Есели идти по правой стороне Елисейских полей в сторону Триумфальной арки, то не слишком знаменитая улица Колизея (rue Colisee) попадется вам почти сразу после «клумбы» Рон-Пуан. Театр-колизей тут действительно существовал когда-то, с 1671 -го до 1780 года. В нем показывали спектакли, устраивали всякие праздничные представления, но в 1780 году колизей этот разломали, а название пристало к улице, и ни один мэр его отчего-то не поменял на более партийно-выгодное (во Франции это делают повсеместно, меняя де Голля на Тореза, Дзержинского на мать Терезу и обратно). Земли эти, как и те, по которым пролегли нынче престижные авеню Матиньон, Елисейские поля и улица Фобур-Сент-Оноре, принадлежали некогда графу д'Артуа, но с тех пор много воды утекло в Сене.
Нас, как вы, наверное, заметили, наряду с прочими занимают события XX века, а в нем – жизнь нищего и блистательного «русского Парижа». С этой (пусть даже несколько специфической) точки зрения малозаметная Колизеевская улица не так уж и скучна. Ее близость к Елисейским полям определила ее привлекательность для тех русских изгнанников, кто, не поддавшись унынию, вступил в борьбу за существование. В первую очередь это были женщины, причем женщины-аристократки, те самые «принцессы на горошине» (по-русски «принцесса» – это «княгиня»), которых В. И. Ульянов (Ленин) в своей партийной статье «О партийной литературе» назвал «скучающими героинями». Они и впрямь оказались героинями, а скучать в Париже этим обнищавшим дамам (в отличие, скажем, от безродной подруги самого Ленина Инессы Арманд) было некогда. Оказалось, что нежные их ручки приспособлены для шитья, вышивания и стирки, а в голове у многих из них есть устройство, необходимое для ведения «дел»: они оказались деловыми дамами, или, как нынче выражаются, «бизнесвумен».
В 1924 году в доме № 5 по улице Колизея открылся русский (точнее, может, русско-грузинский) дом моды «Имеди». Открыла его графиня Анна Ильинична Воронцова-Дашкова, урожденная княгиня Чавчавадзе. Надо сказать, это был не единственный «грузинский» дом моды в Париже: в полукилометре от рю Колизе, на рю Вашингтон, открылся дом моды Нины Шервашидзе, урожденной Мхеидзе (в доме №32). Трудно даже сказать, кто больше сделал Для тогдашнего парижского увлечения «грузинской модой» – красавицы княгини, шившие в своих ателье вечерние платья, или красавцы джигиты, плясавшие по вечерам в русских ресторанах (их в этом углу было множество – и на Елисейских полях, и на авеню Ваграм, и на Буасси-д'Англа) и сводившие с ума дочек американских миллионеров. Так или иначе, и русское, и грузинское было в моде в ту межвоенную эпоху, в «золотой век» русской колонии в Париже. Муж графини Анны Ильиничны Воронцовой-Дашковой был в «старое доброе время» наместником императора Николая II на Кавказе, и осведомленный французский обозреватель писал по поводу ателье «Имеди» и его хозяйки:
«Трудно впасть в преувеличение, говоря о мужестве, с которым дамы из высшего русского общества, изгнанные со своей родины революцией, принялись за работу».
На той же рю Колизе существовало в ту пору ателье портнихи Никитиной (прославленной балерине Алисе Никитиной она приходилась родной теткой), а чуть дальше по Елисейским полям, на улице Пьера Шаррона, открылся русский дом моды «Анна Сергеева». На самих Елисейских полях, как извещал русский альманах под редакцией князя В. А. Оболенского, творил портной Калина. Кстати, уже в ту пору русские имена служили знаком высокого вкуса и качества. И по сию пору французские, польские, испанские, румынские продавцы, рестораторы, галеристы дают своим заведениям придуманные ими русские имена.
На рю Колизе можно увидеть место, ставшее свидетелем кровавых русских драм времен эмиграции. На третьем этаже дома № 29 по рю Колизе размещался с 1930 года штаб Русского общевоинского союза (РОВС). Известно, что после успешно проведенной в ноябре 1920 года эвакуации уцелевшего состава Белой армии ее командование предприняло немало усилий, чтобы удержать эту армию от упадка и разложения в трудных условиях «Галлиполийского сидения» и зимовки на острове Лемнос. Стараясь воспрепятствовать распылению армии, генерал Врангель перевез ее в Болгарию и Сербию, куда и сам перебрался в 1922 году вместе со своим штабом. С тем чтобы сохранить кадры этой армии в эмигрантских условиях, в конце 1924 года генерал Врангель отдал приказ о создании Русского общевоинского союза. Врангель писал тогда, что этот союз – настоящая армия, «насчитывающая 40 000 человек, имеющая гибкую структуру, но подчиненная строгой дисциплине, ставящая себе целью беспощадную борьбу с коммунистической властью, закабалившей Россию, и возлагающая надежду на русский народ, который единственный и имеет право решать, какую ему выбрать форму правления в стране». Осенью 1927 года генерал Врангель переехал в Бельгию, где внезапно тяжело заболел и весной 1928 года скончался (причины его гибели до сих пор неизвестны), едва миновав рубеж сорокалетия.
В 1930 году созданный им РОВС обосновался на парижской рю Колизе. Префектура зарегистрировала новую организацию под председательством генерала Шатилова, а фактическим ее руководителем стал боевой генерал Александр Кутепов. Подчиненные Кутепова днем стояли у станков на заводе «Рено», крутили баранку такси, подметали улицы, были официантами, но по вечерам они снова становились военнослужащими, занимались военной подготовкой – жили своей привычной жизнью. Имея под началом такую армию, боевой генерал-корниловец Кутепов рвался в бой против большевиков. Ему оставались лишь подпольная борьба и тайные акции, но на поприще тайной войны ему было, конечно, не переиграть сильнейшую советскую разведку и тайную полицию, любимое детище коммунизма. Советская разведка играла с Кутеповым как кот с мышью. Все героические и бессмысленные диверсии Кутепова на русской территории были инспирированы ГПУ (как операции «Трест», «Синдикат» и прочие), а РОВС и его верхушка были инфильтрованы советскими агентами. Организация была особенно уязвима для агентов, ибо интриги и борьба за власть никогда не прекращались в этом крошечном военном штабе, кишащем генералами-честолюбцами .
И Врангель и Деникин предупреждали Кутепова против безнадежной и кровавой игры в терроризм, но генерал был упрям. В 1930 году он был похищен в центре Парижа по дороге на воскресную службу в церковь галлиполийцев. Позднее (однако еще до гласности и перестройки) советская печать сообщила, что генерал был похищен советской разведкой и что он умер «от сердечного приступа» еще на корабле, по пути в Новороссийск («Красная звезда», 22.IX.1965, «Неделя», № 49, 1989). Возможно, что бить его начали уже на корабле… Русская эмиграция выражала тогда соболезнование жене пропавшего героя Лидии Кутеповой.
Наиболее теплым вниманием окружили бедняжку помощник Кутепова герой-корниловец генерал Скоблин и его жена (Кутепов был посаженым отцом на их свадьбе в Галлиполи), прославленная эстрадная певица-патриотка (ее коронным номером, вызывавшим рыдания в зале, была песня «Замело тебя снегом, Россия…») Надежда Плевицкая. В эмиграции считали, что Плевицкая держит мужа под каблуком (его даже называли за глаза «генерал Плевицкий»: она была старше его и более знаменита, имела солидный брачный опыт и зарабатывала больше)… Но в общем это была колоритная пара: недаром лет десять спустя лучший эмигрантский писатель Владимир Набоков написал об этой паре рассказ (по-английски). По заказу Рахманинова (и на деньги подозрительного поклонника певицы) «биографию» Плевицкой еще в 20-е годы написал Иван Лукаш. Однако ни в 20-е, ни в 30-е, ни позже не раскрыта была вся правда об этой роковой шансонетке, некогда пленявшей своим пением двор и самого царя. Известно, что среди многочисленных ее мужей и возлюбленных был и устрашающий одесский коммунист товарищ Шульга (не исключено, что уже тогда, в Одессе, эта голосистая патриотка была завербована). Советская пресса сообщила, что Плевицкая и ее муж были завербованы ГПУ в 1930 году, получили кодовые клички Фермер и Фермерша, а также оклад в долларах (денег им всегда катастрофически не хватало). Похищение Кутепова бы ло, вероятно, одной из первых операций молодого карьериста генерала и его жены-певицы. Между прочим, лет десять спустя сын Кутепова Павел воевал на немецкой стороне, был взят в плен, посажен в тюрьму и там «перевоспитался» так решительно, что переведен был из тюрьмы на какую-то хитрую работу в иностранный отдел Московской Патриархии.
В промежутке между 1930 и 1937 годами в доме № 29 по рю Колизе шла бесконечная борьба за власть. Скоблина многие подозревали в предательстве, но он цепко держался за свой пост и сумел обыграть назначенного руководителем РOBC боевого генерала Е. К. Миллера. Миллер пытался свернуть подпольную работу, в которой напрасно гибли его люди, но он встретил противодействие генерала Шатилова и тайное противодействие Скоблина. Кстати, Скоблин не раз соблазнял старика Деникина поездкой в своем автомобиле, но Деникин ему не доверял и в машину не садился. В конце концов сомнения закрались и в душу генерала Миллера. Отправляясь 22 сентября 1937 года на какое-то тайное свидание, генерал Миллер оставил своему заместителю записку: «Свидание устроено по инициативе Скоблина. Может быть, это ловушка, на всякий случай оставляю эту записку». Старик заместитель вспомнил о записке поздно вечером, когда на рю Колизе привезли найденного в отеле генерала Скоблина. Прочитав записку, бестолковые старики-генералы собирались спросить Скоблина, что бы все это могло значить, но обнаружили, что тот уже ушел. Они побежали за ним на улицу, но там никого не было.
Позднее стало известно, что над штабом РОВС, в том же доме № 29, была квартира знаменитого промышленника Сергея Третьякова (из тех самых Третьяковых), тоже завербованного ГПУ (труднее, кажется, было бы найти в ту пору еще не завербованных). Из квартиры Третьякова агентам Москвы легко было наблюдать за белыми «подпольщиками», там, вероятно, Скоблин и спрятался от неспешной погони. Скоблин исчез бесследно, как исчезали все агенты.
А бедная певица Плевицкая была арестована французами, и в Париже состоялся шумный процесс. Певица, конечно, отрицала все. Но перед самой войной, сидя в тюрьме города Ренна, она вдруг призналась в своей вине русскому священнику и комиссару французской полиции. Ее показания подтверждают, кстати, беллетристическую версию Набокова: всем двигало бесовское тщеславие Скоблина. Вскоре певица умерла в этой женской тюрьме, а после ее смерти немцы пришли в Ренн и велели извлечь труп Плевицкой из могилы: видимо, хотели убедиться, своей ли она умерла смертью. Есть предположение, что супруги работали и на советскую и на немецкую разведку.
Много пишут нынче и о том, что Скоблин помог Сталину и немцам скомпрометировать Тухачевского (и заодно обезглавить Красную Армию)… В общем, кровь, кровь, предательство, алчность, интриги, борьба за власть – за власть во всем мире, за власть в стране, за власть в незавидном РОВС… И вот прошло 60 лет, а коронный номер певицы из ГПУ все нейдет у меня из головы…
Занесло тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодные ветры степные
Панихиды поют над тобой.
ГПУ, НКВД, КГБ, дом № 29 – в хорошенькое я вас привел местечко. Скорее назад, на свет, на Елисейские поля…
Следуя по той же правой стороне Елисейских полей в сторону Триумфальной арки, мы минут через пять выйдем на улицу Боэти. Друг Монтеня Этьен де Ла Боэти писал сонеты и доказывал (еще в XVI веке), что тиран оттого и всемогущ, что народ угодлив, услужлив и всегда готов к рабскому повиновению. Что же до улицы Боэти, то она в золотую пору между войнами считалась одной из самых элегантных улиц столицы. Так что, вернувшись из свадебного путешествия, процветающий художник Пабло Пикассо водворился на седьмом и восьмом этажах дома № 23 по улице Боэти. Это было в 1918 году. Молодую, прелестную супругу художника звали Ольга Хохлова, она была дочерью русского полковника и танцевала у Дягилева. В 1921 году Ольга родила сына Поля. Пикассо вдохновенно писал беременную супругу, а потом и младенца. И только еще через 14 лет Ольга ушла от страстного испанца, обиженная его связью с юной манекенщицей Марией-Терезой. Пикассо был среди жильцов этого дома не единственной знаменитостью. В доме жили Жан Кокто, композитор Эрик Сати, подруга Дягилева и жена художника Мися Серт, граф де Бомон и прочие звезды Парижа…
После рю Боэти вы увидите на той же стороне Елисейских полей рю Берри. На ней на месте нынешнего дома № 12 в XIX веке стояла православная церковь Святого Петра-и-Павла, основанная по указу императора Александра I вскоре после русской победы. В 1845-1846 годах в эту церковь часто приходил Гоголь. Стоял, молился. В апреле 1857 года Иван Тургенев услышал здесь такую интеллигентную проповедь отца Иосифа Васильева, что стал умолять священника учить катехизису его доченьку Полинетт.
В том же 1857 году в этой церкви поэт Афанасий Фет венчался с сестрой Боткина Марией. Тургенев был шафером жениха, а Фет, чтобы не разоряться на свадебный костюм, венчался в уланской форме, которая, как он признавал позднее, выглядела несколько нелепо под веночком из искусственных цветов (шафер Тургенев едва удержался от смеха). Тот же Тургенев был, напротив, весьма растроган проповедью отца Иосифа во время службы, посвященной отмене крепостного права в России. Служба состоялась 24 марта 1861 года, слова священника и долгожданная новость растрогали Тургенева до слез, да и стоявший перед ним старый Николай Тургенев (друг Жуковского) едва сдерживал слезы. Потом все обменивались рукопожатиями и растроганно говорили о государе- освободителе (воспитаннике Жуковского): «Да ниспошлет ему Господь здоровья и силы, чтобы продолжить начатое!» Шесть лет спустя царь-освободитель приехал в Париж из Петербурга, где террористы уже охотились за ним и травили его как зверя, а в Париже он чуть не был застрелен в Булонском лесу террористом-поляком… Поди угоди, поди угадай…
Напомню, что иконостас из посольской церкви Святого Петра-и-Павла установлен нынче в крипте Александро-Невского собора на рю Дарю.
С 1925-го по 1935-й в доме № 38 на той же рю Берри размещался антикварный магазин нового изгнанника – князя Ивана Куракина и чайная «Боярский терем», которую князь держал вместе с другим беженцем, московским городским головой Вадимом Шебекой. Потолки и стены в чайной были расписаны беженцем Иваном Билибиным…
В доме № 20 по рю Берри три последних десятилетия XIX века (и до самого 1904 года) дочь Жерома Бонапарта принцесса Матильда принимала всех, кто блистал в тогдашнем Париже на ниве политики, литературы, искусства. Имя им – легион. Салон – дело серьезное, и значение салонов в жизни французской столицы не следует недооценивать.
Следуя по той же стороне Елисейских полей к станции метро «Георг V», можно увидеть справа Вашингтонскую улицу (рю Вашингтон). Как мы уже говорили, здесь размещался русско-грузинский дом моды (Нины Шервашидзе), а по правой стороне улицы, на полпути к авеню Фридланд и бульвару Осман, любитель тишины может обнаружить вдруг приют спокойствия – лужайку, окруженную деревьями и домами середины XIX века. Это городок Одио. Раньше тут и впрямь стоял наполеоновских времен дом ювелира Жана-Батиста Одио. Он был мастер своего дела, оставил великолепные работы, но настоящую славу принесли ему шпага и скипетр, изготовленные им для Наполеона Бонапарта (все, что связано с именем этого тщеславного узурпатора, несет на себе отблеск славы, которой столь неистово жаждет сердце и малых и больших народов, что они готовы платить за нее ценою любых жертв и унижений. «Мы за ценой не постоим», – пел русский поэт-бард).