(Засѣданіе Владимірскаго окружнаго суда, 6‑го марта 1868 года съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей).

Предсѣдательствовалъ предсѣдатель суда Д. Р. Готмань, обвинялъ прокуроръ Ѳ. Ѳ. Крахтъ; защитники: Казариновой — присяжный повѣренный Замятнинъ, Сидорова — кандидатъ на судебныя должности фонъ-Плеве.

Сущность обвинительнаго акта заключается въ слѣдующемъ: Прибывшій въ сентябрѣ 1866 г. въ отпускъ на родину унтеръ — офицеръ Михаилъ Игнатьевъ Казариновъ, 37 лѣтъ, 10 мая, купавшись, простудился и захворалъ; 17 мая онъ былъ пріобщенъ Св. Таинъ, а 21 мая умеръ. Послѣ смерти его стали ходить слухи, что онъ умеръ отъ отравленія, въ чемъ и пало подозрѣніе на жену его, Дарью Евграфову, и крестьянина Герасима Сидорова, съ которымъ Евграфова около двухъ лѣтъ имѣла любовную связь. При производствѣ слѣдствія крестьянинъ Герасимъ Сидоровъ не сознался ни въ отравленіи Казаринова, ни въ томъ, что онъ имѣлъ любовную связь съ Дарьей Евграфовой, сказавъ, что она жила у него только въ работницахъ. Дарья Евграфова первоначально показала, что въ отравленіи мужа своего она не виновна, но что это сдѣлалъ Герасимъ Сидоровъ, который съ самаго начала болѣзни ея мужа сталъ ее уговаривать отравить мужа, но она не соглашалась, сказавши, чтобы онъ самъ это сдѣлалъ, почему Герасимъ Сидоровъ все это и устроилъ для того, чтобы безпрепятственно продолжать съ нею любовную связь, и когда далъ яду мужу ея, то сказалъ ей, что теперь будетъ покойникъ. Въ чемъ и когда онъ далъ ядъ мужу ея — она не знаетъ. На вторичномъ допросѣ Дарья Евграфова показала, что мужа ея они задумали извести давно; задумалъ это Герасимъ Сидоровъ и уговорилъ ее; съ этою цѣлью, еще великимъ постомъ, онъ далъ ей небольшую бутылочку съ какою — то жидкостью краснаго цвѣта, въ родѣ квасу сказавъ, чтобы она берегла ее до времени. Когда, послѣ Николина дна, мужъ ея захворалъ, то Герасимъ Сидоровъ велѣлъ ей давать мужу понемногу изъ той бутылочки, сказавши, что если дать сразу, то онъ умретъ вдругъ, почему она и дала мужу этого зелья сначала въ капустѣ, положивши очень немного, съ наперстокъ, отъ чего мужа ея, какъ онъ ей говорилъ, вырвало; потомъ она ему давала еще два раза того зелья въ квасу, въ томъ же количествѣ, какъ и въ первый разъ. Все это она дѣлала по совѣту Сидорова. Это было еще до принятія мужемъ ея причастія; послѣ того она болѣе не давала ему этой жидкости и бутылочку съ оставшимся зельемъ разбила въ мелкія части, такъ что не осталось и слѣдовъ. По судебно — медицинскому освидѣтельствованію трупа Казаринова, врачи предположили, что смерть Казаринова произошла отъ отравленія, принимая во вниманіе налитіе сосудовъ въ слизистой оболочкѣ глотки, пищепріемника и желудка и красный цвѣтъ слизистой оболочки кишокъ. Но по повѣркѣ осадковъ, полученныхъ при химическомъ изслѣдованіи внутренностей умершаго, никакого металлическаго яда въ нихъ не оказалось и, по заключенію медицинскаго департамента, смерть Казаринова могла произойдти не отъ отравленія металлическимъ ядомъ, а отъ другой какой — либо причины, тѣмъ болѣе, что и самое состояніе желудка и тонкихъ кишокъ, описанное въ свидѣтельствѣ, не представляетъ тѣхъ патологическихъ явленій, какія бываютъ при отравленіи металлическими ядами, состояніе же ихъ ближе подходитъ къ катарральному пораженію внутренности. Къ обвиненію Дарьи Евграфовой и Герасима Сидорова въ томъ, что они, уговорившись извести мужа первой, употребляли какую — то жидкость, которая, по ихъ мнѣнію, должна была дѣйствовать какъ ядъ, служатъ слѣдующія обстоятельства: 1) собственное сознаніе Дарьи Евграфовой; 2) любовная связь, которую Дарья Евграфова имѣла съ Герасимомъ Сидоровымъ, по общему удостовѣренію спрошенныхъ лицъ, вслѣдствіе чего Михаилъ Игнатьевъ, по показанію семейныхъ Евграфовой, поругивалъ ее и бивалъ, и 3) показанія свидѣтелей. По этимъ основаніямъ, прокурорскій надзоръ обвинялъ Дарью Евграфову въ томъ, что она, по уговору съ Герасимомъ Сидоровымъ, давала какое — то питье, съ намѣреніемъ извести его, считая это питье за отраву. Судя по химическому изслѣдованію внутренностей умершаго, жидкость эта не заключала въ себѣ металлическаго яда, но тѣмъ не менѣе въ дѣйствіи Евграфовой выразилось покушеніе на отправленіе; если же самого отравленія и не послѣдовало, то потому только, что употребленное средство оказалось недѣйствительнымъ, но наказуемость этого дѣйствія опредѣляется по ст. 115 улож. о нак. Почему солдатка Дарья Евграфова, покусившаяся на отравленіе своего мужа по уговору крестьянина Герасима Сидорова, и Герасимъ Сидоровъ, умыслившій это преступленіе и управлявшій дѣйствіями Евграфовой, подлежатъ суду Владимірскаго окружнаго суда съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей.

Подсудимые Евграфова и Сидоровъ въ возводимомъ на нихъ преступленіи не сознались.

Судъ спросилъ свидѣтелей.

Мѣщанинъ Смирновъ. — Всѣхъ обстоятельствъ этого дѣла я не знаю, но я могу упомнить слѣдующее: жена унтеръ — офицера Казаринова Дарья Евграфова пришла ко мнѣ въ домъ и стала просить, чтобы я исходатайствовалъ предъ священникомъ въ нашемъ селѣ схоронить ея умершаго мужа, и обѣщала за это 100 руб.; я сталъ разспрашивать, что заставляетъ ее давать деньги. Она все эдакъ размышляла и созналась, что мужа отравила, по уговору съ Герасимомъ Сидоровымъ; онъ тоже пріѣхалъ и просилъ похоронить умершаго говорилъ: «мало 100 и полтораста не пожалѣю». Желая обнаружить поступокъ Евграфовой, я объявилъ объ этомъ мировому судьѣ, а потомъ, когда пріѣхалъ священникъ, — его въ то время не было въ селѣ, — и ему. Больше ничего не могу вамъ сказать.

Дворовая дѣвица Авдотья Антонова. — Ходила я къ нему, Герасиму Сидорову, корову покупать, и говорю, что ты тужишь, Герасимъ? А онъ говоритъ: «если бы она не у меня жила…» Потомъ, когда я пошла, онъ говоритъ: «какъ ты пойдешь, скажи, чтобы она не путалась; чтобы все на себя приняла». Когда а пришла къ Дарьѣ, она была подъ арестомъ, и передала слова Сидорова; она сказала: «это наше дѣло». Дарья сидѣла въ избѣ, окошки были безъ рѣшетки; говорила она шибко, поднявши раму…

Крестьянская дѣвица Ѳедосья Петрова. — Я только слышала, какъ Герасимъ Сидоровъ и Дарья Ефграфова разговаривали у воротъ. Дарья пришла къ Герасиму, а онъ ее выгналъ: «зачѣмъ, говоритъ, ты ко мнѣ ходишь?» Она сказала: «врешь, песъ, опоздалъ теперь меня гнать — то: мужа нѣтъ, такъ ты меня гонишь… тогда бы гналъ, когда хозяинъ былъ живъ… что мнѣ, то и тебѣ будетъ». Слухи ходили, что они салдата отравили. Видѣли онѣ меня, когда кричали (я копала гряды), и скоро ли это было послѣ смерти мужа ея — не помню.

Салдатка Авдотья Иванова. — Пришла она ко мнѣ въ избу и сѣла на лавку, бьется головой объ стѣну: «умру, говоритъ… что ты, говоритъ, кума, мнѣ присудишь: здѣсь умереть, или туда идти?» Я ей совѣтовала, что Богъ пошлетъ — дома умереть или туда идти. Она пришла чрезъ недѣлю послѣ смерти мужа и говорила, что ее Герасимъ научалъ отравить мужа, и я совѣтовала ей сознаться. Вотъ что, кума, Герасимъ меня проситъ: «не винись; если тебя въ острогъ посадятъ, — годъ, два просидишь, а я тебя выкуплю». Въ это время Дарья плакала. Она и вправду была мнѣ кума — она у меня крестила. О смерти я ничего не слыхала, и кто первый началъ говорить о смерти — не могу знать.

На основаніи 687 ст. уст. угол. судопр., былъ прочитанъ судебно — врачебный осмотръ трупа унтеръ — офицера Казаринова и заключеніе медицинскаго департамента, сущность которыхъ изложена въ обвинительномъ актѣ.

Прокуроръ Крахтъ сначала разсказалъ обстоятельства дѣла, а затѣмъ перешелъ къ разсмотрѣнію доказательствъ. Замѣтивъ, что врачи, осматривавшіе трупъ, признали причиною смерти отравленіе, и что медицинскій же департаментъ не утвердилъ этого мнѣнія, прокуроръ продолжалъ: «если даже принять вполнѣ заключеніе медицинскаго департамента, то оно не опровергаетъ обвиненія. Вы слышали, гг. присяжные засѣдатели, что подсудимые не обвиняются въ самомъ отравленіи Казаринова: Дарья Ефграфова обвиняется въ покушеніи на отравленіе своего мужа средствами, оказавшимися безвредными, а Герасимъ Сидоровъ — въ подстрѣкательствѣ на это преступленіе. Законъ признаетъ такое отравленіе также преступленіемъ. Законъ въ каждомъ преступленіи, главнымъ образомъ, преслѣдуетъ преступную волю, и нѣтъ основанія не преслѣдовать подсудимаго, который съ своей стороны сдѣлалъ все, что требовалось для отравленія, которое не достигло цѣли только по случайнымъ обстоятельствамъ. Вы видите, что два человѣка покусились на отравленіе: одному попадается случайно сильнѣйшій ядъ, и жертва его погибаетъ мгновенно, другому попадается не столь сильный ядъ, и жертва его спасена. Однако они сдѣлали для своей цѣли одно и то же, и было бы несправедливо наказать одного и освободить отъ наказанія другаго». Обратившись къ заключенію медицинскаго департамента, прокуроръ пришелъ къ тому выводу, что хотя медицинскій департаментъ и не призналъ, что Казариновъ былъ отравленъ, но тѣмъ не только не опровергается, но напротивъ подтверждается то обвиненіе, по которому подсудимые преданы суду. — «Я приступаю, продолжалъ онъ, къ изложенію другихъ доказательствъ. Виновность Дарьи Ефграфовой подтверждается собственнымъ сознаніемъ. Если она здѣсь предъ вами не сдѣлала сознанія, то, какъ вы слышали изъ обвинительнаго акта, при предварительномъ слѣдствіи судебному слѣдователю она сдѣлала полное сознаніе». Изложивъ показаніе Дарьи Евграфовой при слѣдствіи, прокуроръ замѣтилъ, что показанію ея нельзя не вѣрить: она прежде всего обвиняетъ Герасима Сидорова — онъ съ нею въ связи; измѣняя впослѣдствіи свое показаніе и сознаваясь въ своей винѣ, она не отвергаетъ подстрѣкательства Герасима Сидорова. Въ показаніи Дарьи Ефграфовой есть еще одна особенность, которая сообщаетъ ему полную достовѣрность: она показываетъ, что послѣ смерти мужа Сидоровъ ее выгонялъ изъ дому. Дѣйствительно, впослѣдствіи это обстоятельство подтвердилось показаніями другихъ свидѣтелей, которыхъ вы слышали здѣсь: я говорю о показаніи Ѳедосьи Петровой. Такимъ образомъ нельзя сомнѣваться бъ полной достовѣрности сознанія Дарьи Ефграфовой. Но не зависимо отъ сего, еслибы обвинительная власть и не имѣла въ виду сознанія Ефграфовой, то къ уличенію ея есть другія основанія. Вы слышали здѣсь многочисленныя показанія свидѣтелей, вполнѣ достовѣрныхъ и спрошенныхъ подъ присягою». Изложивъ эти показанія, прокуроръ замѣтилъ, что совокупность данныхъ, добытыхъ судебнымъ слѣдствіемъ, не допускаетъ возможности сомнѣваться въ ея виновности. «Я перехожу къ разбору доказательствъ противъ Герасима Сидорова. Онъ самъ не сознается, но противъ него прежде всего представляется оговоръ Дарьи Ефграфовой. Оговоромъ признается обвиненіе однимъ участвующимъ въ дѣлѣ другаго. При этомъ прежде всего слѣдуетъ обращать вниманіе на то, не имѣетъ ли оговаривающій собственнаго интереса въ обвиненіи другаго». Разсматривая въ этомъ отношеніи оговоръ Ефграфовой, по мнѣнію прокурора, нельзя ему не вѣрить: она обвиняетъ своего любовника и здѣсь объясняется то побужденіе, которое могла имѣть Казаринова къ отравленію ея мужа: Казариновъ именно Сидорову былъ препятствіемъ къ любовной связи его; удалить это препятствіе — вотъ та цѣль, которую Герасимъ Сидоровъ видѣлъ въ отравленіи Казаринова. Вотъ почему становится вѣроятнымъ и то, что Сидоровъ рѣшился на подстрѣкательство. Но кромѣ того Сидоровъ, какъ видно изъ дѣла, и прежде былъ судимъ за отравленіе дѣтей крестьянки Степановой и удушеніе своей жены и, но рѣшенію Владимірской уголовной палаты, былъ оставленъ въ сильномъ подозрѣніи. Прежнее преступленіе Сидорова замѣчательно однородно съ настоящимъ: онъ былъ судимъ за отравленіе дѣтей крестьянки Степановой и удушеніе своей жены, — теперь онъ подстрѣкаетъ свою любовницу къ покушенію на жизнь своего мужа также чрезъ отравленіе. Но кромѣ этого обстоятельства къ обвиненію Герасимова также представляются другія данныя: это показанія свидѣтелей.

Присяжный повѣренный Замятинъ. Гг. присяжные засѣдатели! Подсудимая Дарья Евграфова предана обвинительною властію суду за покушеніе на отравленіе мужа, причемъ отравленія не послѣдовало по безвредности средства. Преступленіе это предусмотрѣно ст. 113 и прим. къ ней улож. о нак. Въ 115 ст. говорится: «Когда при покушеніи на преступленіе подсудимымъ сдѣлано все, что онъ считалъ нужнымъ для приведенія своего намѣренія въ исполненіе, и преднамѣренное имъ зло не совершилось только по особеннымъ, непредвидѣннымъ имъ обстоятельствамъ, или вслѣдствіе безвредности употребленныхъ имъ средствъ, то онъ подвергается, смотря по обстоятельствамъ дѣла, наказанію….» Далѣе, въ примѣчаніи къ этой статьѣ говорится: «если при покушеніи на преступленіе подсудимымъ, по крайнему невѣжеству или суевѣрію, употреблены были средства вполнѣ и очевидно недѣйствительныя для совершенія преступленія, какъ — то: нашептыванія, наговоры, заклинанія и т. п., то онъ подвергается наказанію….» Я попрошу вашего вниманія не столько къ фактической, сколько къ юридической сторонѣ дѣла. т. е. къ примѣненію къ дѣлу самой статьи 115 и примѣчанія къ ней. Поводомъ къ возбужденію преслѣдованія противъ Евграфовой послужили слухи, разнесшіеся послѣ смерти Михаила Игнатьева. Но насколько слухи эти были основательны — видно изъ того, что они остались слухами и слѣдствіемъ не подтвердились: оказалось, что Игнатьевъ утеръ отъ простуды желудка, что вполнѣ вѣроятно, такъ какъ онъ слегъ въ постель послѣ купанья въ холодное время мая; хотя г. прокуроръ въ своей обвинительной рѣчи указываетъ на тошноту, рвоту и т. д., какъ на симптомы отравленія, но г. прокуроръ не экспертъ, и для насъ важно заключеніе медицинскаго департамента, отвергшаго присутствіе во внутренностяхъ Игнатьева яда, а рвота и проч. явленія были слѣдствіемъ простуды желудка. Обвинитель основываетъ обвиненіе свое на томъ: во — первыхъ, что между подсудимыми была любовная связь; во — вторыхъ, на показаніяхъ свидѣтелей и, въ — третьихъ, на сознаніи Дарьи Евграфовой. Любовная связь въ положеніи Евграфовой очень естественна: мужъ ея, Казариновъ, находился въ отлучкѣ 13 лѣтъ, въ ней явилось побужденіе замѣнить мужа, и она его замѣнила. Но, гг. присяжные, можно ли предполагать, чтобы въ настоящемъ случаѣ простая похоть увлекла Евграфову до преступленія? По приходѣ мужа на родину, все шло по — старому, хотя Казариновъ и взялъ жену къ себѣ, но помѣхи отъ этого для любовной ея связи не было, — знаетъ всякій, что безсрочно — отпускной долго не засидится на мѣстѣ. Какая же надобность была прибѣгать къ преступленію? И что же изъ всего вышло? Сидоровъ прогналъ отъ себя Евграфову послѣ смерти ея мужа. Гг. присяжные засѣдатели! Казаринова была виновна предъ мужемъ, но нельзя видѣть противъ нея улики въ любовной свази. Показанія свидѣтелей въ сущности ничего не объясняютъ; говорятъ они о различныхъ выраженіяхъ Евграфовой, о ея слезахъ, и т. д.; но всѣ дѣйствія, слова Евграфовой были слѣдствіемъ того непріятнаго положенія, въ которое она была поставлена слухами, разнесшимися въ народѣ, и которые привели ее сюда. Сознаніе Евграфовою было сдѣлано при предварительномъ слѣдствіи, — теперь она взяла его назадъ. — Вы, гг. присяжные, конечно, съ недовѣріемъ отнесетесь къ искренности ея отказа отъ признанія, но, повѣрьте мнѣ, какъ безпристрастному защитнику: при свиданіи съ Евграфовою я употреблялъ всѣ усилія склонить ее подтвердить сдѣланное сознаніе и здѣсь, на судѣ; я говорилъ ей и о Богѣ, и о необходимости открыть предъ вами всю душу и т. д.; ничто не помогло. Она твердо говорила: «ничего такого не было — я не виновата». — На вопросъ же мой: какъ же ты показала на себя? она отвѣчала: «какъ начали говорить объ этомъ, я сама себя не помнила, а какъ привели къ допросу, я упала въ обморокъ; и какъ стали спрашивать, я и не помню, что показывала». Наконецъ, гг. присяжные, прошло то время, когда собственное сознаніе считалось лучшимъ свидѣтельствомъ всего свѣта. Часто сознаніе мотивируется особыми побужденіями, какъ въ данномъ случаѣ, — не было ли оно вызвано чувствомъ мести къ покинувшему Евграфову любовнику? Долгомъ считаю обратить ваше вниманіе на несообразность сознанія Евграфовой съ обстоятельствами: она показала, что получила отъ Сидорова стклянку съ зельемъ въ началѣ поста, слѣдовательно въ концѣ февраля, и тогда же зарыла въ землю. Къ чему ей, проживавшей у мужа, было брать зелье столь заблаговремено? Какъ могла она зарыть стклянку въ мерзлую землю? — Теперь перехожу къ вопросу чисто — юридическому и прошу особаго вниманія вашего, гг. присяжные. Г. прокуроръ; обвиняя Евграфову въ покушеніи на отравленіе мужа, подводитъ проступокъ ея подъ 115 статью уложенія. Въ началѣ рѣчи я привелъ эту статью и примѣчаніе къ ней. Преступленіе состоитъ изъ двухъ элементовъ, если можно выразиться, изъ двухъ составныхъ частей: злой воли и матеріальнаго вреда. Поэтому, для полнаго понятія преступленія, необходима наличность обоихъ элементовъ. Напр., отравленіе, какъ преступленіе, будетъ тогда, когда доказано намѣреніе отравить, и когда смерть послѣдовала отъ употребленія яда. Въ случаѣ отсутствія котораго — либо изъ составныхъ элементовъ, возможно преступленіе не полное, или дѣйствіе не преступное; за отсутствіемъ умысла, воли — нѣтъ преступленія. Но вопросъ: можетъ ли быть преступленіе при отсутствіи матеріальнаго вреда? г. прокуроръ выразился, что злая воля преслѣдуется сама по себѣ, помимо вреда матеріальнаго. Это выраженіе г. прокурора обязываетъ меня сказать вамъ, что относительно разрѣшенія упомянутаго вопроса ученые раздѣляются на два лагеря: одни видятъ преступленіе только при наличности вреда матеріальнаго; другіе же, и при отсутствіи вреда отъ дѣйствія, считаютъ справедливымъ карать злонамѣренность дѣйствія. Какъ разрѣшается этотъ спорный вопросъ нашимъ законодательствомъ? До преступленія, какъ дѣйствія, лицо доходитъ рѣдко непосредственно; отъ зарожденія въ человѣкѣ мысли о преступленіи до ея осуществленія проходитъ рядъ дѣйствій, въ которыхъ различно проявляется злая воля. Такъ нашъ законъ различаетъ четыре момента: зарожденіе мысли, рѣшимость, приготовленіе и покушеніе. Остановимся на послѣднемъ проявленіи злой воли — на покушеніи. По ст. 9 улож. о наказ., покушеніемъ признается всякое дѣйствіе, коимъ начинается или продолжается приведеніе злаго умысла въ исполненіе. Итакъ, покушеніе есть начало преступленія. Прежде, до указа 9 марта 1864 г., все вниманіе обращено было на внутреннюю сторону дѣла; но указъ 1864 г. дѣлаетъ различіе въ покушеніяхъ, не имѣвшихъ успѣха по волѣ лица и по независѣвшимъ отъ лица обстоятельствамъ. Первое покушеніе, но закону, признается ненаказуемымъ положительно, второе — наказуемымъ относительно. Между преступленіемъ и покушеніемъ — разница громадная; при неудавшемся покушеніи — нѣтъ жертвы преступленія: ни кто не пострадалъ, само общество менѣе возбуждено противъ преступника. И вотъ въ 1864 г. явилась статья 115. Въ этой статьѣ говорится о покушеніи, оставленномъ помимо воли лица и о покушеніи неудавшемся, вслѣдствіе безвредности средствъ. Подъ эту часть статьи подводятъ поступокъ Евграфовой (если только онъ былъ); но несправедливо останавливаться на половинѣ. Справедливо ли, гг. присяжные, одинаково наказать того, кто далъ другому дѣйствительно ядъ, не подѣйствовавшій вслѣдствіе своевременнаго употребленія противоядія, — наравнѣ съ тѣмъ, который, имѣя цѣль отравить, предложилъ другому, по невѣжеству своему, сахарную воду. Такой — то именно вопросъ и предложилъ себѣ законодатель, установившій статью 115, — и разрѣшилъ его примѣчаніемъ къ той статьѣ. Какія бываютъ средства безвредныя? Безвредныя средства бываютъ или относительно, или положительно. Такъ мышьякъ можетъ быть средствомъ безвреднымъ, если употребится противоядіе, если онъ данъ въ недостаточномъ количествѣ, если онъ данъ человѣку привыкшему употреблять его какъ лѣкарство; но сахарная вода, брусничная и т. п, въ какомъ бы количествѣ онѣ ни были даны, положительно и очевидно смерти причинять не могутъ — оказываются вполнѣ недѣйствительными. Изъ примѣчанія къ статьѣ 115‑й видно, что недѣйствительность средствъ обусловлена невѣжествомъ, суевѣріемъ. Но невѣжество нельзя понимать въ одномъ узкомъ смыслѣ отсутствія образованія, но въ смыслѣ незнанія достоинства употребляемыхъ средствъ; и средства подразумѣваются не только суевѣрныя, какъ кажется по примѣрамъ, приведеннымъ въ примѣчаніи, какъ потому, что прибавка «и т. и.» даетъ право предполагать и объ иныхъ средствахъ, такъ и потому, что понятіе — «вполнѣ и очевидно недѣйствительныя средства» — несравненно обширнѣе понятія — «и средства суевѣрныя.» — Во всякомъ случаѣ, сомнѣніе, темнота закона не должны быть разрѣшаемы во вредъ подсудимаго. Итакъ, гг. присяжные, спросите свою совѣсть: справедливо ли одинаково наказывать за употребленіе средствъ случайно безвредныхъ и за употребленіе средствъ во всякомъ случаѣ безвредныхъ, вполнѣ и очевидно недѣйствительныхъ? Какія же средства употреблены были Евграфовою для отравленія мужа? Если и были даны, то вполнѣ и очевидно недѣйствительныя; яда дано не было, присутствіе его не обнаружено медицинскимъ департаментомъ, а того, чтобы ядъ, способный, не оставляя слѣдовъ, нанести вредъ — былъ данъ Игнатьеву, обвиненіе ничѣмъ не доказало. Поэтому, гг. присяжные, я прежде и главнѣе всего настаиваю на предложеніи вамъ вопроса о достоинствѣ употребленныхъ подсудимою средствъ, и прошу признать употребленныя средства вполнѣ и очевидно недѣйствительными, если ваше совѣсть не позволитъ вамъ признать Евграфову невиновную. Оканчиваю свою рѣчь просьбою о снисхожденіи къ участи подсудимой Евграфовой.

Кандидатъ на судебныя должности фонъ-Плеве. «Съ паденіемъ единственной серьезной улики противъ Герасима Сидорова, котораго я защищаю, вслѣдствіе того, что Дарья Евграфова на судебномъ слѣдствіи взяла свой оговоръ назадъ, и въ виду отсутствія другихъ какихъ — либо доказательствъ его виновности, мнѣ остается только просить у васъ, гг. присяжные засѣдатели, оправдательнаго приговора. Но желая, чтобы вашъ приговоръ основывался не на формальномъ разсмотрѣніи дѣла, по вытекалъ изъ убѣжденія, составившагося вслѣдствіе всесторонняго расмотрѣнія всѣхъ обстоятельствъ дѣла, — я начну защиту Сидорова съ изложенія обстоятельствъ и затѣмъ разсмотрю обвиненіе, надъ нимъ тяготѣющее, и тѣ данныя, которыя обвинительной власти угодно считать доказательствами виновности моего кліента». Разсказавъ затѣмъ обстоятельства дѣла, защитникъ перешолъ къ оцѣнкѣ уликъ противъ Сидорова: онъ находилъ, что показанія свидѣтелей не заключаютъ въ себѣ такихъ, хотя бы и второстепенныхъ, обстоятельствъ, которыхъ совокупность и извѣстное соотношеніе между собой не могли бы быть объяснены безъ существованія главнаго обстоятельства, т. е. отравленія. Оканчивая защитительную рѣчь, защитникъ обратилъ вниманіе на самый сильный доводъ обвиненія — на судимость Герасима Сидорова. «Не касаясь обстоятельствъ дѣла, я упомяну только, сказалъ онъ, что Сидоровъ былъ оправданъ; но хотя бы и первое обвиненіе имѣло исходъ менѣе благопріятный для моего кліента, я не думаю, чтобы вы придали этому обстоятельству серьезное значеніе, потому что если прежнюю судимость извѣстнаго лица, которая только можетъ служить доказательствомъ его способности къ совершенію преступленія, — принимать, при вторичномъ обвиненіи, за доказательство самаго совершенія преступленія, то это значитъ установить за правило, что гражданину однажды только дозволяется сталкиваться съ правосудіемъ безнаказанно, такъ какъ при послѣдующихъ обвиненіяхъ судимость станетъ главною уликой.»

Присяжные признали Дарью Евграфову виновною въ покушеніи на отравленіе мужа вполнѣ недѣйствительными средствами и притомъ заслуживающею снисхожденія, а потому судъ опредѣлилъ: Евграфову наказанію не подвергать (115 и 111 ст. улож. о нак.). Крестьянина Герасима Сидорова присяжные признали невиновнымъ.