— Она — рабыня, — сказал я Пертинаксу. — Используй её для своего удовольствия.

— Нет, — отказался тот.

Сару стояла перед нами на коленях в полумраке сарая, который нам выделили для проживания.

— Расставь колени шире, девка, — велел я ей.

— Да, Господин, — отозвалась Сару.

— Шире, — прикрикнул я.

— Да, Господин.

— Используй её, — предложил я Пертинаксу.

— Нет, — стоял на своём он.

— Лорд Нисида возражать не будет, — заверил я его.

— Нет, — повторил мой товарищ.

— Говори, — приказал я рабыне.

— Рабыня, — прошептала она, — жаждет служить господину.

Насколько отличалась она теперь, от той, кем он была на Земле, в её пошитых на заказ туалетах, туфлях на высоких каблуках, шёлковых чулках и всё таком.

— Нет, — продолжал упрямиться Пертинакс.

— Присмотрись к ошейнику на её шее, — предложил я ему. — Разве он не прекрасно там смотрится?

— Нормально, — буркнул он.

— Он там заперт, — намекнул я.

— Само собой, — кивнул мужчина.

— Полюбуйся на неё в тунике из реповой ткани, — посоветовал я. — Это — рабская одежда. Она мало что скрывает. Уверен, что Ты не можешь не найти её привлекательной.

— Разумеется, — сердито проворчал Пертинакс.

— Волосы, конечно, всё ещё слишком коротки, — признал я. — Но некоторых женщин продают и с меньшими.

— Ну, если Ты так говоришь, — пожал он плечами.

— Уверен тебе это не должно помешать, — сказал я.

— Нет, — не стал отрицать Пертинакс.

— Ну так используй её, — настаивал я.

Пертинакс раздражённо отвернулся и выскочил из сарая. Дверь с громким хлопком закрылась за его спиной. С гораздо более громким, подумалось мне, чем было необходимо.

Я невольно улыбнулся.

— Он не хочет меня, Господин, — прошептала Сару.

— Напротив, — заверил её я, — он хочет тебя со всей свирепостью гореанского вожделения, хочет видеть тебя у своих ног, сокрушённой, подчинённой, беспомощной, умоляющей.

— Этого не может быть, Господин, — покачала она головой.

— Он хочет так, как не осмеливается признаться самому себе, — улыбнулся я, — он хочет тебя так, как он чувствует, что не должен позволить себе хотеть тебя, хочет тебя сильно, полностью, без малейшего компромисса или колебания.

— Но есть только один путь, которым мужчина может так хотеть женщину, — заметила блондинка.

— Верно, — согласился я.

— Он не может хотеть меня так, — прошептала она.

— Его страсть, его желание, его вожделение, именно такие, — заверил её я.

— Конечно, нет, — покачала головой девушка.

— Он видит тебя у своих ног, — сказал я, — в алом шёлке и наручниках, освещённую пламенем его жажды.

— Этого не может быть, — никак не верила мне Сару.

— Он хочет владеть тобой, — усмехнулся я, — как собакой. Он хочет, чтобы Ты принадлежала ему, как могла бы принадлежать собака.

— Я меньше, чем собака, — всхлипнула она. — Я — рабыня.

— Точно, — подтвердил я.

— Хочет ли он меня такой?

— Хочет, — заявил я.

Рабыня — имущество рабовладельца, полностью и совершенно, уязвимая и беззащитная собственность, с которой он может сделать всё, что пожелает.

— Это именно то, — вздохнула девушка, — как я мечтала, чтобы меня хотели. Это именно так я хочу, чтобы меня хотели.

Я промолчал, глядя на стоявшую на коленях блондинку. В её глазах стояли слёзы.

— Какая женщина была бы удовлетворена, — спросила она, — если бы её желали менее чем так? Какая женщина была бы удовлетворена, если бы её хотели меньше, слабее чем так?

— Полагаю, что многое зависит от женщины, — пожал я плечами.

Конечно, многие удовлетворились бы чуть тёплыми отношениями. Возможно, они просто не знали ничего другого.

— Некоторые из нас хотят большего, — заявила рабыня, — хотят, чтобы нас желали так, что мы оказались бы в ошейнике, хотят быть настолько желаемыми, настолько вожделеемыми, что мужчина не будет удовлетворён ничем иным, кроме как видом своего ошейника запертого на наших шеях.

— Ты, правда, хочешь быть столь желаемой? — спросил я.

— Да, — ответила она, — вплоть до ошейника.

— Но тогда Ты будешь принадлежать, — заметил я.

— Да, — кивнула Сару.

— Ты будешь собственностью, — добавил я.

— Да, — согласилась она, — собственностью моего господина.

Я отметил, что она, в своём напряжении, задумчивости и слезах, позволила коленям закрыться, но я не увидел в этом ничего критичного.

— Вообще-то, я привёл тебя сюда, — заметил я, — не для того, чтобы помучить Пертинакса.

— Господин? — не поняла Сару.

— Однажды, — пояснил я, — когда Ты наивно думала, что всё ещё была свободной женщиной, и что имя Маргарет Вентворт было твоим, Ты обмолвилась среди прочего о том, что Ты поняла, что кто-то будет оказывать на меня влияние посредством женщины.

— Да, Господин, — сказала она.

— Насколько я понимаю, в то время тебе, впрочем, как и мне, не было понятно, кто такой этот кто-то, — продолжил я, — но теперь, мы можем обоснованно заключить, что под этим кто-то подразумевается, скажем, Лорд Нисида, или Лорд Окимото, или те, от чьего имени они выступают.

— Думаю да, Господин, — согласилась со мной она.

— В тот момент Ты не понимала какая женщину имелась в виду, — сказал я.

— Я не понимаю этого и сейчас, Господин, — поспешила заверить меня она.

— И Ты не слышала больше ничего об этом? — уточнил я.

— Нет, Господин, — ответила девушка.

— Я уверен, что этой женщиной, — сообщил я, — может быть Талена, некогда бывшая дочерью Марленуса из Ара, и совсем недавно свергнутая с торна Убары Ара.

— Я мало что знаю об этом, Господин, — сказала Сару, — но, признаться, мне это кажется маловероятным.

— Почему? — поинтересовался я.

— Важность Убары, — сказала она, — высота и величие её положения, если мне позволено будет указать на это, Господин, никак не сочетаются с вашим скромным статусом. Кроме того мы ничего не слышали об Убаре. Мне трудно представить, что мы могли бы встретить её здесь, где-то в северных лесах, в месте столь удалённом от городов башен, портов, караванных маршрутов, торговых мест.

Я кивнул. Признаться, я и не думал, что результат этого осторожного допроса даст мне какую-либо информацию к размышлению, помимо той, что у меня уже имелась.

Разумеется, она ничего не знала о моей беседе с Серемидием, прежде командиром Таурентианцев, дворцовой стражи Ара.

— Что тебе было поручено этим утром? — осведомился я.

— Я должна помыть и натереть пол в апартаментах контрактных женщин, — ответила Сару.

— Ты можешь идти, — разрешил я.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня, легко поднялась на ноги, попятилась пару шагов, а затем повернулась и покинула комнату.

Её движения стали гораздо лучше, отметил я про себя. Лорд Нисида принял меры для её обучения. В лагере имелось несколько хорошо обученных рабынь для удовольствий. Прежние свободные женщины Ара оказавшиеся здесь отчаянно искали их опеки, хотя им приходилось платить за это, расставаясь с частями своих порций, освобождая опытных рабынь от различных работ по дому и так далее. Рабыня должны доставлять удовольствие. От свободных женщин этого никто не ожидает, и обычно так всё и получается, поскольку доставлять удовольствие — это ниже их достоинства, делать это означает слишком сильно походить на рабыню. А вот рабыню, если она не сможет добиться этого, скорее всего, ждёт основательная порка. С другой стороны, по-видимому, в каждой женщине живёт рабыня, желающая понравиться и доставить удовольствие мужчине. И это желание нравиться, конечно, мужчины не только освобождают в рабыне, но и требуют этого от неё. Так что этот естественный характер женщины и её желание нравиться противоположному полу, не только разрешены и поощрены в рабыне, но наложены на неё. Некоторым женщинам требуется знакомство с плетью, прежде чем они действительно смогут почувствовать себя наделёнными правом принять то, что они действительно хотят это сделать, воспользовавшись ударами, как оправданием для удовлетворения своего тщеславия, что, дескать у них бедняжек нет теперь никакого иного выбора, кроме как сделать то, что они так или иначе хотели бы сделать сами. Но в этом что-то есть, потому что у них действительно нет выбора, и это, что интересно, именно то, чего они хотят. Вскоре, конечно, освобождённые ошейником, оказавшиеся у ног господина, они склонны страстно желать ублажить его, и стремятся сделать всё, чтобы он был удовлетворён настолько полно, насколько это возможно. Таким образом, они быстро понимают, что сами заинтересованы с том, чтобы доставить мужчине изысканное удовольствие, и с радостью рабыни делают это. И для них порой становится неожиданностью, что в объятиях господина, хотят они того или нет, они вынесут и подчинятся экстазам, возможности которых они в бытность свою свободными женщинами даже представить себе не могли, экстазам, часто растягивающимся на целый ан. Но с другой стороны мужчинам тоже нравится видеть своих рабынь такими, столь беспомощными, умоляющими, задыхающимися, стонущими и извивающимися, полностью зависящими от их милосердия.

Сару, насколько я знал, не была показана Лорду Окимото. Лорд Нисида, казалось, не счёл целесообразным представлять её старшему даймё. Интересно могло ли это быть недосмотром или оплошностью с его стороны. Возможно, она не представляла достаточного интереса или важности. Однако она была очень красива и в ошейнике становилась даже более красивой, чем когда-либо. Я предположил, что сёгун будет доволен такому подарку, из чьих рук, он бы ни был получен.

Теперь у меня имелись веские причины для опасений, что пани действительно намеревались спуститься по Александре до ледостава. Конечно, мне это казалось безумием, но единственной альтернативой этому было оставление лагеря и рассредоточение в поисках отдельных убежищ и безопасности, тем самым лишая смысла все усилия прошлых месяцев и отказываясь от любых проектов, ради которых пани, возможно, были доставлены на берега известного Гора. Однако эта альтернатива диктовалась причиной, которую, как я знал, пани не собираются принимать в расчёт. Похоже, для них оба варианта, что спуститься по Александре в Тассу, что подставить себя под мечи, были равнозначны.

Я подозревал, что это имело отношение к чести, или к пародии на неё, или к тому, что они ею считали.

Я даже не пытался понять логику пани.

Мне не хотелось брать Сесилию или Джейн в путешествие вниз по Александре, но я подозревал, что Лорды Нисида и Окимото, не желавшие выпустить из под своей опеки хоть одного человека, скорее предпочтут зарезать рабынь, чем оставить их здесь. Я задал этот вопрос Лорду Нисиде, но он напомнил мне, что для голой женщины будет трудно пережить зиму в этих лесах, особенно если она будет прикована цепью за шею, и закована в кандалы и наручники. «Кроме того, — добавил он, — мы возьмём с собой и других животных. Мужчинам они понадобятся для их удовольствия».

Сесилия и Джейн, в настоящее время, получили два мешка и были отправлены в лес собирать ягоды. По возвращении, им предстояло запрокинуть головы, открыть рты и высунуть языки. Если на их языке или дыхании будут замечены какие-либо доказательства того, что они пробовали ягоду, девушки будут наказаны. Ягоды были для их владельцев. Позже некоторых рабынь могли накормить с руки, поставив их на колени, голых, с руками сжатыми за спиной, или бросить перед ними на пол, чтобы они могли изящно собирать их, стоя на четвереньках, опуская головы и не используя руки.

До настоящего времени я воздерживался от прямой конфронтации с Лордом Нисидой или с Лордом Окимотой относительно предполагаемого влияния на меня через некую женщину. В действительности, могло быть и так, что такой женщины просто не существовало, и эта угроза была уловкой, не больше, чем тактическим инструментом, рассчитанным на то, что я сам смогу вообразить некую особую женщину, благополучием которой я мог бы быть, предположительно, обеспокоен.

Теперь у меня появилось острое желание поставить этот вопрос перед Лордом Нисидой, а в случае необходимости и перед Окимото. Если бы они хотели сохранить мой меч, по крайней мере, как добровольный инструмент в резерве их оружия, то им придётся постараться успокоить моё любопытство.

С этим решением в голове, я вышел из сарая, выделенного нам с Пертинаксом для проживания вместе с нашими двумя рабынями.