Свержение бакуфу было осуществлено союзом антиправительственных сил, во главе которых стояли самураи низших рангов и ронины, главным образом из больших западных кланов Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн, а также некоторые кугэ, опиравшиеся на финансовую поддержку крупнейших купцов Осака и Киото. Руководящая роль в этом перевороте, имеющем историческое значение, принадлежала самураям низших рангов, которые постепенно оттеснили от политического руководства самурайство высших рангов и феодальных князей. Поэтому, с политической точки зрения, реставрация представляет собой не только переход от режима бакуфу к централизованной императорской власти, но и переход власти от высших феодальных кругов к самураям низших рангов. Именно из их среды вышли наиболее выдающиеся деятели того времени — Кидо Такаёси, Окубо Тосимици, Сайго Такамори, Омура Масудзиро, Ито Хиробуми, Иноуэ Каору и ряд других, тогда как феодальные правители кланов, как, например, Симадзу Хисамицу из Сацума, Мори Мотонори из Тёсю, Яманоути Ёдо из Тоса, постепенно сошли со сцены. Однако эти самураи и ронины не могли бы свергнуть правительство бакуфу, если бы они надеялись только на остроту своих сабель или смелость своих решений. Менее заметной, чем политические и военные подвиги самураев, но более важной как для свержения бакуфу, так и для укрепления нового режима была финансовая поддержка крупных купцов (тёнин), главным образом из Осака, где, как утверждали, было сконцентрировано 70 % всего богатства Японии. По мнению проф. Хондзё, решающие сражения в войне за реставрацию при Тоба, Фусими, Эдо и Айдзу были выиграны благодаря финансовой поддержке, которую оказывали тёнин. В официальной летописи дома Мицуи говорится: «Крупные займы, необходимые для осуществления военных операций императорских войск, щедро предоставлялись домом Мицуи».

Необходимо отметить, что новый режим, унаследовавший развалившуюся экономику бакуфу, не мог бы выпутаться из своего тяжелого финансового положения и приступить к осуществлению гигантских задач по преобразованию страны, если бы не пожертвования и займы (гоёкин) таких крупных купцов, как Мицуи, Коноикэ; Ивасаки, Оно и Симада. Например, в первые же дни своего существования новое правительство через свое Управление доходами «Кинкоку суйтосё», обратилось 26 декабря 1867 г. к Мицуигуми (компания Мицуи) с настоятельной просьбой оказать ему финансовую помощь. Таким образом, Мицуи, один из крупнейших купцов феодального периода, финансировавший режим Токугава, а затем императорский дом, с самого начала стал одним из финансовых столпов нового правительства. Реставрация Мэйдзи, следовательно, была осуществлена коалицией купечества и самураев низших рангов, которые в качестве ёнин, или управляющих хозяйством даймё, фактически вершили всеми делами кланов. Эта коалиция одной части правящего класса с купечеством отвечала интересам крупных купцов, которые еще издавна стремились добиться покровительства от феодальных властей в обмен на свою финансовую помощь. В силу этого политические преобразования Мэйдзи и в особенности «уничтожение феодализма» в 1871 г. — этот поворотный пункт в истории страны, оставивший неизгладимый след на всей структуре современной Японии, — могут быть поняты только при условии изучения этого феодально-купеческого союза, для чего мы должны снова вернуться к периоду Токугава.

 

Исторические предпосылки образования феодально-купеческой коалиции

В Японии, несмотря на ненависть к купцам, которая клокотала в груди обанкротившихся феодальных владык, превратившихся в должников осакских купцов, гордых своим богатством, интересы феодального правящего класса настолько тесно переплелись с интересами крупного купечества, что все, что причиняло ущерб одним, задевало и других. Надменный даймё вынужден был подавлять свою спесь, если он хотел избежать банкротства. В том случае, если даймё прибегал к крайним мерам — отказывался погашать в срок свои долги или же угрозами по адресу своих кредиторов пытался заставить последних аннулировать долги, — он сразу же сталкивался с тем, что другие купцы, к которым он обращался за кредитом, очень вежливо, но категорически отказывали ему. Эта солидарность являлась для купцов своеобразной формой защиты своих классовых интересов. С другой стороны, поскольку проценты от займов, предоставляемых самураям и даймё, были главным источником доходов крупных купцов, то полное разорение первых неизбежно привело бы и к разорению купечества. Следует отметить сравнительную слабость японского купечества, которое было лишено таких источников накопления капитала, как торговля и грабеж, широко использовавшихся их европейскими коллегами в XVI–XVII вв. Ограничительные меры токугавского правительства и нищета крестьян, продолжавших вести натуральное хозяйство (денежное обращение начинало, конечно, проникать в деревню, но крайне медленно), препятствовали расширению внутреннего рынка. Как уже было сказано выше, основными клиентами тёнин были самураи, проживавшие в городах-замках, а также даймё, которые вместе со своей свитой были обязаны, согласно системе санкин-котай, проводить половину своего времени в Эдо. Купечество, прекрасно понимая, что его собственное процветание тесно связано с благосостоянием воинов и знати, являвшихся его клиентами-должниками, никогда не мечтало о лобовой атаке против всей системы феодализма, хотя оно всегда было готово финансировать политическую борьбу против бакуфу, выступая таким образом на стороне оппозиционных элементов феодального класса.

Поскольку изоляционистская политика токугавского правительства исключала возможность вложения капиталов во внешнюю торговлю или в промышленность, то купцы, в особенности мелкие, часто употребляли свои деньги, полученные от торговли или ростовщичества, на приобретение земли. Освоение пустующих земель, как отмечалось в предыдущей главе, являлось одной из сфер приложения купеческого капитала. Приобретенную землю купцы обыкновенно сдарали крестьянам в аренду (эй-косаку) на срок свыше 20 лет. Другим видом аренды была ситидзи-косаку, то есть аренда заложенных земель, взятых ростовщиками у крестьян в качестве залога. Существовали и иные виды аренды, благодаря которым можно было обходить феодальные законы, запрещавшие отчуждение земельных наделов. Однако в данном случае нас интересует то, что в результате разложения феодализма в Японии появился новый класс землевладельцев, которому было выгодно сохранение феодальных отношений, хотя и в несколько видоизмененной форме, и который, следовательно, имел больше общего с классом даймё, чем с крестьянством. Не трудно понять, что феодальные власти питали отвращение к этому быстро растущему классу новых помещиков. Это подтверждается следующей выдержкой из летописи того периода «Канно Бакумон», которая свидетельствует как о степени распространенности этого нового вида землевладения, так и о той тревоге, которую оно вызывало в официальных кругах. «Говоря о вреде концентрации [земли], мы должны отметить, что богачи, обладающие чрезмерными богатствами, поглощают наделы бедняков и становятся еще богаче, тогда как бедные становятся еще беднее. Плодородные земли полностью захвачены богатыми, и бесчисленные бедствия народа в конце концов приведут к бедствию всего государства… Кто не знает, что численность населения падает, а площадь пустующих земель увеличивается? Имеются люди, которые, очевидно, не в состоянии платить налоги, в результате чего количество налогоплательщиков уменьшается, и нам не остается ничего другого, как прибегать к гоёкин [принудительным займам]. Причиной всех этих затруднений является концентрация [земли]».

Нельзя, конечно, не принять во внимание ту зависть к новым землевладельцам, которую испытывала феодальная аристократия, вынужденная делиться с купцами и ростовщиками своим некогда безраздельным правом взимания дани с крестьян. Однако перед лицом недовольного крестьянства, стремившегося либо путем восстаний, либо при помощи бегства сбросить с себя непосильное бремя, эта же самая аристократия становилась плечом к плечу с презираемым, но экономически сильным классом купцов и ростовщиков. Что касается крестьянства, то оно восставало как против финансового гнета феодальных властей, так и против эксплуатации новых землевладельцев. По мере разложения токугавского режима эти две социальные группы, то есть прежние феодальные правители и новые землевладельцы, все больше и больше сближались между собой. Именно это, как мы увидим ниже, обусловило возможность того компромисса, к которому пришли эти классы при решении аграрного вопроса в период реставрации.

Большое значение для нашего анализа имеет тот факт, что сами даймё вынуждены были искать финансовой поддержки у крупных ростовщиков из Осака. Часто случалось, что казна клана попадала в руки богатого купца, который выдавал нуждающемуся даймё крупные суммы денег под крайне высокий процент и под залог его рисового дохода. Финансы клана Сэндай, например, контролировал осакский купец Масуя Хэйэмон, который, по словам писателя того времени Кайхо Сэйрё 1816 г.), «управлял финансами владетельного князя из Сэндая». В летописи, озаглавленной «Тёнин Кокэнроку», написанной в конце XVII в. выходцем из известного семейства Мицуи, Мицуи Такафуса, говорится о том, что огромное количество даймё стали должниками пятидесяти богатейших купцов Японии. Несмотря на врожденное презрение военной касты к жадному на деньги купечеству, экономическая сила последнего притупляла остроту этого презрения, заглушала насмешливый хохот разорявшихся даймё и даже вызывала уважение и страх. Огава Кэндо писал в своей книге «Тиридзука-дан»: «Хотя формально самураи управляют, а простой народ подчиняется им, в действительности мы, кажется, живем в такую эпоху, когда всеми делами заправляют выходцы из простых людей».

Признание экономической силы купечества открывало доступ наиболее преуспевающим купцам в среду правящей клики посредством принятия их в самурайские семейства. Когда воин попадал в затруднительное положение, он в свою очередь рад был укрыться от бушевавшего над его головой экономического «ненастья» в какой-нибудь купеческой семье, вступив в нее путем брака или усыновления. Многие честолюбивые купцы, слишком нетерпеливые для того, чтобы добиваться вступления в самурайские семьи обычным способом — путем усыновления или брака — покупали по установленной цене документы о своем номинальном усыновлении у нуждающихся хатамото или самураев. Торговля самурайскими рангами приняла такие скандальные размеры, что Ёсимунэ 1677–1757) пытался запретить ее, но это запрещение не привело к желаемому результату. Уже знакомство с периодом генроку 1688–1702 гг.) позволяет составить ясное представление об общественном значении класса тёнин. Этот период прославился любовью к роскоши, извращенными романами, сложной драмой, своеобразной живописью и литературой (школой живописи укиё-э и литературным жанром укиё-соси), в которых нашла свое отражение жизнь полусвета в Кёто и Эдо, а также обычаи простого народа. Эта купеческая культура обладала непреодолимой притягательной силой для самураев и, несмотря на все красноречие конфуцианских моралистов по поводу «развращенности современного поколения и необходимости возвращения к более простым манерам», она оказала решающее влияние на формирование их нравов и вкусов. Литература этого периода дает богатый материал, свидетельствующий о слиянии самурайства с тёнин, в особенности с верхним его слоем, что позволяло купечеству играть руководящую роль в политической и административной жизни кланов, равно как и в финансовых делах. Это постепенное проникновение купеческих элементов на руководящие посты феодальной иерархии приобрело особенно важное значение к концу правления бакуфу, так как оно привело к сотрудничеству между крупными купцами из Осака и представителями ведущих антитокугавских кланов. Один из крупнейших государственных деятелей, Ито Хиробуми, например, являлся выходцем из семьи плебейского происхождения, которая приобрела самурайский ранг в клане Тёсю. Можно привести много и других примеров слияния феодальной правящей верхушки с торговой буржуазией.

 

Система клановых монополий и ее влияние на взаимоотношения между феодалами и купечеством

Менее заметные, но зато более прочные связи между тёнин и даймё возникали на основе системы клановых монополий в области торговли и производства. Каждое феодальное поместье, или хан, поощряло производство основных видов продукции для вывоза в другие феодальные поместья. С другой стороны, побуждаемые мотивами, лежащими в основе меркантилизма, то есть стремлением к накоплению денег, они прилагали все усилия к тому, чтобы не допустить ввоза товаров из других княжеств. Право каждого клана выпускать свои бумажные деньги создало необычайный хаос в денежном обращении страны и сильно мешало купцам заключать торговые сделки за пределами клана. Чтобы преодолеть это препятствие, купцы прибегали к сотрудничеству с клановыми властями, которые почти все содержали в Осака и других торговых центрах свои собственные склады — кураясики, управляемые клановыми агентами — кураякунин и их помощниками — курамото, сбывавшими продукцию клана на комиссионных началах. По мере расширения внутреннего рынка и роста производительности сельского хозяйства, а также по мере улучшения средств сообщения экономика отдельных кланов втягивалась в сферу национальной экономики, а город Осака становился главным центром торговли рисом — основным продуктом страны, равно как и местом расчетов по реализации монопольных продуктов отдельных кланов. Эти продукты продавались на рынке оптовыми купеческими гильдиями — тонъя, объединенными в монопольную организацию — Токуми донъя. Такова была система, посредством которой осакские купцы и в особенности местные купцы, находившиеся под контролем кланов, вели свои торговые дела.

Хотя каждый клан выпускал свои собственные бумажные деньги, он не мог обходиться без денег, выпускаемых правительством, поскольку они служили средством обеспечения его собственных банкнот. Так как огромная масса основных товаров продавалась в Осака за деньги различных кланов, цены осакского рынка стали стандартными для всех местных рынков. Стремление к накоплению валюты путем увеличения вывоза и сокращения ввоза товаров заставляло каждый клан пробивать себе дорогу на осакский рынок. Таким образом, изоляция кланов, по крайней мере в экономическом отношении, стала невозможной. В результате этого крупные феодалы, у которых местные купцы добивались права на торговую монополию, в свою очередь, вынуждены были искать связей с богатыми купцами и перекупщиками риса в торговых центрах и в особенности в Осака. Таким путем система клановых монополий и национальная торговая монополия привели к установлению тесных связей между купечеством и клановыми властями. Легко можно себе представить, что этот союз феодалов и купечества был вынужденным и вызывал много недовольства. Необходимость такого союза была продиктована обстоятельствами, вытекавшими из своеобразных условий токугавского режима, и, несмотря на возникновение и обострение противоречий, несмотря на временные разрывы или расколы между феодалами и купцами в отдельных кланах, этот союз продолжал существовать вплоть до самой реставрации, когда после некоторого периода колебания и испытаний он был прочно скреплен печатью законности и общественного признания.

 

Проникновение капиталистических отношений в экономику кланов

Даймё, все более и более погружавшиеся в трясину долгов, в конце концов пришли к выводу, что для укрепления своего финансового положения они должны сделаться монопольными торговцами или хотя бы мелкими предпринимателями. Дадзай Сюндай 1680–1747) еще в середине XVIII в. обратил внимание на то, что хотя большинство феодальных поместий находилось в отчаянном финансовом положении, однако те из них, которые ввели систему монополий, испытывали меньшие затруднения. Система монополий существовала уже в начале периода Токугава, к концу же этого периода она значительно укрепилась. Был учрежден даже официальный орган самбуцу кайсё, ведавший вопросами монополий и основных отраслей промышленности. Созданный в целях поощрения производства, этот орган затем превратился в удобный инструмент для осуществления монопольного контроля над местными рынками.

Успехи развития монопольного производства мы можем проследить на примере клана Сацума, в частности на производстве и продаже воска в Тоттори, Увадзима, Ямагути, гончарных изделий в Ёнэдзава, железа — в Мацуэ, бумаги — в Цувано, Увадзима, Ямагути, Хамада и т. д.. Наибольшей известностью пользовалось производство фарфоровых изделий в Овари, тканей (крепа) в Накахама, бумаги в Тоса, лака и фаянсовых изделий в Kara, шелкоткацкое производство в Кодзукэ и Симоцкэ. Каждая из указанных отраслей развивалась под покровительством и в коммерческих интересах главы этого клана. Некоторые крупные феодалы вели, кроме того, горные разработки, главным образом на юге, где еще в период кёхо 1716–1735 гг.) была заложена угольная шахта Миикэ, прибыль от эксплуатации которой шла в распоряжение даймё Татибана из Тикудзэн. Таким образом, при покровительстве феодальных князей и финансовой поддержке (но не контроле) торгового капитала в конце периода Токугава появилась, правда, еще в ограниченном масштабе, промышленность не ремесленного или гильдейского, а скорее капиталистического типа. Не следует, однако, думать, что князья слишком часто прибегали к торговым монополиям и промышленному производству как средствам увеличения своего дохода. Эта политика стала преобладающей только в тех кланах, правители которых находились под сильным влиянием буржуазной идеологии, а также в богатых кланах, политику которых направлял семейный совет, состоявший преимущественно из советников-купцов. В большинстве же кланов князья прибегали к более привычным способам отсрочки своего финансового краха — они вводили замену рисовой повинности денежной и одновременно увеличивали поборы под самыми различными предлогами и, прежде всего, под предлогом «заимствования» у своих собственных самураев, уменьшая размер их рисовой стипендии. Это приводило к еще более упорным крестьянским восстаниям и к ослаблению верности самурайства своим князьям — словом, содействовало разрушению экономических и политических основ феодализма. Чтобы правильно понять реставрацию, нужно иметь в виду, что беспрерывное ухудшение положения воинского сословия, превращение преданных самураев в нуждающихся, озлобленных ронинов явилось основной причиной того, что этот класс отказал в поддержке клановым властям и сёгунату и перешел на сторону тех сил, которые готовились свергнуть бакуфу.

 

Союз феодалов и купцов и реставрация Мэйдзи

Мы видим, таким образом, что разложение феодального общества сопровождалось двумя взаимосвязанными процессами: 1) купечество (тёнин) благодаря своей экономической силе получило доступ в воинское сословие путем усыновления или покупки ранга самурая; сделавшись ёнин (управляющими) и используя это положение, некоторые из купцов в бурные годы конца правления Токугава стали наиболее дальновидными руководителями антиправительственного движения; 2) феодальные правители (как бакуфу, так и кланов), находясь постоянно на грани разорения и стремясь увеличить свой доход, главным образом для военных целей, перенимали капиталистические методы производства и в значительной степени проникались буржуазным мировоззрением. Самураи, часто искавшие себе приют в семьях тёнин, выступали первыми организаторами японской промышленности в период после переворота.

Еще до реставрации отмечалось стирание граней между феодалами и купечеством, нашедшее свое выражение в образовании неравного союза одного крыла феодального правящего класса — антиправительственных лидеров — с самыми богатыми купцами, а также в проникновении тёнин на высокие официальные посты, о чем свидетельствовал присвоенный ими знак отличия — два самурайских меча — символ недавно приобретенной власти.

Стирание граней между феодалами и купечеством во времена Токугава было предвестником сложившегося позже союза «иены и меча», который является характерной чертой социального строя не только периода Мэйдзи, но и современной Японии. Это взаимопроникновение классов в конце правления бакуфу предопределило крушение жесткой кастовой иерархии, так тщательно разработанной токугавскими администраторами. И все же было бы преувеличением утверждать, что этот союз был преднамеренно антифеодальным. Несомненно, он был антиправительственным и представлял собой согласованное политическое движение, направленное против гегемонии дома Токугава, но он, видимо, не ставил себе задачей уничтожение феодального строя. Напротив, это движение имело своей целью стряхнуть цепи консерватизма и застоя, в которых оказалась страна в последний период правления Токугава, и провести крайне необходимые реформы, не вызывая коренных изменений в социальной структуре.

Таким образом, можно сказать, что реставрация Мэйдзи представляет собой не столько коренное изменение дореволюционной политики в Области торговли, промышленности и дипломатии, сколько тщательную подготовку условий для более быстрого и эффективного вызревания тех тенденций, которые уже проявлялись в последние десятилетия периода Токугава. Нужно было отбросить ярко размалеванное, но давно устаревшее феодальное убранство токугавского режима, захламливавшее страну. В процессе этого обновления были широко распахнуты окна, через которые проник свежий воздух западной науки и культуры и оживил затхлую атмосферу вековой замкнутости. Революционным моментом последних лет правления бакуфу были непрерывные восстания крестьян, которые являлись движущей силой антифеодальной борьбы. Правда, крестьянскому движению недоставало ясного понимания цели борьбы, но, несмотря на это, оно в значительной степени расшатало основы старого строя. Наряду с угрозой иностранного, вторжения и политической борьбой самурайства низших рангов и ронинов, все более и более разраставшиеся крестьянские восстания свидетельствовали о назревшей необходимости создания нового режима, способного привлечь на свою сторону все классы общества, разрешить аграрную проблему и предотвратить таким образом дальнейшее разложение и анархию. Самурайство низших рангов, а часто и купцы (тёнин), приобретшие самурайские ранги, были наиболее, сознательными руководителями борьбы за свержение бакуфу и вместе с молодыми кугэ стали самыми последовательными борцами за реставрацию.

 

Возникновение современной бюрократии в период движения за преобразование кланов

Пример клана Тёсю

В этом разделе уместно остановиться на политическом значении феодально-купеческого союза, в котором особенно ясно выступает руководящая роль самураев низших рангов. Те самураи, которые не были ослеплены кастовыми предрассудками, часто проявляли наибольшую активность в перестройке экономики клана на основе меркантилизма. Это влекло за собой установление монополии в области торговли, которая способствовала накоплению денег, необходимых для организации промышленного производства, в особенности производства вооружения.

Одним словом, это обусловливало переход экономики княжеств на рельсы торгового капитализма . Клановые чиновники, как чисто самурайского, так и купеческого происхождения, по существу вершившие делами кланов, стремились в первую очередь путем проведения серьезных экономических мероприятий пополнить опустевшую казну кланов и создать денежные фонды, необходимые для ведения борьбы против бакуфу. Наиболее передовые деятели этой группы способствовали даже заимствованию западной военной науки, встречая, конечно, яростное сопротивление со стороны клановых властей, придерживающихся старых, освященных временем военных обычаев. Мы сможем лучше понять своеобразное положение бюрократии и военной клики в современной Японии, если рассмотрим положение этих же группировок в клане Тёсю, который был наиболее непреклонным в своей враждебности к бакуфу, а затем занял самое влиятельное положение в правительстве Мэйдзи.

Выгодно расположенный в отношении торговли и внешних связей Тёсю по своей политике и характеру управления был одним из самых «передовых» кланов, выступавших против бакуфу. Номинальными руководителями этого клана в конце правления бакуфу были два Мори: Мотонори 1839–1896) и его приемный отец Ёситика (умер в 1871 г.). Они вынуждены были временно оставаться не у дел в знак искупления вины за мятежное выступление людей этого клана в Кёто, завершившееся кровавым народным возмущением летом 1863 г., которым пытались воспользоваться ронины и самураи Тёсю, чтобы захватить императора и, как они говорили, вырвать его из лап предателей — политиканов правительства Токугава.

Мы не будем касаться сложных переплетений клановой политики; отметим только, что клан был расколот на две фракции — на консервативную группу (дзокуронто) и радикальную группу (каймэйто). В этой борьбе враждующих феодальных клик радикальная группа в конце концов одержала победу и уничтожила лидеров консервативной группы. Сразу же после победы она начала действовать в качестве фактического руководителя клана. Она определила политику клана в отношении сёгуната и императорского двора и реорганизовала военную систему, чтобы встретить во всеоружии карательную экспедицию, которую сёгун готовился предпринять против клана Тёсю в 1864 г. Однако еще до этого клан Тёсю, энергичнее других выступавший с требованием изгнания «варваров», подвергся ожесточенной бомбардировке со стороны объединенного флота английских, французских, голландских и американских кораблей в Симоносеки. Это событие послужило поворотным пунктом в политике клана Тёсю, как и во всей японской истории. Правящая группировка поспешила заключить мир с этими державами, к которым она не питала злобы за столь грубый урок реальной политики, и сконцентрировала все свои силы для борьбы против бакуфу.

В этот критический период жизни клана выдвинулся молодой самурай Такасуги Синсаку 1839–1867), который, вероятно, был выдающимся военным гением Японии того времени. Хотя он преждевременно умер от туберкулеза легких накануне реставрации, среди людей, которые в то время были тесно связаны с ним, мы находим такие известные в эпоху Мэйдзи имена, как Омура Масудзиро 1869 г.) и Хиродзава Санэтоми 1871 г.), занимавшие посты министров в правительстве Мэйдзи (впоследствии убитые), а также Синагава Ядзиро, Кидо Такаёси 1878 г.), Ито Хиробуми, Иноуэ Каору, Ямада Акиёси и Ямагата Кёсъкэ (впоследствии князь Ямагата Аритомо).

Такасуги блестяще отразил нападение сёгунских войск и своими походами 1864–1865 гг. окончательно подорвал и без того уже пошатнувшийся престиж бакуфу. Его орудием в этой борьбе были отряды кихэйтай (буквально — отряды необычных воинов), состоявшие из добровольцев, набранных и обученных Такасуги и его помощниками. Новая черта этих отрядов кихэйтай, ломавшая старые традиции, состояла в том, что их рядовой и офицерский состав в значительной степени подбирался из невоенного сословия — из зажиточных крестьян, мелких горожан и, конечно, из ронинов всех категорий. Так, например, историк Мазельер пишет по этому поводу: «Но вскоре в Нагато вспыхивает мятеж во главе с Такасуги Синсаку, приверженцем партии «возвышенных идей», который за последние годы сформировал нерегулярное войско из самураев, ронинов и даже людей из народа. Это войско, получавшее жалованье, было одето, вооружено и обучено на европейский лад».

Победа отрядов кихэйтай над феодальными войсками сегуна, во-первых, показала, что самурайство не является единственной боеспособной силой в Японии, и в корне подорвала существовавшие ранее взгляды и традиции. Отряды кихэйтай явились предшественниками регулярной армии, организованной на основе всеобщей воинской повинности, введенной в 1873 г.. Во-вторых, образование отрядов кихэйтай создало возможности для выдвижения талантливых людей из простого народа — купцов или богатых крестьян, которые оказывали этим отрядам моральную и в особенности финансовую поддержку, столь необходимую для приобретения современного оружия.

Эффективность военных реформ, начатых созданием кихэйтай в клане Тёсю, дает нам возможность понять назначение и проследить историю военной бюрократии в Японии. Эта плебейская армия клана Тёсю, состоявшая из обедневших самураев, ронинов, крестьян и горожан, опиравшаяся на финансовую поддержку богатых горожан и руководимая молодыми самураями низших рангов, представляла собой миниатюрную копию подобного же переплетения социальных сил, характерного для японского правительства и общества в период Мэйдзи. В самом деле, можно сказать, что борьба, которая происходила в клане Тёсю накануне реставрации, — борьба радикальной группы против консервативной группы — была репетицией in partis общенациональной борьбы, возникшей во время реставрации между нарождавшимися силами, стоявшими за европеизацию и модернизацию страны, с одной стороны, и силами консерватизма и изоляции — с другой. Победа радикальной партии в клане Тёсю была залогом победы тех же самых сил на общенациональной арене в 1867–1868 и последующие годы. Крупные кланы, объединившиеся для свержения правительства бакуфу, отличались наибольшим развитием торговли и основных отраслей промышленности, организованных на основе клановых монополий. В этих кланах глубоко внедрился западный капитал. Среди них кланы Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн особенно выделялись по развитию своей экономики, связанной с новой политикой меркантилизма, о которой упоминалось выше. В этих кланах были хорошо развиты различные ремесла, высокого уровня достигла переработка сахара и табака. Кроме того, здесь существовали рисовые монополии. В клане Сацума имелась довольно развитая горная промышленность, текстильные фабрики и существовали торговые монополии. В клане Тоса, изобиловавшем меняльными конторами — рёгаэя, денежные отношения глубоко проникли в щели феодальной системы. Более того, этот клан славился производством бумаги и такими специальными сельскохозяйственными продуктами, как индиго, восковое дерево (rhus succedanea, или по-японски хадзэ), а также своей твердой торговой монополией. Клан Тёсю, расположенный по обе стороны Симоносекского пролива, через который проходили морские торговые пути в Корею, Китай и Осака, сумел скопить огромные средства при помощи торговли и транспортной монополии. Клан Сага в Хидзэн являлся центром фарфоровой промышленности Арита. Этот клан одним из первых начал производить орудия под руководством голландских инструкторов (1842 г.), а также применять отражательные печи для выплавки металла (1850 г.) .

В этих кланах росло влияние партии кинно, или монархической партии, наиболее полно выражавшей антиправительственные настроения. В конце концов эта партия добилась установления своего контроля над политикой кланов. Эта политическая тенденция сопровождалась коренной перестройкой организации кланов, примерно по типу клана Тёсю. Реформа кланов, означавшая поражение старого кланового руководства, ограниченного и до мозга костей проникнутого духом старых традиций, содействовала объединению кланов антитокугавского направления и представляла собой первую стадию процесса централизации, которая явилась одним из величайших завоеваний правительства Мэйдзи.

Эти реформы, хотя они и помогли кланам избежать финансового банкротства, не ослабили, а скорее укрепили систему монополий, а следовательно, еще более усилили гнет, которому подвергались крестьянство и ремесленники. Преобразование кланов совершенно не преследовало цели освобождения крестьянства от феодального гнета, что привело бы к расширению внутреннего рынка для реализации промышленных изделий. Наоборот, реформа кланов способствовала сохранению высокого уровня цен путем укрепления системы монополий. Кроме того, замена рисовой подати денежным налогом и дополнительные обложения ухудшали и без того бедственное положение крестьян. Поэтому не случайно, что именно в этих богатых антиправительственных кланах, в которых торговый капитал достиг высокого уровня развития и уже начинала развиваться в небольших масштабах фабрично-заводская промышленность, вспыхивали наиболее ожесточенные и затяжные крестьянские восстания. Для подавления этих восстаний даймё вынуждены были обращаться за помощью к самураям, которые, несмотря на все свои экономические бедствия, были теснее связаны с правящим классом, чем с мятежным крестьянством, что особенно наглядно проявилось при подавлении «беспорядков», имевших место в начале периода Мэйдзи. Было бы, однако, неправильно утверждать, что увеличение богатства нескольких крупнейших даймё, чему способствовал переход от старой, аграрной политики к меркантилизму, превратило их в современных предпринимателей, а их крестьян — в самостоятельных землевладельцев. Факт накопления богатства в руках крупных феодалов имел весьма важные последствия: во-первых, он тормозил развитие самостоятельного класса капиталистов и ставил его в зависимость от феодального правящего класса и, во-вторых, способствовал тому, что переход от феодальной экономики к капиталистической был осуществлен при минимальных изменениях в старых аграрных отношениях. Преобразование кланов было осуществлено не под воздействием массового восстания, не в результате участия народных представителей в правительстве, а кучкой военных бюрократов, проникнутых духом деспотизма и мелочной опеки. Их классовое чутье подсказывало им необходимость проведения радикальных военных и экономических реформ, поскольку Японии угрожало иностранное вторжение. А это в свою очередь диктовало необходимость создания абсолютистского централизованного государства, как единственного орудия, способного быстро и решительно осуществить эти задачи в условиях непрерывных социальных потрясений. Их положение с логической неизбежностью наталкивало их на мысль о «сильной руке у руля правления» или, другими словами, о необходимости просвещенного абсолютизма. Вследствие этого Япония, даже в переходное время, не знала периода либерализма. Единственной силой, способной сдержать центробежные силы феодализма, был трон, а единственными элементами, которые были в состоянии осуществить гигантскую задачу по преобразованию страны, являлись чиновники четырех крупных «внешних» кланов, такие, как Кидо Такаёси (известен также под именем Кацура, Когоро), Иноуэ Каору, Маэбара Иссэй и Хиродзава Санэтоми из клана Тёсю; ОкубоТосимити, Сайго Такамори, Курода Киётака и Тэрадзима Мунэмори из клана Сацума; Итагаки Тайсукэ, Гото Сёдзиро и Сасаки Такаюки из клана Тоса; Окума Сигэнобу, Это Симпэй и Оки Такато из клана Хидзэн и, кроме того, несколько наиболее известных кугэ — Ивакура Томоми и Сандзё Санэёси. Здесь мы возвращаемся к положению, выдвинутому в начале этой главы, о том, что политическое руководство в революции Мэйдзи находилось в руках самурайства низших рангов, опиравшихся на растущую финансовую мощь крупных купцов, таких, как Мицуи, Сумитомо, Коноикэ, Оно и Ясуда.

 

Крестьянское движение в начале периода Мэйдзи 1868–1877 гг.)

Читатель может спросить: какое же место в этих событиях занимало крестьянство, составлявшее основную массу населения страны? Хотя реставрация Мэйдзи представляет собой исторический переход от феодализма к современному капитализму, было бы заблуждением ожидать появления вполне сложившегося общества с высоко развитой промышленностью прямо на другой же день после этой успешно закончившейся революции. Эта революция в общем и целом лишь устранила главные препятствия и подготовила почву для развития капитализма, который уже дал ростки в недрах феодального общества. Для страны, с таким запозданием сбросившей цепи феодального застоя и замкнутости, с крайне бедными природными ресурсами и незначительным накоплением капитала, требовался продолжительный переходный период после образования централизованного государства, для того чтобы положить начало развитию промышленности под опекой правительства, обеспечить оборону страны, опирающуюся на эту промышленность, добиться пересмотра таможенных тарифов и, прежде всего, разрешить такие социальные проблемы, как безработица среди самурайства и недовольство крестьян. Революция расчистила феодальные заросли и заложила фундамент для развития современного индустриального государства. Революция Мэйдзи не была результатом победоносного восстания городских санкюлотов и безземельных крестьян, как это было во Франции, а представляла собой соглашение, достигнутое между одним крылом феодального класса — крупнейшими тодзама, в качестве представителей которых выступали самураи и гоёнин, и богатейшим городским купечеством. Это вовсе не преуменьшает роли крестьянских восстаний. Восстания эти в значительной степени ослабили феодальные оковы, но, в отличие от Франции, они не привели к уничтожению этих оков, а потому положение крестьян и после реставрации оставалось почти таким же тяжелым, как и в период Токугава. Позиция различных социальных групп в этой революции была четко сформулирована японским исследователем аграрного вопроса: «Социально-экономические условия в деревне и положение земледельцев до революции Мэйдзи способствовали тому, что революция была совершена низшими слоями воинского сословия; за ними стояла буржуазия, оказывавшая революции финансовую поддержку, но крестьянство, составлявшее большинство населения, держалось в стороне от революции».

Крестьянство, сбитое с толку быстрой сменой событий, приведших к реставрации, не получило существенной выгоды от нового режима. Фактически крестьяне стали вести себя еще более мятежно, чем раньше. Это объясняется тем, что свержение старого режима породило у крестьян надежды на то, что бремя их податей и долгов будет облегчено. Кроме того, новое правительство обещало произвести раздел всей государственной земли (кроме храмовых земель) между крестьянами. Однако крестьяне очень скоро убедились, что рисовая подать остается прежней и что нет никакой надежды на получение наделов из фонда государственных земель. Обманутые в своих ожиданиях крестьяне, с подозрением относившиеся ко всем мероприятиям и нововведениям нового режима, возобновили восстания, которые были характерным явлением в последнем десятилетии периода Токугава. Крестьянские восстания достигли наибольшей силы и численности в 1873 г., после чего они начали затухать и в 1877–1878 гг. превратились в мелкие, разрозненные бунты. Таким образом, 1877 г. представляет собой рубеж, на котором удобно остановиться при анализе значения крестьянских восстаний в первые годы периода Мэйдзи. Профессор Кокусё Ивао, сравнивая интенсивность крестьянских волнений в ранний период Мэйдзи и в период Токугава, приводит интересные цифры. Он указывает, что за 265 лет правления Токугава в Японии было около 600 крестьянских восстаний, тогда как в течение только первого десятилетия периода Мэйдзи 1868–1878 гг.) в Японии было свыше 190 крестьянских восстаний. Характерной чертой этих восстаний в ранний период Мэйдзи, заслуживающей самого пристального внимания, является то, что они порождались двумя противоречивыми мотивами. Один из них — революционный, то есть антифеодальный, выражающий стремление к окончательному искоренению феодальных привилегий и феодальных прав на землю и тех, кто ее обрабатывает; другой — реакционный в том смысле, что многие из этих восстаний возникали как результат стихийной оппозиции консервативных по своим взглядам крестьян к нововведениям нового правительства.

В самом деле, на первый взгляд казалось, что многие из этих восстаний вспыхивали в результате недовольства крестьян мероприятиями правительства, направленными на модернизацию страны. Крестьяне часто отвечали беспорядками и восстаниями на декреты правительства, извещавшие о реформе календаря, об отмене ношения кос, о легализации христианства, об эмансипации касты «эта» (отверженных), о введении обязательных прививок, об открытии правительственных школ, о введении обязательной воинской повинности, о проведении межевания, нумерации домов и т. д. Возбуждение крестьян часто усиливалось вследствие распространения диких слухов о том, что якобы нумерация домов проводится с целью похищения их жен и дочерей; что фразу «налог кровью», содержавшуюся в декрете 1873 г. о введении обязательной воинской повинности, следует понимать в прямом смысле, то есть, что при зачислении в армию у рекрутов будут брать кровь и отправлять ее за границу с целью изготовления красителей для одеял алого цвета; что строящиеся телефонные и телеграфные провода будут служить для перекачивания крови; что у детей, которых сгоняют в новые школы, также будут брать кровь. Однако при более детальном изучении причин крестьянских волнений мы видим, что несмотря на то, что эти бабушкины сказки и наивные заблуждения в отношении здоровых попыток правительства модернизировать страну действовали как искры, зажигавшие восстания, пламя этих восстаний почему-то всегда распространялось на кварталы богатых ростовщиков, сельских старост, жадных до земли, и деспотических чиновников прежних феодальных князей.

Когда был введен новый календарь, негодование могло легко возникнуть из вполне обоснованного опасения, что ростовщики воспользуются этой реформой для того, чтобы обманным путем пересмотреть в свою пользу сроки уплаты по счетам. Недовольство новой школьной системой, вероятно, вызывалось тем, что открытие правительственных школ влекло за собой увеличение местных налогов. Всеобщая обязательная воинская повинность уменьшала количество рабочих рук в семье, помогавших вести хозяйство; кроме того, если крестьянину льстило сознание того, что он признан достойным носить оружие, то это же вызывало чувство обиды у самураев, которым, как мы уже видели, часто удавалось возглавить крестьянское восстание и направить его против правительства, посмевшего посягнуть на прерогативы воинского сословия. Возражения против проведения мероприятий по межеванию станут более понятны, если учесть, что из 40 млн. иен, ассигнованных на межевание, 35 млн. иен должны были выплачивать собственники земли.

Реформа, согласно которой местные феодальные князья отстранялись от политической власти в своих кланах и заменялись губернаторами, назначаемыми центральным правительством, так же как и другие реформы, вызвала различные отклики среди крестьян. Если местный феодальный князь пользовался хорошей репутацией, крестьяне энергично возражали против его смещения и замены неизвестным лицом, назначенным правительством; но в тех поместьях, где население ненавидело своего князя, его отъезд обычно являлся сигналом для ликования и даже для нападения на его замок.

Другие вспышки недовольства, в частности выступления против упразднения касты отверженных — «эта», против терпимости к христианству и против прививок являлись явным проявлением предрассудков, сложившихся в сознании людей в результате вековых суеверий, средневекового фанатизма и буддийского схоластического учения.

Профессор Кокусё указывает, что необходимо отличать коренные причины, лежавшие в основе крестьянских восстаний, от случайных или второстепенных причин, которые тесно переплетались с первыми. Даже беглое обозрение крестьянских волнений за период до 1877 г. показывает нам, из какой необычной смеси элементов реакционного и революционного, суеверий и зрелого учета классовых интересов они состояли. Хотя острие крестьянской борьбы всегда было направлено против ростовщика, перекупщика риса, деревенского старосты или жестокого чиновника — представителя феодального князя, — одним словом, против того или иного проявления феодального гнета, эта борьба, несомненно, имела и свою отрицательную сторону, известный феодальный оттенок.

Многие самураи, огорченные тем, что им не удалось добиться от нового правительства ни покровительства, ни официального положения в обществе, и поэтому мечтавшие о возврате к прошлому, когда над всеми классами преобладало воинское сословие, имели возможность использовать этот феодальный оттенок крестьянских выступлений в интересах своей борьбы против правительства, благодаря тому, что они хорошо знали крестьянскую психологию.

Для крестьянского движения этого десятилетия характерна упорная борьба против арендной платы, ростовщичества и непомерных налогов. Основная причина возникновения антифеодальных восстаний в новый, послереволюционный период заключается в том, что и после передачи правительству в 1869 г. прав феодалов на землю бремя феодальных повинностей и налогов сохранилось, если не увеличилось. В результате этого крестьянские 74 волнения протеста продолжали нарастать вплоть до 1877 г., когда был принят закон о снижении налога, после чего аграрное движение пошло по другому пути развития.

Правительство Мэйдзи, несмотря на то, что оно внушало надежды на улучшение положения крестьян, в течение нескольких лет после реставрации ничего не сделало в этом направлении. Более того, в первые годы Мэйдзи были узаконены, унифицированы в национальном масштабе и взимались со всей строгостью, несмотря ни на какие обстоятельства, крайне высокие нормы рисовой дани, существовавшие еще при феодализме, то есть примерно от 60 до 70 % валового сбора урожая. О том, что новое правительство ничего не предпринимало в отношении крестьянства, кроме узаконения и унификации старой феодальной рисовой дани, свидетельствует следующее место из правительственного декрета о налоге, изданного государственным советом Дадзёкан в первый год правления: «Необходимо придерживаться старых законов о дани, существовавших в различных кланах». (Это положение оставалось в силе, конечно, только в течение переходного периода, продолжавшегося по 1873 г., когда был пересмотрен закон о поземельном налоге.) Некоторые историки утверждают даже, что после реставрации доля земледельца в общем урожае фактически уменьшилась по сравнению с периодом Токугава. Нападения крестьян на ростовщиков и богатых купцов, владеющих землей, являлись также своеобразной формой проявления антифеодальной борьбы. Однако эта классовая вражда часто облекалась в религиозную оболочку.

Мы видели, что в более богатых антиправительственных кланах, сумевших реорганизовать свою экономику и финансы путем усиления монопольного контроля и развития мелкой промышленности, крестьяне стали подвергаться еще большему гнету по сравнению с предыдущим периодом. Поэтому крестьянские волнения в этих кланах вспыхивали гораздо чаще, чем в более отсталых кланах, в которых преобладало натуральное хозяйство. Точно так же, как и реформа кланов, реставрация Мэйдзи была осуществлена сверху группой предприимчивых самураев, представлявших собой просвещенную бюрократию. Они осуществили эти преобразования, опираясь на материальную основу поземельного налога. О том, что поземельаый налог являлся главным источником доходов правительства, свидетельствует следующая таблица:

ИСТОЧНИКИ ДОХОДА ЯПОНСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА (в процентах, по пятилетиям)

Таким образом, крестьянство, в особенности в переходный период эпохи Мэйдзи, не только не было освобождено от наиболее тяжелых феодальных повинностей, но должно было еще нести на своих плечах основное бремя расходов нового режима. Учитывая, что Япония была преимущественно сельскохозяйственной страной, а государственная казна была настолько истощена, что положение правительства с первых же дней в значительной степени зависело от займов богатых купцов, с полным основанием можно было ожидать, что правительство обратится именно к поземельному налогу — уже централизованному и унифицированному — как к главному источнику дохода. И в данном случае прошлое наложило свою тяжелую руку на настоящее. Токугавское правление, сковав деятельность торговой буржуазии, препятствовало накоплению капитала, и поэтому новый режим при осуществлении своих задач по модернизации страны вынужден был опираться на земледельческий класс как главный источник дохода.

В противоположность этому, в таких странах, как Англия и Франция, где накопление капитала осуществлялось за счет внешней торговли и эксплуатации колоний, земледельческий класс был до некоторой степени освобожден от тех тягот, которые должно было нести на своих плечах японское крестьянство. Помимо главного бремени — феодальных налогов, сельское население было придавлено еще кабальными долгами. В годы, предшествовавшие организации современных полицейских сил, сельское население попрежнему управлялось через гонин-гуми — пятидворки, деятельность которых возглавлял сельский староста. Эти пятидворки являлись основной административной единицей в деревне и представляли собой деспотическую систему коллективной ответственности, призванную поддерживать порядок и содействовать взысканию долгов и взиманию налогов. Продолжали существовать некоторые из наиболее суровых норм, определявших отношения между землевладельцами и арендаторами еще при феодализме. Наиболее характерными из них были, в частности, кама-домэ, тати-гэкари, тори ката-но кинси. Этими терминами обозначались права землевладельца запрещать арендатору, не выполнившему своих обязательств, собирать свой урожай, который затем снимался для землевладельца специально нанятыми для этой цели рабочими. Кроме того, продолжало действовать косаку кабу-но ториагэ, то есть право землевладельца прекращать действие аренды, что давало ему возможность взимать непомерную арендную плату.

Таким образом, крестьянство в течение переходного периода вынуждено было нести двойной гнет — гнет старой системы, которую правительство еще не решалось уничтожить, и гнет нового, централизованного режима, который создавался на базе старого. Именно тяжесть этого двойного гнета и вызывала такое энергичное движение протеста со стороны крестьянства в первые годы после реставрации. Имея в виду это обстоятельство, мы сможем лучше понять причину противоречивого характера крестьянских восстаний и получить некоторое представление о причинах своеобразия аграрного вопроса в современной Японии.

Хотя в результате снижения земельного налога в 1876 г. и укрепления центрального государственного аппарата бурные волнения первых лет периода Мэйдзи удалось несколько успокоить, все же отмеченные выше своеобразные условия, в которых японское крестьянство совершило переход от старого режима к новому, не пережив своего «1789 года», оставило на нем неизгладимый отпечаток. Положение крестьян в Японии несколько напоминало положение крестьянства в Испании в конце XIX в., где поджоги церквей и нападения на имения испанских вельмож, выражавшие ненависть безземельного крестьянства к феодальному землевладению, сочетались с признанием христианских доктрин и детской верой в заступничество чудотворных святых.

 

Представители низших рангов самурайства в качестве лидеров реставрации Мэйдзи

В начале настоящей и в предшествующей главе я пытался показать историческую роль самураев низших рангов как лидеров реставрации, а также роль крупных купцов из Осака и Кёто, которые их финансировали. В данном разделе необходимо остановиться на сложном характере этого самурайского руководства.

Мы уже видели, как самураи низших рангов крупных антиправительственных кланов фактически взяли власть в свои руки, реорганизовали администрацию кланов, изменили направление их экономической политики, а затем выступили вместе с самураями других кланов на борьбу за реставрацию. После реставрации, не занимая высших постов в новом правительстве, они, тем не менее, полностью контролировали его политику, точно так же, как они распоряжались делами кланов при токугавском режиме, когда служили своим ленивым феодальным князьям в качестве управляющих или советников. Это положение лучше всего можно выразить следующими словами одного из авторитетных авторов, выступавших по вопросам истории Мэйдзи: «В результате традиционного двоевластия обстоятельства сложились так, что когда император был поднят до положения правящего монарха, он не был в состоянии должным образом выполнить свою роль. Среди ближайшего окружения его двора не было никого, кто был бы в достаточной мере способен править вместо него. Номинальные руководители кланов находились в этом отношении не в лучшем положении. Большинство из них были физически слабы и не блистали умом, тогда как сильное, здоровое меньшинство почти не обладало качествами политических деятелей. Симадзу, глава клана Сацума, так погряз в консерватизме и был настолько высокомерен и горд, что ничего хорошего от него ожидать было нельзя, и лидером клана фактически стал прославленный Сайго, хотя номинально он считался оруженосцем Симадзу. Поэтому людьми, способными руководить новым правительством, были только самураи. Они-то и осуществляли политическую власть, хотя и не занимали высших должностей в правительстве».

Однако было бы ошибкой полагать, что многие из огромной армии самураев получили посты при новом правительстве в качестве чиновников или управляющих. Из общей численности населения, насчитывавшего в 1870 г. 34,3 млн. человек, число простых самураев, или соцу (этот термин впоследствии был упразднен, когда самураи низших рангов сделались хэймин, или простолюдинами, а остальные были вовлечены в сидзоку, или воинское сословие), составляло 408823 семейства, насчитывавшие 1 892 449 человек, то есть от 5 до 6 % всего населения. Если сравнить эти данные с цифрами, выражающими отношение феодального дворянства ко всему населению Франции в период революции 1789 г., то получим следующие интересные данные: общее количество лиц, принадлежавших к так называемым привилегированным сословиям, включая дворянство и духовенство, составляло там около 270 тыс. человек; в 25–30 тыс. семейств собственно дворян насчитывалось 140 тыс. человек и духовенства — 130 тыс. человек. По отношению ко всему населению Франции, насчитывавшему примерно 26 млн. человек, это число B70 тыс.) составляло 0,5–0,6 %. Следует, кроме того, отметить, что мы включили французское духовенство в число представителей привилегированных сословий, тогда как японское буддийское духовенство не включено в это число. Японское духовенство, не считая церковной прислуги и монахов, насчитывало в 1884 г. 16 092 синтоистских и 75 563 буддийских священника. Приведенные цифры дают нам некоторое представление о численности деклассированных феодальных элементов в Японии периода Мэйдзи по сравнению с Францией периода революции.

Положение самурайства, столь неустойчивое на закате правления Токугава, сейчас стало просто катастрофическим. Если самурайство было непроизводительным классом в период позднего феодализма, то по крайней мере его мечи были к услугам князей. Теперь же реставрация влекла за собой полное крушение самурайства как прослойки феодальных вассалов. Хотя видные лидеры реставрации происходили главным образом из самурайства низших рангов, все же этот класс, оторванный от всякой производительной деятельности, если не считать мелкого кустарного ремесла (для восполнения скудного пособия, выплачиваемого им в виде стипендий, самурайские семьи обычно занимались изготовлением лакированных изделий, бумаги, шнурков, бумажных фонарей и т. п.), не мог быть носителем нового способа производства. Носителем нового способа производства, который постепенно приходил на смену феодальному способу, был, конечно, класс крупного купечества — тёнин. Однако этот класс был настолько неподготовленным для роли промышленного предпринимателя и настолько неопытным в делах управления государством, что сам вынужден был опираться на государство в деле развития промышленности и прибегать к услугам представителей старого феодального класса, главным образом самураев, выступающих в качестве администраторов и государственных деятелей. Поскольку самураи не закрепились в новом обществе подобно купечеству и крестьянству (которые сделали это совершенно различными способами), огромное большинство из них не могло сохраниться как самостоятельный и вполне определившийся класс. Они вынуждены были приспосабливаться к изменившимся социальным условиям, сделаться правительственными чиновниками, бюрократами, мелкими торговцами, капиталистами, профессиональными солдатами, крестьянами, ремесленниками, промышленными рабочими, публицистами, священниками, учителями, — одним словом, кем угодно, только не оставаться самураями. Проблема феодального воинства, очутившегося в затруднительном положении в современном обществе, была одной из самых сложных проблем, и не удивительно, что многие самураи, лишенные всех средств к существованию, жаждали возвращения старых порядков. Правительство Мэйдзи комплектовалось главным образом из людей самурайского происхождения; последние считали своей первой обязанностью пристроить своих менее счастливых собратьев по клану, предоставляя им должности правительственных чиновников; служащих в префектуральных или муниципальных органах управления, мелких чиновников, начальников тюрем, сыщиков и полицейских. В результате этого весь государственный аппарат оказался насквозь пропитанным самурайским влиянием. Возьмем для примера хотя бы японскую полицию; без всякого преувеличения можно сказать, что полицейский состав Японии комплектовался почти исключительно из бывших самураев. Итагаки Тайсукэ в своих воспоминаниях говорит о положении самураев: «В нашей стране такие люди, как, например, полицейские, в значительной части являются выходцами из феодальных классов».

Значительно меньшее число самураев, такие, как Сибудзава Эйити, благодаря своим способностям, благоприятным условиям или же в связи с вступлением в купеческие семьи, стали промышленниками и банкирами. Некоторым самураям из покровительствуемых правительством кланов, выступавших в свое время против бакуфу, посчастливилось вступить в симпэйтай, или императорскую армию.

Правительство, со своей стороны, принимало все меры к тому, чтобы при помощи тех ограниченных средств, которыми оно располагало, облегчить положение самураев. Начиная с 1869 г. оно приняло ряд решений о предоставлении самураям небольших кредитов, при помощи которых они могли бы стать скромными торговцами или предпринимателями. Однако больше всего правительство стремилось привлечь самураев в промышленность в качестве директоров, мастеров, или даже простых рабочих, а также к освоению пустующих земель, главным образом на Хоккайдо, с тем чтобы они могли стать самостоятельными производителями. Но эти попытки, как правило, редко заканчивались успехом.

Положение отдельных групп самураев в новом обществе было далеко не одинаковым, и поэтому их влияние на это общество часто носило противоречивый характер.

Прежде всего, многие из этой армии демобилизованных вассалов ожидали, что новое правительство в награду за их активное участие в борьбе против бакуфу создаст благоприятные условия для применения их воинских талантов и организаторского опыта, и клич «выдвигайте талантливых людей» часто был у них на устах. Они видели, как самураи из некоторых кланов поднимаются до высоких постов в правительстве, и с ужасом смотрели на быстрый темп преобразования страны, на упразднение старомодного костюма, объявление свободы выбора профессий, запрещение носить мечи, объявление равенства всех классов перед законом, введение всеобщей воинской повинности — на все эти меры, направленные на уничтожение их кастовых привилегий. Эти быстро развивающиеся события, наряду с неустойчивостью их собственного экономического положения, вызывали острое недовольство самураев. Не унаследовав от деспотического токугавского режима никаких традиций согласованного политического действия, кроме обычая кровной мести и убийств, многие доведенные до отчаяния самураи и ронины прибегали к террору как средству давления на правительство. Террор был почти единственным средством протеста при феодализме, и как таковой он был перенесен в новое общество, где члены правительства, главным образом бывшие самураи, не считали его настолько чуждым своим традициям, чтобы отвергнуть или запретить его.

 

Разногласия по вопросу о корейском походе

Внутри правительственных кругов назревали разногласия по вопросу о путях дальнейшего развития Японии — должна ли она пойти по пути внутренних преобразований и индустриализации по европейскому образцу или же по пути немедленной и энергичной экспансии. Наиболее дальновидные люди в правительстве — Окубо, Кидо, Ивакура — стояли за первый путь; большая группа политических деятелей, состоявшая из представителей трех самостоятельных политических течений, выступала за второй путь. Эти разногласия достигли наивысшей точки в период агитации за посылку «карательной экспедиции» в Корею. Различные клики внутри правящего лагеря выступили за поддержку лозунга сэйкан рон (требования о посылке «карательной экспедиции» в Корею) и развернули энергичную агитацию за немедленное вторжение в Корею. Лозунг сэйкан рон поддерживали следующие три группы, находившиеся в оппозиции к правительству: во-первых, самурайская оппозиция, представлявшая крайне правое крыло, во главе с Сайго Такамори; в эту же группу входил и будущий вождь либерализма Итагаки Тайсукэ; во-вторых, партия «национального престижа», представленная министром иностранных дел Соэдзима Танэоми, и, в-третьих, либералы-реформаторы во главе с Это Симпэй, Оки Такато и Гото Сёдзиро, представлявшие левое крыло оппозиции. Первая группа, состоявшая из наиболее решительных и последовательных поборников экспансии, рассматривала поход в Корею как средство разрешения таких серьезных внутренних проблем, как недовольство самураев. Разложение самурайства, усилившееся после упразднения кланов в 1871 г. и замены рисовой пенсии денежной в 1873 г., больше всего беспокоило Сайго — главу самурайской оппозиции. Рядовой состав армии, созданной для борьбы против бакуфу в 1867–1868 гг. и руководимой Сайго, был основным костяком самурайской оппозиционной группы. Вторая группа опиралась на министерство иностранных дел, что и определяло ее цели. Позиция третьей группы, на первый взгляд, может показаться противоречивой — партия называлась либеральной и в то же время выступала за захватническую войну. Требование вторжения в Корею отражало недовольство правительством определенной группы самураев, поскольку в правительстве преобладали представители кланов Сацума и Тёсю, а кланы Тоса и Хидзэн, из которых вышла большая часть либеральных реформаторов, были представлены в правительстве гораздо слабее.

Корейский поход сулил этой группе — самураям кланов Тоса и Хидзэн — благоприятные возможности для ликвидации монопольного положения Сацума и Тёсю в правительственном аппарате. Поскольку они выступали против «кланового» правительства, их называли либералами (см. раздел, озаглавленный «Положение либеральной оппозиции», глава V). Не вдаваясь в подробности вопроса о Корее, который был урегулирован мирным путем лидерами правительства в 1873 г. после их возвращения из поездки в Европу и Америку, следует, между прочим, отметить одно-два обстоятельства исторического значения, вытекающие из агитации за корейский поход. Прежде всего, агитация за корейский поход свидетельствовала, что прежний самурайский класс, представленный Сайго, стремится по крайней мере разрешить социальную проблему своего собственного класса путем вовлечения правительства в военную авантюру с тем, чтобы благодаря своему военному опыту вернуть себе привилегированное положение военных лидеров. Кроме того, конституционализм или либерализм третьей группы представлял собой лишь маску, одетую для того, чтобы запугать ханбацу сэйфу (или «клановое» правительство, возглавляемое автократом Окубо) и заставить его поделиться правительственными должностями с более широкими слоями самурайства; словом, за этой маской скрывалось лицо, удивительно напоминавшее Сайго Такаморй.

Единственная разница заключалась в том, что Сайго принадлежал к одному из привилегированных кланов, и поэтому он не был заинтересован в уничтожении клановой монополии или в проведении социальных реформ. Впрочем, если бы представители менее привилегированных кланов занимали более высокое положение в правительстве, как они того и желали, то вряд ли их мотивы существенно отличались бы от мотивов Сайго. Этот момент помогает нам вскрыть одно из самых серьезных препятствий на пути действительного развития политических партий, которые являлись бы подлинными представителями интересов различных политических группировок в стране. Очень часто политические партии возникали лишь как временные группировки, имеющие своей целью поставить правительство в затруднительное положение и в интересах кучки недовольных клановых политиканов всячески мешать его работе. Эта характерная черта японских политических партий была красноречиво изложена выдающимся представителем японского парламентаризма — Одзаки Юкио. «Здесь, на Востоке, — указывал Одзаки, — мы имели понятие группировки, а не общественной партии… обычаи и практика феодальных времен здесь так глубоко вкоренились в сознание людей, что даже идея политической партии, как только она приходит в голову нашим соотечественникам, преломляется в соответствии с феодальными понятиями. Поскольку это так, политические партии… в действительности являются делом личных связей и настроений, причем отношения между лидерами и членами партии аналогичны отношениям, существовавшим между феодальным владыкой и его вассалами».

 

Завершение длительной оппозиции к правительству гражданской войной

Хотя правительство Окубо, Ивакура, Кидо и Иноуэ благополучно выдержало шторм, разыгравшийся вокруг корейского вопроса, оно не устояло перед бурей, которая поднялась по вопросу о Формозе. Разрешение правительства, неохотно данное племяннику великого Сайго — Сайго Ёримити в 1874 г. отправить карательную экспедицию на Формозу в качестве репрессии за убийство формозскими туземцами нескольких рыбаков с островов Рюкю — японских подданных, — показывает, насколько была сильна самурайская оппозиция. Хотя она потерпела поражение по корейскому вопросу, ей позволили добиться своего в этом, менее рискованном предприятии. С помощью экспедиции, однако, не удалось погасить пламя усиливавшегося самурайского недовольства. Сайго, после того как он ушел в отставку с поста военного министра в знак протеста против политики правительства по корейскому вопросу, вернулся к себе на родину в Кагосима, где он, подобно Ахиллу, уединившемуся в своей палатке, оставался глух и нем ко всем просьбам токийского правительства. Но он не бездействовал в своем уединении, а создал «школы» (си-гакко) для самураев клана Сацума с целью обучения их военному искусству. Вскоре после урегулирования корейского вопроса последовала принудительная замена самурайских рисовых пенсий денежными 15 августа 1876 г.), что оставило многих самураев без постоянного дохода и еще больше усилило их недовольство. Вместо того чтобы обуздать самураев Сацума, их господин, Симадзу Хисамицу, крайне консервативный человек, критически относящийся ко всему современному, вышел из состава правительства и отправился в Сацума, где, с небольшими перерывами, находился в уединении до конца своей жизни. Первое самурайское восстание, которым руководил Это Симпэй, вспыхнуло, однако, не в Сацума, а в Хидзэн в январе 1874 г. Вслед за ним произошло восстание в Тёсю, которым руководил Маэбара Иссэй. Хотя оба эти деятеля, и в особенности первый из них, считались людьми сравнительно либерального направления, лозунги, с которыми они выступали, выражали чаяния самурайства о возвращении к старому режиму. Такими лозунгами были: «Война с Кореей, реставрация даймё и изгнание иностранцев». Наконец, это долго тлеющее недовольство среди самураев Сацума вылилось в серьезное вооруженное выступление в форме великого Сацумского восстания 1877 г., подавленного после легендарной и кровавой борьбы, в которой погиб Сайго. Это восстание было последней угрозой новому строю, последней отчаянной попыткой деклассированных самураев отбросить Японию назад к феодализму или, по крайней мере, установить правление федерации кланов, при котором каждому клану была бы предоставлена возможность управлять своими собственными делами. Многие из прежних историков утверждали, что реставрация представляла собой не более как образование правления федерации кланов Сацума, Тёсю, Тоса и Хидзэн, заменившей собою правление семейства Токугава. Однако подавление сацумских мятежников показало всю несостоятельность подобной концепции.

Если эти восстания были реакционными по своему характеру и преследовали цель восстановления феодализма в несколько измененном виде, то читатель может спросить, в чем же проявлялась демократическая или левая оппозиция к правительству, если вообще таковая была. Первой фазой такой демократической или антифеодальной оппозиции, хотя еще и не вполне оформившейся, были крестьянские восстания и выступления городской бедноты, описанные выше. Эти восстания представляли собой попытку добиться снизу более широкого распространения положительных мероприятий нового режима.

Феодальный характер самурайской оппозиции подтверждается тем фактом, что, за исключением случаев, когда самураи имели возможность использовать недовольство крестьян для достижения своих собственных целей, как, например, во время восстаний 1874–1877 гг., они всегда помогали правительству подавлять крестьянские волнения. В этом нет ничего удивительного, если учесть положение самурая в феодальном обществе и его положение в капиталистическом обществе как чиновника, полицейского или профессионального солдата. Как в старом, так и в новом обществе самурай смотрел на крестьян с точки зрения управителя, а не управляемого. После снижения земельного налога в 1876 г., укрепления государственного аппарата и связанного с этим спада волны крестьянских восстаний либерально-демократическое движение приняло организованную политическую форму, нашедшую свое выражение в 1881 г. в появлении дзиюто, или либеральной партии. Однако мы забежали слишком далеко вперед и должны вернуться к рассмотрению положения прежних феодальных князей при новом режиме.

 

Антифеодальная политика правительства Мэйдзи; его отношение к феодальным князьям и классу помещиков

Перед новым правительством встала дилемма: или сохранить феодальный режим, передав гегемонию от Токугава какому-нибудь другому клану или коалиции кланов, или же создать централизованный государственный аппарат, охватывающий своей властью всю страну.

Как экономическая основа нового правительства — торгово-капиталистический класс, так и правительственное руководство, представленное самураями низших рангов и бывшими клановыми чиновниками, чье честолюбие прежде подавлялось, а чувство вассальной преданности притуплялось узостью кланового кругозора, являлись гарантией того, что правительство пойдет по второму пути, ведущему к современному национальному государству. Новое правительство с самого начала приступило к решительному искоренению прежнего представления о правительстве. Внешняя форма преобразований Мэйдзи не должна вводить нас в заблуждение, так как за внешней формой скрывается подлинное содержание этих преобразований. Например, даже попытка создать конституцию по образцу реформы Тайка 646 г. н. э.) — этого дофеодального кодекса, составленного в духе танской политической экономии, — объяснялась стремлением найти какую-нибудь антифеодальную философию государства. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание тот факт, что в то время в Японии влияние политических учений других стран, за исключением Китая, было еще очень слабым, или если вспомнить «культ древности» во время французской революции, когда даже наиболее ревностные республиканцы и якобинцы не могли найти лучшего образца для своих идеалов, чем герои римской республики. В этом смысле основной документ реставрации Мэйдзи — императорская клятва 14 марта 1868 г. — выражал понятным и приемлемым для всех языком антифеодальные чаяния народных масс Японии, поскольку в нем говорилось о необходимости считаться с общественным мнением, о ведении административных дел в интересах всего государства и о поощрении распространения иноземной науки. Все эти обещания, и в особенности первое, пробудили большие надежды у населения, уставшего от феодальных репрессий, фракционной борьбы и обскурантизма. Лозунги, под которыми велась и увенчалась успехом война за реставрацию, свидетельствовали о враждебном отношении лидеров «внешних» кланов к правлению Токугава. Некоторые из этих лидеров надеялись заменить его новым правительством, где власть принадлежала бы им. Однако это стремление крупных феодалов привело в движение социальные силы, которые они не в состоянии были остановить. Во главе этих сил встали самураи низших рангов и кугэ, которые, совершив политический переворот, развернули борьбу против стремления феодальных князей (экономическое и социальное положение которых ничем не отличалось от положения дома Токугава) восстановить феодальный режим, заменив власть Токугава властью других феодальных князей. Хансэки-хокин (возвращение феодалами императору своих прав на землю), проведенное под руководством самураев и кугэ в 1869 г., было первым шагом на пути удаления даймё от политической власти. Это было еще фланговой, а не лобовой атакой на феодализм, поскольку феодальные князья оставались во главе своих кланов — из их ведения были изъяты лишь чеканка монеты и вопросы внешней политики. Поведение Симадзу и других крупных феодалов не оставляло никакого сомнения в том, что даймё встревожены. Прежде чем сделать решающий шаг, руководители правительства посетили наиболее важных даймё. Ивакура и Окубо поехали в Кагосима с мечом от императора в качестве подарка храму, построенному в честь покойного владыки клана Сацума; Кидо поехал в Ямагути (Тёсю), а затем, несколько позже, Окубо и Кидо посетили Коти (Тоса). Более важным мероприятием центрального правительства явилось создание небольшой, но преданной регулярной армии, укомплектованной из наиболее надежных войск, главным образом из войск, ранее принадлежавших клану Сацума. Упразднение кланов в 1871 г. явилось coup de grace для политических происков феодальных князей.

Возникает сразу же вопрос: почему феодальные князья не оказали решительного сопротивления нарушению их власти подобно тому, например, как сёгунат боролся против враждебных ему сил в 1867 и 1868 гг.? На этот вопрос хотя и трудно, но необходимо ответить, чтобы понять характер правления Мэйдзи. Существует распространенное мнение о том, что феодальные князья отказались от своих прерогатив добровольно, выразив этим свою лояльность правительству. Это может быть и верно в отношении некоторых из них, но значительно большая часть феодальных князей вела себя далеко не лояльно по отношению к новой власти. Что касается тех князей, которые действительно выразили готовность отказаться от своих феодальных прав, то многие из них находились под влиянием более дальновидных клановых чиновников, таких, как Кидо из клана Тёсю, Итагаки из Тоса, которым удалось убедить своих клановых руководителей в существенных преимуществах такого шага как с точки зрения их узких личных интересов, так и с более широкой, национальной точки зрения. Однако каковы бы ни были их надежды и честолюбивые стремления, даже самые упрямые поборники феодального сепаратизма и феодальных привилегий уже понимали, что невозможно сохранить независимость местной власти при наличии централизованного правительства. Наиболее одаренные воображением и идеалистически настроенные вассалы этих феодалов выступали на стороне императорского правительства и полностью поддерживали его политику, тогда как те из самураев, которые были недовольны новым правительством, не представляли собой существенной силы, для того чтобы выступить на борьбу против войск центрального правительства, вобравших в себя сливки старых клановых армий. Кроме того, правительство подготовило почву для ликвидации феодальных прав, развернув кампанию по мобилизации общественного мнения на поддержку этого мероприятия. Призыв правительства встретил широкий отклик. Если бы феодальные князья организовали восстание при этих неблагоприятных для них условиях, правительство, несомненно, могло бы мобилизовать армию из представителей всех классов, которые повели бы самоотверженную борьбу против мятежных феодалов, подобно тому как они боролись против самураев Сацума в 1877 г. Однако самым решающим фактором, определившим поведение князей, была гарантия сохранения их экономической мощи посредством правительственных облигаций, выдававшихся князьям взамен их прежних доходов. Между судьбой французского дворянства времен французской революции и японской феодальной аристократией периода 1868–1873 гг. существует огромная разница. У первых были конфискованы их поместья (без компенсации), которые затем были проданы с аукциона и перешли в распоряжение помещиков и крестьян-собственников. Многие из аристократов поэтому встали на путь контрреволюции, тогда как новые слои землевладельцев сделались самыми преданными сторонниками нового режима. В Японии же феодальный князь, перестав быть земельным магнатом, получающим свой доход от эксплуатации крестьян, сделался благодаря замене натуральной пенсии денежной финансовым магнатом, вкладывающим свое недавно превращенное в капитал состояние в банки, акционерные общества, промышленность или землю, став таким образом членом узкой финансовой олигархии. Этот шаг правительства был решительным, но он не был неожиданным. Еще до ликвидации прав феодалов на землю правительство всячески стремилось добиться хотя бы нейтралитета, если не поддержки, наиболее сильных приверженцев феодализма, раздавая им щедрые подачки одной рукой и в то же время подрывая бастионы их феодальных привилегий — другой. С этой целью правительство еще в 1869 г. согласилось выплачивать даймё половину их обычного дохода. Это была в общем очень великодушная сделка, учитывая резкие колебания урожая риса, неповиновение крестьян, расходы на общественные работы в клане и содержание самурайских дружин. Теперь правительство полностью освобождало феодальных князей от всех их прежних обязанностей и связанного с ними риска. Однако такая сделка не могла быть постоянной, так как она налагала, с одной стороны, слишком тяжелое финансовое бремя на правительство, а с другой — оставляла за феодальными князьями власть на территории их кланов (так как ликвидация юридических прав на землю в 1869 г. еще не означала уничтожения их политической власти в клане) и одновременно давала им право на получение крупных денежных сумм от центрального правительства. Такое положение было несовместимо с понятием буржуазного государства, которое стремились создать лидеры Мэйдзи. Окончательно компромисс между правительством и князьями был достигнут лишь в 1873 г., когда был издан декрет о «добровольных пенсиях». Согласно пересмотренному и окончательному плану капитализации пенсий, составленному в 1876 г., были установлены следующие процентные ставки и сроки погашения облигаций (см. таблицу на стр. 93).

ПРОЦЕНТНЫЕ СТАВКИ И СРОКИ ПОГАШЕНИЯ ОБЛИГАЦИЙ

После того как этот план был реализован, выяснилось, что общая сумма уплат по претензиям в переводе на общедоступные облигации правительственных займов составила 190 801950 иен, в том числе:

Кроме того, было выплачено наличными 20 108 507 иен, с учетом которых общая сумма капитализации достигла 210910457 иен.

Вряд ли нужно доказывать, что этот окончательный расчет государства по феодальным претензиям дал крупнейшим феодалам достаточную сумму денег, чтобы стать полноправными членами финансовой олигархии. Однако часть более мелких феодалов и огромное большинство самураев получили суммы, недостаточные для того, чтобы подняться выше уровня средних слоев общества. И это, пожалуй, не простое совпадение, что наиболее серьезное выступление самурайства — Сацумское вооруженное восстание — произошло вслед за провозглашением обязательного перехода не денежную пенсию в августе 1876 г.. Данное мероприятие лишило даймё — в прошлом местных полуавтономных владык — их экономической базы и в то же время обеспечило преданность бывших феодалов новому режиму. Это было последней стадией оформления того своеобразного союза купцов и финансовых магнатов с феодальными князьями или крупными землевладельцами, который начал образовываться еще в период Токугава. Таким образом, уничтожение феодализма в Японии не было чудом, оно не противоречило законам исторического развития, а явилось логическим следствием борьбы внутренних, часто невидимых, но весьма реальных социальных сил. Коротко об этом можно сказать следующими словами Макларена: «Перед глазами феодальной аристократии была продемонстрирована военная сила; в то же время правительство предложило в виде приманки денежные выгоды, по крайней мере для даймё. Феодализм, таким образом, был отчасти принужден пойти, отчасти сам пошел на собственную ликвидацию». Однако это мероприятие правительства представляло собой нечто большее. Несмотря на смелые атаки против феодализма, предпринятые правительством в 1870–1873 гг., выразившиеся в проведении таких мероприятий, как объявление равенства всех классов перед законом (воинов, крестьян, ремесленников и купцов), отмена ношения феодального костюма и уничтожение феодальных застав, отделение буддийской религии от государства, реформа календаря, эмансипация касты «эта», быстрое распространение западных учений и западной техники, устранение феодальных запретов на отчуждение и раздел земли, объявление свободного выбора профессии и сельскохозяйственных культур для посева на своем участке земли — несмотря на все эти антифеодальные мероприятия революционного и необычайно важного значения, правительство самураев и клановых чиновников, столкнувшись с волной крестьянских восстаний, сочло для себя более выгодным заключить мир с феодалами, для того чтобы иметь возможность сконцентрировать все свои силы против крестьянства. Развязав себе руки на одном фронте, правительство получило возможность заняться вплотную разрешением аграрной проблемы не только путем насильственного подавления крестьянских волнений, но и посредством укрепления государственной машины, перестройки административного аппарата, при помощи уступок крестьянам-собственникам (особенно снижением земельного налога в 1876 г.) и путем дальнейшего укрепления позиций помещичьего класса, который мог стать политической опорой правительства в деревне. Эта тенденция в политике правительства подтверждается последовательностью изданных им законодательных актов. Установление денежных пенсий даймё явилось политическим компромиссом между прежним правящим классом и новым правительством, опирающимся на поддержку главным образом купцов и землевладельцев, и в то же время представляет собой важный социальный процесс, в котором интересы ростовщика, помещика, купца, банкира и бывшего даймё смешивались и сливались в единое целое, составные элементы которого невозможно различить. При рассмотрении характера реформ нового правительства становится ясным, что оно полностью отвергло политику сёгуната и смело открыло путь для развития капиталистической экономики. Закон 1872 г., отменивший запрет продажи земли, правительственная политика скупки общественных земель, свобода профессий и выбора сельскохозяйственных культур для посева свидетельствуют о победе права частной собственности на землю. Переход от нерегулярного налога, взимаемого натурой в зависимости от урожая, к денежному налогу, взимаемому по единой общенациональной шкале, говорит о новых налоговых отношениях, а именно об обезличенных денежных отношениях между правительством и управляемыми. Этими мероприятиями правительство гарантировало защиту права частной собственности на землю классу новых помещиков.

Кроме того, правительство гарантировало помещичье-ростовщическому классу выплату долгов, оставшихся от предыдущего периода. Это мероприятие имело исключительно важное значение для осакских ростовщиков, которым сильно задолжали разорившиеся даймё. Для того чтобы погасить эти безнадежные долги свергнутой знати, правительство выпустило новый заем (однако долги сёгуната не были признаны правительством Мэйдзи). Принятием на себя долгов местной знати правительство увеличило бремя государственных долгов на сумму в 41 млн. иен, которая была покрыта за счет выпуска облигаций. Эти облигации не только гарантировали выплату купечеству безнадежных долгов, но и предоставили владельцам облигаций необходимые средства для вложения в промышленные предприятия или земледелие. Уплата долгов способствовала превращению наиболее крупных землевладельцев и ростовщиков в акционеров и банкиров. Так, например, крупный землевладелец и ростовщик Итисима Токудзиро основал в 1873 г. Четвертый национальный банк в городе Ниигата. Акционерами этого банка были главным образом крупные землевладельцы, которые играли руководящую роль в местных политических и административных делах. Уже в этом раннем периоде мы наблюдаем то переплетение интересов землевладельцев, банковских кругов и правительства, которое является одной из своеобразных черт современного социально-политического строя Японии.

Следующей большой задачей правительства было объединение местных рынков в единый национальный рынок. Для этого нужно было отменить клановые тарифные барьеры и сборы, унифицировать денежную банковскую систему (в 1867 г. в денежном обращении находилось 1694 вида денежных знаков), установить свободу торговли и выбора профессии, упразднить ограничения в области возделывания сельскохозяйственных культур. Все эти реформы должны были открыть пути для развития национального рынка и обеспечить возможность японским купцам принимать участие в международной торговле.

Наконец, политическое объединение страны, достигнутое посредством хансэки-хокан («возвращение» феодалами прав на землю, 1869 г.) и хайхан-тикэн (упразднение феодальных поместий и создание префектур, 1871 г.) положило конец феодальной системе, при которой автономный даймё осуществлял неограниченную власть над людьми, населявшими его землю, посредством таких мер, как барщина, запрещение бегства крестьян с земли, ограничение в выборе профессий и видов сельскохозяйственных культур, право присвоения урожая на корню различными законными и незаконными способами. Однако эти реформы полностью не уничтожили, а лишь остановили рост могущества феодальной знати. В последующие годы этот класс, поливаемый обильным дождем денежных пенсий и обогреваемый лучами покровительства, ожил и пустил пышные побеги. Наиболее ярким проявлением этой метаморфозы прежней феодальной знати было назначение ее представителей на высшие правительственные посты и, кроме того, тот факт, что после временного упадка эта знать выступила в 1884 г. в качестве сословия пэров (когда она вместе с кугэ была отнесена к категории кадзоку — «титулованной знати») и начиная с 1889 г. пользовалась в палате пэров широкими конституционными полномочиями. Лишенные феодальных прав на землю, которая перешла главным образом в руки крестьян-собственников и нового помещичьего класса, эти феодалы имели возможность на деньги, выплаченные им в 1876 г. и позже, закупить большие участки государственной земли, продававшейся по фантастически дешевым ценам, и таким образом сделаться новыми помещиками. Некоторые из них стали акционерами и промышленниками.

Значительная доля банковского капитала в стране в 1880 г. принадлежала знати. Это может служить показателем того, что уже в тот период эти будущие финансовые магнаты современной Японии представляли собой серьезную экономическую силу. Следующая таблица показывает социальный состав акционеров национальных банков в 1880 г.:

АКЦИОНЕРЫ НАЦИОНАЛЬНЫХ БАНКОВ В 1880 г.

У нас создалось бы неправильное представление о преобразованиях Мэйдзи, если бы мы рассматривали правительственную гарантию долгов купечеству (тёнин) и установление пенсий даймё просто как уступку или взятку, посредством которой правительство хотело купить поддержку этих классов. Следует еще раз подчеркнуть тот факт, что хотя правительственный аппарат состоял преимущественно из самураев, новый режим был признан купеческим и землевладельческим классами, и, за исключением отдельных лиц, даймё видели те преимущества, которые сулило им соглашение с новым режимом, и пошли на компромисс, который уже был подготовлен их прежними взаимоотношениями с купечеством. Создание фонда для погашения национального долга посредством гарантии уплаты долгов и капитализации пенсий ломало феодальные ограничения, мешавшие накоплению и использованию капитала и являвшиеся главным препятствием на пути развития капитализма при бакуфу. Капитализация пенсий была рассчитана на выплату в течение короткого периода времени ежегодной ренты, которая в противном случае была бы постоянной обузой для правительства. Сумма облигаций, выпущенных с этой целью в августе 1876 г. национальными банками по инициативе министра финансов Окума Сигэнобу, достигла 174 млн. иен. Таким путем бывшие пенсионеры получили в виде единовременной суммы, хотя в несколько урезанном размере, те платежи, которые они должны были получить в течение длительного периода времени. Превращение этих средств в инвестированный капитал привело к тому, что феодальные права, связанные с недвижимым имуществом, немедленно были заменены другими правилами, основанными на владении движимым или обращаемым имуществом, и связали прежние полуизолированные кланы с центром, втянув их посредством сети банковских учреждений в орбиту общенациональной экономики.

 

Заключение

Таково в общих чертах социально-политическое значение революции Мэйдзи, заложившей фундамент современного государственного строя Японии.

Японская бюрократия вынуждена была взяться за дело переустройства страны не только с ограниченными ресурсами, но и в условиях угрозы вторжения иностранных держав, которая с середины прошлого столетия постоянно нависала над страной. Кроме того, стране угрожала агрессия и в гораздо более зловещей форме — в форме проникновения иностранного капитала, уже пустившего довольно глубокие корни в портовых городах в первые годы периода Мэйдзи. В предыдущей главе указывалось, что эта внешняя опасность не была воображаемой, доказательством чему может служить существование института экстерриториальности для иностранцев в Японии вплоть до 1899 г. и отсутствие тарифной автономии, которой Япония добилась только в 1910 г. Новое общество создавалось правительством на развалинах старины, причем всю тяжесть расходов по выполнению этой задачи правительство переложило на плечи сельского населения, за счет которого, кроме того, было достигнуто накопление и централизация капитала. Именно поэтому правительство всячески препятствовало развитию антифеодальных настроений среди сельского населения.