Я стояла на коленях на ковровой дорожке у подножия возвышения, увенчанного креслом моего господина, Хендоу из Брундизиума. Ворс ковра щекотал мой лоб. Ладони рук прижимались к полу по обе стороны от головы. Меня вызвали в его апартаменты. Я часто вздрагивала.

Честно говоря, меня пугала эта комната. Мне уже приходилось бывать здесь прежде. Это была своего рода приёмная, или кабинет моего хозяина, Хендоу. Также, я отлично помнила, что в одной из стен имелась панель, которая открывшись, выпускала сюда Борко, серого охотничьего слина. Где-то в темноте примитивного и ужасного мозга этого животного намертво отпечаталось моё имя и мой запах. Теперь достаточно было только команды хозяина, и следопыту даже не понадобится что-либо из моих вещей. От воспоминания о прикосновениях его пытливого носа меня передёрнуло.

Я понятия не имела, по какой причине была вызвана в приёмную моего владельца.

— Подними голову, — приказал мне Хендоу из Брундизиума. — Встань. Теперь подойди ко мне и встань на колени там передо мной.

Я поднялась по широким, покрытым ковром ступеням и опустилась на колени. Мужчина немного наклонился вперед.

— Поверни голову влево, — велел он. — Теперь вправо. Хорошо.

Мои уши были проколоты. Это произошло вчера утром. Кожевник проткнул мочки моих ушей, а пришедший вместе с ним кузнец вставил в проколы крохотные, временные штырьки, чтобы не дать ранкам зарасти. Казалось, что мой господин просто захотел осмотреть результаты работы приглашённых мастеров, и, похоже, они ему понравились. Могу добавить, что и я была рада, что господин оказался доволен работой.

— Можешь вернуться к подножию и встать там, — указал он.

Я, склонив голову, попятилась вниз и замерла там, выпрямившись перед моим хозяином, как это и ожидалось от рабыни. Полагала, что меня сейчас отпустят, но ошиблась. Хендоу, молча, смотрел на меня. Меня опять начали терзать подозрения. Я снова испугалась.

— Я могу встать на колени, Господин? — осторожно поинтересовалась я.

Признаться, я чувствовала бы себя куда комфортнее, стоя на коленях в присутствии такого мужчины, как Хендоу. Тем более что я уже была напугана до слабости в коленях, причём в прямом смысле этого слова, так что мне было бы легче стоять на коленях, чем на ногах. По крайней мере, не надо было бы следить за тем, чтобы не пошатнуться или не упасть.

— Нет, — отрезал Хендоу.

Пришлось стоять. Я задрожала сильнее. Я не так далеко стояла от мужчины, чтобы у него возникли затруднения в считывании реакций моего тела. Любое, даже самая минимальная дрожь моего тела, малейшая слабость в ногах были ему превосходно видны.

— Ну что ж, эти люди своё дело знают туго, — отметил он. — Твои уши проколоты просто превосходно.

— Да, Господин, — отозвалась я. — Спасибо, Господин.

Конечно же, я и сама была довольна тем, что работа была сделана на высоком уровне. Признаться, я сама была рада носить на себе такие украшения, ведь они могли сделать меня ещё привлекательнее для мужчин. Кроме того, у меня уже появилось некоторое понимание того, какое значение имеет ношение сережек для гореанских мужчинам, и того, какое влияние оно на них может оказать.

— Сними свою одежду, — приказал мне Хендоу.

Я дотянулась до раздевающего узла, завязанного на левом плече, и, потянув за свободный кончик, позволила короткой шёлковой тунике, которая в тот момент была на мне, изящно стечь к моим ногам. Дело было утром, так что на мне была туника, сделанная из тонкой, но непрозрачной шёлковой ткани, а не из прозрачного шёлка, в котором мы обычно выходили в зал вечером, чтобы обслуживать клиентов нашего хозяина. Тунику из такого шёлка мы могли бы носить даже вне таверны. Безусловно, это был шёлк того вида, который позволят носить только рабыням для удовольствий. Всё же мы одевались согласно предпочтениям мужчин. Кстати, за всё время моего здесь нахождения, мне ни разу не разрешили покинуть территорию таверны. Нет, мне, конечно, было предоставлено определенное время на то, чтобы выходить и заниматься на свежем воздухе в маленьком закрытом со всех сторон дворике позади таверны, но и только.

Я осталась совершенно обнажённой перед Хендоу. Туника жёлтой шёлковой лужицей растеклась вокруг моих ног.

Мужчина внимательно рассматривал меня.

Теперь, я была более чем уверена, что он пытался прочитать моё тело. Дрожь охватила меня с новой силой. В какой-то момент мне показалось, что он мог заглянуть внутрь меня и узнать все мои самые сокровенный тайны и даже мысли. Я покачнулась, едва устояв на ногах, настолько ослабли мои колени. Удержать равновесие удалось с трудом.

— Ты боишься? — спросил Хендоу.

— Да, Господин, — призналась я.

— Почему? — полюбопытствовал он.

— Я в присутствии своего господина, — объяснила я.

Мужчина кивнул и продолжил рассматривать меня.

Я задышала несколько увереннее. Мне показалось, что, возможно, он всего лишь захотел полюбоваться на мою красоту, если конечно таковая у меня имелась с его точки зрения. Такое весьма обычно у гореанских мужчин. Они не видят ничего предосудительного в том, чтобы приказать своим рабыням раздеться и покрутиться перед ними, принять те или иные соблазнительные позы, подвигаться определенным образом, или иным способом продемонстрировать свою красоту. Гореанские мужчина, сильные мужчины, вообще очень ценят красоту женщины. Не будем забывать и о том, что в случае с рабыней, речь идёт об их собственности, ведь девушка им принадлежит. Таким образом, мужчины могут командовать ею, требовать от неё выступать именно так, как это нравится владельцам, а женщина соответственно должна повиноваться им со всем возможным совершенством. Она — их рабыня. Полагаю, что это, по крайней мере, частично, следствие понятного желания ценить и получать удовольствие от своего имущества, или, от того, что можно было бы рассматривать, как драгоценности или сокровища. Например, мы не увидели бы ничего странного, если бы земной мужчина, время от времени, вынул бы монету или марку из своей коллекции и провёл бы некоторое время, любуясь этим, тщательно исследуя и осматривая предмет своей гордости. Ведь в его руках предмет его увлечения, если не сказать страсти. Точно так же, ничего странного не увидит гореанин, если, скажем, городской чиновник, генерал или Убар мог бы любить время от времени садиться в своих садах удовольствий и разглядывать принадлежащих ему женщин, крутящихся перед ним нагими или одетыми согласно его предпочтениям. Столь же понятно, что не столь богатый и не занимающий высокий пост человек мог бы, точно так же, как и они, но на более скромном уровне, наслаждаться видом его девушки или девушек, которыми он владеет. И, как знать, возможно, такому бедняку вид одной единственной, зато любимой рабыни доставит куда больше удовольствия, чем богачу вся его коллекция. Если какой-либо мужчина, вдруг, возможно на улице или в транспорте, замечает женщину, с его точки зрения привлекательную, разве он не будет, пусть и украдкой, с удовольствием рассматривать её? А случись так, что предмет его интереса оказался бы в его власти, как владельца, если бы рассматриваемая им женщина вдруг оказалась его собственностью, его имуществом, разве было бы что-то удивительное в том, что он мог бы просто приказать, возможно, перед этим дав ей то имя, которое понравилось бы ему: «Сними свою одежду, и покажи мне себя». Конечно, те, кому такие соображения просто непостижимы, из-за того, что их сексуальность находится на крайне низком уровне, врятли будут в состоянии понять смысл сказанного. Ведь, если мужчина приказал женщине, раздеться, и, возможно, потребовал от неё продемонстрировать себя, то весьма обычно, что это может закончиться её использованием. С другой стороны это тоже не всегда обязательно. Иногда рабовладелец, насладившись красотой своей женщины, может просто приказать ей одеться и вернуться к исполнению прежних обязанностей. Надо ли объяснять, как разочаровывающе может подействовать такой приказ на возбуждённую рабыню. Ведь довольно трудно сняв себя одежду перед мужчиной и, возможно, быть вынужденной продемонстрировать ему себя во всей красе и при этом не оказаться охваченной горячей тревожащей волной своих собственных пробуждающихся потребностей.

— Интересно, — протянул Хендоу.

— Господин?

— Ты довольно красива, — сказал он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила я.

— Но в мире много женщин красивее тебя, — продолжил хозяин.

— Господин? — удивилась я.

— Что же, тогда, такого особенного есть в тебе, чего нет в них? — спросил он.

— Я не понимаю вас, Господин, — призналась я.

— Ты, правда, земная женщина? — уточнил Хендоу.

— В некотором смысле, Господин, конечно, да — кивнула я, — в том смысле, что я — женщина, родившаяся на Земле. Но с другой стороны, я уже давно не земная женщина. Теперь я всего лишь гореанская рабыня.

— Чему Ты научилась на Горе? — поинтересовался мужчина.

— Я научилась тому, что к мужчине следует обращаться «Господин», — ответила я.

— Поясни, что Ты имела в виду, — потребовал он.

— Господин? — не поняла я.

— Почему Ты должна обращаться к мужчинам не иначе как «Господин», — пояснил Хендоу.

— Я поняла, Господин, — кивнула я. — Простите меня, Господин. Я сказала неточно. Я сразу должна была выразиться яснее. На Горе я узнала, что мужчины — мои владельцы.

— Именно поэтому для тебя является правильным называть любого из них «Господин», — сказал он.

— Да, Господин.

— Я приказал проколоть твои уши, — заметил Хендоу.

— Так было угодно вам, Господин, — отозвалась я.

— Теперь Ты всего лишь девка с проколотыми ушами, — сказал он.

— Да, Господин, — озадаченно ответила я.

— Ты знаешь, что это означает? — осведомился мужчина.

— Я не уверена, — призналась я.

— Отныне, у тебя нет никакой надежды, оказаться вне ошейника, — пояснил он.

— Да, Господин, — кивнула я.

Я пришла к выводу, что он, по некой своей причине или причинам, решив сделать меня ещё более возбуждающей для своих клиентов и мужчин вообще, приказал проколоть мне уши. А возможно, подумала я, в некотором роде, он захотел, подтвердить на мне моё рабство, сделав его намного глубже. Впрочем, меня это совершенно не волновало. Я была рабыней!

— Ты знаешь, почему я решил проколоть твои уши? — спросил Хендоу.

— Нет, Господин.

— Существует множество причин, по которым с рабынями делают это, — сказал он, и на некоторое время задумался.

— Господин?

— Это улучшает её как рабыню, — продолжил он. — Это делает её более возбуждающей и более обольстительной для мужчин, и одновременно она сама становится более легковозбудимой.

— Да, Господин, — сказала я, краснея с головы до пят.

— Есть и просто экономические соображения. Это поднимает цену рабыни.

— Конечно, Господин, — понимающе кивнула я.

— В общем, причин множество, — пожал он плечами. — Те, что я назвал, только одни из них.

— Понимаю, Господин, — сказала я.

— Кроме того, — добавил Хендоу, — я решил, что в твоём случае, это особенно обосновано.

— Господин?

— Теперь Ты — девка с проколотыми ушами, — сказал мужчина, — но, более того, Ты была ей ещё до того, как твои уши прокололи.

— Да, Господин, — ответила я, несколько озадаченная его словами.

— Я презираю тебя, — вдруг выплюнул Хендоу.

Я опустила голову. Ничего удивительного с том, что он мог презирать меня, не было, да я в этом и не сомневалась. Но, почему-то я подозревала, что его чувства ко мне были куда более сложными. Во мне крепла уверенность, что они уже превысили простое презрение к распутной девке-невольнице.

— Итак, — проговорил он, — согласно моему решению твои уши проколоты.

— Да, Господин.

— Вы принадлежишь ошейнику. И теперь, как уже было замечено, в нём Ты и останешься.

— Да, Господин.

— Неужели тебя это не беспокоит, не заставляет стыдиться?

— Нет, Господин, — призналась я.

— Какая Ты оказывается нахальная, бесстыдная рабыня, — презрительно бросил Хендоу.

— Да, Господин, — не стала отрицать я.

— Значит, Тебе нравится быть рабыней, — заключил он.

— Я — рабыня, — признала я. — Таким образом, я должна открыто признать то, что прежде от всех срывала, но что всегда скрывалось в моём сердце, и, признав это открыто, находить в этом счастье и удовольствие.

— Ты шлюха, которой нравится быть рабыней, — ухмыльнулся мужчина.

— Да, Господин, — кивнула я.

Я предположила, что не стоило сообщать ему, до какой степени мне это нравилось!

— Мы подумываем о назначении новой первой девки, — сказал Хендоу.

— До меня доходили слухи об этом, — признала я.

— И что Ты думаешь о Тупите? — полюбопытствовал мой хозяин.

— Я за неё, — ответила я.

Мужчина улыбнулся. Полагаю, что для него не было секретом, как жестока была Тупита ко мне в начале, и что теперь мы с ней фактически конкурировали, если не сказать враждовали. С другой стороны я пообещала Тупите, что не буду говорить о ней плохо. В конце концов, той ночью она не стала затягивать цепь на моём животе излишне туго, хотя вполне могла это сделать.

— Она предлагала тебе, за твою поддержку, положение второй девки? — предположил мужчина.

— Третьей, — поправила я.

— И кто бы в таком случае была вторая? — поинтересовался он.

— Сита, — ответила я.

— Похоже, Тупита считает, что Сита её союзница, — криво улыбнулся Хендоу.

— Да, Господин, — кивнула я.

— А что Ты думаешь о Сите, как о старшей рабыне? — спросил хозяин.

— Думаю, она была бы не хуже на этом посту, — осторожно заметила я.

— Ты готова поддержать её кандидатуру? — осведомился Хендоу.

— Да, — ответила я. — Я готова поддержать Ситу.

Я стояла перед ним, опустив голову и смотря в пол под ногами. В действительности, мне крайне не хотелось ввязываться в эти интриги.

— А она что тебе пообещала? — полюбопытствовал мой господин.

— Положение второй девушки, — сообщила я.

— Значит, я так понимаю, Ты предпочтёшь поддержать Ситу, а не Тупиту.

— Нет, Господин, — замотала я головой.

— То есть Ты предпочитаешь кандидатуру Тупиту, — решил он.

— Я поддерживаю обеих, — пробормотала я.

— Эй, — воскликнул Хендоу, — у меня в таверне, может быть только одна первая девка!

— Да, Господин, — согласилась я.

— Так кого из них предпочла бы Ты? — поинтересовался моим мнением мужчина.

— Из этих двоих, пожалуй Тупиту, — ответила я.

— Почему? — не отставал он.

— Сита предаёт Тупиту, — постаралась объяснить я. — Она делает вид, что является её подругой, но на самом деле это не так.

— А Ты, значит, думаешь, что Тупита, если их поменять местами, вела бы себя как-то иначе? — усмехнулся Хендоу.

— Я не знаю, Господин, — честно призналась я.

— Значит Ты на стороне Тупиты вовсе не потому, что она принесла тебе кекс? — вдруг спросил он.

Я пораженно посмотрел на него.

— Она была здесь до тебя, и после нескольких ударов плетью сама всё рассказала, — пояснил хозяин. — Должно быть, она просто ужасно хотела остаться на положении первой девки, что рискнула украсть что-то с кухни. Само собой, она рассчитывала остаться не пойманной.

— Господин?

— Недостача была сразу замечена старшим поваром, — пожал он плечами. — Только у Тупиты, старшей рабыни, кроме моих работников и назначенных помогать на кухне рабынь, мог быть доступ к еде прежде, чем была замечена недостача. Стоило лизнуть её пальцы, и стало ясно, что на них присутствуют следы сахара. А крошки нашлись на следующее утро в твоей конуре.

— Понимаю, — кивнула я.

— Ей назначили всего-то пять плетей, — сообщил Хендоу.

— Господин добр, — сказал я, вздрогнув.

А ведь могли назначить и тысячу, а то и вовсе — убить. Она была всего лишь рабыней.

— Что Ты думаешь об Айнур? — поинтересовался мужчина.

— Думаю, что она была бы хорошей старшей рабыней, — признала я.

— Ты можешь предложить кого-то лучше? — уточнил Хендоу.

— Нет, Господин, — покачала я головой.

— Очевидно, что и Тупита и Сита хотели заручиться твоей поддержкой в этом вопросе, — заметил он.

— Уверена, что каждая из них пыталась договориться сразу с несколькими девушками, — предположила я.

— В той или иной мере, — кивнул мой господин, — но не настолько, насколько Ты могли бы подумать.

— Ох? — выдохнула я.

Наверное, моё удивление слишком явно проявилось на моём лице.

— Они обе, очевидно, думали, что Ты могла бы иметь некое влияние на меня, — предположил мужчина. — А Ты тоже думаешь, что имеешь влияние на меня?

— Нет, Господин, — поспешно ответила я.

Ну какое влияние я могла иметь на Хендоу? Да я за всё это время даже видела его крайне редко, только второй раз здесь и несколько раз в зале таверны. Он ни разу не вызвал меня к себе для интимного использования, что было бы подходящее для рабыни. В действительности, это несколько озадачивало меня и даже заставляло усомниться в своей привлекательности, по крайней мере, для него. Само собой, он достаточно часто пользовался услугами других девушек. И кстати, мне показалось, что они очень боялись вызова в его покои, скорее всего из-за его уродства и грубости. Подозреваю, также, что он не был особо нежен с ними, и, несмотря на их к себе отношение, страдание и отвращение, вынуждал их служить себе с бескомпромиссным совершенством. На самом деле, могло показаться, что в рабском подвале, большинство девушек завидовали мне, за мою очевидную неприкосновенность в этом плане. Но что достаточно интересно, а возможно и парадоксально, лично я не расценивала его с таким же отвращением, как многие из моих сестёр по рабству. Да, как и все они, конечно, как своего господина я его боялась, но одновременно с этим, я испытывала к нему огромное уважение, к его силе, его проницательности и интеллекту, которые я не могла не ощутить в нём. Кроме того, не знаю почему, но иногда я чувствовала жалость к нему. Мне казалось, что его жизнь, должно быть, была очень трудна. Он сам упомянул, что когда-то был предан своим лучшим другом, оставившим его умирать. Тогда за него отомстил Борко. Если бы он только вызвал меня в свою спальню, я постаралась бы служить ему так хорошо, как только смогла бы. И хотя я и не стремился служить ему, но я не побоялась бы сделать это. В действительности, мне самой иногда было любопытно представить, на что это могло бы походить, интимно служить ему в его спальне. Всё же мужчины так сильно отличаются, один от другого. Возможно, именно эта моя готовность к вызову в его покои, как это ни парадоксально, обеспечила мою безопасность в этом вопросе. Я этого не знала. Возможно, по некоторым причинам, известный только ему одному, Хендоу находил особое наслаждение в принуждении напуганных им и ненавидевших его женщин к доставлению ему удовольствия, и, если не ошибаюсь, особенно это касалось женщин, которые считали его звероподобным и тошнотворным, тех, которые не могли питать к нему ничего кроме отвращения. Вот такую женщину он взял бы с удовольствием, а затем, вывернув её наизнанку, вынудил бы её отдаться, как настоящей рабыне. И кстати, когда они, дрожащие, все в синяках, едва способные идти сами, возвращались, в рабский подвал, в них оставалось немного сомнений относительно их женственности или власти их господина. Однако я не думала, что на этот раз была вызвана сюда для того, для чего обычно вызывали к нему рабынь. По крайней мере, ничто мне на это не намекало. Тем более, что обычно женщины посылали к нему вечером. Но вот для чего именно я была сюда вызвана, уверенности у меня не было. Возможно, конечно, ему просто захотелось осмотреть проколы в моих ушах. В конце концов, он это и сделал. Не исключено, также, что он пожелал полюбоваться на меня голую, как на своё имущество. У него было много разных девушек, и поскольку, как могло показаться, он задумался о смене «первой девки», он захотел узнать моё мнение. Он уже сделал и это.

Я стояла перед ним, у основания, покрытого ковром возвышения, нагая в ошейнике. Он смотрел на меня сверху вниз. Казалось, что этот огромный мужчина сидевший надо мной в своём кресле, был абсолютно спокоен и ленив. Но я-то чувствовала, что внутри него прячется существо взрывной энергии и темперамента.

— Почему Ты боишься? — снова поинтересовался Хендоу.

— Я в присутствии своего господина, — повторила я.

Да, я боялась. Он не отпускал меня, не разрешил встать на колени. Он просто сидел и, не говоря ни слова, внимательно рассматривал меня. И под его пристальным взглядом, я ещё острее ощущала своё клеймо и ошейник.

Я бросила на своего владельца быстрый взгляд.

Как это ни странно, но именно теперь, я понемногу начала осознавать значение тех крохотных, временных булавок с шариками на концах, вставленных в мои уши вчера утром. Перед моим владельцем теперь стояла девушка с проколотыми ушами. Конечно, девушке, где-нибудь на Земле, это не могло бы показаться вопросом большой значимости. Но я-то была не на Земле. Здесь к такому, так или иначе, рационально это или нет, относились как к чему-то многозначительному и важному. В некотором роде эти штырьки подтвердили моё рабство, возможно даже надёжнее, чем клеймо и ошейник.

— Ты — превосходная и очень ценная рабыня, — наконец заговорил Хендоу.

— Спасибо, Господин, — с облегчением поблагодарила я, решив, что, возможно, меня вызвали сюда, просто чтобы похвалить.

— Ты — великолепная танцовщица, — продолжил мужчина, — возможно, одна из лучших в Брундизиуме.

— Спасибо, Господин.

— Твоё имя стоит на одной из самых высоких сток на стене в общественных банях, — сообщил он.

— Спасибо, Господин.

— Прибыли таверны заметно пошли вверх, сразу после твоего первого выступления, — сказал Хендоу.

— Я рада, что я так ценна для моего господина, — вставила я.

— Мирус ведь позавчера вечером рассказал тебе об этом? — уточнил он.

— Кое-что, да, Господин, — кивнула я.

Кстати, я не видела Мируса с того самого вечера.

— Это всё, правда, — заметил Хендоу.

— Тогда я рада, Господин, — улыбнулась я.

— Ты думаешь, что Ты теперь высокая рабыня? — спросил он.

— Нет, Господин, — поторопилась ответить я.

— В тебе растёт гордость? — поинтересовался мужчина.

— Я так не думаю, Господин, — ответила я. — По крайней мере, я надеюсь что, это не так, Господин.

— По правую руку от тебя, — указал хозяин, — у стены, стоит сундук. Открой его и принеси мне то, что лежит внутри.

Я повернулась и подошла к стене. Там, как он и сказал, стоял сундук, тяжелый ящик, окованный железными полосами, и закрытый выпуклой крышкой. Перед сундуком я встала на колени, и подняла крышку. Внутри лежал всего лишь один предмет — рабская плеть.

Достав плеть из сундука, я встала и вернулась к возвышению. Поднявшись по ступеням, я опустилась на колени перед Хендоу. Я поцеловала плеть и, держа её обеими руками и опустив между ними голову, протянула вперёд, предлагая это инструмент наказания своему господину. Как только мужчина принял плеть из моих рук, я встала и вернулась к подножию возвышения, где стояла до этого, и посмотрела на Хендоу. Моя туника оказалась справа от моих ног.

Хендоу встал. Он и без того был очень крупным мужчиной, но в тот момент, стоя на вершине возвышения, он казался мне подавляюще огромным. Его правая рука сжимала плеть. Неуловимое движение кисти, и до того смотанные ремни угрожающе развернулись. Я был обнажена. Я была маленькой и слабой. На моей шее был ошейник. Его ошейник.

— Надеюсь, Ты помнишь как, когда Ты была в этой комнате впервые, несколько недель назад, — заговорил мужчина, — я сказал, что Ты красива.

— Да, Господин, — опасливо сказал я, не отрывая глаз глядя как жало плети немного, почти лениво, покачивалось на весу.

Внезапно Хендоу взмахнул плетью, и в комнате раздался громкий, подобный выстрелу, хлопок. Я вскрикнула от неожиданности и страха. Меня словно парализовало от ужаса, я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

— А теперь тщательно поройся в своей памяти, и вспомни, — сказал мужчина. — Когда несколько недель назад, в первую нашу встречу здесь, я сказал, что Ты очень красива, не задумалась ли Ты о том, что, это могло бы указать на интерес к тебе или на слабость с моей стороны? Не решила ли Ты, что сможешь использовать это в своих целях.

— Нет, Господин! — испуганно закричала я. — Нет, Господин!

Хендоу внезапно приблизился ко мне, неожиданно стремительно для столь крупного мужчины спустившись по ступеням. Его правая рука с плетью была занесена над головой.

— Пожалуйста, нет, Господин! — выкрикнула я, и в следующее мгновение почувствовала ожигающее кожу касание плети.

От страшной боли я выгнулась дугой, меня развернуло, и я повалилась на ковёр. Там кожаное жало плети, вырвав из меня полный боли и ужаса крик, ещё раз сообщило мне о неудовольствии моего господина. Новый удар, обрушился на мою спину словно молния. Я рыдала у его ног, прижимаясь животом к ковру.

— Да, Господин! — прорыдала я. — Да, Господин! Я подумала об этом, но я ничего не могла с этим поделать. Я всего лишь человек. Я — просто женщина! Не наказывайте меня за то, что от меня не зависело! Я только подумала и выкинула эту мысль из головы!

Я валялась на животе у его ног. Я больше не смотрела на плеть. Я не хотела, не только снова ощутить её, но даже видеть. Я боялась её, ужасно боялась. Она причинила мне непереносимую боль. Она — очень эффективный инструмент для наказания женщин. Неудивительно, что рабовладельцы, не задумываясь, используют её на нас. Она и множество других способов и устройств наказания, перед которыми мы абсолютно беспомощны, служат для поддержания среди рабынь железной дисциплины.

— Ты была наказана не за это, — заметил Хендоу.

— Я не понимаю, Господин, — всхлипнула я.

— Я не собирался бить тебя за то, чему Ты не можешь противостоять, — пояснил он. — Я понимаю, что твои мысли об этом были не более, чем девичьим капризом.

— Но за что же, тогда? — удивилась я.

— А я нуждаюсь в причине? — осведомился мужчина.

— Нет, Господин! — вскрикнула я. — Нет, Господин!

Рабыня принадлежит владельцу, как имущество, и он может сделать с ней то, что он пожелает.

— Значит, Ты не поняла, за что была наказана? — уточнил он.

— Нет, Господин, — всхлипнула я.

— Возможно, Ты глупа, — предположил мой хозяин.

— Возможно, Господин.

— Ты наказана за то, что солгала, — наконец, сообщил мне Хендоу.

— Да, Господин, — проговорила я.

Я лежала у его ног, пораженная и испуганная. Насколько проницательным оказался этот мужчина! Ведь тогда, несколько недель назад, всего один раз и лишь на мгновение, я рассмотрела и поспешно, в страхе, отбросила, идею, что я смогла бы использовать его интерес к своей выгоде, возможно управляя им, и несколько улучшить своё положение. Оказывается, он это ощутил или понял, вероятно, по некому мимолетному выражению на лице или движению моего тела, это стремительно всплывшее и столь же быстро отклоненное соображение, которое я сама еле-еле успела ухватить. Он не захотел наказывать меня за это, за то, что я не могла контролировать. Уже только за это стоило быть ему благодарной. Безусловно, продолжи я рассматривать такие вопросы, и тогда Хендоу рано или поздно продемонстрировал бы мне своей плетью или некими другими средствами, неприемлемость таких соображений. Причина того, что он ударил меня плетью в этот раз, была другой, а именно ложь ему, моему господину.

И вдруг моя спина в очередной раз взорвалась то боли. Отчаянно закричав, я, едва не срывая ногти, вцепилась в ковёр.

— Презренная шлюха! — прошипел Хендоу.

— Да, Господин! — прорыдала я.

Новый удар, и новый взрыв боли в спине, отзывающийся сначала вспышкой, а потом тьмой в глазах. Я беспомощна перед ним, как наказанная рабыня, которой и была.

— На колени, — скомандовал мне мужчина, — быстро, спиной ко мне.

Я, охваченная ужасом и болью, повиновалась ему. Чтобы подняться на колени пришлось приложить почти нечеловеческие усилия. Я встала на колени лицом к двери.

— На четвереньки, — обрушилась на меня новая злая команда.

Дрожа от страха, но повинуясь ему, я опёрлась руками в пол. Едва я сделала это, как Хендоу ещё дважды ударил меня плетью. Второй удар, сбил моё истерзанное, извивающееся тело на пол. Рыдая от непереносимой боли, я сжалась в комочек на ковре у ног мужчины.

— На колени. Встань так, как Ты стояла прежде, — приказал хозяин.

Я с трудом поднялась с пола.

— На четвереньки, — скомандовал Хендоу, и я, дрожа в ожидании следующего удара, встала на руки и колени.

Но удара не последовало, он присев подле меня, поднёс плеть к моим губам. Всё ещё пребывая в состоянии близком к панике, я снова и снова целовала тугую кожу, причинившую мне столько страданий.

— Сейчас я поставлю тебя в нужную мне позу, — предупредил меня Хендоу. — Не вздумай её изменить.

Господин вначале заставил меня встать на колени, потом пригнул мою головы вниз до самого пола, мои руки он уложил на затылок, дав понять, что их следует держать плотно сжатыми. От неожиданности и боли я дёрнулась и вскрикнула, но, внезапно взятая им в целях наказания, осталась на месте крепко удерживаемая сильными мужскими руками.

Наконец, закончив своё наказание, Хендоу отстранился от меня.

Лишившись поддержки, я без сил свалилась на ковёр, задыхаясь и не веря в случившееся. Только что я изучила ещё одну грань моего рабства, о которой прежде не имела понятия.

Я решила, что Хендоу поднялся на возвышение и, возможно, занял своё место на кресле. Я не знала. Я не осмеливалась оглянуться и посмотреть, что он делал.

Я, вздрагивая, лежала на полу, наказанная, наполовину уничтоженная рабыня. Никогда прежде я не сомневалась в его силе, но никогда прежде я не ожидала такой мощи. До сих пор я понятия не имела, каким он был мужчиной. Я едва могла поверить в то, что он сделал со мной, и в то с каким напором и категоричностью это было сделано.

— Ступай на кухню, — приказал он.

— Да, Господин, — задыхаясь, прорыдала я.

Его голос донёсся сверху и сзади от меня. Хендоу действительно находился на возвышении. Но сидел он или стоял, я не знала.

Я протянула руку и нащупала шёлковую ткань, лежавшую около меня.

— Нет, — остановил меня строгий мужской голос, и я испуганно отдёрнула руку. — Тебе отказано в одежде, вплоть до последующего приказа.

— Да, Господин, — всхлипнула я.

— И передай повару, чтобы он приставил тебя к тазам с грязной посудой, — велел Хендоу.

— Да, Господин, — сказала я.

Я с трудом поднялась на ноги. Меня качало из стороны в сторону. Кажется, в этот момент я поняла, из-за чего девушки возвращались отсюда в рабский подвал, едва ли не валясь с ног.

— Я могу говорить, Господин? — спросила я.

— Да, — разрешил хозяин.

— Я должна буду снова носить железный пояс? — поинтересовалась я.

— Нет, — ответил он.

Прежде, становясь на колени перед тазом с грязной посудой, работая вместе с Иной, и погружая руки по локти в горячую воду и пену, я была защищена моей девственностью. Однако теперь я буду точно так же, как и моя подруга выставлена и беспомощна.

Пошатываясь на подгибающихся ногах, я прошла по длинной ковровой дорожке к двери.

Теперь во мне больше не осталось никаких заблуждений, относительно того, что я могла бы быть в фаворе у моего господина. Я не питала больше никаких иллюзий относительно того, что он мог бы относиться ко мне как-то по-особенному, что я могла бы даже стать его привилегированной рабыней или высокой рабыней. Теперь-то я знала, и знала это хорошо, что я была для него только одной из его девок, ничем не отличающейся от любой другой из них.

— Рабыня, — словно плетью хлестнул меня его резкий голос, заставивший непроизвольно вздрогнуть.

— Да, Господин? — отозвалась я, быстро опускаясь на колени, но не оборачиваясь в его сторону.

Я не знала, понравится ли ему, если я обернусь, или нет. В конце концов, если бы господин хотел, чтобы я обернулась, то он мне, скорее всего, сообщил бы об этом.

— Ты помнишь того, кого зовут Мирусом? — спросил Хендоу.

— Да, Господин, — испуганно ответила я.

— Он больше на меня не работает, — сообщил он мне.

— Да, Господин.

— Ты отослана, — сказал он.

— Да, Господин, — кивнула я. — Спасибо, Господин.

Я встала и ушла из приёмной моего владельца, Хендоу из Брундизиума.