— Ставим его здесь, — сказал я.

Мы находились в пустынном переулке, где-то в двух пасангах от магазина, примерно по пути между ним и районом Анбар. Со стороны могло выглядеть, что мы держим путь именно в тот район.

— Немного пододвинем, — велел я, и мы с Марком придвинули сундук вплотную к стене.

Я тогда немного отстранился и пятью сильными ударами плоскостью стопы в обе стороны фронтальной стенки, прямо под крышку, прогнул её на пару дюймов внутрь. Верхняя доска треснула, в тех местах, где в ней входили гвозди от неё отлетели щепки, освободив крышку. Девушка, находившаяся внутри, заверещала от страха. Подхватив крышку за край руками, я откинул её вверх, выставив на всеобщее обозрение внутренности сундука. Его обитательница, присыпанная щепками, скрючившись лежавшая на боку, прикрывая голову руками, снова испуганно вскрикнула. Недолго думая, я просто опрокинул сундук на бок, вывалив на мостовую переулка дрожащую девицу, которая сразу же растянулась на животе и, подползя ко мне, прижалась губами к моей ноге.

— Кажется, она хочет угодить тебе как рабыня, — заметил Марк с некоторым удивлением.

— Ты возражаешь? — поинтересовался я у него, а пленница извернулась и принялась целовать уже его ноги.

— Нет, конечно, — усмехнулся парень. — Очевидно, что она — рабыня, и к тому же миленькая и соблазнительная. Кроме того, она из Ара, а все его женщины Ара должны быть рабынями.

Девушка встала на колени перед нами, положила ладони рук на камни и опустила голова вниз, между ними.

— Похоже, она видела, как рабыни встают на колени таким способом, — предположил мой друг.

— Скорее всего, — согласился я. — Как ещё она могла узнать про общепринятую позу рабского почтения.

— Она — рабыня, — уверенно заявил Марк.

— Она напугана, — пожал я плечами.

— Она — рабыня, — стоял на своём он.

— И это тоже, — решил не спорить я.

— Подними голову, девушка, — потребовал Марк, а когда та посмотрела на него, спросил: — Ты — рабыня?

Нижняя губа девушки задрожала.

— Юридически, она свободна, — напомнил я.

— Ты — рабыня? — надавил на неё юноша.

— Да, — прошептала она.

— Да, что? — строго спросил мой друг.

— Да, Господин, — так же шёпотом добавила девушка.

Я заподозрил, что она уже привыкла произносить это слово, называя им мужчин много раз прежде, правда, пока только в своём воображении, или шёпотом по ночам, прижимаясь лицом к своей подушке.

— По закону свободная, — согласился Марк, — но в душе уже рабыня, правильно я говорю?

— Да, Господин, — признала она.

— Для полного счастья испытывающая только недостаток клейма и ошейника? — уточнил юноша.

— Да, Господин! — ответила она.

— И всё же она пока слишком молода, чтобы быть рабыней, — проворчал я.

— Вы думаете, что мы не можем быть рабынями? — спросила у меня.

— Некоторые мужчины наслаждаются ими, — заметил Марк, — заставляя их извиваться на мехах, задыхаться и умолять о большем.

Девушка закрыла глаза и заплакала. Мне стало интересно, она хоть понимала то, о чём мы говорили.

— Она слишком юна, — повторил я.

— Вы презираете меня за мою юность? — спросила она. — Вы что, действительно думаете, что у нас нет чувств? Вы думаете, что мы ещё не способны любить, что мы ещё не женщины? Вы неправы! Как плохо Вы понимаете нас! Мы молоды и желанны, и мы готовы служить!

— Ты слишком молода, — попытался объяснить ей я. — Ты пока не можешь отдаваться полностью, как это делает зрелая женщина, женщина, которая познала жизнь, женщина, которая пришла к пониманию бесплодия тех условностей, в соответствии с которыми она, как от неё ожидается, должна жить, которая осознала пустоту принципов, под которыми она, обязана была бездумно подписаться, которая изучила пустоту ролей, наложенных на неё обществом, ролей чуждых и даже враждебных к самым глубинным из её потребностей. Ты не можешь быть такой женщиной, полной, зрелой, хорошо осведомленной и многое осознавший, женщиной пришедшей к глубокому контакту со своей страстью и с тем, что живёт в глубинах её тела. Той, кто пришла к тому, чтобы понять, что её единственная надежда на истинное счастье и удовольствие находится в повиновении, любви и служении. Тебе пока рано быть женщиной тянущейся к ошейнику и тоскующей по владельцу.

— Нет, нет, нет! — всхлипывала девушка. — Да, я молода, но я — женщина и я живая! Почему Вы решили, что ум и зрелость — это прерогативы только таких как Вы! Нет! Я очень быстро всё схватываю! Я внимательна! Я много думаю! Много понимаю! Я действительно хочу сделать мужчину счастливым, по-настоящему счастливым, до самых глубин его существа, а не неких частей его, оставляя остальные прятаться, засыхать и умирать! Но я не могу познать свою неволю, если он не изучит своё господство! Почему ему должно быть отказано в его неотъемлемом праве, а мне в моём? Ведь как господину нужна рабыня, так и рабыня нуждается в господине!

Признаться, я был озадачен её словами. Мне вспомнилось, как спокойно она лежала в ящике, и как была смещена её вуаль, когда в самом начале стражники, и мы с Марком увидели её. Похоже, подумал я, в интеллекте ей не откажешь, а это качество весьма высоко ценится в рабыне. Это делает лучше любую рабыню. Да и вообще, кто может быть тактичнее, чувствительнее и изобретательнее, чем умная рабыня! Впрочем, умственные способности многих женщин расцветают именно в неволе, по-видимому, наконец, находя подходящую окружающую среду для этого расцвета. Безусловно, когда девушка знает, что может из-за малейшей ошибки познакомиться с плетью, она сама позаботится о том, чтобы стать более внимательной.

— Это что же, у нас тут имеется маленький писец? — усмехнулся Марк.

— Да, свитки для меня не чужды, — не без гордости призналась она.

— И всё равно, Ты ещё молода, — повторил я.

— Но это же не означает, что я лишена чувств, — заметила девушка. — И это не означает, что я глупа.

Я нисколько не сомневался, что со временем она превратится в превосходную рабыню. Да я даже и сейчас вполне мог представить её почтительно служащей в доме с колокольчиками на лодыжках.

— Я слышала, как ранее кто-то говорил о местах скупки трофеев в районе Анбар, — сказала дочка торговца.

— Ты что, не можешь дождаться, когда тебя закуют и бросят в яму вместе с другими похищенными женщинами, чтобы ждать там клейма и ошейника? — осведомился Марк.

— Отведите меня туда! — даже не попросила, а потребовала она.

Не промедлив не мгновения, парень стегнул её по щеке тыльной стороной ладони правой руки, сбив девушку с колен на бок. Однако стоило Марку щёлкнуть пальцами, как она, хотя и не без труда, снова встала перед нами на колени. Губы девушки окрасились в красный цвет. Глаза были широко распахнуты. Возможно, впервые в жизни она на собственном опыте почувствовала, что такое удар мужской руки. Марк окинул девушку раздражённым взглядом. Следует заметить, что он не отличался большим терпением, когда дело касалось рабынь. Феба к своей тревоге быстро изучила эту особенность его характера. По понятным причинам, её едва ли когда-либо били или пороли до встречи с моим другом. Зато за проведённые под опекой Марка несколько месяцев она стала превосходной рабыней.

— Простите меня, Господин, — догадалась сказать девица. — Я не была почтительна с вами. Эта пощёчина была уместна и заслужена мною.

Её глаза, обращённые на юношу, светились не столько страхом, сколько восхищением. Она видела, что этот человек не испытает ни малейшего смущения или нерешительности в том, чтобы наложить на неё наказание.

— Вообще-то среди рабынь принято просить разрешение перед тем, как заговорить, — намекнул я.

— Простите меня, Господин, — попросила она, опуская голову.

— Ты заявила, что знакома со свитками, — припомнил я.

— С некоторыми, Господин, — кивнула девушка. — Я не хотела быть высокомерной. Если я не угодила вам, накажите меня.

— Вы читала, — поинтересовался я, — «Руководство по управлению загонами» Мира, «Компедиум» Леоноры, «Песни Дины» или «Природа и искусство рабынь» Харгона?

— Нет, Господин, — нетерпеливо заёрзав, ответила она.

Такие тексты, как и многочисленные им подобные, иногда используются при обучении девушек, особенно профессиональными работорговцами. Иногда нанятый писец или их собственный мастер плети зачитывают отрывки из них вслух во время занятий. В большинстве своём невольницы стремятся приобрести такие знания. Нередко они устраивают настоящие обмены опытом в том, что касается тайн любви, косметики, одежды, духов, танцев и прочих хитростей. В конце концов, каждая из них хочет быть настолько прекрасной для своего господина, насколько это в её силах и возможностях. Кроме того, такое усердие является проявлением благоразумия с их стороны. Ведь любую из них ждёт встреча с плетью, если она не сможет угодить своему хозяину. Опять же не стоит забывать и о том, что сама её жизнь, буквально, находится в руках рабовладельца.

Возможно, стоит сказать пару слов относительно произведения «Песни Дины». Некоторые свободные женщины утверждают, что эта книга, предположительно написанная рабыней Диной, благодаря своей интеллектуальности и чувственности выдержавшая множество изданий и редакций, фактически была написана свободной женщиной. Что до меня, то я в этом сомневаюсь. На мой взгляд, это действительно написано рабыней, как и указано в заглавии. Тому есть две причины. Во-первых, «Дина» — это весьма распространённая на Горе рабская кличка, часто даваемая девушкам заклеймённых «Диной», клеймом похожим на небольшой, подобный маленькой розе, цветок. Во-вторых, характер самих песен. Ни одна свободная женщина, не в силах так воспеть цепи и любовь, плети и восторг, так восславить владельцев, как это сделано в книге. Лично я уверен, что эти песни могли быть написаны только женщиной, которая знала, что значит быть прикованной к рабскому кольцу мужчины. Что касается вопроса интеллекта и чувственности поэтессы, то я, конечно, не отказываю в этом свободным женщинам, но утверждаю, что всё это полностью возможно и в рабыне, и даже, более того, больше ожидаемо в ней чем в её свободных сёстрах. Кстати, их позиция в чём-то кажется мне несколько непоследовательной. Например, никто же не ожидает, что после порабощения, интеллект и чувственность женщины исчезнут, в том числе и сами женщины, которые прекрасно понимают, что они тоже не застрахованы от попадания в такую ситуацию. Нет, всё это по-прежнему остаётся при ней. И вообще, исходя из моего собственного опыта, я уверен, что рабыни почти всегда умнее и чувственнее, чем свободные женщины, которые зачастую, по крайней мере, пока не попадут в умелые руки, склонны быть холодными, самодовольными, тщеславными и глупыми. Кроме того, можно было бы отметить, что многие женщины были порабощены не просто, потому что это было удобно сделать, поскольку верёвка под рукой оказалась, если можно так выразиться, или потому что они милы на лицо, и соблазнительны с точки зрения фигуры, а фактически из-за их ума и чувственности, качеств, которые особенно привлекают большинство гореанских мужчин. Лично я готом утверждать, что, на самом деле, интеллект и чувственность, как и чувствительность многих женщин после порабощения только возрастают, находя в неволе благоприятную среду для их самовыражения и расцвета. Это может быть связано с такими фактами как освобождение от запретов, ощущения счастья и удовольствия, и многое другое сопутствующее рабству. Мне трудно судить об этом.

— А что насчёт Притиона Клеркуса с Коса? — полюбопытствовал я.

— Косианец? — уточнил Марк.

— Да, — кивнул я.

— Вряд ли это можно было бы найти в Аре, — усомнился он.

— Как раз наоборот, — заверил его я, — по крайней мере, до войны.

— Да, Господин, — просияла девица. — Это я прочитала!

— Ты, свободная девушка, прочитала это? — удивлённо спросил я.

Нет, эта книга, конечно, классическое произведение, но для практически ребёнка!

— Да, Господин! — улыбнулась она.

— А твой отец знает о том, какие книги Ты читаешь? — осведомился я.

— Нет, Господин, — ответила дочь торговца.

— Как по-твоему, что бы он с тобой сделал, если бы узнал? — спросил я.

— Думаю, что он бы меня продал, Господин, — предположила она.

— И это было бы правильно, — признал я.

— Да, Господин, — улыбнулась нахалка.

— Встать, — скомандовал я. — Спиной ко мне, запястья скрести сзади.

— Да, Господин! — сказала она и, послушно и даже несколько нетерпеливо, повернулась лицом к стене. — Ой!

Накинуть петли на услужливо протянутые руки, труда не составило.

— Обернись, — велел я.

Девушка мгновенно повернулась кругом, и застенчиво посмотрела на меня. Она, пытаясь сделать это как можно неприметнее, проверила на прочность шнур на своих запястьях. Думаю, она быстро выяснила уверенность, прочность и эффективность пут, как и свою в них беспомощность. Девушка опустила голову и внезапно, не сдержавшись, задрожала от возбуждения. Думаю, что это был первый случай за всю её недолгую жизнь, когда она оказалась связанной.

— Я могу говорить? — не забыла уточнить девушка на этот раз.

— Да, — разрешил я.

— Я связана так, как связывают рабынь, не так ли? — спросила она.

— Как рабынь иногда связывают, — поправил я.

Осмысление этого внезапно проявилось и выразилось во всём её теле, в испуге, желании, удовольствии, подгибающихся коленях, напряжении бёдер, развороте плеч. Девушке потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного прийти в себя и снова встать передо мной прямо. Но тело её по-прежнему дрожало.

— Это подходит тебе, не так ли? — спросил я.

— Да, Господин, — дрожащим голосом сказала она.

Я окинул девушку оценивающим взглядом. Почувствовав, что её столь откровенно оценивают, она поспешила отвести взгляд. Думаю, что в тот момент, она пыталась осознать свою беспомощность, понять это, постигнуть сущность этого. Мне даже стало интересно, что будет с её чувствами, когда она станет рабыней не только фактически, но и юридически, когда осмыслит, что оказалась полностью зависимой от нашего милосердия.

— Необходимо ли брать тебя на поводок? — поинтересовался я.

— Нет, — отпрянула девушка, но я уже закреплял на её шее кожаный ошейник поводка.

— Теперь тебе не убежать, — заметил я.

— Я не собиралась убегать, — заверила она меня.

— Я знаю, — улыбнулся я, сматывая длинный конец поводка.

Девушка не без страха смотрела на покачивающиеся петли. Большинство рабских поводков имеют достаточную длину, чтобы служить не только в качестве привязи, но и как плеть. Такая длина также позволяет использовать их для того, чтобы связать сразу и руки, и ноги. Обычно при этом поводок продевается через рабское кольцо, а затем формируется узел, как кому нравится, простой или сложный. Многие поводки, например тот, на который я только что взял девушку, усиливается металлическим, цепным или проволочным кордом. Это препятствует попыткам их перегрызть.

— Задержись здесь, — сказал я, обращаясь к Марку, а потом, повернувшись к девушке, приказал: — Вперёд.

Она успела пройти передо мной несколько шагов по переулку прежде, чем я остановил её.

— Не оборачиваться, — предупредил я девушку, и быстро вернувшись к Марку, указал на остатки сундука и коснулся ножа, висевшего на моём боку.

Парень понимающе кивнул и, вытащив свой нож, на крышке сундука он вырезал дэльку, а затем приставил крышку к обломкам сундука. Теперь знак был хорошо заметен издалека.

Поскольку мы не находились в цепи инстанций того офицера, ответственного за кадровых стражников Ара, с которыми мы ранее столкнулись, то я не думал, что он начнёт расследовать вопрос исчезновения девушки. Скорее всего, он должен был принять очевидный факт того, что она теперь уже оказалась в ямах скупщиков трофеев в районе Анбар, и ожидает технических нюансов своего порабощения. Если же он всё же заинтересуется данным вопросом, он, несомненно, займётся этим делом лично, всё же его подчинённые были из Ара, а, следовательно, его доверием не пользовались по определению. Конечно, наверняка я этого знать не мог, но если расследование всё же начнётся, то мне казалось маловероятным, что при том огромном количестве женщин под тем или иным предлогом поставляемых к ямам трофеев, кто-то будет проявлять особый интерес к какой-то, отдельно взятой. Кроме того, мы с Марком всегда могли заявить, что она попала в руки Бригады Дельта, что как нам казалось, не противоречило их желанию в данном вопросе. И, в конце концов, это действительно, в некотором смысле, было верно, так как мы с Марком были, или точнее, учитывая новую информацию, оказавшуюся в нашем распоряжении, были до недавнего времени, Бригадой Дельта.

Через несколько енов мы снова были на улице. Подобные шагавшей перед нами девице достопримечательности в Аре давно перестали быть редкостью, поскольку за последние месяцы, люди видели множество свободных женщин, по-видимому, забранных за неуплату налогов или просто подвергнутых безвозвратной и окончательной конфискации по прихоти офицера, на поводках под опекой стражников, как кадровых, так и вспомогательных. Но даже при этом, многие мужчины всё же оборачивались, чтобы поглазеть на нашу пленницу, когда мы проходили мимо. Несмотря на свою юность, девушка была хорошо сложена. Я даже не думал сомневаться в том, что через четыре, максимум через пять лет, она составит необычайно соблазнительное любовное лакомство, беспомощно реагирующее на прикосновения рук господина. Парень, шедший нам навстречу даже присвистнул от восхищения. Девушка поражённо подняла голову и посмотрела на свистевшего. Даже для девушки было безошибочно понятно значение звука, выдававшее те пыл и удовольствие, что он почувствовал от одного только взгляда на неё. Её лицо было нежным и красивым, мягко обрамлённым длинными тёмными волосами.

— Она неплохо двигается, — прокомментировал Марк.

— Точно, — кивнул я.

— Похоже, она уже начала ощущать, как мужчины могли бы рассматривать её, — заметил юноша.

— Думаю, Ты прав, — согласился я.

— Интересно наблюдать за тем, — усмехнулся он, — как женщина начинает ощущать свою желанность.

— Верно, — не мог не поддержать его я.

— И то, что за неё могут назначить цену, — добавил мой друг.

— Да, — улыбнулся я.

От желанности этой юной девушки настолько захватывало дух, что на ум приходило только сравнение с желанностью рабыни.

— Ты только посмотри на неё, — усмехнулся Марк.

— О-о, да-а, — протянул я.

— Её хоть сейчас можно выводить на сцену аукциона, — признал он.

— Возможно, — не стал, да и не захотел спорить с ним я.

— Уверен, она бы там отлично бы выступила, — сказал Марк. — Впрочем, если бы она отказалась сделать это, или поколебалась, хотя бы на мгновение, думаю, что любые возникшие сомнения были бы быстро рассеяны плетью аукциониста.

— Несомненно, — поддержал его я.

Я много раз видел, как происходили такие преобразования во время торгов. И я не думаю, что плеть в такой ситуации изменяет поведение женщины как инструмент наказания, которому она повинуется, потому что не хочет почувствовать её укус, скорее плеть убеждает её, что она более несвободна не быть чувственным, сексуальным, изумительным существом, которым она является, и которым всегда желала быть. В этом смысле плеть не угнетает женщину, а скорее освобождает её, вынуждая быть собой, дикой, раскованной, в некотором смысле, даже притом, что она может быть закована в цепи, свободной и сексуальной. Разумеется, плеть используется для наказания женщин, и по этой причине они действительно боятся её, и очень сильно. Иногда она, конечно, используется и просто для того, чтобы напомнить им о том, что они — рабыни.

— Насколько изящной она оказалась, — восхитился юноша.

— Это точно, — улыбнулся я.

Я подозревал, что проницательный владелец, окажись в его руках, такая как она сразу направит её обучаться рабским танцам, чтобы впоследствии он мог бы наслаждаться ей ещё и таким образом. Даже теперь мне не трудно было представить её в движениях рабыни танцующей на полу. Фантазия оказалась такой яркой, что я даже вынужден был смахнуть пот с бровей. Но как изумительно вышагивала эта девица, вдруг осознавшая, гордясь и радуясь этому, изобилие своей красоты, желанности и власти. И насколько отличалась она от многих свободных женщин, которых мы раньше видели, что опустив головы и громко оплакивая свою судьбу, брели по улицам на поводках за стражниками. Какие же это были жалкие, перекормленные, спотыкающиеся существа! Впрочем, я не сомневался, что даже они приговорённые к жёсткой диете, упражнениям и дрессировке, со временем вполне могут превратиться в мечту мужчины об удовольствии.

— Рабыня! — прошипела свободная женщина, прошедшая мимо девушки.

Правда сделала она это только когда оказалась позади нас. Её голос был полон ненависти.

— Слышала? — осведомился я. — Она думает, что Ты — рабыня.

— Да! — восхищенно засмеялась девушка.

По кое-каким причинам свободные женщины, в подавляющем большинстве своём, ненавидят рабынь. Они зачастую обращаются с ними крайне жестоко, даже с теми, которые принадлежат им самим. Признаться, я не до конца уверен в объяснении этой на первый взгляд неспровоцированной и необъяснимой ненависти. Возможно, они ненавидят рабынь за их красоту, за радостность и правдивость, совершенство и желанность, за счастье и любовь. Корни их ненависти, возможно, стоит искать в их собственной несчастности, нехватке удовольствия и в конечном итоге зависти к рабыням, наслаждающимся их законным местом в природе. В любом случае это нападение со стороны свободной женщины, которое к счастью для нашей подопечной было только вербальным, хотя часто это может быть переведено и в физическую плоскость, а оскорблённые рабыни не осмеливаются ни протестовать, ни возражать, поскольку полностью находятся во власти свободных людей, было по-своему глубоким комплиментом. Столь красивой и возбуждающей была девушка, что женщина естественно предположила, что она являлась одним из самых изумительных, беспомощных, прекрасных и низких предметов собственности — рабыней.

— Здесь налево, — указал я девушке.

— Господин? — в замешательстве остановившись, спросила она.

— Влево, — повторил я команду.

В конце концов, пока она официально оставалась свободной, я не возражал против того, чтобы повторить команду, один раз. Кроме того, наказание за необходимость повторить команду всегда является прерогативой рабовладельца. Например, бывает так, что команду нельзя было ясно расслышать, или она могла быть неясной сама по себе, или могла показаться не соответствовавшей предполагаемым намерениями владельца. Требуется ли наказание или нет в подобных ситуациях, всегда является вопросом выбора хозяина рабыни.

На мой взгляд, в данном случае, так как мы были на улице Тарновых ворот на углу Лорны, у неё имелись все основания усомниться в указанном мною направлении.

— Господин, — позвала девушка, — могу я говорить?

— Можешь, — разрешил я.

— Этот путь не ведёт к району Анбар, — сказала она.

Возможно, она подумала, что мы были чужаками, а других во вспомогательную стражу и не брали, и просто не знали города. Впрочем, в Аре хватало районов, который я действительно не знал.

— Мне это известно, — заверил её я.

— Тогда куда мы идём? — испуганно поинтересовалась девушка.

— Мы отведём тебя домой, — объяснил я.

— Нет! — закричала ошеломленная девица. — Вы же должны были отвести меня в место скупки трофеев в районе Анбар! Когда я была в сундуке, то слышала, что вы говорили об этом!

— Ты пойдёшь домой, — выделяя каждое слово проговорил я.

— Мы могли бы продать её, — заметил Марк.

— Да! — обрадовалась его поддержке она. — Продайте меня!

— Нет, — отрезал я. — Ты идёшь домой.

Она попыталась отступить, но была немедленно остановлена, внутренняя поверхность ошейника поводка, прижалась к её шее сзади.

— Возможно, Ты забыла, что Ты на поводке, женщина, — усмехнулся я.

Тогда она сменила тактику и, шагнув ко мне, упала на колени и прижала голову в камням у моих ног. Думаю, что в этот момент она гораздо лучше, чем прежде поняла свою беспомощность, значение взятия на поводок, а также и то, почему я это сделал.

— А мне показалось, что Ты пообещала, что не будешь убегать, — заметил я.

— Я не могу убежать, — всхлипнула девушка, подняв голову. — Я на поводке!

— Совершенно верно, — кивнул я.

— Я в вашей власти, — сказала она, смотря на меня снизу вверх. — Вы можете сделать со мной всё, что и как пожелаете. Но я прошу вас отвести меня к ямам трофеев. Я прошу отвести туда или продать?

— Нет, — отказал я ей.

— Тогда оставьте меня себе! — предложила девушка, с надеждой переводя взгляд с меня до Марка и обратно.

— Нет, — повторил я.

— Но Вы же не сомневаетесь в том, что я — рабыня, и что у меня потребность в том, чтобы быть рабыней! — заплакала она.

— Да я-то в этом не сомневаюсь, — заверил я её. — Просто я думаю, что пока немного рано собирать урожай, поскольку твой плод ещё не созрел.

— Вообще-то это — дело вкуса, — буркнул Марк.

— Верно, — не стал спорить я с ним.

— Уверен, тебе приходилось видеть вереницы таких юных девушек, скованных цепью в колонны трофеев в завоеванных городах, — предположил он.

— Приходилось, — кивнул я.

— И ведь в такой ситуации никто к ним не относятся предвзято, не так ли? — уточнил мой друг.

— Конечно, — вынужден был признать я.

— И конечно тебе приходилось получать удовольствие от таких как она, заказывая их в различных тавернах, — добавил Марк.

— Да, — снова не стал отрицать я, и даже добавил: — Даже притом, что у них ещё не до конца проявилось совершенство их женственности.

— Тогда к чему эти сомнения? — спросил он. — Чего Ты добиваешься этой паузой?

— Она пока ещё молода, это во-первых, — пояснил я. — И мы кое-что должны её отцу, это во-вторых.

— Ты сейчас о чём? — слегка опешил юноша.

— Он — храбрый мужчина, — пожал я плечами.

— Храбрый? — удивился Марк. — Ты что, не видел, как он заламывал руки, как он стенал от ужаса, как раболепствовал? Ты не заметил, до какой степени унижения он готов был дойти, чтобы подстроиться под желания косианца?

— Это правда, Господин, — влезла в наш разговор дочь того, кого мы обсуждали, — если я могу говорить, а мне кажется, что могу, поскольку Вы, похоже, настаиваете на том, чтобы рассматривать меня как свободную женщину. Мой отец действительно, всего лишь мелкий трус.

— Нет, — ответил я ей. — Он — храбрый человек.

— Мне кажется, что я знаю его лучше, чем Вы, — заметила она.

— Конечно, Марк, — пожал я плечами, — Ты не из тех, кто стал бы жалеть человека, испытывающего определенную тревогу при виде разрушения его магазина и прискорбного исчезновения его средств к существованию.

— Его реакция была чрезмерной, — проворчал мой друг.

— Преувеличенной, Ты хотел сказать? — предположил я.

— Пусть так, если тебе это больше нравится, — буркнул он.

— Ради кого, как Ты думаешь? — спросил я.

— Я тебя опять не понимаю, — развёл руками Марк.

— Что бы Ты сделал на его месте? — поинтересовался я.

— Я бы выказал косианцу своё презрение открыто, — заявил юноша, — или бросился бы на него и других, с мечом.

— А Ты что, торговец? — уточнил я.

— Нет, — возмутился он. — Я из Алой касты.

— А что, если бы Ты был торговцем?

— Я? — сердито спросил он.

— Ты, наверное, думаешь, что во всех остальных кастах, помимо твоей собственной нет мужчин?

— Я не перестал бы презирать их, даже если был кондитером, — гордо заявил мой друг.

— И что бы Ты сделал? — полюбопытствовал я, — Закидал бы их конфетами?

— А серьёзным Ты быть не можешь? — раздражённо спросил он.

— Поступив так Ты, скорее всего, к настоящему времени, был бы избит, искалечен, или убит, а твоя собственность была бы конфискована. В наименее прискорбном для тебя случае, Ты оказался бы в одно из списков подозреваемых в неблагонадёжности, а все твои действия стали бы отслеживаться и попадать в отчёты.

— Это опять что-то из твоей каиссы, — поморщившись, проговорил Марк.

— Как воин, — продолжил я, — Ты, конечно, знаешь кое-что о демонстративном отступлении, мнимой слабости и прочих уловках.

— Нет, — опять вмешалась девушка. — Мой отец — трус. Я знаю его.

— Девочка, не стоит принимать беспокойство отца о дочери за трусость, — посоветовал я ей.

— Мой отец меня совсем не понимает, — вздохнула она.

— Так ведь ни один отец не понимает своей дочери, — улыбнулся я. — Он просто любит её.

— Но Ты же видел, до какой степени унижения он готов был дойти, чтобы приспособиться к желанию косианца, — напомнил Марк.

— Ради защиты своей дочери, — объяснил я. — А Ты уверен, что оказавшись на его месте, столь же беспомощным, без своего меча и навыков, смог бы сделать то же или хотя бы немного больше?

— Но я не хотела его защиты, — заявила девушка. — Он защищал меня от меня самой!

— Он видел тебя с точки зрения своего идеала, — пояснил я, — в то время как Ты уже фактически принадлежишь другому, более глубокому.

— Я не хочу возвращаться к нему, — призналась она.

— А ведь он любит тебя, — заметил я.

— Зато я презираю его! — крикнула девушка.

— Верно говорят, что иногда чужие люди лучше понимают женщину, чем самые близкие для неё, видя то, чем она является и её потребности, — сказал я. — Просто им со стороны виднее, и даже больше чем ей самой, поскольку она смотрит на себя через свои собственные розовые очки, показывающие ей не ту, кто она есть, а ту кем она хотела бы быть.

— Я ненавижу его! — выкрикнула она.

— Ты любишь его, — развёл я руками. — И всегда будешь любить.

— Он — трус!

— Нет, — покачал я головой.

— Я знаю его! — заявила девушка.

— Нет, не знаешь, — усмехнулся я.

— Но Ты же не будешь утверждать, что он отчаянный храбрец? — спросил Марк.

— Он не выдал на нас, — ответил я.

— Он даже не смог бы узнать нас, — отмахнулся молодой воин.

— Тем не менее, узнал, — заверил я его и, поймав на себе его сердитый и недоверчивый взгляд, сказал: — Можешь мне поверить.

— Наши лица были скрыты, — напомнил мне Марк.

— Ты думаешь, что он не мог опознать нас фигурам, — поинтересовался я, — по нашей одежде и обуви? Ты думаешь, что он не успел запомнить всё это во время нашего первого визита в его магазин?

— Но если Ты предполагал это, — удивился мой друг, — почему Ты снова полез в этот магазин?

— В первую очередь из-за патруля, поскольку я опасался, что они могли убить торговца из мести за резню, учинённую в магазине, — объяснил я. — Затем, мы и сами патрулировали поблизости, и могло бы показаться странным, если бы мы не присоединились к расследованию. Это могло привлечь к нам внимание и ненужные вопросы, если бы было замечено. Кроме того, как знать, у нас мог появиться шанс снова позвенеть мечами внутри.

— Но Ты не стал нападать на патруль, — заметил он.

— Они, как выяснилось, главным образом были парнями из Ара, таким образом, нападение на них оказалось не только нецелесообразно, но и, по моему мнению, фактически вредно, — ответил я. — В конце концов, мы, в некотором роде, действуем на стороне Ара, старого Ара, истинного. Да и офицер, хотя и косианский слин, но, в конечном итоге, но оказался неплохим парнем. Мы же не можем обвинять его в том, что он был рассержен на то, что в пределах зоны его ответственности, практически под самым его носом, произошла резня. К тому же, он, по крайней мере, смог сделать то, чего не смог её отец, с первого взгляда распознать истинный характер этой маленькой рабской шлюшки, стоящей теперь перед нами.

Девушка, густо покраснев, опустила голову.

— Значит, Ты думаешь, что торговец узнал нас? — переспросил Марк.

— Я не думаю, я знаю, — заверил я его.

— А откуда Ты это знаешь? — уточнил он.

— Я понял это по удивлённому блеску в его глазах, — пояснил я.

— Но он не выдал нас! — воскликнул юноша.

— Нет, — кивнул я.

— Он мог бы заслужить расположение Коса, укажи он на нас, — заметил он.

— Несомненно, — согласился я.

— Он — храбрый мужчина, — наконец признал мой друг.

— И при этом всего лишь торговец, — напомнил я ему.

— Во всех кастах есть храбрые люди, — улыбнулся Марк.

— Ты вот на это обрати внимание, — указал на стену Лорны, рядом с тем местом, где мы стояли.

Признаться, я сам это только что заметил.

— Дэлька, — прокомментировал я.

— Но мы не оставляли её здесь, — удивился мой друг.

— А Лорна, между прочим, улица с весьма оживлённым движением, — добавил я.

— Интересно, — протянул он.

— Вот именно, — усмехнулся я, и посмотрел вниз на стоявшую на коленях девушку, на моём поводке.

— Я хочу, чтобы меня заставили бояться, служить и полностью отдаваться моему владельцу, — заявила она.

— И я даже не сомневаюсь, что придёт время и так всё и будет, — улыбнулся я.

— Вы думаете, что я ещё не готова? — спросила девушка.

— Нет, — покачал я головой.

— Возможно, оно придёт уже через день или два, — проворчал Марк.

— Почему Вы хотите возвратить меня к моему отцу? — осведомилась она.

— Потому, что Ты слишком молода, — буркнул я.

— И всё? — скептически глядя на меня, уточнила дочка торговца.

— А ещё мы кое-что задолжали твоему отцу, — добавил я.

— А мне Вы ничего не должны? — поинтересовалась нахалка.

— Нет, Тебе мы точно ничего не должны, — отрезал я. — Рабыне никто ничего не может быть должен.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— На ноги, — скомандовал я.

— Я всё равно получу свой ошейник! — заявила она, оставаясь на коленях. — Если будет надо, я сама ослаблю на себе вуаль, и приподниму свои одежды так, чтобы мои лодыжки были выставлены на всеобщее обозрение. И я буду бродить по отдаленным районам, и по высоким мостам!

— Мне повторить команду? — осведомился я.

— Нет, Господин, — ответила девушка, быстро поднимаясь на ноги, но встав, тут же упрямо повторила: — Я получу свой ошейник!

— Интересно, будешь ли Ты так же нетерпеливо носить его, — усмехнулся я, — когда обнаружишь, что он сомкнулся на твоём горле, и тебе уже не избавиться от него, когда Ты поймёшь, что отныне Ты, действительно, беспомощная рабыня.

— Я постараюсь хорошо служить своему господину, — побледнев, прошептала она.

— Давай будем надеяться, что он окажется добрым человеком, — сказал я и пояснил, прочитав испуг в её глазах: — Ведь тебя сможет купить кто угодно, любой, у кого будет достаточно денег.

— Да, Господин, — тяжело сглотнув, прошептала девушка.

— А теперь шагай впереди нас, — приказал я, и она повернулась и пошла по Лорне, куда я и направил её изначально.

— Иди красиво, — предостерёг я её.

— Да, Господин, — отозвалась девица, выправляя походку.

— По-моему, это неправильно, позволять такой прекрасной шлюхе оставаться на свободе, — проворчал Марк.

— Можешь не сомневаться, что такой соблазнительной красотке, как она, просто не позволят оставаться на свободе слишком долго, — заверил его я.

Какое-то время мы старались придерживаться крупных улиц. Просто, на мой взгляд, мы могли бы привлечь даже больше внимания, если бы повели нашу пленницу задами, через чёрные ходы и переулки, словно пытаясь спрятать её. А так, она была, по-своему, прекрасно замаскирована, поскольку никто бы не смог потом опознать её в одежде и вуали.

Вскоре мы добрались до места назначения. За это время, пройдясь нагишом по улицам города, как мне показалось, наша маленькая плутовка изрядно возбудилась. Впрочем, как и мы оба, шедшие позади неё.

Мы не стали даже подходить к главным дверям магазин, сразу же, направившись в переулок позади него. Перед чёрным ходом мы задержались. Когда я начал сматывать поводок, постепенно выбирая слабину, девушка повернулась ко мне лицом и, вызывающе посмотрев на меня, осведомилась:

— Судя по тому, что Вы вернули меня сюда, можно сделать вывод, что я отвергнута как женщина, не так ли?

Не обращая внимания на её вызов, я передал поводок Марку, а сам повернул её к себе спиной и освободил руки. Ошейник поводка пока оставался на прежнем месте.

— Значит, Вы думаете, что я недостаточно красива или недостаточно умна, чтобы быть рабыней? — сердито спросила она, стоя лицом к стене.

— Ой! — внезапно пискнула девушка, грубо схваченная мной за плечи и резко повёрнутая ко мне лицом.

Она была явно напугана, вдруг почувствовав свою полную беспомощность передо мной.

— Вы сделали мне больно, — прошептала она дрожащим голосом. — Ой!

Я ещё крепче сжал свои пальцы на её руках, чтобы её ощущение своей беспомощности стало ещё глубже.

— Да, Господин, — вдруг, закрыв глаза, тяжело задышала она.

Я видел, что теперь она по-настоящему поняла, что такое власть мужчины, и готова правильно на неё реагировать.

Честно говоря, чтобы убрать от неё свои руки, мне пришлось приложить весьма значительное усилие.

— Ты достаточно красива и достаточно умна, чтобы быть рабыней, — заверил её девушку, на руках которой похоже надолго останутся синяки от моих пальцев. — Можешь в этом не сомневаться.

— Тогда не возвращайте меня сюда, — прошептала она. — Уведите меня к ямам трофеев, или оставьте себе, или продайте, но не оставляйте меня здесь. Это больше не мой дом. Отныне мой дом находится там же, где и дом моего владельца, или, если у него это будет, то в его клетках.

Я окинул девушку пристальным взглядом.

— Мне стучать? — спросил Марк.

Глядя на девушку, я не мог не признать, что она прекрасно выглядела на моём поводке.

— Стучи, — кивнул я.

— А если бы Вы не чувствовали себя обязанным перед моим отцом, — поинтересовалась она, — Вы привели бы меня сюда?

Я ненадолго задумался над этим вопросом, не сводя с неё изучающего взгляда.

— Нет, — вынужден был признать я.

Девушка улыбнулась сквозь слёзы. Почему-то это получилось у неё почти вызывающе, и я, внезапно схватив её за волосы, запрокинул её голову назад, и ещё раз оценив прекрасный изгиб горло и тонкие черты лица, повторил:

— Однозначно — нет!

— Значит, я и вправду достаточно красива и умна, чтобы быть рабыней, — заключила она.

— Да, — заверил её я, полюбовавшись на блестевшие в её глазах слёзы. — Вот только как бы ни были хороши красота и ум, но лучшая рабыня та, которая любит глубже других.

— Мой господин будет для меня всем, — пообещала девушка.

Да, вынужден был признать я, в который раз любуясь её лицом и телом, она никогда не будет по-настоящему счастлива, пока она не окажется на своём месте у ног мужчины.

— Кто-то идёт, — предупредил меня Марк, и я выпустил волосы девушки.

— Значит, всё дело в воле мужчин? — сквозь слезы спросила она. — Все долги, все расчёты, все платежи? И ничего для меня? Мне никто ничего не должен?

— Нет, — улыбнулся я. — Ничего для тебя. Ты — рабыня. Тебе никто и ничего не должен.

— Да, Господин! — всхлипнула девушка.

В этот момент из-за двери послышались скребущие звуки движения засовов, лязг цепей, а в конце кто-то поднял пару брусьев. Двери в гореанских домах принято запирать с максимальной надёжностью.

— Сними с неё поводок, — сказал я Марку.

Парню не потребовалось много времени на то, чтобы избавить нашу пленницу от ошейника.

— Встань на колени вот сюда, — приказал я девушке, — голову опусти и прикройся.

— Да, Господин, — одними губами ответила она, и в этот момент дверь распахнулась.

— Живо внутрь, — скомандовал торговец своей дочери, и она подскочив на ноги, юркнула мимо него в магазин, прикрывая себя руками, насколько это было возможно.

Уже за порогом она на мгновение обернулась, бросив последний взгляд на нас с Марком, и устремилась дальше.

— Я ждал вас, — сказал торговец.

— А откуда Вы узнали, что мы вернёмся? — поинтересовался мой друг.

— Вы — люди чести, — пожал плечами торговец.

— Полагаю, что для вас было бы разумно, — заметил я, — поменять имя, и начать дело в другом месте.

— Я уже принял меры на этот счёт, — заверил он меня.

Изнутри донёсся пораженный крик девушки.

— Они всё ещё не забрали трупы, — прокомментировал торговец.

— Они пришлют фургон, — объяснил я. — И подозреваю, прибудет он только после наступления темноты.

Понятно, что открывшееся зрелище было для девушки неожиданным, ведь её отец, несомненно, отправил свою дочь в сундук сразу после появления вымогателей, и о произошедшем далее она могла только догадываться. В детали случившегося, конечно, отец её позднее посвятит, как, по-видимому, также и выведает у неё о том, как она сама провела этот день. Правда, я подозревал, что её отчёт будет не до конца точен или, по крайней мере, не до конца полон в плане деталей.

Мы с Марком уже поворачивались, чтобы уйти, когда мужчина окликнул нас:

— Воины!

Мы снова повернулись к нему лицом.

— Я благодарю вас, — поклонился он.

— Это — пустяки, — отмахнулся я.

— Воины! — снова позвал торговец.

— Что?

— Слава Бригаде Дельта, — прошептал мужчина.

— Слава Ару, — ответил я.

— Да, правильно, Ару! — поддержал меня мужчина, бывший всего лишь простым торговцем.

— Слава Форпосту Ара, — сердито добавил Марк.

— Как скажете, — озадаченно сказал торговец. — Слава Форпосту Ара!

Наконец мы расстались с новым знакомым и направились в сторону своего штаба. Подходило время сдачи рапорта о сегодняшнем дежурстве, после которого мы могли с чистой совестью возвращаться в нашу комнату в районе Метеллан.

— Он даже не знает, что его дочь — рабыня, — усмехнулся мой друг.

— Юридически она свободна, — напомнил я ему.

— Простая техническая формальность, — отмахнулся он.

— Это далеко не простая формальность для тех, кто сам оказался в неволе юридически, — заверил его я.

— Не буду с тобой спорить, — буркнул Марк.

— И не надо, — кивнул я.

— Но она — рабыня, так или иначе, — заявил юноша.

— Да, — согласился с ним я.

— Как думаешь, её отец догадывается об этом? — поинтересовался он.

— Понятия не имею, — пожал я плечами.

— Но она знает наверняка, — засмеялся Марк.

— Очевидно, — улыбнулся и я.