«Сегодня вечеринка. Что надеть?» Это было моей первой мыслью, когда в семь часов утра прозвонил будильник.

Михел уже ушел. Дети еще спали. В желудке урчало от волнения. С одной стороны, я радовалась и ликовала как ребенок, а с другой — мне было страшно, как перед экзаменом. Я думала о том, какой одинокой здесь стала. Мне так хотелось, чтобы кто-нибудь спас меня из этой серой рутины, когда каждый день надо было вставать, отводить детей в школу, делать домашние дела, забирать детей, нестись на хоккейные тренировки и теннис, покупать продукты, готовить, укладывать детей спать, встречать с работы выжатого как лимон Михела, смотреть телевизор и снова ложиться спать.

Весь день меня била нервная дрожь, по телу пробегал приятный холодок, стресс гонял меня от парикмахера к косметологу, а потом я поехала с Ханнеке в город, где она подбила меня купить красное, отдающее цыганщиной платье, бюстгальтер «пуш-ап» с силиконовыми вставками и черные туфли на сумасшедшей шпильке.

— Тебе надо в них только прийти, дорогуша, произведешь впечатление, а когда пойдешь танцевать, просто скинешь. А в постели опять наденешь!

Никогда раньше я не покупала таких дорогих вещей, у меня даже закружилась голова, когда я расплачивалась. Я даже испугалась немного, ведь я за два часа выбросила на ветер свою месячную зарплату. Если бы Михел увидел эту сумму, он пришел бы в ярость. Когда я сказала об этом Ханнеке, она рассмеялась.

— Это же твои собственные деньги! А сколько, ты думаешь, стоит костюм, в котором он ходит на работу? Да ладно тебе. И к тому же, ему об этом знать вовсе не обязательно.

Она оторвала от моего платья и лифчика ценники и сожгла их вместе с чеком.

— Вот так. Теперь засунем все добро в пакет от «Н&М», и ни одна собака не докопается.

Мы пили вино у нее в саду, откуда открывался вид на луг, сплошь заросший лютиками и дудочником, где, громко крича, скакали наши дети. Мои дочери оставались здесь сегодня на ночь и собирались есть с няней пиццу. Ханнеке демонстрировала свою обновку на этот вечер: белое асимметричное платье на бретельках с необработанными швами, и спрашивала, как оно мне нравится.

— Роскошно, — сказала я, хотя мне совершенно не нравилась асимметричная одежда, тем более, которая выглядела так, будто ее надели наизнанку. Но Ханнеке была моей подругой, моей первой, настоящей подругой в этой деревне, и за прошедшие два года мне ни разу не было так весело, как сейчас с ней.

— Ух, и заведем мы парней сегодня вечером, — сказала она, игриво покачала бедрами и сжала руками грудь.

— Это точно.

Я подняла бокал и выпила все одним глотком. Ханнеке подхватила юбку и босиком побежала в дом, через несколько минут оттуда загремела песня «It’s Raining Men», и она, танцуя и напевая, снова выскочила на террасу. Она вытащила меня из плетеного кресла и стала размахивать руками, чтобы я танцевала вместе с ней.

Тот вечер выдался на редкость душным. Уже в начале тенистой улицы было слышно романтичную музыку, и чувствовался керосиновый запах факелов. Когда мы с Михелом увидели возвышающийся над соснами гигантский шатер, похожий на палатку бедуинов, на нас обоих напал нервный смех. Мы лавировали на велосипедах между припаркованных по обе стороны дороги джипов, заглядевшись на сад, освещенный марокканскими лампами, и дом, весь из дерева и стекла, который прятался за соснами. Михел взял меня за руку, я почувствовала, что его ладонь вспотела.

— Потрясающе выглядишь, дорогая, — сказал он, чтобы успокоить меня, и поцеловал в лоб.

— Вот уж действительно с ума сойти, правда?

Я сжала его руку. Я казалась сама себе привилегированной персоной, которую удостоили чести и пригласили сюда. Мне всегда казалось, что богатство и статус — это ерунда, я даже злословила о таких людях, хотя и не знала их. Но сейчас в глубине души я была благодарна за то, что меня пригласили, и я стояла на пороге дворца Патриции.

Патриция встречала гостей в дверях. Она увидела меня, и у нее на лице засияла улыбка.

— Эй, Карен! Ты первая из клуба!

Она крепко обняла меня и расцеловала. Ее окружало облако сладких тяжелых духов, под черным шелковым топом скромно угадывались маленькие груди.

— А это твой, дай-ка подумать… Михел! Да?

Она протянула к нему руки и тоже поцеловала три раза. Я заметила, что ему было неловко от ее объятий.

— Я потом устрою для вас экскурсию по дому, если хотите, — сказала она, отпустила Михела и кинулась к новым гостям.

— Экскурсию, — шепнул мне Михел и ухмыльнулся. — Такие люди очень любят их устраивать. И рассказывать у каждой плитки, дверной ручки и крана, с каким трудом они их достали.

Я толкнула его локтем в бок.

— Перестань быть таким циничным. Надо быть открытым к людям, а не осуждать их заранее!

Чувствуя себя заблудившимися детьми, мы прошли через большую пустую комнату в сад, к бару, где собрались гости, у которых тоже был несколько растерянный вид. Шампанское, выставленное в бокалах на длинном столе, выстланном золотой парчой, было невероятно вкусным.

— Пока мне здесь нравится, — сказал Михел, взял второй бокал и осушил его в три глотка. Атмосфера была немного странной, все как будто ждали чего-то, я отчаянно озиралась по сторонам в поисках знакомого лица, кого-нибудь, кто дал бы мне почувствовать, что я дома. К счастью, в этот момент в саду появилась Ханнеке с мужчиной, который, должно быть, был ее мужем Иво.

Алкоголь сделал свое дело. Через час мы все уже сияли, как будто знали друг друга сто лет. Михел произнес тост за Эверта, Кейса и Иво, а мы, женщины, откомментировали всех остальных гостей. Некоторых мы знали весьма приблизительно, а большинство вообще никогда не видели раньше.

— Это все деловые партнеры Симона, — сказала Анжела, а Бабетт тут же спросила, что это, черт возьми, за бизнес у Симона, если он приносит столько денег.

— Что-то с недвижимостью. Точно не знаю, уж очень сложно. Короче, денег у него куча, и эта куча тоже зарабатывает ему целую кучу, — объяснила Ханнеке, сильно затянувшись и с шумом выпустив дым.

— Помяни нечистого, тут он и появится, — прошептала Анжела и едва заметно кивнула на того, кто, вероятно, стоял у меня за спиной. Я обернулась и оказалась лицом к лицу с Симоном. Мужчина, который бессовестно рассматривал меня с головы до ног яркими синими глазами, был на редкость привлекательным. Нельзя сказать, что он был красивым. Морщины от уголков его рта были чересчур резкими, черные волосы уложены нарочито небрежно. Он был чуть выше меня, от этого в нем было что-то мальчишеское, и в то же время он прямо излучал неприкрытую сексуальность. Он был так уверен в своей мужской неотразимости, как бывают уверены лишь восемнадцатилетние мальчишки, и теряют это чувство, миновав тридцатилетний рубеж, когда им становится все равно, что у них появляется двойной подбородок и живот.

— Ханнеке, меня просто засыпали комплиментами о том, какую потрясающую работу ты тут у нас провернула.

Он положил руки ей на бедра и впечатал в щеку поцелуй. Я покраснела, как будто была на ее месте. Ханнеке представила ему нас как девчонок из «клуба гурманов», и он сказал, что много слышал о нас от своей жены Патриции.

— А эти парни наверняка ваши? — Симон весело поздоровался со всеми, пожав руки.

Я не могла отвести от него глаз. Как непринужденно он стоял в своем белом костюме, запуская пальцы в непослушные волосы. Его взгляд был жадным и прямо гипнотизировал меня. Я редко встречала людей, которые были бы так же заняты собственной персоной, но это не раздражало. Он словно смеялся над собой, как будто просто с удовольствием играл роль миллионера и готов был поднять на смех каждого, кто воспринимал его всерьез.

Мы танцевали как безумные, подогретые выпивкой, под музыку тех лет, когда были молодыми и дикими. Михел и Иво уже играли дуэтом на воображаемой гитаре, Ханнеке скакала босиком вокруг парня в красном свитере, который время от времени хватал и поднимал ее на руки, а я двигалась в каком-то счастливом трансе, пробираясь среди танцующих. Я столько лет не танцевала, а ведь когда-то это было моей жизнью и моей страстью. Мы с Михелом встретились на танцполе, где я знакомились со всеми своими парнями, ведь раньше я проводила там все свободные вечера. Только на танцполе я чувствовала себя легче, свободней и красивей, окрыленная музыкой, завороженная другими танцующими телами. Мне всегда было трудно заговорить с кем-то в баре, но я запросто прижималась к мужчинам в танце, скользила ягодицами по их бедрам, нисколько не стесняясь.

Двигаясь под музыку, я снова стала соблазнительницей, было так потрясающе чувствовать себя такой живой, юной и сексуальной. Михел настырно крутился рядом, но я каждый раз ловко выворачивалась из его объятий. Ханнеке, шатаясь, протянула мне новый бокал шампанского и обняла меня. Она была совсем пьяная, тяжело повисла у меня на шее и орала мне в ухо, что у всех уже стоит, после чего направилась в сторону бедуинской палатки. Когда я наклонилась вперед, чтобы поставить стакан, то вдруг почувствовала на бедрах чьи-то горячие ладони.

— Потанцуешь со мной? — сказал он мне прямо в ухо, склонившись надо мной и прижав к моей заднице твердый член. Я на секунду подумала, что за это надо было отвесить ему пощечину, но ничего не сделала и ничего не сказала. Я повернулась, потеревшись об него, и прижалась грудью. От шампанского я совсем осмелела, положила руки на его твердый зад и повела за собой в середину танцпола. Мы не говорили ни слова и накинулись друг на друга, не обращая внимания на людей вокруг. Руки Симона не отпускали меня ни на секунду, и его, похоже, мало интересовало, что его жена и мой муж были в метре от нас. Время от времени его потрясающие губы оказывались так близко от моего рта, что мне казалось, сейчас он начнет меня целовать, и сделай он это, я не стала бы сопротивляться, забыв о последствиях.

— Ты потрясающе пахнешь.

Он щекотал носом мое ухо, я слышала, как он дышит. Я прикрыла глаза и смотрела на темные курчавые волосы у него на груди, выглядывающие из ворота белой рубашки. От него пахло сигарами, шампунем и немножко потом. Он все сильнее сжимал мой зад и гладил поясницу большими пальцами, отчего я покрывалась мурашками, а сердце стучало все сильнее. Музыка стала быстрее, и я воспользовалась моментом и осторожно отстранилась от него. Наши движения становились все более развязными, мы трясли волосами, я прыгала, размахивала руками и смеялась оттого, что я не разучилась соблазнять, и просто от радости, что он обратил на меня внимание. На лбу у него выступили капельки пота, он раскраснелся.

— Я хочу передохнуть… Пойдем со мной? — он положил руку мне на плечи и кивнул в сторону шатра. Я хотела пойти за ним, но Михел схватил меня за локоть.

— Мы уходим, — резко сказал он.

Михел назвал мой флирт с хозяином дома отвратительным. Я понимала, что он прав, но все равно отрицала все упорно и обиженно. Между мной и Симоном ничего не было, мы просто танцевали, и что, черт возьми, в этом такого?

— Оставь меня в покое! — визжала я. — Может у меня, в конце концов, быть хоть один классный вечер!

Он быстро уехал от меня вперед, а я расплакалась и, всхлипывая, пыталась его догнать. Холодный сырой воздух в лесу немного привел меня в чувство, хотя в низу живота продолжало гореть неудовлетворенное желание. В глубине души я знала, что это все равно когда-нибудь произойдет, это неизбежно, что однажды губы Симона найдут мои губы. Я должна была чувствовать себя плохой и виноватой за эти мысли, но все равно хотела Симона.

— Пожалуйста, пусть это случится еще один раз! — повторяла я шепотом как будто в тумане и видела перед собой Симона. Как его губы прижимались к моим соскам, как он раздвигал мои ноги, целовал бедра, сжимал ягодицы большими волосатыми руками и медленно входил в меня. Я вдруг с ужасом осознала, что впервые после рождения младшего ребенка почувствовала сексуальное влечение, почувствовала свое тело, грудь и как влажно мне вдруг стало сидеть на велосипедном сиденье. Симон пробудил меня своим поцелуем от долгого глубокого сна, всего лишь одним танцем вернул мне мою чувственность, и теперь я уже не знала, кто же была та женщина-зомби, которой я оставалась столько лет до этого вечера.