Избрание папы Пия XI (1922-1939), состоявшееся в результате четырнадцатого тура голосования, и то лишь потому, что требовалось преодолеть патовую ситуацию, сложившуюся на конклаве, в известном смысле оказалось неожиданным. 65-летний ученый, знаток средневековой палеографии, Акилле Ратти большую часть своего рабочего времени посвящал ремеслу библиотекаря, а основную часть свободного времени — альпинизму. В 1919 году Бенедикт XV направил его в качестве нунция в Польшу, которая незадолго до этого восстановила после 123-летнего перерыва свой государственный суверенитет. Это была непростая миссия: польская элита, видевшая в нем всего лишь агента прогермански настроенного папы, отнеслась к Ратти враждебно и с недоверием. Впрочем, за 14 месяцев с момента его приезда ситуация изменилась весьма драматичным образом. В Польшу вторглись большевики, которые летом 1920 года развернули наступление на Варшаву. Если бы они ворвались в город, никакая сила не смогла бы их удержать от захвата всей Восточной Европы. Ни один иностранный наблюдатель не дал бы полякам и одного шанса в борьбе с большевиками, однако каким-то образом — многие и в стране, и за ее пределами сочли это не иначе как чудом — маршал Юзеф Пилсудский сумел предпринять массированное контрнаступление и в последний момент изменил ход событий.
Ратти легко мог бы уехать обратно в Рим, однако он категорически отказался покидать Варшаву. Много веков минуло с тех пор, когда папский посланник пребывал в рядах христианского воинства, оборонявшего родные рубежи, поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда опасность окончательно миновала, популярность Ратти резко возросла. Сам он навсегда запомнил те события, после которых до конца своих дней проникся убеждением, что из всех врагов, с которыми когда-либо сталкивалась христианская Европа, коммунизм, без сомнения, был самым страшным. Весной 1921 года Ратти вернулся в Италию, чтобы стать сперва кардиналом, а затем — в июне — и архиепископом Миланским. Впрочем, его архиепископское служение оказалось кратким: всего лишь семь месяцев спустя его избрали папой.
Ратти начал так, как намеревался действовать и впредь. Сообщив кардиналам имя, которое он выбрал, первым делом вновь избранный верховный понтифик заявил, что традиционное папское благословение «Городу и миру» он провозгласит с внешней лоджии собора Святого Петра. Это произошло впервые с 1870 года; тем не менее ни о совещаниях, ни о консультациях не шло и речи. Как очень скоро осознало его окружение, это был не его стиль. Пий XI точно знал, чего он хочет, и был полон решимости этого добиваться.
Его непреклонность — можно сказать, почти жестокость — в скором времени ярко проявилась в отношении Франции. Восстановление дружественных контактов началось еще при его предшественнике Бенедикте XV. Важной вехой на этом пути стала церемония канонизации Жанны д'Арк, осуществленная в присутствии приехавших из Парижа представителей французского правительства и не менее чем 80 депутатов парламента. Однако вскоре возникла проблема в лице правого движения «Аксьон Франсез», чья популярность вызывала опасения, и одноименной газеты, которую отличала псевдокатолическая, монархическая и ярко выраженная антисемитская направленность. Их основатель, малоприятный демагог по имени Шарль Моррас, давным-давно освободился от всякой веры, которая когда-либо у него была; однако он рассматривал церковь как оплот реакции, своему делу был предан фанатично и отнюдь не терзался сомнениями, когда использовал церковь для достижения собственных целей. Многие французы-католики, включая нескольких епископов, читали его газету и разделяли его взгляды, в том числе и неприятие Французской республики. В итоге папе Пию стало ясно, что никакого улучшения отношений с Францией не будет до тех пор, пока Моррас и «Аксьон Франсез» претендуют на поддержку Святого престола. В 1925 году он включил в Индекс запрещенных книг газету, а два года спустя объявил об отлучении от церкви всех приверженцев самого движения. Когда впоследствии 81-летний французский иезуит, кардинал Луи Билло, обратился в газету Морраса с письмом, в котором выражал ей сочувствие, папа вызвал его к себе и вынудил отказаться от алой шапки.
Еще более серьезным вызовом политическому искусству папы Пия явилось возникновение фашистской Италии. В конце октября 1922 года, менее чем через девять месяцев после избрания папы, Бенито Муссолини совершил свой «марш на Рим» и был назначен королем Виктором Эммануилом III на пост премьер-министра. В начале его правления, еще до того, как он стал дуче, Муссолини вполне можно было свергнуть благодаря парламентской процедуре. Социалисты вместе с Народной партией дона Луиджи Стурцо легко могли взять верх над 35 фашистскими депутатами; если бы они вступили в альянс друг с другом, то смогли бы гарантировать возврат Италии к демократии. Однако Пия XI это никоим образом не устраивало. Для него любое соглашение с социалистами было неприемлемо; кроме того, его все больше и больше беспокоили некоторые откровенно левые тенденции в Народной партии. В этой связи дон Луиджи был поставлен в известность о том, что Его Святейшество считает его, Луиджи, политическую деятельность несовместимой со своим понтификатом, после чего Стурцо покорно удалился в изгнание, сперва в Лондон, а затем в США (где во многом из-за конфликта с Ватиканом он продолжал заниматься политикой). В Италии его партия, бессильная без поддержки папы, незаметно сошла с политической сцены.
Напротив, мощь фашистской партии неуклонно возрастала. В 1923 году итальянское правительство приняло так называемый закон Ачербо, в соответствии с которым партия, набравшая 25% голосов, получала две трети мест в парламенте. Цель этого закона со всей очевидностью заключалась в том, чтобы обеспечить фашистам большинство, так что после выборов в следующем году уже ничто не мешало Муссолини установить свою диктатуру. К этому времени он умерил свой прежний антирелигиозный настрой и сделал ряд примирительных жестов по отношению к церкви, как то: возвращение религии в государственные школы и установление распятий в залах суда, сам же в 1927 году принял крещение по католическому обряду; в том же году он предложил заключить договор и конкордат, которые, после бесконечных споров и долгих трудных переговоров, в конечном счете были подписаны в Латеранском дворце самим Муссолини и статс-секретарем папы Пия, кардиналом Пьетро Гаспарри, 11 февраля 1929 года.
В соответствии с Латеранскими соглашениями папа вновь получал светскую власть (вернее, ее остатки). Как известно, территория, суверенным правителем которой он являлся, составила почти 109 акров — около 1/4 территории княжества Монако — с населением около 500 человек, однако Святой престол вновь занял свое место среди государств мира. Кроме того, в обмен на отказ от своих притязаний на бывшие папские земли папа получил компенсацию наличными деньгами и итальянскими ценными бумагами на сумму в 1 млрд. 750 млн. лир (на тот момент это составило около 21 млн. фунтов стерлингов). Антиклерикальные законы, принятые итальянским правительством с 1870 года, включая «закон о гарантиях», были объявлены «потерявшими законную силу».
Со своей стороны Ватикан обязался сохранять нейтралитет и не вмешиваться в сферу внешней политики и дипломатии.
Непосредственно конкордат был посвящен статусу католической церкви на территории Италии. Он объявлял римско-католическую веру единственной государственной религией, признавал каноническое право наряду с государственным, санкционировал изучение католицизма в государственных школах и признавал законными церковные браки. Римские катакомбы были переданы Святому престолу при условии, что Ватикан разрешит итальянскому правительству продолжать археологические раскопки и изучение данного объекта. Если судить с внешней стороны, то эту акцию папства можно было бы оценить в целом позитивно. Вместе с тем трудно отрицать, что таким образом фашизм получил от Ватикана молчаливое одобрение. Папа даже приветствовал Муссолини как «человека, посланного Провидением», а во время выборов 1929 года приходские священники агитировали свою паству голосовать за фашистов.
«Медовый месяц» не мог длиться долго. Конфликт начался с «Католического действия» — движения, основанного Пием X, — которое представляло собой нечто большее, чем всенародное объединение, чья задача заключалась в том, чтобы, как определил папа, «вернуть Иисуса Христа на Его место в семье, школе и обществе». Муссолини, который интуитивно не доверял какой бы то ни было национальной организации, если он не контролировал ее лично, считал, что «Католическое действие» выполняло политический заказ, обеспечивая прикрытие Народной партии к тому времени уже эмигрировавшего Стурцо. Гнев Муссолини еще более усилило движение католических скаутов: никто лучше его не осознавал всю важность «промывки мозгов» на раннем этапе жизни. Муссолини заявил: «Молодежь будет нашей». Поскольку эти и другие организации испытывали все возраставшее физическое давление со стороны фашистских головорезов, прибегавших к силе, чтобы разгонять их собрания или захватывать и изымать их документацию, папа возвысил свой голос в знак протеста. Его энциклика «Нам нет необходимости» («Non Abbiamo Bisogno»), опубликованная в июне 1931 года и написанная, что примечательно, на итальянском языке, начиналась с ответов на обвинения дуче, пункт за пунктом; однако далее автор подверг жесткой критике фашизм и его идеологию:
«…Что следует думать о формуле той присяги, которую обязаны принимать даже маленькие мальчики и девочки, — присяги в том, что они выполнят не рассуждая любой приказ власти, которая… может отдавать приказы, несовместимые с правдой и справедливостью?.. Те, кто приносит эту присягу, должны клясться в том, что они будут служить всеми своими силами, вплоть до пролития крови, делу революции, которая отторгает молодежь от церкви и Иисуса Христа и которая прививает приверженным ей молодым людям ненависть, насилие и непочтительность… Подобная присяга в том виде, в котором она существует, является незаконной… Мы не сказали, что желаем осудить [фашистскую] партию как таковую… Было объявлено, что «уважение к католической религии и ее Верховному главе остается неизменным»….Это уважение, которое проявилось в значительном расширении ненавистных полицейских мер, подготовленных в условиях глубокой тайны и осуществленных с молниеносной быстротой накануне нашего дня рождения… В том же контексте… лежит и упоминание о «защите и убежище», предоставленных уцелевшим противникам [фашистской] партии; «руководителям 9 тысяч отделений фашистской партии в Италии» было приказано обратить свое внимание на эту ситуацию… [Мы получили] печальные известия о результатах этих высказываний, этих измышлений и этих распоряжений, которые породили новое усиление ненавистного надзора, обвинений и запугиваний».
Интересно, что энциклика имела известный успех. Она получила широкую известность в Италии и за рубежом и во многом повлияла на вынужденное решение Муссолини ослабить давление на церковь. Ее должен был прекрасно знать и кардинал Эудженио Пачелли, который в феврале 1930 года стал преемником Гаспарри на посту статс-секретаря папы Пия. С самого начала Пачелли сосредоточил свои усилия на Германии. Он хорошо знал эту страну, поскольку работал нунцием в течение трех лет начиная с 1917 года в Мюнхене и в 1920-х годах в Берлине. Он любил немцев и свободно говорил на их языке, зачастую предпочитая его итальянскому. Кроме того, он знал, что в предвоенные годы Германия перечислила Святому престолу больше денежных средств, чем все остальные страны мира, вместе взятые. Разумеется, с формальной точки зрения Германия не являлась католической страной: в 1930 году католики составляли около трети населения, хотя к 1940 году, после гитлеровской аннексии Саара, Судетской области и Австрии, эта доля возросла до половины. Ни Пачелли, ни Пий XI не питали никаких иллюзий в отношении нацистов, к которым они относились немногим лучше, чем к обыкновенным бандитам; тем не менее они полагали, что национал-социализм есть мощный бастион против коммунизма, который представлялся им гораздо более опасным врагом.
Итак, 20 июля 1933 года в Риме был подписан конкордат с Германией; от имени Пия XI его подписал Пачелли, от имени Адольфа Гитлера — вице-канцлер рейха Франц фон Папен. Католическому духовенству и католическим школам в Германии были дарованы немалые привилегии — в обмен на полный уход католической церкви с ее многочисленными организациями и газетами из активной общественной и политической жизни. Этот уход подразумевал, как и в Италии, ликвидацию политической партии. Когда-то, надеясь обрести взаимопонимание с Муссолини, папа Пий ради этого пожертвовал Народной партией; теперь по настоянию Гитлера Пачелли заявил, что партия Центра (вторая по количеству депутатских мест в рейхстаге, партия, во главе которой стоял священник, монсеньор Людвиг Каас, и которая объединяла в своих рядах подавляющее большинство немецких католиков), насколько это зависело от Ватикана, прекращала свое существование. Дело было должным образом улажено, и монсеньор Каас, который к тому времени окончательно подпал под обаяние Пачелли и редко расходился с ним во мнениях, был вызван в Рим, где его назначили смотрителем собора Святого Петра.
Как и в случае с итальянским конкордатом, германский стал объектом серьезной критики в других странах. Католическая церковь могла встать в решительную оппозицию к национал-социализму; вместо этого, отказавшись от всех своих политических прав и морально обязав всех немецких католиков подчиниться нацистским вождям, Пачелли и Пий XI вдвоем расчистили путь нацизму с его отношением к евреям. Согласно записям в протоколе заседания кабинета министров, состоявшегося 14 июля 1933 года, Гитлер хвастливо заявил, что «конкордат предоставил Германии возможность и создал обстановку доверия, которая особенно важна в ходе все нарастающей борьбы против мирового еврейства». Весь мир обвинял папу в том, что он придал обоим режимам респектабельности и повысил их престиж, — и это он, говоря кратко, действительно сделал. Однако вскоре ему пришлось выразить еще большее недовольство нацистами, чем в случае с фашистами: в первые три года их пребывания у власти, между 1933 и 1936 годами, когда давление, оказываемое нацистами на церковь, постоянно нарастало, папа был вынужден направить германскому правительству не менее 34 нот протеста. Однако примечателен тот факт, что в связи с обнародованием Нюрнбергских расовых законов в 1935 году никакого протеста заявлено не было.
Окончательный разрыв последовал в Страстное воскресенье 1937 года, когда энциклику «С глубокой тревогой» («Mit brennender Sorge»), контрабандой доставленную в Германию, тайно напечатанную там на 12 различных типографских станках и распространенную на велосипедах или пешком, зачитали с каждой католической кафедры. Это должно было произойти еще тремя годами ранее; тем не менее даже теперь папа воздержался от обвинения напрямую Гитлера и национал-социализма. Однако смысл энциклики не мог вызвать затруднений — ведь написана она была по-немецки, а не на латыни, как обычно. В ней говорилось, что руководство рейха «посеяло плевелы подозрительности, раздора, ненависти, клеветы, тайной и явной вражды, питаемой из тысяч разных источников и использующей все доступные средства, по отношению к Христу и его церкви».
Особенно интересен 11-й параграф энциклики, поскольку, хотя в нем и отсутствовало по-прежнему осуждение антисемитизма, его цель очевидна. Он подчеркивает значение Ветхого Завета, характеризуя его как «исключительно слово Бога и неотъемлемую часть Его откровения»: «Кто бы ни желал видеть изгнанной из церкви и школы библейскую историю и мудрые теории Ветхого Завета, тот хулит имя Бога, хулит замысел Всевышнего о спасении и делает ограниченной и узкой человеческую мысль, став судьей Божьих замыслов в отношении мировой истории».
Энциклики «Нам нет необходимости» и «С глубокой тревогой» ни у кого не оставили ни малейших сомнений относительно мнения папы о фашистском и нацистском режимах; поэтому никто не удивился, когда в марте 1938 года, во время официального визита фюрера в Рим, Пий XI демонстративно уехал в Кастель-Гандольфо. Однако он не остановился на достигнутом: спустя пять дней после обнародования второй энциклики папа опубликовал третью, при написании которой он обратился к традиционной латыни. Энциклика «Божественного Искупителя» («Divini Redemptions») была направлена в первую очередь против главного жупела, которым являлся коммунизм: «Эта современная революция… превосходит по размаху и масштабам насилия все, что было во время прежних гонений, направленных против церкви. Все народы оказались в опасности низвержения обратно в состояние варварства, еще более худшего, чем то, которое угнетало значительную часть мира на момент пришествия Спасителя. Эта столь близкая опасность… представляет собой большевистский и атеистический коммунизм, нацеленный на разрушение общественного порядка и на подрыв самых основ христианской цивилизации… Более того, коммунизм отнимает у человека его свободу, лишает человеческую личность ее достоинства и устраняет все моральные ограничения, которые сдерживают порывы слепой страсти… Впервые в истории мы стали свидетелями борьбы, циничной по своей цели и спланированной вплоть до самой последней детали, между человеком и “всем тем, что зовется Божеством”».
Этой ненависти к коммунизму оказалось достаточно для того, чтобы, когда в июле 1936 года разразилась гражданская война в Испании, папа немедленно поддержал генерала Франко, хотя после декларированного республиканским правительством в 1931 году решительного отделения церкви от государства (что привело к массовым нападениям на храмы и монастыри, а также к убийствам священников, монахов и монахинь) он едва ли мог поступить иначе. Тем не менее папа был неприятно удивлен, когда он увидел, что Франко одержал победу благодаря помощи двух диктаторов, в особенности же когда испанские фалангисты своими делами превзошли нацистский и фашистский режимы, которые Пий XI столь часто порицал.
Однако понтификат Пия, омраченный существованием в Европе тоталитарных режимов, безусловно, сыграл исключительную политическую роль. В это время количество католических миссионеров возросло более чем вдвое, и вместе с тем вновь образованные общины получили гораздо больший объем самостоятельности. В 1926 году папа лично рукоположил первых шестерых китайских епископов; число местных священнослужителей в Индии и на Ближнем Востоке выросло с 3000 до более чем 7000 человек. Большим разочарованием для папы стало то, что его усилия по воссоединению католической и православной церквей встретили весьма слабый отклик. (Они могли бы увенчаться большим успехом, если бы он не призывал церкви назад в овчарню столь же авторитарно, как если бы они были заблудшими овцами.)
По счастью, он всегда мог найти утешение в занятиях наукой. Пий XI был настоящим ученым — первым со времен Бенедикта XIV, жившего двумя столетиями раньше, — и не пытался это скрывать. Он модернизировал и расширил Ватиканскую библиотеку, основал Папский институт христианской археологии и Папскую академию наук, выстроил здание Пинакотеки для богатейшего ватиканского собрания картин и перенес старую обсерваторию из Рима в Кастель-Гандольфо. В 1931 году папа шокировал многих из консервативно настроенных верующих тем, что создал в Ватикане радиостанцию и стал первым понтификом, регулярно обращавшимся к миру по радио. Одно из наиболее важных радиообращений последовало во время Мюнхенского кризиса в сентябре 1938 года, когда британский премьер-министр Невилл Чемберлен прилетел в Мюнхен для встречи с Гитлером, тщетно пытаясь предотвратить надвигавшуюся мировую войну. Пий XI не испытывал большого уважения к Чемберлену, который, как он сразу же понял, не являлся для Гитлера серьезным противником; тем не менее папа выступил по радио с волнующим призывом к миру, услышанным во всех странах Европы.
К сожалению, к этому времени он был уже очень больным человеком и больше не мог поститься. Диабет быстро прогрессировал, и ноги папы покрылись ужасными язвами. 25 ноября с перерывом в несколько часов он перенес два сердечных приступа. Понтифик продолжал давать аудиенции — правда, теперь уже лежа в постели — и в январе 1939 года принял Чемберлена и министра иностранных дел лорда Галифакса, сделав все от себя зависящее, чтобы вселить в них мужество и решимость оказать противодействие притязаниям Гитлера. Однако папа ничего не добился и, как он понял, вряд ли смог бы добиться — говорили, что после их ухода папа пробормотал: «Это пара слизняков».
В это время он готовил свой самый мощный удар по тоталитарным режимам, приуроченный к собранию всех итальянских епископов, которое должно было состояться 11 февраля 1939 года. Папа просил своих докторов продлить ему жизнь, чтобы он успел выступить с речью, которую он считал самой важной в своей жизни, однако, увы, это им не удалось. Пий XI умер за день до намеченного выступления. Почти сразу же распространился слух, будто он погиб в результате происков фашистов, отравленный одним из своих докторов, Франческо Петаччи. Факт заключается в том, что, со слов зятя Муссолини, министра иностранных дел Италии графа Джана Галеаццо Чиано, после смерти папы дуче очень хотел найти экземпляр этой речи и даже направил официального посла Италии при Святом престоле к Пачелли (в скором времени ставшему папой Пием XII) навести справки на сей счет. Пачелли заверил его, что текст речи передан в секретный архив, где тайна будет погребена навеки.
У Пия XI были свои недостатки. Он был автократом до мозга костей. Что касается взглядов папы на христианство, то здесь он выступал как не склонный идти ни на какие уступки фанатик и реакционер: с его точки зрения, лишь римско-католическая церковь была права, все остальные заблуждались. У него не было времени, чтобы уделить его зарождавшемуся экуменическому движению: по мнению папы, торг был неуместен, когда речь шла о Божественной истине, данной в откровении. «Энциклика 1928 года “Души людей” показала, что суть экуменического призыва Ватикана к другим церквам достаточно проста и бескомпромиссна: “Подойдите медленно с поднятыми над головой руками!”». В начале своего понтификата из-за ненависти к коммунизму — ужасы которого, не будем забывать, он впервые наблюдал еще в Польше, — Пий XI был терпим к фашизму, а поначалу, вероятно, и к нацизму более, чем он мог бы быть, сложись обстоятельства иначе; однако его открытая и непримиримая враждебность по отношению к обоим режимам в последние годы снискала ему уважение и восхищение всего свободного мира.
Папа Пий XI умер 10 февраля 1939 года; папа Пий XII (1939— 1958) был избран 2 марта, в свой 63-й день рождения, после третьего голосования в самый первый день работы конклава. Это избрание оказалось самым скорым за последние 300 лет. По словам его сестры, Эудженио Пачелли «родился священником»; еще будучи ребенком, он надевал рясу и стихарь и изображал отправление мессы в своей спальне. Как только Пачелли достиг подходящего возраста, он окончил Григорианский университет и Колледж Капраника в Риме; ему было всего 23 года, когда в 1899 году он стал священником. Двумя годами позже Пачелли поступил на папскую службу и с этого времени неуклонно продвигался по карьерной лестнице, работая в качестве нунция сперва в Мюнхене, а затем в Берлине, в 1929 году став кардиналом, а в следующем году сменив Гаспарри на посту статс-секретаря. В этой должности Пачелли вел переговоры о заключении конкордатов с Австрией и — в июле 1933 года — с нацистской Германией. Хотя ни один статс-секретарь не был избран папой со времен Климента IX (1667), Пачелли являлся самым известным, опытным и образованным членом Священной коллегии кардиналов. Его предшественник высоко ценил Пачелли и по мере ухудшения состояния своего здоровья постепенно передавал статс-секретарю свои полномочия. Таким образом, избрание Пачелли было вполне предсказуемо.
Кардиналов называют «князьями церкви»; лишь немногие из них за последние 300 лет являлись «князьями» в большей степени, чем Пачелли. Когда 18 мая 1917 года он выехал из Рима в Мюнхен, его поезд включал дополнительный опечатанный вагон, спешно доставленный из Цюриха; в вагоне находилось 60 ящиков с провизией, поскольку в Германии рационы военного времени должны были раздражать хорошо известный всем изысканный вкус нунция. Его личное купе — роскошь, особым законом запрещенная во время войны, — пришлось специально затребовать у руководства итальянских железных дорог, а всем станционным смотрителям на пути от Рима до швейцарской границы приказали проявить повышенную бдительность. Шестью неделями позже аналогичным образом он совершил путешествие в Берлин, где обсудил мирный план папы Бенедикта сперва с имперским канцлером, Теобальдом фон Бетман-Гольвейгом, а затем с самим кайзером Вильгельмом. Неудивительно, что переговоры закончились ничем: никакого соглашения быть не могло, когда каждая из сторон надеялась на победу Пачелли вернулся в Мюнхен и вновь посвятил себя миротворческой деятельности.
Следует сказать, что на этом поприще он усердно трудился, посещая лагеря военнопленных, раздавая продовольственные пайки заключенным, подавая духовную помощь когда и где только мог. Лишь один эпизод оставляет гнетущее впечатление: когда Пачелли получил адресованную папе просьбу главного раввина Мюнхена употребить все свое влияние ради того, чтобы вызволить итальянскую партию пальмовых ветвей, в которых его паства нуждалась в преддверии праздника кущей, оказалось, что эти ветви были закуплены, но задержаны в Комо. Пачелли ответил, что, хотя он и направил просьбу раввина в Рим, тем не менее он опасается, что ввиду трудностей военного времени, а также из-за того, что у Святого престола нет дипломатических отношений с итальянским правительством, едва ли что-либо будет сделано вовремя. Однако Гаспарри он конфиденциально сообщил: «Мне кажется, что в этом деле следует оказать евреям особое содействие не в виде чисто практической помощи, подразумевая права человека и гражданина, общие для всех людей, но прямо и непосредственно в целях содействия им в отправлении их культа».
В апреле 1919 года во время неразберихи, последовавшей за заключением перемирия в минувшем ноябре, трое большевиков — Макс Левин, Эжен Левине и Товия Аксельрод — захватили власть в Баварии. Там на короткий срок установился террористический режим, при котором иностранные посольства подвергались непрестанным нападениям; в результате дипломатический корпус принял решение делегировать своих представителей к Левину, чтобы заявить свой протест. Пачелли, в то время нунций, писал Гаспарри: «Поскольку мне было бы совершенно неприлично явиться к вышеупомянутому господину, я отправил вместо себя аудитора [некий монсеньор Шиоппа]… Сцена, которая предстала перед ним во дворце, была неописуема. Повсюду полный хаос, грязь и отвратительный запах… и среди всего этого множество молодых женщин сомнительной наружности (все поголовно еврейки), расположившихся во всех без исключения кабинетах в вульгарных позах и с непристойными улыбками на устах. Возглавляла этот женский сброд любовница Левина, молодая особа из России, еврейка и разведенная, которая всем заправляла. Именно ей нунциатура была вынуждена засвидетельствовать свое почтение, чтобы добиться результата. Этот Левин — молодой человек лет тридцати или тридцати пяти, тоже еврей из России. Бледный, грязный, с глазами наркомана, с хриплым голосом, вульгарного вида, омерзительный человек с лицом одновременно и умным, и лукавым. Он соблаговолил принять монсеньора аудитора в корвдоре, в окружении вооруженных охранников, одним из которых был горбун — его личный телохранитель. Со шляпой на голове и сигаретой в зубах он слушал то, что ему говорил монсеньор Шиоппа, время от времени бормоча, что он спешит и что у него есть более важные дела».
За последние годы было много чего написано о «глубокой любви» и «восхищении», которые Пий XII испытывал к еврейскому народу. Две приведенные выше цитаты свидетельствуют о том, что все те, кто писал на эту тему, пожалуй, в известной степени сгущают краски. С другой стороны, что касается расизма, никто никогда не предъявлял папе никаких претензий. В 1920 году Пачелли сообщил Гаспарри о том, что чернокожие солдаты французской армии регулярно насилуют немецких женщин и детей в Рейнской области. Эти обвинения (причем не допускалось даже мысли, что белые солдаты могли творить то же самое) армия, разумеется, категорически отвергала; однако Пачелли продолжал настаивать на своем и требовал вмешательства папы. Четверть века спустя, уже будучи папой, он запросил в британском министерстве иностранных дел гарантий того, что «в составе гарнизона, который разместят в Риме после вступления в него союзных войск, не будет никаких “цветных”».
В марте 1938 года нацистская Германия аннексировала Австрию. Ровно год спустя, поправ Мюнхенское соглашение, немецкие войска были сосредоточены на границе с Чехословакией. И вот 6 марта 1939 года, спустя всего лишь четыре дня после своего избрания, папа Пий XII собственноручно пишет письмо Гитлеру: «Его Высокопревосходительству Адольфу Гитлеру, фюреру и канцлеру Германской империи! В самом начале Нашего понтификата Мы желаем выразить намерение сохранить связывающие нас с вверенным Вашему попечению германским народом узы глубокой и искренней дружбы… Мы молимся о том, чтобы Наше горячее пожелание германскому народу процветания и прогресса во всех областях с Божьей помощью полностью осуществилось».
Это письмо было не только первым, адресованным новым папой главе другого государства; мы располагаем свидетельством монсеньора Альберто Джованетти, одного из официальных историков Пия XII, о том, что «по своему объему и выраженным в нем чувствам оно кардинальным образом отличается от других официальных писем, отправленных Ватиканом в то время».
15 марта 1939 года немцы оккупировали Чехословакию. Неделю спустя Диего фон Берген, германский посол в Ватикане, сообщал своему руководству: «Я узнал из хорошо осведомленного источника, что предпринимаются настойчивые попытки, особенно с французской стороны, убедить папу присоединиться к протестам демократических стран против присоединения к Германии Богемии и Моравии. Папа категорически отверг эти домогательства. Он дал понять своему окружению, что не видит причины вмешиваться в исторические процессы, до которых церкви с политической точки зрения нет никакого дела».
И даже это было только начало. 1 сентября 1939 года вермахт вторгся в католическую Польшу, а двумя днями позже Великобритания и Франция объявили войну Германии. В течение следующих пяти недель поляки потеряли около 70 тысяч человек. Однако из Ватикана, несмотря на настойчивые обращения британского и французского послов, не прозвучало ни слова сострадания или сожаления, не говоря уже об осуждении агрессии. Это оглушительное молчание продолжалось вплоть до третьей недели октября, когда папа опубликовал свою первую энциклику — «Верховного Понтификата» («Summi Pontificatus»). В ней Польша наконец удостоилась упоминания: «Пролитая кровь неисчислимых человеческих жертв, в том числе гражданского населения, вопиет к небесам, особенно кровь поляков, народа, очень дорогого Нам. Это народ, который обладает правом на человеческое и братское сострадание всего мира по причине своей преданности церкви и благодаря тому рвению, которое он выказал в деле защиты христианской цивилизации, поэтому его заслуги навеки запечатлены на скрижалях истории».
Нет ничего удивительного в том, что союзники приветствовали обнародование энциклики; французская авиация разбросала над Германией 88 тысяч ее экземпляров. Для германского МИДа суть дела была вполне ясна. «Пий XII, — уведомляло министерство своего посла при Святом престоле, — перестал сохранять нейтралитет». Впрочем, следует отметить, что нигде в тексте энциклики нет ни одного упоминания ни о Германии, ни о нацизме, ни о евреях.
В ноябре 1939 года произошел любопытный инцидент, когда папу тайно посетила группа немецких заговорщиков, попросивших его о помощи. Их план предусматривал свержение Гитлера и возврат Германии на путь демократии; однако перед тем как приступить к осуществлению своего плана, эти люди стремились заручиться гарантиями того, что западные державы не воспользуются ситуацией хаоса, который мог наступить в результате переворота, и не наложат на Германию обязательства столь же унизительные, как и те, что были наложены на нее после Первой мировой войны в Версале. Был ли папа готов выступить в качестве посредника, добиваясь от Великобритании и ее союзников согласия пойти на почетный мир?
Папа Пий ясно осознавал, что ему предлагали принять участие в заговоре. Очевидно, это означало огромный риск. Если бы стало известно о каком бы то ни было вмешательстве с его стороны, Гитлер почти наверняка обрушил бы свой гнев на католическую церковь в Германии; в свою очередь, Муссолини мог бы заявить о нарушении Латеранских соглашений и оккупировать папское государство или по крайней мере лишить его водоснабжения или подачи электричества. Нет ничего удивительного в том, что Пий XII попросил 24 часа на размышление. Он не консультировался ни с курией, ни даже со своим статс-секретарем; ответ, который он дал на следующий день, — что он готов сделать все от него зависящее во имя мира, — являлся решением его самого и никого другого.
Впрочем, означенное решение поставило папу в очень непростую ситуацию. Когда вскоре после этого британский посол при Святом престоле, сэр д'Арси Осборн, получил аудиенцию у папы, он сообщил о ней следующее: «Папа соблаговолил иметь со мной беседу [по поводу германских заговорщиков] исключительно с целью меня уведомить. Он не соизволил выразить ни малейшего одобрения или поддержки в их адрес. Выслушав мои замечания… он сказал, что, возможно, после всего сказанного не стоило продолжать разговор на данную тему, а потому он просил бы меня считать, что этой беседы не было. Однако на это я тут же возразил, сказав, что не желаю, чтобы этот груз ответственности Его Святейшество переложил со своей совести на мою».
В конечном счете вся эта история ни к чему не привела. Правительство Невилла Чемберлена настаивало на том, чтобы кабинету было предоставлено гораздо больше сведений, нежели заговорщики были готовы дать, и не допускало даже мысли о заключении какого бы то ни было мирного соглашения при сохранении в целости германской военной машины. Кроме того, англичане настаивали на том, чтобы поставить в известность французов, чего заговорщики не желали категорически. Возможно, у последних сдали нервы; какова бы ни была причина, заговор «потерял запал». Мы сочли необходимым упомянуть здесь о нем, чтобы показать, что в целом Пий XII отнюдь не симпатизировал нацистам; он имел мужество принять крайне опасное для себя решение и оказался в зоне огромного риска сразу же после того, как это решение было принято.
Здесь мы подошли к серьезной проблеме, которая бросает тень на понтификат Пия XII; речь идет о его отношении к холокосту. Заметная антисемитская составляющая всегда отличала католическое мировоззрение: разве не евреи убили Христа? Тридентская месса, одобренная Тридентским собором в XVI веке, на Страстной пятнице включала молитву за обращение «вероломных иудеев», и католические партии правого толка во Франции, Германии и Австрии не делали тайны из своих антисемитских настроений. Стоит ли говорить, что подобным взглядам не было места в официальном учении церкви; однако приведенные выше цитаты позволяют понять, что молодой Пачелли — по крайней мере до известной степени — их разделял, и, похоже, в этом он был не одинок.
«Евреи, — заявил Гитлер в своем выступлении по радио 9 февраля 1942 года, — будут ликвидированы не менее чем на тысячу лет». В течение месяца был запущен процесс физического уничтожения не только в Германии, Австрии и Польше, но и на территории Венгрии, Хорватии, Словакии и французской Республики Виши. Все это было хорошо известно в Ватикане; об этом знали во всех странах Европы. 21 апреля сэр д'Арси Осборн написал своему другу Бриджету Макивену: «Вчера был день рождения Гитлера; утром я повязал черный галстук в память о тех миллионах людей, которых он убил и замучил». Папа вряд ли мог повязать черный галстук, однако у него была возможность выступить против продолжавшихся зверств. Несмотря на настойчивые просьбы Осборна, папа на это не пошел. 31 июля Осборн вновь написал Макивену: «Это крайне прискорбно. Факт состоит в том, что нравственный авторитет Святого престола, которому Пий XI и его предшественники придали всемирный масштаб, теперь рушится самым трагическим образом. Я подозреваю, что Е[го] С[вятейшество] надеется сыграть выдающуюся роль как миротворец и по крайней мере отчасти именно по этой причине пытается сохранять позицию нейтралитета между воюющими сторонами. Однако, как ты понимаешь, немецкие злодеяния не имеют никакого отношения к нейтралитету… Истина заключается в том, что молчание папы отдаляет от него его цель, поскольку сводит на нет его миротворческие устремления».
К этому времени начались массовые депортации; до конца года в один лишь Освенцим было доставлено 42 тысячи французских евреев. В сентябре президент Рузвельт направил папе личное послание, в котором просил его выступить с осуждением военных преступлений немцев; однако папа и тогда отказался это сделать. Статс-секретарю папы, кардиналу Мальоне, оставалось лишь в очередной раз заявить, что Святой престол делает все, что в его силах.
Это было не так, хотя бы потому, что когда 1942 год подходил к концу, в Ватикане явно были озабочены другой проблемой. Там опасались, что союзники начнут бомбить Рим. Несчастного Осборна едва ли не ежедневно приглашали в статс-секретариат и умоляли добиться от британского правительства твердых гарантий того, что воздушных налетов на Ватикан не будет. Тщетно он пытался объяснить, что Великобритания находится в состоянии войны, а Рим является вражеской столицей; кроме того, он прекрасно понимал, что даже если город будет решено пощадить, итальянцам вряд ли предварительно сообщат об этом решении. 13 декабря Осборн писал: «Чем больше я об этом думаю, тем больше меня возмущает, с одной стороны, учиненная Гитлером резня еврейского населения, а с другой — очевидная озабоченность Ватикана исключительно тем ущербом, который наносит Италии война, и вероятными авианалетами на Рим. Возникает такое ощущение, что все военные издержки теперь приходятся на долю Италии».
На следующий день он имел очередную беседу с кардиналом Мальоне: «Я настаивал на том, что Ватикан вместо того, чтобы переживать по поводу бомбардировок Рима, должен вспомнить о своем долге ввиду беспрецедентного преступления против человечества, каковым является гитлеровская кампания по истреблению евреев, в чем, по моему мнению, Италия является соучастницей как партнер и союзница Германии».
Наконец, в сочельник 1942 года Пий XII выступил с радиообращением к миру. Речь была длинной и по большей части удручающе пафосной. Лишь в самом конце, когда большинство его слушателей, вероятно, уже отключили свои радиоприемники по причине исключительной скуки, папа кое-как добрался до сути, призвав всех людей доброй воли принести торжественную клятву в том, что они «обратят общество к его центру притяжения, которым является Закон Божий». Далее он продолжал: «Человечество обязано принести эту клятву ради бесчисленных жертв, павших на поле боя. Отдав свои жизни во имя долга, эти люди принесли жертву во имя нового и более совершенного общественного строя. Человечество обязано принести эту клятву ради неисчислимого множества скорбящих матерей, вдов и сирот, которые увидели свет, утешение и опору в жизни, чего прежде они были лишены. Человечество обязано принести эту клятву ради тех бесчисленных изгнанников, кого ураган войны унес с их родной земли и забросил в чужие земли, кто может отнести к себе сетование пророка: «Наше имущество перешло к чужакам, наши дома достались врагу». Человечество обязано принести эту клятву ради тех сотен и тысяч людей, кто, не сделав ничего дурного, а иногда лишь по причине своей национальной или этнической принадлежности был обречен на казнь или на медленное умирание».
Вот и все. Вновь папа не упомянул ни о евреях, ни о нацизме, ни даже о Германии. Этнический характер холокоста он затушевал, добавив два осторожных слова «лишь иногда», а миллионы жертв — уже к Рождеству 1942 года — деликатно сократил до «сотен и тысяч». Прослушав выступление папы, Муссолини сказал Чиано: «Это набор банальностей, с которыми приходской священник из Предаппио справился бы лучше». Пожалуй, он был не так уж и не прав.
Вплоть до того момента, по сравнению со своими собратьями в Центральной Европе, итальянские евреи жили относительно спокойно. Хотя более чем 8 тысяч человек, составлявшие еврейскую общину Рима, безусловно, в полной мере разделяли общее возмущение мягкотелостью понтифика, за все время пребывания дуче у власти евреев по большей части не трогали. Муссолини инициировал принятие ряда антисемитских законодательных актов, однако на деле они в большинстве своем не исполнялись. В июле 1943 года все изменилось. Союзники высадились на Сицилии и начали бомбить Рим. Муссолини и Кларетта Петаччи были расстреляны и повешены на автозаправке, а в Италию вторглись германские войска. 11 сентября Рим был оккупирован немцами, и фельдмаршал Альберт Кессельринг ввел в городе военное положение. 18 октября руководство СС отдало приказ об организации облавы на евреев.
Иудеи жили в Риме еще до того, как в нем появились христиане. Первые представители еврейской общины прибыли сюда в 139 году до н.э. С появлением христианства для еврейской общины настали не лучшие времена; о некоторых из постигших евреев несчастий уже шла речь в предыдущих главах этой книги. Однако никогда еще за всю свою историю итальянские евреи не сталкивались с подобной угрозой. Уже в конце сентября от еврейской общины потребовали за 36 часов собрать 50 кг золота; выполнить это требование удалось лишь благодаря самоотверженности граждан — как иудеев, так и христиан, которые совместными усилиями собрали нужную сумму (После нескольких часов промедления Ватикан предложил евреям заем, однако предложение было вежливо отклонено.) Все полагали, что это золото было ценой безопасности; лишь когда на рассвете 16 октября длинная колонна военных грузовиков с открытым верхом въехала на территорию гетто, стало ясно, что ни о какой безопасности не могло идти и речи.
Как только грузовики сквозь пелену дождя потянулись в сторону сборного пункта, размещенного в Военном колледже (откуда человеческий груз предполагалось отправить в Освенцим), один за другим стали раздаваться голоса влиятельных людей с требованием остановить эту акцию. Некоторые из этих голосов принадлежали немцам: среди них оказались барон Эрнст фон Вайцзеккер, посол в Ватикане, и даже сам Кессельринг. К ним присоединился Альбрехт фон Кессель, германский консул в Риме. Все трое были убеждены в том, что если депортации будут продолжаться, в Италии может начаться всеобщее восстание против оккупантов. В этот момент папе следовало бы выступить с решительным протестом против нового акта насилия, развернувшегося прямо у него на глазах. Однако ничего подобного не последовало. Вайцзеккер написал своему коллеге, доктору Карлу Риттеру, в Берлин: «Несмотря на давление, которое оказывалось на него со всех сторон, папа не позволил втянуть себя в какую бы то ни было демонстрацию протеста против депортации римских евреев. Единственным проявлением этого протеста стал завуалированный намек в газете «Оссерваторе романо» от 25-28 октября, из которого лишь немногие могли узнать о позиции Ватикана по еврейскому вопросу». Так что депортация продолжалась.
Как объяснить это недостойное молчание Пия XII? Причина заключается, во-первых, в его патологическом антисемитизме, во-вторых, в его страхе перед коммунизмом, который и для его предшественника, и для него самого всегда оставался гораздо более страшным жупелом, чем германский нацизм. Как сам папа заявил во время беседы с американским представителем в Ватикане Гарольдом Титтманом, он полагал, что официальный протест спровоцирует конфликт с СС; он мог бы добавить — правда, не сделал этого, — что подобный конфликт вполне мог бы обернуться немецкой оккупацией Ватикана, а также арестом и заключением для него самого. Это, в свою очередь, сыграло бы на руку коммунистам. Сам он уже имел с ними дело в Мюнхене и прекрасно знал о тех зверствах, которые они чинили в отношении церкви в России, Мексике и Испании. В том состоянии хаоса, в котором пребывала тогда Европа, возможность захвата Рима коммунистами нельзя было сбрасывать со счетов; ради того, чтобы этого не случилось, даже депортацию римских евреев папа не считал слишком высокой ценой.
Казалось бы, этот довод сам по себе довольно трудно принять на веру; но даже если мы согласимся с тем, что молчание понтифика было оправданным, остается объяснить другой поразительный факт. После окончания войны понтификат Пия XII длился еще 13 лет, и за все это время папой не было произнесено ни слова оправдания или сожаления, не отслужено ни одной панихиды или мессы в память о тех 1989 депортированных из Рима евреях, которые встретили свою смерть в одном лишь Освенциме. Кроме того, многие удивлялись впоследствии, почему папа, которому ничего не стоило отлучить от церкви всех членов коммунистических партий во всем мире, даже не подумал сделать то же самое в отношении католиков-нацистов из числа военных преступников, в частности Гиммлера, Геббельса, Бормана и самого Гитлера.
Папа не стал осуждать и последнее зверство нацистов, учиненное ими накануне освобождения Рима. Это произошло 24 марта 1944 года, через день после того, как колонна немецких солдат была обстреляна во время следования по виа Раселла, причем 33 солдата погибли. Вечером следующего дня по личному распоряжению Гитлера 335 итальянцев, в том числе около 70 евреев, были загнаны в Адреатинские пещеры к югу от города и расстреляны. Вновь из Ватикана не последовало никакого протеста, хотя два дня спустя в газете «Оссерваторе романо» была помещена статья, в которой выражалось сочувствие по отношению к жертвам нацистов и сожаление в связи с тем, что «320 [sic] человек были казнены вместо истинных виновников, которым удалось избежать ареста».
В тот же день, 23 марта, когда участники итальянского Сопротивления обстреляли немецкую колонну, германские войска оккупировали Венгрию, и Адольф Эйхман, гитлеровский «творец холокоста», приступил к «окончательному решению еврейского вопроса» применительно к проживавшим в стране 750 тысячам евреев. Теперь наконец-то Ватикан заявил протест: папский нунций в Будапеште, монсеньор Анджело Ротта, сделал несколько официальных заявлений, адресованных венгерскому правительству, — первый случай, когда это было сделано папским дипломатическим представителем. Впрочем, даже тогда использовались неожиданные формулировки: «Канцелярия Апостолического нунция… вновь просит венгерское правительство прекратить войну против евреев вне пределов, предписанных естественным правом и Божественными заповедями [352]Курсив автора.
, и воздержаться от каких бы то ни было акций, против которых Святой престол и совесть всего христианского мира будут вынуждены протестовать».
Однако лишь 25 июня папа направил президенту Венгрии адмиралу Хорти телеграмму, в которой просил его «употребить все возможное влияние, чтобы прекратить страдания и муки, которые претерпевает бесчисленное множество людей всего лишь из-за своей национальной или этнической принадлежности». И в этот раз евреи даже не были упомянуты — между тем президент Рузвельт в своей телеграмме, отправленной на следующий день, отбросил излишнюю деликатность и прямо пригрозил Венгрии ужасными последствиями.
Справедливости ради следует отметить, что в этот момент католическая церковь в Венгрии решительно и эффективно вмешалась в ход событий. Немало гонимых евреев нашли убежище в мужских и женских монастырях, в храмах, а зачастую и в католических семьях. Рассказывали, что осенью и зимой 1944 года «в Будапеште не было практически ни одного учреждения, так или иначе связанного с католической церковью, где бы не скрывались от преследований евреи». Множество жизней было спасено; тем не менее остается два вопроса. Эйхман приступил к своей мерзкой работе в марте; почему кампания по спасению евреев не могла начаться именно тогда, а развернулась лишь 4-5 месяцев спустя? И получила ли эта кампания папское благословение?
С приходом мира весной 1945 года папа Пий XII (после смерти в минувшем августе кардинала Мальоне он сам исполнял обязанности статс-секретаря) вновь оказался в состоянии конфронтации со своим старым и самым главным врагом — коммунизмом. Итальянская коммунистическая партия под руководством такого выдающегося лидера, как Пальмиро Тольятти, выступала в роли достойного противника фашизма, а в этом качестве — и законного его преемника у власти. По счастью, влияние коммунистов уравновешивалось американским соблазном, поскольку войска союзников наводнили Италию предметами обихода, порожденными капиталистическим обществом потребления. Обеим этим крайностям папа Пий противопоставил программу католического обновления, которое, в противоположность коммунизму или капитализму, было бы итальянским по сути своей; впрочем, если бы ему пришлось выбирать, несомненно, он считал американский материализм меньшим злом. 2 июля 1949 года папа зашел так далеко, что опубликовал декрет, в котором объявил: ни один католик не может быть членом коммунистической партии или каким бы то ни было образом содействовать ее делу; нарушивший этот запрет не допускался к причастию. Годом раньше папа — как и вся курия — решительно воспротивился созданию государства Израиль. Это никого не удивило; для папы Пия, как и для церкви на протяжении столетий, евреи оставались народом, убившим Бога.
К этому времени папе уже исполнилось 73 года. Физически он был все еще крепок, а его авторитаризм и самоуверенность год от года также крепчали. Прежний антисемитизм никуда не исчез: до самого смертного часа папа отказывался признать государство Израиль. Его кругозор отличался узостью; он все более и более замыкался в рамках старого и надежного догматизма, с ходу отвергая какие бы то ни было новые теологические доктрины. 2 сентября 1950 года папа опубликовал энциклику «Рода человеческого» («Humani generis»), которая парализовала теологическую мысль того времени и категорически осудила все новые и оригинальные богословские идеи. Впрочем, дело зашло еще дальше. Папские энциклики никогда не считались непогрешимыми; теперь же папа постановил, что в энциклике любой спорный вопрос решался раз и навсегда: «Очевидно, что данный предмет… более не может рассматриваться как вопрос, открытый для обсуждения среди теологов».
Затем последовало то, что сильно напоминало «царство страха», существовавшее при Пии X. Американский иезуит Дэниэл Берриган писал: «При ближайшем рассмотрении я увидел, что блестящую теологическую мысль накрыла волна догматизма, как во времена большой сталинской чистки». Одной из главных жертв стал известный философ палеонтолог, иезуит Пьер Тейяр де Шарден: публиковать его труды было запрещено, а сам он в конечном счете был вынужден уехать в США. Другой жертвой оказался французский эксперимент с рабочими-священниками, ставший наиболее волнующей и, вероятно, наиболее успешной из всех попыток распространить христианство в рабочей среде. Участники эксперимента меняли сутаны клириков на рабочие робы и нанимались на работу в качестве лодочников, шахтеров или фабричных рабочих; миссионерская деятельность никогда прежде не осуществлялась в таких условиях, и ее успех был не лишен драматизма. Однако Пию XII этот опыт представлялся весьма опасным шагом навстречу коммунизму. Папа выказывал все большую настороженность по отношению к эксперименту и наконец в ноябре 1953 года полностью его прекратил.
С точки зрения дальновидных христианских мыслителей, это время было достойно сожаления; в каком-то смысле оно явилось отражением того, что происходило в США с подачи сенатора Джозефа Маккарти, когда красных «находили» под каждой кроватью. Ситуация не изменилась и после того, как 1 ноября 1950 года папа провозгласил ex cathedra — с кафедры догмат о Вознесении Пресвятой Девы Марии — другими словами, что тело Девы не подверглось тлену после смерти, но было немедленно взято на небеса. В этой доктрине не было ничего нового; в течение длительного времени Вознесение Мадонны являлось одним из наиболее популярных сюжетов в итальянской религиозной живописи (достаточно вспомнить хотя бы грандиозный алтарный образ кисти Тициана в церкви Фрари в Венеции), а его празднование 15 августа — одной из наиболее важных дат в христианском календаре. С другой стороны, этот догмат не был известен в ранней церкви и не находил подтверждения в Священном Писании; кроме того, остальные христианские церкви выражали свое негодование в связи с самонадеянностью папы, притязавшего на непогрешимость (впервые с момента провозглашения догмата о папской непогрешимости на Первом Ватиканском соборе в 1870 году), когда он провозгласил догмат веры, который они не могли принять в данный момент.
К середине 1950-х годов здоровье папы Пия стало причиной для беспокойства. Ухудшение состояния папы, по-видимому, во многом явилось следствием «забот» его окулиста, профессора Риккардо Галеацци-Лизи, который взял на себя всю полноту ответственности за физическое самочувствие понтифика и которого все до единого — кроме самого папы Пия — считали шарлатаном и знахарем. Галеацци-Лизи был весьма плохим врачом, однако он рекомендовал папе еще двух эскулапов того же пошиба: первым был модный в то время швейцарский доктор Пауль Ниханс, который утверждал, что открыл секрет вечной молодости (речь шла об инъекциях пациентам клеток органов зародышей ягнят или обезьян), вторым — полоумный дантист, который прописывал папе в огромных количествах хромовую кислоту, вещество, которое в те времена использовали в основном для чистки духовых музыкальных инструментов. Считается, что именно это «лечение» стало причиной хронической икоты, мучившей папу в последние годы его жизни.
Он умер на рассвете в четверг, 9 октября 1958 года. Церемония погребения была долгой и впечатляющей; тело медленно пронесли по улицам Рима в открытом гробу, чтобы выставить его в соборе Святого Петра. К сожалению, бальзамирование было поручено Галеацци-Лизи, который заявил, что применит новую технологию, аналогичную той, что была применена к телу самого Иисуса Христа, — технологию, «которая сохранит тело в его естественном состоянии». Эта затея полностью провалилась. Время от времени слышались ужасные звуки (это трещал гроб), а зловоние было настолько сильным, что один из швейцарских гвардейцев, стоявших в почетном карауле, упал в обморок. Все присутствующие испытали немалое облегчение, когда крышка гроба была наконец-то завинчена и тело папы Пия XII было опущено в крипту под собором, чтобы обрести свой последний приют всего лишь в нескольких футах от гробницы Святого Петра.
С сожалением приходится отметить, что по распоряжению одного из преемников Пия XII уже начата процедура его канонизации. Здесь достаточно будет сказать, что если современная мода на канонизацию всех пап в принципе продлится и впредь, то канонизация превратится в пародию на святость.