В довершение всего в этот замечательный вечер в их маленькой столовой наверху появился Кент, пригласивший сам себя к обеду с нею и Анной. Честь, которой он до сих пор им никогда не оказывал.

Чэттертоны обедали в гостях, Билли был приглашен на обед и два танцевальных вечера. Кент позаботился, видимо, сам, чтобы их маленький стол был убран, как полагается в этот вечер, и чтобы были поданы индейка и маленький пирог.

Он был молчалив, но казался счастливым. Жуанита подумала, что никогда еще она не видела на его лице такого спокойного удовольствия. Это настроение разделяли обе девушки, так что обед вышел веселый.

После обеда, когда они болтали, угощаясь орехами и сладостями, Кент спросил, поедут ли они завтра в церковь. Оказалось, что да. Анна – к одиннадцати, Жуанита – рано утром, до завтрака.

– Кто повезет вас? – спросил он у последней. Но она не желала утруждать никого и собиралась пойти пешком.

Утром, до зари, выйдя из дому, еще розовая от сна, она увидела Кента, поджидавшего ее. Он ничего не объяснил ей, коротко и сухо поздравил с рождеством и зашагал рядом. Но, где надо, поддерживал ее под локоть, и перед каждой лужей протягивал ей руку в толстой перчатке.

Они проходили мимо опустевших, темных садов. Под их ногами белел иней. На востоке черное небо уже слегка серело. Закутанные женщины, горбясь от холода, выходили из ворот на дорогу и шли впереди них во мраке.

В теплой, пахнущей сосной маленькой церкви, скупо освещенной свечами, Кент стоял за молившейся на коленях Жуанитой, с вежливым безразличием глядя на все происходившее, погруженный в свои мысли, и, казалось, не слышал несколько вялой проповеди.

На обратном пути он рассказывал ей об одном рождественском утре, когда они с братом пытались добыть пару молодых диких индеек для матери. О разорванной одежде, исцарапанной щеке и заключительном моменте – помещении этих двух диких птиц в загородку для цыплят. Он не смеялся, рассказывая все это, но зато смеялась Жуанита, и ее звонкий смех раздавался в холодном воздухе, смешиваясь с голосами прохожих, желавших друг другу веселого рождества.

Солнце вставало, и первые лучи играли на покрытой инеем траве. Рассказ Кента напомнил Жуаните о птенце чайки, найденном ею среди скал, и она, в свою очередь, принялась вспоминать вслух.

Целые месяцы эта чайка была ее любимицей и постоянным товарищем, но когда потом она, выросши и окрепши, улетела к своим, Жуанита не могла ее отличить среди других и она никогда не возвращалась на гасиэнду.

– А я-то надеялась, что она всегда меня будет помнить и прилетать, – говорила она, весело шагая рядом с Кентом. – Но она исчезла навсегда. Не то, что мой ягненок, – тот, который был у меня, когда я была совсем крошкой. Он, когда уже стал овцой, всегда, бывало, как увидит меня, начинает бодать головой и вертеться вокруг. А собаки!..

Она задумалась, вспоминая все, о чем рассказывала. Когда они дошли до дома, еще погруженного в сон, Кент спросил, довольна ли она, что живет здесь.

– Да… – Она запнулась. – Это интересно… Это, как будто читаешь книгу о ком-то другом. Мне все кажется, что в один прекрасный день мать меня позовет домой, и я должна буду ей во всем отдать отчет. Не верится, что я больше никому не обязана отчетом!

После минутного колебания Кент спросил, нравится ли Билли ей, и она, быстро и значительно посмотрев ему в глаза, ответила, что нравится. А ему разве нет?

Да, и ему тоже. Он прибавил, как бы неохотно, что жизнь очень легка для таких молодцов. Потом, после некоторого молчания, они простились, и Жуанита пошла к себе завтракать. Но она снова вспомнила об этом обмене мнений, когда через несколько часов Билли, застав ее одну в комнате Анны, застенчиво поднес ей в качестве рождественского подарка маленькую брошь с бирюзой, не представлявшую особенной ценности, но принадлежавшую, по его словам, еще его бабушке.

Жуанита, разбиравшая до его прихода корреспонденцию, стояла, держа подарок в руке, с бившимся сердцем и растерянной улыбкой.

– Право же… я не могу принять этого, вы сами понимаете, – пробормотала она смущенно.

– Но почему же? – Билли покраснел.

«Потому, что мне нравится ваше дружеское отношение, но противно ваше глупое мужское ухаживание», – хотелось честно ответить Жуаните, которую оттолкнуло выражение его лица. Но она не посмела.

Она все еще вертела в руках маленький футляр в неловкости и нерешительности.

– Считаете, что мы еще слишком мало знакомы для этого, а? – сказал, наконец, Билли, беря у нее футляр и небрежно опуская его в свой карман. Он близко придвинулся к ней и, наклонясь, шепнул ей на ухо:

– Когда же я узнаю вас больше, Жуанита? А? Когда я буду знать вас достаточно хорошо, вы, коварное создание?!

Она посмотрела ему в глаза.

– Знаете, вам не следует так говорить, право же, иначе мне невозможно здесь оставаться!..

Он сразу стал благоразумен, выражение влюбленности, так раздражавшее Жуаниту, исчезло с его лица.

– Правда, правда, я веду себя, как дурак! – сказал он порывисто, с раскаянием. – Но я буду пай-мальчиком, увидите!.. Что вы делаете? Я вам помогу!

Они были одни. Анна ушла в церковь. Билли непременно желал помогать Жуаните. Она же сознавала, что это сочли бы неприличным: хозяйский сын, распределяющий места за столом вместе с младшей компаньонкой, да еще в первый день рождества!

Но Билли был так красив, весел и забавен, держал себя так дружески, что она от всего сердца наслаждалась его обществом.

– Док – Росс. Я его посажу возле миссис Гунтер, – объяснял он, грызя свой карандаш.

– Вы лучше меня знаете, кто с кем приятели, – согласилась с благодарностью Жуанита. Билли смущенно захохотал.

– Да она – его первая жена! Пускай себе сидят рядом и пережевывают воспоминания о сладком прошлом. Ну, не сердитесь! Теперь, честное слово, я буду делать все добросовестно!

Но через минуту, к огорчению Жуаниты, он обошел стол и, усевшись так, что её лицо было как раз над его лицом, поймал ее руку, державшую карандаш, и спросил, посмеиваясь:

– Девчушка, я вам нравлюсь? Вы представить себе не можете, до чего я в вас влюблен!

Испуганная Жуанита поднялась и оказалась так близко от него, что раньше, чем она отодвинулась, его рука успела обнять ее за плечи, и Жуаниту овеяло запахом мыла для бритья, свежего белья и каких-то тонких духов. Она тяжело дышала, стиснув зубы и оглядываясь, как испуганная мышь.

– Не бойтесь же так меня! – засмеялся Билли. – Я с ума по вас схожу, слышите ли?

– Перестаньте! – Жуанита молила Бога, чтобы поскорее пришла Анна. Она его ненавидит! Ненавидит!

– Но почему я должен перестать? – шепнул он. Он притянул ее к себе, погладил ее волосы.

Жуанита вырвалась, убежала в соседнюю комнату, оттуда, через переднюю – к себе и заперлась. Она, дрожа, не сводила глаз с двери. Если он придет и сюда, что ей делать?

Но он не пришел. В доме в это воскресное утро было тихо. Неслышно щелкали радиаторы. Где он? Что делает?

Стук в дверь. У Жуаниты сердце готово было выскочить. Но это пришла Анна.

В конце концов, успокоившись, Жуанита с девичьей непоследовательностью ощутила в глубине души некоторую гордость. Она бы ни за что на свете не стала поощрять Билли, но прикосновение его рук, его пылавшее лицо, искренние уверения, что он любит ее… все это приводило в трепет. Его манера объясняться в любви была глупа, но все же это было объяснение в любви! И около трех часов, в то время как Билли с тремя другими молодыми людьми сражались на бильярде, Жуанита пришла к заключению, что она ни на что на свете не променяла бы тех волнующих пяти минут.

Анна попросила ее сходить вниз и узнать у миссис Чэттертон, будет ли ей угодно поговорить с леди Блэйкли по телефону. Жуанита сбежала вниз.

Миссис Чэттертон, ее супруг и двое друзей играли в бридж. – Да, конечно, она будет говорить с леди Блэйкли. – Жуанита уже знала ее достаточно, чтобы быть заранее уверенной, что она охотно будет говорить с особой, носящей такое имя. Она возвращалась наверх, когда Билли с сияющим лицом вылетел из какой-то двери, явно с единственной целью – поговорить с нею. Разве это не удивительно?

– Чем она занята? Помогает мисс Руссель? – Жуанита, в свою очередь, спросила, что он делает. – О, просто убивает время в бильярдной кое с кем из приятелей.

– А вот и моя дверь, – сказала она, останавливаясь в коридоре. Золотистая головка поднялась, черные ресницы взметнулись над голубыми глазами. Он стоял и смотрел на нее.

– Я ужасно сердит на себя за то, что было сегодня утром, – сказал он с нервным смешком.

В глазах Жуаниты что-то вспыхнуло. То странное возбуждение, какое в ней всегда вызывали встречи с миссис Чэттертон, заставило ее, было, забыть о Билли. Теперь она снова вспомнила и сказала слабо:

– О, это ничего…

– Но вы меня простили, Жуанита?

– Да, конечно, – ответила она застенчиво.

– Вот хорошо! И зовите меня просто Билли. Он был прекрасен!

– О, Билли, не думаю, чтобы это было возможно! – сказала она наивно. И оба засмеялись. Жуанита – пунцовая от стыда, а Билли – с шумным восторгом.

Потом она исчезла за дверью, а он снова сошел вниз.

Она сидела и думала. Ей – почти двадцать три, ему – двадцать один. Она – ничего, он – наследник имени и состояния. Но… но если он только играет ею, то он более взрослый, чем кажется, и более жестокий, чем можно было думать.

– Миссис Чэттертон выкинула бы меня за дверь завтра же, если бы это случилось, – подумала Жуанита.

Она, наблюдая за всем, что имело отношение к хозяйке дома, и насколько возможно, ее саму, понимала чутьем, что миссис Чэттертон является женщиной, которая всегда знает, чего хочет, и знает, как этого добиться.

Теперь, а может быть, и раньше, она желала быть знатной дамой. Она не родилась ею – это чувствовалось. Но она носила шкуру льва с достоинством, с надменной уверенностью в себе. А Жуанита не встречала настоящих львов. – Бог знает, существуют ли они? – говорила она себе.

Во всяком случае, все неприступные цитадели были взяты Джейн Чэттертон. Ее красивая голова склонялась в поклоне перед коронованными особами. Дворцы, посольства были ареной ее побед.

Ее французское произношение было верхом совершенства. Она умела небрежно болтать о политике, о новых композиторах и модных операх; она не пропускала новых пьес, книг и знаменитостей. Она способна была презрительно скучать в таких случаях, когда другие женщины немеют от волнения. Она умела наслаждаться жизнью и не терять времени.

Царить в обществе и узнавать «больших людей» было для нее в одно и то же время игрой, религией и занятием. Теперь она была полна честолюбивых замыслов. Жуанита восхищалась ее желанием изучить испанский язык за такое короткое время. Ей казалось, что эта женщина способна быть жестокой, безжалостной, если это нужно для ее целей. Ничто не должно было стоять между нею и ее желаниями. Когда не было причин быть суровой, она была неизменно мила, но те, кто когда-либо уже имел случай вызвать ее гнев, старались быть очень осторожными с нею.

За два дня до Нового года, когда Анна Руссель уехала уже к своему священнику, Билли серьезно спросил Жуаниту, правда ли, что она уходит от них.

Девушка ярко вспыхнула и сказала, что это правда, но она еще не знает, когда именно.

– Кто вам сказал, Билли?

– Я слышал, как мать и отец говорили об этом. Мать сказала, что вы отказались от места. Из-за чего? – спросил Билли напрямик.

– Да видите ли… кажется, ваша мать пригласила в Вашингтоне другую женщину, – с напускной бодростью объяснила Жуанита.

– Но отцу она говорила совсем не то, – возразил Билли с раздражением, и глаза его недоверчиво изучали лицо Жуаниты.

– Я, конечно, не должен был подслушивать, но это вышло не по моей вине. Я лежал в библиотеке на диване – всякий мог меня видеть! А они прошли мимо окна, и я слышал, как мать сказала: «Раз она желает уйти, я не могу ее удерживать». А отец пожалел, что вы уходите, так как вы отлично играете в криббэдж, – вот тогда-то я и узнал, о ком шла речь! И мать еще добавила: «Мне тоже очень жаль, но она ни за что не хочет оставаться».

– Не понимаю! – сказала Жуанита, пытаясь говорить легким тоном, но уязвленная до глубины души.

Да, видимо, миссис Чэттертон просто невзлюбила ее! Она стояла, кусая губы, чтобы не заплакать от обиды и огорчения.

– Слушайте, – вдруг заявил Билли, видимо, решившись на кардинальные меры. – Вам совсем не надо уходить, Жуанита, милая. Отчего вы вздумали уходить? Вы мне позволите спросить ее прямо, нет ли тут недоразумения?

– О, нет, ни за что! Вы этого не сделаете! – с ужасом воскликнула она. – Билли, прошу вас!..

– Хорошо, погодите!.. Скажите мне вот что… – Билли даже заикался от волнения и был очень серьезен. – Если я это улажу, вы останетесь? Послушайте… если вы уйдете, то куда? Скажите мне.

Жуанита смотрела на него задумчиво, в нерешительности.

– Скажите же! – по-детски умолял он. – Отчего мне нельзя знать? Или, – лицо его внезапно изменилось, – или ваш уход имеет какое-нибудь отношение ко мне?

– О, нет, нет, – уверила его Жуанита. – Я не вижу причин скрывать от вас, куда я направляюсь. Впрочем, я буду там недолго, только пока отыщу другое место. Я буду жить в доме святой Моники, это что-то вроде гостиницы для девушек, и ваша мать была так любезна, что устроила меня туда.

– Когда же все это было решено?

– О, чуть ли не в самый день ее приезда!

Билли с упреком посмотрел на нее.

– И вы мне ничего не говорили!

На это Жуанита ничего не ответила. Но его участие радовало ее, и в ее глазах появился влажный блеск.

С минуту они стояли так молча, и она тут только обнаружила, что Билли держит ее руку и водит по ней взад и вперед своим большим пальцем, а его огорченные глаза устремлены прямо в ее собственные. Наконец, он спросил отрывисто:

– Что я могу сделать? Я не хочу, чтобы вы нас оставили!

– Ничего не надо, Билли. Вы только хуже сделаете! – твердо и ласково ответила она.

Но он покачал головой и, пробормотав что-то сквозь зубы, резко отвернулся и ушел. А Жуанита, тронутая и взволнованная, вернулась к своим утренним обязанностям. Она ожидала изгнания. Но все эти дни, со времени ее разговора с миссис Чэттертон, были так полны, так радостны для нее, что она не думала о нем. Сегодня еще она с увлечением занималась приготовлениями к новогоднему обеду; ее комната была завалена бонбоньерками, конфетами, бубенчиками, парчовыми колпачками. Ей нравилась эта пышность и широкое гостеприимство, и она охотно вносила во все свою долю изобретательности.

Но Билли горько разочаровал ее, напомнив, что неумолимая хозяйка ни на йоту не изменила своего решения, что она не побеждена, не смягчена трудолюбием и старательностью Жуаниты. Никакая новая секретарша не появилась. Не делалось никаких приготовлений к приезду мисс Питерс.

Разоблачения Билли открыли Жуаните глаза на тот факт, что она втайне надеялась остаться на службе. И после его ухода на нее напало уныние. Ей хотелось, чтобы все поскорее окончилось, чтобы миссис Чэттертон послала за ней и сказала, что через час, через полчаса ее будет ждать автомобиль, который отвезет ее в город – подальше от них всех!