— Они пропали! — ошеломленно прошептал я.

— Кто пропали? — потягиваясь, поинтересовался Хурта, сидевший на своих мехах, в нескольких футах от меня.

Вокруг нас шевелился просыпающийся лагерь. Люди начали подниматься еще ан назад.

— Охранные грамоты, — пояснил я, — которые должны были обеспечить нам безопасную дорогу до Ара.

— Что случилось? — полюбопытствовала Боадиссия, только что, с еще мокрыми и распущенными волосами, вернувшаяся от ближайшего ручья, куда она ходила помыться.

— Наши охранные грамоты пропали, — устало объяснил я. — Они были у меня здесь, в ножнах.

— Может быть, они просто выпали, — предположила девушка.

— Нет, — покачал головой я. — Они там очень плотно сидели. Их можно было вытащить оттуда только целенаправленно.

— Кажется, впереди будет пост проверки, — сообщила Боадиссия. — Я слышала об этом вчера вечером.

— Несомненно, бумаги украл вор, — заявил я.

— Но мы всегда были рядом, — напомнила девушка. — Как он это сделать?

— По-видимому, это сделал некто очень опытный и хитрый, и знавший что и где надо искать. У него, наверняка, даже был инструмент для извлечения бумаг.

— Клинок был в ножнах, не так ли? — уточнила Боадиссия, — а ножны всегда при Тебе?

— Да, — кивнул, — ножны всегда были на ремне, переброшенном через мое плечо. Чтобы вытащить бумаги вначале требовалось вынуть меч, а после извлечения бумаг, поместить клинок на место.

— А зачем меч-то на место вставлять? — удивился Хурта.

— Да чтобы отсутствие бумаг не было обнаружено немедленно, — объяснил я. — Я бы и дальше оставался в неведение, не имей я привычку, утром всегда проверять, как оружие выходит из ножен.

Эта привычка, выработанная у воинов за долгие годы, кому-то может показаться, ненужной и банальной. Но дело даже не в том, что воину необходимо постоянно практиковаться в выхватывании клинка, ведь не секрет, что первый обнаживший меч, будет первым, кто нанесет удар, но еще и в том, что свойства кожи ежедневно меняются. Под действием температуры и влажности, материал ножен может сократиться или разбухнуть. Воин, если он не самоубийца, должен быть готов к таким изменениям. Бывает и такое, тайный враг мог подклинить или даже закрепить клинок в ножнах, такими средствами как маленькая деревянная щепка или клин, или тонкая проволока, закрепленная петлей под гардой. Проверка легкости выхватывания меча, связанная, прежде всего, с проверкой сопротивления ножен, является маленькой, но редко пренебрегаемой практикой во владении оружием.

— Но это кажется невероятным, — заметила Боадиссия. — Разве есть кто-то, кто мог бы сделать подобное на глазах у всех?

— Кое-кто из воинов, мог бы сделать, — ответил я. — Многие краснокожие, наверняка сделали бы это с легкостью.

— Но кто мог сделать это здесь? — спросила девушка.

— Какой-нибудь вор, — буркнул я, — достаточно квалифицированный, что достоин даже метки воров Порт-Кара, хотя я сомневаюсь, что он имеет ее.

Воровская метка представляет собой, три крошечных остроконечных клейма, выжженных на правой скуле. Эту отметину носят членов Касты Воров в Порт-Каре. Это, кстати, единственный город, в котором, насколько я знаю, признана каста воров. Они даже гордятся своим ремеслом, часто передаваемым от отца к сыну. Среди воров существуют различные привилегии, связанные с членством в этой касте. Если Ты — профессиональный вор и член касты, то Ты защищен от того, чтобы быть выслеженным и убитым другими членами касты, которые склонны ревниво относиться к различным территориям и прерогативам. Кстати, вполне вероятно, что именно благодаря касте воров в Порт-Каре воровства намного меньше, чем в большинстве городов сопоставимого размера. Они регулируют свою численность и специализацию почти теми же методами, которым во многих городах, это делают представители других каст, таких как кузнецы или портные.

— Фэйка! — позвала Боадиссия.

— Да, Госпожа? — испуганно отозвалась та.

Моя соблазнительная рабыня немедленно встала на колени, поскольку к ней обратился свободный человек.

— Ты видела что-нибудь? — спросила у нее Боадиссия.

— Нет, Госпожа, — ответила Фэйка, склонив голову.

— Глупая рабыня, — раздраженно бросила девушка.

— Да, Госпожа, — прошептала Фэйка, не поднимая глаз.

— А эти бумаги необходимы на посту проверки? — поинтересовался Хурта.

— Вполне возможно, — пожал я плечами. — Мы уже поблизости от Ара. Я не знаю.

— Мне кажется сомнительным, что в этом лагере можно найти столь квалифицированного вора, — заметила Боадиссия.

— Я бы не был в этом так уверен, — проворчал я.

— И вообще, я думаю, что это Фэйка взяла их, — ни с того, ни с сего заявила Боадиссия.

— Нет, Госпожа! — крикнула Фэйка.

— Вот увидите, под пыткой она выложит всю правду, — сказала аларка.

В гореанском судопроизводстве законно добывать доказательства у рабов под пыткой. В действительности, так обычно и поступают.

— Пожалуйста, не надо, Госпожа! — заплакала Фэйка.

— Ей было бы трудно сделать это, — вступился я за свою рабыню, — всю прошлую ночь ее руки были скованы у нее за спиной, чтобы на рассвете она могла бы разбудить меня интимным способом, не пользуясь руками.

— Отвратительно, — сморщилась Боадиссия.

— Да, а потом я уложил ее на спину и ласкал ее, потихоньку просыпаясь, пока она не начала умолять взять ее, с чем я с радостью согласился. А освободил ей руки я уже после использования.

— Отвратительно, — повторила Боадиссия.

— Но ведь она всего лишь рабыня, — напомнил я.

— Верный, — кивнула Боадиссия, и посмотрев на Фэйку, зло бросила: — Шлюха!

— Да, Госпожа, — ответила Фэйка, не отрывая глаз от земли перед собой.

Как же все-таки Боадиссия ненавидела Фэйку! Неужели, она действительно думала, что было бы неправильным, или неподходящим для Фэйки доставить своему хозяину такое невероятное удовольствие? Признаться, я так не думал. В конце концов, Фэйка была рабыней, а это было одной из ее обязанностей. Честно говоря, мне все больше казалось, что, скорее всего, она просто отчаянно ревновала к Фэйке, и остро негодовала из-за того, что она, гордая Боадиссия, будучи свободной, была лишена этого самого властного принуждения.

— Ни один вор, имея столь высокую квалификацию, не окажется среди беженцев — предположила девушка, злобно сверля глазами дрожащую Фэйку. — Скорее всего, это сделала рабыня. Давайте допросим ей под пыткой.

Фэйка застонала.

— Это не могла быть Фэйка. Вчера вечером ее руки были скованы цепью за спиной, — напомнил я.

— Тогда, кто? — полюбопытствовала Боадиссию.

— Возможно, Ты, — заявил Хурта, подойдя к девушке сзади и схватив ее за плечи.

Хватка у парня, насколько я понял, совсем не была нежной.

— Нет, — задергалась Боадиссия. — Нет!

В руках Хурты она оказалась столь же беспомощной как рабыня.

— Думаю, это — Тебя следует подвергнуть пытке, — прорычал Хурта.

— Нет, нет! — закричала девушка. — Я свободна.

— Нет ничего невозможного в том, что квалифицированный вор мог бы оказаться среди беженцев, — заметил я. — Он или она точно так же как и остальные граждане Торкадино могли быть выставлены из города.

— Ты знаешь такого человека? — спросил Хурта.

— Да, — кивнул я.

— Кто он? — вскинулся алар.

— Ждите меня здесь, — велел я.

— Так кто он? — переспросил Хурта.

— Некто по имени Эфиальтэс из Торкадино, — ответил я. — Меня предупреждали о нем.

— Можно я пойду с Тобой? — попросил он. — Я хочу сломать ему шею.

— И как это поможет нам вернуть письма, — ядовитым тоном поинтересовался я. — Жди меня здесь.

— Кое-какие фургоны, а с ними и многие из беженцев, уже уехали, — напомнила Боадиссия, вырвавшаяся их лап Хурты, уже ослабившего свою хватку.

Девушка дрожала. Она не была приучена к тому, чтобы так беспомощно, подобно рабыне, оказаться во власти мужчины.

— Пожалуйста, Госпожа, — снова заплакала Фэйка. — Я не крала письма. Я просто не смогла бы сделать этого, даже если бы я осмелилась. Пожалуйста, не требуйте пытать Фэйку. Пожалуйста, будьте милосердны к Фэйке.

— Ты — рабыня, — цыкнула на нее Боадиссия, — а, следовательно, объект для пыток, или любых других наказаний, которые свободные люди пожелают на Тебя наложить.

— Да, Госпожа, — вздрагивая от плача, проговорила Фэйка.

— Ждите здесь, — приказал я.

Боадиссия, дернулась было за мной следом, но лапа Хурты сомкнувшись на ее запястье, остановила ее.

* * *

— Ай! — вскрикнул мужчина, от испуга и боли.

Моя рука сомкнулась на его шее, и я вынудил его опуститься на колени, и потом и лечь на живот. Он было задергался, но после того, как я воткнул его нос и рот в мягкую землю, немедленно затих. Немного подержав его так, я позволил ему немного поднять голову. Мужчина закашлялся.

— Где они? — спросил я его.

— Кто? — непонимающе спросил он, выплевывая набившуюся в рот землю.

— Письма! Три письма! — прорычал я.

— Вы не сможете меня здесь ограбить, — вдруг излишне смело заявил он. — Вокруг слишком много людей!

Само собой, некоторые из беженцев уже собрались вокруг нас.

— Не вмешивайтесь, — предупредил я их.

— Где письма? — потребовал я ответа.

— Какие письма? — спросил он.

Недолго думая, я снова воткнул его лицо в землю. Мужчина закашлялся и, начав задыхаться, вывернул голову в сторону.

— Где они? — повторил я свой вопрос.

— Я понятия не имею ни о каких письмах, — прохрипел он.

— Не вмешивайтесь, — снова приказал я тем, кто собрался вокруг нас.

Я отметил, что кое у кого из подошедших в руках появились тяжелые дубинки.

Прихваченной с собой веревкой я быстро связал его лодыжки, а затем, притянув их к рукам вора, и связав их вместе, толкнул мужчину на бок, лицом ко мне. Больше не обращая на него внимания, я начал систематический обыск его имущества.

— Что Вы делаете? — спросил он, а потом вывернув голову к окружившим нас людям, крикнул: Остановите его, кто-нибудь!

Пара мужчин сделали шаг вперед, но ни один из них не решился бросить мне вызов.

— Он вооружен, — сказал один из этих парней связанному пленнику.

— Я не вижу их здесь, — бросил я толпе.

— Что он ищет? — поинтересовался мужчина, только что подошедший к толпе.

— Письма какие-то, — ответил кто-то их толпы вновь прибывшему.

— Где они? — снова вернулся я к допросу своего пленника.

— Я ничего не знаю о Ваших письмах, или независимо от того, что именно Вы имеете в виду, — простонал он. — Отпустите меня!

— Отпустите его, — поддержал его мужчина из толпы, к слову, совсем не торопившийся смело выйти вперед.

— Что Вы себе позволяете? — послышался возмущенный голос из толпы.

— Отпустите его, — сказал другой мужчина, тот, которого я видел.

— Этот человек — вор, — объявил я собравшимся вокруг меня людям. — Он украл у меня три письма. Я хочу получить их обратно.

— Я не вор, — заявил лежащий передо мной мужчина.

— А Вы видели, как он крал Ваши письма? — поинтересовался один из мужчин.

— Нет, — признал я.

— Может, кто-то еще видел? — спросил он.

— Нет, — раздраженно ответил я.

— Тогда откуда Вы знаете, что это он их взял? — задал мужчина вполне резонный вопрос.

— Вы же не нашли у него письма, — поддержал его другой. — Разве это не предполагает, что Вы могли ошибиться?

Я открыл кошель своего пленника. Монеты там были, но вот писем, к сожалению, не было никаких. Ссыпав монеты обратно в кошель, я потянул завязки, закрывая его.

— Где Ты спрятал письма? — спросил я вора.

Мой голос не обещал ему ничего хорошего.

— Я ничего не знаю о Ваших письмах, — прошептал он.

Уверен, у него не было никаких сомнений, что я настроен серьезно. Он явно был напуган.

— Ты что, уже успел их продать? — поинтересовался я.

— Я ничего не знаю о них, — стоял он на своем. — Ты не вор?

— Нет, — ответил я.

— Освободите его, — снова призвал меня мужчина из толпы.

— У Вас же нет ни одного доказательства, — заметил другой.

— У него есть меч, — проворчал третий. — Какие ему еще нужны доказательства.

— Отпустите этого человека, — сказал уже знакомый голос.

— Он — вор, — зло объявил я.

— Никакой я не вор, — возмутился мой пленник.

— Он, правда, не вор, — поддержали его из толпы.

— Он — известный вор из Торкадино, — сообщил я.

— Ерунда, — тут же донеслось до меня.

— Как Вы думаете, кто он? — спросил меня мужчина стоявший неподалеку.

— Эфиальтэс из Торкадино, — ответил я.

— Никакой я не Эфиальтэс, — возмутился лежавший на боку мужчина.

— Он точно не Эфиальтэс, — подтвердил другой товарищ.

— Мне именно так его представили, несколько дней назад, — объяснил я.

— И кто же его представил? — полюбопытствовал один из мужчин.

— Я не вижу его здесь, — признал я.

— Это не Эфиальтэс, — заявил мужчина.

— Да даже если это и был он, — вмешался другой товарищ, — Вы же не видели момент воровства, и не имеете никаких доказательств, даже косвенных, что он — преступник.

Тот мужчина, что высказал мне все это, носил одежду синего цвета касты писцов. Подозреваю, что он мог быть даже из писцов-законников.

— Освободите его, — предложил третий товарищ.

— Я — Филебас, виноторговец из Торкадина, — заявил мой пленник.

— Он лжет, — сказал я.

— Это правда, Филебас, — поддержал его мужчина. — Я не раз вел с ним бизнес. Освободите его.

— Сложи свои вещи в мешок, — приказал я, развязав товарища.

Он выполнил мой приказ под моим наблюдением. У его дорожного мешка могли быть двойные стенки. Правда, я не почувствовал сопротивления писем, ни услышал шелеста бумаги, когда проверял его.

— Экипаж номер семнадцать готов к отправлению! — услышал я объявление.

— Это — мой экипаж, — сообщил мне мужчина, убирая последнюю из своих различных вещей, высыпанных мной, обратно в мешок.

— Он и мой также, впрочем, Тебе это отлично известно, — усмехнулся я. — Не волнуйся. Я доведу Тебя до фургона и проконтролирую, что Ты благополучно занял свое место.

У меня не было ни малейшего желания позволить ему пропасть из виду. Хотя у меня и не было никаких реальных доказательств, которые могли бы убедить судей, но я был уверен, что передо мной был Эфиальтэс из Торкадино, укравший мои бумаги. Невероятно, но факт, мы поедем с ним вместе в том же самом экипаже.

— Мы готовы выходить, — сказала Боадиссия, подошедшая ко мне. — Фургон вот-вот отправится.

— Знаю, — буркнул я. — Слышал уже. А Ты пошевеливайся.

Я толкнул вора перед собой к месту посадки в экипаж.

* * *

Я стоял у переднего ограждения пассажирского отделения наемного экипажа и смотрел вперед. И не забывал периодически оглядываться назад, проверяя, что вор все еще на том же месте, куда я его усадил.

— Там впереди пост проверки? — поинтересовался я у возницы, перегнувшись через поручень.

— Он самый, — подтвердил тот, подняв голову и бросив на меня короткий взгляд через плечо. — Вам всем придется высадится здесь для проверки, а потом, те, кто ее пройдет, сядут снова. Не расчитывайте на возврат денег, если Вы не пройдете контроль. За подобные случаи компания не несет ответственности.

— Мы всего в дне пути от Ара, — заметил один из пассажиров.

— Там заграждение, — сказал другой, подойдя ко мне и вставая рядом у перил.

— Смотрите, — указал третий, присоединяясь к нам. — Гляньте-ка на того бедного слина.

Он указал на небольшую фигуру подле поста проверке, насаженную на высокий шест, поднятую футов на двадцать над головами беженцев.

Там в толпе, присутствуют солдаты в пурпурных плащах и шлемах, — сообщил я соседям, внезапно заметив старых знакомых.

Давненько я не видел солдат в такой форме, как раз со времен реставрации Марленуса, когда Убар Убаров вернувшись в Ар, низложил узурпатора Цернуса.

— Это — Таурентианцы, члены элитного отряда дворцовой гвардии, — объяснил мужчина стоявший рядом со мной.

— Отряды таурентианцев были расформированы в 10119 годы, — заметил я.

— Они вернули к себе доверие, — объяснил мужчина.

— А Вы разве не слышали? — удивился второй.

— Нет, — ответил я.

Честно говоря, эта информация, а особенно то, что я своими глазами увидел таурентианцев, меня сильно встревожила. Подобные бойцы, с их понятиями о чести мундира, их отождествлением себя с их собственными отрядами, с их преданностью только своим непосредственным командующим, с их статусом, привилегиям и навыкам, их близостью к столь манящим рычагам власти, дает в их руки возможность возводить на престол и смещать убаров.

— Это произошло как раз в этом году, — сообщил мне мужчина.

— Они — отличные солдаты, — заметил второй.

— Я знаю, — кивнул я.

Мне ли не знать. Я уже имел случай встречаться с ними в бою, на песке Стадиона Клинков. Существует миф, основанный на их положение в городе, что таурентианцы избалованы и мягкотелы. Так вот этот миф — ложь. Они — элитные войска, отлично обученные и преданные их командующим. Далеко не каждый желающий может получить доступ к их желанным рангам, попутно узнав, что его блестящее владение оружием, оказывается посредственным если не плохим по сравнению с предъявляемыми требованиями.

Сейчас шел 10130 год от основания Ара. В хронологии Порт-Кара это был 11-й год Суверенитета Совета Капитанов. В те времена, когда я с ними познакомился, их капитаном был Сафроникус из Ара. А Серемидес с Тироса, в те дни, был высшим генералом Ара, и назначен он был под влиянием Цернуса, того самого, кто вскоре должен был занять трон Ара, заменив уважаемого всеми героя, Максимуса Хегезия Квинтилиуса из Ара, который ранее ввел Цернуса, предпринимателя и работорговца, в касту воинов. Максимус Хегезий Квинтилиус был позже найден убитым в его собственных садах удовольствий, а заподозренную в его убийстве, укусившую его девушку, убили таурентианцы прежде, чем она смогла дать показания. Конечно, подобное назначение на столь высокий пост, выходца с Тироса, несколько позже было бы невероятно, в виду быстро развивающихся трений между Аром и Косом, и его могущественным союзником Тиросом. Эти трения, в значительной степени были следствием конкуренции указанных игроков в долине Воска. После победы Марленуса и свержения Цернуса, столь недолго пробывшего Убаром, я снова увидел обоих, Сафроникуса и Серемидеса перед троном, но на этот раз в цепях. Оба они, вместе с другими высшими офицерами, уличенными в измене, были в цепях отправлены в Порт-Кар, на продажу в качестве галерных рабов.

Одна из фигур в фиолетовом плаще и шлеме стоявшая впереди остальных у обочины дороги, подняла руку.

Наш кучер, не мешкая, натянул поводья, останавливая своего недовольно заворчавшего тарлариона. Наш двухколесный экипаж медленно остановился.

— Пассажирам надо выйти и построиться в колонну, справа от фургона, — подсказал водитель, который, похоже, попал в такую ситуацию не в первый раз. — Пока суд да дело, я отгоню фургон на ту строну ограждения. Найдете меня там, в колонне прочих фургонов.

— Как мы пройдем проверку? — шепотом спросила меня Боадиссия, которой я помог спуститься из кузова повозки. — У Тебя же больше нет писем.

— Не знаю, но думаю, что у большинства людей здесь тоже нет писем, — ответил я, бдительно следя за тем, кто назвал себя Филебасом, утверждая, что он виноторговец из Торкадино. Я не собирался давать ему ни малейшего шанса скрыться от меня. Если бы письма потребовались, и он попытался представить их, то я бы не оставил этот факт без своего внимания. Я бы также нашел возможность переломать ему руки и ноги.

— Ожидание, ожидание, — проворчал Хурта. — Я думаю, что сочиню стихотворение на тему презрения к бюрократии.

— Хорошая идея, — признал я.

— Сделано! — объявил он.

— Что сделано? — не понял я.

— Короткое стихотворение, — сообщил он. — Хочешь послушать его?

— Оно должно быть достаточно коротким, — предупредил я.

— Ага, — радостно закивал головой Хурта.

— Буду рад услышать его, — сказал я, не сводя глаз с так называемого Филебаса.

— Очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — начал Хурта.

— Подожди, — остановил его я. — В твоем стихотворении что, только одно слово?

Я заподозрил, что проник в тайну столь быстрого завершения его поэмы.

— Нет, — ответил Хурта, — уже больше полдюжины. — Сам посчитай. Очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди.

— Ну да, — согласился я, — пожалуй Ты прав.

Колонна продвинулась на несколько шагов. Я не выпускал из виду так называемого Филебаса.

— Очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — продекламировал Хурта.

— Ты что, начал сначала? — поинтересовался я.

— Нет, — заявил поэт, — я продолжаю с того места, где Ты меня прервал. Так Ты хочешь услышать все стихотворение?

— Да, конечно, — заверил его я.

Честно говоря, я уже начал подозревать, что определенная вежливость, сохранившаяся от моего английского воспитания, до настоящего времени расценивавшаяся как в значительной мере невинная причуда, не могла полностью избавить меня от случайных неудобств.

— Тогда не прерывай, — проворчал Хурта.

— Ну, извини, — сказал я.

— Эти очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди очень длинны, эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди.

— Да, они такие, — поддержал я его.

— Чего? — оторвался от декламации Хурта.

— Эти очереди, — объяснил я, — они и правда длинные.

— Ага, — согласился Хурта, несколько подозрительно посмотрев на меня. — Пожалуйста, не прерывай меня.

— Извини, — хихикнул я.

В конце концов, не так часто выпадает такому обычному человеку как я, получают шанс побыть рядом с поэтом.

— Ты — само остроумие, — заметила Боадиссия.

— Спасибо, — поблагодарил я, хотя по тону ее голоса я заподозрил, что комплимент не стоило принимать за чистую монету.

Думаю, что в девушке взыграла ее привязанность к коренастому ларлу Хурте. Причем, в данном случае ее любовь к поэзии стояла далеко не на первом месте. Я оглянулся, взглянув на Фэйку. Она улыбалась. Я не сомневался, что с интеллектом у этой девушки все в порядке. Заметив, что стала объектом моего пристального внимания, она быстро опустила голову, даже более кротко чем, возможно, требовалось при этих обстоятельствах. В конце концов, на ее шее красовался мой ошейник.

— Радуйся, что Хурта не поверг Тебя на землю своим любимым ударом, — сказала Боадиссия.

— Я радуюсь, — заверил я девушку. — Радуюсь.

— Ну что, я могу продолжить? — капризно поинтересовался Хурта.

— Пожалуйста-пожалуйста, — сказал я.

— Эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, они выматывают меня, эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — продолжил Хурта.

Этому я вполне мог поверить, но от комментария я воздержался.

— Как мне не нравятся они, эти длинные очереди, эти длинные очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, очереди, — прочитал поэт.

— Это все? — с надеждой спросил я.

— Это — первый куплет, — огорчил меня Хурта. — Кроме того, мне надо отдышаться.

— Мне показалось, что Ты сказал, что это короткое стихотворение, — заметил я.

— Тебе не надо слушать, если Ты того не желаешь, — обиженно сказал Хурта. — Я могу рассказать его Боадиссии.

— Нет, нет, — успокоил я алара. — Я только думал, что Ты говорил, что Ты сочинил короткое стихотворение.

— Оно таким и было, когда я сказал это, — пояснил он. — Но я с тех пор расширил это. Разве предмет не кажется достойным Вам более существенного рассмотрения?

— Конечно, — улыбнулся я.

Тем временем наша собственная очередь продвинулась лишь на несколько шагов.

— Тебе оно не понравилось? — спросил Хурта.

— Оно замечательно, — заверил его я. — Только, вот я не уверен, что оно столь же превосходно как многие из других твоих стихов.

— А что не так с этим? — заинтересовался сочинитель.

— Возможно, оно показалось мне немного длинноватым, — объяснил я. — Кроме того, оно может быть немного повторяющееся.

— Повторяющееся? — недоверчиво переспросил он.

— Да, — подтвердил я. — Например, касательно слова «очереди».

Разговаривая с Хуртой, а продолжал бдительно следить за товарищем передо мной, заявившим, что он — Филебас, якобы виноторговец из Торкадино.

Хурта рассмеялся до слез, и даже схватил меня за руку. Следить за Филебасом, сразу стало труднее, и я забеспокоился, как бы он не воспользовался этой возможностью, и не бросился наутек.

— Мой бедный, дорогой, добрый друг, — заявил Хурта. — Как же Ты простодушен! Как мало Ты знаешь о поэзии! Эти длина и повторяемость — преднамеренные. Конечно, я попытался передать тонкую аллегорию нескончаемости, выражая и передавая не в какой-то неясной манере, а в той, которую, возможно, Ты не пока еще полностью ухватил, иссушающую утомительность бюрократического насилия над духом и чувствами мужчины!

— О-о, — протянул я.

— Также, пронзительное, тонкое акцентированное повторение слова «очереди», которое, своим уровнем и протяженностью, и у меня есть надежда, Ты все же сможешь это постигнуть, неистово излагает и разъясняет не только понятие, но и что более значимо эмоциональную значимость очередей, этих неизбежных признаков, являющих собой почти символическое великолепие, вероломной бюрократической заразы.

— Понятно, — сказал я.

— Теперь я могу продолжить? — спросил он.

— Пожалуйста, продолжай, — кивнул я.

Я был столь ошеломлен выступлением Хурты, что так называемому Филебасу, ничего не стоило ускользнуть от меня незамеченным, но когда я проверил, то с радостью обнаружил, что он этого не сделал. Похоже, он просто не хотел терять своего места в очереди. Я решил, что такому простому солдату, и непритязательному парню, преданному лишь своей профессии, было бы разумнее держать при себе суждение о таких понятиях, как поэты и поэзия. В конце концов, это просто рискованно и небезопасно, когда имеешь дело с Хуртой, к которому я вдруг почувствовал внезапный приступ боли и ревности. Он-то был и воином, и поэтом.

Меж тем Хурта осчастливил нас своим стихотворением, которое, действительно, передавало что-то вроде непостижимости и тяжеловесности учреждения, которое вдохновило его. Я с трепетом слушал Хурту, впрочем, не забывая время от времени контролировать нашего «друга» Филебаса. Боадиссия, насколько я заметил, с примесью скептицизма и зависти, казалась восхищенной. Самообладание Фэйки было просто непостижимым. Но взглядом со мной она постаралась не встречаться. Так называемый Филебас, как мне показалось, время от времени был готов убежать от нас куда глаза глядят, даже несмотря потерю своего места в очереди, особенно явно это проявлялось, когда Хурта начинал свой яростный рефрен, но моя рука каждый раз сжималась на его вороте и удерживала его в от необдуманных действий. Я не буду даже пытаться привести здесь стихотворение Хурты полностью, но думаю, что нечто вроде его настроения уже смог передать. Тем более, что возможно, что записанное стихотворение могло бы потерять нечто заложенное в него автором. Поэзия, в конце концов, или, по крайней мере, большая ее часть предназначена, чтобы быть услышанной, а не прочитанной. Она предназначена для уха, а не для глаза. И конечно простое чтение этого едва ли могло передать воздействие на слушателя живого голоса, и особенно такого, как у Хурты.

Очередь, кстати, продвигалась достаточно быстро, возможно, не очень соответствуя основному тезису стихотворения Хурты, и вскоре мы были уже практически перед постом проверки.

— А Вы правда таурентианец? — спросил я человека в пурпурном шлеме, но тот не счел нужным отвечать мне.

— Вы немного далековато от Ара для таурентианцев, не находите? — не отставал я.

Все же мы были еще, по крайней мере, в дне пути от Ара, и мне казалось это, несколько странным, что таурентианцы, по сути своей дворцовая стража, хотя они, конечно, иногда патрулируют определенные районы города, оказались столь далеко за пределами стен города, особенно в эти смутные времена.

Он презрительно отвернулся от меня, не желая отвечать мне.

— Неприветливый товарищ, — заметил Хурта, несколько оскорбленный отношением пурпурного шлема.

Мы уже были в нескольких ярдах от поста. Тот шест, что мы видели с фургона, теперь оказался от нас на расстоянии всего в несколько футов. В диаметре он был дюймов шесть. Тело, свисавшее с него, оказалось весьма небольшим. И очевидно бедняга здорово извивался и дергался, пока острие кола не вышло из его груди. Сейчас кол торчал из тела почти на ярд. Было видно, что острые края сломанных ребер прорвались сквозь тунику. Конечности трупа безвольно свисали вниз. Сам шест был красным от залившей его крови. Ветер трепал несколько прибитых к нему листов бумаги.

— Постой-ка, — пробормотал я.

— Что случилось? — спросила Боадиссия.

— Мы знаем этого товарища, не так ли? — заметил а, присматриваясь внимательнее к посаженному на кол.

Побледневшая Боадиссия отвела глаза от ужасного зрелища. Фэйка вообще старалась не поднимать головы.

— Ну да, он кажется мне знакомым, — признал Хурта.

— Так и есть, — кивнул я. — Он шел с нами от самого Торкадино. В течение последних нескольких дней он был нашим попутчиком.

Я поднял глаза на повисшую голову. Рот был открыт в немом крике, так что можно было рассмотреть верхние зубы. Над верхней губой, виднелись тонкие усики.

— Они, наконец, поймали его, — сказал мужчина перед нами.

— Это точно, — согласился с ним мужчина, стоявший позади нас.

— Ты знаешь его? — спросил я товарища стоявшего впереди нас.

— Конечно, — ответил тот. — В Торкадино мало кто не знал его.

— Держи мое место, — приказал я Хурте.

— Не думаю, что кто-либо осмелится занять его, — ухмыльнулся Хурта, поправляя топор на плече о весело осматриваясь вокруг себя.

Я подошел к шесту, и присмотрелся к прибитым к нему бумагам. Они были частично истрепаны ветром и заляпаны кровью.

— Что Ты там делаешь? — строго спросил таурентианец.

— В чем было его преступление? — поинтересовался я у него.

— Предъявил фальшивые бумаги, — снизошел он до ответа.

— Понятно, — протянул я.

— Вернись на свое место, — скомандовал таурентианец, что я и поспешил сделать.

— Ты знаешь этого беднягу? — спросил я мужчину стоявшего передо мной, того самого, с которым я столь грубо обошелся.

— Конечно, — кивнул он.

— Именно он представил мне Тебя, как Эфиальтэса из Торкадино, — сообщил я.

— Я — Филебас из Торкадино, — снова сказал мужчина.

— Ты знаешь, кто он? — полюбопытствовал я, указывая на казненного.

— Конечно, — ответил Филебас. — Это и есть Эфиальтэс из Торкадино.

— Я сожалею о том, как обращался с Вами, — сказал я.

— Мои синяки просто счастливы, — проворчал тот.

— Я действительно сожалею о случившемся, — повторил я. — И надеюсь, что не сильно задел Ваше самолюбие.

— Мое самолюбие чувствует себя прекрасно, — ядовитым тоном поведал он. — Только вот моему тело нанесен серьезный урон. Это я к тому, что на нем живого места не осталось.

— Мне, правда, очень жаль, — признал я.

— Впрочем, возможно, все могло кончиться намного хуже, — заметил он. — Представьте, насколько Вы сожалели бы сейчас, если бы сломали мне шею прежде, чем обнаружили свою ошибку.

— Это точно, — вмешался Хурта. — Тебе есть, за что быть благодарным.

— А что это были за бумаги? — тихонько спросила Боадиссия.

— Я Тебе об этом расскажу позже, — пообещал я.

— Следующий, — объявил таурентианец. — Ты, кто такой и с какой целью направляетесь в Ар?

— Я — виноторговец, — сказал мужчина передо мной. — Я был изгнан из Торкадино. Направляюсь к родственникам в Ар. Мое намерение искать защиты касты в Аре.

— Какие-нибудь документы при себе имеются? — спросил таурентианец.

— У меня есть документы, удостоверяющие мою принадлежность к касте, — сообщил Филебас, доставая какие-то листы из своего мешка.

Таурентианец что-то черкнул в его бумагах и кивнул вперед.

— Меня зовут Тэрл, — представился я, подходя к солдату. — Я из Порт-Кара, города нейтрального к Ару. Со мной мой друг — Хурта, алар, и свободная женщина — Боадиссия, женщина из лагеря аларов. Смазливая шлюха в ошейника, с моим мешком на плечах — моя. Кличка Фэйка. Мы направляемся в Ар с различными целями, в основном связанными с поиском удачи и приключений.

Использованное в моей фразе «мы», конечно, следует понимать, как это принято в гореанском, относящимся только к свободным людям. Шлюха в ошейнике, Фэйка, моя прекрасная рабыня, как и любое другое животное в такой ситуации шла только потому, что ее владелец вел ее.

— Имейте при себе какие-либо бумаги? — уточнил солдат.

— Нет, — ответил я.

— У Вас что, при себе вообще нет никаких бумаг? — удивился он.

— Нет, — признал я. — У нас нет ни одной бумажки вообще.

Он задержал на мгновение на мне свой взгляд, а затем он махнул нам рукой, разрешая пройти дольше. Кажется, Боадиссия испуганно дрожала. Через несколько енов мы уже взобрались на пассажирскую платформу фургона, за постом проверки, и продолжили движение к Ару.

Когда наш экипаж отъезжал от поста, я смотрел не в сторону Ара, а назад. Там я еще долго мог видеть, людей ожидавших своей очереди и другие повозки, приближающиеся к посту. А еще я видел изломанное, согнутое тело Эфиальтэса из Торкадино, и трепетание бумаг, прибитых к шесту. Я чувствовал себя дураком. Ведь это именно Эфиальтэс из Торкадино собственной персоной так умно отвел от себя мое внимание, направляя его на ни в чем неповинного виноторговца. Честно говоря, я даже в чем-то восхищался им. Как ловко он, и это теперь мне было совершенно ясно, своим вопросом о ценностях, вынудил меня сделать рефлекторное движение рукой к ножнам! А какое умение требовалось, чтобы вытащить охранные грамоты из моих ножен, даже не потревожив меча! Если бы я по привычке не проверил, как выходит клинок, я, возможно, не узнал бы, что бумаги отсутствовали, пока не достиг поста. Кстати, я проверил, лежавшие глубже бумаги, письма адресованные регенту Ара, Гнею Лелиусу, и другому его высшему генералу, Серемидесу, все еще были в ножнах.

Относительно этих писем, меня теперь терзали противоречивые чувства. Я и раньше не сомневался, а теперь был более чем когда-либо убежден в их важности, а также и в опасности их доставки. Таурентианцы не зря находились столь далеко от Ара. Я подозревал, что именно в этом и заключалась их миссия, по приказу некого высокопоставленного человека в Аре, просеять беженцев и путешественников, вычисляя тех, кто мог бы быть недружественным к их интересам или их партии в Аре. Теперь для меня уже не было секретом, почему прежние посыльные или агенты, оказались не в состоянии вступить в контакт с регентом и высшим генералом Ара. Насколько я помню, я уже пятый кому было поручено это щекотливое задание. Несомненно, Эфиальтэс, заполучивший мои охранные грамоты, был принят за агента Дитриха из Тарнбурга. Я вздрогнул. Я был благодарен этому Эфиальтэсу, за то, что это он, а не я, предъявил те письма на посту. Вероятно, по требованию офицера, я сделал бы то же самое. Впрочем, даже догадайся я не показать их здесь, можно не сомневаться, я сделал бы это где-нибудь в другом месте.

Я с горечью улыбнулся. Вот уж действительно, охранные грамоты! Они скорее гарантировали смерть, а не охрану для любого столь смелого или столь глупого, кто бы согласился взять их. Я видел маленькую фигуру Эфиальтэса, исчезающую вдали. Он стремился украсть защиту, а присвоил смерть. Он оказался, подобно некому крошечному насекомому пойман в мрачную и ужасную сеть, существования которой он даже представить себе не мог.

— Что за бумаги были прибиты к шесту? — поинтересовалась Боадиссия.

— Наши охранные грамоты, — нехотя сообщил я ей, и обернулся, чтобы смотреть вперед на дорогу. — Мы прибудем в Ар завтра утром. Возможно, от ночного бивака Ты будешь в состоянии увидеть его огни.

— А Ар — большой город? — спросила девушка.

— Можешь не сомневаться, — ответил я.