50
Глядя на себя в зеркало на двери своей спальни, Бобби жалела, что у нее нет никаких особых талантов. По крайней мере, таких талантов, каких от нее ждали учителя и ее мать.
Мадам Морье, учительница рисования в ее школе в Трувиле, была горько разочарована, обнаружив, что у нее нет способностей к изобразительному искусству. Поначалу учительница из провинциальной школы, которой доверили воспитание дочери прославленной художницы, чувствовала себя взволнованной и польщенной. Она предавалась мечтам о том, как она разовьет скрытые таланты юной Роберты, когда та пойдет в местную школу. Увы, ее мечтам не суждено было сбыться. Чуть ли не каждый день Роберта Алессандро приходила в школу с ободранными и исцарапанными от лазания по деревьям и игр на спортплощадке руками! Ее длинным и сильным пальцами не хватало чуткости, грифель ломался в них и безбожно пачкал не только лист бумаги, но и ее лицо и руки.
Бобби, бесспорно, была неглупа, поэтому, когда мадам Морье рассталась с надеждой, другие преподавательницы вступили в бой, стараясь выявить, чем дочь такой матери несомненно одарена от природы. В конце концов, рассуждала мадемуазель Дели, школьная директриса, Али Алессандро была не только знаменитой художницей, но и преуспевающей деловой женщиной, сумевшей заработать миллионы. Никто из учителей ни разу всерьез не задумался об отце Бобби. Автогонщик, одержимый безумной манией скорости и опасности, вряд ли мог что-то предложить своей дочери.
К 1982 году мадемуазель Дели и ее коллеги отказались от всех своих попыток. Бобби была «твердой четверочницей», она никогда не опозорила бы школу, но и прославить ее не смогла бы. Хорошо еще, вздыхали они в учительской над традиционной чашкой кофе с молоком во время большой перемены, что она перестала лазать по деревьям, как обезьянка, и наконец поняла, что с мальчиками можно не только драться.
Бобби снова взглянула на себя в зеркало. Может, ей и не хватало интеллекта или творческих талантов, но местных мальчишек это, похоже, ничуть не смущало. Их вполне устраивали простой здравый смысл и сообразительность, а кроме того, – Бобби улыбнулась, пробуя закрутить свои густые, блестящие волосы в замысловатую прическу и прикидывая, не пора ли ей, несмотря на прекрасный естественный цвет лица, начать пользоваться тональным кремом, – они находили ее привлекательной. Особенно, – она слегка покраснела, вспомнив о нем и заметив, как ее переменчивые глаза начинают светиться зеленым светом, – Люсьен Жоффрей, сын владельца конной фермы в окрестностях Довиля. Последние семь недель он уделял ей все свое внимание.
Бобби взглянула на часы и подскочила на месте. Люсьен заедет за ней меньше чем через час, а она еще даже ванны не приняла. Она бросилась в ванную, отвернула краны на полную мощность и вылила в воду мерный колпачок ароматического масла. Душистый пар наполнил комнату. На мгновение Бобби прислонилась к мраморной стене – у нее закружилась голова от чего-то, внезапно нахлынувшего… наверное, это называлось желанием.
До недавних пор, до встречи с Люсьеном, вдруг поняла Бобби, ее основной инстинкт спал – не то что у других девчонок ее возраста. Но этот красивый восемнадцатилетний юноша с аристократическими манерами и ртом искусителя заставил ее очнуться. Когда Люсьен впервые поцеловал ее, Бобби отпрянула, удивленная и слегка встревоженная, но он обхватил ладонью ее затылок и тихонько, но властно притянул обратно к себе. Ей показалось, что он нашел глубоко спрятанный переключатель глубоко у нее внутри, ловко включил его и вызвал искру, с тех пор ярко вспыхивающую всякий раз, когда она всего лишь думала о нем.
Бульканье в ванне напомнило ей о том, что вода вот-вот хлынет через край. Бобби торопливо завернула краны, сняла длинную футболку, которую предпочитала любой другой домашней одежде, заколола волосы на макушке и залезла в ванну. Намылив натуральную губку мылом «Шанель», она принялась растирать ею тело, стараясь не замочить волосы, вымытые только этим утром. Потом она встала в ванне, намылила между ног, и опять ее пронзил электрический разряд желания. Она быстро нырнула обратно в воду, напрягая всю свою волю, чтобы удержаться от искушения задержаться и заняться исследованиями. Она не должна опаздывать: Бобби не уважала людей, которые нарочно заставляли других ждать. Кроме того, сам Люсьен как-то раз сказал ей, что это глупые игры и ему нравится, что она в них не играет.
Вытираясь большим махровым полотенцем, Бобби пожалела, что не может надеть в этот вечер что-нибудь мягкое и женственное, но Люсьен собирался отвезти ее на картинг неподалеку от Гавра. Было бы нелепо появиться на спортивных состязаниях в чем-нибудь кроме джинсов. Зато никакие обстоятельства не могли ей помешать надеть что-нибудь сногсшибательное сверху, и она быстро перебрала в уме весь свой гардероб. Изумрудно-зеленую шелковую блузку, купленную матерью в Довиле? Нет. Она, может, и подходит по цвету к глазам, но с синими джинсами будет смотреться ужасно. Бобби остановила свой выбор на блузке алого шелка с подходящим по цвету поясом. К такому наряду, помимо всего прочего, очень пойдут ее новые кроссовки с ярко-алыми боковинами.
Домой в тот вечер Бобби вернулась поздно, причем в состоянии крайнего возбуждения. Ее джинсы были перепачканы машинным маслом, рукав блузки порвался по всей длине, волосы были растрепаны, но щеки горели, а глаза светились изумрудным блеском.
Ее мать сидела в своей спальне, прислушиваясь к звукам у входной двери и даже не думая о сне. Бобби вступила в опасный возраст, и хотя она всеми силами старалась не стеснять свободу дочери, заставить себя не волноваться Александра не могла.
– Мам, ты еще не спишь? – Бобби заглянула в спальню.
– Как видишь. Заходи.
Бобби вошла в комнату, и Александра в тревоге вскочила с кресла.
– Что случилось? Ты попала в аварию?
– Да нет, мам, какая авария?
Улыбка Бобби была такой широкой и счастливой, что Александра вдруг догадалась: только одно событие могло ее вызвать. Она лихорадочно попыталась настроить себя на правильный лад; весь последний год она готовилась к этому моменту, но теперь чувствовала себя растерявшейся и сбитой с толку. Она ясно видела, что Люсьен не разочаровал и не расстроил Бобби, хоть за это можно было благодарить судьбу. А Бобби пришла прямо к ней, чтобы рассказать обо всем, – это тоже хорошо.
– Так что же все-таки произошло? – спросила Александра, все еще не понимая, каким образом ухаживания воспитанного и приличного Люсьена Жоффрея могли привести к порванной блузке и перепачканным джинсам.
Бобби опустилась во второе кресло, по другую сторону от камина. В «Жаворонке» многие комнаты были оборудованы открытыми каминами, и один из самых красивых находился в спальне Александры. Дверь еще немного приоткрылась, в комнате, виляя хвостом, появился Легавый и уселся рядом с Бобби.
– Мама, – сказала она с новым вздохом, – это было замечательно.
– Что именно?
Бобби мечтательно улыбнулась.
– Мы ездили в Гавр на соревнования по картингу.
– Вот как?
Это было не то место, которое она сама выбрала бы для обольщения.
– Ты когда-нибудь ездила на карте, мам?
– Что-то не припоминаю.
– Это классно, мам! Никогда в жизни мне не было так здорово!
– Ты сидела за рулем? – нахмурилась Александра.
– Люсьен меня научил, – пожала плечами Бобби. – Он говорит, что я способная – сразу все поняла. И еще он сказал, что мало кто из девушек чувствует скорость.
– Он так и сказал? – Александра помолчала. – А потом?
– Что – потом?
– Чем вы потом занимались?
– Ничем. Провели весь вечер вместе, а потом вернулись домой.
Александра была в полной растерянности.
– Может, все-таки объяснишь мне, почему у тебя такой вид, будто тебя застиг ураган?
– Это машинное масло, мам.
– Только не на рукаве.
Бобби с сокрушенным видом ощупала блузку.
– Мне очень жаль. Я случайно зацепилась.
Александра выпрямилась в своем кресле, ее глаза прищурились.
– Поправь меня, если я ошибаюсь. Карты – это такие маленькие машинки, состоящие практически из одного каркаса.
– Точно! – кивнула Бобби.
– В таком случае я буду не слишком рада, если ты поедешь туда снова.
Лицо ее дочери вытянулось.
– Ма-ам, только профессионалам и опытным членам клуба разрешается гонять на больших скоростях. А такие, как я, катаются как на электрических машинках на ярмарке.
– С какой скоростью ты ездила?
– Не больше двадцати миль в час.
Александра неодобрительно поджала губы.
– Люди погибают на дорогах примерно на такой же скорости.
– Мам, люди погибают и на пешеходных переходах.
– Не уклоняйся от темы, Бобби.
– Я не уклоняюсь! – возмутилась Бобби. – Это ты нарочно меня путаешь. Я сегодня провела лучший вечер в своей жизни!
– Надеюсь, он не станет последним. У тебя будет еще много таких вечеров, причем вместе с Люсьеном. Но не на картинге. Это ясно?
– Нет, не ясно.
– Бобби, не заставляй меня играть роль деспотичной матери, я тебя очень прошу. Я ведь не так уж часто прибегаю к запретам, верно?
– Вот и не нужно начинать сейчас, – угрюмо проговорила Бобби.
– Но это опасное увлечение, и меня оно пугает.
– Я знаю, почему ты так говоришь! Это из-за моего отца, так?
– Что? – изумилась Александра.
– Это напоминает тебе о его гонках, – Бобби вскочила, с вызовом глядя на мать.
– Ничего подобного! Тебе всего шестнадцать, а это опасный спорт, вот в чем все дело! – Александра была потрясена несправедливостью обвинения. – И вообще, при чем тут твой отец? Ты месяцами о нем даже не упоминала, а теперь вдруг заговорила только потому, что это играет тебе на руку?
– Отец тут ни при чем! – Глаза Бобби стали наполняться слезами обиды. – Хотя я впервые в жизни нашла то, что нас с ним объединяет!
Александра встала и попыталась обнять дочь, но Бобби сердито вырвалась.
– Дорогая, прошу тебя, ты же устала. Постарайся успокоиться.
– Спасибо за совет, но я совершенно спокойна и иду спать.
Бобби направилась к двери, и Легавый пошел за ней, прижав уши, недовольный их громкой ссорой.
– Отличная мысль, – сухо заметила Александра. – Утром мы все подробно обсудим.
– Обсуждать нечего.
Дверь за Бобби со стуком захлопнулась.
Александра медленно вернулась к креслу и опустилась в него. Такого поворота событий она никак не ожидала. Взглянув на свои руки, она заметила, что они дрожат. Александра закрыла глаза, и тут же перед ней возник образ Бобби за рулем хрупкого карта. Она содрогнулась. Будь проклят Люсьен!
Она вновь устало поднялась с кресла и развязала пояс пеньюара. Сейчас уже ничего не поделаешь, надо лечь и постараться уснуть. Утро вечера мудренее. Их размолвки всегда бывали краткими, ни одна из них не умела долго дуться. Бобби разумная девочка; она скоро поймет, что мать просто беспокоится о ней.
Три недели спустя в их почтовый ящик опустили предназначенный для Бобби конверт с фирменным тиснением Гоночного клуба по картингу в правом верхнем углу. Александра всеми силами попыталась не выдать своей тревоги, она убеждала себя, что речь идет лишь о подростковом капризе. Большинство сверстников Бобби увлекались картингом: это было не более опасно, чем езда на заднем сиденье этого проклятого мотоцикла, на котором Люсьен гонял по всей округе. Она дрожала и умирала со страху всякий раз, когда Бобби напяливала ярко-синий шлем и махала ей на прощанье рукой у ворот.
– Ну ты скажешь тоже, мам! – засмеялась Бобби как-то раз воскресным утром, когда Александра спросила, почему бы Люсьену не воспользоваться для разнообразия своим «БМВ» вместо мотоцикла. – На дворе 1982 год! Детей уже не опекают на каждом шагу, чтобы с ними ничего не случилось! Ты же не хочешь, чтобы я круглые сутки сидела дома взаперти?
– У меня и в мыслях не было держать тебя дома. Мне бы просто хотелось, чтобы твой приятель гонял на мотоцикле без тебя, вот и все.
– Но Люсьен потрясающе водит: с ним на мотоцикле надежнее, чем с другими в машине.
– В таком случае в его машине будет еще безопаснее, не так ли?
Бобби скорчила рожицу.
– Ну зачем из-за пустяков поднимать шум, мам?
Александра почувствовала, что ее терпение на пределе.
– Разве я не проявила понимания, когда ты захотела вступить в клуб? Ведь я тебе разрешила, разве нет?
– Разрешила, – согласилась Бобби. – Ты же не видишь в этом ничего страшного, так? – «Момент настал, – подумала она. – Если я ей сейчас не скажу, то потом уже никогда не решусь». Бобби отвела глаза. – Я рада, что ты больше не волнуешься из-за клуба, мам, – начала она.
Встревоженная ее фальшивым тоном Александра пристально взглянула на дочь. – В чем дело?
– В клубе есть другая секция, и я хочу в нее вступить.
– Что за другая секция?
Бобби вызывающе вздернула подбородок.
– Мотокросс.
Впервые после рождения дочери Александру охватил такой неистовый гнев против нее, что она не нашла слов.
– Мам? – нервно спросила Бобби.
Александра наконец обрела голос.
– Надеюсь, это шутка. – Она смотрела на дочь, не веря своим глазам. – Это что, еще одна из гениальных идей Люсьена?
– Люсьен входит в клубную команду, это правда, – ответила Бобби со спокойствием, поразившим ее саму, – но это не его идея. Я сама решила записаться.
– На этот раз ответ – нет.
– Но мне очень хочется, мам. – Бобби сердито вспыхнула.
– Ты еще школьница, Бобби. Тебе надо заниматься, если ты еще не забыла. Люсьен и его клуб и так отнимают у тебя слишком много времени.
– Ты не поэтому мне отказываешь, – сердито буркнула Бобби. – И если на то пошло, я вовсе не обязана оставаться в школе. В шестнадцать лет я имею право оставить школу, а мне уже шестнадцать.
– А ведешь себя, как будто тебе тринадцать! Ты будешь учиться, пока не получишь аттестат зрелости, – не допускающим возражений тоном отрезала Александра.
– На кой черт он мне сдался? Я не собираюсь поступать в университет.
– Не смей ругаться.
– Дерьмо!
– Бобби!
– Когда мы приехали во Францию, я ругалась, и тебе это казалось смешным.
– Потому что ты была ребенком и не понимала, что говоришь. – Александра изо всех сил пыталась погасить ссору, пока разговор не зашел слишком далеко. – Дорогая, думаешь, мне приятно что-то тебе запрещать? Думаешь, это легко – быть сразу и матерью и отцом?
– За меня можешь не беспокоиться, – огрызнулась Бобби. – Может, ты забыла, но у меня действительно есть отец! Он пишет мне каждый месяц и уж он-то будет рад услышать, что его дочь унаследовала от него любовь к скорости!
Александра не нашлась с ответом.
Перед следующим свиданием с Люсьеном Бобби вынула из ящика комода спрятанное в самой глубине у задней стенки золотое сердечко на цепочке, подаренное ей Андреасом во время визита в Нью-Йорк, и повесила его себе на шею.
Александра ничего не сказала. Она поняла, что у нее нет выбора. Ей оставалось только наблюдать и ждать.
Ждать пришлось недолго. Наступил июль, у Бобби были каникулы. Появилась масса свободного времени. Картинга ей уже мало, заявила она. Александра прочитала свод правил Международной федерации мотоциклистов, добавила к ним дюжину своих собственных и скрепя сердце дала согласие.
Бобби была на седьмом небе.
– Ой, спасибо, мамочка! – воскликнула она, бросившись на шею Александре и обнимая ее. – Клянусь, я буду осторожной, приезжай и посмотри сама, если ты мне не веришь… И, честное слово, я больше ничего не буду просить!
Александра похолодела. Можно было не сомневаться, что слова дочери означают нечто прямо противоположное тому, что она сказала. И как долго придется ждать на этот раз?
– Надо ковать железо, пока горячо, – убеждал ее Люсьен. Он бросил взгляд на Бобби, взял вправо, остановил машину на обочине и пристально посмотрел на нее.
– Ты хочешь сесть за руль или нет?
– Прямо сейчас? Да нет, не очень.
– Не сейчас, дурочка. Ты хочешь участвовать в гонках?
– Ты же знаешь, что хочу, Люсьен, – вздохнула Бобби. – Но все не так просто.
– Да брось! Конечно, если ты хочешь стать секретаршей или домохозяйкой…
– Ты прекрасно знаешь, что есть и другие возможности.
Люсьен пожал плечами.
– Ну да, конечно. Можешь остаться в школе до получения аттестата. А потом поступить в университет и проучиться там еще пять лет. Очень благоразумно. Я обеими руками за.
– Но я против.
– Ну наконец-то!
– Придется мне поговорить с мамой, – неохотно признала Бобби. – Просто мне ужасно не хочется ее расстраивать. Она все это уже проходила с моим отцом…
– Это же не твоя вина, cherie, что в твоих жилах течет его кровь! – Люсьен придвинулся ближе, насколько позволял рычаг переключения скоростей. Последние несколько недель они перестали пользоваться мотоциклом: автомобиль оказался куда удобнее. – Малышка, – прошептал он и обнял ее за плечи.
За лето она еще больше похорошела, и он порадовался, что попал в самое удачное время, когда девичья красота только расцветает и нежные, соблазнительные округлости становятся все более заметными внимательному взгляду с каждым месяцем. Он нашел ее рот и поцеловал, причем нежный поцелуй вскоре перешел в страстный.
– Люсьен, – попыталась выговорить Бобби, отбиваясь от него.
Но он не мог расстаться с ее сочными и нежными губами. Свободной рукой он нашел верхнюю пуговицу ее блузки и расстегнул ее, потом вторую и третью. Его рука нащупала ее грудь – такую юную, такую безупречную… Слава богу, Бобби никогда не носила лифчиков…
– Люсьен! – запротестовала она еще более энергично.
– В чем дело? – Удивленный, он наконец остановился. – Разве тебе не нравится?
Не сумев удержаться, Бобби расхохоталась. Люсьен нахмурился.
– Могу я спросить, что тут такого смешного? Знаешь, я не люблю ломак.
Бобби задыхалась от смеха.
– Да я и не думала… Просто у тебя такое лицо и…
– И что еще? – спросил он сердито.
Она заглянула через его плечо.
– И еще жандарм стоит у машины вот уже четыре минуты.
– Merde! – Люсьен отскочил от нее как ошпаренный. – Застегни блузку, Бобби!
– А в чем дело? – спросила она, глядя на него невинно-круглыми глазами. – Я-то думала, Франция – это страна романтики.
Его губы побелели.
– Так и есть, черт побери. Но здесь стоянка запрещена. – Он опустил окно и выглянул. – Добрый вечер, офицер. Какие-то проблемы?
Позже, пока они прощались у входной двери, изнутри до них донесся нетерпеливый вой Легавого.
– Заходи, – пригласила Бобби. – Мама еще не спит, она будет рада тебя видеть.
Он покачал головой.
– Только не сегодня.
– Почему? Еще рано.
Люсьен с нежностью заглянул ей в лицо.
– Потому что ты ведь собиралась с ней поговорить, ты не забыла?
– Разве я собиралась?
Люсьен приподнял ей подбородок и ободряюще заглянул в глаза.
– Собиралась. И помни: вали все на гены. Ты же не виновата, что она вышла замуж за автогонщика.
– Пожалуй, ты прав, – вздохнула Бобби. – Да, ты прав, – повторила она решительно.
– Молодец, девочка!
Бобби тряхнула волосами.
– Моя мать гордится своей логикой. – Она усмехнулась. – Ведь против такого довода ей нечего будет возразить, верно? Я такая, какой они меня сделали.
Три дня спустя, охваченная дурным предчувствием, Александра позвонила Андреасу в Нью-Йорк, оставив сообщения у него дома, в «Алессандро» и во всех его кафе. Наконец, двенадцать часов спустя, он ей перезвонил.
– Что случилось? Что-то с Бобби?
– Да, – ответила она, с облегчением услыхав его голос.
Когда Александра закончила рассказ, на другом конце провода наступило молчание.
– Ты должен мне помочь, – сказала она.
– Каким образом?
– Отговори ее от этой затеи.
– Каким образом? – повторил он. – Я не видел ее и не разговаривал с ней почти два года.
Александра крепче стиснула в руке телефонную трубку.
– Андреас, ради всего святого, мы должны ее остановить! Вся эта затея нелепа, просто безумна!
– Почему это она нелепа? Только потому, что Бобби девочка? На дворе 1982 год, Али. Если женщина хочет водить гоночные автомобили, теперь уже никто не считает, что она сошла с ума.
– Я скажу тебе – почему! – От возмущения Александра уже чуть ли не кричала в трубку. – Потому что она думает, что гонки у нее в крови, вот почему!
Опять наступило короткое молчание. Потом Андреас тихо сказал:
– Именно это я когда-то пытался объяснить моей матери.
– Может, и так, – безжалостно продолжала Александра, – но по крайней мере в твоем случае это было правдой. – Она заставила себя смягчиться. – Извини, Андреас, я никогда бы об этом не заговорила, если бы не крайняя необходимость, но Бобби ошибочно убедила себя, что в этом ее призвание. Мне кажется, она в конечном счете пытается таким образом установить родственную связь с тобой.
– А это так плохо?
– Нет, конечно, нет. Я была бы счастлива, если бы вы нашли способ снова сблизиться. Но только не такой способ. Он безрассуден и опасен.
– А почему ты считаешь, что меня она послушает, Али? Вы с ней так близки, прямо как закадычные подружки, уж кому убеждать ее, как не тебе?
– Я старалась, поверь мне, – ответила она устало, – но это классический подростковый сценарий: мать внезапно становится врагом, потому что в чем-то не соглашается с дочерью. Просто обычно разногласия возникают из-за мальчиков, спиртного или наркотиков. Честно говоря, я в замешательстве.
– Так, ну а от меня-то ты чего хочешь? Чтобы я сказал ей, что из нее выйдет никудышная гонщица?
– Нет! – воскликнула Александра. – Я не хочу, чтобы до этого дошло! Я хочу, чтобы она близко не подходила к автодрому!
– А почему нет? – возразил Андреас. – Боишься, что она добьется успеха?
– Да при чем тут успех? Я тебя умоляю, очнись, неужели ты не видишь? Если Бобби начнет водить гоночные машины, она не сумеет верно оценить свой потенциал. Ее отец был чемпионом, и она будет считать, что унаследовала его талант, надо только его проявить. – Александра перевела дух. – Я не хочу рассказывать Бобби правду, Андреас. Никогда. Ни за что.
На линии послышался треск разрядов, напомнивший ей о разделявшем их огромном расстоянии. Ее последние слова эхом отдались у нее в ушах.
– Ну хорошо, – вдруг отозвался Андреас, несказанно удивив ее. – Если я опять приглашу ее в Нью-Йорк, думаешь, она приедет?
– Я не уверена, но думаю, что приедет.
– Может, ты предпочитаешь, чтобы я приехал во Францию?
– Нет, – задумчиво проговорила она. – Лучше на время увезти ее подальше от Люсьена.
– Кто такой Люсьен? Поклонник?
– Да. Очень милый молодой человек, но его влияние порой оказывается слишком сильным.
Андреас заколебался.
– Ты уверена, Али? Ты не будешь возражать, если она проведет какое-то время здесь?
– Никакого другого способа я не вижу, – ответила она. – И, насколько я понимаю, мы могли бы одним махом решить сразу две проблемы. Вы с ней снова стали бы друзьями.
– Или врагами. Это может навеки настроить ее против меня, – тихо заметил он.
– Будь осторожен, и ничего такого не случится. Я думаю, Бобби придет в восторг, узнав, что ты заинтересовался ее увлечением. Для нее это будет означать проявление истинной любви с твоей стороны.
– Я напишу ей, – пообещал Андреас.
– А позвонить ты не можешь? Почта идет так долго…
– Али, Бобби же не дура. Если я вдруг свалюсь ей как снег на голову со своим звонком, она непременно заподозрит, что это ты меня подговорила. Нет, я напишу прямо сегодня, и она получит письмо через несколько дней.
Облегчение Александры было так велико, что она едва не расплакалась.
– Спасибо тебе, Андреас, – сказала она с чувством, – от всей души спасибо. Честное слово, мне очень жаль, что приходится взваливать это бремя на твои плечи, но я просто не знала, к кому еще обратиться.
– Я рад, что ты вспомнила, что я все еще ее отец.
– Я этого никогда не забывала ни на секунду. – Ее вдруг вновь охватили сомнения. – Ты напишешь прямо сегодня, обещаешь? Не откладывай.
– Это тот самый редкий случай, Али, – заметил он не без ехидства, – когда тебе придется мне довериться.
Бобби вылетела из парижского аэропорта Орли двадцать второго сентября, рассчитывая пробыть в Нью-Йорке месяц. Люсьен проводил их до аэропорта, Александра тактично отвернулась, когда юная пара обнялась на прощание, но, когда Бобби бросилась ей на шею, губы у нее задрожали, как у испуганной девчонки.
– Я скоро вернусь, мам, ты и оглянуться не успеешь, – горячо прошептала Бобби на ухо Александре.
– Но только на этот раз, – сказала мать, отстранив ее от себя и внимательно глядя ей в глаза, – дай отцу настоящий шанс. Он всего лишь человек, Бобби, и он может ошибаться, но он очень тебя любит.
Из глаз Бобби полились слезы.
– Я люблю тебя, мамочка. Спасибо, что уговорила меня сделать еще одну попытку.
Они снова крепко обнялись
– Я ведь желаю тебе самого лучшего, – задыхаясь от подступающих слез, сказала Александра. – Ты это понимаешь, правда, солнышко?
Со смущенным видом подошел Люсьен.
– Посадка заканчивается, мадам.
Бобби выбралась из материнских объятий и утерла слезы тыльной стороной ладони.
– Я позвоню сразу после прилета, хорошо? – Бобби подхватила свои сумки и заставила себя улыбнуться. – Клянусь, что буду писать вам обоим каждый день.
– Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, – сказал Люсьен.
Бобби показала ему язык.
– Ну, может, через день.
Верная своему слову, она позвонила Александре сразу же по прибытии. Голос у нее был усталый, но взволнованный. Через четыре дня от нее пришло первое письмо, написанное на фирменной тисненой бумаге Андреаса.
«Дорогая мама,
дела обстоят лучше, чем я смела надеяться. После того раза я боялась, что отношения между нами испорчены окончательно, но теперь я верю, что, если есть любовь, все остальное возможно.
Я поняла, что все будет хорошо, уже в аэропорту. Отец вел себя очень тактично, обнимать не стал, только пожал руку. Но уже через секунду мы обнимались и оба плакали! Потом он опять немного отстранился, даже замкнулся, и я тоже, но мы понимали, что это просто защитная реакция: нам обоим не хотелось сразу все испортить. За годы наросло столько льда – надо было дать ему время полностью растаять.
На эти выходные мы собираемся на Лонг-Айленд в гости к Дэну Стоуну. Говорят, там очень красиво. На следующей неделе папа говорит, что ему нужно съездить в Вашингтон навестить свой ресторан и он возьмет меня с собой.
Не скучай, мамочка, и пусть тебе даже в голову не приходит беспокоиться обо мне: я в хороших руках.
Я тебя очень, очень люблю. А ты бы не хотела приехать к нам?
Бобби».
В течение первых трех недель подробные письма приходили регулярно. Двадцатого октября Александра позвонила Бобби, чтобы спросить, когда она собирается возвращаться, и почти не удивилась, услыхав в ответ, что Бобби хочет остаться еще на пару недель. Голос у нее был такой счастливый, что у Александры не нашлось возражений. Но вот прошло еще три недели, и она уже готова была рвать на себе волосы за то, что вовремя не распознала тревожные симптомы.
«Дорогая мама,
не буду ходить вокруг да около: я хочу остаться здесь на какое-то время. Возможно, даже на год. Во-первых, хочу, чтоб ты знала: папа изо всех сил старался заставить меня отказаться от мысли о гонках. Все его доводы звучат довольно логично, но в результате просто ни к чему не приводят, когда я сравниваю их с тем чувством, что сидит у меня внутри. Ты должна понимать, что это такое, мама, когда хочешь чего-то так сильно, что внутри все горит. Если бы кто-то потребовал, чтобы ты оставила живопись, ты бы не смогла, ведь верно? Твой отец был художником, и он передал это тебе. Вот так и у меня.
Папа хотел тебе позвонить, но я попросила его подождать, пока я сама не напишу. Не хочу, чтоб ты думала, будто мы сговорились.
Я хочу остаться прежде всего потому, что знаю: мой отец – тот самый человек, который больше всех может мне помочь. Он, конечно, не разрешит мне остаться, если ты не согласишься, и еще он хочет, чтобы я обещала, что брошу это дело, если он и дядя Руди решат, что у меня нет способностей. Не представляю, как я могла бы бросить. Надеюсь, ты дашь согласие.
Я, конечно, понимаю, что ты сейчас чувствуешь, читая это письмо. Я ужасно скучаю по тебе, мам, прошу тебя, поверь мне, и я скучаю по «Жаворонку» и по Легавому тоже. Люсьен мне написал, что он хочет приехать и погостить, если можно. Я была бы счастлива, если бы ты тоже могла быть здесь с нами. Но я понимаю, что тебе, наверное, будет очень тяжело.
Ну, пожалуйста, постарайся меня понять!
Бобби».
Крупный округлый почерк дочери расплывался перед глазами у Александры. Она уронила письмо на стол. Ничто в ее прежней жизни – ни смерть отца, ни авария Андреаса, ни их развод – не ранило ее так больно, как это письмо. Это было предательство. Это была такая сокрушительная несправедливость, что она не могла поверить в ее реальность. Как будто все происходило не наяву.
Она бессмысленно пробегала глазами строчки письма. «Папа хотел тебе позвонить…»
Чтоб ему гореть в аду! Какое безумие, какое затмение на нее нашло? Как она могла довериться ему хоть на миг? Нет, она точно сошла с ума.
Она все еще была вне себя от возмущения и гнева, когда поздним вечером того же дня позвонил Андреас.
– Я получила письмо. – Она сама чувствовала, что никогда еще в ее голосе не звучала такая горечь. – Как ты мог так поступить, Андреас?
– Я через все это уже проходил, Али. Меня оставили на морозе за дверью. Я пробыл там больше десяти лет.
– Стало быть, это твоя месть.
– Конечно, нет.
– А что же тогда?
– Все очень просто, Али. Я не хочу снова ее потерять.
– Значит, теперь моя очередь?
– Ты прекрасно знаешь, что я этого не хотел.
Молчание зияло между ними как пропасть.
– Али, – вдруг заговорил он просительно, – почему бы тебе тоже не приехать сюда?
Она горько рассмеялась.
– Ты хочешь, чтобы мы все снова стали счастливой семьей, Андреас? Ты этого хочешь? Ты еще более сумасшедший, чем я думала!
– Может, и так.
Это было невыносимо.
– Я доверилась тебе! – воскликнула Александра в отчаянии. – Ты обещал отговорить ее от этой безумной затеи! Вместо этого ты использовал отпущенное тебе время, чтобы похитить ее у меня!
– Мне очень жаль, что ты так это воспринимаешь, – обиженно и сухо ответил он. – На самом деле все не так.
– А по-моему, все именно так.
– Ради всего святого, дай мне шанс! – вдруг заорал Андреас.
– Именно это я и сделала! Я дала тебе шанс и теперь горько об этом жалею.
– Я не мог ее отговорить! Ты дольше моего с ней прожила, уж тебе ли не знать, какая она упрямая!
Потрясенная, подавленная, Александра не нашлась с ответом.
– Поверь, это было нелегко – давить на нее, пытаться разрушить ее честолюбивую мечту, – продолжал Андреас, отчаянно стараясь до нее достучаться. – Для меня это была первая возможность найти что-то общее между нами, это сблизило нас, у меня появился шанс…
– Я дала тебе этот шанс, а вовсе не автогонки.
– Думаешь, я этого не понимаю? Я прекрасно знаю, что твоей вины в этом не было… во всем, что произошло. Ни в нашем разрыве, ни в том, как я бросил Бобби. Я был безумен, но я пострадал за это…
– Ну, а ты разве не понимаешь, что мы все пострадаем, если ты позволишь ей упорствовать в этом помешательстве, Андреас? – закричала она в исступлении. – Я уже через все это проходила, когда ты участвовал в гонках, я жила в страхе изо дня в день! Ты действительно хочешь все это испытать на себе – когда Бобби сядет за руль вместо тебя? Когда она скроется за поворотом и ты услышишь голос, объявляющий, что произошло столкновение, а ты даже не будешь знать, цела Бобби или нет!
– Али, успокойся! Бобби пока еще далека от гонок. Она ездит на мотоцикле и только однажды села за руль спортивной машины.
– Но ведь этим дело не кончится.
– Вот тут-то я и могу оказаться полезным! Я не позволю ей сделать что-нибудь безрассудное. Бобби придется чертовски много работать, чтобы доказать, что она действительно что-то умеет, а без этого я ее близко не подпущу к более мощным моторам.
– Спортивные машины тоже опасны!
– Езда на тренировочной трассе куда безопаснее, чем на открытом шоссе, Али, – возразил Андреас, – а как только она получит права, ей будет разрешено по закону ездить повсюду. Здесь по крайней мере она научится водить лучше, чем многие другие в этом штате.
Он замолчал. Александра попыталась взять себя в руки.
– Есть ли у нее способности? – спросила она наконец.
– Честно говоря, я не уверен. Пока что я наблюдаю только энтузиазм и старание, но умения явно не хватает. Ты была права: ею движут ошибочные представления о призвании. Клянусь тебе, Али, если выяснится, что ничего за этим не стоит, я не дам ей продолжать. Я хочу послать ее к Дику Морану, – разумеется, с твоего разрешения. Он держит профессиональную автошколу. Хочу знать, что он о ней скажет.
– А вдруг этот Моран решит, что она подходит?
– В таком случае она, наверное, подаст заявку на получение официальной лицензии, которая дает право участвовать в гонках. Но не сомневайся, Али, если станет ясно, что это не для нее, я ее отговорю, даже если придется проявить жестокость.
Он говорил так искренне, что Александра почти поверила ему. Ей хотелось верить.
– Как насчет школы? – спросила она. – Я имею в виду общеобразовательную школу.
– Я наведу справки и обращусь к тебе за советом, как только получу информацию.
– Мне потребуются подробные сведения о нескольких школах. Причем самых лучших.
– Все, что пожелаешь.
– Ладно.
– Ты согласна? – Андреас не поверил своим ушам.
– А у меня есть выбор? Если я за волосы приволоку Бобби обратно, мы все проиграем.
– Не могу выразить, насколько я тебе благодарен, Али. И Бобби будет тебе благодарна, когда я ей скажу.
– Я сама ей скажу, – резко перебила его Александра. – Не хочу, чтобы у нее создалось ложное впечатление, будто победа уже у нее в кармане.
Андреас помедлил.
– А ты не хочешь приехать сюда? Хоть на время?
– Я очень занята.
– Мы были бы очень рады… Бобби была бы просто счастлива.
Что-то шевельнулось глубоко у нее внутри. «Неужели он говорит серьезно? Или просто из благодарности?»
– Не думаю, что это удачная мысль. И я согласилась только в принципе, не забывай, – напомнила она. – Мне нужна информация о школах. Я хочу знать, что представляет собой твой дом, как…
– Все понятно, – торопливо вставил Андреас. – У тебя гораздо больше мужества, чем когда-либо было у меня, Али, – тихо добавил он. – Я восхищаюсь тобой.
– Лучше позаботься о нашей дочери, Андреас, – сказала она сурово, – это все, о чем я прошу. Если с ней что-то случится по твоей вине, если я узнаю, что из-за тебя она рисковала, я…
– Али, – перебил он ее, – ты же решила дать мне шанс. Если я сейчас все испорчу, другого уже не будет. Никогда.