Возвращение

Денег дембельских хватило только на билет до дома да на подарки родным. Время в поезде Андрей, сержант спецназа внутренних войск, провел, в общем, молчаливо, даже напряженно, ожидая встречи с родным городом, как с любимой девушкой. Все было в прошлом: девушка, юность… Мотаясь на БМП и БТРах среди развалин целых полтора года, Андрей дошел в Чечне до того, что стал находить красивое в опустошенных глазницах домов, ночных всполохах пожарищ, разорванных, опрокинутых взрывами машинах. Природная юношеская тоска по прекрасному искала выхода, которого не было. Жизнь в Чечне могла прекратить свой ход в любую секунду. Поэтому родной город, которому Андрей на гражданке знал цену, после возвращения с войны показался как сногсшибательно уютным, так и совершенно отстраненным от жизни. Не вернулось самое главное: ощущение, что лично ты в безопасности.

Еще с вокзала, когда позади остался плацкартный, густо населенный вагон, его глаза в поисках снайперов стали беспокойно рыскать по верхним этажам теснящих привокзальную площадь домов. Он все время думал, что за спиной у него никого из своих нет.

Он шел по знакомым улицам в новеньком камуфляже, пятнистый и пружинистый, как барс, и не мог избавиться от мысли, что находится во враждебном окружении. Люди смотрели на краповый берет Андрея с потаенно-сибирским любопытством, не зная, что это символ крови, пролитой его товарищами.

Он шел по родному городу один, а так хотелось, чтобы рядом были друзья. Герой России Олежка Долгов. Но тот погиб смертью храбрых в Дагестане, в селе Первомайском, сражаясь с чеченскими бандитами. Люди, что после работы торопились домой, ничего не знали об этом, и Андрея — он хорошо это запомнил — вдруг охватило чувство обиды и раздражения, и прежде всего на отсутствие вопросов: кто такой Олежка Долгов, где он был, что видел, чему удивлялся? Горожане казались несправедливо задумчивыми, своей угрюмостью убивая праздник в душе.

Андрей, сержант 8-го отряда ВВ, уходил в армию из одного города, а вернулся в другой — пусть целехонький, без трупов на улицах, такой родной, но и неприступно чужой. В истосковавшемся по дому сержанте не было места для мысли, что это он сам стал другим.

Когда Андрей закурил у подъезда, какой-то пацан в соседнем дворе взорвал петарду, и в наступившей темноте Андрей вздрогнул. Первая мысль, как укус змеи, была: «Работает снайпер». «Но я же дома!» — все восстало в душе.

Болезненно-сухой, тресковатый звук постоял в ушах и пропал. Андрей поежился, горестно ухмыльнулся, снял с плеча вещевой мешок и, не чувствуя в руке тяжести, пошел, а потом побежал вверх по лестнице.

Первые ночи дома были ужасны. Андрей не знал: спал ли он вообще… То по нему молотили чеченские снайперы, и в ночных кошмарах он искал спасения под ресторанным столом. Иногда, просыпаясь, он не узнавал своей комнаты. Казалось, он в чужом блиндаже и, поражаясь уюту, даже немного завидуя, думал: «Неплохо ребята устроились». В три часа двадцать минут ночи Андрей обязательно просыпался и лежал неподвижный, словно перевязанный бинтами.

Инстинкт спецназовца подсказал… Вырванный демобилизацией из привычной среды, оказавшийся среди своих чужим, неспособный рассказать в подробностях, как все в Чечне на самом деле было — он сильно жалел мать и отца, Андрей понял: надо идти к тем, кому не надо ничего дополнительно объяснять.

В холле здания Управления по борьбе с организованной преступностью он увидел черную, скорбную стелу с тремя фамилиями. «Погибших надо помнить всегда», — прочитал, сняв краповый берет, Андрей.

— Мы потеряли в Чечне трех офицеров, — сказал ему командир СОБРа. — Погиб мой предшественник… Я смотрел твои документы. Ты награжден. Нам подходишь, хотя есть одно «но». Мы берем на службу людей только с высшим образованием.

— Я пойду учиться. Возьмите меня в отряд, — сказал Андрей.

— В отдел, — поправил командир. — Мы Специальный отдел быстрого реагирования Управления по борьбе с организованной преступностью.

— Возьмите меня на службу, — еле слышно повторил просьбу Андрей. — Хочу давить «духов».

— Наше главное дело — защита людей.

Потом был разговор по существу. Как участник боевых действий в Чечне Указом Президента Андрей 3. имел право поступления в высшее училище МВД без экзаменов — по собеседованию. Но, прежде чем стать бойцом СОБРа, ему предстояло испытание. За физподготовку: кросс, подтягивание на перекладине, отжимания — он не боялся, а вот четыре рукопашных боя по три минуты — это было не каждому по здоровью.

Бывший боксер, кандидат в мастера спорта — поэтому он стал спецназовцем, Андрей понимал, что четыре боя против профессионалов-собровцев не выиграть никому. «Главное, — ему сказали, — проявить характер. Выстоять».

В ночь перед тестированием он впервые выспался. Долгий разговор с командиром СОБРа успокоил. Не надо было таиться, что-то умалчивать. Это был разговор людей, бывших Там. Засада под Джалкой, Первомайское, Грозный, зачистки горных селений, августовские бои 1996 года — всего пережитого Андреем хватило бы на десяток людей.

Командиру СОБРа понравилось, что Андрей З., сержант ОСНа «Русь», не тянул волынку с работой, не куражился, не блестел наградами на дискотеках. Парень рвался в дело. Такие были нужны МВД.

Андрей подтянулся на турнике шестнадцать раз, отжался от пола — шестьдесят. Справился с кроссом. Вот и короткий отдых перед рукопашкой.

Торс оголен, боксерские перчатки на руки. Только что офицеры-собровцы улыбались Андрею. Теперь четверо из них противники. Кто? Вот этот крепыш ниже среднего роста в мартовских боях в Грозном расстрелял из гранатомета боезапас и горько плакал, что по этой причине командир не взял его с собой в БТР, когда уходил в пекло за ранеными. Гранатометчик Олег тогда оглох, но сумел восстановить слух. Не верится, что, такой невысокий, он опытный рукопашник.

Андрей З. почувствовал силу его ударов с первых минут: пугающий, обманный выпад левой ногой и тут же правой рукой — в голову, словно молоток прилетел. Но Андрей ответил, хотя на него обрушился град ударов. «Как я ослаб», — только подумал и попался на прием. А бойцы СОБРа кричат: «Вставай, нечего лежать!».

Добро бы был боксерский ринг или самбистский ковер. Так нет, экзамен идет в зале заседаний на довольно большом пятачке между трибуной и креслами. Мало ли где потом выпадет биться?

Жестко бьют собровцы, пытаясь понять, какой человек пришел: можно ли ему доверять спину, способен ли выдержать боль, не предать под пытками?

В милицейском деле старые награды не в счет. Каждый день собровской боевой работы — как бы жизнь заново.

Тяжело Андрею с бойцами высокого роста: ногами машут, словно косой. Помнятся ему слова офицера из отряда «Русь»: «Я буду плохой командир, если доведу дело до рукопашной схватки». Это шла речь о войне. В городах собровцы — специалисты по мгновенному задержанию опасных преступников и освобождению заложников. На этих задачах вероятность рукопашного боя абсолютная.

«Андрей — боец! — решают про себя собровцы. — Держит удар, иногда опережает, а вот с защитой проблемы. Разучился защищаться. Принцип войскового спецназа — нападение».

От ударов в голову Андрея начинает подташнивать.

— Закройся перчатками! — кричат ему. — Почему не защищаешься?

Бой остановлен — смена партнера. Андрея пошатывает.

— Тяжеловато после казенных харчей? — шутят над ним.

— Ты будешь драться? — спрашивает командир.

— Да, — уверенно кивает Андрей. Его левый глаз, он чувствует, заплывает. Еще один бой. Сегодня последний.

— Начали! — оглушительно раздается. Против Андрея теперь дерется молодой, недавно принятый в отряд собровец. И только сейчас сержант спецназа внутренних войск начинает понимать, как по-доброму отнеслись к нему те собровцы, кто воевал в Чечне. Этот же специалист по карате, показывая характер, лупит в полную силу, чтобы подтвердить, что он необходим в отделе, что он яростен и любит побеждать.

Снова ошеломляющий удар. Ноги у Андрея подкашиваются, воздуха нет, словно его пожрал дракон. «Все, — с ужасом подумал Андрей. — Неужели не встану?» И тут услышал:

— Вперед, 8-й отряд! Вперед, «Русь»! — кто-то кричал ему. Может, Олежка Долгов, а может, командир СОБРа, где тут понять, когда это четвертый бой с теми, кто знает цену смерти и жизни.

Вот Андрей встает на колено, опирается рукой, глубоко вздохнул, открыл глаза: до боя они были небесно-голубые, а теперь от пережитой боли синие. Встает в стойку. Парировал удар, ответил короткими в корпус, в голову, теснить начинает, вспомнив, что у него тоже есть ноги — один удар, другой!

Гонга он не услышал. Рефери крепко-накрепко обхватил его, словно связал, и радостно засмеялся.

Андрей не торопился домой. После боя ему показали кубрик собровцев. За длинным обеденным столом он пил вместе с ними чай, смотрел видеозаписи боевых действий. Разговаривал. Он был среди своих. Понятый. Такой, как они.

1997 г.

 

«Чтобы больше не было никакой войны…»

I.

Три дня назад по прохладному застекленному переходу Центрального госпиталя МВД меня везли на колясочке, а теперь я сам иду за спиной хирурга подполковника внутренней службы Козловского, пусть пошатываясь, желто-зеленый, изможденный болезнью, но — сам! Я даже любуюсь на утренний, еще не растаявший снег, а потом спохватываюсь и стараюсь не отстать от своего спасителя.

Он ведет меня на томограф, чтобы разобраться: почему я, удачно им прооперированный, с залеченной правосторонней пневмонией, никак не поправляюсь. Температура аж под 39 градусов. У меня плохи дела с кровью, с иммунной системой.

Мой доктор, Козловский Юрий Тимофеевич, умен и высокопрофессионален. Я ему доверяю. Он сказал: «Ты должен мне помочь. Наблюдай за собой»… И вот, ведомый моим лечащим врачом — подполковником, я иду, чтобы найти подтверждение выводу, который я сделал сам: «Я болен войной. Она в каждой клеточке моего тела. Я отравлен ею. Я тяжело ранен августовской сдачей Грозного. Каждую ночь, когда в Центральном госпитале МВД затихает жизнь, я думаю о своих погибших товарищах. У меня нет слез. Есть только вулканирующая температура тела — это в моем организме бушует неизжитая боль».

Еще до операции я пытался поговорить с Юрием Тимофеевичем Козловским о его медицинской работе в Чечне. Он отмалчивался, даже недоумевал — зачем мне это? Но дело в том, что пишущий человек всегда на работе. Наверное, я был легок в вопросах, а может, хирурги на первом этапе специально не знакомятся с пациентами поближе. Чтобы спокойнее работать скальпелем.

Я догадываюсь, каких хлопот стоил боевому хирургу. Ведь я «упал» на ровном месте. Упал под грузом пережитого.

После в ординаторской очень милая женщина-врач говорила мне, что все это время доктора не узнавали своего фронтового коллегу Козловского — так он волновался обо мне. А я о нем.

В Чечне нам не довелось встретиться, а во 2-й хирургии пришлось. Малопомалу, ища пути к моему выздоровлению, мы разговорились.

Подполковник Юрий Тимофеевич Козловский сто сорок суток отработал во Владикавказе, более ста суток в Чечне, где он вел дневник, фиксируя там информацию о характере ранений, травм, болезней.

Сама его дорога по жизни: Краснодарский медицинский институт, Новгородская область, Ленинград, Москва, далее — «горячие точки».

Хирург экстра-класса, он спаситель многих. Я был просто одним из тысяч его пациентов, кому повезло встретить его на пути.

Когда он был командирован в Грозный, в Главное управление объединённого штаба МВД России (ГУОШ), к нему, хирургу, шли и шли грозненцы: чеченки и русские — лечить детей, спасать стариков.

После исследования на томографе мы с подполковником Козловским возвращаемся во 2-ю хирургию повеселевшими. По дороге он сообщает, что назначает мне очистку крови. И через час с небольшим, после подключения к специальному аппарату, у меня начинают быстро прибывать силы. Оказывается, хранительница памяти не только душа, но и кровь. Как только она обновилась, со мной произошло что-то очень хорошее, доброе. Ощущение было, словно ночные шторы раздвинулись, и я увидел солнце нового дня — дня моего выздоровления и надежд.

II.

Майор милиции Борис Андреев — врач и одновременно боец СОБРа Главного управления по борьбе с организованной преступностью. По сигналу тревоги он хватает сконструированный им из камуфлированной ткани «гренадерский», напоминающий войну 1812 года ранец с медицинскими принадлежностями и занимает свое место в машине или БТРе.

Борис Владимирович Андреев как врач может многое. Он военный хирург, заслуженно ставший спецназовцем.

В январе 1995 года, когда он был командирован на войну как работник Главного медицинского управления МВД России, вместе с коллегой из Центрального госпиталя МВД Сергеем Сугробовым они организовали в Грозном, на молочном заводе первую в группировке операционно-перевязочную.

Из горящего города с фотокорреспондентом московской газеты Борис Андреев сумел передать жене записку: «Устроились мы хорошо. Помещение теплое. Работа нормальная».

В кровавом январском аду под обстрелами боевиков Борис отработал 22 суток, пока сам не был ранен в левое плечо осколком чеченской мины. Сбылся сон, который он видел перед отправкой в Чечню, столь яркий, что, проснувшись, он тогда ощупал свою руку и сказал себе, как ясновидящий, что если ранит, то только в мягкие ткани. Так и получилось. Еще один осколок пробил два стальных листа сферы, благополучно застряв в третьем. Сейчас он хранится дома в пластмассовой бутылочке из-под лекарства.

А было так. На блокпосту показалось, что сработала растяжка. Несколько бойцов выскочили убедиться. Но это начал работу чеченский миномет, закрепленный в «КамАЗе». Майор Борис Андреев, отдав команду срочно вернуться, стал пропускать бойцов в помещение и закрыл собой вход в него, когда прозвучал новый взрыв. Бориса спасли бронежилет и сфера.

Когда мы год назад встретились, слушая его рассказ о работе в Грозном, мне почти сразу подумалось, что мы давно знакомы. Я долго рылся в памяти: откуда я знаю Бориса? Потом осенило.

— Твоего товарища по операционной в Грозном зовут Сергеем? — спросил я.

— Да, — ответил майор Андреев.

— А вы знаете, что ростовский собровец Петр Доценко написал о вас песню?

— Нет.

— Есть такая… Очень известная среди тех, кто воевал в Чечне. Начинается она так: «Маленькая комнатка. Стол покрыт фольгой. На столе опять кого-то режут. Это ведь меня. Но я же не больной. Просто это я от боли брежу. Два хирурга. Парни возрастом, как я, деловито моют инструменты. Два укола мне. И скальпелем в меня. Ох, и неприятные моменты. Взрыв раздался рядышком. Снова свет погас: «Дай фонарь», — сказал Сергей Борису. Эти операции для них не в первый раз. Видела б меня жена Лариса. Маленькая комнатка. Условий никаких…»

— Да, это о нас, — подумав и наверняка внутренне разволновавшись, сказал майор Борис Андреев и продолжил. — Мы лечили одного офицера СОБРа. Назначили его на эвакуацию, он отказался. Остался в отряде и приезжал к нам на перевязки. Говорил, что напишет о нас песню. А мы пошутили, что, мол, подлечишься и забудешь про врачей, как повсеместно бывает.

— Петр Доценко не только талантливый бард, — сказал я. — Он еще офицер СОБРа, а значит, человек слова.

Эту песню я впервые услышал на собровской кассете в Сибири. Потом познакомился с ее автором в Ростове. Запомнил обстоятельства написания песни. Вслух, говоря с Петей Доценко, помечтал: «Хорошо бы встретиться с твоими героями-хирургами, узнать их фамилии».

Вот такая история о фронтовых хирургах и песне про них, где есть такие замечательные слова: «Чтобы больше не было никакой войны…».

1996 г.

 

«Собар» — по-чеченски терпение

Свето-шумовую гранату Николай Суханов, офицер челябинского СОБРа, бросил в одиннадцать сорок дня.

Молодой собровец попросил его, ветерана, показать, как обращаться с хитрой, нелюбимой всеми пластиковой «Зарей-1». И случилось то, чему Николай, прошедший Афганистан и Чечню, удивился. Он вдруг понял, что боится этой гранаты.

Когда уезжали на Коштатское стрельбище, из ящика их, «зорек», было взято четыре. Сам Николай захватил любимый ПК, с которым отбегал в Чечне. Уезжали на стрельбище в приподнятом настроении, собираясь в два часа дня встречать на аэродроме майора Александра И. - командира своего отделения, возвращающегося из второй командировки в Чечню.

— Колек, так как эту гранату бросать? — спросил молодой собровец.

Про нее, свето-шумовую, ходили темные слухи, что не один боец на ней покалечился. Николай Суханов, гвардейского роста и красоты лейтенант челябинского СОБРа, взял «зарю» в правую руку и задержался с броском. Мы не верим в мистику, а ведь в сухановской душе все против этого броска бунтовало. Справа и позади Николая в отдалении и ожидании стояли собровцы, смотрели на него, зная, как он квалифицированно отработал в Чечне. Им, молодым, со временем тоже предстояла командировка туда. Сейчас Николаю кажется, что, задерживая бросок злополучной «зорьки», он как бы прощался со своей правой рукой. Если и была заминка перед броском, то не больше секунды. А потом он взял на себя взрыв, который бы обязательно состоялся: сегодня ли, завтра. Кто бы подорвался? Майор Александр И., молодой собровец по прозвищу Клоун или друг Женька? Никто не скажет, потому что на бракованной гранате подорвался он, Коля Суханов, отец четырехлетней Анастасии.

Его подняло в воздух, словно соломенного. «Все произошло, как по графику, — говорит Николай. — Сначала предчувствие беды, потом страх потерять руку». Последнее, что он помнил, — тот поганый, острый, как бритва, звук «Б-у-м!».

— Вы были одеты по технике безопасности? — спросят Николая Суханова, когда смертельная опасность отступит, имея в виду — был ли он в бронежилете или в спецкостюме минера? За лейтенанта ответили медики:

— Если бы Николай Суханов был в «бронике», его бы давно оплакали. А так взрывная волна прошла через его тело, как через сито. Будь на пути взрывной волны бронежилет, тело Суханова раздавило бы, словно под тяжестью пресса.

— Я услышал оглушительный взрыв, посмотрел налево, а ты летишь, — сказал Николаю его друг лейтенант Евгений, когда Суханов в машине ненадолго пришел в себя.

— Я правую руку поднять не могу.

И на этот не то вопрос, не то стон Евгений честно ответил:

— Нет у тебя руки, Коля.

СОБР — это Специальный отдел быстрого реагирования Управления по борьбе с организованной преступностью, куда очень строгий отбор. Быстрота реакции, умение работать в экстремальных ситуациях, боевые, медицинские навыки стали первоосновой спасения жизни товарища по оружию. Первое — жгут на пораженную руку. Отрядовская «девятка», как по воздуху, донесла Николая до ближайшей больницы Челябинского механического комбината.

При взрыве СШГ «Заря-1» объект, находящийся ближе двух метров от эпицентра, обречен на смертельные поражения. Коле Суханову оторвало правую кисть и фалангу указательного пальца левой руки, осколки пронзили тело, был обожжен живот, ударной волной отбито легкое. Разлет осколков гранаты и косточек правой руки был на пятьдесят метров.

Потом кровотечение в желудке, остановка сердца, и все это случилось не в далекой Чечне, а дома, в родном Челябинске, когда командировка на Терек благополучно закончилась.

Полтора самых трудных месяца лейтенант Николай Суханов боролся за жизнь в реанимации больницы № 6 Челябинского механического комбината, где командирами его судьбы были хирург Александр Гербертович и заведующая отделением реанимации Голикова Светлана Семеновна.

Собровцы много раз давали Коле свою кровь, УВД заботилось о лекарствах.

— Помню, — рассказывает лейтенант Суханов, — открываю глаза и первое, что вижу, — медицинскую тумбочку, заставленную скляночками, баночками, десятками каких-то средств для уколов.

И снова пепельное забытье. Вырванный из сознания, страдающий от ран, ушибов, ожогов, Николай мучился воспаленными снами и мыслями о Чечне.

Челябинскую экспедиционную группу — боевую, сработанную, в Чечне почему-то разделили на два отряда. Отделение «великанов», где несколько офицеров были почти двухметрового роста, откомандировали в Аргун, отделению майора Александра И., где Суханову, пулеметчику, за его стать и тренированность дали прозвище Рэмбо, назначили работу на Тереке, — в старинных, казачьих местах, униженных, ограбленных мафиозным режимом Дудаева. Тогда в апреле-мае 1995 года дудаевцев добивали в горах, а на бывших казачьих землях шло выявление бандитских элементов, проводились захваты преступников, операции по изъятию оружия.

Достаточно было проехать на собровском «Уазике», защищенном бронежилетами, по станицам, воспетым Лермонтовым, Толстым, чтобы убедиться: от красоты, богатства, духовной мощи старозаветных казачьих мест одни только названия станиц и остались. Казаки с семьями изгонялись дудаевцами.

Остановить уголовный произвол, навести конституционный порядок — в этом было назначение челябинских собровцев в Аргуне и на Тереке. Множество таких отрядов трудилось в Чеченской Республике, каждый со своим милицейским почерком. Что город, то норов — справедливая поговорка. Каков командир, таков и отряд — тоже правда. А командир сухановского отделения майор Александр И. приехал в Чечню на четвертую свою войну. И отличался таким остроумием, что с ним не отказались бы подружиться Михаил Лермонтов и Лев Толстой.

Когда надо было менять секреты на Тереке, челябинцам придавали БМП-2, и тогда всей командой — обычно на обратной дороге — они заезжали на хутор Парабоч, где до сих пор стоит дом родственника Лермонтова — Хастатова. Михаил Юрьевич Лермонтов гостил в этом доме в 1818-м, 1837-м и 1840 годах.

Обыкновенно впереди мчалась бээмпэшка, ощетинившаяся стволами собровского десанта, с Сухановым, пулеметчиком, на носу. Следом катили две или три машины с бойцами внутренних войск, отстоявшими свое в секретах и засадах на Тереке.

Собровцы знали, что через Парабоч, знаменитое среди лермонтоведов место, проложена душманская тропка, что духи регулярно проходят здесь на отдых или лечение, поэтому к дому Хастатовых, на котором сохранилась посвященная поэту мемориальная доска, собровцы подходили по всем правилам. Сначала Коля Суханов, два Евгения и Андрей осматривали дом, не пропуская ни одного окна, потом подходили остальные, кому хотелось постоять в исторической тишине. И снова вооруженное движение на базу. Когда взлетало черное воронье, поднятое грохотом БМП, командир отделения майор И. мог пошутить, что ворон — это чеченский голубь мира в танковой робе.

Лермонтовский Парабоч челябинским собровцам остался памятен еще и потому, что в трех домах от знаменитого места они обнаружили не до конца собранную боевиками чеченскую установку «Град».

Челябинцы думали — им все знакомо в районе, в котором работали. А вот трехсотлетний дуб высотой двадцать шесть метров, ставосьмидесятисантиметровый в обхвате — живой пример дремучих дубрав, что в лермонтовские времена занимали огромные площади в пойме реки Терек, они так и не повидали. На время войны он, старец, словно куда-то спрятался от людей. И о стапятидесятилетнем белом тополе высотой двадцать четыре метра тогда в апреле и мае все как бы забыли. Так всегда происходит в истребительные военные времена.

Может, о нем, ветхозаветном дубе, много знающем о старых кавказских войнах, к стволу которого прикасались руки Лермонтова, был один из многих, теперь забытый сон тяжело раненного лейтенанта Николая Суханова. Может, именно возле этого сказочного дуба, казачьего великана, чтобы выздороветь, и надо теперь пожить Николаю, чтобы насытиться мощью древнего дерева, которое, по легендам, поддерживало казачье здоровье, способствуя заживлению ран. Да, повыбиты в тех местах казаки, выведены дудаевцами как класс, поэтому затянулись дикими кущами, затерялись дорожки к сказочным казачьим святыням.

Бегает по маленькой челябинской квартире маленький тополёк — нежная Анастасия, радует тяжело раненного отца вопросами:

— Правда, папенька, я нарядная в этом платьице?

— Правда.

Тяжело челябинскому Илье Муромцу — Коле Суханову без руки. Хмурыми лермонтовскими тучами роятся мысли: «Как теперь будет? Неужто, как в песне, где со всей прямотой сказано, что «эскадрон не заметил потери бойца?».

— Суханов Николай — самый надежный офицер моего отделения, — сказал о нем майор Александр И. — На всех задержаниях вместе… В Чечне он со своим ПК был всегда впереди. Коля нам брат. Кто нас разлучит?

После полутора месяцев 6-й больницы и четырех операций были еще полтора месяца больницы Управления внутренних дел.

Судьбу лейтенанта милиции Суханова Н.Ю. взял на контроль челябинский филиал знаменитой Всероссийской ассоциации ветеранов спецназа «Витязь». Коле нужен хороший протез. Нужна физическая, духовная реабилитация.

Держится он героически. Почему не падает духом? Он сын мастера спорта по боксу. И сам боксер, отдавший предпочтение айкидо. Много лет Николай классно играл на трубе. Он обладатель дипломов, за сольный номер из оперы «Аида», уже студентом музыкального училища, Суханов был отмечен великолепной позолоченной чехословацкой трубой, на которой он снова собирается играть, если случится чудо и у него будет удачный протез.

Кто поможет? Любимая жена Марина, ассоциация «Витязь», родной УОП, УВД, миллионер-доброжелатель?

В Афганистане Николай, по счастью, захватил только конец войны, три месяца десантных, спецназовских операций в двадцати километрах от Кабула. В Чечне он отстоял на «смертельной вахте» сорок пять дней и ночей, оставаясь активно действующим бойцом и тонко чувствующим человеком, как назначено природой музыканта-художника. Тем мучительнее были ночные размышления о горе, случившемся на Коштатском стрельбище.

У лейтенанта СОБРа Николая Суханова теперь одна дорога — к победе над своим несчастьем. Ведь он из поколения, моралью которого было, что не служить в армии — позор. Поэтому Николай все время стремился стать защитником жизни. Таково было знамение времени — стреляющего, любящего героев, одновременно жестокого, способного забывать. Оптимистический героизм вообще дело редких талантов, и только единицы не остаются наедине со своей бедой, на распутье, дороги которого обыкновенно ведут в никуда.

Но Николай, собровец по таланту души, как любимые герои Льва Толстого, был везде хорош, чем бы ни занимался, но только на работу в СОБР он спешил с радостью, зная, что победить в борьбе с преступностью могут только лучшие, и гордился, что воевал среди лучших.

Собровцы Челябинска не привезли из Чечни ни наград, ни денег, ни званий, только свое воинское братство, которое взрывчаткой не подорвешь. И если Коля Суханов снова в начале пути, то они, собры, с ним рядом. Только ему в тысячу раз труднее. Но он из спецназа. «Мы, собровцы, сильны сплоченностью», — говорит с гордостью Николай. «Самое святое в спецназе — это не бросать своих», — сказали его друзья.

А от самого Николая Суханова и его семьи на этом этапе схватки с несчастьем требуется то, что по-чеченски называют «Собар». В переводе на русский — значит, терпение.

1995 г.

 

Он не ищет наград, они сами его находят

БТР Леонида Константиновича Петрова, заместителя командира сводного отряда собровцев, миновал блокпост и резко набрал скорость. В Грозном в январе 1995 года выживал тот, чья техника не ездила по улицам, а летала, чтобы не попасть в прицел чеченских гранатометчиков.

Боевиков давно оттеснили за Сунжу, но городские развалины таили в себе опасность. В ста метрах от блокпоста взорам сидящих на БТРе открылась подбитая российская БМП.

Полковник Петров успел разглядеть на поверженной броне двух убитых солдат: они лежали, словно комки серой промерзшей земли.

Когда задание было выполнено, БТР Петрова на обратной дороге остановился возле блокпоста.

— Кто старший? — спрыгнув с бронетранспортера, спросил Леонид Константинович. Подошел прапорщик…

— Сто метров отсюда — на БМП двое неподобранных. Пошлите людей, пусть заберут.

— Это не мои, — с вызывающим безразличием ответил прапорщик.

И тут все, кто был в команде Петрова, за время службы в СОБРе ГУОП впервые услышали, как кричит Константиныч — всегда ровный, доброжелательный — в эту командировку смертельно усталый, такой же, как они, простуженный, бородатый, черный от пороховой гари и пережитого:

— Как это не твои? — хрипел Петров, обращаясь к прапорщику и его людям. — Здесь все наши! И я — твой, а ты — мой!

В Грозном можно было легко потерять душу. Возле таких, как Петров, отогревали сердце: своим поведением, личным участием в боевых действиях он опровергал, что большим командирам, разочарованным творившейся в Грозном неразберихой, не до отдельного человека.

В конце концов он слег. Душила боль в горле, ломала кости температура, но на базе молзавода он разрешил себе отдохнуть только ночью. Собровцы, переживая за него, принесли шапку мандарин…

В ту ночь полковнику Леониду Константиновичу Петрову хотелось многое обдумать. А у подчиненных офицеров была возможность поговорить о нем.

В Грозный Петров летел заместителем командира СОБРа ГУОП подполковника милиции Андрея Владимировича Крестьянинова, потом Леонид Константинович был назначен на должность заместителя командира сводного отряда собровцев полковника Героя России С.И. Лысюка.

Накал боев был велик. В столице Чечни пришлось сражаться с боевиками, готовившимися к войне не один год, одурманенными дудаевской пропагандой, основной лозунг которой был месть за, якобы, столетние унижения. В спецназах Дудаева был большой процент уголовников, террористов, с которыми Петрову и его подчиненным пришлось иметь дело задолго до начала боевых действий.

Фанатическая исступленность, немотивированная жестокость — вот отличие чеченских террористов.

Петров старался понять этих людей, найти корни их ненависти к России.

Интеллектуал, окончивший с отличием Орджоникидзовское училище внутренних войск и командный факультет Академии Фрунзе с красным дипломом, Петров оценивал случившееся в Чечне как общероссийскую трагедию.

В Грозном армию и МВД встретили огнем. Таким, как подполковник А.В. Крестьянинов и полковник Л.К.Петров, пришлось исправлять ошибки политиков.

Андрей Владимирович Крестьянинов был убит чеченским снайпером в селе Первомайском. Леонид Константинович был в трех шагах от Андрея. Собровцы рвались к центру села. Шла операция, не имеющая аналогов. Плотность и прицельность чеченского огня были так велики, что, когда на месте гибели Крестьянинова боец его отряда Сергей, выставив чучело, стал считать, он не успел сказать «два», как пуля чеченского террориста вошла под каску.

В селе боевиками Радуева руководил полковник дудаевской армии Хункар-Паша Исрапилов, когда-то выпускник Орджоникидзовского пехотного училища.

Захватив в Кизляре заложников, чеченцы хотели беспрепятственно скрыться, но были заблокированы в дагестанском селе Первомайское. За несколько суток переговоров они зарылись в землю по всем правилам военной науки. А собровцы и спецназовцы внутренних войск пошли, как пехота, выбивать их из укреплений.

Помню, так как оказался очевидцем событий, переживания Леонида Константиновича Петрова за жизнь заложников. Операция по их освобождению должна была быть косметической, но как без помощи вертолетов и артиллерии уничтожить чеченские узлы сопротивления? На вооружении боевиков были АГЭэсы, гранатометы, пулеметы, снайперские винтовки, автоматы с подствольниками.

На первом этапе операции вертолеты и пушки слабой мощности огневые точки противника не подавили. Вертолетчики блеснули только на последнем этапе операции — при переправе боевиков через Терек.

Двое с половиной суток шла ожесточенная «рубка» в селе. Командование применило спецназовцев ВВ и собровцев, рассчитывая на их предыдущий, индивидуальный опыт по освобождению заложников.

В самом селе погибло восемнадцать заложников: дагестанец Аюб Аюбов был застрелен боевиками, другие кизлярцы получили смертельные раны от осколков вертолетных «нурсов».

В Первомайском Леонид Константинович Петров был тяжело контужен — не убит. Видно, на его доброй родине — под Ленинградом мама крепко за него молилась…

После гибели Андрея Владимировича Крестьянинова он принял командование собровцами ГУОП, установил связь с отрядом «Витязь» на правом фланге, с СОБРом Московской области — на левом. Чеченские узлы сопротивления приходилось подавлять «карманной артиллерией» — «Шмелями», РПГ и «Мухами». Противника определяли только по звукам выстрелов, он был искусно замаскирован, залпами обваливая его укрытия.

В первые минуты после контузии Леонид Константинович ослеп. Он лихорадочно проверил — на месте ли оружие. Яркой молнией сверкнула мысль: «А вдруг захватят в плен? Нет, ребята не бросят!». Беспомощность потрясла сознание! Возмущение своим положением: «Ведь я — командир!» — дало толчок к восстановлению сил.

Мать, поднимавшая его на политой кровью ленинградской земле, хотела видеть сына только защитником Отечества — офицером.

Он рос среди фронтовиков, зачитывался книгами про Великую Отечественную войну, в соседях у него была женщина-партизанка. И он не подвел ни мать, ни учителей, никого из тех, кто сделал из него офицера. Да какого — специалиста по борьбе с организованной преступностью, по освобождению заложников, по захвату террористов!

В Первомайском он проявил лучшие качества командира-войсковика. В СОБР он пришел с должности заместителя командира полка бывшей дивизии Дзержинского.

Семнадцатого января после выхода из села Первомайское он давал вводную ОМОНам, которым предстояла его зачистка, передавая опыт, наработанный в ходе боя. Восемнадцатого января 1996 года он шел впереди ОМОНов как проводник.

В ночь с семнадцатого на восемнадцатое января в селе Советском именно Л.К. Петров поднял по тревоге собровцев ГУОП, когда село атаковали боевики, выполнявшие задачу по деблокированию Первомайского. Только он укрыл своих людей в арыке, как место их прежней дислокации было обстреляно из РПГ и ПК.

Потом был нелегкий путь домой — в Москву. Немногословный, стойкий Л.К. Петров был хладнокровен до того мгновения, как в ИЛ-76, когда приземлились в Чкаловском, вошел собровец, что двумя сутками раньше привез на родину тело подполковника А.В. Крестьянинова.

Полковник Л.К. Петров молча принял объятия и беззвучно заплакал. Потом он смахнул слезы и продолжил жизнь…

Его решение уйти на пенсию было неожиданным для многих. Ему предлагали должность командира СОБРа ГУОП МВД РФ. Но Леонид Константинович Петров стал руководителем Межрегиональной ассоциации социальной защиты ветеранов спецподразделений правоохранительных органов и спецслужб «Русь». Он выбрал еще более нелегкое направление — помощь тем, кто вышел из многочисленных вооруженных конфликтов и войн — искалеченным, раненым, с разбитой душой, истерзанными нервами.

Российскому государству, в силу экономических причин, социальных нестроений, пока не до тех, кому выпала на долю защита правопорядка в «горячих точках». Без ветеранских объединений, подобных «Руси», воевавшим бойцам и офицерам неуютно в тревожном гражданском мире. Им нужны в первую очередь понимание, на первом этапе материальная поддержка, обязательное трудоустройство. Самое главное — они не должны потерять веру в Родину.

Ассоциация ветеранов «Русь», возглавляемая полковником Л.К. Петровым, оказывает материальную помощь действующим спецподразделениям МВД и МО России. Семь семей погибших в Чечне спецназовцев из средств ассоциации получают каждый месяц по две тысячи рублей. Большие деньги, заработанные ассоциацией «Русь», пошли на сооружение памятника погибшим в Чечне бойцам и командирам 8-го отряда «Русь» внутренних войск МВД России. Сейчас ассоциация участвует в работе над созданием монумента военнослужащих внутренних войск, отдавших жизнь при выполнении боевых задач.

Сам отличный спортсмен, полковник Леонид Константинович Петров поддерживает многочисленные спортивные мероприятия, экспедиции и международные соревнования. Когда в Болгарии проходил чемпионат по воздушнодесантному многоборью, ассоциация «Русь» финансировала команду российских десантников, успешно выступивших.

Полковник Петров вкладывает деньги в обороноспособность страны. Теперь он свободен в своих решениях. Таким, как он, место в Государственной Думе России. В нем, помимо других достоинств, есть редкое сегодня качество — бескорыстная любовь к людям. Петров держит их страдания в памяти. Он требователен к ошибающимся. А еще он не ждет наград — они сами его находят.

За бои в Первомайском Л.К.Петров был представлен к ордену и именному оружию. Для боевого офицера нет награды дороже, чем именной пистолет.

Два года его наградные листы блуждали по высокопоставленным кабинетам.

Недавно справедливость восторжествовала. На юбилейном чествовании легендарного отряда «Витязь» полковнику-спецназовцу Л.К. Петрову от Министра внутренних дел Российской Федерации генерала армии Анатолия Сергеевича Куликова был вручен именной ПМ.

Пистолет с наградной гравировкой натруженная петровская ладонь приняла, как давнего боевого друга.

1998 г.

 

В спецназе не прощаются

Вокруг Ачхой-Мартана мин, что звезд на небе. Но когда боевой выход, не до красот космоса, все внимание противнику, и гляди под ноги, чтобы не подорваться. Если не повезет, у солдата никаких шансов, что его именем посмертно назовут звезду.

Евгению, спецназовцу 7-го отряда «Росич» внутренних войск, оторвало ноги на последнем этапе операции. После подрыва к нему, по закону войны, продвинулись только те, кто находился рядом. Два офицера, перетянув страшные раны жгутами, остановили кровотечение.

Девятнадцатилетний боец, придя в себя, спросил: «Что с ногами?». Потом еще не раз ему внушали, что с ногами порядок. Но когда он все осознал, заместитель командира «Росича», его тезка, сказал, как огнем в памяти выжег, что те парни, кто погиб в Чечне, сейчас бы согласились и калеками пожить.

Из петербургского госпиталя Жеку сначала привезли в Ростовскую область — в отряд, где он погостил два дня. Евгений был на протезах, с медалью на груди, и молодым солдатам не верилось, что перед ними безногий спецназовец.

На родину, в казачий край, Жеку сопровождали те же два офицера, что увозили из Петербурга: командир его группы специального назначения и заместитель командира отряда по боевой подготовке, тот самый, что вывел для Евгения суровую формулу послевоенного смысла жизни.

Удивительно, все они, кто ехал в машине, были Евгении. Так уж во благо распорядилась судьба.

Им было просто общаться. На войне в Чечне они все про себя узнали. Любовь к 7-му отряду, к погибшим товарищам сделала их родными.

Через полчаса после приезда в дом к Евгению, когда подзатих горький плач матери, пришли десятки односельчан. Майор, заместитель командира, рассказал о службе Евгения в Чечне, особо выделив то, что медаль «За отвагу» ему вручили еще до подрыва — за боевую работу, не за ранение.

Утром они, все трое, поехали к военкому края. Генерал оперативно связался с представителем Президента. Ветераны в краповых беретах были приняты без проволочек. Офицеры-богатыри с орденами, медалями на груди поставили солдата перед представителем Президента и по-суворовски кратко сказали: «Парень без ног, пусть теперь страна сделает для него, что обязана по закону и совести».

Это был спецназовский натиск. Известно, в разговорах с властью один в поле не воин. За Евгения сказали слово его командиры. Любому стало бы ясно, что «краповые береты» не отступятся.

«Спецназ без движения ржавеет» — есть войсковая поговорка. После встречи с представителем Президента, оказавшего поддержку, три Евгения поехали в юридический институт. Несколько часов переговоров, встреч — и боец 7-го отряда «Росич» стал студентом 1-го курса заочного отделения.

В краевом инвалидном фонде Евгению была обещана бесплатная легковая машина, через месяц.

— Хорошо, мы приедем убедиться.

В районном центре глава администрации дал добро на постройку дома из трех комнат, установку телефона и персональную пенсию.

Прощаясь с главой самым сердечным образом, офицеры пообещали заехать через месяц. А люди, от кого в районе зависела судьба Евгения, решили, что офицеры шутят.

Военному человеку собраться в дорогу — что «ать-два» выговорить. Через месяц офицеры спецназа снова вошли в знакомый, просторный кабинет. Женщина, глава районной администрации, побледнела:

— Мы стараемся. Мы для Евгения…

— Стоп, — сказали ей вежливо. — Давайте, уважаемая, по порядку. Телефон нашему бойцу поставили?

— Нет.

— Почему? Обещали. В краевом центре для него все сделали, а на малой родине?

Да, дом Евгению строили, но прораб почему-то решил: «Зачем безногому на полу теплый линолеум». На что офицерами спецназа ему было жестко указано. Линолеум быстренько заменили.

— А что? Асфальт во дворе нашему пацану не предусмотрен? — строго спросили «краповые береты». — Он что, тут на протезах будет по грязи ходить? Сколько вам времени надо? Мы уезжаем через два дня. К нашему отъезду чтобы асфальт был.

— Почему вы так себя ведете? — всплакнули строители.

— Потому, что у нас разрешение вашего краевого представителя Президента: любым способом добиться, чтобы у нашего боевого друга было всё. Запомните, в спецназе не прощаются…

Только сейчас мне стал до конца ясен смысл этой кодовой фразы, которую я уже слышал в Грозном от офицера СОБРа, в прошлом спецназовца внутренних войск. «В спецназе не прощаются». Это как клятва на все времена: не бросать своих, все время в делах и мыслях возвращаться к боевому другу, пока не отступят беды.

1998 г.

 

Невольник

В январе 1995 года, попав в центре Грозного под минометный или артиллерийский огонь, чеченские боевики стремительно откатывались к храму Михаила Архангела, чтобы возле него переждать удар. Обозначенный на всех картах единственный православный храм города берегся войсками, впрочем, как и мусульманские мечети.

Так было в начале боевых действий. С нарастанием обоюдного ожесточения православные священники храма Михаила Архангела в полной мере испытали на себе все ужасы чеченской войны. Но всё время противостояния, храм в городе Грозном оставался мирным, добрым, участливым местом, где каждый мог найти утешение, насытиться духовной пищей, водой и хлебом.

В самые страшные обстрелы и перестрелки храм оставался невредимым. Его не покинул настоятель отец Анатолий (Чистоусов), переживший вместе со своей паствой немало невзгод.

Когда чеченцы пытались сломить героическое сопротивление наших солдат на железнодорожном вокзале, отца Анатолия пригнали туда под автоматами, требуя, чтобы он вместе с депутатом Госдумы Сергеем Ковалевым уговаривал верных присяге бойцов сдаться.

В Грозном Ковалев исполнял такую постыдную миссию. Отец же Анатолий, в прошлом армейский майор, только и сделал, что перекрестил несдающихся. Через год боевики отомстили этому православному священнику, захватив его в плен и затеяв расследование, что он якобы водил на штурм чеченских позиций российских военнослужащих. Только в головах преступников могло родиться такое коварное измышление.

В Чечне отец Анатолий был известен как светлый, чистый помощник страждущих мирных жителей — русских, чеченцев. У многих простых, безденежных тружеников была одна отрада — молитва. Люди часами пробирались через развалины, чтобы обрести в церкви покой и защиту.

Отец Анатолий и отец Александр, эти два пастыря, не оставившие храм Михаила Архангела, служили своим прихожанам верой и правдой.

Отец Александр (Смывин), потомственный священник, мог быть убит боевиками еще задолго до январского штурма 1995 года. Ранним утром двое нетрезвых, обвешанных оружием чеченца остановили его возле церкви и самый агрессивный направил ему в лицо пистолет. «Отстань!» — по-чеченски крикнул священник бандиту. Тот засмеялся и спрятал оружие.

Весь январь 1995 года, спасаясь от пуль и осколков, прихожане молились в церковном подвале. Вместе с отцом Анатолием и отцом Александром находились верные люди, в основном, старушки да семидесятилетний пономарь Николай Денисович Жученко.

Уходя из Грозного, боевики расстреляли церковные купола зажигательными пулями, бросили в храм гранату.

Храм Михаила Архангела горел сорок минут. Но церковные люди и отец Анатолий спасли Антиминс, часть старинных икон.

Пришедшие в город федеральные и милицейские силы оказали храму помощь продуктами. Российское МЧС выделило походную баню, электродвижок, вагончик, бак для питьевой воды. Многие солдаты и офицеры Объединенной группировки приняли в храме крещение, поставили поминальные свечи.

Охранялся храм Михаила Архангела только по большим праздникам. На Пасху 1995 года вокруг церкви несли службу бойцы первого полка ОДОНа.

Каждодневно с наступлением темноты в разных частях Грозного вспыхивали перестрелки, рвались гранаты, ухали танковые пушки. Чеченцы вели против «федералов» партизанскую войну. С увеличением среди них числа наемников из Афганистана, других мусульманских стран война стала наполняться религиозным смыслом. Дудаевские пропагандисты более активно заговорили о джихаде — священной войне против неверных.

Первой жертвой боевиков в ноябре 1995 года стал отец Александр. Он проживал в однокомнатной квартире на втором этаже. Ворвавшись к нему посреди ночи, бандиты несколько часов избивали священника. Потом облили его бензином, собираясь сжечь заживо.

Отец Александр нашел в себе силы выброситься с балкона. По счастью, он упал на кучу опавшей листвы и скрылся от преследователей.

Поправив здоровье, отец Александр продолжает свое дело священнослужителя, но только в другом российском городе.

На отца Анатолия, который приложил немало сил, чтобы летом и осенью 1995 года подправить архитектурный облик храма, отремонтировать часть церковных строений, боевики напали в январе 1996 года. Тогда он с отцом Сергием, командированным в Чечню московским священником, возвращался из поездки в Урус-Мартан. Побывав у полевого командира Закаева, где православные иереи пытались отыскать следы пропавшего без вести солдата, судьбой которого был озабочен Патриарх Алексий II. И вот сами были захвачены боевиками. Всего три дня их продержали вместе. Потом отца Сергия перевезли в концентрационный лагерь департамента государственной безопасности Ичкерии, где он провел пять месяцев. Его избивали, морили голодом.

Со слов отца Сергия, иерея Анатолия подвергали особым издевательствам, пытаясь выбить признание, будто бы он сотрудничал с ФСБ.

«Расследование» по отцу Анатолию контролировал сам Дудаев. Захват русских священников, издевательства над ними для афганских моджахедов — коллег Дудаева, других исламских фундаменталистов служили доказательством того, что чеченский лидер точно развернул джихад, газават…

Больного, изможденного, с неправильно сросшейся переломанной рукой отца Сергия сумели вернуть из плена с помощью международных организаций, иностранных послов, поисковой работы Русской Православной Церкви.

Отец Анатолий был расстрелян сотрудниками Департамента государственной безопасности Ичкерии в феврале 1996 года. Даже под самыми мучительными пытками он не оговорил себя, не отказался от Православной веры.

Уже к весне 1996 года в Чечне возобладал уголовный беспредел. Тысячи вооруженных молодчиков, скрываясь под демагогическим лозунгом борьбы «за свободу Ичкерии», занялись самым откровенным грабежом, насилием над людьми, не имеющими средств защиты. Присутствие федеральных сил, пусть и скованных переговорным процессом, худо-бедно, но сдерживало варварский натиск бандитов. К лету 1996 года, с началом ликвидации в Грозном блокпостов, разнузданные уголовники могли позволить себе ворваться в церковь Михаила Архангела в любое время дня и ночи, схватить за горло продающую иконки пожилую женщину, угнать машину.

С выходом российских вооруженных сил из Чечни храм вообще остался без всякой защиты…

Недавно из Грозного пришло сообщение, что из плена возвращен похищенный и вывезенный в неизвестном направлении новый настоятель церкви отец Евфимий…

Известно, что в российских властных структурах готовится амнистия для чеченских боевиков. Неужели под нее подпадут истязатели русских православных священников?

Российская общественность, знаю, ждет, что уголовные дела по фактам похищения, мучительных издевательств над православными священниками в Чечне будут доведены до логического конца. Будут ли?..

1998 г.

 

Чьи это волки воют?

На границе Дагестана и Чечни — все нарастающее напряжение. В ночном радиоэфире — сдержанный мат и дискуссии от религиозных вопросов до воспоминаний о недавних боях в Чечне.

В узловых пунктах прозрачной административной границы — блокпосты российской и дагестанской милиции, усиленные войсковыми заставами, находящимися на дипломатическом отдалении.

Войны на границе хотят только отмороженные чеченские полевые командиры. Диверсионные центры Хаттаба и Радуева готовят людей для всекавказского газавата. Реальные боевые выходы — таковы выпускные экзамены в этих престижных среди боевиков учебных заведениях.

На границе голова командированного туда российского милиционера крутится на все 360 градусов. Ночью один глаз спит, другой бодрствует. Люди в милицейских погонах раздражены, что их вооружение по мощности неадекватно силам, стоящим по ту сторону границы. У чеченцев предостаточно «Шмелей», «Мух», РПГ, крупнокалиберных пулеметов, ПЗРК. Их таможенно-пограничные посты прикрыты минометными батареями, установками «Град», в резервных группах — сорокалетние бородачи, имеющие опыт боевых действий. В наших тактических группировках ребята нового призыва — героические, славные, но мало стрелявшие из боевого оружия. Они стоят на рубеже, где бить на поражение можно только в случае явного нападения. Российские же блокпосты и КП обстреливаются чеченцами постоянно — чаще поверх голов, трассерами над блокпостами. Так называемые чеченские таможенники, вооруженные по-тяжелому, могут позволить себе окружать российские КП, как было возле Кизляра. КП российской милиции «Краснооктябрьский» не только трижды окружали, но и состоялась попытка прорыва в блокпост. Только ответный огонь поверх голов остудил вооруженных гранатометами чеченцев, и с угрозами «убить», «зарезать» они ушли.

На карте административная граница Дагестана и Чечни — как электрокардиограмма тяжелобольного. То острым, как волчий клык, углом чеченская часть территории врезается в дагестанскую землю, то дагестанская территория острием кинжала пронзает чеченскую землю. И, как результат, огневыми всполохами на погранично-таможенных постах чеченские выкрики: «Ты на моей земле! Убирайся, Иван!». В ответ спокойное: «Есть ли на этой земле, которую мы охраняем, дедовские чеченские могилы?». Молчание…

Наступает время крупномасштабных переговоров Дагестана и Чечни по пограничным вопросам, иначе напряжение на границе не спадет никогда.

А пока на границе, как было в XIX веке, воруют дагестанский скот. Недавно милиционерами батальона ППС Кизлярского РОВД отбито у чеченцев 700 голов краденого скота. Применялось оружие. Чеченские бандиты похищают людей.

Оставаясь де-юре в составе России, находясь на ее денежном содержании, де-факто Чечня держит свою границу на прочном замке.

Застрелив 22 декабря 1997 года на железнодорожном мосту через Терек работника кизлярского ВОХРа Владислава Кисилёва, преступники скрылись на чеченской территории. После боя возле села Алмак террористы Хаттаба ушли в Чечню. Все действия российских групп преследования на этом были прекращены.

На границе особенно заметно, что Чеченская Республика по отношению к России настроена агрессивно, средства ее пропаганды заняты не мирным строительством, а военной подготовкой, воспитанием мятежного духа.

Чеченские газеты активно печатают Радуева, зовущего своих «шахидов» к войне за свободу Кавказа. Ему принадлежит кабельный телеканал «Маршо». Он создал общество ветеранов Первомайского сражения.

Всей России известна фраза Масхадова, характеризующая Радуева как психически больного человека. Оскорбленный террорист обратился в шариатский суд. В результате Масхадов, по решению суда, был вынужден извиниться перед Радуевым. Внутренняя жизнь Чечни неподвластна светскому европейскому осмыслению.

Масхадов со своими подразделениями по борьбе с терроризмом не в силах совладать с группировками, которые продолжают так называемый газават. Он не может применить к ним силу в полной мере, потому что опасается кровной мести.

Руководству Чечни, которое желало бы выглядеть перед мировым сообществом добропорядочным, не позавидуешь. Для того чтобы правда о жизни Ичкерии, об обстановке на ее границах не просочилась в печать, похищаются журналисты.

Сегодня ничего не производящая Чечня кормится в Дагестане. Потоки чеченских машин из Дагестана в Ичкерию впечатляющи. Ещё больше впечатляет, что их досмотр поверхностен, так как полный досмотр застопорил бы движение не на один день.

На чеченских высотах возле Герзельского моста окопы в полный профиль, другие инженерные сооружения. В случае конфликта — допустим, по объективным причинам на мосту задержана чеченская автомашина — высоты тут же ощетиниваются стволами…

Страшная «война нервов» — вот что такое граница Дагестана и Чечни.

На границе нужны срочные мероприятия по укреплению доверия между российскими подразделениями, командированными в Дагестан, и дагестанской милицией. Необходим комплекс мер, способствующий сплочению, — это и совместные учения, и боевые стрельбы: у дагестанской милиции слабые возможности в этом смысле. Только махачкалинские СОБР и ОМОН по-настоящему боевые подразделения.

Дагестанская милиция работает на износ: бесконечные командировки, служба по усиленному варианту — милиционеры месяцами оторваны от дома. К сожалению, они редко поощряются своим руководством, начальственным составом МВД России, командированным в Дагестан.

Главное, руководству России надо принимать самые решительные меры против чеченских террористических групп, дислоцированных на границе. Полагаться в их умиротворении только на нынешнее руководство Чечни бессмысленно, чревато многочисленными жертвами. В Чечне, ставшей исламской республикой, где народ связан кровными узами родства, тейповыми обязательствами, никогда не будет действенной, неподкупной борьбы с терроризмом.

Только совместными усилиями Россия и Республика Дагестан могут противостоять нарастанию агрессивности террористических банд Хаттаба и Радуева, ставящих перед собой задачу вытеснить Россию с Кавказа. В противостоянии террористам руководящая роль должна, несомненно, принадлежать России. В недавнем бою под Алмаком именно резервная группа 5-й оперативной зоны из числа сотрудников российских СОМ и ОМОН, имеющих боевой опыт, нанесла сокрушительный удар по диверсантам Хаттаба. Российские милиционеры были поддержаны решительными действиями дагестанского СОБРа.

Ситуация на границе Дагестана и Чечни не столь безмятежна, как видится из Москвы ряду российских политиков.

Для успешной работы по ликвидации бандформирований, рвущихся в Дагестан, российским объединенным силам необходимы новая техника, современные средства связи, вооружение, превосходящее оснащение чеченских террористов. На границе остро ощущается нехватка горюче-смазочных материалов, в малом количестве осветительные ракеты, другие средства защиты от нападения в ночное время.

В ночь с 29 на 30 декабря 1997 года на границе Чечни и Дагестана возле печально знаменитого села Первомайское, подражая волкам, истошно выли боевики. Блуждала возле чеченского таможенного поста их БМП-2.

К вечеру 30 декабря между российскими блокпостами возле того же села раздался взрыв — в целях корректировки отработал чеченский миномет.

Российская, дагестанская милиция, бойцы и офицеры тактических группировок, прикрывающие границу, выполняют свой долг в невыносимо трудных условиях.

Их жизнь там со времени оставления Грозного российскими Вооруженными Силами и МВД, как в лакской народной песне, где говорится:

«За ночью день, и ночь за днем…

День — ночь, день — ночь, пока живем»…

1998 г.

 

Казаки на службе в МВД

Формирование полка внутренних войск из коренных жителей Курского района — адекватный ответ МВД России чеченским преступным бандам, терзающим Ставропольский край. Кому, как не казакам, знающим местность, охранять административную границу с Чеченской Республикой, откуда приходят похитители людей, матерые убийцы, грабители.

Когда армянское население села Эдисии, возмущенное похищением ребенка, перекрыло автотрассу на Грозный, то потребовало от чеченской стороны возвращения не только мальчика, а всех заложников и российских военнопленных, незаконно удерживаемых в Чечне. В новом боевом формировании, созданном МВД, служат и армяне.

В Кизлярском районе на севере Дагестана армяне вступают в казачество, веря в силу и единство казаков.

— Мы готовы сформировать еще три полка, — заявил на недавнем митинге в станице Курской атаман Терского казачьего войска генерал Владимир Шевцов.

Казаки охотнее идут на службу в МВД, чем в армию, потому что велика их тревога за жизнь, здоровье семей. Милиция и внутренние войска сегодня на передовых рубежах по охране страны. У этой силовой структуры больше прав, вот и стремятся казаки в МВД.

К осени полк из числа местных жителей-ставропольцев, проживающих на административной границе с Чеченской Республикой, будет доукомплектован, пополнен техникой и, укрепив боевое слаживание, станет грозной силой на пути бандитов, налетающих из бурунных степей, переходящих Терек.

Во время парада полка низко над марширующими с тяжелым гулом пронеслась четверка вертолетов МИ-8 и МИ-24 — боевых «крокодилов». Без поддержки с воздуха трудновато бы пришлось полку на административной границе. Но, продолжая снабжать Ичкерию электричеством, газом, деньгами, мы до сих пор не смеем переступать её. Останавливается техника, уходят с боевого курса вертолеты со спецназом. Бандиты скрываются на неподконтрольной России территории, откуда выдачи преступников нет.

Так сказывается неотработанность российской политической позиции. Находились советники, уверявшие, что в Чечне и на границе с ней все само собой образуется, что время лечит. Дескать, каждая вооруженная стычка на административной границе — это наш удар по престижу Масхадова. Возможно, из находящихся у власти в Чечне — это единственный здравомыслящий человек. Но укротить своих кровопийц ему не удается. Такие, как Хаттаб, Радуев и Басаев, ведут независимую от него политическую и военную жизнь: копят силы, закрепляют отношения с исламскими фундаменталистами Афганистана, Саудовской Аравии, Турции и других стран, делятся с ними боевым опытом. И вовсю занимаются работорговлей.

Когда такое было, чтобы на территории, финансируемой Россией, вовсю действовали разведывательно-диверсионные школы, против нее направленные?! Где теперь генерал Лебедь, в 1996 году по поводу своих деяний в Чечне заявивший: «Не вижу причин для каких-нибудь беспокойств»! Далеко от границы с Ичкерией — в Красноярске. Почему бы ему снова не вернуться в войска, не послужить в Северо-Кавказском военном округе, не послушать ночами, как гремит за Тереком чеченская военная техника, не посмотреть фотоснимки новых укрепрайонов, на строительстве которых умирали российские военнопленные, которых он, Лебедь, бросил в Чечне — по-прежнему мятежной, идеология которой построена на ненависти к России и русским.

В 19 веке на Северном Кавказе воинственная, направленная против России идеология — мюридизм вызревал семь лет. Главным в его учении было: «Убей гяура. Если не воюешь с неверными, ты не мусульманин». Ваххабизм, философия которого сродни мюридизму, на Северном Кавказе в зачаточном состоянии. Но перспективы его на Кавказе уже понятны. На денежной поддержке зарубежных стран, чеченских полевых командиров, занимающихся работорговлей, при безработице, бушующей на примыкающих к Чечне территориях, ваххабизм очень скоро охватит мусульманскую часть Кавказа стальным, удушающим ошейником.

17 апреля этого года в Грозном под председательством Басаева прошел очередной конгресс реакционно настроенных экстремистов, кто на первом этапе своего завоевания Кавказа, отделения его от России ставит перед собой задачу объединения Дагестана и Чечни. В конгрессе на этот раз приняли участие и калмыки. У таких преступников, как Хаттаб и Басаев, на Калмыкию большие виды.

На встрече в Грозном Хаттаб заявил, что будет отстреливать тех дагестанцев, кто продолжит ориентацию на Россию. Сколько еще этому иностранному гражданину и террористу безнаказанно топтать российскую землю? А пока майки с его изображением и угрюмой физиономией Басаева беспрепятственно продаются на базаре в дагестанском Хасавюрте.

Каждые два месяца диверсионные школы Хаттаба на границе Чечни и Дагестана выпускают террористов, которые оседают в ожидании своего часа. В листовках, распространяемых на Северном Кавказе от имени Центрального фронта освобождения Кавказа и Дагестана, говорится: «Вооружайтесь и обучайтесь, чтобы прогнать русских кафиров».

До организации мощного идеологического противодействия исламскому экстремизму еще далеко. Сказывается нехватка денежных средств и сил. Да и без участия в этом процессе всех российских средств массовой информации не обойтись. Но горе, страдания тех, кто живет на административной границе с Чечней, в самой Ичкерии большей части массмедиа пока непонятны. Только Министерством внутренних дел России и другими силовыми структурами все осознано.

Привлечение на контрактной основе казачества в подразделения МВД — серьезный шаг по борьбе с преступностью в регионах, примыкающих к административной границе с Чечней. Такому решению предшествовал эксперимент, осуществленный в станице Галюгаевской Ставропольского края и на севере Дагестана в Кизляре.

В Галюгаевской на базе поселкового отделения милиции из местных казаков была сформирована казачья рота, хорошо себя проявившая. В январе этого года газета «Щит и меч» рассказала о ней, обратив особое внимание на отсутствие в роте автотехники, столь необходимой в бурунной зоне, и современных средств связи. В феврале галюгаевские казаки-милиционеры получили в пользование три «Уазика», «Ниву», «Урал». Вопрос по рациям вот-вот решится. Всем этим улучшениям способствовал положительный взгляд на казачество руководства УВД края и губернатора.

Но, если в Ставропольском крае казачество почувствовало внимание к своим проблемам со стороны правительства, руководства МВД России, о казаках, компактно проживающих на севере Дагестана, такого сказать нельзя.

В Кизлярском округе Терского казачьего войска были сформированы две первые во внутренних войсках казачьи роты. В октябре прошлого года первая из них органично вошла в состав батальона ВВ, расквартированного в Кизляре. Восемьдесят пять процентов ее личного состава отслужили срочную в тех же внутренних войсках России. С появлением на улицах Кизляра казачьей патрульно-постовой роты в городе стало спокойнее. Вскоре набрали вторую роту, но проблемы, появившиеся у контрактников с первых недель службы, как были, так и остались. Первая из них — отсутствие документов, удостоверяющих их личность. Что казаки, находясь в патруле, могут предъявить задерживаемым хулиганам, кроме автомата и дубинки? Запись в военном билете? Несолидно! Кизляр — пограничный с Чечней город. Всякое случается на улицах, вымирающих с наступлением темноты. Патрульным казакам может срочно понадобиться помощь. А связи никакой — рации в дефиците.

Несвоевременные выплаты денежного довольствия стали нормой боевой службы кизлярских контрактников-казаков, семьи которых бедствуют. Постоянная сверхзанятость на службе финансистами не учитывается.

Когда кизлярцы приступили к службе, в батальоне им дали понять: «Нам нужны не казаки, а военнослужащие». Во второй роте, набранной из казаков, замом по воспитательной работе поставили дагестанца, который как умный человек, понимающий, что важно считаться с исторической памятью, обычаями этих людей, себя неуютно чувствует.

Во всем этом сказывается традиционно-настороженное отношение дагестанского руководства к казачеству. Оно было против отдельных казачьих формирований со своей символикой, знаками различий. Казаки, пойдя навстречу, с охотой надели погоны внутренних войск МВД России.

Упущением командования внутренних войск является то, что первые в их системе две экспериментальные казачьи роты остались без внимания. Пусть примером для командования станет то, что шефом отдельного полка внутренних войск, сформированного из числа местных жителей Курского района Ставропольского края, стал первый вице-премьер России — министр внутренних дел Сергей Степашин. В том, что решение по формированию полка утвердили, — доля успеха результативной военной службы двух кизлярских казачьих рот.

Противники России стремятся к тому, чтобы русское и другое немусульманское население регионов, граничащих с Чечней, эти территории покинуло. Экстремисты мечтают видеть в пределах своего Имамата Астрахань, Ставрополь и Ростов-на-Дону.

В нашей воспаленной памяти не стерты Буденновск и Кизляр.

Противостоя экстремизму и терроризму, МВД России все больше и больше опирается на народ, желающий защитить Отечество от уголовного беспредела. Это правильно. Своевременно. Только на этом пути успех.

1999 г.