«Поплачьте немного, это естественно».

Два дня спустя около полуночи Паркер спустился в библиотеку. Ему не спалось. Днем состоялись похороны его брата. После пышной прощальной церемонии Жюль остался лежать рядом со своим отцом в фамильном мавзолее на кладбище Метерье.

Семейство Понтье и раньше сплачивало вокруг себя старые семьи Нового Орлеана, так произошло и на этот раз. Насколько скандально вели себя при жизни и Жюль, и его отец, настолько же пристойно и церемонно проходили проводы и одного, и другого в последний путь.

Сиси по такому случаю прилетела из Сан-Франциско, однако Гас совершенно игнорировал свою бывшую мачеху и во время бдения у гроба и заупокойной службы не отходил от Мэг. Марианна прислала венок размером с сам гроб, но не потрудилась прилететь из Швейцарии. Это обстоятельство не оставило Гаса равнодушным, и вскоре после того, как гроб был выставлен для прощания, Паркер застукал мальчишку за тем, что тот резал присланный матерью венок своим новым перочинным ножичком.

Тогда Паркер не стал мешать мальчику. Но вскоре вернулась из дамской комнаты Мэг. Оценив ситуацию с первого взгляда, она молча протянула руку. Гас так же молча отдал ей ножик, хотя и с большой неохотой. Паркера немало удивило, что он вообще подчинился.

– Цветы ни в чем не виноваты, ты ведь не на них сердишься, – мягко сказала Мэг и увела Гаса на поиски кока-колы.

И вот сейчас ночью, идя через просторную библиотеку к письменному столу, Паркер спрашивал себя, на кого же он злится. На Жюля за то, что тот попусту транжирил свою жизнь и в конце концов потерял ее вовсе? На отца за то, что он делал то же самое? На Тинси, которая смотрит на него с таким видом, будто до сих пор не поймет, почему судьба отобрала у нее не того сына? А может, на себя за все эти ужасные мысли?

Паркер опустился на кожаный стул на колесиках и крутанулся вправо. В его поле зрения оказались рыцарские доспехи, которые Жюль приобрел во время одной из своих поездок во Францию. Поскольку библиотека служила домашним офисом всем мужчинам семейства Понтье, вкусы каждого из них наложили на комнату свой отпечаток.

Паркеру показалось, что из-под закрытого забрала на него кто-то смотрит. Почувствовав себя неуютно, он повернулся в другую сторону, но тут его взгляду предстал групповой портрет представителей четырех поколений Понтье. Тинси заказала портрет вскоре после рождения Гаса. Результат ей не понравился, она даже хотела уничтожить картину, но полотно спас Паркер.

Дед получился как живой, на портрете он был еще не стар и полон жизненных сил. Лицо отца Паркера несло на себе печать всех его грехов. Жюль держал на руках Гаса, на пухлом личике ребенка застыла улыбка. Сам Паркер стоял последним в ряду и как будто старался держаться подальше от Жюля, что, в общем, соответствовало действительности. Паркер и Жюль никогда не питали друг к другу братских чувств.

Паркер тяжело вздохнул. Какую бы беспутную жизнь ни вел его братец, один стоящий поступок он все-таки совершил: они с Марианной произвели на свет Гаса. Вглядываясь в личико пухлого младенца на портрете, Паркер спросил себя, познает ли он когда-нибудь радость отцовства.

Отогнав мрачные мысли, Паркер включил компьютер. Пожалуй, стоит посмотреть, как прошли торги на лондонской и токийской фондовых биржах, это отвлечет его. Любое средство годится, если оно облегчит тяжесть, которая лежит у него на душе, грозя совсем подавить и задушить его, как мокрая тряпка душит пламя.

Компьютер жужжал и пощелкивал, загружаясь и выполняя стандартные процедуры проверки своих внутренних элементов. На экране вспыхнула заставка программы, проверяющей систему на вирусы, затем появилось сообщение, что все в порядке. Паркер смотрел на экран монитора, но видел перед собой не диспетчер программ, а тело Жюля, которое ему пришлось опознавать в морге.

Вирус, внедрившийся в компьютер, размножается в нем до тех пор, пока не займет все пространство жесткого диска. То же самое произошло с пагубным пристрастием Жюля к наркотикам. После того как зависимость возникла, потребность в наркотике умножала сама себя, нарастая по экспоненте, пока в конце концов не привела Жюля к катастрофе.

Паркер поставил локти на стол и подпер руками подбородок, пытаясь изгнать из памяти образ безжизненного тела брата. При всех его пороках и слабостях Жюль обладал неиссякаемой энергией и шармом, который притягивал к нему людей, как украшенная платформа на празднике «Марди-Гра» привлекает, к себе зевак.

Того Жюля больше нет на свете.

Паркер отодвинул стул от стола, встал и подошел к камину, потирая холодные руки. Присев перед камином, он стал сосредоточенно разжигать щепки, предусмотрительно сложенные кем-то – по-видимому, Хортоном – заранее. Хортон, как хороший дирижер, руководил всей работой, которую надлежало выполнять, чтобы хозяйство работало как часы и чтобы семейство Понтье могло должным образом принять бесчисленных посетителей, переступавших порог дома в эти несколько дней.

Наверное, Хортон догадался, что страдающий от бессонницы Паркер не сомкнет этой ночью глаз и даже не ляжет в постель, и приготовил для него в камине дрова и растопку. Щепки загорелись, огонь стал распространяться дальше, одна стружка вспыхнула, взлетела вверх и упала, рассыпавшись снопом искр по большому полену.

Паркер уставился в огонь, дожидаясь, когда его свет и жар поглотят образ его брата. Огонь затрещал, вспыхнул жарче, и вскоре уже занялось и самое большое полено.

«Думай о другом, – мысленно приказал себе Паркер, – о чем-нибудь хорошем. Думай о том, что несет с собой жизнь, а не отбирает ее». Он закрыл глаза. Тепло камина постепенно изгоняло холод из его тела. Паркер поднял руки и облокотился о каминную полку, прижавшись лбом к холодному мрамору.

В памяти всплыл другой образ – Мэг, стоявшей бок о бок с ним на протяжении всего этого казавшегося бесконечным дня и вечера. Через дом прошло столько народу, что к восьми часам вечера Паркеру даже хотелось запереть дверь на засов. Многие посетители пришли не столько по традиции, сколько из любопытства. Как подозревал Паркер, им было интересно взглянуть на чужачку, которую Жюль привез в Новый Орлеан незадолго до своей смерти.

Мэг кивала и тихо благодарила всех, кто пришел на похороны. Она вообще мало разговаривала, даже с Паркером, однако неизменно стояла рядом с ним – спокойная, уравновешенная, с ясными глазами.

Черный костюм, который надела Мэг, выбрала для нее Тинси. Паркер знал это точно, потому что мать пожаловалась ему, что в жизни не встречала женщины, которая бы так мало интересовалась покупками. Еще больше ее изумило, что Мэг отказалась надеть фамильные драгоценности Понтье – комплект из серег и ожерелья, в котором бриллиантов было даже больше, чем жемчуга. В конце концов, ее удалось уговорить надеть серьги. Паркеру еще не приходилось видеть, чтобы эти драгоценности смотрелись на ком-то так выигрышно, как на Мэг, выделяясь на фоне темных волос и бледной кожи. Даже на Марианне, для которой хорошо выглядеть было целью жизни, серьги не казались такими прекрасными.

Паркер выпрямился, поднял руки над головой и потянулся. У него на губах заиграла улыбка. Греясь у огня и думая о Мэг, он почувствовал себя гораздо лучше. Ощущение потери не ушло, но по крайней мере Паркер осознал, что жизнь продолжается. Мало того, не только продолжается, но может стать даже лучше.

Он снова подумал о Мэг. Черный костюм строгого покроя с высоким воротом не скрывал женственные изгибы ее фигуры. Пиджак обрисовывал тонкую талию и пышную грудь. Может, скромная длина юбки – до середины колена – и выполнила задачу не привлекать внимания к ее стройным ногам, но зато облегающий покрой великолепно подчеркивал соблазнительные бедра. Глядя на Мэг, Паркер гадал, каким видом спорта она занимается. Чтобы иметь такую фигуру, нужно заниматься чем-то активным, например, теннисом. «Хорошо бы она играла в теннис. Нужно будет у нее спросить», – подумал Паркер с улыбкой.

О чем спросить? – Его улыбка поблекла. О чем только он думает! Мэг – вдова Жюля. «Вдова, дурень! Можно подумать, ты представляешь для нее хоть какой-то интерес».

Но самым забавным было то, что Паркер интуитивно чувствовал: Мэг тоже проявляет к нему интерес. Разумеется, он был этим страшно горд – он, Паркер Понтье, которому достаточно поманить пальцем, и любая женщина в городе побежит к нему со всех ног. Паркер невесело усмехнулся. Конечно, Мэг с ним мила: он ведь приходится ей деверем. К тому же Мэг очень высоко ценит семью, это ясно уже по тому, как она мужественно стояла рядом с ним, принимая соболезнования бесчисленных посетителей. И по тому, как она относится к Гасу.

«А все-таки, Паркер, ты ей небезразличен».

Паркер повернулся спиной к огню. Передняя часть его тела и так разогрелась больше, чем нужно. И жар охватил его тогда, когда он позволил себе задуматься о том, что было бы, если бы женщина вроде Мэг находилась при нем не один день, а постоянно, день за днем.

Возвращаясь из кухни с кружкой теплого молока, Мэг помедлила, не дойдя до лестницы. Из-под двери библиотеки выбивалась полоска света.

Паркер. Наверняка он. Больше некому. Тинси дали успокоительное и уложили в постель. Понтье-старший рано удалился к себе, предварительно выпив подряд несколько порций бурбона. Вскоре после похорон приветствовать друзей, заехавших выразить свои соболезнования, остались только Мэг, Паркер, Матильда и Амелия Энн с мужем.

Паркер, который стоически вызвался помочь нести гроб с телом брата, не пожелал заливать горе спиртным. Мэг догадывалась, что он не сможет заснуть и засидится допоздна, и его единственными спутниками будут призраки прошлого.

Желтая полоска света как будто манила ее. Мэг подошла ближе. Утром она уедет домой, ее наличности хватит на обратный билет до Лас-Вегаса. Если понадобится, чтобы Мэг подписала какие-то бумаги или присутствовала на семейном совете, она вернется, но сейчас она нужна своим детям, и они ей нужны. Ее настоящая жизнь не здесь, а в Лас-Вегасе.

Мэг сожалела только о том, что оставляет Гаса. Она остановилась возле самой двери в библиотеку, прижала кружку к груди и заглянула в комнату. Паркер сидел за столом, подперев голову руками, глаза его были закрыты, лицо искажено болью. Глядя на него, Мэг призналась себе, что Гас не единственный, с кем ей будет жаль расставаться.

Паркер отодвинул стул, встал и подошел к камину. Присел у огня. Мэг увидела, как вспыхнула спичка, до нее донесся слабый запах горящей серы. Щепки в камине занялись огнем.

Наверное, он собирается бодрствовать всю ночь. Будет сидеть наедине со своими мыслями – как догадывалась Мэг, далеко не приятными. Хотя на протяжении всего дня Паркер был сама любезность, держался он отстраненно. Свои истинные чувства Паркер запрятал глубоко в себя, демонстрируя окружающим только те, которых требовали от него обстоятельства. Бесстрастность Паркера помогала Мэг легче переносить испытание. По собственной воле ввязавшись в эту историю, она считала своим долгом пройти все испытание до конца как можно более достойно. Она держалась рядом с Паркером, вежливо отвечала на соболезнования посетителей. Обычно разговорчивая, на этот раз Мэг последовала примеру Паркера и была молчалива, мысленно благодаря его за то, что он рядом.

Она еще не встречала мужчины, похожего на Паркера. И вряд ли когда-нибудь встретит, поняла Мэг с куда большим сожалением, чем готова была признать. В нем удивительным образом сочеталась старомодная галантность и умение совершенно естественно и с полным на то правом взять на себя контроль над любой ситуацией. Исключение составляет Гас – похоже, Паркер не очень представляет, как обращаться с племянником.

Но больше всех других качеств Мэг нравилась преданность Паркера семье. Он явно считал большинство своих родственников слегка чокнутыми, но, несмотря на это, оказывал им всяческую поддержку. С братом Паркер никогда не ладил, однако искренне скорбел о его смерти.

Паркер заботится о тех, кого любит, а ведь далеко не все ведут себя так же. Мэг вспомнила телеграмму, присланную Марианной из Цюриха: «Передайте пожалуйста Гасу что я прилечу в Новый Орлеан когда смогу». С таким же успехом она могла бы сообщить: «Когда мне вздумается». Но почему не сейчас, когда ее сын больше всего нуждается в семье, в ощущении стабильности, в поддержке, наконец? Мэг стояла рядом с Паркером, когда тот скомкал телеграмму и бросил в огонь, пока она не попалась на глаза Гасу.

Мэг просунула голову в дверь чуть дальше, не зная, нарушить ли одиночество Паркера, или тихо уйти, оставив его наедине с воспоминаниями. Сейчас он стоял у камина к ней спиной, наклонив голову и глядя в огонь. На стене у него над головой висел большой семейный портрет.

Еще во время беседы с дедом Паркера Мэг поняла, что на картине представлены четыре поколения Понтье. Художник либо близко знал семью, либо был хорошим психологом. Понтье-старший доминировал над всей группой. Жюль держал на руках младенца Гаса – держал явно неумело, под неудобным углом. Мужчина, стоящий между Жюлем и его дедом, как догадалась Мэг, был отцом Жюля и Паркера. Паркер стоял чуть поодаль от остальных, однако художнику удалось создать впечатление, будто он наводит мост между собой и своими родственниками.

Все еще раздумывая, войти в библиотеку или тихо уйти, подняться по лестнице и забраться в постель, Мэг увидела, как Паркер потягивается. Огонь лизал поленья в камине, создавая красноватое свечение вокруг темного силуэта Паркера. У Мэг никогда не было ни сестер, ни братьев, она не знала ни отца, ни матери, но хорошо представляла себе чувство утраты, которое он сейчас испытывал. Ему, должно быть, сейчас очень, очень тяжело.

Мэг сделала шаг в комнату.

Паркер повернулся, и Мэг вместо грусти увидела у него на лице улыбку. Но улыбка тут же погасла, Паркер медленно покачал головой и засунул руки в карманы брюк.

С тех пор, когда она видела его в последний раз, он снял черный галстук, расстегнул верхние пуговицы сорочки и закатал рукава, манжеты которых были застегнуты золотыми запонками.

Мрачное выражение его лица напомнило Мэг их первую встречу в отеле. Губы Паркера сжались, и он пнул ногой коврик, лежащий перед камином.

Никто не должен страдать в одиночку.

Мэг вошла в библиотеку и тихо, чтобы не испугать Паркера, окликнула его. Казалось, Паркер не удивился: вероятно, он уже видел, как она мнется в дверях.

– Не спится? – спросил он.

Мэг покачала головой и застыла, все еще не решив, стоит ли идти дальше. Даже если Паркер не возражает против ее вторжения, Мэг еще сомневалась, что поступает разумно с точки зрения своих собственных интересов. Слишком уж хорошо выглядит Паркер, когда стоит вот так: все темные тучи рассеялись, на лице приветливая улыбка Он протянул руку к Мэг.

– Не хотите погреться со мной у камина?

Она кивнула и медленно пошла к нему, все еще прижимая к груди кружку с остывающим молоком. Паркер подвинулся, освобождая для нее место у огня. Камин горел жарко, дрова шипели и потрескивали. Мэг подошла ближе и вдохнула непривычный запах настоящего древесного дыма. В их с Тедом доме в Лас-Вегасе камин работал на газе и пах совсем по-другому.

– Я увидела свет под дверью, – объяснила Мэг, застенчиво поглядывая на Паркера и втайне любуясь игрой света и тени на его лице.

– Я рад, – сказал он.

– Честно говоря, я сомневалась, понравится ли вам, если ваше одиночество нарушат.

– Смотря кто нарушит. Если вы – то да. – Он посмотрел ей в глаза. – Спасибо, что были сегодня со мной.

– Всегда рада помочь.

Господи, ей же полагается утешать его, а она говорит всякие банальности! Неужели нельзя придумать что-нибудь получше? Мэг отхлебнула молоко из кружки и поняла, что ей расхотелось его пить. Но кружка по крайней мере занимала ее руки, иначе Мэг было бы просто некуда их девать – разве что сунуть в карманы роскошного велюрового халата, который ей дала поносить Тинси. Сейчас, встретившись с Паркером, Мэг была рада, что, отправляясь за молоком, надела старенькую футболку с эмблемой университета, а уж потом халат.

Огоньки в глазах Паркера потухли. Он по-прежнему смотрел на Мэг, но так, как будто не видел ее. Мэг вгляделась в него. Паркеру не нужны слова сочувствия, поняла она, он и так достаточно наслушался их за день. И говорить, что боль со временем утихнет, ему тоже не нужно – он сам это поймет через несколько недель или месяцев. Так же незачем ободрять его и советовать думать о том хорошем, что было в жизни его брата, – эти воспоминания и без того живы в его сердце. Мэг поставила кружку на каминную полку, повернулась лицом к Паркеру и протянула к нему руки. Паркер подошел к ней, дал себя обнять и прижался щекой к ее волосам.

– Ах. Мэг, – прошептал он, – какая же вы хорошая!