Я — Бутс Бит-тарск, актер, антрепренёр и импресарио. Несомненно, Вы слышали обо мне. Я не раб, и требую вежливого и уважительного отношения к себе.

— Может ему глотку перерезать? — спросил один из разбойников, схватив Бутса за волосы и оттягивая его голову.

— Пока не надо, — бросил атаман.

— Где ключи к браслетам твоих шлюх что сидят в палатках? — поинтересовался вожак у антрепренёра.

Бутс смог только прохрипеть, так как его голова была запрокинута назад. Острие ножа разбойника прижалось к его горлу.

— Могли бы просто попросить, — проворчал Бутс.

— Где они? — Рявкнул грабитель.

— Висят на гвозде, слева от двери в моём фургоне, том, большом с красной крышей, — объяснил Бутс.

— Тащи сюда, к костру, этих двух палаточных шлюх, да связать их не забудь, — скомандовал атаман одному из своих подельников. — Посмотрим, стоят ли они того, чтобы забрать их с собой, или проще оставить их здесь с остальными.

— Что Вы собираетесь делать с нами? — вздрогнув, спросил Бутс.

Я видел, как при этом вопросе двое из бандитов обменялись понимающими взглядами, усмехаясь друг другу. А другой их товарищ, сбегав до фургона Бутса, принес что-то, по-видимому, ключи от кандалов Бины и Ровэны. Я подозревал, что их найдут достаточно красивыми, или достаточно желанными, чтобы оставить в живых. Именно в принятии рабского статуса, на условиях рабовладельцев, женщины исторически искали, и зачастую им это предоставлялось, по крайней мере, временно, возможность для своего выживания.

— И Ты называешь это деньгами? — спросил атаман шайки, тряся сосудом с монетами перед носом Бутса.

— А что, разве нет? — удивился Бутс, заглядывая в копилку, за что получил ещё один удар от разбойника.

— Да здесь едва ли на серебряный тарск наберётся, — прорычал атаман.

— Пожалуй, я соглашусь с Вами, — заметил Бутс. — Это — жалкая сумма, даже не стоящая того, чтобы отбирать её у нас. Ну так, оставьте эти деньги нам, если желаете.

Антрепренёр, сказав это, тут же отпрянул, но атаман шайки разбойников опустил уже занесённую в гневе руку. Как раз в этот момент вернулся его товарищ, который ходил за девушками. Обе рабыни были с ним. Руки каждой были связаны спереди и притянуты к талии. Он тащил их за собой, в ведомом положении, держа их за волосы и согнув в пояс. Появившись в круге света, бандит крутанул их вокруг оси и толкнул спиной на землю, поближе к костру. У атамана сразу пропал интерес к Бутсу, и он, взяв горящую ветку из огня, принялся водить ей взад и вперёд над девушками, рассматривая и исследуя их тела в танцующем свете. Удовлетворившись осмотром, он отбросил ветку назад в огонь.

— Пожалуй, этих мы оставим себе, — усмехнулся он.

Девушки облегчённо вздохнули. Их нашли приемлемыми.

— Поставь их на колени и привяжи одну к другой за ноги, — приказал атаман разбойнику.

Через мгновение всё было сделано в лучшем виде. Рабыни стояли на коленях, вплотную спиной к спине, и были абсолютно беспомощны, связанные всего двумя короткими шнурами. Каждый из шнуров плотно стягивал левую лодыжку первой девушки к правой лодыжкой второй, и наоборот. Это — отличный, эффективный способ, закрепить сразу двух девушек в положении подчинения. Связанные таким способом невольницы уже не вскочат на ноги и не попытаются убежать. Им останется, только покорно ожидать там, где их оставили.

— Ну, а теперь говори, где Ты прячешь остальные деньги! — потребовал атаман, вновь возвращаясь к Бутсу.

Бутс молчал.

Атаман шайки, усмехнувшись, посмотрел на другую сторону костра, где на животах лежали связанные остальные члены труппы Бутса, проворный хитрец Чино, простак Лекчио, высокий меланхоличный Петруччо исполнитель роли капитана, и Паблиус Андроникус, предположительно самый выдающийся актёр в этой компании, если не считать самого невероятного Бутса Бит-тарска. Честно говоря, я ещё ни разу не видел, как выступал Паблиус Андроникус, но был уверен, что он способен на многое. Это был производящий глубокое впечатление мужчина, массивный, как фигурой, так и лицом, до такой степени, что при взгляде на него на ум приходило сравнение с горным отрогом. Говорил он низким басистым голосом, который, при желании, он мог сделать рокочущим как гром. Бутс очень уважал его, но очевидно держал в запасе для главных ролей, таких как трагические государственные деятели, поэты в муках творчества, запутавшиеся Убары, и тому подобных. Признаться мне казалось, что, возможно, он попал в не совсем подходящую ему компанию. Во всяком случае, по моему мнению, репертуар труппы Бутса, насколько я уже успел с ним познакомиться, по крайней мере, к данному моменту, не был богато насыщен такими ролями.

Вместе со всеми мужчинами, также, связанный и всё ещё в маске, лежал игрок, называемый всеми «монстром».

— Возьмите всё, что Вы хотите, — сказал Бутс. — И давайте закончим с этим.

— Вон тот, — показал вожак на Чино, — прикончить его.

— Нет! — вдруг закричал Бутс. — Остановитесь! Вы же не серьезно! Это же осквернение театрального искусства! Это — самый лучший исполнитель роли Чино на всем Горе!

— Мне эта идея тоже не нравится, — буркнул Чино, — но по другой причине.

— О, если бы только у меня был мой меч! — крикнул Петруччо.

На самом деле, я сомневался, что его огромный неуклюжий деревянный меч, в действительности бывший не более чем комичным театральным реквизитом, будет чего-то стоить в бою. Тем не менее, его храбрую попытку спасти друга я оценил.

— Перережьте ему горло, — приказал атаман, ткнув пальцем в Чино.

— Нет! — закричал Бутс. — В моём фургоне в правом углу в сундуке в завязанном узлом носке есть деньги, и есть ещё немного в тапочке лежащем сбоку от сундука.

— Забери их, — бросил атаман своему подручному.

Тот разбойник, что держал Чино за волосы, швырнул его обратно на землю, и отправился к фургону Бутса.

— Ещё что-нибудь есть? — с усмешкой спросил атаман.

— Я понятия не имею, что могло бы быть ценным для Вас, — ответил Бутс. — Вы можете обыскать нас и взять то, что понравится. За других я говорить не могу.

— А где Борт? — вдруг спросил атаман.

— Он наблюдает за дорогой, — ответил один из разбойников.

— Как только мы взяли этих, я велел собрать всех стоял на стрёме сюда, — напомнил атаман. — Так где он?

— Да наверняка сейчас придёт, — отмахнулся один из мужчин, и был в корне не прав.

— Борт! Борт! — закричал один из бандитов.

Я насчитал в шайке, считая их вожака, семь разбойников. Крайне важно, по вполне очевидным причинам, выяснить такой вопрос настолько точно насколько это можно в сложившейся ситуации, прежде чем начинать действовать.

— Борт! — крикнул бандит снова, уже громче.

Кстати, я совсем недавно познакомился с Бортом, причём очень близко, там, у дороги. Правда, у него не было столь много времени, чтобы насладиться нашей встречей. Он отвлёкся на тихий звук падающего камешка, в стороне от него. А я как раз подошёл к нему совсем с другого направления.

— Борт! — заревел разбойник во всю мощь его глотки.

В шайке теперь осталось шесть разбойников, только они пока ещё этого не знали.

— Да где же он? — удивился один из бандитов.

— Заснул он там что ли? — предположил второй.

— Куда он мог запропаститься? — спросил третий.

— Да и шут с ним, пусть и дальше там спит, — небрежно бросил четвёртый. — Нам больше добычи достанется.

— Идите, найдите его, — приказал атаман.

Что интересно, но только один из разбойников, тот, кто звал Борта, отправился на поиски.

— Борт? — неуверенно позвал он, настороженно всматриваясь в темноту. — Это Ты?

— Нет, не он, — тихо ответил я, вытирая нож о его тунику.

Обойдя лагерь по периметру, я приблизился к ним со стороны фургонов. Атаман шайки вместе ещё с одним подельником стоял около пленников. Остальные обыскивали фургоны, рылись в вещах лицедеев. Эти вообще ничего вокруг себя не замечали, отдав всё своё внимание поиску трофеев. Это они зря! Вынырнув из темноты позади одного из них, я зажал ему рот и, чиркнув по горлу той же самой кайвой, которой уже отправил на тот свет двух его товарищей, оттащил тело сторону.

— Тит! — позвал один из бандитов, появившийся из фургона и остановившийся на ступеньке трапа. — Ты глянь, чё я нашел!

Грабитель размахивал большой инкрустированной чашей. Про себя я отметил, что уже видел такую чашу прежде.

— Тит! — позвал он снова. — Тит?

— Где Красс? — спросил его атаман. — Он с Тобой?

— Нет, — ответил мужчина, и удивлённо спросил: — А он, что ещё не вернулся?

— Нет, — сказал вожак.

Разбойник, наконец, опустил руку, в которой держал чашу.

— Он вроде как уже должен был вернуться с Бортом, — растерянно заметил он.

— Борт! — закричал атаман в темноту. — Красс!

Он обернулся и позвал снова:

— Тит! Тит, отзовись!

Вожак обеспокоенно посмотрел на стоявшего рядом подельника, и пробормотал:

— Что-то мне всё это перестало нравиться.

— Что у вас тут стряслось? — спросил другой грабитель, появившийся из-за одного из фургонов.

— Борт так и не появился, — пояснил атаман. — Красс ушёл за ним и всё ещё не вернулся. И Тит пропал. Мы звали его, но он не отвечает.

Мужчины начали озираться вокруг себя, с явным страхом.

— Слин? — предположил один из разбойников.

Это верно, слин иногда нападает на людей, убивая стремительно и тихо.

— Это могла быть и пантера, вышедшая из леса, или забрёдший ларл, — добавил второй.

А вот это было менее вероятным, чем нападение слина. Хотя пантеры и ларлы чрезвычайно опасны для людей, но обычно они нападают на человека, только если они разозлены, или нет другой добычи. А вот слин, прекрасный охотник, великолепный следопыт, стремительный, гибкий, агрессивный, ночной хищник, особенно в неодомашненном виде, менее привередлив к качеству пищи.

— Могли быть и урты, — высказал кто-то ещё одно предположение. — Сейчас как раз подходит время их переселения.

Два раза в год некоторые разновидности уртов мигрируют. В такое время, есть смысл избегать оказываться на их пути. Обычно люди стараются сидеть по домам, когда мигрирующая стая находится поблизости. Если не оказаться на пути зверьков, то опасности они не представляют. В целом, большинство разновидностей уртов являются довольно маленькими грызунами, не представляющими прямой угрозы для людей. Самого крупного из них мужчина легко поднимет одной рукой. Если они и представляют опасность, то для полей Са-Тарны и зернохранилищ. Есть ещё водяные урты, которые обитают в каналах Порт-Кара и питаются различными отбросами, эти вполне могут нападать на пловцов, и часто делают это, причём весьма решительно. Кстати, стоит упомянуть и ещё одно исключение из этого правила, это большой одомашненный урт. Этот вид был выведен специально для нападения и убийства. Однако они сильно уступают в таких делах слинам. К тому же их способности, как следопытов нельзя даже сравнивать с таковыми у слинов. Нюх у них слабоват. В целом, был, по крайней мере, один железный довод, для того чтобы не числить уртов в списке причин того, что озадачило бандитов. Урты не убивают аккуратно и тихо. Если они нападают, то нападают всей стаей, а это обычно грязное дело, сопровождающееся обилием крови и дикими криками.

— Соберите то, что можете унести, — приказал атаман, тревожно озираясь вокруг. — Пора сматываться отсюда.

Он не забыл подбросить дров в костёр. Конечно, огонь был бы полезен, чтобы отпугнуть слина. Но я-то слином не был, так что, для меня он был ещё полезнее, с точки зрения освещения лагеря.

Оставшиеся двое мужчин стоявшие на трапах фургонов, растерянно посмотрели друг на друга.

— Делом займитесь, — прикрикнул на них атаман.

— Ага, Вы-то около огня, — недовольно сказал один из них.

— Мы уже и так достаточно взяли, — поддержал его другой.

— Трусы, — презрительно бросил разбойник, стоявший подле атамана.

— Давайте уже смываться отсюда, — предложил тот, что держал чашу.

— Ты что, спорить со мной решил? — ледяным тоном спросил вожак.

Разбойник поставил чашку на палубу фургона, и опустил руку на эфес меча. Признаться, я обрадовался, что чашу он поставил, не хотелось бы, чтобы она упала.

— Ладно, возможно, Ты прав, — пошёл на попятный атаман. — Давайте сюда, к огню.

Вздохнув с облегчением, бандит начал осторожно спускался по ступенькам.

— В конце концов, Ты прав, — примирительно сказал атаман. — Добычи уже вполне достаточно.

— Хорошо, — кивнул разбойник.

— Чашу прихвати, — напомнил вожак.

Но стоило мужчине обернуться, как атаман прыгнул к нему и, схватив подельника за горло, вонзил свой кинжал ему в спину по самую рукоять.

— Тэйбар! — испуганно вскрикнул другой разбойник с трапа фургона.

Атаман, выставив перед собой окровавленный нож, обернулся, и встал лицом к кричавшему.

— Ты тоже хочешь поспорить со мной? — любезно спросил он.

— Нет, нет! — быстро ответил тот.

— Баб на поводки, — скомандовал атаман, выпрямляясь, — потом развяжи им ноги, чтобы сами идти смогли, не тащить же ещё и их на себе.

Это — обычная гореанская практика, поместить одни узы прежде, чем удалить другие.

— А вас мы поведём, как это подобает рабыням, как водят домашних животных, как движимое имущество, — усмехнулся атаман, глядя на девушек.

— Да, Господин, — всхлипнула Ровэна.

— Да, Господин, — ответила симпатичная Бина.

— Что по поводу фургонов и этих? — спросил тот, что стоял с атаманом.

— Фургоны спалить, — ответил лидер. — Мужикам режь глотки.

— Отлично, — кивнул его товарищ.

— Чашу принеси, — приказал вожак тому разбойнику, который теперь уже спустился с фургона.

— Чего-то мне расхотелось туда идти, — дрожащим голосом, сказал разбойник, смотря на своего лежавшего у костра товарища.

— Трус, — засмеялся атаман, и направился мимо замершего грабителя, по направлению к фургону.

Атаман не обратил внимания, что хотя голос разбойника, дрожал и предлагал неуверенность и страх, но вот его рука была совершенно спокойна. И выпад его был быстрым и точным. Атаману ещё хватило реакции, чтобы повернуться, и схватить свой клинок, но сталь его противника уже прошло наискосок через его горло. Он повалился на землю с неестественно запрокинутой головой. Рабыни в ужасе заверещали. Двое оставшихся в живых разбойников оказались лицом к лицу.

— Не бей! — крикнул оставшийся бандит, показывая пустые руки.

На мгновение он заколебался. Всего мгновение он был нерешителен. Похоже, он не загадывал дальше убийства атамана. А возможно, просто был недальновидным товарищем. Но ему следовало включить оставшегося в живых противника в свой план. А может быть, он и собирался напасть на него после первого удара, но возможно был, каким-то образом, с ним связан. Во всяком случае, он колебался мгновение. Такое развлечение может оказаться дорогостоящим. Как бы то ни было, но у другого разбойника в руке теперь было свой клинок, в мгновение ока выхваченный из ножен.

— Может, не будем драться, — предложил тот бандит, который только что обзавёлся мечом. — Я с Тобой! Здесь достаточно добычи для обоих.

Теперь я пересмотрел свою оценку умственных способностей разбойника, только что завалившего своего атамана. Судя по голосу и выражению лица того мужчины, который вооружился последним, тот он был совершенно точно встревожен. И мне не показалось, что он лицедействовал в этом вопросе. Во всяком случае, я был уверен, что его страх был подлинным.

— А Ты меч в ножны спрячь, — сказал разбойник, убивший атамана.

— Ты первый, — предложил тот, что был с атаманом.

На мой взгляд, убивший вожака, был уверен в своей победе над противником. И очевидно, на этом основании, был готов отложить, по крайней мере, на какое-то время, решение относительно того как с ним поступить. Мне показалось, что именно это он сейчас и обдумывал.

— Давай не будем ссориться, — добавил тот, что был доверенным лицом атамана. — Не забывай, там, в темноте, может быть охотится слин.

Первый бандит, на мгновенье, оторвав глаза от противника, бросил тревожный взгляд в мою сторону. Вот только увидеть меня, стоящего в темноте, из освещённого костром круга он никак не смог бы. Зато они оба стояли в пределах досягаемости моей кайвы. Я, выжидая удобного момента, покачивал нож в руке.

— Убери меч, — предложил тот, что был доверенным лицом атамана.

— Хм, я Тебе не доверяю, — хмыкнул второй.

— Давай не будем ссориться, — повторил первый. — Добыча не настолько велика, чтобы драться из-за неё.

— Вполне достаточна, — заметил второй.

Я видел, что он уже принял решение.

— Достаточна для двоих! — кивнул тот, что был с атаманом.

— Но если делить на одного, то получится ещё больше, — усмехнулся второй, как вдруг побледнев, крикнул: — Эй, что с тобой?

Разбойник, стоявший к нему лицом, внезапно напрягся и захрипел. Потом его рука опустилась и выпустила оружие. Он неловко шагнул вперёд и споткнулся. Второй бандит напрягся, выставив меч, и приготовившись к любой хитрости с его стороны. Но тот, кто был доверенным лицом атамана, лишь наклонился вперед, и ничком рухнул около огня. Рабыни, по-прежнему стоявшие на коленях, спиной к спине, в ужасе задёргали связанными руками, и закричали. Даже связанные мужчины из труппы Бутса Бит-тарска, вскрикнули от неожиданности.

Из спины упавшего торчала рукоятка ножа. Это была рукоятка ножа совершенно особенного вида, рукоятка седельного ножа, обычно известного под названием «кайва», и распространённого в землях Народа Фургонов. Я совершенно намеренно не метал нож изо всех сил. В этом не было никакой необходимости. Бросок должен был лёгким и точным. А кайва сама, благодаря своему балансу, форме и весу, сделает всё остальное. А в моей руке уже покачивался другой клинок.

Разбойник отпрыгнул назад от огня. Возможно, в конце концов, он был не столь умен, как я предположил вначале. Он не раскидал костёр, а лишь отступил от него. Я всё ещё мог видеть его. Впрочем, я вполне понимал то, что он не хотел сломя голову, вслепую, бежать из лагеря, в неизвестность окружающей темноты. Кто мог знать, где и сколько там могло скрываться врагов?

— Кто здесь? — зло прокричал он, но ответом ему был только ночной шум близкого леса. — Если Вы — судьи, знайте, что я присоединился к шайке разбойников, прекрасно зная об опасности мне грозящей и готов защищаться!

Он дико осматривался, водя перед собой мечом, и сделав ещё пару шагов назад.

— Покажитесь, — крикнул он снова, — как это принято в вашей службе, той что смело воюет с разбойниками, и действительно благородно защищает и поддерживает закон. Или если вы просто честные мужчины, то я мог бы присоединиться к Вам, и мы вместе сможем предложить друг другу, нет, даже пообещать друг другу, взаимную защиту и помощь на этих тёмных и опасных дорогах.

Тишину ночи нарушал лишь шелест и стрекотание насекомых. Да ещё издалека доносились периодические крики крошечного, рогатого гима.

— Ага, Ты не показываешься, — засмеялся мужчина. — Отлично! Значит, Ты такой же разбойник, как и я сам! Признаться, я поначалу испугался, что Ты мог бы быть связан с судьями. Тогда бы я поступил так, как только что сказал, и здесь произошло бы маленькое сражение. Я — Абдар, когда-то я входил в шайку Хо-Дэна. Возможно, Ты слышал обо мне. Я числюсь в розыске в пяти городах. Давай, выходи. Хотя добыча весьма скудна, я буду рад разделить её с Тобой, или, если пожелаешь, отдам всю, как символ моей честности. Глянь на этих шлюх, если, конечно, Тебе их видно. Обеих, я уверен, что Ты сочтёшь приемлемыми рабынями. Если хочешь, забирай их обеих. Покажи себя! Давай объединим наши судьбы. Я готов присоединиться к Тебе. Кто Ты! Покажись!

Я молчал, прикидывая расстояние между нами.

— Ты всё ещё там? — крикнул он. — Где Ты?

Внезапно, с отчаянным криком, разбойник развернулся кругом и бросился бежать. Вернее хотел броситься бежать. Кайва выскользнула из моей руки. Мужчина споткнулся и, крутнувшись вокруг своей оси, упал, растянувшись в траве, и замер, лёжа на животе, в нескольких шагах от костра. Он ещё нашёл в себе силы подняться на карачки, но сделав всего пару неловких шагов, уткнулся лицом в землю. Он снова попытался подняться, но смог лишь приподнять голову и плечи, да и то ненадолго. Руки его не выдержали, и разбойник опять упал, и задёргался. Этот Абдар оказался живучим парнем. Он попробовал, впрочем, безуспешно, дотянуться до ножа, торчавшего из его спины. Но, конечно, ничего у него не вышло. Наконец, он вздрогнул и замер неподвижно.

Лишь после этого, я вышел на сцену, если можно так выразиться и, осмотрев тело, забрал свой нож, попутно проведя им по тунике убитого, стирая кровь. Сделавшая своё дело кайва, вернулась на место, в одну из семи ячеек, нашитых на общей мягкой кожаной портупее, переброшенной через правое плечо. Остальные ножи так и не покинули своих ножен.

— Вы! — облегчённо крикнул Бутс Бит-тарск.

Я полюбовался на тела двух стоящих на коленях спиной к спине рабынь. Они поняли, что в данный момент тщательно исследовались, как женщины. Это — фундаментальный вид осмотра. Оказавшись объектом такой инспекции, девушке остаётся только надеяться, что она пройдёт её. Обе красотки выпрямили тела, и не посмели встречаться со мной глазами. Для рабынь важно понравиться мужчине. В конце концов, их жизни зависят от этого.

Потом я перенёс своё внимание на Бутса. Мужчина с трудом сглотнул. Я же присев подле него, начал освобождать его, притянутые к торсу руки. Послышался его вздох облегчения.

— Здесь где-то другие бандиты, — с тревогой предупредил он.

— За них не беспокойтесь, — успокоил я его, освободив ему руки. — Они уже получили окончательный расчёт.

— Сколько людей с Вами? — спросил антрепренёр.

— Я одним, — улыбнулся я.

— И Вы сделали это в одиночку? — удивился он.

— Да, — кивнул я.

— А где Вы научились так ловко метать ножи? — полюбопытствовал Бутс.

— На юге, — ответил я, — далеко на юге.

— Вы спасли наши жизни, — заметил он. — У этих мошенников, боюсь, не было намерения оставить кого-то из нас в живых.

— Кроме рабынь, — усмехнулся я.

— Это точно, — признал он.

Что в этом удивительного, в конце концов, они были всего лишь красивыми животными годными к использованию, и ходким товаром.

Мы с Бутсом, одного за другим, принялись освобождать остальных, всех кроме рабынь.

— Мы все Вам благодарны, — заверил меня Бутс Бит-тарск.

— Спасибо, — как-то неохотно бросил игрок, когда я освободил его, прежде связанные за спиной руки и, согнувшись, принялся быстро и со злостью, распутывать веревки на своих ногах.

— Не обижайтесь на него, — сказал Бутс. — Он — странный парень. Вероятно, он бы предпочел остаться лежать здесь с порезанным горлом.

— Но Ты-то благодарен? — спросил я Бутса.

— Да, — кивнул он. — Конечно же, я благодарен.

— Вечно и бессмертно? — уточнил я с улыбкой.

— Конечно, — заверил он меня. — Вечно и бессмертно!

— Я думаю, что смогу быть полезным Тебе ещё кое с чём, — заметил я.

— И в чём же это? — заинтересовался Бутс.

К этому моменту мы закончили развязывать Чино, Лекчио, Петруччо и Паблиуса Андроникуса. А девушек мы оставили в том же положении как они были, на время, конечно. Всё же они были рабынями, и должны были ждать, когда нам захочется их развязать.

— Пойдём со мной, — позвал я. — И захватите факел.

— Зачем? — спросил Бутс.

— Я хотел бы показать Тебе кое-что, — ответил я. — Я обнаружил это в лесу поблизости, несколько енов назад, когда я возвращался в свой лагерь, за оружием.

— И что же это? — заинтригованно спросил Бутс.

— Идите со мной, — позвал я. — Это лучше увидеть своими глазами.

— Ну хорошо, — сказал он.

— И не забудьте факел, — напомнил я.

— Не забуду, — кивнул Бутс Бит-тарск.

 

9. Две Женщины, Свободная и Рабыня

— Это здесь, — указал я. — Видишь?

Мы вышли на маленькую опушку леса, неподалёку от дороги.

— О, да! — тоном истинного ценителя протянул Бутс.

— Да Ты опусти факел, — предложил я. — Посмотри поближе.

Две женщины всхлипывая, смотрели вверх, моргая от ослепившего их света. Присевший на корточки Бутс, медленно водил факелом над их телами. Одна из них была в длинном белом платье без рукавов. И это было всё, что было на ней надето, причём это платье было ещё и очень тонким. Сомневаюсь, что это было то, что она сама хотела бы носить. Нет, это совершенно очевидно выбрали за неё. Не трудно было угадать какая красота во всей её восхитительной целостности и изобилии, скрывалась под этой тканью. Другая была не менее захватывающе соблазнительной, и о красоте её, можно было говорить, не боясь ошибиться. Эта была полностью раздета. И обе были абсолютно беспомощны, потому как их крепко связали по рукам и ногам.

— Хм, симпатичные, — заметил Бутс.

— Точно, — признал Чино.

— Ага, — поддержал Лекчио.

Петруччо и Паблиус Андроникус не замедлили выразить своё согласие с мнением коллег. Неприветливого игрока с нами не было. Полностью избавившись от верёвок, он поторопился вернуть свою чашу, которая оказалась столь интересной для разбойников. Казалось, что он не хотел, чтобы другие увидели её, или поняли его значение. Подняв чашу, игрок скрылся в фургоне, и казалось, предпочёл остаться там, по крайней мере, на какое-то время. Во всяком случае, с нами он не пошёл. Мне даже показалось, что он был не особенно благодарен за то, что было сделано для него. Возможно, он был слишком гордым мужчиной, и сама мысль, что он мог бы быть должным кому-либо другому, вызывала у него отчаянное негодование. А может быть и так, особенно учитывая его ненависть и бесчестие, с которыми он жил, что этот мужчина счёл жестокость ножа разбойника лишь избавлением, и не мог не приветствовать этого.

Я посмотрел на женщину в длинном тонком белом платье.

— Были ли Вы заклеймены? — поинтересовался я у неё.

— Нет! — напряженно ответила она. — Я свободна!

Это показалось мне, вполне вероятным, поскольку ей всё же позволили надеть это платье, по крайней мере, на какое-то время, дабы защитить её скромность.

— Надеюсь, Вы понимаете, — сказал я, — что мы должны удостовериться в данном вопросе.

— Конечно, — кивнула она.

По результатам исследования мы могли сделать важное заключение о том, как к ней относиться, и что само собой разумеется, чего она могла ожидать от нас. Одно дело относиться к ней как к свободной женщине, и совсем другое, как к рабыне.

Я повернул её на правый бок и закатал платье, потом на всякий перевернул и осмотрел с другой стороны. Это я проверил самые распространённые места, на которые принято ставить клейма женщине на Горе. Самое типичное место клейма — вверху на левом бедре, достаточно высоко, лишь чуть ниже ягодицы, чтобы быть прикрытым даже короткой рабской туникой. Таким образом, довольно трудно сказать какое именно клеймо носит та или иная девушка. Как мне кажется, это добавляет некий элемент таинственности к образу невольницы.

Впрочем, в большинстве случаев, эта таинственность лишь временное явление, и зачастую она вызывает у Вас интерес и желание задрать ей подол, и удовлетворить своё любопытство. Иногда некоторые отчаянные спорщики даже заключают пари по этому поводу. В подобных спорах, конечно, чаще всего выигрывает тот, кто ставит ставку на изящный курсивный Кеф. Это — наиболее распространенное на Горе клеймо Кейджеры. «Кеф» — это первая буква в слове «Кейджера», именно это слово в гореанском языке чаще всего используется для обозначения рабыни. А само клеймо, за его внешний вид, иногда образно называют «Жезл и ветви». Кроме того, конечно, в этом названии присутствует намёк на красоту и неволю. Если присмотреться, действительно похоже, беспомощная красота под абсолютно бескомпромиссной дисциплиной. Не поленился я проверить и менее распространённые места клеймения, такие как: слева внизу живота, на внутренней поверхности левого предплечья и на подъёме левой стопы. Если вдруг такая метка на девушке оказалась бы в тех местах, было бы не разумно пропустить её. Не хотелось бы попасть впросак, обращаясь с женщиной, как если бы она была свободна, а затем обнаружить, что всё это время юридически это была рабыня! Ещё хуже и рискованней был бы такой обман для самой женщины! Вот уж действительно, на чьём месте мне не хотелось бы оказаться, так это на месте женщины, которая могла бы быть уличена в таком обмане.

— Кажется её тело свободно от клейм, — объявил я. — Очевидно, она свободна.

— Да, — сказала она. — Да!

Я аккуратно раскатал её платье от того места, чуть выше груди, где оставил его для удобства осмотра её тела на предмет наличия клейм, и затем расправил его, медленно проведя ладонями по её талии и бёдрам. Платье было столь тонким, что мой жест получился очень интимным. Мне даже не хотелось прервать это, но рано или поздно всё хорошее заканчивается, закончилось и платье, там, где это и предполагалось, около её лодыжек. Я ещё немного подкорректировал положение платья, чтобы её скромность могла бы быть защищена, настолько, насколько она вообще могла быть защищена в столь неосновательном предмете одежды разрешенном ей. Что и говорить, я действительно, натянул это платье немного плотнее, чем это, возможно, было необходимо. Это вполне понятно и простительно. Всё же она была красива и связана.

Кстати, прежде чем отправиться на эту опушку, я ненадолго заглянул в свой лагерь.

— Учитывая, что она, судя по всему, свободна, — объявил я, — Я заявляю свои права на неё как на свободную пленницу.

— Нет! — отчаянно выкрикнула она.

— Отлично, — похвалил Бутс.

— Нет, нет! — простонала она сквозь душившие её рыдания, дёргаясь в держащих её путах.

Мы уже были знакомы с этой женщиной. Рывком посадив её, я посмотрел ей в глаза.

— Ты — моя пленница.

— Пожалуйста, нет! — прошептала она.

— Тебе решать, — пояснил я, — какой именно пленницей Ты будешь, по крайней мере, некоторое время.

Она испуганно смотрела, как я извлекаю из своей сумки немного зазвеневшего металла, того самого, ради которого я и сделал остановку в своём лагере, по пути у этой поляне. Перед её расширившимися глазами покачивались стальные кольца, соединённые между собой четырьмя крепкими тяжёлыми звеньями.

— Ты желаешь это? — спросил я.

— Да, — прошептала она. — Близкие кандалы.

Я накинул браслеты на её щиколотки. Её ноги теперь были скованы и могли разойтись не более чем на четыре дюйма. Она сама предпочла сохранить свои честь и скромность. Безусловно, учитывая огромное количество способов, которыми мужчины могут использовать женщину для своего удовольствия, этот вопрос был скорее символическим. Лишь когда ножные кандалы были надёжно зафиксированы на ней, я развязал верёвки разбойников, удерживавшие ноги женщины вместе. Её стопы разошлись ровно на столько, насколько позволила ей цепь. Руки всё также оставались связаны за спиной.

— Как Ты оказалась в плену у разбойников? — полюбопытствовал я.

— Начальство было мной недовольно, — объяснила она. — Людей у меня забрали. Из одежды позволили только короткую тунику, почти такую, как носят рабыни. Даже вуаль мне носить запретили. Выдали маленький кошель с монетами, ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и приказали отправляться в штаб, в одиночку и пешком.

— В одиночку и пешком? — переспросил я.

— Да, именно так, — сказала она с горечью.

— Догадываюсь, что они не ожидали, что Ты закончишь своё путешествие успешно, — усмехнулся я.

— Кажется, они были правы, — согласилась она.

Я улыбнулся. Вот уж не подумал бы я, что её начальники хуже, чем все остальные сознавали опасности гореанских дорог. Красивая женщина, откровенно одетая, да ещё и без вуали, одна, пешком, не могла оказаться вероятной кандидатурой на то, чтобы миновать гореанскую местность безнаказанно. По-моему, их приказ практически был равносилен приговору к порабощению. Сомневаюсь, что они ожидали видеть её снова, если только не в рабской тряпке и ошейнике.

— Разбойники схватили меня вчера вечером, — сказала она.

— Но, кажется, Ты одета, не как рабыня, — заметил я.

— Ту одежду, что мне выдал мой начальник, забрали грабители, — пояснила она. — Они решили, что они не соответствуют моему статусу свободной женщины, и приказали мне переодеться в платье, в котором Вы меня видите сейчас.

— Хм, весьма чутко с их стороны, — признал я.

— Но оно же такое тонкое и почти прозрачное! — возмутилась она.

— Конечно, — усмехнулся я.

— Подозреваю, что оно действительно отмечает меня как свободную женщину, — она сказала, — но скорее всего, лишь для того, чтобы несколько поднять мою цену в случае, если бы они собрались предложить меня работорговцам.

— А ещё, несмотря на его длину и вид, оно довольно откровенное и выставляет твою фигуру в самом выгодном свете, — добавил я. — Несомненно, торговцу доставило бы удовольствие сорвать с Тебя это платье, выставив твои прелести на показ для оценки, как потенциальной рабыни.

— Да, — с горечью признала она мою правоту.

— Не бойся, — сказал я. — Я найду Тебе кое-что ещё из одежды.

— Спасибо, — неуверенно сказала она.

— Был ли у разбойников где-нибудь поблизости ещё один лагерь? — спросил я.

— Нет, — ответила женщина. — Прошлую ночь они провели в другом месте, но этим утром ушли оттуда, уничтожив все следы своего там пребывания. А днём они тайно в лесу встретились с одним мужчиной с фургоном. Ему они продали большую часть своей добычи.

— Очевидно, они продали ему далеко не всё, что у них было, — усмехнулся я, переведя взгляд с неё на другую связанную женщину, лежавшую голой на земле, и потом обратно.

— Нет, он не был работорговцем. А также, как мне кажется, он не хотел, чтобы кто-либо прознал о его тайных связях с разбойниками, просто допросив рабынь.

— Куда они направлялись? — продолжил я свой допрос.

— Я не знаю, — ответила она, кажется честно. — Мне сказали только, что нас доставят куда-нибудь, где можно было бы спихнуть нас подходящему работорговцу.

— Беснит, Эсалиниус, Харфакс, — перечислил Бутс близлежащие города.

— Возможно, — сказал я, пожав плечами.

Все эти города лежали в пределах ста пасангов от нашего местонахождения. Конечно, от таких женщин можно было бы избавиться почти где угодно. Невольничьи рынки, как и сами рабыни, редкостью на Горе не были. Учитывая большое количество на планете рабов и рабынь, вполне естественно, что должно быть и изобилие рынков для их сбыта, обработки и перепродажи.

— Очевидно, они разбили здесь лагерь не раньше, чем несколько анов назад, — предположил я.

— Мы остановились довольно рано, — сообщила женщина. — Я думаю, что они обнаружили чей-то лагерь, и запланировали устроить на него набег.

— Это точно, — усмехнулся я.

— А нас они связали и оставили здесь, ждать их возвращения, — сказала она.

— Они не уже вернутся, — бросил я.

— Я поняла, — вздрогнула она.

— Остальные ценности и деньги, в том числе полученные от того скупщика с фургоном находятся здесь, в лагере? — спросил я.

— Всё там, — кивнула она в сторону, — в тёх мешках. Золото в маленьком, обитом железными полосами, сундучке. Серебро в простом ящичке, закрытом на тяжелый позолоченный замок в первом мешке.

— Это всё твоё, — сообщил я Бутсу.

— Всё? — недоверчиво переспросил Бутс.

— Всё, — кивнул я.

— Спасибо! — страстно воскликнул Бутс. — Этому найдётся хорошее применение.

— Возможно, Ты мог бы использовать это на поддержку искусств, — предложил я.

— Именно это я и намереваюсь сделать, — заверил меня Бутс.

— Например, этим можно было бы поддержать некую достойную, но находящуюся в бедственном положении театральную труппу, — намекнул я.

— Это — благоразумное и блестящее предложение, — признал Бутс.

— Возможно, у Тебя уже есть на примете какая-нибудь подходящая труппа, — весело улыбаясь, предположил я.

— Да, знаю я одну такую, — заявил он.

— Ага, нашу, — подсказал Лекчио.

— Немного резковато и грубовато сказано, — упрекнул Бутс Лекчио, — но надо признать, что Ты верно ухватил суть вопроса.

— Ты благодарен? — спросил я.

— Да, — ответил Бутс.

— Вечно и бессмертно? — уточнил я.

— Конечно, — заверил меня Бутс.

— Есть кое-что, чем Ты мог бы отблагодарить меня, — намекнул я.

— Назовите это, брат, — с пафосом проговорил Бутс.

— Я всё ещё заинтересован в присоединении к вашей труппе, — напомнил я.

— Даже не просите, — тут же отказался Бутс. — Невозможно.

— Да ладно, — сказал я.

— Ну же, — чуть ли не хором поддержали меня Чино, Лекчио и Петруччо.

— Давай, давай! — пробасил Андроникус.

— Я уже принял решение, — упёрся Бутс.

— Возможно, Ты мог бы отказаться от него, подумать ещё раз более тщательно, — предложил я, опуская руку к висящей на мне портупее с седельными ножами.

Бутс настороженно уставился на мою руку.

— Дорогой Бутс не будь таким неблагодарным болваном, — рокочущим басом обругал антрепренёра скалоподобный Андроникус.

— Я уже всё сказал, — величественно объявил Бутс.

Я вытянул один из клинков, и качнул им держа за лезвие в руке.

— Так что Тебе мешает сказать снова? — поинтересовался я.

— Никогда, — сказал Бутс.

— Ой ли? — спросил я, подбрасывая кайву и ловя уже за рукоять. Остриё замерло, нацелившись на горло Бутс.

— А что Вы можете делать? — с тревогой спросил Бутс, не сводя глаз в кончика ножа.

Я вновь подбросил кайву, на этот раз, поймав за лезвие, и спокойно посмотрел поверх ножа в глаза Бутса.

— Я метаю ножи, — напомнил я. — Неужели забыли?

— И весьма не плохо, должен заметить, — признал Бутс.

— Позволь уже ему присоединяться к нашей компании, — надавил Чино.

— Да, — поддержал друга Лекчио.

— Во что бы то ни стало, — призвал Петруччо.

— Это немного учитывая всё то, что он для нас сделал, — добавил Андроникус своим сочным басом.

— Но мы же не можем брать с собой каждого беспризорного слина, что подходит и скулит около фургона, — сказал Бутс. — Мы что, ночлежка для бездомных бродяг, продуктовый фургон для непредусмотрительных странников, учебная площадка для любителей-театралов, постоялый двор на колёсах для увлекающихся театром претендентов на роль в спектакле, странствующее убежище для каждого благоговеющего перед искусством и полного надежд мужлана, мечтающего надеть мантию и выйти на нашу сцену? Сцену титанов театра, разделившую с нами нашу бедность и богатство, материальное и неосязаемое, нашу славу и наши провалы, наш талант. Сцену самого прекрасного театрального коллектива Гора? А как на счёт наших профессиональных стандартов? Нашей репутации?

— Дерьмо урта, — оценил его пафос Чино.

— Дерьмо урта? — возмутился Бутс.

— Да, — отрезал Чино.

— Может, Ты всё-таки пересмотришь своё решение по этому вопросу, — предложил я, подбросив нож и поймав за рукоять, так что его остриё вновь нацелилось на Бутса.

— Вы искусный метатель ножей, — вздохнул Бутс. — В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Но Вы же не опытный, не профессиональный актер.

— Это верно, — признал я, а остриё кайвы замерло в дюйме от его шеи.

— Конечно, есть много иных дел, которые Вы могли бы взять на себя, скажем, простые работы, тяжелые работы, неподходящие для служителей искусства.

— Верно, — подбодрил я его.

— Возможно, Вы могли бы помогать нашему монстру, — размышлял он.

— Именно, — кивнул я.

— Кому-то ведь надо устанавливать и оформлять сцену, — продолжил Бутс, — палатки разбивать и так далее.

— Да, — поощрил я антрепренёра.

— Да не будь же ты неблагодарным, Бутс, — возмутился Андроникус. — Мы ему нашими жизнями обязаны.

Бутс с трудом сглотнул.

— Всё же я не строгий и не жестокий человек, — сказал он. — Всем известно, что я мягкий и податливый, столь же как и сложный, тонкий и талантливый. То, что Бутс — человек терпимый, я часто слышал от других. Они говорили, что я добродушный и уступчивый, настолько, что это идёт во вред мне самому. Да, они, правда говорили, что Бутс — добрый малый, что он из тех, кто всегда готов выслушать аргументы собеседника, рассмотреть и тщательно взвесить все за и против.

— Я понимаю это так, что Ты пересматриваешь своё решение, — уточнил я.

— Скорее, я согласен его повторно рассмотреть и обдумать, — обтекаемо ответил Бутс.

— Разреши ему присоединиться к нашей компании, — пробасил Андроникус.

— Я сомневаюсь в правильности своего первого решения, — сказал Бутс. — Признаться, аргументы Андроникуса поколебали мою уверенность.

— Если Ты не разрешишь ему присоединиться к нам, считай, что меня уже нет в твоей труппе, — предупредил Андроникус.

Бутс ошеломленно уставился на него.

— Да, — твердым, не терпящим двойного толкования голосом подтвердил Андроникус.

— Но это же уничтожит нашу труппу! — воскликнул Бутс.

Андроникус непреклонно смотрел на антрепренёра, скрестив руки на груди.

— Я уже изменил своё решение, — заявил Бутс.

Стремительно качнув кайву, я развернул её клинком к себе и прижал мизинцем к ладони, успев сделать это в последний момент и не поранить Паблиуса Андроникуса, который, победно и сердечно схватил мою руку. Чино, Лекчио и Петруччо, подскочили ко мне следом, от души хлопая меня по спине и поздравляя со вступлением в труппу. Наконец, и сам антрепренёр, схватив мою руку, тепло пожал её.

— Добро пожаловать в компанию Бутса Бит-тарск, — огласил он. — Однако, прошу помнить, что мы не обычная труппа. Присоединившись к нам, Вы приняли на себя серьезную ответственность и ещё более серьезные обязанности. Смотрите же, теперь Вы изо всех сил должны пытаться соответствовать нашим высоким стандартам.

— Я постараюсь, — заверил я его.

— Однако у нас появилась проблема, — сказал Бутс своим коллегам.

— И какая же? — поинтересовался долговязый Петруччо.

— Где он будет жить? — спросил Бутс. — У меня, признаться, нет никакого желания делить фургон с кем-то, кто так ловко обращается с ножом.

— Он может воспользоваться моим фургоном, — предложил Петруччо. — А я сам, если мой друг Андроникус не будет против, разделю его одиночество. У нас с ним не окончен спор о ремесле актера.

— Об искусстве актера, — поправил Андроникус.

— Ремесле, — встал с позу Петруччо.

— Искусстве, — пробасил Андроникус.

— Итак, всё улажено? — спросил Петруччо.

— Конечно, и добро пожаловать, — сказал Андроникус. — Теперь у меня найдётся время обучить Тебя ста семидесяти трём движениям головы.

— Кажется, раньше их было сто семьдесят одно, — заметил Петруччо.

— В тексте Аламаниуса я обнаружил два новых движения, — объяснил Андроникус, — и каждое с несколькими вариациями.

— Восхитительно, — сказал Петруччо.

— Значит, проблема улажена, — кивнул Бутс.

— Да, — заверили его Петруччо и Андроникус.

— Спасибо, — поблагодарил я двух друзей лицедеев.

— Да не за что! — радостно воскликнули они.

— Не хочешь разделить со мной фургон? — поинтересовался я у своей пленницы.

— Нет! — отказалась та.

— Вы можете посадить её на цепь в рабском фургоне, вместе, с прикованными там Ровэной и Биной, — великодушно разрешил Бутс.

— Не надо, — отмахнулся я. — Не стоит беспокоиться. Я просто посажу её на цепь под моим фургоном.

— Отличная идея, — похвалил Бутс.

Женщина обожгла меня взглядом и сердито дёрнулась в своих путах.

— Соберите все ящики и мешки, и всё, что, может оказаться хоть сколь-нибудь ценно, — скомандовал Бутс своим товарищам. — В особенности не забудьте про маленький окованный железом сундучок, и ящик с позолоченным замком, который, как предполагается должен быть в первом мешке. Всё найденное мы перенесём в наш лагерь. Победа была за нами. Таким образом, и вся добыча тоже наша. Позже я всё тщательно пересчитаю и составлю точный список всего, что теперь стало нашим, включая и рабыню.

— Нет! — вдруг возразила другая женщина, та, что лежала на земле, абсолютно голой и связанной по рукам и ногам, неподалёку от моей персональной пленницы.

— Э, Ты что-то сказала, моя дорогая? — просил Бутс Бит-тарск.

— Да! — ответила она. — Я свободная женщина!

— Почему я должен верить в это? — поинтересовался Бутс.

— Я — свободная женщина! — крикнула она.

— Чино, принеси-ка факел, — крикнул Бутс.

От кучи ящиков и мешков отделилась тонкая фигура Чино с одним из факелов в руке.

— Поскольку Вы — благородные джентльмены, Вы, конечно, освободите меня, — сказала она. — Я могу рассчитывать на это как свободная женщина.

Я улыбнулся такому, по меньшей мере, странному предположению. Гореане склонны в меньшей степени быть джентльменами, чем владельцы и господами, когда дело касается женщин. В их природе скорее владеть и доминировать над ними, бескомпромиссно делая их своей собственностью.

— Кто Ты? — спросил Бутс.

— Я — Леди Телиция с Асперича, — заявила она.

— Хо! — закричал Бутс, радостно и триумфально, потирая при этом руки.

— Не понимаю, — растерянно сказала женщина.

— Поднеси-ка факел поближе, — велел Бутс Чино.

— Ой! — вскрикнула женщина, когда я перевернул её на правый бок, выставляя напоказ её левое бедро.

— Ага! — торжествующе крикнул Бутс.

— На меня никогда не надевали ошейник! — закричала Леди Телиция. — Я никогда не носила ошейник!

— Ничего, это мы быстро исправим, — пообещал ей Бутс.

— Я не рабыня! — отчаянно выкрикнула она.

Однако её бедро, противоречило её заявлению. На нём имелось, ясное и неоспоримое клеймо, обычное клеймо Кейджеры. Оно столь же ясно отпечаталось на её теле, как и на теле любой другой гореанской рабыни. Разбойники, как выяснилось, не стали с ней миндальничать, и понизили её статус до рабского.

— Это — только метка! — простонала он.

— Хм, мне кажется, что это — немного больше чем метка, — заметил Бутс. — По-моему, это больше похоже на клеймо рабыни.

— Это ничего не значит! — крикнула она.

— Это значит слишком много, и я уверен, рано или поздно, Ты со мной согласишься, — заверил её Бутс.

— Нет! — закричала бывшая Леди Телиция.

— Ты — рабыня, — заявил Бутс.

— Я свободная женщина! — взмолилась она. — Прошу Вас, освободите меня!

— Э нет! — протянул Бутс. — Ты будешь первым пунктом в моем списке трофеев, Леди Телиция, причём именно под этим именем, по крайней мере, на какое-то время, — усмехнулся Бутс.

— Конечно же, Вы шутите! Конечно же, Вы освободите меня!

— Я что, кажусь Тебе дураком? — ласково осведомился Бутс.

— Нет! — торопливо ответила она.

— Только дураки освобождают рабынь, — сказал Бутс. — Уверен, что Ты знакома с этим высказыванием.

— Я принадлежу к высшей касте, я богата! — напомнила женщина.

— Когда-то, возможно, — пожал плечами Бутс, — но, ни одно из твоих утверждений больше не верно. Как только на тебе появилось клеймо, Ты превратилась в домашнее животное, в живую собственность. С первым прикосновением железа, Ты прекратила быть личностью по закону. Ты теперь не принадлежишь ни к какой касте, ты принадлежишь мне. Тебе теперь ничего не может принадлежать, у Тебя не может быть собственности. Скорее это — Ты сама теперь собственность, такая же, как любой другой предмет, или домашнее животное, или рабыня

— Нет, нет! — задёргалась и заплакала женщина.

Она весьма соблазнительно выглядела в своей абсолютной беспомощности, извиваясь в держащих её путах. Вот только, освободить себя, она, конечно, не могла. Её на славу связали гореанские мужчины.

— Я думаю, что мы сможем найти кое-какие цепи для Тебя в рабском фургоне, — усмехнулся Бутс. — Возможно, при случае, я сделаю так, что Ты даже прокатишься в моём собственном фургоне.

— Нет, нет, нет! — причитала она, не оставляя попыток освободиться.

Бутс с довольным видом смотрел на неё.

— Конечно же, у Вас нет намерения, удерживать меня! — крикнула она.

— Твоё тело, насколько я могу судить теперь, — заметил Бутс, — когда Ты раздета, когда досадные, мешающие, нелепые одежды писцов полностью удалены с него, совершенно очевидно могло бы представлять интерес для мужчин.

Она, широко распахнутыми от ужаса глазами, уставилась на него. Антрепренёр, как настоящий гореанский мужчина, точно ухватил суть вопроса. У меня не было никаких сомнений, что она принесет отличную прибыль на невольничьем рынке. Действительно, такие рабские линии фигуры как у неё, даже при продаже с обычного рабского прилавка, почти наверняка привлекут внимание покупателей, и обеспечат предложение серьезной цены.

— Кроме того, — добавил Бутс, — я уверен, что Ты очень умна, и, если я не ошибаюсь, у Тебя имеются все признаки обладания большим талантом, и на ярмарке я не мог этого не заметить.

— Я не понимаю, — запинаясь, проговорила женщина.

— Идите сюда, все! — позвал Бутс своих друзей.

Петруччо, Андроникус и Лекчио присоединились к Бутсу и Чино, стоявшим около связанной женщины.

— На колени, моя дорогая, — скомандовал Бутс женщине.

Та, со стонами, отчаянно дёргаясь, поднялась на колени.

— Джентльмены, — обратился к ним Бутс, — хочу представить вам Леди Телицию, как, в течение какого-то времени, пока меня это будет развлекать, я буду называть её.

— Привет, — сказал Лекчио.

— Приветствую, — пролепетала она.

— Возможно, Вы помните её по ярмарке, — продолжил Бутс.

— Это точно, — усмехнулся Чино. — Такое трудно забыть.

Рабыня вздрогнула.

— Присмотритесь к ней, — радостным голосом призвал Бутс, взяв её за волосы и удерживая её голову высоко поднятой.

Да, подумал я, она, несомненно, заслуживает высокой цены.

— Миленькая, — признал Чино.

— Смазливая, — согласился Лекчио.

— То, что мы нашли её, — заявил Бутс, — можно считать знаком судьбы.

— Чего-чего? — не понял Лекчио.

— Она свалилась нам на голову, — продолжил Бутс, — в странное время, в момент, когда мы боролись за своё выживание, когда мы оказались в агонии и отчаянной нужде.

— Чё она сделала? — переспросил Лекчио, на шее которого болталось золотое ожерелье, взятое из добычи разбойников.

— Да! — картинно воскликнул Бутс Бит-тарск.

— Ах, да! — глубокомысленно протянул Чино.

— Я принял решение о присоединении Леди Телиции к нашей труппе, — объявил антрепренёр.

— Нет! — всхлипнула дрожащая женщина, стоявшая на коленях с запрокинутой головой.

— Да! — подтвердил Бутс. — Она попала к нам как раз вовремя, чтобы решить одну из наших самых неотложных проблем.

— Да, это точно, — понимающе согласился Андроникус.

— А я вот, ни сула не понимаю, — признался Лекчио.

— Разве Ты не видишь? — спросил его Бутс. — Это же ясно как день!

— Не-е-а, — протянул Лекчио.

— Да присмотритесь же, к ней Джентльмены! — воскликнул довольный Бутс, запрокидывая ей голову ещё больше назад и экспансивно указывая на неё ладонью левой руки, — мы же нашли нашу Бригеллу!

— Нет! — срывающимся голосом заверещала девушка.

Друзья-лицедеи приветствовали заявление Бутса, восхищенно ударяя себя по левым плечам.

— Нет! — прокричала она. — Никогда!

— А она даже ещё соблазнительнее, чем предыдущая, — заметил Лекчио.

— Я думаю, что у неё всё получится просто замечательно, — признал Чино.

— Отличный выбор, — похвалил Андроникус.

— Я отказываюсь! — кричала она. — Даже не мечтайте об этом! Это произвол! оскорбление! Как Вы посмели даже подумать о таком!? Я из высшей касты! Я из писцов! Вот подождите, дайте мне только добраться до ближайшего города, и я подам на вашу компанию жалобу судьям!

— Вынужден Тебе напомнить Тебе, моя дорогая, — терпеливо сказал Бутс, — Ты больше не из высшей касты писцов. Точно так же, и я уверен, что Ты это признаешь, хорошенько поразмыслив, у Тебя теперь нет никакого статуса перед законом. Ты больше не представляешь никакого интереса для судей, по крайней мере, не больше, чем мог бы представить урт или слин.

Та, что ещё недавно была Леди Телицией испуганно уставилась на него.

— Твои дни создания неприятностей для других, да и для самой себя закончились, — развёл руками Бутс. — На самом деле, мне кажется, что те же самые судьи, которых Ты так часто доставала своими жалобами, вздохнут с облегчением, узнав, что Ты, наконец-то, больше не имеешь права приставать к ним со своей глупой, но отнимающей много времени ерундой. Я сомневаюсь, что они хотели бы увидеть Тебя снова, если только не для того, чтобы вернуть Тебя голой и связанной твоему законному владельцу, и желательно со следами от плети на спине. Или возможно, скажем, для того, чтобы насладиться тобой в какой-нибудь пага-таверне, в качестве простой беспомощной рабыни.

— Пожалуйста! — взмолилась она.

— До сего момента Ты стремилась использовать мужчин в своих целях, — продолжил Бутс. — Это теперь в прошлом. Теперь мужчины будут использовать Тебя в их целях, причём полностью и во всех смыслах. В прошлом Ты что-то требовала у мужчин. Впредь Ты будешь надеяться, что они сочтут Тебя удовлетворительной, во всех отношениях.

— Я — свободная женщина! — прорыдала она.

— Ты скоро научишься противоположному, — успокоил её Бутс.

— Я свободна! — крикнула женщина.

— Это не так, — усмехнулся Бутс, — и Ты скоро придёшь к пониманию этого.

— Я не рабыня! Я не могу быть рабыней!

— А ну тихо, рабыня, — рявкнул на неё Бутс.

— Пожалуйста! — простонала она.

— У нас был напряженный день, — заметил Бутс. — Чино, Ты, не будешь так добр, чтобы развязать рабыне ноги?

— Конечно, — ответил тот, приседая к ногам женщины.

Бутс, схватив рабыню за волосы, рывком поднял её на ноги, и тут же согнул в поясе, ставя в ведомое положение. Её руки по-прежнему оставались связанными за спиной.

— Так ребята, время дорого, так что берём с собой всё, независимо от того, что кажется имеющим ценность, на месте разберёмся, — скомандовал он, и добавил, обращаясь ко мне: — Тебя это тоже касается.

— Отлично — согласились все дружно.

— Уже поздно, а я устал, — сообщил Бутс Леди Телиции. — Думаю, что утром у меня будет достаточно времени, чтобы выпороть Тебя.

— Выпороть меня? — задохнулась женщина от возмущения пополам с ужасом.

— Да, причём утром я буду свежее и смогу положить плеть на Тебя гораздо резче, — добавил он.

— Плеть? — переспросила она.

— Да, представь себе, плеть, — подтвердил антрепренёр.

— Вы шутите, конечно же! — прошептала она.

— Ты сможешь обдумать это сегодняшней ночью, пока будешь прикована цепью в рабском фургоне, — пожал он плечами.

— Но за что? — спросила она дрожащим голосом.

— Тобой оказались недовольны, — объяснил Бутс. — Впрочем, как Ты наверное знаешь, никаких оправданий, объяснений, поводов или причин не требуется, чтобы выпороть рабыню. Она может быть избита по любой причине, или вообще, без какой-либо причины, всякий раз, когда рабовладелец того пожелает. Если ему захочется, он может отвешивать ей по удару на каждый оборот колеса фургона, или вообще запороть до смерти.

Я присел подле своей собственной пленницы, пока ещё свободной женщины. Той самой, которую я заковал в кандалы, и красота которой, казалось, протестующее напрягалась под длинным, тонким платьем, что выдали ей разбойники. Это платье, казалось, само кричало, чтобы мужчина сорвал его с её тела.

— Вы рассматриваете меня слишком нахально, — поёжилась она.

— Ты — пленница, — напомнил я ей.

— Но ко мне должно относиться с уважением! — заявила она.

— Конечно, — успокоил я её, — или точнее, по крайней мере, какое-то время.

— Я ношу Ваши, кандалы, — кивнула она на свои ноги.

Я полюбовался её прекрасными лодыжками, отлично смотрящимися в оправе из стали, и соединёнными короткой цепью. Их нельзя было теперь развести, если бы только я не захотел сделать этого.

— Возможно, у Вас есть намерение снять их? — спросила она, со страхом в голосе.

— Возможно, я действительно иногда буду снимать их, — не стал я развеивать её опасений, — и возможно, в целях упражнений.

— Упражнений? — переспросила женщина.

— Да. Например, если мне захочется взять Тебя, — усмехнулся я.

— Взять меня? — отпрянула она.

— Ну, скажем, взять Тебя на поводок для пробежки, — объяснил я.

— Понятно, — зло сказала она.

— Эй, мы должны поскорее вернуться в наш лагерь, — напомнил Бутс, всё также держа в кулаке волосы склонённой Леди Телиции.

— Надеюсь, Вы снимите с меня кандалы, по крайней мере, чтобы позволить дойти до вашего лагеря? — поинтересовалась моя пленница.

— Хм, я вижу, что Тебе отчаянно хочется избавиться от кандалов, — усмехнулся я. — Интересно, Ты хочешь этого, потому что задумала сбежать, или просто захотелось ласки?

— Иначе, — сверкнув взглядом, сказала она, — я боюсь, что поход будет и долгим и болезненным. Я даже не уверена, смогу ли я стоять в них.

— Стоять в них, Ты сможешь, — успокоил я. — А вот шагнуть без того, чтобы не упасть будет трудно.

— Это я и сама поняла, — сказала она.

— Но, зато Ты могла бы ползти, — заметил я, — подтягивая себя вперед, скажем, на руками или локтями.

— Возможно, если Ваш лагерь недалеко, ползком через этот лесок, я смогу к утру добраться дотуда.

— Возможно, — кивнул я, немного подумав для вида.

— Если я не заблужусь, или не попадусь слину, — добавила она.

— Возможно и такое, — признал я.

— Несомненно, теперь Вы понимаете, что для Вашего же удобства, их стоит снять, — сказала моя пленница.

— Нет, — усмехнулся я.

— Тогда я ничего не понимаю, — пожала она плечами.

— Я их не для того надевал на Тебя, чтобы снять так скоро, — пояснил я.

— Как же тогда я доберусь до Вашего лагеря? — спросила она, со страхом.

— Есть у меня на примете ещё один способ транспортировки, — сказал я. — Способ, который я полагаю, Ты сочтёшь поучительным.

— Нет! — взмолилась женщина.

— Да, — ответил я.

— Ну хотя бы головой вперёд, — умоляющим голосом запросила она.

— Нет, — отрезал я. — Ты будешь доставлена в лагерь на моём плече, со связанными руками, и со скованными ногами.

— Головой вперёд, — попросила она ещё раз.

— Нет, назад.

— Так носят рабынь! — гневно выкрикнула женщина.

— Да, — кивнул я.

— Даже ей, голой и связанной, уже настоящей рабыне, и то разрешили идти самой! — возмущённо указала она на Леди Телицию.

— Я не думаю, что Ты будешь долго ей завидовать, — усмехнулся я.

Теперь уже Леди Телиция испуганно захныкала.

— Вы обращаетесь со мной, как с рабыней, — хмуро сказала моя пленница. — Возможно, Вы скоро и сделаете меня рабыней!

— Возможно, — не стал я отпираться.

— Не могу не видеть, что Ваши глаза совершенно наглым образом ощупывают меня, всё равно как если бы я была рабыней, — сердито заметила она.

— Да, — признал я.

Что и говорить, она была очень красива. Ни малейшего сомнения у меня не было, что если на неё надеть ошейник, дать ей почувствовать горящий в её животе рабский огонь и хорошенько выдрессировать, то она могла бы, не только стать пригодной рабыней, но и возможно даже просто изумительной!

— Вы говорили, — вспомнила она, — что предоставите мне что-то ещё из одежды.

— Не волнуйся, — усмехнулся я. — У Тебя будет это.

— Давайте уже убираться отсюда, — позвал Бутс.

Я сгрёб женщину в охапку и перебросил через плечо, головой назад конечно. Её вес для меня был ничем. Всмотревшись в тень леса, я подумал, что она врятли забудет эту ночное путешествие сквозь темноту, верхом на моём плече.

— Возвращаясь к нашему разговору на ярмарке, — обратился ко мне Бутс, — помнится, Ты выражал желание присоединиться к нашей компании.

— Да, — кивнул я, поправляя висящую на мне ношу.

— А ещё я припоминаю, что Ты был готов работать бесплатно, — напомнил антрепренёр.

— Верно, — усмехнулся я.

— С моей точки зрения, это был бы подходящий контракт, — заметил Бутс.

— Бутс, — насупившись, прорычал Андроникус.

— Но, конечно, даже притом, что это могло бы быть трудно для нашей маленькой труппы, мы будем изо всех сил, так или иначе, будем пытаться обеспечивать Тебя неким скромным вознаграждением, — заверил меня Бутс.

— Спасибо, — поблагодарил я, снова подправив свою недовольно заворчавшую ношу.

— Да не за что, — великодушно проговорил Бутс.

— И если Ты не будешь старательным, то оно действительно будет скромным, — весело добавил Чино.

Бутс с уверенным видом старого егеря направился в лес.

— Кхм, ваш лагерь, — шепнул я ему, — гораздо правее. Да, именно там.

Теперь, приблизительно в правильном направлении, Бутс возглавлял колонну, часто спотыкающаяся Леди Телиция, согнувшаяся до пояса, шла рядом с ним, ведомая за волосы. Следом за этой парочкой, гуськом шли его товарищи, неся различные предметы, добытые в лагере разбойников. Я шёл замыкающим, неся на плече Леди Янину.

 

10. Славное утро в лагере

— Тебе удобно, Леди Телиция? — поинтересовался Бутс.

— Да, — ответила она.

Женщина стояла на коленях, со связанными над головой запястьями, прикрепленными короткой верёвкой к горизонтальному крепкому деревянному брусу, закрепленному приблизительно в пяти футах от земли.

Дело было утром следующего дня после того, как она попалась к нему.

— Конечно же, Вы блефуете. У Вас же нет намерения, довести это до конца, — сама себе не веря, пролепетала она.

Всё что на ней было надето — это стальной ошейник. Надпись на ошейнике гласила: «Если Вы нашли меня, верните Бутсу Бит-тарску. Награда». Это был такой же точно ошейник, что носили все остальные девушки Бутса. Он оказался на шее Телиции немедленно после прибытия в лагерь вчера ночью. Бутс приковал её цепью в рабском фургоне, к одному из открытых спальных мест и удалился.

Этим утром, едва забрезжил рассвет, он вытянул её из фургона и поставил в нынешнее положение. Лишь после этого, антрепренёр приступил к своему весьма обильному завтраку. Несомненно, она тоже была очень голодна. Тем не менее, кормить её пока никто не собирался. Это выглядело так, словно он ещё не решил, что с ней делать.

— Помнится, — начал Бутс, встряхнув пятью ремнями гореанской рабской плети, — Ты заявила на ярмарке, что не боишься мужчин.

Женщина вздрогнула, но промолчала.

— Как гордо Ты заявила это, — восторгался Бутс, покачивая свободно висящими ремнями плети. — Безусловно, до сего момента у Тебя действительно ещё не было никаких причин бояться мужчин. Однако теперь, став рабыней, Ты найдёшь, что такая причина уже есть, и вполне достаточная причина, причём бояться не только мужчин, но и вообще любого свободного человека.

— Я голодна, — заявила она. — Меня будут кормить?

— Возможно, когда Ты научишься правильно просить об этом, — сказал он.

— Никогда, — гордо отозвалась Леди Телиция.

— Как Тебе понравилась ночь в рабском фургоне? — полюбопытствовал Бутс.

— Никак, — ответила она. — Сталь полки была холодной. А Вы мне не дали даже тряпки, чтобы постелить на металл.

— Н-да, надо признать, что ночи сейчас холодны, — кивнул Бутс.

— Я хотела бы в будущем иметь одеяло, — заявила гордячка.

— У меня где-то завалялся обрывок одеяла, — сообщил антрепренёр. — Возможно, Ты могла бы попросить об этом.

— Никогда, — бросила она.

— Вчера вечером я предупредил Тебя о предстоящей этим утром порке и дал время, пока Ты была прикована цепью в фургоне, чтобы поразмышлять над этим вопросом, — напомнил Бутс, — Ты думала об этом?

— Нет, — ответила женщина.

— И почему же, нет? — поинтересовался Бутс.

— Вы не посмеете бить меня, — сказала она.

— Почему нет? — заинтересовался Бутс.

— Из-за того какой личностью я являюсь, — объяснила Леди Телиция. — Я выше того, чтобы быть выпоротой. Это для низких женщин.

— Таких как рабыни, — подсказал Бутс Бит-тарск.

— Да, — согласилась она.

— Понятно, — протянул мужчина.

— И как оказалось, я была права, — сказала она.

— С чего это? — опешил Бутс.

— Если бы Вы собирались выпороть меня, — пояснила рабыня, — Вы уже сделали бы это к настоящему времени.

— А Ты не подумала, что я просто дал завтраку время слегка перевариться, — усмехнулся Бутс. — Вдруг я просто не хочу получить заворот кишок.

— Конечно, нет, — иронически сказала она.

— Зато теперь, — заявил антрепренёр, — я думаю, что со мной всё будет в порядке.

— Что? — спросила она, поворачиваясь вполоборота к нему.

— Ты доставила мне много неприятностей, Леди Телиция, — сказал он. — Я думаю, что мне очень доставит немало удовольствия пороть Тебя.

— Вы серьезны! — внезапно, встревожено сказала она.

— О, да, — признался он. — Абсолютно!

— Подождите! — сказала она, крутясь на веревке. — Я готова признать, что в некотором смысле я — рабыня, и что теоретически я могу быть подвергнута такого рода вещам!

— Намного больше, чем просто теоретически, моя дорогая, — засмеялся Бутс.

— Но я слишком утончённа, слишком чувствительна, чтобы быть избитой!

— Ерунда, — отмахнулся мужчина.

— Но это неправильно пороть меня, — заявила она. — Я — знатная леди.

— Ты — всего лишь обычная рабыня, — отрезал Бутс, поднимая плеть.

— Подождите! — закричала Леди Телиция.

— Что на этот раз? — нетерпеливо спросил Бутс Бит-тарск.

— Я связана, — заплакала женщина, дергаясь на верёвке. — Я голая. Я привязана так, что не смогу защитить себя. Я беспомощна.

— Само собой, — кивнул мужчина.

— Но мне будет больно! — простонала она.

— Ты когда-нибудь чувствовала плеть? — поинтересовался Бутс.

— Нет! — сказала она.

— Тогда, откуда Ты знаешь, что это причинит боль? — спросил он.

— Я видела, как били девушек, — призналась она.

— Возможно, это не причиняет такой уж сильной боли, — предположил Бутс.

Самого-то его выпороли на ярмарке по её жалобе, когда она ещё была свободной женщиной. Подобный поворот дела, должно быть, был особо восхитительным для него. Конечно, Бутса пороли тяжёлой плетью, обычно используемой для наказания мужчин, тогда как ей предстояло всего лишь познакомиться, с обычной пяти ремённой гореанской рабской плетью. Тем не менее, и не без причины, это орудие считается лучшим на Горе для наказания женщин. Не оставляя на рабыне долго незаживающих ран, она причиняет мучительную, ужасную боль. Один вид такой плети уже вселяет ужас в любую женщину, которая когда-либо прежде чувствовала её укусы.

— Не бейте меня! — вдруг отчаянно закричала Леди Телиция. — В этом нет необходимости! Я признаю, что я — рабыня! Я — рабыня! Я буду даже повиноваться!

— Приготовься к порке, — бросил Бутс.

— Пощады! — выкрикнула она.

— А давай я процитирую чьи-то слова, что я когда-то слышал на ярмарке, — предложил Бутс, — Я не хочу оказывать Вам милосердие.

Связанная женщина застонала, услышав свои собственные слова.

— Приготовься, — посоветовал мужчина.

— Нет! Нет! — закричала она, вскакивая на ноги.

Её босые ноги, подняли облачко пыли, но её запястья всё так же были привязаны к брусу, и убежать ей не светило.

— Назад на колени, Леди Телиция, — приказал Бутс, совершенно серьезно, — или Ты заработаешь дополнительные удары к своему наказанию.

Телиция, с мучительным стоном, дрожа, опустилась на колени. Её связанные запястья снова оказались над головой.

— Не хотела бы Ты, чтобы я скрестил и связал твои щиколотки? — галантно поинтересовался мужчина.

— Нет, — простонала она.

Спина женщины была освещена утренним солнцем. Уверен, она могла видеть тень Бутса перед собой.

— Я не хочу быть выпоротой! — заплакала она.

— Для Тебя будет полезно быть выпоротой, — пояснил Бутс. — Для Тебя будет полезно знать, на что это похоже. Это поможет Тебе понять, что Ты — теперь действительно рабыня. Это поможет Тебе стать более прилежной рабыней, это будет ещё одним стимулом, чтобы быть покорной и не вызывать неудовольствия мужчин.

— Милосердия! — всхлипнула она.

— Рабыням, нельзя оказывать милосердия, — сказал Бутс — Я слышал, как кто-то сказал это, совсем недавно, на Ярмарке Ен-Кара. Возможно, Ты помнишь, кто это был?

Она затряслась от рыданий, беспомощно ожидая наказания в своих путах.

Я помнил, что именно она сказала несколько дней назад на ярмарке: «Рабыням нельзя оказывать милосердие». Как бескомпромиссно, как холодно, она сказала это тогда. Что ж, теперь она сама была такой рабыней.

— Ты помнишь, кто это сказал? — потребовал ответа антрепренёр.

— Да, — прорыдала она.

— Это верно? — спросил Бутс.

— Да, — со слезами на глазах признала она.

И тогда он ударил её плетью первый раз. Удивленная, она вскрикнула от боли и неверия.

— Да, что? — уточнил он.

— Да, Господин! — закричала рабыня, и на её спину обрушился второй удар. — Нет, Нет! Пожалуйста, не бейте меня снова, Господин!

— Бить Тебя будут ровно столько, сколько захочется твоему Господину, — предупредил мужчина.

— Да, Господин! — вытолкнула она из себя сквозь рыдания, и тогда Бутс несколькими ударами, завершил её порку.

Надо признать, это не была ни долгая, ни суровая порка. Тем не менее, он укладывал удары по разным местам и через разные промежутки времени не давая женщине сосредоточится. Это было по-своему лёгкое избиение, так как Бутс был дружелюбным товарищем. Но, я уверен, что это было и по-своему эффективное наказание.

Закончив с поркой, Бутс отвязал верёвку, которая крепила её связанные запястья к деревянному брусу. Выпоротая рабыня упала на живот в пыль и потянулась своими всё ещё связанными руками, к его ногам. Подтянувшись, она опустила голову и, лежа в пыли перед ним, прижала свои губы, теперь уже губы рабыни, к его ногам, а потом жалобно повторила это снова и снова.

Постояв немного, мужчина повернулся и ушёл по своим делам. А рабыня так и осталась в изнеможении лежать на животе в пыли, под деревянным брусом, к которому она только что была привязана для наказания. Я подошёл к ней и ногой опрокинул её на спину. Она полными слёз глазами посмотрела на меня, видимо ища во мне сочувствия или сострадания. Её было больно.

— Ты заклеймена, — сказал я.

— Да, Господин, — признала она.

— На Тебе ошейник, — добавил я.

— Да, Господин, — повторила она.

— Кто Ты? — Спросил я.

— Я — рабыня, — ответила она. — Женщина-рабыня.

— Что-нибудь ещё? — уточнил я.

— Нет, Господин, — признала рабыня. — Только это.

— Это верно, — кивнул я.

— Да, Господин, — сказала она.

По её глазам, я понял, что теперь она знала, что это было истиной, что она отныне была рабыней и ничем больше.

— Что я должна делать, Господин? — спросила бывшая Леди Телиция.

— Ступай к своему Господину, — посоветовал я, — встань на колени и умоляй его простить Тебя за то, что Ты вызвала его неудовольствие.

— Да, Господин, — сказала она, и с болезненным стоном поднявшись на ноги, медленно побрела туда, где около маленького костра между фургонами со скрещенными ногами сидел Бутс, её теперешний господин. Он уже отдавался наслаждению второго завтрака. Чино и Андроникус сидели рядом. Она встала позади него на колени, опустив свои связанные руки на бёдра. Так она и замерла, всё никак не осмеливаясь заговорить. Через некоторое время Бутс, облизав с пальцев жир, которым он испачкался, уминая кусок жареного мяса тарска, обернулся к ней. Женщина мгновенно, едва встретившись с глазами своего владельца, опустила голову до земли.

— Ты что-то хотела, девушка? — осведомился Бутс.

— Да, Господин, — сказала она.

— Ты можешь говорить, — разрешил хозяин.

— Я молю Вас о прощении, Господин, — проговорила женщина, не отрывая голову от земли, — за то, что вызвала Ваше неудовольствие.

— Исправь своё поведение в будущем, — на полном серьёзе предостерег её Бутс. — В следующий раз это, возможно, пройдёт не так легко для Тебя.

— Да, Господин, — задрожала она.

Бутс меж тем отдал должное следующему кусочку жареного тарска.

Леди Телиция, казалось, ещё некоторое время ожидала, что её позовут, а затем подняла голову и выпрямила спину. Конечно, она осталась стаять на коленях, поблизости от своего владельца.

— Отличное мясо, — похвалил Бутс.

— Это точно, — довольно кивнул Чино, уписывая за обе щёки.

— И яйца вуло сегодня удались на славу, и тарск превосходен, — с полным ртом проговорил Бутс.

— Вполне, — поддержал Андроникус, вытирая пальцы о свою тунику.

Леди Телиция жадно и жалостливо следила за тем, как куски пищи один за другим исчезают с блюда. Она ёрзала на месте. Даже со своего места я смог расслышать тихое урчание его маленького, соблазнительного, округлого живота.

— Ты что-то сказала, моя дорогая? — оторвался от своего завтрака Бутс.

— Нет, Господин, — быстро сказала женщина, и антрепренёр возвратился к трапезе.

Меж тем её симпатичный живот успокаиваться не собирался, и до нас долетели новые отчётливые звуки, и она смущённо опустила голову. Мне даже стало интересно, когда Леди Телиция ела последний раз.

— Леди Телиция, — окликнул её Бутс, — очисти-ка мои руки.

И рабыня выползла впёред и принялась облизывать его ладони и обсасывать его пальцы, удаляя с них жир. Тем временем сам Бутс продолжал неторопливую беседу с Чино и Андроникусом.

— Медленнее, чувственнее, — подсказал Бутс.

— Да, Господин, — простонала она, на миг оторвавшись от своего занятия и подняв голову.

Их глаза встретились, и этот обмен взглядами был очень многозначителен. Она подчинилась, на столько, насколько смогла, учитывая, что совсем недавно была свободной женщиной. А также, очевидно, что она умирала с голоду, и потому слишком нетерпеливо слизывала и обсасывала жир с его ладоней и пальцев.

— Уже лучше. Значительно лучше, — похвалил он, и безразлично обтерев руки об её тело и волосы, возвратился к разговору со своими компаньонами.

Но когда мужские руки коснулись её тела, и я не мог этого не заметить, она задохнулась и, слегка, прижалась к его руке. Уверен и Бутс не оставил это действие без внимания. В этой невольнице — «Леди Телиции» имелся превосходный потенциал рабыни. До сих пор, конечно, будучи свободной женщиной, ей приходилось учитывать среду, в которой она вращалась, и ожидавшееся от неё поведение, несомненно, она изо всех сил, возможно даже с мукой для себя, пыталась сопротивляться своей сексуальности, боролась за то, чтобы контролировать и подавлять свои рабские позывы. Теперь, конечно, когда она получила свободу от психологических цепей, ограничений и запретов свободной женщины, у меня не оставалось никаких сомнений, что она, и возможно очень скоро, дойдёт до состояния беспомощной, возбуждённой, отдающейся рабыни, получающей удовольствие сама, и приносящей радость своим владельцам.

— Достаточно, — сказал Бутс.

— Господин, — позвала рабыня.

— Чего? — не слишком любезно спросил антрепренёр.

— Я могу говорить, Господин? — поинтересовалась Леди Телиция.

— Тебе нужно лишь спрашивать иногда, — ответил бутс.

— Спасибо, Господин, — с благодарностью сказала она. — Ай! Господин!?

— Разве Тебе дали разрешение говорить? — спросил Бутс.

— Нет, Господин, — прошептала она, глотая слёзы обиды. — Простите меня, Господин.

Бутс строго посмотрел на неё.

— Но Вы сказали, что мне нужно лишь спросить, — испуганно пролепетала она.

— Я сказал именно то, что сказал, «Тебе нужно лишь спрашивать иногда», — пояснил Бутс. — И это не одно и то же. Сейчас Ты не можешь говорить.

— Да, Господин, — всхлипнула Леди Телиция. — Простите меня, Господин.

И она замерла стоя на коленях. Голодная, наказанная рабыня, которой запретили разговаривать.

— Ага! — воскликнул Бутс, сделав вид, что только что увидел меня. — Ты случайно не голоден? Давай, присоединяйся к нам.

— Спасибо, — поблагодарил я, усаживаясь со скрещенными ногами у их костра.

Было ещё довольно рано для завтрака, но я не стал отказываться, отдал должное сложенным горкой яйцам вуло и ломтям жареного мяса.

— Возможно, Тебе стоило бы покормить нашу пленницу, — заметил Бутс, напомнив мне о свободной женщине, Леди Янине, прикованной цепью за шею под моим фургоном.

— Да, — кивнул я. — Пожалуй, возьму ей пару маленьких кусочков мяса, когда сам наемся.

Конечно, нужно побеспокоиться о ней. Ведь она всё же свободная женщина. Пока.

— Ты собираешься идти с нами до Брундизиума? — уточнил антрепренёр.

— Планирую, — улыбнулся я.

— И что ведёт Тебя в Брундизиум? — поинтересовался Бутс.

— Главным образом, фургон Петруччо, и его тарларион, — уклонился я от прямого ответа. — Твой друг был крайне любезен, и дал мне их взаймы. Но, конечно, часть пути я могу пройти пешком.

— Серьезно? — спросил Бутс.

— Я всегда серьезен в таких вопросах, — кивнул я. — Ходьба — превосходное упражнение.

— Сейчас довольно ранее утро для такого блестящего остроумия, что Ты нам демонстрируешь? — заметил антрепренёр.

— Жаль, — сказал я.

— Ты случайно никогда не задумывался о том, чтобы сделать карьеру на сцене? — полюбопытствовал он.

— Нет, — ответил я, на этот раз серьёзно.

— У Тебя, вероятно, неплохо получилось бы, — предположил антрепренёр.

— Возможно, — несколько неохотно признал я, не особо убежденный его словами.

— Что Ты собираешься делать в Брундизиуме? — вновь вернулся к теме Бутс.

— Я полагаю, это будет зависеть, от того, что я увижу в Брундизиуме, — пожал я плечами.

— А поточнее, — настаивал Бутс.

— Бизнес, — сообщил ему, не вдаваясь в подробности.

— Понятно, — протянул Бутс. — Рад, что мы прояснили этот момент.

Меж тем я всё своё внимание посвятил мясу тарска.

— Ты весьма общителен этим утром, — недовольно заметил Бутс.

— Тарск очень хорош, — сказал я.

— Рад, что он Тебе понравился, — бросил Бутс. — Но, в Брундизиуме, как я уже предупреждал Тебя, может оказаться очень опасно. С прошлого года, они там кажется, свихнулись на почве подозрительности к чужакам.

— Не знаешь почему? — поинтересовался я.

— Понятия не имею, — пожал антрепренёр плечами.

— Ты — хороший человек, Бутс, — сказал я. — Я ценю твоё беспокойство.

— Мне кажется, я догадываюсь, как именно Ты намереваешься использовать свою пленницу для участия в нашем шоу, — усмехнулся Бутс, — но остерегайся. Если она из Брундизиума, или известна там, то это может быть очень опасно для Тебя.

— В окрестностях Брундизиума, и внутри его стен, я могу держать её с мешком на голове. А при желании, конечно, у меня всегда остаётся возможность, поработить её при приближении, или входе в город. В этом случае, у неё не останется никаких законных претензий к кому-либо, поскольку она уже будет рабыней, всего лишь движимым имуществом.

— Это точно, — признал Бутс.

— Отличный был завтрак, — заметил я. — Могу я взять ещё немного пищи для неё.

— Да, — разрешил Бутс. — Тебе не следует держать её голодом. Ты должен оказывать ей уважение. В конце концов, она — свободная женщина. Пока.

— Конечно, — усмехнулся я.

Я медленно и аккуратно, разложил на тарелке куски жареного мяса и яйца вуло. Подозреваю, что прошло немало времени, с тех пор как Леди Янина ела в последний раз. Скорее всего, тогда её ещё кормили разбойники, если вообще кормили. Вероятно, к этому моменту она уже изрядно оголодала, и пора бы хорошенько накормить бедняжку. Позаботиться о её фигуре, я смогу и позже. Если, конечно, я решу, позже, превратить её в свою любимую пленницу, или, если это понравится мне, в нечто в тысячу раз более низкое, нет, в тысячу тысяч раз более низкое, нет, даже в неисчислимое количество раз более низкое, в рабыню.

Рабыня Бутса, Леди Телиция, меж тем, не отрывая голодных глаз, с жадностью и отчаянием, следила за тарелкой. Я думаю, что снова услышал жалобное урчание, донёсшееся из её соблазнительного живота, на этот раз сопровождавшееся её тихим всхлипом.

— Ты что-то сказала? — поинтересовался Бутс.

— Нет, Господин, — торопливо отозвалась она, похоже, не забыв, что говорить ей не разрешили.

Я встал.

— Могу я попросить у Тебя твою тарелку на пару мгновений? — спросил Бутс у меня.

— Конечно, — ответил я, передавая блюдо ему в руки.

— Хорошо пахнет, не так ли? — спросил антрепренёр, поднеся тарелку к Леди Телиции.

Она наклонилась вперёд, закрыв глаза, и сделала глубокий вдох, смакуя аромат свежеприготовленной пищи. Когда женщина открыла глаза, её взгляд был совсем жалобным.

— Да, Господин, — признала она.

Получив у Бутса свою тарелку назад, я, петляя между повозками, понёс её к своему фургону. Там, под днищем, поджав ноги, сидела Леди Янина, бывшая моя похитительница. На шее женщины был заперт железный ошейник, цепью прикованный к оси фургона.

— Лодыжки, — скомандовал я, отставив на время блюдо с мясом.

Она сердито дёрнулась, и немного повернувшись, опустила колени, не забыв одёрнуть подол платья, стараясь максимально натянуть его на икры. Я проверил кандалы, с которыми всё оказалось в порядке. Никаких признаков повреждения металла, например царапин на замке, или вмятин от удара камнем, не обнаружилось. Да и лодыжки не были ни порезаны, ни ободраны, от попыток подсунуть что-либо между оковами и ей хорошенькими ножками. Впрочем, подобное действие, конечно, было бы нелепо иррациональным. Леди Янина не была глупой, охваченной паникой земной девушкой, плохо знакомой с неволей, которая, возможно, никогда прежде не входила в её кругозор. Это те бешено и нелепо могут попытаться избавиться от пут, но никак не гореанская женщина. Эти отлично знают, что женщины, запертые в гореанском железе, не убегают. Его безжалостный, несгибаемый замок сделан, вовсе не для того, чтобы та, что заперта в это украшение смогла бы ускользнуть из его объятий. Женщины в таких узах должны беспомощно ждать милости от их похитителей.

— Как Вы смогли разглядеть, — с горечью заметила она, — я по-прежнему отлично удерживаюсь на этом месте.

Ну что ж, она сказала правду. А ещё её лодыжки прекрасно смотрелись, будучи законы в стальные браслеты. Не удовлетворившись кандалами, я проверил ошейник, и места крепления цепи, как к ошейнику, так и к оси.

— Я отлично прикована, — раздражённо буркнула она.

— Мне, признаться жаль, что проверка цепи столь Тебя беспокоит, — заметил я. — Но, я уверен, что мне не надо объяснять значение этого.

— Не нужно, — сердито, ответила Леди Янина.

— Это процедура рекомендуется кастой работорговцев, — напомнил я.

— Я не рабыня, — возмутилась она.

— Вот только цепи, всё равно кого им держать, свободную ли женщину, или простую рабыню.

— Вы удовлетворены? — нагло полюбопытствовала моя пленница. — Я прошла проверку цепи?

— Да, — спокойно ответил я. — Ты отлично прикована.

На мгновение в её глазах мелькнул испуг, и она непроизвольно схватилась руками за цепь, свисающую с её ошейника. Но почувствовав рывок ошейника, женщина моментально убрала руки с цепи и посмотрела на меня. Снова в её взгляде появилось высокомерие свободной женщины.

— Взгляните, что за одежду Вы мне дали, — показала она, сердито приподнимая край платья, который я выделил ей прошлой ночью.

— Ну, я так понял, что Тебе не пришлось по вкусу то белое платье, что выдали разбойники, — усмехнулся я. — Конечно, у того платья была единственная цель хорошо продемонстрировать твои прелести для продажи работорговцу и, пробудить в нём желание, побыстрее его сорвать.

— Я — богатая женщина, — возмущённо заявила она. — У меня высокий статус и положение в обществе. В Брундизиуме я занимаю высокий пост, я вхожу в администрацию Белнара, Убара города. Я очень умна, образована и благородна, обладаю тонким вкусом. Я — привыкла одеваться в самые прекрасные одежды, сшитые из самых дорогих тканей. Дома у меня полно платьев, одежд сокрытия и вуалей, сшитых для меня самыми лучшими портными!

— Я, конечно, не лучший портной на Горе, — улыбнулся я, — но, зато я сделал это специально для Тебя.

— Ваши навыки оставляют желать лучшего, — заметила Леди Янина.

— Вероятно, Ты права, — не стал я спорить.

— Я ношу одежду только по последней моде! — заявила она.

— Возможно, Тебе стоит организовать новую моду, — усмехнулся я.

— Как Вы вообще посмели одеть меня, таким образом! — возмутилась она.

— По крайней мере, оно непрозрачно, — напомнил я.

— Это верно, — иронично согласилась женщина.

— А ещё достаточно длинно, чтобы служить надёжной защитой твоей скромности, — добавил я.

— Определённо я благодарна за это, — съязвила она.

— И чем Ты тогда недовольна? — осведомился я.

Раз уж она была свободной женщиной, предполагалось, что я должен быть заинтересован в решении, по крайней мере, до некоторой степени, любых её жалоб, которые она могла бы выдвинуть. Рабыне, конечно, в отличие от свободной женщины, жалобы непозволительная роскошь. Она должна попытаться добыть вещи другими способами, например, смиренно умоляя, стоя на коленях или лежа на животе перед своим хозяином.

Леди Янина гневно выкрикнула, и, сердито дёрнувшись, загремела цепью.

— Оно скрывает твою фигуру, по крайней мере, до некоторой степени, — указал я.

— Но, Вы, по крайней мере, могли бы дать мне пояс, — воскликнула она.

— Без пояса оно скроет твою фигуру гораздо лучше, — заметил я.

— Ну, пожалуйста, — попросила женщина.

— Нет, — отрезал я.

— Трудно стоять в близких кандалах, — перешла она к следующей жалобе.

— Туда, — не слишком любезно бросил я, указывая на место около колеса фургона.

— Отлично, — сказала она.

Женщина, ухватившись за колесо, поднялась на ноги, и короткими прыжками переместилась, куда было приказано.

— Этим утром в вашем лагере уже выпороли одну женщину. У меня нет никакого желания стать второй.

Эти её слова заинтересовали меня. Женщина ведет себя очень по-разному с тем мужчиной, про которого она знает, что тот способен наказать её, если это ему захочется, и с тем про кого она знает, что к нему можно отнестись с презрением и пренебрежением безнаказанно.

— Повернись, — скомандовал я. — Теперь, обратно.

Она, держась за колесо, чтобы сохранить равновесие, снова повернулась ко мне лицом.

— Ну как я могу быть привлекательной в этом? — простонала она.

Вчера вечером, после того, как я притащил её в лагерь, я снял с неё откровенное белое платье, выданное ей разбойниками, и против которого она, свободная женщина, так возражала. Из кое-чего, найденного мной в лагере, я изготовил ей новую одежду, просто прорезав отверстие для головы, и ещё два отверстия для рук. Затем я приказал ей поднять руки вверх, и натянул импровизированное платье на её тело. Поняв, что произошло, Леди Янина чуть не прожгла меня своим полным ярости взглядом.

— Превосходно, — объявил я и, приковав её шею к оси фургона, с чувством выполненного долга лёг спать.

— Не знаю, не знаю, — сказал я, — но Тебе стоит постараться.

— Но, это же — мешок! — закричала она. — Всего лишь мешок!

Совершенно верное замечание. Это был длинный, грязно-жёлтый, грубо-тканный мешок из-под Са-Тарны. А если бы у кого-то возникло в этом сомнение, то оно было бы мгновенно рассеяно большой сделанной по трафарету чёрной краской надписью, по которой можно было сделать безошибочный вывод о прежнем содержании этого «платья», вместе с сортом, помолом, мельницей и оптовым торговцем.

— Я, так понимая, что Ты недовольна? — уточнил я.

— Представьте себе, — едко сказала Леди Янина.

— Жёлтое великолепно подходит к твоим волосам, — заметил я.

Возможно, если я всё же соберусь поработить её, стоит одевать её в жёлтый рабский шёлк. Она будет выглядеть просто великолепно.

— Но я в этом выгляжу просто смешно, — простонала она.

— Это весьма распространённая одежда среди свободных девочек-подростков в бедных деревенских семьях, — пояснил я.

Кроме того, конечно, для таких девушек, было распространено, чтобы обратить на себя внимание работорговцев, в надежде, что те могли бы изловить их, и доставить на невольничьи рынки больших городов. Однако слишком часто эти надежды развеиваются как дым, и мечтательницы обнаруживают себя проданными крестьянам в ещё более отдаленные деревни, в качестве сельскохозяйственных и по совместительству интимных рабынь.

— Но я-то не простая, грязная, босоногая, неопрятная, тощая дочка какого-то нищего крестьянина в глухой деревне, — возмутилась женщина. — Я — Леди Янина из Брундизиума!

— Ты тоже босоногая, — напомнил я.

Пленницам, так же как и рабыням, на Горе часто запрещают ношение обуви.

— Но, я же в этом выгляжу просто смешно, — воскликнула она.

— Ты, конечно, выглядишь немного нелепо, — признал я, — но вовсе не смотришься смешно. На самом деле, я никогда не видел, чтобы на ком-то мешок из-под Са-Тарны сидел бы лучше, чем на Тебе.

— Спасибо, — ядовито сказала она, пытаясь испепелить меня яростным взглядом.

— Носи на здоровье, — ответил я.

— Верните мне, белое платье, — потребовала Леди Янина, — то, в которое одели меня разбойники! Я предпочитаю его!

— То платье слишком откровенно, — напомнил я ей. — Оно столь вызывающе подчёркивает твою красоту, что все могут решить, что Ты втайне мечтаешь об ошейнике. Разбойники, несомненно, потому и одели Тебя в него, что оно показалось им подходящей одеждой для женщины, которую они готовили к полному порабощению.

— А я предпочитаю его, — сердито заявила она.

— Ты, что — рабыня? — удивлённо спросил я.

— Нет! — возмутилась Леди Янина.

— Тогда, почему Ты хочешь носить его? — полюбопытствовал я.

— Оно симпатично, — попыталась оправдаться она.

Я улыбнулся. Само собой, оно симпатичное, а ещё дразнящее, вызывающее и чувственное.

— И почему Ты хочешь носить что-то симпатичное? — поинтересовался я.

— Чтобы хорошо выглядеть, — объяснила женщина.

— Почему Ты хочешь хорошо выглядеть?

— Я думаю, что так для меня лучше.

— А как Ты узнаёшь, что симпатично, а что нет? — решил уточнить я.

— Я просто вижу, что это симпатично, — озадаченно сказала она.

— А Ты подумай над этим вопросом глубже, — посоветовал я.

— Если это делает меня привлекательной, — предположила она. — Значит оно симпатично.

— Получается, что проверкой на привлекательность является улучшение твоей внешности, то есть увеличение твоей привлекательности.

— Возможно, — осторожно сказала женщина.

— А для чего нужна привлекательность? — спросил я. — Точнее для кого?

— Я не знаю, — насупилась она, поняв, к чему я веду.

— Ну же, — поощрил я её.

— Я — взрослая женщина, — раздражённо заявила она. — Мне нравится быть привлекательной для мужчин!

— Значит, Ты одеваешься, — принялся размышлять я, — определённым образом, чтобы быть привлекательной для мужчин.

— Возможно, — зло бросила Янина.

— Та, кого беспокоят такие вопросы, — заметил я, — кто одевается так, чтобы стать привлекательной для мужчин, кто одевается так, чтобы мужчины её могли счесть приятной, в сердце — рабыня.

— Это что же, по-вашему, все женщины — в глубине души рабыни, — возмутилась она.

— Представь себе, — усмехнулся я.

— Нет! — крикнула Леди Янина.

— И они никогда не будут полностью довольны, — заявил я, — пока не будут порабощены.

— Нет, нет, нет! — зашлась она в крике. — Нет! Нет!

Я позволил ей прокричаться. Пусть пострадает, пытаясь сопротивляться моим предположениям. Это полезно для неё.

Успокоившись, женщина вытерла слёзы с глаз предплечьем.

— Вы отвлекаете меня от моих проблем, — сказала она. — И главная моя проблема сейчас, это мой гардероб.

— Замечательно, — усмехнулся я.

— Дайте мне какую-нибудь другую одежду, — потребовала она.

— Нет, — отрезал я.

— Я — Леди Янина из Брундизиума, — гордо заявила она. — Я не буду ходить в мешке.

— Ну и, — изобразил нетерпеливое ожидание я.

— Я лучше ничего не буду носить, чем я буду ходить в этом мешке, — объяснила гордячка.

— Это я могу Тебе легко устроить, — усмехнулся я.

— Что Вы делаете? — испуганно спросила она. — Зачем Вы достали нож?

— Чтобы убрать мешок, как ты захотела, — объяснил я. — Нагая и в цепях, Ты будешь для меня ещё привлекательней.

— Нет, — вскрикнула Леди Янина, делая шаг назад, вернее пытаясь сделать, и повисая на руках, успев зацепиться за колесо телеги. — Я буду носить это!

— Ты голодна? — поинтересовался я, убирая нож обратно в ножны.

— Да, — признала она, жадно посмотрев в сторону тарелки.

Я наклонился и поднял завтрак с того места, где оставил прежде, чем начать проверку её цепи.

— Холодное, — сморщилась она. — Уберите это, и принесите мне другое.

— Это — твой завтрак на это утро, — сообщил я, и предупредил, — и это твой единственный завтрак этим утром. У Тебя всегда есть выбор, либо съешьте его таким, какой он есть, либо не будешь есть вовсе.

— Вы серьезно? — растерялась она.

— Абсолютно, — заверил я её.

— Давайте его мне, — тут же согласилась Леди Янина, и я вручил ей тарелку.

И она, как оголодавшая рабыня, с жадностью набросилась на еду. Похоже, что её, как и Леди Телицию, разбойники кормили крайне скудно, возможно чтобы сберечь свою провизию, а возможно, чтобы несколько улучшить их фигуры перед запланированной продажей.

Я с интересом наблюдал, как она ела. В Тахари женщину часто усиленно пичкают едой в течение многих дней перед её продажей, иногда даже, в случае необходимости, кормят насильно. Многие мужчины в Тахари питают слабость к мягким, соблазнительным, полным невысоким рабыням.

— Почему Вы уставились на мои лодыжки? — спросила она, на миг отрываясь от поглощения пищи.

— Они симпатичны, — пояснил я.

А ещё они были в оправе из крепких, аккуратных, прекрасно смотрящимся на них, и с эстетической точки зрения и с точки зрения их назначения, стальных браслетах. Я мог воспринимать это так, что они принадлежали мне, и что их красота, была ограничена моей властью.

— Также, я подумал, что, возможно, их пора снять, чтобы Ты могла выполнить некие упражнения.

— Несомненно, я должна буду заняться бегом по высокой траве или сквозь кустарник, — предположила она.

— Не бойся, — успокоил я её.

— Я должна содержаться с уважением, — напомнила она мне.

— По крайней мере, в течение некоторого времени, — в свою очередь напомнил я.

— Да, — улыбнулась она, — по крайней мере, в течение какого-то времени.

— Если Ты не хочешь этих упражнений, — сказал я, — я не буду настаивать. Ты — свободная женщина. Не рабыня.

— И я буду продолжать сидеть в кандалах, — предположила она.

— Да, — кивнул я, — по крайней мере, в течение какого-то времени.

— Конечно, — сказала она.

— Итак, Ты насладилась своим завтраком? — поинтересовался я.

— Всё было холодным, — пожаловалась Леди Янина.

— Ты насладилась им? — уточнил я.

— Да, — ответила она.

— Позже, я дам Тебе кое-что более краткое и более симпатичное из одежды.

— Это было бы великолепно, — она мечтательно закатила глаза.

— На то время пока мы будем выступать, — добавил я.

— Выступать? — удивлённо спросила она. — Каким образом?

— Скоро увидишь, — пообещал я.

— Но я не артистка, — растерялась она. — Я ничего не смыслю в выступлениях.

— Твоя роль будет весьма трудной, — озадачил я её ещё больше.

— Но, у меня вообще нет никакого опыта в таких делах, — сообщила она.

— Не бойся, — успокоил я её, — Ты всё сделаешь просто блестяще.

— Я не рабыня, — напомнила она.

— Эта роль предназначена для свободной женщины, — объяснил я, — иначе это не будет настолько интересно или захватывающе.

— Понятно, — обрадовалась Леди Янина.

Она вытерла свою тарелку хлебной коркой. Видимо после вынужденной голодовки, ей не хотелось оставить хотя бы крошку еды на этой оловянной поверхности.

— Ты знакома с той рабыней из разбойничьего лагеря, что назвали Леди Телиция? — поинтересовался я.

— Да, — кивнула она.

— Она ещё не ела, — сказал я.

— И что? — спросила Леди Янина.

— Она, вероятно, довольно голодна к настоящему времени, — пояснил я.

— И что? — повторила женщина.

— Я не думаю, что её владелец разрешил бы ей попросить еды, пока некая свободная женщина, пленница в лагере, не поела, — сказал я.

— Вероятно, Вы правы, — признала Леди Янина. — Но, почему Вы заговорили об этом?

— Просто мне показалось, что это могло бы представлять интерес для Тебя, — предположил я.

— Не представляет, — отрезала она.

— А ведь Вы обе были пленницами разбойников, — прищурился я. — Я подумал, что у Тебя могло бы появиться некоторое беспокойство о ней.

— Нет, — пожала она плечами.

— Понятно, — кивнул я.

Леди Янина посмотрела на меня, и улыбнулась. Она неторопливо сунула хлебную корку в рот и принялась демонстративно медленно пережёвывать её.

— Пусть ждёт, — бросила она. — Она — рабыня. А рабыни — ничто.

Я даже не стал спорить с женщиной. То, что она сказала, было абсолютно. Но я поднял данный вопрос в качестве ещё одной проверки, чтобы удовлетворить мое собственное любопытство. Уж очень хотелось поточнее установить, как она сама себя позиционирует. Как я и ожидал, женщина была полна амбиций характерных для высокой свободной женщины, отделяющей себя, по крайней мере, публично, от мира простых рабынь. Мне это было особенно интересно ввиду того факта, что само-то она была, очень подходящим следующим кандидатом на ошейник. Она что, действительно думала, что в чём-то отличалась от той рабыни, которую всего ен назад привязали и выпороли?

Леди Янина вручила мне вычищенную тарелку, но я пока отложил её в сторону.

— Значит, если бы я не съела завтрак, то Вы просто забрали бы его, и не принесли мне другого, не так ли? — уточнила она.

— Да, — кивнул я.

— И Вы будете держать меня в этой жалкой, унизительной одёжке, пока это Вас развлекает, не так ли?

— Да.

— А если я дам Вам повод, или причиню беспокойство каким-либо образом, то, несмотря на то, что я свободна, Вы будете бить меня?

— Даже не сомневайся.

— Хм, у меня всегда были свои собственные методы общения с мужчинами, — усмехнулась Леди Янина.

— А Ты уверена, что имела дело с мужчинами? — поинтересовался я.

— Возможно, нет, — ответила она.

— Некоторые женщины не понимают, что такое мужчины, пока они не окажутся перед ними на коленях и не будут вынуждены повиноваться им.

— Вы находите меня привлекательной? — спросила Леди Янина.

— Да, — не стал отпираться я.

— Я хочу избавиться от этих кандалов, — вдруг заявила она.

— Ты понимаешь, о чём просишь? — уточнил я.

— Да, — кивнула она.

— Почему?

— Я не хочу провести ещё одну ночь, сидя на цепи под фургоном, — призналась она, отведя глаза. — Трудно спать на земле. Неудобно. А ещё холодно и унизительно.

— Понятно, — сказал я.

Она вновь посмотрела на меня.

— Я готова делать всё, независимо от того, что Вы потребуете, ради того, чтобы мне разрешили жить в фургоне, где тепло и сухо, — заявила Леди Янина.

— Говори яснее, — велел я.

— Снимите с меня кандалы, — попросила она. — Я готова к содержанию на правах полной пленницы.

Достав ключ из моего кошеля, я вначале снял с неё кандалы, а затем и ошейник.

— Иди впереди меня по лестнице в фургон, — скомандовал я.

И она поднялась на несколько ступенек, двигаясь впереди меня. При этом чтобы не споткнуться, ей пришлось поднять подол своего «платья», почти полностью оголив икры. Когда мы оказались в фургоне, я схватил её руки и, завернув их ей за спину, быстро накинул рабские наручники. Уж пусть потерпит, других наручников специально для неё у меня не было.

— Ой! — пискнула она, когда я вздёрнул её одежду до самых подмышек, оголив её груди, и затем накинул подол ей на голову.

— Вставай на колени, лицом к двери, — приказал я. — И жди.

Она послушно опустилась на колени в узком пространстве между двумя койками лицом к двери, закованная, ослеплённая.

А я покинул фургон, не забыв запереть его на амбарный замок, и вскоре положив тарелку на место, присоединился к Бутсу у его костра. Он всё ещё насыщался. Признаться, я уже не знал, было ли это третьим завтраком, или просто продолжением несколько затянувшегося второго. В случае с Бутсом такие нюансы, иногда было трудно уловить.

— Свободная женщина наелась, — объявил я.

— Это хорошо, — заметил Бутс. — А то уже время обеда подходит.

Конечно, Бутс здорово преувеличил, несомненно, в шутку. Фактически до обеда оставалось ещё несколько анов.

Антрепренёр, меж тем пристально поглядел на Леди Телицию. Женщина слегка вздрогнула, поймав на себе его взгляд. Я боялся, как бы она не упала в обморок от голода.

— Я могу говорить, Господин? — прошептала рабыня.

— Да, — разрешил он.

— Я прошу о еде, Господин, — проговорила она, опустив голову до земли.

Запястья женщины по-прежнему были связаны спереди.

— Ты голодна? — уточнил Бутс.

— Да, Господин, — ответила она, не поднимая головы.

— Как давно Ты ела? — поинтересовался Бутс.

— Со вчерашнего рассвета, — сообщила Леди Телиция, — когда меня, всего лишь униженную рабыню, и другую женщину, благородную и свободную, накормили разбойники в своём лагере.

— Вероятно, Ты очень голодна, — усмехнулся Бутс.

— Да, Господин, — признала она.

— И Ты просишь на животе? — спросил Бутс.

— Да, Господин, — сказала рабыня, и, выставив связанные руки, легла перед ним на живот, подняв голову на уровень колен своего хозяина.

— Говори, — приказал Бутс.

— Я прошу еды, — сказала она.

— Говори яснее, — потребовал антрепренёр.

— Леди Телиция молит своего господина покормить её с рук.

— Повернись на бок, — скомандовал Бутс.

И как только женщина легла на левый бок, Бутс принялся медленно, осторожно, постепенно кормить её с руки. Через некоторое время он позволил ей подняться на колени, и продолжил вкладывать ей в рот кусочек за кусочком. Беря мясо губами с его ладони, которую потом облизывала, Леди Телиция не сводила с хозяина своих глаз. Хм, она смотрела на него с благодарностью. Она уже понимала, что именно от него теперь зависело, будет она питаться, или умрёт от голода. Наконец, Бутс поставил тарелку с едой и перед ней.

— Голову вниз, руками не пользоваться, — предостерег он её.

Леди Телиция продолжила есть с тарелки не касаясь пищи руками. В конце она даже вылизала тарелку. Она, была так же голодна, как и свободная женщина Леди Янина.

— Встань на колени здесь, — указал Бутс, забрав у неё тарелку.

Женщина немедленно встала на колени на то место, что он указал, и покорно опустила глаза.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она, — за то, чтобы накормили меня.

— Что Ты думаешь? — поинтересовался Бутс моим мнением.

— Симпатичная рабыня, — признал я.

— Спасибо, Господин, — задрожав, прошептала женщина.

По её реакции я предположил, что она всё ещё была девственницей.

— На спину! — скомандовал Бутс. — Руки над головой! Ноги развести в стороны. Шире!

— Что думаешь теперь? — снова спросил Бутс.

— Неуклюжа, — пожал я плечами, — но она быстрая и исполнительная.

— Я не смогу использовать её даже в качестве палаточной девки, — уныло бросил Бутс. — Мужики просто потребуют свои деньги назад. Её ещё учить и учить.

— Уверен, что она быстро научится, — усмехнулся я.

— А куда денется, ведь иначе она будет регулярно встречаться с плетью, — согласился со мною Бутс.

— Надеюсь, Ты, окажешься способной ученицей, не так ли, Леди Телиция? — спросил я.

— Я буду изо всех сил стараться научиться! — пообещала она. — Я попытаюсь приложить все усилия, чтобы мой Господин остался мной доволен!

— Ты, будешь способной ученицей, не так ли, Леди Телиция? — уже строже повторил я свой вопрос.

— Да, Господин! — моментально исправилась она.

— На колени, — скомандовал Бутс.

Женщина стремительно перевернулась и вскочила на колени, под оценивающим взглядом антрепренёра.

— А вот мне кажется, что Ты можешь оказаться источником неприятностей для меня, — с мрачным видом размышлял он.

— Нет, Господин! — вполне искренне пообещала Леди Телиция.

— Имей в виду, если Ты окажешься не в состоянии быть рабыней полностью удовлетворяющей всем предъявленным требованиям, я просто вынужден буду продать Тебя на корм слинам, — предупредил он.

— Нет, Господин! — испуганно сказала она.

— Ты осмелилась попросить о еде, — заметил он. — Ты становишься самоуверенной. Несомненно, следом Ты захочешь, поиметь с меня обрывок одеяла для рабского фургона, а потом наберешься возмутительной наглости, выпрашивать какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыть, по крайней мере, временно, от глаз мужчин некие детали своей красоты.

— Пусть мой Господин поступает со мной, как считает нужным, — сказала она. — Я — его рабыня.

— Ответ рабыни кажется мне подходящим, — признал я.

— Возможно, — неохотно допустил Бутс, и приказал ей: — Подними запястья.

Леди Телиция вытянула руки вверх и вперёд, опустив голову между ними.

— Теперь руки на бедра, — скомандовал Бутс, отвязав верёвку с её запястий.

Он внимательно рассмотрел стоящую перед ним на коленях, голую, испуганную женщину, прижавшую руки к бёдрам. Её колени были плотно сжаты. Это — естественная защитная реакция любой новой рабыни.

— Возможно, позже, — проворчал Бутс, — когда Ты хоть чему-то научишься, я разрешу Тебе стоять на коленях с широко расставленными ногами.

— Да, Господин, — сказала Леди Телиция.

— Ты что, не благодарна мне? — спросил Бутс.

— Да, Господин, — ответила девушка. — Спасибо, Господин.

— Теперь иди, найди Ровэну, светловолосую рабыню, — приказал Бутс. — Она у нас теперь первая девка в лагере. Вот пусть она и расскажет Тебе о твоих обязанностях.

— Да, Господин, — сказала Леди Телиция, поднимаясь на ноги.

— Рабыня, — окликнул её антрепренёр.

— Да, Господин? — отозвалась та, оборачиваясь, и снова опускаясь на колени, лицом к свободным мужчинам.

— Я тут подумал, — сказал Бутс, — иди-ка Ты сначала в мой фургон, вон туда. Войди в него. Внутри, встань на колени, лицом к двери, головой в пол. Я думаю, что сам начну твоё обучение.

— Да, Господин, — испуганно пролепетала невольница, и, подскочив, поспешила к его фургону.

— Кажется, сегодня мы лагерь сворачивать не будем, — усмехнулся я.

— Завтра рано утром, пожалуй, — заявил Бутс.

Он встал, сыто рыгнул, и, поплевав на руки, неторопливо, подобно тяжелому, добродушному, толстому, возможно слегка переевшему гужевому тарлариону, последовал к своему фургону.

Едва он скрылся за дверью, я тоже встал и, оставив за спиной серый, разлетающийся пепел утреннего костра направился к своему временному жилищу. Я с громким топотом поднялся по лестнице, совершенно не заботясь о том, чтобы скрыть мой приход. С шумом отомкнул замок и позволил ему с грохотом упасть и, покачиваясь, повиснуть на короткой цепи. Потом, выждав достаточно долгий момент, я, резким ударом, настежь распахнул дверь. Внутри фургона, на коленях стояла Леди Янина. Пора было научить её повиноваться мне.

 

11. Первое выступление Леди Янины

— Вы не можете делать это со мной! — верещала Леди Янина.

— Смотрите все и не говорите, что Вы этого не видели, — вещал Бутс Бит-тарск обращаясь к толпе, — перед Вами не рабыня, а свободная женщина!

— Остановитесь! — умоляла женщина. — Я свободная! Спасите меня! Кто-нибудь спасите меня!

— Может, попытаемся спасти её? — спросил один крепкий парень другого.

— Ага, и выставить себя глупцами? — отозвался его товарищ. — Не глупи, это же всё — часть представления.

— А, ну тогда конечно, — согласился первый. — Тогда в натуре глупо получится.

— Помогите! — вопила Леди Янина.

Я как раз прикрепил её левое запястье к раскрашенному красной краской с жёлтой окантовкой деревянному щиту. Следом настала очередь правого запястья.

— Подходите, друзья мои, почтеннейшая публика, — поощрял Бутс Бит-тарск толпу. — Осмотрите её. Исследуйте её!

Раззадоренные его призывами зрители столпились вокруг нас.

— Посмотрите на её горло, — орал Бутс. — Оно не знакомо с ошейником! Взгляните на её бедра! Они не отмечены клеймом!

Зрители скучились у прикованной к щиту женщины. Некоторые из мужчин скептически и тщательно исследовали тело Леди Янины на предмет наличия клейма рабыни. Конечно, её сценический костюм, невероятно короткий и ярко украшенный рассыпанными по нему блестками, обнажал большинство обычных мест клеймения, используемых гореанскими работорговцами в своём бизнесе.

— Помогите! — взывала женщина. — На помощь!

— Ты всё делаешь просто замечательно, — поздравил я её.

— Я не выступаю! — кричала она. — Помогите! Спасите меня!

Тут один из мужчин, самым нахальным образом оттянул от её тела, верхний край нижнего белья и с интересом уставился внутрь.

— Ты что творишь? — возмутилась она столь откровенному любопытству.

— Внизу живота клейма тоже нет, — сообщал он толпе, довольно улыбаясь при этом.

Я временно воздержался от приковывания её правой щиколотки к щиту, ожидая пока какой-то мужик с явным любопытством проверял её бедро сзади, причём и на вид и на ощупь. Леди Янина возмущённо вскрикнула от унижения.

— Здесь ничего нет, — признал товарищ, и я, наконец, пристегнул её ногу на место.

— Ой! — взвизгнула она, когда тот зритель, что проверил низ её живота, расширил свои исследования до её ягодиц. — Прекрати немедленно!

— И здесь нет никаких следов клейма, — заявил он.

— Интересно, — протянул другой мужчина, оттягивая край узкой, перекрученной посередине ленты, покрытой блестками, и прикрывавшей соски

Женщины.

— Убери от меня свои грязные лапы! — отчаянно заорала Леди Янина.

— И здесь ничего, — спокойно сказал тот.

Я с трудом я поймал её дёргающуюся левую ногу, затянул на ней пряжку ремня, прижав последнюю конечность к раскрашенному щиту.

— Стойте! — закричала она. — Остановитесь!

— И здесь нету, — признал парень, что взяв женщину за подбородок, повернул её голову, прижав к щиту, и не найдя клейма на левой стороне шеи, позади и ниже уха.

— Как Вы можете видеть, дамы и господа, — объявил Бутс, — на её прекрасном горле нет лёгкого воротника из несгибаемой стали, этого прекрасного кольца, декларирующего о её абсолютной неволе. Так же её кожа, по крайней мере, пока, как Вы только что убедились, не украшена отпечатком некой изысканной эмблемы, остающимся от поцелуя раскалённого железа, и свидетельствующим о статусе собственности! Как и было объявлено и провозглашено ранее, перед Вами — свободная женщина!

— Да не может она быть свободной женщиной, — уверенно заявил один из зрителей. — Иначе она не использовалась бы таким способом.

— Ну да, — усмехнулся Бутс. — А Ты, конечно, хотел бы рассматривать всех встреченных свободных женщин, таким способом.

Шутка Бутс Бит-тарск была встречена взрывом весёлого смеха. Одна из свободных женщин в толпе зрителей, ткнула локтём парня стоявшего рядом с нею.

— А ну убери от меня свои лапы! — возмущённо закричала Леди Янина одному из мужчин, стоявших подле неё, который, возможно, решил возобновить прекращенные исследования его товарищей.

Всё бы ничего, но женщина, к возмущению толпы, зло плюнула тому в лицо.

— Слин! Слин! — завизжала она на своего обидчика.

Потом Леди Янина повернула свою голову к толпе.

— Слины! — закричала она. — Вы — все слины!

И она ещё дважды плюнула в сторону толпу, а потом, замерев в ремнях, беспомощно зарыдала. Над площадью повисла ошеломлённая тишина, зрители поражённо и недобро смотрели на неё.

— Как Вы можете видеть, — быстро и с энтузиазмом заговорил Бутс, соображая со скоростью молнии, — она, как и объявлено, а теперь и удостоверено, — свободная женщина! Какое ещё более убедительное доказательство Вы могли бы пожелать? Какая рабыня посмела бы вести себя подобным образом?

Сделанное Бутсом Бит-тарском замечание было необыкновенно точным. Ни одна рабыня, не посмела бы вести себя таким образом как она, или по крайней мере не больше одного раза. Подобное поведение, скорее всего, сопровождалось бы ужасным наказанием, если не смертью под пытками. Как бы это поделикатнее сказать? Возможно, так: неповиновение в любой форме, любого вида, даже в самой крошечной, наименее существенной степени, не принимается от рабынь их гореанскими рабовладельцами.

Внезапно, до зрителей, наконец-то, начало доходить, что произошло. Казалось в воздухе над толпой начала разливаться злоба.

— Отдай её нам! — выкрикнул один из мужчин.

— Давайте выкупим её! — поддержал его второй.

— Давайте скинемся! — предложил третий, озираясь вокруг себя.

— Да! Да! — послышались мужские голоса со всех сторон.

— Я хочу её! — заорал какой-то дюжий мужик.

— Во-во, а потом её можно впрячь в мой плуг!

— Мы быстро заклеймим её и наденем ошейник!

— Продай её нам!

— А если он не захочет продать её, давайте захватим её силой!

— Эй-эй, господа, леди и джентльмены! — живо призвал Бутс. — Давайте оставаться спокойными. Никому, никакого вреда причинено не было. Давайте продолжать представление. Отойдите назад, пожалуйста.

Недовольно ворча, неохотно, толпа немного сдала назад, очищая полукруг вокруг тяжелой, вертикальной конструкции сколоченной из разрисованных досок. Я бросил взгляд на Леди Янину. Теперь она испуганно дрожала, в своих ремнях. Кажется, до неё дошло, что в толпе хватало мужчин, которые, став неуправляемыми, могут просто забрать её у нас.

Кроме того, она не могла не понимать, что Бутс никогда не одобрит, если по её вине возникнет драка с разъярёнными зрителями, и конечно осудит убийство одного, или даже нескольких из них. Подобная слава для его бизнеса ничего хорошего принести не могла.

Бутс жестом послал меня вперед. И я взял на изготовку портупею с нашитыми на неё ножнам седельных ножей, висевшую на моём левом боку.

— Имею честь представить почтеннейшей публике, Тэрла, прибывшего к нам с далёких равнин Турии, с Земель Народа Фургонов, мастера загадочного искусства владения кайвой, знаменитым седельным ножом южных варваров. Он с великими трудностями прибыл к нам, несмотря на многочисленные опасности по особому распоряжению Кимчака, Сына Убара Народа Фургонов!

— Вообще-то, его зовут Камчак, — поправил я.

Думаю, что стал неоплатным должником, перед моим старым приятелем с юга. Подозреваю, что если бы Камчак только узнал о том, каким образом использовалось его имя, да ещё и неправильно произносилось при этом, то окажись Бутс в пределах его досягаемости, пришлось бы ему познакомиться с одной из шуток кочевника. Камчак вообще любил хорошие шутки. Вот и проснулся бы Бутс, упакованным в мешок, лёжа перед стадом босков, с любопытством наблюдая, в какую сторону собираются двинуться быки этим прекрасным утром. Но, с другой стороны, сначала он мог просто бросить антрепренёру вызов на соревнование по плевкам семенами тоспита, а затем, если Бутс проиграет, познакомить того и с мешком, и с боском, и с ожиданием в какую сторону пойдёт стадо в этот день.

— Это правда, что Ты никогда не промахиваешься? — поинтересовался Бутс Бит-тарск

— Ну, практически нет, — сообщил я.

— Что! — как бы в ужасе закричал Бутс.

— Ты же понимаешь, что я волнуюсь, у меня нет никакого желания попасть в неё, — объяснил я. — Она, в конце концов, свободная женщина.

Леди Янина дико вытаращенными глазами уставилась на меня.

— Но, я думала, что Вы эксперт! — испуганно закричала пристёгнутая к щиту женщина.

— Ну, я же никогда не делал этого прежде, — признался я.

— Отлично, — зло бросил один парень.

Не уверен, но думаю, что это был именно тот, в которого попал её плевок. Во всяком случае, он не казался благосклонно расположенным к ней.

Леди Янина с ужасом смотрела на меня.

— Никогда, — повторил я.

Она замерла у ярко-красного деревянного щита, пристёгнутая к нему чёрными ремнями. И вдруг женщина бешено задёргалась всем телом пытаясь вырваться из держащих её пут. Я бы не стал очень обвинять её за это. В конце концов, не смотря на все свои потуги, женщина оставалась точно в том же положении, что и прежде. Я застёгивал пряжки на её конечностях вовсе не для того, чтобы она смогла освободиться. Да, она была великолепной женщиной, и костюм, плотно облегавший её тело, это прекрасно подчёркивал. Её горло просто умоляло об ошейнике. Её бедро требовало выжечь на нём клеймо. Наконец, она выдохлась, и лишь тихо хныкала, немного подёргивая ремни. Она уже поняла, что абсолютно беспомощна. Конечно, нам, для этой части представления, было важно именно то, что она была свободной женщиной. Ну, кто в толпе заинтересовался или побеспокоился, или вздрогнул бы от ужаса, если бы увидел в такой опасности рабыню? Какой сбор мы поимели бы с этой аудитории? Боюсь, крайне мало монет зазвенело бы в нашей копилке за такое столь не захватывающее представление. Конечно, у любой рабыни есть некоторая ценность, по крайней мере, для её владельца, даже если и не очень высокая. И любую из них можно купить или продать. Кто же захочет рискнуть одной из них таким глупым способом? Зато, с другой стороны, у свободных женщин, которые будучи бесценным, практически не имеют вообще никакой ценности.

— Разойдитесь, пожалуйста, — сурово предупредил Бутс. — Дайте ему место.

Гробовая тишина вдруг накрыла площадь. Люди напряжённо смотрели, как я выхожу позицию.

— Леди, позвольте мне заранее попросить Вашего прощения, — сказал я, — если я вдруг случайно попаду в Вас.

— Чего это Вы просите прощения заранее? — полюбопытствовал Бутс.

— А вдруг впоследствии будет не у кого? — пожал я плечами.

— Разумно, — признал он.

Леди Янина застонала, и ещё раз слабо дёрнула ремни. Её запястья были растянуты в стороны и чуть выше головы, а ноги широко расставлены. Если этот щит сейчас упал бы назад, то положение лежащей пленницы было бы немедленно признано обычной рабской позой, той, в которую девушек весьма часто раскладывают для интимного использования.

— Соблюдайте тишину, — предупредил Бутс публику. — Нужна абсолютная тишина.

Один парень в толпе вдруг громко чихнул. Подозреваю, что это был тот самый, оплёванный.

— Пожалуйста! — попросил Бутс.

— Кажется, мне в глаз что-то попало, — сказал я, отчаянно моргая.

— Ты в порядке? — забеспокоился антрепренёр.

— Да, — ответил я. — Уже в порядке.

— Это правда, что Ты иногда всё же промахиваешься? — с тревогой поинтересовался у меня Бутс.

— Изредка, — признался я.

Бутс удивлённо посмотрел на меня.

— Никто в этом мире не совершенен, — пожал я плечами.

— Бросай, — наконец, решительно сказал Бутс, махнув рукой.

Я неторопливо вытащил первую кайву из ножен, и покачал ей руке, привыкая к тяжести клинка, а затем повернулся к Леди Янине лицом.

— Что это с нею? — удивлённо спросил я.

— Да она в обмороке, — усмехнулся кто-то из зрителей.

 

12. Беседа с «Монстром» и наказание рабыни

— Как произошёл тот несчастный случай? — поинтересовался я.

— Какой ещё несчастный случай? — переспросил он.

На доске оставалось четырнадцать жёлтых фигур и восемь красных. Как раз я в этот раз играл красными.

В течение нескольких последних недель я путешествовал с труппой Бутса Бита-тарска. За это время мы давали представления в многочисленных деревнях и городах, иногда под их стенами, я изредка даже вдали от них, когда приближаться к городу нам не разрешали. Частенько мы выступали вблизи сельских мельниц, на постоялых дворах, перед зернохранилищами, таможенными заставами и просто сараями и перекрёстками дорог, везде, где могли найти зрителей. Во всё это время мы постепенно продвигались на северо-запад, медленно приближаясь к побережью Моря Тасса.

— Насколько я понимаю — пожар, — пояснил я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Ты носишь маску, — напомнил я.

— И что?

— Я, том несчастном случае, который повредил и изуродовал твоё лицо, — решил уточнить я, — и сделал его таким, что, насколько я понимаю, женщины могли бы с воплями убежать от одного его вида, а мужчины просто похватав дубины, прогнали бы Тебя от своих домов, как некое омерзительное животное.

— Ты пытаешься отвлечь меня от партии? — поинтересовался он.

— Нет, — сказал я.

— Тогда, твой ход, — кивнул он. — Свой я уже сделал.

И я вновь обратил всё своё внимание на доску.

— Хм, не думаю, что эта партия затянется надолго, — признал я.

— И Ты полностью прав, — усмехнулся он.

— Зато, за все несколько сотен наших партий, — заметил я, — никогда ещё у меня не было столь выгодной позиции, как сейчас.

— Выгодная позиция? — заинтересовался игрок.

— Само собой, — кивнул я.

— Ты сейчас о чём? — он спрашивал.

— Обрати внимание, — сказал я, перемещая своего Всадника Высокого Тарлариона на Посвящённого Убара — восемь. — Если Ты не защитишься, то следующим ходом будет захват твоего Домашнего Камня.

— Это всего лишь кажется, — отмахнулся он.

Его Домашний Камень стоял на клетке Посвящённого Убара Один. С фланга его защищал Строитель, стоявший на Строителя Убара — один. Но, кажется, уже было слишком поздно использовать Строителя для защиты с фронта. Ни одно движение Строителя не могло теперь защитить Домашний Камень. В действительности, в этой ситуации, его не смог бы защитить даже ход полёта. Оставалось только делать что-то со своей Убарой, стоявшей на Тарнсмэна Убары — пять. Конфигурация фигур на доске была следующая: В моём первом ряду — мой Домашний Камень на Посвящённом Убара — один, Строитель на Писца Убара — один; во втором ряду у меня стоял Копейщик на Строителя Убара — два, Писец на Убары — два, и Всадник Высокого Тарлариона на Писца Убары — два; третий ряд занимали мой Копейщик на Посвящённом Убара — три и ещё один на Писце Убара — три. Один из моих Всадников Высокого Тарлариона, как я уже сказал раньше, располагался теперь на Посвящённом Убара — восемь, угрожая захватом Домашнего Камня на следующем ходу. На его восьмом ряду у него имелся Копейщик на клетке Строителя Убара — восемь, стоящий между двумя моими Копейщиками на моём третьем ряду. Этот его Копейщик поддерживался другим находившимся на поле Писца Убара — семь. Ещё, как я уже упомянул, у моего противника была Убара на Тарнсмэна Убары — пять, чья позиция укреплялась Писцом на клетке Писца Убары — четыре.

Его стоящие на одной диагонали Убара и Писец меня не пугали. Окажись он столь глупым, чтобы прикрыть своей Убарой свой Домашний Камень от моего Строителя, тем Строителем она и будет взята. Его Писец, конечно, следом возьмёт моего Строителя, но такой размен явно не в его пользу. Его последние две фигуры стояли на его первом ряду. Как уже было сказано, это были его Домашний Камень на поле Посвящённого Убара — один, и Строитель на соседней клетке. Это был Строитель Убара.

— Какую защиту выбрал бы Ты? — полюбопытствовал игрок.

— Ты мог бы переставить свою Убару на клетку Посвящённого Убара — пять, угрожая Всаднику Высокого Тарлариона, — предположил я.

— Но Ты тогда отступишь на Посвящённого Убара — семь, в результате Всадник Высокого Тарлариона окажется защищён твоим Писцом, стоящим на поле Убары — два, — заметил он. — Это свяжет мою Убару, позволяя Тебе развивать атаку в колонне Посвящённого Убара. И в добавок даст Тебе время на то чтобы поддержать эту атаку другими фигурами.

— Конечно, — согласился я.

Вместо этого, он сходил Убарой на Тарнсмэна Убары — два.

— Этот ход гораздо лучше, — признал я.

— Я тоже так думаю, — кивнул он.

Клетка Посвящённого Убара — девять, то поле, с которого я мог бы захватить его Домашний Камен, теперь оказался защищён его Убарой.

— А теперь смотри, — сказал я.

— На что? — удивился он.

Я ответил своим Писцом с поля Убары — два на Тарнсмэна Убары — три. Это позволило мне занять диагональ, на которой лежало ключевое поле — клетка Посвящённого Убара — девять. А вот он теперь не мог ничего мне противопоставить, даже ходом своей Убары на клетку Тарнсмэна Убары — пять, потому как это место было защищено одним из моих Всадников Высокого Тарлариона, который до настоящего времени казался совершенно безобидной фигурой, застрявшей без дела на поле Писца Убары — два. Только теперь истинная цель его нахождения на данном квадрате, проявилась со всей очевидностью и красотой замысла.

— Ты всё ещё сможешь защитить свой Домашний Камень, — улыбнулся я, — но только за счет своей Убары.

Следующим ходом я бы атаковал своим Всадником Высокого Тарлариона на Посвящённого Убара — девять, угрожая захватом Домашнего Камня. Его единственной защитой был бы захват моего Всадника Высокого Тарлариона его Убарой, в котором случае, я, конечно, беру его фигуру своим Писцом. Подобный размен Всадника Высокого Тарлариона на Убару, опять был бы в мою пользу. К тому же я получал преимущество в тяжёлых фигурах и позиции на доске, что должно было бы быстро перевести партию в эндшпиль.

— Я вижу, — ответил игрок.

— И я играл красными, — напомнил я ему.

Первый ход в игре всегда за жёлтыми. Это позволяет игроку диктовать условия дебюта, соответственно, быстрее переходить в наступление. Кстати, многие игроки Каиссы, даже не входящие в касту игроков, знают по несколько наиболее распространённых вариантов дебютов в многочисленных их вероятных развитиях на несколько шагов вперёд. Это основная причина определенной нестандартности, если не сказать эксцентричности в оборонительных действиях игроков играющих красными. Именно такие их действия, пусть порой сомнительные, но всегда блестящие, открывают новые горизонты в игре. Если эта нестандартная, эксцентричная оборона оказывается успешной, то вскоре она становится частью стандартных, проанализированных вариантов игры. Стоит упомянуть, что даже признанные мастера Каиссы играя красными, из-за неудобства второго хода, не считают для себя зазорным играть на ничью.

— Ты пока играешь красными, — поправил меня противник.

— Я очень долго ждал этого момента возмездия, — сказал я. — Мой триумф будет особенно сладким после того, как я испытал от Тебя столь много быстрых, зачастую случайных и крайне обидных поражений.

— Твоя позиция интересна, — заметил игрок. — Я сомневаюсь, что, признал бы одну победу соответствующей компенсацией за сотню несколько неудобных поражений.

— Просто, беда не в том, что я настолько плохой игрок, — оправдываясь, сказал я, — скорее, всё дело в том, что Ты слишком хорош.

— Спасибо, — поблагодарил он.

Честно говоря, я никогда не встречал игрока лучше этого «монстра». Многие гореане довольно искусны в игре, и я играл с ними. Бывало, я даже играл с членами касты игроков, но никогда, никогда не было у меня противника, который мог бы хотя бы приблизился к уровню этого мастера. Его игра была практически безошибочна, точнее даже совершенно безошибочна, и минимальная оплошность противника, или малейшая слабость его позиции, вероятно, будет использована опустошительно и беспощадно. Но, вне этой уверенной демонстрации блестящей методичности, не являющейся чем-то необычным среди игроков высокого уровня, его игра всегда отличалось поразительной изобретательностью, изумительно творческим подходом к планированию и проведению комбинаций. Он был тем человеком, который не просто играл в Каиссу, но развивал её. К тому же, иногда к моему раздражению, он часто, на мой взгляд, даже слишком часто, применял всё это с очевидной лёгкостью, с почти наглой непринужденностью, с почти высокомерной небрежностью. Ведь, одно дело, быть просто побитым кем-то, и совсем другое терпеть поражения раз за разом, потея и напрягаясь, в то время как твой противник, насколько я мог судить, большую часть времени занят тем, что рассматривает окружающий пейзаж или форму и движения пролетающих по небу облаков, за исключением того момента, когда он как бы нехотя оценивает позицию на доске. Если у него и была слабость в Каиссе, это была, возможно, тенденция время от времени не отказывать себе в любопытных, а иногда даже опрометчивых экспериментах. Кроме того, я заметил, что иногда он мог позволить себе некоторую рассеянность внимания, возможно несколько большую, чем можно было допустить, чтобы его способности могли бы помочь ему уверенно преодолеть последствия его невнимательности. Возможно, это было результатом его склонности к недооценке своих противников. А ещё у него наблюдался интерес к психологии игры. Как-то раз, в игре со мной, он намеренно поставил свою Убару «под бой», попросту даря мне её. Я, уверенный, что это, скорее всего, была приманка в некой изощрённой ловушке, которую я не смог обнаружить, не только отказался от мысли взять его фигуру, но и, беспокоясь из-за этого, и избегая этого, в конечном счете, преуспел лишь в том, что приблизил своё поражение. В другой раз он сделал то же самое, и что интересно в значительной степени с тем же самым результатом.

— Я сам не заметил, что поставил «под бой», — признался он позже. — Я задумался о чём-то другом.

Признаться, до сегодняшней партии я не смел даже надеяться на возможность, выиграть у него. Конечно, в игре он иногда был несколько раздражающим противником. Однако, у меня не было сомнений, что именно благодаря игре с ним мои навыки в Каиссе в значительной мере обострились.

— Не хочешь сдаться? — спросил я его.

— Я над этим ещё не думал, — ответил он.

— Но игра же практически закончена, — заметил я.

— Согласен, — признал игрок.

— Будет неудобно, доводить партию до логичного завершения, — сказал я.

— Возможно, — не стал он спорить.

— Ну, так сдайся, — предложил я.

— Нет, — отказал мой противник.

— Не будь столь упёртым, — улыбнулся я.

— Это — привилегия «монстров», — усмехнулся он.

— Отлично, — сказал я.

Честно говоря, я не хотел, чтобы он сдался. Я слишком долго ждал этой победы, и я хотел смаковать каждый ход вплоть до захвата Домашнего Камня.

— Чем занимаемся? — жуя ларму полюбопытствовала Бина, подошедшая к нам.

— Играем в Каиссу, — ответил «монстр».

Про себя я отметил, что она не встала на колени. Не опустила голову к земле. Не спросила разрешения заговорить. Похоже, её отношение стало результатом небрежного игнорирования ей нашего статуса свободных мужчин. Конечно, эта девка была не моей рабыней. Она принадлежала Бутсу.

— Это я и сама могу видеть, — бросила она, снова вгрызаясь в ларму, от чего мокрая полоска сока пролегла от уголка её рта.

Одну ногу она как бы случайно поставила на край одежды монстра, со скрещёнными ногами сидевшего перед доской.

— А кто побеждает? — небрежно спросила рабыня.

— Это не имеет значения, — бросил я.

Я был недоволен её враждебностью к монстру. И в мои планы не входило дать ей малейшую возможность, чтобы получить удовольствие от его замешательства.

Рабыня носила светлые кожаные шлепанцы. Бутс разрешил обувь ей и Ровэне. Он был весьма терпимым рабовладельцем. Безусловно, Леди Телиции он обувь пока не разрешил, но надо заметить, он ей ещё не разрешили даже одежду, за исключением её ошейника. Разумеется, кроме тех случаев, когда это было необходимо по сценарию для её роли в представлении.

— Ты играешь? — спросил я.

— Я же — рабыня, — ответила Бина. — Я не могу даже прикасаться к фигурам без разрешения. Мне за это просто руки отрежут, или забьют до смерти.

— А как играть-то Ты знаешь? — поинтересовался я.

— Нет, — сказала она.

— И что, совсем ничего не понимаешь в игре? — уточнил я.

— Нет, — признала рабыня.

— Понятно, — кивнул я.

Это меня вполне устраивало. Значит, она не понимала, в какое отчаянное положение попал мой противник. Это, конечно, обрадовало бы эту изящную маленькую шлюху. Я не сомневался, что свою ногу на его одежду она поставила не случайно. Конечно, и мужчина должен был об этом догадаться.

— Я предлагал разрешить Тебе касаться фигур и обучить игре, — напомнил монстр.

— А я презираю Тебя, — сказала она.

— Твоя нога стоит на одежде моего противника, — указал я.

— Извините, — всплеснула Бина руками и, сделав шаг назад, якобы случайно, зачерпнув шлёпанцем пыль, забросила её на одежды игрока.

— Остерегись! — предупредил я рабыню.

— А я Вам не принадлежу! — заявила она. — Ни одному из Вас не принадлежу!

— Любой свободный мужчина может наказать наглую или зарвавшуюся рабыню, — напомнил я, — если он всего в малейшей степени оказался недоволен ей, или даже если у него просто возникло желание выпороть её. А если она будет убита, или ранена, он всего, лишь будет должен заплатить компенсацию её владельцу, да и то, только если рабовладелец окажется расторопен, и в течении определённого промежутка времени потребует такую компенсацию.

В силу таких обычаев и правил превосходная дисциплина, в которой содержатся гореанские рабыни, сохраняется и гарантируется, даже когда они находятся вне в пределов прямой видимости их владельцев или назначенных ими доверенных лиц. И по тому, как побледнела Бина, я понял, что это всё она прекрасно знала и сама.

— Мы же играем, — напомнил мне мой противник. — Давай не будем добиваться решения данного вопроса.

Рабыня сразу явно расслабилась. Бледность сошла, как и не было, и она бросила моего противника презрительный взгляд.

— Ты даже не должен быть с труппой, — вдруг заявила она. — Ты не можешь заработать достаточно монет, чтобы заплатить даже за свой собственный завтрак. Ты отвратителен. Ты бесполезен! Ты — дурак и презренный слабак! Всё, на что Ты способен, всё, что Ты можешь делать — это твоя Каисса, эта глупая игра. Переставлять маленькие куски дерева по плоской цветной доске! Как глупо! Как абсурдно! Как скучно!

— Подозреваю, что у Тебя есть некие обязанности другом месте к которым Ты должна проявить внимание, — предположил я.

— Уходи из лагеря, Монстр, — зло бросил она моему противнику. — Никто не хочет видеть Тебя здесь. Убирайся!

Я пристально посмотрел на женщину.

— Да, — сердито ответила мне, — у меня есть обязанности, к которым стоит проявить внимание!

— Вот и займись ими, рабыня! — бросил я.

— Слушаюсь, — сказала она и, гордо вскинув голову, исчезла за фургоном.

— Наглая шлюха, — заметил я, — давно нуждающийся в плети.

— Возможно, она права, — пробормотал он.

— С чём? — спросил я.

— Возможно, это и глупо, и абсурдно, и нелепо, что мужчины должны интересоваться такими вещами, — ответил он, глядя на доску.

— Каиссой? — уточнил я.

— Да, — кивнул он.

— А вот теперь, — заметил я, — Ты действительно сказал глупость.

— Возможно, это всё, в конце концов, не более чем бессмысленное передвижение деревяшек по расчерченной доске, — задумчиво сказал он.

— Да, а любовь — это всего лишь перехваченное горло, а музыка не более чем колебания воздуха, — усмехнулся я.

— И всё же, это всё, что я умею, — вздохнул он.

— Каисса, как любовь и музыка, сама по себе оправдание, — сказал я. — Она не требует ничего другого.

— Я жил для этого. — Я не знаю ничего другого…. Во времена тьмы, иногда это было всё, что стояло между мной и моим ножом.

— Ты не хотел бы поручить мне, наказать эту рабыню? — предложил я.

— Нет, — как-то слишком быстро отказался он.

— Она Тебе нравится? — поинтересовался я.

— Я живу для Каиссы, — ушёл он от ответа.

— Она — сексуальная маленькая шлюха, — усмехнулся я.

— Я понятия не имею, как обращаться с женщинами, — отмахнулся он.

— Твой ход, — напомнил я.

— Ты хочешь продолжить игру? — спросил мой противник.

— Если Ты не против, — сказал я, — я не буду возражать против этого.

— Я думал, что Тебе не захочется сделать это, — заметил он.

— Нет. Со мной, как раз всё в порядке, — ответил я.

— Если хочешь, я могу предложить Тебе ничью, — предложил игрок.

— Ты слишком щедр, — шутливо сказал я.

Он любезно склонил передо мной голову.

— Наверное, Ты шутишь, — предположил я.

— Нет, — озадаченно сказал Монстр.

— У меня выигрышная позиция, — намекнул я.

— Ах! — внезапно хлопнул он себя по лбу. — Так, вот почему Ты не стал комментировать игру в присутствии рабыни. Ты хотел оградить меня от её презрения.

— Что-то вроде того, — признал я, пожимая плечами.

— Это был действительно очень чуткий жест с твоей стороны, — сказал он. — Теперь, я просто обязан настоять на том, чтобы Ты принял ничью.

— С твоего разрешения, — буркнул я, — я бы предпочёл доиграть эту партию до конца.

— Это — первый раз в моей жизни, — сообщил он, — когда я предлагаю кому-то ничью, как подарок.

— Можешь быть уверен, что я благодарен за этот жест, — сказал я.

— Но Ты его не принимаешь? — уточнил игрок.

— Нет, — твёрдо ответил я.

— Отлично, — пожал он плечами.

— У меня выигрышная позиция, — напомнил я.

— Ты, в самом деле, уверен в этом? — спросил Монстр.

— Да, — ответил я.

— Интересно, — протянул он.

— У меня защищенный Всадник Высокого Тарлариона на поле Посвящённого Убара — восемь. Когда я схожу им на Посвящённого Убара — девять, Ты сможешь предотвратить захват Домашнего Камня только, сдав свою Убару. После этого результат игры предрешён.

Игрок, молча, смотрел меня.

— Твой ход, — раздражённо бросил я.

— Именно об этом Ты, кажется, и забыл, — усмехнулся мой противник.

— Не понял, — сказал я, рассматривая доску.

Мужчина подхватил свою Убару и сдвинул её вниз доски, сбивая моего Копейщика, которого я оставил на клетке Посвящённого Убара — три.

— Но, тот Копейщик защищён, — напомнил я, — вот этим копейщиком на Строителя Убара — два.

— Угроза Домашнему Камню, — подсказал он, безусловно, указывая на то, что его Убара теперь угрожала уже моему Домашнему Камню.

— Я даже разрешу Тебе переходить, — пообещал я.

— Угроза Домашнему Камню, — повторил Монстр.

— Но, это ход стоит Тебе Убары, — удивился я. — Ты же теряешь её за простого Копейщика, даже не за Всадника Высокого Тарлариона. Дальше, когда я уберу её с доски, всего лишь одно движение моего Всадника Высокого Тарлариона, и захват твоего Домашнего Камня.

— Угроза Домашнему Камню, — стоял на своём игрок.

— Замечательно, — сказал я, и скинул его Убару с доски, заменяя её своим Копейщиком, который раньше стоял на квадрате Строителя Убары — два. Ход был вынужденным, конечно. Я не мог переместить Домашний Камень на Строителя Убара — один, потому что там уже стоял Писец на поле Писца Убары — четыре.

— Мой Всадник Высокого Тарлариона — всего лишь в одном ходе от захвата Домашнего Камня, — напомнил я ему.

— Поздравляю, но ход-то сейчас мой, — сказал он.

И он продвинул своего Копейщика со Строителя Убара — восемь на поле Строителя Убара — девять. Теперь этот ход стал возможен, потому что я вынужден был освободить эту клетку, убрав оттуда Копейщика, чтобы взять его Убару. В сложившейся ситуации, ход единственно возможный, ибо, пока это можно, нужно защищать Домашний Камень.

— Угроза Домашнему Камню, — заметил мой противник.

Его Копейщик, самая слабая фигура на доске, теперь поставила вилку моему Домашнему Камню и Строителю. Копейщику не разрешены ходы назад. После первого трёхклеточного хода, его можно переместить только на одно поле за один раз. Этот ход может быть прямо, вперёд по диагонали, или вбок. Но атаковать он может, как и пешка в шахматах, только по диагонали.

Я не мог переместить свой Домашний Камень перед Копейщиком, даже если я захотел сделать это, из-за того что, то поле было под боем его Писца стоящего в квадрате Строителя Убара — один. Точно так же, даже если бы у меня был выбор в сложившейся ситуации, которого у меня не было, то я не мог бы перевести на этот фланг моего Строителя и защититься им, не подставляя его под атаку той же самой фигуры игрока. Только теперь до меня начало доходить, что его, на мой взгляд, довольно слабая и легко предотвратимая угроза захвата Домашнего Камня, в результате размещения его Убары и Писца на той решающей диагонали, возможно, фактически имела несколько другое, более скрытое, более коварной значение. Да даже если бы его Писца не было, там где он сейчас находился, то я всё равно не мог в данной конкретной ситуации игры, хотя это был бы возможный ход, переставить мой Домашний Камень на Строителя Убара — один. Сделай я так, и это откроет место для диагонального хода Копейщику на поле его Посвящённого Убара — десять, то есть моего Посвящённого Убара — один. Достигнув последнего ряда Копейщик, несомненно, будет заменён на Всадника Высокого Тарлариона, таким образом, производя захват Домашнего Камня. Защита моего Строителя, на которую я так полагался, в этом случае будет сведена на нет, положением моего собственного Домашнего Камня, который будет стоять между моей фигурой и фигурой противника. Но, в данной позиции, с Писцом на Строителе Убара — один, мой ход был вынужденным. Я мог сходить, а точнее обязан был сходить на Посвящённого Убара — два. Похоже, я должен пожертвовать своим Строителем. Я с грустью посмотрел на своего Всадника Высокого Тарлариона на клетке Посвящённого Убара — восемь. Мне не хватило всего одного хода, чтобы захватить его Домашний Камень.

— Твой Домашний Камень под атакой, — напомнил она мне.

— Я хорошо знаю об этом, — проворчал я.

— И у Тебя остался один и только один возможный ход, — указал он.

— Да знаю я, знаю! — буркнул я.

— Возможно, Тебе пора его сделать, — предположил Монстр.

— Хорошо, — вздохнул я, переставив свой Домашний Камень на поле Посвящённого Убара — два. У Копейщика, дошедшего до последнего ряда доски, есть выбор быть заменённым, или на Тарнсмэна, или на Всадника Высокого Тарлариона. Тарнсмэн обычно оценивается, более ценной фигурой. В действительности, при оценке положения на доске за Тарнсмэна дают восемь очков, а за Всадника Высокого Тарлариона только два. Я не предполагал, что он решится продвинуть своего Копейщика на Строителя Убара — десять, хотя бы потому, что это поле теперь было защищено, ведь колонна была открыта, а в ней стоял его Строитель на квадрате Строителя Убара — один. Теперь уже я начал подозревать, что и размещение его Строителя в этой колонне, скорее всего, не было случайным, не больше, чем раздражающее расположение его Писца на поле Писца Убары — четыре. Если бы он действительно решился сходить Копейщиком, заменяя его, по-видимому, Всадником Высокого Тарлариона, чтобы опять поставить Домашний Камень под угрозу, и препятствовать тому, чтобы я сходил своим Всадником на Посвящённого Убара — девять, заканчивая игру, то я взял бы его новую фигура своим Строителем. Конечно, и он бы не преминул взять того своим Строителем. Всё же этот размен фигур жертвовал его заменённым Копейщиком. Я ожидал, что он, скорее всего, сначала возьмёт Строителя я уже затем, безнаказанно, продвинет Копейщика на шаг вперёд заменив его на Тарнсмэна на поле Писца Убара — десять. Однако, если бы он поступил так, то это дало бы мне один ход, которого мне бы хватило на захват Домашнего Камня, поставив моего Всадника Высокого Тарлариона на желанное поле Посвящённого Убара — девять. Я смахнул пот с бровей. Кажется, он просчитался. Игра всё ещё была моей!

— Копейщик на Посвящённого Убара — десять, — объявил он, ставя своего Копейщика ни на поле Строителя Убара — десять, на на Писца Убара — десять, а забирая моего Строителя. Это поставило его позади моего Домашнего Камня.

— Всадник Высокого Тарлариона, — добавил он, заменяя Копейщика соответствующей фигурой. — Угроза Домашнему Камню.

— Я могу взять его своим Строителем, — напомнил я.

— В действительности, — заметил он, — не можешь, а должен это сделать. У Тебя просто нет иного выбора.

Я смёл своим Строителем стоявшим слева от меня, его нового Всадника Высокого Тарлариона с клетки Посвящённого Убара — один. Его карьера, как оказалось, была совсем короткой. В данной ситуации у него не было права на существование. Казалось, что мой противник сделал не что иное, как моими руками сбросил с доски своего нового Всадника Высокого Тарлариона. Я не мог переместить Домашний Камень ни на Строителя Убара — один, ни на два или три из-за того, что эту колонну держал под ударом его Строитель стоявший на поле Строителя Убара — один, а клетка Строителя Убара — один ещё и дополнительно перекрывалась его Писцом, оставленным на Писца Убары — четыре.

— Строитель идёт на поле Строителя Убара — девять, — сказал он.

Мне осталось только с тоской рассматривать доску.

— Захват Домашнего Камня, — развёл он руками.

— Да, — вынужден был признать я.

Мой Домашний Камень был выведен на поле Посвящённого Убара Два. Таким образом, он использовал мои же собственные фигуры, чтобы заманить его в ловушку и зажать там, в беспомощном положении. А потом просто захватил его по открывшейся колонне своим Строителем.

— Каждый из твоих ходом был вынужденным, — заметил он. — У Тебя ни разу не было альтернативы.

— Верно, — согласился я.

— Всего лишь элементарная жертва Убары, — усмехнулся игрок.

— Элементарная? — возмутился я.

— Конечно, — кивнул он.

— Я не заметил этого, — признался я, — по крайней мере, пока уже не было слишком поздно.

— Я предполагал это, — сказал он. — Иначе Ты, скорее всего, сдался бы несколько ходов назад, и возможно, избежал бы подобного конфуза.

— Но я-то был уверен, что побеждаю, — покачал головой я.

— Мне кажется, что Ты серьёзно заблуждался относительно того, кто из нас атаковал, — предположил победитель.

— Очевидно, — признал я.

— Несомненно, — согласился, он с моим мнением.

— И Ты уверен, что жертва Убары была «элементарной»? — спросил я.

— Да, — кивнул он.

— А я почему-то подумал, что она была блестящей, — заметил я.

— Игроки, подобные Тебе, — сказал он, — обычно приветствуют как блестящие даже самые очевидные мелочи, особенно, когда они обнаруживают себя их жертвами.

— Я понимаю, — вздохнул я.

— Не надо так расстраиваться, — сказал он. — Среди тех, кому не дано играть в Каиссу, Ты играешь очень неплохо.

— Спасибо и на том, — буркнул я.

— Да не за что, — ответил он. — Ты хотел бы сыграть ещё раз?

— Нет, — мотнул я головой. — Не сейчас.

— Отлично, — сказал он, и начал складывать фигуры в большой кожаный мешок.

— А Ты бы не хотел побороться? — предложил я.

— Нет, — достаточно любезно отказался он.

— Но если бы не эта жертва Убары, ведь у меня всё складывалось совсем не плохо, не так ли? — поинтересовался я.

— Да, — признал игрок, — на самом деле всё шло не плохо. Фактически, это даже было довольно хорошо.

— Я так и думал, — улыбнулся я.

Я смотрел, как игрок аккуратно, с любовью складывал фигуры в свой кожаный мешок. Он был явно в хорошем настроении. Всё же мне показалось, что жертва Убары, вовсе не была не такой уж явной, ни элементарной. По крайней мере, уже это дало мне некоторое удовлетворение. Этот момент мне показался, самым удобным временем, для беседы с ним. Я уже в течение нескольких последних дней искал возможности поговорить с ним. Только разумного повода, при котором мне удалось бы естественно и непринуждённо поднять интересовавший меня вопрос, да ещё так, чтобы не пробудить его любопытства или подозрения, всё никак не представлялось. Монстр затянул завязки на мешке. Да, это было самое лучшее время, для решения моего вопроса. Кажется, я всё устроил так, что это будет выглядеть довольно естественно. Всё должно пройти легко. Да, я решил, что смогу привернуть это дельце.

— Мне жаль, что я не записал игру, — сказал я.

— Я могу продиктовать Тебя все ходы, если пожелаешь, — предложил он.

— По памяти? — уточнил я.

— Конечно, — кивнул он. — Это не трудно.

Я вытащил из своей сумки несколько листков бумаги и стилос. Среди этой пачки бумаги, которую я предполагал использовать в качестве планшета для листа, на котором я собирался записать ходы, присутствовали и бумаги, что я позаимствовал у Леди Янины, на постоялом дворе близ ярмарки Ен-Кара.

— Ага, — протянул игрок. — Понятно.

— Что? — опешил я.

— Интересно, я сейчас должен спросить: «Что это у Тебя там?», или несколько позже? — усмехнулся он.

— Ты о чём? — спросил я.

— Мы, должно быть, сыграли не одну сотню игр, — заметил он. — И никогда прежде Ты не интересовался записью их ходов. И вдруг сегодня Тебе стало это интересно. Почему, спрашиваю я себя. И потом Ты вынимаешь пачку бумаги от своей сумки, и на некоторых из листов, очевидно записи по Каиссе. Разве я не должен выразить любопытство? А после этого Ты, как бы небрежно, задаёшь мне некий вопрос, или вопросы, которые Тебя крайне интересуют?

— Возможно, — запнувшись, признал я.

— Ты действительно интересуешься ходами этой игры? — спросил он.

— Да, я интересуюсь ими, — ответил я, — но, что и говорить, раз уж Ты, всё равно обнаружил это, есть у меня в виду и скрытый мотив.

— Ходы в игре были следующими, — сказал он, и повторил для меня всю игру шаг за шагом, все сорок три хода, иногда, даже комментируя мои действия и давая полезные советы.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Всегда пожалуйста, — ответил игрок. — А теперь показывай, что у Тебя там за бумаги.

Я передал ему несколько листов из пачки Леди Янины. Он быстро просмотрел бумаги, казалось, покрытые как бы записью ходов Каиссы, нескольких разные партий, или фрагментов партий.

— У Тебя появился некий вопрос, некие конкретные вопросы, о них? — поинтересовался игрок.

— Я поставлен в тупик ими, — признал я.

— Сначала я решил, что Ты дал их мне в связи с неким конкретным вопросом, имеющим отношение к Каиссе, — сказал он, — возможно, относительно анализа положения или предложенного варианта малоизвестного дебюта. Я думал, что они могли бы быть задачами по Каиссе, в которых должно осуществить захват Домашнего Камня за некоторое конкретное количество ходов.

Я промолчал. Мне было интересно знать, что он сам мне скажет.

— Что Ты думаешь об этом? — спросил игрок.

— Мне интересно твоё мнение, — ушёл я от ответа.

— Понятно, — кивнул он.

— Это игры? — спросил я. — Или может фрагменты партий?

— Они, могли бы показаться, таковыми, — ответил он, — только если к ним не присматриваться внимательно.

— Да, — признал я.

— Готов поспорить, что Ты пытался восстановить эти позиции или, по крайней мере, некоторые из них, — предположил он.

— Да, — не стал отказываться я.

— И что Ты думаешь по этому поводу? — осведомился игрок.

— Думаю, — сказал я, — что, очень маловероятно, что это — игры, или фрагменты партий.

— Согласен, — кивнул он. — Они, не кажутся, ни играми, или частями игр. В действительности, мне кажется маловероятным, что они имеют хоть какое-то отношение к игре. Мало того, что общий уровень таких игроков был бы крайне низким, но большая часть этого просто тарабарщина.

— Это я и сам уже понял, — признал я.

— Мне жаль, — сказал он. — Но я ничем не могу тебе помочь.

— Да пустяки, — отмахнулся я.

— Откуда они у Тебя? — полюбопытствовал игрок.

— Так, достались по случаю, — не стал я раскрывать всех секретов.

— Понятно, — протянул он.

— Значит, Ты не знаешь, что это может быть? — уточнил я.

— Что это такое, мне как раз совершенно ясно, — огорошил он меня.

— И что же это такое по твоему мнению? — спросил я.

— Каиссовая тайнопись, — ответил он.

— А что такое «Каиссовая тайнопись»? — решил выяснить я поточнее.

Я и сам не сомневался, что эти бумаги содержали зашифрованные сообщения. Этот вывод напрашивался сам собой. Да он был просто неизбежен, учитывая значение, придаваемое им Леди Яниной из Брундизиума, и её коллегой Фламиниусом, предположительно также гражданином Брундизиума. Конечно, я надеялся, что игрок мог бы оказаться в состоянии помочь мне в подобном деле, что он, в идеале, мог бы быть знакомым с шифром или, по крайней мере, мог подобрать ключ.

— Существует множество вариантов каиссовой тайнописи, — начал он свои объяснения. — Ими часто пользуются в касте игроков для передачи личных сообщений, но, само собой, ими может воспользоваться кто угодно. Думаю, первоначально они были изобретены в касте игроков. Сообщение, закодированное с помощью такого шифра, часто чрезвычайно трудно расшифровать из-за использования многозначных полей и пропусков, и многочисленных досок.

— А что означает «многочисленных досок»? — спросил я.

— Ты видишь эти числа? — указал он, на небольшие числа, проставленные на левых краях нескольких листов.

Эти крошечные числа, в действительности, казалось, разделяли весь текст на абзацы. При первом взгляде на бумаги я принял их просто за способ для идентификации или регистрации фрагментов партий.

— Да, — кивнул я.

— Они, по-видимому, указывают на «доски», — предположил он. — Возьмём, например, доску Каиссы, в ней сто квадратов, в десяти рядах и десяти колоннах. Как у Тебя с грамотностью?

— В порядке, — ответил я.

Торм, мой старый друг, писец, возможно, выразил бы скептицизм в безоговорочном проворстве и смелости моего заявления, поскольку за мной всегда водилось некоторое несовершенство в письме обратных строк гореанского текста, которые следовало писать справа налево. Но, само собой, читать я мог свободно, Просто писал, по общему признанию, с некоторой трудностью. Следует напомнить, гореанское письмо, подобно движению плуга по полю. Первая строка пишется слева направо, вторая уже справа налево, третья снова слева направо, и так далее. Мой друг, Торм, как-то предложил мне довольно простое решение, считать, что обратные строчки, также написаны вперед, «только в другом направлении».

— Тогда, в первый квадрат, — продолжил игрок, — впиши первую букву слова или предложения, или даже просто ряда беспорядочно подобранных букв. Потом продолжай вписывать буквы в клетки по очереди, как в нормальном письме. Когда доберёшься до конца начального выражения, дальше вписывай все неиспользованные буквы, оставшиеся в алфавите, для того, чтобы заполнить оставшиеся доступные квадраты. Если букв не хватило, тогда начиная с первой буквы алфавита — Аль-Ка, продолжай вписывать все буквы по порядку, столько раз, сколько потребуется, пока Ты не достигнешь последнего квадрата на доске. Сделал это, считай, что одна доска закончена.

— Кажется, я понял, — сказал я. — Если, в данном сообщении, например, встречается примечание «Убар на Тарнсмэна Убары — два», то это могло бы означать, что, на доске, скажем, номер семь, квадрат Тарнсмэн Убары — два является значимым. А на той доске, предположим, в клетке Тарнсмэна Убары — два могла бы стоять, скажем, буква «Эта». И отправитель и получатель, конечно, это смогут легко определить, поскольку у них обоих есть ключи, чтобы построить соответствующие доски.

— Именно, — кивнул игрок.

— Список ходов в выставленных последовательно, таким образом, даёт порядок букв в сообщении, — понял я.

— Правильно, — поддержал меня игрок.

— Теперь я понимаю, насколько этот шифр эффективен, — заметил я. — Ведь, к примеру, буква «Эта», чаще всего встречающаяся буква, фактически по несколько раз будет встречаться на любой доске, в результате можно будет всякий раз встречая эту букву в тексте, каждый раз представлять её одним из многих соответствующих квадратов. Таким образом, в сообщении будет указано множество разных клеток, но всё же каждая из них будет соответствовать — «Эта». Да, простой математикой такой код не просчитаешь! Зато это между отправителем и получателем никаких непонятностей не возникнет, и зашифрованное послание будет легко прочитано.

— Точно, — согласился со мной игрок.

— А что насчёт пропусков? — вспомнил я.

— В моём примере, — напомнил мне игрок, — Я упоминал «доступные квадраты». Ключ доски обычно состоит из начального слова, или выражения и списка пустых квадратов. Впрочем, эти пропуски, зачастую могут упоминаться в зашифрованном сообщении, просто получатель их игнорирует.

— Теперь, понятно, — сказал я.

Присутствие пропусков и многозначных полей в сообщении, делает возможность расшифровать его без ключа призрачной, если не невозможной.

— Но истинное могущество данной тайнописи, по моему мнению, кроется даже не многозначных полях и пропусках, а в разнообразии досок. Короткие сообщения, закодированные даже простым шифром, часто невозможно расшифровать без ключа. Для этого просто недостаточно материала. Соответственно очень трудно или точнее невозможно проверить гипотезы расшифровки, отказ от одних и возможное подтверждение других. Конечно, некто, теоретически мог бы, имея несколько сообщений путём многочисленных подборов попытаться взломать код. Но использование многочисленных досок позволяет сменить шифр несколько раз в пределах одного сообщения, и делает его труд напрасной тратой времени. Это, очевидно, способствует безопасности передаче сообщения.

— Да, этот способ шифрования кажется простым и превосходным, — признал я, — так же как и могущественным.

— Кроме того, если кто-то желает усложнить шифр, он может заполнять доски, не способом нормального письма, а вписывать все ряды слева направо, или например, справа налево, или заполнять колонны сверху вниз начиная с той или иной стороны, или даже по диагонали с любого угла. Кто-то может и по спирали писать, вариантов множество, вплоть до того, что после заполнения ключевого слова остаток от алфавита могут вписать задом наперёд. Эти изменения требуют только короткого дополнения к ключу и списку пустых квадратов.

— Понятно, — кивнул я.

— Думаю, теперь Ты понимаешь, почему я не могу Тебе помочь. Мне, правда, жаль, — сказал игрок.

— Ты мне уже помог, — признал я. — Ты прояснил мне, с чем именно я столкнулся. И я Тебе очень благодарен.

— Такие шифры практически невозможно расшифровать без ключей, листов пропусков, и тому подобной информации.

— Я уже понял, — сказал я.

Как я и опасался, расшифровать попавшие в мои руки сообщения без подходящих ключей оказалось делом трудным, а точнее невозможным. А ключи эти, по-видимому, находились в Брундизиуме, и конечно, в Аре, если только адресат этих писем был именно там. Я уже был готов полагать, что эти бумаги, скорее всего, никакого отношения к Царствующим Жрецам не имели.

Во-первых, Фламиниус, который должен был получить сообщения через Леди Янину, как мне показалось, намеревался доставить их не в Сардар, а некой партии в Аре.

Во-вторых, я сомневался, что сообщения, предназначенные для Царствующих Жрецов, или их агентов, будут зашифрованы с помощью каиссовой тайнописи. Такие шифры казались мне слишком человеческими, или точнее слишком гореанскими для Царствующих Жрецов. Царствующие Жрецы, насколько я их знал, не были знакомы с тем, о чём гореане часто говорят просто как о «Игре». Это намекало мне на то, что эти сообщения могли бы быть переданным агентами кюров, которым пришло на ум использовать такой шифр.

Я помнил одно такое сообщение от кюров, или точнее от их агентов присланное Самосу из Порт-Кара, которое было написано на ленте, использованной для подвязывания волос, присланной в его дом девушки. Девушка эта, голубоглазая блондинка, землянка, теперь была одной из его рабынь. Её назвали «Линда». А чтобы прочитать сообщение, надо было просто намотать ленту на шест подходящего диаметра.

Вспомнилось мне и другое сообщение, на этот раз перехваченное нами, неплохо замаскированное, но закодированное простым шифром замены. Оно было записано с помощью рабских бус. Это сообщение также доставлялось рабыней. Прежде, она была поэтессой, красивой, соблазнительной девкой, одной из тех, кто без всяких сомнений родилась для ошейника. Она, также, была земного происхождения, хотя к тому времени, как я увидел её, земного в ней осталось немного. Как я поминаю, ей дали кличку «Дина». Она была собственностью, по крайней мере, в тот момент, Клитуса Виттелиуса, воина Ара.

Характер этих сообщений, в чисто гореанском стиле тайнописи, намекал на то, что это могла быть своего рода переписка между кюрами и их агентами в Брундизиуме и Аре. Это не должно было бы вызвать подозрений, поскольку связи между этими двумя городами, по общему мнению, были весьма тесными. Это делало бы поездки и встречи между представителями этих городов вполне осуществимыми в мире, где на чужака часто смотрят с подозрением, в мире, в котором «незнакомец» и «враг» обозначаются одним и тем же словом. Если мои выкладки верны, то получалось, что кюры, либо управляют Брундизиумом, либо имеют в администрации города своих агентов влияния. Этот город мог стать их аванпостом или базой для их операций, возможно, такой же, какой в недалеком прошлом был Корцирус. Леди Янина входила в состав администрации Убара Брундизиума, человека по имени Белнар. Предположительно, исходя из того, что она была у него на службе, именно он мог вступить в контакт с кюрами.

Я подозревал, что ключи к шифрам, лежат во дворце Брундизиума, возможно даже в палатах самого Убара, Белнара. Мне же, находящемуся в бегах, по-видимому, стоит продолжать скрываться до тех пор, пока Самос не решит возникшие недоразумения с Сардаром, или по крайне мере до пока жизнь сама не расставит всё по своим местам. Интересно, чем же я не угодил Царствующими Жрецами? В действительности, в настоящий момент, я больше не считал себя их человеком. Впрочем, и в прошлом, я, в лучшем случае, сам решал, служить им или нет, основываясь на моих собственных предпочтениях. Скорее, я был не столько их ярым приверженцем во время их войн, сколько свободным мечом, своего рода наемником, тем, кому, по той или иной причине, захотелось поступить подобным образом.

Однако я отлично осознавал, что только мощь Царствующих Жрецов, защищала и Гор и Землю от вторжения кюров, засевших в их стальных мирах, притаившихся на орбите пояса астероидов, среди камней и глыб, маленьких планетоидов и изрытых кратерами лун. Именно по этой причине я и придерживался их стороны в этой незримой войне. И если Брундизиум оказался в союзе с кюрами, то Самосу было бы неплохо знать об этом. Да, принимая во внимание всю имеющуюся у меня информацию, можно с большой долей уверенности считать, что Брундизиум теперь в союзе с кюрами, и что имеет место некая связь между дворцом Брундизиума и интригами обитателей стальных миров. И что было не менее важно, мне было любопытно узнать содержание тех секретных сообщений. А ключи, скорее всего, могли быть спрятаны в покоях Белнара. Хм, возможно, есть смысл наведаться туда. Конечно, будет весьма затруднительно получить доступ во дворец. Но, так или иначе, попытаться-то стоило.

Мы уже были менее чем в пятистах пасангах от Брундизиума. Боюсь, что скоро, использование Леди Янины в представлениях будет возможно только с на надетым на её голову мешком, а может быть, от греха подальше, будет лучше продать эту девку кому-нибудь, направляющемуся в противоположенном направлении, да и заменить её другой женщиной. По-видимому, придётся купить где-нибудь рабыню, такую, которую будет безопасно взять с собой в Брундизиум, то есть никак с этим городом не связанную. Чтобы для неё всё было незнакомым и странным, и она боялась бы без меня даже шагу ступить.

— Не очень-то Ты похож на циркача, или бродягу, — заметил игрок.

— Я — член труппы Бутса Бит-тарска актера, антрепренёра и импресарио, — улыбнулся я.

— Да, также как и я, — усмехнулся он.

— Я так и подумал, — кивнул я.

— Тогда, мы забудем о том, что здесь было, — предложил игрок.

— Да, — согласился я, и мы одновременно встали на ноги.

Приближалось время ужина. Готовка сегодняшним вечером была на Ровэне и Леди Янине, по-прежнему щеголявшей в своём мешке. Меня забавляло, использовать её, на работах обычно рассматриваемых как рабские. Бутс как раз возвращался из соседней деревни. Он ходил туда, чтобы пополнить запас продуктов, а заодно и сделать анонс нашего представления. Позади него, босая, голая, согнувшаяся под грузом его покупок, привязанных за её спиной, плелась одна из его девушек, Леди Телиция. Ноги женщины до самых бёдер были покрыты дорожной пылью. Нам на встречу попалась нахалка Бина, также нагруженная, но коромыслом с двумя полными воды вёдрами. Она как раз возвращалась от ручья.

— О, я вижу, что Ты занялась переноской тяжестей, — заметил я.

— Да, — сказала она мне, бросая при этом презрительный взгляд на игрока. — Я же рабыня.

И Бина направилась к костру, где Ровэна и Леди Янина готовили нечто ароматное. Бутс Бит-тарск назначил Ровэну первой девушкой в лагере, и я тут же прояснил Янине, что она, не смотря на то, что была свободной женщиной, должна повиноваться ей во всём. Моим решением, она отдавалась в полное распоряжение Ровэны. И за малейшее непослушание командам Ровэны, или даже за неуверенность при исполнении её приказов, или за дерзость выказанную рабыне, я заверил свою пленницу, что её ждёт наказание, причём серьезное, как если бы она сама была бы ничем иным, как простой рабыней.

— Спасибо за игры, — поблагодарил я игрока.

За этот день мы сыграли пять партий. Надо признать, что четыре из них не заняли слишком много времени.

— Не за что, — отмахнулся он.

— И я могу не платить за них? — уточнил я.

— Конечно.

— Но, Ты мог бы использовать эти монеты, — напомнил я.

— Мы — оба члены труппы Бутса Бит-тарска, — пожал он плечами.

— Верно, — улыбнулся я.

— Актера, антрепренёра и импресарио, — добавил он.

— Точно, — засмеялся я.

Бутс в сопровождении своей невольницы, Леди Телиции, уже вплотную приблизился к лагерю. То-то рабыня будет рада наконец-то избавиться избавиться от своей ноши. Бина уже крутилась у костра, разливая принесённую воду пор чайникам. Леди Янина, стоя на коленах, склонилась над кастрюлей с водой, и под наблюдением Ровэны, поддерживавшей огонь, мыла и чистила зелень и овощи, главным образом лук, репу и сулы. Всё это будет использовано при тушении мяса.

— Ты самый лучший игрок в Каиссу, — сказал я, — из всех с кем мне приходилось играть прежде.

— Наверное, Ты, просто, не играл с по-настоящему квалифицированными игроками, — усмехнулся он.

— Ну, мне приходилось садиться за доску с членами касты игроков, — заметил я, но не дождавшись ответа Монстра, добавил: — Думаю, что Ты мог бы играть на тех же турнирах, что и Скормус из Ара.

— Случалось и такое, — признал игрок.

— Признаться, я так и думал, — сказал я.

— У Тебя очень проницательный ум, — кивнул он.

— Возможно, Ты мог бы даже победить его, — предположил я.

— Я не думаю, что это возможно, — покачал он головой.

— А вот я в этом уверен, — сказал я.

— Не стоит говорить со мной о Скормусе из Ара, — предупредил он.

— Почему? — спросил я.

— Скормус из Ара — предатель своего города, — заявил он.

— С чего это? — удивился я.

— Он подвёл свой город, — сказал. — И покрыл своё имя позором.

— И как же это произошло? — полюбопытствовал я.

— Он проиграл Сентиусу с Коса на большом турнире 10125 года, — объяснил он.

— Но ведь Сентиус — превосходный игрок, — напомнил я.

Несомненно, он упомянул турнир, который проводился на Сардарской Ярмарке Ен-Кара пять лет тому назад. Сейчас как раз шёл 10 130-й год от Основания Ара. По хронологии Порт-Кара сейчас был одиннадцатый год Суверенитета Совета Капитанов. Мне тогда крупно повезло быть одним из зрителей того поединка. В той партии Сентиус с Коса, один из самых блестящих игроков Гора, а в действительности, возможно, его самый лучший игрок, впервые, применил защиту, которая впоследствии стала известна под названием Защита Телнуса. Телнус — это родной город Сентиуса с Коса, и по совместительству — столица этого островного убарата.

— Это не имеет никакого значения, — отрезал игрок.

— Вообще-то это иметь огромное значение, — заметил я.

— Нет, — с горечью сказал игрок. — Не имеет.

— Ты знаком со Скормусом из Ара? — поинтересовался я.

— Нет, — раздражённо сказал он, — Я его не знаю.

— Думаю, это так, — кивнул я. — Ну откуда Тебе его знать.

— Я не думаю, что нам стоит играть в дальнейшем, — вдруг заявил он.

— Как пожелаешь, — ответил я.

— Ты всё ещё здесь? — осведомилась Бина, подошедшая со стороны костра. Она несла кастрюлю с водой. Это была та самая кастрюля, в которой Янина мыла овощи. Теперь эта вода была довольно грязной, а кроме того там плавали многочисленные очистки от овощей. По-видимому, рабыня направлялась за пределы лагеря, чтобы там избавиться от мусора.

— Как видишь, — сказал он, посмотрев на неё сверху вниз.

— Кажется, я сказала Тебе убираться, — напомнила она.

— А я этого не сделал, — развёл руками игрок.

— Ты непослушен? — спросила она.

— Я — свободный мужчина, — заметил он. — Только я могу выбирать, кого мне слушать, а кого нет.

— Ну ничего, я тоже могу быть дерзкой, когда мне это нравится, — заявила она.

— Дерзкая рабыня? — спросил я, усмехнувшись.

— Я не с Вами разговариваю, — нагло бросила она мне.

Бутс, к настоящему времени, уже находился в лагере, но, как я понял, девушка ещё этого не узнала. Но я-то видел, как антрепренёр, который в этот момент копался в своих покупках, оторвался от своего занятия и изумлённо уставился на рабыню. Леди Телиция, уже разгруженная и избавленная от ремней рюкзака, глубокие отпечатки от которых всё ещё виднелись на её теле, лежала в тени у колеса его фургона, пытаясь отдышаться. Этот долгий поход от деревни до лагеря с грузом покупок её хозяина за спиной, дался ей нелегко.

— Я не хочу видеть Тебя в лагере, — сказала Бина игроку. — Я велела Тебе убираться. Твоё присутствие здесь вызывает у нас тошноту! Ты слишком уродлив. Никто из нас не желает видеть Тебя здесь. Убирайся! Ты вызываешь отвращение у всех нас! Проваливай!

— А Ты не слишком ли смело разговариваешь со свободным мужчиной? — полюбопытствовал он.

Насколько я понял, игрок тоже ещё не был в курсе того, что Бутс вернулся в лагерь. Пока только я, со своего места, мог видеть его, стоящего между двумя фургонами.

— Ты — чудовище, — крикнула она. — Убирайся!

— А Ты — дерзкая, — заметил игрок.

— Да, — признала она. — Я дерзкая!

— Не советовал бы я Тебе говорить со свободными мужчинами, таким тоном, — предупредил я рабыню.

На мгновение она побледнела, но потом, поняв, что я не делаю попытки наказать её за подобное поведение, например, раздеть её и, бросив на живот, и запинать до полусмерти, вдавить лицом в грязь, или привязать к поднятому, вращающемуся колесу повозки, снова смело повернулась к игроку. Тем временем, Бутс притаившись, без ведома любого из нас, наблюдал за действиями своей не в меру разошедшейся невольницы.

— Да! — крикнула Бина ему. — Я дерзкая! Я дерзка к Тебе! И я могу быть с Тобой дерзкой безнаказанно, потому что Ты не мужчина! Ты слишком слаб, чтобы наказать меня! Ты — всего лишь животное, чудовище! Отвратительный, жалкий, гнусный, низкий, слабохарактерный, бесхребетный монстр! Ты вообще не мужчина! Вы — просто какой-то вид монстра, чудовища! Ты — презренный слабак!

А вот интересно, понимала ли она, что говорила с ним сейчас, как с мужчиной с Земли, а не с гореанином.

— Слабак! — выкрикнула Бина. — Слабак!

Стоя рядом с ним, она казалась совсем крохотной. Я с интересом исследователя рассматривал её пышущую злобой, маленькую, соблазнительную фигурку. Как неуместно смотрелся её гнев, на фоне миниатюрности и нежности её тела. Как абсурдно выглядел, этот крошечный слабый зверёк, так смело бросавшийся на крупного сильного хищника. На какие свои уловки, на какую слабость противника, она рассчитывала? Как смело могут вести себя мелкие животные в присутствии сидящего в клетке ларла! Но насколько глупо, кстати говоря, выглядит ларл, закрывшийся в клетке. Но что будет, если ларл вдруг захочет освободиться?

— Слабак! — дразнила она.

Неужели она забыла, что была женщиной? Неужели она так и не поняла, что носит ошейник?

— Слабак! — оскорбляла она.

О, как вся эта животная мелочь прыснула бы в стороны, если бы ларл вдруг появился из своей клетки! Неужели она не понимала, насколько легко и просто мужчина может сорвать с неё одёжду и вернуть её на своё законное место у своих ног, предписанное природой? Неужели она, глубоко в её сердце не боится, что однажды проснувшийся ларл может сказать ей: «Пошутили, и хватит!». Или она просто страстно желает прихода этого дня?

— Слабак! — кричала Бина, но игрок просто стоял рядом и, ни слова не говоря, наблюдал за её истерикой. — Убирайся! Проваливай!

— Ты закончила? — наконец, спокойно поинтересовался он.

— Твоя одежда запылилась, — злобно бросила она ему, намекая на ту пыль, что осталась на ней, после того, как она пнула в его сторону. — Раз уж я — рабыня. Позвольте мне очистить их для Вас!

И тут она, неожиданно и зло, выплеснула кастрюлю грязной воды ему на грудь.

— А ну, на колени, рабыня! — бешено взревел Бутс, подходя к ней сзади. — Голову в землю!

Бина испуганно вскрикнула, и, немедленно, в ужасе уронила кастрюлю, и повалилась на колени.

— Господин, — задрожав, простонала она, — я не знала, что Вы вернулись!

— Это я уже понял, — зло сказал Бутс.

— Простите меня, Господин! — взмолилась Бина.

Теперь уже и остальные члены труппы, как рабыни, так и Леди Янина, щеголявшая в платье, изготовленном из мешка Са-Тарны, собрались вокруг. Побледневшая как мел Леди Телиция, с расширившимися от испуга глазами, стояла, держа руку перед ртом. Теперь-то она, на своём собственном опыте гореанской рабыни, познакомилась с тем, что может быть сделано с обнаглевшей Биной. Рядом с Телицией, тоже дрожа, стояла Ровэна.

— Ну, и как Ты объяснишь то, что здесь произошло? — спросил Бутс.

— Я полагаю, что Ты потребовал, чтобы рабыня дала полный список своих проступков, — уточнил я.

— Этот монстр, — мгновенно заговорила Бина, не отрывая головы от земли, — обзывал Вас, бранил Вас множеством оскорбительных слов, Господин. Я больше не смогла выдержать этого! И тогда я, взяв это на себя, рискуя собственной жизнью, решила остановить его, и защитить Вашу честь!

— Это правда? — осведомился Бутс у игрока.

Насколько же сообразительной оказалась маленькая самка слина. Она отлично знала, какое наказание грозит ей за то, что она сделала. Теперь рабыня рассчитывала на игрока, надеясь, что тот поддержит её выдумку, и защитит её от ужасающих репрессалий, которые почти неизбежно применят к беспомощной рабыне в её положении. Оставался открытым вопрос, насколько слабым в этой ситуации окажется мужчина.

— Это правда? — повторил свой вопрос Бутс.

— Нет, — наконец ответил монстр.

— Аи-и-и! — в отчаянии завыла рабыня.

— Говори, — бросил Бутс своей собственности.

— Я виновата в том, что не встала на колени в присутствии свободных мужчин, — проговорила Бина, глотая рыдания. — Я заговорил без разрешения. Я наступила на одежду свободного мужчины. Я пнула пыль на них. Я была дерзкой.

— Продолжай, — скомандовал Бутс замолчавшей в нерешительности невольнице.

— Я пролила воду на свободного мужчину, — выговорила она.

— Пролила? — язвительно уточнил Бутс.

— Я выплеснула воду на свободного мужчину, — провыла Бина.

— Это всё? Больше ничего не помнишь? — спросил антрепренёр.

— Господин?

— Уверен, Ты помнишь, по крайней мере, ещё одну свою вину, — заметил он.

— Я солгала своему господину! — вздрогнув, добавила рабыня. — Я лгала своему господину!

— И всё это было сделаны по неосторожности, — поинтересовался Бутс, — или сознательно?

— Сознательно, Господин, — простонала она.

Безусловно, такой проступок со стороны гореанской рабыни, как не встать на колени в присутствии свободного мужчины может быть расценен как преступление, караемое смертной казнью, даже если это сделано просто по неосмотрительности. Если же будет доказано, что нарушение было намеренным, тут уже речь может идти о мучительной смерти под пытками.

— Пощадите, Господин! — сквозь слёзы выкрикнула Бина.

— Ну, и что должно быть сделано с Тобой? — задумался Бутс. — Продать Тебя на корм слинам? Изобрести для Тебя изысканные пытки, скажем, отрезать от Тебя по кусочку, готовить их, а потом тебя же заставить жрать это пока ты от потери крови и мяса не подохнешь? Или можно связать Тебя и зашить в мешке с бешеными уртами, чтобы только твоя тупая голова торчала наружу? Или просто по-быстрому презрительно перерезать Тебе горло и покончить с этим?

— Пожалуйста, Господин, — рабыня, с отчаянным воем бросилась на живот перед ним и, схватив его за ногу, прижалась к ней лбом, — пожалуйста, пожалуйста, хозяин!

— А может быть, мне оказать Тебе милосердие, и сохранить твою никчёмную жизнь, — зло бросил Бутс, — и только бросить Тебя на живот под фургоном, а лодыжки пропустить между спиц колеса и привязать там, чтобы когда мы тронемся в путь, Ты осталась здесь с отрубленными ступнями?

Она, подвывая, лежала перед ним, не выпуская из рук его лодыжку.

— Ты — фригидная, мелкая рабыня, и ничего не стоящая к тому же, — рявкнул Бутс Бит-тарск на вцепившуюся в его ногу дрожащую девушку.

— Пожалейте меня, Господин! — взмолилась Бина. — Я стану горячей, послушной и покорной!

— Ну и какое наказание будет подходящим для такой безмозглой, мерзкой мелкой шлюхи, как Ты? — спросил он. — Тысяча плетей? Или сразу — смерть?

— Я прошу разрешить мне стать прекрасной рабыней во всех отношениях!

— Кто просит? — потребовал Бутс.

— Бина просит! — выкрикнула она. — Бина просит!

— Чего просит Бина?

— Бина просит позволить стать прекрасной рабыней во всех отношениях! — прорыдала она.

— Я знаю, что мне следует сделать, — объявил антрепренёр.

— Господин! — со страхом и надеждой вскрикнула рабыня.

— Я попрошу, решить каково должно быть твоё наказание, — сказал Бутс, — того, кого Ты больше всего оскорбила, нашего друга — игрока.

— Нет, Господин, — в ужасе завыла Бина. — Только не он, пожалуйста!

— Игрок? — окликнул Бутс, стоящего рядом и смотрящего на рабыню монстра.

Внезапно девушка подползала к нему, и отчаянно рыдая, растянулась перед ним на животе. Схватив его обутую в сандалию ногу своими маленькими ручками, она, уткнувшись лицом в землю, и поставив её себе на голову, запричитала:

— Бина просит прощения у господина. Бина сожалеет. Бина лежит на животе перед господином! Бина — всего лишь рабыня! Пожалейте Бину! Пожалуйста, прошу Вас, пожалейте Бину!

— Одежда высохнет, — заговорил игрок. — Я смогу очистить её позже.

— Как её наказать? — спросил Бутс.

— Это не важно, — растерянно ответил монстр. — Меня это не касается. Это — пустяк.

Он задумчиво смотрел на неподвижно лежавшую, и иногда вздрагивающую под его ногой испуганную Бину.

— Получается, что Ты рекомендуешь оставить её в живых? — уточнил Бутс.

— Да, — кивнул он.

— Тогда какое наказание Ты предлагаешь для неё вместо смерти? — поинтересовался антрепренёр.

Игрок снял ногу с её головы и, разглаживая свою одежду, отступил на шаг от распростёртого трясущегося тела. Девушка, опираясь ладонями в пыль, подняла голову и с мольбой посмотрела на него, но тут же снова опустила, уткнулась в землю и задрожала.

— Как я уже сказал, — пробормотал мужчина, — этот вопрос для меня не важен. Он меня больше не интересует. Соответственно, для меня вполне приемлемо, если она остается безнаказанной.

Услышав его слова, Бина облегчённо всхлипнула.

— Зато для меня совершенно не приемлемо, — прорычал Бутс, — если она остается без достойного наказания.

Девушка поражённо, дико и испуганно уставилась на Бутса.

— Она Ваша, — пожал плечами игрок. — Конечно, Вы можете, делать с ней всё, что Вам понравится.

— Сюда, на колени, передо мной, рабыня, — приказал антрепренёр.

Бина торопливо встала перед ним на колени.

— Игрок оказал Тебе невероятное милосердие, девка, — сказал Бутс.

— Да, Господин, — выдохнула она.

— А вот я, не собираюсь быть с тобой настолько милосердным, — заявил он.

— Да, Господин, — прошептала рабыня, напрягаясь всем телом.

— Слушай своё наказание, рабыня, — приказал Бутс.

— Да, Господин, — вздрогнула она.

— Во-первых, — начал Бутс, — отдай свои шлепанцы.

— Да, Господин, — облегчённо вздохнула Бина и, присев сдёрнула свою обувь.

Вновь пересев на колени, девушка, с поклоном протянула шлепанцы хозяину. В другой ситуации это, возможно, было бы подходящим и оскорбительным наказанием, заключающимся в публичном понижении её статуса, особенно перед другими девушками. Лишение её обуви, возможно, послужило бы неплохим наказанием за некий недочёт в исполнении ей своих обязанностей, такой как кривой шов или плохо приготовленная еда, или, скажем, это указало бы на некоторое снижение её привлекательности для рабовладельца. Наказания за подобные мелочи могут включать в себя смену одежды женщины или полый запрет на её ношение. В данной же ситуации, такое наказание, как отказ ей в праве на обувь, было почти абсурдно ничтожно. В действительности, большинству гореанских рабынь обувь вообще не разрешена. Обычно они ходят босиком.

— Теперь твоё второе наказание, — объявил Бутс.

— Да, Господин? — напряглась девушка, с изрядной долей страха глядя на него.

— Ты дерзко вела себя, — напомнил он, — и, кажется, забыла, что Ты — рабыня.

— Да, господин, — испуганно пролепетала Бина, опуская голову.

— Соответственно, Тебе приказано вырезать полосы материи, четыре хорта шириной, по бокам от подола до талии у всех твоих рабских туник, таким образом, чтобы твои бёдра были выставлены на всеобщее обозрение. Так что теперь любой свободный мужчина будет видеть твои бёдра во всей их красе, а заодно и твоё клеймо. Возможно, таким образом, Ты больше не забудешь, что именно у Тебя там, на бедре, и что это для Тебя означает.

— Да, Господин!

На мой взгляд, это вообще можно было не считать наказанием. Многим рабыням на Горе позволен лишь обычный камиск, узкий, похожий на пончо предмет гореанской рабской одежды. Он представляет собой немногим больше чем длинный, узкий прямоугольный отрез ткани, обычно самой дешевой, с прорезанным посередине отверстием. Его просто надевают через голову, позволяя свисать спереди и сзади, и обычно плотно дважды подпоясывают, зачастую обычной верёвкой. Само собой, по бокам камиск остаётся открытым. Большинство девушек быстро учатся, быть благодарными за разрешение носить всего лишь узкую полоску ткани, свисающую спереди с верёвки, повязанной на талии. Многие рабыни, особенно в домах их владельца, и вовсе ходят голыми. Например, Леди Телиция именно так и ходит по нашему лагерю, всё ещё не получив разрешения на одежду. Да, её наказание, если это вообще наказание, казалось неописуемо лёгким.

Я ожидаю, что после этого, — заявил Бутс, — Ты, исправишь свои манеры.

— Да, Господин, — кротко опустив вниз голову, сказала она.

Вот только я заметил, что она хитро улыбается. Как легко она отделалась! Каким лёгким оказалось её наказание! Я видел её, украдкой брошенный на игрока презрительный, победный взгляд. Он оказался слишком мягок, слишком слаб, чтобы отмстить ей. Он оказался слишком глуп, слишком безволен, чтобы воспользоваться случаем, и как следует наказать её. А насколько успешными были её умиротворяющие усилия по отношению к хозяину! Насколько снисходителен он был к ней! Разве он не был слишком мягок со своими рабынями? Разве он не разбаловал их? Теперь она уверена, что может делать всё, что ей заблагорассудится, оставаясь безнаказанной. Чего ей теперь бояться? Она победила!

— И ещё кое-что, — после паузы сказал Бутс.

— Да, Господин? — уже без страха спросила Бина.

— Посмотри на монстра, — велел он.

— Да, Господин, — ответила она, поворачиваясь к «монстру».

Он, стоял рядом, скрестив руки на груди, одетый во всё чёрное, высокий, стройный, и также смотрел на неё сквозь прорези своей маски. Она, конечно, была маленькой мерзавкой, с отвратительным характером, при этом она была весьма соблазнительной мерзавкой, и это невозможно было отрицать.

— Вплоть до следующего моего приказа, — объявил Бутс, — твоё использование принадлежит ему.

— Нет! — отчаянно вскрикнула Бина. — Нет! Нет!

Другие рабыни, и даже Леди Янина, задохнулись и в ужасе отпрянули назад.

— Нет, Господин, пожалуйста! — запричитала Бина.

— Ты будешь готовить, шить и стирать для него, выполнять для него все прочие обязанности рабыни. Отныне Ты будешь для него его собственной рабыней, во всех смыслах этого слова. Ты будешь служить ему всеми способами, в том числе и интимными, и делать это Ты будешь великолепно, выполняя любые его желания и приказы, так же как и мои собственные.

— Пожалуйста, нет, Господин! — снова залилась слезами невольница.

— Я всё сказал, — заявил Бутс.

— Спасибо, — поблагодарил игрок.

— Да не за что, — отмахнулся Бутс.

— Я буду иметь полное право на её наказание и порку? — уточнил игрок.

— Само собой, — кивнул Бутс.

— Хорошо, — сказал игрок, одобрительно.

Девушка, прижав руки к лицу, забилась в истерике.

— А теперь, рабыня, ступай в его фургон, — приказал Бутс девушке, — закройся внутри и жди нового временного владельца.

— Да, Господин, — ответила она с плачем, вскочила на ноги и поспешила к фургону игрока.

Остальные девушки смотрели ей вслед широко раскрытыми от ужаса глазами. Подозреваю, ни одна из них не ожидала, что её наказание будет настолько тяжёлым и оскорбительным.

— А теперь, вы все, женщины, — резко хлопая в ладоши, рявкнул Бутс, — а ну за работу!

Девушки моментально скрылись из его поля зрения, ища для себя различные работы, чтобы подольше не попадаться ему на глаза. Даже Леди Янина постаралась исчезнуть, так быстро, как если бы она тоже была всего лишь обычной рабыней.

— Конечно, она понадобится мне для выступлений, — напомнил Бутс игроку. — Я надеюсь, это понято.

— Конечно, — кивнул тот.

— Ты думаешь, что наша крошка Бина теперь узнала, что она — рабыня? — поинтересовался моим мнением Бутс.

— О да, можешь в этом не сомневаться, — сказал я. — Уверен, что теперь она прекрасно понимает это.

И антрепренёр, отвернувшись, направился назад в свой фургон.

— Мои поздравления, — улыбнулся я игроку, хлопая его по плечу, но тот лишь покачал головой.

— Надеюсь, Ты рад? — спросил я.

— У меня даже никогда раньше не было женщины, — растерянно признался он.

— Ну так, попробуй это, — засмеялся я. — Уверен, что Ты будешь в восторге.

— Возможно, — пробормотал он.

— Они являются приятным времяпровождением и отличным способом восстановления здоровья, душевных и физических сил, — заметил я.

— Возможно, — вздохнул монстр.

— А ещё, они — абсолютно очаровательная собственность, — добавил я. — Женщины — это самая прекрасная вещь, которую может иметь мужчина.

— И какое отношение она имеет к Каиссе? — осведомился игрок.

— Очень небольшое, я бы предположил, — усмехнулся я.

— В своей жизни, до последнего момента, — сказал он, — я интересовался только Каиссой.

— Возможно, пора бы Тебе немного расширить свои интересы, — предложил я.

— И что мне делать с такой женщиной? — растерянно спросил игрок.

— Ну, практически, она твоя, — напомнил я ему. — Я бы на твоём месте, делал бы с ней всё, что захочется.

— Это кажется роскошным предложением, — заметил он.

— Ты же знаешь к какому виду женщин, она принадлежит, — усмехнулся я. — Вот и заставь её унижаться, ползать перед Тобой не коленях, и она станет превосходной рабыней для Тебя.

— Я постараюсь, — кивнул он.

— Надеюсь, у Тебя достанет твёрдости наказать её? — спросил я.

Он задумчиво смотрел через лагеря в сторону своего фургона, где за закрытой дверью находилась девушка, ожидавшая его.

— Да, — наконец решительно сказал он.

 

13. Ним-Ним

Я вцепился руками в прутья решётки, установленной в узком окошке моей тюремной камеры, выглядывая во внутренний двор. Чтобы быть в состоянии что-нибудь рассмотреть, мне пришлось подтащить к стене и взгромоздиться на него. Позади меня, на соломе, сидел маленький, длинноногий, узкоплечий представитель народа уртов.

* * *

— Я же предупреждал тебя, — простонал Бутс, — но ты не стал меня слушать!

Это произошло пять дней назад. Я как раз возвращался в лагерь Бутса Бит-тарска из соседней деревни, куда ходил, за зерном Са-Тарны, из которого наши рабыни, используя жернова, сита и кастрюли, должны были сделать муку. Это было несколько дешевле, чем покупать муку сразу, ведь в этом случае не нужно было переплачивать за стоимость работы крестьянок и мельника. Я нёс мешок на плечах. Для меня он не был тяжёл. Его вес лишь немного превышал вес средней женщины. И тут я с удивлением увидел, бегущую мне навстречу Леди Телицию. Добежав, рабыня бросилась передо мной на колени и, задыхаясь, закричала:

— Бегите, Господин! Бегите! В лагере мужчины! Они ищут Вас!

— Кто они? — спросил я. — Чего хотят?

Но было уже поздно. Всего через мгновение, женщина закричала от ужаса. Внезапно земля задрожала под лапами приблизительно двух десятков высоких тарларионов окруживших меня.

— Стоять! — рявкнул мужчина, появившийся из облака пыли, поднятого верховыми ящерами. — Ни с места!

Арбалеты его людей мгновенно нацелились на меня. За спиной командовавшего отрядом мужчины, подобно знамени, развевался большой плащ. Я уже видел этот плащ прежде. Впрочем, как и его владельца.

— В кандалы его, — скомандовал Фламиниус, офицер Белнара — Убара Брундизиума.

Несколько его солдат спешились. Мешок Са-Тарны сдёрнули с моих плеч, руки заломили за спину, и я почувствовал, как на моих запястьях сомкнулись стальные браслету наручников. Фламиниус швырнул одному из своих людей сгрудившихся вокруг меня конец длинной цепи с ошейником на конце. Этот ошейник сразу же был заперт на моей шее. Другой конец цепи офицер закрепил на луке своего седла.

— Вот мы и встретились снова, Бринлар, — усмехнулся он, — или всё-таки, Боск из Порт-Кара?

— Я — Боск из Порт-Кара, — представился я.

Я заметил, что некоторые из его мужчин обменялись тревожными взглядами.

— Он закован и на поводке, — успокоил Фламиниус своих людей, и снова посмотрев на меня, добавил: — И мы взяли Тебя также легко как рабыню.

Я подёргал наручники. Пожалуй, из этих вырваться не получится. Настоящие мужские кандалы, предназначенные удерживать мужчин, даже воинов.

— Мы видели, что тот толстяк, антрепренёр труппы шептался с рабыней, — пояснил Фламиниус. — А позже увидели, как она выскользнула из лагеря. Не трудно было предположить, что она намеривалась предупредить Тебя. Нам оставалось только следовать за ней, и как видишь, эта голая соблазнительная маленькая шлюха привела нас прямиком к Тебе.

— Простите меня, Господин, — простонала Леди Телиция.

— Вообще-то, изначально мы намеревались дождаться и встретить Тебя в лагере, — признался Фламиниус. — Но, всё получилось намного лучше. Например, это избавило нас от проблемы скрывать тарларионов, дабы не спугнуть Тебя их присутствием.

— Можешь не сомневаться, я бы их заметил, — сказал я.

— Пожалуйста, простите меня, Господин, — заплакала Леди Телиция.

— Всё в порядке, — бросил я ей. — Выбрось это из головы, рабыня.

— Господин! — всё не могла успокоиться она.

— Тебе дали разрешение говорить? — поинтересовался я.

— Нет, Господин, — прорыдала женщина.

— Вот и помалкивай, — велел я.

— Да, Господин, — сказала она, опуская голову и заливаясь слёзами.

Рабыня по-прежнему стояла на коленях, ведь она находилась в присутствии свободных мужчин. Я видел, как слёзы, капавшие из её глаз, оставляли в пыли между её коленями мокрые следы. А ещё я не мог не заметить, какими глазами на неё смотрели некоторые из всадников. Если бы не присутствие здесь Фламиниуса, то можно не сомневаться, ещё до возвращения в лагерь, кое-кто из них уже основательно попользовался бы её телом. В конце концов, она была всего лишь рабыней.

— Как Вы нашли меня? — осведомился я.

— Ты же находишься на территории Брундизиума, — напомнил Фламиниус.

— И что? — спросил я.

— В мои обязанности входит интересоваться всеми незнакомцами в пределах наших границ, — пояснил он.

Я не забыл, как Бутс предупреждал меня, что служба безопасности, по неким непонятным причинам, в Брундизиуме работает очень грамотно. Похоже, даже гораздо грамотнее, чем я ожидал. Очевидно, сфера её интересов не ограничивалась периметром города, а простиралось далеко за стены.

— Признаться, я думал, — заметил я, — что труппа лицедеев не вызовет особых подозрений.

— Честно говоря, так оно и было, — улыбнулся он, — но, на одно из ваших выступлений заглянул наш агент.

— Он меня опознал? — полюбопытствовал я.

— Нет, — усмехнулся Фламиниус. — Зато он узнал Леди Янину.

— Понятно, — кивнул я.

Конечно, стоило последовать совету Бутса, и держать её поблизости от Брундизиум в маске, а лучше, вообще продать ещё задолго до подхода к границам. Однако, я полагал, что мы всё ещё достаточно далеко от города, чтобы быть в безопасности с этой стороны. Я даже не мог предположить, да подозреваю, что и Бутс тоже, уровня подозрительности и грамотности работы и зоны покрытия службы безопасности Брундизиума. Или же меры безопасности, что тоже вероятно, по неким причинам, в последнее время были усилены, о чём Бутс знать не мог. Интересно, с чего бы это вдруг они так озаботились своей безопасностью?

— Каким же образом её смогли узнать? — раздосадовано спросил я. — Неужели свободные женщины в Брундизиуме ходят с открытыми лицами, что их можно так легко опознать?

— Едва ли, — улыбнулся Фламиниус, — но так получилось, что наш агент, к счастью, был одним из тех, кто первоначально служили Леди Янине, и он оказался весьма любопытным парнем, и имел привычку подсматривать за своей начальницей, когда та, находясь в своём шатре, ходила без вуали.

Тут уже и я заулыбался. Меня развеселило, что некто шпионил за Яниной подобным способом. Представляю, как бы она разозлилась и возмутилась, узнав, что её, бесстыже и оскорбительно, совсем как рабыню, втайне рассматривали, когда она находилась с открытым лицом. Безусловно, после того, как она потеряла благосклонность своих начальников, то, вероятно, к немалому удовольствию тех, кто ей прежде служил, прикрывать лицо вуалью, по крайней мере, до её возвращения в Брундизиум, ей запретили. Таким образом, я полагал, что существовали несколько человек, которые, теоретически, будь у них такой шанс, могли бы, опознать её. Именно по этой причине, не упоминая о других, я собирался держать женщину в маске, подойдя ближе к Брундизиуму.

— Ну, и конечно, именно от Янины, — продолжил Фламиниус, — мы узнали о твоём присутствии в труппе.

— Конечно, — пожал я плечами.

— Наш агент, теперь уже мой человек, поведал мне, как хорошо она смотрелась, будучи полуголой и пристёгнутой к щиту-мишени.

— Этого у неё не отнимешь, — согласился я.

— Я знаю, — засмеялся Фламиниус. — Признаться, после того, как она радостно сообщила нам о том, что Ты где-то поблизости, я, мучимый любопытством, приказал нарядить её в тот костюм и прикрепить к щиту.

— Должно быть, это доставило Вам удовольствие увидеть её распятую таким способом, — заметил я.

— Да, — признал он, — почти такое же удовольствие, как если бы увидеть её в ошейнике рабыни.

— Думаю, что в таком ошейнике она выглядела бы превосходно, — усмехнулся я.

— Это точно, — поддержал меня Фламиниус.

— И где же она теперь? — полюбопытствовал я.

— В лагере ждёт, — весело сообщил он. — Кстати, вынужден признать, что с твоей стороны было гениальным ходом, нарядить гордую Леди Янина в мешок из-под муки.

— Спасибо, — поблагодарил я Фламиниуса.

— Кстати, она снова в нём, — заметил он. — А ещё, ей связали руки за её спиной рабскими верёвками, а другую веревку повязали на шею.

— Зачем это? — поинтересовался я.

— Как мне кажется, Белнара позабавит возможность полюбоваться на неё в одетую таким образом, — засмеялся Фламиниус.

— С чего бы это? — удивился я. — Она что, недостаточно радостно, сообщила вам о моём присутствии в труппе?

— Само собой, она захлёбывалась от восторга, — усмехнулся он. — Но она, похоже, забыла, что уже давно не в фаворе у Белнара.

— И откуда такая немилость к бедной женщине? — спросил я.

— По многим причинам. Например, у неё в руках был Боск из Порт-Кара, а она умудрилась его упустить. Она потеряла важную дипломатическую почту, позволила обвести себя вокруг пальца. Это когда, я нашёл её прикованной подобно рабыне у стола неподалёку территории Сардарской Ярмарки, ну Ты помнишь. А сейчас я нашёл её беспомощной пленницей всё того же Боска из Порт-Кара, да ещё и одетой в мешок из под Са-Тарны!

— Понятно, — кивнул я.

— Она теперь настолько далека от расположения Белнара, — добавил он, — что в Брундизиуме, я уверен, ей разрешат только короткие одежды, больше подходящие для рабынь, откажут в обуви и сокрытии лица.

— Замечательно, — признал я.

— Много раз Белнар, вспоминая о её неудачах, даже рассматривал возможность, просто по-быстрому надеть на неё ошейник и продать её на ближайшем рынке.

— Отличная идея, — согласился я.

Кажется, что путь к своему прежнему положению и расположению Убара Брундизиума для гордой Янины Леди, в лучшем случае будет длинным и трудным, если будет вообще.

— Ну, а теперь нам пора в лагерь, надо там сам знаешь кого, забрать, — сказал Фламиниус, очень довольным голосом. — А потом мы отправимся в Брундизиум. А поскольку мы будем торопиться, ты будешь привязан к спине тарлариона. И о побеге даже не задумывайся, наручники с Тебя снимать никто не будет. Ну а когда мы доберёмся до ворот, то и Ты и Леди Янина дальше пойдёте пешком, закованные и на поводках.

— Конечно, — понимающе кивнул я.

— Между прочим, — как бы невзначай обратился ко мне Фламиниус, — что Ты сделал с бумагами, которые Вы забрал у Леди Янины?

— Они оказались бесполезными, — пожал я плечами. — Они содержали только какие-то задачи по Каиссе. Я их выбросил вместе конвертом.

— Не удивлен, — буркнул Фламиниус. — Именно этого я и ожидал. Более того, гарантировал это Белнару.

— Признаться, я надеялся, что они будут содержать торговые расписки, — сказал я.

— Ну да, будь они таковыми, — рассмеялся Фламиниус, — Ты, несомненно, не стал бы пытать счастья, примкнув к странствующей труппе жалких лицедеев.

— Верно, — признал я.

— Ты, кажется, нёс зерно в свой лагерь, — заметил Фламиниус, посмотрев на мешок с Са-Тарной, лежавший в пыли у мих ног.

— Да, — кивнул я.

— Ну вот, и тащи его дальше, — сказал он, махнув одному из его людей.

Солдат поднял мешок и, когда я наклонился, забросил мне на спину.

— Привяжи его там, чтобы не свалился, — приказал Фламиниус.

Когда мешок был привязан к моей спине, Фламиниус повернул своего тарларион. Цепь, идущая от моей шеи к луке его седла, зазвенела и закачалась передо мной.

— Капитан, — окликнул его один из мужчин.

— Да?

Мужчина взглядом указал на стоящую на коленях Леди Телицию, казавшуюся такой крохотной среди огромных когтистых задних лап окружавших её тарларионов.

— Хорошо, — согласилсно кивнул Фламиниус.

Несколько мужчин с довольными улыбками спешились. Двое из них сразу схватили рабыню за плечи и вздёрнули на ноги.

— После того, как тобой попользуются, Ты проследуешь за нами назад в лагерь, — приказал ей Фламиниус.

— Да, Господин, — пролепетала женщина, и её оттянули на обочину дороги.

Фламиниус понукнул своего тарлариона, посылая его вперёд медленным шагом, и мне, его пленнику, не осталось ничего другого, как двигаться следом, неся на спине мешок с зерном. Большинство его людей последовало за нами, растянувшись цепочкой вдоль дороги. Через некоторое время нас догнали их натешившиеся товарищи. На гребне холма я успел оглянуться и бросить взгляд назад. В нескольких сотнях ярдов позади нас, медленно, неуклюже, покачиваясь, возможно от боли, опустив голову, двигалась рабыня, Леди Телиция.

* * *

Сжимая прутья решётки, я наблюдал за внутренним двором, стоя на столе, который сам же и подтянул к стене, чтобы достать до распложенного под самым потолком окна. Позади меня, на соломе, на корточках сидел маленький, длинноногий и узкоплечий представитель народа людей-уртов.

Посреди двора, имелась неглубокая, перекрытая железной решёткой яма, шириной футов тридцать. Вокруг ямы, наподобие трибуны для болельщиков, были расставлены ряды деревянных скамей. В данный момент, эти скамьи были заполнены красочно разодетыми, орущими зрителями. Из-за режущих глаза солнечных лучей, бьющих прямо в глаза, мне приходилось щуриться, чтобы рассмотреть, что там происходило. Громкие крики толпы, отражаясь от окружавших двор стен, становились ещё громче. Сам я не испытывал особой любви к подобным спектаклям. Но некоторые мужчины наслаждаются ими. В азарте, они даже заключают пари на их результат.

— Смотреть, смотреть? — пропищало существо, сидевшее на соломе ниже меня, и елозившее ногами по полу, глядя на меня.

Обернувшись в его сторону, я протянул ему руку. Тот проворно вскочив, метнулся по каменному полу нашей камеры и запрыгнул на стол рядом со мной. Потом, цепляясь за мою руку, он взобрался по ней и уцепился за прутья подле меня. Чтобы ему было легче держать себя на весу, он пропихнул свои предплечья сквозь решётку, как бы обнимая прутья.

Я снова вернулся к происходящему во внутреннему дворе под нашим окном. Там в яме, рыча, от нетерпения стегая себя по бокам хвостами, припадая чуть ли не до земли, три слина угрожающе кружили вокруг интересовавшего их объекта. Этот объект, прикованный цепью в центре ямы, внимательно следил за врагами. Казалось, каждый его нерв был напряжён в ожидании нападения.

Попытка покушения на мою жизнь предпринятая в Порт-Каре, казалась мне так или иначе связанной с Брундизиумом. Это моё предположение было достаточно ясно подтверждено во время разговора Леди Янины и Фламиниусом, происходившего в моём присутствии. Далее, мне казалось вполне вероятным, что должна существовать некая связь между Брундизиумом и Царствующими Жрецами, либо их противниками кюрами. За прошлые недели, по различным причинам, я пришёл к выводу, что более вероятно, что те, кто имел дела или интересы в Брундизиуме, не могли быть Царствующими Жрецами. Выбор у меня был невелик, оставалось заключить, что это были кюры. Получалось, что именно они развили столь бурную активность в Брундизиуме, столь похожую, на их действительность в Корцирусе, где в данный момент их власть была свергнута. Однако, теперь, мне пришлось отбросить эту до настоящего времени казавшуюся стройной, гипотезу.

Снизу донёсся дикий, пронзительный визг атакующего слина, внезапно перешедший в испуганный вопль, и я увидел, как наполовину перекушенное тело зверя отлетело в сторону. Два других напавших на закованное в цепи существо слина, повисли на нём, как прилипалы на акуле. Толпа ревела от восторга. Даже отсюда была видна кровь, ручьями бежавшая по ногам и рукам атакованного животного. Оно покатилось по перепаханному, пропитанному его и его врагов кровью песку, извиваясь и борясь с висящими на нём слинами. Грохот цепей, крики толпы, завывания животных.

— Красивый! Красивый! Ставка! Ставка! — верещало существо, уцепившееся за прутья рядом со мной.

Кюры, и это теперь стало ясно мне со всей очевидностью, имели влияния или власти в Брундизиуме не больше, чем Царствующие Жрецы.

Подвергшееся нападению животное извернувшись, схватило слина, вцепившегося сзади в его ногу и, резким ударом лапы, сломало тому шею. Не задерживаясь, оно вместе с куском своего мяса отрывало оставшегося слина от своей руки и разодрав тому челюсти, протолкнуло свою огромную когтистую лапу глубоко в пасть зверя, удерживая другой лапой его забившееся в агонии тело, а потом мощным рывком прямо через горло существа, выдернуло часть его легких. Потом оно швырнуло изломанное тело зверя к своим ногам и, запрокинув голову, распахнув пасть, демонстрируя окрашенные свежей кровью клыки и язык, провыло свой вызов окружавшей его толпе, башням Брундизиума, и самому палящему полуденному солнцу.

— Три раза! — кричало существо, цепляющееся за решётку подле меня, — три раза! Это живёт снова!

Очевидно, это означало, что это был третий раз, пережитый существом в яме.

— Ставка! Ставка! Платить меня! Платить меня! — кричал урт.

В яме появились солдаты, осторожно, с взведёнными арбалетами и выставленными перед собой копьями, приближаясь к существу. Они быстро набросили на него веревки, но казалось, оно едва обратило на них внимание. Его голова в этот момент была опущена к земле. Оно насыщалось, разрывая тело одного из слинов, валявшееся перед ним.

Нет, мне больше не казалось вероятным, что кюры были у власти в Брундизиуме.

Мой сокамерник отпустил прутья, и вначале скользнул на стол, а потом спрыгнул на пол. Он вернулся на свою солому в углу, и принялся шарить в ней в поисках объедков.

Я же ещё на какое-то время остался у окна, пока, солдаты, наполовину таща, наполовину подталкивая, не вывели существо из ямы. Недовольно рыча, но послушное воле людей, оно ушло, при этом таща за собой тушу одного из убитых им слинов.

Нет, теперь мне уже было совершенно ясно, что кюры не имели никакой власти в Брундизиуме. Ведь существо, сейчас покидающее яму, волоча тушу слина и оставляя в песке за собой окровавленную, борозду, было именно кюром.

Конечно, я был сбит с толку. Развалилась вся конструкция моих стройных гипотез и разумных предположений. Получалось так, что ни у Царствующих Жрецов, ни кюров не было особых взаимоотношений с Брундизиумом. А в чём тогда смысл попытки покушения на мою жизнь во время карнавала в Порт-Каре? И в чём заключается столь очевидный интерес неких сил Брундизиума ко мне?

В чём могла заключаться моя ценность для них, да и была ли она вообще? Каково значение перехваченных мною сообщений? Очевидно, они были предназначены для неких партий в Аре. Я уже окончательно запутался. Я не знал, что думать. Единственное, что было мне предельно ясно в данной ситуации, это то, что я был в камере, в Брундизиуме, в распоряжении моих тюремщиков.

Оставив прутья решётки в покое, я спрыгнул на пол. Бросив напоследок задумчивый взгляд на зарешеченное окно, я вернул стол на место, в центре камеры, между двумя скамьями. В такой камере, предназначенной для людей, стол и скамьи имели практическое значение. Они сохраняли еду вне досягаемости уртов, а ночью, могли использоваться сна.

— Спиной к стене, на колени! — послышалась резкая команда.

Мы с представителем народа уртов сочли за благо подчиниться. Пришло время приёма пищи. В первый день моего плена я попытался затаиться около решётки, в надежде на шанс достать тюремщика. Добился я только того, что в тот день остался без еды. Уже на следующий день я повиновался гораздо быстрее. Что поделать, голод не тётка. К вечеру моего второго дня заключения в этой камере, и четвертого дня со времени моего пленения, ко мне подселили этого представителя народа людей-уртов. Я не был очень доволен его компанией, однако, этот урт был хорошо знаком с жизнью тюрьмы.

— Стол был передвинут, — бросил надзиратель, осмотрев нашу камеру.

Я понял, что он определил это, по следам на запылённом полу. Признаться, мне не пришло в голову, что это могло вызвать какое-либо возражение со стороны моих тюремщиков. Если бы я догадался об этом, я поставил бы урта около решётки и, предупрежденный им о приближении надзирателя, вернул бы стол на его оригинальное место.

Оставалось надеяться, что новое нарушение, если оно было нарушением, не приведёт к отказу в пище. Что ни говори, а поесть хотелось.

Тюремщик поставил два подноса на пол с внешней стороны решётки, и ногой протолкнул их сквозь плоское прямоугольное отверстие в основании. Но сразу он не ушёл, и мы ещё не имели права приближаться к еде.

— Боск из Порт-Кара, стоя на коленях и ждёт еды! — засмеялся он.

Я воздержался от ответа. Есть всё же хотелось больше, чем спорить с ним. Я был доволен уже тем, что он не имел ничего против перемещения стола. Тут меня заинтересовало то, что стол вообще был в этой камере. Гореанские тюремщики далеко не всегда столь внимательны к своим подопечным. Почему нас не приковали цепью вплотную к стене, и не вынудили бороться с насекомыми и грызунами за нашу еду? Пленников на Горе редко балуют, причём это касается обоих полов, как мужчин, так и женщин. Хм, интересно, а не был ли стол поставлен в этой камере именно с той целью, чтобы позволить мне увидеть то, что произошло снаружи во внутреннем дворе.

Наконец надзиратель покинул нас. Урт-переросток украдкой бросил на меня быстрый злобный взгляд.

Не обращая не это особого внимания, я встал и, принеся свою порцию, поставил поднос на стол, расположившись на одной из скамей.

Выждав ещё некоторое время, представитель народа уртов стремглав бросился к своей еде и, подхватив поднос за один край, со скрежетом металла по камню, быстро утянул его к себе на солому. Он торопливо уничтожал свою пайку, всё время настороженно следя за мной. Полагаю, мой сокамерник боялся, что я мог бы забрать его еду. Что и говорить, захоти я поступить так, труда бы мне это мне составило.

Из коридора донеслось злобное рычание, и скребущие звуки когтей по камню, сопровождаемые голосами нескольких мужчин и лязгом их оружия. А через пару мгновений за прутьями решётки нашей камеры появилась мрачная фигура кюра. Того самого из ямы во внутреннем дворе. За ним больше не волочилась туша слина, возможно он прикончил её по пути, а может просто охранники, сопровождавшие монстра, отобрали его добычу. Зверя провели мимо нашей камеры, и впихнули соседнюю клетку, сняв с него веревки, но оставив цепь на шее. Когда монстр медленно проходил мимо нас, я не мог не заметить с какой натугой и усталостью, как если бы из последних сил борясь с непереносимой болью, он передвигался. Теперь, когда он больше не боролся за свою жизнь, он казался опустошенным и ослабевшим. Практически весь его мех слипся от свернувшейся крови. Сомневаюсь, что ему удастся пережить ещё один такой визит в яму во дворе. И тем не менее, во взгляде брошенным в нашу камеру проходящим мимо существом плескалась мрачная ненависть. Я был человеком.

Я оглянулся назад на урта. Он внезапно метнулся к своей соломе, присел там, и уставился на меня своими большими глазами. Оказывается, он приблизился к столу почти вплотную. Свою порцию он уже прикончил, и казалось разумным предположить, что он намеревался, или, по крайней мере, надеялся, стянуть кое-что из моей пищи, что было вполне достижимо в то время, как всё моё внимание было обращено на проходившего по коридору кюра. Я улыбнулся. Маленький проказник, несомненно, действительно не понаслышке был знаком с порядками, возможностями и обычаями тюремной жизни.

Сокамерник сразу отвёл свои глаза, не желая встречаться со мной взглядом, и сделал вид, что сосредоточенно исследует солому на предмет нахождения там вшей.

Это был один из народа людей-уртов. У него было узкое вытянутое лицо и довольно большие, яйцевидные глаза, покатые плечи и узкая грудь. Голова его часто дёргалась из стороны в сторону. А ещё, у него были длинные тонкие руки, и короткие веретёнообразные ноги. Подобные существа обычно ходят или бегают, согнувшись, и припадая к земле. Такая низкая походка помогает им оставаться неприметными среди больших стай мигрирующих уртов, с которыми они обычно перемещаются. Иногда, если такие группы пересекают цивилизованные области, наблюдатели даже не знают, что люди-урты путешествуют среди них. Стаи уртов предоставляют им прикрытие и защиту. По неким неясным мне причинам, урты редко нападают на них. Кстати, заметить их всё же можно, эти существа имеют привычку, иногда, неожиданно выпрямляться, осматриваясь вокруг, а затем быстро возвращаться к прежнему скрытному положению. Также они способны к просто невероятной неподвижности, с последующим внезапным взрывным движениям.

Я тихонько щёлкнул языком, привлекая его внимание. Тот немедленно, встревожено, повернул ко мне свою голову, и я жестом подозвал его к себе. Урт, внезапно встал вертикально и с недоумением уставился на меня.

— Иди сюда, — подозвал я его.

Его рост, когда он стоял вертикально, составлял приблизительно три с половиной фута.

— Не бойся, — сказал я, и взял кусок твердого ларма со своего подноса.

Имеется в виду твёрдый, похожий на яблоко фрукт с единственным семечком. Он совершенно отличается от разделённого на дольки плода сочный лармы. Его ещё иногда называют, и возможно это более точно, «фрукт с косточкой», из-за его крупного семечка.

Я держал дольку так, чтобы урт мог её видеть. Насколько я знал люди-урты, питали слабость к «фруктам с косточкой». В действительности, именно за то, что воровал такие фрукты из городского сада, он и был посажен в тюрьму. Существо запуталось в сети, а потом сторожа посадили его в мешок и приволокли сюда. С тех пор прошло уже больше шести месяцев. Я выяснил это у тюремщика, когда он забросил существо ко мне в камеру. Человек-урт опасливо приблизился ко мне, а потом поднял свою длинную руку, и указав тонким указательным пальцем на фрукты, пропищал:

— Ставка! Ставка! Платить! Платить!

— Э нет, — заметил я. — Я с Тобой пари не заключал.

Я так понял, его замечание относилось к бою кюра со слинами, который мы с ним наблюдали этим утром. Похоже, он решил, что мы побились об заклад.

— Я Тебе ничего не должен, — предупредил я. — Это моё.

Существо с испуганным видом немного отпрянуло от меня.

— Но я могу Тебе это дать просто так, — предложил я.

Он выжидающе смотрел на меня, и, я отломив кусочек от фрукта с косточкой, вручил ему. Не сводя с меня своих огромных настороженных глаз, человек-урт быстро сгрыз доставшуюся ему добавку.

— Иди сюда, — пригласил я, похлопав по столешнице. — Запрыгивай.

Он подскочил на стол, и присел на корточки.

— Как Тебя зовут? — спросил я, отломив ещё один кусочек твердого фрукта, и передавая ему.

Он произнес нечто напоминавшее шипящий визг. Возможно, это и было имя. Люди-урты, насколько я понял, будучи в стае, обычно общаются между собой посредством таких звуков. Насколько изощрённы и сложны, могли бы быть эти их сигналы, я не знал. Они действительно очень сильно напоминали естественные звуки уртов. Я бы предположил, что таким образом они делали своё присутствие среди стаи уртов менее заметным для сторонних наблюдателей, а возможно и менее очевидным или навязчивым для самих мигрирующих уртов. Однако я и раньше знал, а теперь убедился в этом воочию, что люди-урты могли, и при случае, во время их редких контактов с людьми, общаться на ломаном гореанском, и что интересно, больше напоминающем его архаичную версию, на которой на Горе никто, кроме членов касты Посвященных, не говорит уже сотни лет.

Впрочем, для меня не составило большой трудности понять его речь. Он показался мне весьма умным существом, и его гореанский, несомненно, сильно отличался от обычного уровня знания языка остальными людьми-уртами. Несомненно, это было результатом длительного нахождения в тюрьме среди людей. Люди-урты быстро учатся. Они разумны. Некоторые люди держат их дома в качестве домашних любимцев. Не исключено, что они когда-то были одной из ветвей вида Хомо Сапиенс. А может быть и так, что когда-то, очень давно, некоторые виды уртов стали симбионтами людей, или же наоборот, некие люди стали сотрапезниками, попутчиками, разделившими стол и кров, если можно так выразиться, со стаями мигрирующими уртов.

— А как Тебя называют здесь? — поинтересовался а, понимая, что его истинное имя выговорить не получится.

— Ним, Ним, — ответил он.

— А меня можно назвать — Боск, — представился я.

— Боск, Боск, — повторил человек-урт. — Хороший боск. Красивый боск. Ещё ларма! Ещё ларма!

И я передал существу ещё один кусочек твердой лармы.

— Хороший Боск, хороший Боск, — пропищал Ним-Ним, и получил от меня ещё дольку.

— Боск хотеть побег? — вдруг тихо спросил он.

— Конечно, да, — сказал я.

— Плохие люди хотеть, делать с Боск ужасный вещи, — сообщил он.

— Что? — переспросил я.

— Ним-Ним бояться говорить, — ответил мой сокамерник.

Я не стал давить на него.

— Стол есть в мало клетка, — робко намекнул он. — Боск, не прикована на цепь.

— Кажется, я Тебя понимаю, — кивнул я.

Не будучи прикованным цепью, и благодаря столу, я мог полюбоваться жестоким зрелищем во внутреннем дворе тюрьмы. Я уже предполагал, а теперь учитывая намеки маленького существа, был уверен, что именно возможно, было мне предначертано. Я вздрогнул. Сколько же ненависти должны они испытывать ко мне!

— Ещё ларма! — попросило существо. — Ещё ларма!

Я дал ему ещё кусочек лармы, которой у меня осталось совсем немного.

— Значит, они намереваются затравить меня в яме, — предположил я.

— Нет, — сказал Ним-Ним. — Хуже. Много хуже. Ним-Ним помогать.

— Я не понимаю, — признался я.

— Боск хотеть побег? — спросил Ним-Ним.

— Да, — кивнул я.

— Ещё ларма, — тут же сказал он. — Ещё ларма!

И я отдал ему последнюю дольку лармы.

— Боск хотеть побег? — снова просил человек-урт.

— Да, — повторил я.

— Ним-Ним помогать, — пропищал он.

 

14. Стая уртов

— Вот! — взвизгнуло маленькое существо. — Вот! Вот! Люди! Ним-Ним сбежать! Ним-Ним свобода!

Мы находились в распадке между двумя скалистыми невысокими холмами. Шёл десятый ан, гореанский полдень. Покинув город, ранним утром, мы уже достаточно удалились от его стен. Оба мы были полностью раздеты. В результате забега сквозь заросли колючего кустарника вся моя нижняя часть тела была покрыта грязью и кровью. Хватало там ссадин и синяков, полученных от ударов о каменные стенки узких коллекторов городской канализации, через которые мы пробирались.

— Ним-Ним хороший урт, — сказал он мне. — Урты всегда находить дорога!

* * *

— Раздевайтесь и заходите в моечную камнату, — приказал нам надзиратель, за спиной которого маячили пятеро из его вооруженных товарищей. — Смойте зловонье со своих тел, а потом выходите.

Было раннее утор. Цепи, с нас сняли, едва мы оказались в этом тюремном подвале.

— Зачем? — слегка удивился я.

— А ну, повинуйся, — прикрикнул он.

Я был весьма озадачен происходящим. Роскошь ванны редко позволяется гореанским заключенным, безразлично мужчины они или женщины. Безусловно, девушку вычистят и доведут до презентабельного вида прежде, чем выставить её на продажу. Не исключено, что они задумали для нас нечто особенное. Заметив, как охранники угрожающе задвигали оружием, я счёл за благо не спорить, и начал раздеваться.

— Свою одежду оставьте здесь, — скомандовал тюремщик. — Идите в комнату и мойтесь.

Наконечниками своих копий они подтолкнули нас к тяжёлой деревянной двери.

— Помойтесь там хорошенько, — крикнул один из охранников, и заржал.

— Ты же не хочешь своей вонью, оскорбить зрителей, — поддержал его другой мужчина.

Я тотчас же подумал о яме для травли, криках, пари, восторженной толпе зевак на трибуне. Но Ним-Ним говорил, что они запланировали для меня нечто гораздо худшее, чем это.

— Пожалей бедных слинов, — захохотал третий охранник.

— Ты же хочешь, чтобы они переблевались от Вашей вони, не так ли? — спросил ещё один шктник.

Полагаю, ему эта шутка казалось очень забавной. Слин — один из наименее разборчивых в еде гореанских животных. Тарск, обычно подразумеваемый как грязное животное, по сравнению с ним просто эпикуреец. И снова, от их комментариев, мне на ум пришла ямы во внутреннем дворе тюрьмы.

Тяжелая дверь моечной комнаты захлопнулась за нашими спинами. Снаружи донёсся скрежет устанавливаемого на место засова. Внутри была практически полная темнота. Лишь слабый свет, пробивался откуда-то сверху сквозь узкую, прикрытую заслонкой отдушину.

— Я ничего не вижу, — признался я.

— Ним-Ним видеть, — сказал малыш, хватаясь за моё запястье обоими руками.

Я почувствовал, как он потянул меня через комнату. Через пару шагов моя нога скользнула в неглубокий вогнутый жёлоб, ведущий к дренажу. Воняло здесь! Я даже заподозрил, что по своей природе это была скорее тюремная выгребная яма, а не ванна. Спустя некоторое время мои глаза начали весьма сносно различать детали. Возможно глаза людей-уртов, приспосабливаются к темноте гораздо быстрее. Скорее всего, такая быстрая адаптация есть результат их ночного образа жизни, ведь стаи уртов чаще всего активны именно ночью.

— Здесь, здесь, — нетерпеливо пропищал маленький человечек, таща мою руку к решётке закрывавшей сток в полу. — Ним-Ним, не сильный!

Я ухватился руками за прутья, и потянул вверх. Но оказалось, что решётка была намертво вмурована в цементный пол. Но у меня возникло ощущение, что в одного края появилась лёгкая слабина. Я напрягался изо всех сил. Ничего удивительного, что такое маленькое существо как Ним-Ним не смогло поднять её. Интересно, много ли мужчин уже пытались вырвать эту решётку?

— Тяни! Тяни! — подбадривал Ним-Ним.

— Я не могу даже пошевелить её, — признался я.

— Тянуть! Дёргать! — скандировал Ним-Ним.

Я присел, полусогнув ноги, подключая к своим усилиям мощь моих ног, и снова рванул прутья вверх. Та сторона, что, как мне показалось прежде, немного шевелилась, на этот раз, к моему дикому восторгу, с тихим хрустом проломила цемент и приподнялась вверх. Возможно, за годы, что этот сток функционировал в основном в качестве отвода нечистот из тюрьмы, цементная заделка ослабла.

— Смотреть! Смотреть! — восторженно прошептал Ним-Ним.

Я оттолкнул тяжёлую теперь уже полностью освобождённую решётку в сторону.

Ним-Ним тут же нырнул в тёмную, круглую дыру в полу. Через мгновение, борясь с тошнотой вызванный отвратительным зловонием, я бросил моё тело следом за человеком-уртом, и заскользил по покрытой слизью наклонной стене дренажного колодца.

* * *

Пекло полуденное Солнце. Мы стояли на небольшом холме, в нескольких пасангах от стен Брундизиума. Сюда мы забрались по скалистому усыпанному камнями склону. Там где мы стояли, камней и валунов разной величины тоже было предостаточно. Возможно, когда-то раньше здесь были каменоломни. В своей массе эти камни, в беспорядке разбросанные на обширной территории вокруг нас, казалось, почти сформировали пилообразный горный хребет некогда огромного, древнего, природного амфитеатра, ныне по большей части выкрошенного и выветренного. Эти скалы окружали обширную долину, возможно, шириной не меньше двух пасангов. Я добрался до этого места направляемый Ним-Нимом, который иногда ехал на моей спине, а в остальное время на моих плечах. Теперь же он, наконец, спрыгнул с меня.

— Ним-Ним, теперь спасаться! — радостно закричал он, указывая вниз на мелкую, почти круглую долину, расстилавшуюся под нами. В этой широкой, вогнутой области я разглядел то, что Ним-Ним, назвал «народ». Никогда прежде не видел столь огромную стаю уртов. По самым скромным прикидкам, здесь было не меньше четырёх, если не пяти тысячи животных.

— Стоять! — вдруг раздался властный голос из-за моей спины.

Я резко обернулся.

— Хороший обман! Хороший обман! — закричал Ним-Ним. — Ним-Ним хороший урт! Нет яма для Боска! Хуже! Много хуже! Ним-Ним помогать! Ним-Ним помогать!

Я почувствовал внезапную слабость. Мне вспомнились слова Ним-Нима, сказанные им в клетке. Я не сразу их понял, там я предположил, что он хотел помочь мне убежать, и его последующие действия, казалось, подтверждали его слова. Только теперь я понял, что далеко не случайно, он был подселён в мою камеру. Он с самого начала был агентом моих врагов.

— Ним-Ним помогать? — радостно закричал урт переросток. — Ним-Ним помогать! Ним-Ним хороший урт! Ним-Ним теперь свободный урт!

— На колени, Боск из Порт-Кара, — приказал Фламиниус, и я подчинился, ведь позади него стоял мой тюремщик и остальные его товарищи.

Некоторые из мужчин держали взведённые арбалеты, острия болтов которых, были нацелены на меня. И что ещё более важно один из них держал поводки трех рычащих слинов.

— А Боск из Порт-Кара неплохо смотрится, стоя голым на коленях перед мужчинами Брундизиума, — усмехнулся надзиратель.

— А разве Ты из Брундизиума? — спросил я Фламиниуса.

— Я работаю на Брундизиум, — пояснил он. — Но я Ара.

Признаться, мне был не понятен триумф, который, казалось, звучал в голосе тюремщика. Союзником Брундизиума был Ар, а вовсе не Тирос или Кос. Я прикинул расстояние между мной и надзирателем. В уме сидел лишь один вопрос, сколько времени мне понадобится, чтобы сломать ему шею. Я не был женщиной, что радостно и покорно, готова стоять на коленях перед мужчинами. Но со всей очевидностью я понимал, что мне не достать его прежде, чем его подельники нашпигуют меня болтами.

Но тут я зацепился ещё за одну мысль. Акцент Фламиниуса! Сейчас, когда я задумался об этом, то смог заметить, что в нём действительно были оттенки, которые намекали на Ар. Безусловно, подобные нюансы довольно трудно определить с приемлемой точностью. Но в целом для меня совершенно очевидно было, что это не акцент жителя Ара. Если он и был из Ара, то, скорее всего, покинул город многие годы назад.

— Я подумал, что Тебе стоило принять ванну, — улыбнулся Фламиниус. — Вместо этого, Ты, кажется, решил извозиться ещё больше.

Я не счёл нужным отвечать на его шутки.

— Ты насладился своей экскурсией по канализации Брундизиума? — полюбопытствовал он.

Я по-прежнему молчал.

— Безусловно, Твоя утренняя пробежка на свежем воздухе и солнце, несколько выветрила ароматы городской канализации, — заметил Фламиниус, под хохот охранников стоявших позади него. — Даже сейчас мужчины восстанавливают различные решётки, которые мы ослабили или убрали для твоего удобства, как и кое-какие сужения в нескольких трубопроводах.

Я удивлённо уставился на него.

— О, да, — усмехнулся он, — всё было отлично спланировано.

— Не проще ли было просто убить меня в тюрьме? — спросил я.

— Проще, да, — кивнул Фламиниус, — но ведь не так забавно.

— Понятно, — сказал я.

— Мебель в твоей камере, её местоположение, и тому подобное, всё было предназначено, чтобы поощрить твои опасения, и заставить думать о побеге.

— Не думаю, что нуждался в столь активном поощрении, — усмехнулся я.

— Может быть и так, — кивнул он. — Между прочим, мы заметили, что Ты не пользовался постельными принадлежностями. Весьма разумная предосторожность. Без чего-то вроде этого было бы труднее поставить слина на твой след.

— Я думал, что Вы могли бы использовать его, чтобы натравить слинов на меня в яме, — пояснил я.

— Конечно, — признал Фламиниус. — Всё это было предназначено, чтобы заставить Тебя опасаться этого. Но с другой стороны, Ты мог бы догадаться, что это не оказалось бы политически целесообразным, по крайней мере, не в это время. Неужели не понятно, что нам не выгодно публично затравить в одной из наших ям Боска из Порт-Кара, адмирала города, теоретически являющегося нейтральным к Брундизиуму.

— Полагаю, что это было бы неразумно, — признал я.

Всё-таки, в Брундизиуме были люди, чиновники, солдаты или, к примеру, охранники в тюрьме, знающие меня в лицо. Конечно, в таких условиях, было бы трудно скрыть от толпы, посещающей публичное зрелище, кто именно находится в яме.

— Вот мы и устроили твой побег, — сказал Фламиниус, — ничем не рискуя, конечно.

— Ничем? — переспросил я.

— Конечно, ничем, — усмехнулся Фламиниус. — Неужели Ты думаешь, что мы всё это время осторожно следовали за Тобой, позволяя Тебе отрыв в один ан, пока к нашему удовольствию мы не захотели бы настигнуть и арестовать Тебя именно здесь?

— Значит, меня завели сюда сознательно, — сделал я логичный вывод, посмотрев вниз на гигантскую стаю уртов в долине под нами.

— Конечно, — кивнул Фламиниус. — Но даже если бы Ты не захотел бы следовать совету нашего маленького друга относительно выбора пути бегства, то мы, просто схватили бы Тебя где угодно поблизости, а затем всё равно привели бы сюда.

— Слин, — догадался я.

— Само собой, — ухмыльнулся Фламиниус. — Смотри.

Он махнул одному из мужчин, стоявшему позади парня со слинами, и тот вытащил из своего мешка рваную тунику, в которую я был одет в клетке.

— Умно, — признал я.

Перед дверью моечной комнаты, прежде, чем втолкнуть мы были вынуждены под угрозой копий наших охранников войти туда, Ним-Ним и я разделись. В тот момент, это казалось вполне естественным. Но теперь до меня дошло, что и это было частью плана Фламиниуса. Как только дверь за нами закрылась, одежда, по крайней мере, моя, была унесена в загон к слинам. Оставалось всего лишь, чуть позже, вывести зверей к концу одного из канализационных трубопроводов, где он опустошается в один из длинных, полусухих каналов приблизительно в полупасанге от стены, и позволить слинам взять наш след.

— Смотри, смотри, — усмехался Фламиниус, и снова махнул своему человеку, державшему тряпки, которые я прежде носил.

Тот поднёс их к самым носам слинов. Немедленно, неистово рыча, звери вцепились зубами в тунику. Послышался треск рвущейся ткани, каждый из слинов тащил добычу к себе.

— Достаточно! — крикнул Фламиниус.

Ловчий, зло крича, кое-как вырвал то что осталось от моей одежды из зубов слинов. Даже притом, что он был их егерем, и они, несомненно, были выдрессированны повиноваться ему, и возможно только ему, но даже ему оказалось нелегко отобрать у них предмет моей одежды.

Фламиниус забрал остатки моей туники, и презрительно посмотрел на меня.

— Вы только посмотрите, вот он — Боск из Порт-Кара, — засмеялся он, — стоит голым перед нами, на коленях, обманутый, запуганный до отчаянного желания побега, и ещё недавно убеждённый в том, что его бегство, было удачным. Зато сейчас, когда его надежды разбились вдребезги, до него наконец-то, дошло, что он никогда не был вне пределов нашей досягаемости. Полюбуйтесь на глупого, обманутого дурака!

Мне нечего было ему ответить. Разве что признать его правоту.

— Неужели Тебе не любопытно, что мы для Тебя приготовили? — поинтересовался он.

— Пожалуй, да, — ответил я.

Фламиниус швырнул в меня лохмотья ещё недавно, до встречи с зубами слинов, бывшие моей туникой.

— Надевай это, — приказал он. — Э нет, не вставая. Натягивай, как есть, стоя на коленях.

Мужчины просто заржали надо мной, когда я, стоя перед ними на коленях, нарядился в несколько висевших тут и там лоскутов. Слины не спускали с меня своих злобных глаз.

— Не будет ли быстрее покончить с этим ударом меча? — спросил я.

— Быстрее да, но это не будет так забавно, — пояснил Фламиниус.

— Возможно, Тебе было бы разумным отойти в сторонку, чтобы не быть раненным взбесившимся слином, — предложил я.

— Оставайся на коленях, — предупредил он меня.

— Я несколько озадачен кое-какими вещами, — заметил я. — Возможно, сейчас самый подходящий момент, чтобы их прояснить. Могу я полюбопытствовать, с чего это у Вас возник такой интерес к моей скромной персоне? Зачем, например, для охоты на меня в Порт-Кар послали Бабиниуса? Какой в этом смысл? Откуда у Брундизиума такое страстное желание моей смерти? Кто, или что, в Брундизиуме, имеет столь страстный интерес ко мне, и почему?

— Ты хотел бы, чтобы я ответил на твои вопросы, не так ли? — уточнил Фламиниус.

— Да, — признал я.

— Что-то мне не хочется этого делать, — ухмыльнулся он, и его сопровождающие весело засмеялись.

Я сжал кулаки.

— Только не думай, что мы не способны на жесты невероятной доброты, или, что милосердие вне круга наших интересов, — сказал он.

— Ну и?

— Мы готовы предоставить Тебе самому, выбрать свою судьбу, — предложил он. — И мы даже готовы дать Тебе некоторое время, чтобы помучиться перед смертью.

— Не понял, — прищурился я.

— Уверен, Ты не думаешь, что это случайность, что мы использовали нашего маленького друга в наших планах? И конечно же, Ты не думаешь что, Тебя заманили в это место простое совпадение?

— Полагаю, что нет, — вздрогнув, ответил я.

Ним-Ним радостно запрыгал вверх — вниз.

— Ним-Ним помогать. Ним-Ним хороший урт! — провизжал он.

— Иди, маленький урт, — благосклонно сказал Фламиниус. — беги к своему народу.

— Ним-Ним умный! — пропищало существо. — Ним-Ним обманывать красивый Боск!

— Поспеши домой, маленький урт, — дружелюбно сказал Фламиниус.

Ним-Ним посмотрел на меня своими яйцевидными глазами.

— Хуже чем яма, — сказал он мне, — хуже, много хуже. Ним-Ним помогать. Ним-Ним обмануть красивый Боск. Совсем плохо, красивый Боск!

— Беги, поторапливайся, — подстегнул его Фламиниус.

И Ним-Ним поскакал вниз по травянистому склону к огромной стае уртов. Фламиниус засмеялся, глядя ему вслед. Его поддержали смешки некоторых из его спутников. И смех их не был приятным.

— Сейчас Ты медленно, не вставая с колен, повернёшься, — приказал мне Фламиниус. — Потом медленно поднимешься и шагом спустишься с холма. Иди к стае уртов. А мы останемся здесь на холме, какое-то время. Ты всё время будешь под нашим наблюдением. Если Ты попытаешься бежать или свернёшь в сторону, попытавшись обойти стаю по краю, мы немедленно спустим слинов. Ты должен, если конечно захочешь, войти в это скопление уртов. Если Ты не захочешь этого сделать то мы, через некоторое время, спустим слинов, и они найдут Тебя везде, где бы Ты не спрятался. Тебе всё ясно?

— Ясно, — подтвердил я.

— Интересно, что ты выберешь? — полюбопытствовал Фламиниус.

— Держу пари, что он зайдет в стаю, — крикнул один из мужчин.

— А я ставлю на то, что будет ждать слина, — ответил ему другой.

— Не хотелось бы, влиять на твоё решение, — заметил Фламиниус, — но из моего опыта, в подобных ситуациях, человек до последнего ждёт слина, а когда тот уже почти прыгает на него, он, по-видимому, потеряв контроль над собой бросается в стаю.

— Для Тебя было бы лучше, дождаться слинов, — посоветовал тот, что держал пари на это. — Слин убьёт быстрее.

— Немногим хватает храбрости на то, чтобы ждать их, — сказал другой.

— Так что Ты будешь делать, Боск из Порт-Кара? — спросил Фламиниус.

— Пока не знаю, — честно ответил я.

— Превосходный ответ, — признал Фламиниус. — Многие мужчины думают, что они знают, что они сделают, но когда наступает момент истины, зачастую всё оказывается, вовсе не так, как они ожидали. Иногда тот, кто думал, что он храбрец, вдруг узнает, что он — всего лишь трус. А иногда, я полагаю, бывает и наоборот, и тот, кто считал себя трусом, узнает, что он смел.

Я, медленно, на коленях, отвернулся от них, затем встал.

— Теперь, медленно, очень медленно, — напомнил Фламиниус.

Я начал спуск с холма к стае уртов. Ним-Ним ещё не вошёл в неё. Вполне возможно, что он мог бы захотеть увидеть, как именно я поступлю.

Я приблизился к стае и замер в нескольких ярдах от её границы. Большинство животных не обратило на меня ни малейшего внимания. Некоторые особи посмотрели на меня подозрительно. Конечно, я не нарушил периметр их группы, и не приблизился до критического расстояния. Оглянувшись назад, я бросил взгляд на гребень холма. Фламиниус, его люди и слины по-прежнему стояли там и сохраняли неподвижность. Вероятно, у меня было несколько енов, прежде чем они спустят слинов. Я, как предполагалось, должен провести это время, в мучительных раздумьях, относительно того какую судьбу мне выбрать. Само собой, я не был в восторге от любой из предложенных мне альтернатив. Я задумчиво смотрел на стаю уртов. Никогда прежде мне не попадалась настолько огромная. Количество животных здесь было просто неисчислимо. В воздухе висел тяжёлый запах грызунов. Я прикинул протяжённость стаи. Пожалуй, она простиралась приблизительно на четверть пасанга в обе стороны от меня. Если бы я попытаюсь побежать вдоль периметра, мужчины, несомненно, немедленно спустят слинов. На то чтобы настичь меня им хватит считанных инов. Я посмотрел через стаю. До противоположного края приблизительно двести или триста ярдов. Я не думал, что даже слин будет в состоянии прорваться через эти ярды. Нет, мне не казалось вероятным, что слин смог бы преодолеть такую плотную массу крупных и разъярённых вторжением существ.

Я теребил свою изодранную в клочья тунику. Слины, и я это превосходно знал, неутомимые охотники, бесстрашные, стойкие и упрямые следопыты. Я посмотрел на Ним-Нима, который стоял в нескольких ярдах от меня, немного ближе к стае. Он был напряжён, и, очевидно, приготовился, если я решу приблизиться к нему, скрыться в стае.

— Ним-Ниму, здесь безопасно! — крикнул он, указывая на уртов. — Народ не обижать Ним-Ним!

Интересно, были ли где-нибудь в этой огромной стае грызунов другие представители народа людей-уртов. В любом случае, если и были, они не собирались раскрывать своего инкогнито. Конечно, они не всегда держатся в стае, но почти всегда они остаются поблизости от неё, и довольно редко покидают её на долгое время. Ним-Ним, как я помнил, был пойман в государственном саду.

— А ты уверен, что это — твой народ? — спросил я, заинтересовавшись этим вопросом.

На мой взгляд, все урты выглядели совершенно одинаково. Само собой, если прожить с ними некоторое время, то можно начать отличать их одного от другого.

— Да, — заносчиво ответил Ним-Ним. — Это они.

И он издал свистящий звук, потом ещё один несколько иной тональности.

— Наш вождь! — указал он на большого, покрытого тёмным мехом урта со сломанным зубом, маленькими глазами и посеребренной мордой.

Он был просто гигантского размера для этого вида животных.

Я не сомневался, что Ним-Ним знал, о чем он говорил. Конечно, это была, его стая. В этом не было никаких сомнений.

— Народ разорвать Боск на части! — крикнул Ним-Ним. — Народ не обижать Ним-Ним! Ним-Ним со свой народ. Ним-Ним спасаться!

Я оглянулся назад на гребень холма. Слинов ещё не спустили.

— Ним-Ним обмануть красивый Боск! — сказал чеовек-урт. — Ним-Ним умный! Ним-Ним, теперь свобода! Ним-Ним теперь спасаться!

Интересно, как получалось, что люди-урты могли путешествовать со стаями уртов. Мне было известно, что даже уртов из других стай часто разрывали в клочья, когда они пытались приблизиться к чужой стае. Должно быть что-то, некий параметр, по которому стая, так или иначе, признаёт и принимает людей-уртов за своих. Я обратил внимание, что седой урт, идентифицированный Ним-Нимом как вожак стаи, повернул морду в мою сторону. Я сомневался, что он мог бы разглядеть меня в деталях. Урты, насколько мне известно, животные близорукие. А вот его нос, нацеленный на меня, шевелился весьма активно. Наконец вожак дернулся и фыркнул. Внезапно я почувствовал, как волосы на моём затылке встали дыбом.

— Не входи в стаю! — посоветовал я Ним-Ниму. — Не делай этого!

— Красивый Боск хотеть обидеть Ним-Ним! — крикнул он и отступил к стае.

— Не входи в стаю! — закричал я. — Я стою здесь! Я не приближаюсь! Я не обижу Тебя! Только не входи в стаю!

Ним-Нима поймали в государственном саду, и посадили в тюрьму Брундизиума. С тех пор прошло, по крайней мере, шесть месяцев. Я вспомнил язвительный смех мужчин на холме, глядевших вслед быстро спускавшемуся по слону Ним-Ниму, торопившемуся к своей стае. А ещё, я думал о величественных, изящных, золотистых Царствующих Жрецах живущих в их тоннелях, в основании Сардарарских гор.

— Не входи в стаю! — отчаянно закричал я, уже вбегавшему туда Ним-Ниму, — Не-е-ет!!!

С моего места, могло показаться, что он почти переходит вброд коричневое озеро. Вот только озеро это, казалось, начало расступаться перед ним, оставляя его, на сухом месте, изолированном, одиноком островке, окруженном желтовато-коричневыми водами. И воды эти, необъяснимым образом расступившиеся вокруг него, имели глаза и зубы, направленные на его фигуру. Я видел, что он не понимал того, что произошло.

— Выходи! — позвал я его. — Выходи, пока ещё не поздно!

Глаза смотрели на него со всех сторон. Я видел узкие, удлиненные мордочки, поднятые к нему. Я видел дергающиеся ноздри.

Ним-Ним начал издавать свистящие и шипящие звуки, явно обращаясь к уртам. Можно предположить, что именно такими звуками люди урта могли бы общаться друг с другом, а возможно, также, подавать сигналы, стае. Я заметил, что животные заволновались. Они дрожали. В их реакции появилось почти лихорадочное беспокойство.

— Выходи! — звал я Ним-Нима.

Внезапно один из уртов издал сердитый, пронзительный, режущий уши, высокочастотный визг. В тот же момент, по поверхности коричневого озера пробежала волна, как если бы в то место где стоял Ним-Ним, ударило током. Эта волна, казалось, пробежала через всю стаю. Её распространение сопровождалось вздыбливанием меха на их спинах. Там где прошла волна, животные внезапно замирали, настораживались и начинали дрожать от возбуждения. Казалось, вся стая, ещё недавно столь спокойная, внезапно превращалась в беспокойное, бурлящее от злой энергии озеро.

— Выходи! — заорал я на него.

Ещё один урт стоявший недалеко от Ним-Нима разразился тем же сердитым, пронзительным, оглушительным визгом, его сразу поддержал другой, за ним ещё один. Животные начали неудержимо дрожать, их глаза, казалось, вылезали из орбит, их вставший дыбом мех, потрескивал от статического электричества, их уши прижались к головам. Каждое животное всей этой огромной стаи теперь было ориентировано точно к тому месту, откуда доносились яростные визги. Некоторые из них уже начали нетерпеливо, не разбирая дороги пробираться к этому звуку, перелезая через спины попадавшихся по пути менее нетерпеливых уртов. Теперь уже каждое животное, находившееся в первом кругу около Ним-Нима, гневно визжало. И визг этот теперь подхватывали, всё больше животных. Он поднимался вверх, ударяясь в соседние утесы, отражался от них, бился в камни и валуны, рикошетил, снова и снова, усиливался, заполняя эту чашеобразную долину. Он резал уши, разрывал сознание, заставлял трястись воздух, поднимался в небеса, и казалось, даже облака, в ужасе расступались перед его мощью. Казалось, этот визг напугал даже само небо, и весь мир. Я бы не удивился, что сейчас в Брундизиуме, люди озадаченно оборачиваются, пытаясь разобраться, откуда прилетел этот тревожный звук.

Я сложил руки рупором и отчаянно пытаясь заглушить яростный визг уртов, заорал:

— Выходи оттуда!

— Я не смогу! — зашевелились его губы.

Разъярённые животные, начали приближаться к нему, и он бросился к границе стаи, попытавшись проскочить между ними. На моих глазах он дважды оступился, но оба раз успевал вскочить. К тому времени, когда ему удалось добраться до края стаи, он лишился ноги и руки. Но он не уже не мог упасть, из-за животных, напиравших со всех сторон и поддерживавших его. Некоторые из них просто висели на его теле, впившись в него зубами, другие набрасывались и, оторвав кусок мяса, отскакивали, поглощая свою добычу. Когда он оказался в пределах нескольких футов от меня, у него уже не было половины лица. Его голова дико моталась из стороны в сторону. Я даже не был уверен, что он всё ещё жив, пока не видел его глаза. В ярости я прыгнул к нему, разбрасывая уртов в стороны, подальше от него. Кого-то я хватал за загривки, других за задние ноги, и зашвыривал их назад в стаю. Разрывая его тело, они, казалось, совсем забыли обо мне. Я уже был среди них, но на меня никто не нападал. Зато нападал я. Поймав одного зверька, я сдавил его шею пальцами, ломая его шею. Его безвольная тушка, кувыркаясь, улетела за мою спину. Другие урты с визжанием устремились вперёд, пытаясь карабкаться по их товарищам, лишь бы достичь то, что теперь оставалось от Ним-Нима. Поняв, что ничем не смогу помочь, я, задевая ногами пушистые тела грызунов, отступил из владений стаи. В просветах кишащих желтовато-коричневых тушек, иногда ещё мелькали части тела Ним-Нима, которого стая тянула назад на свою территорию. Я же, остался в одиночестве, тяжело дыша, стоять у границы их владений. Ноги мои подкосились, и я, дрожа всем телом, опустился в траву.

Теперь я совершенно ясно понимал, что опознание и принятие в стаю связано с запахом. Вероятно, их запах служил стае своеобразным паролем. Если у кого-то он есть, его принимают. Если запаха нет, или он недостаточен, то это сигнал к атаке. Скорее всего, именно недостаток запаха стаи вызывает рефлекс нападения. А пронзительный визг, столь ужасающий, столь душераздирающий и всепроникающий, который привлёк внимание других животных, был, по-видимому, чем-то вроде сигнала «чужак среди нас», так сказать сигнал опознания чужака. Именно на него среагировали остальные животные стаи, именно визг вызвал столь бурную реакцию, реакцию защиты, или если можно так выразиться реакцию отторжения чужака. Ясно, что визг сыграл роль сигнального рельса требующего ответного нападения от всех членов сообщества уртов.

Я задумчиво смотрел на стаю. Сейчас она уже была относительно спокойна. И не осталось никаких следов Ним-Нима.

Я оглянулся назад, бросив взгляд на мужчин, стоявших на гребне холма. Слины всё ещё были на поводках. Возможно, они хотели, прежде чем они спустят животных, дать мне ещё немного времени, чтобы у меня была возможность подумать и представить то, что очень скоро должно произойти со мной.

Я снова уставился на стаю. Всё дело в запахе, я уже был в этом уверен. Это объясняло, почему чужой урт, даже того же самого вида, уничтожался при попытке присоединиться к данной конкретной стае. Это объяснило, и то почему Ним-Ним был отвергнут уртами. За время, проведённое в тюрьме, а это ни много ни мало почти шесть месяцев, он потерял запах стаи. Я вспомнил, что и Царствующие Жрецы опознавали, кто был «из Гнезда», а кто не был именно по запаху Гнезда. Конечно, этот запах приобретался, после того, как человек проводил в гнезде некоторое время. Предположительно, точно так же запах стаи может быть приобретен после некоторого времени нахождения в стае. Но тогда каким образом первый из людей-уртов смог попасть в стаю впервые? Я подозревал, что это произошло сотни лет назад.

Какой-то не иначе очень умный человек, или группа людей, должно быть, поняли суть проблемы. Возможно, они решили эту задачу, а потом, со сменой поколений, эта тайна была вновь утеряна, или сознательно забыта, чтобы другие не смогли выдать её врагам, а те не использовали в своих интересах и во вред народу людей-уртов. Теперь же, люди-урты рождаясь среди грызунов, просто растут в стаях, впитывая их запах, и не задумываются над этим вопросом, полагая, что так и должно быть, поскольку так оно и было с незапамятных времен. И всё же, подумал я, неужели никто и никогда не задумывался над этим? Ведь нельзя же всегда полагать, что это — просто необъяснимый факт, данный людям, нечто, что не должно быть исследовано ими. Ведь не могло не быть причины в том, почему трава зелёная, и небо голубое? Не могло не быть причины движения ветров и вращения ночного неба, или скажем в том, почему мужчины — это мужчины, а женщины — это женщины?

Внезапно я прыгнул к трупу урта, который со сломанной шеей валялся рядом со мной. Бросив взгляд на вершину холма, я отметил, что Фламиниус ещё не отдал команды спустить слинов. Бешеным рывком я выломил острый длинный резец из верхней челюсти мертвого животного, и затем, лихорадочно, со всей возможной энергией и спешкой, втолкнув его в кожу, потащил вниз, разрывая шкуру напополам, помогая себе руками, и даже зубами. Торопясь, как никогда в жизни, я принялся срывать шкуру с трупа. Надеюсь, они подумали, что я сошел с ума. Однако, я не стал себя успокаивать, уверен Фламиниусу не потребуется много времени, чтобы понять моё намерение.

Я мельком мазнул взглядом по гребню холма. Слины, уже были спущены с поводков, и мчались вниз по поросшему редкой травой склону.

Я продолжил свою работу, стараясь не думать о приближающейся зубастой смерти. Часть шкуру была сорвана. Работая ребром ладони, как ножом, я втискивал ей между шкурой и горячим подкожным жиром. Потом я поставил ногу на грудную клетку и надавил, ослабил давление, снова надавил, и опять ослабил, затем, выворачивая грудную клетку, потащил шкуру, понемногу стягивая её с тушки. Не отрываясь от работы, бросил взгляд на стремительно приближающихся слинов. Я уже мог разглядеть их горящие нетерпеливой яростью глаза. До меня им оставались считанные ины. Большая часть шкуры была в моих руках, но времени на её отделение от безвольно болтавшейся головы у меня уже не оставалось. Наступив ногой на окровавленные останки, я диким рывком оторвал свою добычу то тела и внутренностей и, прижимая это обеими руками к бёдрам, вошёл в стаю.

Свежесодранная шкура была ещё тёплой, влажной и липкой. Мои ноги и бедра были покрыты кровавыми потёками. Я протискивался между уртами, стремясь увеличить расстояние между мной и границей стаи. Мех грызунов был теплым и маслянистым. Я даже чувствовал их ребра и движение мускулов под кожей животных. Носы их поворачивались вслед за мной. Я торопливо, не разбирая дороги, прорывался к центру стаи. В этот момент первый слин достиг края этого живого бурого озера и, не заботясь о последствиях, нырнул в него вслед за мной. Он, азартно порыкивая, проворно побежал прямо по телам плотно стоявших уртов. Его челюсти щёлкнули в считанных дюймах от моей ноги, но на большее у него не осталось времени. Он повалился на землю под напором разъярённых грызунов. Я же продолжая расталкивать уртов, двигался к противоположному краю стаи, до которого ещё оставалось не меньше полтораста ярдов. Вдруг, позади меня снова раздался тот самый ужасный визг урта — сигнал опознания чужака.

Слин — упорный следопыт, говорил я себе. Он — бесстрашный, решительный, упрямый охотник. Такие мысли мелькали в моей голове раньше, когда я только подошёл к краю стаи. Казалось, они призывали меня обратить на что-то внимание, на что-то важное, но, в тот момент я никак не мог ухватить их истинного значения. Тогда, они так и застряли на границах моего сознания. Но теперь, я понял то, с чем забавлялся мой мозг. Изумительная, поразительная возможность, в которой в тот момент я не смог полностью разобраться. И эта возможность, теперь, когда я полностью был осведомлён о ней, казалась безнадёжно устаревшей, но всё равно необыкновенно интригующей. Но разве я не поступил инстинктивно и немедленно, практически так, как было единственно возможно, в полном соответствии с моим озарением, которое только теперь полностью выкристаллизовалось в моём сознании? Именно так я и действовал. То, что в тот момент было всего лишь намёком, свербящей, интригующей мыслью, которую я едва мог ухватить, в кризисный момент, стало подсознательным побуждением к действию. Мне требовался только способ прохода сквозь стаю. Но найдя его, я и все остальные части головоломки расставил по своим местам. Никто не мог преследовать меня через стаю уртов. Никто, даже слины.

Я пробирался дальше. За моей спиной послышался всё усиливающийся визг. Слин — упрямый охотник. По-своему, это — замечательное животное. Он не умеет сдаваться, но никогда не отступает. Я обернулся, чтобы удовлетворить моё любопытство. В трёх точках стаи происходило нечто напомнившее мне роение насекомых карабкающихся друг на друга, только насекомые эти были гигантские и желтовато-коричневые. Одному из слинов бешеным усилием удалось сбросить с себя навалившихся на него грызунов и вздыбиться на задних лапах. Голова и плечи показались над роем карабкающихся животных. В зубах было зажато безжизненное тело урта. Слин яростно встряхнул им, отбрасывая в сторону. А потом он снова утонул в набежавшей волне взбешённых уртов, и я больше не видел его. Мне некогда было любоваться гибелью моих преследователей, своих дел было по горло. Но повернувшись к другой стороне стаи, я вдруг понял, что у меня больше нет возможности двинуться вперёд хотя бы на шаг. Слишком много уртов, на вид полных решимости выяснить, кто я такой, столпились вокруг меня. Я оказался полностью окружён. Внезапно оказалось, что я стою на пустом открытом месте, чистом месте, в центре небольшого круглого островка окружённого желтовато-коричневым озером. Я замер. Вытянутые ко мне шеи, дергающиеся и фыркающие носы, подслеповато прищуренные глаза. Я не шевелился. Я стал центром всеобщего внимания.

Через тела сородичей местами раздвигая, а чаще просто идя прямо по ним, в первый ряд выбрался большой, тёмный урт. Его отличительной чертой был сломанный резец. Он был приблизительно четыре фута в холке, просто гигант для этого вида животных. А ещё у него была седая, словно посеребренная морда. Я узнал его. Это был тот самый урт, которого Ним-Ним ранее признал вожаком стаи. Гигант начал обнюхивать меня, что было понятно по перемещению и дерганью его носа.

— Тал, уродливая скотина, — тихо сказал я.

Я медленно поворачивался вокруг своей оси, не выпуская из виду обходящего меня по кругу, фыркающего зверя. Наконец, он завершил свой обход. Бусинки его маленьких, близоруких глаз, прищуриваясь, всматривались в меня.

— Ты — вонючая, уродливая скотина, — прошептал я.

Он, озадаченно, снова принялся обнюхивать меня, начиная с моих ног, затем поднимая голову всё выше и выше, пока, казалось, не уставился мне прямо в глаза. Когда он опустил свою голову, я понизил шкуру, стараясь держать её всё время так, чтобы она была между мной и его носом. Я поднимал шкуру по мере того, как поднималась его голова. Казалось, его совершенно не волновала голова урта, которая всё также болталась на защищавшей меня шкуре. Его рефлексы в данной ситуации, я полагал, я верил, я надеялся, должны были активироваться исключительно запахом, и причём не запахом крови, или человека, а запахом шкуры соплеменника, запахом его стаи.

Наконец, я вздохнул с облегчением. Он отвернулся. Остальные животные, один за другим, начали возвращаться к своим рутинным делам. Снова вокруг меня расстилалось спокойное светло коричневое озеро, за исключением тех трёх мест, где некоторые особо ретивые урты, рвали на кусочки то, что осталось от слинов.

— Прощай, уродливая скотина, — бросил я.

Я возобновил свой поход через стаю, то и дело преступая через тушки уртов. Один раз, в нескольких ярдах передо мной и чуть правее, я заметил, как тонкая долговязая фигура внезапно появилась над телами грызунов, всматриваясь в меня. Мгновение, и фигура исчезла. Снова, передо мной расстилалась ровная бурая поверхность. Это был единственный безошибочный знак того, что здесь были люди-урты, путешествующие со стаей.

Ещё через несколько инов я пересёк границу владений уртов. Обернувшись, я увидел Фламиниуса, и его людей, стоявших с другой стороны стаи, почти вплотную к её периметру. Некоторое время я понаблюдал за их действиями. Они разрядили свои арбалеты в мою сторону, ни болты потеряли энергию задолго до того как долетели до моего края стаи, и упали довольно далеко от меня. Наконец, поняв, что так меня не достать они развернулись и заторопились назад вверх по склону.

Очень возможно, что где-то за холмами остались их тарларионы. А я повернулся и направился в другую сторону. Перевалив через изломанный зазубренный гребень линии холмов ограждавших эту скрытую от лишних глаз долину, я оказался на открытой равнинной местности, и пошел неторопливой, зато позволяющей экономить силы воинской походкой в противоположную от Брундизиума сторону. Эту походку, которой воины обучаются с самого детства, можно поддерживать сколь угодно долго, даже с весом оружия, снаряжения и щита, и преодолевать в этом темпе многие пасанги.

 

15. Лагерь Бутса Бит-тарска

— Он здесь! — закричал Бутс. — Мы поймали его для Вас!

Лекчио и Чино держали меня за руки. И через мгновение, вместе с пыхтящим Бутсом, бегущим в стороне от них, в вихре пыли поднятой лапами тарларионов, в лагерь ворвались всадники.

— Слины! Слины! — кричал я лицедеям из труппы Бутса Бит-тарска.

Тарларионы уже кружили вокруг меня. Я бешено дёрнулся, пытаясь стряхнуть с себя Чино и Лекчио, и мне почти удалось это. Но они всё-таки удержали меня.

— Держите его! Держите его! — верещала Леди Янина. — Не дайте ему сбежать!

— Не бойтесь! Он находится в руках Бутса Бит-тарска, — орал Бутс, — актера, антрепренёра, импресарио и друга благородных граждан Брундизиума!

Толстяк приблизился ко мне, неся наручники.

— Это — Ты, слин, — презрительно бросил он и, обращаясь к Чино и Лекчио, приказал: — Руки ему за спину заверните!

Позади меня раздалась пара негромких щелчков. На моих запястьях снова оказались наручники. Чино и Лекчио, однако, продолжали удерживать мои руки. Петруччо, державший в руках большой деревянный меч, который он использовал, играя роль Капитана, выглядел очень решительно. Паблиус Андроникус стоял рядом, с видом огромного удовлетворения на лице. Игрок стоял немного дальше, сложив руки на груди и с, беспристрастным видом, наблюдал за происходящим.

Ровэна, Леди Телиция и Бина чуть в стороне стояли на коленях, дрожа от ужаса, вдруг оказавшись в присутствии свободных людей, столь внезапно вторгшихся в лагерь. Краем сознания я отметил, что Бина помимо ошейника Бутса, носила ещё и рабский браслет, помещённый на её запястье игроком. Этот браслет показывал, что право на её использование было у него.

Я потянул руки в стороны, пробуя наручники на прочность.

— Даже не пытайся освободиться, дурак, — высокомерно заявил Бутс. — Ты закован Бутсом Бит-тарском!

— Отлично сделано, верный друг Брундизиума! — крикнула Леди Янина.

Бутс, низко поклонился женщине, а затем, светясь от радости, вручил ей ключ от наручников. Она схватила его, с радостным смехом, и триумфально подняла, демонстрируя мужчинам.

— Я так и думала, что Ты можешь вернуться сюда! — заявила мне моя бывшая пленница, всё также победно размахивая ключом передо мной. — Фламиниус решил по-своему, и теперь ищет в другом месте! Он обыскивает сельскую местность! Он посчитал, что Ты не так глуп, чтобы возвратиться туда, где Тебя уже один раз схватили! Он смеялся надо мной! Но я умнее его, в тысячу раз умнее! Я поняла, что именно по причине, что здесь последнее место, где Тебя стали бы искать, Ты обязательно придёшь сюда! Я оказалась права! Я упросила Белнара дать мне людей и тарларионов! Он предоставил их мне практически против своей воли. И мы поскакали сюда со всей возможной скоростью. И моё мнение доказано! Пусть Фламиниус корчиться в зависти! Именно я оказалась права! Именно я торжествую! Ты — мой пленник, только мой, Боск из Порт-Кара, пленник Леди Янины!

И она снова замахала ключом. Я смотрел на неё, сидящую на тарларионе. Всё также заливисто хохоча, она торжествующе повесила шнурок на шею и опустила ключ в декольте своего платья.

— А чего это твоё лицо открыто? — с ухмылкой полюбопытствовал я.

— Отойдите от него в сторону! — взвизгнула женщина и, сорвав плеть с луки седла, наотмашь ударила меня ей дважды.

— И ноги твои замечательно выглядят, — добавил я, и вытерпел ещё, один за другим, два удара.

— Я смотрю, Тебе так и не разрешили носить обувь, — заметил я.

Трудно было это не заметить, когда её голые ноги, стоявшие в стременах, были тёмными от грязи, причём по самые колени. Но при этом, надо признать, выглядели они действительно весьма соблазнительно, даже покрытые пылью, рельефно выделяясь на фоне кожи седла, и толстой чешуйчатой шкуры тарлариона. Платье, которое ей разрешили, было почти рабски коротким, да ещё и с разрезами по бокам. Рукава ей, кстати, тоже не разрешили. Нужно ли говорить, сколь привлекательна она была в этом? Наверняка, большинству мужчин хотелось бы немного помыть её перед использованием. Было интересно предугадывать, на что она могла бы быть похожей, будучи вымытой, причесанной, надушенной, одетой в узкий лоскут рабского шёлка, ну и соответственно в ошейнике. Подол платья, которое было на ней, мало того, что был разрезан по бокам, так ещё и бесстыдным образом обрывался высоко на её бёдрах. Платье имело высокий лиф, и было подпоясано шнуром прямо под её грудями. Да, в целом это был весьма привлекательный ансамбль. Тот мужчина, что разработал его и заставил её носить это, должно быть, обладал хорошим вкусом на женщин. Единственное, что хоть как-то намекало о её статусе свободной женщины, так это то, что оно было непрозрачным. Случись мне владеть ей, подумал я, пожалуй, можно было бы дать ей подобный предмет одежды, но только из прозрачного шёлка. Только, стоило его ещё немного укоротить. Обитательницы такого платья, кстати, будучи в подходящем ошейнике, также превосходно смотрятся украшенные варварскими гореанскими рабскими драгоценностями. Некоторые женщины, по началу, отчаянно возражают против таких украшений, но вскоре сами начинают просить об этом. Трудно было не заметить, что и волосы женщины были распущены. И это, несомненно, кое-что да значило. Только рабыни должны носить такие причёски.

Она ударила меня своей плетью ещё дважды.

— И Волосы твои распущены, — напомнил я ей.

— Слин! Слин! — истерично закричала она.

Снова и снова плеть упала на меня. Пришлось закрыть глаза, чтобы не лишиться зрения. Радовало, что у неё не было силы мужчины. Вспотевшая от усилий, сердитая, она прикрепила плеть обратно к своему седлу.

Я хорошо поиздевался над ней. Да, она соблазнительно выглядела бы, должным образом одетая, или точнее должным образом раздетая, съежившаяся у моих ног, в моём ошейнике, знающая, что за мельчайшее её несоответствие абсолютному совершенству рабыни она немедленно получит удар пяти ремней рабской плети, или даже что-нибудь похуже.

— Смейся, дурак! — немного успокоившись, крикнула она. — Это — Ты теперь тот, кто закован в наручники! Это — Ты теперь мой пленник!

Я, молча, с видимым интересом, разглядывал её.

— Ты стал причиной того, что меня понизили в должности, — продолжила кричать Леди Янина. — Ты стал причиной потери моего статуса в Брундизиуме, потери мной расположения моего Убара, Белнара. Ты — причина того, что мне отказали в праве скрывать лицо, моём неотъемлемом праве свободной женщины, причина того, что я вынуждена наряжаться в эти короткие, позорные одежды, ясно дающие понять мужчинам мою женственность, причина того, что я не могу носить иную причёску, кроме той, что могла бы носить какая-нибудь мерзкая рабыня. Но теперь это всё закончилось. Теперь всё изменится! Нет, дурак, теперь Ты будешь причиной не просто восстановления моих привилегий и положения в Брундизиуме, но причиной нового подъёма моей карьеры, причиной достижения мной, там, во дворце и на службе моему Убару и городу, новых высот престижа, статуса и власти! Пусть Фламиниус плачет от зависти! Я буду в тысячу раз выше его!

— Как получилось, что Вы следуете за женщиной? — спросил я одного из солдат.

— Мы выполняем приказы Белнара, — нахмурившись, пожал он плечами.

— Понятно, — кивнул я.

Женщины, хотя они могут иногда служить чем-то вроде артефакта, символа, мистического предмета, или чего-то ещё похожего, редко могут вызвать в мужчинах инстинкт подчинения. Соответственно, мужчины в целом не желают следовать за ними. Случись такая ситуация, они вообще чувствуют себя крайне неуютно. Им это неудобно. Они ощущают нелепость, неестественность, таких отношений. Таким образом, нормальные мужчины обычно следуют за женщинами только неохотно, и только по приказу свыше, обычно также только в пределах заранее оговоренного контекста или в пределах границ какого-либо ведомства, где на их дисциплину можно положиться. Но их согласие с приказами в такой ситуации зачастую может оказаться не столь безоговорочным, и более скептичным. Их действия имеют тенденцию быть наполненными неуверенностью и нерешительностью. А это часто приводит к серьезным последствиям, снижающим эффективность их действий. Интересно отметить, что даже женщины нередко не хотят следовать за женщинами, особенно в критических ситуациях. Мужчина, биологически, к добру или к худу, по своей природе является лидером. И, конечно, в случае отступления от этого правила, произойти может всё что угодно, но ничего хорошего. На мой взгляд, то, что некоторые лидеры, по той или иной причине, ставят над своими подчиненными женщин, просто нелепо. Мужчины никогда не будут воспринимать их в качестве своих командиров. Конечно, большинство мужчин, считает, что пусть лучше подобное неудобство и страдание достанется другим, а не им.

Я рассматривал Леди Янину. Насколько маленькой, нежной, и соблазнительной она была. Какой абсурдной и неестественной, казалась её власть, пусть и временная, над этим мужчинам. И как завидовала она мужчинам, особенно своему сопернику Фламиниусу. Как она напрягалась, чтобы казаться лидером, как она, должно быть, старательно заучивала уроки, как нужно выглядеть и как надо действовать, чтобы действительно быть командиром. Возможно, если бы она сделала это хорошо, то она смогла бы одурачить некоторых мужчин. Возможно, если бы она сделала это хорошо, то её бы приняли почти, как если бы она была настоящим командиром, подлинным лидером. Возможно, если бы она сделала это хорошо, то никто не обратил бы внимания но то, что, на самом деле, она была всего лишь маленьким, нежным, привлекательным, прекрасным существом, той, чьей естественной судьбой предназначено быть совсем в другом месте, и это место не в седле тарлариона, и не во главе воинов.

— Ты — презренный слин, — заявила она мне.

— Несомненно, — улыбнулся я.

Пожалуй, вот в этих её словах был, некий резон. Я снова окинул её взглядом. Как абсурдно то, что она могла иметь власть над этими мужчинами. Они были воинами. Они были должны поместить этого «лидера» на её место, место, предписанное женщине, на коленях у их ног. Возможно, придёт день, когда кто-то так с ней и поступит, и она, наконец, приедёт к пониманию того, что и кем она была на самом деле, что она женщина.

— Улыбайся, если хочешь, дурак, — бросила она, — но теперь наручники на Тебе, и это Тебе предстоит идти в железе у моего стремени.

— По крайней мере, это так выглядит, — заметил я.

— Ты — мой ключ к власти, — засмеялась она.

Как же она была высокомерна и горда собой.

— Благодаря Тебе, — заявила она, — моё будущее в Брундизиуме обеспечено! Благодаря Тебе я поднимусь там, на недосягаемую высоту, о которой до сего времени я и мечтать боялась!

— Всё возможно, — усмехнулся я.

— Именно я победила, — сказала она. — Именно я торжествую!

А я вспоминал, как она била меня.

Она повернулась к одному из своих людей, тому, который, насколько я разобрался, очевидно, был её непосредственным подчиненным.

— Прикуйте его за шею, — приказала она.

— Мы ожидали, что Ваша проницательность не может быть обманута хитростью беглеца, — сказал Бутс, — что Вы смогли бы предположить его наглое возвращение в этот лагерь. Вот мы и схватили его, и задержали до Вашего прибытия.

— Мы благодарим Тебя, актер, — величественно произнесла она. — Не бойся. Ты не останешься без награды.

Её подчинённый тем временем разматывал цепь.

— Но, кроме того, — продолжил Бутс, — мы устроили всё, таким образом, чтобы увеличить Ваш триумф.

— Как это? — сразу же заинтересовалась она.

— Я подразумеваю, что Ваш пленник, который, как я понял, столь важен для Вас, может быть представлен драматично, талантливо, а не обыденно и предсказуемо, как ведомый на поводке домашний тарск.

— Что Ты имеешь в виду? — спросила она, уже крайне заинтересованно.

— Я представляю себе пир, — ответил Бутс, — триумфальный банкет.

— Нет, — закричал я, всем видом показывая, что собираюсь броситься на него, — нет!

— Держите его, — испуганно воскликнул Бутс, обращаясь к Чино и Лекчио, и те снова повисли на моих руках.

— Любой, мог притащить его на цепи, — заметил Бутс, успокоившись, — тот же Фламиниус, как я понимаю, сделал бы это именно так.

— Это точно, — согласилась Леди Янина.

Конечно, кому как не её было знать это, если она сама была введена Фламиниусом в город на цепи, у стремени одного из его мужчин, босиком, со связанными за спиной руками, имея из одежды только мешок, тот самый, что был её обычным предметом одежды в лагере. Должно быть, то возвращение в родной город было самым запоминающимся моментом в жизни гордой Леди Янины.

— Вы только вообразите себе, — торжественно закричал Бутс, сверкающий от восторга глазами, делая экспансивный широкий жест руками, — невероятный праздник, великолепный пир, празднование победы, триумф, самые дорогие и изысканные яства, самые роскошные развлечения, а затем, в кульминации этого большого банкета, Вы вдруг показываете на большой закрытый ящик! Вы открываете это! А внутри рабский мешок! Вы лично развязываете его! Вынимаете его обитателя, беспомощного в его цепях, и демонстрируете его толпе! Он — Ваш пленник! Ваш трофей! Вы передаёте его Вашему Убару! Это — Ваш момент триумфа!

— Да, — заворожено воскликнула она. — Да!

— Нет! — бешено завопил и задёргался я. — Никогда! Никогда! Никакого такого триумф для Тебя! Я не позволю так оскорблять меня!

Я яростно встряхнул Чино и Лекчио, и мне удалось даже сбить их с ног, но они отчаянно, как слины вцепились в мои руки. Я так и остался на месте, лишь согнувшись под весом двоих повисших на мне мужчин. Казалось, что я стал ещё ниже её, сидящей в высоком седле тарлариона. Посмотрев вверх, я заметил, что Леди Янина, торжествующе улыбалась.

— Никогда, слышишь! — крикнул я ей, но ответом мне было лишь её презрительное молчание. — Ты не посмеешь подвергнуть меня такому оскорблению. Даже не смей думать об этом.

Она улыбнулась.

— Пожалуйста, нет, — простонал я.

— Принесите сюда рабский мешок, — скомандовала Леди Янина.

 

16. Пиршественный Зал

— Сюда, — скомандовал я щёлкнув пальцами, и обнажённая светловолосая рабыня стремительно подбежав, опустилась передо мной на колени.

— У меня пальцы жирные, — сказал я.

— Да, Господин, — отозвалась она и, склонив голову, принялась облизывать мои протянутые к ней ладони, затем пробежалась языком между пальцами, и, не касаясь их собственными руками, тщательно и изящно, начала по очереди целовать и обсасывать мои пальцы.

Закончив, рабыня вытянула голову ко мне, и я вытер руки об её длинные светлые волосы. Женщина возбуждённо и призывно посмотрела на меня. Ошейник прекрасно смотрелся на её горле. Не выдержав, я рванул её, протащив животом прямо по низкому столу, сбрасывая на пол зазвеневшие чаши и блюда, а затем, перевернув и бросив девушку на спину на каменные плитки пола позади стола, без промедления овладел ей. Мужчины, сидевшие около меня, не обратили на это никакого внимания.

Наконец, закончив с ней, я встал на ноги. Блондинка, задыхаясь и всё ещё вздрагивая, смотрела на меня мутными глазами. Одно колено девушки было полусогнуто, ладони прижаты к полу. Ногти скребли по плиткам. Легонько пнув её, я скомандовал:

— Возвращайся к своей работе.

— Да, Господин, — ответила она, поспешно поднимаясь с исчезая с моих глаз.

— Ещё еды, — приказал я, возвратившись на своё место, — и уберите этот беспорядок!

— Да, Господин, — отозвалась голая брюнетка.

— Да, Господин! — вторила ей не менее нагая рыжеволосая.

Опустившись на колени перед столом, рабыни принялись торопливо исполнять мой приказ. Девушки отлично выглядели в своих ошейниках. Ошейник вообще подчеркивает наготу и красоту рабыни, ну и конечно, он провозглашает её неволю. Прежде, чем они успели убрать, я подхватил со стола крупную, размером с мелкую сливу, виноградину, что валялась подле опрокинутого кубка в луже разлитого вина, откатившись туда через стол, покрытый блестящей скатертью, выбитая из неглубокой позолоченной вазы для фруктов в момент транзита блондинки. Остальные фрукты были тщательно очищены и уложены на место, старательными рабынями. Это был виноград Ta. Обычно он ассоциируется с террасами Коса, но, конечно же, его выращивают во многих местах Гора. Отправив виноградину в рот, я обратил своё внимание, на представление, разворачивающееся на небольшой поднятой платформе между столами.

— Ну-ка, мерзавцы, трусливые невежи, а ну прочь отсюда! — крикнул долговязый Петруччо, вытаскивая свой большой деревянный меч из нелепых ножен, волочившихся позади него.

Это у него получилось далеко не сразу.

— Прочь, прочь! Я вам говорю, — повторял он, постепенно, дюйм за дюймом, рывок за рывком, освобождая меч.

Он наконец-то вытащил свой меч, и принялся угрожающе размахивать им, по-видимому, как если бы собираясь обезглавить любого в пределах нескольких футов от себя. Три женщины, стоявшие позади него, с головы до пят спрятанные под одеждами сокрытия, прижимались друг к дружке, и приседали при каждом его взмахе. Перед Петруччо, как если бы только придя к месту действия, стояли объекты его внимания — Чино и Лекчио, в одеждах портных, и с рулонами ткани на плечах.

— Назад, будьте уверены, даже, несмотря на вашу огромную численность, и то что, вы воины и враги, — угрожающе кричал Петруччо, — я всё равно порежу вас всех на куски как жареного тарска, я покромсаю вас как турпан и нашинкую как сулы!

Чино и Лекчио, выступавшие, как два простых прохожих на дороге, внезапно появившихся перед Петруччо и его компаньонками, с недоумением посмотрели друг на друга.

— Прочь, быстро! — орал Петруччо, снова крутанув большим мечом, в очередной раз, вынуждая приседать девушек позади него.

— Эй-эй, господин хороший, — позвал его Чино, держась от него на расстоянии, — мы — всего лишь двое скромных портных!

— Не пытайтесь обмануть Петруччо, капитана из Турии! — воскликнул лицедей. — Для меня ваша маскировка, пусть и блестяще исполненная, и могущая обмануть других, столь же бесполезна и прозрачна как вуаль с Ананго!

Персонаж Петруччо, следует отметить, в северном полушарии, обычно изображается, как капитан из Турии, города очень удалённого и находящегося в южном полушарии. В южном же полушарии, насколько мне известно, его обычно представляют, как капитана из Ара. Суть, очевидно, состоит в том, что он представляет город, который являясь большим и известным, и вызывающим определенное опасение, или зависть, но при этом расположен очень далеко. Ведь всегда легче полагать, что люди, живущие далеко от тебя — надменные трусы. Ведь тебе же не предстоит повстречаться с ними на поле боя. Другое преимущество выбора отдаленного города состоит в том, что вряд ли среди зрителей найдутся граждане того города, которые могли бы возразить против того как персонах представлен. Впрочем, чтобы быть совсем точным, большинство гореан понимает что происходит, и больше склонно наслаждаться фарсом, даже если капитан будет представлен как их собственный.

Кстати, лично я как раз и происходил из Турии, по крайней мере, если верить тем верительным грамотам, по которым я прошёл пиршественный зал. Эти самые грамоты мне одолжил один парень, в горло которого я всыпал достаточно порошка Тассы, чтобы погрузить его в беспробудный сон на несколько анов.

Впрочем, для полной уверенности, я, крепко связал его и, надёжно заткнув рот кляпом, почти также отлично, как если бы он был рабыней, запер в шкафу. Скорее всего, его обнаружат там завтра, или даже послезавтра, когда в его комнату, для уборки пришлют рабыню.

Упоминая «вуаль Ананго», Петруччо ссылался на вуаль из известного водевиля, исполняемого многими труппами, а вовсе не одним только Бутсом Бит-тарском. Хотя в их репертуаре, это была одна из наиболее часто показываемых пьес. Главная женская роль в ней обычно исполняется Бригеллой. Теперь эта роль, конечно, досталась рабыне Бутса — Леди Телиции. Что подразумевала эта ссылка для гореанской публики вполне понято. В данном контексте, это означало что Петруччо, считал себя очень умным человеком, которого не так легко одурачить.

— Да Вы посмотрите на нашу одежду, — призвал Чино. — Это же цвета портных!

— Да, — поддержал друга Лекчио.

— Ха! — скептически выкрикнул Петруччо, но размахивать мечом прекратил и, уперев его остриём в сцену и держа одной рукой, другой принялся накручивать устрашающе огромные усы, торчащие из-под длинноносой полумаски.

— И вот ещё наши рулоны! — крикнул Чино, демонстрируя свою ношу.

— Несомненно, заполненные оружием, — предположил Петруччо, не переставая мучить свои усы.

Девушки в одеждах сокрытия, прятавшиеся позади Петруччо, вскрикнули от страха.

— Не надо трястись в таком малодушном ужасе, мои дорогие, — успокаивающе сказал Петруччо. — В действительности, нет повода даже слегка дрожать, если только Вам самим не хочется это делать. На самом деле, Вы можете совершенно спокойно дышать, если только в ваши намерения не входит обратное, поскольку, хотя Вы сейчас и не в безопасности в ваших кроватях, под защитой вашего Домашнего Камня и бдительности тысячи отважных гвардейцев, но Вы в безопасности здесь, хотя и стоите на бльшой дороге, зато Вы находитесь в пределах стен из моей стали.

— О, — мой герой! — наперебой закричали девушки, а Чино и Лекчио удивлённо посмотрели друг на друга.

Петруччо же, накручивая усы, повернулся к аудитории, и конфиденциально сообщил:

— В случае, если не всем всё ясно, что здесь происходит, я — Петруччо, капитан из Турии, а эти три благородных леди, каждая из которых высокого положения и благородного рода, находится под моей защитой.

Эта реплика, ожидаемо была встречена взрывом смеха. Ни для кого из гостей не было секретом, что все девушки были рабынями, раз уж они вышли на сцену. Конечно, это были Ровэна, Леди Телиция и Бина.

В зале были только мужчины. Ну, не считать же рабынь за людей! Правда, по правую руку от Белнара — Убара Брундизиума было одно пустое место. Самого Убара до сего момента я видел только однажды, в правительственной ложе, установленной среди рядов других скамей над ямой для травли. Он был весьма тучным мужчиной. По левую руку от него сидел Фламиниус, на котором этим вечером лица не было от мрачных предчувствий. Также вокруг них восседали различные офицеры и чиновники. На три подушки левее Белнара сидел человек в одеждах касты игроков, Теменидес с Коса. Меня заинтересовало то, что член касты игроков был усажен за первым столом, а особенно то, что в городе, считавшемся верным союзником Ара, игрок был с Коса. Конечно, передвижениям игроков на Горе обычно не ставят препонов. В целом, эти люди, могут идти туда, куда им нравится. Их приветствуют, не подвергая сомнению их права на свободу перемещения, и радушно принимают практически повсюду, в любом гореанском лагере, деревне, или городе. В этом отношении они в чём-то напоминают музыкантов, которые тоже наслаждаются подобными привилегиями. Относительно них на Горе даже есть поговорка: «Ни один музыкант не может быть чужаком». Иногда в этой поговорке музыканта заменяют членом касты игроков. Кстати этот афоризм довольно трудно перевести на любой из земных языков, поскольку в гореанском, в отличие от них, для чужака и врага, обычно, используется одно и то же слово. Тут уже, как говорится, каждый понимает это в меру своих взглядов на жизнь.

— Неужели, Вы, Петруччо? — сделав восторженно-удивлённое лицо, осведомился Чино.

— Да, — ответил лицедей.

— Ты чё? Какой такой Петруччо? — удивился Лекчио. — Никогда не слышал о нём. Уверен, что и Ты тоже.

— Благородный Петруччо, знаменитый Петруччо? — уточнил Чино.

— Чино, — запротестовал Лекчио.

— Шшшш, — шикнул на него Чино, предупреждая своего компаньона.

— Да, — гордо кивнул Петруччо.

— Храбрый Петруччо?

— Чино! — возмутился Лекчио.

— Шшшш! — снова прошипел Чино, призывая друг к молчанию.

— Да, — выпятил грудь Петруччо.

— Великолепный и умнейший Петруччо?

— Точно, — признал тот.

— Из Турии? — уточнил Чино.

` — Само собой, — ответил Петруччо. — И Вы должны дрожать пред моим именем. Нет, лучше трепетать от ужаса.

— Конечно же, Ты слышал об этом парне, — сказал Чино своему другу.

— Не-а, — замотал было головой Лекчио, за что тут же получил быстрый пинок по голени, и закричал: — Ага, точно! Конечно, великий Петруччо!

— Это не он ли единолично выкосил целые шеренги в легионе десяти городов в битве на семи лугах Салерии? — спроси Чино у Лекчио.

— Ого, я вижу, что моя репутация летит впереди меня, — заметил Петруччо, накручивая усы.

— И снял осаду с одиннадцати городов?

— Всё может быть, — осторожно пожал плечами Лекчио.

— И выбил ворота пятнадцати?

— Возможно, — ответил Лекчио.

— И в одиночку штурмовал крепостные стены двадцати городов, разрушив их до основания? — не отставал Чино.

— Ясен сул, — неопределенно сказало Лекчио.

— А когда встретился с десятью тысячами тачаков в их собственных землях, то разбил их всех?

— С одиннадцатью тысячами, — поправил Петруччо.

— Ага, — воскликнул Лекчио. — Он! Эт точно!

— И никто другой, — поддержал Петруччо.

— И что же привело Вас в эти земли, благородного капитана? — поинтересовался Чино. — Вы намериваетесь опустошить их, возможно за некое нанесённое Вашей чести незначительное оскорбление?

— Нет, нет, — скромно отказался Петруччо.

— Тогда может, разграбить нескольких городов, на Ваш выбор?

— Нет, — снова отказался тот.

— Что, даже не для разгрома небольшой армии?

— Нет, — ответил он.

— Ну, может, хотя бы сожжёте пару полей, и конфискуете пустячный урожай или два?

— Да нет же, — отмахнулся Петруччо.

— С какой же тогда целью Вы прибыли в эти края? — полюбопытствовал Чино.

— Я, как Ты, возможно, к настоящему времени уже понял, Петруччо — капитан из Турии, а здесь я вот из-за них, — пояснил он, указывая на женщин, стоявших позади него, — эти три благородных леди, каждая из которых занимает высокое положение, находятся под моей защитой, и за эти услуги я получаю плату.

— Так значит, они все, свободные женщины? — спросил Чино.

— Конечно! — несколько раздражено воскликнул Петруччо, делая вид, что готов, за малейший намёк, на оскорбление его подопечных, ответить со всеми внушающими страх последствиями, которые это могло бы повлечь за собой для несчастного преступника.

— Насколько же им повезло, что они оказались на попечении столь опытного и храброго, и, не побоюсь этого слова, мудрого капитана, — сказал Чино, обращаясь к Лекчио, и шёпотом добавил: — или, так может показаться.

— Что! — возмутился Петруччо. — Что значит это твоё: «или так может показаться»?

— У него слух, острее, чем к дикого слина! — заметил Чино Лекчио, который вставив палец в ухо отчаянно трёс им, качая головой, как если бы пытаясь восстановить слух, будучи частично оглушенным криком Петруччо, и повернувшись к капитану, сказал: — О, ничего, я полагаю.

— И что, господин хороший, могло бы значить, Твоё «Я полагаю»? -

прорычал Петруччо.

— Да ведь именно это и означает — ничего, — пояснил Чино, добавляя, — ну, я полагаю.

— Ты сомневаешься в моей способности защитить этих девиц от смерти даже против целой армии? — спросил Петруччо.

— Нисколько, — торопливо ответил Чино. — Мне просто стало интересно, могут ли быть полностью оправданы, некие чрезвычайные усилия в их интересах, при возможных обстоятельствах.

— Что-то я не могу ухватить сути твоего намёка, — осторожно признался Петруччо.

— Впрочем, конечно, они же свободные женщины, — сказал Чино, как бы уверяя себя в своём мнении.

— Конечно, — подтвердил Петруччо.

— Ну, тогда мои страхи необоснованны, — облегчённо вздохнул Чино.

— Что ещё за страхи? — поинтересовался Петруччо.

— Из какого богатого высокого города Вы сейчас следуете? — спросил плут, как бы мельком, но с очевидным тайным подтекстом, как если бы это могло бы иметь огромное значение.

— Ну, вообще-то из города высоких башен Псевдополиса, — сообщил Петруччо.

Конечно, на карте Гора нет, и никогда не было такого города. Это всего лишь название, изобретённое для спектаклей. Как нет и действительно подходящего перевода на земной язык для такого названия. Подобные земные названия для тех же целей, могли бы звучать, как «Фальштон», «Обманбург», или «Лжеград».

— Этого — я и боялся, — простонал Чино, как будто бы обращаясь просто к Лекчио.

— Чаво этого? — удивился Лекчио.

— Именно, — мрачно сказал Чино.

— Ну-ка, ну-ка, — вмешался Петруччо. — Что там такое?

— Да ничего, — твердо сказал Чино. — Это просто невозможно. Сама мысль об этом абсурдна.

— О чём это Ты? — надавил Петруччо.

— Да ничто особенного, Капитан, — отмахнулся Чино. — Хотя, что и говорить, если бы не моя уверенность в Вашей остроте ума и безошибочности суждений, я бы заподозрил, что у Вас могла бы быть серьезная причина для тревоги.

— Говори яснее, парень, — потребовал Петруччо.

— Вам, конечно де, заплатили вперёд за Ваши труды? — уточнил Чино.

— Конечно, — кивнул Петруччо.

— Заверенным золотом, естественно, — добавил Чино.

— Заверенным золотом? — встревожено переспросил Петруччо.

— Конечно, — сказал Чино. — Но если Вам не подтвердили подлинность монет, то мой друг Лекчио может помочь в этом, он как раз уполномочен кастой Строителей, выполнять соответствующие проверки.

— О, мы уверяем Вас, благородный сэр, — вступила в разговор одна из женщин, в исполнении Ровэны, — что наше золото хорошее!

— Ну, вообще-то, мне кажется, что дополнительная проверка делу не повредит, — подозрительно пробормотал Петруччо, — тем более, что под рукой оказался квалифицированный специалист.

— В этом нет необходимости! — возмущённо закричала Ровэна.

— Это оскорбление! — поддержала её Леди Телиция.

— Абсурд! — пропищала Бина.

— Ого, кажется, что они не особо рады проверке монет, — заметил Чино, и задумчиво добавил: — тем более, что это совершенно бесплатная процедура. Интересно почему?

— Бесплатная, Ты говоришь? — тут же встрепенулся Петруччо.

— Ну, какие могут быть счёты между такими друзьями, как мы, — воскликнул Чино.

— Ну, тогда, давай, — объявил Петруччо, с трудом, пропихивая свой большой меч в ножны.

Он вытащил три металлических кружка цвета золота, конечно монеты были бутафорскими, и вручил их Лекчио. Тот подержал монеты в пальцах, одну за другой, делая вид, как будто он всматривается в них.

— Ну как они? — влез Чино.

— Пока они кажутся настоящими, — пробормотал Лекчио, — но в большинстве случаев подделоки проходят первую проверку.

И парень вынул из своего кошеля стекло Строителей, используемое для увеличения мелких предметов.

— О, о, — мрачно, пробубнил он себе под нос.

— Что там? — нетерпеливо поинтересовался Петруччо.

— Говорить с уверенностью, пока слишком рано, — заявил Лекчио, убирая стекло Строителей на место. — Я должен убедиться.

— Да наверняка, всё в порядке, — оптимистично заверил Чино.

— Несомненно, — сказало Лекчио, но с таким видом, будто бы сомнения его как раз таки переполняли. — Несомненно.

Через мгновение он принялся звенеть монетами, постукивая ими одна о другую, с видом профессионала, пристально вслушиваясь в эти тонкие звуки. Потом поплевав на каждую, парень, указательным пальцем, тщательно втёр влагу в маленькие кружки, наблюдая за их реакцией. Лекчио, закрыв глаза, поднял указательный палец, держа его сначала против ветра, а потом, развернув по ветру, и открыв глаза и повторив свои действия, тщательно изучил палец. Далее он приступил к своим заключительным и, несомненно, решающим проверкам. Лицедей укусил в одну из монет, а затем вынул из своего кошеля маленький пузырек, заполненный белыми кристаллами, и посыпал ими место укуса.

— Это ещё, что такое? — заинтересовался Петруччо.

— Это, типа, самая надёжная проверка, — пояснил Лекчио, и повторил эту процедуру с каждой из монет тщательно, глубокомысленно, неторопливо, как мог бы истинный ценитель пробовать сорта чая из Бази или тонкие вина.

— Да, да? — снова влез Чино.

Лицо Лекчио было вытянутым и мрачным.

— Да, да! — надавил Петруччо.

— Подделка, — бескомпромиссно констатировал Лекчио.

— Нет! — закричала Ровэна.

— И что всё это значит? — строго спросил Петруччо, оборачиваясь к женщинам.

Лекчио меж тем бросил монеты в своё кошель.

— Если с монетами, вдруг, что-то не так, — снова вступила в разговор Ровэна, — то уверяю Вас, что мы об этом ничего не знали. Кроме того, если, несмотря на наши намерения и осторожность в этих вопросах, что-то пошло неправильно, действительно неправильно, возможно из-за некой оплошности или невнимательности, то Вы можете не беспокоиться, это будет немедленно исправлено.

— Давайте-ка проверим остальные Ваши монеты, — предложил Лекчио.

— Сэр! — возмутилась Ровэна.

— Мы же, типа, должны проверить, что они подлинные, — угрожающе заявил он.

— Уверяю Вас, что так оно и есть, — сказала Ровэна.

— Ну, так давай их исследовать, — потребовал Лекчио, — чтобы быть уверенными в этом вопросе.

— Он имеет лицензию Строителей, — напомнил им Чино.

— Мне чё, необходимо забрать их у Вас силой для простой, типа проверки? — поинтересовался Лекчио.

— Нет, — испуганно ответила Ровэна, и тогда, все три женщины передали свои кошельки Лекчио под зорким оком подозрительного Петруччо.

— А, теперь давайте сюда, — угрожающе сказал Лекчио, — Ваши секретные кошели, скрытые под одеждой, те что привязаны к левым бёдрам.

Девушки, возмущённо запищали о произволе, но, отвернувшись от мужчин, наклонились и полезли под свои тяжёлые одежды сокрытия. Теперь у Лекчио была целая куча кошелей, и казалось, можно было начинать исследования, но не тут-то было.

— А теперь, леди, — обратился он к женщинам, — доставайте Ваши самые тайные кошельки.

— Нет! — шокировано закричали те.

— Мы ведь можем и сами поискать, — предупредил он.

— О, о! — страдальчески воскликнули девушки, и снова отвернулись.

Ещё три монеты перешли в руки Лекчио, а женщины, сердито, принялись поправлять свои одежды.

— А что, больше ничего нет? — поинтересовался Чино, вслед за Лекчио.

— Нет! — зло сказала Ровэна.

— Уверена? — уточнил Чино.

— Да! — закричала Ровэна. — Мы теперь остались без денег, как рабыни!

— Превосходно, — сказал Чино.

— Превосходно?! — возмутилась Ровэна.

— Да, — сказало Чино. — И довольно забавно, что всё должно было случиться таким образом.

— Что Вы имеете в виду, Сэр? — потребовала объяснений Ровэна.

— О, ничего особенного, — ухмыльнулся Чино.

Лекчио, на сей раз, смог привести свои проверки практически с одного взгляда.

— Ну, эти монеты настоящие, — сообщил он.

— Конечно, они настоящие! — обрадовалась Ровэна.

— Но они, зуб даю, ворованные, — сурово объявил Лекчио.

— Что! — поражённо вскричала Ровэна.

— Сколько там? — полюбопытствовал Чино.

— Три двойных Тарна, пятнадцать Тарнов, восемнадцать серебряных тарсков, двадцать семь медных тарсков, и сто пять бит-тарсков, — проинформировал его Лекчио.

— Вот, именно этого я и боялся! — закричал Чино.

— Ага, точняк, — закивал Лекчио.

— Не понял, — сказал Петруччо.

— Это — точная сумма, похищенная у виноторговца Гроппуса из Псевдополиса.

— Эх! — воскликнул шокированный Петруччо.

— Конечно, это может оказаться простым совпадением, — заметил Чино. — Вы когда покинули Псевдополис?

— Двое суток назад, после обеда, — ответил Петруччо.

— Ага, а того лоха обули аккурат два дня назад, только утром, — заявило Лекчио.

— Это тоже могло быть совпадением, — предположил Чино.

— Ага, — признал Лекчио.

— Это абсурд! — возмутилась Ровэна.

— Это — наши деньги! — поддержала её Леди Телиция.

— Верните их нам немедленно! — пропищала Бина.

— Терпение, Леди, — осадил их Чино. — Если Вы конечно Леди.

— Что это ещё значит, «если Вы Леди»? — спросил Петруччо.

— Это имеет отношение к нашим подозрениям, — объяснил Чино.

— Каким таким подозрениям? — с тревогой спросил Петруччо.

— О, ничего серьёзного, — уклончиво ответил Чино.

— Ты уж договаривай парень! — закричал Петруччо, дергая за эфес, но тут же оставляя его в покое, поскольку тот, очевидно, застрял в ножнах.

— Вы же не один год знаете этих женщин лично? — поинтересовался Чино.

— Нет, — признал Петруччо. — Я же из Турии.

— Вероятно, это ничего не значит, — успокаивающе сказал Чино.

— Отдайте нам, наши деньги! — закричала Ровэна.

— Говори! — потребовал Петруччо.

— Всего два дня назад, утром, — заговорил Чино, — в Псевдополисе, виноторговец Гроппус был ограблен тремя рабынями, притворяющимися свободными женщинами, на сумму в три двойных Тарна, пятнадцать одинарных, восемнадцать серебряных тарсков, двадцать семь медных тарсков, и сто пять бит-тарсков. И было сообщено, что воровки скрылись на этой дороге в этом направлении, и одеты они именно в такие предметы одежды.

— И эта сумма обнаружена на этих женщинах, не так ли? — уточнил Турианец.

— Ага, точняк, — кивнул Лекчио, с заметным удовольствием пересчитывая монеты.

— И многие другие приметы, кажется, тоже совпадают, — встревожено пробормотал Петруччо.

— Но это всё может оказаться просто совпадением, — напомнил Чино.

— Возможно, Вам это всё и могло бы показаться совпадением, — заявил капитан, — но только не мне. Я из касты Воинов. Меня приучили к осторожности и проницательности, и мне кажется, что здесь может быть нечто большее, чем простое совпадение.

— О чём это Вы? — сразу заинтересовался Чино.

— Да всё о том же, — сказал Петруччо.

— Да нет никакого виноторговца Гроппуса в Псевдополисе, и никогда не было! — заявила Ровэна.

— За теми воровками, также, закрепилась репутация превосходных лгуний, — заметил Чино.

— Я подозреваю, что эти три женщины могут оказаться не теми кем они кажутся, — мрачно намекнул Петруччо.

— Что!? — воскликнул Чино.

— Чё!? — поддержал его Лекчио.

— Я полагаю, что вполне возможно, — прошептал Петруччо, обращаясь только, к Чину и Лекчио, — что эти самые женщины, что со мной, могут оказаться теми самыми беглыми рабынями, о которых Вы говорите.

— О, нет! — вскрикнул Чино.

— Да не! — отмахнулся Лекчио.

— Да Вы сами подумайте, — начал убеждать их турианец. — Во-первых, фальшивые монеты, что они предложили мне за мои услуги. Конечно, это подозрительно, если ни более того. Во-вторых, все их деньги, сложенные вмести, как мы установили, составляют точную сумму, похищенную у несчастного Гроппуса из Псевдополиса. В-третьих, кража имела место незадолго до того, как мы покинули город, таким образом, они могли совершить преступление, и немедленно сбежать из города. В-четвёртых, их трое, и они следуют по той же дороге, в том же направлении, и в точно таких же одеждах.

Чино и Лекчио посмотрели друг на друга, усиленно делая вид испуганный и восхищённый. А Петруччо гордо выпрямился, и принялся, с довольным видом накручивать свои усы.

— И что же мы должны делать? — спросил Чино, преданно глядя на капитана, словно ожидая от него команды. — Думаю, прежде всего, мы должны забрать у них эти деньги, и хранить, пока не определим, их настоящего владельца или владельцев.

— Это даже не обсуждается, — согласился Петруччо.

— Верните нам, наши деньги, — потребовала Леди Телиция.

Но Петруччо обернулся и под его суровым пристальным взглядом женщины сразу поникли и, сбившись в кучу, отступили назад. А Лекчио и Чино, тем временем торопливо вывалили монеты в свои кошельки.

— Свободные ли Вы женщины? — строго спросил Петруччо.

— Конечно! Конечно! — наперебой заверили его Ровэна, Леди Телиция, и Бина.

— Как звали беглых рабынь? — уточнил Петруччо у Чино и Лекчио.

— Лана, Тана и Бана, — быстро перечислил Чино.

— Ага, точняк, — подтвердил Лекчио.

— Не являетесь ли Вы Ланой, Таной и Баной? — спросил Петруччо.

— Нет, — возмущённо закричала Ровэна. — Я — Леди Ровэна из Псевдополиса!

— А я — Леди Телиция из Псевдополиса! — заявила Телиция.

— А я Леди Бина из Псевдополиса! — последней пропищала Бина.

Её реплика вызвала смешки в этом зале, поскольку «Бина» — весьма распространённая кличка для рабыни. Слово «bina» переводится как бусинка, но зачастую используется, чтобы определять очень красивые, но, тем не менее, дешевые, распространённые и простые бусы, обычно сделанные из раскрашенного дерева или стекла. Обычно, если хозяин посчитает рабыню достаточно приятной для себя, то он может позволить ей надеяться получить разрешение украсить себя подобными бусами. Зачастую, рабыня отчаянно борется за такую возможность. Возможно, наилучшим переводом слава «bina», применительно к имени будет «рабские бусы».

— Кажется, наши подозрения необоснованны, — облегчённо вздохнул Петруччо, — Они вовсе не Лана, Тана, и Бана, жалкие беглые рабыни, а Леди Ровэна, Телиция и Бина из Псевдополиса.

Чино и Лекчио недоверчиво посмотрели друг на друга, а потом Чино осторожно заметил:

— Если, конечно, они не лгут.

— Верно! — глубокомысленно протянул Петруччо, яростно крутя усы.

— Верните нам, наши деньги! — в который раз потребовала Ровэна.

— Давайте, исследуем этот вопрос, — предложил Чино.

— А как мы это сделаем? — поинтересовался турианец.

— Отдайте нам наши деньги, — крикнула Ровэна.

— А ну-ка тихо, самка, — прикрикнул на неё Чино.

— Самка? — пораженно уставилась на него она.

— Да, именно самка, — отмахнулся он.

— Что Ты предлагаешь? — уточнил Петруччо.

— Проверки, — рассудительно сказал Чино.

— Что Ты имеешь в виду? — встревожился Петруччо.

— Снимите свой капюшон, и уберите вуаль, — велел Чино Ровэне.

— Мой капюшон! Мою вуаль! — воскликнула она.

— Да, — кивнул Чино.

— Никогда! — ответила Ровэна.

Чино вперился в неё мрачным взглядом.

— Но зачем? — спросила она.

— Мы хотим определить, свободная Вы женщина или рабыня, — пояснил он.

— Рабыня! — оскорблено заверещала женщина. — Да я потребую, чтобы Ты ответил за свою клевету по закону!

— Хотите, чтобы сделали это за Вас? — многозначительно спросил Чино.

— Нет! — взвизгнула она.

— Тогда, подчиняйтесь, — посоветовал Чино.

— Подчиниться! — возмутилась Ровэна.

— Да, — кивнул Чино, — и побыстрее.

— Это — произвол! — закричала женщина. — Это — немыслимое оскорбление! Я подам судьям жалобу на Вас за это!

Чино сделало быстрый шаг к ней, но она торопливо отскочила, вцепившись свои капюшон и вуаль.

— Мы всего лишь быстро посмотрим, свободная вы женщина или рабыня, — начал уговаривать он.

— Как Вы смеете даже предполагать такое! — крикнула Ровэна. — Вы — слин, клеветник!

Но испуганная его решительным видом, она всё же подчинилась, быстро удалив свои капюшон и вуаль.

— Вот! — торжествующе закричал Чино.

— Ага! — обрадовался Лекчио.

— Это — лицо рабыни, если я, хоть что-то понимаю в этой жизни! — заявил Чино.

— Точняк! — поддержал его Лекчио.

— Нет! — закричала Ровэна, но, что и говорить, она опустила голову, изо всех сил сдерживая смех.

А вот мужчины в зале, от хохота удержаться не смогли, а заодно и дали подлинную оценку её красоте своими аплодисментами. Она не поднимала голову ещё мгновение, с благодарностью греясь в этом восхищении. Слишком, очевидным для всех была то, что красива, достаточно красива, невероятно красива, чтобы быть кем-то ещё кроме как рабыней. Затем она всё-таки подняла голову, отчаянно пытаясь снова войти в роль.

— Нет! Нет! — продолжила она, всё ещё давясь смехом.

— Пожалуй, да! — выкрикнул мужчина в зале.

— Да, Господин, — прошептала Ровэна одними губами. — Спасибо, Господин.

Её губы мимолётно приняли форму поцелуя. Готов поспорить, что знаю, кто именно воспользуется её услугами по окончании спектакля.

— Вы тоже! — велел Чино Леди Телиции и, посмотрев на Бину, добавил: — И Вы, маленькая самка не отставайте.

Через мгновение обе девушки уже стояли с откинутыми капюшонами и вуалями.

— Вот! — триумфально ткнул в них пальцем Чино. — И, у этих тоже, лица рабынь!

Его заявление было встречено одобрительными криками зрителей. Что и говорить, все уже давно хотели посмотреть на артисток, и были, конечно, рады, что до этого, наконец, дошло.

— Нет! — закричала Леди Телиция.

— Нет! — вторила ей Бина.

Тут уже мужчины в зале покатились по полу от хохота.

— Вы видите, — показал Чино Петруччо, — у них у всех лица рабынь.

— Ясное дело, — согласился тот.

Девушки, конечно, запротестовали, добавив веселья в зале.

— Теперь осталось только удостовериться, что у них тела рабынь, — предложил Чино.

— Непременно, — поддержал его Петруччо, нетерпеливо покручивая усы.

— Нет! — хором закричали девушки.

— Раздевайтесь, — отрывисто скомандовал Чино, — сейчас же, и догола!

— Нет! — попробовали было протестовать девушки, но, после угрожающего жеста Чино, поднявшего открытую ладонь правой руки, подразумевая, что малейшее промедление может быть вознаграждено кандалами, или чем-нибудь похуже, как если они могли бы быть простыми рабынями, они поспешили подчиниться.

Публика в зале закричала в восторге, поддерживая действие аплодисментами. Девушки, и правда оказались прекрасны, особенно когда из одежды на них остались только шарфы на шеях, скрывавшие их ошейники, и кусочки пластыря на бёдрах, прятавшие их клейма. В целом, их раздевание прошло в образе, лишь Бина, снимая с себя последнюю оставшуюся на ней нижнюю юбку, сделала с чувственностью, гордостью и дерзостью, которые ясно провозглашали её неволю. Признаться, я сомневался, что она сделала бы это раньше, до того как была передана в пользование игроку. Я подозревал, что близко познакомившись с игроком, она, прежде всего для самой себя обнажила своё рабство. Кстати, наш «монстр» сейчас, находился в зале и вместе со всеми приветствовал её импровизацию аплодисментами. Она улыбнулась, слегка потрясся рукой, как бы намекая ему на рабский браслет на её запястье. Она всё ещё была в его временном пользовании.

Чино схватил Ровэну за волосы и, подняв руку, вынудил её выпрямиться перед Петруччо. Лекчио сделал то же самое с Леди Телицией и Биной, держа по одной в каждой руке.

— Ну как, есть у них тела рабынь? — поинтересовался Чино у зрителей.

— Да! — дружно закричали несколько из мужчин из зала.

И это было неоспоримо. Их тела были природой созданы, чтобы быть необыкновенно привлекательными и невероятно возбуждающими для мужчин. Они словно обещали предоставить мужчинам несравненные удовольствия и услуги.

— Ну что, это ли не тела рабынь? — спросил Чино у Петруччо.

— Да, — признал тот, с удовольствием их рассматривая.

— А разве это не рабские изгибы? — поинтересовался Чино, слегка потянув волосы Ровэны назад и вниз, вынуждая её выпятить груди.

— О, да! — протянул Петруччо.

— Нет! Нет! — закричали девушки.

— Но могут ли они двигаться как рабыни? — полюбопытствовал Чино.

— Никогда! — отчаянно выкрикнула Ровэна.

— Извивайся, Лана, — приказал Чино.

— Я — Леди Ровэна из Псевдополиса! — возмутилась Ровэна.

— Сейчас же, — рявкнул Чино.

— Никогда-а-а-я-я! — закричала она, переходя на визг, потому что рука Чино сжалась и крутанула её волосы, принуждая женщину к повиновению.

— Ну что, видишь? — спросило Чино у Петруччо.

— Да, — признал Петруччо.

— Замечательно, Лана, — похвалил Чино. — Этого пока достаточно, спасибо. Теперь Вы, Тана и Бана.

По его команде, Леди Телиция и Бина, тоже, начали извиваться, и, не имея большого выбора, поскольку Лекчио направлял их за волосы, делали они это превосходно. Девушки, конечно, не были танцовщицами, но они были рабынями. Женщина, оказавшаяся в ошейнике и в руках мужчин, делает эти вещи совершенно по-другому, совсем не так, как сделала бы девственница или инертная свободная женщина. Они просто не могут сопротивляться этому, они не могут иначе. Комичность ситуации была в том, что они играли свои персонажи, и чтобы не выйти из роли, им приходилось отчаянно стараться произвести впечатление свободных женщин, вынуждаемых двигаться подобным образом, и в то же самое время, оставаться сексуально привлекательным. На мой взгляд, получалось у них неплохо. Это конечно не были движения, которые могли быть фактически показаны рабыней, оказавшейся в таком затруднительном положении перед мужчинами, скажем, на невольничьем рынке или лагере пленниц, по команде «двигайся». Но, в то же время, Бина умудрилась один раз повернувшись к игроку и, несколько выйдя из роли, дёрнуться так, что её намёк тому, кто имел право на временное пользование, на то что она из себя представляла, был совершенно прозрачен. Игрок поднял руку немного над столом, едва заметным движением пальцев, показал ей, что понял и принял это к сведению. И счастливая девушка вернулась к своему персонажу, всё ещё беспомощному в руках Лекчио.

— Отлично, девушки, — бросил Чино и, повернувшись к турианцу, спросил: — И что Вы об этом думаете?

— Даже тарлариону ясно, что они — рабыни, — заявил Петруччо.

— Нет! — вразнобой запротестовали девушки.

— Вниз на четвереньки, лицом вперёд, — скомандовал Чино Ровэне. — Ты, Тана, за ней следом в ту же позу, а Тебя Бана, попрошу встать позади Таны!

— Уверяю Вас, Вы совершаете ужасную ошибку, — предупредила их Ровэна, — Я — Леди Ровэна из Псевдополиса!

— А я — Леди Телиция из Псевдополиса, — добавила Леди Телиция.

— А я, — пискнула Бина, — Леди Бина из Псевдополиса!

— Вы видите? — ткнул пальцем Чино. — Они встали точно как рабыни.

— Точно, — поддержал Петруччо, с интересом разглядывая эти дополнительные доказательства.

— Уверяю Вас, — снова попыталась спорить Ровэна, — мы именно те, кем себя объявляем. Проверьте наши документы, наконец!

— Да подделать документы любой дурак сможет, в натуре, — отмахнулся Лекчио.

— О! — расстроено простонала Ровэна.

— Вы — умные рабыни, что и говорить, — сказал Чино, — но теперь для вас всё кончено. Вы попались.

— Мы не рабыни! — опять заладила Ровэна.

— А они неплохо выглядят, поставленные таким образом, не так ли? — осведомился Чино у Петруччо.

— Согласен, — кивнул тот.

— Мы не рабыни! — выкрикнула Ровэна. — Да посмотрите же! На нас нет ни ошейников, ни клейм!

Эти заявления были приемлемыми в контексте фарса. В спектакле, как я уже сказал, ошейники были прикрыты легкими шарфами, а клеймами заклеены пластырями. Таким образом, в силу этих гореанских театральных традиций, рабыни были поняты в качестве свободных женщин.

— Это было, несомненно, огромная ошибка их бывших владельцев, — неодобрительно заметил Чино. — Они были слишком снисходительны с ними.

— Вы мне ответите за это унижение перед законом! — пообещала Ровэна.

— У рабынь нет ни прав, ни положения перед законом, — напомнил Чино. — Уверен, Ты это знаешь Лана.

— Я не Лана, — в который раз закричала она. — Я — свободная женщина! Я — не рабыня!

— Возможно, Тебе стоило бы обдумать, способ заткнуться, — предложил ей Чино, — чтобы не получить плетью за ложь.

— Возможно, нам стоило бы соблюдать осторожность, — заметил Петруччо.

— Они — шустрые рабыни, — усмехнулся Лекчио.

— Я сомневаюсь, что они достаточно ловки, чтобы одурачить такого воина, как великий Петруччо, — заявил Чино, обратившись к Лекчио.

— А сул его знает, — заволновался Лекчио и, обернувшись к Петруччо, спросил. — Такие рабыни могут надуть Вас?

— Нет, — воскликнул он. — Конечно, нет!

— Видишь? — развёл, руками Чино.

— Ага, — закивал Лекчио.

— Мы не рабыни! — истерично крикнула Ровэна.

— А давайте глянем, что получится, если их заковать как рабынь, — предложил Чино, и спросил у Петруччо: — У Вас есть при себе какие-нибудь цепи?

— А то, — с готовностью подтвердил Петруччо, роясь в своём ранце.

— Что Вы ещё задумали? — испугалась Ровэна, услышав, как турианец загремел цепями.

— Ой! — вскрикнула Бина, когда на её шее закрылся ошейник с закрепленной на нём цепью, конец которой держал в руках Чино.

— Что происходит? — с опаской спросила Ровэна, стоявшая во главе линии, и не видевшая происходящего сзади.

Цепь, ещё двумя ошейниками, продели между ногами, под телом, а потом между руками Леди Телиции.

— Ай! — и на шее Леди Телиции появился средний ошейник караванной цепи.

— Я слышу звон цепи! — крикнула Ровэна. — Что здесь происходит?

— О-о-о! — простонала она, очутившись в первом ошейнике.

Цепь с её ошейника проходила под её телом, затем поднималась к горлу Леди Телиции, от ошейника которой, опять же под телом, бежала дальше, заканчиваясь на крепком, стальном кольце на третьем ошейнике, что обнимал шею Бины.

— Ну вот, видите, — указал Чино. — Они скованы цепью как рабыни.

— Да, — признал Петруччо, яростно накручивая усы. — Доказательств всё больше и больше. У них лица рабынь. У них тела рабынь. Они двигаются как рабыни. Они стоят в рабских позах. Они скованы цепью как рабыни. Сомнений нет, они — рабыни. Тут и обсуждать больше нечего.

— Не совсем, — задумался Лекчио.

— О чём это он? — заинтересовался Петруччо.

— А ведь он прав, — почесав в затылке, признал Чино. — Мы должны проверить, как они реагируют на порку.

— Не смейте этого делать! — завопила Ровэна, глядя, как Лекчио наклонился и поднял с обочины гибкий прут.

— Ой! — взвизгнула Бина.

На соблазнительном белом заду девушки, появилась длинная ярко-красная отметина, и при этом её щёки вспыхнули алым.

Ещё раз послышался жужжащий звук прута.

— А-а-ай! — взвыла Леди Телиция, получившая такую же метку и румянец.

— Не смеёте делать это! — в ужасе закричала Ровэна. — Только попробуйте!

Но её крики остались без внимания.

— О-о-о! О-о-оу! — протяжно закричала она от боли.

Лекчио, кстати, хотя и не причинил девушкам такой боли, как мог бы сделать, тем не менее, будучи сторонником театрального правдоподобия, действительно нанёс девушкам настоящие, острые, жгучие удары. Этого требовал сценарий, и это соответствовало его персонажу. Безусловно, будь актрисами свободные женщины, это было бы невозможно.

— Вот теперь, в натуре все доказательства на лицо, — заржал Лекчио.

— Вы только что захватили Лану, Тану и Бану, — объявил Чино, повернувшись к Петруччо. — Отлично получилось, Капитан.

— Это — пустяк, — скромно сказал Петруччо.

— Мы — свободные женщины! — простонала Ровэна. — Отпустите нас!

— Подождите, рабыни, вот скоро Вас должным образом заклеймят и наденут Вам ошейники, — объявил Чино Ровэне, — и придёт конец Вашим глупостям. Вот и закончатся Ваши дни притворства свободными женщинами.

— Отпустите нас! — заплакала Ровэна. — Ой! О-о-о-уй! — завыла она, заглушая жужжание прута, а на её ягодице расцвели ещё две красных полосы.

— У Тебя есть ещё что-нибудь интересное, что Ты хотела бы нам поведать? — ядовито полюбопытствовал Чино.

— Нет! — глотая слёзы, проговорила женщина.

— Нет, что? — уточнил он.

— Никогда! — попыталась сопротивляться Ровэна.

Снова шипение прута, дикий женский визг, и четвёртая полоса заалела на её бёдрах.

— Нет, Господин! — сквозь рыдания выдавила она.

Лекчио поводил прутом перед Леди Телицией и Биной.

— Господин! Господин! — наперегонки закричали те.

— Превосходно, — потёр руки Петруччо. — Теперь я верну этих схваченных рабынь в Псевдополис, где, несомненно, получу за их поимку знатную награду.

— Ох и знатную же награду он, вероятно, получит, — усмехнувшись заметил Чино, обращаясь к зрителям. — Ему ещё повезёт, если сразу голову снесут, а то ведь могут подвергнуть тысяче пыток, чтобы потом, если выживет, посадить на кол, на городской стене перед закатом.

— Пожалуй, если мы позволим добряку Петруччо вернуться в Псевдополис, — сказал Лекчио, тоже обращаясь к залу, — это может стать его концом, и придётся нашей труппе и сотням других таких же, только менее талантливых, к великому нашему сожалению, обходиться без него.

— Я не думаю, что театр сможет вынести такой удар, — заметил Чино.

— Я точняк не перенесу, в натуре, — согласился Лекчио.

— Ну и, конечно, — доверительно сообщил Чино зрителям, — мы положили глаз на этих шлюх с самого начала. Хотелось бы получить прибыль не только в их монетах и одеждах, но и заполучить их самих. В конце концов, уверен, что за них можно получить ещё несколько монет. А Вы как думаете?

Зал разразился одобрительными криками и аплодисментами.

— О чём это Вы там болтаете? — полюбопытствовал Петруччо. — И с кем говорите?

— О, ни с кем, — совершенно невинно ответил Чино.

Теперь сам Петруччо повернулся к зрителям.

— Пожалуй, мне стоит опасаться этих мошенников, — заметил он. — Они, конечно, походят на добрых малых, но на дороге никогда нельзя быть слишком уверенным.

— С кем это Вы говорите? — поинтересовался Чино.

— О, ни с кем, — невинно отозвался Петруччо.

— Отдайте нам этих девок, — предложил Чино, заводя руку себе за спину и показывая залу большой палец. — Тут, вдоль этой дороги есть городишки, и мы знаем там отличные местечки, где за эти маленькие сочные пирожки с рабским мясом, можно сторговать хорошую цену. Мы с удовольствием продадим их для Вас.

— Что-то я становлюсь несколько подозрительным, — сообщил Петруччо толпе. — Но, не лучше ли получить награду за их возвращение владельцам?

— А что, если награду не дадут? — спросил Чино.

— Это — отрезвляющая мысль, — задумчиво бросил Петруччо в зал. — Хорошо, но только я пойду с Вами и посмотрю, по какой цене идут в тех «местечках», о которых Ты рассказал, эти пирожки.

— Верните нас в Псевдополис! — взмолилась Ровэна.

— Вернуть Вас никчёмным рабовладельцам, которые даже не удосужились надеть на Вас ошейники и заклеймить! — усмехнулся Чино. — Ну уж, нет! Мы Вас продадим сильным мужчинам, которые отлично смогут преподать Вам Вашу женскость.

Ровэна застонала.

— А Ты разрешение говорить спросить не забыла? — уточнил Лекчио.

— Нет, — ответила она и, запнувшись, добавила, — Господин.

И тут же, на потеху толпы, получило ещё одну красную полосу на задницу.

— Могу я говорить, Господин!? — попросила Ровэна.

— Неа, — протянул Лекчио.

— А я думал, — удивился Петруччио, — что, Вы оба шли в сторону Псевдополиса, а не в другую сторону.

— Так и было, — закивал Чино, — но тут выяснилось, что Лекчио забыл моток пряжи. Оставил его на прилавке в магазине Кал-да, растяпа.

— Чё? Кто? Я? Да, Ты! Да, я! — возмутился было Лекчио, потирая кулак.

— Неужели не помнишь? — подмигивая, спросил его Чино.

— Неа, — хмуро сказал Лекчио, прицеливаясь.

— Странно, а я помню это вполне отчётливо, — снова заморгал Чино.

— Ну и сул с Тобой и с той пряжей, — несколько успокоился Лекчио. — Значит, это был не столь важный моток пряжи.

— Но мы, так или иначе, вернёмся за ним, — сказал Чино.

— Ты чё!? Весь этот путь? — ошарашено спросил Лекчио. — Из-за одного мотка пряжи?

— Да, — раздраженно ответил Чино.

— Это чё же за такая важная пряжа-то, — почесал в затылке Лекчио.

— Какая надо, — рассердился на товарища Чино.

— Тогда, кажется, я бы должен помнить об этом, — проворчал Лекчио.

В этот момент Чино, отвесил Лекчио очередной пинок по голени, а то зрители уже заждались этого привычного способа привлечения его внимания.

— Ай, тот моток пряжи! — хлопнул себя по лбу Лекчио.

— Вот именно, что тот, — проворчал Чино.

— Теперь-то и я о нём вспомнил, — сказал Лекчио. — Красный.

— Жёлтый, — поправил Чино.

— Ну, я и говорю, что точно помню — жёлтый, — закивал Лекчио.

— Отлично, друзья мои, — воскликнул Петруччо и, указывая на направление, откуда появились Чино и Лекчио, объявил, — мы идём туда. Мы можем путешествовать все вместе.

— Мы не можем не приветствовать Вашу компанию, — с пафосом заявил Чино. — Тем более, путешествие в этом направлении совершенно безопасно для путников, ну разве что если они не из Турии. А кстати, откуда Вы говорите, прибыли в эти края?

— Из Турии, — напомнил озадаченный Петруччо.

— Тогда Ваша компания для нас может быть очень неудачной, — сказал Чино, со страхом.

— Как это? — удивился капитан.

— Но это, вероятно, не так важно, — начал размышлять Чино, — учитывая Ваше мастерство в бою.

— Не понимаю, — проворчал Петруччо.

— Дело в том, что мы сами недавно пришли оттуда, — пояснил он, махая рукой назад, вдоль дороги.

— Ну и? — поторопил нго Петруччо.

— Вы, вероятно, ещё не слышали последние новости, — заметил Чино. — Странно, а должны бы. Эта новость распространяется как лесной пожар.

— Что за новость? — теряя терпенье, спросил Петруччо.

— Война, — бросил Чино.

— Какая война? — поинтересовался Петруччо.

— Война с Турией, — пожал Чино плечами.

— Что ещё за война с Турией? — напрягся Петруччо.

— Десять городов дальше по этой дороге, только что объявили войну Турии. А пока воевать не с кем, они устроили большую охоту. Ловят турианцев.

— Для чего? — спросил встревоженный Петруччо.

— Ну, точно я не знаю, — неуверенно ответил Чино. — Было трудно разобрать среди всех этих криков и звона оружия. Кажется, разобрал что-то про «зажарить их в жире тарска» или «сварить их заживо в масла тарлариона», но точно я не уверен.

Петруччо вздрогнул от ужаса.

— Я вижу, что Вы уже дрожите от предвкушения военных подвигов, — заметил Чино.

— Это точно, — заверил его Петруччо.

— В таком случае, Вы, конечно, можете идти с нами, — закивал Чино. — Отражение атак кровожадных воинов и возбуждённых враждебных толп, для Вас будет сущим пустяком.

— Верно, — признал Петруччо, — но иногда я, несмотря на свою жестокую внешность, довольно добродушный товарищ и часто сомневаюсь прежде чем устраивать резню, особенно в столь приятный день. К тому же, так получилось, что я только этим утром вычистил свой меч от моей предыдущей резни, и соответственно не желаю снова испачкать его кровью так скоро.

— То есть Вы могли бы сохранить жизни разъярённым толпам, городским ополченцам и мобилизованным солдатам этих городов?

— Возможно, — сказал Петруччо.

— Значит, сегодня удачный день для этих земель, — обрадовался Чино.

— Ступайте, избавьтесь от этих пирожков, — велел Петруччо. — А я подожду Вас здесь.

— Может быть трудно пробираться через район боевых действий, — заметил Чино. — И может быть опасно оставаться здесь.

— Опасно? — переспросил Петруччо.

— Ну да, для толп и солдат, что рыскают по этой местности, в поисках турианцев. Если бы они найдут Вас здесь, плохо им будет, несмотря на всю их многочисленность.

— Конечно, конечно, — пробормотал Петруччо, с тревогой озираясь вокруг себя. — И что Вы предлагаете?

— Интересно, что это за облако пыли вон там на дороге, — полюбопытствовал Чино, смотря вдаль.

— Не вижу никакой пыли, — сказал Петруччо, с тревогой вглядываясь туда же.

— Вероятно, моё воображение разыгралось, — отмахнулся Чино.

— Думаю, Вы могли бы дать мне что-то прямо сейчас, — предложил Петруччо.

— Признаться, мы несколько затруднены сейчас в наличных деньгах, — заявил Чино.

— Но у Вас есть золото, — напомнил Петруччо.

— Но Вы же не хотите, чтобы Вам заплаченными в фальшивыми монетами, или украденным золотом, не так ли? — недоверчиво спросил Чино.

— Нет, конечно же, нет, — ответил Петруччо.

— Могу предложить пари, — заявил Чино, доставая монету. — Орёл или решка?

— Орёл, — выбрал Петруччо.

Чино подкинул монет, посмотрел на неё, и засунул обратно в кошель.

— Решка, — объявил он.

— Эй, я же не видел монету! — возмутился Петруччо.

— Да вот она, — сказал Чино, выудив монету, и продемонстрировав её реверс, сказал: — Решка.

— Ты прав, — разочарованно признал Петруччо.

— Вы предпочли бы другую ставку? — поинтересовался Чино.

— Да, — сказал Петруччо.

— Я задумал число между единицей и тройкой, — сказал Чино.

— Два! — крикнул Петруччо.

— Сожалею, — пожал плечами Чино. — Я задумал два и семь восьмых.

— Капитан Петруччо, — взмолилася Ровэна. — Можно мне говорить!

— Конечно, — позволил Петруччо.

— Не дайте этим мошенникам обмануть Вас, — закричала она. — Я уверяю Вас, что мы — на самом деле свободные женщины.

— Ты уверена? — спросил Петруччо.

Сейчас, когда он проиграл в пари, у него, очевидно, появилось желание пересмотреть тот вопрос, с которого всё началось.

— Да, — заплакала она. — Не стоит обманываться нашей нагло обнаженной плотью, нашими унизительными позами, цепями на наших шеях, которые нацепили на нас это негодяи!

— Хм, интересно, — задумался Петруччо.

— Ну, Вы же знаете характер гореанских рабовладельцев, — быстро заговорила она. — Неужели Вы думаете, что, если бы мы действительно были рабынями, мы бы ходили без клейм и ошейников? Рабовладельцы не склонны быть столь снисходительными, со своими женщинами!

— Ты Лана скоро узнаешь, — прошипел Чино, — и даже более ясно и ярко, чем Ты могла бы представить себе, насколько верно то, что Ты сейчас сказала.

Женщина горько застонала.

— Я в раздумьях, — сообщал Петруччо зрителям. — Всё же я думаю, что, как солдат, должен быть готов к немедленным и решительным действиям.

И капитан, повернувшись к Чино и Лекчио, трубным голосом заревел:

— Держитесь, жулики! Я подозреваю Вас в обмане! Сейчас вы Вы ответите мне за это. Дрожите! Тряситесь! Трепещите в ужасе, поскольку я, Петруччо, настигну Вас!

Он попытаться вытянуть его большой деревянный меч из длинных ножен, волочившихся позади него. Как и принято для этого персонажа, меч, казалось, застрял. Чино, а затем и Лекчио принялись помогать Петруччо, постепенно, дюйм за дюймом освобождать его устрашающих размеров деревянный клинок.

— Спасибо, — поблагодарил Петруччо, вытирая пот со лба.

— Всегда рады помочь, — хором ответил Чино и Лекчио.

— А теперь, трусливые слины, — воскликнул Петруччо, задирая вверх своё неуклюжее оружие, наконец освобождённое из плена собственных ножен, — прочь отсюда!

— Отлично, — сказало Чино. — За мной, девушки.

— А ну, стоять! — крикнул турианец.

— Ну, что ещё? — вздохнул Чино.

— Отдайте мне этих бедных оклевётанных женщин!

— Оклевётанных женщин? — удивился Чино, осматриваясь вокруг.

— Они не рабыни, — провозгласил Петруччо. — Они — свободные женщины!

— Но ведь все женщины — рабыни, — заметил Чино. — Просто у некоторых пока нет ошейника и клейма.

— Спасите нас! — воспрянув духом, закричала Ровэна.

— По закону, они ещё не рабыни! — заявил Петруччо.

— Даже если они перед законом пока не рабыни, то это не аргумент, эта мелочь может быть исправлена ещё до заката, — успокоил его Чино.

— Отдайте их мне, — помрачнев, потребовал Петруччо.

Он гордо стоял на сцене, опираясь остриём меча в подмостки, одной рукой держась за эфес, который оказался на уровне его головы. Другой рукой он привычно накручивал усы.

— Если Вы сдадите их мне быстро и без сопротивления, у меня может возникнуть желание не забирать Ваши никчёмные жизни.

— Это, в натуре, справедливо, — пробормотал Лекчио, отступая.

— Мы были бы счастливы, отдать их, — заявил Чино, не обращая внимания на своего партнера.

— Хорошо, — обрадовался Петруччо, перехватывая меч левой руке, и принимаясь теребить усы правой.

— Но, к сожалению, — продолжил Чино, — мы не можем, согласно нашим кастовым кодексам, сделать это без борьбы.

— Что? — спросил Петруччо, слегка побледнев.

— Я очень сожалею, — сказал Чино, — но кодексы портных очень строги в таких вопросах.

— Правда? — вздрогнув, спросил Петруччо.

— Само собой, — ответил Чино. — Мне очень жаль, но мы кажется должны сцепиться с Вами кровавой схватке.

— Вы уверены? — поинтересовался Петруччо.

— Да, — твёрдо заявил Чино. — Но не стоит обвинять в этом меня. Это не моя вина. Вы же знаете, как бескомпромиссны кодексы.

— Хватит ли нам бойцов для организации схватки? — уточнил Петруччо.

— Конечно, многое зависит от формулировки, — сказал Чино, — но мы должны постараться сделать всё как можно лучше.

— Честно говоря, я сомневаюсь, что мы сможем собрать столько воинов, сколько необходимо для настоящей схватки, — заметил Петруччо.

— Тогда, мы можем заменить это поединком на смерть, — предложил Чино.

— На смерть? — севшим голосом спросил Петруччо.

— Боюсь, что так, — развёл руками Чино. — Похоже, что только один из нас может покинуть это место живым.

— Только один? — переспросил Петруччо.

— Да, — заявил Чино.

— Это не так много, — пробормотал Петруччо.

— Точняк, — вставил Лекчио из-за спины Чино.

— Но у Вас же совсем нет оружия, — заметил Петруччо.

— Тут Вы ошибаетесь, — ухмыльнулся Чино.

— Я? Ошибаюсь? — удивился Петруччо, с тревогой посматривая на рулоны ткани.

— Представьте себе, — ответил Чино, вынимая от своего мешка пару больших портновских ножниц.

— Это чего? — встревожено спросил Петруччо.

— О, это ужасные машины уничтожения, — нагло заявил Чино, — зловещие парные клинки Ананго. С ними, я ещё никогда не проигрывал в поединках до смерти.

В то же мгновение он дважды умело клацнул ими в воздухе перед собой.

— Проверяю в работе, — угрюмо пояснил он, — всегда надо сделать это перед использованием. В бою потом будет дорога каждая секунда.

— Как ужасно вспыхивает солнце на этих блестящих клинках, — с опаской проговорил Петруччо.

— Я приложу все усилия, чтобы не отражать солнце в Ваши глаза, и таким образом, не ослепить Вас и не сделать беспомощным в момент Вашей атаки, — благородно пообещал Чино.

— А они — очень эффективное оружие? — задрожав, спросил Петруччо.

— Против такого как Вы, они, несомненно, будут слабоваты, — признал Чино, задумчиво посматривая на меч капитана, — но против менее сильных воинов, боевых генералов, старших капитанов, вождей племён, учителей фехтования, и тому подобных противников, они оказались более чем подходящими. Честно говоря, они, если можно так выразиться, за всё время их существования, порезали туники сотен воинов.

— Хм, возможно, эти женщины и не столь красивы, — заметил Петруччо.

— Что! — возмутилась Ровэна.

— Оставайся на карачках, Лана, — грозно предупредил Чино.

— Да, — ответила Ровэна, и увидев, как Лекчио угрожающе замахнулся прутом, добавила: — Господин!

— К тому же, они, кажется, действительно рабыни, — добавил Петруччо.

— Ясное дело, — закивал Чино.

— Мы свободные! — выкрикнула Ровэна. — Ай!

Женщина в очередной раз взвизгнула от боли. Её тело получило ещё один след от жгучего удара прутом от Лекчио. После этого она замолчала, и лишь редкий звон цепи, свисавшей с её ошейника, выдавал её присутствие.

— Возможно, было бы грубостью с моей стороны, — предположил Петруччо, — чтобы вот так просто взять убить Вас здесь на обочине дороге, после того, как мы стали такими хорошими друзьями.

— Если честно, я тоже так подумал, — признался Чино.

— Пожалуй, я сохраню Ваши жизни, — сказал великодушно Петруччо.

— Вот спасибо, — тепло поблагодарил его Чино.

— Фу-у-ух, пронесло, — вздохнул Лекчио. — А я-то уже собирался вернуть бит-тарск, что позаимствовал в прошлом году у Чино. Теперь-то можно с этим не спешить.

— Кроме того, — сделав величественный жест, Петруччо объявил: — Я дарю Вам этих рабынь!

— Рабынь! — опять не удержалась Ровэна, за что мгновенно поплатилась, закричав от резкой боли, в очередной раз взорвавшей её ягодицу.

Это Лекчио, проследил, чтобы эта часть её анатомии возобновила своё знакомство с его гибким прутом, таким образом, напоминая ей о послушании и тишине.

— Это — акт просто невероятного благородства! — закричал ошеломлённый Чино.

— Даже не обращайте на это внимания, — отмахнулся Петруччо, как если бы поразительное великодушие такого жеста могло быть совершенным пустяком.

— Я просто не могу в достаточной мере восхвалить Вашего великодушия, — заявил Чино, предоставляя аудитории право интерпретировать это, возможно, несколько неоднозначное замечание.

— Это, право — пустяк, мой друг, — скромно потупился Петруччо.

— Конечно, славу такого акта следует восхвалять в песнях о Капитане Петруччо из Турии, — с пафосом воскликнул Чино.

— Ты слышал такие песни? — поинтересовался Петруччо.

— В сотне залов, — заверил Чино, — и у тысячи походных костров.

— В самом деле? — спросил Петруччо.

— Конечно, Вы их хорошо знаете? — заметил Чино.

— Ну, лишь некоторые из них, — сказал Петруччо.

— Боюсь, Ваша скромность, что их многословность и огромное количество, не позволит мне перечитать их Вам все, за отведённое нам время.

— Естественно, — кивнул Петруччо.

— Я желаю Вам всего хорошего, благородному капитану, — сказал Чино, тепло пожимая руку Петруччо. — Уверен, что мы нескоро сможем забыть наше случайное знакомство с великим Капитаном Петруччо.

— В натуре, — вмешался Лекчио, и полез жать руку турианца.

— Немногие могут забыть такое, — признал Петруччо.

— Вы разрешите нам рассказать об этом нашим детям и внукам? — осведомился Чино.

— Ну разумеется, — милостиво позволил Петруччо.

— Спасибо, — чуть не плача закричал Чино.

— Это — пустяк, — сказало Петруччо, как если бы дар столь бесценного права действительно был пустяком.

Чино забрал прут у Лекчио, и слегка шлёпнув им Ровэну по плечу, объявил:

— Лана.

— Да, Господин, — задрожав от прикосновения прута, ответила она, принимая своё новое имя.

— Тана, — сказал Чино, касаясь плеча Леди Телиции.

— Да, Господин, — всхлипнула та, признавая имя.

— Бана, — бросил мужчина, трогая Бину.

— Да, Господин, — пропищала она.

Сделав своё дело, Чино вернул прибор своему другу, и тот, пользуясь им, принялся подправлять позы и строй девушек, касаясь их то тут, то там.

— Замечательно, — похвалил Чино, убедившись в качестве работы Лекчио, и обращаясь к Петруччо, сказал: — Ну, нам пора в путь. Пора гнать наше небольшое стадо самок тарсков на рынок.

— Надеюсь, Вы получаете за них хорошие цены, — заметил Петруччо.

— О, будьте уверены, мы за этим проследим, — заверил его Чино.

Девушки, все вместе, ошеломленно и укоризненно посмотрели на Петруччо.

— А ну-ка, девки, — прикрикнул Чино, — нам пора в дорогу.

— Пошла, Лана! — скомандовал Лекчио, ускоряя её движение быстрым ударом жестокого гибкого обжигающего прута.

— Вперёд, Тана! — приказал Лекчио, добавляя ещё одну полосу на её ягодице, намекая, что двигаться следует быстрее.

— А Ты чё ждёшь, Бана! — рявкнул Лекчио, и девушка, получив свой удар и соответствующую полосу на бедре, со стенаниями, поспешила мимо него на конце дёргавшей её цепи.

Чино и Лекчио, следуя за караваном скованных цепью за ошейники девушек, покинули сцену.

— Желаю Вам всего хорошего! — радостно прокричал им вслед Петруччо, а затем, повернувшись к аудитории и накручивая свои усы, огласил: — Ну вот и завершилось ещё одно приключение Петруччо, Капитана из Турии. Это была история о том, как Петруччо разоблачил маскировку трёх хитрых рабынь, притворявшихся свободными женщинами, захватил их, и возвратил в их законную неволю, а потом великодушно даровал этих рабынь двум нуждающимся путешественникам, не попросив у них ничего для себя.

Тут Петруччо отвлёкся от зала, и сделал вид, что вглядывается вдаль.

— Ой! Ох! — воскликнул он. — А это ещё что за пыль на горизонте? Или это моё воображение разыгралось? Может быть, стадо верров пасётся на лугу? Возможно, это какой-то пустяк. Но, кто его знает, вдруг, это — мужчины из враждебных городов, как поведали мне эти славные портные, тщательно прочёсывают холмы в поисках туриан. Возможно, я должен преподавать им урок! Но с другой стороны, это может оказаться ничем, порывом ветра, или просто моим воображением. Интересно, в каком направлении мне теперь держать путь? Пусть уж, как обычно, это решит мой меч!

В этом месте он, по-видимому, закрыл глаза, и принялся вращать своим мечём.

— Отлично, меч, — сказал он, открывая глаза. — Ты сделал выбор, а мне остаётся лишь следовать ему, хотя и неохотно. Именно в этом направлении мы отправимся искать новые приключения, земли — которые будут опустошены, армии — которым предстоит быть побежденными, города — которые мы покорим, благородных свободных женщин — которых мы будем защищать и охранять на опасных дорогах.

И он отправился в направлении, указанном его мечём. Конечно, это было направление, прямо противоположенное тому, где он всего ен назад, с испугом различил облако пыли.

А через мгновение, улыбаясь и кланяясь, на сцене появились все актёры, игравшие в этом фарсе. Ровэну, Леди Телицию и Бину, уже освободили от их цепей, а заодно и от шарфов, обнажив их ошейники. Эти шарфы не пропали даром, и теперь были обёрнуты вокруг их бёдер и завязаны узлом слева. Между свисавшими концами шарфов, то и дело мелькали круглые куски пластыря, прикрывавшие их клейма. Вместе с лицедеями на сцену выскочил и Бутс Бит-тарск, кланяясь аудитории и, экспансивными жестами, гордо обводя своих актёров, одного за другим посылал их вперёд. При этом Петруччо достались самые бурные аплодисменты. Бутс, один за другим, сорвал пластыри с бёдер девушек, открывая их клейма для всеобщего обозрения. Театральная традиция закончилась. Девушки вышли на сцену именно для того, чтобы снова стать теми, кем они фактически были всё это время — всего лишь рабынями.

— Благодарю Вас великодушные люди, почтеннейшая публика, благородные граждане, гости и друзья Брундизиума! — провозгласил Бутс.

Ни одной медной чаши не передали в зал. Ни одна монета не зазвенела на подмостках. Труппа уже получила кошель золота от Белнара — Убара Брундизиума. В качестве награды за их участие в моём захвате Леди Яниной, хотя Бутс и надеялся, что это за их выступление на банкете. Ведь когда Бутс рассказывал ей о таком празднестве, и «самых прекрасных развлечениях», он, конечно, имел в виду свою собственную труппу.

— Спасибо! Спасибо! — благодарил и кланялся Бутс, отправляя в толпу воздушные поцелуи по-гореански, открытой ладонью к аудитории.

Я снова бросил осторожный взгляд на стол, где отдыхал Белнар — Убар Брундизиума. Сидевший по левую руку от него мрачный Фламиниус, в аплодисментах не участвовал. Впрочем, я уже и раньше отметил, что он казался не слишком довольным характером и прохождением этого банкета. За тем же столом, сидел и Теменидес, член касты игроков, тот, кто играл на самых престижных досках Коса. Справа от Белнара оставалось свободное место. Не трудно было догадаться, что раз уж этот вечер должен был стать триумфом для Леди Янины, празднованием захвата ею Боска из Порт-Кара, и соответственно восстановления её положения в Брундизиуме, то это место было оставлено для неё.

— Представьтесь, — приказал Бутс Ровэне и Леди Телиции, подталкивая их вперед.

Ровэна, ослепительно улыбаясь, подошла к самому краю невысокой сцены. Она запрокинула голову, руки сложила на затылке, спину выгнула и чуть согнула ноги в коленях. Потом, она опустила руки и, отведя их назад и в стороны, толчком выпятила груди.

— Кто-нибудь хочет меня? — выкрикнула она в зал, тут же взорвавшийся громкими приветственными криками и серебряным звоном отлетавших в сторону кубков.

Несколько особо разгорячённых мужчин выскочили вперед и, сдёрнув женщину со сцены и, словно королеву высоко подняв над собой, понесли к столам, к её следующему выступлению. Следующей на авансцену вышла Леди Телиция и, встав левым бедром к зрителям, подняла руки высоко над головой, слегка наклонившись вправо, обвела зал глазами.

— Увы, я не такая красавица, — печально пожаловалась она мужчинам. — Я уверена, что никто не захочет меня.

— А Ты спроси! Спроси нас! — потребовали десятки мужских смеющихся голосов, из-за уставленных кубками и блюдами столов.

— Неужели, кто-то хочет меня? — спросила Леди Телиция, и рассыпалась весёлым звонким смехом, такая яркая и полная жизни в своём ошейнике, рабыня, собственность Бутса Бит-тарска, её Господина.

— Я хочу! Я хочу! — закричали не меньше дюжины мужчин одновременно, порываясь к сцене.

И Леди Телиция, поехала высоко над головами нескольких мужчин, к столам вслед за Ровэной, которая уже задыхалась, извивалась и вскрикивала беспомощно прижатая спиной к полу. Она уже обслуживала одного мужчину, в то время как двое других держали её руки. Сорванный с неё, отброшенный и всеми позабытый шарф, одиноко валялся на полу среди столов.

Улыбающаяся Бина, так и осталась стоять между Петруччо и Чино. На её левом запястье красовался рабский браслет, оказавшийся там по воле игрока, и демонстрировавший всем, что её служение принадлежало только ему. Я обратил внимание, что игрок с Коса, Теменидес, склонился к Белнару, и о чём-то говорил ему. Наконец тот кивнул, и игрок поднялся из-за стола. Стола Убара.

— Эй, лицедей! — высокомерно и надменно позвал Теменидес Бутса.

— Да, Господин? — любезно отозвался Бутс.

— Как на счёт её? — спросил игрок, небрежно ткнув пальцем в Бину.

— Это — наша Бина, — ответил Бутс.

Бина, поняв, что стала предметом беседы свободных мужчин, немедленно опустилась на колени. Время, проведённое с игроком отточило её рефлексы рабыни. Ему понадобилось не больше пары дней её использования, чтобы дать ей неоспоримо понять, чем она была.

— Ты — её хозяин? — осведомился Теменидес.

— Да, Господин, — признал Бутс.

— Пришли её за мой стол, — приказал Теменидес.

— Это не так легко сделать, как может показаться, — заметил Бутс.

— Это ещё почему? — опешил Теменидес.

— Хотя она — моя рабыня, — пустился Бутс в объяснения, — но её использование отдано нашему игроку, тому, который путешествует с моей небольшой и скромной труппой.

В этот момент встревожившаяся Бина, внезапно опустила голову и вытянула вперёд свою левую руку, наклонив запястье. Так она всем продемонстрировала рабский браслет на левом запястье.

— Я хочу её, — упрямо заявил Теменидес.

— Пожалуйста, Господин. Возьмите нашу Ровэну или Телицию, — предложил Бутс. — Они превосходно изучили страсть ошейника, и способны полностью удовлетворить любые запросы мужчин.

— Вот она, та, которую я хочу, — повторил Теменидес, указывая на съёжившуюся, дрожащую Бину.

— Но я отдал её использование другому, — отчаянно попытался Бутс объяснить ситуацию косианцу.

— Значит, пора отменить твою дурную и бессмысленную любезность, — презрительно бросил Теменидес. — Я Тебе приказываю сделать это.

— Пожалуйста, Господин, — попросил Бутс. — Пожалейте мою честь.

— Лучше сам кое-что пожалей, — ухмыльнулся Теменидес, игрок с Коса, — например, свою жизнь.

— Сэр? — побледнев, пробормотал Бутс.

Признаться, меня крайне заинтересовало то, как нагло повёл себя игрок. Ведь он был не на Косе. Это подчёркивало странность того, что он сидел за одним столом с Белнаром. Брундизиум даже не был союзником Коса. Он являлся союзником его соперника — Ара.

— Отмени передачу права её использования, — приказал Теменидес. — В конце концов, она твоя собственность. Последнее слово в этом вопросе, Твоё. И давай-ка побыстрее.

Я обратил внимание на то, что Белнар вместо того, чтобы призвать нахала соблюдать порядок в его зале, спокойно потягивал пагу, не вмешиваясь в ситуацию.

— Я жду, — напомнил Теменидес.

Внезапно игрок, тот игрок, что был в маске, и которого все называли «монстр», тот самый кому в настоящее время принадлежало использование Бины, встал из-за стола и поднялся по лестнице на сцену. Презрительно, величественно осмотрев зал, что совершенно не соответствовало и его положению, и репутации труппы бродячих лицедеев, с которой он путешествовал, он вложил монету — золотой диск с отчеканенным на нём тарном, в руку Бутса Бит-тарска. Антрепренёр не веря своим глазам смотрел на желтоватый диск лежащий на ладони. Подозреваю, что за свою карьеру он видел не слишком много подобных монет. В особенности никак не ожидал получать одну из них от игрока.

— Она мне больше не принадлежит! — наконец, осознав произошедшее, облегчённо крикнул Бутс Теменидесу и, указав на своего игрока, добавил: — Отныне она его собственность. Он только что купил её!

Коленопреклонённая девушка удивлённо вскрикнула, и уставилась на игрока. А по залу внезапно разлилась странная тишина. Что-то интересное происходило на подмостках, и это, казалось, каким-то невероятным образом было понято всеми в этом зале. Даже тяжело дышащие Леди Телиция и Ровэна, раскрасневшиеся от их использования, с руками покрытыми синяками, оставленными удерживавшими их на месте мужчинами, и с затвердевшими от возбуждения сосками, и то повернули головы к сцене. И даже многочисленные нагие рабыни, обслуживавшие сидевших за столами участников банкета, всеми способами, как и мужчины, замерли кто где, кто с чем, приостановив свою работу, и во все глаза уставились на сцену.

Медленно, красиво Бина подползла, и встала на колени перед игроком, глядя ему в глаза. И вдруг рабыня широко раздвинула перед ним свои бёдра.

— Я принадлежу Вам, — прошептала она.

— Да, — кивнул он.

— Вы — первый мужчина, перед которым, охотно открыла бёдра, призналась Бина.

Он, молча, смотрел на неё сверху вниз.

— Я люблю Вас, — объявила она и, не дождавшись ответа, продолжила: -

Я люблю Вашу силу и мужественность. И то, что именно Вы научили меня моему рабству.

— Поцелуй мои ноги, — приказал он.

— Да, Господин, — сказала она, склоняясь перед ним.

— Так, игрок, — окликнул его Теменидес, — Ты теперь её хозяин. И Ты — дурак, раз оказался способен заплатить золотой тарн за такую женщину. Но это ничего не меняет. Пришли её за мой стол.

Бина, наконец, оторвала голову от ног игрока. Потом поднялась на колени перед ним, выпрямила спину, и со слезами в глазах, посмотрела на него.

— Я люблю Вас, — повторила она.

— Как же ты можешь любить монстра? — спросил он.

— Я тайно любила Вас в течение многих месяцев, — призналась девушка. — Я любила Вас, даже тогда, когда презирала и ненавидела Вас, и принимала Вас за слабака. Теперь я люблю Вас в тысячу раз больше, потому что знаю Вашу силу.

— Но я — «монстр», — напомнил он.

— Меня не волнует, что Вы собой представляете, или думаете, что представляете, — сказала она.

— А как же моё безобразие? — спросил игрок в маске.

— А разве Ваша внешность может иметь для меня значение? — вопросом на вопрос ответила Бина. — Мне не важно, на что Вы похожи. Главное, что — Вы, мужчина, Господин, и я люблю Вас.

— Меня никто, никогда не любил, — признался он.

— Я могу дать Вам только любовь рабыни, — сказала она, — но нет в мире ничего больше, и ничего глубже такой любви.

Он выжидающе смотрел на неё.

— Только не будьте слабы со мной, — тихо попросила она.

— Не буду, даже не надейся, — пообещал он. — И когда будет необходимо, или когда мне захочется, ты познакомишься с моей плетью.

— Да, Господин, — обрадовано сказала счастливая рабыня.

— Похоже, Ты не расслышал то, что я Тебе сказал, — сердито бросил Теменидес. — Так вот, я приказал Тебе прислать её к моему столу!

— Пошлите меня к его столу, Господин, — попросила Бина игрока. — Я попытаюсь хорошо служить ему.

— Ой! — вскрикнула рабыня от боли, валясь на доски сцены, от полученной пощёчины.

Бина пораженно смотрела на игрока. В уголке её рта появилась капелька крови.

— Я дал Тебе разрешение говорить? — поинтересовался игрок.

— Нет, Господин, — ответила она.

— Тогда надо молчать, — напомнил он.

— Да, Господин, — всхлипнула девушка.

Игрок не спеша повернулся к Теменидесу.

— Вы, кажется, что-то сказали? — осведомился он.

— Пришли эту рабыню к моему столу, — раздражённо потребовал Теменидес, тыкая пальцем в Бину.

— Нет, — отрезал игрок.

— Убар! — крикнул Теменидес, поворачиваясь к тучному Белнару, расплывшемуся за низким столом, и поедавшему виноград.

— Возможно, ты мог бы её выкупить, — предложил Белнар, забросывая очередную виноградину в свой рот.

— Он только что заплатил за неё золотой тарн, — запротестовал Теменидес.

Белнар, без разговоров, неторопливо выложил на стол две золотых монеты.

— Спасибо, Убар! — походя поблагодарил Теменидес и, схватив обе монеты, показал их игроку в маске. — Вот, тупица, здесь в сто раз больше того, что она реально стоит, и вдвое больше того, сколько Ты заплатил за нее! Теперь она моя!

— Нет, она не продаётся, — развёл руками игрок.

Ошеломлённый Теменидес бросил растерянный взгляд на Белнара. Тот всё также молча, выложил на стол перед собой ещё три монеты. По залу прокатился вздох удивления. И тогда эти пять монет, целых пять золотых тарнов отчеканенных в самом Аре, зажатые в кулаке разъяренного Теменидеса с Коса, были предложены игроку за его Бину.

— Нет, — снова отказал игрок.

— Отберите её у него, — потребовал Теменидес от Белнара. — Используйте своих солдат.

Белнар бросил мимолётный взгляд на гвардейцев, стоявших у стен.

— Я — гражданин Ара, — заявил игрок. — Как я понимаю, города Брундизиум и Ар, объединены в дружественный союз, вином, солью и огнем, что они являются союзниками, военными и политическими. Если это уже не верно, я хотел бы быть проинформированным об этом, дабы донести это известие в Ар, и сообщить моему Убару об этом изменении в отношениях. Точно так же мне любопытно знать, почему игрок с Коса, насколько я понимаю, не посол, и не вестник, сидит за высоким столом, за столом самого Белнара, Убара этого города. Мне хотелось бы знать, как получилось, что Теменидес с Коса, всего лишь игрок, один из многих ему подобных на том острове, который противостоит союзу Брундизиума и Ара, осмеливается говорить столь нагло? Возможно, в мире произошло что-то, о чём мне не сообщили, например, что Убары теперь исполняют приказы представителей своих врагов, причём даже тех, кто не принадлежит к высшим кастам?

Белнар отвернулся от своих солдат, так и не отдав им никакого приказа.

— У меня есть мои собственные солдаты, — заметил Теменидес. — С Вашего разрешения, Убар, я позову их.

А вот это уже заинтересовало меня дальше некуда. Что-то я не припомню, чтобы члены касты игроков путешествовали с эскортом воинов.

Белнар только пожал плечами, и Теменидес, торжествующе обернулся, водя взглядом по залу, словно ища кого-то.

— Не могу поверить, что Белнар серьёзен, — заметил наш игрок. — Солдаты Коса теперь получили официальное право внутри стен Брундизиума, грабить граждан Ара? Это что, подразумевается в договоре наших городов?

Белнар бесстрастно положил следующую виноградину себе в рот.

— Убар? — позвал его Теменидес.

— У меня есть идея получше, — улыбнулся Белнар. — Он ведь, кажется, игрок. Вот и сыграйте на неё.

Наш игрок сложил руки на груди и вызывающе посмотрел на Теменидеса.

— Убар! — возмущённо воскликнул Теменидес. — Подумайте о моей чести! Я играю на самых престижных досках Коса. А это — какой-то балаганный фигляр, чей удел — игра на карнавалах! Да он даже не член касты игроков!

Белнар лишь пожал плечами.

— Не вздумайте даже предлагать мне, позорить мою касту, снисходя до поединка с этим высокомерным калекой. На мой взгляд, намного благороднее было бы выставить ваших самых лучших фехтовальщиков против какого-либо недалекого мужлана, размахивающего ложкой. Уж лучше прикажите вывести его из зала, подгоняя ударами ремней, как какую-нибудь голую рабыню, за его наглость!

— А мы спросим у моих гостей. Вдруг они сочтут такое соревнование забавным? — поинтересовался Белнар.

Несколько из мужчин в зале хлопнули по плечам, поддерживая Убара. Другие призвали к игре одобрительными возгласами. Я заключил, что среди присутствующих в зале такое унижение Теменидеса, как вынужденная игра со столь недостойным и нелепым противником, всячески приветствовалась. С их стороны это рассматривалось, как некий розыгрыш, возможно несколько жестокий, своего рода широкая гореанская неприличная шутка.

— Убар, не принуждайте меня к этой партии, — попросил Теменидес. — У меня нет никакого желания унизить этого изуродованного калеку больше, чем я уже сделал. Просто прикажите ему отдать женщину мне.

Испуганная Бина бросилась на живот перед игроком. Она, дважды поцеловав доски перед его ногами, поднялась на ладонях и жалобно посмотрела на него.

— Господин, в этом зале для меня нет никакой опасности, я прошу Вас, — сказала она и заплакала, — разрешить мне ползти к нему, чтобы предложить себя для его удовольствий.

— Раздевайся, — прорычал игрок.

Бина мгновенно сорвала со своих бёдер шарф, во время спектакля скрывавший её ошейник. Игрок на какое-то время замер, рассматривая её, стоящую перед ним на коленях, плачущую, вздрагивающую, принадлежащую ему голую рабыню, теперь ставшую его полной собственностью.

— А теперь, — зловеще прошипел игрок, — повтори, что Ты только что сказала?

— Разрешите мне ползти к нему, чтобы предложить себя для его удовольствий, — прошептала Бина непослушными губами и, вскрикнув от боли, кувырком полетела не деревянные доски сцены.

Это игрок внезапно и сильно пнул её в бок. Левое запястье девушки было отмечено браслетом использования. На её шее красовался ошейник. На её бедре темнело выжженное раскалённым железом клеймо. Она была всего лишь испуганной, отброшенной пинком ноги господина рабыней, сквозь слёзы смотрящей на него, наказавшего её за то, что она вызвала его неудовольствие.

— Ты! Принадлежишь! Мне! — раздельно, чётко и зло проговорил он.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Хм, кажется, этот игрок начисто лишён желания, расширить на Вас право пользования его женщиной, — заметил Белнар раздосадованному Теменидесу.

— Даже не вздумайте настаивать на матче между нами, Убар, — заявил Теменидес. — Я не собираюсь даже рассматривать возможность игры с подобным существом, с человеком такого вопиющего уродства, с тем, кто, согласно всем отзывам о нём, в лучшем случае не более чем отвратительный и безобразный монстр.

— Зато его рабыня изящна, — заметил Белнар. — Но очевидно Ты уже не хочешь узнать, как беспомощно, неистово и покорно отдаётся мужчине эта маленькая шлюха в ошейнике.

— Убар, — попытался было снова запротестовать Теменидес.

— Игра будет, — оборвал его Белнар.

— Принуждение меня к такой крайности, — заявил Теменидес, — может рассматриваться правительством Коса, как оскорбление всего государства.

Странное заявление, если не сказать больше. Каким образом такой банальный розыгрыш в отношении простого члена касты игроков в Брундизиуме, может повлечь за собой трения на уровне тронов?

— Очень хорошо — мило улыбнулся Белнар, — но в таком случае, Тебе придётся воздержаться от притязаний на эту женщину.

Теменидес до хруста сжав кулаки, устремив свои глаза на Бину, съёжившуюся под его пристальным взглядом.

— Игра! Игра! — принялись скандировать некоторые из мужчин в зале.

Теменидес обвёл зал яростным взглядом, а потом уставился на игрока.

— Возможно, великий Теменидес, который играет на самых престижных досках Коса, просто боится проиграть в товарищеской партии, или, назовём это случайным турниром этого вечера, тому, кого он считает простым фигляром и монстром, — предположил игрок.

Его предложение было встречено плохо сдерживаемым смешками окруживших их мужчин. Оскорблённый Теменидес даже покраснел от злости.

— Неужели я угадал? — невинно поинтересовался игрок.

— Я не играю с неотёсанной деревенщиной, — бросил Теменидес.

— Но я-то согласился пойти на это, — усмехнулся игрок в маске.

Тут уже мужчины не выдержали, по залу прокатилась волна хохота. Даже Белнар хихикнул. Теменидес покраснел уже так, что я начал опасаться, как бы его не хватил удар. Лишь костяшки на его кулаках побелели. Похоже, его настроение упало ниже некуда.

Бина стоявшая у ног игрока, задрожала и, пряча глаза, опустила голову.

Теменидес, с напускной неторопливостью, выпрямился. От его фигуры сразу повеяло угрозой и решимостью.

— Замечательно. Я буду играть с Тобой. Но только одну партию, и только с одним условием, что эта игра будет стоить потраченного мной времени, — негромко и чётко проговорил Теменидес.

В зале внезапно стало совсем тихо. От его тихих слов у многих по коже пробежал озноб. Клокотавший внутри него гнев был подобен побуждающемуся в своей берлоге от зимней спячки хищнику, форма и размеры которого пока ещё не видны пол толщей снега, но некие эманации его силы и опасности уже разливаются вокруг.

— Мы будем играть, — продолжил он, — но, не ради простого права на пользование женщиной, а за право собственности над ней, чтобы победитель смог увидеть своё имя написанное на ошейнике, запертом на её горле. Далее, жизнь проигравшего, становится призом победителя, который сможет сделать с ним всё, что ему понравится.

— Но он — свободный мужчина, — запротестовал один из гостей, первым пришедший в себя.

Одно дело играть на женщину, которую гореане обычно рассматривают вполне пригодным объектом для приза или трофея, особенно если она изначально, является ничем, не более чем домашним животным, простым движимым имуществом, и совсем другое, поставить под угрозу свободу мужчины.

Теменидес даже не счёл нужным ответить на этот протест.

— В таком случае, если Вы вдруг сможете победить, и потребовать этот приз, что именно сможет доставить Вам удовольствие? — невозмутимо полюбопытствовал игрок.

— Увидеть, как Тебя сварят заживо в кипящем масле тарлариона, — небрежно бросил Теменидес.

— Понятно, — кивнул игрок, шикнув на застонавшую было Бину.

— Ну всё, теперь точно никакой игры не будет, — заметил один из мужчин сидевших за столом Убара.

— Ну что, приятель? — прищутился Теменидес.

— Согласен, — ответил игрок.

Большинство голых рабынь присутствовавших в зале, и даже некоторые из свободных мужчин открыли рты от удивления и ужаса.

— Нет, не надо Господин, прошу Вас! — непроизвольно вырвалось у Бины.

— А ну тихо, — бросил игрок, но нового удара не последовало.

— Да, Господин, — ответила девушка, глотая слёзы.

— Закрепите женщину, — приказал Белнар. — и пусть принесут сюда доску и фигуры.

Руки плачущей Бины крепко связали спереди. С потолка спустили кольцо, висевшее на веревке, одно из многих имевшихся в этом зале. Эти кольца, будучи опушены, оказывались приблизительно в шести — семи футах от пола, в пространстве не занятом столами. Подобные кольца могут служить различным целям, например, чтобы выставить на всеобщее обозрение провинившихся женщин, чаще всего обвинённых в неуплате долгов и приговорённых к рабству, или для публичного наказания рабынь вызвавших неудовольствие рабовладельцев. Но основное их назначение, состоит с том, чтобы выставлять напоказ захваченных, раздетых свободных женщин поверженных вражеских городов. Этих женщин, во время пира празднования победы, ласкают плетями, либо бьют ими, пока те не начнут умолять, чтобы им позволили прислуживать за столами в качестве рабынь, хотя и оставаясь всё ещё свободными. Ну и конечно, после того, как они отслужат, аном позже, их уведут вниз. А уже там, в подвале, этих женщин заклеймят, наденут ошейники и начнут обучать, интимно и не только, их новым условиям жизни.

Опущенное кольцо теперь покачивалось почти в центре зала в пространстве между столами. Через это кольцо пропустили верёвку, которой были связаны руки Бины, и девушка оказалась вздёрнутой к кольцу. Верёвку натянули так, что пятки рабыни немного оторвались от пола. Казалось, она стала ещё красивее и желаннее в таком беспомощном положении. Спина стала ещё прямее, живот — площе, маленькие груди — выше. Все линии её стройного, прекрасного тела, вытянувшегося в струнку вслед за связанными запястьями, казались продолжением уходящей к потолку верёвки, и были выставлены на всеобщее обозрение в самом их лучшем свете.

Игровой стол принесли и установили прямо около кольца. На столе появилась доска и мешок с фигурами. Бина смотрела вниз на всё это, имея весьма смутное представление даже о правилах предстоящей игры. Несколько раз прежде, когда она ещё была надменной и жестокой, до того как она должным образом начала изучить своё рабство, игрок был готов научить её премудростям Каиссы, но после того, как девушка оказалась в его распоряжении, его отношение к ней значительно изменилось. Игрока больше не интересовали попытки понравиться ей. С того момента попытки доставить удовольствие ему, причём сделав это превосходно, уже стали её повседневной обязанностью. Их взаимоотношения изменились в корне. Отныне они перешли в плоскость отношений рабовладельца и его собственности. К тому же выяснилось, что у Бины совершенно не было ни способностей, ни интеллекта, ни терпения, столь необходимых для Каиссы. Зато её способности, причём, как выяснилось, весьма значительные, лежали в области, самой естественной для рабыни — в области различных проявлений её чувственности. Она оказалась чрезвычайно одаренной женщиной во всём, что касалось сексуальности и любви. Игрок доказал ей, что ошейник оказался на её горле совсем не случайно. Впрочем, возможно всё дело в том, что «монстр» и не пытался научить ей Каиссе, и сделать из неё настоящего игрока, осознавая, что этот род занятий ей совершенно не подходит, хотя бы, потому что понимал, что потратив годы она в лучшем случае сможет достичь уровня весьма посредственного игрока. Вместо этого он все свои силы положил на то, чтобы заставить её стать тем, чем она в конечном итоге сама хотела бы стать — просто изумительной женщиной. В любом случае, независимо от того, что могло бы быть причиной, а что следствием в данном вопросе, но бедной Бине всё равно никто не позволит даже прикоснуться к фигурам Каиссы. Ведь она была рабыней, в чьих обращённых на доску глазах вместо понимания, застыло страдание. На этом, в общем-то, её участие в игре и заканчивалось.

То, что её привязали к кольцу подле доски, конечно, было не случайно. Многие находят достаточно забавным, чтобы размещать рабыню именно таким образом. Рабыня знакомая с Каиссой, возможно ещё в бытность свою свободной женщиной изучившая правила игры, таким образом, будет со страхом наблюдать за комбинациями, которые рано или поздно должны определить её судьбу. Даже такая рабыня как Бина, почти ничего не понимающая в том, что происходит на доске, будет трястись от ужаса, часто даже не будучи уверена, кто именно побеждает. Даже она сможет ощутить возбуждение от удачного развития атаки и отчаяние при виде как снимают с доски побитую фигуру. Конечно, в обоих случаях, реакция привязанных таким образом рабынь, выставлена на потеху толпе. Однако, главной причиной для того, чтобы привязать рабыню именно здесь, несомненно, является то, что ставка игры и её значимость, могли быть должным образом рассмотрены и оценены.

Игрок в маске и Теменидес с Коса, приблизились к столу.

— Ты ещё можешь отдать мне женщину, и покинуть этот зал живым, — намекнул Теменидес.

— Теменидес необычайно щедр, — заметил игрок.

Довольный Косианец кивнул, и приказал одному из своих людей:

— Отвязывай женщину, и тащи её к моему месту за столом.

— Кажется, я не сказал, что отказался от игры, — заметил игрок.

— То есть как? — запнулся пораженный Теменидес.

— Пусть расставят фигуры по местам, — предложил игрок.

— Ты — дурак, — буркнул Теменидес. — И Ты дорого заплатишь за свою глупость!

Наконец все фигуры, за исключением Домашних Камней, выстроились на доске. Они представляли собой высокие, тяжёлые, искусно вырезанные из дерева статуэтки, раскрашенные в два цвета. Два Домашних Камня остались лежать рядом, им предстояло появиться на доске не раньше второго хода, но не позже десятого.

— Кому достанется первый ход? — поинтересовался игрок.

— Ты можешь ходить первым, — милостиво предложил Теменидес.

— Нет, — вдруг вмешался Белнар — Убар Брундизиума.

— Ну же, Убар, — усмехнулся Теменидес. — Позвольте этому дураку протянуть на пару тройку ходов дольше, если, конечно, он сможет.

— Игрок, прибывший с Коса, является нашим гостем, — объявил Белнар. — и по сему он начнёт первым.

— Можно предоставить право выбора Копейщикам, — предложил кто-то.

— Разумно, — поддержал его другой.

Существует много способов, которыми это может быть сделано. Если фигуры достаточно маленькие, то один из игроков зажимает в кулаках красного и жёлтого Копейщиков. Его сопернику остаётся лишь выбрать руку, и если он назовёт ту, в которой спрятана жёлтая фигура, то он ходит первым. Если же ему достанется красный Копейщик, то его черёд второй. По аналогии с земными шахматами, жёлтые всегда ходят первыми, а красные — вторыми. В другом распространенном способе жеребьёвки, особенно если фигуры достаточно велики, их накрывают лоскутом ткани, прячут под доской, или заворачивают их в непрозрачные одежды.

— Давайте я спрячу фигуры, — добровольно вызвался Бутс Бит-тарск.

— Нет, — отверг его предложение игрок.

— Их буду держать я, — объявил Белнар.

— Убар, — попытался было запротестовать Теменидес.

Но Белнар, не обращая на него внимания, снял с доски двух жёлтых копейщиков. У многих в зале открылись рты от удивления. Стоявшая на носочках Бина, в отчаянии застонала. Даже она поняла, что её хозяину было категорически отказано в привилегии первого хода, а вместе с ним и в его весе и влиянии на характер игры.

— Выбирай, — приказал Белнар Теменидесу.

Но тот лишь пожал плечами.

— Выбирай, — уже строже велел Убар, и Теменидес, сердито ткнул пальцем в правую руку Белнара.

Тот, с кривой усмешкой, поднял правую руку, демонстрируя всем жёлтого Копейщика, и вернул обе фигуры на доску.

— Мои поздравления, Вы выиграли жребий, — заметил игрок.

— Я был готов оказать Тебе милосердие, хотя бы для того, чтобы защитить мою честь, — зло бросил Теменидес. — Но теперь я уничтожу Тебя, быстро и жестоко.

— В таком случае я с Вами торопиться не буду, — ответил игрок.

— Высокомерный слин! — прошипел Теменидес. — Ты лучше вспомни мои условия и намерения!

— Я их не забыл, — кивнул игрок в маске.

— Этот фигляр начинает меня утомлять, — заметил Белнар. — А пусть-ка пока приготовят котёл, подходящий по размеру для человека и наполнят его тарларионовым маслом.

— Слушаюсь, Убар, — гаркнул гвардеец, поворачиваясь к выходу.

— И крепкую верёвку для шеи, — сказал Белнар.

— Будет сделано, Убар, — повторил мужчина, обернувшись, и покинул зал. Эта верёвка, протянутая сквозь просверленные около края котла отверстия нужна, чтобы удержать жертву, руки которой обычно связываются за спиной, на месте, предотвращая его не только от попыток выскочить из котла, но также и от попытки утопиться в медленно нагревающемся масле.

— Начинайте игру, — приказал Белнар, поворачиваясь к игроку и Теменидесу.

— Я прошу Вас ещё раз, Убар, — сказал Теменидес, — не брать на себя ответственность за этот фарс.

— Игра, — начали выкрикивать некоторые из мужчин, столпившихся вокруг.

Послышался стон стоявшей рядом со столом Бины.

— Игра, — бросил Белнар.

— Копейщик Убара на поле Убара — пять, — сердито объявил Теменидес, и мужчина, обслуживавший партию, переместил его Копейщика.

— Всадник Высокого Тарлариона Убары на Строителя Убары — три, — ответил игрок.

— Ты вообще когда-либо прежде играл? — поинтересовался Теменидес.

— Иногда, — ушёл от ответа игрок в маске.

— Ты понимаешь, в чём смысл движений фигур?

— Кое-что понимаю, — кивнул игрок.

— Это — абсурдный ход, — заметил Теменидес.

— Мне он таковым не кажется, вполне логичный дебют, — пожал плечами игрок.

— Что-то я никогда не видел ничего подобного, — сказал Теменидес. — Это против всех ортодоксальных принципов дебюта.

— Ортодоксальность не всегда эквивалентна разумности, — заметил игрок. — Неужели Ваш великий мастер, Сентиус с Коса, на научил Вас этому? Разве догма не цветёт на корнях ереси? Разве не верно то, что сегодняшняя обыденность вчера была немногим больше, чем восторжествовавшей ересью?

— Ты безумец, — заявил Теменидес.

— К тому же, — продолжил игрок, — чем ортодоксальней Ваша игра, тем предсказуемей она будет для меня, и тем легче мне будет ей противостоять.

— Слин! — прошипел Теменидес.

Надо заметить, что необычный ход игрока поставил Копейщика Убара Теменидеса под удар Посвящённого Убары игрока. Это могло бы соблазнить Теменидеса потратить время, сделать лишний ход этим Копейщиком, тем самым удаляя его позицию от основных сил, или, возможно, вынудить его начать преждевременно защищать свою фигуру. Однако, я не думаю, что решусь когда либо повторить такой ход.

— Безусловно, питай я к Вам несколько больше уважения, — добавил игрок в маске, — то, возможно, я бы выбрал несколько иной дебют.

— Слин! Урт! — выругался Теменидес.

— Вы подтверждаете свой ход? — спросил игрока помощник.

— Да, — кивнул тот, и мужчина переставил Всадника.

— Спасибо, — поблагодарил игрок.

— Мне кажется, что этот парень, вовсе не так прост, как мы думали, — заметил Белнар.

— Чушь, — раздражённо бросил Теменидес. — Он не более чем фигляр, деревенщина!

— Что-то здесь жарко, — небрежно заметил игрок, и распахнул лёгкую, темную накидку, которую он носил всё время.

Под накидкой, как я и подозревал, оказалась одежда касты игроков, красно-жёлтая клетчатая туника, являвшаяся отличительным знаком этой касты. Я думаю, должно быть, прошли многие годы, с тех пор как он перестал носить её открыто. Его небрежное движение вызвало волну удивлённых криков в зале. Бина застыла, пораженно глядя на него, а потом закрутила руками, пытаясь вытянуть из жёстоких петель верёвки.

— Он из игроков, — выдохнул кто-то из мужчин.

— Я это подозревал, — признал Белнар. — Он не показался мне действительно безумным.

— Это уже не имеет значения, — сказал Теменидес. — Я дежру престижную доску Коса. Я уничтожу его. Это означает лишь то, что игра может оказаться несколько интересней, чем я ожидал изначально.

— Вы действительно из игроков? — спросил мужчина обслуживающий матч.

— Это — моя каста, — признал игрок.

У меня даже волосы на затылке стали дыбом. В этот момент, я понял, что игрок наконец-то нашёл себя.

— И к какому, из низших рангов игроков Ты относишься? — презрительным тоном осведомился Теменидес.

Рейтинг игроков, кстати, устанавливается на основе выигранных ими партий на особых турнирах и официальных встречах, записывается и сохраняется с величайшей аккуратностью.

— Я был чемпионом, — сообщил игрок.

— И что за небольшой городишко, или деревенька были осчастливлены таким чемпионом? — ядовито спросил Теменидес.

— Думаю, граждане Ара не будут довольны такой характеристикой их города, — заметил игрок.

— Ара?! — выкрикнул ошеломлённый Теменидес.

— Ара! — раздались тут и там удивлённый крики.

— Возможно, Вы даже слышали обо мне, — заметил игрок.

— Кто Вы? — испуганно прошептал Теменидес.

Игрок потянулся к маске и снял её, но его лицо всё ещё оставалось в тени тёмного капюшона. Потом, он резким движением сбросил его за спину. Задрожавшая Бина непроизвольно зажмурилась, но услышав многочисленные крики удивления как свободных мужчин, так присутствовавших здесь рабынь прокатившиеся по залу, открыла глаза. Девушка вскрикнула, от неожиданности и удивления. Лицо игрока больше не было скрыто под непрозрачным капюшоном. Он величественно осмотрел зал. Не было ни малейших следов ожогов или иных ран. Не было на нём ни единой отметины. Это было чистое, гордое лицо, и одновременно строгое, и выразительное. А ещё на по-мужски красивом лице игрока невозможно было не заметить печать интеллекта и силы воли.

— Я — Скормус из Ара, — представился он.

— Скормуса из Ара больше нет! — закричал Теменидес.

— Он вернулся, — поправил его игрок.

— Я не смогу играть против этого мужчины, — воскликнул Теменидес. — Он — один из самых блестящих игроков на всём Горе!

— Но игра уже началась, — напомнил ему Скормус.

— Господин! — вдруг, не выдержав, закричала Бина. — Господин! Я люблю Вас, Господин!

— За то, что Ты заговорила без моего разрешения, — сказал Скормус из Ара своей рабыне, — утром Ты будешь умолять меня о десяти плетях. Если этот вопрос вдруг выскочит из твоей глупой головы, Ты получишь пятьдесят.

— Да, Господин, — радостно ответила Бина.

— Также, если Ты осмелишься заговорить ещё раз, прежде чем окончится игра, Тебе перережут горло, — предупредил её Скормус из Ара.

Она во все глаза смотрела на него, и я не смог бы сказать, чего в них было больше, ужаса, или любви.

— Проследите, — кивнул Скормус одному из мужчин.

— Да, Игрок, — уважительно сказал тот, и, вынув нож, подошёл и встал за спиной у Бины.

Взяв девушку за волосы, он слегка оттянул её голову и, немного приподняв ошейник остриём ножа, чуть-чуть прижал клинок к горлу прямо под нижней кромкой стальной полосы, дав рабыне ощутить холод и остроту лезвия. Почувствовав, что Бина задрожала, мужчина убрал нож от её горла, и спрятал его обратно в ножны, но так и остался стоять у неё за спиной. Бина затихла, стараясь даже дышать тише. Теперь у неё не оставалось выбора, она знала, что стоит ей открыть рот до конца поединка, мужчина за её спиной воспользуется ножом без капли сомнений.

— Итак, первый ход остался за Вами, — сказал Скормус Теменидесу. — Значит, последний я оставляю за собой.

Теменидес отчаянно посмотрел на Белнара, словно ища его защиты.

— Я не смогу играть с таким игроком как он, — признал он.

— Играй, — бросил Белнар.

— Убар! — воскликнул Теменидес.

— Это будет забавно, — сказал Белнар.

— Пожалуйста, Убар, — пробормотал Теменидес.

В этот момент, двери зала распахнулись, и несколько мужчин на длинных шестах внесли огромный котёл, наполненный тарларионовым жиром, и установили его у дальней стены зала на большой плоской железной плите с загнутыми краями. Дрова, сложенные на плите тут же разожгли.

— Убар! — запротестовал было Теменидес.

— Играй, — приказал Белнар.

Я же спокойно встал и неторопливым шагом направился прочь из зала. У меня было одно дельце в другом месте. И времени у меня теперь было предостаточно. Скормус обещал не спешить с Теменидесом.

 

17. Внутренний двор тюрьмы

В тусклом свете трёх гореанских лун, утопая по щиколотку в песке, я пересекал яму травли расположенную в тюремном дворе.

— Стой, кто идет!? — послышался грозный окрик.

— Я не нашёл Тебя в зале, — сказал я. — Вот и подумал, что смогу найти Тебя здесь.

— Ты кто? — крикнул он. — А ну стоять! Не приближаться!

Я позволил скрывавшей моё оружие одежде соскользнуть на песок, обнажая клинок, пока ещё спрятанный в ножнах.

— Ты что, не помнишь меня? — спокойным голосом поинтересовался я.

— Выйди из тени, — приказал он, делая шаг назад. — И скажи пароль?

— Сталь, — сказал я, и он отступил ещё на шаг.

Мой меч с характерным звуком выскочил из ножен.

Мужчина отступил ещё дальше.

— Ты на самом деле думаешь, что сможешь добежать сигнального рельса прежде, чем я Тебя настигну? — спросил я, и услышал столь же узнаваемое шипение с его стороны.

Его собственная сталь покинула ножны, и я не спеша вышел из тени в центр покрытой песком арены.

— Ты! — поражённо крикнул он.

— Да, — сказал я.

Прямой укол клинком. Звон стали. Быстрый обмен ударами. Он оказался весьма опытным бойцом, вот только он упал, запнувшись за цепи, которыми прежде приковывали монстра к столбу травли. Я разрешал ему подняться на ноги, но больше не оставил ни одного шанса. Когда он затих на песке, я наклонился и снял ключи с его пояса.

 

18. Пиршественный Зал, немного позже

К тому моменту, как я вернулся в зал, игра уже вошла в эндшпиль. Судя по всему и тарларионовый жир в котле стоящем в углу, приблизился к точке кипения. Пробраться к доске оказалось не так-то просто.

— Да, такую игру мне довелось увидеть впервые, — восхищённо произнёс один из мужчин сгрудившихся вокруг стола.

— Точно! Это даже не просто полное поражение, — поддержал его второй, — это глубочайшее оскорбление.

— Да он фактически раздел Теменидеса, фигуру за фигурой, — заметил третий. — Теперь у косианца остался только Домашний Камень, да и тот в полном окружении вражеских фигур.

Наконец, пробившись вперёд, я смог взглянуть на доску. Несомненно, игроку не было большой нужды поступать подобным образом, и у него была сотня возможностей, закончить партию раньше, но Скормус предпочел развлекаться со своим противником, лишая его фигур, и беспощадно гоняя того по доске, как загнанного тарска.

— Эй, не забывайте поддерживать огонь под котлом, — прикрикнул Белнар.

— Да, Убар, — откликнулся истопник.

Теменидес, сидевший перед доской, стал белым, как мел.

— Захват Домашнего Камня, — объявил угрок.

— Превосходная игра, — похвалил его Белнар.

— Спасибо, Убар, — поблагодарил Скормус из Ара, поднимаясь на ноги.

А вот Теменидес встать не смог. Он так и остался сидеть перед доской, казалось, скованный ужасом.

Я знал, или, по крайней мере, подозревал, кто именно скрывается под маской изуродованного игрока, кстати, ещё с нашей первой встречи в Порт-Каре. Его хромота была уж очень заметной приметой, как и его поведение и манера речи. Тем более что мы с ним уже встречались, давно, в зале Сернуса из Ара. Добавила мне уверенности и его раздражительность при упоминании матча Скормуса из Ара и Сэнтиуса с Коса от 10 125 года. Хотя надо заметить, тот поединок, действительно был блестящим. К тому же, ну, у кого из слабых игроков мог храниться Кубок Чемпиона Ара? Это и была та чаша, что нашли разбойники, совершившие нападение на лагерь Бутса Бит-тарска, столь очаровавшая их, и которую игрок в такой спешке стремился скрыть. Но всё же, он не продал кубок, и не выбросил его. Под своими тёмными одеждами и мрачным капюшоном, глубоко в его сердце, он всегда оставался Скормусом из Ара, гражданином и патриотом своего города.

— Отвяжите рабыню, — скомандовал Белнар. — Она принадлежит Скормусу из Ара. Он отлично доказал свои права на неё.

Тот мужчина, что всё время матча дежурил около Бины, в готовности перерезать ей горло, если бы она допустила ошибку, заговорив до его окончания, срезал верёвку с запястий рабыни. Плача от радости, девушка бросилась на живот перед Скормусом из Ара, и принялась покрывать его ноги поцелуями.

— Я Ваша! — захлёбывалась она от восторга. — Я Ваша!

— Мне это известно, — улыбнулся Скормус из Ара.

— Я люблю Вас! — прорыдала Бина.

— И в этом, для меня нет ничего нового, — кивнул Скормус.

Она вскарабкалась на колени, не выпуская его ног из своих объятий, сквозь слёзы глядя в его лицо. — Вы заплатили за меня золотым тарном, но я не стою так много!

— Уже этим утром я проверю это, — заметил Скормус.

— Схватить Теменидеса, — донёсся голос Белнара. — Раздеть его, связать по рукам, а на шеё закрепить верёвку.

Мужчины подхватили застонавшего Теменидеса и, сорвав с него одежды, связали его руки за спиной. Потом ему на шею набросили тяжёлую верёвку, предназначенную для того, чтобы закрепить его в котле с разогретым жиром. Проигравший в диком ужасе закрутил головой.

— Убар! — закричал он.

— У меня жир уже скоро закипит, — развёл руками Белнар. — Не пропадать же ему понапрасну. К тому же и конец наступит почти мгновенно. Мы в Брундизиуме не забыли, что такое гостеприимства, а Вы, Теменидес, наш гость.

— Убар! — заверещал Теменидес.

— Убар, — вдруг позвал Скормус.

— Да, Игрок? — отозвался Белнар.

Было очевидно, что игрок добился уважения Убара. Очень немногие на Горе, способны не трепетать перед навыками знаменитых игроков.

— Насколько я помню, — заметил Скормус из Ара, — жизнь Теменидеса, моего достойного противника, с которым я, возможно, обошёлся излишне резко, будучи несколько разогрет обстоятельствами, согласно договору, заключённому перед матчем, принадлежит мне, а не Вам.

— Это так, — признал Белнар. — Простите меня, игрок. Я и правда несколько погорячился. Сейчас мы немного охладим жир, а разогревать снова начнём, когда Теменидес уже будет внутри. Таким образом, мучения Вашего противника будут возрастать постепенно, и наша забава продлится дольше.

— В этом нет необходимости, — сказал Скормус.

— Игрок? — не понял Белнар.

— Теменидес, — обратился Скормус к своему недавнему сопернику, — Вашу жизнь, которая стала моим трофеем по результатам игры, я с удовольствием возвращаю Вам. Она снова принадлежит Вам. Забирайте её, и тех солдат, что загадочным образом пришли с Вами сюда с Коса, и в течение этой ночью покиньте территорию Брундизиума.

— Брат по касте! — с благодарностью закричал Теменидес.

Мужчины, что держали косианца, тут же освободили его и сунули сорванные перед этим одежды ему в руки. Теменидес поспешно, даже не одеваясь, выскочил из зала. Белнар задумчиво глядя ему вслед, что-то прошептал своему слуге, склонившемуся по жесту Убара. Мужчина, понимающе кивнул и тоже покинул зал.

— Скормус из Ара — великодушен, — заметил Белнар.

Скормус на мгновение склонил голову перед Убаром. Хотя Белнар улыбался, но у меня не было сомнений в том, что результат этого вечера не доставил ему удовольствия. Он вновь и вновь бросал нетерпеливые взгляды на большие двери зала, за которыми некоторое время назад исчезли Теменидес и несколько солдат с Коса. Безусловно, Белнар — Убар Брундизиума, никак не ожидал, что Теменидесу, одному из лучших игроков Коса, будет нанесено поражение каким-то простым низким игроком, путешествующим с труппой лицедеев и играющим на карнавалах и ярмарках. Конечно, он был не слишком доволен Теменидесом, и по каким-то пока неясным мне причинам, присутствие Скормуса из Ара в его дворце, по крайней мере, в данный момент, было для него крайне неудобно.

— Игрок, — любезно обратился Белнар к Скормусу, — почтите нас, своим присутствием за столом Убара Брундизиума.

— Благодарю Вас, Убар, но, с Вашего позволения, если Вы будете так любезны, отпустить меня, я бы предпочел вернуться в мои покои, — ответил игрок, посмотрев вниз, на Бину прижавшуюся к его ногам. — Мне не терпится продолжить обучение моей рабыни, цепями и плетью.

— Господин, — прошептала Бина, нежно прижимаясь к его бедру губами.

— Само собой, — кивнул Белнар, кажется даже с некоторым облегчением.

— Убар, — заговорил следом Бутс Бит-тарск, — мы прибыли издалека, ради выступления перед Вами, и весьма утомлены путешествием и спектаклем. Пожалуйста, разрешите и нам, моим товарищам, нашим девушкам, всей нашей труппе, оставить Ваш гостеприимный зал. Нам очень понравилось выступать перед Вами и Вашими гостями.

— Надо думать, за мешок-то золота, — засмеялся Белнар.

Смех Убара был с готовностью подхвачен придворными и гостями. Надо признать, Белнару понравилась такая реакция на его шутку.

— Вы тоже можете уйти, — разрешил он.

— Спасибо, Убар, — поблагодарил Бутс, и низко кланяясь, поспешил, вслед за Скормусом уводящим Бину, в сопровождении всей труппы, в том числе и покачивающихся рабынь, покинуть зал.

Конечно, они пошли вовсе не в свои комнаты. Они, с заготовленными заранее, по запросу хитреца Бутса Бит-тарска, и при поддержке ничего не подозревающей Леди Янины, пропусками на выезд за ворота, торопились покинуть город. Я скользнул за спины остальных гостей находившихся в зале. Думаю, что следующего представления и последующей за ним тревоги осталось ждать совсем недолго.

— А теперь, мои гости, прошу Вас вернуться на свои места, — с довольным видом призвал Белнар. — Главное развлечение этого вечера ещё впереди, и до него осталось совсем недолго!

Гости и придворные ринулись к столам. Нагие рабыни вернулись к своим обязанностям, в шлейфе возбуждающего аромата рабских духов разнося вино, деликатесы, фрукты и лакомства, рьяно пытаясь привлечь к себе внимание господ.

— Ну, и куда подевалась Леди Янина? — раздражено спросил Белнар у Фламиниуса.

— Понятия не имею, Убар, — ответил Фламиниус.

— Она опаздывает, уже довольно намного, — недовольно заметил Белнар.

— Да, Убар, — согласился Фламиниус.

— К настоящему времени она уже должна была бы быть здесь, — проворчал Белнар. — Она уже давно должна быть здесь.

— Да, Убар, — заверил его Фламиниус.

— Насколько я знаю, Ты уже давно положил глаз на её красоту, — усмехнулся Белнар. — Вот я и думаю, а вдруг пока мы ждём её здесь, она сидит на цепи в твоём ошейнике, и нагишом ждёт Тебя на вилле, где-нибудь за городскими стенами?

— Нет, Убар, — возмутился Фламиниус.

— А жаль, она могла бы быть довольно привлекательной в таком виде, — засмеялся своей собственной шутке Белнар.

— Да, Убар, — осторожно согласился Фламиниус.

— Получается, что Ты не успел поработить её до вечера её триумфа, не так ли?

— Нет, Убар! — ответил Фламиниус.

— Да шучу, я — усмехнулся Белнар.

— Да, Убар, — сказал встревоженный Фламиниус, незаметно смахивая пот с бровей.

— Граждане Брундизиума, и гости города, — обратился Белнар, вставая. — Я предпочел бы, чтобы Леди Янина, всем известная гражданка Брундизиума, истинная слуга нашего дворца и государства, прекрасная придворная, мой личный доверенный агент, моя красавица-сотрудница, сама провела следующую часть развлечений этого вечера, имеющего прямое отношение к её триумфу. Но, увы, в данный момент, она задерживается! К сожалению, поскольку вечер уже достиг своей кульминации, мы вынуждены продолжить без нее.

По залу понеслось несколько криков разочарования и протеста.

— Будем ли мы ждать и дальше? — поинтересовался Белнар.

— Нет! — таких криков было гораздо больше.

— Продолжаем! — призвали несколько мужчин.

— Ну, тогда пусть вынесут сюда ящик и поставят на платформу, — велел Белнар.

Несколько слуг, из угла зала, подтащили большой ящик, который когда-то мирно стоял в грузовом фургоне Бутса Бит-тарска, взгромоздив его на сцену. В том фургоне Бутс держал множество вещей, таких как сувениры, костюмы и реквизит. В том же фургоне хранилось и большинство его принадлежностей для фокусов и иллюзий. В том числе и этот с виду совершенно обычный сундук, в действительности, при желании, мог служить именно для этих целей. Стоит ли удивляться, что именно в нём, меня и доставили в Брундизиум, чтобы позже представить, абсолютно беспомощного, закованного в кандалы пленника Леди Янины, её Убару — Белнару из Брундизиума.

— В этом ящике, спрятан мешок. А в том мешке упакован, закованный в цепи враг Брундизиума, весьма самонадеянный товарищ, который посмел вызывать недовольство нашего трона, капитан и работорговец из Порт-Кара, о котором Вы, возможно, много слышали в последние дни, и кого ещё недавно считали могущественным и страшным Боском из Порт-Кара! — торжественно провозгласил Белнар.

По залу прокатились аплодисменты и приветственные крики.

— Взятый несравненной Леди Яниной! — выкрикнул Белнар.

Аплодисменты стали ещё громче, и к ним добавился весёлый смех.

— После того как, следует упомянуть, ему удалось каким-то образом сбежать от других, — добавил Белнар, бросая ироничный взгляд на Фламиниуса.

Его помощник натянуто улыбнулся, а зал снова грохнул хохотом. Правый кулак Фламиниуса непроизвольно сжался. Безусловно, это должен был быть вечер триумфа для Леди Янины. Её достижением было бы не только пленение и торжественная демонстрация этим вечером меня, мужчины называющего себя Боском, всего лишь чужака из другого города, но что ещё более важно, унижение её конкурента, Фламиниуса. Я помнил её слова, сказанные мне в лагере Бутса Бит-тарска: «Теперь Ты будешь причиной не просто восстановления моих привилегий и положения в Брундизиуме, но причиной нового подъёма моей карьеры, причиной достижения мной, там, во дворце и на службе моему Убару и городу, новых высот престижа, статуса и власти!»

Но я всё ещё никак не мог понять, в чём же заключалась моя важность для правителей в Брундизиума.

— Я доволен Леди Яниной, — под бурные аплодисменты, объявил Белнар толпе. — Теперь я намерен достойно вознаградить её. Она познает моё великодушие. Она получит награду золотом, властью, привилегиями и положением!

— Белнар Щедрый! — принялись восхвалять придворные.

— Белнар Великий! — поддержали другие.

Белнар скромно опустил голову, помахивая рукой, как бы в нерешительном отказе от столь лестных титулов, что было встречено ещё долее бурными аплодисментами. Многие даже повскакивали со своих мест, выкрикивая здравницы. Я усмехнулся, никто из придворных не задержится с тем, чтобы не похвалить великодушие со стороны их патронов. Вот только Фламиниус, как я заметил, не горел желанием участвовать в этом всеобщем славословии. Можно не сомневаться, что, на сколько щедрым мог бы быть Белнар с теми, кто ему хорошо служил, соответственно на столько же он мог быть беспощадным с теми, кто не смог преуспеть в этом.

— Я сожалею только о том, — продолжил Белнар, — что Леди Янина не смогла прибыть сюда, чтобы поприсутствовать на этом вечере её триумфа.

Из толпы придворных снова долетели сочувствующие голоса. Вот только мне почему-то показалось, что у большинства из присутствующих, даже у тех кто кричал большого сожаления заметно не было. Конечно, хотя, в некотором смысле, она и была своей среди придворных, но при этом, несомненно, оказывалась соперницей не только Фламиниусу, но и многим из них. Одна дело восхвалять великодушие Убара, и совсем другое по-настоящему восторгаться возвеличиванию и поощрению своего возможного конкурента. Очевидно, и Белнар не слишком огорчался её отсутствию. Присутствуй Леди Янина за его столом, и ему пришлось бы лишь разделить этот момент триумфа с ней, а в её отсутствие вся слава доставалась одному ему. Так что, несмотря на все его видимые желания и заявления, можно было бы не сомневаться, что он ни о чём не сожалел.

— Пусть откроют ящик! — картинно провозгласил Белнар. — Покажите нам этого беспомощного дурака, захваченного Леди Яниной. Пусть теперь Боск из Порт-Кара развлечёт нас!

Два солдата подошли к ящику, и сняли ключ, висевший тут же на двери. Один из воинов вставил ключ в первый замок.

— Поторопитесь, парни! — подогнал их Белнар, и ключ вошёл во второй замок.

Через мгновение тяжелая крышка была освобождена от больших амбарных замков и поднята. Мужчины даже привстали, чтобы лучше видеть.

Внутри ящика лежал мешок. Большой мешок, из крепкой толстой кожи. Не пустой! Головина была туго затянута.

— Быстрее, парни! — нетерпеливо поторопил их Белнар. — Мы ждем!

Солдаты, не вынимая мешка из ящика, поставили его вертикально. Теперь уже не было сомнений, что внутри был человек. Вот только он не казался достаточно большим, чтобы быть мужчиной, уже не говоря о таком, каким был Боск из Порт-Кара. Уж слишком маленькая, слишком лёгкая фигура угадывалась сквозь толстую кожу. Ну никак тело этого пленника, пусть и скрытое внутри мешка, не напоминало мужские формы. Слишком прозрачным был намек на восхитительные линии женской фигуры. Солдаты удивлённо уставились друг на друга. Мужчины в зале от них не отставали. Зал погрузился в напряжённую тишину.

— Открывайте мешок, — приказал Белнар.

Один из солдат резким рывком за свободный конец распустил узел на горловине мешка. Конечно, это был не тот мешок, в который изначально поместили меня, а другой, оставленный в ящике и спрятанный в двойном дне. Там же находился механизм открытия задней стенки, посредством которого исполнитель мог покинуть ящик или попасть туда, стоило только ему того захотеть. Второй мешок был обычным рабским мешком, весьма распространённым на Горе аксессуаром для транспортировки, крепления и наказания рабынь. Он был достаточно крепким, чтобы удержать внутри даже сильного мужчину. Пленник или чаще пленница, оказавшись внутри его кожаных стен, будучи связанным и с кляпом во рту, попытавшись своими силами выбраться из своей тюрьмы, быстро понимает, что всё чего ему удастся добиться своими стараниями, это развеселить и доставить удовольствие своим захватчикам.

— Быстрее, чего Вы медлите! — закричал Белнар.

Солдаты распахнули горловину и сдёрнули открытый мешок, вначале до плеч его обитателя, голову которого закрывал малый мешок.

— Это — женщина, — заметил один из мужчин, когда рабский мешок сдёрнули уже до бёдер.

Да, женщина, причём нагая. Она запрокинула голову, замычала и дико задергала руками, скованными за спиной рабскими наручниками. Как и в истории с мешком, это были совсем не те с виду тяжёлые мужские наручники, кстати, как и сам ящик, тоже из набора для фокусов, что надели мне раньше, ещё в лагере Бутса. Те-то я сбросил спустя мгновения после того как оказался в первом мешке. Нет, скорее на ней были обычные рабские женские наручники, которые не только прекрасно выполняли свою основную задачу, сковывания женщины, но ещё и, на мой взгляд, довольно привлекательно смотрелись на ней. Честно говоря, я их сам выбирал, незадолго до того, как в лагере Бутса появились всадники. А ещё на ней были надеты, хотя их пока не могли разглядеть, поскольку она стояла по колена в ящике, ножные кандалы. И вовсе не из реквизита для фокусов Бутса, а вполне нормальные кандалы, широко распространенные на Горе для заковывания женщин, в основном рабынь.

— Ну, и кто догадался запихать рабыню в этот ящик? — в ярости заорал Белнар. — Чья это глупая шутка!?

— А где же Боск из Порт-Кара? — нарушил наступившую тишину удивлённый мужской голос.

— Уберите мешок с головы рабыни! — приказал Белнар.

— Клейма, я на ней не вижу, — обратил внимание Белнара однин из его солдат, тот, который только что стянул мешок с её бёдер, и покрутил женщину из стороны в сторону, исследуя её бедра на предмет наличия на них клейма.

— Я сказал снять мешок с головы, а не задницу её рассматривать! — прорычал Белнар.

Солдат тут же оставил в покое рабский мешок, застрявший теперь в районе колен, и пока второй солдат удерживал женщину в вертикальном положении, принялся возиться под её подбородком, ослабляя застежки ремня.

— Быстрей давай! — рявкнул на него разъярённый Белнар.

Ящик на сцене, конечно, был тем же самым, в который изначально упаковали меня, однако, я внес в его конструкцию кое-какие изменения. Задняя стенка и днище, каждое из которых могли быть открыты как изнутри, так и снаружи, в зависимости от того какой из выходов используется для исчезновения заключённого, я закрепил болтами, таким образом, превратив реквизит фокусника в обычный ящик. Это, кстати, полезно, не только когда он служит для прозаичных целей хранения и перевозки в нём вещей, но также когда ящик предоставляют для осмотра свидетелями из числа наиболее недоверчивых зрителей. А по окончании инспекции, не представляет никакого труда, чтобы, делая вид, что занят другим делом, выкрутить болты. Конечно, они расположены снаружи ящика, и удалены могут быть только внешним исполнителем. Вот эти болты я и поставил на место. В результате, обитательница ящика, будь она даже посажена туда не в мешке, и без наручников, удерживалась бы там также надёжно, как если бы она, возможно, была голой кейджерой в рабской клетке.

— Быстрей! — нетерпеливо выкрикивал Белнар. — Быстрей!

Наконец, расстегнутый мешок стащили с голове женщины, выставляя напоказ дикие глаза на покрасневшем припухшем лице. Она тряхнула головой, отбрасывая с лица влажные от пота волосы.

— Леди Янина! — послышались со всех сторон ошеломлённые голоса.

Говорить она не могла. Только хныкала. Кляп всё ещё надёжно держал её рот на замке.

— Избавьте эту шлюху от кляпа! — рявкнул взбешённый Белнар.

Леди Янина запрокинула голову, пока солдат возился с узлом, завязанным на шарфе, державшем кляп во рту женщины. На её белом теле контрастно выделялись десять красных полос. Ещё в лагере Бутса Бит-тарска я решил, что выпорю её. Я решил, что она не была полностью приятной. Через некоторое время, после того, как ящик принесли во дворец, я покинул его, занявшись исследованием внутренностей дворца Убара, прежде всего определив местонахождение покоев Леди Янины. Ещё в лагере Бутса, среди реквизита, я разжился костюмом, выглядевшим точь-в-точь, как форма офицера армии Брундизиума. Затем поздним вечером, прихватив рабский мешок, в котором было упаковано всё необходимое, подошёл к известной мне двери. Вот только дверь комнаты оказалась изнутри заперта на засов. Хм, ну, и что будем делать? Пришлось нести чушь про некое срочное сообщение от Белнара, предназначенное исключительно для её ушей, имеющее отношение к некой чрезвычайной ситуации, возможно, требование явиться на собрание высшего совета для личной консультации.

Она всё-таки повелась на мою уловку и поспешила открыть дверь, представ передо мной в одном только лёгком платьице. Впрочем, простояла она всего какое-то мгновение, после чего спиной вперёд полетела обратно в комнату, а я вошёл следом, раздел её и занялся делом. Через очень короткое время я уже следовал через залы и коридоры дворца, а за моей спиной волочился рабский мешок. Я утащил её в подвальные помещения дворца, туда, где располагались рабские загоны. Вот там-то я и украсил её тело красными полосами. Да, визжала она истошно, стоя с поднятыми руками, привязанными к кольцу в потолке, крутясь и извиваясь, в отчаянных попытках спрятаться от жалящих ремней плети. Только её крики, приглушенные влажными, массивными стенами, не были чем-то незнакомым и могущим вызвать подозрение охранников. Если и возникли у них какие-то мысли по этому поводу, то они не выходили за границы того, что очередную девку наказывают за заслуженную или выдуманную провинность. Ничего необычного в таком месте.

Потом, я заткнул ей рот, закрепил мешок на голове, защёлкнул наручники на запястьях и провёл на поводке по коридорам и залам дворца. Вскоре я возвратился в комнату рядом с большим залом, где нас дожидался гостеприимный ящик. Вот тогда я и заковал её в ножные кандалы, упаковал в рабский мешок, затянул горловину и, через заднюю стенку уложил красотку отдыхать в ящике. Не забыл я и про болты, надёжно запирая тесную тюрьму. Ну а увесистые навесные замки так и остались в целости и сохранности. Внешне всё выглядело так, как и было до моего выхода на сцену. Правда, за исключением того, что у ящика теперь был другой новосёл, на этот раз ставший его пленником на самом деле.

Ну, а я в образе офицера, определил местонахождение комнаты мужчины прибывшего из Турии. Этот был столь же наивен, и тоже с готовностью открыл для меня дверь. Он ещё и оказался столь любезен, что одолжил мне свои верительные грамоты, посредством которых я получил возможность поприсутствовать на пиру этим вечером. Думаю, утром его найдёт несколько ошарашенная рабыня пришедшая навести порядок в комнате.

— Убар! — закричала Леди Янина, едва только откашлялась и смогла членораздельно говорить, после того как разбухший, влажный от слюны кляп, смогли выковырять из её рта.

— Кто это сделал с Тобой? — прорычал Белнар.

— Боск из Порт-Кара! — прохрипела она, беспомощно выламывая руки, запертые в стальных браслетах.

— Где он! — выкрикнул Белнар.

— Я не знаю! — хриплым голосом выговорила она.

— Дура! Дура! — в гневе заорал не неё Белнар.

— Он всё ещё должен быть во дворце! — крикнул Фламиниус, вскакивая на ноги.

В зале повисла тишина, тут же взорвавшаяся испуганными криками.

— Быстро в комнаты лицедеев! — приказал пришедший в себя Белнар. — Арестовать их. Они не могли не участвовать в этом!

— Их нет в их комнатах, — закричал мужчина, появляясь в дверях.

— Они наверняка попытаются сбежать из города! — предположил кто-то.

— Остановить их! — закричал Белнар.

— Стойте! — вскрикнул один из мужчин. — Я слышу сигнальные рельсы.

Он был прав. Пусть и слабо, но отчётливо, в установившейся в зале на короткий миг тишине, можно было услышать долетавший снаружи звон.

— Что случилось? — спросил Белнар. — Что происходит?

В этот момент, словно обезумевший, в зал ввалился стражник.

— Массовый побег из тюрьмы! — заорал он. — Гатч убит. Решётки открыты. Заключенные вырвались на улицы города.

Это, как я надеялся, обеспечит чрезвычайную ситуацию такой силы тяжести, в которой Белнар придётся заботиться о сохранности своей жизни и существующих порядков.

— Объявить военное положение, — приказал Белнар. — Поднять по тревоге всех гвардейцев! Дворец взять под усиленную охрану!

Если бы побег заключенных не оказалось достаточным для отвлечения их внимания от внезапного осознания того факта, что я всё ещё во дворце, и всё ещё на свободе, был у меня ещё один вариант менее адекватный, но более загадочный, чтобы достигнуть своей цели. Я полагался на то, что вне этого зала Бутс установил зеркала в месте, которое мы с ним заранее обговорили. Безусловно, он мог и не сделать этого, что казалось мне невероятным, особенно учитывая то обстоятельство, что он должен был бы просто бояться нарушить наш договор подобным образом.

— Убар! — закричала Леди Янина.

— Эту взять! — приказал Белнар солдатам, стоявшим около Леди Янина. — В котёл её! Сварить заживо!

— Нет, Господин! — испуганно завизжала женщина.

Внезапно в зале повисла, потрясенная тишина. Леди Янина, в ужасе, выкрикнула слово «Господин». Осознав, что она натворила, женщина задрожала и отшатнулась. Слово «Господин» всплыло из самых глубин её сердца вытолкнутое оттуда охватившим её ужасом. И все находившиеся в зале услышали это.

— Да она же — рабыня в сердце, — заметил один из мужчин.

— Точно, она — рабыня, — согласился другой.

— Нет, нет, — заплакала Леди Янина, но как неубедительно это прозвучало, по сравнению с первым криком её души.

— Бросить её в котёл, за то, что она отрицает своё рабство, — предложил ещё кто-то.

— Нет, пожалуйста, — всхлипнула Леди Янина.

— Что значит — нет? — послышался возмущённый голос. — Если Ты сама это только что объявила.

— Пожалуйста, нет, не надо, — взмолилась Леди Янина.

— Сварить заживо, будет слишком завидной смертью для неё, — презрительно бросил Белнар. — В подвал её, в рабские загоны. Клеймо на задницу и ошейник на горло!

— Нет, нет, Убар, пожалуйста! — запричитала Леди Янина.

— Убар? — зло прошипел Белнар.

— Господин! Господин! — прокричала Леди Янина.

— В подвал её! — бросил Белнар.

Солдат легко поднял дрожащую женщину и перебросил её тело через плечо, головой назад. Похоже, теперь у неё осталась только одна дорога — в дворцовые подвалы, только вниз, к своему рабству. А потом, когда обстановка нормализуется, и Белнара появится свободное время, он снизойдёт до того, чтобы решить, как поступить с ней в дальнейшем.

— Эй! Привет! — окликнул я, обращаясь ко всем сразу.

Лица всех присутствующих повернулись ко мне, и по залу пронеслись удивлённые и местами испуганные крики.

Воспользовавшись тем, что всё внимание мужчин было приковано к Леди Янине, я пробрался к дальней стене комнаты, к большому, пышущему жаром котлу, наполненному уже закипевшим жиром. Теперь я стоял позади котла, держа в руках один из длинных шестов, с помощью которых этот гигантский чан, продев их в кольца на краю котла, был принесён сюда.

— Это — он! — закричал какой-то мужчина. — Это — он, это — Боск из Порт-Кара!

— Взять его! — рявкнул Белнар.

— Осторожно! — послышался испуганный крик.

— Смотрите! — поддержали его не менее испуганные крики, сразу заглушенные паническим визгом, бросившихся прочь от меня и от котла рабынь.

— Нет! — в ужасе заорали мужчины.

Подтолкнув шест под плиту с тлеющими на ней углями и стоявшим на ней котлом, и используя его в качестве рычага, я что было сил, потянул вверх, сначала наклонив, а затем и опрокинув всю конструкцию. Волна пузырящегося кипящего масла выплеснулась из своей стальной тюрьмы и рванулась вперёд, нетерпеливо и жадно завоёвывая пространство зала. Мужчины прыгнули на столы. Я услышал, как многие из них взвыли от боли. Опрокинутый котёл с бряканьем откатился в сторону. Я пнул пылающие головни в раскинувшуюся, скользкую, обжигающую лужу. Немедленно, вслед разбегающимся кричащим в страхе мужчинам и рабыням, от упавших углей рванула ужасающая стена пламени, практически в мгновение ока охватившая всю комнату. Удар шестом, и попытавшийся подобраться ко мне гвардеец отлетел в сторону. Краем глаза вижу, как мужчина с криком боли, отчаянно пытается сбить огонь, карабкающийся по его одежде. Другие, отбежав в сторону, пытались вжаться в стены. Ещё один удар, и второй солдат, впечатался в стену, напоследок чуть не выхватив у меня шест. Температура в комнате резко выросла. Лёгкие разрывались от заполнившего зал дыма, дышать становилось практически невозможно. Сквозь бушующее пламя и чад, я заметил тучную фигуру Белнара. И мужчины, и рабыни заходясь в кашле, вжимались в стены. Но были и такие, кто не потерял головы от ужаса. Эти в руках держали мечи.

— Я доберусь до Тебя! — кричал мужчина, отчаянно бросаясь ко мне прямо через огонь и дым. Он стал следующим, кто получил шестом в живот. Я быстро осмотрелся. Пожалуй, осталось совсем недолго ждать, когда пожар дойдёт до той точки, когда он поглотит большую часть топлива, превращаясь в несколько чадящих лужи.

— Схватить его! — превознемогая кашель кричал Белнар, прикрывая рукавом нос и рот.

Пора было выбираться, пока не стало слишком поздно. Я метнул шест в парочку агрессивно настроенных гостей, сметая их со своей дороги. Пришлось подавить внезапно возникшее желание, весело помахать рукой толпе. У таких жестов, конечно, есть своя ценность, но в слишком многие, кто поступил столь опрометчиво, умирали от арбалетного болта прилетевшего вслед. Я предпочёл выскочить из зала не попрощавшись.

— Спасайте своего Убара! — рявкнул я на двух растерянно уставившихся на меня гвардейцев всё ещё преданно дежуривших снаружи, махая рукой в сторону зала.

Парни не смогли воспротивиться моей, высказанной в столь резкой форме, просьбе, и исчезли в клубах дыма. Я неодобрительно покачал головой, закрывая за ними двери, и связывая друг с дружкой ручки дверей своим поясом. Почти немедленно в двери начали ломиться с той стороны, а в образовавшейся щели появился чей-то меч, подбирающийся к поясу. Передо мной раскинулся длинный пустой коридор, по обеим сторонам которого, виднелись такие детали как закрытые двери, скорее всего запертые, рабские кольца, вмурованные в стены, разных размеров ниши, вазы, и прочие элементы декора. Через мгновение толпа, и что особенно неприятно, солдаты, откроют двери, и ринутся в коридор.

Я бросал дикие взгляды то в одну, то в другую сторону коридора. Двери зала были почти посередине, бежать было далеко в любом направлении. Конечно, я никого не видел, но не исключено, что за поворотами можно было нарваться на охрану. Наконец, створки дверей распахнулись настежь. Удар с той стороны был столь силён, что они с грохотом впечатались в стены. До меня донеслись крики, удушливый кашель мужчин, и тяжёлый топот множества ног. Но вдруг коридор накрыла вязкая, удивительная тишина.

— Где он? — послышался пораженный мужской голос.

— Он должен быть здесь, — ответил ему кто-то.

— Коридор пуст, — констатировал другой.

— Этого не может быть, — воскликну третий. — Он выскочил всего на ин раньше нас.

— Ушёл! — разочарованно крикнул четвйртый.

— Проверить все двери коридора, — заорал Белнар. — Он скрылся за одной из них! Быстрее! Найти его!

Я услышал дробный топот мужских ног, побежавших в обе стороны по коридору. Один пробежал всего в нескольких футах от меня. Вскоре шаги прогрохотали в обратном направлении.

— Двери заперты! — донеслось до меня. — Все заперты!

Потом послышались крики и с другого конца коридора.

— Они заперты! Ни одна не открывается!

— Может, у него ключ был? — предположил кто-то.

— Не было у него времени, чтобы воспользоваться им, — зло осадил его другой.

— Ключи к этим дверям хранятся в покоях капитана дворцовой стражи, — нерешительно сказал третий.

— Проверить все ключи, немедленно! — приказал Белнар. — Если какого-то в наличие нет, значит, он скрылся за той дверью.

— Мы выскочили из зала немедленно вслед за ним, — встревожено напомнил один из мужчин.

— Не думаю, что у него было время на то, чтобы добраться до одной из этих дверей, — поддержал его другой.

— Но ведь если бы он даже был в состоянии достигнуть одной из этих дверей, то у него просто не осталось бы времени, задержаться и открыть замок, — вмешался ещё один, голос которого был наполнен тревогой.

— Он, скорее всего, дверь заранее открыл, — сделал разумное предположение другой товарищ. — Только и нужно было, что обзавестись ключом.

— Тогда сейчас эта дверь заперта изнутри, — заметил третий.

— Это точно, — закивал четвёртый.

— Да не было у него времени, даже чтобы добежать до одной из этих дверей, — стоял на своём мужчина, уже говоривший ранее.

— И что Ты предлагаешь? — нетерпеливо спросил его другой.

— Не знаю, — развёл тот руками.

— Идиоты! — заревел Белнар. — Проверьте посты охраны по концам коридора. Наверняка, он уже у них под арестом!

Послышался торопливый, постепенно удаляющийся в обоих направлениях топот.

— Прибыл офицер дворцовой стражи, — доложил кто-то. — И с ним Борто.

— Убар!

— Не пропадали ли какие-либо ключи, от дверей этого коридора? Быстро! — потребовал ответа Белнар.

— Все на месте, Убар! — доложил мужчина. — Ни одного ключа не пропало, ни от одной двери дворца!

Ответом на это заявление стала гробовая тишина.

— Убар, — обратился посыльный. — С западного поста докладывают, что никто не покидал коридор мимо их поста.

— Отлично, — проворчал Белнар. — Вопрос ясен. Значит, его арестовала стража у восточного поста.

— Восточный пост? — переспросил мужчина. — Мы же вышли сразу за ним. Как он смог бы достичь его так быстро?

— Никаких других разумных вариантов нет, — отрезал Белнар. — Он там!

— Вон бежит Элрон, — доложил офицер. — Наверняка с рапортом от охраны восточного конца коридора.

— Он в их руках, — уверенно заявил Белнар.

— Убар, — послышался мужской голос.

— Говори, — приказал Белнар. — Его взяли легко, или возникли трудности?

— Убар? — растерянно переспросил мужчина.

— Ты прибыл с восточного поста стражи, не так ли? — уточнил Белнар.

— Так точно, Убар! — ответил тот.

— Доложи о состоянии дел у восточного поста! — приказал Белнар. — Они взяли его, или нет?

— Они никого не видели, Убар, — отрапортовал мужчина.

— Что! — вскипел Белнар.

— Он не появлялся вблизи их поста, — сообщил мужчина.

— Но это — невозможно! — воскликнул Белнар.

— Но это так, Убар, — сказал мужчина.

— Он, должно быть, проскочил мимо них, — предположил кто-то.

— Не может быть, — отозвался прибывший с поста.

— Другого объяснения нет, — настаивал первый.

— Это крайне маловероятно. Коридор слишком узкий, а на посту дежурят сразу пять гвардейцев, — объяснил первый.

— Не было у него времени, чтобы добежать дотуда, — опять вмешался в разговор уже знакомый голос. — Мы были практически у него на хвосте.

Опять в коридоре все замолчали, обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Но где-то же он должен быть, — наконец прервал общее молчание чей-то голос.

— В коридоре его нет, мы уже обследовали его. Сами видите, что здесь пусто.

— Тогда где он? — спросил один из мужчин.

— Да, где он? — поддакнул другой.

— Не нравится это всё! — послышался обеспокоенный голос третьего.

— Он сбежал, — сказал четвёртый. — Он просто сбежал.

— Он исчез, — испуганно прошептал пятый.

— Убар, — послышался обеспокоенный голос Фламиниуса. — Сигнальные рельсы всё ещё слышны. Я предлагаю, уделить внимание более серьезным вопросам, чем задержание неуловимого преступника.

— А я хочу, чтобы его нашли! — закричал Белнар.

— Он был одет в одежды торговцев, белые с золотом, — заметил один мужчина другому.

— Нет, они были расшиты серебром, — поправил его тот.

— Точно, и покрой у них был турианский, — вставил первый.

— Убар, — снова вмешался Фламиниус.

— Обыскать дворец! — заорал Белнар. — Найти его!

— Есть, Убар! — закричали мужчины, срываясь с места.

— Убар, — попытался возразить Фламиниус.

— Ты — дурак, Фламиниус? — зарычал Белнар. — Свяжись с соответствующими чиновниками, гражданскими и военными! Издай необходимыу указы! Пусть они займутся обеспечением безопасности улиц, охраной ворот, и поиском сбежавших заключенных!

— Конечно же, Вы примете управление этим на себя, — предположил Фламиниус.

— У меня есть вопросы поважнее, — отрезал Белнар.

— Тогда, с Вашего разрешения, я приму управление неведением порядка в городе на себя, — сказал Фламиниус. — Не волнуйтесь. Я восстановлю порядок в кратчайшие сроки.

— Ты сделаешь в точности то, что я Тебе приказал, — осадил его Белнар, — и только это.

— Убар? — не понял Фламиниус.

— Ты быстро организуешь наведение порядка в городе, — зарычал Белнар. — Потом передаёшь контроль над этой операцией капитану городской стражи, и присоединишься вместе со своими людьми к поискам этого наглеца из Порта-Кара. Мне нужны все, кто может опознать его, кто знает его в лицо, и мне не важно гвардеец он или нет, мужчина или женщина, свободный или раб! Все будут привлечены к поискам!

— Неужели он настолько важен, Убар? — осведомился Фламиниус. — Убар?

Насколько я понял, Белнар уже удалялся от этого места в сопровождении толпы своих придворных. Через мгновение, судя по постепенно стихающему звуку его голоса, Фламиниус последовал за Убаром, по пути созывая своих подчиненных.

— Куда мог подеваться Боск из Порт-Кара? — поинтересовался растерянный мужской голос.

— Не нравится мне всё это, — добавил другой.

— Он просто сбежал, — сказал третий.

— Он исчез, — испуганно прошептал четвёртый, стоявший от меня так близко, что мне достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться до него.

Готов поспорить, это дало бы ему хороший стимул.

— Может, разойдёмся по своим комнатам? — предложил один из гостей.

— Ты разве не хочешь присоединяться к поискам? — поинтересовался у него другой.

— Здесь хватает народу, чтобы они могли обойтись и без нас.

— Пожалуй, Ты прав, — признал его собеседник, и я услышал их затихающие шаги.

Конечно, для успеха подобного фокуса, он должен быть подготовлен самым тщательным образом. Зеркала требовалось разместить с математической точностью. Смысл фокуса в том, что некие поверхности отражены таким образом, чтобы вынудить наблюдателя неверно толковать то, что он видит. Например, его убеждают принять отраженную в зеркале поверхность, за реальную, фактически, конечно тоже реальную, просто находящуюся в другом месте. При этом он, само собой, не должен знать, что перед ним зеркало, и не думать с этой точки зрения, иначе иллюзия может развеяться, и человек догадается об обмане. Впрочем, даже действительно ожидая зеркала и понимая, принципы явления, он всё равно будет всё ещё «видеть», если можно так выразиться, или, ему будет казаться, что он видит, именно то чего желает ему показать иллюзионист. Такие фокусы могут вызвать восхищение не только у неподготовленных зрителей, но даже и у критически настроенных, знакомых с законами оптики наблюдателей, даже тех, кто и сам обладает талантом иллюзиониста. Безусловно, мой расчёт зиждился именно на том, что никто из присутствующих в зале дворца Брундизиума не имеет понятия о такой уловке. Окажись таковые среди гостей, возможно, мой провал был бы лишь делом времени, причём очень недолгого. Достаточно было бы внимательного осмотра и ощупывания всех поверхностей. Но я очень надеялся, что к моменту, когда должно было дойти до моих поисков, уже никто не вспомнит о моих связях с труппой Бутса Бит-тарска, так что хитрость столь необычной природы могла бы быть не только практически выполнимой, но и учитывая специфические обстоятельства моего спасения, вполне годной для моего укрытия позади системы зеркал, в одной из ниш.

Коридор теперь погрузился в тишину, лишь откуда-то издалека доносились еле различимые крики. Я сбросил с себя ту одежду, что носил во время пира. Те, кто сейчас прочёсывает помещения дворца, должны искать человека в одежде торговцев, жёлтой с белым, возможно турианского покроя, и расшитой серебром. Под одеждой торговцев на мне был всё тот же костюм, похожий на униформу офицера Брундизиума. В таком большом городе как Брундизиум, да ещё во время вспыхнувших беспорядков и волнений, когда по улицам мечутся гражданские и солдаты, туда — сюда снуют посыльные, с приказами и отчетами, в униформе и без оной, я не ожидал быть легко узнанным. К тому же, насколько я понял, многие из придворных, отпрыски разных благородных родов, известные вовсе не своей доблестью, видевшие меня в зале, удачно справились с искушением присоединиться к поискам, которые могли оказаться не лишёнными опасности. Уж эти-то наверняка будут рассуждать, что им необходимо отважно держаться в резерве, в их собственных комнатах, всерьёз готовясь к вылазке, если будет нужно, если их Убар потребует. А они тем временем, могли бы держать себя в курсе последних событий. Вдохнув поглубже, как перед погружением в воду, я приготовился покинуть своё укрытие, и появиться в коридоре. В голову пришла шальная мысль, что я мог бы даже набраться наглости и возглавить группу из нескольких солдат, сформировав свою собственную поисковую партию. Хм, а неплохой способ пройти почти куда угодно! Кто его знает, где может спрятаться этот мошенник, Боск из Порт-Кара?

Осторожно высунув голову из своего иллюзорного укрытия, я осмотрел коридор. Пусто. Я смело шагнул наружу. Правда, пришлось несколько задержаться, чтобы вытащить зеркала из ниши и расставить их вдоль стен подальше друг от друга. Надеюсь, теперь надсмотрщик, что обычно, помахивая плетью, свисающей с его запястья, наблюдает за наводящими порядок рабынями, и озадаченный их присутствием в этом месте, не свяжет их с моим исчезновением. Возможно, потом их просто расставят по различным комнатам или будут хранить где-нибудь в кладовке.

Покончив с делом, я непринуждённо зашагал вдоль по коридору. Издалека всё ещё доносились чьи-то приглушённые расстоянием крики. Из-за стен дворца, откуда-то со стороны тюрьмы, из разных районов города, прилетал отчаянный звон сигнальных рельсов.

 

19. Решетка выломана снаружи!

— Остановитесь! — крикнул гвардеец, один из двоих, дежуривших на этом посту на одном из длинных, изящно выгнутых, узких, не ограждённых перилами мостов, переплетённых среди башен Брундизиума. Такие мосты — являются обычной достопримечательностью многих гореанских городов, на разных уровнях соединяя башни одну с другой. Их легко защищать, а в случае необходимости, в условиях штурма и уличных боёв, и разрушить, превращая каждую башню в самостоятельную, почти неприступную, хорошо снабжённую крепость. Таких башен в Брундизиуме насчитывалось одиннадцать.

Количество таких мостов варьируется от города к городу. В Аре, например, их сотни. Кроме их военного значения, конечно, такие мосты имеют и эстетическое, украшая город, и чисто функциональное назначение, разделяя города на несколько уровней. В действительности, многие из гореанских городов представляют собой как бы нагромождение террас.

Архитектура гореанских городов, в особенности высоких городов, имеет тенденцию быть не только вопросом компактного размещения жилищ, расположенных концентрическими горизонтальными кольцами, но, по крайней мере, в большинстве городов, устремлять их ввысь, громоздя уровни один выше другого, возводя высокие башни, сплетая их между собой в причудливые ажурные узоры посредством таких вот мостов.

Озабоченность безопасностью в Брундизиуме, кстати говоря, была проявлена также в противотарновой проволоке, натянутой между его башен, а также протянутой вниз к крышам и даже стенам более низких строений. Такой провод, надо признать, может быть довольно опасным. Он запросто может срезать голову или крылья пикирующего тарна. Её обычно натягивают только во время недвусмысленной опасности для города, например, когда город ожидает нападения или находится в осаде. Если всё пройдёт гладко, то и этот момент я надеялся использовать в моих планах.

— Отвали с дороги, парень! — рявкнул я на гвардейца.

— Дольше дороги нет! Вы не можете пройти здесь, — предупредил тот. — Это — мост в личные апартаменты Белнара!

— Мы ищем Боска из Порт-Кара, — сообщил я ему.

— Я его здесь не видел, — ответил воин.

— Не будь столь уверен в этом, — бросил я.

— Тем не менее, Вы не можете пройти дальше этого места, — заявил он.

— Надеюсь, Ты в курсе безотлагательности этих поисков? — заметил я.

— Конечно, — признал гвардеец.

— Тогда, с дороги, — велел я.

— Я не могу сделать этого, — воспротивился он.

— Уверен, Ты слышал о таинственном побеге того парня из дворца?

— Да, слышал, — кивнул он.

— И кто может быть уверен, где он может оказаться, а где нет? — поинтересовался я.

— Пожалуй, он прав, — присоединился к нашей перебранке второй солдат.

— Но этот мост ведёт в личные покои Белнара, — напомнил первый.

— А разве, это не будет последним местом, где можно было бы ожидать найти Боска из Порт-Кара? — полюбопытствовал я.

— Возможно, — задумался мужчина.

— Можешь предложить лучшее место, где такой хитрый мошенник, как он, мог бы искать убежище? — спросил я.

— Возможно, он прав, — вновь поддержал меня второй гвардеец.

Лицо первого часового мгновенно побледнело.

— Вот поэтому, я и намереваюсь поискать его там, — пояснил я.

— Проходи, — сказал он, отступая в сторону.

В сопровождении пяти гвардейцев, растянувшихся в колонну по одному вслед за мной, я с многозначительным видом прошагал мимо поста. Этот небольшой отряд я нашёл, уже собранным внутри стен дворца, у восточных ворот и скучающим в ожидании приказов. Вот я им и приказал сопровождать меня в поисках беглеца.

Справа внизу, в городе, полыхало несколько весьма крупных пожаров. Не знаю, были ли это случайные возгорания, возможно вследствие замешательства, возникшего при звоне сигнальных рельсов, или же их намеренно устроили сбежавшие заключенные, возможно в отместку, или чтобы прикрыть их бегство, вынуждая гвардию отвлкчься от их преследования, и заняться более неотложным делами.

— Ждите меня здесь, — приказал я своим людям около входа в сад, разбитый на террасе у апартаментов Белнара, а сам направился к калитке.

— У меня есть информация для Убара, — заявил я.

— Беднар приказал его не тревожить, — ответил гвардеец, преградивший мне путь. — Он уединился для раздумий.

— Я знаю, где искать Боска из Порт-Кара, — сообщил я.

— Тогда, входи, — отошёл он с дороги, — и побыстрее!

Меня проводили через утопавший в тенях сад, посеребрённый лунным светом. Мне пришло в голову, что в таком саду хватало места, чтобы в случае чего можно было спрятаться. Вероятно, хватало таких укромных мест и внутри этой богато украшенной башни. Что до меня, однако, я предпочёл бы этого избежать. Уж лучше сохранять свободу манёвра, придерживаясь мостов. Кроме того, уверен, что и сад и башня постоянно патрулировались.

— По делу о побеге Боска из Порт-Кара, — доложил мой провожатый своим товарищам у дверей покоев.

Пришлось подождать, пока часовые у двери консультировались с теми, что несли вахту внутри башни. Лунный свет то тут, то там вспыхивал на колеблющейся противотарновой проволоке натянутой над головой.

— Ты можешь вернуться на свой пост, — сказал я моему провожатому.

Едва он ушел, я поднял руку, привлекая внимание своего отряда, дежурившего в нескольких ярдам вне ворот. Повинуясь моему жесту, они вошли в сад.

— Прочешите сад, — скомандовал я.

Будет неплохо, решил я, занять их чем-нибудь. Кроме того, это могло бы выставить меня этаким старательным офицером. Да и мои люди вполне могли бы ожидать подобного приказа. Ведь, как предполагалось, мы разыскивали Боска из Порт-Кара, человека в одежде жёлтых и белых цветов касты торговцев. Парень, дежуривший у ворот, так и вовсе мог думать, всё что угодно, вплоть до того, что они могли бы искать сбежавших заключенных. В конце концов, кое-кто мог бы захотеть убедиться, что они не пробрались сюда, хотя, это и было не слишком вероятно.

— Входите, — сказал солдат, и я оказался внутри.

— У меня есть сообщение для Белнара, — сообщил я. — Оно касается Боска из Порт-Кара.

— Белнар сейчас не здесь, — ответил он мне.

— Это невозможно, — удивился я. — Он должен быть здесь, просто, возможно, он уединился.

— Предполагается, что он здесь, — кивнул гвардеец, — и что он уединился для раздумий, но это не так. Он действительно был здесь, но ушёл. И когда Вы покинете это место, то Вам следует притворяться, что Вы видели его здесь. Все должны считать, что он здесь, в своих покоях.

— Но он не мог уйти, — заметил я. — Ведь сделай он так, я обязательно встретил бы его на одном из мостов.

— Не будьте наивны, — усмехнулся гвардеец.

— Понятно, — протянул я.

Да, недооценил я этого Белнара! Насколько же наивно было предполагать, что я смог бы так просто определить его местонахождение. Похоже, что даже наружная охрана была уверена в его присутствии в своих покоях. Ну, и как же мне найти его, если бы даже большинство его людей понятия не имело где именно он мог быть? По большому счёту, Белнар мог бы быть где угодно, в любой точке города. Досадно. Но, с другой стороны, сюда он приходил. Была у меня одна идея, зачем именно. Думаю, ему необходимо было гарантировать сохранность чего-то очень важного, и, несомненно, он прихватил это с собой. На мостах мы с ним не встретились, следовательно, из его апартаментов другой выход.

— И где же мне найти Белнара? — поинтересовался я.

— Понятия не имею, — ответил гвардеец, и я почему-то поверил, что он мог бы говорить чистую правду.

Несомненно, немногие были посвящены в тайну местоположения Убара.

— А что насчёт моего сообщения? — решил уточнить я.

— Передайте его Фламиниусу, доверенному помощнику Убара, — предложил гвардеец.

— Само собой, — кивнул я, разворачиваясь в сторону выхода.

Сказать, что я был зол, не сказать ничего. Больше всего мне сейчас было нужно, подумал я, это пойти и сообщить Фламиниусу, где меня искать. Но в это мгновение из сада донёсся крик, а следом к дверями подбежал один из гвардейцев, стоявших в карауле у внешней калитки сада, в сопровождении двух солдат, что пришли со мной.

— Что случилось? — потребовал ответа часовой, что только что говорил со мной.

На прибежавших лица не было. Здоровые мужчины дрожали от страха, как рабыни. Позади них появились фигуры остальных солдат. Один из них, тот что шёл последним, вдруг согнулся в поясе. Судя по звукам, его вырвало.

— Лисимачус мертв, — доложил гвардеец с внешнего поста.

Гвардеец с внутреннего поста, который, казался здесь старшим, я сам и мои люди соблюдая всяческую осторожность, направились в сад. Вскоре мы оказались на небольшой полянке.

— Я нашёл это там, — сказал один из тех, кто пришли со мной, указывая на место в зарослях кустарника. — И вытянул сюда.

— Ничего себе, — пробормотал мужчина, поражённо глядя вниз.

— Это, действительно, Лисимачус, — подтвердил старший караула.

— Это был Лисимачус, — поправил его другой.

— Точнее, это всё, что от него осталось, — хмуро добавил третий.

Большая часть горла отсутствовала. Присев около тела, я коснулся распластанного в траве тела.

— Это произошло не меньше ана назад, — сообщил я.

— Что, могло, сделать это? — пошептал старший охраны.

— А разве трудно догадаться? — поинтересовался я.

— Я не осмеливаюсь, — срывающимся шёпотом признался он.

— И эта тварь сейчас на свободе, в городе? — ужаснулся мужчина.

— Похоже на то, — кивнул я.

— Но зачем, ему нужно было забираться сюда? — спросил солдат.

— Просто, как и мы с вами, это — больше чем животное, — пояснил я.

— Не понял, — развёл руками старший караула.

— Оно ищёт что-то, — добавил я, мрачно глядя на труп.

— Бедняга Лисимачус, — сказал один из мужчин.

— Ужасно, — закивал другой.

Эти парни даже не понимали, что при всей неприглядности останков, на самом деле, учитывая обычную манеру таких нападений, это убийство, фактически было исполнено очень аккуратно. Зная способности тех монстров, можно считать, что оно было исполнено почти элегантно. Всё, что он хотел сделать, это немногим более чем соблюсти тишину. Да и съедена была только часть руки. Подозреваю, что скорее ради восстановления сил, чем для каких-либо менее материальных целей, вроде внушения ужаса своим врагам. В целом, судя по манере исполнения, учитывая размеры, потребности, свирепость и энергию сделавшего это существа, я бы предложил, что оно проявило почти ужасающее терпение и сдержанность. Я буквально кожей ощутил его невероятную целеустремлённость и угрозу. Я даже непроизвольно вздрогнул.

Старший караула, сидевший подле меня, встал.

— То, что сделало это, может всё ещё быть где-то поблизости, — объявил он. — Прочесать сад. Обыскать дом. Найти, и убить его!

Получив чёткий приказ, испуганные мужчины тут же приступили к исполнению своих обязанностей. Один за другим загорелись факелы.

Я встал над телом. Смысла присоединяться к поискам не было. Они не найдут противника. Его здесь уже нет.

— Нам присоединиться к поискам, Сэр? — поинтересовался один из тех, что пришли со мной.

— Да, — устало кивнул я.

Через некоторое время, вместе со всеми я вошёл в дом, осматривая одну комнату за другой. Пока, наконец, в одной из самых дальних комнат, мы не наткнулись на железную решётку, набранную из тяжёлых прутьев, перекрывшую нам путь. Очевидно, некоторое время назад, она упала с потолка, отсекая комнату за ней от остальных апартаментов. Я усмехнулся, представив, что такая решётка, возможно, могла в любой момент упасть между Белнаром и мной. Она отлично могла защитить его от любой угрозы, или точнее почти от любой. В свете факела, я разглядел небольшой ящик, судя по валяющемуся рядом замку, вскрытый в величайшей спешке. Похоже, то что я искал, было спрятано именно в нём. Вот только я безнадёжно опоздал. Скорее всего, содержимое этого ящика извлекли ещё до того, как моя нога ступила на высокие мосты. А сам Убар, очевидно, давно скрылся. И надо признать, что в свете последних событий, это было очень удачное решение для него. Ему просто повезло избежать близкого знакомства со своим тёмным гостем, а, следовательно, и спасти жизнь, по крайней мере, на какое-то время. Думаю, что Белнар сейчас где-то прячет свою драгоценную тушку, несомненно, полагая, что находится в полной безопасности.

— А там что? — полюбопытствовал я у старшего караульного, указывая на темный провал в одной из стен комнаты.

— Ничего особенного, — уклончиво ответил тот.

Подозреваю, что «ничего особенного» и был открытый вход в потайной ход, через который Белнар покинул башню.

— Подними факел повыше, — скомандовал я одному из своих людей.

Меня заинтересовало кое-что в комнате, а именно на противоположной от решётки стене.

— Поиски закончены, — доложил только что прибывший гвардеец своему старшему. — Мы осмотрели всё, сад и помещения, и внутри и снаружи. Везде чисто. Никаких признаков животного не обнаружено.

— Ну, по крайней мере, один признак есть, — заметил я.

— Что? — вскинулся старший.

— А вон, посмотрите, — я показал на открытую железную решетку на одном из окон комнаты.

— Она открыта, — воскликнул ошеломлённый гвардеец.

— Присмотритесь к проушинам замка. Ничего не замечаете? — поинтересовался я.

— Кажется, они сломаны, — заметил он.

— Они точно сломаны, — поправил я.

— Похоже, решётку просто взломали, — предположил он.

— Причём снаружи, — добавил я.

— Но это невозможно, — пробормотал он.

— Вы не доверяете своим глазам? — осведомился я.

— Доверяю, — вздрогнув, прошептал он.

— Ищите Белнара, — сказал я. — Он в серьезной опасности.

Гвардейцы, во главе со своим командиром, и прихватив с собой мой отряд, поспешили прочь из апартаментов Белнара. Я снова остался в одиночестве. Какое-то время я стоял, тупо уставившись на прутья преградившей путь решётки. Я даже попытался, напрягая все свои силы, приподнять решётку, впрочем, без особого успеха. Через некоторое время, до меня долетел лёгкий, остаточный, на грани моих чувств запах. Весьма знакомый запах. Мне уже не раз приходилось обонять его прежде. Я был расстроен, взбешён. Я не был первым, кто добрался до покоев Белнара.

Трудности с определением местонахождения Убара Брундизиума выросли на порядок. Я, не обладал нюхом слина, чтобы распутать его следы в многочисленных проходах.

От переполнявшей меня ярости, я бешено дёрнул прутья решётки. Я понятия не имел, куда мог подеваться Белнар. Потом, казалось, холод от железных прутьев, зажатых в моих руках, постепенно передался мне.

Я повернулся и быстрым шагом покинул комнату.

 

20. Джентльмен в яме травли

— Стой! — крикнул я с высоты рядов скамеек, окружавших яму травли. — Стой!

Я опоздал. Прикованный цепями к столбу Убар, визжал под зубами слинов. Я бросил взгляд в ложу Убара, в которой возвышалась полусогнутая массивная, еле различимая в лунном свете фигура. Это был кюр.

Я торопливо спустился вниз, в яму. Кюр, с проворством, столь неестественным и удивительным для животного его размера, выскочил из ложи, оставляя его между мной и своей устрашающей фигурой, визжащую и дёргающуюся массу в которую превратились Белнар и вцепившиеся в него слины. Кюр оскалил клыки.

Я не думал, что он нападёт. Ведь именно я выпустил его вместе с другими заключенными. Мой меч скользнул в ножны. Не знаю, был ли Белнар жив к этому моменту, или уже умер, раздираемый пятью слинами. Глаза были всё ещё открыты. Похоже, Белнар, несмотря на свою комплекцию, неплохо бился за свою жизнь. Трупы двух истекающих кровью слинов, темными холмиками возвышались на серебристом, залитом лунным светом песке. Кюр дал ему топор. Это было много больше, чем было позволено ему самому для защиты, когда он стоял прикованным к этому же столбу. Тем не менее, в этом бою можно было смело ставить на слинов.

Белнар был прикован к столбу крепкой тяжёлой цепью длиной около пяти футов, застёгнутой на его талии. Похоже, это была та же самая цепь, на которой прежде на том же самом месте сидел сам кюр. Он удержала бы даже кайилиаука. Цепь звенела, от беспорядочных рывков, слины делали своё дело. Уже ненужный топор валялся поблизости. Одна из рук Белнара, правая, лежит рядом. Видя, что я не бросаю вызов, кюр, отвернулся от меня, и, опустившись на четвереньки, направился туда, где насыщались слины. К моему ужасу, монстр бесцеремонно растолкал их своими косматыми плечами, и опустил голову присоединяясь к пиру.

Около одной из стен ямы, возвышался огромный котёл, тот самый, что раньше стоял в большом зале. Он снова был наполнен тарларионовым жиром, уже нагретым до состояния кипения. В нескольких шагах от котла валялся труп мужчины, чуть дальше от него ещё один. Похоже, слуги Убара. У обоих были прокушены затылки. У меня даже сомнений не возникло, для кого именно Белнар приказал подготовить жир на этот раз. И не трудно было понять почему он это сделал. Я вздрогнул. Но, пожалуй, эти приготовления теперь, пропадут впустую. Сомневаюсь, что Фламиниус, капитан войск города, или капитан стражи, захотят вдаваться в такие сложности.

Я протиснулся между слинами и кюром. Тело Белнара было инертено, двигались только животные. Его глаза были всё ещё открыты, бессмысленно таращась в тёмное небо. Один из слинов предупреждающе зарычал, но не сделал попытки напасть, лишь недовольно мазнул по мне взглядом. Слины — чрезвычайно целеустремленные животные, даже в поглощении пищи, и, пока я не попытался вмешаться в это, или противостоять его желанию, я мог не бояться их. Не опасался я и кюра. Интересно, что хотя его челюсти и были красными от крови, но, оказывается, он не ел. Судя по всему, он пробовал мясо на вкус, как бы проверяя его. Не обращая больше внимания на слинов и монстра, я принялся обыскивать тело и рванную одежду Белнара. Кошель я нашёл, где и положено, на поясе. Только того, что мне нужно там не оказалось. Тогда я принялся осматривать песок вокруг столба. Всё оказалось тщетно. Если он и принес это с собой, оно было окончательно потеряно.

Тут до меня донёсся звук, который я мог связать только с поворотом ключа в тяжелом замке. Я обернулся. Кюр, зарычав, отогнал недовольных слинов, и потащил за собой по песку к котлу то, что осталось от Белнара.

— Ты можешь понимать меня? — поинтересовался я.

Некоторые кюры могут понимать гореанский, а кое-кто даже способен издавать звуки близкие к человеческой речи.

Монстр не выпуская Белнар зр своих лап, пристально посмотрел на меня.

— Что Ты собираешься делать? — спросил я.

— Меня посадили в яму, как животное, — проговорил монстр.

— Жители Брундизиума просто не понимали, с кем имеют дело, — постарался объяснить я. — Я уверен в этом.

— Они поймали меня, — сказал он. — Они рассматривали меня, как животное.

— Это так, — признал я.

— Я — цивилизованное существо, — заявил он. — Я — тот, кого Вы могли бы назвать джентльменом. Я отличаюсь даже от большей части моего вида.

— Я верю в это, — кивнул я. — Что Ты собираешься сделать?

— В тюрьме, мы нехорошо питались, — пояснил монстр.

— Остановись! — сказал я.

Внезапно, к моему ужасу, глаза Белнара, раскрылись ещё больше. В этот момент на его лице мелькнуло понимание происходящего. Почти потусторонний крик, зависший на одной ноте, еле слышный, сорвался с его губ, и оборвался, когда его тело погрузилось в кипящий жир. Через мгновение, это изорванное, полусъеденное тело, забилось в диких конвульсиях, но быстро замерло и расслабилось. Я думал, что он был убит ещё слинами. Оказалось, я ошибался, он умер только сейчас.

Я с ужасом уставился на животное, вынимающее тело Убара из котла.

— Почему Ты смотришь на меня так? — спросил он.

— Это — ничто, — отмахнулся я.

— Я — цивилизованное существо, — вновь заявил монстр. — Я отличаюсь даже от многих из моего собственного вида. Они — варвары.

— Да, — не стал спорить с ним я.

— Как Ты можешь видеть, — сказал монстр, отрывая кусок мяса, от того, что недавно было убаром, — Я даже готовлю свою еду.

— Вижу, — пошептал я, борясь с тошнотой.

Я был встревожен. Ещё недавно, я был уверен, что Белнара унёс с собой то, что я искал. Это подтверждал открытый ящик в его покоях.

— Он, — тихо сказал я, указывая на мясо в лапах животного.

Монстр поднял на меня свои глаза, не переставая работать челюстями.

— Кажется, он нёс с собой некие бумаги? — предположил он.

Существо пожало плечами, движение, в котором у кюра задействовалось практически всё туловище, и вернулось к своей трапезе.

Думаю, что он понял меня, просто ему не чего было мне ответить. Полагаю, если бы он заметил что-то интересное в руках Убара, пакет, пачку бумаг, или что-либо ещё, то он, скорее всего, ответил бы мне утвердительно. Не думаю, ему был смысл что-либо скрывать от меня. Мне показалось, что зверь был по-своему, расположен ко мне. К тому же, в данный момент у него уже было чем утолить свой голод.

Белнар, конечно, забрал бумаги из комнаты и спрятал их где-то, возможно по пути от его апартаментов до того места, где он впервые почувствовал тяжёлую лапу этого монстра на своём плече. Кажется, такая версия имеет право на существование. Но где именно, в каких проходах, скорее всего неохраняемых, пустых и редко используемых, он мог их спрятать? Хм, мне казалось более вероятным, что он должен был унести их с собой, подальше от своих личных комнат. Именно этого можно было бы ожидать в первую очередь. Да, это именно то, что должно было бы прийти в голову любому здравомыслящему человеку. И тут я вздрогнул от пробежавших по моему телу мурашек. Я, наконец, принял во внимание талант Белнара, а также невероятную смелость и дерзость этого человека, а иные и не играют запутанные и опасные партии на досках гореанской высокой Каиссы, в который фигурами являются воины и Убары. Достаточно вспомнить, как легко меня обвели вокруг пальца, организовав мне побег. Белнар был блестящим игроком! Именно это я должен помнить! Именно этого я не должен забывать!

Кюр озадаченно уставился на меня. Это я закричал от озарения.

— Я знаю, где они! — сообщил я ему, но монстр лишь таращился на меня, иногда мигая своими большими чёрными глазами. — Я понял! Я знаю!

— Смотрите, — донёсся до меня крик со зрительских трибун.

— Эй, кто Ты? Ты что там делаешь! Стой!

— Там — животное! — закричал мужчина.

— Стоять! — закричал мужчина с другой стороны.

Я дико осмотрелся. Верхний край трибун казалась, внезапно ожил и зашевелил шлемами и наконечниками копий.

— Мы окружены! — крикнул я.

Зверь, не обращая никакого внимания на происходящее, невозмутимо продолжал набивать свою утробу. Выхватив клинок из ножен, я приготовился подороже продать свою жизнь. Слины, скрываясь в тени, кружили вокруг нас. Казалось, что они боялись приближаться к тому, кто присев около меня, уплетал их законную добычу. Думаю, что дело было даже не в том, что они уважали его размер и свирепость, но, ещё и в том, что, будучи дрессированными слинами, они были смущены, они просто не понимали, как им поступить в данной ситуации. Ведь он не был прикован к столбу. Он выпустил их, и он накормил их.

— А ну, стоять! — приказал один из солдат, спускаясь к нам по ступенькам, и оставляя остальных позади себя.

Внезапно кюр встал на задние лапы. Теперь он возвышался над землёй, должно быть, на все восемь футов. Он был высок даже для такого своего вида.

— Царствующие Жрецы, — испуганно закричал один из мужчин. — Вы только посмотрите, как он огромен!

— Я не замечал прежде, что он был столь большим, — заметил другой.

— Подходить осторожно, — предупредил мужчина спустившийся первым. — Здесь ещё и слинов полно.

— Это было здорово, — сказал кюр.

Его длинный тёмный язык, высунувшись между зубов, облизал губы. Зверь презрительно отбросил остатки Белнара слинам, набросившимся на них с нетерпеливой жадностью.

— Я чувствую запах славы, — сказал монстр, оглядываясь по сторонам. — Этот запах, даже более возбуждает меня, чем запах мяса.

В тот момент, я не полностью понял того, что он сказал. Я даже решил, что, возможно, неточно расслышал его. Однако, сейчас, особенно в свете тех событий, которые позже с предельной ясностью продемонстрировали его намерения, я думаю, что начинаю понимать его слова. В любом случае, я сообщаю об этом, поскольку я уверен, что именно это и было им сказано. Многие побуждения мужчин и животных, особенно побуждения некоторых животных, и некоторых мужчин, навсегда останутся вне кругозора друг друга. Животным, чьим побуждением остаются только мясо, и удар кнутом, потребности других более высоких, вселяющих ужас существ навсегда останутся тайной за семью печатями. Я не представляю способа доказать существование славы тем, у кого такого понятия нет в его словаре. Кто и какими критериями сможет измерить её величину?

— Ты безоружен, — напомнил я. — Беги. Тебе нет смысла умирать здесь, в этом пустом месте, под лунным светом, на чужом песке. Кто узнает об этом, кто вспомнит о Тебе?

— Это не имеет значения, — ответил монстр.

— Беги, — посоветовал я. — Здесь нет никого, кто признает твою славу.

— Ты ошибаешься, — сказал он.

— Тогда, кто здесь? — спросил я.

— Я здесь, — прорычал гигант.

— Подходить осторожно, — скомандовал командир, медленно спускавшегося по ступеням отряда.

— Никак не ожидал, что придётся погибнуть, сражаясь плечом к плечу, с таким как Ты, — признался я.

— Я был изгнан из моей собственной страны, стального мира, далеко отсюда, — сообщил он, — как слабак.

— Признаться, мне в это трудно поверить, — заметил я.

— Тем не менее, это так, — вздохнул кюр. — Многие из моих товарищей, большинство из которых, честно говоря, немногим лучше варваров, сочли для себя невозможным оценить мой вкус к тонкостям жизни, к небольшим изыскам, которые могут слегка скрасить наше тусклое существование.

— Это Ты про приготовление мяса? — уточнил я.

— Точно, — кивнул он. — Соответственно я был отправлен в изгнание. Меня попросту выбросили без оружия, даже без расчёсок и щёток, даже без моих украшений, в этом мире. И как мне было ухаживать за собой? Как я должен был поддерживать на высоком уровне свою внешность?

— Не знаю, — честно признал я.

— Это было ужасно, — пожаловался он.

— Надо думать, — согласился я.

— Впрочем, быть джентльменом, не значит не быть храбрым, — заметил он.

— Полагаю, что Ты прав, — признал я.

При этом я подумал о многих моих знакомых гореанах, с их цепями и плетями, и голыми рабынями в ошейниках, стоящими перед ними на коленях с застывшим в глазах страхом. Вероятно, этих товарищей, врятли можно будет считать джентльменами. С другой стороны я знал немало гореан, которых, конечно, нельзя не считать джентльменами, притом, что своих рабынь они держали в не меньшем страхе, если не в большем. Их джентльменскость могла быть проявлена в изысканности и рафинированности, ожидаемым ими от женщин, например, в одеждах, внешнем виде, поведении, манерах и служении, а вовсе не в каких-либо послаблениях, позволенных своим невольницам. В действительности, многие гореанские рабыни до дрожи в коленях боятся, быть купленной таким вот «джентльменом». Такому может быть очень трудно доставить удовольствие.

— Ты думаешь, что я — слабак? — спросил меня кюр.

— Нет, — честно ответил я.

— Хорошо, — кивнул он.

— На самом деле, — заметил я, — для меня будет честью умереть в твоей компании.

— Я надеюсь, что Ты не будешь оскорблён, — кивнул монстр, — но я не могу считать честью, умереть в твоей компании.

— Это почему? — полюбопытствовал я.

— В некоторой степени твоё присутствие здесь уменьшает сияние момента, — объяснил он. — Кроме того, Ты не из моего народа. Ты — человек.

— Я родился таковым, — развёл я руками.

— Постарайся понять меня правильно, — сказал кюр. — И не оскорбляйся. Я не виню Тебя. Я знаю, что Ты с этим ничего поделать не можешь.

— Но всё же… — начал было я.

— Именно так, — отрезал монстр.

— Ты через чур привередлив, — проворчал я.

— Не сердись, — бросил он. — Кроме того, я сожалею. Это всего лишь, наши правила.

— Понятно, — кивнул я.

— Кроме того, быть привередливым — это необходимое условие для того, чтобы быть джентльменом, — добавил кюр.

— Тогда, что Ты предлагаешь? — поинтересовался я. — Может, мне уйти дальний неприметный угол, и там поучаствовать в безнадёжном сражении, чтобы случайно не разделить поле боя с Тобой?

— В этом не будет необходимости, — заявил он.

— Я-то думал, что мог бы Тебе понравиться, — заметил я.

— Так и есть, — кивнул монстр. — Надеюсь, Ты заметил, что я Тебя не съел.

— Это верно, — усмехнулся я.

Хм, до сего момента мне это как-то не приходило в голову.

Меж тем, солдаты, спускавшиеся по ступеням, уже были на песке, и начали окружать нас.

— Приготовиться, парни, — скомандовал офицер. — Копья к бою. Посадим их на наши наконечники!

— Там позади ложи Убара, есть приоткрытая ниша, — сообщил мне монстр. — Именно через неё я пришёл сюда со своим обедом. Очевидно личный ход к ложе Убара, через который он мог прибывать сюда, минуя толпу. Когда он закрыт, обнаружить его трудно.

— О чём это Ты? — спросил я.

— Я сомневаюсь, что смог столь же легко протиснуться там, я же не человек, — объяснил гигант. — Впрочем, даже если бы я мог пройти там, я бы всё равно не сделаю этого, ибо не могу принять неуважение самообмана. С другой стороны, у Тебя, фактического человека, по-видимому, не возникнет больших трудностей с этим. Тем более, если я не ошибаюсь, Ты носишь форму Брундизиума.

— Я никак не могу понять Тебя, — признался я.

— Через мгновение — сообщил он, — здесь будет полная неразбериха.

— Идём вместе, — предложил я.

— Там на утёсах, я в течение долгих лет мечтал о таком моменте, — вздохнул он. — Уверяю Тебя, я не собираюсь ни упустить его теперь, ни делить его с кем-то.

— Посмотрите, — вдруг воскликнул один из мужчин. — А это случайно не тот парень из зала, Боск из Порт-Кара, который исчез так загадочно?

— Похоже, Ты прав, — бросил я ему.

— Следите за ним! Следите за ним внимательно! — приказал офицер. — Теперь-то, он не сможет просто взять и исчезнуть.

— Слины дрессируются по-разному, — сказал мне кюр. — В яме они отзываются на словесные команды, независимо от того кто их произносит. Но когда я был прикован цепью к столбу, они были бесполезны для меня, поскольку для зверей я был дичью. Но теперь-то я не на цепи. Я больше не цель, и не добыча. Теперь я ловчий.

— Но ведь такие сигналы держатся в секрете, — заметил я. — Их тщательно охраняют. Тебе не могли сообщить их. Откуда Ты мог узнать их?

— Я слышал, как их шептали слинам, — пояснил он. — Если Ты не можешь услышать такие звуки на большом расстоянии, ещё не значит, что слин не может, или что я не смогу.

Волосы встали дыбом у меня на затылке.

— Приготовься, — сказал мостр.

— Вперёд, — скомандовал офицер, и его отряд пришёл в движение, медленно, шаг за шагом, приближаясь к нам.

Монстр, стоявший рядом со мной, чуть слышно, но властно, произнёс почти человеческое слово.

Слины, поразив меня, внезапно встрепенулись, пять шестилапых, проворных, длинных, гибких, мускулистых тел, собрались у наших ног, шипя, рыча и преданно глядя вверх, на кюра.

— Царствующие Жрецы! — в ужасе закричал один из мужчин.

Внезапно, кюр произнёс свистящий слог, продублировав его жестом руки, или передней лапы, подобным броску копья, и один из слинов обнажив клыки, яростно метнулся к строю солдат. В мгновение ока, зверь проскользнул под копьями, хлеща хвостом направо и налево, и рвя зубами всё, до чего мог дотянуться. Его появление внутри строя было отмечено дикими криками боли, и доселе стройные ряды рассыпались. Мужчины не ожидали этого нападения и не были готовы к нему. Даже, если бы они успели перестроиться, сжать строй и опустив наконечники, сформировать защитный периметр и приготовиться к нападению, то и тогда отразить атаку столь стремительного и сильного животного было бы сложно. А сейчас, зверь просто вбежал в то, что, с его точки зрения, было открытым пространством. Следующий слог и повелительный жест, и второй слин срывается с места. Потом ещё, и ещё, бросил он в растерявшихся мужчин своё живое дикое оружие, а затем последнего!

— Позади ложи Убара! — напомнил мне монстр.

Я покачал головой, отказываясь оставить его.

— Иди, — кивнул он. — Я покажу им, что даже джентльмен знает, как надо драться.

— А много ли таких как Ты в твоей стране? — поинтересовался я.

— В странах, — уточнил он.

— В странах, — исправился я.

— Есть несколько, — уклончиво ответил кюр.

— Понятно, — улыбнулся я.

— Иди, — снова кивнул он в сторону ложи.

— Как Тебя зовут? — спросил я напоследок.

Он прорычал что-то.

— Это — моё имя, — объявил кюр.

— Боюсь, я не смогу произнести его, — признал я.

— Это не моя вина, — заметил он.

— Я тоже так думаю, — засмеялся я.

— Я, правда, оценил бы, если Ты уйдёшь побыстрее, — сказал он.

— Отлично, — ответил я, разворачиваясь и бросаясь между двумя группами солдат, которые отчаянно тыкали копьями в извивающихся слинов. Со всех сторон слышались дикие крики. Чуть в стороне, один из слинов вонзил зубы в ногу мужчины, и теперь яростно трепал её.

На ступенях ведущих в яму я заметил группу мужчин в общем веселье не участвовавших и, подбежав к ним, рявкнул:

— Вы, что здесь застряли!? А ну быстро все на поиски Боска из Порт-Кара!

— Но, мы же не знаем, где он! — начал протестовать один из мужчин, лицо, которого трудно было разглядеть в слабом лунном свете.

— Там слины! — испуганно крикнул другой.

Недолго думая, нанёс первому из них жёсткий удар кулаком, в котором к тому же был зажат меч.

— Быстро, — прорычал я. — Вперёд!

И они, всё ещё пребывая в замешательстве, помчались вниз.

— Ты, тоже! — приказал я следующему мужчине.

— Да, Сэр! — крикнул тот, срываясь с места.

Я поднялся ещё на несколько ступеней вверх, вплотную приблизившись к ложе Убара и, встав там, сделал вид, что руковожу операцией. Отчаянными жестами меча, я показал остальным гвардейцам, что они должны быстро спуститься на песок и присоединиться к бою. Что они и сделали.

— Кто здесь командует? — растерянно спросил какой-то офицер невысокого ранга.

— Я, — не задумываясь, ответил я. — Вперёд, ищите Боска из Порт-Кара!

Он, прихватив с собой двоих оставшихся солдат, побежал вслед за остальными. Я осмотрелся. Ложа Убара теперь была прямо за моей спиной. Можно было не спешить, и я снова обратил своё внимание на события разворачивающиеся внизу. Должно быть в этот момент, кюр произнёс другую команду. Внезапно, к моему изумлению, слины остановили атаку и, дружно, ощетинившись, рыча, начали пятиться с места боя, а потом, один за другим, исчезли небольшом отверстии, с поднятой решёткой, через которое они и появились незадолго до того. Один из мужчин, прихрамывая, поспешил к этому лазу и опустил решётку.

— Ой! — вскрикнул кто-то, зацепившись ногой за какой-то предмет валявшийся на песке.

— Что там? — окликнул его другой.

— Это — голова! — отшатнулся первый.

— А здесь чей-то кошель на песке, — заметил ещё один, поднял его и вдруг не своим голосом заорал, поднимая цепь и медальон. — В нём медальон Убара! И на кошеле знак Белнара!

— Здесь остатки тела, — сообщил ещё один. — Их слины ели!

— Голова! Это голова Белнара! — выкрикнул тот, что присел около головы.

— Убар убит! — закричал кто-то.

— Это зверь сделал это, — завопил офицер в ужасе. — Убить его! Убить его!

Все дружно повернулись к кюру, и поражённо раскрыли рты. Зверь взял с плиты под котлом пылающую головню и забросил её в кипящее масло. В тот же миг из котла вверх рванулся столб пламени. Мужчины рефлекторно отшатнулись. Затем монстр, с невероятным напряжением, медленно поднал пылающий котёл над головой.

— Осторожно! — испуганно закричал мужчина. — Он сейчас опрокинет его!

— Назад!

И в этот момент монстр отбросил котёл от себя в сторону людей. Те, что было сил, рванули прочь. Успели не все. Двоим не повезло, котёл прилетел прямо к ним. В мгновение ока, казалось, как будто вспыхнул сам воздух.

— Перегруппироваться! — орал не потерявший присутствия духа офицер. — Стройся!

Между тем, Кюр даже не попытался убежать, хотя, как мне кажется, у него была возможность пробиться, по крайней мере, из ямы, и получить свободу манёвра. Вместо этого он поднял с песка шесть, всё ещё горящих, рассеянных с плиты поленьев, и воткнул их вертикально, наподобие факелов, вокруг себя. Потом он встал внутри этого кольца, диаметром приблизительно двадцать футов, и замер. Интересно, подумал я, устанавливались ли такие кольца на стальных мирах. Я задавался вопросом, стоял ли он когда-либо прежде внутри такого кольца. Число шесть — очень значимо для кюров. Скорее всего, это имеет отношение к щупальцеподобным, многосуставчатым, шестипалым лапам куров. Это число, лежит в основе всей их общественной структуры и государственных подразделений, отсчёта времени и хронологии. Неудивительно, что в основу их математики положена двенадцатеричная система счисления.

Я не мог понять смысла этого кольца, но понял, что оно было важно для кюра. Он отослал слинов назад, в их логово, и предпочёл встать против людей в одиночку. Похоже, этот джентльмен не желал ничьей помощи, ни их, ни моей.

Внезапно монстр начал прыгать и крутиться в кольце факелов. Подобно ярмарочному акробату он, то делал одно сальто назад за другим, то сгибался и разгибался, падал на четвереньки, произнося при этом какую-то тарабарщину. Подозреваю, что мужчинам могло прийти в голову, что он сошёл с ума. Однако мне было заметно, что выполняя эти упражнения, у него проявлялись признаки удовольствия. Потом, так же внезапно, как он пришёл в движение, кюр замер, стоя вертикально и глядя в мою сторону. Я не сомневался, что его ночное зрение позволяло рассмотреть меня в деталях. Его губы изогнулись, обнажая огромные белые клыки. Я улыбнулся. Происходящее, хотя и внушало благоговейный страх на самом деле, было аналогом человеческой улыбки. Она несколько отличается, от той гримасы, когда он скалит клыки, угрожая противнику. Кроме того уши его не были прижаты к голове, что являлось бы почти неизменным признаком готовности кюра к нападению.

— Прощай, — тихо прошептал я ему, и увидел, как улыбка монстра стала ещё шире.

Я внезапно понял, что он услышал меня, хотя люди, стоявшие между нами, не смогли.

— Приготовиться, — скомандовал офицер. — Всем быть в готовности.

Я видел, как наконечники копий опустились в положение атаки. Теперь монстр был окружён не только факелами, но и сталью.

Он рыкнул на солдат, и их строй заколебался. Потом кюр запрокинул свою огромную косматую голову и провыл свой вызов трём гореанским лунам, угрожавшим ему людям, вселенной, звездам и всему миру. Мужчины вздрогнули, но не сломали свой круг. Я не мог не восхищаться ими. Они были хорошими солдатами. Наконец, зверь вновь обратил своё внимание на людей. Мне показалось, что до меня долетело низкое, еле различимое рычание. Я видел, что губы снова обнажили клыки, но это уже была отнюдь не улыбка. На мгновение, когда его голова повернулась в мою стороны, я увидел его глаза, сверкнувшие подобно расплавленному металлу в отражённом свете одного из факелов. Уши были прижаты к голове.

Внезапно, по команде офицера, гвардейцы сорвались с места. Монстр, был атакован копьями, размахивая руками, некоторые он сломал, часть отбил, но прядка дюжины застряло в его теле. С моего места было хорошо видно, как он стоял, дрался, ярился окружённый солдатами. Несколько человек изломанными куклами отлетели в стороны. Но постепенно его движения ослабли, он повалился и исчез, закрытый от меня фигурами солдат. А те подобно насекомым роились вокруг него, коля копьями, а некоторые опуская вниз мечи.

— Мы убили его! — радостно закричал один из мужчин.

— Он мёртв! — крикнул ещё один.

— Он мёртв! — поддержал его другой.

Была ли в такой смерти большая слава, спрашивал я себя. «Я чувствую запах славы. Этот запах, даже более возбуждает меня, чем запах мяса», — сказал он мне несколько енов назад. Это не казалось мне подходящим местом для славы, песок на дне ямы травли, в неровном свете лун и факелов, в стране, столь далекой от его собственной. И никто, никогда не поставит памятника этому монстру. Никто не сочинит в его честь хвалебных од. Его никогда не почтят среди его народа. Его никто не вспомнит, и не споёт о нём в песнях, если, конечно, они у них есть. Его слава, если она у него была, была только его собственным, возможно блестящим моментом, о котором знал и понимал его только он один. Этот момент был его собственным оправданием, и ему не требовалось ни какого другого. Это момент был достаточен для него самого.

— Он двигается! — закричал мужчина в ужасе.

Внезапно, над толпой людей, с лютым воем, выросла мрачная фигура кюра, вся утыканная копьями, и взорвалась яростным вихрем когтей, подобно некому природному катаклизму. По-видимому, он стоял на коленах, поскольку, на этот раз он казался не таким высоким, как прежде.

— Убить его! — закричал офицер, и солдаты снова заработали копьями и мечами.

В кровавой свалке мужчины мешали друг другу. Я видел, как монстр дотянулся и выдернул гвардейца из толпы его товарищей, а потом отбросил уже наполовину обезглавленного с разорванным клыками горлом. Потом кюр схватил другого, попросту оторвав ему голову от тела. Но вскоре его окровавленная ужасная фигура снова повалилась на песок, задавленная весом и железом солдат. И это его, изгнали из его собственного мира за предполагаемую слабость!

— Он снова шевелится! — послышался мужской крик полный благоговейного ужаса.

Ещё раз я увидел, как он поднялся над толпой. С отчаянными криками люди снова напали на зверя. Как он гордился своей утончённостью, своим аристократизмом. Насколько тщеславен он был! Как же раздражён я был его проклятым высокомерием! Сколь страстно он желал быть джентльменом.

Он снова упал.

— Мы не можем убить его! — закричал кто-то. — Мы не можем убить его!

Этот кюр даже готовил своё мясо. Ещё раз он появился над толпой, прорываясь сквозь неё, как будто бредя по пояс в воде. Чья-то оторванная рука свисала с её челюстей. Копья и мечи раз за разом попадали в него.

«Быть джентльменом, не значит не быть храбрым» — сказал он мне тогда.

Ещё дважды он поднимался и рвался сквозь толпу. Но вот, наконец, мужчины устало отступили. Толпа распалась. Тёмная масса горой возвышалась на песке. А я не мог даже выговорить его имя.

— Постойте, — вдруг сказал офицер. — А где тот, второй, Боск из Порт-Кара?

Задерживаться здесь дальше становилось опасно, и я отступил за ложу Убара и, приподняв приоткрытую крышку люка, проскользнул в проход, не забыв задвинуть засов за собой. Теперь её практически невозможно было отличить от поверхности остальной мостовой.

Находясь внизу, я услышал мужчин, ходивших по мостовой двора, и по рядам деревянных скамей.

— Куда мог подеваться Боск из Порт-Кара? — донеслось до меня сверху.

— Он сбежал, — ответил ему кто-то.

— Он исчез, — добавил другой.

 

21. Апартаменты Белнара

Я резко обернулся.

— Я предполагал, что Ты мог бы прийти сюда, — бросил Фламиниус. — Нет, не стоит обнажать.

Моя рука колебалась в каких-то дюймах от эфеса. Он не вытянул своё собственное оружие. Позади него, в шёлковой тряпке, стояла рабыня.

— Ты можешь встать на колени, Янина, — сказал он.

— Да, Господин, — отозвалась она, стремительно падая на колени.

— Ты должен простить её, — усмехнулся он. — Она ещё плохо знакома с ошейником. Её заклеймили всего ан или около того назад.

Та, что недавно была Леди Яниной, испуганно посмотрела на меня, и сразу опустила голову. Но этого короткого взгляда мне хватило, чтобы рассмотреть в её глазах, что она уже узнала, что была рабыней. Это не занимает много времени рядом с гореанским мужчиной.

— Не обнажай, — вновь предупредил он.

— Она твоя? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул Фламиниус.

— Симпатичная рабыня, — признал я.

— Согласен, — не стал спорить он.

Она задрожала, оказавшись под изучающими взглядами двух пар глаз.

— Это я привёл её сюда, — сообщил он мне. — О, как она страстно желала оказаться в другой поисковой партии. Практически каждый, кто мог бы опознать Тебя, сейчас находится в той или иной подобной группе.

— Я предполагал, что так оно и будет, — кивнул я.

— Но Белнар отдал её мне, — улыбнулся Фламиниус.

— Белнар мёртв, — сообщил я ему.

— Я уже в курсе этого, — кивнул он.

— Твоя рабыня кажется напуганной, — заметил я.

— У Тебя есть причина, чтобы бояться, не так ли, моя дорогая? — осведомился Фламиниус.

— Возможно, Господин, — прошептала Янина. — Я не знаю, Господин.

— Голову в пол, — скомандовал мужчина.

— Да, Господин.

— Ей надели государственный ошейник, — объяснил Фламиниус, — без каких-либо условий или ограничений. Соответственно, даже если бы её не отдали мне, то я, возможно, получил бы её для себя, просто послав серебряный тарск в казну. Кто мог бы поспорить со мной в этом? Так что, в любом случае Ты оказалась бы в моих цепах, не так ли, Янина?

— Да, Господин, — ответила рабыня, не отрывая головы от пола.

— Ты здесь по той же самой причине, что и я? — полюбопытствовал я.

— Возможно, — уклонился он от прямого ответа.

Я вернулся сюда, воспользовавшись ходом, начинавшимся позади ложи Убара у ямы травли. Оказавшись здесь, я приступил к поискам, планомерно обыскивая все комнаты, на предмет очевидных, явных принадлежностей Каиссы, таких вещей как доски и фигуры, книги, пачки бумаг, и записи. Конечно, по возвращении, меня ожидала опущенная железная решётка, отделяющая ту комнату, от остальной части апартаментов. Но это не было проблемой со стороны хода. Потребовалось совсем немного времени, чтобы определить местонахождение соответствующего механизма. Оставалось только освободить защёлки замка, державшие решётку на месте, и, с помощью ворота, связанного с цепями и противовесами, поднять решётку. Кстати, чтобы опустить решётку, достаточно было повернуть маленький рычажок. Дальше она падала под действием силы тяжести. Падение, кстати, хотя и быстрое, но не было разрушительным. Скорость опускания замедлялась противовесами.

Мне удалось найти то, что я искал в комнате, целиком посвященной Каиссе, среди бумаг, в большинстве своём бывших просто записями матчей. Среди этих отчетов, нашлись и другие бумаги, и они, несомненно, были именно тем, что я искал. На одном листе был пронумерованный список имен всех известных игроков Каиссы. В нём даже присутствовало имя Скормуса. На другом листе был список городов, в которых проводились самые престижные турниры, и в третьем был список имен людей, предположительно, известных их мастерством в изготовлении досок и фигур Каиссы. На других листах имелись пронумерованные изображения досок.

Размещая разными способами буквы на этих досках, иногда начиная со слова, иногда со случайного, или на вид случайного набора букв, можно было получить ключи к шифрам Каиссы того или иного уровня сложности. В самом простом случае, например, ключевым словом было слово «Циброн», имя краснодеревщика с Табора. Этот ключ, по-видимому, следовало использовать следующим образом: шифровальщик вписывал «Ц-И-Б-Р-О-Н» в первые шесть клеток первого ряда доски Каиссы, расставляя дальше, слева направо, по порядку неиспользованные буквы алфавита, второй ряд уже заполнялся справа налево, и так далее, в стиле гореанскиго стандарта письма. А добравшись до последней буквы, следовало начать снова, конечно, вписывая алфавит по порядку, с первой до последней буквы. Таким образом, каждый квадрат доски, являлся одной из букв алфавита, а то что одна и та же буква оказывалась на нескольких клетках, обеспечивало шифру достаточную защиту от вскрытия.

Около некоторых слов в списках были небольшие пометки, на вид совершенно случайные и бессмысленные. Однако, по их наклонам и поворотам, можно было понять, что они указывали на направление записи алфавита. Например: «Начинать с верхнего левого угла по диагонали», и тому подобных. На расчерченных досках местами были проставлены нули, очевидно, предполагая пропуски букв.

Я сложил и спрятал все найденные бумаги с ключами в свой кошель. Открытый, как будто в спешке, ящик, казавшийся поначалу столь важным и недоступным, в действительности был не более чем отвлечением внимания. По-настоящему важные листы, и в этом проявился поистине блестящий интеллект Белнара, были почти небрежно брошены среди прочих бумаг, как нечто не имевшее никакой практической ценности. Эта уловка, была, если можно так выразиться, маскировкой не видном месте. В этой манере, конечно, они могли бы быть в безопасности от обычных воров, интерес которых, по-видимому, был бы направлен скорее на вскрытие сейфов или на поиски тайников. Полагаю, что учитывая их относительную доступность и очевидную невысокую ценность, обычные воры, скорее всего не проявили бы к ним интереса.

Если Белнар и допустил ошибку в этом вопросе, то это была почти неприметная тонкость. Ни фигуры в комнате Каиссы, ни доски собранные там, не имели следов их частого использования. Дерево было девственно гладким, без единого отпечатка пальца на нём, на поверхности досок не было никаких, даже малейших признаков износа или использования, таких как крошечные царапины или потёртости. Конечно, Белнар, как и большинство гореан, был знаком с Каиссой. Но с другой стороны нельзя сказать, что он часто играл. Так что такое изобилие сделанных от руки записей и заметок, связанных с игрой, по-видимому, должно было, по крайней мере, у некоторых наблюдателей, вызвать подозрение.

В этот момент, что я услышал тихий шум позади, и резко обернулся.

— Нет, — сказал Фламиниус. — Не обнажайте меч.

— Почему нет? — поинтересовался я. — Ты, правда, рассчитываешь покинуть это место живым?

— Конечно, — кивнул он, так и не сделав даже намёка на попытку выхватить свой клинок из ножен.

— И сейчас, Ты, конечно, скажешь мне, что я окружен, — предположил я.

— А здесь везде мои люди, — пожал он плечами. — Кто-то дежурит около ложи Убара, кто-то у других выходов их потайного хода из этой башни, известных мне. Даже не рассчитывай, что удастся уйти этим путём. Остальные, стоят снаружи башни, на мостах, и у ворот сада.

— Хм, размещение людей на таком расстоянии от места действия, кажется мне недостатком в твоём плане, — заметил я, положив руке на эфес меча.

— На самом деле, я так не думаю, — усмехнулся Фламиниус. — Мы же не хотим, чтобы они присутствовали при наших приватных переговорах, которые мы могли бы захотеть провести, не так ли?

— Я полагаю, меня это не заинтересует, — ответил я. — Советую придумать ещё какой-нибудь вариант, как Тебе спасти свою жизнь, прежде чем я пройду те несколько шагов, что нас разделяют.

— Конечно, уже придумал, — ухмыльнулся Фламиниус.

— Ну и? — заинтересовался я.

— А пойдём со мной к выходу в сад, — предложил он, и повернулся ко мне спиной, показывая, что готов идти первым.

Признаться он меня заинтриговал.

— Ты тоже можешь идти с нами, Янина, — небрежно бросил Фламиниус своей рабыне.

— Да, Господин, — отозвалась она, вставая на ноги.

— Иди впереди меня, девка, — приказал я.

— Да, Господин, — сказала она.

Вслед за Фламиниусом и Яниной я прошёл через все апартаменты Убара. Ни одного из них мне не хотелось бы выпускать из поля зрения. Двери и арки, я также проходил с величайшей осторожностью. При этом я не мог не отметить, насколько прекрасна была Янина.

Она хорошо двигалась, как и положено рабыне идущей перед свободным мужчиной. В какой-то момент, я даже переполнился чувством благодарности к тем, кто соткал и сшил этот лоскут рабского шёлка, одетый сейчас на её теле. Он просто поразительно подчёркивал все прелести женского тела, и был совсем крохотным. Кроме него на Янине был только стальной плотно прилегавший ошейник. Она была босой. Будет ли у неё обувь, или нет, отныне решать не ей, а её владельцу.

— Видишь? — поинтересовался Фламиниус, распахнув дверь, ведущую в сад разбитый на балконе.

— Что? — не понял я.

Тогда он поднял руку, и помахал каким-то мужчинам, стоявшим по другую сторону ворот сада, на узком мосту.

— О, нет, — простонал я.

Его люди держали под руки, высокого, долговязого мужчину, окровавленного и безвольно повисшего на них, демонстрируя его нам.

— Кажется, это твой товарищ, Петруччо, если не ошибаюсь, — заметил Фламиниус. — Я столкнулся с ним на мосту. Подозреваю, что ожидая твой интерес к апартаментам Убара, он пришёл сюда, чтобы защищать мост. Правда, из оружия он захватил только свой огромный дурацкий меч. Я перерубил его мгновенно.

— Он же должен был уже далеко от города, — пробормотал я.

— Очевидно, он вернулся, надеясь быть Тебе полезным, или даже спасти Тебя, — ухмыльнулся Фламиниус.

Я застонал, представив себе Петруччо, бедного благородного храброго Петруччо, «Капитана» из труппы Бутса Бит-тарска, на мосту. Каким, наверное, абсурдным, хилым, жалким, и в тоже время блестящим зрелищем казалась его фигура с нелепым мечом в руках и торчащими жёсткими усами.

— Какой смехотворный дурак, — усмехнулся Фламиниус. — Нет, Ты можешь себе это представить? Простой лицедей, из заштатной труппы, посмел скрестить со мной мечи?

— Ну, что ж, Ты преуспел против человека незнакомого с оружием, — прошипел я, — того, кто посмел выйти против Тебя только с храбростью и деревянным мечом. Посмотрим, как у Тебя получится опробовать навыки другого члена труппы Бутса Бит-тарска, но того, у которого меч стальной.

— У меня нет никакого желания знакомиться с твоей сталью, — заявил Фламиниус. — Ты думаешь, что я не знаю о репутации Боска из Порт-Кара? Ты что, правда, думаешь, что я безумен?

— Тогда вставай на колени, — предложил я, — и обнажи шею.

— У меня твой друг, Петруччо, — напомнил Фламиниус.

— А у меня — Ты, — заметил я.

— Убьёшь меня — убьёшь Петруччо, — предупредил Фламиниус.

— Умрёт Петруччо — умрёшь Ты, — ответил я.

— Пожалуй, пора начать разговаривать, — заметил он.

— Ну, так говори, — кивнул я.

— Может, отойдём внутрь, подальше от двери? — предложил Фламиниус.

— Прекрасно, — согласился я, и отошёл в комнату.

— Ты можешь встать на колени, Янина, — сказал он рабыне, закрыв дверь. — Голову в пол.

— Да, Господин.

— Говори, — приказал я.

— Белнар, и другие члены высшего совета, — начал он, — вели переговоры с людьми из разных городов, в том числе с Коса и из Ара. Признаться, по тем крохам информации, что до меня дошли, я не полностью понимаю всю картину, но кое-какие идеи у меня есть. Эти переговоры, велись посредствам зашифрованной переписки. Я хотел бы гарантировать безопасность этих шифров. По крайней мере, один набор ключей к шифрам, несомненно, был где-то здесь. Если Ты нашёл их, передай мне. А также, сдайся лично мне, и будь моим пленником.

— Что, если я соглашусь? — полюбопытствовал я.

— А Ты должен согласиться, — улыбнулся Фламиниус. — У Тебя просто нет никакого другого выбора, по крайней мере, никакой благородной альтернативы.

— Значит, Ты заманиваешь мужчин в ловушку, используя в качестве наживки их честь? — спросил я.

— Почему, только честь? Может быть — жадность, амбиции, или желание доказать самому себе свою полезность, — усмехнулся он.

— Понятно, — кивнул я.

— Выполняешь мои условия, — сказал Фламиниус, — и Петруччо свободен.

— И что по поводу меня? — уточнил я.

— Относительно Тебя решение будут принимать другие, — пожал плечами Фламиниус. — Как знать? Возможно, Тебе даже разрешать жить, но только в качестве слепого и безязыкого раба прикованного к скамье косианской галеры.

— Косианской? — перепросил я.

— Возможно, — улыбнулся Фламиниус.

Я задумался.

— Петруччо истекает кровью, — предупредил он. — Я дал приказ не перевязывать его раны. Он не кажется чрезмерно выносливым. Даже боюсь предположить, сколько он протянет без ухода.

— Я понял, — кивнул я.

— Твой меч, Капитан? — спросил он, протягивая руку.

Я уже взялся за эфес меча, чтобы сдать его, как в этот момент, в дверь громко и властно постучали.

— Кажется, я приказал, нас не тревожить, — сердито рявкнул Фламиниус.

— Открыть дверь, именем Сафроникуса, генерала Ара! — донёсся из-за двери мощный бас. — Именем союза, открывайте!

— Генерал Ара? Здесь? — удивился Фламиниус.

Я слегка отстранился, не убирая руку с эфеса. В дверь нетерпеливо замолотили снова. Фламиниус озадаченно посмотрел на меня.

— Возможно, Тебе стоит открыть дверь, — пожал я плечами.

Фламиниус поспешил к двери и, открыв её, отшатнулся. На пороге, возвышалась высокая, широкоплечая, внушительная фигура в длинном плаще и шлеме скрывающем половину лица.

— Я — генерал Сафроникус, посланник из Ара, — представился мужчина. — Я прибыл в город не больше анна назад, потребовав немедленного доклада от капитана городской стражи. И что я узнаю!? Убар убит, в городе хаос и пожар! Короче, я принял командование в городе на себя, до тех пор, пока высший совет не назначит нового Убара. Капитан городской стражи, доложил мне, что он получил свои приказы от некоего товарища, названного Фламиниусом, и что его можно найти здесь. Кто из Вас двоих этот самый Фламиниус?

— Я — Фламиниус. Я был доверенным лицом Белнара, — представился Фламиниус. — Я был назначен Белнаром, пока он ещё был жив, конечно, руководить ликвидацией чрезвычайной ситуации, капитан городской стражи, был назначен моим заместителем. Мой меч к Вашим услугам.

— В город пожары, — пробасил генерал.

— Их оказалось трудно потушить, — начал оправдываться Фламиниус. — Мы всю ночь боролись с ними.

— А я слышал, — сурово оборвал его мужчина в плаще, — что, сотни солдат, которых, возможно, лучше было бы использовать на защите города от огня, были привлечены к бесплодным поискам какого-то беглеца!

— Они вовсе не бесплодные, Генерал! — сообщил Фламиниус. — Он здесь! Вот — он! Я схватил его!

— На твоём месте, я бы не был так уверен в этом, — заметил я.

Мне было любопытно узнать, как появление на сцене этого нового товарища могло поменять некоторые приоритеты, если вообще не всё.

— Мне он не кажется связанным, — заметил вновь прибывший. — Он всё ещё при своём мече.

— Он полностью беспомощен передо мной, Генерал, — заверил его Фламиниус. — Его друг в моей власти, и его жизнь залог того, что он сдаётся.

— Это не тот ли, что высокий, худой парень, с деревянным мечом? — уточнил гость в плаще.

— Да, Генерал! — кивнул Фламиниус.

— Я приказал моим людям принести его в сад, — сообщил генерал. — Он был ранен, и к его ране не проявляли внимания. Просто поразительный образчик бесчеловечного варварства. Мои люди о нём позаботились.

— А где мои люди, генерал? — с тревогой спросил враз побледневший Фламиниус.

— Я приказал, им идти и заниматься их прямыми обязанностями, — сообщил гость в плаще. — Я отправил их бороться с пожарами в городе.

— А где же тогда Ваши люди? — испуганно спросил Фламиниус.

— Не бойтесь, — пробасил генерал. — Они здесь, снаружи.

Фламиниус заметно успокоился.

— Кто-то жонглирует лармами, — вдруг сказал гость в плаще. — Другой ходит туда — сюда на противотарновой проволоке, натянутой между двумя мостами.

— Что? — переспросил ошеломленный Фламиниус.

Гость в плаще, наконец, снял свой шлем.

— Паблиус Андроникус! — воскликнул я.

— Властный Генерал, пожалуй, одна из моих самых лучших ролей, — пояснил Паблиус Андроникус.

— Вы можете играть! — крикнул я.

— Конечно, — согласился он. — А разве Бутс Бит-тарск, не уверял Тебя в этом?

— Само собой, — признал я.

— Безусловно, — добавил Андроникус, — я тщательно выбираю роли для себя.

Я схватил Фламиниуса за горло и припечатал его спиной к стене.

— Э, нет, моя дорогая, — пробасил Андроникус, подхватывая мернувшуюся было к двери Янину за руку и, бросая дрожащую женщину обратно на колени на пол, — Ты никуда не уходишь, по крайней мере, пока.

— Ведите сюда Петруччо, — потребовал я. — Я должен видеть его.

— Увы, — крикнул Петруччо, — я умираю!

— Ерунда, — отмахнулся я. — Это же — всего лишь царапина!

— Пусть сложат большой костёр из сотен брёвен, — патетично выкрикнул Петруччо.

— Нет у Тебя прав на такие похороны, — рассудительно заметил Чино. — Ты — лицедей.

— Эт точно, и Тебе повезёт, если люди не забудут выбросить твоё труп на свалку мусора, — добил Лекчио.

— Да говорю я Тебе, что это — только царапина, — успокоил я артиста.

— Правда? — уточнил Петруччо.

— Правда, — проворчал я, меняя повязку. — Это едва ли причинило неудобство даже невротичному урту.

— Мой меч подобрали? — поинтересовался Петруччо.

— Да, — успокоил его Чино. — Здесь он.

— Их были сотни, — принялся уверять меня Петруччо. — Я боролся как ларл. Я насадил на мой меч одиннадцать мужчин!

— Это — весьма много, — признал я.

— Историю того, как Петруччо держал мост, запомнят надолго, — заявил Петруччо.

— Уверен, что так оно и будет, — согласился я.

— И как он, в конце концов, пал окровавленный под клинками взбешенных, вражеских отрядов!

— Да, — отмахнулся я, и вдруг Петруччо как подкошенный повалился мне на руки.

— Он умер! — испуганно крикнул Чино.

— Петруччо, — позвал я.

— Чего? — спросил лицедей, открывая глаза.

— Не делай так больше, — предупредил я.

— Ну как, я хорошо сыграл? — осведомился Петруччо у Андроникуса, своего постоянного наставника в таких вопросах.

— Блестяще, старина, — пробасил Андроникус.

— Здорово, что Ты решил поискать меня, — сказал Петруччо.

— Пустяки, — заверил его Андроникус.

— Не то, чтобы я нуждался в помощи, — сказало Петруччо.

— Конечно, нет, — кивнул Андроникус.

— Если бы пачка заметок с подробными наставлениями по театральным жестам головой и руками, подготовленными для Тебя Паблиусом Андроникусом, слегка не повернула клинок Фламиниуса, то возможно, разговор в этой комнате шёл бы на совсем другую тему, — пояснил я Петруччо.

— Возможно, — великодушно признал он. — Я был уверен, что, рано или поздно эти записи по теории могли доказать свою ценность.

— Петруччо, — предостерегающе насупился Андроникус.

— Вы должны забрать его отсюда, — сказал я Андроникусу. — Я думаю, что Вы легко сможете сделать это благодаря твоему облику прибывшего с визитом генерала.

— Боюсь только, что для Тебя покинуть город будет гораздо труднее, — заметил Андроникус. — Похоже, Тебя ищет каждый гвардеец в Брундизиуме. Подозреваю у каждых ворот, будут те, кто смог бы опознать Тебя, рабыни, придворные, или кто-то ещё.

— Я собираюсь покинуть город, как планировалось изначально, — ответил я. — Мне кажется это единственным практически осуществимым путём.

— То устройство, которое я Тебе дал, всё ещё у Тебя? — поинтересовался Лекчио.

— Конечно, — кивнул я.

— Там где применить его будет невозможно, Тебе придётся суметь сделать иначе, — предупредил он.

— Я знаю, — сказал я.

— Только не забудь не смотреть вниз на ноги, — добавил он, — лишь глядя вперед туда, куда идёшь, Ты будешь в состоянии быстро реагировать.

— Я понял, — кивнул я.

— И думать надо ногами и телом, доверяя малейшим его ощущениям, — продолжил поучать Лекчио.

— Я помню всё, чему Ты меня учил, — успокоил я его.

— Я тоже, — кивнул он. — Потому и убеждаю Тебя быть предельно осторожным.

— Само собой, — сказал я.

— Нам пора выбираться отсюда, — заметил Андроникус, — причём сделать это лучше до того, как стражники в Брундизиуме начнут, наконец, думать той головой, что у них на плечах.

— Возьми эти бумаги, — передал я пакет Андроникусу. — Они очень важны. Отдай их Скормусу. Он знает, как с ними поступить. У него есть другие бумаги, относящиеся к этому делу.

— Где мы встретимся? — уточнил Андроникус.

— Как и договаривались, — сказал я, — если, конечно, всё пройдёт по плану.

— Всего хорошего, — пожелал мне Андроникус.

— И Вам всем, удачи, — ответил я.

И Андроникус величественным движением надев свой шлем, снова спрятал лицо, и, по-королевски, выпрямил тело. Он снова превратился в генерала.

— Идём, мужчины, — пробасил он, — и не забудьте прихватить с собой пленника. Он арестован по запросу из Ара.

Он был очень внушителен.

— Не плохо, а? — полюбопытствовал Андроникус.

— Замечательно, — признал я.

— Не забудьте мой меч, — напомнил Петруччо.

— Мы поднимем его по выходе, — заверил его Лекчио.

— Вперёд, мужчины! — скомандовал Андроникус, снова войдя в роль генерала, и, несколько грандиозно, в сопровождении Чино и Лекчио, поддерживавших Петруччо под руки, направился к двери в сад.

— Не, а я в натуре не знал, что Петруччо разыскивают в Аре, — проговорил Лекчио, также входя в привычное амплуа.

— Помалкивай! — ворчливо предостерёг его Чино, впрочем, не удивляясь выходке своего друга.

Я понаблюдал за ними некоторое время, пока они не скрылись из виду, дабы удостовериться, что они не влипли в какую-нибудь проблему, а потом направился туда, где мы закрепили наших пленников. Мы раздели их и привязали, спинами к прутьям той самой решётки, которая первоначально прервала моё преследование Белнара. Руки их были поняты и разведены в стороны, а запястья и лодыжки, привязаны к прутьям. Мы использовали эту решётку, потому что она очень напоминало решётки работорговцев, к которой рабыни могут быть привязаны для удовольствия владельцев в почти бесконечном разнообразии позиций и положений, в пределах от довольно простых до изящно экзотичных. На сей раз, мы опустили решётку со стороны покоев Убара, с помощью верёвки, привязанной к рычагу управления. Таким образом, мы опустили решётку, оставаясь с этой стороны. Оставалось только закрепить наших добрых знакомых любым способом, который был подходящ с нашей точки зрения.

— Не убивай меня! — испуганно крикнул Фламиниус, выкручивая руки из верёвок, увидев меня, приближающегося по коридору, поблёскивая сталью обнаженного меча.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — заскулила Янина, беспомощно задёргавшись в своих путах. — Пожалуйста, пощадите рабыню! Пожалуйста, не убивайте меня!

Не сомневаюсь, что они оба отчаянно надеялись, что мы все покинули апартаменты Убара. Но вдруг выяснилось, что я вернулся.

Я прижал остриё меча к горлу Фламиниуса, наблюдая, как его лоб мгновенно покрылся испариной.

— Не убивай меня, — прошептал он.

А опустил меч.

— Нет, — взмолился он, — пожалуйста, не надо.

Я вложил меч в ножны и, отвязав Янину от решетки и бросив её на пол перед Фламиниусом, взял её.

— О-ой, о-о-оххх, — всхлипывала она.

Закончив с рабыней, я отпихнул её от себя. Вздрагивающая Янина лежала рядом со мной, и, похоже, пыталась постичь то, что было с ней сделано. Клеймёную рабыню в ошейнике берут совсем иначе, во всех отношениях, чем свободную женщину. Никакой вежливой любви, никакого уважаения.

Я перевернулся на бок и, приподнявшись на локте, посмотрел на Фламиниуса.

— От твоей рабыни мало толку, — бросил я.

— Простите меня, Господин, — прошептала женщина. — Я была напугана.

— Испуг, смешиваясь с другими чувствами женщины, является сильным стимулятором страсти, — заметил я.

— Да, Господин, — всё также шёпотом ответила Янина.

— Кстати, многие девки приходят в ужас от одной мысли, что они не смогут полностью ублажить своего хозяина.

— Да, Господин.

— Подозреваю, что скоро здесь будут твои люди, — заметил я Фламиниусу, — пора бы им уже начать искать Тебя. Так что и мне стоит побыстрее покончить с Вами и сматываться отсюда.

— Не надо спешить, — выкрикнул Фламиниус. — Никто даже не представляет, что мы здесь. В ближайший ан никто сюда прийти не должен!

— Уверен? — спросил я.

— Она сможет добиться большего успеха! — торопливо заявил Фламиниус.

— Господин! — запротестовала было Янина, но я взял её голову руки, и пристально посмотрел ей прямо в глаза.

— Да, да! — обрадовался Фламиниус. — Используй её снова! Я добровольно предоставляю Тебе право её использования.

— Ты щедр, — усмехнулся я, чувствуя, как она задёргалась в моих руках.

— Разве она не прекрасна? — спросил Фламиниус. — Неужели Ты не желаешь её?

— Она соблазнительно нежна, — признал я, — и трогательно беспомощна в моих руках. А также, у неё красивое лицо и фигура.

— Ну, так используй её! — предложил Фламиниус.

— Господин! — заплакала Янина.

— Ты идиотка! — зашипел Фламиниус на Янину. — Развлекай его! Ублажай его! Соблазняй его! Выигрывай время! Ты что, хочешь, чтобы он нас обоих убил?

— Ты что-то сказал ей? — полюбопытствовал я, поднимаясь на ноги.

— Ничего, — ответил Фламиниус.

— Мне пора уходить, — сказал я, положив руку на эфес меча.

Краем глаза я заметил выражение дикого ужаса, перекосившего прекрасное лицо рабыни Янины.

— Господин, — тревожно и испуганно вскрикнула она, хватая меня за колени, — не уходите!

— Мне пора, — спокойно сказал я, не убирая руки с эфеса.

— Развлекитесь со мной, — начала упрашивать она. — Позвольте Янине ублажить Вас!

Я вопросительно посмотрел на Фламиниуса.

— Ещё есть время, — заверил он меня.

— Янина просит позволить ей доставить удовольствие Господину! — произнесла она. — Янина сделает что-нибудь!

— Что-нибудь? — перепросил я.

— Да, Господин! — воскликнула.

Я улыбнулся про себя. Её заявление свидетельствовало о её совсем недавнем знакомстве с ошейником. Она ещё не знала, что рабыня должна сделать не что-нибудь, а всё, причём всего лишь по намёку рабовладельца, по первому его слову, даже по малейшему его жесту, или взгляду? Это то, что большинство девушек изучает стремительно.

Я посмотрел на неё сверху вниз.

— Янина просит позволить ей доставить удовольствие Господину! — в отчаяньи прошептала рабыня.

— Хм, возможно, — протянул я.

* * *

Я встал. Дело уже шло к вечеру. Над Брундизиумом кое-где ещё поднимались жидкие столбы дыма, но огня видно не было. Я пришёл к выводу, что основные очаги пожаров уже локализованы. Никто так и не пришёл в апартаменты Убара. Но, честно говоря, я никого и не ожидал, или, по крайней мере, не так скоро. В этом мои собственные ожидания совпадали с утверждениями Фламиниуса. У людей в городе было слишком много поводов, чтобы заняться другими делами, и в другом месте. Кроме того, я подозревал, что капитан городской стражи в настоящий момент, когда стало известно, что Белнар убит, взял на себя всё полноту власти в городе. Насколько я знал, авторитет Фламиниуса, в значительной степени зиждился на его близости к Убару, и его участии в тайных замыслах Белнара. По моим сведениям, он не был, ни членом городского правительства, ни каким-либо официальным лицом в армии, гражданской или торговой администрации Брундизиума. Всё что у него было за душой, это связи с членами высшего совета города, да и то через Белнара. А члены того совета, несомненно, были тесно связаны с Белнаром и его замыслами. И нового Убара, насколько я понимаю, совет ещё не назначил. По крайней мере, с улиц ещё не доносился характерный звон сигнальных рельсов, который, мог бы объявить о таком назначении. Впрочем, если бы кто-то и пришёл к апартаментам Убара, он бы просто обнаружил их запертыми. И всё, что ему оставалось сделать, это развернуться и уйти. Кому придёт в голову ломать двери в жилище Убара? А даже если и придёт, то пока они справятся с тяжёлой, крепкой дверью, меня здесь уже не будет. К моему бегству, согласно первоначальному плану, уже всё было приготовлено.

Я мазнул взглядом по Янине. Она лежала на животе на мехах, которые я бросил перед опущенной решёткой. Руки она сложила рядом с головой ладонями вниз. Теперь, её шея получила дополнительное украшение, цепь, что нашлась в апартаментах. Длиной она была около восьми футов, и была заперта на висячий замок на её шее. Тяжёлый замок расположился у неё под подбородком. Если мне того хотелось, например, как сейчас, эту цепь можно было пристегнуть, подобным замком, к прутьям решётки.

В течение последнего ана на этой цепи рабыня неплохо служила мне. На ней, под моим руководством, она принимала рабские позы, была несколько раз проведена по коридору замысловатой походкой рабыни. На цепи она даже исполнила умиротворяющие танцы рабыни, которыми женщина, отчаявшись убедить мужчину в том, что, возможно, стоило бы её пощадить, может показать, что она могла бы принести ему много удовольствий в дальнейшем. И, конечно, поскольку это доставляло мне удовольствие, я использовал её множеством способов. Однако, Фламиниус, похоже, не получал того же самого удовольствия из этого, что доставалось мне. Усмехнувшись, я бросил взгляд на него. Теперь он сидел на полу, спиной к решётке, запястья его раскинутых рук, были притянуты к горизонтальной стальной полосе скреплявшей прутья решётки между собой, на высоте примерно шести дюймов от пола. Таким образом, он не мог ни встать, ни вообще эффективно использовать ноги. Я закрепил его так, полагая, что ему будет несколько удобнее наблюдать за происходящим.

Мой пленник, отвёл взгляд, избегая встречаться со мной глазами.

Я отошёл в сторону, и поднял чашку с войлочной подставки. Содержимое было ещё тёплым. В чашке была рисовая каша с мясом вуло. Ранее, я отвёл Янину в кухню. Там, под моим наблюдением, всё также на цепи, стоя на коленях, она и сварила эту кашу. Подозреваю, что это было первое блюдо, которое она приготовила в своей жизни. Кроме того, днём, я водил её по комнатам, где она под моим наблюдением наводила порядок. Меня развлекало видеть как она, некогда гордая Леди Янина, безропотно выполняла эти скромные, домашние работы. Быть рабыней — это целый образ жизни, в который вовлечён весь спектр бытия. И в него входит гораздо больше задач, чем простое служение рабовладельцу на мехах.

— Ешь, — приказал я Фламиниусу, отправляя ему в рот ложку каши.

Немного подкормив одного пленника, я, взяв чашку и ложку, подошёл к лежащей женщине.

— На колени, — скомандовал я Янине.

— Да, Господин, — отозвалась она поднимаясь.

Выловив из чашки кусочки вуло, я протянул их рабыне. Потом я положил на свою ладонь немного риса, предоставив ей собирать его губами. Из-за спины донёсся гневный вздох Фламиниуса.

— Ты возражаешь, — поинтересовался я.

Его рабыня, перед ним, ела с руки другого мужчины! Безусловно, мы все поели незадолго до этого. Однако в тот раз Янина ела из миски стоявшей перед ней на полу.

— Нет, — поспешно заверил меня Фламиниус.

Янина посмотрела на меня, и собрала губами следующую порцию еду с моей руки.

— Ты уверен, что не возражаешь? — уточнил я.

— Нет, нет! — быстро ответил он.

Отложив чашку, я поднял с пола свой пояс с ножнами, и многозначительно посмотрел на Фламиниуса.

— Не убивайте меня, — вдруг вскрикну Фламиниус.

— Уверен, что к настоящему времени, — заметил я, — те бумаги, которые я искал, и безопасность которых Ты надеялся обеспечить, уже покинули город.

— Это не имеет значения, — поспешно сказал мой пленник.

— Однажды, давно, — сказал я, — когда некто собирался отправить меня на уртам съедение, я задал вопрос. Кое-кто сообщил мне, если я не ошибаюсь, что ему не хочется отвечать мне.

Фламиниус испуганно уставился на меня. Я наполовину вытянул клинок.

— Возможно, сейчас, — предположил я, — пришло время захотеть отвечать на мои вопросы.

— Я знаю очень немногое об отношениях Коса и Брундизиума, на уровне утечек информации и слухов, — сказал он. — Я занимался переговорами с Аром. Эти переговоры в тайне велись с некими силами в Аре, изменническими силами того города.

— Такими, как Ты сам? — уточнил я.

— Возможно, — испуганно ответил Фламиниус. — Но что Вам до того? Вы же не из Ара!

— Нет, — согласился я. — Но я уважаю Домашний Камень Ара, как и Камни других городов.

Он пожал плечами.

— Твой ответ, меня не устраивает, — предупредил его я, и мой меч коснулся его горла.

— У Вас должны быть секретные документы, — вздрогнув, сказал он. — Иначе Вы не искали бы ключи так старательно. Исследуйте их. Ответы, которые Вы ищете, по крайней мере, некоторые из них, должны быть там!

— В Порт-Каре была предпринята попытка покушения на мою жизнь, — напомнил я. — Не Ты ли несёшь ответственность за это?

— Нет, — ответил он. — Мы все только исполняли приказы, исходившие от Белнара.

— А какой интерес мог иметь Белнар в подобном деле? — плюбопытствовал я.

— Никакого, на самом деле, — сказал Фламиниус, и задражал, почувствовав усилившееся давление клинка на своём горле. — Он просто подчинялся желанию другого, ещё более могущественного чем он.

— Кто именно, этот «другой»? — поинтересовался я.

— Луриус, — ответил он. — Луриус из Джада, Убар Коса!

— Луриус? — удивился я.

— Да! — крикнул он. — Не убивайте меня!

Я убрал меч от горла мужчины, но он по-прежнему дрожал в своих путах. Признаться, я даже не подумал о толстяке Луриусе, Убаре Коса. Однажды, уже очень давно, я перехватил флот, вёзший ценности, предназначенные в подарок от Тироса для Луриуса с Коса. А одну из тех ценностей, я ещё и взял, и приковал голой цепью к форштевню моего флагмана, как трофей моей победы. Да-да, именно прекрасную юную Вивину, которую везли в Телнус, столицу Коса, чтобы стать свободной спутницей Убара. Вместо этого она оказалась в Порт-Каре, в моём ошейнике, на станке для клеймения, под раскалённым железом. А теперь она стала просто любимой рабыней Хенриуса, капитана Порт-Кара.

— Но почему Луриус начал действовать только теперь? — пробормотал я себе под нос.

— Я не знаю, — сказал испуганный Фламиниус.

Значит для этого пришло подходящее время, обусловленное новыми веяниями в политике городов. Возможно, это должно быть сделано, не только со мной лично, но также и со всем Порт-Каром. Безусловно, Луриус не жаловался на плохую память.

— Я раздет и связан, — сказал Фламиниус. — Вы не можете просто взять и хладнокровно убить меня!

— Могу, — успокоил я его.

Он уставился на меня с ужасом.

— Если Тебя беспокоит семантика вопроса, — усмехнулся я, — Ты просто можешь считать это казнью.

— Но, за что! — закричал он.

— За измену Ару, — напомнил я.

— Прошу Вашего милосердия, — взмолился Фламиниус. — Пощадите меня!

— Я могу подумать над этим, — заметил я.

— Понравься ему! — закричал Фламиниус на Янину. — Ублажи его!

Я почувствовал язык и губы Янина на моих ногах.

— Я сама желаю сделать так, — призналась она.

— Шлюха! — выплюнул Фламиниус.

Я бросил взгляд на рабыню, признающую своё подчинение у моих ног, и вложив меч в ножны, взял в руки её голову. Я держал Янину в своих руках перед Фламиниусом, и изучал её глаза.

— Вы здорово обманули нас, — признала она. — Как у Вас ловко получилось, заставить меня считать себя, такой умной! Как Вам удалось вначале поднять меня до небес, чтобы потом сбросить оттуда и окунуть в грязь! Но насколько бесстыдной и развратной оказалась я! Как успешно Вы давали мне понять, что у меня получается обманывать Вас, что я таким способом выигрываю время для нас, в надежде на скорую подмогу. Вы обвели нас обоих вокруг пальца, и никакой подмоги так и не появилось!

— Рабыни должны быть готовы к тому, что любой рабовладелец будет поступать с нею именно так, — улыбнулся я.

— Да, Господин.

— А помощь к Вам, конечно, могла прийти, — признал я. — Просто, я счёл этот вариант маловероятным.

— Но, что бы Вы сделали, если бы они правда прибыли? — спросила Янина.

— Ушёл бы, — ответил я.

— Так просто? — удивилась она.

— Да, — кивнул я. — Ты расспрашиваешь меня?

— Нет, — отпрянула женщина. — Янина не расспрашивает Господина.

Двумя пальцами я взял тяжёлый замок, что висел под её подбородком и что держал цепь на её шее. Немного подержав, я подкинул его и дал ему упасть, чтобы она смогла оценить, как под его весом натянулась цепь.

— Он хорошо держит меня, — признала она, и я, опустив голову, поцеловал её, чувствуя, как губы женщины, встретившись с моими, отдаются мне в безошибочной мягкости, покорности и благодарности находящейся в собственности рабыни.

— Рабыня! — прорычал Фламиниус.

— Это утро, Господин, я начала с притворства, — прошептала мне Янина, не обращая внимания на него, — но где-то к полудню я вдруг поняла, что больше не притворяюсь. До меня вдруг дошло, что больше чем чего бы то ни было, я хочу любить и служить мужчинам, и самоотверженно, как рабыня рабовладельцу доставлять им удовольствие.

На этот раз к ярости Фламиниуса, я взял её нежно, и она отблагодарила меня, задыхаясь, и цепляясь за меня.

— Ты хорошо отдаёшься мне, — похвалил я рабыню.

— Мерзкая шлюха! — прошипел Фламиниус. — Презренная рабыня!

— Я — девушка на цепи, — улыбнулась Янина. — Разве не уместно то, что я так отдаюсь?

— Пожалуй, Ты права, — согласился я.

— А если бы я не отдалась Вам так хорошо, Вы бы наказали меня, или поручили сделать это своему работнику? — спросила она.

— При определенных обстоятельствах, и в определенном окружении, несомненно, — кивнул я.

— Вы меня многому научили, — признала она.

— Возможно, — не стал я с ней спорить.

— А Вы знаете, что навсегда закрыли для меня дорогу к свободе, — засмеялась Янина.

— О-о-о? — протянул я.

— Теперь я знаю мой ошейник, — пояснила она. — Я люблю его. Я хочу служить и любить. Отныне он часть меня.

— Ты стала настоящей женщиной, — заметил я.

— Да, Господин, — вздохнула она. — Но даже если бы я не желала этого, разве мужчины не проследили бы, чтобы я научилась служить им со всем совершенством и без какой-либо альтернативы?

— Можешь не сомневаться в этом, — заверил я рабыню.

— Именно этого я и желаю, — признала она.

— Уже поздно, — заметил я. — Мне пора выбираться из города.

Я почувствовал, что женщина задрожала в моих руках.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

— Теперь, когда я по-настоящему отдалась Вам, и изучила своё рабство, Вы же не будете убивать меня, не так ли?

— Возможно, не буду, — кивнул я.

— Но, может быть, Вы имеете в виду что-то ещё для меня, не так ли? — спросила она. — Что-то подходящее для такой как я, для рабыни?

— И это возможно, — признал я.

— Но, как же Фламиниус, его Вы убьёте? — спросила она.

— Да, — кивнул я.

— Нет! — закричал, сидящий голым, спиной к решётке, и с широко раскинутыми руками, Фламиниус.

Я встал, надел свои одежды, застегнул пряжку ремня с ножнами. Было уже достаточно поздно. Луны уже начали свой путь по небосводу. Я повернулся и встал над Фламиниусом.

— Нет! — взмолился он. — Не убивайте меня! Пожалуйста!

Я бросил быстрый взгляд на Янину. Она лежала на животе, на мехах, прикованная к решётке тяжёлой цепью запертой на висячий замок на её шее. Тени от прутьев оконной решётки, перечеркнули её тело.

— Я отдаю её Вам! — в отчаянии закричал Фламиниус. — Я не хочу её! Она всего лишь рабыня и шлюха!

— Ты делаешь это, свободно, — уточнил я, — без давления с моей стороны? Твой подарок, не имеет отношения к тому, что может быть с Тобой сделано?

— Конечно! — заверил он меня. — Конечно!

— Я принимаю твой подарок, — согласился я.

Женщина задохнулась у моих ног, теперь она принадлежала мне.

— На колени, — скомандовал я Янина, — Сейчас Ты услышишь моё желание относительно Тебя.

Она, звеня цепью, стремительно поднялась на колени передо мной, и, задрожав от возбуждения, выпрямила своё тело.

— Слушай это, и Ты, Фламиниус, — бросил я.

— Да, — закивал мой пленник. — Да!

— Её следует доставить в Порт-Кар, в мой торговый дом, в компанию Боска из Порт-Кара, — объявил я.

— Я понял, — сказал Фламиниус.

— И, доставить надо следующим способом, — продолжил я.

— Да? — обратился он во внимание.

— Она должна быть усыплена порошком Тасса, и упакована в бочку с рыбой парсит.

— Всё будет сделано, как Вы желаете, — усмехнулся Фламиниус.

Именно этим способом она вывезла меня, и нескольких других мужчин из Порт-Кара. Теперь ей предстоит вернуться в город тем же самым способом, только уже рабыней.

— Ты возражаешь, Янина? — полюбопытствовал я.

— Нет, Господин.

— Если же этого сделано не будет, — сказал я, глядя Фламиниусу в глаза, — я буду расстроен. Прежде, чем Ты решишься обмануть меня, подумай о том, что когда-нибудь, где-нибудь, мы можем встретиться внова. А ещё рассмотри возможность того, что я, будучи расстроен, могу захотеть приехать сюда и поискать того, кто посмел испортить мне настроение.

— К этому вопросу проявят самое пристальное внимание, — пообещал Фламиниус. — Уверяю Вас, всё будет исполнено в точности согласно Вашим инструкциям.

— Ты можешь поцеловать ноги твоего господина, рабыня, — намекнул я.

Янина стремительно опустила голову, и припала губами к моей ноге.

И я покинул коридор с парочкой моих пленников, задержавшись на ен за поворотом.

— Развяжи меня, Рабыню! — услышал я мужской крик.

— Узлы слишком тугие, Господин, — заплакала она. — Я не могу развязать их.

— Ну, так грызи верёвку, — рявкнул Фламиниус. — Быстрее! Поторопись!

— Да, Господин! — всхлипнула Янина. — Да, Господин!

До меня донеслось звяканье цепи протянутой по плиткам пола. Через зарешеченное окно, на одном из мостов, я заметил направляющуюся к калитке сада группу мужчин. Меня они видеть не могли, и я надеялся, что и не увидят. Я взглянул на тонкую, слегка колеблющуюся притовотарновую проволоку и, решительно выдохнув, вытащил из своего мешка маленькое металлическое колесо, закрытое с обеих сторон фланцами, из которых торчала ось, заодно являвшаяся ручками. На руки я надел толстые кожаные перчатки.

 

22. Берег Тассы

— Мы волновались! — крикнул Бутс. — Что Тебя так задержало?

— Надо было уделить внимание одной рабыне, — усмехнулся я. — Я имею в виду, прежде всего её дрессировку.

— Ну, конечно! — засмеялся Скормус.

— Мы её случайно не знаем? — полюбопытствовал Чино.

— Думаю, да. Когда-то её звали Леди Янина, — сказал я.

— Замечательно! — воскликнул Чино.

— Кстати, теперь, она — моя собственность, — сообщил я.

— А это ещё лучше, — сказал Чино.

— Мне обещали доставить её прямо ко мне домой в Порт-Кар, — добавил я, — упакованной в бочку с рыбой парсит.

— Великолепная тара для неё, — признал Лекчио.

Ровэна и Телиция захлопали в ладоши от удовольствия, восхищенные тем, что некогда гордая Леди Янина теперь разделила их статус, став, как и они беспомощной и презренной рабыней сильных рабовладельцев. Бина, стоявшая на коленяъ подле Скормуса, как я заметил, вообще от него глаза не отрывала. На её запястье больше не было его браслета использования, зато на горле красовался его ошейник. Я нисколько не сомневался, что вчера утром она получила все обещанные ей Скормусом удары плетью, за то, что заговорила без разрешения в зале Белнара. Однако мне показалось, что этим утром она если и ощутила какое-то наказание, то это было наказание на мехах, в руках её талантливого и властного господина. Я не сомневался, но что за эту ночь, она многими способами доказала ему, что стоит намного больше, чем тот золотой тарн, что Скормус столь небрежно заплатил за неё. Если она, вдруг, ещё не сделала этого, я не сомневался, что он, в обычной манере гореанского рабовладельца, проследит, чтобы она уделила этому внимание, и поскорее.

— Надеюсь, Вам удалось покинуть города беспрепятственно? — спросил я.

— Да, — кивнул Бутс, — а позже, точно также, это сделали Андроникус, Чино, Лекчио, и Петруччо.

— А кстати, где Андроникус и Петруччо? — поинтересовался я.

— Они по другую сторону фургона, там, — махнув рукой, указал Бутс.

Фургоны труппы Бутса Бит-тарска стояли на вершине холма, среди деревьев, откуда открывался прекрасный вид на Тассу.

Светало. Вдали уже можно было разглядеть башни Брундизиума.

Надеюсь, они в порядке? — обеспокоенно осведомился я.

Я ещё не видел их. Они не вышли поприветствовать меня.

— В порядке, — уклончиво ответил Бутс, и я заторопился к фургонам.

Там, около края рощицы, на плоской вершине холма, поднимающегося над Тассой, за фургоном Андроникуса, я и нашёл Петруччо, лежавшего среди сумок, одеял и прочего реквизита. Голова его скрывалась под большой тюрбаноподобной конструкцией. Казалось, что он был ещё в худшем состоянии, чем когда только получил удар от Фламиниуса. Андроникус дежурил поблизости.

— Хо! — слабым голосом поприветствовал меня Петруччо, с трудом приподнимая руку.

— Приветствую, — пробасил Андроникус.

— И я Вас приветствую, друзья, — отозвался я.

— Мы бы с удовольствием присоединились бы к остальным, чтобы приветствовать Тебя на подходе, — сказал Андроникус, — но Петруччо чувствует себя сегодня немного хуже, а я присматриваю за ним.

— Всё в порядке, — успокоил я артиста.

— Зато мы обсудили жест головой, — сообщил Андроникус. — Мне кажется, что я обнаружил новый. Ты когда-либо видел это?

— Не думаю, — пораженно ответил я, — по крайней мере, не очень часто.

— И что интересно, я не нашёл упоминаний о нём ни в одном тексте, ни у Аламаниуса, ни у Тан Сарто, ни у Полимачуса.

— Если это и в самом деле так, то его необходимо внести в списки, — заметил Петруччо, — он будет под номером сто семьдесят четыре. Хотя сам я и не очень силен на теории, но Андроникусом я очень горжусь.

— Как и все мы, — добавил я.

— Театр это не просто некая практическая дисциплина, — заявил Андроникус. — Он начинается с теории.

— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся я. — Как дела Петруччо?

— Пусть они начинают складывать большой костёр, — простонал Петруччо.

Я осторожно приподнял его повязки и осмотрел его рану.

— И пусть в нём будет сотня брёвен! — добавил Петруччо. — Нет, тысяча!

— Рана, конечно, выглядит скверно, — признал я, принимаясь менять бинты, — но, на самом деле ничего серьёзного нет.

— Правда? — уточнил Петруччо.

— Конечно, — кивнул я.

— И я выживу? — опасливо спросил он.

— Само собой, — успокоил его я.

— Хм, я признаться тоже на это рассчитывал, — заметил Петруччо.

— Я в этом уверен, — улыбнулся я.

— Ты просто обязан жить, мой дорогой друг, — пробасил Андроникус.

— Превосходно, — обрадовался, убеждённый нами Петруччо.

— К тому же брёвна нынче очень дороги, — задумчиво проговорил подошедший Лекчио.

— А где Петруччо умудрился заработать этот ушиб? — поинтересовался я. — Он, что, поскользнулся на лестнице твоего фургона?

— Нет, — усмехнулся Андроникус. — Он получил неожиданный удар сзади.

— И какой трусливый слин нанёс такой подлый удар? — сердито спросил я.

— Ну, хорошо, — пробасил Андроникус, — если Ты так хочешь это знать, то это был я.

— Ты? — от удивления я, кажется, раскрыл рот.

— Да, я, — заявил он. — Он собирался снова сбежать в Брундизиум, чтобы ещё раз спасти Тебя.

— Хороший удар, — прокомментировал я.

— Спасибо, — поблагодарил он.

— А как прошёл твой побег из города? — полюбопытствовал Лекчио.

— Просто превосходно, — заверил я его.

— Замечательно, — кивнул Лекчио.

— Вот только, — продолжил я, — мне даже в голову не приходило, что спуск по противотарновой проволоке с помощью такого колеса, окажется столь быстрым. Я здорово ударился о стену здания.

— Подозреваю, что самой трудной частью твоего путешествия, — заметил Лекчио, — были места, где проволока, была натянута между более низкими крышами и стенами, и где Ты не смог передвигаться просто за счёт силы тяжести и блока.

— Бывало и такое, — признал я.

— К счастью, — сказал Лекчио, — это был вопрос каких-то ста футов или около того.

— Проще некуда, — заявил я.

— А Тебя кто-нибудь видел? — поинтересовался Лекчио.

— Мне показалось, что я слышал, как кто-то кричал внизу, — признался я.

— Полагаю, Тебе удалось побороть искушение, и не сделать для них сальто назад? — спросил Лекчио.

— Можешь не сомневаться, — успокоил я его.

— Это очень разумно с твоей стороны, — заметил он.

— Я тоже так думаю. Но если говорить честно, падал я семь раз, — признался я. — К счастью, все разы, мне удалось ухватиться за проволоку. На последнем этапе, я заканчивал своё воздушное путешествие, перебирая руками.

— Пожалуй, Ты ещё не готов делать такие вещи профессионально, — сказал Лекчио.

— Это точно, — вынужден был признать я.

Честно говоря, мне очень повезло, что в этот раз я не сломал себе шею. Спуск со стены, когда я, наконец, добрался до неё и вовсе был прост. Я накинул петлю, завязанную на проволоке, на выступ парапета и, защищённый кожаными перчатками, спустился на землю с высоты порядка шестидесяти футов.

— А Ты слышал, что произошло с Теменидесом, и его людьми? — поинтересовался Бутс.

— Нет, — ответил я.

— Их трупы нашли в городе. Всем перерезали горло, — поведал он. — Очевидно, ответственность за их убийство решили возложить на нас, по крайней мере, именно такие слухи начали распространять преднамеренно. Но тут им не повезло, нашлись люди, скорее всего не посвященные в заговор, что очистили наше имя, заметив, что в запись о нашем отъезде в бумагах сделана в тот ан, когда Теменидес и его компания были ещё живы. Мы узнали это от Андроникуса. Он услышал такие сплетни, когда возвращался из города вместе с Чино, Лекчио и Петруччом в качестве его воображаемого пленника.

— Понятно, — протянул я.

Мне вдруг вспомнилось, что я видел, как Белнар отдал какой-то приказ своему человеку сразу после того, как Теменидес покинул большой зал. Им просто не повезло вызвать недовольство такого человека как Убар Брундизиума. И, похоже, он уже тогда решил повесить их убийство на труппу Бутса Бит-тарска. Подобная хитрость позволила бы ему не только принять меры против предполагаемых подозреваемых, свалив всё на застарелую вражду между гражданами Ара и Коса, но и отвлечь внимания от истинных убийц, что служили Убару за деньги. А ещё появлялся удобный предлог для того, чтобы избавиться от возможно опасных чужаков, которые могли бы, рано или поздно, весьма несвоевременно прокомментировать странности с убийством Теменидес с Коса, простого игрока, приглашённого за высокий стол в Брундизиуме. Белнар опять прокололся на мелочи, он не предусмотрел, что труппа Бутса Бит-тарска не собиралась возвращаться в выделенные им комнаты во дворце, а, вместо этого, немедленно сбежала из города.

— Тем не менее, не смотря на то, что обвинений Вам не предъявили, — заметил я, — я бы не советовал, повторно посещать Брундизиум, по крайней мере, в ближайшем будущем.

— Нет уж, — сказал Бутс, — теперь, в течение долгого времени, этого города в списке наших маршрутов не будет.

— И это правильно, — поддержал его Андроникус.

— Это — их потеря, — заявил Бутс.

— Воистину, — согласился Лекчио.

— Я полагаю, что у Вас теперь всё замечательно, и вскоре Вы вернётесь к своему бизнесу, — сказал я.

— Правильно, — поддержал меня Бутс, — но я что-то меня заставляет думать, что нам скоро придется искать другого мускулистого товарища, другого мужчину большой силы и скромных талантов, который будет помогать нам, ставить подмостки и палатки.

— Я тоже так думаю, — улыбнулся я.

— Возможно, я мог бы взять на себя роль метателя ножей, — задумался Бутс, отчего Ровэна и Телиция побледнели.

— А что, кто-то согласится платить за то, чтобы посмотреть как метают ножи в рабыню? — полюбопытствовал Чино.

— Тоже верно, — вздохнул Бутс, и рабыни явно расслабились.

— Мы будем скучать по Тебе, — пробасил Андроникус.

— Я тоже буду скучать по Вам. По всем Вам, — признался я.

— И, несомненно, мы должны будем подобрать кого-то на место игрока, — добавил Бутс.

— Это так, — улыбнулся Скормус Ара, — я принял решение возвратиться в Ар.

— И Бина, конечно, тоже, — картинно простонал Бутс.

— Да, Господин, — отозвалась Бина, стоявшая на коленях подле Скормуса.

— Ты думаешь, Тебе понравится носить мой ошейник в Аре? — полюбопытствовал игрок.

— Пока Вы — мой господин, — объявила она, глядя ему в глаза, — я буду носить его с радостью хоть в Торвальдслэнде, хоть в Шенди.

— Ровэна! Телиция! — позвал Бутс.

Обе рабыни немедленно встали перед нами на колени.

Я залюбовался ими, Ровэной, с её длинными жёлтыми кадрями, и темноволосой красоткой Телицией, когда-то бывшей в касте писцов, а теперь ставшей простой девкой Бутса Бит-тарска.

— Разве они не прелестны? — спросил Бутс.

— Бесспорно, — признал я.

— Ровэна, — заявил Бутс, — просто создана для амплуа Золотой Куртизанки, а Телиция, и в этом я уверен, станет моей самой прекрасной Бригеллой.

— Спасибо, Господин, — поблагодарили Ровэна и Телиция.

— Кстати, эта рабыня, — заметил Бутс, — та что, хорошо сложенная брюнетка, просит разрешения, записать наши пьесы. Разве это не абсурдно?

— А почему это должно было абсурдно? — не понял я.

— Но ведь они постоянно меняются, непрерывно улучшаются и совершенствуются, часто приспосабливаясь к различным местам и событиям, — пояснил он. — К тому же, как можно простыми буквами отобразить суть живой драмы?

— А ещё они не стоят того, чтобы их записывать, — добавил Лекчио.

— Насколько я знаю, Вы не слишком высоко цените моё мнение в этих вопросах, — заметил я, — но я должен не согласиться с Лекчио.

— Значит, Ты более склонен согласиться со мной? — уточнил Бутс.

— Да, — кивнул я.

— Твоё мнение, — сказал Бутс, — весьма ценно для меня.

— И хотя Ваши пьесы нельзя отнести к великим драмам, того вида, о котором, возможно, мечтает Андроникус, но они — подлинная часть жизненного и живого театра, — сказал я. — Их место и на перекрестке больших дорог, и в зале Убара, в любом месте, где может существовать театр. В этом смысле они не только часть традиций и истории театра, но и часть человеческой истории, богатой и драгоценной, со всеми их вульгарностями и похабщиной. Было бы трагедией и подлостью просто взять и забыть их.

— Мы не можем допустить, чтобы они были потеряны, — заявил Бутс.

— Я знаю мир, в котором так и случилось, — вздохнул я.

— В любом случае, — сказал Бутс, — я уже дал ей разрешение, и материалы, чтобы сделать, по крайней мере, несколько коротких записей наших сценариев.

— Превосходно, — улыбнулся я.

— Вы считаете меня слабым? — поинтересовался Бутс.

— Нет, — ответил я. — Это — отличная идея.

— Почему Ты захотела сделать это? — спросил я у Телиции, стоящей на коленях рядом с Ровэной.

— Я научилась любить их, — улыбнулась женщина. — Я нашла их драгоценными. Я не хочу, чтобы они исчезли бесследно.

— Давая ей своё разрешение, что так обеспокоило Тебя? — спросил я. — Возможно, Тебе кажется, что Ты слишком снисходителен к своей рабыне. Ну так существует отличное средство с помощью которого, Ты мог бы успокоить приступы своей растерянности.

— И о чём речь? — заинтересовался Бутс Бит-тарск.

— Просто прикажи ей, — объяснил я. — Раз она рабыня, она должна повиноваться быстро и безропотно, а за неповиновение она подвергнется любым наказаниям, которые Ты мог бы захотеть наложить на неё.

— Отличная идея, — признал Бутс. — Телиция!

— Да, Господин, — тут же отозвалась женщина.

— С этого момента и далее, на Тебя возлагается обязанность, вести записи некоторых из наших спектаклей, или же некоторых из выступлений других трупп, буде они окажутся того достойными, — приказал он.

— Да, Господин. Спасибо, Господин, — ответила Телиция, в прошлом член касты писцов.

Я пристально посмотрел на Ровэну и Телицию, и хотя они были рабынями, под моим оценивающим взглядом они опустили глаза, и покраснели.

— Превосходная коллекция шлюх, — заметил я.

— Это точно, — согласился Бутс, с гордостью за своё движимое имущество.

— Тебе повезло, — признал я. — Тебе достались не только две прекрасные актрисы, но и превосходные палаточные девки.

— И это верно, — кивнул Бутс.

Ему действительно повезло. Обе девушки были настолько красивы, что один вид их, прикованных цепью за щиколотку к столбу, мог довести любого мужчину до безумной страсти.

— Я буду скучать, по всем Вам, — вздохнул я.

— Мы, тоже, будем скучать по Тебе, все мы, — сказал Чино.

— Скормус, — позвал я.

— Да, — отозвался он.

— Я так понимаю, что Андроникус передал Тебе бумаги из Брундизиума, с ключами к шифрам, — сказал я.

— Конечно, — кивнул он.

— Я надеюсь, что они подошли к другим бумагам, полученным мной от той, что прежде был Леди Яниной, и которые я оставил Тебе.

— Полностью, как мы и предполагали, — ответил он, вручая мне пачку бумаг. — Я записал расшифрованные сообщения для Тебя. При наличии ключей, это было не трудно. Я сделал это ещё вчера вечером. Они — все здесь.

— Я очень благодарен Тебе, — сказал я, забирая бумаги.

Безусловно, моей главной причиной визита в Брундизиум было желание найти того, кто нёс ответственность за нападение на меня в Порт-Каре. Правда, в конечном итоге, к моему удивлению, это оказались не Царствующие Жрецы, и ни кюры, а Луриус из Джада, Убар Коса. Если, конечно, верить информации полученной от Фламиниуса из Ара, хотя, по-видимому, бывшего предателем этого города.

— А если вкратце, в чём их смысл? — поинтересовался я.

— Измена Ару, предательство союза, — сообщил игрок. — Кос, подстрекаемый Тиросом, выставляет против Ара многотысячную армию, обученную до совершенства и доставленную на материк на судах Коса и Тироса. Гавань Брундизиума примет объединенный флот вторжения не чиня ему препятствий. Более того, в Брундизиум с течение нескольких месяцев тайно завозили оружие и провиант, необходимые для ведения сухопутной войны. Эта местность становиться районом сосредоточения войск и плацдармом для последующего наступления.

— В свете таких сведений, — заметил Бутс, — уже не вызывает удивления, с чего это в Брундизиуме столь озаботились вопросами безопасности.

— В городе были пожары, — сказал я. — Возможно, часть их складов с провизией для армии вторжения, могла быть повреждена или разрушена, таким образом вызвав задержку начала операции.

— Предположительно эти склады находятся в районе гавани, — заметил Скормус, — так что твоё предположение, скорее всего, несостоятельно. Андроникус и остальные сообщили, что пожары были в жилых кварталах города. Порт ими затронут не был.

— Пожалуй, Ты прав, — скрипя сердцем признал я.

— Теперь многие разрозненные детали соединяются в стройную систему, — сказал Скормус. — Даже такая мелочь, как присутствие винограда Ta, обычно ассоциируемого с террасами Коса, на пиру Белнара, теперь кажется существенной.

— Возможно, самой существенной деталью, было присутствие Теменидеса в Брундизиуме, за высоким столом, причём явно пользующегося расположением Белнара, — напомнил я.

— Возможно, он был курьером, — предположил Бутс. — Игроки могут прийти и уйти, когда и куда им вздумается.

— Подозреваю, что его роль была гораздо важнее, чем роль простого курьера, — не согласился Скормус. — Во всяком случае, такие как он, не стали бы путешествовать с эскортом косианских копейщиков.

— Ты подозреваешь, что его присутствие там указывало на некий прогресс в этом деле, и, возможно, на подходе какое-то важное событие? — уточнил я.

— Именно так я и думаю, — горько усмехнулся Скормус.

— Ар, обладает самой лучшей наземной армией на Горе. На Косе и на Тиросе все должны были бы сойти с ума, чтобы бросить вызов Ару на суше, — заметил я.

— Марленус — Убар Ара сейчас не в городе, — пояснил Скормус, — Насколько мне известно, он выступил в Волтай, возглавляя карательную экспедицию против Трева.

— Думаю, в Аре найдётся кому принять командование на себя, — предположил я.

— Конечно, — кивнул Скормус.

— Уверен, что у граждан Ара есть мало причин для беспокойства, — заметил я.

— Соперничество Коса и Аром было долгим, — покачал головой Скормус. — Теперь ещё и Тирос, традиционный морской союзник Коса, готов в открытую поддержать их амбиции на суше. Объединенные силы этих двух убаратов будет ой как нелегко одолеть.

— У Тебя имеется ясное представление о численности армии вторжения? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил он. — В документах, которые я декодировал, этой информации не оказалось. Но можно предугадать, что она будут значительна.

— Ты должен принять меры, — сказал я. — Тебе необходимо срочно отправляться в Ар, чтобы просветить их относительно предательства Брундизиума, и призвать начинать подготовку отпору их вторжению.

— Я думаю, что они достаточно скоро сами об этом узнают, — вздохнул он.

— Не понял, — вскинулся я.

— Слишком поздно, — сообщил игрок.

— Что? — спросил я.

— Разве сегодня не Семнадцатое Се-Кара?

— Да, — кивнул я.

— Обернись, и посмотри на море, — посоветовал он.

Равэна изумлённо вскрикнула. Точно также, сделали и все остальные. Даже Петруччо с трудом поднялся на ноги.

Весь горизонт был усеен треугольными парусами. Мы ещё долго стояли, на вершине того холма, около его обрывистого края.

— Им нет конца! — заворожено сказал Бутс.

Корабли, линия за линией, продолжали появляться из-за горизонта. Сотни крошечных запятых белых парусов, медленно, непреклонно вырастали, превращаясь в треугольники, неторопливо держа курс на гавань Брундизиума.

— Началось, — бросил Скормус.

— Были ли в бумагах имена? — поинтересовался я.

— Да, — ответил он. — Почти все члены высшего совета Брундизиума оказались вовлечены. Смерть Белнара ничего не меняет.

— Понятно. А что насчёт контактов в Аре? — уточнил я.

— Они имеются, — кивнул игрок.

— Этого следовало ожидать, — сказал я. — Луриус — осторожный сукин сын. Он не начал бы столь рискованное предприятие без гарантии существенной поддержки изнутри.

— Согласен, — сказал Скормус. — Но хуже всего то, что, кажется, это смелое и мрачное дело фактически было начато с подстрекательства, если не с прямого приглашения, определенных сил из Ара.

— Значит, в Аре засели предатели, — заметил я.

— Да, — кивнул Скормус.

— И кто же эти предатели? — осведомился я.

— В целом трудно сказать, — пожал плечами игрок. — Слишком мало их имен прямо указано в тех документах. С другой стороны совершенно очевидно, что они весьма многочисленны, и некоторые из них, занимают высокое положение.

— Но какие-то имена предателей есть в документах? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Имена двух предателей там упоминаются.

— Кто они?

— Фламиниус, — назвал он первое.

— Тот, с кем мы уже сталкивались? — уточнил я.

— Да, — кивнул Скормус.

— Понятно, — протянул я. — Он — предатель Ара. А я оставил его связанным в Брундизиуме, и к настоящему времени он уже наверняка на свободе. А кто другой?

— Это — женщина, — сказал он.

— Ещё интереснее, — усмехнулся я.

— Я не думаю, что Ты о ней знаешь, — заметил он.

— Вероятно, не знаю, — пожал я плечами.

— Она была скрыта в Аре в течение многих лет, — пояснил игрок.

— Как её зовут? — спросил я.

— Талена, — ответил он.

— Талена! — ошеломлённо воскликнул я.

— С тобой что-то не так? — спросил Скормус.

— Нет, всё нормально, — отмахнулся я.

— Ты что, когда-то знал Талену? — полюбопытствовал игрок.

— Было дело, — неопределённо ответил я.

— Это вполне могла быть другая Талена, — предположил он.

— Возможно, — прворчал я. — В Аре должно быть живёт тысяча Тален.

— Вероятно, — согласился Скормус. — К тому же, со всем должным к Тебе уважением, но маловероятно, что такой как Ты, учитывая предполагаемую скромность твоего статуса и происхождения, мог бы знать её лично.

— О чём Ты? — спросил я.

— Да, — сказал игрок, — она одна из тех, кто когда-то стоял очень высоко в Аре. Она была из высшей касты и благородного происхождения. Она была высокого рода, существом совершеннейшего воспитания, и признанного и прочного статуса. Среди самых высоких свободных женщин города она была самой высокой. На таких празднованиях, как Праздник Урожая она была той, кому разрешали почитать Домашний Камень, поливая его самым лучшим вином Ка-ла-на, и посыпая самыми отборными из зёрен Са-Тарны. Она была дочерью Марленуса — Убара Ара.

— Я слышал о ней, — кивнул я.

— А потом она опозорила себя, была порабощена, таким образом, оставшись без Домашнего Камня вообще, и попросила Марленуса выкупить её, что являлось актом признания уместности её неволи, и отречением от крови своего отца, — рассказал Скормус

— Я слышал что-то вроде того, — осторожно сказал я.

— В последние годы, освобожденная, но лишённая Домашнего Камня, она жила в Аре, в позоре и уединении.

Я кивнул.

— И вот теперь, оказывается, — продолжил он, — она каким-то образом оказалась вовлечена в заговор с целью свержения Марленуса. Она находится среди ключевых фигур в коварном предательстве и подготавливаемом восстании, она одна из тех, кто изменнически планирует открыть ворота Ара перед его врагами. И, в конце концов, именно ей предназначено, стать той кто займёт трон Ара, с позволения Коса и Тироса, конечно.

— Армии Ара, сокрушат силы Коса и Тироса, — постарался я успокоить игрока.

— Я не уверен, что всё столь однозначно, — хмуро сказал Скормус, и мы снова посмотрели на море.

Вся видимая водная гладь, казалось, была покрытым кораблями. Никогда и нигде прежде, я не видел флот, состоящий из такого количества судов. А паруса, всё продолжали и продолжали появляться из-за линии горизонта.

— Нет, — отмахнулся я. — Армии Ара разгромят войска Коса и Тироса.

— Твоя уверенность превосходит мою, особенно в существующих обстоятельствах, — заметил Скормус.

Я лишь пожал плечами.

— Однако, теперь может случится так, что предатели будут вычислены, и несомненно, с ними поступят жестоко, — добавил игрок.

Я спустился с поросшей травой вершины холма, откуда мы рассматривали огромный, но всё ещё далёкий флот. Я вынул бумаги из-под своей туники, и направился к небольшому костру, горевшему среди фургонов. Пошевелив палкой угли, я бросил бумаги в огонь, и задумчиво наблюдал, как они сгорали, скучиваясь и превращаясь в пепел.

— Ты случайно не сделал копию с этих бумаг? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил он. — Но я видел их. И я знаком с их содержанием. Теперь, я должен быть убит, или что-то в этом роде?

— Нет, — ответил я. — Конечно, нет.

— И что я должен делать? — спросил игрок.

— Делай то, что по твоему мнению, Ты должен сделать, — предложил я.

— Даже если у меня и были эти бумаги, — заметил он, — У меня не было бы никакой возможности доказать их подлинность.

Я кивнул, наблюдая, как последние листки почернели и рассыпались.

— Да и вообще, к кому я, или Ты, мог бы сообщить о том, что мы нашли? Мы же не знаем, всех кто посвящен в заговор, а кто нет, — добавил Скормус.

— И это верно, — меланхолично сказал я, кроша палкой обугленные остатки ещё недавно белых листов, превращая их в чёрную пыль.

— Это не похоже на Тебя, — вдруг сказал Скормус.

— Что? — спросил я.

— Это, — кивнул он.

— Что «это»? — сердито, уточнил я.

— Я не думал, что Ты можешь так просто взять и избавиться от нежелательной реальности, мой друг, — пояснил Скормус и, видя что я не собираюсь ничего объяснять, спросил: — Ты думаешь, что сможешь сжечь правду?

Я не ответил ему.

— Этого сделать невозможно, — заметил игрок.

— Многие справляются, — пожал я плечами, вспомнив целый мир, построенный на лжи и надругательстве над природой. Он называется Землёй.

— Возможно, — вздохнул он.

Я зло поковырял пепел в костре, а потом отшвырнул палку в сторону.

— Но, — сказал он, — я сомневаюсь, что Ты был бы очень успешен в этом.

— Я тоже не думаю, что меня ждёт успех в этом, — заявил я

— Ты не сможешь даже пройти по натянутому канату, — заметил Лекчио.

— Верно, — признал я.

— Однако эти вопросы отпадают, они уже начали, — напомнил Скормус и, встав, ушёл назад к обрывистому краю вершины холма, подножие которого омывали воды Тассы. Я присоединился к нему и к остальным моим друзьям, которых вскоре мне придётся оставить. Мы все вместе смотрели на покрытое кораблями море. Огромный флот. Великая армада, первые суда которой уже втягивались в гавань Брундизиума.

— Началось, — сказал Скормус.

— Да, — ответил я. — Началось.