Рабыня лежала передо мной на животе, вытянувшись на бухте каната, прижимаясь лицом к верёвкам, в кормовой части «Таис». Шея девушки была прикована цепью к кольцу, вбитому в палубу.

— Это Вы? — спросила она.

— Да, — ответил я.

— Я боюсь Вас, — сказала Клодия.

Конечно, как рабыня она имела право на этот страх передо мной, а в действительности и перед любым мужчиной.

— Ты хочешь попросить о милосердии? — осведомился я.

— А разве мои просьбы что-то значат? — спросила женщина с горечью в голосе. — Я — рабыня. Неужели мужчины не будут делать со мной того, что им хочется, в ответ на мои просьбы?

— Они сделают с тобой всё, что им понравится, — признал я, — но если мужчины всё же прислушаются к твоим просьбам, то только потому, что это совпадает с их желаниями, потому что им нравиться делать с тобой то, о чём Ты умоляешь.

— Тогда чего бы это мне ни стоило, — простонала она. — Я умоляю о милосердии!

— Вопрос лишь в том, будет ли оно тебе оказано, — заметил я. — А как Ты думаешь?

— Я не знаю, Господин, — прошептала Клодия.

— А будет это так, как решат твои владельцы, — объяснил ей я.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Ты когда-то была Леди Клодией из Форпоста Ара, — произнёс я.

— Да, Господин, — вздохнула женщина.

— Кто Ты теперь? — строго спросил я.

— Клодия! — ответила она, — рабыня.

Она прекрасно смотрелась, лёжа на животе, на скойланых швартовных канатах и прижимаясь к ним лицом.

— Приподними себя, Клодия, рабыня, — приказал я.

— Ой! — пискнула невольница, дёрнулась, но сразу поняла, что беспомощно удерживается в моих руках, и даже пошевелиться не может, не доставив мне при этом большого удовольствия.

— Что-то не так? — полюбопытствовал я.

— Я боюсь, что уступлю вам, — прошептала она.

— И что же в этом плохого? — удивлённым голосом поинтересовался я.

— Но так делают бесстыдные рабыни! — всхлипнула Клодия.

— Вот и делай это, бесстыдная рабыня, — приказал я, и она не имея больше никакого иного выбора, сначала рыдая от стыда, а затем задыхаясь от восторга и облегчения отдалась мне.

Временами, даже я едва мог удержать её маленькое тело, столь благодарное, и столь дикое, столь страстное, забившееся в своих внезапных, радостных и беспомощных конвульсиях.

Потом, лёжа на животе и рыдая, она всем телом прижалась к шершавым канатам, как будто пытаясь зарыться в них и спрятаться. Лёжа одной щекой на этой грубой импровизированной подстилке, Клодия периодически беспомощно вздрагивала от бивших её рыданий, неспособная понять своих собственных реакций, стыдясь своего поведения.

Присев рядом, я осторожно положил руку на её голову.

— Так вот как использую рабыню! — задыхаясь, проговорила она.

— Иногда, — сказал я.

— Конечно, ни одну свободную женщину никогда не использовали бы в такой манере! — всхлипнула Клодия.

— Во всяком случае, не часто, — заметил я.

Вообще-то, я знал, что свободных женщин иногда тоже могут использовать подобным образом, например, чтобы оскорбить их или подготовить к ошейнику. Разумеется, мужчина, который использовал их этим способом, впоследствии мог бы стать их владельцем.

— Кстати, не решила ли Ты присвоить себе права, скромность или наименьшие из привилегий свободной женщины?

— Нет, Господин! — вскрикнула невольница.

— Далее, не собираешься ли Ты, — продолжил я допрос, — потребовать для себя хотя бы минимальные из сексуальных привычек или действия свободных женщин, независимо от того, чем они могли бы быть?

— Нет, Господин! — поспешила заверить меня она.

Признаться, её ответ развеселил меня. Естественно, и свободные женщины, и рабыни, и те и другие, будучи женщинами, существами любопытными по своей природе, очень интересуются сексуальными действиями друг друга. Это естественно и понятно. Безусловно, в данном контексте, я подразумеваю тех невольниц, что родились от племенных рабынь и выросли в рабстве, не зная иной жизни вообще. Те рабыни, которые прежде были свободными, обычно имеют очень хорошее представление того, насколько узка, уныла, ограничена и посредственна сексуальная жизнь свободной женщины. В действительности возникает некий парадокс, поскольку свободным женщинам свойственно сначала нетерпеливо расспрашивать о поведении, ожидаемом от рабынь, и даже предписанных им, а в следующий момент, приходить в ужас, и скандалить по поводу услышанного.

— Такие понятия больше не имеют никакого отношения к тебе, не так ли?

— Нет, Господин! — признала Клодия.

— И Ты — мелкая лгунья, я прав? — поинтересовался я.

— Простите меня, Господин! — всхлипнула рабыня.

— В любом случае, тебе не стоит больше интересоваться сексуальными действиями, правилами приличия, и прочими атрибутами свободной женщины, — предупредил я. — Теперь тебе следует сосредоточить своё внимание на более насущных для тебя собственных делах и проблемах. Например, на таких, как многочисленные сложные, захватывающие и восхитительные методы сексуального поведения рабыни.

— Да, Господин, — вздохнула женщина.

По небу плыли полные луны Гора. Лежавшая рядом рабыня была очень соблазнительна. Нас окружала гореанская ночь. От Порт-Коса нас отделяли ещё сутки хода.

Присев рядом, я перевернул её на спину и подтянул её колени к животу, как прошлой ночью сделал с Публией. Тело Клодии было таким же маленьким, как и у её сестры по неволе, и таким же восхитительным.

Вот только Клодия, в отличие от своей бывшей надзирательницы отвернула от меня голову, стараясь спрятать от меня свои глаза.

— Смотри на меня, — приказал я.

Женщину неохотно повернула ко мне лицо, беспомощная перед моим приказом, и открыла свои в миг наполнившиеся слезами глаза. Её губы задрожали.

— Насколько я знаю, — заметил я, — к настоящему времени, тебя уже не раз использовали здесь. Ты ведь не впервые у этого кольца.

— Но вас-то я знаю, — простонала она.

— Не думаешь ли Ты, что любой мужчина может быть знаком тебе, так же хорошо, как могла бы рабыня знать своего хозяина, или, что любая женщина может быть известна, так же как рабыня известна её владельцу? — спросил я.

— Я не знаю, — ответила Клодия.

— Нет, — сказал я. — Отношения рабовладельца и рабыни — это отношения полной, беспомощной интимной близости.

— Да, Господин, — прошептала испуганная женщина.

— Безусловно, познание владельца его рабыней, и рабыни её владельцем, не может произойти мгновенно. Это — естественные отношения, и так же, как и любые другие естественные отношения, например, между слином и его хозяином, и они занимают определённое время.

— Конечно, — осторожно согласилась она.

— У тебя есть какие-то вопросы? — осведомился я.

— Как может мужчина, который действительно знает женщину, рассматривать её как рабыню? — спросила Клодия.

— Как раз в этом ничего сложного нет, — усмехнулся я.

Взгляд женщина стал озадаченным и испуганным.

— Это знание даже облегчает вопрос, — объяснил я.

— Да-а, — глубокомысленно протянула она. — Это возможно.

— В этом даже есть особое удовольствие, — добавил я, — в обладании и направлении той, чьи интимные тайны глубоко изучены.

— Понимаю, — вздрогнула Клодия.

— Кроме того, для большинства мужчин необыкновенно важна природа женщины, природа того чем она является на самом деле, скрытая глубоко внутри неё, под грубыми наслоениями искусственности и ограничений, которые должны быть сорваны с неё и отброшены далеко в сторону, чтобы показать истинную женщину, голую и любящую.

— Я люблю мужчин, — вдруг призналась рабыня.

Мне показалось, что она чуть не сгорела от стыда, осмелившись чуть слышно прошептать эти слова.

— Ты стыдишься этого? — поинтересовался я.

— А разве я не должна? — удивилась она.

— Нет, — улыбнулся я. — Ты больше не свободная женщина. Ты больше не должна скрывать свои чувства. Теперь Ты можешь открыто и свободно демонстрировать свой интерес к мужчинам и свою любовь к ним.

— Интимная близость, о которой Вы говорили, те знания о её тайнах, — прошептала женщина, затаив дыхание и схватившись за меня. — Это всё ведь остаётся на усмотрение владельца, не так ли?

— В основном, — кивнул я.

— Но ведь не все рабовладельцы готовы заниматься этим, не так ли? — спросила Клодия.

— Конечно, нет, — признал я.

Я не мог отрицать того, что среди рабовладельцев хватает бессердечных типов, что некоторые из них люди совершенно бескомпромиссные и жестокие. И у монет этих мужчин, точно такая покупательная способность, как и у любых других. Иногда у меня закрадывалось подозрение, что работорговцам банально доставляет удовольствие бросать девушку, всё ещё гордую, не осознавшую себя рабыней полностью, или ту, которая доставила им некоторые трудности, в такую экстремальную неволю. Иногда всего после недели во власти таких животных невольница уже почти готова отдать жизнь только ради, чтобы добиться доброго слова или момента интимной близости. Она готова стать рабыней полностью. Рабыне, конечно, можно слегка ослабить поводок, это считается допустимым в отношениях между ней и её хозяином, но она должна чётко понимать, что слабина может быть выбрана в любой момент, поводок натянется, и встреча с плетью неминуема.

— Насколько же гордой я была, в бытность свою свободной женщиной! — вздохнула Клодия, немного задрожав.

— Ты больше не свободная женщина, — напомнил я.

— И даже какое-то мгновение назад, — прошептала она, — я, уже будучи рабыней, осмелилась подвергать сомнению ваше право на моё использование!

— Это уже более серьезный вопрос, — признал я.

— Какой же гордой я была тогда! — воскликнула женщина. — Накажите меня!

— Нет, — отказал ей я.

— Но я была отвратительной! — признала она.

— Нет нужды накручивать себя этими воспоминаниями, — посоветовал я.

Безусловно, заметь я в её теперешних действиях какой-либо проступок, и я бы проследил, чтобы она была очень обеспокоена данным вопросом.

— А помните, как в камере, в день нашего побега, — улыбнувшись, напомнила мне Клодия, — Вы лежали на мне, прикрывая моё тело своим?

— Помню, — кивнул я.

— Я тогда подумала, что Вы пытались защитить меня, как настоящий джентльмен, — засмеялась она.

— Я действительно защищал тебя, — пожал я плечами.

— Но Вы использовали меня! — усмехнулась женщина.

— Да, — признал я.

— Сзади! — напомнила моя бывшая сокамерница.

— Это было естественно, — заметил я, — в том положении в каком мы лежали.

— Я тогда была поражена, — призналась она.

— Просто в тот момент Ты была всего лишь наивной свободной женщиной, — пояснил я.

— Но я была свободной женщиной!

— Верно, — согласился я.

— И Вы всё равно использовали меня таким способом, несмотря на то, что я была свободной женщиной! — попыталась возмутиться Клодия.

— Конечно, — кивнул я.

— И как же Вы посмели сделать это? — спросила женщина.

— Это было несложно, — усмехнулся я.

— Нисколько не сомневаюсь, — проворчала рабыня.

— К тому же Ты была в очень удобном для этого положении, — напомнил я.

— Теперь знаю, — сказала она.

Перекатившись на спину, я стал любоваться на звезды. Ничто не мешало моему занятию. Парус был спущен, галера шла по течению, используя силу Воска для своего движения.

— Думаю, Вы использовали меня тогда, чтобы снять напряжение, — заметила она.

— О-о? — удивлённо протянул я.

— Да, — кивнула рабыня, прижимаясь ко мне. — Я слышала как-то раз, как мужчины говорили об этом. О том как они походя использовали своих рабынь, перед боем, чтобы снять психологическое напряжение. Думаю, что Вы использовали меня просто, чтобы расслабиться перед тем, как откроется дверь в камеру.

— Просто? — уточнил я.

— Да! — надула она губы.

— Не стоит недооценивать себя, — улыбнувшись, посоветовал я.

— Господин! — засмеялась Клодия, прижимаясь ко мне губами.

— На живот, — скомандовал я, и рабыня немедленно и беспрекословно повиновалась мне.

— Я люблю быть рабыней, — простонала она, — и служить мужчинам!

Незадолго до рассвета мы услышали тяжёлые шаги по палубе.

— Это за мной, — пробормотала Клодия, цепляясь за меня. — Он посадит меня в трюм!

— Верно, — кивнул я.

— Но Вы же можете задержать меня немного подольше в своих руках? — с надеждой в голосе спросила она.

— Если только на мгновение, — ответил я.

— Ох! — тихонько простонала женщина.

Я встал на ноги, накидывая на себя тунику. Рабыня поднялась на локте, потом встала на колени, склонив голову. Она вцепилась в цепь удерживавшую её у кольца в палубе.

Я застегнул пряжку своего ремня и поправил ножны, закреплённые на нём. Клодия бросила на меня укоризненный взгляд.

— Ты возражаешь? — осведомился я.

— Нет, Господин, — поспешила заверить меня она, быстро выпрямляясь на коленях, но её руки по-прежнему сжимали цепь, свисавшую с ошейника.

Невольница легко потянула цепь, словно решив убедиться, насколько крепко держит ей сталь. Убедилась, крепко.

— Ну как она? — спросил матрос, подходя к нам.

Рабыня немедленно склонила голову, коснувшись лбом палубы. Она находилась в присутствии свободных мужчин.

— Превосходно, — похвалил я.

— Господин, — робко позвала женщина, не смея поднять голову, — я могу говорить?

— Говори, — небрежно бросил вновь пришедший.

— Публия, рабыня, сказала Клодии, рабыне, что мы будем помещены на нос корабля. Клодия может узнать у господина правда ли это?

— Это верно, — ответил он.

Женщина нерешительно оторвала голову от палубы, но выпрямиться не осмелилась.

— Клодия может спросить, как это будет сделано? — полюбопытствовала рабыня у матроса.

— Мы используем специальную сбрую из цепей и кожи, — объяснил тот. — Женщина при этом абсолютно беспомощна, но отлично выглядит.

— А это не больно? — дрожащим голосом спросила Клодия.

— Нисколько, — успокоил её матрос.

— Я не знаю, как я буду выглядеть, и как мне вести себя, будучи выставленной напоказ на носу корабля, — вздохнула женщина.

— А Ты за это не волнуйся, об этом побеспокоятся цепи и кожа, — усмехнулся мужчина.

— А в каком виде буду, я имею в виду свою внешность? — осторожно уточнила Клодия.

— Ты будешь голой, конечно, — пожал он плечами.

— Да, Господин, — с горечью сказала рабыня.

Матрос рассмеялся.

— Оказавшись там, все ведут себя по-разному, — снизошёл он до объяснений. — Пленницы из свободных женщин часто поощряются кричать и оплакивать свою судьбу, казаться трагически печальными, умолять о милосердии и мягкости, покрывать свои тела слезами и так далее, поскольку их ждёт неволя. Это забавляет толпу встречающих на причале. Потом их проведут по улицам в дом того или иного работорговца.

— Здесь многое зависит, от того, кто заранее заключил контракт на пленниц? — со знанием дела уточнила Клодия.

— Обычно, да, — кивнул мужчина, и продолжил: — Ну а бывалые рабыни, обычно кажутся довольными и даже ликующими и радостными, и, кстати, если они не проявляют готовность быть таковыми сразу, то они обычно делают это, вскоре после соответствующего поощрения. Иногда женщине приказывают изобразить гордый и даже высокомерный вид, поскольку всегда есть товарищи, готовые, если можно так выразиться, подстеречь её на торгах и предложить за неё цену выше обычной, в надежде получить такую рабыню в свою власть, чтобы стереть с её лица гордость и высокомерие. Можешь мне поверить, она недолго будет оставаться гордой и высокомерной. Других невольниц поощряют сыграть испуг и панику. Страх в женщине весьма стимулирует мужчин, да и самих женщин тоже, делая их более отчаянными, нетерпеливыми и рьяными в деле ублажения своих владельцев. В общем, такие или подобные манеры поведения могут быть потребованы от женщин, выставленных на носу корабля.

— А если я не покажу себя должным образом, или владельцы не будут удовлетворены мною, тогда я получу то самое соответствующее поощрение? — предположила она.

— Совершенно верно, — кивнул матрос.

— А я могу узнать природу этого поощрения? — спросила Клодия.

— Женщины на носу висят в пределах досягаемости рабской плети, — намекнул мужчина.

— Понятно, — вздрогнула рабыня, отчего звякнула цепь, свисавшая со скобы, приваренной к ошейнику.

Вообще-то, насколько я знал, обычно, размещение у форштевня женщин не сопровождается такими соображениями. Например, когда лично я время от времени вывешивал женщин с носа своего корабля, то обычно позволял им вести себя любым образом, на их усмотрение. Признаться, для меня было достаточно, да предполагаю и для женщин тоже, что они были показаны на носу во всей их красе и беспомощности. Однако эта идея, насчёт предварительного инструктажа женщин, относительно их в поведения во время вывешивания на носу, меня заинтриговала. Таким образом, можно, наряду с украшением судна, например флагами и вымпелами, произвести большее впечатление на тех, кто собрался у входа в гавань. И что немаловажно, таким нехитрым способом можно подогреть людей в толпе, чтобы они предложили большую цену за определенную женщину. Конечно, не секрет, что работорговцы люди опытные и ушлые, особенно в богатых и успешных домах, зачастую планируют невольничьи торги заранее и в мельчайших деталях, тщательно отлаживая порядок, последовательность, стиль, позы и презентацию своего товара, иногда, превращая продажу в своего рода театрализованное и танцевальное шоу. Впрочем, даже без особого внимания со стороны моряков, поведение женщин украшающих форштевни варьируется в широких пределах от истерично дёргающихся в путах и кричащих свободных женщин, до дерзких рабынь, обменивающихся шуточками с толпой. Иногда, действительно, случается так, что девушка выбирает в толпе желанного мужчину и прозрачно намекает ему, о готовности носить его ошейник, и пусть он только даст ей такую возможность, и она станет для него мечтой о любви и удовольствии.

— А Клодия может узнать относительно того, какое поведение могут требовать от неё и Публии? — поинтересовалась женщина.

— Понятия не имею, — пожал плечами матрос, — это капитану решать. Могу предположить, что раз уж вы обе рабыни, но рабыни новообращённые, то могут приказать изобразить что-нибудь вроде неопредёлённой тревоги, информированного беспокойства и некоторой неуверенности, поскольку у вас уже есть некоторое понятие того, что значит быть рабыней, но впереди у вас новая неволя и новый рабовладелец.

— Да, Господин, — вздохнула Клодия.

Полагаю, что даже у самой опытной из рабынь должна возникать некоторая неуверенность всякий раз, когда она оказывается в новой неволе. В конце концов, что она знает о своём новом владельце? Очень немногое. За исключением того, что она — полностью его, и что хозяин имеет полную власть над нею.

— На живот, голову вниз, — скомандовал товарищ Клодии, мгновенно вытянувшейся на канатах.

Матрос первым делом защёлкнул наручники на её руках, завернув их за спину. Только покончив с этим, он вставил массивный ключ, который принёс с собой, в замок висевший на ошейнике, повернул его и положил рядом с кольцом на палубу. Я немного полюбовался беспомощной, закованной в наручники рабыней и оставлял их одних, отойдя к середине корабля и оперевшись на фальшборт. Через несколько инов он уже вёл Клодию к люку, поддерживая женщину за руку. Проходя мимо, она с грустью посмотрела на меня, а затем опустила глаза. Подведя её к люку, мужчина поставил рабыню на колени и занялся замком. Открыл люк, снял наручники, и ткнув пальцем вниз, указал, что женщина должна спуститься в трюм. Что она и сделала, осторожно придерживаясь за края лаза начав спускаться по крутому узкому трапу. Перед тем как исчезнуть под палубой, она еще раз бросила взгляд в мою сторону, а потом тяжёлая деревянная решётка опустилась на место и матрос снова запер замок.

После того, как мужчина ушёл, я приблизился и посмотрел вниз в трюм, сквозь брусья люка. Я рассмотрел на перечёркнутой тенями от решётки в лунном свете палубе двух женщин. Свернувшуюся в калачик, спящую Публию, и всё ещё стоящую у подножия трапа, Клодию, смотревшую вверх на меня. Увидев, что я смотрю на неё, свободный мужчина на рабыню, она тут же опустилась на колени. Я кивнул, и отвернувшись, направился на нос судна. Там, на маленькой высокоподнятой над палубой бака наблюдательной площадке, я на некоторое время замер, глядя вперёд, вниз по течению реки. Завтра, во второй половине дня, мы прибывали в Порт-Кос.