Я стоял перед открытой железной дверью. Верёвку с моей шеи сняли.

— Снимите с него кандалы, — приказал офицер.

Наконец-то мои руки и щиколотки освободились от железа. При этом меня сразу взяли под прицел два арбалетчика. Можно было не сомневаться, что в случае любого их подозрения или моего резкого движения, эта история закончится двумя короткими тяжёлыми железными болтами, вошедшими в моё тело.

Затем меня впихнули в камеру, и дверь с гулким стуком захлопнулась за моей спиной. Клацнул замок. Я стоял в камере, стены и пол которой были сложены из огромных плоских камней. Пол покрывал слой соломы. В углу лежала ещё охапка соломы. Камера была квадратная и достаточно просторная, футов двадцать стороной. Свет проникал из окна расположенного высоко в стене. Окно, кстати, было зарешечено. Прутья около двух дюймов диаметром стояли через каждую пару дюймов.

Я обернулся и осмотрел дверь. Крепкая. С той стороны задвинуты стальные засовы. В двери имелось окошко для наблюдения за заключёнными, в данный момент закрытое. Само собой открыть его можно было только снаружи. Ещё в нижней части было узкая закрытая заслонкой щель, через которую, внутрь камеры передавали пищу. Обойдя место своего заключения по периметру, и осмотрев пол и стены, я пришёл к выводу, что выбраться отсюда, нечего и мечтать. Эта камера из тех, попав в которые их обитатели, к своему разочарованию быстро обнаруживают, что они бежать отсюда им не светит, что они беспомощны, что они — самые настоящие заключенные.

Наконец, не найдя здесь ничего обнадёживающего, я повернулся к другому заключенному здесь лицу. Точнее к другой. Под моим изучающим взглядом она отпрянула и съёжилась.

Около одной из стен камеры, стояла на коленях испуганная нагая женщина. Хм, её колени были плотно сжаты. Когда меня втолкнули сюда, она протестующе вскрикнула и сжалась. В первый момент она мотнула головой и на мгновение подняла руки, словно хотела перебросить волосы на грудь и использовать их, чтобы частично прикрыть себя. Её попытка закончилась стоном разочарования. Прикрыться ей было нечем. Волосы были острижены почти налысо. Тогда она сгребла вокруг себя солому и зарылась в ней, спрятав тем самым бёдра и талию. Теперь, стоящая на коленях, зарывшаяся по пояс в солому женщина, в ужасе смотрела на меня, и пыталась, насколько могла, скрыть тело руками.

— Почему они сделали это? — спросила она.

— Что именно? — уточнил я.

— Посадили Вас вместе со мной! — воскликнула пленница.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

Тогда она склонилась ещё ниже, зарываясь ещё глубже в солому, и внимательно глядя на меня.

— Вы — джентльмен? — жалобно поинтересовалась она.

— Нет, — ответил я, и женщина застонала.

— Они должно быть очень ненавидят меня, — заплакала она. — Они сделали это специально! Им что, мало того, что они отобрали мою одежду и посадили в тюрьму?

— Ты — шпионка, — развёл я руками.

— Такая же, как и Ты, — закричала женщина, — раз уж тебя бросили сюда вместе со мной!

— Похоже, они думают именно так, — раздраженно заметил я.

— Меня схватили! — заплакала она. — Что они теперь сделают со мной?

— Ты — свободная женщина? — уточнил я.

— Да! — кивнула шпионка. — Конечно!

— В таком случае, не думаю, что это будет приятно, — ответил я.

Она застонала.

Я бросил взгляд на окно расположенное высоко под потолком. В камере не было ничего, что можно было бы использовать, чтобы дотянуться до него и выглянуть наружу.

— Они кормят меня так, что этого едва хватает, чтобы не умереть с голоду! — пожаловалась моя сокамерница.

— Полагаю, что Ты питаешься ничуть не хуже остальных жителей Форпоста Ара, — заметил я.

— Ты только посмотри, — сказала она. — Они состригли мои волосы!

— Получается, что они проследили, чтобы Ты внесла свой посильный вклад в оборону Форпоста Ара, — не стал сочувствовать ей я.

— Город всё равно должен вот-вот пасть, — проворчала женщина. — Нас скоро спасут!

— Мы в цитадели, — отмахнулся я. — Здесь можно держаться ещё долго, даже после того, как будут захвачены стены. Так что у них будет время, чтобы разобраться с нами.

Судя по тому, как горько она заплакала, опустив голову, мои слова облегчения ей не принесли.

— Когда здесь кормят? — осведомился я.

— В полдень, — ответила шпионка и, подняв голову, зло посмотрела на меня.

— Похоже, они заставляют тебя заработать своё пропитание, не так ли? — спросил я.

Судя по яростному блеску в её глазах, я не ошибся.

— Вижу, что так оно и есть, — кивнул я.

— Больше нет, — проворчала она, скривив губы. — В надзирателях теперь женщины. Мужчины нужны на стенах.

— Полное использование? — уточнил я.

— Нет, — сердито бросила заключённая, — приходилось танцевать и позировать перед окошком в двери. Они никогда не входили в камеру.

— Ну и как у тебя хорошо получалось танцевать и позировать? — полюбопытствовал я.

— Когда получалось плохо, меня просто не кормили, — зло проворчала женщина.

— Тем не менее, можно сказать, что Ты ещё легко отделалась, — усмехнулся я.

— Несомненно, — с горечью в голосе признала шпионка.

— И как, тебе понравилось танцевать и позировать? — вдруг спросил я.

— Вы что, с ума сошли? — спросила женщина.

— Возможно, — пожал я плечами, улыбаясь про себя.

Я не мог не заметить лёгкое движение её тела и мимолетное испуганное выражение лица, прежде чем она ответила мне столь воинственно. Я видел, что передо мной женщина.

— Так значит, надзиратель — женщина? — задумчиво переспросил я, бросив взгляд на дверь

— Не стоит надеяться, — усмехнулась моя соседка по камере. — Бесполезно. Она не заходит сюда.

— А Ты сама-то кто? — полюбопытствовал я.

— Клодия, Леди Форпоста Ара, — представилась она.

— Где и как тебя взяли? — спросил я.

— На стене, — не стала скрывать Клодия. — Я даже не предполагала, что я под подозрением, пока я не почувствовала верёвку на шее.

Я уселся на охапку соломы, лицом к двери.

— Расскажи мне об этом, — попросил я.

— Сомневаюсь, что моя история, в чём-то сильно отличается от твоей, — заметила моя сокамерница.

— Возможно, — пожал я плечами, — я слушаю.

Она стала говорить свободнее, заметив, что я не смотрю на неё.

— Я не получала поощрений и продвижения по службе, которые я вполне заслужила, — обиженно сказала она. — Я хотела, чтобы мне поручили задание в Аре, но вместо меня всегда выбирали других. Это было неправильно!

— Продолжай, — поощрил её я, стоило ей замолчать.

— Я — красивая женщина и выдающаяся личность, — заявила Клодия. — Но они не оценили этого и не вознаградили меня по достоинству.

— Возможно, Ты — всего лишь симпатичная посредственность, — заметил я.

— Они проигнорировали мои таланты, — возмутилась она.

На мой взгляд, если у неё и были таланты, то это таланты превосходной женщины, правда пока ещё скрытые.

— Когда косианцы осадили нас, — продолжила она. — Мы все дрожали от страха за наши жизни. А после нескольких недель стало ясно, что Ар не собирается приходить к нам на выручку. Нас предоставили самим себе. Самое умное, что можно было сделать в такой ситуации это спасаться самой. А я умная женщина. Иногда ночью женщины приходят на стены, чтобы спустить корзины с деньгами и получить немного еды. Некоторые женщины, как Ты, наверное, знаешь, особенно, те у кого нет денег, раздеваются и спускаются сами, сдаваясь первому попавшемуся косианцу, которого встретят, продавая себя в рабство за столь немногое как корка хлеба или горсть каши.

Насколько мне было известно, запасы продовольствия, хотя и весьма скудные в городе ещё оставались. Например, даже её, попавшуюся с поличным шпионку, всё ещё кормили. На мой взгляд, у женщин, которые сделали то, о чём она рассказала, спустив себя со стены вниз, обдирая при этом свои тела о грубые камни, могли быть побуждения более глубокие, чем голод. Скорее всего, голод просто обеспечил им подходящую мотивацию для их поступка. Их нагота, конечно, была вполне ожидаема. Снятие с себя одежды, обнажение груди и прочие подобные действия, естественны для просительниц-женщин перед мужчинами. Кроме того, нагота ясно давала понять их намерения, и уменьшала риск того, что в темноте их могли бы убить, как беглецов или лазутчиков. Опять же, на голом теле негде скрыть оружие. Например, когда рабыню доставляют Убару или иному значимому лицу, её раздевают и заворачивают в алую ткань, если она — «красный шёлк», или в белую, если она — «белый шёлк». Оказавшись в покоях владельца, она, зачастую выбрасывает ткань наружу через отверстие в двери. Понятно, что девушка приходит к мужчине в белой ткани, лишь однажды. В общем, нагота женщины сдающейся мужчине, явление весьма распространённое. Разумеется, это ещё более распространено в случае с рабынями предстающими перед рабовладельцами.

— Могу их понять, — сказал я.

— Нет уж, это не для такой как я, — заявила Клодия. — У меня не было ни малейшего желания оказаться в цепях и рабском капюшоне на Тиросе, в стойле для разведения рабынь Ченбара — Морского Слина.

Признаться, я сомневался, что она, такая аккуратная, соблазнительная и фигуристая, должна будет бояться такой судьбы. Кроме того, большинство женщин проводило в таком стойле очень немного времени. В конце концов, ну сколько времени понадобится, чтобы осеменить рабыню, которую поставили туда не дав рабского вина в точно рассчитанный идеальный момент её цикла воспроизводства? Большинство таких рабынь используется в качестве племенных всего несколько раз, а затем их переводят на другие обязанности.

— Я стала ходить вместе с другими женщинами на стену, «на рыбалку», как мы говорили об этом. Постепенно они привыкли ко мне, и не обращали внимания. Конечно, я постаралась приходить в одно и то же место на стене каждую ночь в одно и то же время. Первые несколько раз я оставляла в корзине деньги, и ничего не происходило. Позже, когда я увеличила сумму, я получила немного хлеба и овощей. Ты можешь себе представить? Серебряный тарск за несколько сулов?

— Теперь цены поднялись ещё выше, — усмехнулся я, вспомнив золотую монету в корзине, которую спустили мне к подножию стены.

— Потом, — продолжила Клодия, — я начала оставлять в корзину записки, сначала вполне невинные, с вопросами относительно местонахождения армии Ара и тому подобного.

— Понятно, — кивнул я.

— Но моё намерение оказалось быстро понято, и вскоре после этого, вместе с продуктами, я нашла, скрытые под тканью на дне корзины, бумаги с вопросами о сложившейся в городе ситуации.

— Ты ответила на них? — Я спросил.

— Да, — ответила она.

— В таком случае, тебя уже можно признать шпионкой, — заметил я.

— В тот момент я так не думала, — призналась Клодия. — Такая информация была общеизвестна.

— В городе — да, но не обязательно, что это было известно за стенами, — поправил её я. — Разумеется, всегда найдётся информатор, если не предатель, иногда даже несколько, кто доложит о таких деталях.

— Когда я в следующий раз подняла корзину, — продолжила Клодия, — В записке спрятанной в ломте хлеба, был очень конкретный вопрос: «Вы за Кос?». На следующую ночь я отправила ответ: «Да».

— Этим Ты уже сделала себя предательницей, — пояснил я.

— Это Форпост Ара предал меня! — воскликнула она. — Это они не дали мне, того что я хотела! Они даже не направили меня в Ар. Неужели Ты думаешь, что такая личность как я, жаждала оставаться здесь, на Воске всю мою жизнь?

— И что же произошло дальше? — поинтересовался я.

— Дальше я точно обозначила свою позицию. Я дала понять, что намерена торговаться, причём торговаться жёстко.

— Ты просила продукты? — уточнил я.

— Продукты у меня были, — отмахнулась Клодия. — Я накопила их достаточно ещё в самом начале осады, когда всё были уверены, что Ар со дня на день прибудет сюда, со своими знамёнами, трепещущими на ветру, разгоняя косианцев, как солнце рассеивает туман над рекой!

— Выходит, за золото? — попытался угадать я.

— Да, — подтвердила женщина мою догадку, — за золото, и драгоценности!

— Кажется, теперь у тебя нет ни золота, ни драгоценностей, — усмехнулся я.

С её стороны послышался шорох соломы и недовольное ворчание.

— Как только Ты объявила о том, что поддерживаешь Кос, я надеюсь тебе хватило ума, не начать торговлю в денежном эквиваленте, — спросил я.

— Почему нет? — удивилась моя сокамерница.

— Хотя бы потому, что Ты объявила о поддержке Коса, — объяснил я. — Косианцы, как и представители Ара, или любого другого места, ожидают от тех, кто изъявил добровольное желание служить им, и без какого-либо принуждения дал слово о своей преданности, что они будут служить не как торговцы или наёмники.

— Какое это имеет значение? — удивилась женщина.

— Иногда это означает разницу между богатством и ошейником, — сообщил я.

— Я выторговала для себя защиту от такой возможности, — проворчала она. — Я потребовала, в качестве условия моего сотрудничества, не только богатство, но и мою безопасность и свободу.

— Например, чтобы тебя не сделали рабыней, — уточнил я.

— Да, — кивнула Клодия.

— Однако, предположи, что за это время, возможно, кто-либо другой, всё же сделал тебя рабыней, — сказал я.

— Тогда это, было бы концом соглашения, — признала она. — В этом случае, я была бы рабыней. А рабыня — это рабыня.

— Верно, — согласился я.

Косианцы согласились не делать из неё рабыню, но не освобождать её, если она уже стала рабыней. Как она сама сказала, рабыня — это рабыня.

— Кроме того, я потребовала власть в Форпосте Ара, и чтобы город не был разрушен. Всё-таки здесь оставалось немало тех, кто не тормозил моё продвижение по службе, и кому я мстить не собиралась. А вот некоторых из женщин я даже хотела видеть своим рабынями, чтобы я могла лично продать их мужчинам.

— Я смотрю, Ты детально всё проработала, — заметил я.

— Да, — довольно ответила Клодия.

— Вот только в твоём плане оставалось одно слабое место, — усмехнулся я, — он основывался только на благородстве Коса.

— Мужчины благородны, — пожала она плечами.

— Так же как и некоторые женщины, — добавил я.

— Моя преданность направлена только на меня, — сердито заявила она.

— Я знаю подходящее занятие для таких женщин, как Ты, — пробормотал я.

— Что Ты сказал? — спросила не расслышавшая Клодия.

— Ничего особенного, Ты продолжай, — отмахнулся я.

— Мои условия были приняты, и я получила чрезвычайно важное задание. Оно касалось сбора информации о различных вопросах, имеющих отношение к запасам продовольствия в городе, состоянию ворот и стен, их слабых и менее защищенных мест, численности и состоянию гарнизона и ополчения, настроений гражданских лиц и воинов, расписания смен часовых и многого другого. Конечно, далеко не всё я могла узнать. Например, кто допустит меня к информации о паролях и отзывах? К тому же, я понимаю, что их ежедневно меняют.

— Обычно, да, — согласился я.

— Каждую ночь, по мере получения информации, я передавала её за стену. Само собой, то, что удавалось добыть. Взамен я получала золото и драгоценности.

— Ты сообщила своё имя доверенному лицу или, что более вероятно, доверенным лицам, принимавшим твои послания? — спросил я, улыбнувшись.

— Я достаточно умна, чтобы не сделать такой глупости, — заявила Клодия. — Однако я потребовала и получила письмо о признании моих заслуг, гарантировавшее безопасность его предъявителя.

— Ты — умная женщина, — признал я.

— Я чрезвычайно умная, — поправила меня она.

— Как же так получилось, что такая чрезвычайно умная женщина сидит голой в одной камере со мной? — полюбопытствовал я.

Клодия сердито фыркнула.

— Продолжай.

— Возможно, я вызвала подозрение, — пожала она плечами. — Возможно, часовые заметили мои слишком частые появления на стене, в то одном и том же месте и в одно и то же время. Как-то мне даже пришлось ударить и прогнать другую девушку, которая попыталась пристроиться недалеко от моего места. Она не понимала моей настойчивости. Возможно, она думала, что я нашла превосходное место для «рыбалки». Но это было моё место! Может быть, мои расспросы в городе, или мои передвижения и осмотры местности были замечены стражей. Возможно, мои враги бросили на меня подозрения, или кто-то рассердился, что я не остригла волосы и не отдала их на троса для катапульт. Быть может, они ревновали к моим красивым волосам! Но я же свободная женщина! Они не могли заставить меня остричься, заставить меня срезать мои красивые волосы!

Конечно, теперь от её волос остался только короткий неровный ёжик.

Снаружи донёсся тихий звук, возможно, кто-то прошёл мимо двери по коридору. Судя по моим ощущениям, как раз приближался полдень.

— Продолжая, — сказал я.

— Я осмелела. Я была богата. На моих глазах и к моему удовлетворению, Форпост Ара слабел день ото дня. Зато после того как он пал, я была бы в безопасности! А ещё у меня появилась бы возможность отомстить моим врагам!

— Вот только город, скорее всего, был бы разрушен, — заметил я.

— Ну и что, в любом случае, моя месть свершилась бы, — зло проговорила она.

— Понятно, — хмыкнул я.

— Кроме того, если Ты помнишь, я оставила за собой право отбора нескольких женщин в качестве моих личных рабынь, — напомнила мне Клодия.

— Соперницы? — уточнил я.

— Конечно, — усмехнулась она.

— Это те, кого Ты хотела бы потом продать мужчинам?

— Именно, — кивнула женщина. — И это удовольствие наверняка осталось бы моим, даже если бы Форпост Ара сожгли дотла, а оставшийся от него пепел засыпали солью!

— Конечно, — вынужден был согласиться с ней я.

— В ту ночь, я снова пришла на стену, как уже делала очень много раз, — продолжила свой рассказ шпионка. — На сей раз бумаги, спрятанные в моей корзине, касались обороны больших ворота, расписания дежурств часовых, расположения их постов и тому подобного. Я выставила корзину за стену, через ту же самую бойницу, что и всегда, и начал опускать её. Я даже делала вид, что очень ослабла и, идя по стене, немного покачивалась и запиналась, как будто меня шатало от голода. Мне казалось, что у меня получалось неплохо. Всё моё внимание было на верёвке и корзине, когда я почувствовала, вокруг моей шеи затянулась верёвочная петля, и меня отдёрнуло назад. «Не шуметь», — скомандовал мне голос. Скорее всего, я не смогла бы издать даже тихого писка, настолько туго затянулась петля. Я хотела было выпустить корзину, но я не успела этого сделать. Мужчин было трое. Пока один из них держал меня, второй перехватил верёвку из моих рук. В руке у третьего был потайной фонарь. Я даже не слышала, как они подошли ко мне. Им хватило мгновения, чтобы при свете фонаря обыскать корзину и обнаружить под тканью и деньгами, спрятанные там бумаги. Их смысл был понятен, и меня немедленно раздели. Веревка, на моей шее стала поводком. Мою одежду бросили в корзину и спустили со стены. Сомневаюсь, что смысл подобного сообщения был не понят теми, кто стоял внизу. Верёвку вытянули наверх, отвязали от корзины и использовали, чтобы связать меня. Они плотно притянули мои руки к бокам и обмотали верёвкой, сделав наверное не меньше сотни витков. Думаю, тебе трудно будет понять, насколько беспомощной я себя почувствовала. Меня отвели в мой дом, где перевернув всё вверх дном, нашли мои деньги и драгоценности, а так же черновики моих следующих отчётов и письмо о признании моих заслуг. Потом меня поставили на колени, в том же виде, в каком я была, голой, связанной и на поводке, перед Амилианом. Перед ним были выложены доказательства моей вины, и те что взяли из корзины на стене, и те, что нашли в доме. Той самой ночью меня бросили в эту камеру.

— И теперь Ты ожидаешь, что решат те, кого Ты предала? — осведомился я.

— Да, — ответила Клодия, и в голосе её слышались нотки ужаса.

Из-за двери донёсся звонкий металлический звук. Похоже, кто-то поставил кастрюлю на каменный пол.

— Ну а Ты сюда как попал? — поинтересовалась она моей историей.

— Я — курьер Гнея Лелиуса, Регента Ара, — ответил я, — только меня приняли за шпиона.

Теперь я был окончательно уверен, что измена в Аре, гнездилась в самых высших эшелонах власти. Я был убеждён, что настоящее сообщение регента было изъято из курьерского тубуса, если оно там вообще лежало. Заменили либо содержимое или сам тубус. Конечно, лично я не видел, как регент поместил в него письмо и опечатал его. В конце концов, в этом не было ничего необычного, ведь курьеры обычно не присутствуют при такой процедуре, особенно в такие времена. Нет никакого смысла посвящать их в государственные секреты. Обычно они просто получают запечатанное письмо или закрытый тубус, от того кто отправляет корреспонденцию, или от его подчиненного, и сразу же отправляются в путь.

— Нет! — воскликнула моя сокамерница. — Ты врёшь! Ты пытаешься выгородить себя! Ты, такой же шпион, как и я!

— Возможно, — не стал спорить с ней я.

Заслонка на смотровом окошке двери скользила в сторону. Леди Клодия моментально вскочила на ноги и, подбежав к двери, бухнулась на колени в нескольких футах перед ней, так чтобы её легко было рассмотреть через окошко.

— Вставай на колени рядом со мной, — напряжённо шепнула она. — Нас кормят только один раз в день!

Я не увидел никого в смотровом окошке, и остался сидеть на прежнем месте.

— Вставай же, — взмолилась Леди Клодия.

Как раз в этот момент я услышал, как по ту сторону двери кто-то передвинул табурет или подставку. Мгновением спустя я увидел маленькую голову, появившуюся в отверстии, принадлежавшую ребенку или женщине. Я смог рассмотреть немногое, но этого мне хватило, чтобы сделать вывод, что в окошко заглядывает владелица очень привлекательной головки, плотно обмотанной белым тюрбаном, глубоких глаз, и прекрасного тонкого носика, в данный момент по самую переносицу спрятанного под вуалью.

— Я вижу, Леди Клодия, — донёсся из-за двери насмешливо-удивленный женский голос, — что вам сегодня не будет столь одиноко как прежде.

— Слава Ару! — испуганно закричала Леди Клодия, а потом оборачивалась ко мне и зашипела. — Становись на колени рядом со мной или мы останемся без еды!

Я опустился на колени около неё, и женщина за дверью засмеялась.

— Шпионы! — презрительно бросила она.

Я понимал, что не смог бы просунуть руку сквозь это смотровое окошко, насколько оно было узким.

— Слава Ару, — произнесла женщина за дверью.

— Слава Ару! Слава Ару! Слава Ару! — прокричала Леди Клодия, и уставилась на меня безумными глазами.

Я молчал.

— Пожалуйста! — простонала женщина.

— Слава Ару, — повторил я три раза.

Женщина позади двери рассмеялась. Честно говоря, в этот момент больше всего я жалел, что у меня не было шанса дотянуться до неё. Маленькая, покрытая тюрбаном и вуалью головка исчезла из открытого окошка, а чуть спустя нижняя заслонка скользнула в сторону, и сквозь неё в камеру въехала кастрюля с водой. Леди Клодия, вскочив на ноги, забрала и отнесла её к правой стене камеры, где вылила в маленькую мелкую ёмкость цистерне. Потом моя сокамерница вернулась к двери и просунув кастрюлю обратно вернулась на прежнее место и встала на колени. Мне не показалось вероятным, что я смог бы сейчас, просунув руку сквозь нижнее отверстие, схватить лодыжку или запястье. Однако тут было над чем подумать. Надзиратель мужчина, человек наверняка высокорослый, мог бы одновременно видеть сквозь окошко меня стоящего на коленях и пропихнуть ногой кастрюлю в нижнее отверстие. Женщине для этого не хватало роста.

Голова надзирательницы снова появилась в окошке.

— Кастрюлю для еды давай, — скомандовала она.

Леди Клодия немедленно метнулась к стене и принесла оттуда неглубокую кастрюльку, поставив её футах в пяти перед тем местом, где она стояла на коленях прежде и встала снова. Похоже, что её хорошо выдрессировали на этих процедурах кормёжки. По-видимому, выставить кастрюлю заранее, прежде чем получено разрешение, могло быть расценено как самонадеянность и привести к голодовке вплоть до следующего полудня.

— Вы симпатичны, голая Леди Клодия, — насмешливо протянул голосок из-за двери.

Моя сокамерница, закусив губу, подавила рвущийся наружу плач.

— Слава Ару! — уже совершенно серьёзно произнесла женщина позади двери.

— Слава Ару! — три раза прокричала Леди Клодия.

Я тоже трижды повторил эту фразу. Женская головка опять исчезла из окошка, и вслед за этим послышался скребущий звук дерева по камню, скорее всего подставки, на которой она стояла. И тишина. Ни звука переставляемой кастрюли, ни какого-либо другого. Я стремительно, к ужасу Клодии, скользнул к двери и осторожно выглянул в оставшееся открытым окошко. Я успел увидеть спину надзирательницы удалявшейся по коридору. Хм, босая девушка, одетая в лохмотья, едва покрывавшие её икры. Кажется, эти лохмотья, некогда были двойным платьем, теперь укороченным. Края обеих юбок, внутренней и внешней, были обрезаны крайне неаккуратно, в результате их подолы напоминали пилу с множеством больших треугольных зубьев. Они чередовались таким образом, что зубья внутренней юбки появились между зубьями внешней, а между ними то и дело мелькали стройные девичьи икры, Так что, хотя общий вид этой одежды так и предлагал назвать его тряпкой, но эта тряпка была, скроена по-своему изобретательно. В некотором смысле, хотя, не уверен, что сама девушка это понимала, эта одёжка просто требовала от мужчины сорвать её. Возможно, она надеялась, что, в случае падения города, такая одежда сможет спасти ей жизнь, сохранив для ошейника. Белый тюрбан на голове девушки, как мне кажется, был попыткой скрыть коротко остриженные волосы. Ну а вуаль это вообще непременный атрибут свободной женщины. Наблюдая её икры, босые ножки, умно подрубленные лохмотья, которые она носила, я предположил, что возможно, она уже отрепетировала, как отдаст себя во власть мужчины. Если время настанет то, и я был уверен в этом, строгая надзирательница, какой она представлялась заключённым, достаточно быстро и естественно подчинится, принимая наготу и ошейник своего владельца, заканчивая этот фарс. Девушка наклонилась и подняла ведро. Прежде, чем она успела обернуться, я оставил смотровое окошко и вернулся на прежнее место.

— Не вставайте с колен в такое время, — взмолилась Клодия, глядя на меня сквозь слёзы.

Голова в тюрбане снова появилась в окошке. Окинув взглядом камеру и найдя нас на тех же местах, надзирательница исчезла. На сей раз, как только она это сделала, я склонился до пола, чтобы понять есть ли у меня шанс схватить её из-под двери. К моему разочарованию и злости, кастрюлю с едой и куском хлеба, пропихнули под дверь палкой. Моя сокамерница рванулась к кастрюле и торопливо переложила продукты из одной емкости в другую, а затем вернула раздаточную кастрюлю на место, просунув её в щель наполовину. И опять для того, чтобы управляться с сосудом была использована длинная палка. Надзирательницу хорошо обучили тому, какие правила не следует нарушать в рутинном обслуживании заключённых, с поправкой на то, конечно, что она была женщиной. Я не сомневался также и в том, что где-то поблизости должен быть мужчина, в чьи обязанности входило поддержать её в случае необходимости. Я был зол и раздосадован, но выпрямился вовремя, чтобы в тот момент, когда она просмотрела в окошко снова, как ни в чём не бывало стоять на коленях. Использование этих двух кастрюль скорее было не мерой безопасности, поскольку можно было бы обойтись и одной кастрюлей, или устроить обмен ими, поддерживая при этом подходящее расстояние между заключенными и надзирателем, а сохранением ёмкостей закреплёнными к каждой конкретной камере. Это помогает предотвратить распространение инфекций и делает заключённых ответственными за гигиену к своей камере.

— Пожалуйста, дайте нам больше еды! — крикнула Клодия.

— Леди, Вы и так слишком толстая, — заявила надзирательница.

— Пожалуйста! — попросила заключённая.

Вообще-то, на мой взгляд, Леди Клодия, уже не была толстой. С другой стороны, вполне вероятно, что она питалась как минимум не хуже, чем большинство в Форпосте Ара, по крайней мере, до того, как оказаться в камере, памятуя о её запасах и дополнительных продукты получаемых на стене через корзину.

— Вы что, боитесь, что ваш цвет лица пострадает? — едко поинтересовалась надзирательница.

— Пожалуйста! — взмолилась Клодия. — Пожалуйста!

Но заслонка уже скользнула на месть и с треском закрылась.

— Самка слина! — выкрикнула бывшая шпионка, сжимая кулаки. — Как я ненавижу её! Я ненавижу её! Ненавижу!

Стоя на коленях, женщина, в отчаянии стучала кулаками по каменному полу. Хорошо ещё, что солома смягчала удары, а то руки бы отбила. Немного успокоившись, она мрачно уставилась на скудную горку каши и корку хлеба, лежавшие в кастрюле.

— Похоже, они собираются уморить меня голодом! — проворчала она.

— Нас, — поправил я Клодию.

— Да, нас, — опомнилась она.

— Подозреваю, что Ты питаешься не хуже большинства жителей Форпоста Ара, — заметил я.

Думаю, что мужчины на стенах получали больше, но даже они, по крайней мере, те которых видел я, выглядели полуголодными.

— Между прочим, — добавил а, — эта порция мало чем отличается от того что дают новообращённой рабыне в период её начального обучения, когда преподают зависимость от хозяина в плане еды.

Женщина что-то сердито буркнула и встала на ноги. Она сделала было шаг в сторону кастрюлю, но была внезапно остановлена.

— Ой! — пискнула она, с удивлением глядя вниз, на мою руку, сомкнувшуюся на её лодыжке.

— На живот, — скомандовал я сокамернице.

— Что Ты делаешь? — возмутилась она, сердито сверкая глазами.

До вожделенной еды она теперь добраться не могла.

— Сейчас же, — рявкнул я.

С недовольным видом женщина легла на живот, и я оттянул ёе на пару футов назад за щиколотку. Она вытянула руки, но всё чего этим добилась, это того, что убедилась, что до кастрюли ей не дотянуться. Тогда я встал и, забрав пищу, унёс её к дальней стене камеры, где сел со скрещенными ногами, поставив кастрюля перед собой. Клодия обернулась, не осмеливаясь встать, и уставилась на меня.

— Можешь подползти, — разрешил я сокамернице. — Но не смей приближаться настолько, чтобы коснуться еды.

Женщина, отчаянно ёрзая по полу животом, продвинулась поближе ко мне.

— Ты голодна? — осведомился я.

— Да! — ответила она.

— А поесть хочешь? — уточнил я.

— Да! — простонала Клодия.

— Тогда выступай, — приказал я.

— Нет! — возмутилась она. — Я — свободная женщина!

— Замечательно, — пожал я плечами.

Не обращая больше на неё никакого внимания, я подхватил из кастрюли щепотку каши и отправил себе в рот. Нда-а, клейкая, полусвареная масса, Ни сахара, ни соли.

— Пожалуйста! — заплакала женщина, но с живота не поднялась.

— Ты всё ещё думаешь, что являетесь единственной заключённой этой камеры? — осведомился я.

— Пожалуйста! — взмолилась она.

Я подцепил пальцами ещё немного каши и отправил в рот.

— Я выступлю! — всхлипнула Клодия.

— Встань, — скомандовал я, — отойди немного назад, чтобы я мог тебя хорошо видеть.

Я отставил кастрюлю в сторону и выжидающе посмотрел на неё. Клодия не была женщиной Земли. Та, если бы к тому моменту ещё не была избита и научена своей женственности, несомненно, потянула бы время, уверенная, что гореанские мужчины окажутся столь же слабы, как и те, к которым она привыкла на своей родной планете. Однако все они достаточно быстро осознают, что средний гореанин просто не разделяет надуманных политических концепций женской вседозволенности, которые на Земле в очень многих случаях преуспели в том, чтобы навредить, ослабить, а зачастую и вовсе лишить мужчин их мужества. Землянки внезапно для себя обнаруживают, что их рассматривают в контексте биологии и природы. Они быстро узнают также и то, что воля у среднего гореанина железная, и он имеет личную и традиционную власть реализовать свою волю.

— Выпрямись, — приказал я, — ладони рук прижми к бёдрам с боков.

Она замерла передо мной. Шпионка была прекрасна, хотя в ней пока чувствовалась некоторая твердость и озлобленность.

— Начинай, — скомандовал я.

Женщина сделала несколько неловких движений.

— Честно говоря, смотря на твои движения, — сказал я, через некоторое время, — мне трудно поверить, что охранники тебя кормили.

Клодия сердито посмотрела на меня.

— Теперь, давай-ка, сделай это так, как Ты делала для них, — приказал я. — Уже неплохо.

Я полюбовался обнажённой женщиной, и демонстративно набрав в пальцы комок каши побольше, забросил в рот и причмокнул. В конце концов, я тоже был голоден. Я не ел с самого утра. Последний раз я поужинал в нашей с Фебой маленькой палатке. Безусловно, у Клодии тоже со вчерашнего полудня ничего во рту не было.

— Пожалуйста! — простонала женщина, глотая слюну.

— Но я, более требователен, чем те охранники, — предупредил я, подцепляя ещё порцию каши на палец. — Ты меня поняла?

— Да! — всхлипнула Клодия, и начала, снова пытаться произвести на меня впечатление, на сей раз ещё более отчаянно.

Теперь у неё получилось гораздо лучше. А когда, через некоторое время, я начал помогать ей, давая подробные инструкции, ставя её, то тут, то там в разных частях камеры, в рабские позы, так и вообще превзошла сама себя. В конце Клодия, задыхающаяся от усталости, вся покрытая капельками пота, легла передо мной на живот. Я показал ей жестом, что она должна встать на колени рядом со мной, и сам поместил её руки на бёдра в том месте, где это положено, попутно вытерев руку о её голову. Коротко подстриженные волосы женщины были влажными от пота.

Наконец, я начал кормить мою сокамерницу. Иногда я принуждал её тянуться к моей руке, держа порцию каши на пределе досягаемости. Иногда заставлял облизывать и обсасывать мои пальцы, что она, кстати, делала достаточно нетерпеливо, боясь потерять хоть крошку еды. Когда каша и хлеб закончились, женщина встала на колени, откинувшись на пятки и укоризненно глядя на меня.

— Встань, — велел я, — отступи немного назад, чтобы я могу хорошо тебя рассмотреть, выпрямить, руками прижни к бёдрам, как Ты делала это прежде.

Затем встал и я, приблизился к ней, и не сводя с неё внимательного взгляда обошёл вокруг. Наконец, закончив с осмотром, снова встал перед нею, положив руки на её плечи.

— Смотри на меня, — приказал я, и когда женщина подняла голову, сказал: — Ты зажатая, мелочная и злобная.

Клодия сердито сверкая глазами, уставилась на меня.

— Но Ты хорошенькая, — добавил я. — Да, Ты сделаешь это.

— Сделаю? — удивилась она.

— Да, — кивнул я.

— Я не понимаю, — пролепетала женщина.

— Не утомляй меня, — усмехнулся я, опрокидывая её не спину, в солому.