"Вскоре, — думал я, — на носу большого корабля должны будут нарисовать глаза, и он выйдет в своё первое плаванье, сначала по Александре. Если он достигнет Тассы, то по выходе в море, должны будут принести жертву, подарив морю вино, соль и масло, чтобы тем самым испросить у него спокойных путей. Такова традиция".

Шесть дней назад на берегу был разложен большой костёр. Я стоял около него вместе с Атием, и десятками других, плотников, лесорубов, ремесленников, тех кто, заготавливал лес, строил корабль, выстругивал вёсла, шил паруса.

Мы отступали всё дальше, по мере того, как пламя взвивалось всё выше. Была ночь, и мы едва могли смотреть на огонь. Лица собравшихся вокруг костра мужчин, освещённые его красноватыми отблесками, были у кого бесстрастны, у кого опечалены. Из глаз многих текли слёзы. Это были крепкие мужчины, и всё же они плакали. Пани тоже стояли вместе с нами, среди множества моряков и наёмников. Завёрнутая в холст, а точнее в парус, фигура исчезала в пламени.

"Странно, — подумал я, — что погребальный костёр зажгли ночью".

Такие ритуалы обычно проводятся днём.

— Ему понравилось бы видеть нарисованные глаза, — вздохнул кто-то из мужчин.

Мне подумалось, что он был прав. Хотя Терсит, насколько я знал, был странным человеком.

— Этого не должно было произойти, — сказал другой.

— Мне хотелось бы повидаться с ним, — сказал я Атию.

— Он был нездоров, — буркнул тот, не глядя на меня.

— Что стало причиной его смерти? — полюбопытствовал я.

— Его здоровье было подорвано многолетними лишениями, — ответил Атий.

Мне вспомнилось, как он несколько лет назад выступал в Совете Капитанов. Было трудно думать о том, что это маленькое, жилистое, гибкое, энергичное тело, оказавшееся вместилищем для столь могучего и необычного ума, оказалось столь ослаблено, что уступило разрушительному действию болезни. Я разыскал в лагере врачей, членов зелёной касты. Ни одного из них не пригласили к нему. А четверым и вовсе было отказано в доступе в его апартаменты.

— Никогда не будет другого, такого как он, — вздохнул Атий.

— Несомненно, — согласился я.

Атий пристально посмотрел на меня, а затем отвёл взгляд.

Мы дождались, пока пламя не опало, а затем разошлись по своим жилищам.

Утром следующего дня, едва рассвело, я вернулся к остаткам погребального костра, превратившегося в груду почерневших углей, вперемешку с пеплом. Я не удивился обнаружив там Атия, сделавшегося то же самое.

— Что вам здесь надо? — неприветливо спросил он.

— Иногда, — сказал я, разгребая пепел носком сандалии, — остаются кости.

— Уходите, — потребовал Атий.

— Я вижу, что Вы уже нашли некоторые из них, — заметил я, бросая взгляд на маленький мешок, зажатый в его левой руке.

— Не подходите ближе, — потребовал Атий.

Но я взял его левую руку за запястье, и отобрал у него мешок.

— Убирайтесь! — крикнул Атий. — Нет!

Я опрокинул мешок и, вытряхнув кости в пепел, склонился над ними, не обращая внимания на стоящего рядом, беспомощно поникшего Атия. Я рассмотрел кости, а потом поднял пару из них и продемонстрировал Атию.

— Теперь Вы знаете, — вздохнул он.

— Да, — кивнул я.

— Вы подозревали, — догадался мужчина.

— Конечно, — подтвердил я, выпрямляясь.

Корабел быстро наклонился, к мешку и сердитыми движениями, торопливо покидал кости обратно. Можно было не сомневаться, что от них вскоре избавятся, вероятно, закопав в лесу.

— Я сохраню вашу тайну, — пообещал я.

— Было решено, что так будет лучше, — объяснил он, не глядя на меня.

— Почему? — полюбопытствовал я. — И кем?

— Я не знаю, — ответил Атий.

— Где теперь Терсит? — спросил я.

— Я не знаю, — вздохнул он. — Я делаю то, что мне говорят.

— Но ясно, что он жив, — констатировал я.

— Думаю да, — кивнул мужчина.

Я заподозрил, что отсутствие Терсита, его недоступность для представителей зелёной касты, погребальный костёр, зажжённый после наступления темноты были обманом или уловкой.

Возможно, он боялся за свою жизнь. Несомненно, теперь он был в безопасности, по крайней мере, на какое-то время.

Я отвернулся и покинул место костра. Кости были костями тарска.