— Чего тебе здесь надо? — крикнул мальчишка, обуздав свою кайилу всего в шаге передо мной. У его речи было свистящий, взрывной тембр. Это — общая особенность многих из языков краснокожих, и особенно явно он проявляется, когда говорящий взволнован или возбуждён.

— Приветствую, юный мужчина, — спокойно поздоровался я. — Вы — Исанна, не так ли?

— Да, я — Исанна, — гордо сказал паренёк. — А кто Ты?

Ещё два мальчика, верхом на кайилах, приблизились ко мне, однако держась на расстоянии нескольких ярдов.

— Я — Татанкаса, раб Кэнки из клана Исбу, — ответил я.

— Кэнка — великий воин, — сказал впечатлённый мальчишка.

— Я знаю об этом, — кивнул я.

— Что Ты делаешь здесь?

— Мужской голод приключился со мной, — объяснил я.

— У тебя должен быть украшенный бусами хлыст, — напомнил краснокожий малец.

— Он — раб Кэнки, — заметил другой. — Можно и не требовать хлыст.

— Смотрите, — улыбнулся я, разворачивая свёрток, который принёс.

— Ух, ты! Бисерный! — радостно воскликнул первый юнец.

— Да, он самый, — подтвердил я.

На моём левом плече, висели пять или шесть витков плетеной из сыромятной кожи верёвки. Это была легкая верёвка, но её было более чем достаточно для того вида животного, которым я интересовался.

— Ты должен был сразу сказать, что у тебя есть хлыст, — сказал мальчишка, повернулся к двум другим и скомандовал: — Окружай их!

И двое юных наездников помчались вдаль сквозь высокую траву.

— Следуй за мной, — велел юный пастух Исанна, и, повернув кайилу, направил её вслед удалявшимся мальчишкам. Все пастухи была обнажены, за исключением бричклаутов и мокасин. В руках они держали лассо и кнуты.

Через некоторое время мы взошли на небольшой холм, и я смог рассмотреть широкую, но неглубокую, похожую на блюдце долину, приблизительно половину пасанга шириной.

— Хэй! Хэй! — издали слышались крики мальчишек, сгонявших животных в плотное стадо. Пастухи раскручивали свои лассо, и щёлкали кнутами. Довольно быстро рабыни были собраны, и хорошо сгруппированы их юными погонщиками. Теперь, все согнанные женщины толпились близко друг к другу, и всё стадо превратилось в маленький плотный круг, в настоящее время относительно неподвижный и топчущийся на месте. Собранные в такую группу животные, неважно четвероногие или двуногие легко управляются и направляются. В такой группе никто не имеет никакой собственной цели, всё стадо должно ждать, чтобы видеть то, что должно быть сделано с ним, а именно, чтобы увидеть, в каком направлении его погонят.

— Хэй! Хэй! — кричали юные пастухи, подгоняя своих кайил ударами пяток в бока, размахивая лассо, и щёлкая кнутами.

Теперь стадо, подгоняемое мальчишками, занявшими место по обе стороны и немного позади него, начало двигаться в моем направлении.

— Хэй! Хэй! — подбадривали два погонщика своих подопечных, помогая им понять направление движения щёлчками кнутов. Стадо, поднимая пыль, уже начало бежать ко мне на холм. Отстающим животным помогали набрать нужную скорость, шипящей кожей, падающей на их спины, бока и бёдра. Затем, один из юнцов ускорил свою кайилу, обгоняя стадо и поворачивая его ко мне. Он сделал это весьма грамотно, чувствовался немалый опыт. На расстоянии не больше нескольких ярдов, ниже по склону от того места, где стоял я, стадо было остановлено и снова в сбито в маленький плотный круг, бесцельный и неподвижный.

— Ну, мальчики, Вы здорово с ними управляетесь! — похвалил я пастухов.

— Спасибо, — довольно сказал юнец, вместе с которым я ждал, с высоты своей кайилы. — Конечно, ведь мы часто практикуемся в этом. В случае опасности, мы хотим быть в состоянии быстро переместить их к стойбищу.

— Ничего сложного, то же самое, как и с кайилами, — сказал другой парень.

Я кивнул. Эти пацаны, и другие такие же, как они, направлялись сюда наблюдать за стадами, а не защищать их. При первом признаке опасности, например, если появится вражеский отряд, они должны были гнать стада в деревню, и послать одного мальчишку вперед, чтобы поднять тревогу. Ни в коем случае они не должны были вступать в бой с врагами. Краснокожие не посылают детей бороться с мужчинами. Вообще-то, ребятам не грозила такая уж серьёзная опасность. Очень трудно для взрослого всадника, даже при всём его желании, настигнуть мальчика, который гораздо легче его, да к тому же сидящего на отдохнувшей кайиле. Так что пастушок гораздо раньше мог достигнуть своих вигвамов, находящихся не более, чем в двух или трёх пасангах, а дальше уже предстояло иметь дело с разъярёнными взрослыми воинами.

— Прекрасное стадо, — похвалил я.

Это было уже третье такое стадо, что я осмотрел за это утро.

— Мы тоже так думаем, — с гордостью сказал первый мальчик. — Вон неплохая с отличными ляжками, — указал он кнутом на одну из рабынь, брюнетку.

— Да, — согласился я с мнением пастуха.

Напуганная девушка, под нашими оценивающими взглядами, попыталась незаметно затеряться, среди остальных прекрасных животных.

— Я сам не раз пользовал её, — сказал мальчишка. — Хочешь, чтобы мы вытащили её для тебя из стада?

— Нет, эту не надо, — отказался я.

— Есть ещё симпатичная, — подсказал другой парень, — вон та курносая с коричневыми волосами.

— И она ничего, — признал я. — Как её зовут?

В ответ пастухи захохотали.

— Это же стадные девки, — сквозь смех ответил один из них. — Нет у них никаких имен.

— Сколько их здесь? — поинтересовался я, поскольку пересчитывать их мне было лень.

— Семьдесят три, — сказал один из мальчишек. — Это — самое большое женское стадо клана Исанна.

— И лучшее, — добавил другой.

— Они кажутся молчаливыми, — заметил я.

— Девкам в стадах запрещено говорить по человечески, — объяснил один из мальчиков.

— Они здесь не больше, чем самки кайил, — засмеялся другой.

— Однако они могут, — сказал первый, — показывать свои потребности с помощью стонов и мычания.

— Это помогает управлять ими, и напоминает что они — животные.

— Вы, хоть иногда гоняете их к воде? — поинтересовался я.

— Само собой, — ответил один из пастухов.

— Мы кормим их на коленях, — рассказал другой парень.

— Им разрешено разнообразить свою еду, собирая ягоды и выкапывая корни дикие репы, — добавил первый парень.

— А ещё мы даём им жевать корни сипа, и внимательно смотрим за тем, чтобы они глотали, постепенно и маленькими порциями, — сказал второй мальчик.

— Да, а в конце мы осматриваем их, приказав стоять с широко открытыми ртами, чтобы убедиться, что они получили свою дозу корня.

Я кивнул, понимая, о чём речь. Корни сипа чрезвычайно горьки. Рабское вино, кстати, делают именно из этих корней. Рабыни краснокожих, как и все рабыни в целом на Горе, скрещиваются и оплодотворяются только тогда, и только с тем, кого выбирают рабовладельцы.

— И как, часто они отбиваются от стада? — спросил я, улыбнувшись.

— Нет, — засмеялся юный пастух, хлопая кнутом по своей ладони.

— Ночью, чтобы уменьшить возможность угона, мы стреноживаем их, связываем их между собой в цепочку верёвками за шеи, а руки стягиваем за спиной. А потом эти цепочки привязываем к столбам около стойбища.

— Кто-нибудь из них пытался сбежать?

— Нет.

— Не более одного раза, — захохотали пастухи.

— Никто из таких животных никогда не пытается сбежать от Исанна больше, чем однажды.

— Некоторых, кто пытался сбежать, съели слины в прериях, — объяснил первый из мальчишек. — Остальных ловят и возвращают в стойбище, где их связанных отдают нашими женщинами, и те три дня объясняют, что убегать запрещено.

— И каково наказание за вторую попытку побега? — поинтересовался я.

Подрезают сухожилия на ногах, — объяснил один из пастухов, — и затем оставляют одних, когда стойбище перекочёвывает на новое место.

— Я понял. Я могу поговорить с одной из них? — спросил я разрешения.

— Конечно, — ответил первый из мальчишек.

Я подошёл к женскому стаду.

— Ты, — указал я на темноволосую женщину, — выйди вперед.

Она немедленно сделала шаг вперед, и встала передо мной на колени.

— Ты можешь говорить со мной но кратко, — разрешил я. — После этого Ты снова возвращаешься, к языковым правилам стада, тем правилам, по которым, без разрешения рабовладельцев, или тех кто имеет такие права, Вы не можете использовать человеческую речь. Ты поняла?

— Да, Господин, — ответила она.

— Есть ли для тебя возможность сбежать?

— Нет, Господин, — испуганно задрожав, сказала рабыня, и опустила голову. Также я заметил, как некоторые из других женщин пятятся назад.

— Ты действительно в этом уверена?

— Да, Господин, — повторила она, съёжившись от ужаса.

— Что по поводу других женщин, они тоже знают это?

— Да, Господин. Мы все знаем это! Все мы знаем, что побег для нас невозможен!

— Ты можешь вернуться в стадо, — разрешил я.

Женщина быстро втиснулась назад и постаралась спрятаться среди остальных животных.

Я заметил, что некоторые из остальных женщин прислушивались к моими беседами с мальчишками, а позже и к моему разговору со стадной рабыней. В их глазах я видел ужас. Они отлично понимали, всю безнадежность даже мысли о побеге. Даже если они сумели бы ускользнуть от своих краснокожих преследователей, что казалось почти невероятными, впереди их будут ждать только прерии и слины. Все эти женщины, как большинство белых женщин попавших в Прерии, хорошо знали, что к их ужасу они, жили только благодаря милосердию и терпению краснокожих рабовладельцев.

— Через луну или две пора будет думать о стаде, — пояснил один из пастухов.

— Кого-то мы обменяем, а кого-то продадим, — сказал второй мальчишка.

— Кажется, любая из них стоит того, чтобы оставить, — похвалил я, восхищенно.

— Это — ухоженное стадо, — похвастал третий паренёк. — Несомненно, кого-то оденут и возьмут в частные вигвамы на время зимних лун.

— Их можно использовать для выкапывания из-под снега навоза кайилиаука.

Кизяк из навоза кайилиаука был обычным видом топлива на равнинах.

— А ещё они хороши, для того, чтобы извиваться на одеялах.

— Если кто-то понравится, мы вытащим для тебя любую девушку из стада.

— Он — раб Кэнки. Дай ему хорошую.

— Хочешь ту темноволосую, с которой Ты только что разговаривал? Глазом не успеешь моргнуть, как у неё на шее будет верёвка.

— Нет, — ответил я. — Спасибо, эту не надо.

Должен признать, что темноволосая была прекрасным экземпляром, изящным примером прекрасных двуногих животных водящихся в этом стаде, с восхитительными грудями, узкой талией и широкими бёдрами. У неё был прелестное лоно. Я ни сколько не сомневался, что она могла бы стоить две шкуры кайилиаука.

— Есть ещё неплохая, — выступил один из мальчиков, указывая на красотку с красно-коричневыми волосами. — Одна удар хлыста и она потечёт.

— Честно говоря, я разыскиваю определённое животное. Могу я осмотреть всё стадо, не здесь ли оно пасётся? — попросил я у юных пастухов.

— Конечно, — разрешил первый мальчишка.

Кажется, я заметил нужное мне животное, красивое и светловолосое, пытающееся затеряться в стаде. Теперь нужно было только некоторое время, чтобы определить, где оно прячется. Я подоткнул хлыст и кожу, в которую он был завёрнут, за пояс.

Я подошёл вплотную к женщинам, и зычно скомандовал:

— Уступить дорогу! Встать на колени!

Стадо повиновалось незамедлительно.

Я шагнул между стоящими на коленях двуногими животными клана Исанна. Поиски не заняли много времени, и вскоре я остановился около одного из них. Она стояла на коленях, низко опустив голову к траве. Я встал, возвышаясь над ней, и она задрожала. Взяв рабыню за волосы, и присев рядом, я опрокинул её в траву, и перевернул на бок. Рукой сжавшей волосы я повернул к себе её голову, и держал так, чтобы можно было рассмотреть черты лица. Да, это была она, та, которую я искал. Тогда я поставил её на колени, толкнув голову к земле.

— Руки за спину! Запястья скрестить! — приказал я.

Она послушно выполнила приказ, и через мгновение я затянул на них конец легкой, тонкой верёвки, что свисала с моего плеча. Затем я протянул верёвку от её запястий и обмотал пять раз вокруг шеи, и пропустил свободный конец под верёвкой, идущей от связанных запястий, и перекинул его вперёд, таким образом, формируя удобный безузловую привязь. Такой тип связывания подходит для транспортировки на коротком поводке. Свободный конец, просунутый под верёвкой, идущей от запястий, препятствует тому, чтобы девушка могла бы сбросить петли с шеи простыми круговыми движениями, несколько раз подняв и опустив голову. Впрочем, даже если бы она и смогла это сделать, то оставались ещё связанные запястья.

Надо упомянуть, что обычно верёвка завязывается плотно, но не туго. Должна быть слабина, чтобы можно было просунуть два пальца между горлом и петлями. Давление, которое чувствует пленница, должно чувствоваться на затылке, а не на горле. Хорошо выполненная гореанская привязь вообще не препятствует дыханию девушки. Исключение — ошейник-удавка, который действительно затрудняет дыхание, но только если рабыня проявит, хотя бы минимальную непокорность. В городах Гора более распространено использовать ошейники и поводки чем такие привязи, или привязи с узлом на горле. Обычно поводок имеет защёлкивающийся, а иногда замыкающийся карабин. Такой карабин, может быть использован разными способами. Его можно защёлкнуть на звене цепи, или кольце, закреплённом собственно на поводке, превращающимся в отдельное устройство системы ошейника-и-поводка. Или же карабин крепится к ошейнику, или кольцу на ошейнике, в этом случае к нему можно прицепить верёвку или цепь.

— На ноги! — приказал я.

Девушка встала, и я потащил за привязь это выбранное мной холёное, соблазнительное животное из стада. Она торопливо семенила следом, стараясь, чтобы поводок не успевал натягиваться, поскольку, хотя такая привязи и не затягивается на шее, на всё же натягиваясь, доставляет чувствительную боль.

— Она симпатична, но это не лучший выбор, — предупредил первый паренёк.

— Почему же? — удивился я.

— Да она холодна, как кусок льда, — засмеялся он.

— Я видел её дважды в деревне, — припомнил я, — первый раз при входе вашего клана в стойбище, и затем, ещё раз днём позже. Она показалась мне интересной.

— Мы посылаем часть из них, работать в стойбище, — объяснил первый пастух, — если есть потребность в них, или если надо доставить женщинам собранные коренья и ягоды. Ну, или для других работ, вроде скручивания травы для трута или сбора хвороста и навоза кайилиаука для кизяков. Кто-то же должен поставлять подобные вещи в стойбище.

— Конечно, иногда кое-кого направляют мужчинам, для развлечений с девками, — усмехнулся я.

— Бывает, мы пригоняем караван из пяти или шести девок в стойбище для подобных целей, — подтвердил первый мальчишка.

— А эта шлюха, — указал я на девушку на моей привязи, — часто занимает место в таком караване?

— Нет, — рассмеялся один из пастухов.

— Кому она нужна, она же — кусок льда, — добавил первый мальчик.

— Выбери другую, — предложил второй.

— Сколько времени я могу держать её у себя?

— До заката она должна быть помещена вместе с другими, — предупредил мальчик.

Я взглянул на тонкие щиколотки моей подопечной, и подумал, что они будут хорошо выглядеть заключённые в кожаный ремень для стреноживания, с узлом на внешней стороне левой лодыжки, который она не сможет развязать своими стянутыми за спиной руками. Точно такие же ремни используются и для двух передних лап кайилы.

— Благодарю, вас, парни! — сказал я улыбнувшись. — Вы мне здорово помогли!

Я повёл выбранную девушку от стада к месту, которое я выбрал заранее, в тени нескольких деревьев, около небольшого ручья. Один раз я оглянулся, и обменялся краснокожими мальчишками взмахами рук. Я заметил, некоторые из женщин в стаде, выглядели довольно радостными от того, что блондинка была уведена на моей привязи. Похоже, что она была высокомерной, тщеславной девкой, не слишком нравящейся своим товаркам. Притом, что я знал о ней, это не удивительно.

— Вот здесь мы и остановимся, — сказал я, остановившись среди деревьев, и

привязывая верёвку к ветке. Я осмотрелся вокруг.

Мой парфлеш, с небольшим количеством еды, висел на суку, там, где я его оставил ранее, когда подбирал уютное местечко. Тут же, лежала большая, скатанная в рулон шкура. Именно эту шкуру, я развернул и тщательно расправил на траве. Маленький кожаный лоскут, в который был завёрнут хлыст, я бросил рядом.

— Это кожа, — пояснил я, указывая на ту, что поменьше, — размером с циновку подчинения принятую в Тахари.

Я посмотрел на девушку.

— Ты можешь опуститься на колени, — разрешил я.

Она встала на колени, при этом витки привязи на её шее смотрелись весьма изящно, будучи слегка натянутыми верёвкой закреплённой к дереву.

— Я знаю, что Ты говоришь по-гореански, — заметил я.

Это было хорошо для меня, поскольку общаться не наречие Кайила, пока ещё было сложно. Она не отвечала.

— Расставь колени, — велел я. — Шире!

Она сделала, как было приказано.

Я пристально осмотрел её. Здесь, до заката, она была моей.

— В стаде, Ты попыталась скрыться от меня.

Она сердито отвела взгляд.

— Ты кажешься слишком молчаливой, — заметил я. — Возможно, тебе язык отрезали, или разделили на две половины за дерзость.

Я подошёл к ней и, схватив её за волосы, задрал ей голову.

— Открой рот, — приказал я, и она сразу подчинилась. — Нет, дело не в этом.

Она что-то сердито промычала.

— По крайней мере, Ты способны издавать звуки, — отметил я.

Она нервно дёрнула головой.

Я обошёл вокруг рабыни, оглядывая её тело, сказал:

— Твои изящные формы наводят меня на мысль, чтобы Ты не должна быть куском льда. Они предполагают, что Ты способна реагировать на ласку, как гормонально нормально развитая женщина. Я вижу, что Ты не была заклеймена.

Я присел перед ней и коснулся её шеи сбоку под ухом, но она рассерженно отдёрнулась. Этот телодвижение вызвало у меня недовольство, ибо рабыня должна приветствовать прикосновение мужчины, а в действительности даже умолять об этом.

Рассердившись, я потянул хлыст из-за своего пояса. Заметив моё движение, и поняв его смысл, девушка задрожала от ужаса. Она быстро замотала головой, издала тонкий, возражающий и просящий писк. Она приподняла и повернула голову так, чтобы сторона её шеи смотрела на меня, чтобы я мог трогать, если мне того хочется.

— Ах, да, ну конечно. Ты же стадная девка. Ты не можете использовать человеческую речь без разрешения, — наконец-то дошло до меня.

По ошибке, я решил, что запрет на человеческую речь, наложенный на стадных женщин, прекращает действовать, когда, как в данном случае, её увели из стада. Теперь я понял, что это не так. Это имело смысл, конечно же, например, никто не ожидает человеческой речи от самки кайилы, даже если она не находится в табуне. Теперь, у меня было намного более ясное понятие эффективности дисциплины, в которой краснокожие рабовладельцы содержали своих бледнолицых красоток.

Она энергично закивала своей головой.

— Интересно, стоит ли давать тебе разрешение говорить по-человечески, — размышлял я. — Возможно, будет лучше накормить, и использовать тебя как простое соблазнительное животное, и не трудиться усложнять наши отношения твоей человеческой речью.

Она испустила жалобный стон.

— Похоже, тебе давненько не разрешали разговаривать, не так ли? — поинтересовался я.

Она кивнула.

— Ты хочешь получить разрешение говорить?

Она кивнула с надеждой и тревогой.

— Ты просишь об этом?

Она так отчаянно закивала.

— Очень хорошо. Ты можешь говорить — разрешил я.

Обычно я разрешал моим рабыням говорить. Однако, бывали случаи, когда я приказывал, чтобы они служили мне безмолвно, как всего лишь восхитительные животные. Только двум своим рабыням я никогда не разрешал говорить в моем присутствии, и то вскоре я избавился от обеих.

— Как же хорошо, быть в состоянии говорить! — воскликнула она.

— Ты можешь поблагодарить меня за это, — сообщил я ей.

— А если я не хочу делать этого, — дерзко спросила она.

— Легко полученное тобой разрешение, может так же легко быть отобрано.

— Спасибо, — тут же сказала она.

Мне понравилось вырвать это небольшое количество любезности, этот символ примирения, от этой женщины.

— Спасибо — что? — уточнил я.

— Но Вы — раб! — воскликнула она. — Вы носите ошейник!

— Спасибо — что? — повторил я свой вопрос.

Она молчала.

— А знакома ли Ты с хлыстом? — поинтересовался я, кладя рука на украшенную бисером рукоятку.

— Спасибо, Господин, — быстро исправилась рабыня. — Да, Господин!

— Похоже, что Ты уже испытала его на себе, — предположил я.

— Да, Господин.

— Ты знаешь, зачем я тебя сюда привёл?

— Вы собираетесь использовать моё тело, один или более раз. Потом Вы возвратите меня в стадо. Я готова. Вы можете сделать это.

Я с усмешкой посмотрел на неё.

— Я не хочу быть выпорота хлыстом, — объяснила она.

— Почему же только что, Ты пыталась уклониться от моего прикосновения?

— Я сочла его раздражающим и неприятным.

Я осмотрел её тело, поскольку сказав это, она напряглась, и отпрянула. Это совершенно отличалось от нормальной реакции тела рабыни, которое кажется столь теплым и мягким, столь чувственным и наполненным жизненной энергией, столь отзывчивым к прикосновениям, ласкам и объятиям. Я заметил, что её тело было окаменевшим телом несчастной женщины.

— Ты не помечена клеймом, — повторил я.

— Нет.

— Ты из загонов Ваниямпи? — спросил я.

Ваниямпи, это рабы краснокожих, проживающие в крошечных, изолированных сельскохозяйственных сообществах. Они снабжают своих владельцев зерном и овощами. Эти чудаки придерживаются идеалов равенства обоих полов.

— Нет.

— Каким образом Ты попала в стадо Исанны? — заинтересовался я.

— Вам не обязательно знать обо мне что-либо, чтобы пользоваться мной, — зло ответила она.

— Говори, рабыня! — приказал я, и слегка хлопнул хлыстом по своей левой ладони.

— Да, Господин, — быстро исправилась она, и сказала: — Когда-то я была гражданкой Ара.

Акцент девушки, мягкий и текучий, подтвердил её слова.

— Я была из касты торговцев, и организовала компанию для торговли вдоль Иханке. Я наняла пять мужчин. Я рассматривала дикарей, как невежественных варваров, и послала своих помощников в соседние торговые места, открытые Пыльноногими для любых белых торговцев, снабдив их самыми дешёвыми и низкокачественными товарами, которые они должны были попытаться продать дикарям. Я планировала обогатиться на торговле шкурами и рогом. Вообразите моё удивление, когда, стоя на крыльце моей маленькой лавки, я увидела своих пятерых мужчин, связанных и с кляпами во ртах, тянущих волокуши, возвращаясь от Иханке. И в тот же момент кто-то схватил меня сзади. Это были дикари — Пыльноногие. Я был раздета и связана. Они подвели меня к волокушам и показали на возвращённые низкокачественные товарами, которые я послала на торговые места. Кое-что, правда, на одной из волокуш было не моим. Это была прекрасная шкура кайилиаука. Один из Пыльноногих показал её мне, затем ткнул пальцем в шкуру, а потом в меня, и бросил ту шкуру на крыльцо моей лавки. Это была их оплата за меня. А меня угнали в Прерии. Вот так я и стала рабыней краснокожих.

— По крайней мере, за тебя должным образом заплатили, — усмехнулся я.

— Да, — сердито сказала бывшая гражданка Ара.

— Как Ты попала к Исанна?

— Пыльноногие продали меня Слинам, Слины продали Жёлтым Ножам.

— Кажется, что никто не стремился держать тебя у себя, — заметил я.

— Возможно, — согласилась она.

— И какова была твоя цена? — спросил я рабыню.

— Слин получили меня за два ножа, я Жёлтым Ножам обменяли на зеркало.

— Значит Пыльноногие, первоначально предполагали, что Ты будешь стоить одну шкуру. Потом твоя цена упала до двух ножей, и затем и вовсе до зеркала, — сделал я простой вывод.

— Да, — сказала она, с горечью в голосе.

— Как мне кажется, Ты не могла не заметить, что Ты становилась дешевле с каждой продажей.

— Да, я отлично это видела, — рассердилась девушка.

— Так всё-таки, каким образом Ты, наконец, попала в стадо Исанны?

— Исанна взяли меня с двумя дюжинами других девушек, во время набега для поимки рабынь, — сказала она. — Нас всех пригнали в земли Исанна.

Я кивнул. Земли Исанна лежат вокруг Скалы Советов, к северу от северной развилки Реки Кайила и к западу от Реки Змея.

— Но тебя не оставили в частном вигваме, — заметил я. — Тебя отправили в женское стадо.

— Меня испытали, и затем загнали в стадо, — подтвердила она.

— Очевидно, тебя не сочли ценной рабыней, — объяснил я.

— Я красива, — заявила она, извиваясь в путах. — Вы же видели, что я была проведена у стремени воина в процессии Исанна в стойбище Исбу!

— Это верно, — признал я. — Тебя сочли годной, чтобы показать как трофей воинов Исанна.

— Да.

— А потом тебя отослали назад в стадо, — напомнил я.

— Да, — сказала девушка, и замкнулась в себе.

— Почему, Ты смотрела на меня с таким презрением, во время наших двух предыдущих встреч?

Она вскинула голову, и презрительно посмотрела на меня.

— Я советую тебе отвечать, рабыня! — прикрикнул я, продемонстрировав ей хлыст в моей руке.

— Вы — всего лишь раб, — внезапно выплюнула она. — Я презираю мужчин рабов. Я ненавижу их. Я слишком высока для них. Я слишком хороша для них. Я выше их! Девушки, такие как я, могут принадлежать только свободным мужчинам!

— Я понял.

— Также, я — собственность краснокожего господина! — гордо заявила она.

Я кивнул. Я видел, что она уже узнала и научилась уважать краснокожих. Из женщины, которая когда-то держала их за простофиль и необразованных дикарей, она превратившись в их рабыню, узнала их, как страшных воинов и умелых охотников. Верхом их кайиле, с копьём в руке, они были правителями Прерий, Убарами равнин. В Прериях, принадлежность краснокожему господину становится чем-то вроде награды для женщины, особенно для низкой белой женщины.

— Но совершенно очевидно Ты не самая ценная часть собственности для твоего хозяина, — предположил я.

— Почему? — зло вскинулась она.

— Тебя держат в стаде, — напомнил я ей.

Она сердито прятала взгляд.

Я отвязал привязь от ветки и смотал верёвку с её шеи. Затем освободил ей руки, и отложил верёвку в сторону.

— Возможно, вам стоило оставить меня связанной, или поместить мои ноги в распорки, — заметила она.

— В этом не будет необходимости, — отозвался я.

Она потерла запястья, возможно, я связал её слишком туго. Но мне было важно, чтобы девушка осознала себя связанной.

— Что Вы собираетесь делать со мной? — взволнованно спросила она.

— Много чего, но среди прочего, я собираюсь несколько улучшить собственность твоего господина, — уклончиво ответил я.

Она смотрела на меня, явно не понимая моих намерений.

— Встать на руки и колени, — приказал я.

Она повиновалась беспрекословно.

— Видишь этот хлыст?

— Да, Господин, — вздрогнув, ответила она.

— Я дам тебе ин или два, чтобы заползти на шкуру, которую я расстелил на траве, — объяснил я. — После того, как Ты там окажешься, я буду без колебаний использовать хлыст за попытку покинуть покрывало в течение следующего ана. Кроме того, если я сочту необходимым, применю его, даже, когда ты будешь на шкуре.

— Я поняла, Господин.

— Иди, — скомандовал я.

Она поползла к расстеленной шкуре. Присев на ней, она посмотрела на её края. Это был её остров безопасности, или возможной безопасности. Она знала, вне этого островка, в течение следующего ана, её ждёт хлыст и боль, что её ждёт на нём, она пока не знала. Конечно, это была известная хитрость дрессировщиков рабынь, обычно используемая только со свежими невольницами, молодыми и неопытными девушками, боящимися сексуальных аспектов их рабства. Их заводят в большую комнату, обычно пустую, или почти пустую, исключая большую постель. Там им сообщают, что их будут пороть где угодно в комнате за исключением постели, но возможно могут, ударить и на ней. Само собой разумеется, девушки бросаются к кровати и боится оставлять её в течение всего назначенного им срока, видя в ней место возможного убежища, несмотря на то, что именно там и будет иметь место её сексуальная эксплуатация и обладание ими. Некоторые тренеры, если остаются недовольны, могут сбросить девушку, и заняв место между нею и кроватью, нанести ей несколько ударов плетью, прежде чем позволить запрыгнуть назад. Там, в месте возможной безопасности у неё будет шанс ещё раз отчаянно попробовать, быть более приятной. Кстати это может быть единственный раз в месяц, когда девушка будет спасаться на кровати. Пока навыки рабыни не улучшаются, её местом безопасности могут оказаться меха, или циновка, или даже голые камни или кафель, в ногах постели. Действительно, многие рабовладельцы даже превосходных рабынь отправляют спать в ногах своей кровати. Возможно, уже слишком очевидно, что данное упражнение, с таким оригинальным использованием кровати, должно переломить страх новообращённой рабыни перед постелью и поощрить видеть это в выгодном свете, как место относительной безопасности, комфорта и удовольствия. Возможно, во враждебном окружении она пожелает его защиты и значимости, и захочет поскорее там очутиться. Позже, конечно, исходя из более возвышенных причин, она придёт к тому, чтобы смотреть на постель с ещё большим рвением и привязанностью. На ней ей разрешат служить её господину и на ней, она в свою очередь, почувствует его прикосновения, как любящая отдающая себя рабыня.

— Сядь на левое бедро, — велел я, — Вытяни правую ногу, ладонями обопрись на покрывало.

— Вы не можете убить меня, — предупредила она. — Я принадлежу не Вам!

— Это — спорный вопрос, — ответил я. — Поскольку я держу украшенный бисером хлыст, как мне кажется, в этом контексте, я действительно имею такие права по отношению к тебе. Во всяком случае, даже если я этого не сделаю, то моя жалоба мальчишкам, переданная ими твоему владельцу, конечно, будет рассмотрена. А уж он тогда будет решать, заслуживает ли твоё неповиновения или возникшие трудности того, чтобы наказать тебя смертью. А так как Ты — стадная девка, то сомневаюсь, что он будет долго думать над этим вопросом. Вот так-то лучше, — усмехнулся а, когда она приняла положение, которое я предписал.

— Пожалуйста, не жалуйтесь мальчишкам, — запросила она. — Они очень жестокие!

— Они не жестокие. Они — всего лишь хорошие пастухи, — поправил я.

— Когда я не смогла их ублажить, они избили меня хлыстами, — пожаловалась она.

— Не волнуйся, — сказал я, и тут же предупредил: — Если я не буду доволен, я сам умею хорошо обращаться с хлыстом. А потом я решу уже решу, жаловаться твоим пастухам или нет.

Она застонала.

— У тебя хорошая изящная фигура рабыни, — отметил я, рассмотрев её в этой позе. — Вы можешь поблагодарить меня.

— Спасибо, Господин.

— Многих волнует вопрос, почему же, тогда Ты настолько никчёмна. Ты стоила шкуру, затем два ножа, а в конце только зеркало. Теперь Ты докатилась до стада. Почему тебя ценят столь низко?

— Я не знаю, Господин.

— Мальчики сказали мне, что Ты — кусок льда.

— Что я могу поделать с этим, если я невосприимчива? — спросила она. — Такова моя природа.

— Я также заметил, что Ты высокомерна и неприветлива. Таким образом, с какой стороны не посмотри, Ты — никудышная рабыня.

Она раздраженно дёрнула головой, за что я тут же сильно хлестнул её, по правому бедру. Она вскрикнула от резкой боли, и посмотрела вниз, на край шкуры.

— На твоём месте я бы дважды подумал, прежде чем я стал издавать сердитые звуки или нетерпеливые жесты, — посоветовал я своей подопечной.

— Да, Господин, — всхлипнула девушка.

— Ты находишь мужчин привлекательными?

— Какое это имеет значение, если я в любой момент могу быть ими изнасилован для их удовольствия? — спросила она.

— Ты находишь их привлекательными? — повторил я свой вопрос, поднимая хлыст.

— Иногда, — призналась она, — они заставляют меня чувствовать себя неловко.

— Каковы были твои отношения с мужчинами до порабощения?

— Неужели Ты не можешь просто взять меня и использовать?

— Говори, — сказал я, и вновь продемонстрировал хлыст.

— Когда-то, несмотря на то, что была гордой свободной женщиной Ара, я чувствовала желание вступить в семейные отношения с мужчиной.

— Понятно, — кивнул я поощрительно.

— Я решила, что разрешу некоторым из них, на основе моего собственного тщательного отбора, рассмотрев их со всех сторон и в разных ситуациях, познакомиться со мной, чтобы я могла бы, из числа их, выбрать достойного моей дружбы. Тогда, возможно через какое-то время, если бы я почувствовала себя настолько готовой, и если бы он был полностью приятным и совершенно подходящим мне, то я могла бы принять его предложение о вступлении в семейные отношения со мной.

— И как у тебя проходило это дело?

— Я собрала много молодых мужчин, — сказала она. — Я сообщила им о своей готовности к знакомству и поставила им строгие условия отношений в семье, такие как абсолютное равенство, и тому подобные.

— И что произошло дальше? — спросил я, уже зная ответ.

— Все ушли, вежливо попрощавшись, — обиженно ответила она, — и я никогда не видела их снова, за исключением одного маленького, похожего на урта, который сказал мне, что он полностью разделяет мои взгляды.

— Вы вступили в брак с ним?

— Я обнаружила, что его интересовало только моё богатство, — зло сказала она. — Я прогнала его.

— Ты была сердита и обижена, и решила полностью посвятить себя ведению бизнеса, — угадал я.

— Да.

— А ещё, исходя из других аспектов твоей истории, я заключаю, что Ты стала корыстной и жадной.

— Возможно, — пробормотала она.

— А затем Ты была захвачена, приведена в Прерии, и сделана рабыней.

— Да. Могу я как-то выбраться из этого положения? — спросила она, с надеждой гладя на меня.

— Нет, — остудил я её.

— Вам нравится то, что Вы видите?

— Ты должна надеяться, что мне понравится то, что я вижу, — поправил я.

Она с трудом сглотнула.

— Да, — всё же ответил я. — Мне нравится то, что я вижу.

— Я полагаю, что должна быть благодарной за это.

— Я думаю, что я был бы благодарен на твоём месте, так как Ты — рабыня.

— Конечно, — сказала она, и с горечью добавила: — Но я не хочу быть выпоротой или убитой.

— Да, я надеюсь на это.

— Вы любите заставлять голых женщин позировать для вашего удовольствия? — поинтересовалась она.

— Да, — не стал я отказываться от очевидного.

— О, — произнесла она.

— Я думаю, что Ты просто боялась своей женственности, — объяснил я. — Это кажется совершенно ясным, даже рассматривая твои действия в Аре. И кстати это, весьма обычно для свободных женщин, потому что они чувствуют, что глубокая женственность может вызвать любовь, а любовь для женщины, всегда подразумевает неволю, пусть не всегда предполагая верёвки и цепи.

Она посмотрела на меня заплаканными глазами.

— Когда тебя отвергли как женщину, тебе причинили боль и рассердили. Ты решила для себя сделать так, чтобы никогда больше не повторился подобный оскорбительный отказ. Теперь мне понятно, почему Ты стала враждебна к мужчинам, и за что Ты возненавидела их. Ты захотела превзойти их, это была бы твоя особая месть на них. Ты пришла, к тому, что стала бояться определенных чувств. И Ты отступила ещё дальше от своей природной женственности.

— Нет, нет, нет, — плакала она, размазывая по лицу слёзы. — Я — плохая рабыня только потому, что я холодна! Это — моя природа! Я не могу ничего поделать с этим!

— Это не твоя природа. И Ты можешь изменить это, — сказал я зарёванной девушке.

— Господин?

— Ползи к траве, — приказал я. — Быстро!

Она задрожала, но поползала к месту указанному мной.

— На колени, в позу для наказания плетью! — скомандовал я ей.

Она встала на колени, дрожа, опустив голову в траву, уперев в скрещенные, как если бы они были связаны запястья. Я трижды ударил её хлыстом.

— Теперь Ты — выпоротая рабыня, не так ли? — спросил я.

— Да, — прорыдала она, — Я — выпоротая рабыня.

— Ты принадлежишь мужчинам, — сказал я, и ей стегнул ещё раз.

— Я попытаюсь быть приятной! — крикнула она сквозь слёзы.

— Я уверен, что Вы сделаешь это, мое дорогое животное. Но интересный вопрос состоит в том, преуспеешь ли Ты, — усмехнулся я, добавил ещё два удара.

— Ой! — закричала она от боли. — О-о-ой.

— Ты умоляешь меня о том чтобы тебя пустили на одеяло?

— Да, Господин!

— Разрешаю тебе возвратиться, на одеяла, рабыня.

Она стремительно бросилась назад к шкуре, и легла на живот на ней, словно благодаря за предоставленную ей относительную безопасность. Она задыхалась от плача.

— На спину, рабыня! — последовала моя следующая команда, я не собирался давать ей время, чтобы прийти в себя. — Руки вдоль тела, ладони вверх, правое колено поднять.

Вздрагивая и морщась от боли в исполосованной спине, она подчинялась.

— Каково место женщины? — грозно потребовал я ответа.

— У ног мужчин!

— И где Ты сейчас находишься?

— У Ваших ног! — плакала она.

— Кто Ты?

— Рабыня, рабыня!

— Мужчины достаточно долго терпели тебя, рабыня. Это терпение уже на исходе.

— Да, Господин!

— Ты больше не свободная женщина, — напомнил я. — Это — всё для тебя теперь позади. Ты — теперь только порабощённая женщина, всего лишь рабыня, в полной власти мужчин.

— Да, Господин, — она задыхалась от страха и плача.

— Соответственно, Ты больше не можешь думать о себе как свободная женщина, тем более позволять себе поступать так. Ты должна впредь, думать и поступать как рабыня. Ты должна чувствовать как рабыня, жить и любить как рабыня!

— Да, Господин, — отвечала она сквозь рыдания.

— Рабыня.

— Да, Господин.

— Никаких препятствий больше не существует между тобой и твоей женственностью.

— Нет, Господин, — сказала она, испуганно.

Я уронил хлыст около шкуры, и присел на корточки около девушки.

— Когда я тебя трогаю, Ты должна чувствовать, глубоко и полно, концентрированно и превосходно, с благодарностью, радостно и покорно, и позже, когда Ты отдашься мне, Ты сделаешь это, безусловно, полностью, безоговорочно и беспомощно, не сдерживая себя ничем.

— Но тогда я должна стать ничем, всего лишь рабыней, беспомощной в руках её господина.

— Да, именно так!

Она в ужасе смотрела на меня. Я встал на колени рядом с лежащей рабыней.

— Сядь, — велел я. — Обними меня руками за шею.

Она повиновалась.

— Губы рабыни, — отдал я следующую команду.

Она сложила губы, и затем я нежно поцеловал их.

— Это ведь теперь не столь страшно, не так ли? — спросил я, отстраняясь.

— Что делают мужчины с рабыней, когда действительно хотят её? — прошептала девушка.

— Всё.

— А что должна дать им рабыня?

— Всё, и даже больше.

— Я боялась, и надеялась, что так и будет.

Я улыбнулся.

— Вы видите? Я — рабыня.

— Я знаю, — ответил я. Она была женщиной.

— Вы читали книгу Притиона Клеркуса с Коса? — вдруг спросила она.

— Неужели бывшая свободная женщина, гражданка Ара, читала это? — удивлённо спросил я.

Это был трактат о неволе.

— Рабыня, не ставит условий, она не желает мелких требований к ней, она не просит лёгкости, она ничего не просит, она дает всё, она стремится любить и самоотверженно служить, — процитировала она на память.

— Ты хорошо запомнила это, — заметил я.

— Вы читали это? — всё же хотела знать она.

— Да, — ответил я.

Я отлично помнил это изречение. Девушка, возможно, когда-то слышала и запомнила его.

— Я всегда была очарована неволей, — вдруг призналась она, — но я никогда не ожидала, что сама стану рабыней.

— Поцелуй меня, рабыня, — попросил я.

— Слушаюсь, Господин.

— Теперь Ты боишься, что как рабыня, можешь быть отвергнута?

— Теперь, как рабыня я вижу, что это не имеет значения. Боязнь таких вещей, ко мне не относится. Скорее надо следить, чтобы быть абсолютно приятной. Если я отвергнута, это не имеет значения, поскольку я — всего лишь рабыня, как рабыня я — ничто. Я являюсь бессмысленной и ничего не стоящей вещью. Таким образом, какое может иметь значение, если я должна презираться и отвергаться? Просто я должна попробовать ещё раз, снова стремясь беспомощно служить и любить.

Я не отвечал ей. Зачем? Пройдёт совсем немного времени, и она, в любом случае, сама изучит, что меньшее чего должна бояться рабыня — это быть отклонённой. Скорее она должна бояться обратного. Она как раз должна опасаться, что один только вид её будет приводить мужчину в полубезумное состояние от страсти, и что возможно, он не остановится до тех пор, пока не поместит её в свои цепи.

— В своём трактате, Притион Клеркус, прежде всего, озабочен только одной формой неволи, той, что касается рабыни для удовольствий, — объяснил я.

— Это верно.

— Но рабство многогранно, и некоторые его виды, несомненно, довольно страшны и неприятны.

— Да, — вздрогнула она, ибо слышала, об использовании рабства в сельском хозяйстве, и в таких местах, как общественные кухни и прачечные. Несомненно, она была наслышана о позорном рабстве и рабстве мести. Одной из форм рабства мести является рабство замещения, в котором одна женщина, полностью невиновная, порабощается и становится объектом ненависти, вместо другой женщины, называемой «по-крайней-мере-временно-недоступной», при этом даже получая её имя. Женщина заменитель в этой ситуации, конечно, действительно порабощается. Даже если ненавистная женщина позже захвачена, её заменительница не освобождается. Она обычно может быть просто продана или обменена.

— Но общим знаменателем для любого вида рабства является то, что женщина должна быть полностью покорной и приятной и во всех отношениях, и она полностью объект желаний её господина.

— Да, Господин.

— Ты можете поцеловать меня снова, рабыня, — разрешил я.

— Да, Господин, — сказала она, и прильнула к моим губам, а я осторожно положил её обратно на покрывало. Её руки всё ещё были сомкнуты на моей шее.

— Вы собираетесь учить меня быть приятной?

— Да.

— Значит, Вы будете улучшать, собственность моего владельца.

— Да. Но я собираюсь сделать несколько больше, чем просто научить тебя, как ублажать мужчин.

— Что же? — удивилась она.

— Когда я закончу с тобой, моя голая красотка в бисерном ошейнике, Ты будешь очень сильно отличаться, от тебя теперешней.

Она смотрела на меня, молча и непонимающе.

— Я собираюсь превратить тебя в мечту мужчины об удовольствии, — объяснил я.

— Сделайте так, — попросила она, и приступила к своей трансформации.

— Пожалуйста, пожалуйста, — плакала девушка. — Не оставляйте меня! Я прошу Вас! Дотроньтесь меня ещё раз, пожалуйста! Я прошу Вас, не оставляйте меня! Я не знала, что могло произойти что-то подобное этому! Пожалуйста, я прошу Вас, прикоснитесь ко мне снова! — Она умоляла меня сжимая в своих объятиях. Её слезы вымочили мои руки и грудь.

— Ты просишь этого как рабыня?

— Да, Господин! Я умоляю об этом как рабыня!

— Замечательно.

— Какой же дурой я была, пока оставалась свободной женщиной! — прошептала она.

— Ты была всего лишь невежественной, — поправил я.

— Тогда я не знала, что значит быть рабыней, беспомощной и чувственной.

Я не отвечал.

— Я не знала, что такие чувства могут существовать, — всхлипывала она. — Я никогда не чувствовала ничего подобного этому. Они настолько подавляющие.

— Они связаны с господством и подчинением, — объяснил я.

— Когда я вам отдавалась, то боялась, что могла умереть, — призналась девушка.

— Это был всего лишь маленький рабский оргазм, — заверил я.

Она посмотрела на меня с любопытством.

— Вне того что Ты испытала, лежат безграничные горизонты экстаза. Я думаю ещё ни одна женщина, не смогла достичь их.

— Это намного больше, чем просто физические ощущения, — признала она.

— Это является психофизическим. Это — неразрывное эмоциональное, физическое и интеллектуальное единое целое.

— Теперь, я буду нуждаться, в частых прикосновениях мужчины, — сказала она.

— Да, это так.

— Вы сделали это со мной, — упрекнула она меня.

— Это должно было быть сделано давно, — усмехнулся я.

— Но теперь, что я буду делать, если мужчина не захочет удовлетворять меня?

— Попытайся стать такой, чтобы он оказал тебе снисхождение, — предложил я.

Она вздрогнула. Теперь она была в намного большей власти мужчин, чем она когда-либо могла себе представить. Можно сказать, что с этого момента рабский огонь разгорелся в её животе. Теперь, она была восприимчива к мучениям и лишениям рабыни. Свободные женщины, сексуальность которых обычно приглушена или вовсе задавлена, часто не в состоянии понять отчаяния и силы этих потребностей для страстной рабыни. Они думают, что они отличаются от невольницы, и относятся к ней как к низшему существу. Однако, будучи порабощены сами, они, конечно, быстро пересматривают своё мнение. Они, точно также, будут безнадёжно стонать и царапать пол в их клетках, умоляя грубых надсмотрщиков об их прикосновении, и точно также в свою очередь станут презираться свободными женщинами, которых ещё не успели поработить.

— Вы уничтожили меня для свободы, — сказала она.

— Ты возражаешь? — для вида удивился я.

— Нет, — засмеялась девушка. — Я хочу быть рабыней. Я полюбила быть рабыней.

— Это удачно, для того, чем Ты являешься.

— Я была рабыней в течение многих месяцев. Мне жаль только того, что всё это время пропало впустую. Я до сего момента ждала возможности почувствовать, каково это быть, действительно быть рабыней.

— Что Ты чувствуешь к мужчинам теперь? — поинтересовался я.

— Они интересны и красивы, — ответила она.

— Красивы? — переспросил я.

— Для моих глаз, — улыбнулась рабыня.

— И что еще?

— Я знаю, что они — мои владельцы, что я нуждаюсь в их прикосновениях и что я хочу им служить.

— Можешь ли Ты представить саму себя стоящей на коленях перед мужчиной, и со склонённой головой, умоляющей его, подарить тебе свою ласку?

— Конечно. Теперь, когда моя сексуальность была пробуждена, по-другому и быть не может.

— А примет ли он твою мольбу?

— Я могу только надеяться, что он снизойдёт до меня, — вздохнула она.

— Иногда он может пойти навстречу твоей мольбе, а иногда нет. Также помни, что могут настать времена, когда Ты будешь благодарна за такие непритязательные знаки внимания, как затрещины или пинки.

— Думаю, я должна буду принять то, что мне дадут. Ведь я — всего лишь рабыня, — покорно сказала девушка.

Я тогда снова взял её, сжимая в объятиях.

— Да-а-а-о-о-у! — тяжело задышала она.

Я лежал на боку, а девушка аккуратно вкладывала мне в рот маленькие кусочки пеммикана. Я наслаждался видом девушки, кормящей меня. Чуть раньше она принесла мне воду из ручья в своём рту, но попить у меня не получилось, ибо при её передаче, едва коснувшись её губ, я почувствовал необоримое желание, приведшее к новому восторженному натиску. По окончании пришлось самому идти к ручью, чтобы утолить жажду.

— Солнце уже почти закатилось, — напомнил я.

— Значит, я должна быть возвращена в стадо, — простонала она. — Я должна быть привязана около деревни вместе с другими рабынями. Меня снова стреножат и за шею привяжут верёвкой к столбу. Как я смогу теперь перенести, возвращение в стаду? — спросила она, несчастно глядя на меня?

— Честно говоря, я сомневаюсь, что теперь Ты пробудешь в стаде слишком долго, — успокоил я рабыню.

— Я теперь нуждаюсь в мужчине, — признала она. — Я сделаю всё, чтобы он взял меня свой в вигвам, чтобы служить ему как рабыня.

— Ты теперь беспомощна, не так ли?

— Да, Господин, — улыбнулась она. — Мне можно покинуть одеяло?

— Да, — разрешил я.

Она подошла к маленькому лоскуту кожи, в который был завёрнут хлыст, подняла лоскут, принесла его и расстелила рядом с краем покрывала.

— Вы сказали мне, — улыбнулась девушка, — что это кожа, того же размера, что и циновки подчинения в Тахари.

— Да.

— Смотрите. Я встаю на колени на циновку, — сказала она с улыбкой, и низко склонив голову.

Я внимательно рассмотрел её. Тысячи фрагментов воспоминаний всплыли в моём сознании: обширная, желтовато-коричневая пустыня Тахари, её однообразие, её барханы, караваны, оазисы и дворцы. В культуре Тахари у циновки подчинения свое особое место.

— Могут ли такие девушки как я, в Тахари становиться на колени на таких циновках? — поинтересовалась она.

— Да, — ответил я, и вновь пред моим глазами всплыли картинки многих таких рабынь, виденных мною, белокурых и красивых, стоящих на коленях на циновках перед их смуглыми владельцами.

— О-о-о! — закричала рабыня, сметённая с подобия циновки подчинения, схваченная и взятая.

Девушка вновь поднялась на колени передо мной. Её голова склонилась.

— Я прошу Вашей нежности, Господин, — прошептал она.

Я улыбнулся. Хорошо ли она помнила начало нашей беседы?

Я посмотрел на солнце, проглядывающее сквозь листву деревьев, и подумал, что у нас ещё есть время.

— Заслужи это, — велел я.

— Да, Господин, — сказала она, со счастливой улыбкой.

И мгновением позже я снова сжимал её, стонущую и извивающуюся, в кольце моих рук.

— Нам уже пора расставаться, — напомнил я.

— Я знаю, — прошептала рабыня.

Я встал, и начал собрать свои вещи.

— Скатай покрывало, — приказал я, и она сделала это быстро и беспрекословно. Она опустилась на колени, прямо на землю.

— Свяжите мои руки, — попросила она, — как можно туже, чтобы я не могла ими пошевелить, и приведите меня в стадо, на верёвке за шею.

— Нет. Ты назад Ты пойдёшь, передо мной, спокойно, как подобает рабыне.

— Слушаюсь, Господин, — улыбнулась она.

Этой верёвкой я перевязал свои вещи. С девушкой, предшествующей мне, я оставил маленькую рощу. Я лишь однажды оглянулся назад, посмотрев на то место, где я прекрасно провел время.