– Отлично сработано, – говорит шут, когда монах замолкает. – Ты действительно отличился.

Монах: Я был тогда молодым и невинным.

Первый певец-горлопан: Ты видел голову менестреля, насаженную на пику?

Второй певец-горлопан: Его труп на веревке?

Третий певец-горлопан: Ты закончил свой трактат?

Второй певец-горлопан: Теологический.

Третий певец-горлопан: В общем, трактат.

Монах: Э… мой «pudendae»?

Шут: Я попросил бы! Соблюдайте приличия, господа. Здесь дамы.

Пьяная баба пускает ветры и громко хохочет. Монашка, избравшая путь покаяния, поднимает глаза к Небесам, надеясь на гром среди ясного неба. И тут вступает пловец (вы еще про него не забыли?), продолжая нападки.

Пловец: А подскажи мне, святой отец, где эта знаменитая библиотека в Брюгге. Просто мне любопытно.

Монах: Библиотека… э… Она… в городе.

Пловец: Странно. Я прожил в Брюгге почти всю жизнь, но что-то не помню там библиотеки.

Монах: Ну, это было давно… тебя тогда и на свете не было.

Монах видит складочки недоверия на лицах слушателей. Его макушка покрывается испариной.

– Надеюсь, никто из вас не сомневается в правдивости моего рассказа, – взрывается он. – А если кто сомневается, то пусть так и скажет. Но все, что я рассказал, это чистая правда. До единого слова.

Шут: Слово само по себе – всегда правда. Важны не слова, а их порядок.

Певцы-горлопаны: Правильно, это все относительно.

Монах: Нет, не все.

Певцы-горлопаны: Это все субъективно.

Монах и Монашка: Нет!

Похоже, что назревает новое противостояние. Певцы-горлопаны о чем-то шепчутся, сбившись в тесный кружок, ни дать ни взять заговорщики. Все внутри у монаха дрожит и трепещет, и он хватается обеими руками за край стола, так что у него белеют костяшки пальцев.

Певцы-горлопаны: Слушайте. Теперь наша очередь.