— Женщинам хочется принадлежать, — произнесла она, приподнимаясь на локте среди смятых простыней. — Ты взял меня, как хозяин.

— Ты забыла напомнить, чтобы я заплатил, — сказал он.

— Я думала об этом, — смутилась она, — но в твоих руках почувствовала себя рабыней. Рабы не просят, им ничего не принадлежит. У них ничего нет. Рабы — ничтожества, они сами кому-нибудь принадлежат.

— Не понимаю, — проговорил он.

— Ты не женщина, — пояснила она.

— Все одинаковы, — возразил он, потому что слышал это от братьев.

— Нет, мы разные.

— Это ересь, так ведь? — спросил он.

Женщина побледнела и замолчала. Спустя минуту, отвернувшись к стене, она отчетливо проговорила:

— Ненавижу тебя.

— Почему? — изумился он. Казалось, она была всем довольна — кричала, стонала, умоляла продолжать, покорная и восторженная.

— Потому что ты не надел на меня ошейник и не приказал идти за тобой, — сказала она.

— Не понимаю.

— Это совсем другой мир, — произнесла женщина.

Он не ответил.

— И потом, ты даже не знаешь, кто ты такой, — заметила она.

Он поднял голову, перестав завязывать обувь.

— Потому ты и ненавидишь меня?

— Да, — кивнула она.

— Кто же я? — поинтересовался он.

— Мужчина.

Он пожал плечами.

— Так было еще при первом слиянии гамет, — пояснила женщина.

— Что такое «гаметы»? — спросил он.

— Ты нигде не учился, верно?

— Нигде, — кивнул он.

— Ты умеешь читать?

— Нет.

— Изначально, с самого начала ты был существом мужского пола, мужчиной. Так было определено в хромосомах.

— Тогда ты тоже была в них существом женского пола — женщиной?

— Конечно, — подтвердила она. — С самого начала я была женщиной и никем иным. По-другому никогда не бывает.

— Любопытно, — произнес он. Хотя он нигде не учился, но обладал пытливым, живым умом.

То, что существуют два пола, даже в его собственном роду, оказалось действительно достойным внимания. Конечно, она была у него не первой женщиной: он знал Тессу, Лиа, Сат, Пиг, которые увязывались за ним сами, удивляя его неистощимой энергией в поле, в сарае, на сеновале, на деревянном полу курятника; они сбрасывали одежду, и тени ложились на их живые, ждущие, красиво округленные, симметричные тела. Его любимицей была Пиг. Если бы не неприятности…

— Из какого ты сословия? — спросила он.

— Гумилиори — «пренебрегаемые», — ответил он, — но я не слуга и не колон. («Колонами» назывались земледельцы, находящиеся под защитой богатых владельцев земли.) — А ты?

— Я тоже из гумилиори, — ответила она. — Неужели ты думаешь, что если женщине нужно платить, если она ждет в такой тесной комнате грязной таверны с одним тусклым окном, в постели, то она не принадлежит к сословию гумилиори?

— Я из крестьян, — пояснил он.

Она быстро повернулась к нему лицом.

— У тебя тело не такое, как у крестьян, — возразила она. — Его не испортила тяжелая работа, мотыга и плуг.

Он стоял, завязывая тунику.

— А какое тело у меня? — спросил он.

Женщина соскользнула с постели и подошла к нему, внезапно бросившись на колени и обхватив его ноги.

— Не уходи, — попросила она, и он опустил голову. — Есть хозяева, а есть рабы. Каждый должен знать, кто он такой.

Да, еще до неприятностей с Пиг он собирался уйти из деревни близ фестанга. Он уже вырос и отказался надеть длинную одежду с капюшоном, подпоясанную веревкой. Это было разумно, ибо вершины Баррионуэво и фестанг Сим-Гьядини находились далеко от города, и жители деревни не входили в цеха ремесленников и не считались колонами.

— Ты складно говоришь, — заметил он. — Ты очень умна. Умеешь читать?

— Да.

— Значит, ты не всегда жила среди гумилиори, — предположил он.

— Когда-то я была дочерью сенатора — на другой планете, далеко отсюда, — подтвердила она.

— Тогда ты жила среди хонестори, «почитаемых», — пораженный, заключил он.

— Да, — кивнула она.

— А теперь стоишь голая на коленях.

— Говорят, что из таких, как я, получаются самые лучшие рабыни, — объяснила женщина.

Крестьянин предположил, что во многом это зависит от самой женщины, к какому бы сословию она ни принадлежала — от ее способности любить, свободы ее сексуальных желаний, чувств, которые заставляют ее быть беспомощной и зависеть от милосердия хозяев; от ее усердия, преданности, покорности и тому подобных качеств. Считалось, что чем умнее женщина, тем меньше необходимости в ее укрощении и обучении. Такие женщины быстрее всего смирялись со своим положением, уступали во всем, становились беспомощными, радовались своим узам.

— Ударь меня, господин, — попросила она.

— Ты не рабыня, — возразил он. — Не говори так.

Так говорили рабы. Не то, чтобы им нравились наказания или их редко наказывали. Это был, скорее, способ доказать хозяину свое смирение, показать, что раб принимает свое положение, знает, кому принадлежит, и признает за хозяином право наказания. Такие слова помогали вспоминать о своих рабских узах. Обычно хозяин в ответ отдавал какое-нибудь незначительное приказание, но раб знал, что могло произойти. Конечно, рабам редко приходилось напоминать о том, кто они такие.

— Где твой отец? — спросил он.

— Умер. Его замучили сборщики налогов, он много пил и вскоре умер.

— А ты сбежала?

— Да.

— И так стала гумилиори?

— Да.

На множестве планет к сословию гумилиори относились крестьяне и члены ремесленных цехов. Даже капитаны торговых судов, пекари, плотники, каменщики, оружейники, люди, искусные в различных ремеслах, даже актеры не были свободными, подписав так называемое «обязательство». Это помогало в стабилизации населения, его удерживали на постоянном месте, чтобы обеспечить своевременную уплату налогов. Многие землевладельцы, особенно не богатые, те, кто был не в состоянии давать взятки губернаторам и префектам и не имел вооруженных отрядов, боялись сборщиков налогов, как огня; даже сенаторы отвечали за сбор налогов в своем округе. Недостатки сбора должны были возмещать особо недовольные налогоплательщики или сами сенаторы. Многие пострадали от этого. Отец женщины был одним из таких несчастных. Население спасалось от юридического и экономического гнета, как, вероятно, сделала эта женщина, не задерживаясь подолгу на одном месте. Привязанность к жилью и ремеслу облегчала работу сборщиков. Эти люди, обычно работающие на более знатных лиц, имели разрешения от губернаторов и префектов, и ревностно исполняли свое дело. Им надлежало собирать и налоги, и проценты с них. Известно, что обычно они собирали гораздо большие суммы, чем требовалось, и разница уходила в карманы их начальства. Кроме того, говоря о налогах, следует упомянуть о существовании различных видов общественных работ: мунере — ремонте дорог и мостов, поставке провизии местным войскам, гратисе — бесплатной перевозке товаров для департаментов правительства и тому подобное. Обычно для отработки мунеры крестьяне несколько недель в году несли военную службу, трудились на полях и виноградниках. Однако гумилиори были свободными людьми, а не рабами. Между ними и рабами имелись существенные различия. На многих планетах рабство или, по крайней мере, открытое рабство считалось незаконным. Не то, чтобы гумилиори были рабами — совсем напротив, однако они не пользовались свободой в полном смысле этого слова. Прежде на множестве планет разоренному, доведенному до отчаяния, стонущему от налогов крестьянину было легко погрузить скарб в телегу и бросить дом и участок, скрывшись в глуши, а там занять новый участок и по-прежнему выращивать урожай. Однако «обязательство» положило этому конец. Значение обязательств было очевидным — население стало оседлым, его занятия было легко контролировать. Вероятно, подобная мера была тщательно продумана властями Империи и признана необходимой. Разумеется, Империю, при всей ее вечности и незыблемости, разрушал финансовый кризис, вызванный столетиями гражданской войны. Планеты были опустошены, их население страдало от голода, зачастую вызванного не такими естественными причинами, как засуха или истощение почв, а полным упадком сельского хозяйства, объемы которого сокращались или уничтожались в зонах военных действий; иногда причинами были климатические изменения, вызванные нарушением естественных орбит и наклонов осей планет — последствия применения различных видов оружия. Наблюдались вспышки чумы — особенно при правлении второй, пятой и девятой династий; правителей порицали за это, на одних планетах устанавливался карантинный режим, другие же избегали этой участи — не последнюю роль играла в этом щедрость местных властей по отношению к подданным; кое-где ресурсы планет были выработаны полностью, шахты опустошены, дефицит торговли заставлял за бесценок переправлять полезные ископаемые во внешний мир; кроме того, нет никаких сомнений, что изрядная доля правды присутствовала в слухах о досадных просчетах властей, о спекуляции, о распространении коррупции в высокопоставленных кругах, совсем не вымышленными были истории о развлечениях императоров, на забаву которым отдавались целые планеты. Вряд ли бережливость и умеренность у правителей, муниципальных властей, в свитах верховных жрецов, в резиденциях гражданских и военных руководителях, столь часто отсутствующая на малых планетах, царила во дворцах верховных властителей. Обязательство также устанавливало новый общественный порядок. В любом случае население теперь стало легче привлекать к отработкам и уплате денежных налогов. Можно также вскользь заметить, что при введении обязательств и нехватке наличных денег, появившейся отчасти в результате неумеренных поборов, широко распространился натуральный обмен. Еще до введения обязательств многие крестьяне лишились земель за неуплату налогов и стали колонами, работниками на чужой земле. Землевладелец со своим отрядом обеспечивал безопасность крестьян. Особенно характерно это было для крупных, влиятельных землевладельцев — тех, которые ухитрились скупить чужие земли или в разное время присвоить их. Их защитой не стоило пренебрегать. Повсюду процветал разбой, явившийся, несомненно, последствием разорения мелких хозяев и выселения их с земель. С введением обязательств жизнь колонов не слишком изменилась. Многие остались на насиженных местах, хотя теперь были привязаны к своим участкам имперским указом и подписанием обязательств, оказавшись одновременно привязанными и к землевладельцу. Поэтому на множестве планет установилось то, что мы называем феодальным строем — крупные хозяйства на основе земледелия, относительно самообеспеченные крестьянские общины близ участков земли или поместий. Подобные формы хозяйства распространялись одновременно с упадком столиц, опустением пригородных областей, развалом и разрушением тысяч мелких, некогда процветающих городов, нарушением закона и порядка, общим упадком, связанным с отсутствием ремонта дорог и водопроводов, развалом торговли и связи, постепенной изоляцией и переходом к сельскому образом жизни подавляющего большинства населения. Конечно, все эти процессы продолжались длительное время. На одних планетах они проходили быстрее, на других — медленнее. Разумеется, имелись статистически незначительные тенденции, незначительные, по крайней мере, на фоне общего развития. Это была тенденция к появлению большого числа разоренных, отверженных и нищих, которые в то же время были достаточно любопытными и гордыми, смелыми и отчаянными, и не стремились оказаться под защитой местных господ, хозяев, властей — такие люди уходили из городов в поисках своей удачи. Известно, что многие из них обзавелись кораблями для перевозки скота. Ими предпринимались серьезные меры для успешного завершения путешествий, ибо в крупных городах, столицах и на планетах Телнарии требовался не только хлеб, но и зрелища. В некотором смысле ситуация оказалась парадоксальной. В то время, как тысячи мелких городов превратились в развалины, а большая часть их населения ушла в деревни, прочие города — особенно метрополии, резиденции губернаторов, префектов, высокопоставленного духовенства и тому подобные места — были перенаселены и страдали от дополнительного и нежелательного прироста населения. Раздраженные и возбужденные праздные толпы жаждали хлеба и зрелищ, к тому же они составляли мощную, деятельную, трудно контролируемую силу опасные городские низы. Большинство этих людей имели гражданство, и, следовательно, право на пособие. Долгом и обязанностью жителей других планет было кормить их, обеспечивать и развлекать. Поддержка такого непроизводительного меганаселения крупных городов еще сильнее истощила ресурсы Империи. Уничтожались природные богатства целых планет, чтобы прокормить и одеть бесчисленные толпы горожан. Планеты прочесывались в поисках редких украшений, а также животных и артистов, чтобы развлечь толпу. Приток людей в крупные города значительно снизился с выходом указа о стабилизации и подписания обязательств — нетрудно предположить, что послужило одной из причин таких нововведений. Конечно, города уже были переполнены, и их население продолжало расти. На Тереннии, планете, о которой мы рассказываем, обязательства еще не были введены, но ходили слухи, что вскоре о них объявят. Конечно, горожанам закон об обязательстве был не слишком страшен, особенно тем, кто не занимался ремеслом или торговлей. Как всегда, в городе появлялись шайки преступников, которые грабили и убивали, врывались во дворцы и дома богачей, разрушали общественные здания, и, таким образом, несомненно, добивались освобождения от распространившихся на всех горожан обязательств. Следует заметить, что наш, крестьянин не был ничем связан, ибо не имел земли и не арендовал ее. Женщина же не пользовалась свободой, хотя получила ее давно — вместе с изменением социального положения, переходом в новое сословие и приобретением определенного вида занятий.

— Мне пора, — сказал крестьянин.

Теплые, влажные губы женщины прижались к его бедру — такой поцелуй могла бы подарить рабыня своему господину. Крестьянин отпрянул.

— Вернись в постель, — приказал он.

Женщина послушалась, опустилась на колени в ворох простынь, не спуская глаз с крестьянина.

— Ты не похожа на здешних женщин, — заметил он.

— Как это? — спросила она.

— Они тщеславны, холодны, обидчивы, вялы, — перечислил крестьянин. Он считал женщин скучными и не знал, кому они могут понравиться.

— Все они равны, — заметила она.

Крестьянин не стал спорить, даже не совсем понял эти слова. И в самом деле, что значит «быть равными»? Он считал, что в некоторых отношениях женщины превосходят мужчин — несомненно, они гораздо красивее.

— В юридическом смысле, — объяснила женщина, — по закону.

— Как может закон сделать равными совершенно разных людей? — спросил он.

— Не может, — согласилась она.

— Ты не такая, как другие женщины.

— Да, — подтвердила она, — я не похожа на них.

— Интересно, они настоящие женщины?

— Они — женщины, — кивнула она. — Просто они еще спят.

— Спят? — не понял он.

— Они еще не встретились со своими господами, — добавила она.

Крестьянин слушал, не перебивая.

— Каждой рабыне нужен господин, — продолжала она. — Без него она ненастоящая рабыня.

Не понимая этих слов, крестьянин запахнул плащ и подобрал с пола котомку с длинными лямками, приспособленную для того, чтобы носить ее за спиной. Когда он садился на корабль на Вениции, в котомке лежало несколько булок. Сейчас там оставался только последний кусок хлеба.

— Ты с другой планеты, — заметила женщина.

— Откуда ты знаешь? — удивился он.

— Ты брал меня по-другому.

— У меня есть монета, — сказал крестьянин. — Ты и в самом деле не возьмешь ее?

— Оставь ее себе.

Его посох стоял у двери.

— Если тебя спросят, — проговорила женщина вслед, — скажи Бун Тапу, что ты заплатил.

— Но я не платил, — возразил крестьянин.

— Все равно скажи так.

— Я не хочу лгать, — заметил он.

— Должно быть, он уже ушел, — решила женщина. — Я знаю, в это время он как раз уходит.

Конечно, крестьянин когда-нибудь все же покинул бы селение близ фестанга Сим-Гьядини. Он был сильным, гордым и любопытным, его влекли другие миры, а к Вениции каждый месяц подлетали и улетали обратно корабли, завершив свидание с тем, что, по мнению крестьянина, напоминало движущуюся в небе звезду. Корабли походили на пустотелые сосуды, способные летать, подобно птицам, только между планетами. Брат Вениамин часто говорил об этом. Вероятно, брат Вениамин уже знал, что крестьянин не останется в селении. Во всяком случае, он отказался носить монашескую одежду, которая никогда его не привлекала. Кроме того, его решение покинуть дом ускорило неприятности с Пиг. Гатрон ударил его палкой, которая затем была сломана о спину самого Гатрона. Не прошло и десятка минут, как Гатрон умер. Он умер, корчась, вздыхая, вытаращив глаза и не сводя взгляда с ног крестьянина. Крестьянин с любопытством наблюдал за ним, ибо еще никогда не видел умирающего человека. Он видел, как умирали животные — ему приходилось убивать и разделывать множество и домашних, и диких животных, как и всем мужчинам деревни. Они с малолетства знакомились с кровью и смертью. Это составляло часть их жизни и не вызывало никаких мыслей. (Вероятно, лучше было бы выяснить все сразу — тогда будет легче понять последующие события, если, конечно, хорошо помнить обо всем. Мы говорим не о наших временах, а о совсем других, о других планетах и людях). Теперь крестьянин не сводил глаз с умирающего человека. Смерть Гатрона не слишком отличалась от смерти диких кабанов, достигающих по весу семи-восьми сотен фунтов. Он один из всей деревни умел сворачивать кабанам шеи голыми руками. Удар наносился кулаком, левая рука придерживала зверя за шею. Вероятно, самым опасным и страшным в крестьянине был его нрав. Со временем ему удавалось наводить ужас на целые армии.

— У тебя есть деньги? — спросила женщина, запахивая короткий халат, только своей длиной напоминающий одежду деревенских женщин.

— Конечно, есть, — ответил крестьянин.

— Сколько?

— Пять грошей.

(«Грошом» мы будем называть самую мелкую монету Тереннии и других планет, где она имела хождение. Итак, в этом случае можно предположить, что крестьянин был совсем беден).

Когда он уходил из деревни, у него было семь грошей, подаренных братом Вениамином, его наставником еще с детских лет, и котомка с хлебом за спиной. Крестьянин отправился в Веницию пешком, опираясь на свой посох. Ему часто приходилось блуждать по лесам, и он привык растягивать запасы еды как можно дольше. Жить в лесу одному человеку или небольшой группе людей нетрудно, по крайней мере, некоторое время — надо только знать, что годится в пищу, а что нет, и не ошибаться. Крестьянин по пути останавливался в двух деревнях, где колол дрова, чтобы заработать себе ужин. Несколько дней спустя он вместе с еще несколькими парнями отрабатывал проезд до Тереннии, присматривая за скотом на корабле. Команда корабля охотно отказывалась от такой нудной и грязной работы, но крестьянин и еще пятеро человек не возражали против нее. Запахи и звуки здесь мало чем отличались от запахов и звуков их родных деревень.

— Подожди, — попросила женщина, прошла к полке, на которой стояла закрытая банка, и извлекла оттуда серебряный дарин, составляющий двадцать грошей. Она сунула дарин в котомку крестьянина, а затем, поглядев ему в глаза, внезапно сорвала с запястья серебряный браслет, который, несомненно, стоил гораздо больше, чем дарин. Не глядя на крестьянина, она положила браслет ему в котомку.

— Тебе понадобятся деньги, — объяснила она. — Ты можешь продать браслет.

Крестьянин попытался возразить, но женщина не слушала его. Отвернувшись, она попросила:

— Уходи.

Он толкнул дверь и вышел.