Я медленно приходила в сознание, пытаясь понять, что же мешает мне спать. Какое-то смутно различимое беспокойство. Какие-то далёкие звуки, может стук, может даже крики.

Теренс, офицер Трева, уже несколько дней не появлялся в подземельях, как раз с той последней партии Каиссы, которую он выиграл у хозяина подземелий.

Все эти дни Тарск проявлял необычное усердие в своих обязанностях. Кроме того, он оказался вовлечён в различные таинственные мероприятия, о которых мы, подземные рабыни, ничего толком разузнать так и не смогли. В течение этих дней, то приходили, то уходили различные должностные лица, подолгу задерживавшиеся в апартаментах надзирателя. Судя по всему они вели с ним какие-то переговоры.

Конечно, я догадывалась, что к настоящему времени тот жуткий подарок, что был передан на Кос, уже должен был дойти до получателя.

В моём затуманенном дрёмой сознании снова возникло ощущение, что я слышу отдалённый стук. Я перекатилась со спины на бок. Подо мной твёрдый каменный пол. Я лежала около дивана Теренса, который вызвал меня к себе вчера вечером. О, он опять заставил меня служить ему со всей изящностью и страсть, на которые я была способна. Он был из тех мужчин, что не согласятся принять от женщины менее совершенное обслуживание.

Мало в чьих руках я чувствовал себя настолько рабыней, как в одном лишь его присутствии.

Уверена, я была привлекательна для него, как женщина, пригодная для удовольствия мужчин. Но мне показалось, что помимо этого соображения, было и кое-что ещё. Используя меня так же, как любой мужчина может использовать ту или иную женщину, он, по какой-то одному ему известной причине, получал ещё и некое, весьма особенное удовольствие. Особый, маленький нюанс удовольствия, который он видел лично во мне, особенный оттенок удовольствия наряду с обычным восхищением, возбуждением и удовлетворением от использования рабыни, которые он, несомненно, мог бы получить у любых других женщин, как мне кажется, имел отношение к тому факту, что я была с Земли. У него, казалось, имелось некоторое понимание того, что с политической, образовательной и культурной точек зрения было сделано с мужчинами Земли, ради разрушения их природы, унижения и лишения их мужественности. Соответственно для него было особым удовольствием, превратить меня, земную женщину, теперь уже вырванную из привычной среды обитания и помещённую в ошейник гореанской неволи, в пульсирующую, дёргающуюся и содрогающуюся в его руках рабыню, извивающуюся и кричащую, подпрыгивающую и корчащуюся, задыхающуюся и стенающую, в упоении облизывающую и целующую его, восхищённую, покорённую и страстную кейджеру.

— Ты соблазнительна в своём ошейнике, маленькая шлюха, — прошептал он мне на ухо.

— Спасибо, Господин! — простонала я.

— И у тебя прекрасные рабские формы, — промурлыкал мужчина, проводя рукой снизу вверх по боку от бёдер до груди, а потом снова вниз через живот.

— Спасибо, Господин!

— А есть ли на Земле другие, такие же, как Ты? — полюбопытствовал он.

— Я не знаю, Господин! — выкрикнула я, выгибаясь на встречу его руке. — Я не знаю!

— Насколько же повезло мужчинам Земли, — усмехнулся Теренс. — У них столько таких женщин, как Ты в их ошейниках.

— Пощадите, Господин! — взмолилась я. — Пощадите, Господин!

Но пощады мне предоставлено не было, а уже в следующее мгновение он безжалостно сбросил меня, а затем снова и снова, в экстаз покорённой женщины, те экстазы, которые могут быть только у порабощенной женщины, те на которые способна только полностью сломленная рабыня. Позже, когда я расслабленно лежала, прижавшись к его бедру, нежно обнимая его ногу, и изредка осмеливалась прикоснуться губы к нему, мягко, кротко, с благодарностью, с огромной благодарностью, он сказал, с нотками горечи в голосе:

— Я должен был бы выпороть тебя.

— Нет, Господин, — прошептал я. — Пожалуйста, не надо, Господин.

Я открыла глаза. Темно. Совершенно темно. Крошечный огонёк масляной лампы давно погас.

Использовав меня, Теренс, точно так же, как и в прошлый раз, отправил меня спать на полу рядом с его диваном. Я легла с левой стороны, если смотреть со стороны ног. Как и прежде, я была прикована цепью к кольцу за шею. И как прежде, повёрнута я была головой к его ногам. Кстати, на Горе весьма распространено, что рабыня спит головой к ногам хозяина. Чаще всего рабское кольцо, к которому приковывают рабыню, можно найти именно в ногах постели мужчины, оно может быть закреплено либо непосредственно на корпусе кровати, либо вмуровано в пол. Таким образом, невольница обычно спит на полу в ногах господина. Обычно, там же, когда хозяина охватывает страсть, она и используется, прямо у рабского кольца, к которому она прикована цепью. И можно сказать мне была оказана большая честь. Ведь мне было позволено лежать на поверхности постели. Когда кейджере предоставляют такую привилегию, обычно она встаёт на колени с левой стороны в ногах кровати, и сначала целует меховые покрывала и только затем вступает на их поверхность. Почему слева? Да всё по тому же, ведь большинство мужчин является правшами, а значит, когда он повернётся на бок, ему будет удобнее гладить и ласкать свою рабыню. Безусловно, не является чем-то необычным или неизвестным, ситуация, когда господин, который любит свою рабыню, разрешает ей делить с ним его постель. Но и его рабыня прекрасно знает о привилегиях, в это вовлечённых, и понимает, что они могут в любой момент быть аннулированы.

Теренс опять дал мне простыню. Теперь сидела, прижимая эту простыню к себе.

Это точно был стук. Кто-то стоял с той стороны двери, и звал, настойчиво и упорно. Меня сразу охватил страх. Что-то случилось, раз в такую рань кто-то упорно колотит в дверь.

Его пара одетых в жёлтый шёлк рабынь и Дорна вместе с ними были отосланы из дома. Вечера я видела, как их, закованных в наручники и караванную цепь, отправили в качестве подарка солдатам одной из смен, отдыхавшим после дежурства на стенах города. Вот уж не думала, что Дорна обрадовалась тому, что её приковали за шею к рабыням более низкого статуса, как и тому, что её решили использовать для отдыха рядовой солдатни. Однако я была уверена, что после второй или третьей передачи из рук в руки, она начнёт извиваться как должно, как бы ей этого не хотелось избежать. В конце концов, теперь, она была рабыней, и её рабские потребности, зажжённые в её животе, рано или поздно, если не мгновенно, не оставят ей выбора в таких вопросах. Мы быстро учимся просить о руке любого мужчины.

Что же делать? Будить капитана я боялась.

В отчаянии ещё сильнее прижала скомканную простыню к себе. Сразу вспомнились странные события, случившиеся в Треве за последнее время, события смысла и причин которых я не понимала, но которые заставляли меня дрожать и в страхе оглядываться.

Вчера вечером, когда он закончил со мной, Теренс велел мне встать на колени подле дивана, а затем, пристегнув цепь к моему ошейнику, он сел на край дивана и посмотрел сверху вниз на меня, стоявшую перед ним на коленях. Потом он склонился надо мной и, взяв мою голову в руки, зачесал назад мои волосы. Это был жест, показавшийся мне неожиданно нежным и несвойственным для столь сильного мужчины, столь властного и жестокого.

— Дженис, — сказал он.

— Да, Господин?

— Как Ты думаешь, Ты когда-нибудь ещё встретишься с тем, ухаживать на кем было твоей обязанностью? — поинтересовался Теренс. — Я имею в виду заключённого номер Сорок один, того крестьянина, интерес к которому проявили люди из чёрной касты.

— Нет, Господин, — ответила я, — не думаю.

— А если бы Ты, случайно, увидела бы его снова, Ты смогла бы узнать его?

— Да, Господин, — кивнула я.

— Сколько времени Ты ухаживала за ним? — спросил офицер.

— Точно не скажу, — пожала я плечами, — несколько месяцев.

— Тогда, несомненно, Ты бы его узнала, — сказал он.

— Думаю, что да, Господин, — согласилась я.

— Наверное, Ты одна из очень немногих, кто смог бы это сделать, — кивнул Теренс.

Думаю, что его предположение было вполне оправдано. Конечно, ещё его могли узнать хозяин подземелий и он сам. Кроме того, можно вспомнить кое-кого из охранников и, конечно, других подземных рабынь, что видели его, по крайней мере, дважды, один раз в камере, и второй раз около бассейна с уртами. Но я не сомневалась, что меня можно было считать самой близко знакомой с тем узником из всех, за исключением, самого хозяина подземелий, конечно.

— Это делает тебя совершенно особенной, — покачал головой мужчина.

— Господин? — не поняла я.

— Тебя, собственно и купили-то именно для того, чтобы обслуживать его, — добавил Теренс.

— Да, Господин, — кивнула я.

— И, к сожалению, слишком многие знают об этом, — вздохнул офицер, — и не только здесь, в Треве, но и в других местах, например, даже в тех загонах, где на тебя надели твой первый ошейник и начали дрессировать.

— Это так важно? — спросила я.

— Вероятнее всего, нет, — ответил он.

— Но ведь тот узник умер в горах, разве нет? — уточнила я.

— Несомненно, — кивнул Теренс.

— Мне чего-то следует опасаться? — испуганно спросила я.

— Любопытство не подобает кейджере, — напомнил мужчина.

— Пожалуйста, Господин! — вскрикнула я.

Но он просто взял меня за плечи и толкнул на пол рядом с диваном. Лязгнула цепь. Теренс, не скрывая раздражения, поднялся на ноги. Я лежала у его ног, дрожащая, испуганная, получившая очередное напоминание о том, что я женщина и рабыня.

— Простите меня, Господин! — взмолилась я, напрягаясь и в ужасе глядя на его занесённую для пинка ногу.

Однако офицер не стал пинать меня. Он просто повернул меня на бок, а через мгновение на меня упала простыня.

— Спасибо, Господин, — с благодарностью сказала я.

Я уже окончательно проснулась, и теперь отчётливо слышала стук в дверь и крики. Но так и сидела на пол, комкая в руках простыню, не решаясь принять какое-либо решение. Мне было страшно, я опасалась будить капитана, и не меньше того боялась не разбудить его. Я боялась и того, что нечто нехорошее могло произойти в Треве, а иначе в чём смысл этого настойчивого стука и нетерпеливых криков.

Наконец, я решилась и, быстро встав на колени перед диваном, положила руку на его щиколотку.

— Господин! Господин! — прошептала я офицеру. — Господин! Проснитесь! Пожалуйста, проснитесь!

Никакой реакции. Тогда я потрясла его сильнее.

— Господин! — уже громче позвала я. — Дверь! Кто-то пришёл!

Офицер проснулся внезапно. Только что расслабленно лежа, и вот уже сидит вертикально.

— Дверь, Господин, — обратила я его внимание.

Признаться, меня напугала быстрота его реакции и то как он резко перешёл из одного состояния в другое. Наверное, именно так просыпаются воины в походном лагере, когда звучит сигнал тревоги.

Уже через мгновение он был на ногах и, набросив одежду на широкие плечи, спешил к двери.

Я не могла слышать быстрого обмена фразами произошедшего за дверью. Мне оставалось только стоять на коленях около дивана, прижимая к себе простыню.

Вскоре, офицер вернулся в комнату, торопливо подпоясал тунику и набросил перевязь с ножнами через левое плечо. Лишь после этого он посмотрел на меня с высоты своего роста.

— Господин? — спросила я.

— Будет лучше, если Ты пойдёшь со мной, — сказал Теренс, и отомкнул замок цепи от моего ошейника.

Мне едва хватило времени, чтобы схватить лоскут шёлка и бежать за ним. Одевалась я уже на бегу, с трудом поспевая за его широкими шагами. С ним шли да тюремных охранника. Обоих я знала более чем хорошо, поскольку мне приходилось служить им обоим и не однажды.

— Мы пришли, как только он ушёл, — сказал один из них.

— Вы преуспели, — проворчал офицер, а затем на ходу обернулся к другому охраннику, и спросил: — Что насчёт девки?

— Он посадил её на цепь и оставил в своей комнате, как Вы и ожидали, — ответил тот.

— Заберите её, — приказал Теренс. — Ключи наверняка где-то в комнате. — Поспешите. Вы знаете, где его искать.

— Да, сэр, — кивнул охранник и, повернувшись кругом, поспешил прочь.

— Господин! — задыхаясь, позвала его я, пытаясь удержаться за ним и не отстать.

— Помалкивай, — бросил офицер.

Вскоре мы уже выскочили из башни и почти побежали по улицам. Было холодно, и почти ничего не видно. Редкие светляки фонарей еле пробивали серую пелену тумана. Пробежав несколько перекрёстков, мы начали подниматься по лестнице вьющейся вокруг стены одной из башен, а вскоре уже пересекали один за другим высокие мосты. Я старалась не смотреть вниз. Честно говоря, высокие мосты меня по-прежнему пугали до жути. Потом раздался первый за эти сутки удар гонга.