Первая часть «Короля Генриха VI», если не считать «Тита Андроника», вероятно, является самой ранней пьесой Шекспира. Вместе с тремя продолжениями — «Ричард III» тесно связан с предыдущими частями — она составляет единый цикл драматических хроник, посвященных важнейшему периоду в истории Англии. Точную дату ее написания установить трудно. По крайней мере известно то, что она была занесена в Реестр книгопечатников после «Королевы фей» Спенсера, зарегистрированной в декабре 1589 года, и до упоминания «доблестного Толбота (грозы французов)… снова одерживающего победы на сцене» в памфлете Томаса Нэша «Pierce Penilesse his Supplication to the Divell», датированном в реестре 8 августа 1592 года. То есть все три пьесы написаны молодым человеком, не достигшим тридцатилетнего возраста. Возможно, по этой причине до сих пор и возникают дискуссии по поводу авторства, рассматривать которые мы, правда, не будем. Достаточно заметить, что не так уж много современных исследователей сомневаются в том, что эти пьесы принадлежат перу Шекспира. Нас больше интересует другая проблема: насколько они соответствуют исторической правде?

Ответ один: не очень. Молодой Шекспир, похоже, не был столь же добросовестен, как при работе над более поздними историческими драмами, выходившими из-под его пера в хронологической последовательности и уже освещенными нами в предыдущих главах. В оправдание автора следует сказать, что он поставил перед собой исключительно сложную задачу: отразить не только личность короля, но и огромный исторический период, наполненный бурными событиями. Одна лишь первая часть пьесы охватывает немалый отрезок времени — от похорон Генриха V в 1422 году до гибели Джона Толбота, графа Шрусбери, в 1453-м. Поступиться хронологической достоверностью Шекспира заставляла и необходимость уместить в двухчасовой спектакль калейдоскоп событий трех десятилетий, и желание дать зрителю максимум впечатлений. В данном случае лапидарность стиля неизбежна.

Главные авторитеты для него, как всегда, Рафаэль Холиншед и Эдуард Холл. Поскольку основное место в трилогии «Генрих VI» занимают войны роз и предшествующие им события, то, естественно, Шекспир чаще прибегает к труду Холла «Chronicle of the Vnion of the Two Noble and Illustre Famelies of Lancastre and Yorke». Шекспира, как и Холла, прежде всего интересовала тема возмездия — расплаты дома Ланкастеров за прегрешение, совершенное Генрихом IV, узурпировавшим власть. Его сын Генрих V благодаря природным способностям, необычайному уму и везению преуспел практически во всех своих начинаниях. Его внуку Генриху VI, не обладавшему ни одним из этих достоинств, суждено терпеть крах за крахом.

Вряд ли стоит удивляться антифранцузским сентенциям в английской пьесе о Столетней войне:

Такие чувства, наверное, были особенно сильны в 1589 году, когда писались три части «Генриха VI». Испанцы, опечаленные разгромом своей армады, случившимся год назад, готовились к новому вторжению в Англию, на этот раз с плацдарма в Бретани. В это же время протестант Генрих Наваррский — при помощи английских финансов и оружия — сражался с Католической лигой за французский трон, который ему рано или поздно достался. В подобных обстоятельствах католическая Франция — да еще с ведьмой в образе Жанны д’Арк — предоставляла благодатную тему для драмы, и Шекспир не мог не ухватиться за нее.

В первой же сцене, по сути, изложено содержание всей пьесы. Действие происходит в Вестминстерском аббатстве на фоне похорон Генриха V. Тело усопшего короля еще не успело остыть, как поссорились два самых могущественных человека в государстве: герцог Глостер осыпает оскорблениями епископа Бофорта; такая же перебранка вскоре возникнет между Йорком и Сомерсетом и их приспешниками Верноном и Бассетом. Бедфорд пытается их утихомирить, но почти сразу же появляется первый из трех гонцов с вестями о череде военных неудач по ту сторону пролива. Все три основные темы пьесы — неадекватность юного короля, склока между вельможами и, как следствие, потеря Франции — обозначились уже в первых шестидесяти строках. Здесь же мы наблюдаем поразительную способность Шекспира спрессовывать события. Первый гонец провозглашает о потере Гиени, Компьеня (путая его с Шампанью), Реймса, Руана, Орлеана, Парижа, Жизора и Пуатье; в действительности эти города французы захватили в течение длительного периода времени — с 1427 по 1450 год, — в ноябре 1422 года, когда хоронили Генриха V, все они еще находились в руках англичан. Второй гонец сообщает о коронации дофина в Реймсе. Она имела место 17 июля 1429 года — через месяц после пленения Толбота в битве при Патэ 18 июня, — а не 10 августа, как это утверждает у Шекспира третий гонец. Все эти хронологические детали мало интересовали зрителя и XVI и XX столетия. Легкое недоумение могло вызвать лишь то, что через три сцены Толбот сражается на стенах Орлеана, словно с ним ничего не случилось.

Можно подивиться и докладу третьего гонца о трусости сэра Джона Фальстафа, о чьей смерти в 1415 году хозяйка Куикли поведала во втором акте «Генриха V». В шестой главе мы уже писали о том, почему Шекспир дал это имя несчастному рыцарю в первых частях «Генриха IV» и в «Генрихе V», когда понял, что неприлично упоминать в таком качестве Олдкасла. Тем не менее следует еще раз отметить, что Фастолф — Фальстаф верой и правдой служил отечеству более сорока лет, занимал важные посты и не раз удостаивался почестей и наград, получив в том числе в феврале 1426 года орден Подвязки. В битве при Патэ он тоже сражался доблестно, но его воины, не поняв тактический маневр, запаниковали и бежали с поля боя. По свидетельству Жана де Ваврена, очевидца, Фастолф держался до конца и ретировался только тогда, когда стало ясно, что битва проиграна. Обвинил его в трусости хронист Ангерран де Монстреле, он же автор и истории о лишении рыцаря ордена Подвязки. Если Бедфорд на самом деле распорядился провести расследование его поведения в бою, чего исключать, конечно, нельзя, то Фастолф, похоже, был полностью оправдан. Это доказывается его последующими назначениями наместником Кана, английским послом при Вселенском церковном соборе в Базеле и главой делегации на переговорах о мире в Аррасе. В любом случае Шекспир совершенно незаслуженно вывел его в образе трусливого выпивохи.

Третья сцены пьесы противопоставляет гордых и уверенных французов унылым англичанам, но главное ее назначение — ввести в действие Жанну д’Арк, la Pucelle. Публику XVIII и XIX веков шокировало то, что Шекспир представил простодушную, героическую Орлеанскую деву чуть ли не ведьмой и потаскушкой, возмущалось и немало зрителей XX столетия. Однако в том нет его вины. Этот образ уже присутствовал в хрониках Холиншеда и Холла, а во времена Шекспира был расхожим по крайней мере на английской стороне Ла-Манша. Драматург нисколько не сомневался в ее сверхъестественных способностях. Жанна, едва появившись, распознает дофина, спрятавшегося среди подданных, и побеждает его в единоборстве, которое он устраивает для того, чтобы убедиться в справедливости ее утверждений. Но откуда у девственницы такие таланты? Ясно: либо от Бога, либо от дьявола. Для англичан согласиться с тем, что необыкновенными способностями Жанну одарил Бог, означало бы признать неправомерность своих действий. Жанна, таким образом, может быть только ведьмой, и нелепая третья сцена пятого акта, в которой она призывает на помощь духов, уже однажды оказавших ей добрую услугу, подтверждает это.

После поединка девственницы с дофином Шекспир возвращает нас в Лондон, где мы наблюдаем постыдную стычку между людьми герцога Глостера и епископа Винчестерского, не пускающего протектора в Тауэр. Уже здесь мы видим последствия никчемности нового режима, оставшегося без твердой руки Генриха V: разброд, междоусобные распри. Через пару минут мы снова оказываемся под Орлеаном, чтобы посмотреть на тело убитого Солсбери, самого выдающегося и прославленного английского полководца, лучше всех владевшего искусством войны. Он отличился в битве при Азенкуре, и с того времени, за исключением коротких отлучек для выполнения дипломатических миссией, почти постоянно находился в гуще сражений. Версия его гибели почти такая же, как у Холиншеда: Шекспир даже представляет нам мальчика, сына оружейного мастера из Орлеана, который вроде бы и сделал роковой выстрел. Действительные же факты таковы. 24 октября 1428 года, когда граф во время штурма Турелли, форта на южном конце моста через Луару, стоял у высокого окна, оценивая обстановку, осколки каменной рамы, разрушенной пушечным ядром, изуродовали ему лицо и выбили глаз. Солсбери отвезли в Мёнг, где он и умер через десять дней. Для соотечественников это была тяжелая потеря, для французов — еще одно свидетельство Божьей кары.

В той же сцене Шекспир знакомит нас с Джоном Толботом, 1-м графом Шрусбери, главным героем пьесы. Толбот уже воевал на границах с Уэльсом, два срока отслужил королевским наместником Ирландии. Сорокалетний граф напоминает нам Хотспера больше бравадой, нежели реальными военными доблестями. Сварливый и непокладистый, Толбот вряд ли пользовался благосклонностью пэров, но был прирожденным лидером и солдаты его уважали. Его история о выкупе и обмене на французского рыцаря Потона — не Понтона, как его называет Шекспир, — де Сантрай (Сантрайль) приводится для красного словца. Толбот оказался в плену только во время битвы при Патэ в мае 1429 года, через шесть месяцев после смерти Солсбери. Акт завершается совершенно неисторической рукопашной схваткой Толбота и девственницы. Благодаря колдовской магии она побеждает, но даже не увечит, говоря, что «твой час еще не пробил». Орлеан освобожден, и разъяренный Толбот уводит своих людей прочь.

* * *

Орлеан — это символ. Для каждого француза город олицетворял Францию. Его завоевание, достигнутое, в чем никто не сомневался, благодаря Жанне, служило доказательством ее божественного предназначения и правоты ее миссии. Поэтому вызывает удивление то, что Шекспир в начале второго акта, противореча истории, изображает дело так, как будто Толбот со своим войском снова отобрал у французов Орлеан. Он, видимо, поддался красочному описанию Холлом взятия англичанами Ле-Мана, «когда французы, захваченные врасплох, выскакивали из постелей в одних рубахах, нагишом бежали из ворот, прыгали со стен, спасая свои жизни и оставляя за собой одеяния, лошадей, оружие и богатства».

Затем следуют сетования Толбота по поводу смерти Солсбери и клятвенные обещания воздвигнуть для него гробницу в «самом главном храме» французов. (В действительности тело графа было доставлено в Англию и похоронено в семейном склепе в Бишеме в Беркшире.) Едва он успел закончить свой монолог, как прибыл гонец с приглашением от графини Овернской, которое звучало как приглашение в ловушку. История, естественно, подсказана Холлом, но от начала до конца вымышленная: такие предания были типичны для приграничных баллад, как и для легенд о Робине Гуде. Совершенно немыслимо, чтобы такой опытный военачальник, как Толбот, по своей воле или по незнанию отдал себя в руки такой могущественной женщине, как графиня, которая могла убить его, прежде чем он успел бы позвать своих солдат. Без сомнения, и она прекрасно осознавала это.

После обмена любезностями Толбота с графиней Овернской мы снова возвращаемся в Лондон и заодно на несколько лет назад во времени. Сцена в саду Темпла такая же вымышленная, как и легенда о приглашении в гости к графине. Однако она гораздо важнее для пьесы, поскольку вводит нас в междоусобную борьбу между домами Ланкастеров и Йорков, обозначенными впервые символами алой и белой роз. Дом Ланкастеров представляет граф Сомерсет, внук Джона Гонта по линии Джона Бофорта, старшего сына Гонта от Екатерины Суинфорд, и соответственно двоюродный брат Генриха V. (Позднее он появляется в пьесе как герцог, получив этот титул в 1443 году.) Граф срывает алую розу для своей эмблемы, и его примеру следует граф Суффолк. От имени двора Йорков выступает вельможа, указанный в «действующих лицах» как «Ричард Плантагенет, затем герцог Йоркский», хотя в действительности он унаследовал этот титул сразу же после смерти дяди под Азенкуром. Он выбирает белую розу, то же самое делают граф Уорик, правоверный йоркист Вернон и стряпчий.

Уже в этой сцене — вымышленной и не поддающейся датированию — нам напоминают о притязании Ричарда на трон, когда Уорик указывает Сомерсету:

А сам Ричард, отвечая на намеки Сомерсета в отношении того, что его отца, графа Кембриджа, казнили по обвинению в измене (после раскрытия саутгемптонского заговора), говорит:

Третья сцена дополняет обоснования претензий Йорков на корону, когда Ричард в последний раз навещает умирающего Эдмунда Мортимера, графа Марча, который, судя по всему, уже давно находится в заточении в Тауэре. Здесь Шекспир снова и преднамеренно приспосабливает историческую реальность к потребностям драматургии, хотя не исключено, что его сбил с толку Холл. Он, похоже, так и не разобрался с Мортимерами, путал их в первой части «Генриха IV», а потом и во второй части «Генриха VI». Не может быть никаких сомнений в том, что под престарелым узником в пьесе имеется в виду Эдмунд Мортимер, 5-й граф Марч и дядя герцога Йоркского, передавший на смертном ложе племяннику эстафету притязаний на трон. Однако исторический граф, родившийся в ноябре 1391 года, умер от чумы в Ирландии в январе 1425 года, когда ему было тридцать три года, а Ричарду Йоркскому — всего тринадцать лет. Шекспировский Мортимер говорит племяннику, что он пребывает в заточении со времени саутгемптонского заговора, а, как нам известно, Марч, для которого заговор и устраивался, его и раскрыл, возможно, не столь охотно, как хотелось бы Генриху V, и король вскоре восстановил его в своем фаворе и полном доверии. Не случайно, наверное, Шекспир в «Генрихе V» (II. 2) даже не упоминает Марча: он, видимо, вспомнил об умирающем узнике, изобретенном ранее, и, не желая признаваться в измышлении, предпочел вообще обойтись без этого персонажа.

«В четвертом году (правления, то есть в 1426–1427 годах) английское королевство поразил великий раздор, из маленькой искры разгоревшийся в великий пожар». Так писал Эдуард Холл о междоусобице, вспыхнувшей между епископом Бофортом Винчестерским и герцогом Хамфри Глостером, угрожавшей перерасти в гражданскую войну. Инцидент, описанный в начале третьего акта (Глостер обвиняет канцлера в том, что тот не пустил его в Тауэр (I. 3), пытался убить на Лондонском мосту и даже вынашивает козни против самого короля), в действительности имел место в парламенте, собиравшемся в Лестере 18 февраля 1426 года. Шекспир переносит его в парламентский дворец в Лондоне, совмещая с происшествием на Лондонском мосту, случившимся четыре месяца назад, когда герцог просил мэра не открывать мост для епископа. Тогда на самом деле полетели камни, были жертвы и по всему городу позакрывались лавки. В Лестере лорды настояли на примирении, вельмож заставили пожать друг другу руки, что они проделали с явной неохотой, а Бофорт вскоре ушел с поста канцлера.

В пьесе не парламент, а король Генрих, с некоторым опозданием наконец появляющийся на сцене, примиряет верховных правителей государства. Потом он восстанавливает в наследственных правах Ричарда Йоркского. Шекспир, как обычно, полагается на Холла. Но откуда хронист взял эту совершенно неправдоподобную историю? Лишение прав и казнь отца — графа Кембриджа — не могли помешать сыну Ричарду наследовать его владения, а титул герцога должен был перейти к нему автоматически после смерти дяди под Азенкуром. Через одиннадцать лет, 19 мая 1426 года, юный король посвятил в Лестере четырнадцатилетнего Ричарда в рыцари. Трудно сказать, какими еще милостями он мог осыпать молодого Йорка. Ясно одно: оказывая публичную поддержку Ричарду, Генрих вольно или невольно способствовал усилению позиций йоркистов.

По сути, то же самое делал и Шекспир. Он преднамеренно выстраивал образ Ричарда, готовя из него главного героя будущих пьес о гражданской войне. Мы видим его в саду Темпла, где намечается конфликт между Йорками и Ланкастерами, потом в темнице умирающий Мортимер назначает Ричарда своим преемником, а затем в парламенте ему возвращаются «все кровные права» и он опоясывается «мечом великих Йорков». Однако нельзя забывать о том, что притязания Ричарда выходят далеко за рамки герцогства. Он прямой потомок Эдуарда III и по отцу, и по матери: его дедом со стороны отца был пятый сын Эдуарда — Эдмунд Лэнгли, а его мать вела свое происхождение по линии Мортимеров (графов Марчей) от третьего сына Эдуарда — Лайонела, герцога Кларенса. Наследник огромных поместий Йорков, Марчей и Кембриджей, охватывавших почти все графства между Йоркширом и Ла-Маншем, Ричард становился самым могущественным после короля землевладельцем в Англии. В данный момент, даже с учетом кавалерийской хронологии Шекспира, Ричард был еще подростком, но драматург уже делал из него звезду первой величины.

Сцена заканчивается тем не менее на угрожающей ноте. Герцог Сомерсет, самый ярый поборник дела Ланкастеров, первым подобравший в саду Темпла алую розу, вполголоса и в сторону — в лучших традициях сценических злодеев — называет Йорка «презренным». Остальные участники эпизода воздают ему хвалу, и тут же все уходят, кроме двоюродного деда короля старого герцога Эксетера, который и произносит грустные слова, вынесенные нами в эпиграф. Мы добрались примерно до середины пьесы, но нам уже понятно: катастрофа близка.

Война во Франции тем временем продолжается. После трех затянутых и статичных эпизодов начинается реальное действие, и мы становимся свидетелями одной из самых, пожалуй, неправдоподобных батальных картин, выходивших когда-либо из-под пера Шекспира: девственница берет Руан, и менее чем через сотню строк англичане его отвоевывают. Жанна, конечно же, овладевает городом при помощи обмана: она и ее солдаты проникают в Руан, переодевшись бедными крестьянами, идущими на рынок. Однако все ее усилия оказались напрасными. Смертельно больной герцог Бедфорд успел еще раз насладиться триумфом английского оружия и отошел в мир иной успокоенный и довольный. В эту короткую сцену Шекспиру каким-то образом удалось вместить и сэра Джона Фальстафа, в панике бегущего от врага, и героического Толбота, благодаря которому, как нам дается понять, и одержана победа.

В изображении взятия Руана французами Шекспир опирался на свидетельства Холла или, вероятнее всего, на описание неким Робертом Фабианом, чей труд «New Chronicles of England and France» был опубликован в 1516 году, захвата небольшого замка Корнил: только в таком случае могла сгодиться нехитрая уловка Жанны и даже принести успех. Что касается хронологии, то она, как всегда, произвольная. Мы не можем установить даже предположительную дату. Руан оставался в руках англичан до 1449 года, Жанну сожгли на костре в мае 1431 года, а «старый Бедфорд» пережил ее на целых четыре года и мирно отдал Богу душу в своей постели в возрасте сорока шести лет.

Удивительные метаморфозы с событиями происходят и в следующей сцене, в которой Жанна уговаривает Филиппа Бургундского уйти от англичан и стать патриотом. Герцог так и поступил, о чем мы писали в предыдущей главе, однако его уход был длительным и затяжным и обусловленным не одной, а многими и разнообразными причинами. Возможно, одной из самых важных среди них было согласие короля принести публичные извинения за убийство отца Филиппа — Иоанна Бесстрашного. Сам же герцог так и не простил англичан за отказ разрешить ему принять капитуляцию Орлеана в 1429 году. На его решение могли повлиять и слухи о досрочном освобождении за солидный выкуп давнего врага Карла Орлеанского, находившегося в плену у англичан со времени поражения французов при Азенкуре. В любом случае можно с уверенностью исключить то, что Филипп неожиданно поддался на уговоры Жанны, с которой он скорее всего и не встречался. А если даже и виделся с ней, то она вряд ли могла упомянуть об освобождении Карла Орлеанского, который пребывал в плену еще девять с половиной лет после ее сожжения.

Акт завершается короткой сценой, происходящей «в Париже, во дворце», где король Генрих жалует Толбота титулом графа Шрусбери, прежде чем заняться собственной коронацией. И здесь не все в порядке с хронологией. Коронация Генриха во Франции состоялась в декабре 1431 года, Толбот принял титул графа Салоп — он и его потомки почему-то предпочитали называться Шрусбери — в мае 1442 года. Действительное назначение сцены, похоже, состоит в том, чтобы подготовить аудиторию к следующему акту, в котором предстоит доминировать Толботу и его прекрасному сыну, хотя Шекспир решает закончить ее перебранкой между Верноном и Бассетом. Драматург напоминает нам: как бы ни была горька война с Францией, распря между Йорками и Ланкастерами может стать еще горше.

Первая сцена четвертого акта, собственно, продолжает третий акт: между ними нет никакого временного интервала. Место действия остается прежним; коронация Генриха происходит во дворце, а не в соборе Парижской Богоматери; снова акцентируется внимание на доблести Толбота, контрастирующей с трусостью сэра Джона Фальстафа, с которого Толбот гневно срывает орден Подвязки; неугомонные Вернон и Бассет выносят на суд короля свои разногласия, но на этот раз их поддерживают протагонисты дворов — Йорк и Сомерсет. Реакция короля по-детски наивная. Он говорит, прикалывая алую розу:

Затем Генрих, желая, очевидно, чтобы герцоги позабыли о ссоре, делит между ними английскую армию, стоящую во Франции: поручает Сомерсету кавалерию, а Йорку — пешие полки. Безрассудность этого решения вскоре проявится в сценах, показывающих осаду Бордо.

Какими бы убедительными ни выглядели удручающие последствия королевского безрассудства, их значимость сводится к нулю кавалерийской хронологией Шекспира. Осада Бордо происходила в 1451 году, через двадцать лет после коронации Генриха в Париже; Толбот умер через два года. Король не расчленял армию так, как это представлено в пьесе, хотя он действительно назначил Сомерсета командующим в Гиени — к большому неудовольствию Йорка, регента Франции, выразившего протест. Кстати, Сомерсет вскоре вернулся в Англию, проведя лишь одну безуспешную кампанию, и через год умер, вероятно, наложив на себя руки. Сцены третья и четвертая, в которых сэр Уильям Люси встречается сначала с Йорком, а потом с Сомерсетом, полностью вымышленные, иллюстрируют серьезность разрыва между двумя лидерами. Ближе всего к исторической правде пятая, шестая и первая часть седьмой сцены: о стойкости и славной гибели Толботов — отца и сына. Они действительно погибли вместе — 17 июля 1453 года, — но не под Бордо, как у Шекспира, хотя драматург точно не указывает, где именно они полегли, а под Кастийоном в Дордони. Граф Шрусбери тщетно пытался уговорить сына, лорда Лиля, спастись (это он делает и в пьесе). Отец и сын стали последними героями Столетней войны.

Действие пятого акта происходит между 1442 годом, когда граф Арманьяк предложил в жены Генриху свою дочь, и 1444-м, когда Генрих послал графа Суффолка во Францию просить для него руки Маргариты Анжуйской. Эпизоды второй, третьей и четвертой сцен, в которых все время фигурирует французская девственница, относятся явно к 1431 году. Их можно было бы назвать ретроспективными, если бы так считал и Шекспир. Однако в его пьесе они являются неотъемлемой частью повествования, и автор без колебаний жертвует исторической достоверностью ради драматургии. Сюжеты, без сомнения, заимствованы у Холла и Холиншеда и отражают преобладавшие в то время в Англии ассоциативные настроения в отношении Жанны д’Арк. Они чересчур тенденциозны и гротескны и с исторической точки зрения бездоказательны.

Первая сцена акта открывается забавным эпизодом. Эксетер выражает удивление при появлении епископа Винчестерского в кардинальском облачении:

В действительности Бофорт уже был членом священной кардинальской коллегии с 1417 года, и в пьесе он именуется не иначе как «кардинал Винчестерский» со сцены третьей первого акта. Он уже трижды появлялся в том же кардинальском облачении и в присутствии Эксетера. Этот очевидный огрех обычно приводят в доказательство того, что у пьесы не один автор. Тем не менее у нее единый шекспировский поэтически-художественный стиль. В чем же дело? Редактор Арденовского издания отметил: «В авторском тексте неизбежны и допустимы отдельные ошибки и несогласования. Автор может забывать то, что написал ранее. Разнобой свидетельствует об идентичности авторского экземпляра, а недочеты легко поправить при подготовке пьесы к постановке». Никто этого не сделал. Конечно, явный ляп мог быть не замечен издателями Первого фолио, опубликованного лишь в 1623 году, через семь лет после смерти Шекспира, и это единственный текст, которым мы располагаем. Трудно представить, чтобы сам Шекспир не обратил внимания на разночтение. Но у нас нет разумного объяснения этой странной неувязке и тайна ее остается нераскрытой.

Пятый акт начинается с того, что Хамфри Глостер информирует племянника о содержании писем от папы и императора Священной Римской империи Альберта II, занявшего престол в 1438 году: оба жаждут мира между Англией и Францией. С той же целью и граф Арманьяк предлагает Генриху руку своей дочери, а Глостер по-дружески советует принять предложение. Генриху вроде бы не нравится идея поменять учение на «нежности игривые с любезной», но он, по своему обыкновению, уступает и соглашается жениться так, как посчитают нужным его советники. Придворные уходят, и из разговора епископа Винчестерского с папским легатом становится ясно, что он купил кардинальскую шляпу, хотя не существует никаких исторических свидетельств, которые подтверждали бы этот факт. Возможно, Шекспира ввел в заблуждение Холл, написавший о «приобретении» Бофортом «Bull legatyne». В действительности кардинал всегда был одним из самых авторитетных и уважаемых церковных деятелей Европы, и, как мы уже видели, его прочили на папский престол во время выборов в 1417 году.

Затем действие переносится во Францию, где девственницу сначала бросают на произвол судьбы ее любимые злые духи (серьезная головоломка для любого постановщика), а потом персонально отлавливает герцог Йорк (еще одно измышление). Здесь же впервые появляется Маргарита Анжуйская, будущая королева. И снова Шекспир поступается исторической достоверностью в интересах драмы. На грани абсурда и то, что Маргарита оказалась в плену у графа Суффолка, и то, что он воспылал к ней безумной страстью. Суффолк был послан во Францию весной — в начале лета 1444 года королем, несмотря на протесты Глостера, и исполнял свою миссию добросовестно и достойно. Столь же чинно и благородно он вел себя и во второй поездке, совершенной зимой и весной (в сопровождении супруги) для того, чтобы привезти Маргариту из Лотарингии в Лондон. Правда, Шекспир опять незаслуженно обвиняет его в уступке Мена и Анжу (в разговоре Суффолка с герцогом Рене — V. 3, и в первой сцене второй части «Генриха VI»).

После очередных словесных перепалок с французской девственницей, которые нам лучше не комментировать, в английский лагерь прибывает кардинал Бофорт и объявляет о решении заключить с французами не двухгодичное перемирие, а полноценный договор о мире. Йорк вначале приходит в ярость («Вот к чему привел наш тяжкий труд!»), но потом соглашается, когда ему становятся известны условия, выдвинутые англичанами. Точно так же и Карл VII поначалу колеблется, а через минуту дает согласие на то, чтобы присягнуть английскому монарху и быть вице-королем. Заключительная сцена возвращает нас в Лондон, где Глостер предпринимает последнюю попытку убедить племянника жениться на невесте из Арманьякского, а не Анжуйского дома. Побеждают все же аргументы Суффолка и собственные предпочтения юного короля, уже наслышанного о необыкновенной красоте Маргариты. Глостер сулит грядущие несчастья, а Суффолк, перед тем как будет опущен занавес, произносит хвалебную, хотя и не очень грамотную, речь в свой адрес:

Так оно и было все последующие пять лет.