Четверть века назад, в день 50-летия подписания пакта Молотова — Риббентропа, 23 августа 1989 года около двух миллионов человек образовали живую цепь протяженностью почти 600 километров, соединившую три прибалтийские республики и их столицы — Вильнюс, Ригу и Таллин. Это был звездный час в истории Прибалтики — тогда о трех стремящихся к независимости народах заговорил, пожалуй, весь мир. Прыжок из неизвестности в забвение оказался стремительным. Спустя 25 лет Прибалтика выпала из мировой истории, превратившись в глухую депрессивную окраину Европы. Только немногочисленные специалисты-страноведы знают, что такое Baltics, и могут показать этот регион на карте, не перепутав при этом Латвию с Литвой. Четверть века после восстановления независимости Прибалтика восторгалась сама собой, считая себя эталоном прогресса, успеха, развития. И вот итог — больше никакого развития там нет. Это доживающая свой век провинция, из которой медленно, тихо, но безостановочно уходит жизнь. Жители региона, которые хотят жить, а не существовать, разъезжаются по миру, остающиеся доживают свое, уже не ожидая от своих стран никаких изменений к лучшему. В Прибалтике не может происходить ничего важного и значимого — к такому выводу склоняется население всех трех республик. Литовский, латышский и эстонский народы находятся на грани вымирания, их языки — на грани исчезновения. Через несколько десятилетий нынешнего агонизирующего «развития» они превратятся в малозначимые этнографические группы, а затем и вовсе исчезнут, как это уже произошло со многими народами, населявшими когда-то Прибалтику. Таков неутешительный итог балтийского пути Литвы, Латвии и Эстонии. Пути, который привел их в тупик.

 

1. «Настоящие европейцы»: наступил ли в Прибалтике XXI век?

В конце 2013 года большой резонанс вызвала речь вице-президента Европейского парламента, испанского социалиста Мигеля-Анхеля Мартинеса-Мартинеса. Она содержала не просто резкую критику балтийских стран, эта речь ставила под сомнение основы основ прибалтийского мировоззрения — европейскую идентичность Литвы, Латвии и Эстонии.

«Мы считаем, что быть европейцами — это значит быть рациональными. Нет ничего более иррационального, чем этот вид недоверия к России. Какой угрозой может быть Россия? Угрозой кому или чему? — заявил тогда Мартинес-Мартинес. — И это то, что я говорю латышам, литовцам и эстонцам: как вы оцениваете свою значимость в Евросоюзе? Вы считаете, что вы ценны тем, что страдаете навязчивой идеей быть чем-то вроде крепости, постоянным провокатором по отношению к этому очень большому, очень важному, очень необходимому соседу?.. Я понимаю, что это легче — говорить о врагах, о вашей истории и тому подобном. Гораздо сложнее сказать: давайте посмотрим, как мы можем помочь в налаживании отношений. Иначе никто не будет с вами считаться. Вы являетесь единственными, кто может реально сделать вклад в строительство моста. А мы нуждаемся в таком мосте. И вам решать, хотите вы быть значимыми или нет».

Рациональность действительно всегда считалась в социальной философии, истории, социологии, культурологии одной из основ европейской цивилизации. Во всяком случае, современной европейской цивилизации, перешедшей от сумеречного средневекового сознания, основанного на мифах, суевериях, преданиях, религиозных предрассудках и пр., к просвещенному рациональному сознанию, основанному на объективном знании, критическом мышлении, прагматизме и конструктивности.

Но в Прибалтике сон разума по-прежнему рождает чудовищ.

Десятилетиями жить ожиданиями российской агрессии и самим выдумывать признаки этой приближающейся агрессии — видеть то, чего другие не видят. Восстановить независимость ради того, чтобы создать у себя карго-культ: лишить себя всякой субъектности и жить мнением западных союзников и их помощью — реальной или предполагаемой. Сознательно и с чувством глубокого удовлетворения уничтожать огромный потенциал индустриального развития, словно дело происходит не на северо-востоке Евросоюза, а в экваториальной Африке, из которой только что ушли британские колонизаторы. Создать инородцам невыносимую атмосферу жизни в своих странах, пытаясь выдавить их со своей земли на историческую родину. Отрицать необходимость и полезность культурного, социального, этнического многообразия, добиваясь того, чтобы в Литве все стали бы сплошь литовцами, в Латвии — латышами, в Эстонии — эстонцами. Наконец, невозмутимо и отрешенно продолжать доказывать, что их страны являются образцами успешного развития, и соотечественникам, и международным партнерам, когда все своими глазами видят в аэропортах длиннющие очереди из покидающих страну — нет, не туристов, а… безработных, массово ищущих в большой Европе лучшей доли, потому что родные страны ничего, кроме дутых success story, предложить не в состоянии. Где во всем этом европейская рациональность? Где во всем этом, в принципе, видна Европа?

На каком основании страны Балтии вообще относятся к Европе? Если только географически, то, безусловно, они в Европе. Но фундаментальным правилом в общественных науках является разделение географической и исторической Европы, европейского континента и европейской цивилизации.

Литва, Латвия и Эстония, конечно, находятся на европейском континенте, но в какой степени их можно отнести к европейской же цивилизацию?

Принадлежность к Европе Албании, Молдавии и Черногории — вопрос спорный. России — тоже спорный: те же прибалтийские деятели, например, ей в европейской идентичности радостно отказывают.

Но почему принадлежность самих государств Прибалтики к полноценной, настоящей Европе, как правило, не вызывает сомнений? В Советском Союзе точно не вызывала: это общепризнанно был «наш маленький Запад». Для советского обывателя было вполне достаточно одних лишь визуальных доказательств. Недаром в Прибалтике снимали многочисленные советские фильмы про Европу: современную, средневековую, сказочную. Города Прибалтики действительно выглядят европейски: узкие улочки, брусчатые мостовые, черепичные крыши в центрах Таллина или Риги ничем не хуже Бремена, Кракова или Стокгольма. Но эти города не имеют никакого отношения к трем балтийским народам, основавшим в XX веке национальные государства. «Таллин» на эстонском языке означает «датский город» — его построили и жили там датчане. В Риге — немцы, в Вильнюсе — поляки.

Бурная европейская история Прибалтики с XIII и до XX века была мало связана с её коренными обитателями.

Эстонцы и латыши (а на массовом, крестьянском уровне и литовцы тоже) были крепостными батраками, и их деревенский, не меняющийся веками мир хуторов противостоял европейскому миру городов.

Да, завоеватели обратили литовцев, латышей и эстонцев в свою веру, однако христианизация была неглубокой и тоже ассоциировалась с инородным господством. Сейчас религия и церковь не играют значимой роли в жизни Литвы, Латвии и Эстонии. Впрочем, во многих странах Западной и Северной Европы протестантизм и католичество тоже утратили былую значимость, однако европейская принадлежность этих стран не вызывает сомнений — наоборот, они считаются эталоном европейской идентичности. У прибалтийских же народов глубокого проникновения христианской культуры (а также многих других атрибутов европейской цивилизации: свободных университетов, самоуправляющихся городов, рыцарской культуры и прочего) не было. На их территории — были. У них самих — нет.

Стремительное движение в социальной истории прибалтийских народов началось с получением ими личной свободы. За это они должны быть благодарны либеральным потугам российского императора Александра I, отменившего крепостное право в Прибалтике на полвека раньше, чем оно было отменено в русских губерниях. Освобожденные литовцы, латыши и эстонцы потянулись в города, становились ремесленниками, купцами, разнорабочими, дети наиболее предприимчивых из них получили возможность учиться в университетах. В результате уже спустя два поколения после отмены крепостничества формируется национальная интеллигенция, которая создает из местных крестьянских диалектов литературные языки, выпускает на них периодику, обрабатывает и публикует фольклор, открывает школы.

По такой же схеме формировались многие другие европейские нации. Однако у литовцев, латышей и эстонцев изначально была историческая травма: многовековое господство над ними инородных культур. Эта травма сыграла свою роль и при формировании национальных государств, и при их «восстановлении» (как гласит концепция континуитета) в 1991 году.

Из-за нее ксенофобия стала основой основ национальных государств литовцев, латышей и эстонцев — сохранить свои общества в первозданной чистоте, не допустить возрождения влияния на свою жизнь чужих, чужаков, лишних.

Термин «негражданин» в англоязычном варианте означает именно «чужой» — alien. Не стремление в Европу, не страх за исчезновение своих маленьких народов, а ксенофобия была первопричиной всего, что происходило в Прибалтике с 1991 года. Ксенофобия разрушала фабрики и заводы, раскалывала общество по национальному признаку, превращала русских Эстонии и Латвии, поляков Литвы во врагов государства попытками принудительной ассимиляции. Приняв её на вооружение, сделав инструментом своего сохранения во власти, перекрасившиеся комсомольцы и коммунисты из числа национальных кадров оказались неуязвимы. В конечном счете именно ксенофобия всё списывает со счетов правящему классу Прибалтики. Всю антигосударственную политику, все чудовищные провалы в экономике, уничтожение социальной сферы, общую неэффективность, коррупцию. С её помощью правящие слои Литвы, Латвии и Эстонии в итоге отыгрывались и сохраняли себе власть (или возвращали её) после гибели парома «Эстония», трагедии в Золитуде, закрытия Игналинской АЭС и коррупционной сделки с продажей за копейки Мажейкяйского НПЗ. Все умеренные рациональные политики, выступавшие в своих странах с позиций тех самых европейских конструктивности, прагматизма, здравого смысла (Казимира Прунскене в Литве, Эдгар Сависаар или Тийт Вяхи в Эстонии), — все они в конце концов проигрывали политическую конкуренцию, оказываясь не в силах противостоять всепобеждающему страху своих маленьких народов перед соседними народами — сильными и большими, которые могут прийти на их землю вновь и опять завести здесь свои порядки, установить очередную «оккупацию».

Но, конечно, балтийские власти не могут прямо заявлять, что их легитимность в ими же уничтожаемых странах держится на искусно стимулируемых у населения страхах, фантомных болях и комплексах.

Поэтому создаются разнообразные дымовые завесы — очередные прибалтийские мифы, призванные и оправдать ксенофобию, и доказать, что это не она.

К примеру, миф о постиндустриальном обществе — производство в Прибалтике было уничтожено, потому что именно в этом теперь-де и заключается прогресс, к которому страны Балтии уже пришли, сделав своей специализацией финансовое посредничество, банковские операции, ипотечные и потребительские кредиты, торговлю и дотации Евросоюза, составляющие 20 % ВВП.

Или миф о России как о современном «Мордоре», от которого надо защищать европейские народы — эту миссию сдерживания «новых гуннов» благородно берут на себя прибалтийские руководители, хотя «защищаемые» европейские народы их об этом не просили. Сама всемирная история опровергает мифологию стран Балтии как демократических форпостов, разделяющих две враждебные цивилизации. Потому что на реальных форпостах цивилизаций сосредотачивались все силы этих цивилизаций, вся их энергия, самые пассионарные представители — и это превращало форпосты в центры развития. Империя Габсбургов с блистательной Веной возникла в многовековой борьбе с Османской империей. Испания сформировалась как великая держава после нескольких столетий Реконкисты — отвоевывания христианами Пиренейского полуострова у захвативших его мавров.

Наконец, и Великое княжество Литовское сформировалось как империя от Балтийского моря до степей Причерноморья, когда независимому существованию литовцев угрожали завоеватели сразу с нескольких сторон. А во что сформировалась современная Литва, которая вот уже четверть века якобы героически сдерживает колоссальное давление российской «империи зла», а в придачу к нему и других соседей? В умирающую бедную страну без будущего, из которой бежит молодежь. То же относится к Латвии и Эстонии.

Если форпосты европейской цивилизации, защищающие её от России, находятся в таком удручающем состоянии, то, может, Европу и Россию не нужно друг от друга защищать? Может, нет никакого столкновения цивилизаций, и Европа с Россией в конечном счете являются единым культурным и экономическим пространством, а разделяющая их «буферная зона» — явление лишнее, искусственное и препятствующее нормальному историческому развитию? И не поэтому ли образующие её страны находятся в столь удручающем состоянии?

Наконец, ещё одна дымовая завеса, прикрывающая ксенофобию как основу основ постсоветской Прибалтики — этнический национализм, представляющийся этим странам вполне адекватным европейским методом для возрождения своей государственности. Действительно, европейские государства формировались на основе национализма. Но это всё было в XIX веке. Сегодняшняя Европа (во всяком случае, ядро ЕС — «старая Европа») живет совершенно другой повесткой дня: национально-государственное строительство на основе узаконенной дискриминации и принудительной ассимиляции нетитульных наций для нее — это рудимент из той же серии, что и сожжение ведьм на костре.

Выступая в 2013 году по случаю очередной годовщины падения Берлинской стены, экс-председатель Европейского Совета Херман ван Ромпей произнес во многом программную речь, в которой призвал европейцев отказаться от каких-либо попыток по восстановлению национальной идентичности. «Всё это популизм — источник гнева и негодования, надежда на восстановление идентичности, иллюзия, что, закрыв двери, можно повернуть время назад, ложь, что в период глобализации можно выжить без особых усилий. Те, кто думает, что их страна может выжить сама по себе, живут в иллюзиях. Популизм и национализм не могут быть ответами на вызовы нашего времени», — говорил высший чиновник ЕС.

В самих европейских странах этот новейший мультикультурализм, проповедуемый брюссельской бюрократией, может вызывать сильное раздражение у очень больших групп консервативно настроенного населения. Но парадокс в том, что государства Прибалтики являются самыми большими поклонниками ЕС. Судя по Евробарометру, страны Балтии любят и ценят Европейский союз. На вопрос «Учитывается ли голос ЕС в мире» (опрос 2013 года) утвердительно ответили 79 % латвийцев (4 место из 27 стран ЕС), 78 % эстонцев (5 место) и 72 % литовцев (17 место). Это больше, чем уровень признания международной роли Евросоюза по ЕС в целом — 67 %. Хотя, казалось бы, нынешняя официальная идеология Единой Европы: мультикультурализм, толерантность и политкорректность — во всем противоречит тому, что было построено в прибалтийских государствах. Но всё равно: и население, и политические элиты стран Балтии, и местные интеллектуалы в большинстве своем очень любят Европейский союз. Разумеется, любят и за те 20 % ВВП, которые получают их страны из дотационных фондов ЕС, и за открытые границы, дающие возможность в любой момент «свалить» из Европы недоразвитой в Европу настоящую.

Но ещё более важная причина состоит в том, что членство в ЕС дает прибалтам формальные основания считать себя Европой. Не будь этой «удостоверяющей бумажки»: флагов ЕС рядом с их национальными флагами, своих депутатов в Европарламенте и представителей в Еврокомиссии, — то и вся мифология «настоящих европейцев» посыпалась бы.

Восточная Польша, Западная Украина, Румыния, Прибалтика — это все регионы, в которых было законсервировано и дошло до наших дней европейское общество 30-40-х годов прошлого века. «Саюдис», Народные фронты и восстановление независимости в конечном счете стали историческим реваншем этого общества, сознательно и педантично уничтожившего всё то позитивное и прогрессивное, что стало нормой в социальных отношениях в советский период истории Прибалтики. Эти четверть века для региона — национал-консервативный регресс.

Те вопросы, что сейчас актуальны для Прибалтики (принудительная ассимиляция нацменьшинств, сегрегация общества по этническому признаку и проч.), в Западной Европе были решены ещё в середине ХХ века. В Маастрихтском договоре, документе, юридически оформившем создание Европейского союза, перечисляются те ценности, на основе которых был создан ЕС: «Ценностями, на которых основан Союз, являются уважение человеческого достоинства, свободы, демократии, равенства, верховенства закона и уважения прав человека, включая права лиц, принадлежащих к меньшинствам. Эти ценности являются общими для совокупности государств-членов, которая характеризуется плюрализмом, недискриминацией, терпимостью, справедливостью, солидарностью и равенством между женщинами и мужчинами». Всё это слабо относится к современным Литве, Латвии и Эстонии: какая в их обществах солидарность, где в них недискриминация и терпимость, разве там уважают права лиц, принадлежащих к меньшинствам?

Если современная Прибалтика — это Европа, то в этой Европе до сих пор не наступил XXI век. Эти страны и общества застыли в своем развитии, а Западная и Северная Европа ушли далеко вперед.

И едва ли уже в плане общественной жизни в Литве, Латвии и Эстонии наступит когда-нибудь третье тысячелетие. При их нынешнем развитии не наступит. Они как были, так и останутся задворками Европы, по разным надуманным и формальным основаниям считающими себя полноценной частью европейской культуры. У них долгие годы сохранялся шанс вырваться из своего положения и преодолеть своё положение глухой провинции и двойной периферии России и Европы. Но спустя четверть века их постсоветского развития стало очевидно, что этот шанс утерян, и утерян теперь уже навсегда.

 

2. Вымирающие виды: прибалтийский декаданс

В конце февраля 2015 года на лентах информационных агентств появилась новость о том, что в самом центре Риги, на улице Бривибас (Свободы), разгуливает стадо диких кабанов. Животные мирно паслись на трамвайных путях, не обращая внимания ни на редкие автомобили, ни на фотографировавших их людей. Эту новость отнесли к разделу «курьезы» — мало кто, отулыбавшись, задумался о всей серьезности этого «курьеза».

Стадо диких кабанов неподалеку от знаменитой «Милды» (памятника Свободы) в самом центре крупнейшего города Прибалтики, в столице страны — это визуальный символ обезлюдения региона, потерявшего за четверть века пятую часть своего населения.

Разумеется, в любом явлении можно найти и положительную сторону.

Больше того, в картине мира многих представителей титульных наций Литвы, Латвии и Эстонии итоги «балтийского пути» их стран представляются сплошной историей успеха.

Взять тех же кабанов. Это ведь, могут сказать, доказательство экологической чистоты региона! Конечно, пастись на трамвайных путях в центре Риги — уже чрезмерный успех, от которого может наступить головокружение. Но это вина недоглядевших за дикими животными городских властей, а так — событие исключительно позитивное. Отравлявшие воды, почвы и воздух заводы закрылись, «лишние» жители эмигрировали — меньше народа, больше кислорода!

Именно такой была реакция многих национально ориентированных латышей на туристическую катастрофу Юрмалы, из которой в конце 2014 года ушли все российские эстрадные фестивали: песенная «Новая волна», юмористические «Голосящий КиВиН», «Юрмалина» и «Comedy club». Для Юрмалы это вторая смерть (первая наступила в начале 1990-х годов, когда распался СССР, и курортный городок перестали посещать туристы) — «жемчужину Прибалтики» удалось возродить с помощью инвестиций российского шоу-бизнеса, с помощью ностальгии по советским временам и с помощью богатых россиян, покупавших на балтийском побережье недвижимость по программе «вид на жительство в обмен на инвестиции». Теперь российским инвесторам местными националистами объявлена война. И российский шоу-бизнес после скандала с запретом на въезд в Латвию Валерии, Газманову и Кобзону за сутки до открытия «Новой волны» уходит из Юрмалы. К проявлениям советской ностальгии здесь относятся не как к конкурентному преимуществу, а как к проявлению «мягкой силы», с помощью которой Россия может незаметно вновь оккупировать несчастную Прибалтику.

Теперь непонятно, что будет с работниками многочисленных гостиниц, кафе, ресторанов Юрмалы, со строительными компаниями и риэлторскими агентствами, наконец, с обычными горожанами, жившими сдачей в аренду своих квартир и дачных домов в туристический сезон, продажей сувениров. Скорее всего, их ожидает стандартный путь: чемодан, аэропорт, Ирландия, и лишившуюся туристов с востока Юрмалу ждут «тощие» годы.

Но для многих латышей даже это — достижение и успех. Настоящая Юрмала — она именно такая: пустая и безлюдная. О Санкт-Петербурге говорят, что этот город выглядит красивее всего в период белых ночей именно потому, что почти нет людей, машин, громких звуков — город не любит всего этого бурления жизни на фоне его идеальных геометрических форм. Так же и курорты балтийского побережья: Пярну в Эстонии, Юрмала в Латвии, Неринга и Паланга в Литве — всем им претят южные краски и жизнелюбие. Наконец-то заживут…

Настоящая Прибалтика — это меланхолический, изысканно-грустный пейзаж, идеальный для людей с расстроенными нервами, которым противопоказаны резкий свет, шум, движение. Тихо колышутся сосновые леса, шелестит вереск, тянутся километрами песчаные дюны — пусто и безлюдно кругом. Зачем этой умиротворенной блеклой картине праздные толпы туристов, запах фаст-фуда на пляже, крики, хохот, громкая музыка, «звон пиастров», рокот мощных движков дорогих авто? «Блюз под дождем» Раймонда Паулса — вот для него идеальное музыкальное сопровождение; никакая не ламбада, не шансон. И, конечно, не нужно всех этих богатых до неприличия, ярко разодетых и сметающих всё в бутиках русских — пусть тратят свои деньги где-нибудь в Анталии, Греции, Кипре, Италии, да, наконец, в Крыму. А если местным без туристов не на что будет жить, то пусть пакуют чемоданы и тоже едут на заработки — границы открыты.

В широком смысле именно такой подход и является для прибалтийских народов идеологией «успеха», дающей основания считать позитивными 25 лет их постсоветского развития. Так проявляется пресловутый культурный код литовцев, латышей и эстонцев: то, что всем внешним наблюдателям, начиная с американских экономистов Пола Кругмана и Марка Адоманиса и заканчивая автором этой книги, видится упадком, для самих же прибалтов — успех, потому что это возвращение к их естественному состоянию. Back to the roots.

Многие столетия этим народам не давали жить и развиваться так, как им нравится. Большие народы-завоеватели строили на их землях города, устраивали на них войны, мучили коренных обитателей то грамотой, то христианством, то электрификацией, то космическими полетами. А зачем им всё это? Кто знает, если бы воспоминания о немецком господстве в социальной памяти прибалтийских народов были живы и актуальны, то не разрушили бы эти народы ганзейские центры Риги и Таллина, как они разрушили советские фабрики и заводы? Даже без оправданий про требования Евросоюза, про реакторы «чернобыльского типа» консервативная часть литовцев поддерживала закрытие Игналинской АЭС. Потому что зачем им на своей земле это чужеродное тело? Никогда у литовцев этого не было — и вдруг появилось. А у самих литовцев спросили? Может, им столько энергии не нужно? А сколько нужно энергии, столько литовцы и будут покупать. Причем не у России, у которой покупать слишком дорого, а на Западе, где покупать ещё дороже, но зато — не у России…

В прибалтийских рассуждениях такого рода чувствуется какая-то стариковская вредность. Литва, Латвия и Эстония — это совсем молодые государства (даже если отсчитывать их существование с 1918 года), но самые актуальные темы, которые там обсуждаются, их активная повестка дня — это проблемы стареющего общества.

В Прибалтике почти не говорят о будущем, и политический класс этих стран не предлагает обществу какой-то модели будущего. Есть ЕС и НАТО — да и ладно, ещё поскрипим. Но общество, впрочем, никаких моделей и не требует: кто хочет себе и своим детям будущего, тот уезжает. А остающемуся пожилому поколению гораздо приятнее поговорить о старине. Про «оккупацию», про депортации, про репрессии.

Не то чтобы в Прибалтике всего этого не было. Тяжелые страницы есть в истории каждого народа. Однако сегодняшняя Россия не живет памятью о тяжелейших страданиях русского и других населяющих её народов в XX веке, не бередит без устали эту рану. Можно возразить, что это результат исторической политики российского руководства, ни в коем случае не обосновывающего свою легитимность противопоставлением себя советскому времени. Но ещё более показателен украинский пример.

В 2007–2009 годах экс-президент Виктор Ющенко именно по польско-прибалтийской модели сделал политику исторической памяти главным приоритетом своего президентства. Прибалтийские коллеги из музеев оккупации даже помогали украинцам создавать мемориальный комплекс жертвам голодомора в центре Киева. Все ключевые элементы прибалтийской исторической политики были те же: «свой холокост» — голодомор в данном случае, героизация радикальных националистов, воевавших на стороне Гитлера, бесконечные разговоры о страданиях украинского народа под заунывную музыку на фоне тлеющей свечи… Эта политика привела к практически единодушному отторжению украинского общества. Причем всего: и «схидняков», и «западенцев», и «совков», и «бандеровцев». Это отторжение объединило Украину и примирило два берега Днепра: даже те украинцы, что были согласны с основными постулатами политики исторической памяти, поддержали требования жить сегодняшним днем и решать насущные проблемы вместо того, чтобы заниматься мертвечиной и вгонять народ в депрессию воспоминаниями о былых страданиях. В итоге Виктор Ющенко вошел в мировую политическую историю как президент, получивший рекордно низкий результат при попытке переизбрания на второй срок. Оказалось, что его историческая политика не столько по содержанию, сколько по стилистике противоречит культурному коду украинского народа.

Но у прибалтийских народов, видимо, другой культурный код: у них все разговоры политиков про страдания, про жертвы, про депортации и «свои холокосты» проходят на ура. Некоторых они буквально заводят.

В Прибалтике торжествует политическая некрофилия — культура смерти.

Это не значит, что данная культура присуща ей изначально и идеи жизни и развития чужды прибалтийским народам. В конце концов, великий завод ВЭФ был основан в 1919 году — на первом году существования Латвийской республики. Литовцы в Средние века были основателями империи, претендовали на объединение русских земель и на равных создали унию с Польшей. Эстонцы в Советском Союзе считались экспериментаторами, инициативно внедряющими самые прогрессивные методы ведения социалистического хозяйства.

Однако 25 лет назад случился исторический реванш национал-консервативных сил. И теперь те, кто хотят жить дальше, эмигрируют, а остающиеся утверждают в Прибалтике свою культуру смерти. Их идеал — страна как музей народного быта под открытым небом (не случайно местные политики в своем внешнем облике и в символике своих партий очень часто обращаются к этнографическим мотивам). В истории культуры часто бывали случаи, когда декаданс — упадок, увядание, медленная смерть — признавался вершиной и идеалом развития. В историческом развитии Прибалтики восторжествовал именно декаданс.

Возможно, стоило бы воспользоваться принципом «каждому — своё» и признать за прибалтами их особое балтийское счастье, их субъективный успех. Может, и стоило бы, но есть одно «но». Сами литовцы, латыши и эстонцы на уровне своих Конституций признают смыслом и конечной целью своего существования, существования собственных национальных государств сохранение своих маленьких народов.

Однако именно «балтийский путь» — выбранная этими странами после распада СССР модель развития — ведет к тому, что титульные нации Литвы, Латвии и Эстонии через несколько десятилетий прекратят своё существование, а литовский, латышский и эстонский языки исчезнут, станут мертвыми языками.

«Что касается новой эмиграции, то значительная часть эмигрировавших уже не хочет на социальном, культурном уровне связывать себя с латышами. Это связано с фрустрацией, несбывшимися надеждами на национальное государство, национальное „чувство плеча“, вместо которого получили торжество материальных интересов, деньги, жадность, крайний индивидуализм и нежелание общаться ни со своими, ни с чужими», — говорит профессор факультета гуманитарных наук Латвийского университета Леон Тайванс, предрекающий своему народу вымирание. «Как показывают исследования, третье поколение эмигрантов уже не знает литовского языка. От полумиллиона литовских эмигрантов конца XIX — начала прошлого века сегодня не осталось никаких следов. В конце Второй мировой войны, летом и осенью 1944 года, вместе с отступающей немецкой армией на Запад ушли около 60 тыс. литовцев. Сначала они несколько лет жили в Западной Европе, а потом все уехали в США, Канаду, Австралию. И кто вернулся? Единицы», — говорит литовский историк, профессор кафедры истории Литвы Вильнюсского педагогического университета Людас Труска. Все разговоры о том, что наши люди и на чужбине останутся литовцами, латышами и эстонцами, являются очередным прибалтийским мифом.

Что же касается тех, кто остается, то «если в ближайшие три-пять лет не будет достигнут „демографический рывок“, ситуация грозит стать необратимой, так как очень скоро Латвия попадет в „демографическую яму“ и резко уменьшится число женщин в фертильном возрасте», — заявляет известный латышский демограф Илмарс Межс, по мнению которого у Латвии нет будущего, если государство уже сегодня не возьмется за решение насущных проблем: старения населения и поддержки молодых семей. В противном случае нация просто вымрет, люди уедут из страны, в которой так и не смогли построить ту лучшую жизнь, за которую когда-то боролись.

При сохранении нынешних демографических тенденций к 2100 году в Латвии может остаться не более 300 тысяч человек. Существуют расчеты, по которым население Эстонии при сохранении нынешних демографических тенденций к середине XXI века сократится до 450 тысяч человек. Живых носителей эстонского языка уже осталось менее миллиона человек.

Аналогии с малозаселенными странами Северной Европы, являющимися рекордсменами по уровню жизни, социального благополучия и росту населения на континенте, в данном случае неуместны. Исландия с населением 300 тысяч человек — чемпион по европейской рождаемости. Из-за жесткого миграционного законодательства в этой стране почти нет иммигрантов, однако рождаемость в Исландии равна 2,2 ребенка на женщину. Эта цифра означает абсолютное отсутствие угрозы депопуляции, гарантирует достаточно гармоничную демографическую структуру, отсутствие проблем с пенсионным фондом.

Прибалтика же именно что вымирает — это не метафора, не публицистическое преувеличение.

В регионе почти отсутствует иммиграция, но наличествует рекордная по мировым меркам эмиграция. Уезжающая молодежь ассимилируется с рекордной скоростью, отказывается от старой национальной идентичности, забывает родной язык. Остающееся в Прибалтике пожилое поколение уходит из жизни, не оставляя потомства. Это умирание литовского, латышского и эстонского народов. В их консервативных националистических кругах время от времени ширятся страшные слухи, что рано или поздно Евросоюз начнет депортировать в опустевшую Прибалтику мигрантов из переполненных западноевропейских городов. Арабов, турков, африканцев. На площади Гедиминаса в Вильнюсе будут резать баранов, отмечая Курбан-байрам, в рижском Домском соборе откроют мечеть, а на эстонском Певческом поле станут проводиться национальные праздники народов тонга и луба.

Но даже если подобных масштабных программ Евросоюзом или кем-либо ещё предпринято не будет, то опустение Прибалтики всё равно может предотвратить только миграция с востока. По подсчетам демографа Илмара Межса, к 2050–2060 году число иммигрантов в Латвии сравняется с числом местных жителей, а затем и превысит его. Это при условии, что иммигранты будут приезжать в Латвию и другие страны Балтии без всякого государственного стимулирования — этническая структура всё равно будет меняться естественным путем. «Балтийский путь» не оставляет народам балтийских стран ни малейшего шанса: при сохранении нынешнего инерционного развития Литвы, Латвии и Эстонии через несколько десятилетий на земле литовцев, латышей и эстонцев станут жить и господствовать совсем другие люди.

 

3. Summa summarum: почему не получилось у Прибалтики

В конце 1980-х — начале 1990-х годов Литва, Латвия и Эстония провозгласили возвращение на магистральный путь исторического развития. На Запад, в Европу, в глобальную экономику, открытое общество, свободный мир. Была поставлена стратегическая цель на интеграцию, объединение, позитив.

В реальности же стратегической целью балтийских стран стало отрицание и разделение: негативное и разрушительное там перевесило позитивное и созидательное.

В рамках возвращения на магистральный путь развития в Прибалтике отказались от всего, что ассоциировалось с отказом от этого магистрального пути. От ближайшего прошлого, от индустриального наследия, от связей на востоке, от своих русских сограждан.

Что ещё важнее, по мере этого отрицания и размежевания в общественно-политической жизни Литвы, Латвии и Эстонии стали доминировать особенности, вовсе не свойственные тем самым, заветным Европе, открытому обществу и свободному миру.

Крупнейший теоретик открытого общества австрийский философ Карл Поппер одной из его характерных черт называл честность. Свобода слова, демократия и равноправие в открытых обществах качественно снижают пространство для лжи и пропаганды в социальных отношениях. Но в странах Балтии дела со свободой слова, демократией и равноправием обстоят не лучшим образом: о какой демократии и равноправии там можно вести речь, если значительная часть населения Латвии и Эстонии до сих пор лишена права голосовать? И какая в Прибалтике свобода слова, если в Литве отключают от эфира телеканалы и устраивают показательные судилища над «еретиками», отказывающимися признавать официальную трактовку событий новейшей истории?

Поэтому и ложь в общественной жизни балтийских государств присутствует в таких объемах, которые невозможны не только в идеальном открытом обществе, но и в реальных западных странах, которым, при всем многообразии существующих там проблем, всё-таки далеко до прибалтийского уровня лицемерия.

Страны Балтии после восстановления независимости — это отличное доказательство того, что не только семью, но и государство нельзя начинать с обмана: на основе лжи невозможно построить успешное эффективное общество.

Потому что постсоветские Литва, Латвия и Эстония были построены именно на фундаменте оруэлловской лжи. Коммунистическая номенклатура, комсомольские работники и замполиты из числа «национальных кадров» трех прибалтийских республик воспользовались кризисом советского строя, чтобы освободиться от влияния Центра и обрести всю полноту власти, а для легитимации своего правления новым «единственно верным учением» взамен марксизма-ленинизма провозгласили теорию оккупации. Эта изначальная краеугольная ложь оправдала всё последующее: дискриминацию, ксенофобию, разрушение производства.

Глядя на то, как сейчас секретари парткомов и преподаватели научного коммунизма и истории КПСС с трибуны Европарламента призывают приравнять коммунизм к нацизму, начинаешь осознавать, что патологическое лицемерие балтийских деятелей — это и есть фундамент национально-государственного строительства новых Литвы, Латвии и Эстонии. Лицемерие и ксенофобия, когда восстановление государственности происходило под лозунгом «очистим площадку»: избавим свои страны от всего чуждого и инородного. Страны Балтии, в советский период обильно дотировавшиеся Москвой в ущерб центральным российским областям, называют себя бывшими колониями, которые теперь такие бедные, потому что «оккупанты» выжали из них все соки. В условиях идеально двухобщинных обществ балтийские республики строятся как национальные государства — на основе этнического национализма. Эталоном экономического развития провозглашают себя страны, пустившие свою промышленность на металлолом, подорвавшие сельское хозяйство и транзит последовательным разрывом внешнеэкономических связей и пережившие в итоге такой экономический кризис, какой не переживали в это время нигде в мире.

И в этой связи история упадка Литвы, Латвии и Эстонии неожиданно становится очень позитивной историей. Если рассматривать её в контексте всемирной истории.

Вся мифология балтийских стран в итоге была побеждена реальностью: эти страны пошли против правды по пути отрицания, ненависти и обмана и в конечном счете проиграли.

Обвинительный приговор Литве, Латвии и Эстонии в итоге выносят их собственные жители. Самые высокие в мире масштабы эмиграции населения. Планирует уехать абсолютное большинство молодежи. Каждый пятый житель уже уехал. Литовский, латышский и эстонский народы находятся на грани вымирания. Их языки — на грани исчезновения…

Было бы крайним упрощением считать, что в условиях свободного мира с глобальной экономикой и открытыми границами конкурируют между собой только товары.

Конкурируют и целые страны, однако не за территории, как в суровые времена перекраивания Европы и освоения колоний великими державами, а за людей и их труд. И в этом отношении едва ли не главным выводом из постсоветской истории Литвы, Латвии и Эстонии следует то, что они эту глобальную конкуренцию проиграли.