— Это — Брундизиум! — сообщила одна из девушек. — Я уверена в этом!
— Хочу, чтобы меня продали здесь, — с надеждой заявила другая.
— Боюсь, это зависит не от твоего хотения, а от конъюнктуры рынка, — осадила её третья.
— Кажется, нас уже везут по улице клейм, — снова проинформировала нас первая, украдкой, как и мы все, подсматривавшая сквозь щель.
— Значит, мы уже внутри стен города? — уточнила вторая.
— Говорят, это — один из самых крупных портов на Горе, — заметила третья. — Именно здесь флот Коса высадил свою армию.
Мы находились внутри рабского фургона, специально сконструированной повозки для перевозки живого товара, и сидели голыми в кузове, с ногами, закованными в кандалы, цепь которых надёжно держала нас прикованными к центральному брусу. На кузове фургона возвышался высокий, почти квадратный каркас, обтянутый обычным брезентовым тентом, сверху покрытым сине-жёлтой шёлковой тканью, которую во время непогоды обычно убирали. Мы все дружно, развернувшись лицом к бортам, натянув да предела цепи, что не давали нам далеко отползти от центра, полусидя, полулёжа, приподняв брезент и шёлк на дюйм или около того над краем борта, жадно выглядывали наружу.
— Здесь всё ещё полно солдат и моряков с Коса, — сказала одна из девушек, до сих пор не принимавшая участия в разговоре.
— Я видела только одного, — парировала её соседка.
— Зато, какой красавчик, — вздохнула первая. — Я была бы не против, принадлежать ему.
Это её замечание, меня встревожило, если не сказать, напугало. Я уже внутренне приняла тот факт, что мы могли принадлежать какому-либо мужчине, одному или даже нескольким, и, более того, действительно принадлежали, но всё же, меня пока пугало, столь открытое признание женщины о её желании стать частной собственностью кого бы то ни было!
— Может косианец попался только один, зато флаги Коса вывешены на каждом углу, вместе флагами Брундизиума, — заметила та девушка, что заговорила первой.
— Это точно, — поддержала её другая.
— Так может быть, нас привезли сюда с Коса? — предположила первая.
— Могли и с Тельнуса, — присоединилась к обсуждению ещё одна женщина.
— Вполне возможно, — согласилась первая.
Очевидно, прибыв в порт, мы перешли в собственность работорговца-оптовика, разместившего нас во временном лагере вне стен этого города. Гореанские девушки, скованные с нами одной цепью, пояснили, что это было сделано из экономии, чтобы не платить налог, взимаемый с продаж и других коммерческих сделок на территории Брундизиума. Само собой, от организации таких лагерей, по-видимому, была и другая польза.
Не трудно догадаться, что аренда земли за стенами города обычно гораздо дешевле, таковой внутри его стен. Кроме того, такие лагеря мобильны, их легко переместить в другое место, что даёт им большую гибкость с коммерческой точки зрения. Например, их можно переместить туда, где в данный конкретный момент женщины, возможно, в результате крупномасштабных набегов, войн или взятия штурмом городов, могут появиться в изобилии и по сходным ценам, или, наоборот, в местности, где может появиться внезапный всплеск спроса на данный товар, при недостатке предложения. А ещё, я предположила, особенно в свете тех необычных мер безопасности, что были применены к нам, что такой лагерь значительно труднее отследить, конечно, если кого-либо могла бы заинтересовать подобная информация. Впрочем, имеются у таких лагерей и свои отрицательные стороны, прежде всего то, что работорговцы, вставшие в чистом поле более уязвимы для нападения, по сравнению с теми, кто имеет свои дома в городах, или арендует там двор. Впрочем, с другой стороны, обычно лагерь стараются располагать поблизости от городов, обычно в пределах видимость с их стен, что, само собой, до некоторой степени снижает вероятность таких нападений. Кроме того, обычно, как и в нашем случае, лагерь организуется несколькими торговцами, что позволяет объединить усилия в случае нападения разбойников.
Такой временный лагерь могут поставить, как оптовые, так розничные торговцы, но в основном, здесь больше именно оптовиков, поскольку в розницу обычно торгуют местные бизнесмены, жители данного города. Зачастую, оптовые торговцы продают свой товар розничным торговцам, в их собственных городах, или же, бывает, сами торгуют в розницу в таких известных на Горе центрах работорговли, как например, Ар, Ко-ро-ба, Венна, Вонда, Виктория, в городах на Воске, Рынке Семриса, Бесните, Эсалинусе, Харфаксе, Корцирусе, Аргентуме, Торкадино и других. Можно предположить, что большинство работорговцев занимающихся оптовыми продажами, в действительности где-то имеют свои постоянные дома или штаб-квартиры, но они зачастую сами, или через своих агентом, содержат такие лагеря, обеспечивающие им дополнительную прибыль, дающие им преимущество мобильности и присутствия их торговых представительств в наиболее бойких местах.
Группа, в которой теперь содержалась я, состояла, как и прежде из десяти девушек. Однако, из того каравана, что покинул дома в клетке установленной в кузове фургона, нас осталось семеро, три девушки были новыми, причём все они были местными уроженками. Кстати, Глория и Кларисса, так же как я сама, то есть все землянки из начального каравана, пока оставались с этой группой.
Что интересно, мы до сих пор не знали, кем был тот оптовик, что владел нами в данный момент. Едва земля показалась на горизонте, и к нам снова применили те же строгие меры безопасности, что и в первый день нашей транспортировки. Нас снова в том же порядке сковали караванной цепью, наручники держали наши руки за спиной, рты заткнули кляпами, а головы закрыли тяжёлыми непрозрачными капюшонами застёгнутыми пряжкой на затылке. Всё это с нас сняли лишь тогда, когда мы оказались в клетках временного лагеря работорговца. Только этим утром нас, уже скорее как обычных рабынь, запихнули в рабский фургон, ограничившись лишь ножными кандалами, надетыми на центральный брус. Думаю, нет нужды объяснять, как все мы были рады этой необычной мягкости в обращении, впрочем, при оставшейся не менее эффективной безопасности нашего хранения.
Насколько я поняла, в данный момент нас везли для передачи одному или нескольким розничным работорговцам.
— Смотрите! — вдруг воскликнула одна из девушек. — Как здесь много сгоревших зданий!
Это действительно было так. Казалось, что здания всего этого района, или, по крайней мере, этой улицы сгорели в гигантском пожаре. Причём, судя по всему, это имело место довольно давно. Возможно, со времени пожара прошли недели, если не месяцы. Действительно иногда, в разных местах, попадались здания, от которых остались только полуобрушенные почерневшие стены, без какого-либо внутреннего содержания. Похоже, обгоревшие внутренние конструкции и перекрытия, были разобраны и вывезены. В пользу этой идеи говорили встречающиеся то тут, то там, огромные кучи обугленной древесины и обломков кирпичей, по-видимому, ожидая транспорта для вывоза за стены города. Во многих местах виднелись палатки и наскоро возведённые времянки, зачастую немногим больше чем лачуги собранные из того, что попалось под руку. Но уже было немало и постоянных строений, с подвалами и установленными на фундаменте основательными каменными стенами. Похоже, город потихоньку отстраивался заново.
— Уверена, что это — Брундизиум, — заявила та самая девушка, которая заговорила первой. — Я точно знаю, что в Брундизиуме пять месяцев назад случился большой пожар.
— А Ты подзови кого-нибудь, — предложила другая девушка. — И спроси.
— Только не я, — сразу пошла на попятный первая. — Тоже мне, нашла дуру. Вот сама подзывай и спрашивай.
— Кларисса, — позвала одна из гореанских девушек. — Спроси Ты.
Не думаю, она собиралась подставить Клариссу под наказание. В конце концов, та была любимицей охранников. Мы все, по крайней мере, те из нас, кто знали её по прежнему дому, несколько ревновали к ней, полагаю, именно из-за её популярности среди мужчин. Подозреваю, всем нам было жаль, что мы не были столь же желанны, как она. Ей гораздо чаще, чем нам перепадали конфетки. Правда, я тешила себя надеждой, что не надень они на меня железного пояса, и, возможно, я была бы не менее, если не более популярной. И даже наверняка заслужила бы конфетку, или даже две. Я была уверена, что, стоило мне только захотеть, и я доставила бы мужчине такое же удовольствие как и она! И думаю, получила бы сама ничуть не меньшее. Безусловно, я быстро заверила себя, успокаивая тот клочок достоинства холодной земной женщины, всё ещё остававшийся во мне всё это время, что мне просто не оставят никакого выбора в данном вопросе. В конце концов, меня могут выпороть плетью, или ужасно наказать каким-либо иным способом, или даже убить, если мужчины останутся мной недовольны. И, конечно, для меня не было секретом, что охранники очень интересовались мной. Не раз они исследовали и проверяли надёжность того металлического устройства, которое было на меня надето и всякий раз, к их явному гневу и разочарованию, убеждались непреклонности и эффективности.
— Пусть Глория позовёт, — предложила одна из гореанок, видя, что Кларисса не горит желанием высовываться.
— Нет уж! — тут же отказалась от такой чести Глория.
— Тогда Ты, Дорин, — предложила мне гореанская девушка по имени Ха.
— Нет, нет, ни за что, — запротестовала я, не имея ни малейшего желания, чтобы возница или охранник услышал, как я зову кого бы то ни было, отлично понимая, что это могло закончиться жестокой поркой не далее как сегодня вечером.
— Земные самки уртов, — зло прошипела другая гореанка.
— А может, Ты сама это сделаешь, — осадила её Глория, несказанно обрадовав меня.
Глория была крупнее меня, и вполне смогла бы противостоять гореанке, которая также отличалась высоким ростом. Я была значительно меньше гореанской девушки, и, честно говоря, побаивалась спорить с ней.
Однако, Ила, а именно так звали эту девушку, тоже воздержалась то того, чтобы попытаться подозвать кого-либо. Ничего удивительного, ведь она, также как и мы, боялась, и также как и мы, принадлежала тем грубым животным, что зовутся мужчинами. Конечно же, она не больше нашего хотела быть оказаться под их властной, наказующей плетью.
Я снова восхищённо уставилась в щель между бортом и тентом. Передо мной открывался новый прекрасный мир, и я наслаждалась им. Мне было интересно почти всё, что я видела за пределами фургона, мужчины, женщины и дети, их одежда, и аксессуары, улицы и здания, палатки и киоски, деревья и цветы, всё-всё. Мир вокруг казался таким открытым, красивым и свободным, и, тем не менее, именно в здесь я оказалась бесправной рабыней.
В первый момент, увидев странное, чешуйчатое, длинношее, ящероподобное четвероногое животное, которое тянуло наш фургон и многие другие, встреченные по пути, я была удивлена и даже немного напугана. Такие животные никогда не встречались на Земле.
— О, нет, только не это! — в отчаянии воскликнула одна из гореанок. — Они направляют фургон к городским воротам! Нас увозят из города!
Три или четыре других девушки, такие же гореанки как и первая, застонали, как от боли.
— Я хочу, чтобы меня продали здесь! — заявила одна из них.
— Какое это имеет значение? — поинтересовалась Глория, не отрываясь от щели и стараясь ничего не пропустить.
— Безмозглая землянка! — презрительно бросила одна из них, — Что Ты понимаешь в этой жизни?! Если тебе так хочется, Ты можешь носить свой ошейник в каком-нибудь мелком городишке, в лагере, в крестьянской деревне! А я хочу носить мой в большом городе!
— Вот именно, пусть глупая Глория тянет плуг, пропалывает сорняки, мотыжит огород или носит воду на ферме, — добавила её соседка.
— Это врятли, она слишком смазлива для этого, — завистливо проворчала другая гореанка. — Ну какой крестьянин смог бы собрать достаточно денег, чтобы купить её?
Признаться, я тоже надеялась на то, что окажусь слишком симпатичной для того, чтобы крестьянин мог позволить себе владеть мной.
— Тем, кому удаётся закрепиться в большом городе, всегда живётся значительно легче, — вздохнула ещё одна из гореанских девушек.
— Всё зависит от того, какой тебе достанется хозяин, — поправила её другая.
— С этим не поспоришь, — согласилась третья.
На мой взгляд, это, действительно, было верно. Самым важным для рабыни было даже не то, где ей предстоит жить, в большом городе или не очень, или даже в деревне, а то кем окажется её владелец. Можно не сомневаться, что именно ему предстояло стать самым важным, единственно важным элементом в её жизни. Ведь она будет принадлежать ему в буквальном смысле этого слова. Однако, я решила, что стоит согласиться и с предыдущими девушками, что было бы неплохо, при прочих равных условиях, жить в одном из этих прекрасных городов. Несомненно, те работы, которые достанутся рабыне в таком городе, были бы в целом гораздо легче, тех, что предстоит выполнять ей, скажем, на ферме.
— Тент на место, живо! — прошипела одна из девушек. — Мы въезжаем в ворота!
Мы мгновенно оставили в покое и тент и шёлк, расправив его как можно лучше, а затем повернулись и расселись по своим местам вдоль борта фургона, постаравшись придать себе максимально спокойный вид, превратившись в слух. Снаружи донёсся шелест проверяемых бумаг, а затем мы услышали повелительный мужской голос:
— Оставайтесь на своих местах, как есть. Становится на колени не надо.
Брезент в передней части фургона откинули в сторону, и мужчина, стоявший на передке повозки, перед фургонным ящиком, заглянул внутрь, окинув нас цепким взглядом. Мы замерли, стараясь не встречаться в его глазами, голые рабыни, прикованные цепью к центральному брусу.
— Десять кейджерае, — кивнул он.
Произнесённое им слово было множественным числом от «кейджера», что было наиболее распространенным названием для тех, кем мы были. Это слово означает «девушка рабыня», «женщина рабыня», «самка рабыня», иными словами просто рабыня женского пола. Клеймо на моём левом бедре было курсивным «Кефом», первой буквой в слове «кейджера». Несомненно, лучший перевод — «девушка рабыня».
Брезент снова вернулся на место, и уже через пару мгновений, фургон проехал сквозь ворота. Очевидно, нас всего лишь провезли через этот город, который, вероятно, назывался Брундизиум, по направлению к какому-то другому месту. Они просто сэкономили время, срезав дорогу следуя этим маршрутом, вместо того, чтобы объезжать вдоль стен весь этот, насколько я поняла, очень немаленький город.
— Так куда же нас всё-таки везут? — растерянно спросила одна из гореанских девушек другую.
— В Самниум, скорее всего в Самниум, — ответила та.