— Но он же варвар, Господин! — в страдании воскликнула рабыня.

— Так же, как и я, — сообщил я ей. — Падай на колени и склони голову к его ногам!

Ей ничего не оставалось, кроме как опуститься перед Пертинаксом на колени, ткнувшись лбом в пол хижины. Её маленькие руки, скованные наручниками, при этом высоко поднялись над её спиной. Поводок, на котором я провёл её голой через весь лагерь от самого рабского дома до своей хижины, петлями свисал с моей руки.

Само собой, это была бывшая Леди Портия Лия Серизия из Ара, из Башен Солнечных ворот, из дома Серизиев, ныне несуществующего.

— Выпори её, — предложил я Пертинаксу, бросая ему плеть, — да так, чтобы она поняла, что она твоя рабыня.

— Моя рабыня? — опешил мужчина.

С тех пор как Пертинакс несколько недель назад стал учеником в школе Нодати, он больше не помогал на заготовке леса, более того, по моей просьбе, переехал жить к нам с Сесилией, в хижину, которая первоначально была предоставлена в наше распоряжение Лордом Нисидой.

— Представь себе, — усмехнулся я. — Я купил её для тебя у Торгуса, из рабского дома.

— Для меня? — ошарашено переспросил он.

— Да, — кивнул я. — И не бери в голову. Она не дорого стоила.

Мне она досталась всего за горсть медяков, но, что и говорить, тарсков, а не бит-тарсков.

— Я была Портией, — возмущённо проворчала рабыня, приподняв голову, — Леди Портией Лией Серизией из Башен Солнечных ворот Ара, из дома Серизиев!

Я легонько пнул её в бок, и она тут же снова уткнулась головой в пол.

— Ей ещё многому предстоит научиться, — прокомментировал я. — Она только что заговорила без разрешения. Быть может, Ты захочешь наказать её за это?

— Она что была важной особой? — полюбопытствовал Пертинакс.

— Меня много раз приглашали на мероприятия в саму Центральную Башню! — сообщила рабыня, на этот рад благоразумно не отрывая голову от пола. — Меня знала сама Убара. Я делила с ней стол. Я пила её вино! Я разговаривала с нею!

— Фактически, — хмыкнул я, — она никогда не была ничем иным кроме как избалованным, испорченным дурно воспитанным ребёнком, молодой, никчёмной, но, конечно, красивой, девкой из богатого семейства.

— Господин! — попыталась протестовать рабыня.

— Но теперь, — подытожил я, — у неё осталась только своя ценность, как рабыни, и очень невысокая к тому же.

— Он — варвар, Господин! — обиженно протянула рабыня.

— Предлагаю тебе воспользоваться плетью, — сказал я. — По-моему, ей следует дать понять, что неволя у варвара, точно так же, как и неволя у более цивилизованного человека, может быть весьма значимой, а иногда и явно неприятной. В целом, ей ещё многому предстоит научиться, и нет никакой веской причины, почему она не должна начать изучать это у ног варвара. Это может стать для неё довольно поучительным моментом.

— Она очень привлекательная, Господин, — вздохнула Сесилия. — А Вы точно купили её для Господина Пертинакса? Правда?

— Правда, — успокоил её я.

— Хорошо, — облегчённо вздохнула брюнетка.

Стоявшая на коленях рабыня искоса взглянула на Сесилию.

— А где Вы её нашли? — полюбопытствовала моя рабыня.

— Впервые я заметил её на берегу, — ответил я, — во время прибытия судна, доставившего Торгуса и нескольких других. Она была одной из рабынь на его цепи.

— А позже? — не отставала от меня Сесилия.

— В рабском доме, — пожал я плечами.

— Я подозревала что-то такое, — проворчала девушка.

— Ты возражаешь? — уточнил я.

— Не могу сказать, что мне это нравится, — сказала она, — но возражать-то я не могу. Я — рабыня.

— Уверен, что тебе не грозит забыть об этом, — усмехнулся я.

— Разумеется, Господин, — улыбнулась брюнетка. — Нет никакой опасности того, что я могу забыть это. Уж конечно не теперь. Полагаю, Вы использовали её для своего удовольствия.

— Да, — не нашёл нужным отрицать я.

— Ну и как, от неё была хоть какой-то прок?

Новая рабыня уставилась на меня. На её лице последовательно промелькнули поражённое, возмущённое, смущённое и сердитое выражения.

— Пожалуйста! — наконец выдавила она из себя.

Сесилия, кстати, в том смысле, который она имела в виду, была весьма хороша, и даже изысканно и беспомощно драгоценна. Её могло зажечь одно единственное прикосновение. Она очень выросла в своей неволе, и было ясно, что она всё ещё продолжала расти. В действительности, у таких вещей нет предела, горизонты ошейника всегда зовут и манят за собой, и они бесконечны. К тому же, мы с Сесилией были подобраны друг для друга мудростью, жестокостью и наукой Царствующих Жрецов так, чтобы быть мучительно привлекательными любовниками. Предположительно, первоначально она должна была, сама того не зная, как свободная женщина, соблазнять и мучить меня, вынуждая нарушить мои кодексы, то есть сыграть определённую роль в моей деградации и падении. Скорее всего, я не смог бы неопределенно долго сопротивляться соблазну взять её. Рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, мне стало бы наплевать на то, что она в тот момент была свободна. Этой неизбежной развязке воспрепятствовало только вмешательство кюров, устроивших набег на Тюремную Луну, где мы были узниками. Позже, в Стальном Мире, уже с соответственно помеченным бедром, она пришла к моему ошейнику.

— Да, — кивнул я.

— Господин! — всхлипнула она.

Разумеется, задавать такие вопросы относительно свободной женщины было бы неслыханной дерзостью, а фактически непристойностью, зато было совершенно подходяще спрашивать о рабыне. От рабыни, в отличие от свободной женщины, ожидают, что она будет хороша для кое-чего, будет полезна для этого.

— Уверен, — сказал я Пертинаксу, — Ты не возражаешь против того, что она — красный шёлк.

— Не понял, — растерялся он.

— Ну понимаешь, — развёл я руками, — девственные рабыни — большая редкость.

— А-а, — протянул мужчина, — теперь понял.

— Но, по крайней мере, — добавил я, — ей хоть уши не прокололи.

— По крайней мере, — согласился он, явно озадаченный.

Обычно, на Горе только самым низким из рабынь прокалывают уши. На Горе вообще такие уши многими расцениваются как метка позора и деградации, даже хуже клейма. Рабские клейма знакомы и считаются чем-то само собой разумеющимся. Они — обычная маркировка рабыни. Но с прокалыванием ушей всё по-другому. Кроме того, клеймо обычно прикрыто туникой, тогда как проколотые уши выставлены на всеобщее обозрение, под презрительные взгляды свободных женщин и заинтересованные и взволнованные мужчин. На Земле это, конечно, является привычным явлением, элементом культуры, и девушки прокалывают уши вообще не задумываясь об этом. Зато, оказавшись на Горе их часто поражает то, насколько эта крошечная деталь, которой они зачастую не придавали никакого значения, по крайней мере, сознательно или явно, может разжечь интерес и жажду в мужчинах. Конечно, установка серёжек в уши рабыни может здорово их украсить. Но, помимо этого аспекта, у прокалывания мягких мочек твёрдыми стержнями, крепящими украшения, есть свой символический подтекст. Естественно, что выбирает украшения рабовладелец. Некоторые работорговцы, отметив, что на девушек с проколотыми ушами появился устойчивый спрос, подвергают уши рабынь, неважно какого они происхождения земного или гореанского, этой простой обыденной операции. Вероятно, у гореанских девушек первоначально это вызывает много тревоги и напряжения. Однако это быстро проходит, стоит только им обнаружить, насколько ещё более возбуждающими делают их это аксессуары. Фактически, некоторые девушки оказываются столь взволнованы этими улучшениями их значимости красоты как рабынь, что начинают носить их перед мужчинами почти нагло, или нахально, или вызывающе, или дразняще. «Да, вот она я, — словно говорят они, — я принадлежу. Я — рабыня. И что Вы собираетесь сделать со мной?» На виду у свободных женщин они, конечно, ведут себя совсем по-другому и, становясь перед ними на колени, обычно попытаются передать им осознание своей собственной, самопризнанной бесполезности, как проколотоухой девки. Тем самым давая понять, что принимают и разделяют представление свободных женщин относительно своей плачевной деградации. По крайней мере, в таком случае есть шанс избежать встречи со стрекалом. Известно, что свободным женщинам часто снятся беспокоящие сны, необъяснимые, непостижимые, пугающие сны, в которых они видят себя, к своему смущению после пробуждения, с позорным клеймом и в ошейнике. Можно предположить, что они могли бы иногда, видеть себя не только такими, но и с серёжками в проколотых ушах. А вот к проколотым носам гореане, кстати, относятся без особого беспокойства. Фактически, среди Народов Фургона, где вуали неизвестны, такие кольца носят даже свободные женщины.

— В любом случае, — пожал я плечами, — она твоя.

— Моя? — неуверенно произнёс Пертинакс.

— Ну да, — подтвердил я.

— И что я буду делать с рабыней? — озадаченно спросил Пертинакс.

Рабыня ошарашено уставилась на него. Он что действительно не знает, что надо делать с рабыней?

— Ты, Сесилия, — сообщил я, — будешь первой девкой.

— Но она же тоже варварка! — возмутилась бывшая Леди Серизия. — Я это вижу.

— Жизнь — штука тяжёлая, — усмехнулся я.

Я был более чем уверен в Сесилии, в том, что она будет доброй, понимающей, тактичной и справедливой первой рабыней, что она будет справедливо делить работы, не будет плохо относиться с зависимой и низшей и так далее. Правда я не был столь же уверен в том, что у неё получится поддерживать соответствующую дисциплину. Однако нужно было ввести определённую иерархию среди рабынь, подкреплённую властью рабовладельца. Если этого не сделать, то обычно дом превращается в хаос, постепенно захватывающий конуры, кухню, сад и распространяющийся далее.

— Посмотри на неё, — призвал я Пертинакса, а потом, повернувшись к рабыне, бросил: — Опусти голову. Посмотри за эту холёную, уязвимую маленькую самочку. Я дарю её тебе, как твоё животное. Присмотрись внимательно к её рабским формам. Конечно, она ещё сырая и молодая, но у неё есть обещания ошейника. Подумай, чего бы Ты хотел ожидать от неё. Представь себе её облизывающей и целующей твои ноги. Представь, как она извивается на мехах, стенает и просит о большем. Должен ли я полагать, что Ты действительно не знаешь, что следует делать с рабыней?

— Возможно, Господин, — вмешалась Сесилия, — он предпочёл бы другую рабыню.

— Нет! — внезапно вскинулся Пертинакс, и тут же смущённо опустил глаза в пол.

— Другая рабыня, — напомнил я Сесилии, — уже принадлежит.

— Не знаю, о чём вы тут говорите, — буркнул Пертинакс.

— Ты ходил в стойла навестить Сару? — поинтересовался я.

— Нет! — топливо ответил он.

— Тебе могло бы понравиться видеть её голой стойловой шлюхой, — заметил я.

— Конечно, нет, — сказал мужчина.

— Уверен, что кое-кому из тех, кто знал её на Земле, это бы понравилось, — предположил я.

— Возможно, — проворчал он.

— А может быть и тебе тоже, — добавил я.

— Возможно, — пожал плечами Пертинакс.

— На неё стоит посмотреть, — сказал я.

— Понимаю, — кивнул он.

— А из того, что понимаю я, рабство стойловой шлюхи, является именно тем, которого она заслужила, самым подходящим и превосходным рабством для неё.

— Несомненно, — не стал спорить мужчина.

— Конечно, из неё получится соблазнительная маленькая рабыня, — усмехнулся я.

— Несомненно, — буркнул Пертинакс, краснея.

— Ты ведь передала Пертинаксу, я надеюсь, спустя три дня, — обратился я к Сесилии, — просьбу рабыни Сару, чтобы он пришёл повидать её?

— Да, Господин, — ответила она. — Но я не думаю, что он это сделал. И Вы запретили мне сообщать рабыне о чем-то из этого.

— Ты понятно объяснила настойчивость просьбы рабыни? — уточнил я.

— Да, Господин, — поспешила заверить меня брюнетка, — и я даже просила его согласиться принять её прошение.

— Ты — добросердечная рабыня, — похвалил я Сесилию, — раз сочувствовала страданиям другой рабыни и просила за неё.

Девушка склонила голову.

— Но он отказался это сделать, не так ли? — спросил я.

— Да, Господин.

— Уверен, — сказал я, уже обращаясь к Пертинаксу, — что на Земле, в ваших офисах, или, где бы то ни было, Ты представлял прежнюю Мисс Вентворт голой в ошейнике, или на твоём поводке, или связанной у твоих ног или что-нибудь ещё в таком роде.

— Я гнал от себя такие мысли, — объяснил он.

— Но они у тебя были, разве я не прав? — осведомился я.

— Да! — сердито буркнул Пертинакс.

— Это хорошо, — заверил его я. — Значит, у тебя было всё в порядке с жизненной энергией, с твоими желаниями и крепостью твоего здоровья.

— Она никчёмная и я ненавижу её, — заявил он.

— В действительности, не такая уж она и никчёмная, — заметил я. — Теперь она — рабыня, и чего-то да стоит, даже если всего лишь несколько медных тарсков. Это когда она была свободной женщиной, озабоченной тем, чтобы быть бесценной, вот тогда она была никчёмной.

— Я ненавижу её, — раздражённо повторил мужчина.

Признаться, мне его страстность показалась интересной.

— Я могу говорить, Господин? — спросила Сесилия.

— Конечно, — разрешил я.

— Господин Пертинакс, — обратилась она к нашему товарищу, — рабыня Сару отчаянно взывает к вашему вниманию. Вы — её единственная связь с её прошлой жизнью. Вы должны понять, насколько это для неё важно и насколько драгоценно. За что ещё в этом опасном мире, кажущемся ей настолько суровым и странным, она могла бы зацепиться? Кто ещё сможет понять её, кто ещё знает, откуда она прибыла, и что с ней было сделано? С кем ещё здесь она могла бы поговорить и надеяться, что сможет разделить свои мысли или страхи?

— Она могла поговорить с тарларионом, — проворчал Пертинакс, и Сесилия не нашла что можно было на это сказать. — Она — хитра и умна. Слеза, дрожащая губа, жалобная, запинающаяся речь, и я снова буду её.

— Тогда Ты действительно не понимаешь, что она уже рабыня, — хмыкнул я.

— Она никогда не относилась по человечески ни ко мне, ни к другим, — раздражённо буркнул он.

— Пожалейте её, — попросила Сесилия. — Она — теперь всего лишь беспомощная, испуганная рабыня! Она полностью во власти любого свободного человека! Неужели вам совсем не жаль её?

— Я начал понимать мужественность, — заявил Пертинакс. — И я не собираюсь сдавать этого.

— Рабыня, правильно обработанная и хорошо покорённая, — заметил я, — не приводит к сдаче мужественности, наоборот, она гарантирует её триумф.

— И у ног господина, — тихонько добавила Сесилия, — рабыня находит себя.

— Я ненавижу её! — крикнул Пертинакс.

— А она хочет быть в ваших руках, — вздохнула Сесилия.

— Чушь, — недовольно бросил Пертинакс.

— В её животе зажгли и раздули рабские огни, — объяснил я. — Она теперь нуждается в мужчинах так, как только рабыня может нуждаться в мужчинах. Но это именно тебе она хочет служить.

— Служить? — усмехнулся он.

— Да, — развёл я руками.

— Она хочет быть в ваших руках, Господин, — поддержала меня Сесилия.

— О, да, — засмеялся Пертинакс, — что угодно, только бы избежать стойл и ошейника! Неужели вы думаете, что ради этого она не пошла бы на любую жертву? Даже стать тем, что она до настоящего времени больше всего презирала, женой или компаньонкой!

— Нет, Господин, — сказала Сесилия. — Она хочет быть в ваших руках совсем иначе. Не как жена или компаньона, а как рабыня.

— Ерунда, — стоял на своём Пертинакс.

— Не забывай, — напомнил я, — что в её соблазнительном, уязвимом животе были разожжены рабские огни. С того момента как только это произошло, женщина может быть только рабыней.

— Я подозреваю, — присоединилась Сесилия, — что она часто фантазировала о вас как о своём господине.

— Вот это точно невозможно, — отмахнулся Пертинакс.

— А почему ещё, — поинтересовался я, — она, среди всех прочих, выбрала тебя, чтобы сопровождать её на Гор? Она ведь на роль того, кто должен был казаться её владельцем, могла выбрать любого, но выбрала тебя?

— Она взяла меня с собой, чтобы иметь под рукой легко манипулируемого слабака, — объяснил он, — того, кого бы она могла презирать, того, кто будет исполнять её команды не рассуждая.

— Я даже не сомневаюсь, что она думала об этом, — согласился с ним я. — Но в глубине женского живота бурлят таинственные потоки и приливы, которые она неспособна контролировать. Там бурлят силы и истины, которые дразнят, отвергают и волнуют сковывающие её слои и поверхности, с которыми она тщится идентифицировать себя.

— Она ничего не стоит как человек, — заявил Пертинакс, — и неважно за сколько она может быть продана с экономической точки зрения. Не важно, какую цену могли бы за неё дать, будь то серебряный тарск или огрызок медного. Она презренна. Я ненавижу её.

— И всё же, — констатировал я, — как это весьма часто случается, Ты хочешь её.

— Я?

— Конечно, — кивнул я. — Ты жаждешь её.

— Нет! — покачал он головой.

— И Ты хотел бы владеть ею, и видеть её голый у своих ног.

— Нет, нет! — крикнул Пертинакс.

— В любом случае, — пожал я плечами, — это спор ни о чём. Ведь она принадлежит не тебе, а Лорду Нисиде.

Мой товарищ отвернулся от меня и вперил взгляд в стену хижины.

— Между тем, — хмыкнул я, — у нас здесь есть смазливая маленькая шлюха.

Пертинакс резко обернулся и окинул взглядом рабыню, стоявшую на коленях с низко опущенной головой.

— Она гореанка, конечно, — сообщил я.

— Я не хочу её, — буркнул мужчина.

У рабыни даже дыхание перехватило от такого заявления.

Как может мужчина не хотеть такую как она? Ну хотя бы для того, чтобы обменять или продать её другому?

На Горе весьма распространено, что отец, если ему позволяют финансы, покупает своему сыну молодую рабыню. Сын, конечно, уже знаком с рабынями, поскольку, как часть своего образования, он получил навыки того, как ими управлять, наказывать, связывать и так далее. Разумеется, Пертинаксу, в силу его происхождения и культурного фона, недоставало такой практики.

Однако я, покупая рабыню для Пертинакса, полагал, что она будет не только подходящим подарком для него, а что может быть лучшим подарком для мужчины, чем хорошенькая невольница, но ещё и то, что поспособствует ему изучить пути Гора, а также, по-своему, поможет ему стать мужчиной.

И кроме того, это должно было помочь ему научиться тому, как он мог бы лучше всего относиться, обращаться и вести дела, если однажды он захочет некую другую рабыню, скажем ту, что когда-то была мисс Маргарет Вентворт. Его цель и задача, конечно, какой бы трудной она ни была, будет состоять в том, чтобы проследить, чтобы она сохранялась в полной и безукоризненной неволе, несмотря на их предыдущую жизнь и культурный фон. Только таким образом они оба смогут выйти на совсем другой уровень человеческого совершенства. Мужчины и женщины это ведь не одно то же. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что она попытается использовать все возможные уловки, применит нежность и хитрость, подойдёт с умом, пустит в ход каждый актив своей красоты и остроумия, все доступные ей средства, чтобы снова унизить его до жалкого уровня типичного земного мужчины. А вот ему придётся принять вызов и сопротивляться её изобретательности, чтобы в конечном итоге привести плутовку к своим ногам, где она, полностью проинформированная, к своему же собственному облегчению, о том, что такие игры остались в прошлом, действительно будет рабыней.

— Тебе повезло, что я не из пани, — заметил я. — В их среде отказ от такого подарка мог бы задеть гордость и, конечно, разжечь вражду. Это даже могли бы счесть оскорблением, решив, что Ты нашёл подарок ниже своего достоинства, или не достойным тебя. Отказ принять такой подарок может ранить гордость, а ранить гордость таких людей как пани было бы не самым мудрым поступком, поскольку они — народ искренний, действующий из самых благих побуждений, соответственно, относятся к таким вещам крайне серьёзно.

— Я принимаю её, — махнул рукой Пертинакс.

Принятая рабыня, стоявшая всё также с опущенной головой, вздрогнула. Она только что узнала своего хозяина. Им стал Пертинакс.

— Я вижу полосы на её спине, — прокомментировал Пертинакс.

— От стрекал, — пожал я плечами. — Похоже, в рабском доме ей доставалось.

— Ты тоже бил её? — осведомился он.

— Нет, — ответил я. — У меня для этого не было причин.

Причинение беспричинной боли непостижимо для большинства гореан. Это было бы бессмысленно и глупо. Такого можно ожидать только в патологическом обществе, где естественные отношения между полами отрицаются, путаются или признаются несуществующими. Для того, чтобы рабыня хотела понравиться и старалась сделать так, чтобы ею были довольны, обычно более чем достаточно держать плеть на видном месте. Если ей будут не удовлетворены, конечно, девушке следует ожидать того, что плеть покинет свой крюк. И это, как мне кажется, самое веское основание того, почему этот атрибут почти всегда остается на этом крюке.

— Конечно, если она тебе не понравится, — сказал я, — можно будет поинтересоваться не назначена ли на её голову, как за бывшую свободную женщину Ара, некая премия, и если да, то Ты всегда можешь вернуть её туда, получив хороший куш в звонкой монете.

— Пожалуйста, нет, Господин! — внезапно встревожено вскрикнула рабыня и, бросившись на живот к ногам Пертинакса, с рыданиями, принялась покрывать их поцелуями. Её запястья при этом задёргались в браслетах, и я отметил, как беспомощно и трогательно шевелились её маленькие пальцы.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — плакала она. — Я постараюсь быть хорошей! Я буду пытаться делать всё, чтобы Вы были мною довольны, полностью, всеми способами, мой Господин!

— Уверен, тебе нравится то, что делает эта женщина с твоими ногами, — заметил я.

— Это не неприятно, — признал Пертинакс.

Несомненно, он при этом вспоминал, как однажды, точно так же у его ног лежала поражённая и испуганная Мисс Вентворт, хотя несколько в другой обстановке, в павильоне Лорда Нисиды.

Думаю нет нужды объяснять насколько приятно для мужчины видеть женщину у своих ног.

Наконец, Пертинакс заговорил со своей рабыней:

— Поднимись на колени, держи голову так, чтобы я видел твоё лицо. Нет, колени можно не разводить.

— Да, Господин, — сказала она. — Спасибо, Господин.

Я надеялся, что у него хватит здравого смысла быть сильным с нею. Рабыня подсознательно хочет сильного владельца. И она отвечает ему повиновением и сексуальностью.

Рабыня повернулась ко мне и победно улыбнулась. А затем она сжала колени ещё плотнее и сильнее.

Я ожидал, что, когда он попривыкнет к доминированию, станет более взволнованным этим и всё такое, он научится смотреть на рабыню как на объект, собственность, от которой можно получить много удовольствия. Вот тогда, я был уверен, он проследит, чтобы её колени были расставлены соответственно и привлекательно.

— Тебе надо как-то её назвать, — подсказал я.

— Моё имя, — заявила она, — Леди Портия Лия Серизия из Башен Солнечных ворот.

— Было, — напомнил я ей.

— Было — согласилась девушка. — Но я же могу предложить подходящее имя.

— Конечно, — кивнул Пертинакс.

— Леди Портия Лия Серизия из Башен Солнечных ворот, — тут же предложила плутовка.

— Ага, — хмыкнул я, — на это имя охотники за головами слетятся сюда, как зарлиты на мёд, урты на сыр, а акулы на кровь.

— Верно, — мгновенно сориентировалась она. — Тогда, может быть что-то вроде «Леди Филомела из Аманьяни»?

— Сомневаюсь, что Аманьяни, — заметил я, — с которыми Ты вряд ли как-то связана, оценили бы заимствование их имени, особенно рабыней.

— Возможно, — согласилась девушка. — Но ведь моё аристократическое происхождение должно же быть как-то отмечено.

— Совсем не обязательно, — сказал я. — Ты больше не аристократка, Ты теперь всего лишь товар, фигуристая маленькая самочка.

— Что насчёт просто «Леди»? — поинтересовалась она.

— Это могло бы подойти для домашней самки слина, — прокомментировал я, — но не для рабыни. Как Ты знаешь, обращение «Леди» используется только к свободным женщинам, но никак не к рабыням.

— Тогда может Филомела? — предложила девушка.

— Слишком изысканно для рабыни, — покачал я головой. — Это скорее имя свободной женщины.

— А мы, правда, так нуждаемся в имени для неё? — уточнил Пертинакс.

— На самом деле, нет, — признал я, — но было бы полезно его иметь, скажем, чтобы позвать её, приказать и так далее.

— Понятия не имею, как её назвать, — вздохнул мужчина.

— В любом случае, решение за тобой, — развёл я руками.

— Верно, — сказал он, разглядывая рабыню.

— Почему бы тебе не называть её Маргарет? — спросил я.

— Нет! — дёрнулся он. — Нет!

— Ну тогда выберите ей другое имя, — улыбнулся я.

— Знаешь что, Ты её купил, — проворчал Пертинакс. — Ты и называй.

— Отлично, — усмехнулся я. — Думаю, что Джейн прекрасная кличка для рабыни.

— Нет! — вскрикнула рабыня. — Это же варварское имя! Я — гореанка! У меня когда-то были земная девка, рабыня-служанка с таким именем! Мужчины хотели её. Мне приходилось часто бить её стрекалом, поскольку она то и дело смела заглядываться на них! Как она хотела оказаться в их руках, прямо как рабыня! Несмотря на то, что она была моей рабыней, рабыней леди, рабыней служившей леди, она была не лучше чем пирожок с потребностями! Отвратительная! Презренная! Она была оскорблением для меня! Позже я договорилась, чтобы её продали погонщику кайил. Так она ещё и радовалась этому. Я хорошо и долго порола её, прежде чем её передали покупателю.

— Джейн — прекрасное имя, — заключил я.

— Не унижайте меня! — взмолилась она. — Не позорьте меня! Это — рабская кличка, пригодная только для варварки, привезённой сюда для рынков! Мужчины будут смотреть на меня как на низкую рабыню! Они будут видеть во мне не больше, чем мясо для стрекала!

— А теперь я собираюсь назвать тебя, — объявил я.

— Нет! — заплакала рабыня и, бросив дикий взгляд на Пертинакса, взмолилась: — Пожалуйста, нет, Господин!

— А ну, тихо, — бросил Пертинакс.

Похоже, он не был чрезмерно доволен взглядом рабыни на определённые имена. Кроме того, вероятно, он был согласен со мной, что Джейн было прекрасным именем. Признаться, я никогда не понимал, почему при его простоте, красоте и звучности, на Земле оно не было широко распространено. Мне не сложно было понять, что это имя на Горе, будучи варварским, ассоциировалось с кейджерами. Но мужчины на Горе, конечно, нисколько не возражали против этого имени, потому что оно, как и большинство земных женских имён, намекало на варварское происхождение рабыни, а варварки, хотя и редко продавались на рынках вместе с гореанскими рабынями, особенно теми, что в прошлом были из высших каст, ценились многими рабовладельцами. За рабынями-варварками закрепилась репутация товара, который быстро становится горячим, нежным и покорным. Действительно, учитывая сексуальную пустыню, из которой большинство земных рабынь было извлечено, и механистическую социальная экологию того мира, который отчуждал оба пола, и мужчин, и женщин от их глубинной природы, Гор для многих становился желанным открытием. На Горе многие из них нашли человеческое и сексуальное спасение, избавление и искупление. Как правило, кейджеры с Земли приспосабливались к своим ошейникам быстро и с благодарностью. В них они наслаждались смесью удовольствия и удовлетворения, в которых на Земле им не только отказывали, но и заставляли отрицать и бессмысленно ненавидеть. Безусловно, гореанские женщины тоже быстро изучали свою женственность у ног рабовладельцев.

Женщины, в конце концов, остаются женщинами.

— Смотри на меня, — приказал я. — Сейчас я тебя назову.

— Да, Господин, — отозвалась она, но её глаза сверкали протестом и слезами.

— Ты — Джейн, — объявил я. — Радуйся, что Ты больше не безымянная рабыня.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Джейн, Господин, — ответила рабыня.

— Кто Ты?

— Я — Джейн, Господин.

— Быть может, нам пора бы подумать об ужине, — намекнул я Сесилии.

— А она одета, — заметила Джейн.

— До некоторой степени, — согласился я.

Рабская туника оставляет немного простора для воображения.

— Господин, — сказала Джейн, повернувшись к Пертинаксу, — конечно, проследит, чтобы у его рабыни была одежда.

— Конечно, — растерянно кивнул Пертинакс.

— И прилично, как подобает бывшей свободной женщине Ара, — заявила она, а затем добавила, красноречиво глядя на краткую тунику Сесилии, — а не как варварка.

Сесилия на этот выпад никак не ответила. Она была рабыней достаточно долго, чтобы ценить, смаковать и принимать восхищение и свободу туники. Более того, это волновало её, и она, в своём тщеславии, хорошо зная о своей красоте, была рада бесстыдно показать себя мужчинам. Она сознавала себя превосходным экземпляром самой желательной из всех человеческих женщин — рабыни.

Рабыня не стыдится своей красоты, она гордится ей.

Это пусть свободная женщина беспокоится о своих вуалях и опасается, что её лодыжка может показаться из-под слоёв её одежд.

Рабыня любит мужчин и хочет нравиться им.

— Это верно, — признал я, — было бы разумно одеть рабыню, поскольку в этом лагере полно сильных мужчин.

Тонкая дрожь, пробежавшая по её телу, выдала предчувствия рабыни.

— Не бойся, Джейн, — поспешила успокоить её Сесилия. — После ужина я схожу на склад и возьму немного ткани.

— Лучше я схожу, — сообщил я.

— Господин? — удивилась Сесилия.

— Мне давно было интересно, — пояснил я ей, — как Ты смотрелась бы в камиске.

— В турианском камиске? — уточнила она.

— Нет, — усмехнулся я, — в обычном камиске.

— Никогда! — воскликнула Джейн.

— Подозреваю, что как только Ты увидишь свою девку в обычном камиске, — сказал я Пертинаксу, — тебе больше не придёт в голову разрешать ей стоять перед тобой со сжатыми коленями.

— О-о? — заинтересованно протянул он.

— Также я позабочусь об ошейнике, — добавил я. — Я не приготовил его заранее, поскольку не знал, что бы Ты предпочёл на нём выгравировать.

— А что бы Ты предложил? — полюбопытствовал он, снова проявляя некоторый интерес, который я принял за хороший знак.

— Что-нибудь вроде: «Я — Джейн. Собственность Пертинакса из тарнового лагеря».

— Превосходно, — кивнул мужчина.

— Ну зачем мне ошейник, Господин, — заканючила рабыня. — У меня уже есть клеймо. Никто не примет меня за свободную женщину.

— Нет уж, — заявил Пертинакс. — Ещё и ни у кого не должно быть сомнений относительно того, кому Ты принадлежишь. Так что, будет тебе ошейник.

Рабыня бросила на него сердитый взгляд.

Он кстати, всё ещё держал в руке плеть, которую я бросил ему, когда ввёл рабыню в хижину.

— Ты хочешь вызвать моё недовольство? — осведомился мужчина, встряхнув ремнями плети.

Это была простая пятиременная рабская плеть, разработанная специально для рабынь, чтобы наказать, но не повредить кожу.

— Нет, Господин, — торопливо ответила Джейн.

— Возможно, тебе стоило бы попросить об ошейнике, — намекнул я.

— Пожалуйста, Господин, — поспешно сказала она, — наденьте на меня ошейник.

— Кто просит? — уточнил я.

— Джейн, — исправилась она, — Джейн, рабыня Пертинакса из тарнового лагеря, просит об ошейнике.

— Ты его получишь, — заверил Пертинакс, зарыдавшую девушку.

— Теперь Ты можешь поблагодарить своего хозяина, — подсказал я ей.

— Спасибо, Господин, — всхлипнула она. — Джейн, ваша рабыня, благодарит вас за её ошейник, за разрешение носить ваш ошейник, за то, чтобы соизволили предоставить ей честь ношения вашего ошейника.

— К его ногам, — скомандовал я, и рабыня растянулась у ног Пертинакса.

Решив, что с неё достаточно, я освободил её от наручников и поводка.

Джейн, голая, но свободная от уз, поднялась на колени у наших ног. Она тут же обхватила себя руками и задрожала.

Я же напомнил Сесилии о том, что приближается время ужина.

— Ну что ж, Джейн, — сказала брюнетка. — Я найду для тебя что-то, чем можно было бы обернуть тело. Нам надо принести хворост, а потом мы займёмся приготовлением ужина. У нас полно работы.

Вскоре девушки покинули хижину.

— Как идут твои занятия, Пертинакс? — поинтересовался я.

Он уже несколько недель тренировался в лесу, ему давал уроки воин, мастер меча, известный как Нодати. Я никогда не видел этого человека. Договорённость была достигнута через посредничество Таджимы. Я вручил Таджиме один из рубинов, которые оставались у меня ещё со времён событий в Стальном Мире, чтобы он передал его Нодати в качестве компенсации за его услуги, но Таджима вернул камень мне. Мечник соглашался, чтобы ему приносили еду, чтобы он мог жить, но он не желал устанавливать цену за свои уроки.

— Нельзя продавать жизнь и смерть, — сообщил он Таджиме. — Никто не может назначить цену на такие вещи.

— Я не знаю, — пожал плечами Пертинакс.

— Как это? — опешил я.

— Как можно увидеть то, что не видимо глазом? — спросил он.

— И что Ты под этим подразумеваешь? — осведомился я.

— Это — поэзия, разве нет?

— Подозреваю, — хмыкнул я, — что это поэзия, которая говорит о различиях, скажем это живым и мёртвым. И тот, кто жив, как мне кажется, должен ощущать, думать и делать выводы.

Иногда человек понимает вещи, не понимая, как он их понимает. Как человек узнаёт, что один мужчина, который улыбается, является другом, а другой, тоже улыбающийся — врагом? Возможно, человек всё же видит то, что не может быть увидеть глаз.

— Многое имеет смысл для меня, — сказал Пертинакс, — природа земли, положение солнца, день и ночь, время года, но многое кажется мистикой.

— Есть, вероятно, в этом некоторые мистика и мистицизм, — признал я. — Некоторые, я подразумеваю, говоря о мире.

— Нельзя умирать с не обнажив оружия, — произнёс Пертинакс.

— Если только тебя не захватят врасплох, — предположил я.

— Нужно обращать внимание на мелочи, — продолжил говорить загадками он.

— Они могут быть важны, — согласился я.

— По одной вещи можно изучить десять тысяч других вещей, — добавил он.

— Из одного вытекает другое, — пожал я плечами. — Всё взаимосвязано.

— Тот, кто видел смерть на острие меча, многое понимает иначе, — сказал Пертинакс.

— Думаю, что это верно, — кивнул я. — По крайней мере, он стал другим, и у него появилось лучшее понимание ценности жизни. Для такого человека мир становится другим, не таким как прежде.

— Тысячи миль пути проходят шаг за шагом, — сказал он.

— Будь терпелив, — посоветовал я. — Не сдавайся. Совершенство легко не достигается.

— А такие вещи есть в кодексах? — полюбопытствовал Пертинакс.

— В кодексах есть много чего, — ответил я, — и подобного, и отличающегося. Большая часть того, что Ты говорил, я думаю, мудрость, несомненно, сказанная одного учителем или другим, в одном месте или другом, возможно столетия назад.

— Есть много вещей, — вздохнул Пертинакс, — великое множество вещей.

— Немногие могут понять их все, — пожал я плечами. — Будь скромен и изучите те, которые Ты сможешь понять.

— Дух огня свиреп, — улыбнулся он, — неважно большой это огонь или маленький. Дух подобен огню, он тоже может быть большим или маленьким.

— Подозреваю, что дух Мастера Нодати, — предположил я, — велик, и пусть он невидим, но горит он свирепо.

— Я изучаю мечи, — сообщил Пертинакс.

— И какова цель меча? — спросил я.

— Он должен убивать, — ответил он.

— Правильно, — кивнул я.

В кодексах было что-то очень похожее на это. Цель меча состоит не в том, чтобы фехтовать, и не в том, чтобы мерятся клинками, и не в том, чтобы показывать умение, и даже не в том, чтобы достать врага и порезать его. Цель меча том, чтобы убить врага.

Пертинакс вдруг вздрогнул.

— Достаточно ли Ты силён для этого? — осведомился я.

— Я не знаю, — честно признался он.

Бывает так, что те, кто побеждал в додзё, оказывались первыми, кто падал на поле боя.

— Старайся научиться как можно большему, — предупредил я.

— И тогда я выживу? — уточнил мужчина.

— Да, — подтвердил я.