— Нодати на борту, — сообщил Таджима в ответ на мой вопрос.

Только что рассвело.

Крепкая, длинная сходня перечёркнутая множеством поперечных планок вела вверх с причала. Всю ночь при свете факелов мужчины и рабыни поднимались и спускались по этой сходне, занося на судно различные грузы, и возвращаясь за новыми. Сходня вела к большому, открытому в данный момент лацпорту, расположенному значительно ниже главной палубы. Внутри груз принимали другие люди, среди которых были и те, кто когда-то состояли в касте Писцов. Они разобрались в этих горах вещей и определяли их дальнейшее размещение по разным палубам и трюмам.

— Холодно сегодня, — поёжился Таджима.

— В Тассе будет намного хуже, — заверил его я.

Признаться, меня обеспокоило количество принесённого на борт продовольствия. Это напомнило мне приготовления города, знающего, что осада неизбежна. Но таких запасах в море можно было провести месяцы не подходя к земле. Кроме продуктов на корабль закатили множество бочек с пресной водой. И это несмотря на обычные для круглых судов устройства для сбора дождевой воды, по сути широкие брезенты с отверстием посередине и шлангом проведённым к резервуарам на судне. Длинные корабли в таких устройствах обычно не нуждаются, пополняя запас воды во время своих частых подходов к берегу, которые могут случаться чуть ли не каждый вечер. На судно один за другим заносили ящики ларм, которые должны были помочь избежать дефицита витаминов в долгом путешествии. Ларма естественно не растет в Торвальдслэнде, но некоторые твердые фрукты, способные, к счастью, послужить подобной цели там вызревают. Можно было предположить, что пищу можно было бы получать прямо из моря, но, увы, это был не тот источник, на который можно было положиться. Зачастую съедобные рыбы придерживаются мелких мест, которые обычно располагаются вблизи берегов, но не в открытое море, где для рыбы не так много корма. Девятижаберные гореанские акулы имеют привычку следовать за кораблями, подбирая объедки, но и это не тот источник пищи, на который стоит рассчитывать. Акулы, будучи хищниками и охотниками, вероятно, будут держаться вблизи тех мест, где больше добычи, то есть всё те же банки и отмели. Также, акулы в холодных северных водах не столь многочисленны как в южных широтах. Например, вблизи устья Александры, акул было немного, если таковые вообще имелись. Вода здесь для них слишком холодная. Я видел много тюков тканей и одежд, принесённых на борт, а так же множество разнообразных коробок всевозможных размеров. Я предположил, что среди груза было и серебро с золотом, но я не был уверен в ценности этих предметов, если таковая вообще имеется, в тех местах, которых мы планировали достичь, конечно, в случае если наше путешествие закончится успехом, и мы достигнем своей конечной цели, где бы эта цель не находилась.

Были среди приносимых грузов и материалы необходимые в морской практике, древесина, смола, ворвань и так далее. В изобилии была принесена парусина. Иногда сильный ветер разрывает паруса, растрёпывает их на нитки и даже срывает с рей. Видел я много бочек с маслом, но не столько для судовых фонарей, сколько для заполнения ими керамических сосудов с проволочными ручками, которых тоже были погружены сотни. Это были зажигательные бомбы, которые можно было сбрасывать со спины тарнов или запускать из катапульт. На море это было самое разрушительное оружие, что было доказано двадцать пятого Се-Кара. Возможно, оно также окажется эффективным против палаток и деревянных строений, но я подозревал, что польза его против пехоты окажется невысокой. Умело поставленная крыша щитов обычно достаточно надёжно защищает пехоту от стрел и болтов даже выпущенных с тарнов, но атака тарновой кавалерии обычно координируется с наступлением своей пехоты. Понятно, что щит невозможно использовать одновременно для защиты и от ударов с воздуха, и от атаки по земле.

Затаскивали сотни камней для катапульт, а также "тяжёлые стрелы", почти копья, которые могли быть отправлены в полёт как поодиночке из баллист или спрингалов, так и сразу по несколько штук посредством резкого удара горизонтальной подпружиненной доски.

Видел я среди грузов и предметы роскоши, или, точнее, то, что с моей точки зрения, было предметами роскоши. По крайней мере, я заметил среди прочего, ценные меха, рулоны шёлка, бочонки с вином и пагой, кастрюли с драгоценностями, браслетами, анклетами, ожерельями и так далее. Одна девушка несла на голове, придерживая обеими руками, кипы того, что я принял за прозрачные танцевальные шелка. Можно было не сомневаться, что позже рабыни воспользуются этим, чтобы нарядившись в них спешить к каютам удовольствий, предусмотренным на судне. Мужчины, собираясь в местах, которые можно было бы назвать судовыми пага-тавернами, могли бы выбирать среди них ту, которая больше понравится.

Девушки паги или пага-рабыни, являются хорошо знакомым гореанским свободным мужчинам видом невольниц. В действительности, многие кейджеры, оказавшиеся у частных владельцем, начинали свою неволю, сразу с прилавка попав в таверну, ничем не отличаясь от других рабынь, послушных плетям и цепям алькова, чьё использование включено в цену того напитка, который она приносит к столу, конечно, если клиент пожелает. И аналогично, многие мужчины нашли свих личных рабынь в столь маловероятном месте, поначалу совершенно не подозревая, что эта красотка в ошейнике, одна из многих, стоящая перед ним на коленях склонив голову и подавая ему пагу, может так или иначе стать особенной лично для него. Праздно, возможно, как нечто само собой разумеющееся, как могли бы приказать любой другой, её отправляют в альков. Но в алькове, распятая в цепях, она покажется ему интересной, удивительной, отличающейся от многих других. Он проверит её тело и обнаружит к своему восторгу, что её реакция на его прикосновение окажется экстраординарной и жалобной. А с какой надеждой она смотрит на него и прижимается губами к его плети. Возможно, он увидит нечто совершенно особенное в её отзывчивости. Не исключено, что он даже испугается, что она может оказаться слишком интересной для него, и, побыстрее закончив с нею, отталкивает её от себя, оставляя позади, в слезах и цепях, неспособную последовать за ним. Но для него окажется трудно забыть о ней, о её поражённых глазах и выгибающемся теле. Его преследуют вспоминания о тихом шелесте её шелка, когда она вставала на колени у его стола, и как струилась на её теле эта прозрачная насмешка над одеждой, когда она покорно шла впереди него к алькову. Ему не забыть альков, как извивалась она, вцепившись в цепи над браслетами, сомкнувшимися на её запястьях, как тянулась она к нему всем телом, умоляя его о большем, а позже, в диком звоне колокольчиков на лодыжке, потеряв себя в его власти, дико пиналась и дёргалась. Он заглядывает в таверну снова, и снова находит, что она торопится встать перед ним на колени и принять его заказ. Когда он набирается смелости и вновь посылает её в альков, не исключено, подтверждая всё то, чего он больше всего боялся, что она для него не просто одна из рабынь, но нечто сильно отличающееся, и что они, возможно, подобраны друг для друга по своей природе, он как господин, а она как рабыня. И, в конечном итоге, он покупает её. Она стоит ему больше, чем он хотел бы признать перед своими товарищами, но он примирится с этим фактом, получив многократную компенсацию от её прелестей. И это не так страшно, как он узнает позже, иметь у своих ног ту, которая готова умереть ради него, любящую рабыню, ту, которая с первого его прикосновения узнала в нём своего долгожданного любимого господина. Вот так, таинственными путями природы совершается этот союз. Конечно, необходимо быть особенно строгим с любимой и любящей рабыней, вплоть до самой суровой дисциплины, не смущаясь отправлять её под плеть за минимальную слабость или малейшее вызванное ею неудовольствие, но у неё нет никакого другого пути, поскольку он — её рабовладелец.

Положив палец на плечо одной из девушек я остановил её у подножия сходни. Она несла целый тюк одежды. Рабыня замерла, стоя очень прямо, держа голову высоко понятой и глядя прямо перед собой.

— Рабские туники, — прокомментировал я.

— Да, Господин, — подтвердила она.

— Продолжай, — велел я ей.

— Да, Господин, — отозвалась девушка. — Спасибо, Господин.

Я видел, что и другие девушки шли с подобной ношей. Это, конечно, было гораздо большее количество туник, чем требовалось для наших девок. Я также заглянул в увесистые ящики двух или трех мужчин, когда те подходили к сходне. Меня позабавило, что эта тара была заполнена различными аксессуарами, вроде караванных цепей, сириков, рабских наручников, колец для лодыжек и так далее. Я видел, что многие из поднимавшихся по сходне, несли надетыми на копья, множество рабских ошейников с их ключами, привязанными к ним. Ошейники были крепкими, но легкими и удобными, теми самыми, которые надевают на женщин. Другой товарищ нёс связки клейм того вида, которые используются, для клеймения животных.

Исходя их этих наблюдений, я предположил, что Лорды Нисида и Окимото держат в памяти достойное применение для женщин врага или, по крайней мере, для тех из них, которые удовлетворят их чувству прекрасного. Женщины врага, конечно, становятся собственностью победителей. Я не отметил, кстати, погрузки подобных устройств более тяжёлого плана, пригодных для удержания пленников мужчин. Помнится, Лорда Нисида в павильоне Лорда Окимото говорил, что война у них ведётся меч против меча, без пощады.

Торгус, Ичиро, Лисандр и другие оставались при кавалерией. Птицы должны были быть погружены на борт позднее, предположительно через четыре дня, присоединившись к нам ближе к устью Александры.

С другого борта, уже были открыты ещё более крупные лацпорты, и по их люкам, ставшим наклонными аппарелями, опустившимися до воды, в ниши в корпусе затягивались шесть имевшихся в наличии галер. Подобные устройства имелись и по правому борту, в данный момент повёрнутому к причалу, и отделённого от него мощными кожаными кранцами, должными предотвратить повреждение судна или причала. Таким образом, галеры могли быть втянуты внутрь с любой стороны огромного корабля.

Таджима, стоявший рядом со мной, внезапно отстранился и согнул спину в почтительном поклоне. Я тоже счёл нужным поклониться. Для посадки на судно прибыл сам Лорд Окимото. Его принесли на портшезе восемь пани. За ними следовали контрактные женщины и телохранители.

Как только процессия исчезла внутри, Атий, который, казалось, отвечал за вопросы погрузки судна, начал строить мужчин в колонны на берегу, пани, наёмников, ремесленников и других, и направлять их к сходне.

— Четыре дня, — сказал Таджима, которому предстояло двигаться к устью по воздуху вместе с кавалерией.

— По крайней мере, так должно получиться по нашим оценкам, — сказал я.

— Я понимаю, — кивнул Таджима.

Здесь всё зависело от течения и от того насколько гладко пройдёт спуск по Александре. Конечно, русло реки ниже по течению было промерено со всей возможной заботой, но река это не мост, не улица, не мощёная камнем твёрдая дорога, вроде Виктэль Арии, ведущей в Ар, на постройку которой ушли целые столетия. Река не столь надёжна. Его омуты, отмели и излучины могут поменяться за неделю и даже за день. Наводнения могут расширить её берега и поменять глубины и даже русло. Засуха может высушить и выжечь её. Трудно предсказать прихоти, причуды и капризы, пресыщенность и голод реки.

Оценка в четыре дня была взята от времени, за которое две маленьких лодки достигали Тассы.

— Не забудь, — напомнил я, — что тарнов следует посадить прежде, чем мы выйдем из вида земли.

— Я помню, — заверил меня он.

Я не думал, что Лорд Нисида захочет задержаться в путешествие к устью Александры, или, тем более, возвратиться к причалу.

За прошедшие несколько дней тарны были приучены взлетать с корабля и возвращаться обратно. Три отсека были выделены специально для них, каждый на своей собственной палубе. Первый отсек располагался на первой палубе, сразу под главной, второй и третий палубами ниже. Все три помещения соединялись широкими рампами, по которым можно было выводить тарнов с нижней палубы на вторую, далее к первой, и наконец, на верхнюю или главную палубу, если будет сдвинут в сторону огромный люк.

Трое мужчины прошли мимо меня вверх по сходне, подняв руки в приветствии. Я тоже поприветствовал их. Это были Теларион, Фабий и Тиртай, с которыми я познакомился в палатке Лорда Нисиды в праздничную ночь. По крайней мере, один из них, как подозревал Лорда Нисида, был шпионом и один, тот же самый или другой был членом касты Ассасинов. Эти трое, как я отметил, присутствовали у погребального костра несколько ночей тому назад. У того самого костра, на котором было, предположительно, сожжено тело корабела Терсита.

— Я предпочёл бы, чтобы Ты тоже был с кавалерией, — признался Таджима.

— Возможно, позже, в море, мы с тобой ещё разделим дорогу ветра, — пообещал я.

— Лорд Нисида не доверяет тебе, — предупредил он.

— Я в курсе, — кивнул я.

Таджиме было поручено командование нашей кавалерией в моё отсутствие.

Пока мы говорили, мимо нас проходили многочисленные пани и наёмники, вступали на сходню и, поднявшись по ней, исчезали в чреве корпуса.

А на востоке уже поднимались клубы дыма.

— Они начали жечь лагерь, — прокомментировал я.

— Я должен вернуться к кавалерии, — вздохнул Таджима.

— Удачи тебе, — пожелал я ему.

— И тебе всего хорошего, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — сказал он, повернулся и ушёл.

А я остался наблюдать за мужчинами, продолжающими подниматься по сходне.

— Пертинакс, — улыбнулся я, увидев приближающегося ко мне товарища.

За ним семенили Сесилия и Джейн, обе одетые в тёплые одежды. Однако они остались столь же привлекательными, даже спрятанные под пальто и плащами. Интересно, как соблазнительны рабыни, даже будучи так укутаны. Возможно, всё дело в том, что ты знаешь, что они — рабыни, а не свободные женщины, а значит, можно, если можно так выразиться, определить их цену. Мужчины отлично знают о том, что под слоями тёплых тканей находится рабыня в её ошейнике.

— Тал, — поздоровался он.

— Тал, — ответил я.

Безусловно, даже свободные женщины не могут считать себя неуязвимыми от предположений зрелых мужчин. Думаете, они не понимают, почему с таким любопытством направлены на ни глаза мужчин? Сомневаюсь. А может они, спрятавшись за всеми этими слоями тканей, шарфами, капюшонами и вуалями, и правда, не подозревают, о чём думают мужчины? Не стало бы им неловко, узнай они, как их рассматривают сильные мужчины? Не скрывают ли их одежды дрожь их страха? А может они скрывают то, как покраснели и запылали их тела, словно они почувствовали себя беспомощными у ног господина? Сомнительно, чтобы они не понимали тех взглядов. Они должны знать, что мужчины угадывают черты их лиц, с любопытством и даже праздностью, оценивая и рассуждая, есть ли под всеми этим принадлежностями, всеми этими обертками что-то, что могло бы быть достойно помещения у его ног, стоящее его ошейника и обладания. Будьте уверены, мужчины, глядя на них, обязательно задумаются, как они могли бы выглядеть на цепи, на показе покупателям, голыми на невольничьем рынке, а также унижающимися на мехах в алькове, в надежде, что ими останутся довольными, возможно даже в тунике, босиком, спешащими на рынок по их поручениям.

Подавляющее большинство женщин на Горе — конечно, свободные, разделённые на множество разнообразных каст. С другой стороны и женское рабство не редкость. Рабыни сразу бросаются в глаза на улицах, на рынках, в полях и в других местах. Статистически, очень немногие из рабынь являются потомственными. Большинство первоначально были свободными женщинами, оказавшимися в неволе в результате захвата, набега, похищения, войны и так далее.

Как уже было отмечено ранее женщины врага становятся собственностью победителя. Они — добыча, такая же, как кувшины, ткани, металлы, кайилы и тому подобные вещи. Безусловно, они — особенно желанная форма добычи и мужчинам нравится иметь их в своей собственности. Большинство рабынь, конечно, покупается на рынках, где их похитители выставляют их для продажи. Девушки выставляемые на аукционах, до некоторой степени, разбавлены пленницами, доставленными с Земли, но эти пленницы, хотя и довольно многочисленные, если рассматривать в абсолютных числах, составляют лишь небольшую часть гореанских рабынь, возможно одну двухсотую или даже трёхсотую. Они действительно оказались популярными на рынках, правда, возможно частично из-за их очарования как варварок, но также, как мне кажется, из-за их живой реакции на гореанских мужчин, в некотором роде мужчин, к встрече с которым их прежняя цивилизация и культура их плохо подготовили. Никак они не могли ожидать, что окажутся рабынями у ног таких мужчин, таких бескомпромиссных и великолепных монстров. Конечно, они просто естественные самцы, которые по своей природе являются господами.

Судя по различным аксессуарам, принесённым на борт, кандалам, ошейникам и прочим, казалось ясным, что Лорды Нисида и Окимото рассчитывали на то, что их проекты будут успешны и закончатся приобретением большого количества женщин, которых можно будет распределить или продать. Это, конечно, путь не новый на Горе, когда финансирование дальнейших действий кампании ведётся за счёт средств от добычи, полученной в предыдущих.

Рассмотрите также таких женщин теперь ставших собственностью победителей.

Их богатые одеяния и статус будут сменены ошейниками и рабскими туниками, да и то если им это позволят. Они больше не владеют товарами, они теперь сами являются товарами. И пусть эти товары теперь стоят на коленях и прижимают свои мягкие губы к ботинкам завоевателей и благодарят из за свои сохранённые, по крайней мере, на какое-то время, жизни. И пусть они дрожат, от понимания того, что они теперь больше не свои собственные, а принадлежат рабовладельцам, в ошейниках которых им предстоит узнать, чем должна быть рабыня. Утомительные, сложные игры свободной женщины остались для них в прошлом. Их стезя теперь служить и ублажать, или умереть. Конечно, в своих фантазиях они уже рассматривали этот вариант событий, и теперь, стоя на коленях, они обнаруживают, что этот стало их действительностью. И чем может стать для них, могли бы они задаться вопросом, выигранная им эта невероятная и желанная, временная отсрочка от топора или факела? Не случится ли так, что их пол и красота, их изящные черты лица и прекрасные рабские формы, о которых они, возможно, до настоящего времени мало думали, разве что иногда рассматривая себя в зеркале и задаваясь вопросом, сколько могли бы дать за них мужчины, чтобы забрать со сцены торгов, а также, конечно, похоть мужчин, позволит им заслужить свои жизни? Возможно. Не исключено, что им раньше бывало любопытно, за сколько они могли бы быть проданы на рынке, какую прибыль они могли бы принести владельцу, продающему их другому? Ну что ж, теперь смогут это узнать. Они раньше фантазировали, каково бы это могло быть, оказаться в руках рабовладельца? Теперь им это предстоит узнать на практике.

— Спасибо, что присмотрел за ней, — поблагодарил я Пертинакса, кивая на Сесилию.

Мы договорились об этом, поскольку я спозаранку отправился на причал, понаблюдать за погрузкой.

Вчера вечером приковав рабынь в сарае, мы погрузили на корабль наши вещи.

Пертинакс точно так же, как и я, согласно инструкциям Лорда Нисиды, был отлучён от кавалерией. По-своему, это было лестно. Это указывало на то, что Лорд Нисида теперь расценивал Пертинакса как кого-то, с кем стоит считаться. К тому же мы с Пертинаксом делили кров, и могли говорить на языке, незнакомом для большей части пани. Я предположил, что это было, по-своему, комплиментом. Короче, из-за близости ко мне он тоже попал под подозрение. С другой стороны, он был тем человеком, которого я был рад видеть рядом с собой на корабле. Интересно, понимал ли он, что его жизнь теперь могла быть в большой опасности. Если бы Лорд Нисида решил покончить со мной, то я был уверен, что и Пертинакс не избежал бы подобной участи.

На причале, как только они остановились, Сесилия и Джейн сразу опустилось на колени, в положение наиболее подходящее для рабынь в присутствии свободных мужчин. Впрочем, в присутствии свободной женщины было бы сделано то же самое.

Такие нюансы могли бы показаться незначительными или несущественными тем, кто не знаком с культурным протоколом, но они таковыми не были. Это было очень важно и довольно последовательно. Эти ритуалы, возможно, для постороннего неважные, богаты значением. Они, в их красоте и уместности, делают отношения и условия совершенно ясными, и это немаловажно. Кейджера очень ясно понимает, почему она на коленях. Она — рабыня. Такое положение и поведение являются весьма значащими для носительницы ошейника. Но, что может оказаться более трудным для понимания постороннего, так это то, что она сама расценивает это положение и поведение как соответствующее для неё. На коленях она чувствует себя комфортно и безопасно. Как рабыня она знает, что обязана стоять на коленях. Но также, оказавшись во власти мужчин, она хочет и любит стоять на коленях.

— Ну что, садимся? — поинтересовался Пертинакс.

— Подожди немного, — попросил я.

Я ждал Лорда Нисиду.

— А что насчёт остальных рабынь, всех погрузили? — как бы невзначай полюбопытствовал он.

— Сару на борту ещё с ночи, — усмехнулся я. — Её привели в двадцатом ане. Думаю, она где-то внутри, надёжно прикована цепью, скорее всего, за шею.

— Мой вопрос был общим, — проворчал мужчина. — Меня совершенно не интересует эта шлюха Сару.

— Вот это и удивительно, — хмыкнул я. — Большинство мужчин ею интересуются.

— Она — шлюха, — презрительно бросил он.

— Естественно, — согласился с ним я, — причём самого лучшего вида, беспомощная, полная потребностей шлюха, на которой надет рабский ошейник.

— Я презираю её, — заявил Пертинакс.

— А она хочет быть у твоих ног, — заметил я.

— Если она попробует туда подобраться, получит такого пинка, что отлетит в сторону, — проворчал он.

— А она подползёт назад, чтобы поцеловать ботинок, который её пнул, — пожал я плечами.

— Она презренна, — выругался Пертинакс.

— Вовсе нет, — не согласился я. — Она — рабыня своих потребностей.

— Презренная рабыня! — повторил мужчина.

— Ничуть, — покачал я головой. — В безжалостных, отчаянных потребностях рабыни нет ничего презренного. Более того, большинство мужчин считает такие потребности приемлемыми, даже приятными.

— Она никчёмная и совершенно презренная, — не унимался он.

— Странно, — хмыкнул я, — чего это её тогда сочли достойным подарком для сёгуна.

— Как рабыню! — напомнил мой товарищ.

— Конечно, — кивнул я. — А как кого ещё?

— Я не вижу в ней ничего, что могло бы представлять интерес, — заявил он.

— И это при том, что даже на Земле, — усмехнулся я, — Ты хотел видеть её голой в своём ошейнике.

— Нет! — замотал головой Пертинакс. — Нет!

— И Ты продолжаешь хотеть её даже сейчас, — добавил я.

— Нет! — стоял он на своём.

— У твоих ног, в твоём ошейнике, твоей беспомощной рабыней, — закончил я фразу.

— Нет! — выкрикнул Пертинакс.

— Уверен, что нет? — спросил я.

— Волосы у неё слишком короткие, — сердито буркнул мужчина.

— В этом я с тобой согласен, — улыбнулся я.

Джейн, стоявшая на коленях рядом с ним, тут же воспользовалась возможностью и, отбросив за спину капюшон, принялась более равномерно и привлекательно, раскладывать волосы по плечам.

Сару, кстати, привели на корабль ночью, отдельно от остальных, и несколькими анами раньше, чем на борт поднялся Лорд Окимото.

Интересно, всё же, знал или нет Окимото о её существовании?

Несомненно, она может стать прекрасным подарком для сёгуна. Возможно, Лорд Нисида, посредством такого подарка, планировал выторговать себе большее расположение сёгуна, такое, которое могло бы даже поднять его выше его кузена.

Впрочем, я был уверен, что Лорд Окимото тоже не был ни дураком, ни новичком в подобных играх. Лорд Нисида шёл на риск, если затевал интригу против него. Безусловно, в его распоряжении было немалое количество верных ему людей, мечников, лучников и прочих. Такая поддержка имеет тенденцию остужать горячие головы. Однако те, кто хороши на поле боя, не всегда могут спасти от прилетевшей из кустов стрелы, или от ножа в темноте. Я принял как данность тот факт, что неизвестный ассасин, которого опасался Лорд Нисида, был нанят неизвестным врагом, но это не обязательно должно быть верно. Мне вспомнилось высказывание насчёт того, что не все враги обязательно чужаки. Буквально с гореанского это высказывание переводится как: "Не все чужаки — чужаки".

— Мой вопрос был без всякой задней мысли, — проворчал Пертинакс. — Всех ли рабынь погрузили?

— А Ты обернись, — посоветовал я.

— Ого, — протянул Пертинакс.

Большинство общественных рабынь или, возможно, лучше сказать, рабынь без частных владельцев, лагерных и кухонных рабынь, прачек, девушек выбранных для торговли и распродажи, девок из рабского дома и прочих, как раз готовили к погрузке на борт. С нашего места было видно, как на берегу, к востоку от причала формировалась колонна. Частных рабынь по большей части уже привели на корабль их владельцы.

Большинство мужчин, ремесленники, кузнецы, тарнстеры, пани, наёмники и так далее, собранные и распределённые Атием уже были на борту.

Почти каждая рабыня мечтает о том, чтобы стать частной рабыней одного владельца, причём желательно быть ещё и единственной его рабыней.

Рабынь на берегу, прежде чем вести к сходне должны были связать и заковать в караван.

Мне случалось видеть караваны и побольше, того, который формировался на моих глазах сейчас, например, после падения городов. Некоторые доходили до от полутора, а то и до двух тысяч голов. Само собой это значительно снижает спрос и сбивает цены, если его привести на один рынок, соответственно, зачастую эти караваны позже дробят на более мелкие и рассеивают по большой площади, иногда уводя за тысячи пасангов, на более выгодные рынки. Кроме того, порой женщин могут не отправлять на рынок сразу, а придерживать, иногда в течение многих месяцев, пока их текущие владельцы выжидают, в надежде на лучшие цены. В течение этого периода они не теряют времени даром, проходя обучение, тренировки и упражнения, что также поднимает их ценность. Работорговцы часто покупают таких женщин оптом за гроши, для последующей перепродажи в розницу. Соображения подобного рода, разумеется, касаются любого вида товаров, цена которых может колебаться в соответствии с условиями рынка.

— Они почти готовы, — сообщил я Пертинаксу.

— Вижу, — кивнул тот.

Колонна лагерных и других рабынь была уже сформирована. Пани споро связывали им руки за спинами, и привязывали одну за другой за шеи к длинной верёвке. Именно в таком виде им предстояло подняться по сходне.

Внезапно я услышал приближающийся лязг и скрежет тяжёлых цепей, бороздивших по доскам причала, и оглянулся. Лициний Лизий из Турмуса, предпринявший попытку покушения на жизнь Лорда Нисиды во время тренировочного захода на цель, закованный в кандалы, брёл к сходне, то и дело подталкиваемый торцом глефы пани. Возможно, я поступил неблагоразумно, пожалев его в тарновом лагере, решив, что у него мог бы быть некий шанс выжить. Несомненно, Лорд Нисида расценил это как прискорбную неосмотрительность, если не акт прямой измены. На каком основании, постижимом для такого человека, как он, мог бы быть освобождён потенциальный убийца? Не был ли я, в таком случае, в союзе с ним? Я подозревал, что кто-нибудь занимавший в лагере менее высокое положение, скажем, тот, кто не был командующим кавалерией, вероятно, жил бы в гораздо худших условиях после такого акта. Конечно, это дало Лорду Нисиде превосходные основания относиться к моей службе со значительной долей настороженности. А позже я ещё и вылетал на таинственную встречу над лесом, характер которой я отказался раскрыть. Так что не было ничего удивительного в том, что этим утром я оказался не вместе со своей кавалерией. В любом случае Лорд Нисида послал значительное количество пани, чтобы выследить и вернуть Лициния под свой контроль. Его обнаружили в нескольких пасангах от тарнового лагеря, где он в течение четырех или пяти дней, напуганный, измученный и голодный окончательно заблудился и, очевидно, ходил кругами. Вскоре он снова оказался в лагере, закованный в кандалы и с цепью не шее. Похоже, я не сильно ошибался, говоря Лицинию, что он, оказавшись в лесу без оружия и снаряжения, будет не способен продержаться на подножном корму, выдержать направление, уклониться от преследования и так далее. По-видимому, он был не столько воином, столько наёмником, а может, даже и не столько наёмником, сколько бандитом. Я знал, что он неплохо владел мечом, но от этого мало пользы, когда ты ослабленный, едва способный стоять видишь вокруг себя острия глеф.

Лициний заметил меня, уже вступая на сходню. На мгновение он остановился, но не попытался обратиться ко мне или подать какой-либо знак. Затем в его спину ткнулся торец глефы, грубым толчком придавая ускорение. Если бы я тогда передал его Лорду Нисиде, он, несомненно, оказался бы в пыточной. У пани, насколько я понимал, были свои методы поощрения разговорчивости их пленников. Впоследствии он должен был быть распят на кресте. Теперь, предположительно из уважения ко мне, его избавили от распятия. Я не знал, подвергли ли его пыткам или нет. Если так, и если бы Лорд Нисида захотел покончить со мной, то для него не составило бы труда вытянуть необходимые доказательства из изломанного тела, которое будет лепетать то, что от него захотят услышать, лишь бы только прекратилась боль, или выпрашивая клинок, милостиво погруженный в сердце. Впрочем, я не заметил во взгляде Лициния ничего, что предположило бы позор или мольбу о жалости и понимании. Соответственно, это позволяло заключить, что он ещё не был принуждён произнести лживые утверждения. Насколько я понял, его должны будут приковать к скамье одной из галер. Большинство гребцов на них, конечно, были свободны. На круглых судах, кстати, в качестве гребцов обычно использовались рабы, прикованные к скамьям, но длинные корабли, военные галеры больше полагались на свободных гребцов по причинам, которые, я полагаю, очевидны. Периодические смены гребцов в веслах, в случае если они были свободны, несомненно, не коснутся утомлённого, больного тела Лициния Лизия из Турмуса.

Я выкинул его своей головы. Я дал ему, возможно неблагоразумно, учитывая его предательство и преступление, возможность для спасения и свободы, возможность, которой он, как выяснилось, оказался неспособен воспользоваться. Он больше не был моей проблемой. Теперь он был пленником Лорда Нисиды. Я не знал, какая его ждала жизнь, но даймё сообщил мне, что многие предпочли бы распятие на кресте.

По сходне теперь поднималась вереница лагерных рабынь.

Вчера вечером на корабли были доставлены сотни яиц тарнов. Их укрыли в обитых войлоком контейнерах на одной из нижних палуб. Они химически поддерживались в жизнеспособном состоянии, и способны были содержаться так в течение многих месяцев. Позже, реагируя на второй химикат, должно было начаться выведение птенцов. Планы Лорда Нисиды простирались гораздо дальше уже существующей тарновой кавалерии.

Ветер на берегу реки становился всё более пронизывающим.

С юта огромного корабля донёсся резкий свист.

Строения лагеря теперь были объяты пламенем почти полностью. Ветер раздувал огонь, рвал и его на языки, прибивал к земле.

Гигантскую высокую конструкцию, которая ещё недавно держала судно Терсита, теперь поглощал огонь.

— Не нравится мне направление ветра, — проворчал Пертинакс.

— Мне тоже, — признал я.

Мужчины, которые поджигали лагерь и некоторые другие из отставших, теперь торопливо спускались по склону к причалу, чтобы занять свои места в чреве корабля.

— Лорд Нисида на борту? — поинтересовался Пертинакс.

— Я так не думаю, — ответил я.

— А что насчёт его контрактных женщин? — уточнил он.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

На кормовой надстройке снова раздался пронзительный свист.

— Разве мы не должны подняться на борт? — спросил Пертинакс.

— Скоро, — заверил его я.

— Огонь скоро подберётся к причалу, — заметил мой товарищ.

— Да, — сказал я.

Посмотрев вверх, я заметил, что кое-кто из моряков, высоко над нами, облокотившись на реллинги юта, всматривались в огонь и следили за его продвижением.

— Кораблю может грозить опасность, — забеспокоился Пертинакс.

— Со временем, — успокоил его я, — но не в данный момент.

Разумеется, я ожидал, что швартовы скоро сбросят и этот левиафан, послушный рулю и течению, выйдет на фарватер. Я нисколько не сомневался, что Атий уже сейчас изнывал от желания поскорее отшвартоваться.

— Может, уже поднимемся? — спросил Пертинакс.

— Мне любопытно посмотреть на того, кто последним оставит причал, — признался я.

— А где Лорд Нисида? — полюбопытствовал мой товарищ.

— Он уже может быть мёртв, — заметил я.

— Ты что, шутишь? — не на шутку встревожился он.

— Думаю, что это всё же маловероятно, — успокоил его я.

Признаться, я не исключал такого исхода. Среди пани тоже могли быть трения или разногласия. Конечно, они тоже были людьми и подозревали о привлекательности власти. Возможно, Лорд Нисида выполнил свою задачу, доставил древесину судостроителям в лагерь на берегу Александры, организовал формирование и обучение тарновой кавалерии. Могло быть и так, что Лорд Окимото, кузен сёгуна, в нём больше не нуждался.

— Эй, они собираются поднять сходню, — предупредил Пертинакс.

— Уверяю тебя, ещё не сейчас, — сказал я.

Стапель, в котором Терсит строил свой корабль, теперь полностью охваченный огнём, внезапно задрожал и рухнул, в оглушительным треском сложившись внутрь.

— Я боюсь за причал, — снова забеспокоился Пертинакс. — Нужно отшвартовываться как можно скорее.

По реке вниз по течению проплыло несколько льдин.

По моей оценке, на борту корабля должно было быть что-то от двух с половиной до трёх тысяч мужчин. Многие из них теперь выстроились вдоль фальшборта на главной палубе и у реллингов на баке и юте.

В трюмы погрузили огромное количество продовольствия. И это серьёзно беспокоило меня. Так мог бы запасаться готовящийся к длительной осаде город. С каким противником могли мы встретиться, если не с самим морем? Насколько могло затянуться это путешествие? Таких запасов могло бы быть достаточно, чтобы достичь Коса и Тироса, и даже забраться дальше, до самого дальнего из западных островов. Но я боялся, что, в конечном итоге, лишь малая часть из них будет использована. Я боялся того, что, учитывая наш зимний выход в море, в сезон самых суровых штормов, стены этого города, если можно так выразиться, будут вскоре разрушены, что они не выстоят перед неистовыми ударами зеленой Тассы, перед таранами её высоких, громадных молотов, что город очень скоро может пасть, уступив непримиримому напору холодных волн. Никто не рискует выходить в Тассу в это время года.

— Так Ты собираешься подниматься на борт или нет? — осведомился Пертинакс.

— Разумеется, — заверил его я.

— Огонь приближается, — тревожно сказал он.

— Ещё есть время, — успокоил я.

— Смотри, — привлёк моё внимание Пертинакс, — на той стороне реки.

Мы увидели, как от противоположного берега отчалил баркас.

— Враги? — спросил он.

— Сомнительно, — отмахнулся я.

— Лагерь на северном берегу, — прокомментировал Пертинакс. — Лодка отвалила от южного берега.

— Значит, там было что-то размещено, — предположил я.

— Что? — спросил он.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

Весла ритмично опускались и поднимались. Мы видели, как вода, искрясь, срывалась с их лопастей.

Внутри большого корабля были предусмотрено множество небольших кают для офицеров. Нам с Пертинаксом так же выделили по каюте. Несомненно, Лордам Нисиде и Окимото, а также тем, кто среди пани занимали достаточно высокое положение, достались намного более просторные апартаменты, вероятно, в кормовой надстройке. Но я не возражал против тесной каюты. В некотором смысле они были роскошью, поскольку находились внутри и защищали от непогоды. На большинстве гореанских кораблей, мелкосидящих галерах, с которыми я был знаком, и на которых много раз выходил в море, кают не было вообще. Хотя мог быть трюм, в который можно было погрузить припасы, рабынь и так далее. Офицеры и команда зачастую спали прямо на палубе под звездами, или на земле рядом с бортом, если корабли на ночь был вытащен на берег. Это был гораздо приятнее, чем в трюме. Рабыни часто жалобно умоляли позволить им остаться на палубе, даже если они будут прикованы цепью к палубе или сидеть в клетке.

Полагаю, что постороннему, незнакомому с такими нюансами, наши каюты показались бы ужасно тесными и некомфортабельными, но пространство на судне — штука драгоценная, даже на таком большом судне. И, если не для меня, то для Пертинакса, как мне кажется, было роскошью, иметь каюту вообще. Лично я был очень доволен своей каютой, несмотря на тесноту и низкий потолок. В ней была одна единственная койка, слева от входа. Койка была встроена в стену. Под ней, также встроенный в стену, был предусмотрен рундук, в который можно было сложить свои вещи. Напротив койки имелся шкафчик для различных мелочей. Единственной мебелью, если можно так выразиться, в каюте была маленькая скамья, приблизительно три фута длиной. Под потолком, тут и там, были ввёрнуты крюки, на которые можно было повесить верхнюю одежду. Также в центре каюты с потолка свисала маленькая закрытая стеклянной колбой масляная лампа. Её нельзя было снять с её цепи. Огонь в море, особенно на деревянных судах, является той опасностью, к которой следует относиться предельно серьёзно. Но самой приятной неожиданностью оказался расположенный напротив двери крошечный, всего четыре дюйма диаметром, иллюминатор, закрывавшийся шарнирной ставней. Через это оконце можно было выглянуть наружу и, открыв, проветрить каюту. В закрытом состоянии, он должен был выстоять против холодных и высоких волн. Издали, из-за своей крошечности, эти иллюминаторы, если бы были замечены вообще, казались немногим более чем точками на корпусе. Дверь, маленькая и узкая, находилась сразу у трапа, ведущего на палубу выше, и открывалась внутрь, так что не перекрывала доступ к трапу. Стоять в каюте во весь рост я не мог, но я и не собирался проводить много времени внутри. Зато Сесилия и Джейн могли стоять там вертикально, ещё и место оставалось. Я надеялся, что они поняли роскошь этих апартаментов. Это далеко превосходило загоны, конуры, клетки и кольца для приковывания цепи, которые выпали на долю многих из их сестер по ошейнику. Безусловно, даже такое размещение далеко превосходило по комфорту то, что предоставили бы им на типичных невольничьих кораблях, в которых рабыни зачастую лежали на спине, прикованные цепями за запястья и лодыжки к расположенным ярусами решетчатым деревянным полкам, задёрнутым сетками, чтобы защитить тела женщин от уртов. При этом все волосы на телах рабынь удалены, чтобы уменьшить заражение паразитами. Руки девушек, кстати, приковывают не только, чтобы не дать им повредить сетку, что могло бы запустить внутрь уртов, но также для того, чтобы воспрепятствовать им расчёсывать свои тела, раздирая их до крови, чтобы утихомирить зуд, вызванный нашествием паразитов, обычно корабельных вшей. Ярусы полок в трюме простираются от одного борта до другого, между ними остаются только узкие проходы. В каждом пространстве имелась откидная панель, через которую можно вложить в рот каждой рабыни корку хлеба и через неё же напоить из бурдюка.

Лодка подплыла ближе. В ней было восемь гребцов и по одному мужчине на корме и на носу. Теперь стало понятно, что на дне лодки лежит некий груз, покрытый брезентом.

Повернувшись к Сесилии и Джейн, по-прежнему стоявших на колени около нас, я спросил:

— Вы запомнили наши каюты?

— Да, Господин, — почти одновременно ответили девушки.

Пару дней назад мы приводили их на корабль, чтобы показать им каюты и вообще ознакомить с судном. Во время этой экскурсии мы связали им руки за спиной, а также привязали одну к другой за их шеи. С точки зрения безопасности в этом нужды, конечно, не было, но такие вещи редко делаются ради безопасности. Куда кейджере бежать? Фактически, когда рабыня прикована цепью, если нас интересует вопрос безопасности, то это обычно сделано не столько для того, чтобы ограничить её свободу, хотя она прикована и отлично знает это, сколько чтобы предотвратить её кражу, поскольку она — собственность. Мужчине не составит большого труда подчинить и увести оставленную без присмотра рабыню. Но чаще всего рабынь связывают по двум наиболее распространенным причинам. Во-первых, это мнемоническая причина. Связывая, заковывая, ограничивая, мы чрезвычайно ясно демонстрируем им, что они такое, что с ними можно так поступать, что они объекты для такого обращения, что они рабыни. Когда девушка беспомощна и знает себя таковой, у неё остаётся мало сомнений в том, кто она, в том, что она рабыня. Таким образом, их часто связывают, держат в клетке и так далее. Во-вторых стимулирующая. Узы, в силу укрепления осознания рабыней своей слабости, своей уязвимости и беспомощности, оказывают сексуально стимулирующий эффект. Женщина сознаёт себя объектом, уязвимым и подготовленным к сексуальному использованию. Это связано с радикальным сексуальным диморфизмом, характерным для человеческого вида, с очевидной взаимозависимостью полов и отношениями доминирования и подчинения, превалирующими в природе. В результате, то, что рабыня беспомощна, не только подчеркивает остроту и жизнеспособность этих естественных реакций, но и усиливает их экспоненциально. Поверьте, и у Пертинакса, и у меня, когда мы в тот день вернулись в наш сарай, было достаточно доказательств этого вопроса. Рабыня, вероятно, очень хорошо понимает, что с ней сделано и почему, но это мало чем ей помогает. Она всё также беспомощна, и она рабыня. Кроме того, если в ней были разожжены рабские огни, что, наверняка, будет иметь место, она жаждет удовольствий своей неволи, и нуждается в них. Для неё, оставленной связанной, весьма обычно через некоторое время начать умолять о сексуальном облегчении.

Также, мимоходом можно было бы добавить прозаическое наблюдение, что, когда руки женщины связаны за спиной, она, вероятно, не доставит больших проблем. Например, во время этой экскурсии нам не надо было беспокоиться, что они могли бы из любопытства что-нибудь переставить, потрогать, поднять, свернуть, опрокинуть и так далее. Ну а верёвка на их шеях держала их вместе, так что они вряд ли могли отделиться, потеряться и заблудиться лабиринте проходов, коридоров, трапов и помещений огромного корабля.

— Сесилия, — сказал я.

— Господин? — откликнулась англичанка, бывшая студентка Оксфордского Колледже, имя которого, как и имя того в котором когда-то учился я сам, мы опустим.

Я окинул оценивающим взглядом, стоящую на коленях девушку. Она стала прекрасной рабыней.

Сесилия смотрела на меня снизу, ожидая моих слов.

Да, мы были подобраны друг другу Царствующими Жрецами, чтобы быть непреодолимыми один для другого. Её мелкая, пустая, претенциозная жизнь на Земле кардинально изменилась, когда она, однажды ночью самодовольная в своей красоте, не отказывавшая себе в удовольствиях презирать, соблазнять и мучить мужчин, легла спать в своей постели, а проснулась, к своему удивлению и ужасу раздетая, лёжа на полукруглом прозрачном основании тюремного контейнера на одной из трёх лун Гора. В капсуле, в которой она очнулась, девушка оказалась не одна. Двумя другими оказались я сам и красивая, молодая, человеческая женщина со Стального Мира, домашнее животное кюра, которая, к тому же не умела говорить. Англичанка была посажена в капсулу, чтобы подтолкнуть меня к моральному падению. Мог ли кто-то долго сопротивляться её очарованию? Ну, а если бы она потерпела неудачу, оставалось ещё было кюрское домашнее животное, по сути примитивная человеческая самка, столь же невинная и сексуальная как кошка во время течки. Так или иначе, дело обстояло так, что моя честь рано или поздно была бы потеряна. Виной тому били императивы природы и соблазны, которые были мне навязаны. Скорее рано, чем поздно, я потерял бы способность сопротивляться им, устроив себе пир из одного или обоих деликатесов, снова и снова используя их для своего удовольствия. Однако, ни одна из них не была рабыней, по крайней мере, по закону. Обе были свободны, опять же, по закону. И в этом-то и состояла трудность. У меня практически не было сомнений, что рано или поздно я взял бы гордую, тщеславную, эгоистичную англичанку в свои руки, и она изучила бы то, что значит быть использованной так, как гореанский воин мог бы использовать простую рабыню. Однако этой развязки удалось избежать. Кюры устроили набег на Тюремную Луну и освободили меня. Что интересно, именно я и был целью этой атаки. Когда появились кюры, англичанка, надеясь избежать смерти, объявила себя рабыней. Она интуитивно поняла, что как свободная женщина ничего не стоила, за исключением, возможно, гастрономической точки зрения, то есть могла стать едой для ворвавшихся в тюрьму монстров. Зато как рабыня, могла бы иметь некую ценность. Интуитивно она почувствовала, что у неё могла бы быть ценность, некоторая ценность, пусть и минимальная, но только как у рабыни. Но также крик, казалось, пришёл из её сердца, подобно взрыву, выбросив копившееся, возможно, в течение многих лет в глубинах её "Я" напряжение. Это был крик облегчения, крик, которым она, казалось, наконец-то, отвергла ужасную, обременительную фальшивость, сбросив с души огромный, тяжёлый камень страха и самоотрицания. Так же, как и многие женщины, если не все, с самого наступления своей половой зрелости, она осознала, что существуют два пола, совершенно отличающиеся и опустошительно дополняющие друг друга, а так же и то, что внутри неё прятались рабские потребности. Она отлично знала об этих потребностях, раз за разом, в течение многих лет, разными способами, например, от снов, выныривая из которых, она с облегчением и лёгкой грустью обнаруживала, что на ней не было цепей, что её губы не были прижаты к плети рабовладельца. Она пыталась бежать от постоянно приходивших фантазий, от их обаяния и страха, но затем возвращалась к ним снова и снова. Как часто фантазировала она, представляя себя беспомощной во власти доминирующих мужчин, не больше чем их собственностью, призом и игрушкой, их рабыней. Ненавидя холодность, нерешительность и слабость мужчин, она изливала на них свою злость и разочарование, мучая их так, как только её красота ей позволяла. В действительности, она ненавидела не мужчин, а только тех из них, которые отказались быть мужчинами, которые не проследили, чтобы она оказалась у их ног. Конечно, вскоре после её самообъявления на Тюремной луне, она попыталась забрать своё признание назад! Однако такие слова, единожды сказанные, безвозвратны, поскольку сказавшая их теперь рабыня. В результате она оказалась в Цилиндре Удовольствий, у человеческих союзников кюров. Разрывающаяся между своими вялыми отговорками свободы и отчаянными рабскими потребностями, найденная недостаточно приятной для своих владельцев, решивших бросить её в бассейн с угрями, она попросила моего ошейника. Я пошёл на встречу жалобной просьбе рабыни и удостоил её своим ошейником, который лично запер на её шее. Той ночью, приковав её цепью в алькове, я, наконец, преподал ей то, чем должна быть рабыня. Рождённая рабыней, она стала рабыней юридически, а затем, юридическая рабыня, она стала рабыней истинной.

— Сесилия, — сказал я.

— Господин? — отозвалась она.

— Иди в каюту, — велел я, — сними всю одежду, полностью, и ложись на койку. Жди меня.

— Да, Господин, — кивнула она и, подскочив, поспешила к сходне.

— Сесилия, — остановил я её на полпути.

— Да, Господин? — обернулась девушка.

— Сначала выложи плеть, — приказал я.

— Да, Господин! — выдохнула она, и побежала по сходне.

У меня не было никакого намерения использовать плеть в данный момент, но этот маленький ритуал оказывает своё влияние на рабыню и, напоминая ей что она — рабыня, высвобождает её и готовит для использования. Иногда, во время использования рабыни, можно спросить: "Ты видишь плеть?". "Да, Господин, — может ответить девушка, — она висит на своём крюке". "Ты хочешь, чтобы она осталась там?" — можно задать следующий вопрос. "Да, Господин", — поспешит заверить она. "Достаточно ли Ты отзывчива?" — можно спросить далее. "Я надеюсь, что господин мог бы быть доволен мною", — стонет она. "Превосходно", — скажет хозяин. "Да, Господин, — вскрикнет рабыня. — Да, Господин! Да, Господин!". Возможно, после этого её рот придётся закрыть ладонью, чтобы заглушить её крики, которые могут стать навязчивыми. Безусловно, часто приятно слушать её крик, плачь и стоны, когда она беспомощная в ваших руках, теряет себя в экстазе, не поддающемся контролю.

— Джейн, — сказал Пертинакс, — иди в мою каюту, выложи плеть, а затем жди меня голой на койке.

— Да, Господин! — радостно воскликнула его Джейн, и поспешила вслед за Сесилией.

Для рабовладельца весьма обычно приказать своей рабыне ждать его голой на мехах. Ожидание и нагота, отлично напоминают ей, что она — рабыня. К тому же, когда он приходит, она уже нагрета, переполнена потребностями и готова к нему.

А если плеть под рукой, то тем лучше.

— И что? — спросил Пертинакс, поймав мой взгляд.

— Ничего, — улыбнулся я.

— Она — рабыня, — пожал он плечами.

— Вот и не забывай об этом, — посоветовал я.

— Не забуду, — буркнул мужчина.

— А Ты смог бы использовать плеть на ней? — полюбопытствовал я.

— Конечно, — кивнул он.

— Превосходно, — улыбнулся я. — Жаль только, что она принадлежит Лорду Нисиде.

— Я прекрасно знаю об этом, — проворчал Пертинакс.

— Как по-твоему, из ней получится хороший подарок для сёгуна? — поинтересовался я.

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Возможно.

— Возможно, Ты тоже не отказался бы принять её как подарок, — предположил я.

— Она с Земли, — буркнул он.

— Некоторые из самых прекрасных подарков доставляют с Земли, — заметил я.

Меж тем лодка пересекла реку и ткнулась носом в берег немного ниже причала.

— У них там какой-то груз, — прокомментировал я. — Что-то под брезентом.

С того места где ещё недавно возвышалась огромная конструкция, в которой строилось судно Терсита, продолжали вырываться языки пламени и снопы искр. Ветер подхватывал эти искры и нёс их в нашу сторону.

— Я опасаюсь за причал, — сказал Пертинакс.

Я кивнул. Действительно, дальний конец причала начинал дымиться. Но там стояли несколько пани.

— Смотри, — указал Пертинакс направо, в сторону на дальнего от нас и от огня конца причала, над которым вздымался форштевень огромного судна.

— Замечательно! — улыбнулся я.

Это появилась свита Лорда Нисиды, телохранители, несколько офицеров и две контрактных женщины, которыми, несомненно, были Сумомо и Хана.

Я вздохнул с облегчением, увидев самого Лорда Нисиду живым и здоровым. Признаться, я боялся худшего.

— Давай встретим его, — сказал я. — А потом поднимемся на борт.

Поёжившись, я плотнее запахнул свой плащ.

Теперь я ожидал услышать ещё один свист с палубы юта, который станет заключительным сигналом, предупреждением об отшвартовке.

Позади приблизительно ярдах в пятидесяти от кормы корабля, над причалом взвилось пламя. Дурные предчувствия Пертинакса теперь были вполне оправданы. Впрочем, корабль вот-вот должен был отойти от причала.

Пронизывающий восточный ветер отчаянно трепал мой плащ. Его порывы гнали по реке волны, с плеском бившие в левый борт судна. Я видел бревно плывущее по течению, принесённое откуда-то из верховий.

Сопровождаемый Пертинаксом я направился к другому концу причала.

— Приветствую, — поздоровался я с Лордом Нисидой.

— Приветствую, — сказал тот, — Тэрл Кэбот, тарнсмэн.

— Вы ожидали, что я буду здесь? — поинтересовался я.

— Конечно, — вежливо ответил даймё. — Вам любопытно, Вы хотите сопровождать кавалерию, Вы находите трудным сопротивляться неизвестности, Вы не желаете свернуть с дороги, ведущей к приключениям. Это черты характера, с которыми мы пани хорошо знакомы. А ещё Вы интересуетесь далёким берегом.

— Верно, — улыбнулся я.

— Если бы я не был уверен в этом, — заметил он, — вас бы уже убили.

— Я понимаю, — усмехнулся я, и все вместе направились к сходне.

Наверху по сторонам от сходни уже стояли матросы, с канатами и блоками, готовые втянуть сходню внутрь, после чего люк будет закрыт и обтянут.

— Зима ещё не началась, — сказал я, — но лёд на реке есть уже сейчас.

— Верно, — согласился Лорд Нисида.

— Ваши контрактные женщины замёрзли, — заметил я,

Действительно, Сумомо и Хана, стоявшие позади, даже притом, что были укутаны в тёплые одежды, выглядели несчастными.

— Они предпочитают более умеренный климат, — констатировал Лорд Нисида.

— По крайней мере, вам не придётся зимовать у реки, — усмехнулся я.

— Я тоже не слишком радуюсь этому климату, в это время года, — признался он.

— Боюсь, Тасса в это время года обрадует вас ещё меньше, — предупредил я его.

— Я думал, — сообщил даймё, — что к этому моменту Вы уже будете на борту.

— Я ждал Вас, — пояснил я.

— Понимаю, — кивнул он.

Я пришёл к выводу, что он был чем-то недоволен.

— Лорд Окимото уже на борту, — сообщил я ему.

— Замечательно, — сказал Лорд Нисида.

— Ну так что, мы поднимаемся? — спросил я, кивая на сходню.

Восточная треть причала уже была охвачена огнём.

Наверху, моряки, не без беспокойства следили за продвижением пламени.

Лорд Нисида указал своей свите, что те должны подняться на борт. Конечно, Сумомо и Хана тут же поспешили по сходне наверх. Ито задержался на мгновение, но жестом даймё был послан вперёд.

Лорд Нисида и мы с Пертинаксом остались одни у правого угла сходни, поднимающейся вверх и исчезающей в лацпорте, расположенном недалеко от середины судна.

Оглянувшись на берег, я отметил, что брезент в лодке отброшен в сторону. Оказалось, что под ним скрывались несколько, стоявших на коленях, съёжившихся, жалких фигур. Они и были тем грузом, который был доставлен с другого берега реки. Мужчина, сидевший на носовой банке, резко потянул цепь, и первая из фигур была вздёрнута на ноги. Следуя за натяжением цепи, она шагнула к борту, запнулась и беспомощно перевалилась через него, упав на песок. Другие фигуры одна за другой были подняты, вытащены на берег и поставлены на колени в линию вдоль берега. Первую фигуру, упавшую на влажный холодный песок, и всё ещё лежавшую там, съёжившуюся, испуганную, боящуюся даже пошевелиться, схватили за правое плечо и поставили на коленям вместе с остальными. После этого все коленопреклонённые фигуры были скованны друг с дружкой цепью за шеи. Руки они держали за спинами, несомненно, по причине наручников или шнуров. Интересно, что головы у всех были скрыты под рабскими капюшонами. Носитель такого аксессуара полностью дезориентирован, беспомощен и зависим от того на чьём попечении находится.

— Не хотите ли подняться на корабль? — прозрачно намекнул Лорд Нисида.

— Сей момент, — пообещал я.

Караван был поставлен на ноги. Было заметно, что фигуры изо всех сил пытаются стоять ровно на холодном песке.

Мужчина пролаял команду, подкрепив её хлопком плети, и караван, сделав первый шаг левой ногой начал движение в сторону причала, несколько ярдов которого уже пылали.

— Тэрл Кэбот, тарнсмэн? — вежливо напомнил о себе даймё.

— Да-да, сейчас, — успокоил его я.

На причал с берега вели лестницы, установленные в нескольких местах вдоль него.

— Отступите немного, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — попросил Лорд Нисида, и мы отстранились от сходни на пару ярдов.

— Ступеньки, — донеслось до нас предупреждение человека, державшего в руке поводок головной фигуры каравана.

Вслед за его командой раздался крик боли. Первая фигура снова споткнулась, рухнув плашмя прямо на ступеньки. Мужчина тут же рывком поставил её обратно на ноги.

Раз мы услышали крик боли, то капюшоны не должны были иметь встроенных кляпов, как на тех капюшонах, что иногда используются при похищении свободных женщин, дабы те не могли привлечь внимание к их затруднительному положению, возможно будучи транспортируемыми по улицам к воротам их города, зачастую в нескольких ярдах от стражников. Я предположил, однако, что фигурам было запрещено говорить. Так обычно поступают с носителями капюшона.

— Ступеньки! — закричал мужчина. — Я что недостаточно ясно или слишком тихо сказал "ступеньки"?

Разумеется, фигуры не могли видеть где именно начинаются эти ступеньки, как и знать их высоту, ширину и количество. Они были запутаны и беспомощны. Но надсмотрщику было плевать на разумные доводы, и плеть упала среди его подопечных. Само собой, они не могли использовать руки, чтобы как-то помочь себе держать равновесие или смягчить падение. Думаю, что в том неуклюжем, мучительном подъеме, успели упасть все и не по одному разу. Они, конечно, сразу же изо всех сил, отчаянно, пытались подняться на ноги, но иногда, неожиданно потянутые цепью, снова падали, причём некоторые были даже неспособны самостоятельно вернуться в вертикальное положение. Таких вздёргивали на ноги и подталкивали вперёд. Наконец, смилостивившись или потеряв терпение, гребцы подхватили их на руки, занесли на причал и уже там поставили на ноги.

— Неуклюжие тупицы! — бесновался тот мужчина, который сидел на носовой банке. — Всем по два удара!

Это было исполнено немедленно, фигурам приказали наклониться, и надсмотрщик обрушил на каждую по два предписанных удара плети.

— Похоже, что к ним относятся с необычной жестокостью, — заметил я.

— Они — рабыни, — пожал плечами Лорду Нисида.

— А почему их держали за рекой? — полюбопытствовал я.

— Некоторые превосходны, — пояснил он. — Мы не хотели, чтобы мужчины устроили из-за свару.

Рабынь уже подвели к подножию сходни, остановили и снова построили в ровную линию.

Огонь, пожиравший причал, ревел ярдах в семидесяти к востоку от нас. До ахтерштевня корабля ему теперь оставалось всего несколько ярдов.

Искра, принесённая ветром, ужалила мою щёку.

— Выглядит так, что этих рабынь, — сказал я, — держат в максимально эффективном заключении.

— В этом нет ничего необычного, разве не так? — уточнил даймё.

— Верно, — не мог не согласиться я. — Это, действительно, не необычно.

Тем не менее, принимая во внимание широту и опасности леса, я был удивлен предпринятым предосторожностями, капюшонами и цепями вместо верёвки. Можно было бы предположить, что они могли быть рабынями в городе, или женщинами некой ценности или важности.

Теперь, учитывая всё увиденное, я уже не сомневался, что их руки удерживались за спинами не шнурами или веревками, а металлом, стальными браслетами рабских наручников, разработанными специально для женских запястий.

Некоторые из рабынь плакали и вскрикивали от боли, дёргались всем телом, ужаленным искрами прилетевшими от приближающегося огня.

Мужчина, прежде сидевший на носу лодки, оглянулся на огонь, а затем потянул цепь, прикреплённую к ошейнику первой девушки. Ты, захныкав, шагнула на сходню, потащив за собой остальных.

Идти по наклонной поверхности каравану труда не составило.

Когда первая девушка сделала пару шагов, я увидел, что моя догадка относительно наручников на запястьях девушек была верна.

За несколько шагов до верха сходни первая девушка каравана была остановлена плетью, прижатой к её груди. Вслед за ней замерли и остальные девушки. Они тут же начали дрожать и трястись от озноба, но зайти внутрь им не дали.

— Почему их остановили? — полюбопытствовал я.

— Мои инструкции, — пояснил Лорд Нисида.

— От реки тянет холодом, — заметил я. — Почему они раздеты?

— Чтобы могли лучше узнать, что они рабыни, — ответил он.

Его слова указывали на то, что рабынями они стали недавно. Если девушка пробыла в рабстве какое-то время, то она уже хорошо знает, что она — рабыня.

— Что Вы думаете о них? — поинтересовался Лорда Нисида.

— Вам лучше завести их внутри, — посоветовал я. — Вы же не хотите лишиться их. Боюсь они могут умереть от переохлаждения.

— Что Вы думаете о них? — повторил даймё свой вопрос.

— Трудно сказать, — пожал я плечами, — они же скрыты под капюшонами.

— Конечно, — кинул Лорд Нисида, — и тем не менее.

— Их фигуры превосходны, — констатировал я.

— Они не пани, — сообщил Лорд Нисида, — но все миловидны.

— Ошейниковые девки? — уточнил я.

— Самые что ни на есть ошейниковые, — подтвердил он.

Я присмотрелся к девушкам. Капюшоны, конечно, не позволяли оценить черты их лиц, но их фигуры, их рабские формы, были достойны сцены гореанского невольничьего аукциона. Рост ни у одной из рабынь, я был уверен, не превышал пяти футов шести дюймов. Все были достаточно стройны, но не в Земном понимании этого слова. Их тела скорее имели волнующие, отточенные эволюцией формы рабынь, принадлежащих мужчинам. Это были типичные тела естественных человеческих женщин, очаровательно и соблазнительно фигуристые, отборные, выточенные течение многих столетий на станке мужской похоти, женские тела того вида, за которыми охотятся, разыскивают, оценивают, порабощают, продают и покупают в течение всего существования человеческого вида. Типичный гореанин — естественный мужчина, честолюбивый, энергичный, сильный владелец. Так что неудивительно, что его вкус, на что указывают его покупки и захваты, тянется к естественной женщине, той, которую природа предназначила ему, надлежащий рабыней.

— То есть, Вы не думаете, что гореанские мужчины были бы разочарованы в них, — заключил я.

— Конечно, нет, — улыбнулся он, — только не пани.

— Превосходно, — кивнул я. — А теперь, может, стоит отправить их внутрь.

— Скажите, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — попросил даймё, — не замечаете ли Вы что-либо особенно интересное во второй с конца рабыне?

— Нет, — покачал я головой я. — Разве что фигура у неё действительно одна из лучших.

Лорд Нисида махнул рукой надсмотрщику, и тот, убрав свою плеть от груди первой девушки, скомандовал:

— Вперёд.

Караван закончил подъем по сходне и исчез в чреве большого корабля.

— Не беспокойтесь, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — сказал Нисида. — Сейчас их отведут в тепло. У них будет достаточно соломы в каждой нише, в которых они будут прикованы за шею.

Я кивал, заподозрив, что Сару, вероятно, была размещена примерно в таких же условиях. "Интересно, — задумался я, — почему это Лорда Нисиду так заинтересовало моё мнение о предпоследней девушке этого каравана. Фигура у неё, конечно, замечательная. И что интересно, в ней было что-то знакомое. Вот только что?"

— Огонь уже совсем близко, — предупредил Пертинакс. — Не пора ли убираться отсюда?

Как раз в этот момент на юте просвистели в третий раз, настойчиво, почти отчаянно.

Мы с Пертинаксом последовали за Лордом Нисидой вверх по сходне. По пятам за нами спешили подняться некоторые другие. Несколько швартовщиков сбросили канаты с битенгов и запрыгнув на сходню помчались вверх. Они же помогли затянуть её внутрь корпуса. Корабельная швартовная команда споро втянула на борт свободные троса. Вскоре большой люк был поднят и обжат на месте. Судно слегка качнулось, и я понял, что оно отошло от причала.

Я никак не мог отделаться от воспоминаний о той рабыне, к которой привлёк моё внимание Лорд Нисида. Было что-то знакомое в её рабских боках. Но затем я выбросил из своей головы все мысли о ней. Она была всего лишь ещё одной рабыней.

Я пробрался вверх, по трапам с палубы на палубу и, наконец, выйдя наружу, отправился на корму и поднялся на палубу юта.

На причале позади нас бушевал огонь.

Но корабль уже был вне опасности. Подхваченный медленным течением, он начал своё путешествие вниз по Александре.

Какое-то время я стоял на юте и любовался красотой реки и лесов, проплывающих мимо по обоим бортам и остающихся за кормой, а затем я направился в свою каюту, где меня с нетерпением ждала Сесилия.

Гореанские мужчины берут от своих женщин то, что они хотят получить.