Предполагается, что перед смертью тебе покажут всю жизнь, как кинофильм. Но Ивану этот повторный показ не продемонстрировали, хотя он и хотел бы увидеть. Может, для подобного просмотра смерть должна быть внезапной и убедительной. Иван не мог мысленно воспроизвести картины своей жизни, а когда ему удавалось наконец представить размытые очертания, они возникали перед глазами в темных, коричневых тонах, словно фотографии, оставшиеся от прадедов с длинными закрученными усами и в широченных штанах. Некоторые картины всплывали перед ним в виде фотографических пластинок, помещенных в нужный реактив, но как только смутные силуэты начинали проявляться, они быстро темнели. Иван не мог достать фотобумагу из проявителя, и фотографии размывались в одно темно-коричневое пятно, а образы исчезали. Если бы он мог настроить фокус! Иван снова и снова пытался мысленно рисовать картины.

Возможно, благодаря силе позитивного мышления, с каждым разом получалось все лучше и лучше. Он увидел глаза Сельмы в момент их первой встречи – огромные черные зрачки, окруженные карим пламенем. Этот светло-коричневый огонь не обжигал его, а согревал. И теперь Иван пробовал перепрыгнуть через кольцо коричневого огня, сквозь расширяющуюся черноту зрачков, прямо в ее душу. Но чтобы перепрыгнуть через горящий обруч в темноту по ту сторону любви, ему нужно было быть цирковым тигром, а он им никогда не был, даже сейчас.

Как странно, что я вижу ее глаза! Я не смотрел в них много лет. Она казалась такой вездесущей, такой банальной, и он с радостью заглядывал в глаза другим женщинам, пусть они и не отвечали взаимностью, но в ее? Несколько минут Иван вспоминал ее глаза, такие красивые и печальные, и еще такие… такие… простые, такие равнодушные… такие… И тут воспоминание стерлось, оставив его далее в большем отчаянии, чем раньше.

Иван решил, что это последний день его жизни и последний шанс подумать о чем-то важном. Теперь у него было свободное время, и ничто не отвлекало, не нужно было беспокоиться, как свести концы с концами (его конец уж близок). Теперь он мог думать честно, не волнуясь из-за того, приличны ли его мысли, умны ли они. Больше не нужно переживать из-за политики. Какое облегчение! Его смерть будет лишь его достоянием и ничьим больше – событием, произошедшем за пределами коллективизации и национализации. В гробу не будет шпионажа, запугивания, балканизации, пропаганды, идеологии, налога на войну – Ивана никто не потревожит. Он свободен думать о действительно важных вещах – смерти, вечной жизни, душе. Господе.

Если тело умрет, то смогу ли я и дальше существовать в виде души, о которой ничего не знаю, которую никогда не чувствовал? И что такое душа? Что думает во мне? Это биохимия тела управляет вербальным потоком и сознанием «я»? Или же есть нечто духовное, совершенно иллюзорное, – душа? Или же душа есть нечто, созданное из тонких частиц и электромагнитных волн, которые не зависят от кровеносной системы и сердца, но порождают мысль, и в этом смысле мы все сотканы из мыслей и идей? Если душа состоит из другого материала, чем тело, то, когда тело разлагается, душа может вести себя иначе и продолжать жить?

Нет, это не размышления. Я просто задаю вопросы и не отваживаюсь давать ответы. Что ж, попробуем еще разок. Где я был? Нет, скорее, где я сейчас и где буду? Некоторые верят, что душа проживает множество жизней, и почти все мы уже жили в прошлом. А если я жил в прошлом, то такой ли я сейчас, каким был в предыдущей жизни? Я ведь о ней ничего не помню. А раз я ничего не помню и ничего не знаю о ней, то мне на нее плевать. Тогда какое мне дело до моей следующей жизни, если будущий «я» ничего не вспомнит обо мне настоящем и об этой моей жизни? Ну, резюме – не нужно беспокоиться, а лучше успокоиться? Или упокоиться? А я спокоен?

Радуясь, что он думал как минимум пару секунд, хотя и не удовлетворенный весьма неясным результатом собственных измышлений, Иван расслабился. Он не понимал, спит он или бодрствует, когда услышал чьи-то голоса: баритон доктора Рожича и контральто жены. Отлично, подумал он. Они все еще надеются, что я жив.

Доктор и Сельма закрыли дверь.

– О. это слишком, – сказала Сельма.

Бедная Сельма, страдает без меня.

– Еще, – простонала она.

Доктор Рожич запыхтел и посадил ее на стол. Снова зашуршало все то же ошибочное свидетельство о смерти. Сельма рывком сняла с доктора брюки и трусы. Потом взобралась на него, переплетя ноги за его спиной, а Рожич поддерживал ее, прижав к буфету. Дерево поскрипывало, сверху падали семейные фотоальбомы и документы, планируя вниз, словно это самолет сбросил листовки с инструкциями, как сдаться армии захватчиков. Лист бумаги задел Ивана по носу, побеспокоив две волосинки, торчащие из ноздри, и она зачесалась. Это мое свидетельство о рождении? – подумал Иван. Сельма толкнула доктора на пол, а сама уселась сверху и стала скакать и пронзительно визжать, как в словенских танцах, Рожич в это время выкрикивал какие-то непотребные ругательства, а его копчик ударялся об пол. Потому Сельма села, прислонившись к гробу, а Рожич начал наносить стремительные удары. Когда они со стонами кончили, то столкнули гроб, и он свалился на пол.

Голова Ивана еще раз ударилась о деревянную поверхность над подушкой, и ему показалось, что череп наполовину треснул, а плечо, ребро и тазовая кость сломаны. Любовники подняли гроб – их Руки пахли кровью, спермой и потом – и снова поставили его на стол. Иван разозлился, но молча, кроме того, он не был уверен, спит он или бодрствует, а потом боль покинула его, и он остался один.

Разве мне сейчас не нужен Бог? Бог известен тем, что помогает в постели, вернее, на смертном одре.

Будучи взрослым, Иван большую часть времени не верил в Бога, просто потому, что не мог Его представить. Иногда, когда Ивана переполнял страх, например на войне, он ударялся в религию и находил молитву, способную утешить. Но теперь он думал, что если Бог и существовал, то ему, должно быть, совершенно наплевать, верит в него Иван Долинар – какой-то там ничего не значащий человечишка – или нет, если только Господь не попал в такое же затруднительное положение, как Иван: страстно желает найти хоть какой-то след любви и веры, чтобы у Него возникло ощущение, будто Он жив перед лицом пустой бесконечности.

Я бы обрадовался, если бы кошка, мышка или муха испугались меня. Это значило бы, что я жив! Если комар решит, что я жив, и захочет укусить меня, это столько будет значить!

Вероятно, Господу тоже приятно будет, если комар по-настоящему уверует в Его существование и попытается Его укусить! Возможно, только это Ему и нужно.

Внезапно Иван посочувствовал Богу.

Жаль, что я так редко читал Библию в детстве. Может, на меня снизошло бы озарение – я мог бы попытаться что-то понять из текста, если бы помнил слово в слово. Но я ведь помню только свои любимые стихи из «Екклесиаста»: «Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все – суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?» Если сами авторы Библии не верили в существование души, то как я, такой невежественный, могу обнаглеть настолько, чтобы поверить больше, чем они, что у меня есть эта самая душа? А если у людей тогда не было души, то и теперь точно нет, поскольку мир находит в состоянии постоянного морального разложения, если верить Библии или Сократу.

Что такое христианство? Это средство контроля над массами или душеспасительное откровение? Зачем нужен был Иисус, если уже был Бог. Корпорация «Господь amp; Сын» уже такая древняя, что все дела ведет Сын. Сын руководит фирмой, претворяясь ужасно нищим, в то время как Он – владелец контрольного пакета акций во вселенной. Он вызывает сочувствие к себе, чтобы заручиться поддержкой еще большего числа избирателей, умирает, хотя он и бессмертен, он один из создателей и совладелец вселенной. Как я могу верить во всю эту чушь? Если бы речь шла о политике, и я бы увидел, как богатейший человек в мире обряжается в тряпье и баллотируется на должность, я бы заподозрил, что он замышляет что-то нехорошее. Разве Библия не полна противоречий? Зачем изгонять Каина, если он член первой семьи на Земле?

Иван сосредоточился на чем-то, на ярком круге света. Однако довольно быстро испугался, что его осудят, как идолопоклонника, почитающего бога солнца Ра. Он обессилел, воображая яркие круги, перестал представлять себе Бога, просто счел Его чем-то невообразимым, типа мнимого числа, которое, как казалось Ивану, никто не может представить.

Он не может постичь Господа.

И тут ему подумалось, что надо хоть как-то обозначить свою веру. Он молился и читал нараспев – мысленно, поскольку не мог пошевелить губами: «Я верю в Господа, я верю в Господа, я верю в Господа, а все, кто верит в Него, должны спастись». А потом, когда Иван замолчал, эта попытка показалась ему совершенно бесполезной.