У меня не было причин сомневаться, что воздушная кавалерия, выступившая против нас, и которой нам предстояло противостоять, состоит из тарнсмэнов-ветеранов, намеревавшихся навязать нам бой, построенный на традиционных методах воздушной войны Гора. Тяжёлые щиты и мощные копья, которыми они были вооружены, были гораздо тяжелее вооружения и снаряжения моих бойцов. К тому же, тарны некоторых из наших противников были обременены бронёй, а клюв и когти всё ещё оставались усиленными сталью, превращая птиц во что-то вроде перегруженных, громыхающих воздушные танков. Из метательного оружия нам собирались противопоставить короткие металлические болты арбалетов различных модификаций и способов заряжания. Мне было прекрасно известно вооружение и тактика таких соединений. Я сам когда-то всему этому обучался, соответственно, своих бойцов я вооружал и тренировал по модели тачаков, успешно противостоявших пехотным массам и сотрясающим землю тарларионам, только приспособив их тактические приёмы к полёту. Пехотинцы неба были бы эффективны, как я предполагал, только против сил, подобным образом вооружённых и обученных. Фактически, среднестатистический гореанский воин склонен относиться к луку, и даже к крестьянскому луку, с презрением, как к оружию недостойному руки воина, надлежащим оружием которого были меч, копьё и щит. Его доверие к арбалету было скорее уступкой трудности ведения в небе боя на близкой дистанции, чем уважением к его военному потенциалу. Они предпочли свести своих боевых птиц в место, где они смогли бы поиграться своими копьями. У них даже мало у кого копья снабжены страховочными ремнями, чтобы избежать потери оружия. Их точка зрения в этом вопросе состоит в том, что такой ремень мог бы развернуть бойца в седле, возможно сломав ему позвоночник, если оружие застрянет в щите или в теле противника. А вот с пикой, лёгкой, длинной и гибкой, управляться гораздо легче, чем тяжёлым копьём, да и достаёт она подальше. Также, её наконечник тачаки сделали таким узким, специально для того, чтобы минимизировать опасность его застревания в щите или в теле. Но в целом, главное назначение пики, я видел в том, что ей можно будет отбивать нападения вражеских птиц, или, на бреющем полёте, атаковать наземные войска или всадников на тарларионах. Тарнсмэны обычно используют бреющий полёт, для ловли арканом разбегающихся женщин, чтобы потом затащить беспомощный трофей к себе на седло. Подобный подход может быть использован на высоких мостах или на крышах высоких башен против зазевавшихся ротозеев или любителей позагорать. Среди тарнсмэнов ловля женщин врага является своего рода популярным видом спорта, в котором подсчёт очков ведётся по принципу как много ошейников и туник данный город надел на красоток другого. Так что многие их таких красоток не по одному разу чувствовали внезапно сжимающееся на теле кольцо аркана беспощадно уносящее её в небо.

Тут можно мимоходом упомянуть, что такие женщины, будучи однажды порабощены, становятся рабынями безвозвратно. Они отвергнуты как свободные женщины не только своими бывшими соотечественниками, с которыми они когда-то делили Домашний Камень, но также и их семьями. Как говорится в одном высказывании, «Один раз в ошейнике — рабыня навсегда». Даже если такая женщина будет захвачена мужчинами своего бывшего города, то вернётся она в этот город только как ещё одна рабыня, и будет удерживаться там рабыней, причём самой низкой рабыней. Безусловно, скорее всего, её быстро продадут прочь из города, поскольку само её существование в этом городе будет расцениваться смущающим, живым напоминанием позора, который она принесла своим согражданам, своему Домашнему Камню, касте, клану и семье. С того момента, как на её шее сомкнулся ошейник, её жизнь изменилась, её старая жизнь заменена и даже стёрта, о ней не вспоминают. Её не стало. Узлы разрублены. Она — теперь не больше, чем собственность, и осознаёт себя таковой. Теперь она, во всей своей жалобной беспомощности, безнадежности и потребностях, со своей изумлённой, недавно освобождённой, уязвимой женственностью, ищет своё, надлежащее место у ног мужчины. Возможно, теперь у неё, впервые в её жизни, есть цель и идентичность. Нет больше аномии и скуки. Она теперь что-то значит и чего-то стоит. Она теперь, возможно впервые в своей жизни, действительно живёт, хотя, конечно, как не больше, чем невежественная рабыня, которая должна жить для своего господина, впрочем, она сама теперь только этого и желает.

Неудивительно, что их оставляют рабынями. А что ещё следовало с ними сделать? Они не годятся теперь ни для чего иного. Они были испорчены для свободы. И какой мужчина не захочет теперь видеть одну из них у своих ног?

Лорд Нисида сообщил мне, что они нанимали тарнсмэнов более чем в двух дюжинах городов. Хотя количество их было устрашающим, особенно если рассматривать их просто с точки зрения мечей и копий, но я предположил, что противостоять нам будет не столько кавалерийское соединение, сколько смесь, конгломерат или орда. Они должны были, в лучшем случае немного привыкнуть к совместному полёту, по-видимому, продолжая испытывать недостаток в оговоренных сигналах и манёврах. Скорее всего, они ожидали сокрушить и уничтожить меньшую силу, если ни чем-то иным, то своим числом. Позже я узнал, что наши противники в тот день, превосходили нас более чем на порядок, их было свыше двух тысяч против наших двухсот. Безусловно, в данном случае количество стрел было важно не меньше простой численности, а наши двести бойцов по этому параметру намного превосходили более многочисленную группу, вооружённую по старинке. Кроме того, размер группы не имеет особого значения, если она не может вступить в контакт с врагом. Скорее размер может стать препятствием с точки зрения передвижений и снабжения. Меньшим группам в этом отношении намного легче продержаться в рейде долгое время. Более многочисленный отряд, конечно, легко победит меньший, но он не сможет этого сделать, если меньший отряд, более проворный, постоянно уклоняется от боя на невыгодных для себя условиях.

Всё, что я мог видеть в тот момент, это сотни тарнсмэнов, некоторые из которых держались такими плотными группами, что их птицы оказывались не в силах сохранять интервалы, то и дело, тут и там, сталкиваясь друг с другом. Зато наши центурии твёрдо держались на флангах, позволив врагу продолжать двигаться к его цели, которой был тарновый лагерь. Сотни птиц садились на тренировочную площадку обучения, тарнсмэны спешивались с явным намерением поджечь лагерь. На земле, само собой, тарнсмэн становился обычным пехотинцем, и я нисколько не сомневался, что их вторжение, несмотря на численное превосходство, ждёт яростная встреча асигару пани и нескольких групп наших наёмников. Пани, можно быть уверенным, сохранят верность своему лорду, своему даймё, Лорду Нисиде. Это был их путь. А загнанным в угол наёмникам, оставшимся без надежды на более высокую плату или бегство, просто ничего другого не оставалось. Семидесятифунтовый водяной урт из каналов Порт-Кара, становится самым отчаянным и опасным противником, если его загнать в угол. Вот и наёмник, борющийся за свою жизнь, куда опаснее и страшнее того, который воюет просто за плату. Ларлы по-прежнему бродили в окрестностях лагеря, отлавливая тех, кто заходил за вешки. Некоторым из наших противников ещё предстояло узнать об этом.

Я подозревал, что вторгшиеся враги, в первый момент не встретившие видимого сопротивления, предположили, что наша малочисленная кавалерия благоразумно оставила поле боя. Причём большая их часть особенно из центра их построения продолжала пребывать в счастливом неведении, когда десятки наших тарнсмэнов уже, наскакивая то тут, то там, кромсали края их строя. Если тарнсмэн выходя из себя, или теряя осторожность, начинал преследовать надоедливого противника, то он попадал под перекрёстную стрельбу двух других. Когда вражеские тарнсмэны из арьергарда или с флангов бросались в бой против наших товарищей целой группой, те просто отлетали подальше, заманивая их за собой, вынуждая отдаляться от их строя, пока те не попадали по перекрестную стрельбу, казалось, из ниоткуда, появившихся звеньев и эскадронов. Многие разворачивались и бежали назад с основной группе, где воздух гудел от молотивших его крыльями смущённых птиц, среди которых дождём лились безответные стрелы. А тем временем основная масса нападавших спешилась, по большей части на тренировочной площадке, уверенные, что лагерь уже принадлежал им, и остававшиеся в простодушном незнании о крови, лившейся в небе. Но вскоре эскадроны и звенья, отделившиеся от каждой из центурий, обрушились и на них, словно на ничего не подозревающих, оставленных без пастухов верров. А пока высадившиеся сотни врагов, растеклись по тренировочной площадке и приступили к своей работе, но если бы они посмотрели вверх, то их удивлённым взглядам предстала бы поразительная картина пикирующих, взлетающих, парящих, мечущихся птиц, то и дело поливаемых потоком стрел.

Тот, кто выставлял щит с одной стороны, не мог одновременно защитить другую. Многие пали жертвами стрельбы назад, которой я так настойчиво обучал своих бойцов. Враг часто с облегчением полагал, что опасность миновала, поскольку птица пролетела мимо, и получал стрелу от её седока, привставшего в стременах и выстрелившего назад. Такой тактический приём был знаком каждому тачаку. Что интересно, большинство всадников врага даже не понимало опасности, с которой они столкнулись. Я видел мужчину, шедшего к своему тарну и тянувшего за волосы рабыню. Он так и не добрался до птицы. Два здания пылали. Над додзё поднимался столб дыма. Я видел, как огонь поглощал величественный павильон Лорда Нисиды. Над всем этим кружило, клубилось, кричало облако птиц, обрамлённое нашими товарищами. Всадники неприятеля, теперь отлично знали, чем грозит отрыв от основной массы, но они понимали также и то, что эта масса превратилась в огромную, почти неподвижно висевшую в небе мишень для сотен стрел. Они вдруг осознали, к своему ужасу, что оказались во власти этих кружащих вокруг них всадников. Это понимание заставляло их пытаться направить своих птиц в центр скопления, прикрывшись от стрел телами своих товарищей. За место внутри построения разгорелась настоящая борьба. Птицы направленные туда своими наездниками, сшибались, ранили и рвали друг друга. А потом на эту массу сверху полетели десятки сетей. Опутанные ими птицы, внезапно для себя потерявшие способность летать, кувыркаясь падали на землю. Некоторые всадники в такой ситуации отстёгивали страховочные ремни и пытались прыгать к седельным кольцам других птиц. Далеко не все они оказались в состоянии схватиться за них. Очень многие продолжили свой последний полёт, с криком рухнув на землю. Другие упали вместе со своими попавшими в сети тарнами. Я видел как одна из сетей, пролетевшая мимо всех целей в основной группе, изящно, словно широкая, круглая вуаль, опустилась на птицу, взлетавшую с площадки. Тарн с возмущённым криком рухнул обратно на землю, в облако поднятой его крыльями пыли. Его всадник, защищённая шлемом голова которого была повёрнута под неестественным углом, безвольно обвис в седле, удержанный на месте страховочным ремнём. Я видел одного из наших парней, думаю Таджиму, поддевшего взлетавшего тарнсмэна на свою чёрную пику. Он протащил своего врага дюжину ярдов прежде, чем тот соскользнул с пики и улетел вниз, исчезнув в кронах деревьев. Многие из остальных моих учеником отложили луки и с пикой в руке, охотились на зазевавшихся противников. А наверху, в небе, гигантский, вращающийся, кричащий узел из птиц и мужчин внезапно начал распадаться на мелкие части, словно стая встревоженных джардов, потревоженных во время их пиршества. Сотни из них начали разлетаться в разные стороны. Я видел эскадроны, звенья и прайды преследовавшие их. Я отвернулся, от того, что должно было последовать за этим. Мгновение спустя крик раздавшийся в стороне привлёк моё внимание. Я увидел Торгуса, оскалив зубы, показывавшего пикой на юг. Его знаменосец с прикреплённым к пике вымпелом держался в нескольких ярдах от него. На мгновение я испугался, что к нам могли приближаться резервы противника. Но, похоже, в таком огромном отряде тарновой кавалерии, каковой прибыл сюда, самонадеянном и неуправляемом, не нашлось никого, кто позаботился бы об организации резерва. В чём его смысл, если их противник подавляюще превзойдён численно? Сколько тарларионов потребовалось бы, чтобы раздавить одного единственного урта выползшего из своей норы посреди поля? Торгус выглядел явно довольным. Я обернулся, окинув пристальным взглядом небо в том направлении, куда указывала его пика. Строй наши отступавших противников рассыпался окончательно, превратившись в сотни обособленных точек в небе, убегавших каждый сам по себе. Их объединение в единую структуру больше не рассматривалось. На мой взгляд, этот маневр, хотя я сомневаюсь, что он был централизованно просчитан или продиктован, был для них самым разумным действием в сложившейся ситуации. Это позволяло убежать многим, поскольку их численность по-прежнему значительно превышала количество их преследователей. Если убивали одного, то двое или даже больше других избегали смерти. Но я не жалел, что многие из наших противников смогут убежать. Мы удержали небо, верхнее сражение подходило к финалу. Мои люди доказали себе и другим, эффективность нашего обучения, нашей тактики и вооружения. Для воина немного удовольствия в преследовании сломленных, впавших в панику врагов, побеждённых и почти беззащитных, хотя он не может не признать целесообразность этого с точки зрения войны и закрепления победы. Это правильно, закрепить успех, предотвратить перегруппировку и сплочение, ещё более подорвать силы и дух врага, кроме того, очевидно, что тот противник, которого Вы убили сегодня, не выйдет, чтобы встретить вас завтра. А вот тот, кого Вы не уничтожите сейчас, позже может убить вас. Но я полагал, что немногие из них возвратятся. Вряд ли у них появится желание вернуться к тарновому лагерю.

Также, я надеялся, что большинство из моих людей посчитает участие в казни, если можно так выразиться, неподобающим для себя.

— Победа! — взревел Торгус, хохоча от восторга. — Победа!

— В бой! — крикнул я ему, указывая вниз на тренировочную площадку.

Небо осталось за нами, но земля всё ещё была во власти неприятеля.

Торгус с торжествующим смехом, наклонив пику, сопровождаемый своим знаменосцем и двадцатью бойцами его личного эскадрона, на лету развернувшегося в шеренгу спикировал вниз, чтобы присоединиться к драке.

Как это не покажется странно, но, похоже, многие из захватчиков в лагере всё ещё не осознали той катастрофы, которая произошла с их товарищами в небе.

Однако подобные ситуации не редкость в бою. Часто человек уверен, что сражение выиграно, поскольку он успешно действовал в отведённом ему узком коридоре, на вверенном ему клочке земли, в то время как рядом с ним на огромной площади всё было полностью потеряно. В бою зачастую бывает трудно узнать то, что происходит где-то в другом месте, не там где ты находишься в данный момент. Перестрелка может быть выиграна, а всё сражение проиграно, и одновременно можно выиграть сражение, но проиграть войну. Погоду войны трудно не только предсказать, но порой невозможно определить, причём иногда в течение многих дней. Рассказать о прошлом можно только находясь в будущем.

Кинув взгляд вниз, я увидел как тарн, оставшийся без всадника сомкнул когти на человеке и потащил его вверх. Обычно удар лапы тарна ломает хребет верру или табуку. Затем он пожирает добычу, пока она ещё жива. Иногда тарн хватает животное, поднимает его высоко в воздух и бросает, чтобы потом спуститься и полакомиться. С другой стороны раздался долгий, завывающий крик, и я увидел человека, летевшего с высоты порядка двухсот или трехсот футов к земле, тарн без всадника, перевернулся и спикировал следом за своим кормом. В другом месте площадки другой тарн, также оставшийся без всадника, придавил человека к земле лапой, и долбил его своим клювом. Часть наших тарнов, возможно, даже большинство, практически были дикими птицами, совсем недавно пойманными в горах. Лорд Нисида, пытаясь скрыть свой проект, или, по крайней мере, насколько возможно снизить его известность, всячески избегал покупки необычно крупных партий прирученных тарнов. Однако теперь тренировочная площадка была переполнена множеством свободных птиц. Некоторые из моих бойцов, торопились спешиться, очевидно, забыв о том факте, что в других местах бой ещё продолжал бушевать с неослабевающим упорством, чтобы собирать столь ценные трофеи.