Внезапно до меня донёсся, нерешительный задыхающийся крик новорожденного младенца.

Генсэрикс, оторвался от созерцания костра, вокруг которого мы все сидели. Это был широкоплечий, мощный, одетый в меха и кожу мужчина с тяжёлыми бровями, длинными, заплетенными в косы, светлыми волосами и длинными, жёлтыми, свисающими усами. Звук шёл из одного из фургонов. Теперь крик стал здоровым и задиристым.

— Будет жить, — сказал один из мужчин, воин, сидящий с нами.

Генсэрикс пожал плечами. Это ещё вилами по воде писано. Фэйка стояла на коленях позади меня. Мы были внутри кольца фургонов лагеря Генсэрикса, вождя аларов, кочевников, странников, скотоводов, наряду с выходцами из Торвальдслэнда, знаменитых их мастерством боя на топорах. Лагерь Аларов, как и лагеря подобных им народов, является крепостью построенной из фургонов. Повозки выстраивают в круг, или несколько концентрических кругов, пряча внутри своих тягловых животных, женщин и детей. Кроме того, весьма часто, в зависимости от количества используемых фургонов, и в особенности пересекая, или находясь в опасной местности, внутрь кольца загоняют верров, тарсков, и босков. Нечистоты и дренажи неизбежные в таком скоплении людей и животных, серьёзных проблем не делают благодаря частым перемещениям лагерей.

— Сын, — сообщила одна из женщин, вышедшая из фургона, подойдя к огню.

— Ещё нет, — проворчал Генсэрикс.

Лагерь фургонов перемещают часто, дабы обеспечить свежие пастбища для босков. Да и для тарсков и верров необходимо найти места с обилием кореньев. Именно потребности этих животных, от которых зависит само существование аларов, и являются причиной перемещений, а иногда даже долгих миграций аларов и родственных им народов. Нет нужды говорить, что эти миграции, особенно когда они пересекают места с оседлым населением, часто приводят к конфликтам народа фургонов с другими крестьянами, а вскоре после того, конечно, и с городскими жителями, которые зависят от окрестных крестьян и их продовольствия. Кроме того, их перемещения часто, с чисто юридической точки зрения, фактические представляют собой вторжение или бесспорное нарушение территориальной целостности тогда, когда, они незваными входят в региону находящиеся в пределах юрисдикции или гегемонии тех или иных городов.

Иногда они платят за проход через страну, или за использование пастбищ в пределах него, но это скорее исключение, а не правило. Они — жёсткий народ, и от горожан требуется иметь немалую храбрость и приличные силы, чтобы доказать приемлемость или уместность такой договоренности. Дело в том, что с точки зрения аларов, платить за пастбище столь же абсурдно, как платить за воздух, ведь и то и другое требуется для жизни. «Боск умрёт без травы», говорят они, и добавляют: «Боск будет жить». Оказавшись в пределах земель того или иного города, они чаще кочуют у границ, но иногда, в зависимости от погоды и состояния пастбищ, могут забредать и глубже. Чаще всего их появление отмечается лишь в коротких официальных предупреждениях. Никто желает объявлять им войну, или бросать вызов. Их просто рассматривают как периферийный, нежелательный элемент, незваных гостей, опасных временных визитёров, с которыми местным людям какое-то время придётся уживаться, опасливо поглядывая в их сторону. Но, редкий городской совет или гражданин, не вздохнёт с облегчением, когда их фургоны повернут свои оглобли на выход из их земель.

Женщина, которая принесла новость Генсэриксу, повернулась и возвратилась в фургон.

Когда регион приходит в упадок, или его охватывает хаос, когда обычные структуры государства разрушены, с последующей дезорганизацией, потерей ответственности и дисциплины, то появление таких людей как алары вполне ожидаемо. Есть у них такая склонность откочёвывать именно в такие районы. Действительно, бывали случаи, когда войдя на такие территории, они делали их своими собственными, обосновываясь на них, устанавливая свои порядки, зачастую принимая на себя роль и прерогативы оккупационной аристократии, в конечном итоге оседая на тех землях, и в свою очередь, давая толчок к развитию новой цивилизации.

У меня не было сомнений, что именно слабость и беспорядок в этом регионе, возникшие в результате вторжении косианцев, и были тем мотивом, который потянул аларов на этот далекий юг. Но, с другой стороны, насколько я выяснил у возницы, с которым ехал по Генезианской дороге, официально, конкретно этих Аларов пригласили, чтобы они служили снабженцами и обозниками при войсках. Именно во исполнении этих обязанностей они и подошли так близко к дороге. Заключив это соглашение, алары, конечно, оказались в превосходном положении. Они могли со стороны наблюдать за ходом событий и вмешаться в них, если это показалось бы им выгодным для своего народа. Здесь они могли бы присмотреться к возможностям, как к экономическим, так и территориальным. Возможно, люди с Коса вовсе не были дураками, пригласив их сюда и намекнув, что они могли бы остаться на этих землях, таким образом, создавая дополнительные трудности для восстановления на них юрисдикции союзников Ара. Возможно, подарив им земли, они надеялись сделать их своими благодарными и надёжными союзниками.

Я услышал движение у соседнего фургона и обернулся. Женщина поднялась в него с котлом горячей воды и свёртком пелёнок. Изнутри снова донёсся плач ребенка.

Наряду с топорами алары уважают аларский меч, длинное, тяжёлое, обоюдоострое оружие. Щиты они делают овальными, аналогично турианским. В качестве верхового животного они предпочитают средних тарларионов, животное, меньшее и не такое сильное, как обычный высокий тарларион, но более быстрое и проворное. Их седла, однако, имеют стремена, и таким образом делают возможным использование кавалерийской пики. Некоторые города используют аларов в своих тарларионовой кавалерии. Другие, возможно, поступают мудрее, не вербуя их в свои войска, ни в регулярные, ни во вспомогательные.

Когда алары выходят на бой, обычно в своём тылу они выстраивают кольцо из своих фургонов, в которое, в случае поражения, быстро отступают. Они — свирепые и грозные воины в сражениях на открытой местности. Однако они мало что понимают в политике, или в осаде и штурме городов. В случае их приближения, городу обычно достаточно всего лишь закрыть ворота и ждать, когда они сами уйдут, вынужденные сделать это из-за потребностей своих животных.

Теперь, всё та же женщина спустилась из фургона, неся небольшой свёрток. Она подошла к костру, и Генсэрикс, взмахом руки указал ей, куда следует положить свёрток — на землю перед ним, между собой и огнем. Она так и сделала. Вождь присел около него, и аккуратно, своими большими руками, приподнял края одеяла. Крошечный ребенок, проживший на этом свете считанные минуты, часто и неглубоко дышал и покашливал, всё ещё ошеломлённый и обеспокоенный остротой, ужасной новизной самостоятельного вдыхания воздуха. Он, потерянный в хаосе новых ощущений, не способный ни повернуть головы, ни сфокусировать глаз, ещё не понимал, что никогда ему больше не вернуться в надёжное убежище утробы его матери. Окровавленный узелок перерезанной пуповины яркой точкой выделялся на его животе. Он беспорядочно дёргал своим крошечными ножками и ручками. Кровь и околоплодная жидкость, были стёрты с его маленького, горячего, красноватого, но уже крепкого тельца, чтобы потом натереть его жиром. Насколько же крошечной была его голова и пальцы. Как потрясающе и удивительно было видеть, что такое чудо было живым. Генсэрикс смотрел на него какое-то время, и затем перевернул тельце, и исследовал со спины. Потом снова положив младенца в прежнее положение, мужчина встал, и посмотрел вниз на лежавшего перед ним ребёнка с высоты своего роста.

А воины, сидевшие вокруг костра, женщина, принесшая новорожденного, и две другие женщины, только что пришедшие из фургона, напряжённо смотрели на него. Наконец, Генсэрикс наклонился и поднял ребенка. Женщины радостно вскрикнули, а мужчины одобрительно заворчали. Генсэрикс, со счастливым выражением на лице, держал ребенка, который почти потерялся в его больших руках, а затем поднял его высоко над головой.

— Хо! — радостно закричали воины, вскакивая на ноги.

— Это — сын! — крикнула одна из женщин.

— Да, — сказал Генсэрикс. — Это — сын!

— Хо! — скандировали воины. — Хо!

— Что происходит? — полюбопытствовала Фэйка из-за моей спины.

— Ребенок осмотрен, — пояснил я. — Его сочли здоровым, и разрешили жить. Отныне, он — алар. А подняв ребенка, он признал его своим собственным.

Генсэрикс вручил ребенка одному из воинов, а затем вытянул свой нож.

— Что он собирается делать? — испугалась Фэйка.

— А ну, тихо, — шикнул я на ней.

Генсэрикс сделал два аккуратных надреза на лице младенца, наискось перечеркнувших обе его щёчки. Ребёнок зашёлся в крике. Кровь побежала с его лица на шею и крошечные плечи.

— Теперь отдайте его матери, — приказал Генсэрикс

Женщина, которая принесла ребенку к костру, подхватила и сложила одеяло, потом забрала визжащего младенца у воина, и отправилась обратно в фургон.

— Они — народ воинов, — объяснил я Фэйке, — а ребенок — алар. Он должно учиться переносить раны прежде, чем получит первую порцию материнского молока.

Фэйка сжалась, напуганная тем, что оказалась среди таких мужчин.

На лице Генсэрикса, как и на лицах тех мужчин, что находились вокруг нас, были заметны тонкие белые шрамы — отметины от ножа, по которым можно было сказать, что в свою время каждый из них прошёл ту же самую церемонию. По таким шрамами можно легко отличить алара.

— Я рад Вашему счастью, — сказал я Генсэриксу, вернувшемуся на своё место у костра.

Генсэрикс коротко кивнул мне и, улыбнувшись, вскинул руки в экспансивном жесте.

— В честь такого счастья, мы даже согласны убить Тебя быстро за то, что Ты прибыл в наш лагерь незваным, — заявил мужчина, длинные тёмные волосы которого были зачёсаны назад и подвязаны расшитой бисером полоской из кожи талмита.

— Постойте-ка, — встревожено, заметил я. — В лагере извозчиков, тех кто обслуживает продовольственные обозы армии Коса, мне сообщили, что здесь я могу найти работу для себя.

Пара мужчин с довольным видом хлопнули друг друга по плечам.

— Я так понял, что это не совсем верно, — предположил я.

— Так может, убьём его поскорее? — поинтересовался другой мужчина.

— Уверен, люди часто приходят к Вашим фургонам, — сказал я.

— Не обращай внимания на Партанкса и Сората, — усмехнулся высокий, широкоплечий парень, сидевший со скрещенными ногами подле меня.

Также как и Генсэрикс он щеголял длинными заплетенными волосами и жёлтыми усами. Глаза его были такого же голубого цвета как и у Генсэрикса. Впрочем, среди аларов много светлолицых и голубоглазых блондинов.

— Они шутят. Это наши лагерные остряки, — пояснил он улыбаясь. — Как Ты правильно заметил, многие приходят к нашим фургонам — осведомители, работорговцы и просто торговцы, кузнецы, ремесленники крестьяне. Они приходят сюда торговать и менять свои товары на наши кожи и безделушки. Если это было не так, то где бы мы взяли столько полезных вещей, которые Ты здесь можешь увидеть? И как бы мы узнавали последние новости о том, что делается в мире? Не позволяй мы другим людям приходить в наши таборы, мы бы слишком оторвались от мира, а следовательно, были бы неспособны вести свои дела достаточно рассудительно. Согласен?

Я кивнул. Народ аларов не избегал заходить на обжитые территории, в отличие от, например, живущих изолированно на обширных субэкваториальных равнинах Народов Фургонов, таких как тачаки и кассары.

Парни, названные Партанксом и Соратом, принялись добродушно пихать друг друга, довольные своей шуткой.

— Принесите кольца! — крикнул Генсэрикс.

— Я — Хурта, — представился блондин. — Тебе не стоит думать о нас как о варварах. Лучше расскажите нам о городах.

— А что бы Ты хотел о них узнать? — поинтересовался я.

Пожалуй, я бы предположил, что этому громиле была бы интересна информация по таким вопросам как высота и прочность их стен, количество ворот, обороноспособность, сила гарнизонов, и тому подобное.

— Правда ли, что Ар столь красив, как о нём говорят? — неожиданно для меня, спросил алар. — И на каково это, жить там?

— Он очень красив, — подтвердил я. — И хотя я не гражданин Ара, или Тэлнуса, столицы Коса, уверен, что жить в таких местах гораздо легче, чем среди фургонов. А почему Ты спрашиваешь об этом?

— Хурта — слабак, и поэт! — рассмеялся Сорат.

— Я — воин и алар, — заявил Хурта, — но, что верно, то верно — песни я люблю.

— Между буквами и оружием нет никаких противоречий, — заметил я. — Самые великие воины зачастую весьма талантливые мужчины.

— Я подумываю над тем, чтобы покинуть фургоны, и поискать своей удачи, — сообщил он.

— И чем ты хотел бы заняться? — полюбопытствовал я.

— У меня крепкая рука, и я неплохой наездник, — намекнул он.

— Значит, Ты хотел бы наняться к какому-нибудь капитану? — предположил я.

— Да, — кивнул Хурта, — и если возможно, то к самому лучшему.

— На Горе многие служат, — сказал я, — и есть много капитанов.

— Для моего первого раза, сойдёт любой, — отмахнулся алар.

— Многие капитаны, — заметил я, — принимают решение о своей службе, опираясь на весы торговцев, измеряя вес своей стали весом золота. Боюсь, что в конечном счёте, они борются, за того Убара, у которого кошелёк глубже.

— Я — алар, — сказал Хурта. — Города всегда воевали с нами. Испокон века пастбища противостоят стенам. Независимо от того на чьей стороне я окажусь, и против кого будет направлен мой меч, он будет бить наших врагов.

— Я тоже своего рода наёмник, — заметил я, — но, обычно я выбирал свои мотивы с большей тщательностью, опираясь на правду.

— И так должен поступать каждый, — согласился Хурта, — если он хочет улучшить свою судьбу.

Я с интересом посмотрел на него.

— Правда, — сказал Хурта, — если Вас интересует именно это, то мне она кажется очень трудной для понимания. Я не уверен, существуют ли такие вещи вообще. По крайней мере, я никогда не испытывал, не видел, не ощущал правду. Если она действительно существует, то мне кажется вероятным, что она была бы своей для каждой из сторон, как солнечный свет или воздух. Думаю, ни одна война не вспыхнула бы, если бы обе стороны, по той или иной причине, не были искренне уверены в своей полной правоте. Ну а раз уж, обе стороны всегда правы, остаётся только бороться каждому за свою правду. Ну, а если это имеет место, почему мужчине нельзя получить плату за возможный риск, который он берёт на себя, участвуя в отстаивании правды той или иной стороны?

— А Ты когда-нибудь пробовал на вкус, или видели, или ощущал честь? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул Хурта. — Я пробовал честь, и видел её, и чувствовал её, но это, не то же самое, что пробовать на вкус хлеб, или видеть скалу, или чувствовать женщину. Это другое.

— Возможно, то же самое и с правдой, — предположил я.

— Возможно, — пожал плечами Хурта. — Но этот вопрос кажется очень сложным и неоднозначным для меня.

— Мне он кажется таким же, — признал я. — Я сам часто удивляюсь, почему столь многим другим это кажется настолько простым.

— Это точно, — вздохнул Хурта.

— Впрочем, возможно, они просто одарённей нас, в поисках правды, — предположил я.

— Возможно, — протянул Хурта, — но почему, тогда, среди них возникают такие непримиримые разногласия?

— Не знаю, — признал я.

В этот момент принесли кольца, тяжёлые серебряные и золотые кольца, достаточно большие для запястья или плеча, и Генсэрикс распределил их между своим высоким соратниками. Потом, из того же самого сундука, он раздал монеты остальным. Даже мне достался серебряный тарск. Как оказалось, у аларов хватало богатств. Кстати тарск был отчеканен в Тэлнусе. Ещё одна маленькая монетка в копилку доказательств возможных связи между движением армий Коса и появлением фургонов аларов на Генезианской дороге.

— А много ли в городах таких женщин, как она? — полюбопытствовал Хурта, кивая на Фэйку.

— Тысячи, — заверил я его.

— Пожалуй, нам стоит изучить приёмы осады, — улыбнулся Хурта.

При этих словах Фэйка немного отпрянула и сжалась.

— Таких женщин можно задёшево купить в любом городе, — пояснил я, — на невольничьих рынках, на открытых торгах в домах работорговцев, или просто с рук, у частных рабовладельцев. Уверен, Вы могли бы иметь таких же среди своих фургонов, стоит только захотеть. Достаточно только намекнуть и к Вашему лагерю пригонят целые караваны невольниц, чтобы Вы могли осмотреть их, попробовать и приобрести понравившихся. Не вижу проблемы в вопросе.

Интересно, но я не заметил рабынь среди фургонов. Это совершенно отличалось от Народов Фургонов с далекого юга. Там красивые рабыни, в возмутительно открытых чатках и курлах, кальмаках и курах, с крошечными кольцами в носах, попадались среди фургонов на каждом шагу.

— Насколько я помню, Ты упоминал, что среди тех, кто иногда приходил к Вашим фургонам, были и работорговцы, — заметил я.

— Да, — кивнул Хурта, — но обычно затем, чтобы скупать наших пленниц, захваченных во время набегов или войн.

— Но почему же так мало рабынь среди Ваших фургонов? — поинтересовался я.

— Наши свободные женщины убивают их, — развёл руками Хурта.

Фэйка задохнулась от ужаса, а я подумал что, возможно, будет разумнее убираться отсюда подобру-поздорову, и чем скорее, тем лучше. Моя рабыня была красоткой, причём чрезвычайно сексуально возбуждающей, иногда почти невыносимо для мужчин. У меня не было никакого желания рисковать своей собственностью в этом месте. Она точно была тем видом женщины, который, в её беспомощности и ошейнике, в её уязвимости и короткой тунике, вызывает ревнивую ненависть, иногда почти на грани безумии, в свободных женщинах, особенно невзрачных и сексуально неудовлетворённых.

— Ой! — вскрикнула Фэйка.

Это тот, кого звали Соратом сомкнул свою руку на её плече. Хватка у него была стальная. О природе его намерений трудно было не догадаться. Он явно положил глаз на мою рабыню.

— Стоять, — спокойно произнёс я, уже захватывая его руку своей.

— Стоять? — удивлённо переспросил парень.

— Вот именно, — сказал я. — Стоять.

— Ты не алар, — усмехнулся он. — Так что, я возьму её.

— Нет, — заявил я.

— Это — наш лагерь, — взмутился Сорат.

— А это — моя рабыня, — спокойно ответил я.

— Дай её мне, — потребовал парень. — И я верну её Тебе ещё более счастливой, и всего с несколькими синяками.

— Нет, — стоял я на своём.

— В лагере я делаю всё, что мне захочется, — грозно заявил он.

— Признаться, я сомневаюсь, что это всегда имеет место, — заметил я.

Он в бешенстве вскочил на ноги. Я спокойно поднялся вслед за ним. Он был немного ниже меня ростом, но был чрезвычайно широким в плечах и сильным. Весьма обычное телосложение среди народа аларов.

— Ты брал нашу еду, — напомнил Сорат.

— И я был рад сделать это, — ответил я. — Благодарю.

— Ты — гость здесь, — сказал Сорат.

— И ожидаю получать достойные уважение и гостеприимство, — заметил я.

— Да пусть он возьмёт её на несколько енов, — миролюбиво предложил Хурта.

— Он не спросил меня, — пояснил я.

— Ну так, пусть спросит, — предложил Сорату один из парней.

— Он не знает топора, — заметил Хурта. — И он не из фургонов.

— Ну так, пусть решат топоры! — проревел Сорат.

— Превосходно, пусть будут топоры, — согласился я.

Искусству боя на топорах я обучался в Торвальдслэнде. У меня не было ни малейшего сомнения, что тамошние ярлы во владении топором могли бы дать фору любому народу.

— Только пусть это будут не топоры, я рукояти от них, — решил Генсэрикс.

Признаться, это предложение меня несколько удивило, но я мог только приветствовать его. Это казалось славным и щедрым жестом со стороны Генсэрикса. Подозреваю, не каждый вождь аларов будет настолько внимательным. Этим способом худшее что, вероятно, ожидает проигравшего, это то, что разобьют голову. Мужчины у костра поворчали, но согласились с предложением вождя. Они все казались мне довольно славными парнями. Сорат, кстати, что меня весьма порадовало, тоже кивнул. Очевидно у него, по крайней мере, после того как прошёл первый гнев, и сознание протрезвело, более не возникало никакого особого желания убить меня. Скорее всего, он был бы удовлетворён, если бы избил меня до потери сознания. В этом случае, по утру, я бы очнулся голым, привязанным к столбу вне кольца фургонов. Возможно, когда мои добрые хозяева решат откочевать на новое место, через несколько дней, которые я потратил бы на размышления о своей неблагодарности, живя на воде, что наливали бы в лунку подле меня, и на овощах, брошенных мне как тарску, меня бы освободили, и даже вернули бы мне хорошо использованную Фэйку, вероятно с новым клеймом народа аларов на её коже, чтобы я мог вспоминать, время от времени, об этом инциденте.

Наконец принесли две длинных тяжёлых рукояти, и вручили мне одну из них. Ну что ж, вес и баланс были превосходные.

— Остерегайся, друг, — предупредил Хурта. — Сорат хорошо владеет топором.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Рядом всхлипнула Фэйка.

— А Ты, приготовься к своему будущему, — посоветовал я женщине.

— Господин? — озадаченно переспросила она.

— Женщину надо держать? — уточнил один из аларов.

— В этом нет необходимость, — ответил я, и приказал: — Стой здесь, Фэйка

— Да, Господин, — всхлипнула она.

Теперь рабыня не сдвинется со своего места, и будет стоять там на коленях, пока свободный человек не разрешит ей двинуться.

Сорат демонстративно поплевал на руки и, ухватившись за рукоять, пару раз взмахнул ей, со свистов взрезав воздух. Я вышел на открытое место чуть в стороне от костра, оставляя его за спиной.

— Видишь? — донёсся до меня голос одного из мужчин. — Он занимает позицию с огнём за его спиной.

Кое-кто из остальных одобрительно кивнул, по-видимому, также отметив это.

Воины предпочитают оставлять солнце и ветер за своей спиной, конечно когда это возможно. Яркий свет солнца, даже если он не ослепляет, всё же довольно утомителен, особенно если сражение затягивается не на один ан. Преимущества от ветра в спину также очевидны. Это и увеличение дальности полета и убойной силы стрел, это и дополнительный импульс в атаке, и пыль с песком летят в глаза врага, а не в твои собственные.

Размахнувшись, как колуном, Сорат изо всех сил нанёс удар сверху вниз своим топорищем, который я умело заблокировал. Его удар был слишком простым, слишком очевидным, как если бы он собирался просто смести меня своей силой или, возможно сломать мою рукоять, но в любом случае, успеха он не имел. Мой противник отступил, присматриваясь ко мне уже внимательнее.

— Уверен, что на алара Ты не стал бы нападать подобным образом, — заметил я.

Для него уже должно бы стать ясным, что после блока я воздержался от очевидного контрудара своим топорищем снизу вверх по его шее. Таким ударом, по крайней мере, топором Торвальдслэнда я бы просто снёс ему голову.

— Ты уверен, Незнакомец? — сказал насмешливый женский голос.

Я немного отстранился, чувствуя, что на какое-то мгновенное между Соратом и мной наступило перемирие, но всё же не выпуская его из виду. Парень не смог бы начать движение, не будучи мной обнаружен.

— Я видела тарларионов, которые могли бы обращаться с топором лучше, чем он, — издевательски добавила девушка.

Сорат покраснел и сердито насупился. Очевидно, это была свободная женщина аларов, только одета она была, совсем не так, как были одеты другие женщины в лагере. На ней не было такого же как у них грубого, тяжёлого, шерстяного платья по щиколотки. Скорее она носила мужские одежды из мехов и кожи. На её поясе даже имелся нож. И она была поразительно красива, тем не менее, учитывая презрительную мину на её лице и горделивую позу, я решил придержать комплементы при себе, поскольку, скорее всего, она воспримет их как оскорбление. Она была тех же размеров что и Фэйка, хотя, возможно, и немного пониже ростом, и как Фэйка, был темноволосой и темноглазой. Думаю, они отлично смотрелись бы вместе, пара рабынь на одном поводке.

Уязвлённый её замечанием Сорат, яростно набросился на меня. Драться он начал бешено, но опрометчиво. Я заблокировал все его удары, но, не желая использовать в своих интересах его безрассудство, воздержался от нанесения ему контрудара. Если бы мы использовали настоящие топоры, а не рукоятки от них, возможно, я прикончил бы его несколько раз. Не знаю, осознал ли он сам, но уверен, что кое-кто из других это заметили. Хурта и Генсэрикс, например, судя по тревоге, появившейся на их лицах, которую я совершенно ясно разглядел, казалось, не имели ни малейших сомнений в этом вопросе. Безусловно, будь у нас в руках не безобидные топорища, я реальные боевые топоры, возможно, Сорат отнёсся к нашему поединку с намного большей осмотрительностью. Наконец, тяжело дыша, алар отступил.

— Дерись, Сорат, — усмехнулась женщина. — Он же — чужак. Разве Ты не алар?

— Помолчи женщина, — раздражённо прикрикнул на неё Генсэрикс.

— Я — свободная женщина, — заявила она. — Я могу говорить, всё что считаю нужным.

— Остерегайся вмешиваться в дела мужчин, — предупредил Генсэрикс.

Она повернулась лицом к мужчинам, стоящим по другую сторону от костра. Она стояла, расставив ноги, на которых красовались отороченные мехом сапоги. Руки она вызывающе скрестила на груди.

— А здесь есть мужчины? — осведомилась нахалка. — Интересно.

Мужчины, кажется, задохнулись от возмущения. Но, при этом, ни один не сделал ничего, чтобы призвать девушку к ответу за её слова. Ведь она была свободна, а статус свободной женщины аларов дорогого стоит.

— Уж не считаешь ли Ты себя мужчиной? — поинтересовался один из воинов.

— Я — женщина, — ответила она, — но от Вас я не отличаюсь, нисколько не отличаюсь.

Со стороны мужчин послышался сердитый ропот.

— Но, в действительности, я, вероятно, больше мужчина, чем любой из Вас здесь присутствующих, — заявила она.

— Дайте ей топор, — велел Генсэрикс.

Топор, типичный топор аларов, на длинной рукояти которого было насажено тяжёлое стальное лезвием, вручили девушке. Она, конечно, взяла его в руки, но удержала с трудом. Было совершенно ясно, что он слишком тяжёл для неё. Она едва могла поднять его, уже не говоря о том, чтобы владеть им.

— Ты не смогла бы использовать этот топор, даже для рубки деревьев, — ухмыльнулся Генсэрикс.

— Как Тебя зовут? — поинтересовался я у аларки.

— Тенсэрик, — представилась она.

— Это — мужское имя, — заметил я.

— Я сама выбрал его себе, — заявила она. — И ношу его с гордостью.

— И Тебя всегда так звали? — спросил я.

— Меня называли Боадиссией, — призналась она, — пока я не достигла совершеннолетия, после этого я выбрала своё собственное имя.

— Ты — по-прежнему Боадиссия, — бросил ей один из воинов.

— Нет! — крикнула девушка. — Я — Тенсэрик.

— Но Ты же, женщина, не так ли? — уточнил я.

— Полагаю, что да, — сердито ответила она. — Но что это может значить?

— А разве, это ничего не значит? — спросил я.

— Нет, — заявила она. — Это ничего не значит.

— Значит, Ты полагаешь, что являешься такой же, как мужчина? — спросил я.

— Конечно! — ответила аларка, только судя по смеху сидевших у костра воинов, она была единственной, кто так думал.

— Чтобы быть на самом деле мужчиной, нужно нечто большее, чем мех, кожа, и надменное ношение кинжала на поясе, — заметил я.

Она посмотрела на меня с яростью.

— Ты — женщина, — крикнул ей один из мужчин. — Вот и будь ей!

— Нет! — выкрикнула она.

— Иди, и надень платье! — предложил ей другой.

— Никогда! — она кричала. — Я не желаю быть одним из тех жалких существ, которые должны ждать Вас и прислуживать Вам!

— А Ты, правда — аларка? — засомневался я.

— Да! — ответила она.

— Нет, — сообщил Генсэрикс. — Она не аларка. Мы нашли её, несколько лет назад, она тогда была ещё младенцем, около дороги, оставленной на одеялах, среди разграбленного кем-то каравана.

— Караван разгромили алары? — полюбопытствовал я.

— Нет, — усмехнулся один из воинов.

— Признаться, было жаль, что он не достался нам, — пояснил другой. — Судя по размеру каравана, кому-то досталась богатая добыча.

— К тому времени, как мы на него наткнулись, там мало что осталось, — прокомментировал третий.

— Не заблуждайтесь относительно нас, — улыбнулся Хурта. — В действительности, мы не так часто совершаем набеги. Просто не хотим портить хорошие отношения с городскими жителями.

Его замечание имело смысл. Алары, и им подобные народы, могут быть агрессивными и воинственными в поисках их пастбищ, но, если их оставляют в покое, они редко практикуют массовые набеги.

— Мы нашли ребёнка, и забрали с собой, — сказал Генсэрикс. — Мы назвали её Боадиссией, хорошим аларским именем.

— Значит, на самом деле, Ты не из народа фургонов, — заметил я девушке. — Вполне возможно, что Вы женщина из города.

— Нет! — заявила она. — Я из народа фургонов! Я прожила среди них всю свою жизнь.

— По крови, она не из аларов, — проворчал один из воинов.

Она бросила на него испепеляющий взгляд.

— Порежьте моё лицо! — крикнула девушка.

— Мы не режем лица наших женщин, — раздражённо бросил ей воин.

— А мне разрежете! — заявила она.

— Нет, — сказал Генсэрикс.

— Тогда я сделаю это сама! — крикнула она.

— Не сделаешь, — сурово отрезал Генсэрикс.

— Отлично, — сказала она. — Не буду. Я повинуюсь воле моего вождя.

Впрочем, я видел, что она и сама не хотела уродовать себя по образу и подобию воинов аларов. Я нашёл это небезынтересным. Что до мужчин, то они, конечно, тоже не желали этого. С одной стороны она не была воином и, таким образом, не была наделена правом на этот знак статуса, более того, ношение этого ей, простой женщиной, будет поводом для шуток чужаков и затруднением для самих аларов, ведь это умалило бы значение их собственных знаком, делая их позорными и бессмысленными. Знаки отличия мужчин, как и мужская одежда, становятся пустыми пародиями, когда их разрешают женщинам. Это, в конечном итоге, приводит и к потере мужчинами своей мужественности, и к потере женщинами женственности, извращению законов природы, к чему гореане относятся крайне неодобрительно. С другой стороны она действительно была красавицей, и у мужчин не было никакого желания видеть её изуродованной таким способом.

— Ваш вождь благодарен Вам, — иронично сказал Генсэрикс.

— Спасибо, мой вождь, — покраснев, склонила она голову.

Кажется, у неё не была иной альтернативы, кроме как спрятать своё гнев, и симулировать буквальное понимание его замечания. Я спрашивал себя, почему Генсэрикс не раздел её и не привязал на несколько дней под фургоном.

— Я — алар, — заявила она, бросив на меня взгляд полный ярости.

Кое-кто из воинов рассмеялся.

— Мне кажется более вероятным, что Ты — женщина высоких городов, — высказал я своё мнение.

— Нет! — крикнула девушка. — Нет!

— А Ты посмотри на себя, — предложил я. — На твой рост, на цвет волос и глаз. Не забудь также про угадываемые под кожей и мехами весьма интересные женственные изгибы фигуры.

Большинство женщин народа аларов — довольно крупные особы, простые, холодные, белокурые, голубоглазые.

— Ты больше напоминаешь мне тех многочисленных голых, прикованных цепью к полкам женщин, что я видел невольничьих рынках.

Мужчин дружно захохотали.

— Нет! — крикнула она им и, повернувшись ко мне, повторила: — Нет!

— Но это так, — сказал я.

— Нет! — снова крикнула девушка, но добилась лишь ещё более громкого смеха.

— Я — алар! — настаивала она.

— Нет, — послышалось сразу несколько мужских голосов.

— Ты — мужчина? — спросил её один из воинов.

— Нет, — ответила она. — Я — женщина!

— А вот это верно, — засмеялся спрашивавший.

— Но я — свободная женщина! — выкрикнула она, бросив полный ненависти взгляд на Фэйку, от которого та отпрянула, задрожала и низко опустила голову.

— Подними топор, который Ты держишь, — приказал Генсэрикс, — высоко над головой, как если бы собиралась ударить им. Держи его за конец рукояти.

Стоявшая напротив нас по другую сторону костра девушка, попробовала, сделать то, что приказал вождь. Но после недолгого мгновения борьбы, неспособная справиться с его весом, она изогнулась всем телом, и топор упал. Его лезвие воткнулось в грязь. Надо заметить, что воины были крайне не довольны этим.

Некоторые что-то гневно пробурчали.

— Я не могу, — призналась она.

Будь на то моя воля, она бы уже стояла на коленях и чистила бы лезвие своими волосами. Кстати, прикосновение раба или рабыни к оружию, на Горе считается преступлением, караемым смертной казнью.

— А теперь, размахивай им, орудуй, — на полном серьёзе потребовал от неё Генсэрикс.

Она попробовала ещё раз поднять топор, но сразу опустила его, на этот раз медленно, пока он не оказался в том же положении, в каком она держала его прежде, перед собой, двумя широко расставленными руками, и с большим трудом.

— Я не могу, — признала она.

— Тогда положи его, и иди отсюда, — скомандовал Генсэрикс.

— Да, мой вождь, — ответила она и, положив топор, поспешно исчезла в темноте.

Полагаю, что она, в силу обстоятельств, не чувствовала особой близости с женщинами аларов. Конечно, что она не хотела идентифицировать себя с ними. Возможно, из-за того, что она не была аларкой по крови, и женщины никогда не приняли бы её. А ещё, как это часто случается с детьми аларов, воспитываемыми в полной вседозволенности, у неё появилась причуда. Не идентифицируя себя с женщинами, или не будучи принятой ими, и возможно ощущая чёрную зависть к мужчинам, к их положению, статусу, характеру и власти, она, кажется, обратилась к попытке стать такой же как они, вырабатывая в себе мужские привычки и одевая их одежду, отчаянно и зло пытаясь таким образом найти, если можно так выразиться, своё место среди фургонов. В результате может оказаться, что она не будет принята ни тем, ни другим полом. Она казалась мне расстроенной и ужасно недовольной. Думаю, что она просто пока ещё не познала сама себя. Думаю, что она пока не поняла, кем она была. Некоторые из мужчин, возможно, знали это лучше, чем она сама.

— Теперь, — сказал Генсэрикс, — давайте продолжать поединок.

Предложение вождя было встречено одобрительным ворчанием мужчин.

Мы с Соратом снова встали друг против друга. На сей раз, не подвергаясь насмешкам и оскорблениям женщины, он дрался чрезвычайно грамотно. Как и предупредил меня Хурта, Сорат хорошо знал приёмы боя на топорах. Теперь, когда он остыл, он фехтовал с поразительным проворством и точностью.

Безрассудство, иногда граничащее с безумством, замеченное мной в характере Сората, весьма обычно среди гордых скотоводов аларов. И я от всей души порекомендовал бы им принять меры против этой черты их характера. Слишком часто это приводит к уничтожению таких народов. Сотни раз практика подтверждала, что расчётливая оборона и отработанная тактика выигрывают в столкновении с мускулами и гневом. Бесстрашие варвара редко приносит пользу против рационального, решительного, подготовленного противника. Но как будут трепетать жители городов, когда среди диких орд однажды возникнет тот, кто сможет объединить ураганы их силы и использовать молнии их храбрости.

Я скользнул в бок и, качнув топорищем, поймал Сората на противоходе, нанеся ему удар в солнечное сплетение, в место прохождения брюшной аорты и средоточия нервных узлов, между грудной клеткой и брюшной полостью. Если в это место ударить достаточно сильно и глубоко, то можно разорвать аорту, что приведёт к быстрой смерти, но я бил с усилием достаточным лишь для того чтобы собранные там в пучок нервы отозвались болью во всём теле, и парализовав моего противника и вынудили его прекратить бой. В качестве завершающего аккорда, продолжая начатое движение, я крутанул рукоять топора, и её обратный конец сначала взлетев вверх, опустился прямо на основание шеи Сората, отчего тот, вполне для меня ожидаемо, сложился пополам, что-то невнятно хрюкнув при этом. И опять мой удар был не достаточно сильным, чтобы сломать позвоночник. Ошеломлённого, свалившегося на колени парня тут же вырвало, после чего его полупарализованное тело качнулось вперёд и пробороздило лицом по земле. Закончив единое движение, начатое ещё блоком, я оказался за его спиной с занесённым вверх топорищем. Из такого положения можно, совершенно безнаказанно, даже невооруженной рукоятью, сломать шею противника или размозжить голову. А будь в моих руках настоящий топор голова Сората уже лежала бы отдельно от тела. Он был быстр, но я оказался ещё быстрее.

— Не убивай его! — поднял руку, останавливая бой Генсэрикс.

— Конечно же, не буду, — ответил я. — Он — один из хозяев этого лагеря.

Я сделал шаг назад, отступая от Сората и опуская занесённое топорище.

— Ты отлично дрался, — признал Генсэрикс.

— Но и Сорат был неплох, как по-твоему? — поинтересовался Хурта.

— Да, он тоже очень хорошо бился, — согласился я.

— Твоё мастерство лучше твоих слов доказывает, что Ты достоин быть гостем аларов, — объявил Генсэрикс. — Добро пожаловать в наш лагерь. Добро пожаловать к свету и теплу нашего костра.

— Благодарю, вождь, — ответил я, откладывая рукоять.

— Ты там как? Жив ещё? — проявил заботу о друге Партанкс.

— Кажется, да, — прохрипел Сорат.

— Ну, тогда хватит тешить свою лень, — подбодрил его Партанкс. — Вставай, давай.

Кажется Партанкс, как и остальные, получил удовольствие от поединка.

— Позволь помочь Тебе, — сказал я, подавая руку Сорату, и полутаща его на себе к костру. Рухнув на своё место, парень посмотрел на меня и покачал головой.

— Хорошо сделано, — сказал он.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Но Ты сам тоже дрался блестяще.

— Спасибо, — кивнул он.

— Точно, — поддержал меня Генсэрикс.

— Спасибо, — поклонился я. — Я благодарен за Ваше радушие. Я также благодарю Вас за еду и питьё, которые я получил здесь, за тепло и свет Вашего костра и за Ваше товарищеское отношение. Я благодарю Вас за Ваше гостеприимство. Оно наилучшим образом подтвердило всё, что я слышал об аларах. А теперь, если можно, я хотел бы по-своему, добровольно, как это теперь всем понятно, сделать для Вас кое-что, чтобы скромно выразить мою благодарность.

Генсэрикс и его воины озадаченного посмотрели друг на друга. А я повернулся к Фэйке и скомандовал:

— Раздевайся.

— Господин? — удивлённо переспросила рабыня.

— Мне надо повторит команду? — нахмурившись, осведомился я.

— Нет, Господин! — вскрикнула Фэйка, торопливо избавляясь от своей туники.

— Встать. Подними руки над головой, — приказал я.

Рабыня немедленно подчинилась. Она очень красиво смотрелась, вытянувшись всем телом, стоя в танцующем свете костра лагеря аларов, под жадными взглядами воинов Генсэрикса.

— Таких женщин, — сказал я, — в городах может купить любой.

По рядам пьяных от освещённой отблесками костра красоты обнажённой рабыни мужчин прокатился одобрительный шёпот.

— Танцуй, — приказал я Фэйке.

— Но я не умею танцевать, Господин, — простонала Фэйка.

— В каждой женщине живёт танцовщица, — заметил я.

— Господин, — попыталась протестовать она.

— Я знаю, что Ты не обучалась этому, — кивнул я.

— Господин, — всхлипнула женщина.

— Существует много форм танца, — сказал я. — Даже в музыке нет необходимости. Это должны быть не более чем красивые движения. Двигайся перед мужчинами, и вокруг них. Двигайся так обольстительно и красиво, как только Ты сможешь. Вырази своё рабство, как подобает рабыне, ползай, вставай на колени, крутись, ложись то на спину, то на живот перед мужчинами, проси их, умоляй и страдай, ласкай их, целуй и облизывай, трись о них.

— У меня есть выбор, Господин? — простонала невольница.

— Никакого, — отрезал я. — Абсолютно никакого.

— Да, Господин.

— Ты предпочла бы, чтобы Тебя пороли, пока твоя соблазнительная плоть не отстанет от костей? — поинтересовался я.

— Нет, Господин! — вскрикнула Фэйка.

— Вечер в самом разгаре, и скоро мужчины могут захотеть Тебя, — добавил я, — и Тебе придётся ублажать их, и делать это со всем совершенством и полнотой.

— Да, Господин.

— Ты — рабыня. Абсолютно и полностью, рабыня, — напомнил я ей.

— Да, Господин.

— Хей, хей, хе-хей, — начал напевать один из парней и прихлопывать в ладоши, и Фэйка начала танцевать.

Мужчины закричали от удовольствия, и многие из них поддержали мотив, голосом и хлопками. Я был очень горд за свою рабыню. Как приятно владеть женщиной и иметь неограниченную власть над ней! Представляю себе, сколь редко выпадает грубым скотоводам аларам возможность, полюбоваться на такое порабощенное очарование в своём таборе, и в своих руках. Насколько я понял, таким восхитительным женщинам нечего делать в их лагерях. Свободные женщины аларов не будут рады их присутствию. Появись здесь рабыня, и всё что ей бы оставалось, это прятаться в фургонах мужчин, в ожидании либо перепродажи, либо смерти от рук свободных аларок. Но как же прекрасна была Фэйка! Какую невероятную власть она захватила, она, всего лишь беспомощная рабыня, над этими суровыми мужчинам! Она понравилась им настолько, что заставила их кричать от удовольствия! Какой невероятной, фундаментальной, реальной она была! Я вдруг почувствовал внезапную и острую жалость к земным женщинам. Как отличалась от них Фэйка. Как далека была изящная Фэйка от хитростей, лжи и фальши, пропаганды бесполости, унижений, неудовлетворённости, отрицательной поверхностности антибиологических ролей, предписаний антиприродной и патологической политики, ставших инструментами управления импотентов и фанатиков. Я давно задавал себе вопрос, как многие из женщин Земли искренне сожалели, что они не могли оказаться в ошейнике, танцуя нагими в свете бивачного костра перед воинами в аларами.

— Омерзительно! Отвратительно! — закричала свободная женщина одетая меха и кожу, которую, как выяснилось, звали Боадиссия, и выскочив к костру с зажатой в руке крепкой, толстой, короткой, гибкой одноременной плетью, больше напоминавшей хлыст.

Она начала стегать, безжалостно стегать, упавшую на колени и завывшую от боли Фэйку.

— Мы не позволяем, таким как Ты появляться в лагере аларов! — кричала свободная женщина опустившей голову Фэйке.

Плеть снова обрушилась на спину рабыни. В один прыжок я оказался рядом со свободной женщиной и, вырвав плеть из её руки, отшвырнул далеко в сторону. Она в ярости уставилась на меня, всё ещё не веря, что я посмел вмешаться.

— Какое Ты имеешь право вмешиваться? — наконец смогла выговорить она.

— Право мужчины, который не доволен твоим поведением, женщина, — зло прошипел я.

— Женщина! — злобно выкрикнула она.

— Да, — спокойно сказал я, с усмешкой наблюдая, как её рука метнулась к рукоятке кинжала, который она носила в своем поясе.

Также быстро, испуганная моим спокойствием, девчонка убрала руку от ножа, расстроено вскрикнув. Так и не решившись воспользоваться оружием, она набросилась на меня с кулаками.

— Ой! — взвизгнула она от боли и разочарования.

Я захватил маленькие запястья девушки, и все её попытки вырвать их из моих рук оказались тщетными.

— Ох! — протестующе вскрикнула она, когда я начал давить на её руки медленно и непреклонно вынуждая её опуститься на колени.

Едва она оказалась передо мной на коленях, как я вывернул ей руки, швырнул её на живот и, не мешкая, встал над ней на колени, при этом мои ноги оказались по обе стороны от её бёдер.

— Нет! — отчаянно заверещала Боадиссия, почувствовав, как я начал срезать одежду с её тела, причём тем ножом, что я вытащил из ножен, висевших на её поясе.

— Верёвку, — бросил я, протянув руку в сторону сидевших аларов, даже не смотря в их сторону.

В руке тут же появился длинный, около пяти футов, обрезок верёвки, и через мгновение, несколько петель легли на скрещенные запястья девушки, затянувшись тугим узлом. Её руки оказались совершенно беспомощно связаны за её спиной. Узлы я затягивал безжалостно, как если бы она была рабыней.

— На помощь! — крикнула она воинам. — Помогите!

Но, ни один из них даже не дёрнулся в её сторону. Развернувшись в обратную сторону, лицом к её ногам, я подтянул к себе лодыжки девушки и, скрестив их, стянул свободным концом верёвки, привязав таким образом к её запястьям.

— Пожалуйста! — крикнула девушка воинам, но, ни один даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей.

Я рывком поднял её на колени, и затем выгнул дугой, запрокидывая голову девушки почти до земли, чтобы воины смогли оценить изгибы её красоты.

— А она ничего, хорошенькая, — заметил один из мужчин.

— Точно, — поддержал его другой.

С этим трудно было не согласиться. Фигура у девушки была просто превосходная. Всё, что до настоящего момента было хорошо скрыто под кожей и мехами, которые она носила, вплоть до самых её нежных и соблазнительных мест было выставлено на всеобщее обозрение.

— Все сюда, полюбуйтесь на Боадиссию, связанную, как тарск! — крикнул кто-то.

На призыв отозвались ещё несколько мужчин, и даже некоторые из свободных женщин, подошедших посмотреть на необычное зрелище. Боадиссия, которой, я разрешил встать на колени вертикально, корчилась, пытаясь вытянуть руки из верёвки. Впрочем, без особого результата, она была беспомощна.

— Теперь Фэйка продолжит танцевать, — объявил я. — А Ты, если не нравится, можешь глаза закрыть, или попроси, я Тебе их завяжу.

Девушка сердито помотала головой и, угрюмо насупившись, уставилась в землю.

— Если ещё что-нибудь крикнешь, заткну рот кляпом, — предупредил я. — Поняла?

— Да, — зло выплюнула она.

Тут, краем глаза, на шее Боадиссии и кое-что заметил. На тонком кожаном шнурке, продетом сквозь пробитое отверстие, висел маленький медный диск.

— Что это? — поинтересовался я, указывая на это странное украшение.

Девушка лишь плотно сжала губы, всем своим видом показывая, что говорить со мной она не желает. Тогда я опрокинул её на спину и, наклонившись над ней, поднял кулон, рассматривая в неровном свете костра. Боадиссия не сопротивлялась. Впрочем, у женщины связанной таким способом остаётся очень немного возможностей к сопротивлению. К тому же, она уже поняла, что за попытку подобного можно заработать небрежный наказующий удар. Пробитый медный диск, нанизанный на шнурок, был небольшим, около дюйма диаметром, с выбитой буквой «Тау» и номером.

— Что это? — спросил я Генсэрикса, указывая на диск.

— Мы не знаем, — ответил он. — Он был уже привязан к её шее, когда, несколько лет назад, мы нашли её крошечным младенцем, завёрнутым в одеяло, около разгромленного каравана.

— Уверен, Ты задавалась вопросом об этом, — сказал я Боадиссии, но она лишь отвела взгляд, всё так же не желая говорить со мной. — Это должен быть ключ к твоей личности.

Я выпустил кулон, и он мягко упал в ложбинку между её грудей. Этот диск на его шнурке теперь было всё, что она носила, пожалуй, за исключением верёвки на запястьях и щиколотках.

Посмотрев на всё ещё стоявшую на коленях Фэйку, спина которой светилась яркими отметинами, оставшимися ей на память от внимания со стороны свободной женщины, я бросил ей:

— Теперь Ты можешь продолжать танцевать, Фэйка.

— Да, Господин, — ответила она.

Мужчины одобрительно крикнули, и с удовольствием ударили себя по левым плечам. Через мгновение Фэйка, живая и чувственная, свободная от страха перед свободной женщиной, и почувствовавшая плеть, напомнившую ей о том, что могло бы стать последствием неудачи в ублажении свободных мужчин, продолжила предлагать себя, нетерпеливо и радостно, изумительно и покорно, для удовольствия владельцев. Вскоре я уже был столь возбуждён, что едва мог терпеть. Больше всего хотелось, схватить свою рабыню, и поскорее вернуться с ней в лагерь извозчиков. Время от времени я бросал взгляды на связанную Боадиссию, лежавшую на боку и во все глаза наблюдавшую за Фэйкой. В её глазах плескался страх от понимания, что значит быть женщиной на самом деле.

После нескольких анов, уже ближе к рассвету, я возвратился в лагерь извозчиков. Утомленный Фэйка, спотыкаясь, плелась позади меня. Крошечная туника, перекинутая через левое плечо, не скрывала её тела, покрытого синяками. У самой границы лагеря я повернулся к ней лицом и сказал:

— У меня есть дело для Тебя на моих одеялах, которое следует закончить прежде, чем Ты ляжешь отдыхать. После этого я свяжу Тебя на всю ночь.

— Да, Господин, — улыбнулась рабыня.

Вскоре мы были около фургона того возницы, который довёз нас досюда. Подле фургона, лежала голая, прикованная к правому колесу цепью за шею, та самая крестьянская девушка, Тула. В лунном свете я заметил, что на её шее, под цепью, поблёскивает рабский ошейник.