21 декабря 2013
Обама в Сочи не приедет.
Горе-то какое. Геи не пускают.
Франсуа Олланд – тоже отказался. Почему, не сказал, но всем и так все понятно – в России притесняют геев.
Смотришь на эту истерику международного масштаба по поводу российской государственной гомофобии и задаешься идиотским вопросом: а почему в качестве главных интересов гей-сообщества нам представляют право на пропаганду гомосексуализма и на гей-парады? Эта правда – действительно то, что для гея важнее всего? Это и есть – самые фундаментальные его потребности?
Если это так, что значит, правду говорят эти странно одетые люди, все увешанные крестами, про то, что геи – враги человечества?
Подождите, постойте, притормозите. ЗАЧЕМ им гей-парад? Зачем им несовершеннолетние? Это же нелогично! Интересы гомосексуалистов лежат в совершенно другой области, которая никак с парадами и несовершеннолетними не пересекается. Это ведь они авторы вполне справедливой формулы «какое вам дело, что два взрослых человека делают в своей спальне?».
И правда – какое мне дело? Никакого.
Тогда какое им дело до гей-парада и несовершеннолетних? Должно быть никакого. Однако имеем то, что имеем.
А у их увешанных крестами оппонентов – у них что, нет ничего важнее, чем запрещение книг Джоан Роулинг за пропаганду колдовства?
Почему такая накаленно идиотская форма борьбы за права, что с одной стороны, что с другой?
Я этим вопросом постоянно задаюсь. Почему в Европе такой шум вокруг рождественских елок? Они правда так мешают мусульманам, которые чтят пророка Ису? Кто придумал, что елка оскорбляет мусульман? Им больше всего в этой жизни елка мешает, а не неоколониальная политика и отсутствие трудовых прав?
…Тут одно из двух: либо все люди на свете – идиоты, либо в этом идиотизме должна быть какая-то система. Какая-то стратегия.
И изобразить ее можно крайне наглядно.
Специально для наглядности я мобилизовал из памяти Василия Ивановича Чапаева и его товарищей по одноименному фильму. А также картошку, на которой он показывал, где мы и где белые.
– …Есть стратегия! – сказал Василий Иванович, с грохотом ставя на деревянный стол, за которым уже сидели Анка, Петька и Фурманов, чугунок с дымящейся картошкой.
– Стратегия чего, Василий Иваныч? – спросил Петька и закинул ногу на ногу.
– Буржуйская стратегия по порабощению пролетариата методом создания контролируемых общественных конфликтов.
Фурманов аккуратно достал из нагрудного кармана заранее скрученную папироску и прикурил.
– Ну и в чем же она, товарищ Чапаев?
Чапаев поставил на середину стола три картошки.
– Ну вот, смотрите. Вот тут, значит, Анка, вот тут, справа ты, Петька, а товарищ Фурманов у нас слева. А я буду тут, – Василий Иванович взял солонку и поставил напротив картошек.
– А почему это, Василий Иваныч, ты – солонка, а мы – картошки? – поинтересовалась Анка.
– Потому что вы – рабочий класс, а я – буржуй и гидра империализма. Значит, вот какое дело. Угнетаю я вас – хуже некуда. Вы работаете на меня день и ночь напролет. Все прибавочный продукт создаете в поте своего трудового лица. Мозолистыми руками своими куете мое богатство. Может быть между нами мир, совет да любовь?
– Не может, – сухо ответил Фурманов. – Не может быть мира между трудом и капиталом.
– От и я так думаю. Не может, – Чапай показал на стол. – Но как же мне быть? Вас-то вон сколько, а я-то – один. Устроите вы забастовку или революцию и отберете у меня, у буржуя, присваиваемый прибавочный продукт. Так, что ли, получается? Против всего народа никому и ничему не устоять. Народ, он, понимаешь – сила!
Чапай грохнул кулаком по столешнице и продолжил:
– А вот скажем, что будет, если я тебе скажу, что Фурманов – гомосексуалист?
Фурманов кашлянул, но возражать не стал – партия могла и не туда назначить.
– Ну и что? – горячился Петька. – Ну и что? Он же ведь за наше дело! За пролетариат! За революцию! Чем он мне помешать может? Верно, Ань?
Анна не одобряла нового назначения Фурманова, но тоже понимала, что такое революционная дисциплина.
– Ничем, Петь. Ничем нам Фурманов не помешает.
– Это правильно, товарищи. Потому что ваши интересы с интересом Фурманова никак не пересекаются, потому что находятся в личном интимном пространстве, которое у вас разное. Ну какие у вас могут быть противоречия? Никаких. Выходит, не удалось мне натравить вас на Фурманова?
– Не удалось, – отвечали Анна и Петр.
– А что, если Фурманов на вас в атаку пойдет? – спросил Чапай и поставил картофелину, обозначавшую Фурманова, между солонкой и двумя остальными картофелинами.
– Какую атаку? – изумилась молодежь.
– Психическую.
Чапай взял солонку и начал солить картошку-Фурманова.
– Например, скажу я ему, что вы его за человека не считаете. Гей-парадом ему ходить не даете. Это когда люди, сняв штаны и извалявшись в перьях, бегают по улице, а все должны им говорить, что они нормальные и правильно делают, а иначе будет, значить, что вы их за нормальных не считаете и враждебно к ним относитесь.
После паузы Анка поинтересовалась:
– А это разве нормально? Вдруг дети увидят…
– Кстати, о детях! А еще я придумаю такую штуку, что всем детям обязательно будет рассказывать, что вот это вот все – не срамота, а самая что ни на есть нормальная жизнь. И жениться этим мужикам разрешу и детей усыновлять. И воспитывать в своей эстетике.
То, что гомосексуальная эстетика и гетеросексуальная противоположны – понятно. То, что вам кажется красивым – не кажется красивым им, а то, что нравится им – вам покажется отвратительным, известно. Это механизм выживания вида, заложенный в нас эволюцией, который требует от нас оценивать мужчину как товарища, а женщину как хранительницу очага и мать потомства.
Не один раз уже об этом было говорено. Но вы лучше посмотрите, как изящно удалось решить мне мою проблему – стоило всего-навсего права, относящиеся к частной жизни, распространить на общественное пространство! От вас под предлогом признания равноправия требуют не непрепятствия, а соучастия.
От вас требуют не признания прав других, а отказа от своих. От права не участвовать в чужих сексуальных ритуалах, от права не сопереживать и не одобрять чужой и чуждой вам эстетически сексуальности. Вас просто-напросто ритуально насилуют. И из права человека на частную жизнь получилось привилегированное агрессивное меньшинство, угнетающее большинство. Я лишил вас союзника! – на этом месте Василий Иванович взял щедро посоленную картофелину-Фурманова и откусил от нее кусок, – и создал конфликт, который в ваших глазах затмил тот конфликт, что у нас был до этого – конфликт из-за прибавочной стоимости. И это все несмотря на то, что вам, как и гомосексуалистам, – нечего терять, кроме своих цепей. Только что вы готовы были сражаться за равенство против меня, а сейчас я возглавляю борьбу за равенство против вас.
– Василий Иванович! А как же нам тогда с гомосексуалистами быть? Они нам кто? Мы за них или против? – Петька явно был взволнован.
– А Ленин за кого был? – хитро прищурился Чапай.
– За интернационал, – ответил Фурманов, туша докуренную папиросу.
– Вот и мы – за него же.